Ветер в ивах

Глава первая. На берегу реки

Крот все утро усердно наводил порядок в своем маленьком домике. Сначала он работал метлами, потом – вытирал тряпками пыль, а после, стоя на стремянках, подставках и стульях с ведром побелки, орудовал малярной кистью. Он трудился до боли в спине и усталых лапах, пока пыль не запорошила глаза и не попала в горло, а брызги побелки не испещрили его черную шерстку.

Весна витала повсюду – и наверху, и в земле под ним и вокруг него, проникая даже в темный скромный домик духом божественного недовольства и тоски. Поэтому неудивительно, что Крот внезапно отшвырнул малярную кисть, сказал:

– Боже!

И:

– Зачем мне это?

А еще:

– Провались эта генеральная уборка! – После чего устремился вон из дома, не потрудившись даже надеть пальто.

Что-то снаружи властно звало его, и он направился к маленькому, уходящему круто вверх тоннелю, который играл роль посыпанной гравием подъездной дорожки (такие дорожки есть у тех животных, чьи жилища находятся ближе к солнцу и воздуху). Крот скреб маленькими задними лапками, царапал передними и снова скреб и царапал, и скреб, и скреб, и скреб, усердно пропихиваясь в тоннель и бормоча себе под нос:

– Выше! И еще выше! – пока наконец – хлоп! – его мордочка не высунулась на свет божий, и он покатился по теплой траве огромного луга.

«Как замечательно, – сказал он себе. – Намного лучше, чем белить потолок!»

Солнечные лучи согревали его шерстку, легкий ветерок ласкал разгоряченный лоб, и после долгой уединенной жизни внизу для его притупившегося слуха песни счастливых птиц звучали, как крик. Подпрыгивая на всех четырех лапах, радуясь жизни и весне без уборки, Крот побежал через луг и в конце концов добрался до изгороди на дальней его стороне.

– Стой! – окликнул его из бреши в изгороди пожилой кролик. – Плати шесть пенсов за право пройти по частной дороге!

Но Крот нетерпеливо и пренебрежительно пустился бежать вдоль изгороди, сбив с толку этого кролика и дразня других, которые поспешно выглядывали из нор, чтобы посмотреть, из-за чего там сыр-бор.

– Луковый соус! Луковый соус! – насмешливо прокричал Крот и исчез, прежде чем кролики смогли придумать достойный ответ.

Тогда они начали упрекать друг на друга:

– Какой ты глупый! Почему ты ему не сказал…

– А ты почему не сказал?..

– Ты мог бы напомнить ему… – И так далее, как это всегда бывает; но, конечно, было уже слишком поздно что-нибудь отвечать.

Все вокруг казалось таким прекрасным, что просто не верилось. Крот деловито бродил туда-сюда то по лугам, то вдоль живых изгородей, то по рощам – и всюду видел, как птицы вьют гнезда, как распускаются цветы, как деревья одеваются листвой. Все были счастливыми, хлопотливыми и энергичными. Вместо того чтобы испытывать угрызения совести и шептать: «А как же побелка?», Крот почему-то чувствовал только одно: как здорово быть единственным лентяем среди стольких тружеников. В конце концов, самое лучшее в дне отдыха, пожалуй, не столько сам отдых, сколько то, что ты видишь, как все остальные работают.

Крот уже думал, что счастливее быть просто невозможно, когда, продолжая идти невесть куда, он вдруг оказался на берегу большой реки. Никогда раньше он не видел реку – гладкое, извилистое, полноводное существо, мчащееся куда-то, журчащее, с булькающим смехом хватающее все, до чего удавалось дотянуться, а потом бросающее этих товарищей по играм и находящее новых. Все вокруг тряслось, переливалось, искрилось, шуршало и кружилось, стрекотало и пузырилось.

Крот был околдован, очарован, заворожен до глубины души. Он бежал по берегу, как бегут маленькие дети рядом с человеком, который рассказывает им захватывающие истории. Устав, Крот уселся отдохнуть, а река все продолжала что-то бормотать, журчать самые лучшие в мире истории – она несла их из самого сердца земли, чтобы потом рассказать ненасытному морю.

Сидя в траве и глядя на дальний берег реки, Крот вдруг заметил прямо над водой темную дыру.

«Какое уютное и милое жилище мог бы там устроить зверек со скромными потребностями, – мечтательно подумал он. – Кто-нибудь, кому понравилось бы жить на берегу реки в маленьком домике над самой водой, вдали от шума и пыли».

И тут в самом центре дыры что-то мелькнуло, исчезло, потом появилось снова… Нечто похожее на крошечную звездочку. Но разве в норе может гореть звезда? А для светлячка точка была слишком яркой и маленькой. Крот вгляделся – и понял, что это глаз. Глаз подмигнул, а потом вокруг него, как рама вокруг картины, обрисовалась маленькая мордочка.

Коричневая усатая мордочка. Серьезная круглая мордочка с тем же огоньком в глазах, который привлек внимание Крота. С маленькими аккуратными ушками и густой шелковистой шерстью.

Водяной крыс!

Оба зверька замерли, настороженно глядя друг на друга.

– Привет, Крот! – сказал Водяной Крыс.

– Привет, Крыс! – ответил Крот.

– Хочешь зайти ко мне? – помолчав, спросил Крыс.

– Очень красиво – приглашать туда, куда мне никак не попасть, – слегка обиженно отозвался Крот, поскольку ничего не знал о жизни на реке и здешних обычаях.

Крыс ничего не сказал, а только молча наклонился, отвязал какую-то веревку, потянул за нее, а потом легко ступил в маленькую лодку, которую Крот сперва не заметил. Снаружи лодка была голубой, внутри – белой, по размеру как раз подходила для двух зверьков, и Крота сразу потянуло к ней всем сердцем, хотя он еще не до конца понимал, для чего существуют лодки.

Крыс начал ловко грести и быстро добрался до противоположного берега. Он протянул Кроту переднюю лапу, и тот осторожно спустился к воде.

– Обопрись на мою лапу! – сказал Крыс. – Ну, давай, живее!

И Крот, к своему удивлению и восторгу, оказался на корме настоящей лодки.

– Какой чудесный день! – сказал он, когда Крыс оттолкнулся от берега и снова взялся за весла. – Знаешь, я никогда в жизни не плавал в лодке.

– Что? – пораженно воскликнул Крыс. – Никогда в жизни… ты никогда… ну и ну… А чем же ты тогда занимался?

– Неужели лодки и вправду такие потрясающие? – робко спросил Крот.

Но он уже готов был в это поверить, когда, откинувшись на спинку сиденья, рассматривал подушки, весла, уключины и прочие восхитительные приспособления и чувствовал, как лодка слегка покачивается под ним.

– «Потрясающие»? Да они – единственное, что нужно в жизни, – торжественно произнес Водяной Крыс, наклонившись вперед и приготовившись грести. – Поверь, мой юный друг, ничто – абсолютно ничто – не сравнится с плаванием в лодке. Просто плывешь себе, – мечтательно продолжал он, – и плывешь, и плывешь…

– Смотри вперед, Крыс! – вдруг воскликнул Крот.

Слишком поздно. Лодка со всего маху врезалась в берег, и замечтавшийся счастливый гребец опрокинулся на дно лапками кверху.

– …Плывешь в лодке или что-нибудь делаешь с ней, – невозмутимо продолжил Крыс, выпрямившись со звонким смешком. – Плывешь ты или что-то делаешь с лодкой, не имеет значения. Что касается лодок, тут как будто ничто не имеет значения, в том-то вся и прелесть. Отчаливаешь ты или причаливаешь, добираешься, куда хотел, или в другое место, или вообще никуда не добираешься – все равно ты всегда чем-то занят и никогда не занят ничем особенным. А когда кончаешь одно дело, всегда находится другое, и ты можешь взяться за него, если захочешь, а можешь и вовсе ничего не делать. Слушай! Если у тебя нет планов на это утро, может, вместе отправимся вниз по реке и как следует повеселимся?

Крот радостно пошевелил пальцами ног, глубоко вздохнул от полноты чувств и блаженно откинулся на мягкие подушки.

– Ну и денек у меня выдался! – сказал он. – Давай отправимся прямо сейчас!

– Тогда подожди минутку, – сказал Крыс.

Он продел фалинь в кольцо на пристани, вскарабкался по откосу в свою нору и через некоторое время появился снова, пошатываясь под тяжестью толстой плетеной корзины.

– Сунь ее себе в ноги, – сказал он, передав корзину Кроту.

Потом отвязал фалинь и снова взялся за весла.

– Что там? – спросил Крот, ерзая от любопытства.

– Холодный цыпленок, – начал перечислять Крыс. – Холодный язык, холодная говядина, маринованные корнишоны, салат по-французски, кресс-салаты и пироги в горшочках, имбирное пиво, лимоны, вода…

– Ой, хватит, хватит! – в восторге закричал Крот. – Куда нам так много?

– Ты вправду думаешь, что это много? – серьезно спросил Крыс. – Но я всегда беру с собой столько еды в небольшие вылазки, а мне говорят, что я скупердяй и слишком мелочусь.

Крот не слушал. Поглощенный новой жизнью, в которую он вступал, опьяненный блеском, рябью, запахами, звуками и солнечным светом, он опустил лапу в воду и видел долгие сны наяву. Водяной Крыс, будучи добрым малым, без передышки греб вперед, не тревожа спутника разговорами.

– Мне ужасно нравится твоя одежда, старина, – заметил он спустя полчаса. – Когда-нибудь я и сам куплю черный бархатный смокинг, как только смогу себе это позволить.

– Прошу прощения, – сказал Крот, с усилием вырвавшись из грез. – Ты, наверное, считаешь меня грубияном, но для меня здесь все в диковинку. Так вот она какая, река!

– Не просто река, а Река с большой буквы, – поправил Крыс.

– И ты действительно на ней живешь? Как здорово!

– На ней, и в ней, и рядом с ней, – сказал Крыс. – Для меня она и брат, и сестра, и тетушки, и компания, и еда, и питье, и (естественно) прачка. Река – мой мир, и мне не нужно никакого другого. То, чего здесь нет, не стоит того, чтобы это иметь, а то, чего не узна́ешь на реке, не стоит и знать. Да! Сколько времени мы провели вместе с рекой! Зимой и летом, весной и осенью в ней всегда есть что-то веселое и волнующее. Когда в феврале начинается наводнение, мои погреба до краев наполняются напитками, которые мне не подходят, и коричневый поток течет мимо окна моей спальни. А потом вода спадает, обнажая ил, пахнущий сливовым пирогом, протоки забиваются камышом и водорослями, и я брожу по большей части русла, не замочив ног, и нахожу свежую еду и вещи, которые неосторожные люди роняют с лодок.

– А тебе не бывает временами скучновато? – отважился спросить Крот. – Только ты и река, и больше не с кем перекинуться словом?

– Больше не с кем… Ладно, я не должен судить тебя слишком строго, – снисходительно сказал Крыс. – Ты здесь новичок и, конечно, не понимаешь. Сейчас на берегу живет столько народу, что многие вообще переселяются в другие места. О нет, теперь совсем не то, что раньше. Выдры, зимородки, поганки, куропатки – все они день напролет толкутся рядом и вечно ожидают, что ты что-нибудь для них сделаешь, как будто у тебя нет собственных дел!

– А что вон там? – спросил Крот, махнув лапой в сторону леса, темным пятном обрамляющего заливные луга на берегу реки.

– Там? Просто Дикий Лес, – коротко ответил Крыс. – Мы, береговые, нечасто там бываем.

– Там живут не очень… э-э… не очень дружелюбные звери? – с легкой тревогой спросил Крот.

– Ну-у, – протянул Крыс, – это как посмотреть. Белки там нормальные. И кролики… Во всяком случае, некоторые из них, но кролики всегда разношерстные. И еще, конечно, там живет Барсук. В самом центре леса. Он ни за что не стал бы жить в другом месте, даже если бы его озолотили. Милый старина Барсук! Никто с ним не связывается. И правильно, – многозначительно добавил Крыс.

– А кто с ним должен связываться?

– Там ведь живут… и другие, – с запинкой ответил Крыс. – Ласки… горностаи… лисы и так далее. В каком-то смысле они неплохой народ, у меня среди них есть хорошие друзья, иногда мы вместе проводим время и все такое прочее… Но их порой заносит, не скрою. И тогда… В общем, им нельзя доверять, это факт.

Крот хорошо знал, что у животных не принято долго размышлять о возможных будущих неприятностях или даже намекать на них, поэтому сменил тему.

– А что дальше, за Диким Лесом? – спросил он. – Где все такое синее и тусклое, и виднеется что-то вроде холмов? А может, это и не холмы. И еще я вижу там что-то похожее на городской дым. Или это просто плывущие облака?

– За Диким Лесом лежит Огромный Мир, – сказал Крыс. – И он не имеет значения ни для тебя, ни для меня. Я никогда там не был и никогда туда не отправлюсь. И ты тоже не отправишься, если у тебя есть хоть капля здравого смысла. Никогда больше не заговаривай о нем, пожалуйста. Что ж, вот, наконец, и наша заводь, где мы устроим пикник.

Покинув основное русло, лодка свернула в заводь, на первый взгляд казавшуюся оторванным от речки озерцом. Все берега здесь поросли зеленым дерном, коричневые изогнутые корни деревьев поблескивали под поверхностью спокойной воды, а впереди виднелся серебристый уступ плотины. Там, среди пены, неутомимо вращалось мельничное колесо, над которым возвышалась мельница с серой остроконечной крышей. Воздух наполняло успокаивающее журчание, из негромких монотонных звуков временами весело вырывались негромкие чистые голоса. Это было так прекрасно, что Крот мог только всплеснуть лапами, восклицая:

– Вот это да! Вот это да! Вот это да!

Крыс подвел лодку к берегу, пришвартовал, помог сойти на берег все еще неуклюжему на воде Кроту и вытащил корзинку с припасами. Крот попросил, чтобы ему позволили распаковать ее самому, и Крыс не возражал. Растянувшись во весь рост на траве, он отдыхал, пока его взволнованный друг встряхивал скатерть и расстилал, а после один за другим вынимал таинственные свертки, разворачивал и раскладывал их содержимое, продолжая восклицать:

– Вот это да! Вот это да! – с появлением каждого нового яства.

Когда все было готово, Крыс сказал:

– Налетай, старина! – и Крот был рад повиноваться, потому что он начал весеннюю уборку, как и положено, ни свет ни заря и с тех пор ни разу не присел, чтобы перекусить. А ведь с утра произошло столько разных событий, что ему казалось – прошло уже много дней.

– Куда ты смотришь? – спросил Крыс, когда они слегка заморили червячка и Крот смог отвести взгляд от скатерти.

– Смотрю на цепочку пузырьков – вон они, бегут по воде. Забавно.

– Пузырьки? Ого! – сказал Крыс и весело призывно засвистел.

Над краем берега показалась широкая блестящая морда, из воды выбрался Выдр и, отряхнувшись, направился к еде.

– Ах вы, жадюги! Почему ты не пригласил меня, Крысик?

– Это был экспромт, – объяснил Крыс. – Кстати, познакомься с моим другом, мистером Кротом.

– Весьма польщен, – ответил Выдр, и два зверя сразу почувствовали себя друзьями. – Повсюду такой шум, – продолжал Выдр. – Кажется, весь белый свет сегодня на реке. Я забрался в этот закуток, чтобы немного отдохнуть, глядь – а вы, ребята, уже здесь… Прошу прощения, не хотел обидеть.

Сзади за живой изгородью, на которой все еще густо лежали прошлогодние листья, что-то зашуршало, и из-под нее показалась полосатая голова и покатые плечи.

– Давай сюда, старина Барсук! – крикнул Крыс.

Барсук сделал еще пару шажков, проворчал:

– Гм! Да тут целая компания, – развернулся и исчез.

– Такой уж он парень, – разочарованно заметил Крыс. – Терпеть не может общество. Теперь он и носа сюда не покажет. Ну, рассказывай, Выдр, кого ты видел на реке?

– Например, Жаба, – ответил Выдр. – Он выплыл в своей новенькой гоночной лодке-двойке. Все у него новое – и одежда, и все остальное!

Два зверька переглянулись и рассмеялись.

– Когда-то Жаб плавал на обычной парусной лодке, – сказал Крыс Кроту, – потом ему это надоело, и он начал кататься на плоскодонке. Он был без ума от нее, катался на ней день напролет и расхваливал ее на все лады. В прошлом году он стал выходить на реку в лодке с домиком, и мы все должны были залезать в домик и делать вид, что он нам нравится. Жаб собирался провести остаток своей жизни в той лодке. Но за что бы он ни брался, ему это быстро надоедает, и он хватается за что-нибудь новое.

– А все-таки он хороший парень, – задумчиво заметил Выдр, – только в нем никакого постоянства, особенно по части лодок.

С того места, где они сидели, виднелось главное русло реки, и там вдруг показалась спортивная лодка-двойка. Гребец – невысокий и крепкий – налегал на весла, сильно раскачивая суденышко и плеща, но ни на минуту не прерывая гребли. Крыс встал и окликнул его, но Жаб – а это был он – только покачал головой, продолжая усердно грести.

– Если он будет так крениться, через минуту вылетит из лодки, – сказал Крыс, снова усевшись.

– Конечно, вылетит, – усмехнулся Выдр. – Я когда-нибудь рассказывал тебе замечательную историю о Жабе и смотрителе шлюза? Значит, дело было так. Жаб…

Майская мушка, вихляя, полетела над рекой, как часто летают недавно появившиеся на свет молодые мушки. Вдруг на реке закрутился водоворот и – бац! – майская муха исчезла.

Исчез и Выдр.

Крот посмотрел туда, где он только что был. Голос Выдра все еще звучал в его ушах, но место, где тот сидел, пустовало. До самого горизонта не видно было ни одной выдры, только на поверхности реки снова появилась полоска пузырьков.

Крыс замурлыкал что-то себе под нос, и Крот вспомнил, что этикет животных запрещает комментировать внезапное исчезновение друзей, по какой бы причине (или вовсе без причины) они ни исчезали.

– Что ж, – сказал Крыс, – думаю, пора возвращаться. Кому из нас лучше упаковать корзинку с завтраком?

По его голосу непохоже было, что он рвется этим заниматься.

– О, пожалуйста, позволь мне, – сказал Крот.

И Крыс, конечно, позволил.

Собирать корзинку не так приятно, как ее разбирать, так уж всегда бывает. Но Крот старался наслаждаться всем, что сегодня происходит, и сумел упаковать ее, не выходя из себя… Хотя увидел в траве тарелку как раз тогда, когда туго затянул ремни корзинки, а когда развязал их и уложил тарелку, Крыс показал ему на забытую вилку, которую не заметил бы только слепой, и на горшочек с горчицей (Крот на нем сидел, сам того не подозревая).

Послеполуденное солнце клонилось к закату, когда Крыс начал мечтательно грести в сторону дома, бормоча под нос стихи и не обращая особого внимания на Крота. Но Крот, сытый, довольный и гордый, уже совсем освоился в лодке – по крайней мере, так ему казалось. Он начал ерзать и вскоре сказал:

– Крысик, пожалуйста, можно мне тоже попробовать грести? Прямо сейчас!

Крыс с улыбкой покачал головой.

– Еще рано, мой юный друг. Подожди, пока я не преподам тебе несколько уроков. Это не так просто, как кажется.

Крот на пару минут притих. Но он все больше и больше завидовал Крысу, который так уверенно и легко орудовал веслами, и его гордость начала нашептывать, что он бы справился ничуть не хуже. И вот он вскочил и схватил весла – так внезапно, что Крыс, смотревший на воду и бормотавший что-то поэтическое, был застигнут врасплох и полетел со скамьи вверх тормашками. Торжествующий Крот занял его место и уверенно взялся за весла.

– Прекрати, идиот! – закричал Крыс со дна лодки. – Ты не умеешь! Ты нас утопишь!

Крот с шиком взмахнул веслами, собираясь с размаху погрузить их в воду, но они едва чиркнули по поверхности. Его ноги вдруг взлетели выше головы, и он обнаружил, что лежит на распростертом Крысе. Перепуганный, он схватился за борт лодки, и в следующее мгновение – шлеп! – лодка перевернулась, и он понял, что барахтается в реке.

Ой, какой холодной была вода, и какой же мокрой! Как она звенела в ушах, когда Крот погружался все глубже и глубже! Каким ярким и желанным показалось солнце, когда он вынырнул на поверхность, кашляя и отплевываясь! Каким черным было его отчаяние, когда он почувствовал, что снова тонет! И тут чья-то крепкая лапа ухватила его за шкирку. Крыс держал его и смеялся – Крот чувствовал, как смех вибрирует в лапе, передаваясь в его, Крота, шею.

Крыс сунул весло под мышку Кроту; затем сунул под его вторую лапу другое весло и, подплыв сзади, подтащил беспомощного зверька к берегу, выволок на сушу и уложил на траву. Теперь это был уже не Крот, а раскисший мягкий мешок страдания.

Крыс немного обтер его, отжал чуть-чуть воды из его шерсти и сказал:

– А теперь, старина, побегай взад-вперед по тропинке, как можно быстрей. Бегай, пока не согреешься и не обсохнешь, а я тем временем нырну за корзинкой.

Печальный Крот, мокрый снаружи и пристыженный внутри, бегал трусцой, пока не обсох, а Крыс тем временем нырнул, перевернул опрокинутую лодку, все в ней поправил, пришвартовал ее, а потом мало-помалу вытащил на берег свое расплывшееся имущество. Под конец он успешно нырнул за корзинкой и вернулся с ней на берег.

Когда все было снова готово к отплытию, Крот, обмякший и подавленный, занял место на корме. Они отчалили, и Крот сказал тихим, прерывающимся от волнения голосом:

– Крысик, мой великодушный друг! Я искренне сожалею о своем глупом и неблагодарном поступке. Как подумаю, что ты мог потерять эту прекрасную корзинку, так просто сердце заходится. Я и вправду был полным идиотом, признаю́. Можешь ли ты на первый раз меня простить, закрыть глаза на случившееся и пусть все станет, как было?

– Да ничего страшного, что ты, в самом деле, – жизнерадостно откликнулся Крыс. – Что такое немного влаги для водяной крысы? Я чаще бываю в воде, чем на суше. Не думай больше об этом… И знаешь что? По-моему, тебе лучше некоторое время погостить у меня. Дом у меня, знаешь ли, простой и без особых удобств, не то что у Жаба (ты еще не видел его особняк), и все-таки я сумею неплохо тебя устроить. И тогда я научу тебя грести и плавать, и скоро ты будешь держаться на воде не хуже любого из нас, речников.

Крот был так тронут любезным приглашением, что не нашелся с ответом, и ему пришлось смахнуть слезинку-другую тыльной стороной лапы. Но Крыс тактично смотрел в другую сторону, и вскоре Крот снова приободрился и даже смог огрызнуться на пару куропаток, которые, хихикая, обсуждали друг с другом его потрепанный вид.

Когда они добрались до дома, Крыс развел в гостиной яркий огонь, усадил Крота в кресло, принес ему халат и шлепанцы и до самого ужина рассказывал речные истории. Какими захватывающими они казались такому сухопутному зверю, как Крот! Крыс рассказывал о плотинах, о внезапных наводнениях, о выпрыгивающих из воды щуках, о твердых бутылках, которыми швыряются пароходы (бутылки всегда появлялись за ними, значит, их швыряли именно пароходы), о цаплях и о том, насколько те разборчивы в знакомствах, о приключениях в дренажных трубах, о ночной рыбалке с Выдром и о прогулках далеко в поле с Барсуком.

Ужин прошел очень весело, но вскоре заботливый хозяин проводил ужасно сонного Крота наверх, в лучшую спальню, где тот с довольным вздохом опустил голову на подушку, зная, что его новый друг Река плещется о подоконник.

Этот день был лишь первым из многих подобных дней Крота, оставившего позади прежнюю жизнь. И чем ближе становилось лето, тем дни становились длиннее и интереснее. Он научился плавать и грести и познал радость бегущей воды; и, повернув ухо к стеблям камыша, время от времени улавливал то, что часто нашептывал им ветер.

Глава вторая. Дорога зовет

– Крысик, – ясным летним утром сказал Крот, – я хочу попросить тебя об одном одолжении.

Крыс сидел на берегу и напевал песенку. Он только что ее сочинил, поэтому с головой ушел в рифмованные строки и не обращал внимания ни на Крота, ни на все остальное. Ранним утром Крыс купался в реке в компании своих друзей-уток и, когда те внезапно переворачивались головой вниз, как это у них принято, он нырял и щекотал им шеи – там, где у них были бы подбородки, если бы уткам положено было их иметь. Утки поспешно всплывали, брызгаясь, сердясь и тряся перьями, потому что, когда твоя голова под водой, невозможно как следует кого-то обругать. В конце концов они стали умолять Крыса уплыть и заняться своими делами, а им дать заняться своими. Крыс послушался, уселся на берегу и, греясь на солнышке, сочинил песню, которую назвал «Утиная песенка».

– Не уверен, что эта песенка тебе удалась, Крыс, – осторожно заметил Крот.

Сам он не был поэтом, за поэтической славой не гнался, к тому же всегда говорил напрямик.

– Утки тоже не уверены, – весело ответил Крыс. – Они говорят: «Почему ты не дашь нам делать то, что нам нравится, как нам нравится и тогда, когда нам нравится, вместо того, чтобы сидеть на берегу и все время наблюдать за нами, отпуская ехидные замечания и сочиняя о нас стихи? Что за бессмысленное занятие!» Так они говорят.

– И они правы, – заявил Крот.

– Нет, не правы! – возмущенно воскликнул Крыс.

– Ну, не правы – так не правы, – примирительно сказал Крот. – Но я хотел попросить вот о чем: не отведешь ли ты меня в гости к мистеру Жабу? Я столько о нем слышал и очень хочу с ним познакомиться.

– О чем разговор, – ответил добродушный Крыс и вскочил, на время выкинув поэзию из головы. – Спускай на воду лодку, отплывем прямо сейчас. Никогда не бывает неподходящего времени для визита к Жабу. Явишься ты к нему рано или поздно – он всегда в хорошем настроении, всегда рад тебя видеть и всегда сожалеет, когда ты уходишь!

– Должно быть, он очень славный, – заметил Крот. Забравшись в лодку, он взялся за весла, в то время как Крыс удобно устроился на корме.

– Лучше и не бывает, – кивнул Крыс. – Такой простой, такой ласковый и такой добрый. Возможно, он не очень умен – не всем же быть гениями; возможно, слегка хвастлив и тщеславен. Но все это пустяки по сравнению с его достоинствами.

Обогнув излучину реки, они увидели красивый, солидный старый дом из красного кирпича; ухоженные лужайки спускались от дома к самой кромке воды.

– Вот и Жаб-холл, – сказал Крыс. – Заводь слева – там, где доска с надписью «Частные владения. Причаливать запрещено» – ведет к его лодочному сараю, там мы оставим лодку. Конюшни справа, а прямо перед тобой – хозяйский дом, очень старый. Знаешь, Жаб более чем богат и у него один из самых красивых домов в наших краях, хотя мы никогда не призна́ем этого в его присутствии.

Они заскользили вверх по ручью, и Крот сложил весла, когда лодка вошла в тень большого лодочного сарая. Он увидел много красивых лодок, подвешенных к поперечным балкам или поднятых на мостки, но ни одной – в воде; вид у сарая был какой-то заброшенный.

Крыс огляделся.

– Насколько я понимаю, увлечение лодками прошло. Жаб устал от них и бросил заниматься греблей. Интересно, что за новое увлечение у него появилось? Пошли, поздороваемся, я вас познакомлю, и скоро он сам все расскажет.

Они вышли на берег, зашагали по веселым, усыпанным цветами лужайкам в поисках Жаба и вскоре его увидели – сидя в плетеном садовом кресле, он с озабоченным видом смотрел на большую карту, разложенную на коленях.

– Ура! – воскликнул он и даже подпрыгнул при виде Крыса и Крота. – Как здорово, что вы появились!

Он тепло пожал лапы обоим, не дожидаясь, пока ему представят Крота, и продолжал, приплясывая вокруг гостей:

– Как мило с вашей стороны! Я как раз собирался послать за тобой лодку, Крысик, строго-настрого приказав, чтобы тебя немедленно сюда доставили, чем бы ты ни занимался. Ты мне очень нужен… Вы оба нужны. Чем желаете подкрепиться? Заходите и поешьте! Ты даже не представляешь, Крыс, как мне повезло, что ты появился именно сейчас!

– Давай немного отдохнем и успокоимся, Жабик, – сказал Крыс, усевшись в мягкое кресло.

Крот уселся в другое, рядом, и сделал несколько вежливых замечаний по поводу «восхитительного жилища Жаба».

– Самый лучший дом на всей реке! – громогласно заявил Жаб. – Или, если уж на то пошло, лучший во всем мире, – не удержавшись, добавил он.

Крыс толкнул Крота локтем. К несчастью, Жаб это заметил и сильно покраснел. На мгновение воцарилось тягостное молчание. Потом Жаб, расхохотавшись, сказал:

– Ладно, Крысик, ты же знаешь, у меня просто такой характер. И все равно дом неплохой, ведь правда? Тебе самому здесь нравится, не отпирайся. А теперь поговорим серьезно, как реалисты. Именно вы-то мне и нужны. Мне нужна ваша помощь. Это самое важное дело из всех дел!

– Полагаю, речь пойдет о гребле, – с невинным видом сказал Крыс. – У тебя неплохо получается, хотя ты все еще часто плещешь веслом. При большом терпении и тренировке ты сможешь…

– Тьфу! Гребля! – с величайшим отвращением перебил Жаб. – Глупое мальчишеское развлечение. Я давно махнул на него лапой. Пустая трата времени, вот что это такое. Я с искренним сожалением смотрю, как вы, парни, забыв про благоразумие, тратите свою энергию без ясной цели и смысла. Нет, я нашел для себя настоящее дело, единственное стоящее занятие на всю жизнь. Я намерен посвятить ему остаток дней и могу только оплакивать потерянные годы, которые растратил на ерунду. Пойдем со мной, дорогой Крысик, и пусть твой любезный друг тоже соблаговолит пройти до конюшенного двора. Там вы увидите все собственными глазами!

Жаб повел гостей на конюшенный двор. Крыс шел за ним с самым недоверчивым видом. У каретного сарая, на открытом месте, стоял новый с иголочки фургон, выкрашенный в канареечно-желтый цвет, с красно-зелеными колесами.

– Вот и он! – воскликнул Жаб, выпрямляясь во весь рост. – Вот где настоящая жизнь! Она воплощена в этом маленьком фургоне. Открытая дорога, пыльный большак, вересковые пустоши, выгоны, живые изгороди, холмы! Ночевки на свежем воздухе, деревни, поселки и города! Сегодня ты здесь, а завтра отправляешься совсем в другое место! Путешествия, перемены, интерес, волнение! Весь мир открыт для тебя, и на горизонте всегда что-то новенькое – вот что заставляет ум трудиться! Это самый лучший фургон, какой когда-либо был построен, без преувеличения. Забирайтесь в него и посмотрите, как там все устроено. Все это я придумал сам!

Крот очень заинтересовался, взволновался и с готовностью поднялся вслед за Жабом по ступенькам в фургон. Крыс только фыркнул и засунул руки поглубже в карманы, оставшись стоять, где стоял.

Фургон действительно был очень компактным и удобным. Маленькие спальные места, столик, складывающийся у стены, кухонная плита, шкафчики, книжные полки, клетка с птицей, а еще кастрюли, сковородки, кувшины и чайники всех размеров и видов.

– Все готово! – торжествующе воскликнул Жаб, открывая шкафчик. – Вот смотрите: печенье, лобстеры в горшочках, сардины – все, что только можно пожелать. Содовая здесь, печенье там, а еще почтовая бумага, бекон, джем, карты и домино.

И, спускаясь вместе с Кротом по ступенькам, он добавил:

– Когда мы сегодня отправимся в путь, вы увидите, что я ничегошеньки не забыл и не упустил из виду.

– Прошу прощения, – медленно произнес Крыс, жуя соломинку, – но я не ослышался – ты сказал: «мы», «сегодня» и что-то насчет того, чтобы отправиться в путь?

– Ну же, милый старина Крыс, – умоляюще сказал Жаб, – не говори таким холодным и презрительным тоном, потому что ты сам знаешь, что должен отправиться со мной. Я не справлюсь без тебя, поэтому считай, что мы договорились, и не спорь. Единственное, чего я не выношу – это споров. Ты же не собираешься на всю жизнь застрять на своей скучной, затхлой реке, жить в береговой норе и плавать в лодке? Я хочу показать тебе мир! Я сделаю из тебя зверя, мой мальчик!

– Мне все равно, – упрямо заявил Крыс. – Я не поеду, и точка. Да, я собираюсь остаться на своей старой реке, жить в норе и плавать в лодке, как и всегда. Больше того, Крот останется со мной и будет делать то же, что и я, не так ли, Крот?

– Конечно, – преданно ответил Крот. – Я всегда буду с тобой, Крыс, и все будет так, как ты скажешь. И все-таки это путешествие могло бы быть… Ну, знаешь, довольно забавным, – задумчиво добавил он.

Бедный Крот! Жизнь, полная приключений, была для него такой свежей и волнующей, ее новый поворот так его манил, что он с первого взгляда влюбился в канареечный фургон и его экипировку.

Крыс понял, что творится на душе у друга, и заколебался. Он терпеть не мог кого-то разочаровывать, любил Крота и был готов почти на все, чтобы ему угодить. Жаб внимательно наблюдал за ними обоими.

– Заходите в дом, пообедаем и все обсудим, – дипломатично предложил он. – Ничего не нужно решать в спешке. Конечно, на самом деле мне все равно, поедете вы или нет, я просто хочу доставить вам удовольствие, ребята. «Живи для других!» – вот мой жизненный девиз.

Во время обеда (он был превосходным, как и все в Жаб-холле), Жаб дал волю своему красноречию. Не обращая внимания на Крыса, он принялся играть на струнах души неопытного Крота, как на струнах арфы. Будучи от природы словоохотливым и с богатым воображением, он рисовал перспективы путешествия и радости жизни на природе и на обочинах дорог такими яркими красками, что взволнованный Крот едва мог усидеть на стуле. В общем, вскоре всем троим стало казаться само собой разумеющимся, что поездка – дело решенное; и Крыс, хотя в глубине души все еще колебался, позволил своему добродушию взять верх над личными предубеждениями. Он не мог разочаровать друзей, которые уже с головой ушли в составление планов каждого дня пути на несколько недель вперед.

Когда все приготовления были закончены, торжествующий Жаб повел товарищей в загон и велел им поймать старую серую лошадь, которую (без ее согласия и к ее крайнему раздражению) назначил выполнять самую грязную работу в этой пыльной экспедиции. Кобыла откровенно предпочитала путешествию свой загон, и поймать ее оказалось нелегко. Тем временем Жаб еще плотнее набил ящики всем необходимым и развесил на задней стенке фургона мешки, сетки с луком, охапки сена и корзины. Наконец лошадь поймали, запрягли, и все отправились в путь – кто шагая рядом с повозкой, а кто сидя на облучке, кому как нравилось.

День стоял чудесный. Запах поднятой колесами пыли был терпким и приятным; из густых фруктовых садов по обе стороны дороги доносились веселые крики птиц; добродушные прохожие здоровались с путниками или останавливались, чтобы похвалить их красивую повозку. Кролики, сидя у своих дверей (то есть дыр в живой изгороди), воздевали передние лапки и говорили:

– Вот это да! Вот это да! Вот это да!

Поздним вечером, уже за много миль от дома, усталые и счастливые путешественники остановились на лужайке вдали от всякого жилья, пустили лошадь пастись и съели нехитрый ужин, сидя на травке рядом с фургоном. Жаб только и говорил о том, что он собирается делать в ближайшие дни, а звезды становились все ярче и крупнее, и желтая луна, внезапно и бесшумно появившись из ниоткуда, пришла составить друзьям компанию и послушать их разговоры. Наконец, все улеглись в фургоне на маленьких койках, и Жаб, вытянув лапы, сонно сказал:

– Ну, спокойной ночи, ребята. Вот что такое настоящая жизнь! А вы все болтаете о своей старой реке!

– Я вовсе не говорю о своей реке, – терпеливо ответил Крыс. – Ты же знаешь, что не говорю, Жаб. Но я думаю о ней, – жалобно добавил он, понизив голос, – я думаю о ней… Все время!

Крот высунул лапу из-под одеяла, нащупал в темноте лапу Крыса и сжал.

– Я сделаю все, что ты захочешь, Крысик, – прошептал он. – Может, убежим завтра рано утром… очень рано… и вернемся в нашу милую старую нору на берегу реки?

– Нет, нет, мы это выдержим, – прошептал в ответ Крыс. – Спасибо огромное, но я должен быть с Жабом до конца путешествия. Его небезопасно оставлять одного. Ничего, пройдет немного времени – и это его увлечение пройдет. Все его увлечения проходят. Спокойной ночи!

Конец путешествия был даже ближе, чем подозревал Крыс.

После стольких дней на свежем воздухе и волнений Жаб спал очень крепко, и, как его ни трясли на следующее утро, так и не смогли поднять с постели. Поэтому Крот и Крыс спокойно и мужественно взялись за дело сами: пока Крыс присматривал за лошадью, разводил костер, мыл посуду после вчерашнего ужина и готовил все к завтраку, Крот потопал в ближайшую деревню (ближайшую, и все же далекую) за молоком, яйцами и другими предметами первой необходимости, о которых Жаб, конечно же, забыл.

Когда с тяжелой работой было покончено и два измученных зверя отдыхали, на сцене появился Жаб, свежий и веселый, с рассказами о том, какую приятную и легкую жизнь они будут вести после всех забот и утомительных домашних трудов.

В тот день они с удовольствием прогулялись по поросшим травой холмам и узким проселочным дорогам и, как и прежде, заночевали на пустоши, только на этот раз двое гостей позаботились о том, чтобы Жаб выполнил свою долю работы. На следующее утро пришло время отправляться в путь, но Жаб почему-то больше не восторгался простой первобытной жизнью и даже попытался вернуться на койку, но его вытряхнули оттуда силой.

Фургон, как и прежде, ехал через сельскую местность с узкими проселками и только после полудня впервые выбрался на большую дорогу. Вот там-то на путников, как гром средь бела дня, и обрушилась катастрофа, сильно повлиявшая на исход экспедиции, но еще большее влияние оказавшая на дальнейшую жизнь Жаба.

Крот шел рядом с лошадью, разговаривая с ней, так как лошадь жаловалась, что ее ужасно обделяют вниманием и никто не обращает на нее ни малейшего внимания; а Жаб и Водяной Крыс шагали за фургоном и беседовали друг с другом… По крайне мере, Жаб что-то говорил, а Крыс время от времени вставлял:

– Да, именно так… И что ты ему на это сказал? – а сам в это время думал о чем-то своем.

И тут далеко позади послышалось слабое предупреждающее гудение, похожее на гудение приближающейся пчелы. Оглянувшись, путники увидели облачко пыли с чем-то темным и стремительным внутри; облачко приближалось с невероятной скоростью, из пыли слышалось слабое «бип-бип», похожее на стоны раненого зверя. Едва ли обратив внимание на это явление, Крыс и Жаб повернулись, чтобы продолжить разговор, как вдруг в одно мгновение (так им показалось) мирная сцена изменилась, и с порывом ветра и шумом, заставившими их отпрыгнуть в ближайшую канаву, их настигло нечто! В ушах у них зазвенело «бип-бип!», на мгновение они увидели внутри «нечто» блестящие зеркальные стекла и дорогой сафьян… А потом великолепный автомобиль, огромный, захватывающий дух, с напряженным, вцепившимся в руль водителем на долю секунды закрыл от них всю землю и все небо, взметнул облако пыли, которое полностью ослепило и окутало их, и превратился в точку вдалеке, снова уподобившись гудящей пчеле.

Старая серая лошадь, мечтающая на ходу о своем тихом загоне, в такой непривычной ситуации просто дала волю своим естественным чувствам. Вздыбившись и тут же снова резко упав на все четыре ноги, она попятилась и, несмотря на все попытки Крота ее обуздать, несмотря на его пылкие речи, направила фургон задом наперед к глубокой канаве на обочине. Фургон на мгновение покачнулся, затем раздался душераздирающий грохот… И вот канареечного цвета повозка, гордость и отрада путешественников, лежит на боку в канаве, безнадежно сломанная.

Крыс приплясывал на дороге вне себя от ярости.

– Негодяи! – кричал он, потрясая сжатыми кулаками. – Негодяи, разбойники с большой дороги… Водятлы! Я подам на вас в суд! Я напишу жалобу! Я затаскиваю вас по судам!

Его тоска по дому была забыта – сейчас он чувствовал себя шкипером канареечного судна, оказавшегося на мели из-за безрассудной выходки моряков-соперников, и пытался вспомнить все неприятные и язвительные слова, которые обычно выкрикивал капитанам паровых катеров, если те направляли свои катера слишком близко к берегу и окатывали волной ковер в его гостиной.

Жаб сидел прямо посреди пыльной дороги, вытянув лапы, и пристально глядел вслед удаляющемуся автомобилю. Со спокойным, довольным видом он прерывисто дышал и время от времени тихо бормотал:

– Бип-бип!

Крот был занят тем, что пытался успокоить лошадь, и спустя некоторое время ему это удалось. Тогда он пошел взглянуть на повозку, лежащую на боку в канаве. То было воистину жалкое зрелище. Филенки и окна разбиты, оси безнадежно погнуты, одно колесо оторвано, банки из-под сардин разбросаны везде и всюду, а птица в клетке жалобно щебечет и просит, чтобы ее выпустили на волю.

Крыс бросился на помощь Кроту, но их объединенных усилий не хватило, чтобы перевернуть фургон.

– Эй! Жаб! – закричали они. – Иди сюда, помогай!

Жаб не ответил ни слова и не двинулся с места. Друзья подошли посмотреть, что с ним – и нашли его в некоем трансе, со счастливой улыбкой на морде; глаза его все еще были прикованы к пыльному следу, оставленному разрушителем фургона. Время от времени Жаб бормотал:

– Бип-бип!

Крыс потряс его за плечо и строго спросил:

– Ты будешь помогать или нет?

– Великолепное, волнующее зрелище! – зачастил Жаб, даже не пошевелившись. – Поэзия движения! Настоящий способ путешествовать! Единственный способ! Сегодня здесь, завтра там! Деревни мелькают мимо, поселки и веси мелькают мимо – и всегда на горизонте что-то новое! О блаженство! О, бип-бип! Боже мой! Боже мой!

– Хватит дурить, Жаб! – в отчаянии воскликнул Крот.

– Подумать только, я никогда не знал, – мечтательно продолжал Жаб. – Все потраченные впустую годы я никогда даже не подозревал, никогда даже не мечтал о таком! Но теперь… О, теперь-то я все понял, теперь-то я осознал! Какая цветущая дорога отныне расстилается передо мной! Какие облака пыли я подниму, когда с бешеной скоростью помчусь вперед! Сколько фургонов останется лежать в канавах в моем кильватере, а я на них даже не оглянусь! Ужасных маленьких фургончиков… простеньких фургонов… канареечного цвета…

– Что нам с ним делать? – спросил Крот Водяного Крыса.

– Ничего, – твердо ответил Крыс. – Потому что тут ничего уже не поделаешь. Видишь ли, я знаю его с давних пор. Теперь он одержим. Он нашел новое увлечение, а поначалу любое новое увлечение действует на него вот так. Он еще несколько дней будет смахивать на лунатика, и толку от него не будет никакого. Не обращай внимания. Лучше посмотрим, что можно сделать с фургоном.

Тщательный осмотр показал, что даже если бы им удалось поставить фургон на колеса, он не смог бы двигаться дальше. Оси были безнадежно погнуты, отлетевшее колесо разломалось в щепы.

Крыс перекинул поводья через спину лошади, чтобы вести ее в поводу, а в другую лапу взял птичью клетку с заходящейся щебетом птицей.

– Пошли! – мрачно сказал он Кроту. – До ближайшего города пять или шесть миль, и нам придется пройти их пешком. Чем скорее отправимся в путь, тем лучше.

– А как же Жаб? – с тревогой спросил Крот, когда они тронулись в путь. – Мы не можем оставить его одного посреди дороги, да еще в таком состоянии! Это опасно. А вдруг появится еще один «бип-бип»?

– Да чтоб он провалился, этот Жаб! – свирепо воскликнул Крыс. – С меня хватит!

Но не успели они уйти далеко, как сзади послышался топот, и Жаб, догнав их, взял обоих друзей под руки, все еще прерывисто дыша и глядя в никуда.

– Послушай-ка, Жаб! – резко сказал Крыс. – Как только мы доберемся до города, ты пойдешь прямиком в полицейский участок, выяснишь, что им известно об этом автомобиле и его владельце, и подашь на него жалобу. А потом тебе придется пойти к кузнецу и колеснику и договориться, чтобы фургон починили и привели в порядок. На это потребуется время, но поломка не безнадежная. Тем временем мы с Кротом отправимся на постоялый двор и найдем уютные комнаты, где сможем пожить, пока не починят фургон, а ты не оправишься от потрясения.

– Полицейский участок! Жалоба! – мечтательно пробормотал Жаб. – Чтобы я жаловался на то прекрасное небесное видение, которое мне явилось? Чинить фургон? Я навсегда покончил с фургонами. Никогда больше не хочу видеть ни одного фургона, не хочу даже слышать о них. О, Крысик! Ты просто не представляешь, как я тебе благодарен за то, что ты согласился отправиться в это путешествие! Без тебя я бы не поехал, и тогда, возможно, никогда не увидел бы того… Лебедя, солнечный луч, молнию! Возможно, я никогда бы не услышал тот чарующий звук и не почуял тот чарующий запах! Всем этим я обязан вам, мои лучшие друзья!

Крыс в отчаянии отвернулся от него.

– Ну, ты понял? – через голову Жаба обратился он к Кроту. – Он совершенно безнадежен. Я сдаюсь. Когда доберемся до города, пойдем на железнодорожную станцию и, если повезет, сядем на поезд, который сегодня же вечером доставит нас обратно на берег реки. И чтобы я еще хоть раз проводил время с этим провокатором, – фыркнул он и до конца утомительного пути ни с кем, кроме Крота, не разговаривал.

Добравшись до города, они направились прямиком на вокзал и усадили Жаба в зале ожидания второго класса, дав носильщику два пенса и велев за ним приглядывать. Затем оставили лошадь в конюшне гостиницы и дали все указания относительно фургона и его содержимого. В конце концов, когда поезд дотащился до станции неподалеку от Жаб-холла, они проводили Жаба (тот шел, как во сне или как заколдованный) до дома, где велели экономке накормить его, раздеть и уложить в постель. Забрав свою лодку из лодочного сарая, друзья поплыли вниз по реке и уселись за очень поздний ужин в своей уютной гостиной, к великой радости и удовлетворению Крыса.

На следующий вечер Крот, вставший поздно и бивший баклуши весь день, сидел с удочкой на берегу – там его и нашел Крыс, который отправился посплетничать с друзьями.

– Слыхал новости? – спросил Крыс. – На реке только об этом и говорят. Сегодня утром Жаб ранним поездом отправился в город и заказал там большой и очень дорогой автомобиль.

Глава третья. Дикий Лес

Крот давно хотел познакомиться с Барсуком, который считался очень важной персоной. Барсук редко появлялся в обществе, но все вокруг ощущали его незримое влияние. Однако каждый раз, когда Крот заговаривал о Барсуке с Водяным Крысом, тот начинал мяться.

– Да ты не беспокойся, – говорил Крыс. – Барсук когда-нибудь сам появится… Он всегда появляется, и тогда я вас познакомлю. Он самый лучший! Но его надо принимать не только таким, каков он есть, но и тогда, когда он есть.

– А ты не мог бы пригласить его на ужин или что-нибудь в этом роде? – спросил Крот.

– Он не придет, – коротко ответил Крыс. – Барсук терпеть не может общество, приглашения, обеды и все такое прочее.

– Может, тогда пойдем и навестим его? – предложил Крот.

– О, я уверен, что ему это не понравится, – встревожился Крыс. – Он ужасно нелюдимый и наверняка разозлится. Я никогда не отваживался нагрянуть к нему домой, хотя хорошо с ним знаком. Кроме того, мы не можем к нему пойти, это исключено, ведь он живет в самой гуще Дикого Леса.

– Ну и что? – не понял Крот. – Ты же говорил, что с Диким Лесом все в порядке.

– Да знаю, знаю, что в порядке, – уклончиво ответил Крыс. – Но лучше не надо туда сейчас ходить. Пока не надо. До леса долгий путь, и в любом случае Барсук в такое время года не сидит дома. Когда-нибудь он явится, если ты подождешь спокойно.

Кроту пришлось довольствоваться этим. Но Барсук так и не появился, и каждый день приносил свои развлечения. Только когда лето давно закончилось, и холод, изморозь и топкая грязь заперли двух друзей дома, а разлившаяся река неслась за их окнами так быстро, как будто насмехалась над самой усердной греблей, Крот поймал себя на том, что его мысли настойчиво возвращаются к одинокому серому барсуку, живущему в норе посреди Дикого Леса.

Зимой Крыс много спал, ложился рано и вставал поздно. В течение короткого дня он иногда писал стихи или выполнял мелкую работу по дому; и, конечно, к нему заглядывали в гости соседи, поэтому не было недостатка в болтовне: все сравнивали свои впечатления о прошедшем лете и о тогдашних событиях.

Когда оглядываешься назад, лето кажется такой насыщенной главой в книге жизни! В ней столько иллюстраций и они такие яркие! На берегу реки время неуклонно продвигалось вперед, разворачивая все новые сцены, которые сменяли друг друга в величественной процессии. Первым появился багряноцветник, разметав пышные спутанные локоны по краю зеркала, откуда на него смотрело его отражение. За ним последовал иван-чай, нежный и задумчивый, как розовое облачко на закате. Окопник – лиловое с белым – понемногу пробрался вперед, чтобы занять свое место в шеренге. И наконец, однажды утром робкий и медлительный шиповник осторожно ступил на сцену, и все поняли (как будто струнная музыка возвестила об этом аккордами, перешедшими в гавот), что наконец-то наступил июнь. Оставалось дождаться еще одного члена труппы: мальчика-пастушка, за которым должны были ухаживать нимфы, рыцаря, которого дамы ждали у окна, принца, который должен был поцелуем вернуть спящее лето к жизни и любви. И когда лабазник, жизнерадостный и благоухающий, в янтарной куртке, грациозно занял свое место, спектакль был готов к началу.

И какой это получился спектакль!

Сонные животные, уютно устроившиеся в норках, пока ветер и дождь барабанили в их двери, вспоминали тихое ясное утро за час до восхода солнца, когда еще не рассеявшийся плотный белый туман стлался по поверхности воды. Вспоминали шок от раннего нырка в воду, беготню по берегу и лучезарное преображение земли, воздуха и воды, когда внезапно возвращалось солнце и серое становилось золотым, а цвета снова растекались по земле. Они вспоминали душную полуденную сиесту в глубине зеленых зарослей, куда солнце проникало тоненькими золотыми лучиками; катание на лодках и купание во второй половине дня; прогулки по пыльным тропинкам и желтым кукурузным полям; и, наконец, долгий прохладный вечер, когда завязывалось столько нитей, собиралось столько друзей и столько приключений задумывалось на завтра.

Да уж, зверям было о чем поговорить в короткие зимние дни, собравшись у камелька. И все же у Крота оставалось много свободного времени, и вот однажды днем, когда Крыс, сидя в кресле перед камином, то дремал, то подбирал непослушные рифмы, Крот решил в одиночку отправиться исследовать Дикий Лес и, если получится, свести знакомство с мистером Барсуком.

Был холодный безветренный полдень, над головой висело суровое стальное небо, когда Крот выскользнул из теплой гостиной на свежий воздух. На деревьях вокруг не осталось ни листика, и он подумал, что никогда еще его взгляд не проникал так далеко, как в этот зимний день. Природа погрузилась в ежегодный сон и, казалось, сбросила все одежды. Рощи, лощины, каменоломни, все потаенные места, которые в летней зелени были таинственными, ожидающими своего исследователя, теперь жалко раскрывали свои секреты. Они как будто просили не обращать внимания на их убожество до тех пор, пока они не смогут, как прежде, буйствовать в роскошном одеянии, соблазнять и завлекать своими старыми трюками. Это было по-своему трогательно, но в то же время бодряще… даже волнующе.

Крот порадовался, что здешние края ему нравятся и без украшений, суровыми, лишенными былого изящества. Он проник в их суть, прекрасную, сильную и простую. Сейчас ему не хотелось теплого клевера и игры прорастающих трав; ему казалось, что лучше держаться подальше от зыбучих зарослей бука и вяза. Преисполнившись бодрости духа, он направился к Дикому Лесу, который грозно лежал вдалеке, как черный риф в тихом южном море.

Крот вошел в лес, и сперва ничто его не тревожило. Под ногами хрустели ветки, он спотыкался о бревна, грибы на пнях напоминали карикатуры и иногда поражали сходством с чем-то знакомым и далеким, но все было весело и волнующе. Лес вел его вперед, и Крот мало-помалу забирался туда, где света становилось все меньше, деревья росли все ближе, а норы с обеих сторон тропы разевали уродливые рты.

Теперь вокруг стало очень тихо. Сумерки надвигались неуклонно, быстро, сгущаясь сзади и спереди, и свет, казалось, утекал прочь, как вода в половодье.

Потом появились морды.

Кроту показалось, что он увидел чью-то морду за своей спиной – маленькую злобную острую мордочку, глядевшую на него из норы. Когда он повернулся, существо исчезло.

Крот ускорил шаг, бодро уговаривая себя не фантазировать, иначе этому не будет конца. Он прошел мимо еще одной норы, и еще одной, и еще, а потом…

Да!

Нет?

Да – маленькая узкая мордочка с жесткими глазами на мгновение показалась из норы и исчезла.

Крот заколебался, но, собравшись с духом, зашагал дальше. И тут внезапно каждая нора, далекая и близкая (а их были сотни), казалось, обрела свою морду, и все они устремляли на него взгляды, полные злобы и ненависти. Куда ни глянь, отовсюду на него были устремлены колючие, недобрые, пронзительные взгляды.

«Только бы убраться подальше от этих нор, тогда не станет и выглядывающих из них морд», – подумал он, свернул с тропинки и углубился в непроходимую чащу.

И тут послышался свист.

Сперва очень слабый и тонкий, он звучал где-то далеко позади, но все равно заставил Крота прибавить шагу. Потом, все такой же слабый и тонкий, он раздался далеко впереди, и Крот заколебался – ему захотелось повернуть обратно. Он остановился в нерешительности, и тут свист грянул с обеих сторон, и его как будто подхватили отовсюду, так что он зазвучал до самого дальнего края леса. Очевидно, те, кто свистели, были готовы ко всему, кем бы они ни были! А он… он тут один, без оружия, и никто не придет к нему на помощь, и уже сгущается ночь.

Затем послышался топот.

Сначала Крот подумал, что это просто падают листья, настолько тихим и нежным был звук. Затем, когда он усилился и приобрел устойчивый ритм, Крот понял, что это не что иное, как топот маленьких ножек, пока еще далекий. Впереди топочут или сзади? Сначала ему показалось, что впереди, потом – что сзади, потом – что и там, и там. Топот усиливался и множился. Крот тревожно прислушивался, наклоняя голову туда-сюда, пока ему не показалось, что к нему приближаются со всех сторон.

Застыв на месте, он продолжал прислушиваться, и тут из-за деревьев на него стремглав выскочил кролик. Крот ожидал, что зверек замедлит бег или свернет в сторону, но тот пронесся мимо с застывшей мордочкой и вытаращенными глазами, едва не задев Крота.

– Убирайся отсюда, дурак, убирайся, – услышал Крот его бормотание, и кролик, обогнув пень, исчез в укромной норе.

Топот звучал все громче, пока не стал похож на стук града по ковру из сухих листьев, расстелившемуся повсюду. Казалось, весь лес бежит, бежит изо всех сил, выслеживая, преследуя, окружая… кого? В панике Крот тоже бросился бежать, бесцельно, сам не зная куда. Он натыкался на стволы и пни, спотыкался о них и врезался в них, проскакивал под чем-то и огибал что-то.

Наконец, он укрылся в глубоком темном дупле старого бука. Возможно, тут будет безопасно, но разве можно знать наверняка? В любом случае Крот слишком устал, чтобы бежать дальше. Он мог только зарыться в сухие листья, занесенные ветром в дупло, и надеяться, что некоторое время его тут не достанут. Он лежал, тяжело дыша и дрожа, прислушивался к свисту и топоту снаружи, и, наконец, осознал во всей полноте те ужасы, с которыми сталкивались здесь другие маленькие обитатели полей и живых изгородей. Так вот он какой, самый большой их страх – то, от чего Крыс напрасно пытался его уберечь – страх Дикого Леса!

Тем временем Крыс дремал в тепле и уюте у своего очага. Листок с незаконченными стихами соскользнул с его колен, голова откинулась, рот приоткрылся, и Крыс побрел по зеленым берегам реки грез. Но из камина выпал уголек, пламя в очаге затрещало и взметнулось, и хозяин дома, вздрогнув, проснулся. Вспомнив, чем он недавно занимался, Крыс поднял лежащий на полу листок, с минуту перечитывал написанные на нем строки, потом оглянулся в поисках Крота, чтобы спросить, не знает ли тот хорошей рифмы вот к этому и к тому слову.

Крота в гостиной не было.

Некоторое время Крыс прислушивался. Дом казался очень тихим.

– Крот! – несколько раз окликнул Крыс и, не получив ответа, встал и вышел в прихожую.

Шапки Крота не было на привычном крючке. Его галоши, которые всегда стояли рядом с подставкой для зонтов, тоже исчезли.

Крыс вышел из дома и внимательно осмотрел землю снаружи, надеясь обнаружить следы Крота. Конечно же, он их нашел. Галоши были новыми, только что купленными на зиму, и ребристый рисунок подошв четко отпечатался в грязи: следы прямо и целеустремленно вели к Дикому Лесу.

Крыс стал очень серьезным. Минуту или две он стоял в глубокой задумчивости. Потом вернулся в дом, подпоясался ремнем, засунул за него пару пистолетов, взял крепкую палку, стоявшую в углу прихожей, и быстрым шагом направился к Дикому Лесу.

Когда он добрался до первой опушки, уже смеркалось. Он без колебаний углубился в чащу, с тревогой оглядываясь по сторонам в поисках следов друга. То и дело из нор высовывались злобные мордочки, но тут же исчезали при виде отважного зверя с пистолетами за поясом и огромной суковатой палкой в лапах. Свист и топот, которые Крыс отчетливо слышал, когда вошел в лес, замерли вдали, и кругом стало очень тихо. Он мужественно прошел до самого дальнего края чащи, а потом, наплевав на тропинки, принялся пересекать ее зигзагом, старательно обыскивая все уголки и время от времени энергично выкрикивая:

– Кротик, Кротик, Кротик! Где ты? Это я – старина Крыс!

Он терпеливо бродил по лесу около часа, когда, наконец, к радости своей, услышал негромкий ответный крик. Идя на звук, Крыс в сгущающейся темноте добрался до подножия старого бука. В стволе он увидел дыру и из этой дыры донесся слабый голос:

– Крысик! Это и вправду ты?

Крыс забрался в дупло и нашел там Крота, измученного и все еще дрожащего.

– О Крыс! – воскликнул Крот. – Ты не представляешь, как я напугался!

– Знаю-знаю, – успокаивающе сказал Крыс. – Вообще-то зря ты сюда пришел, Крот. Я сделал все, что мог, чтобы тебя от этого удержать. Мы, речные жители, редко приходим сюда поодиночке, а если нам обязательно надо в лес, идем хотя бы по двое. Тогда, как правило, все заканчивается благополучно. Кроме того, надо знать сотню вещей, в которых мы разбираемся, а ты пока нет. Я имею в виду пароли, обереги, защитные талисманы, растения, которые надо носить в кармане, разные стихотворные заклинания, уловки и трюки. Если ты в них разбираешься, они кажутся довольно простыми, но без них маленькому зверьку можно угодить в беду. Конечно, будь ты барсуком или выдрой, было бы совсем другое дело.

– А храбрый мистер Жаб ведь не дрогнул бы и пришел сюда в одиночку, правда? – спросил Крот.

– Старина Жаб? – Крыс от души рассмеялся. – Да он бы не сунулся сюда в одиночку даже за целую шляпу золотых гиней, какое там.

Беззаботный смех Крыса, вид его палки и блестящих пистолетов очень ободрили Крота, он перестал дрожать и снова почувствовал себя смелее и самим собой.

– Ну а теперь, – сказал Крыс, – нам нужно собираться домой, пока еще светло. Ты же понимаешь, что ночевать здесь не стоит. Во-первых, слишком холодно…

– Дорогой Крысик, – перебил бедный Крот, – мне ужасно жаль, но я просто смертельно устал, и тут уж ничего не попишешь. Мне нужно немного отдохнуть и набраться сил, если я вообще хочу добраться до дома.

– Ну ладно, – сказал добродушный Крыс, – отдыхай. Все равно сейчас уже почти темно, а чуть позже должна показаться луна.

И Крот растянулся на сухих листьях, поуютнее зарылся в них и вскоре заснул, хотя и рваным и беспокойным сном. Крыс тоже укрылся, как мог, чтобы согреться, и терпеливо ждал, держа в лапе пистолет.

Когда наконец Крот проснулся, отдохнувший и в своем обычном настроении, Крыс сказал:

– Ладно, я только выгляну наружу, проверю, все ли спокойно, а потом нам и вправду пора в путь.

Он подошел ко входу в убежище, высунулся, и Крот услышал, как он тихо говорит сам себе:

– Здрасьте пожалуйста! Началось!

– Что там такое, Крысик? – спросил Крот.

– Снег выпал, – коротко ответил Крыс. – Вернее, еще идет. Так и валит.

Крот подошел, присел рядом с ним и, выглянув наружу, увидел, что ужасный лес полностью преобразился. Ямы, впадины, лужи, рытвины и другие темные угрозы путнику исчезали на глазах, их заменял сверкающий волшебный ковер, слишком нежный на вид, чтобы по нему можно было ступать грубыми лапами. Воздух наполняла мелкая пыль, которая слегка колола щеки, черные стволы деревьев были как будто подсвечены снизу.

– Что ж, с этим ничего не поделаешь, – сказал Крыс после недолгого раздумья. – Наверное, мы должны рискнуть и все-таки отправиться в путь-дорогу. Плохо, что я точно не знаю, где мы, а теперь из-за снега все выглядит совсем другим.

Он был прав, Крот совсем не узнавал леса. И все-таки друзья храбро двинулись в путь, выбрав направление, которое казалось им самым верным. Держась рядом, они с непобедимой веселостью притворялись, будто узнают то или иное угрюмое безмолвное дерево, или видят знакомые проемы, прогалины и тропинки среди монотонного белого пространства и черных стволов, упорно остающихся одинаковыми.

Спустя час или два (они потеряли счет времени) Крыс и Крот остановились, подавленные, усталые, безнадежно заблудившиеся, и уселись на поваленном дереве, чтобы перевести дух и подумать, что делать дальше. У них болели лапы и ушибы после падений; они провалились в несколько ям и промокли насквозь; снег стал таким глубоким, что путники с трудом вытаскивали из него свои маленькие лапки, а деревья росли гуще и стали больше похожи друг на друга, чем когда-либо. Казалось, лесу нет конца и края, нет в нем никаких примет, и, что хуже всего, из него нет выхода.

– Нам нельзя долго рассиживаться, – сказал Крыс. – Придется сделать усилие и что-нибудь предпринять. Слишком холодно, а скоро снег станет таким глубоким, что мы не сможем сквозь него пробраться.

Он огляделся по сторонам, подумал и, наконец, проговорил:

– Знаешь, что пришло мне в голову? Впереди виднеется что-то вроде лощины, земля там неровная, с буграми и кочками. Спустимся туда и попытаемся найти укрытие – пещеру или нору, где сухо и куда не залетают ветер и снег. Там мы хорошенько отдохнем, а потом снова попробуем выбраться из лесу, а то мы совершенно выбились из сил. Может, снегопад прекратится или случится еще что-нибудь, что нам поможет.

Итак, они снова поднялись и с трудом спустились в лощину, где принялись искать пещеру или какой-нибудь сухой уголок, где можно было бы укрыться от пронизывающего ветра и снежных вихрей. Они исследовали один из бугорков, о которых говорил Крыс, как вдруг Крот споткнулся и с воплем упал.

– Ой, моя лапа! Ой, моя бедная лапка!

Он сел на снег и схватился за заднюю лапу.

– Вот бедняга! – ласково сказал Крыс. – Похоже, тебе сегодня не очень везет, да? Дай-ка я посмотрю.

Он опустился на колени и сказал:

– Да, ты порезался, это точно. Подожди, я достану свой носовой платок и перевяжу тебя.

– Наверное, я споткнулся о какую-то ветку или пень, – жалобно сказал Крот. – Боже мой, боже!

– Очень аккуратный порез, – сказал Крыс, внимательно осматривая ранку. – Веткой или сучком так не поранишься. Похоже, ты наткнулся на что-то металлическое и острое. Странно!

Он стал задумчиво осматривать бугры и холмики вокруг.

– Ну разве важно, на чего я там наткнулся, – сказал Крот – ему было так больно, что он забыл, как надо говорить правильно. – Все равно болит, так какая разница?

Но Крыс, тщательно перевязав раненую лапу своим носовым платком, оставил друга и принялся рыться в снегу. Он скреб, разгребал, усердно работая всеми четырьмя лапами, и осматривал все кругом, а Крот нетерпеливо ждал, время от времени взывая:

– Да хватит уже, Крыс!

Вдруг Крыс закричал:

– Ура!

А потом:

– Ура-ра-ра-ра-ра! – И исполнил в снегу нечто вроде джиги.

– Что ты нашел, Крысик? – спросил Крот, все еще потирая лапу.

– Иди и посмотри сам, – отозвался Крыс, продолжая подпрыгивать в восторге.

Крот, прихрамывая, подошел к нему и внимательно вгляделся в разрытый снег.

– Что ж, – наконец медленно произнес он, – смотрю. И я видел такие штуки уже много раз. Я называю это «знакомый предмет». Скребок для обуви! Ну и что с того? Зачем танцевать джигу вокруг скребка?

– Ты разве не понимаешь, что это значит, тупой зверек? – нетерпеливо воскликнул Крыс.

– Конечно, я понимаю, что это значит, – ответил Крот. – Это значит, что кто-то очень беспечный и забывчивый оставил свой скребок посреди Дикого Леса, как раз там, где можно о него запросто споткнуться. По-моему, очень неосмотрительно с его стороны. Когда я вернусь домой, я пойду и пожалуюсь на него… кому-нибудь, вот увидишь!

– Ну ты даешь! – воскликнул Крыс, придя в отчаяние от такой тупости. – А ну-ка, перестань спорить, иди сюда и копай!

И он сам принялся копать, так что снег полетел во все стороны. Спустя недолгое время его усилия были вознаграждены: из-под снега появился очень потертый дверной половичок.

– А что я тебе говорил? – торжествующе воскликнул Крыс.

– Ничегошеньки ты мне не говорил, – абсолютно правдиво ответил Крот. – Что ж, ты нашел еще один выброшенный кем-то хлам. Полагаю, теперь ты полностью счастлив. Давай, станцуй вокруг половика джигу, если хочешь; на том покончим и продолжим путь, не тратя больше время на кучи мусора. Мы можем съесть половик? Или поспать под половиком? Или, может, ты сядешь на половик и поедешь на нем домой по снегу, как на санках, надоедливый грызун?

– Ты хочешь сказать, что тебе он ни о чем не говорит? – воскликнул Крыс.

– Знаешь, Крыс, – раздраженно сказал Крот, – хватит с нас этих глупостей. Кто-нибудь когда-нибудь слышал, чтобы половик о чем-то говорил? Половики не умеют разговаривать. Они просто не такие. Половики знают свое место.

– Послушай, тупоголовый зверь, – ответил Крыс, по-настоящему разозлившись, – это уже чересчур. Ни слова больше, только скреби, копай и ищи повсюду, особенно на склонах холмов, если хочешь спать сегодня в тепле и сухе, потому что это наш последний шанс!

Крыс с жаром набросился на сугроб рядом, тыча в него дубинкой, а потом копая в тех местах. Крот тоже усердно копал – скорее чтобы угодить Крысу, чем по какой-либо другой причине, потому что решил, что его друг начал сходить с ума.

Минут через десять напряженной работы кончик дубинки провалился в пустоту под снегом. Крыс копал в том месте до тех пор, пока не смог просунуть внутрь лапу и пощупать, а потом позвал на помощь Крота. Оба зверя усердно трудились и наконец результат их трудов предстал во всей красе перед изумленным и до сих пор сомневающимся Кротом.

Сбоку от того, что раньше казалось сугробом, виднелась небольшая дверь, выкрашенная в темно-зеленый цвет. Сбоку от двери висел железный колокольчик, а под ним на маленькой медной табличке при лунном свете виднелись аккуратно выгравированные заглавные буквы: «МИСТЕР БАРСУК».

Крот от удивления и восторга упал навзничь.

– Крыс! – с раскаянием воскликнул он. – Ты чудо! Настоящее чудо, вот кто ты. Теперь я все понял! Ты мудро продумал все, шаг за шагом, с того самого момента, как я порезал лапу! Ты посмотрел на порез, и твой великолепный ум сразу сказал: «Ищи дверной скребок»! И ты принялся искать скребок – и нашел! Но остановился ли ты на этом? Нет. Некоторые могли бы остановиться на достигнутом, только не ты. Твой интеллект продолжал работать. «Дайте мне только отыскать половик, – говоришь ты самому себе, – и моя теория подтвердится!» И, конечно же, ты находишь половик. Ты такой умный, что сможешь найти все, что ни пожелаешь. «Что ж, – думаешь ты, – значит, к половику должна прилагаться дверь, это так же ясно, как если бы я уже ее увидел. Остается только ее найти!» Да-а, я читал о таких вещах в книгах, но никогда раньше не сталкивался с ними в реальной жизни. Тебе следовало бы отправиться туда, где тебя по достоинству оценят, а здесь, среди нас, недалеких парней, ты просто зря растрачиваешь свои таланты. Будь у меня твоя голова, Крысик…

– Но поскольку у тебя ее нет, – перебил Крыс весьма раздраженно, – ты, наверное, собираешься всю ночь сидеть на снегу и разглагольствовать? А ну, вставай, хватайся за шнурок звонка – вон он – и звони изо всех сил, а я буду стучать!

Пока Крыс колотил в дверь палкой, Крот подпрыгнул, ухватился за шнурок и повис на нем, так что задние лапы оторвались от земли. Где-то вдалеке раздался слабый звон колокольчика.

Глава четвертая. Мистер Барсук

Они терпеливо ждали, как им показалось, целую вечность, топая по снегу, чтобы согреться. Наконец изнутри послышались медленные шаркающие шаги – как будто, как заметил Крот, кто-то шел в стоптанных шлепанцах, которые были ему велики. Впоследствии оказалось, что Крот угадал правильно.

Послышался скрежет отодвигаемого засова, дверь приоткрылась на несколько дюймов, и показалась длинная морда и пара сонно моргающих глаз.

– Попробуйте только зашуметь еще раз, и я очень разозлюсь, – раздался хриплый и ворчливый голос. – Кто меня потревожил в такую ночь? Отвечайте, да погромче!

– Эй, Барсук! – закричал Крыс. – Впусти нас, пожалуйста! Это я, Крыс, и мой друг Крот, и мы заблудились в снегу.

– Что? Крысик, мой дорогой! – воскликнул Барсук совсем другим голосом. – Заходите, вы оба, заходите же. Вы, наверное, промерзли до костей. Надо же – заблудиться в снегу! Да еще в Диком Лесу, да еще в такой поздний час! Входите же.

Два зверя столкнулись в дверях, спеша попасть в дом, и с огромной радостью и облегчением услышали, как дверь за ними захлопнулась.

Барсук, в длинном халате и тапочках (и в самом деле очень стоптанных), держал в лапе свечу. Наверное, он как раз шел в постель, когда услышал стук. Он ласково посмотрел на гостей сверху вниз и погладил обоих по головам.

– В такую ночь маленьким зверькам лучше не гулять, – по-отечески сказал он. – Боюсь, ты опять затеял какую-то шалость, Крыс. Но пойдемте же, пойдемте на кухню. Там вас ждет жаркий камин, ужин и все остальное.

Держа свечу, он зашаркал по длинному, мрачному и, по правде говоря, довольно обшарпанному коридору, а Крыс с Кротом последовали за ним, в предвкушении подталкивая друг друга локтями. Они очутились в чем-то вроде большого зала, из которого смутно виднелись дальние комнаты – длинные, похожие на туннели, разветвляющиеся, таинственные и бесконечные. Еще в зале имелись двери – прочные, добротные, дубовые. Барсук распахнул одну из них, и все очутились в большой теплой кухне, ярко освещенной камином.

Пол был выложен изрядно потертым красным кирпичом, в широком очаге горел огонь между двумя симпатичными дымоходами, так глубоко упрятанными в стене, что не ощущалось ни намека на сквозняк. По обе стороны камина два кресла с высокими спинками, одно напротив другого, располагали к задушевной беседе, а посреди комнаты протянулся длинный стол из простых досок на козлах, со скамейками по бокам. У конца стола стояло отодвинутое кресло, на столешнице остался недоеденный ужин Барсука – простой, но обильный. Ряды безупречно чистых тарелок сверкали на полках кухонного шкафа в дальнем конце кухни, со стропил над головой свисали окорока, пучки сушеных трав, сеточки с луком и корзинки с яйцами.

Вот то место, где герои могут достойно попировать после победы; место, где десятки усталых жнецов могут весельем и песнями отпраздновать окончание сбора урожая… Или место, где двое-трое друзей могут с удобством посидеть, поесть, покурить и поговорить.

Красноватый кирпичный пол улыбался закопченному потолку, дубовые кресла, блестящие от долгого использования, обменивались веселыми взглядами, тарелки на кухонном столе улыбались горшочкам на полке, а веселые отблески огня в камине переливались и мерцали всем без разбора.

Любезный Барсук усадил гостей, чтобы они согрелись у огня, сперва велев снять мокрые пальто и сапоги. Потом он принес халаты и тапочки, сам промыл лапу Крота теплой водой и залепил порез лейкопластырем, так что лапа стала как новенькая, если не лучше. В объятьях света и тепла, наконец-то попав в сухое безопасное место, измученные бурей зверьки вытянули перед собой усталые задние лапы, слыша многообещающий звон расставляемых на столе тарелок. Кроту и Крысу стало казаться, что холодный и непроторенный Дикий Лес, лежащий совсем рядом с их убежищем, остался за много миль отсюда, а все, что они пережили, – лишь полузабытый сон.

Когда наконец они полностью согрелись, Барсук пригласил их к столу, на который успел выставить угощение.

Крот и Крыс и раньше чувствовали сильный голод, но когда наконец увидели приготовленный для них ужин, у них разбежались глаза. На что наброситься в первую очередь, когда все такое аппетитное? Будут ли другие блюда любезно дожидаться, пока им уделят внимание? Долгое время разговаривать было невозможно, а когда постепенно беседа возобновилась, это была та прискорбная беседа, которая бывает, когда говоришь с набитым ртом.

Барсука это совершенно не смущало, он не обращал внимания на то, что гости ставят локти на стол и перебивают друг друга. Поскольку сам он не вращался в обществе, у него сложилось представление, что подобные вещи не имеют значения. (Мы, конечно, знаем, что он неправ и у него слишком узкий взгляд на хорошие манеры, потому что они имеют очень большое значение… Слишком долго будет объяснять – почему.) Сидя в кресле во главе стола, Барсук время от времени серьезно кивал, пока гости рассказывали свою историю, и, казалось, ничему не удивлялся и ничего не пугался. Он ни разу не вставил: «А я вас предупреждал» или: «А я всегда это говорил» и не утверждал, что им следовало поступить так-то и так-то и не следовало делать того-то и того-то. Барсук начал очень нравиться Кроту.

Когда наконец с ужином было покончено и все почувствовали, что у них вот-вот лопнут животы, когда Кроту и Крысу все стало трын-трава, хозяин и гости уселись у большого камина, в котором тлели угли. Как здорово было засидеться вместе допоздна, чувствуя себя такими независимыми и сытыми! После того как они немного поболтали о том о сем, Барсук с искренним интересом спросил:

– А теперь расскажите, что делается в ваших краях и как поживает старина Жаб?

– Ох, из лап вон плохо, – серьезно сказал Крыс, а Крот, который грелся у камина на скамеечке, задрав пятки выше головы, постарался принять подобающе скорбный вид. – На прошлой неделе он попал в еще одну аварию, причем серьезную. Видишь ли, он настаивает на том, что может сам водить машину, а ведь он в этом деле безнадежный профан. Если бы он нанял приличного, уравновешенного, профессионального зверя, платил ему хорошее жалованье и предоставил ему водить, все было бы в порядке. Но нет, Жаб убежден, что он прирожденный гонщик, что никто не может научить его этому делу… Ясно, что у него получается при таком подходе.