Псих

Размер шрифта: 13

Разрыв

Дождь, 7 утра, а я уже сижу на работе. Всё бы ничего, если бы не моя хандра, а поводом тому была, конечно, любовь и фотографии блондинки. Моей, не побоюсь этого слова, Мадонны. Музы. Я случайно наткнулся на них, листая ленту в социальных сетях, у наших общих друзей. На её аккаунт я давно перестал заходить. Она там улыбается. «А что ей ещё делать?» – подумал я. Не плакать же. Только от того мне не легче. Разум опять затуманен, пульс участился. При вдохе, казалось, я чувствую все свои внутренности. Религия и поэты называют эти «внутренности» душой. Хуй его знает. Я, наверное, болен. Иначе, как можно объяснить то, что все люди спокойненько себе продолжают жить, а я разъёбываюсь со своим прошлым. Точнее оно меня ебёт. Всё это только вызывает ненависть и отвращение к себе.

Пойдёшь вечером в центр, да как напьёшься. Ммм… Прелесть. Потом возвращаешься домой легкой походкой, качая бёдрами, как проститутка. И вроде хорошо на душе становится, пока о чём-то хуёвом не подумаешь. Вспомнишь, как совсем ещё недавно занимался любовью с Ксюшей, гладил её тело, лежал между её бедрами, рассматривая то самое место. Очень красивое место. Жалко только слепок не сделал. Сейчас бы поставил на письменный стол, в самый видный угол. Любовался бы…

Вчера Яся упустила банку с пивом, едва ли не на ступеньки магазина. Из маленькой дырочки, белой пеной вытекала хмельная жижа. Я опустился всем телом на пол, и стал пить из этой лужи. Не то чтобы я так хотел пива, просто моя тогдашняя любовная драма и сложившиеся обстоятельства, заставляли меня совершать поступки куда безрассуднее этого. Я уходил в отрыв. Яся заливалась неистовым смехом, и что-то неразборчиво кричала. Так было всегда, когда мы вдоволь напивались. С ней я почему-то чувствовал себя комфортно, в своей тарелке, если хотите. Хоть между нами никогда ничего и быть не могло, но я её любил. Платонической любовью, как сестру или родственную душу. Если бы я шёл на опасное дело, на убийство важного генерала СБУ, или политического деятеля, то взял бы её в напарники.

После ещё одной бутылки коньяка она уехала на такси со своим парнем Димой, а я, глядя им в след, сидел на полу и гладил бездомных собак. Тихо плакал.

Да. Я хотел, чтобы она осталась. Чтобы всё было, как в самом начале. Осень. Ноябрь. Ужаснейшие пейзажи промышленного города. Грязные, пыльные листья кружит ветер. Мусорные контейнеры. Запах помойки и говна. Она одета, чёрт знает как, с собакой на поводке. Провожают меня на маршрутку. На моих штанах прилипло много светлой и чёрной шерсти. Иду, вытряхиваю. Ещё плохо ориентируюсь по улицам. Все дома мне друг на друга похожи. Хрущёвки, муравейники, и много жёлтого, оранжевого, коричневого цвета, и все производные тона. Во рту вкус коньяка, порой вина. Поправляю на бок ещё короткие волосы. Сегодня утром в кровати, я словил себя на мысли, что может я просто люблю воспоминания.

Меня разбудил телефон. Я отсыпался после работы. Покой мой был нарушен старым товарищем, с которым нас связывала безграничная любовь к музыке, хоть я предпочитал больше литературу. Выйдя в обед, мы как ни в чём не бывало зашли в кофейню, за углом, в переулке. Предварительно взяв маленькую бутылку самого дешёвого коньяка. По большому счёту, я посещаю подобные места лишь только затем, чтобы поглазеть на молоденьких бабёнок, ну и себя любимого, конечно, показать. Подворотни, забегаловки, вот истинная моя стихия. Зайдя в кофейню меня, как следует обычаю, рассмотрели скучающие особы, а те, кто не скучал тоже мимолётом окинули взглядом. Выглядел я тогда, как рок-стар: узкие джинсы с порванными калениям, сапоги на каблуке, футболка с Бобом Диланом и джинсовка. Совсем чуть не забыл! Моя гордость. Волосы, слегка касающиеся плеч уложенные в «легкую небрежность». О, да. Люблю такие моменты. Да, смотрите на меня и вожделейте, пока я мысленно шлю вас на хуй.

Поэтам-потомкам посвящается. Хуёво писать стихи, когда ты обдолбанный или в остаточном болезненном состоянии. Мысль зажата в тиски, и никак не выберется. Полная деградация. Деградировать нужно уже после того, как сочинишь что-нибудь великое. Когда пишешь романы, можно слегка пригубить крепенького. Пару стаканов скотча в самый раз! Сверху ещё скурить тоненькую сигаретку размешанную 50 на 50. И тогда, прогулявшись поздним вечером по городу, можно садиться за ноутбук.

Сегодня же я выпил виски, покурил вдоволь, а когда координация моя стала выходить из общечеловеческих норм, я въебал ещё скоростной допинг. Такой вот набор джентльмена. Завтра я напишу две жалкие строчки и целый день продрочу, охуевая от того, как сильно бьётся моё сердце.

С ней я пережил несколько сексуальных революций. Ревнуя её поначалу к вибратору и ко всему, что входило в её красивую писечку, (не считая моего члена и остальных частей тела) я пришёл к тому, что сам начал вставлять в неё весь арсенал имеющихся фаллоимитаторов, анальных пробок. Не знаю, что до этого на меня нашло? Что это за глупая такая ревность к силикону и пластмассе? Хоть я и не подавал виду, но меня порядком трясло. Согласитесь, глупо было бы лишать женщину удовольствия. Она же не ебётся с кем-то посторонним, однако, как раз-таки это чувство меня и преследовало тогда, в первые ночи. Глядя, как она закатывала глаза, от поступательных движений, я будто бы становился сам не свой. Словно её выебали прямо у меня на глазах, а я даже ничего сделать не смог. Эх, дурачок! Это всё твой провинциальный традиционализм не даёт тебе воспринимать такие вещи нормально….

Проявив инициативу, я вскоре даже купил специальную штуку, которая надевалась на мой член и вставлялась ей в попу. Таким образом доставлял ей двойное удовольствие, пытаясь обмануть своё сознание. «Ведь это я её ебу, а эта штука, как продолжение меня» – думал я. Уже потом мне с неким восторгом доводилось играться её телом. Вставляя в неё анальную пробку, одновременно трахая её своим членом, и прижимая клитор вибратором (включённым на турборежим) я лишний раз убедился, насколько она была прекрасна в этот момент. Должно быть на смертном одре вместо молитв и покаяния, я вспомню её истекающую соком.

Почему так плохо? Мне позвонила Алина, было уже поздно. Заведения не работали, город вымер. Я был голоден, к тому же ещё и выпивший, как обычно. Она попросила приехать к ней. «Ебаться хочет» – ну, конечно. В такое время просто так не приглашают в гости. Понятно теперь почему, она мне пару часов назад нагадала на картах таро, что я сегодня с кем-то поебусь. Про переломные моменты там несла. А я ведь оставил её. Ушёл, как только мне написала Дарина, дав на такси сто рублей. Не знаю, показалось мне или нет, но я как будто видел в её глазах слёзы. Дарина была как всегда на машине, и вот я сижу с ней, и говорю Алине, что занят, и чтоб она ложилась спать, что я мол, завтра уже ей позвоню. Не позвоню. Завтра я буду писать. Хочу закончить скорее сборник стихов, и чтобы Гена Семёнов, мой приятель, сделал к ним иллюстрации.

Ездили по пустому городу, много говорили. Подобные разговоры отвлекали меня от мыслей о Ксении. Заехали затем ко мне, выпить горячего зеленого чая. До трёх ночи пили. Она меня пригласила к себе в Харьков. «О, что это сегодня за день приглашений такой? – подумал я. Приятно конечно. Обещала ещё из депрессии меня вывести. Ага. Одна уже обещала откормить меня. Хуя. Теперь лежу страдаю.

Зайдя в супермаркет, меня успели остановить пару бродяг. Просили дать сколько не жалко, я сам был в затруднительном положении, что потом даже спиздил несколько головок чеснока. «Нахуя?» —спросите. Не знаю, просто это было не так заметно, если бы я спиздил что-нибудь более дорогостоящие. Кусок мяса, например. Положил в карман и пошёл себе. Я сегодня как раз пасту хотел сделать, в шкафу остались ещё спагетти. Чеснок использую в соус. Будь моя воля, я бы собрал всех этих товарищей, и с ними поднял бы эту страну вверх тормашками. Устроил бы публичную казнь министров в центре столицы в конце концов. Никто нихуя не хочет делать. Сражаться никто не хочет. Что стоит всего-то навсего перерезать горло одной сотне сидящей на Банковой в Киеве? Или заминировать правительственные здания? Одно нажатие кнопки, детонатор сработал и вуаля. Этот день бы стал национальным праздником.

Поехал вчера к Валере за три пизды от моего дома. Он музыкант. В отличии от меня он закончил музыкальную школу. Я же в это время шлялся с гитарой по городу, играл Кино и Гражданскую оборону. «Один лишь дедушка Ленин хороший был вождь» была у них такая строчка. Давно я не занимался музыкой, а вот опять решил себя попробовать на этом поприще. Возможно даже это желание возникло от скуки. Надо же себя чем-то было занимать после Ксюши. Не пьянствовать же целыми днями! Дома у него признаюсь очень ухожено. Мне часто доводиться ходить к кому-то на квартиры, поэтому поверьте на слово, я знаю в этом толк. Может он просто усердно готовился к моему визиту? Может и готовился, но не он, а его подружка Алина. Нет, не та Алина, которая звонила мне ночью, другая. Они живут уже вместе два с половиной года. Я никогда, ни с кем так долго не встречался и не жил. Хватало меня максимум на девять, десять месяцев. Даже до года не дотягивал. Тех, с кем я и хотел быть дольше, не хотели быть дольше со мной. Обычная ситуация. Внутри нас приветствовали, стоя по центру гостиной, электронные барабаны. Забыл сказать. Я пришёл не один, а со своим старинным другом по парте Игорем Пискуревым. Собственно барабаны были его. Создать группу, записать альбом и прославиться была когда-то наша мечта. Чем дальше, тем чаще ко мне приходит осознание, что сегодня это нахуй никому не нужно. Я имею ввиду простого потребителя. Ему не нужна уже даже музыка, что тут говорить о стихах, литературе. Шоумен— вот современный кумир молодёжи. Тот, кто делает деньги из говна. К счастью или, к сожалению, в этом я бездарь. Написав тонны стихов, я не стал узнаваем даже в узких кругах местной, провинциальной интеллигенции, что уж тут говорить о всей стране… Да я, признаться честно, и не старался, всё это чуждо мне. Наивное представление, что сидя в каком-нибудь баре и читая приятелям стихи, меня услышит какой-то важный дядя, а лучше тётя. Пусть даже средних лет. Это, наверное, лучше. Которую я буду потом потрахивать, она и выведет меня на вершину поэтического Парнаса. Пока что, приехав в спальный район, мне приходится развлекать себя музыкой, строить из себя не зашедшую рок-звезду, чтобы окончательно не сбрендить.

Неужели я боюсь одиночества? Нет, чтобы в свой последний выходной сидеть дома, писать стихи, (как планировал) я сижу в пафосном месте, пью чашку кофе. Пол дня пью и всех рассматриваю. В этом баре работает мой друг Гена, тот самый, художник моего будущего сборника. Так как в кармане у меня оставалась последняя сотня, а настроение было выпить, он будучи человеком редкой породы великодушия, проносил незаметно маленькими порциями мой любимый виски.

Перекинулся несколькими фразами с молоденькой официанткой. Узнал, что её зовут Дария. Через «и». Стало не так одиноко. Значит ещё живём.

А вы пробовали в влюблённом состоянии, представлять свой объект обожания изнасилованным, да и ещё двумя накаченными типами? А вы могли представить, что ей это даже понравится? И она с румянцем на лице и через слёзы, может находиться в состоянии, именуемом «блаженство». Каково знать, что это возможно лучшее, что она ощущала бы в этой жизни? Чувствуя их силу и свою незащищённость, она скручивалась в оргазмических судорогах, издавая такой высокий стон, чем-то схожий с детским.

О, моя нежная, нежная. Любимая, любимая. Хорошо ли тебе? Спокойно ли тебе?

Похоже я дошёл до предела. Кажется, ничего не может меня сейчас спасти. Уже второй мой стих с присутствием смерти. Видимо я подсознательно её желаю. «Умереть, забыться… Уснуть и видеть сны», как говорил товарищ Гамлет. Отравиться что-ли? Загреметь в больницу от передозировки каких-либо веществ, лежать с присосками по всему телу? И чтобы только писк кардио аппарата раздражал слух проходящих мимо палаты людей. Пим-пим-пим. Затем всё-таки тихо скончаться. Мне по большому счёту всё равно, буду жить я или нет. Жалко только будет старушку мать да отца.

Пока меня наоборот оберегает судьба или может ангел хранитель какой, а сколько раз за последние пару месяцев я мог попасть в пренеприятнейшую историю. Всё как-то увиливал от этого. Видно, ещё нужен я этому миру. Глядишь ещё напишу пару десятков хороших стихов, или что-нибудь посерьезней. Поэму, к примеру. Революционную хочу.

Уехать бы, да подальше, за тысячи километров. Мне это ой, как обязательно нужно сделать. Одна только мысль – единственное, что меня хоть как-то держит на плаву. Искать лучшей жизни, пока молод. Не то меня в конечном итоге и вынесут вперед ногами с нашего родного завода, лет так через тридцать. Помнится, не раз говорили, что я не для этого города, что сильно интеллигентно выгляжу.

Сегодня обещают целый день дождь, а я Питер вспоминаю, люблю эту сырость и серость. Туда бы, да славу заиметь. Чтобы, зайдя в любой ресторан на Невском, меня всегда могли накормить, напоить и обогреть, не взяв при этом ни копейки. Чтобы у каждой более-менее уважающей себя проститутки был маленький томик моих стихов. Ну знаете такой размером со спичечный коробок?

Желание высказаться, излить душу, прочитать что-то из нового, что написал за последние пару дней. На весь мир прокричать, чтобы все слышали. Разделите со мной мою грусть! У меня её столько много, что ей богу, хватит на всех. Всем раздам, не пожалею. Все потаённые уголки души пред вами раскрою, выверну, покажу. Вскрою при вас черепную коробку, и всуну в серое вещество какую-нибудь новейшую разработку. Специальный кабель, очередного Илона Маска или компании Эппл, и на проектор выведу воспоминания. Усаживайтесь поудобнее, дамы и господа. Гасите свет! И вот картинки, которые мерещатся мне – мираж прошедших дней, оставивших меня в таком разнузданном состоянии. Я всё надеюсь убежать, скрыться прочь, но прошлое не только неизбежно настигает, а и ещё сильнее бьёт своей тяжелой дубиной горечи и сожаления по затылку, возвращая в то время, когда я был поистине счастлив.

Кстати, начал практиковать один метод, который сам и придумал. Мысленно замазываю всё белым пятном. Особенно лица. На них тяжелее всего смотреть. Такие себе безликие люди из прошлого.

Иду по улице, мимо проезжают большие, сверкающие своей новизной автомобили. Купленные в салонах с панорамными окнами. Большая роскошь, на которую простой смертный хуй и заработает. Миллион отвалить не хотите ли? Поворачиваю на Октябрьскую улицу, (буржуи её переименовали в Коммерческую. Кто бы сомневался.) фасады домов раскрашены вывесками различных ресторанов, а рядом и яблоку негде упасть, припаркованы такие же джипы, кроссоверы и даже один кабриолет среди них записался. В витринах сидели откормленные, чистые и хорошо пахнущие люди. Мужчины с крупными мордами, и женщины, одетые с журналов VOGUE. Одна мне очень даже приглянулась. Короткое боб каре, лицом она напоминала молодую Скарлет Йоханссон. Ей было от силы лет двадцать девять. Интересно, что они обсуждают? Какие занавески купить в спальню, куда поехать на этих выходных, а может какой тур купить? Доминиканы или Тайланд? Может лучше в Европу? Где выгулять свою пизду? Перевести ли деньги в валюту или купить недвижимость? Бьюсь об заклад разговор был подобного содержания, а иначе и быть не могло.

Нихуя умного и интересного.

Я так и вижу, как толпы бедняков вбегают в итальянские рестораны, в банки, престижные офисы, гос. учреждения и разрывают на части кругломордых бизнесменов, фрилансеров и прочих непонятно чем занимающихся пидорасов. Кровь стекает по стенам, стоит дикий рёв и только где-то вдалеке слышны выстрелы, это граждане имеющие оружия пустили его в действие. Классовые враги побеждены, а их женщин и дочерей выебали простые Димки и Сашки, работающие на металлургическом заводе. Выебали и мою Скарлет, на окровавленной скатерти в том самом ресторане в позе доги-стайл.

Удивительно, как быстро можно стать плохим для кого-то. Ведь ещё недавно ты всем сердцем болел и переживал, из кожи вон лез, а человек этого не понял. Воспринял, как должное. В таком случае я выбираю быть мразью, гнилью этого общества. Даже не так. Я хочу быть вне общества. Вне общепринятых рамок, вне государственности, вне времени и культуры. Я буду тем, кого вы ненавидите, чей один только внешний вид вас будет раздражать. Хотите дать мне по физиономии? Да пожалуйста. Я сделаю всё возможное, чтобы это желание в вас наконец-таки зародить. Общаться я буду точно с такими же: с отбросами, аутсайдерами, алкашами, как завещал Сережка Есенин: «Жарить с бандитами спирт и читать стихи проституткам». Такой и должен быть настоящий поэт, хуёвый и неудобный, такой чтобы погром в кабаке, пьяным валяться на улице, чтобы полицаи крутили, кровью харкнуть одному в рожу чтоб.

Девочка Руфина

Вчера устроил у себя пати. Лаком для волос зафиксировал причёску, нарядил клеша, свою цветастую рубашку под хиппи и джинсовый пиджак и попиздил встречать гостей. Из нагрудного кармана джинсовки слегка торчала стограммовая бутылочка австрийского бальзама, а в другом было два маленьких пакетика отборного курева (это так, на всякий случай). Смотрелся я достаточно элегантно и в тоже время нетипично для этого города. Два гопника даже мне что-то успели вслед прокричать. Хуй на них. Мысли мои были заняты сегодняшним мероприятием, Григоришин обещал мне девочку привести. Вечер не вечер совсем, если не перед кем выебнуться. Уж такой я человек, выёбщик и дамский угодник к тому же. После расставания с Ксюшей прошло уже два месяца, а у меня ещё никого не было. Могло было быть и не раз и не с одной, а с двумя сразу, но я не дал никакого развития этой ситуации. Спустил всё на тормоза. Одна из них в итоге вызвала такси и уехала, со второй же я просто уснул. Надо же, и тут умудрился повыёбываться. Даже когда сам в таком хуёвом положении, брошенный и подавленный с налившимся кровью членом всё равно не дал себя захамутать. Возможно это хранение верности Ксюше, что-тут говорить, мастурбируя каждый раз, я вспоминаю её. Недавно наткнулся на порно, где бородатый мужик ставит раком девушку похожую на Ксению, сразу же скачал.

Гости уже ждали в назначенном месте, не было только обещанной подружки. Она, как полагается женщинам, знающим себе цену, опоздала. Увидя её мне стало сразу понятно, что она одна из них, из роковых. На них-то у меня развита чуйка, за три версты чую. Руфина, такое необычное имя дал ей её батюшка. Не знаю были ли там еврейские корни, но красота её была неоспорима, а еврейки редко отличаются подобной миловидностью. Зачастую они бесформенны, с толстыми ляжками или вовсе не имеющие талию. Руфина же была, как березка стройная, русые длинные волосы едва касающиеся попы, и глаза её были полны какого-то благородства, как может быть у знатной графини. Одета она была тоже в лучших традициях парижских домов моды. Кожаные брюки, леопардовая шубка и сапожки в стиле БДСМ на массивной платформе. В общем вы поняли, девушка непростая, к таким ещё особый подход нужен, который я – поэт, авантюрист знаю.

Придя домой, авантюрист превратился в гостеприимного хозяина, старающегося создать для всех благоприятную атмосферу. Вино и музыка, которую я долго настраивал в связи с устаревшим iMac, в конечном итоге сделали своё дело. Девкам захотелось танцевать, я и сам был не прочь, тем более играла музыка 80х. Движения тех времён я хорошо знал с клипов и концертов того времени. Григоришин и остальные ребята пошли на кухню, курить свои джоинты, а дамы остались со мной, на воображаемом танцполе. Забыл сказать, помимо меня одиночки, был ещё один парень с гусарскими усами. Он был на два фронта, всё метался между кухней и Руфиной. Шептал ей что-то на ушко и снова растворялся в табачном и марихуанном дыму. Не помню, как так вышло, к тому времени я изрядно поднакидался, что она меня поцеловала. Было это неловко, неуклюже я бы сказал, губами в щёку. В тот момент я расценил её жест, как приглашение, зеленый свет. Только бери и действую. Нет, не подав и виду, я продолжал дальше пить и танцевать, уделяя внимание всем без исключения. Кружил я и Аню, (девушку Григоришина) и Руфину и девочка Соня в кожаной юбке все время ко мне подходила, пыталась завести разговор. Выйдя один раз на кухню, я всё же с ней столкнулся. Она узнала о том, что я переживаю сейчас разрыв отношений, и всё удивлялась, приговаривая: «Бедненький. Чего ты так переживаешь? Всё наладится. Найдёшь себе ещё девушку». Мне её банальные успокаивания и нахуй не сдались, в душе у меня, итак, творилось бог знает что. Простой человек менее болезненно перетерпел бы смерть любви, авось и не заметил бы. Я же поэт, я же мать возьми, лирик ебанный, острее всё чувствую. Я как лакмусовая бумажка, стоит мне только опуститься в раствор ностальгии, как тут же реагирую. Днями могу подавленным ходить. Потом она самодовольно заявила, что подобные ощущения ей не знакомы, что мол она всегда была инициатором расставания. Все так говорят. Ебал я вас всех инициаторов и инициаторш.

Залетев на танцпол и зажав Руфину в объятиях, поэт-авантюрист вернул ей ничего незначащий поцелуй в щёку. Они присели выпить, изредка как бы побаиваясь, посматривали друг на друга. Впервые вижу, чтобы так изыскано пили. Я предположил, что у неё всё-таки было советское воспитание. Музыка, о которой мы говорили между делом, и её культура поведения явный тому пример. Этим Руфина напоминала мне девочку Лиду из фильма Гайдая «Операция Ы», нахватало только ситцевого платья. Выйдя один на перекур и вскорости ж возвратившись, мне довелось застать усатого гусара, обнимающего мою «прекрасную девочку Лиду». «А что ты хотел? Мудак! – подумал я презрительно. «Чтобы она сидела и ждала тебя пока ты решишься, пока дашь понять ей и всем здесь присутствующим, что она отныне с тобой? Закон джунглей никто не отменял. Так и будешь по-жизни мудаком». Вылив остатки виски в стакан и залпом его опустошив, я наслаждался каждым глотком. Последние миллиграммы солодовой жидкость лились по моей гортани, приятно пощипывая. Было в этом что-то драматическое, киношное скорее. Главного героя отвергла милая особа, а он заложив за воротник и вытерев губы рукавом своей куртки, ушёл в закат. В тот момент меня потянуло на сентиментальность, переходящую в пьяное благородство. Я знал, что гусар был круглой сиротой, что в жизни ему, итак, прилично досталось, что он нихуя хорошего на этом блядском свете не видел, а мне-то грех жаловаться, у меня-то всё есть. Подумаешь бросили меня, на хуй послали, мало ли пёзд вокруг ходит? А человек не знает, что такое ласка и забота матери, дружба отца. Он нихуя не знает и потому волочится по миру озлобленный и одинокий, никому блядь ненужный. Согласитесь подло отбирать у него хоть какую-то радость, а меня ведь хлебом не корми, дай лишь пожалеть или спасти кого. Всех несчастных обниму и обогрею, любовь свою дам.

Она вскорости уехала домой. В течении часа ушел и гусар вместе со всеми, я остался один. Вспомнив про два пакетика в кармане куртки, разложил на столике папиросную бумагу, взялся крутить сигарету. Пьяный еле скрутил. Включил на айфоне стихи Бориса Рыжего, он сам их читает. Хорошо читает, хлестко так! Слушал и курил, о жизни своей думал.

Целый день хожу по квартире укутанный во всякие лохмотья. Осень в этом году довольно-таки ранняя, а отопление ещё не включили, вот и сырость от того, а с ней и грибок на стенах. На улице пресквернейшая серость и пустота. Люди все засели по своим норам, смотрят мыльные сериалы и отупляющие шоу. Свой телевизор я давно определил на помойку. Нечего ему стоять в моей комнате, пыль собирать. В кино я тоже не хожу, по той простой причине, что на Украине сейчас запрет на русский язык, и все фильмы выходят только с украинским переводом, а я не терплю украинский. Слух мой музыкальный режет. Да и смотреть там, признаться, тоже нечего. Один феминизм, педерастия и негры. Куда же без них… Я не расист ни в коем случае, вы не подумайте, и на секс-меньшинства мне плевать. Только вот, как с такой повесткой, мне белому, гетеросексуальному мужчине дальше ощущать себя в современном обществе? Сейчас же выйдешь на проспект, пройдёшься и столько уродов на пути своём встретишь. Размеренная и сытая жизнь сделала лица тупее, а жопы толще. Не хочу я с ними идти. У меня всегда было развито чувство отрицания, может я даже нигилист в какой-то степени. Ещё со школьной скамьи всё общепринятое и возведенное массами на пьедестал, мне хотелось облить говном. Скажем… Пробираясь в толпе в какой-нибудь День независимости, я не упускаю момент посмеяться над чувствами верующих в «вильну Украину». Зачастую это недалёкие люди, если вы покопаетесь, то явно найдёте в них что-то плебейское. Подобные посредственности не вызывали во мне ровным счётом ничего, не омерзения, не какого-то снисхождения. Безразличие с послевкусием жалости. Такое, как когда смотришь на душевнобольного или умирающего от тяжелой болезни, а через минуту и вовсе о нём забываешь.

Глядя в окно на этот промозглый пейзаж, на пробегающих внизу людей, я думаю о том, как мы их будем обратно переучивать. Выбивать историческими книгами тонны заблуждений, навязанных украинской пропагандой за тридцать с лишним лет. Лечить будем душевнобольных и исцелять умирающих этих. Скорее бы!

Узнал недавно от Алины, что препарат употребляемый мной последние пару месяцев сугубо для разрядки моей нервной системы, ничто иное, как винт.

Я же думал наоборот, что это фен, вот как интересно порой получается. Брал его мой друг, у него были, кажется, все номера барыг этого города. Достать можно было всё, только деньги давай. Со слов той же Алины, фен теперь не производил на него должного эффекта, видимо поэтому урвав очередную порцию, он решил не пугать меня таким одиозным словом ВИНТ. Мало ли, как я отреагирую. Что не говорите, господа, а это уже новая ступенька на пути в бездну. Ещё немного, обернуться не успеешь и до хмурого дошёл. История классическая, а там поминай как звали. Сам иногда удивляюсь, от чего же в нас так сильно́ саморазрушение? Как созидание, так хуй! Стремление построить новое, идеальное общество тоже хуй. Конечно, куда намного проще сказать, что это невозможно, что, например все идеи Маркса и Энгельса всего лишь утопические мечтания философов романтиков, напыщенный бред, что мы это всё проходили. И пойти дальше вариться в своём говне. Жить, ничего вокруг не замечать, забаррикадироваться в своей квартирке, в своём скудненьком мирке и потихоньку разлагаться. Души человеческие окончательно зачерствеют и отсохнут, а их мозги превратятся в кисельную субстанцию. Глядите же! Будущее печально смотрит на нас глазами наркоманов, проституток и бесполых людей.

Сегодня преследует дикое желание влюбиться. В очередную блондинку или брюнетку, с неуравновешенной психикой, в ёбнутую и неудобную. Чтобы она по голове меня гладила, читая мои новосочененные произведения, высоко оценивая мой талант. Знала с кем имеет дело, и какая ответственности на неё вдруг взвалилась. (Быть музой и поддерживать пламень вдохновения, видите ли, задача не из лёгких.) Потом покапризничать можно было бы. Обидеться даже на что-то. Подкинуть проблем, ведь какая женщина без проблем? А я с этим разобравшись, буду сидеть да с умилением слушать её нежный, незамысловатый лепет. Нет смысла быть вместе, если вы не готовы ради друг друга убивать. Из пистолета ли, ножом, зубами грызть. Неприступной стеной стоять друг за другом. Я так могу. Я даже открыл для себя способность жить её жизнью, от чего, собственно, и мучаюсь по сей день. К своей жизни никак не вернусь. Наглядный пример игры в одни ворота, где проигравший всегда известен. Ей-то чего? Найдёт ещё себе побогаче и позаботливее, это у меня вон, мир на глазах рухнул.

Наша с ней любовь успела заболеть ещё едва только родившись. Смерть её была лишь вопросом времени. Мы оба об этом знали, вот только я стараясь отрицать, твердил обнадеживающие речи, создавая иллюзию счастливого будущего. Не знаю верила ли она тогда моим словам… По крайней мере ей этого хотелось, хоть и иногда её размышления на этот счёт твердили об обратном. Помнится в ночном клубе, немного под шафе, она проронила фразу, которая уж очень засела в моей голове. «Если мы расстанемся, тебе будет хуже, чем мне». Звучало это крайне эгоистично, но даже здесь можно было почувствовать что-то погребальное. Болезнь прогрессировала. Могу одно сказать, она не соврала. Мне и правда приходится теперь куда сложнее существовать. Чтобы я не делал, с кем бы не общался, мысли мои заняты пережевыванием и поглощением различных ситуаций, прожитых некогда с ней. Воображение каждый раз возвращало меня назад в то время, когда я меньше пил и по-настоящему любил. Вся эта ностальгия оставляет во мне неизгладимый след трагедии. Несколько месяцев я носил даже своеобразный траур. Не брил пах ровно до той поры, пока волосы мои не стали завиваться, образовывая купол вокруг члена. Таким вот образом я подсознательно ждал её возвращения. Она придёт и увидев эдакий мой перформанс поймёт, что у меня после неё никого не было. Ведь как можно трахаться с таким кустом между ног? «Обязательно вернётся. – думал я, – представится случай и как-то само всё разрешится». «Ни-ху-я!» – хочу вам сказать. Я-то постоянно упускал тот факт, что мы теперь друг другу чужие люди, что любовь наша давно на небесах в любовном раю, а я мотаю срок в тюрьме пиздастраданий за вовремя не оказанную помощь этой же любви. Она задыхалась, хрипела моля о спасении, когтями впиваясь в мою душу, а я стоял и продолжал лишь холоднокровно наблюдать. Страдаю ли я от угрызения совести? Возможно, но не от того, что не сумел и даже не попробовал сохранить ей жизнь, а от того, что сам не перерезал горло, когда это требовалось. Облегчив тем самым свои и её страдания. Смерть была единственным её предназначением, моё вмешательство сумело б отсрочить её кончину, но не спасти окончательно.

В последнее время заметил, насколько люди утратили вкус к жизни. Это проявляется в их преждевременном старении, в их неспособности веселиться, и отсутствии каких-либо приключений. Они быстро перегорают в юном возрасте и к двадцати годам берут в руки кий и начинают от скуки гонять шары по зеленому полотнищу. Также они начинают пить определенное вино, открывать его особенным штопором, и закусывать его по всем правилам сомелье. Ни шагу в лево или вправо. Вырабатывая в себе самые отвратительные консервативные привычки, они превращаются в ходячих мертвецов. Окружение их точно такое же, вы редко можете встретить их на улице. Зачастую они любят помещения закрытого типа, куда уж точно не ворвётся никакой громила и не выпишет пиздюлей или не уведёт с собой девочек, если, конечно, таковы имеются.

Люди подобного типа смотрят на таких как я, как на что-то дикое и невразумительное. Им непонятна моя жажда к жизни, которая иногда переходит все рамки разумного и доходит до фатализма. Жить так, как не каждый сможет решиться. Бесстрашно, с удовольствием, принимая все дары, и не упуская возможности судьбы. Выпивая всё до последней капли, высасывая этот коктейль через трубочку ровно до такого момента, пока не послышится характерный булькающий звук.

Сейшн на окраине

Лифт поднимает нас на девятый этаж, девочка Соня кончиком ключа постучала в металлическую дверь.

– Кто там? – ответил женский голос с той стороны.

– Катя, бля, открывай!

Засов щёлкнул, в коридоре нас встречали две молодые пизды в прозрачных капроновых платьях. На голове у одной из них была маленькая корона принцессы. Выглядели они прямо скажем, как дешёвые шлюхи, а обстановка в квартире напоминала загаженный притон. Было бы очень естественно застать скажем в одной из этих комнат людей с иглами в руках или уже в убитом состоянии, ебущихся с едва спущенными штанами.

По словам девки с короной, прям перед нашим приходом, к ним вломился сосед и уебал одну из них, впрочем, они тут же вызвали полицию и те увели дебошира нахуй. История эта меня почему-то совершенно не удивила, что можно было ещё ожидать от съёмной квартиры в таком районе, где каждый второй отмороженный гопник, наркоман или маниакальный ублюдок.

Я пришёл не с пустыми руками, бутылка 0.7 водки и вино, белое полусладкое болталось у меня в пластмассовом пакете. Сказать по правде, меня всегда подташнивает от полусладкого. Приторно мне, но после водки было в самый раз. Поставив всё на кухонный стол к уже наполовину пустой бутылке текилы, я обратил внимание на ещё две точно такие же бутылки водки, стоящие под стулом, на котором сидела девка в кожаном сарафане и в чёрных чулках. У неё было мягкое тело. «Хорошо! – подумал про себя я, – дистрофички уже порядком успели подзаебать». Мне хочется такого, чтобы можно было схватиться за зад, а может даже за бока и ебать, ебать. Чтобы даже маленький животик был. Одним словом бабу, сисястую и жопастую! Глядя на то, как приподнимался край сарафана, как между ним и подвязкой чулка обнажалась белой полоской часть ножки, хуй мой в этот момент едва ли не выпрыгнул из штанов. Ещё бы… Два месяца без пизды, это ужасно, Филинин.

Вместо лайма был небрежно нарезанный лимон. Посреди стола стояла пиалка с солью. Текила оказалась любимым напитком этой бабищи в чулках. Дожрав её и приступив к водке, я всё сильнее уходил в депрессию, сегодня ровно год назад мы познакомились с Ксенией. В этот день может сделал ей предложение, жёнкой моей стала бы, кто знает, как жизнь тогда повернулась… Сидел бы сейчас с ней в морском ресторане, щупальца осьминога ел, устрицы сёрбал с раковин. Или дома с собаками нашими нянчился. Кто знает, кто знает…

Обильные стук послышались вдруг сквозь музыку. Это был тот самый сосед. На сей раз через дверь я попросил его, чтоб тот убирался, после чего он открыл щиток в подъезде и по традициям голливудских фильмов ужасов, отключил нам свет. Типичный шизоид. Выглянув в глазок и убедившись, что на лестничной площадке никого, я и ещё один парень с этой вечеринки вышли, включив все рубильники назад. Парню было от силы лет двадцать, в квартире находился ещё один мальчик, (младший брат мадемуазели с короной) ему было вообще что-ли пятнадцать. Все его называли «Малыш». Одним словом, вот почему изначально никто не отправил в нокаут соседа долбаёба. Малы ещё отроки.

У подъезда всё время торчала полицейская машина. Музыка в квартире к десяти часам была выключена. Хоть на первый взгляд все здесь и выглядели, как отбросы, однако законы чтили. Всё новые и новые лица появлялись в притоне. Рэпер протестант, то и дело говорящий о боге и читая какую-то отсебятину, копируя африканскую поп-культуру, парень с самурайским хвостиком в лосинах в чёрно-белую полоску, мутный тип в джинсовом пиджаке по кличке «Уебан» и какие-то ещё серые лица мелькали в гостиной, на кухне распивая дешёвое, порошковое пиво. Их компания не то, чтобы не приводила мою душу в восторг, я питал к ним даже некое отвращение. В этот вечер меня интересовали сугубо женщины, их прозрачные платья, чулки, и налившиеся соком вагины, и ничто более. Одна из них, впрочем, подсела ко мне на диван, пока я писал очередные заметки в свой айфон. Ей успела доложить Алина, что я поэт имеющий левый взгляды, что питаю страсть к французской литературе и милфам. Резюме конечно многообещающее… Подсевшая ко мне была та самая бабища в чулках, сидящая на полуразваленном стуле. Она чуть ли не сразу завела разговор о Маркизе де Саде, о французской революции. Её сверкающие глаза, то ли от водки, то ли от наркотиков смотрели на меня с восхищением, может быть и с вожделением. В революциях она, конечно, ничего не понимала, её цеплял сам романтизм, ломание канонов в сознании человеческом и ещё веселье. Будь её воля она бы устроила в этой квартире оргию из десятерых, нет, лучше из двадцати человек. Грязь и похоть. Испражнения и гениталии. Вот что приводило её в эйфорию. Мне кажется, если бы здесь была собака, кот или ещё какое-нибудь домашнее животное, она непременно выебала и его. Настолько уж было повышено её либидо.

Не пропадать же такой возможности – сказал я себе, и пустил её в свои объятия. Мы принялись целоваться. Гладя рукой по капроновым колготками медленно переходя к голым ягодицам, я думал о том, сколько хуёв этого города входило в этот зад, рот и непосредственно в щель. Недолго так провозившись на стареньком диване, я получил от поклонницы де Сада предложение уединиться в спальне. Она пошла готовиться, тем временем скрутив самокрутку и выйдя на балкон, я встретил сидящую на пуфике Соню. Похоже она следила за нами. Ещё в самом начале я чувствовал на себе её взгляд.

– Что ты здесь делаешь? – спросил я, видя, что она не курит, а просто сидит в гордом одиночестве.

– Мне душно – ответила она томно, махнув головой в сторону кухни, откуда доносился галдёж. Она сидела в пижаме на маленьком креслице, шестнадцатилетняя Набоковская нимфетка и всё о чём-то думала. Под окно подъехала ещё одна полицейская машина, я курил и тихо наблюдал за происходящим внизу. Фары погасли, но из машины никто не вышел. «Дааааа» – подумал я, – какие все-таки мы опасные криминальные элементы!»

Водка с текилой к тому времени просились уже наружу, дойдя до уборной, мне несколько раз посчастливилось вступить в непонятную склизкую субстанцию, шлейфом тянувшуюся от самой гостиной. Нащупав в темноте выключатель, передо мной неумолимо предстала омерзительная картина. Слизь эта ничто иное, как рвотные массы. Кусочки непереварившейся курицы налипли на ободке унитаза. Воды в бачке конечно же не было, для этого видимо были предназначены, пятилитровые баклахи с полумутной водой, стоявшие за ванной. По стенкам тут и там пробегали небольшие насекомые. Едва горящая лампочка, висящая на проводе, придавала обстановке крайне удручающий вид. Сапоги мои попросту прилипали к поверхности плитки, уложенной ещё в прошлом столетии. Справив наконец нужду, я как культурный человек оторвал сверток бумаги и протёр обрыганный обод унитаза и смыл. Выходил я аккуратно, стараясь не испачкаться и не поскользнуться на неизвестных массах. С соседней комнаты доносились еле слышные стоны, и шёпот, переходящий иногда в возмущение. Присмотревшись, я увидел торчащие ноги из под одеяла моей революционерки в чулках, и рядом с ней лежащего Малыша. Она дрочила его подростковый, ещё неокрепший член. Бедняжка не дождалась… Другой угодил в её обольстительные сети. Вероятней всего слизь на полу и те куски курицы на унитазе, его «рук дело». Проблевавшись как следует, он очевидно решил прилечь, где, собственно, и попал на возбужденную пизду. Выстроив методом дедукции пошагово их действия, я отправился на кухню искать своё вино. В спальне раздевшись уже спал набожный рэпер, он не был особо пьян, просто пришёл на вечеринку поспать. Я дал ему кличку Иисус.

Раздался ужаснейший стук в дверь, удар был настолько сильным, что казалось дверь сойдёт с петель и сейчас же сюда вбежит группа захвата и повалит всех нас на обрыганный пол. Звук был глухим, скорее всего били ногой. Открыв двери, мы никого за ней не увидели, лишь только посторонний звук послышался этажами ниже.

– Как же он заебал! – закричали все в одночасье. Я хотел было спустится и разобраться с придурком, но Алина и ещё несколько девушек схватили меня за руки и затащили в квартиру. «Чёрт бы вас всех побрал! Втянули меня в эту глупую историю, как бы действительно чё не натворить, и не оказаться в ближайшем отделении полиции.» – приблизительно такой сумбур крутился у меня в голове тогда. Главное, чтоб хоть обыск не устроили, запрещённые вещества здесь явно имелись.

На часах было около двенадцати ночи, всё поутихло. На кухне и в гостиной также сидели люди и вели полупьяные разговоры. Я пил их дешевое пиво и почему-то не хмелел. Появилась ещё одна девочка, очень-таки коренастая девочка, я вам скажу. Ростом метр восемьдесят, с широкими плечами, придурковатой прической и выпученными глазами. Баба переросток. На самом-то деле ей не было кажись и восемнадцати, как она оказалась в столь ёбнутом обществе в таком-то возрасте, я не знаю. Её широкое лицо выдавало неопытность и некоторую детскую инфантильность. Она, собственно, и была ребёнком. Красная клетчатая юбка в стиле американских школьниц на её жопе смотрелась крайне бестолково. Сейчас бы сесть в такси и уехать от сюда нахуй с какой-нибудь красоткой, предварительно заехав в магазин и купив бутылку виски или рома, а не это вот всё: сосед, Иисус, рыганина, уёбищная юбка, парень по кличке Уебан, и остальные. Крик прервал мои мечтания. В спальне в истерике с полуспущенными штанами разрывался Малыш. «Заебала, заебала, отъебись ты уже наконец!»– кричал он ехидно улыбающейся революционерке. Та смеясь, хватала его за руки, на что он ещё более эмоциональней реагировал. Опрометью вылетев в подъезд, всё также продолжая голосить, как прокаженный «Отъебись, отъебись», он нажал на кнопку вызова лифта, но не дождавшись бросился вниз по лестнице.

Подобные пьяные разборки мне доводилось наблюдать практически всякий раз, выпивая в компаниях по типу этой. «Хорошо, что за ножи не взялись?» – подумал я. Не успели все прийти в себя после истерики Малыша, как раздался теперь уже женский визг. «Убивают нахуй, его там убивают! Скорее помогите, прошу вас, прошу. Мальчики!» – вопила сквозь слёзы девка с короной (по совместительству сестра Малыша). На лестничной клетке и правда кого-то пиздили. На этот раз собрались уже все. Сосед с женой, (она была полунаркоманского вида) я с Яриком (тем двадцатилетним парнем), сестра Малыша, затем и другие жильцы дома тоже подтянулись. Сосед держал за шкирку малого, Ярик накидывался с кулаками на него, ну а я разнимал их всех, не давая соседу наносить удары. Сестра ухватила за волосы соседскую жену, начала пиздить её головой об железную дверь. Ор стоял при этом ужасающий. Эхо подъезда усиливало всё в несколько раз. Потом в бой пошли ключи, ними колола и била всех сестра, Алина достала свой газовый баллончик и распылила его так, что признаться все прилично подахуели. Один из жильцов, полуседой мужик, достал то ли арматуру, то ли кочергу, второй выбежал в халате, и увидев меня уебал не разбираясь в голову. Боли я никакой не почувствовал. Казалось, тогда вообще никто ничего не чувствовал, все колотили друг друга, тащили по полу, били об стены. Практически каждый был с ног до головы в крови, в побелке и говне. Жена, выхватив баллончик у Алины, попыталась брызнуть мне в лицо, но я вовремя закрыв глаза, заслонил лицо рукой. Соседу таки попали. Белки его налились, как у заколотого быка на корриде. Оттащив тогда мелкого, я облокотил его на себя. Потрепанное тело едва держалось на ногах. Он стал задыхаться, как при астматическом приступе. Бледность и удушливый кашель, признаюсь немного напугал. «Неужто кончится сейчас?» – мелькнула вдруг мысль. Предположения в первые секунды склонялись к возможной его аллергии на тот или иной компонент содержимого в баллоне. Пытаясь ухватить воздух ртом, он сипел сквозь слёзы, что-то примитивное вроде «Нечем дышать». Затем словно облаком пыли упали и на нас перцовые брызги, они ощущались каждым рецептором, каждой частичкой кожи. Зрение моё помутилось, лёгкие горели огнём. Очнувшись, я увидел, что все разбежались, остался лишь сосед и Ярик, обильно натирающий свои глазницы. На моё предложение вернуться обратно в квартиру, Ярик ответил отказом. Что ж, моё дело предложить.

Прищуриваясь, я кое как дошёл до квартиры, мимо меня на кухню проследовал Иисус. Голый, завернутый в одеяло, как ни в чём не бывало, он вышел отлить, и с таким же безмятежным, спокойным видом пошёл обратно в спальню. На фоне бегали люди заливали в себя все имеющиеся напитки: соки, пэпси, пиво. Кто начал умываться, чтобы хоть как-то, да унять перечное жжение. Чей-то голос с гостиной объявил, категорически не пить жидкость, и не контактировать с водой, так как эффект может только усилиться. Девочка переросток, (всё это время просидевшая в доме) ходила взад-вперед, плакала, топала как дура ногами и разговаривал с кем-то по телефону. Складывалось такое впечатление будто её сейчас тут резать собрались. Малолетняя дура! Я же вышел на балкон, скрутил самокрутку и вкусно закурил. Из-за влажности, дым нисколько не раздражал горло, и нисколько не горчил. Он был настолько мягким, что, наверное, никакие Мальборо с Кэмэлом не сравнились бы. Рядом со мной, облокотившись на подоконник высунув голову на улицу, жадно глотала воздух ртом девочка в короне. Она несла просто какую-то ахинею, о которой я сейчас даже и не вспомню. В подъезде уже стояли четверо полицейских, пытаясь усмирить ситуацию. Спустившись к ним, я увидел их похуистические лица, и озверевший оскал соседа доказывающего, что мы отпиздили его и его несчастную жену, мать четырёх детей. За мной выбежала Алина в своём вечернем, бархатном платье цвета спелой вишни, на оголенных её плечах лишь слегка был натянут пиджак. Достав телефон, она стала снимать происходящее на камеру, а именно тыкать камерой в ебло соседа и соседки – матери четырёх детей. «Мы напишем на вас заявление!» – кричала неустанно Алина – «Вы даёте своё согласие на съемку»– говорила она и всё равно снимала. Недолго повыёбываясь знаниями в юриспруденции, они спустились на улицу дабы для формальности составить протокол. Ясно было сразу, что никто ни в чём разбираться не будет, а с этой бумажкой полисменша, (которая была с ними) вытрет свою пизду после того, как помочится.

Я ушёл за вином, оставшимся возле раковины. В квартире стояло оживление, каждый делился своими впечатлениями, все только и делали, что обсуждали драку, показывая друг другу ушибы. Забыл сказать, в квартире к этому моменту появилось ещё человек пять, которые попросту сидели внутри и не принимали никакого участия во всей этой истории. Кто были эти люди? Кому я только не задавал сей вопрос, никто не знал. Глядя на них, мне захотелось просто спокойствия, поэтому с бутылкой вина я отправился в комнату, где в костюме льва сидела Соня и с кем-то разговаривала. Алина тем временем вернулась, подписав нахуй никому не нужные протоколы и прочую бюрократию, и стала убалтывать меня, чтобы я вызвал такси и мы отправились домой. На часах было уже четыре утра, ещё немного и будет ходить городской транспорт, а там и на метро можно будет добраться. Смысла ехать на такси, тратя при этом двести рублей, я не видел. Можно через пару часов доехать за четырнадцать… Объяснить такую простую математику Алине оказалось крайне сложно. Она скулила к тому же умоляла ещё дать ей немного денег, чтобы купить новый перцовый баллончик, так как тот забрал ебучий сосед. Срочность этой покупки аргументировалось тем, что ей трудно уснуть, чувствуя себя незащищенной, что вот уже на протяжении нескольких лет она каждую ночь кладёт его чуть ли не под подушку. Ещё она вспоминала свои панические атаки, но мне, если признаться, было глубоко похуй на все её психологические страхи и прочую хрень. В конечном итоге, видя, что я не ведусь на эти разводы, она сделала пару звонков одному из своих ёбарей и ушла по-английски, не попрощавшись. Мы с Соней остались в комнате одни. Я достал несколько подушек и умостив их поудобнее, прилег с ней на односпальную кровать. Помнится мне в голову тогда забрела одна мысль, которую я сразу же решил воплотит в действительность. Узнав, курит ли она айкос, и дождавшись положительного ответа, я отправился в гостиную и взяв все нужные приспособления протянул ей. «Возьми, и просто кури!» – сказал я почти приказным тоном. Специфический запах этой курительной дряни напоминал мне Ксению. Она всегда перед сном курила айкос и теперь заслышав его даже издали, меня всякий раз накрывала ностальгия. И вот мы лежим с Соней. Точнее я лежал, а она сидела и молча вдыхала в себя канцерогенные пары.

Под рукой у меня был ещё не разрядившийся телефон, на котором я включил ей Radiohead. Погасив свет, мы прослушали так целый альбом, без задней мысли даже взялись за руки. Своими пальцами едва прикасаясь её, водя, иногда постукивая в такт музыке я смотрел в потолок разглядывая жуткие разводы цвета мочи. В них можно было разглядеть силуэты похожие на крокодилов и уродливых гиппопотамов. В какой-то момент она убрала свою руку и со словами «сейчас приду», скрылась в темноте. Почему-то я был уверен, что Соня обязательно вернётся, но пролежав так минут пятнадцать, сон всё же одержал надо мной верх. Уснул я полностью одетый, лишь сапоги стояли у кровати. Кожанка была застёгнута на молнию, и ремешок, охватывающий талию, был тоже исправно затянут. В заднем кармане джинс выпирал беспроводной павербанк, которым заряжал свой телефон. Очнувшись от неизвестного шороха, смеха и болтовни, я вслушивался в голоса. В комнату зашла почитательница Маркиза де Сада и с ней я услышал двое незнакомых мне голосов. Мужских голосов.

– О, Антон здесь, он не уехал с ними – сказал женский голос.

– Тише, он спит! – прошептал неизвестный

– А вы знаете вообще сколько ему лет? – продолжала революционерка, что-то там копаясь и пытаясь расстелить ещё одну кровать.

– Лет семнадцать – ответил второй незнакомый.

– Ан нет! Хуя! Ему то ли двадцать три, то ли двадцать пять. В общем мальчик уже взрослый.

– Нихуя себе – удивились оба.

– Да-да, видите, как хорошо сохранился!

В этот момент улыбка моя растянулась на все ебало. Женщин всегда восхищала моя молодость, но мне всё равно было лестно слышать это снова и снова. Иногда даже их вводило в некий ступор сказанная мной цифра. Их лица кривило от зависти. Они явно не отдавали себе отчёт в этом. Если бы они только видели тогда свои физиономии. С незапамятных времён женщины жаждут найти секрет молодости, но их крема с коллагеном лишь только намалость могут отсрочить неминуемое, а ген молодости, знаете ли, дан не каждому. Поэтому мне не остаётся ничего иного, как злорадствовать. Да, я Дориан Грей, мать вашу! Идите на хуй!

Когда те трое улеглись на кровать, я тихо приподнялся и стал обувать свои сапоги, но она, развернувшись в пол оборота в мою сторону попросила меня остаться.

– Не уходи! – твердила она – останься с нами. Вот, ложись сюда ко мне, я тебя укрою одеялом. Один из парней видимо не выдержал числовой конкуренции и собрав все вещи скрылся прочь. До того быстро, что в темноте я толком не успел его рассмотреть. Кажись это был парень в полосатых штанах. Я лёг скромно на край кровати, так что одна нога едва касалась пола. Развернувшись всем телом ко мне, она обняла меня и кожанка моя заскрипела. Осторожным движением, стараясь не выдать себя, я всунул палец ей под трусики. Недолго массажирую клитор я вошёл сначала одним пальцем, затем и вторым. Лёгкое её постанывание всё же выдало меня тому парню. Он прижал её со спины, тем временем я уже достав руку стал понемногу сжимать её шею, тем самым поднимая соски на её груди. Второй рукой я, конечно, зажал ей рот. Мой напарник с той стороны видимо вошёл в неё, но тоже как бы не смело, стесняясь моего присутствия. Кровать лишь малость раскачивалась, а я всё продолжал её осторожно душить, получая сам от этого необычное наслаждение. Самое забавное в этой ситуации, то как хрустела и скрипела моя косуха под стоны этой шлюхи. Начинало светать и наши лица, и силуэты всё чётче и чётче прорисовывались. Напарником моим в конечном итоге оказался чувак по кличке Уебан. Прервал всю эту вакханалию вошедший в спальню Иисус. «Матерь Божья! – закричал я, как бы глумясь над ним, – что ты здесь делаешь? Не видишь, что ли тут людей ебут? – уже почти разрываясь от смеха продолжил я. Оказалось он и Уебан были кентами. Ебануться! Христианин протестант и амфетаминовый торчок – друзья… Ну и ну. В очередной раз был убеждён, что этих пизданутых верующих можно встретить где угодно и с кем угодно. Я знал таких парочку молоденьких бабёнок. Днём они в хоре пели, да всё Господа прославляли, а ночью надевая реквизиты из Секс-шопа еблись, как ведьмы, обливаясь спермой как святой водой. Иисус и Уебан ушли. Кому-то из них нужно было идти ещё на работу.

Закрыв за ними двери и вернувшись обратно в постель, мы стали кувыркаться, вылизывая друг друга. Губы наши распирало, они пекли от перцового баллончика. Микрокапли видимо ещё оставались на лице. Она очень хотела продолжения, глаза её горели как нимбы всех святых вместе взятых. Контрацептивов у меня конечно же не было. Магазинов, аптек поблизости в этой дыре тоже не оказалось. Уткнувшись членом в её щель, я медленно входил в неё, она и сама спокойно вонзалась в меня. Перед этим, я всё же решил спросить, нет ли у неё какие-либо венерических заболеваний. На что мигом смутившись она ответила, что таких не имеется. Конечно, какой ответ ещё мог последовать?! Идиот! «Да, я с целым букетом здесь лежу, трахни меня поскорее» – это ты думал услышать?

В ней было приятно и тут же омерзительно. Приятно чувственно, но подсознательно словно я трахал мусорный бак. Я был почему-то настолько возбуждён, что кончил буквально через две минуты. Сделал я это в покрывало, предварительно предупредив её. Это был пиздец. В раковине на кухне кое-как водой я ополоснул хуй. Мыла не было. Возвратившись назад, она опять обняла меня, и мы пролежали так ещё некоторое время, пока веки её не закрылись и не участилось дыхание. Бежать. Это единственное чего мне тогда хотелось. Перспектива зависнуть здесь хоть ещё на какой-то временной промежуток меня вообще не устраивала. Забрав уже севший телефон, я опрометью бросился вон. Уже выйдя на улицу и пошарив по карманам, я недосчитался шестиста рублей, павербанка и зажигалки Ксюши. Осеннее солнце по-зимнему слепило глаза. Местности я не знал от слова совсем, спросить было не у кого, вокруг ни души. Как-то интуитивно я всё же вышел на остановку. «Чтобы у вас такая чуйка была и на пёзд которых вы ебёте, Антон Игоревич» – сказал я себе вслух, всё же опасаясь вероятных болезней. Наскребши семь рублей, я поехал наконец домой. Путь был долог. По прибытию купив мирамистин в первой аптеке, я заливал свой член и думал: «Какого хуя мне это всё?»

Который день хожу с мыслью, что я, возможно, подцепил какую-то заразу. А всё этот ёбанный притон и моё разгильдяйство! Надо ж было попасть в такое дерьмо… Заметил, что головка члена воспалилась, что его делать теперь хуй знает. К врачу. Чтобы он мне до яиц долез своими медицинскими приборами, и вытянул из меня всю эту дрянь и желание ебаться без защиты с первой попавшейся пиздой.

Есть у меня один приятель. В туалетной кабинке ночного клуба он трахнул какую-то девицу, с которой только познакомился. Мало того, что она его заразила в конечном счёте, так ещё и в кабинку тогда влетела толпа каких-то троглодитов и избила его. Вот вам приключение. Спустя только несколько месяцев, когда его член опух, будто после укуса пчёл, только тогда он побежал к доктору. Тот в свою очередь поставил ему целых три диагноза. Каких уж вот я точно не знаю…

Иногда и мне кажется, что член мой вот-вот напухнет и покроется кровавыми и гнойными язвами.

Так вышло, что впервые мы встретились только через четыре месяца. И как это зачастую бывает, случайно. На улице. Мне ужасно повезло, что я только окинул мимолетно взглядом её, но даже не понял, кто передо мной сидел. Она же рассмотрела меня самым наилучшим образом. Как говорится «в полной красе». Погода была пресквернейшая. Моросил дождь и дул северный ветер. Из-за своей бесшабашности одет я был достаточно легко. Не по погоде, зато изящно. В тот вечер перед выходом из дому на меня почему-то нашло, и я достав все вещи из гардероба, подобрал себе классический «лук», что не соответствовало данному мероприятию на которое меня пригласили. Брюки, туфли… ну вы поняли. Шёл я тогда на встречу к своему приятелю художнику Андрею Григаришину. Он-то собственно первый и предположил, что сзади нас сидит Ксюша. Высмеяв его за паранойю, мы встали и пошли по своим делам. В городе на саксофоне в тот момент играли Ив Монтана. Этот мотив переносил меня в Пари, в далёкие 30е года прошлого столетия. За барный столик к Хемингуэю. Это была действительно она. И не одна.

Продолжить чтение