Рвущийся в небо

Часть I. Кипун. Глава 1

Кипун осторожно выбрался из дома в ночь. Самое сложное – не разбудить деда. Родители спали за перегородкой, а дед стелил у самого входа. Он говорил, что у него старческая бессонница, она заставляет его часто вставать ночами и долго курить трубку, сидя на крыльце. Дед не хотел никого беспокоить своими хождениями, скрипами, кашлями. Но сегодня именно Кипун не хотел никого беспокоить, в том числе деда.

Если проснётся хоть кто-то из домашних – всё пропало. Придётся ждать следующего раза. А когда он будет, этот следующий раз? Через восемь лет? Через десять? Десять лет – целая вечность. Это почти две трети от того времени, что он прожил на этом свете. Через десять лет ему будет двадцать пять! У отца и матери в этом возрасте уже росли и он, Кипун, и Жданка. Но никто из родителей не был ни рвущимся, ни одаряющим. Да что родители! В их селении вообще никого с даром не было. Поговаривают, что дар был у материного брата, дядьки Дыма. Но Кипун был слишком мал, когда дядька помер. Кипун даже не помнил, что именно там произошло. А расспросы и разговоры на эту тему не поощрялись.

Кипун прошлёпал босыми ногами по утоптанному до состояния камня двору, вытащил из-под ветоши приготовленные с вечера вещи и выскользнул за ворота. Старый распластавшийся на пузе пёс сонно заворчал на него, но глаз не открыл. Кипун мысленно порадовался, что их дом стоит с краю и не нужно бежать мимо чужих дворов, чтобы добраться до моря.

Казалось, что всё вокруг Кипуну помогает. И дед с его на удивление крепким сном, и бесшумно отворяющиеся двери, и калитки, и безветренная погода, и затянутое непроглядными облаками небо. Где-то там, далеко за облаками, сияли луны. Старшая, Средняя и Младшая кружились в бесконечных танцах. У каждой из них был свой ритм, свой путь, но Кипун знал, что совсем скоро они спляшут вместе. А значит, стоило поспешить.

На берегу в нос ударил запах сушившейся под навесом рыбы и пряных трав. Кипун прошёл мимо лодок, смотрящих килями вверх. Ласково погладил одну из них по борту. Кормилица! Крепкая, просторная. По-хорошему, чтобы добраться от Угря до Срединного острова, следовало брать её. Так было бы быстрее и безопаснее, если бы Кипун не должен был проделать весь путь один. Одному не справиться – даже на воду не спустить. Да и оставлять семью, пусть и на время, без возможности выйти в море было подло. Нет! Кипун поступит иначе. Он возьмёт дедову однодерёвку.

Лодчонка была небольшая, юркая и норовом в деда. Даже отцу на ней было неуютно, он был слишком велик для узкой плоскодонки. Переворачиваться не переворачивался, но веслом работал всегда плавно, с опаской. А вот Кипун однодерёвку любил. Накунался по первости, конечно, пока учился, но уж когда освоился!.. Жаль только, ходить в ней можно лишь по мелководью. Но ничего! Кипун пойдёт кружным путём, вдоль берега, от острова к острову. Архипелаг невелик, так что до полудня успеет. Лишь бы не перехватили.

Мягкий плеск волн в темноте успокаивал, дарил надежду, что всё получится. Кипун пристроил в лодку флягу с водой и небольшой свёрток с одеждой. Зашёл в воду, толкая лодку одной рукой, лишь слегка помогал второй, в которой было зажато весло. Когда края закатанных штанин намокли, Кипун положил весло поперёк однодерёвки, так, чтобы слегка притопить лопасть. Придерживая его, опёрся на руку, привычно забрался в лодку и легко, чуть пружинисто поднялся на ноги. Обернулся.

Смутно виднелись жерди с развешанными на просушку сетями. Сети колыхались на ветру, будто махали беглецу на прощанье, желали счастливого пути. Кипун улыбнулся. Ухватил весло и погрузил его в воду. Потянул на себя. Однодерёвка послушно переместилась.

Весло входило в воду вертикально, почти без всплесков. Ночь предстояла долгая, трудная. Силы следовало беречь. Следовало, но не сейчас. Сейчас он должен как можно дальше отойти от родного дома. Если никто не заметит его теперь, то хватятся только на рассвете. А уж отсутствие однодерёвки заметят и того позже. Им и в голову не придёт, что он рванул на Срединный, сперва наверняка подумают, что он у приозёрных, у Булыги. А и где ещё? Угорь – остров небольшой. Ни леса, ни гор. Камни, чахлые, жмущиеся друг к дружке кустики да несколько одиноко стоящих корявеньких деревьев – вот и всё богатство. Не больно-то спрячешься. Кипун частенько думал, что держит здесь людей? Почему не переберутся они туда, где травы сочнее, жизнь проще? Даже у взрослых спрашивал. Дед отшутился, сказал, что нигде такой вкусной рыбы не водится, как возле их берега. А отец молча подзатыльник отвесил и велел за водой сходить. Ну хоть воды у них было вдосталь. И родник неподалёку имелся, и целое озеро. Благодаря озеру их деревушка и смогла поделиться аж на две части. Дом Кипуна у моря стоял – их приморскими звали, а семья Булыги дом ближе к озеру поставила – это уже приозёрные.

Кипун размеренно работал веслом. Сообразит ли Булыга потянуть время? Друг он надёжный, верный, сильный, но вот с сообразительностью у Булыги туговато, не то что у Теянки. Кипун хмыкнул. Там вся сообразительность, что на двоих богами отмеривалась, сестре ушла. Булыга и Теяна не просто брат с сестрой – двойняхи, а поди ж ты поищи непохожих таких. Булыга – глыба, не смотри, что на год Кипуна младше, зато в плечах шире да считай что на целую голову выше. Усы у приятеля над верхней губой не пробиваются узкой полоской, намёком, а кучерявятся уже вовсю. Если бы у Булыги дар был и он заявил бы, что ему пора крылья расправить, его никто бы останавливать не посмел, никто бы про малость лет не напомнил…

Кипун раздражённо дёрнул плечом, весло дрогнуло, и однодерёвка недовольно качнулась, напоминая человеку, что ни она, ни вода таких вихлявых не любят. Кипун вздохнул, поймал потерянное было равновесие и лишь потом вновь заработал веслом в прежнем ритме. Но, видно, голова решила, что размеренность и спокойствие рано или поздно убаюкают невыспавшегося Кипуна, и для бодрости подсунула ему в память образ Теяны.

Маленькая, тоненькая, юркая, она выглядела младше Жданки, но вот ехидства и желчи в ней было… Куда там бабке иной!

– На танец лун он собрался! Люди добрые, посмотрите на него! Кип на Срединный остров за женой идёт! – заорала она во всё горло, как только Кипун поделился своими планами с друзьями.

Секретом, между прочим, поделился. Кипун не выдержал и сплюнул в волны. Щёки до сих пор алели при воспоминании о том, как подсмеивался над ним дед, как мать, ласково потрепав по вихрам, сказала:

– Ну, с женитьбой Кипун ещё годика два повременит…

А отец сурово насупил брови и добавил:

– Да и поболее повременит, ежели будет от работы отлынивать и вместо этого с приятелями в игры играть детские. А ну марш деду помогать, сети чинить!

И никто с той поры серьёзно к его идее так и не отнёсся! Дед вообще заявил, что женилка для женитьбы ещё не отросла. Да откуда он знает, что у Кипуна отросло, а что нет?! И при чём здесь вообще женитьба? Он на Срединный не за женой собрался, а за крыльями… Он сперва пытался поговорить с родными, объясниться, но после того, как Теянка на каждом углу про его планы в таком неприглядном свете растрепала, самого Кипуна уже не особо слушали.

Ничего… Кипун перехватил весло. Три взмаха слева. Перехват. Три справа. Работай, Кипун! Путь впереди долгий: от родного Угря вдоль перешейка к Малому острову, а там и до Срединного недалеко. Жаль только, на Срединном косу огибать придётся, времени на это много уйдёт и сил. Пусть! Кипун справится. Возле Малого течение подсобит, там отдохнуть можно будет, присесть, сил перед косой набраться.

Когда между морем и небом появилась узкая светлая полоска, Кипун понял, что несколько переоценил свои возможности. Плечи гудели, руки ещё двигались, но однодерёвка плыла, скорее подчиняясь волнам, чем взмахам весла. Прохладные солёные брызги долетали до лица, позволяя хоть ненадолго отогнать сон. Приходилось чаще садиться. Грести можно было и сидя, и даже лежа, но Кипун не рисковал. Так лодка двигалась медленнее, да и в сон клонило в разы сильнее.

За мысом чуть полегчало. Вдоль берега на глаза стали попадаться мостки, пристани, сараи, дома. Отец сам редко ходил на Срединный, а Кипуна брал с собой и того реже. Кипун смотрел во все глаза. Смотрел, как неспешно по своим привычным делам пёстрыми стайками идут женщины в цветастых балахонах. На Угре повседневные одежды были куда практичнее. Здесь же от жёлтых, красных, оранжевых оттенков, иногда разбавленных тонкими полосками синего, рябило в глазах. Смотрел, как мальчишки гонят коров и те чёрными, рыжими и белыми пятнами разбредаются по сочной зелени травы. Травы здесь тоже было гораздо больше, чем на Угре. Над водой прокатилось низкое «Моэ-э-э». Кипун поёжился, на Угре коров держали только приозёрные, да и то единицы. У приморских и того не было, кормились морем.

Несколько раз мимо проходили лодки, большие, с мачтами, с серыми пока ещё туго свёрнутыми парусами. Бородачи в лодках по-доброму усмехались, видя однодерёвку, и приветствовали Кипуна покачиваниями вёсел. Кипун вздымал в ответ своё весло, из последних сил стараясь не показать, что руки от усталости еле движутся.

Главная пристань показалась, когда солнце уже было высоко. Кипун щурил слезящиеся от солнечных бликов глаза и нервно кусал щеку изнутри. Чуть выдохнул, лишь когда разглядел ритуальный плот, который степенно покачивался на волнах и терпеливо ждал пассажиров. Успел! Но радость была недолгой. В следующее мгновение Кипун увидел отцову лодку на причале, а следом и самого отца, и деда, и дядьку – на берегу. Лица родных не предвещали ничего хорошего.

Кипун насупился, повёл плечами, не стряхивая усталость, а пряча её, и направил однодерёвку к причалу, поближе к отцовой лодке.

– Наплавался? – первым делом спросил дед.

– Садись, – велел отец. – Дома поговорим.

Кипун упрямо мотнул головой.

– Я приехал за крыльями, – заявил он.

– Хе! Мать там с ума сходит от беспокойства, а он!.. – вступил в разговор дядька.

– Садись в лодку! Не позорь, – рыкнул отец. – За крыльями в следующий раз придёшь. Дорастёшь когда…

– Я уже дорос, – тихо перебил его Кипун.

– Перечишь? – вскинулся отец.

Дед положил руку ему на плечо.

– Остынь…

Повисли мгновения тишины, нарушаемой лишь плеском волн да далёким людским гомоном, который, впрочем, становился всё ближе.

– Дорос, говоришь? – переспросил дед у Кипуна и, не дожидаясь ответа, добавил: – За крыльями пришёл. Ну что ж… Иди бери. Попробуй!

Отец и дядька одновременно возмущённо дёрнулись.

– Отец, ты что? – хором выкрикнули они. – Мы его зачем полночи догнать пытались? Чтобы сказать «иди»? Дыма забыл?..

– Вспомнил как раз, – прервал их дед, взял Кипуна за плечи, уставился не мигая в глаза и спросил: – Перед друзьями своими хорохоришься или и вправду в сердце свербит?

– Свербит, – враз осипшим голосом признался Кипун. – Так ноет и дёргает, что лечь и помереть…

Дед кивнул. Отец и дядька дышали шумно, хмурились и молчали.

– Иди тогда к ним, – тихо сказал дед. – Пробуй. Иняй решит, дорос ты или ещё подрасти требуется…

– Иди! – зашипел дядька. – А мы посмотрим, как тебя, недоросля, в шею гнать будут. Не страшно? Позориться-то?

Кипун открыл рот, но сказать ничего не успел.

– Пытаться вытянуть дело, до которого не дорос, не позорно, – веско сказал дед. – Позорно не браться за то, на что силы имеются.

Дядька фыркнул. Отец вздохнул.

– Что я матери скажу? – спросил он, потом усмехнулся и добавил: – Ладно, иди. Пробуй. Мы пока тут подождём. Мало ли…

Кипун просиял, сунул под мышку свёрток с вещами и побежал навстречу пёстрой толпе. Люди шли к пристани. Друзья, родные тех, кто сегодня взойдёт на плот, да и просто любопытствующие. Последних было больше всего. Все перешучивались, грызли ломтики сухой рыбы, кто-то пел весёлые разухабистые песенки. Большинство из этих песен Кипун слышал на свадьбах.

Кипун смотрел на людей и на себя будто немного со стороны, будто на самом деле он остался стоять там, возле отца и деда, и издали наблюдает за тем, как тощий лохматый паренёк в латаных, изрядно вымокших штанах, ссутулив уставшие плечи, бродит среди нарядных красивых людей.

Наконец послышался протяжный звук рога. Рог прогудел трижды, немного помолчал и вновь принялся за дело. Гомон стих. К пристани подошёл жилистый, до черноты загорелый старик, обряженный в застиранную чуть желтоватую накидку. На тощей морщинистой шее болтались бусы, шнурки, тесёмочки. Это и был тот, от кого зависела дальнейшая судьба Кипуна – старик Иняй. Кипун впервые увидел его, когда был ещё совсем крохой, и уже тогда Иняй выглядел так, будто вот-вот испустит дух. Он и теперь шёл, время от времени опираясь на сучковатую палку, сверху украшенную черепом какой-то пичуги.

Старик шагнул на невысокий помост, закрыл глаза, поднял свой посох на вытянутых руках вверх и невнятно запел тихим дребезжащим голосом. Кипун не понимал слов песни, да и, судя по выражению лиц окружающих, не он один. Иняй пел, время от времени потряхивая посохом. В птичьем черепе на его навершии что-то перекатывалось и шуршало. Люди молча и терпеливо наблюдали за ним. Наконец песня закончилась. Иняй опустил посох, вынул из-за пазухи холщовый мешочек и неторопливо развязал его.

– Три сестры наряжены… – затянул Иняй.

– Три сестры в рубашках вышитых… – подхватили все остальные.

Кипун тоже тихонько подпевал. Эту песню о лунах он знал и любил. Ещё бы не знать! Ведь песня не о том, как Старшая, Средняя и Младшая вместе на небе танцуют, а о таких, как он, о даре, о том, как рвущемуся впервые крылья подарили.

– Ти-и-ип-тип-типа… – тоненько закричал Иняй, когда песня закончилась.

Он запустил в мешок руку, затем резко вытащил её и широким размашистым жестом разбросал то, что выхватил оттуда. На доски настила полетели синие и белые то ли камешки, то ли бусины.

– Зову того, кто рвётся в небо! Ваш цвет – небесный! Зову тех, кто одарить умеет. Ваш цвет – лунный! – прокричал Иняй.

Люди на противоположной от Кипуна стороне помоста расступились, и из-за их спин вышли юноши и девушки в ритуальных бело-синих плащах. Те, кто желал участвовать в ритуале обретения крыльев, как правило, приезжали дня за три, им дарили накидки, учили правильно держаться. Но обязательным это не было. Подняться на помост имел право любой из толпы. А значит, время Кипуна настало, но расступаться перед ним никто не спешил.

Кипун, работая локтями, пихаясь и шипя, протиснулся к помосту. Затем вдохнул побольше воздуха, как перед прыжком в воду, и сделал шаг. Толпа сперва ахнула, а потом зашлась хохотом. Послышались выкрики:

– Гляди-ка, и этот туда же! Ты оперись сперва, птенчик, потом летай!

Кто-то свистнул. Где-то заулюлюкали.

Кипун наклонился и поднял кругляш. Зажал его в кулаке. Выпрямился и едва удержался, чтобы не отпрыгнуть назад. Иняй стоял прямо перед ним. Нос к носу. Кипун сжал губы в упрямую полоску и расправил плечи.

– Покажи! – приказал Иняй.

Кипун непонимающе хлопнул ресницами.

– Семечко какого цвета поднял? – тихо спросил Иняй.

Кипун разжал кулак. На ладони действительно лежало покрашенное синим семечко куяра, а никакой не камень и не бусина.

– Небесное, – ответил Кипун.

Иняй вздохнул и покачал головой.

– Туда стань и жди! – приказал он, указав направление посохом.

Не погнал! Кипун выдохнул и послушно замер там, где сказали. То ли от навалившейся усталости, то ли от пережитого напряжения его затрясло. Оставалось лишь надеяться, что со стороны это было не слишком заметно. Чтобы хоть как-то отвлечься, он стал вглядываться в лица тех, кто будет проходить ритуал вмести с ним, и с удивлением отметил, что некоторые ему знакомы.

Здесь были две сестры. Несколько лет назад они с родителями приезжали на Угорь. Родня у них среди приозёрных имелась. Вот они и приехали, то ли на свадьбу, то ли на похороны – точно Кипун не помнил. Сёстры были невысокие, кругленькие, как две капли похожие на мать и друг на друга. На это сходство все дивились, сравнивали с Булыгой и Теяной. Одни – близняхи, а разные такие, у вторых – почти два года разницы, а одинаковые. Как их зовут? Кипун, порывшись в памяти, с трудом вытащил оттуда два имени – Алкажа и Сэнежа! Вот только кто из них кто, Кипун не определил бы и под пытками.

Ещё троих, двух парней и девушку, Кипун встречал раньше здесь на Срединном, когда с отцом приезжал. Знаком с ними не был, но лица примелькавшиеся. Девушка была бледна, её била крупная дрожь. Кипун ей искренне посочувствовал и даже чуть поуспокоился – не один он нервничал.

Остальных Кипун видел впервые. Особенно удивлял побитый жизнью мужчина, называть этого высокого чуть высокомерного жителя Дальних островов юношей никому бы и в голову не пришло. Мужчина усмехнулся, и Кипуну стало неловко и неприятно, что его поймали на разглядывании.

– Готовы? – спросил смурной Иняй.

Он расстелил на досках оранжевый плат и велел положить на него поднятые семена. Через минуту на огненном фоне ярко выделялись шесть синих и четыре белых семечка. Иняй цокнул языком и покачал головой.

– Недобро, – пробормотал он.

И в этот же момент одна из девушек истошно вскрикнула, схватилась за живот и повалилась. Это была та самая нервничающая девушка, лицо которой было Кипуну знакомо. Она совсем недавно бросила белое семечко, а теперь лежала, скрючившись у ног остальных, и тихо выла.

– Вовсе худо, – сказал Иняй, опускаясь рядом с ней на колени и прикладывая хрупкую старческую ладонь к покрытому испариной лбу.

Глава 2

Кипун наконец-то сменил латаные штаны на чистую одежду, что взял из дома, и теперь сидел в теньке похожий на человека. Потерявшую сознание девушку куда-то унесли. Иняй ушёл с ней. Чужак с Дальних островов исчез следом. Остальные участники обряда сидели неподалёку от Кипуна. Толпа зрителей не расходилась, но песни и смех стихли. Все молча ждали непонятно чего.

Подошли дед и отец. Смурные, серьёзные. Сунули Кипуну лепёшку и бутыль с соком калгодо. Калгодо Кипун не слишком любил, ему не нравилась сладковатая вяжущая мякоть, скрывающаяся под твёрдой одеревенелой оболочкой. Да и многочисленные маленькие белые семена противно скрипели на зубах. Но изрядно разбавленный водой сок был неплох, к тому же он хорошо освежал и утолял жажду. После первого же глотка защипало потрескавшиеся губы.

– Ешь, цыплёнок, – велел отец и горько усмехнулся. – Там мать от беспокойства с ума сходит. Домой нам пора.

Кипун кивнул и послушно откусил от лепешки. Лепешка была плотная, вчерашняя. Тонкая. Мать такие часто печёт. Особенно в дорогу. Хочешь – рыбу в них заворачивай, хочешь – фрукты. Удобно. Не пачкается. Но в этот раз лепешка была пустой. Ещё бы… Родные торопились, видать. Не до сборов им было, похватали, что под руку попало.

– Езжайте, – выговорил Кипун, проглотив первый кусок. – Со мной всё в порядке теперь будет. Иняй разрешил. Чего вы здесь попусту сидеть будете? Видали, как всё обернулось? Сколько это теперь протянется… А там мать волнуется. Вы ей скажите, что со мной всё хорошо. Я после обряда сразу домой.

– Цыть! – отец отвесил ему леща. Звонкого, но не болючего. – Наказы он мне тут ещё давать будет.

– Я тут останусь, – встрял в разговор дед. – Они мать успокоят, а я обожду. До конца.

Кипун похлопал глазами.

– Так то ж несколько дней, деда! – воскликнул Кипун, от удивления он даже не обиделся на отца за затрещину.

– То и славно, – усмехнулся дед. Загорелое морщинистое лицо его от усмешки и вовсе будто трещинами покрылось. – Когда мне ещё столько дней побездельничать дадут?

Кипун отхлебнул сок из бутыли. Где дед собирается его ждать? Здесь? На площади? Он и денег, верно, не взял. И с едой не густо. Вон Кипуну пустую лепешку отдали. Последнюю, поди. Кипун поперхнулся.

Отец застучал его по спине.

– Вот какие тебе крылья, а? – ворчал он. – Птенец ведь ещё. Голыш неоперившийся.

– Будет парня принижать, – тихо сказал ему дед, а Кипуну подмигнул и пояснил: – Да ты не переживай. Я тут королём устроюсь. У старого друга погощу.

– У друга? – просипел Кипун, удивление его меньше не стало.

С каких это пор у деда на Срединном друзья имеются, да ещё и старые? Судя по отцову выражению лица, он словам про друзей тоже изрядно удивился.

– Хорошего дня, – почти пропели за широкой спиной отца.

Кипун вытянул шею, силясь разглядеть, кто к ним подошёл.

– Инесь, девочка моя, – прогудел дед, оборачиваясь.

Он развёл руки, словно забрасывая сеть, а затем прижал к груди улов. В объятиях деда оказалась черноволосая дочь Иняя. На отца она походила мало. Была стройной, высокой, с чёрными тяжёлыми волосами, что плащом лежали на плечах. Тёмные, большие, будто коровьи, глаза, острый нос и тонкие, тронутые усмешкой губы. Сколько ей было лет? Кипун задумался. Впервые на Срединный отец его взял лет восемь назад. Инесь тогда выглядела точно так же, как и сейчас. Заговорённые они с Иняем, что ли? Не меняются совсем. Но в любом случае выходит, что Инесь была сильно старше него, но младше отца и матери. Поздний ребёнок у Иняя и единственный. Кипун до сего момента об этом не задумывался. Иняй-то сам постарше деда будет.

– Давно вы к нам не заглядывали, дядька Парко. Забыли совсем, – мягко пожурила деда Инесь.

– Да вот, дела, – смутился дед. – Зато теперь нагрянул… Вот, внучек мой, – он мотнул головой в сторону Кипуна. – За крыльями рвётся.

Инесь взглянула в лицо Кипуну и, тепло улыбнувшись, заверила:

– Не переживай, дядька Парко… С ним всё хорошо будет. Я присмотрю.

Последнюю фразу она произнесла веско, всерьёз, давая обещание и деду, и отцу, а не выговаривала пустые фразы из вежливости.

– Вот спасибо, милая, – просиял дед. – Вот спасибо, родная. Сам-то где? Занят ещё? С девчушкой той?

Инесь качнула головой.

– Отец освободился. Девочкой уже другие руки занимаются.

– Так пойдём, – сказал дед, тронув её за локоть. – Поздоровкаюсь с ним, пару слов Иняю шепну.

Инесь склонила голову. Улыбнулась Кипуну и отцу и повела деда с площади.

– Н-да, – задумчиво протянул отец, глядя им вслед.

– А дед с Иняем знается? – спросил у него Кипун.

– Знался, – буркнул отец, затем махнул рукой и, повернувшись к сыну, сгрёб его в охапку.

– Ну-у, – смущённо гуднул Кипун, вдыхая родной запах соли и прогретой солнцем кожи.

Отец взъерошил волосы и шепнул:

– Давай, держись тут, а мы с дядькой к матери.

Кипун кивнул, сказать не решился. В носу что-то подозрительно защекотало. Того и гляди слеза из глаза выкатится.

Отец ещё пару мгновений его мял, потом махнул рукой и, резко повернувшись, зашагал к пристани, не оглядываясь. Кипун проводил его взглядом и вновь уселся на землю. Глаза стали закрываться сами собой. Бессонная ночь сказывалась.

– Тебя Кипун звать? – девичий голос вырвал его из полудрёмы.

Он поднял взгляд. Рядом стояла одна из сестёр, то ли Алкажа, то ли Сэнежа.

– А мы тебя помним. Ты на Угре живёшь, – сообщила издалека вторая.

– Кипун. На Угре, – подтвердил он и зевнул. – Я вас тоже помню. Только путаю, кто Алкажа, а кто Сэнежа.

Девушки прыснули. Одинаковые круглые лица светились любопытством. Пряди волос переливались разными оттенками песочного цвета, совсем светлые, почти белые, перемежались тёмно-рыжими.

– Нас многие путают, – отсмеявшись, сказала та, что стояла ближе. – Я Сэнежа. Я сяду? Здесь тень гуще.

Она указала рукой на траву рядом с Кипуном.

– Садись, – пожал плечами тот и немного сдвинулся. – И сестру можешь позвать. Я не кусаюсь.

Сэнежа улыбнулась.

– Она чуть позже подойдёт, – заговорщицки шепнула она. – Когда убедится, что не кусаешься. Пока робеет.

Сэнежа плюхнулась на траву, а Алкажа фыркнула и, задрав нос, стала смотреть в другую сторону. Кипун улыбнулся. Жданка тоже иногда себя так вела. Ходила кругами и изо всех сил делала вид, что ей ни капельки не интересно.

– Ты ведь синее семечко брал? – спросила Сэнежа.

Кипун лениво кивнул.

– Ещё один рвущийся… – проговорила очевидное Сэнежа и тихонько по старушечьи протянула: – Охохонюшки…

Кипун вопросительно заломил брови.

– Всё-то вы в высь рвётесь, – продолжила Сэнежа. – Да забываете, что одному не справиться. Чтобы ты крылья расправил, тебе их сперва подарить кто-то должен…

– За тем и пришёл, – хмыкнул Кипун.

Сэнежа печально покивала.

– И ты пришёл, и они пришли, – она мотнула головой в сторону парней, что участвовали в обряде. – Даже с Дальних островов один приплыл… А дарить-то кто будет? Меня Алкажа одарит. И у этих всё славно сошлось.

Она указала на парочку, что сидела поодаль. Юные. Если и старше Кипуна, то на год-два, не больше. Сидели в обнимку на расстеленной накидке. Шептались о чём-то, миловались. И начхать им было на посторонние взгляды.

– Четай и Наруша с детства вместе. После обряда они и свадьбу сыграют, – продолжила говорить Сэнежа. – А дальше всё сложнее. За крыльями вас четверо непристроенных явилось, а одаряющих свободных всего две. Бажута, – Сэнежа взглядом указала на сидящую в одиночестве девушку, – и Вияна. Но с Вияной не всё ладно, и попадёт ли она в этот раз на остров – неясно. Скорее всего, здесь останется. Так что одна надежда на Бажуту. А она и Литюш, – быстрый кивок в сторону парней, – живут по соседству. С детства друг друга знают. Он её не первый год замуж зовёт. Так почему ты думаешь, что она тебе крылья подарит?

Сенежа смотрела на Кипуна внимательно, серьёзно и с некоторой долей сочувствия.

– А я и не думаю, – пожал плечами Кипун. – Может, и не мне, а только вряд ли Литюшу. Ежели б ему, давно бы за него замуж пошла…

– Замуж? – переспросила его наконец решившаяся подойти Алкажа. – А ты за женой сюда пришёл? Не рано ли?

Кипун едва не сплюнул с досады.

– Я – за крыльями! – сказал он.

Сестры захихикали. Сели по обе стороны от Кипуна и стали несильно пихаться и щекотать за бока. Кипун сперва крепился, потом не выдержал и захохотал.

– Смех смехом, а пора и пожевать чего-нибудь, – сказала Алкажа и развязала тесёмки вышитой яркими нитями сумки.

Как Кипун ни отнекивался, а в итоге оказалось, что он разжился парой варёных яиц, приличным куском хлеба и пригоршней сушёных ягод.

– Мне и отдариться пока нечем, – посетовал он.

– Не переживай, не к спеху, – отмахнулась Алкажа. – Нам всё равно до отплытия самим всё не съесть, а на остров своё не возьмёшь.

– Да и Теянка нам не простит, если тебя голодным оставим, – хитро усмехнулась Сэнежа.

– При чём здесь Теяна? – взвился Кипун.

Сёстры снова захихикали, но ответить ничего не успели. Показался Иняй. Он обвёл площадь усталым взглядом. Все притихли, и старик пошаркал на помост.

– С Вияной всё хорошо будет, – громко крикнул Иняй. – Поправится. Но время ей нужно! И этот обряд она пропустит… – голос старика стих.

– Остальные-то продолжат? – тревожно выкрикнул кто-то из толпы.

– Всё пойдёт своим чередом, – успокоил его Иняй.

Он повёл руками, подзывая к себе разбредшихся участников обряда. Кипун и сёстры шагнули на помост первыми. Пока собирались остальные, Иняй вновь расстелил свой платок на досках. Последним подошёл чужак с Дальних островов. Шесть синих и четыре белых семечка по-прежнему ярко выделялись на оранжевом фоне.

Старик вздохнул и убрал один белый кругляш.

– Оставь, отец. Пусть лежит, – раздался мелодичный голос, и на помост зашла Инесь.

Иняй удивлённо посмотрел на дочь.

– Я возьму, – пояснила она.

Ветер шевелил свисающий с её плеч бело-синий ритуальный плащ. Второй такой же она сунула в руки Кипуну.

– Ты? – растерянно переспросил Иняй.

– Может, вторая попытка будет… счастливее первой, – сказала Инесь. Горькая усмешка искривила её тонкие губы.

– Но… – хотел было что-то возразить Иняй, но осёкся и молча уставился в глаза дочери.

– Ой, что бу-у-уде-е-ет, – шепотом протянула Сэнежа в ухо Кипуну.

Вышло неожиданно громко. Иняй вздрогнул и, стукнув своим посохом по доскам помоста, гаркнул:

– Что суждено, то и будет! В круг! Вставайте в круг!

Ритуал пошёл своим чередом. Вновь зазвучали песни. Послышались голоса, тянущие замысловатый мотив. Сперва робко, затем всё увереннее и громче. Шелест браслетов жреца. Рваный ритм, что Иняй отстукивал посохом по доскам помоста. Притопывания и хлопки. Всё это завораживало, кружило и без того тяжёлую от недосыпа голову Кипуна.

Всё слилось в какой-то пёстрый ком звуков, лиц, запахов, движений. Из этого кома иногда выпадали отдельные фразы, смысл которых пробивался к разуму Кипуна, а затем всё вновь тонуло в неразборчивом шуме.

– …обнять родных, – сказал Иняй.

И Кипун увидел, что к Сэнеже и Алкаже бросились их родители. Мать ничем не отличалась от дочерей, разве что волосы были строго заплетены, да в уголках глаз виднелись лучики тоненьких морщинок. У Кипуна мелькнула мысль, что отец с дедом, наверное, нарушили какие-то обычаи, когда подходили к нему раньше. С другой стороны, если бы это было серьёзным нарушением, Инесь указала бы им на это.

– Давай, Кипун, не посрами! – сказал неизвестно откуда возникший дед, коротко обнял и ласково похлопал по спине. В лицо дохнуло табаком.

Поднялась суета. Люди выкрикивали добрые пожелания. Потом все вместе двинулись к пристани. Толчея усилилась. Деда оттёрли в сторону. Кипуну сперва чудилось, что он всё ещё слышит его голос, потом гул стал таким плотным, что выделить из него что-то конкретное оказалось немыслимо.

Более-менее четко осознавать происходящее Кипун стал уже на плоту. Он сидел, скрестив ноги, на циновках под навесом. Рядом с ним сидел крупный, с одутловатыми чертами лица и чуть оплывшей фигурой парень, Сэнежа, кажется, говорила, что это Литюш. Литюш покачивался из стороны в сторону и безотрывно смотрел на Бажуту. Та сидела у основания треугольной мачты и не обращала внимания на давнего знакомца. Она весело щебетала со вторым молодым человеком, про которого Сэнежа рассказать не успела, а может, просто сказать нечего было.

Кипун вздохнул, где-то в груди наконец-то распустился тугой узел тревоги. До последнего не верилось, что его допустят к обряду. Казалось, что в последний момент Иняй одумается и прогонит его прочь. На несколько лет, пока не подрастёт, а может, и навсегда. Но всё получилось проще, чем думалось.

Солнце клонится к горизонту, а он, Кипун, скользит по водной глади на обрядовом плоту по направлению к самому неуютному острову в их архипелаге. Остров этот стоял особняком и не отличался приветливостью и радушием. Там никто не жил. Даже живности не было, разве что пичуга какая время от времени передохнуть залетала. Камней на нём было больше, чем на родном Угре, а травы вовсе не росло. С питьевой водой тоже было худо. Поговаривали, что небольшой родничок там имеется, но высадившимся на остров не всегда удавалось его найти. Зато там была сальза – небольшая кочка, время от времени извергающая грязь. Из-за неё-то остров и назвали Плюющимся стариком. Не самое приятное место. Туда даже мальчишки предпочитали не соваться. Славы не добудешь, а вот неприятностей огребёшь.

Кипун покрутил головой, стоило присмотреться, в какой компании он проведёт ближайшие пару дней.

У рулевого весла стояли двое крылатых. Широкоплечие, серьёзные, чем-то неуловимо похожие друг на друга, они деловито работали веслом, направляя движение плота. Кипун задумался.

В этот раз в обряде участвует десяток человек. С острова вернётся как минимум четверо крылатых. В прошлые разы наверняка было не меньше. Так отчего они так редко встречаются? Кипун шапочно знал этих двоих, они получали свои крылья даже не в прошлый обряд, а в позапрошлый. Мог припомнить ещё троих. Но разве же не должно их быть больше?

– Это что за дерево такое?

Вопрос, хоть и заданный не ему, а рулевым, прервал размышления Кипуна. Чужак с Дальних островов произносил знакомые слова, но так, что требовалось некоторое время, чтобы понять, что именно он спрашивает. Говорил быстро, не делая пауз, глотая окончания, словно он куда-то страшно спешит, словно от этого жизнь чья-то зависит. Нет. Десять жизней! Не меньше.

Крылатые, однако же, не особо затруднились с пониманием смысла обращенного к ним вопроса. Видно, не впервые с ним беседу вели. Отвечать стали обстоятельно, подробно. Про плавуч, стволы которого лежали в основании плота. Про то, чем это дерево отличается от других и почему в быту его не используют, пускают только на вещи значимые, обрядовые. Чужак слушал внимательно, что-то уточнял, приседал, свешивался, трогал руками.

Кипун заскучал и переключил внимание на остальных пассажиров плота. Рядом сидящий Литюш не вызывал особого желания завести беседу. Уж слишком угрюм. За Литюшем сидели Сэнежа и Алкажа. Сёстры о чём-то шушукались и время от времени стреляли взглядами, то в чужака, то в Литюша, то в Бажуту, а то и в самого Кипуна. Единственными, до кого не достреливало их внимание, были Четай и Наруша, что обжимались на передней палубе, отгороженные от нескромных взглядов прямоугольным парусом, да Инесь, что расположилась за спинами сестёр у самого края плота.

– Эй, малой! – раздался хрипловатый весёлый голос. – Тебе чего дома-то не сиделось?

Кипун не сразу понял, что обращались к нему. Лишь наткнувшись на вопросительный взгляд карих глаз, сообразил, что собеседник Бажуты решил поговорить и с ним.

– Я не малой. Меня Кипун звать.

– Кипун так Кипун. А меня Тужай, – миролюбиво откликнулся кареглазый. – Да ты не обижайся! Я тебя, как никто другой, понимаю. Самому, когда луны в прошлый раз танцевали, четырнадцать лет было. Как удержался и на помост не сиганул, сам не знаю!

– Мне пятнадцать уже, – буркнул Кипун.

– Ну это в корне меняет дело! – рассмеялся Тужай.

Захохотал заливисто, но не обидно, а как-то заразно. К нему вскоре большинство пассажиров плота присоединились. Даже сам Кипун. Безучастными к общему веселью остались только Литюш да милующаяся за парусом парочка.

Глава 3

На остров высадились, когда небо расцветилось розово-сиреневыми закатными красками.

То, что Плюющийся старик не отличается приветливостью, можно было понять по очертаниям его берегов. Они серыми неопрятными стенами, отвесно спускались в море. Ни подняться по таким, ни вниз сойти, ни причалить толком. Небольшой пологий участок, тесно зажатый между скал, был единственным местом на острове, где можно было высадиться. От него ещё предстояло идти.

Задерживаться не стали. Споро выгрузили бочонки с водой, провизию, сундук с ритуальными предметами. Крылатые попрощались с каждым из остающихся. Всех крепко обняли, а девушек ещё и в обе щеки расцеловали.

У Кипуна аж ребра потрескивать начали. В который раз его сегодня стискивают? А силищей-то ни дед, ни отец, ни эти крылатые не обижены.

Распрощались тепло. Алкажа даже всхлипнула пару раз, когда плот отчалил. Вот странная! С родными прощалась – улыбкой сияла, а здесь – глаза на мокром месте.

– Стоит поторопиться, – сказала Инесь. – До ночи ещё многое успеть нужно.

Никто не стал возражать. Быстро и деловито разобрали ношу по силам и отправились к стоянке. До темноты ещё обустроиться нужно было. А темнело не просто быстро – стремительно.

Ноги то вязли в песке, то спотыкались и подворачивались из-за валунов, ям и холмиков. Кипун тихонько радовался, что захватил из дома сандалии. Старенькие, но лёгкие и удобные, они хоть немного оберегали ступни от порезов об острые края камней и ракушек.

На пути то и дело вставали накренившиеся глыбы, их нужно было обходить, а кое-где и петлять меж ними. Остров был невелик, но умело дурил головы гостям, путал их, сбивал с пути. Если бы не Палец – высокий камень, возвышающийся над своими собратьями и видный из любой точки острова, – найти дорогу было бы нереально.

До площадки у подножия Пальца дошли, когда небо стало густо-фиолетовым. Облака не затягивали его так плотно, как прошлой ночью, и в прорехи меж ними за людьми подглядывали Младшая и Средняя небесные сёстры. Время Старшей пока не пришло. Она покажется лишь тогда, когда Младшая из лун почти спрячется за горизонтом. Это на следующую ночь они все выстроятся в ряд и будут дружно наблюдать за обрядом. Помогая рвущимся в небо обрести крылья.

– Кто займётся костром? – спросила Инесь.

– Я бы занялся, да где среди этих камней дров раздобыть? – раздался смешной выговор чужака.

– Об этом уже позаботились, – успокоила его Инесь и рукой повела в сторону Пальца. В густом сумраке у его основания лежала целая поленница. – Дрова приготовлены. Шесты для навеса установлены. Очаг сложен…

– Тогда я готов! – откликнулся чужак и, поставив на землю бочонок, что на плече тащил всю дорогу от берега, стал носить и укладывать дрова в каменное кольцо.

Кипун с интересом наблюдал за его действиями. Справится ли? Чужак справлялся вполне прилично. Либо его так хорошо научили всему за несколько дней, что готовили к обряду, либо, что вероятнее, подходящие навыки у него и без того имелись. Инесь тоже пристально следила за тем, как складывается пирамида из поленьев. Расслабилась и занялась обустройством площадки лишь тогда, когда чужак взял в руки кресало и довольно ловко стал высекать искру. Было очевидно, что делает он это не впервые.

– Эй, не малой! Ты за дело-то браться будешь? Или так, на чужие труды посмотришь? – раздался чуть насмешливый голос Тужая.

Кипун встряхнулся. В сон уже не клонило, но время от времени накатывало какое-то оцепенение, в эти моменты всё вокруг становилось ярким, чётким и плоским, словно картинки в книжке со сказками.

– Пошли, поможешь тент натянуть, – велел Тужай, хлопнув его по плечу.

Кипун двинулся за ним. Затем натягивал ткань на уже приготовленные шесты, вязал крепкие обвязочные узлы. Дед научил давным-давно, и теперь пальцы привычно складывали петли, продевали концы, подтягивали – работали без участия головы.

Навесов было несколько. Парочку натянули Кипун с Тужаем, остальными занялись Литюш и Четай. Сёстры и Бажута стелили одеяла. Наруша помогала Инесь раскладывать необходимое для ритуала вокруг костра.

Наконец огонь в центре площадки занялся как следует. Картинка перед глазами Кипуна сразу стала выпуклой, объёмной. Жёлто-оранжевые сполохи заплясали на лицах повернувшихся к костру людей. Чёрно-синие тени прочертили борозды там, куда свет огня не дотянулся. Кипуну на миг показалось, что все они нацепили страшные маски.

– Готовы? – спросила Инесь.

Все молча натянули снятые было плащи и стали рассаживаться вокруг костра. Инесь села рядом с Кипуном, по другую его руку оказалась Алкажа. Напротив угадывалась Бажута. Разглядеть её было невозможно. Огненные сполохи надёжно скрывали лицо. Кипун угадывал лишь силуэт. Зато сидящие по обе стороны от неё Литюш и Тужай видны были отлично. Пляшущие языки пламени исказили черты их лиц. Заострили носы, подчеркнули заломы между бровей, изогнули губы. Но если Тужай выглядел хитро и задорно, будто задумал какую-то шалость, то Литюш смотрелся зло. Кипун заметил рыжие отблески в его глазах и поёжился, поплотнее укутываясь в плащ.

Инесь откупорила первую из разложенных перед ней бутылей. В ночной тиши звук вынутой пробки прозвучал неожиданно громко. Инесь сделала большой глоток и молча передала бутыль Кипуну. Он последовал её примеру.

Горло перехватило от обжигающей терпкости напитка. Кипун передал бутыль Алкаже, а Инесь уже вкладывала в его руки миску с хрусткими сушёными ломтями куяра. За ними шла следующая бутыль, напиток в которой был почти безвкусный, но после него на языке и губах появлялось какое-то мылкое чуть горьковатое послевкусие. Потом снова миска. На этот раз с хорошо прожаренными ломтями рыбы. Затем в руках оказалась очередная бутыль и очередной глоток чего-то доселе непознанного.

После пятого глотка в голове зашумело.

В какой-то момент вместо мисок и бутылок в руках оказался бубен.

Сердце Кипуна билось не в груди. Оно стучало в висках, в горле, в согнутых кренделем ногах. Кипун понял, что сердце подсказывает нужный ритм, и стал выстукивать его ладонью по мембране. Выходило гулко и тревожно. Рядом точно так же ухали и стучали. У кого-то выходило быстрее, у кого-то размереннее. На противоположной стороне костра звучало что-то рваное, рассыпчатое, с перебоями.

Потом сидящие в кругу люди начали подниматься на ноги и выходить на освещённую оранжевыми всполохами площадку. По одному, по двое… И вот уже все, не исключая и самого Кипуна, прыгают вокруг костра, продолжая остервенело колотить по натянутой коже бубна. Быстрее. Быстрее! Громче! Сердце бухает. Сердце растёт. Вот оно стало таким большим, что заняло всю грудь. Кипун хочет вдохнуть, но не может. Внутри больше нет места для воздуха, там только сердце!

Ноги Кипуна подкосились, и он рухнул на землю. Кто-то осторожно опустился рядом, тронул Кипуна за откинутую в сторону руку и спросил:

– Паренёк, с тобой всё в порядке?

По выговору Кипун догадался, что это чужак с Дальних островов, но ответить не мог.

– Паренёк… Как там тебя? Кипун! – не отставал чужак.

Сердце немного отступило, в груди появилось крохотное местечко для воздуха. И он тотчас же туда устремился. Кипун вдохнул. Прерывистый, хриплый, обжигающий, но это был вдох. За первым последовал второй. Уже легче, привычнее.

– Нормально, – просипел Кипун чужаку. – Я – нормально…

– Ну и отлично, – обрадовался чужак и откинулся на спину. – Староват я стал для подобного…

Чуть отдышавшись, Кипун приподнял тяжёлую голову и осмотрелся. Все беспорядочно рассыпались по площадке вокруг костра. Кто-то сидел, но большинство лежали, шумно дыша и глядя в ночное небо. Эта залитая огнём площадка и эти рассыпавшиеся по ней люди в бело-синих плащах живо напоминали тот самый оранжевый плат, что Иняй совсем недавно стелил на помосте, и лежавшие на нём крашеные семечки куяра.

Пахло дымом и пылью. Кипун повернул голову в сторону костра. Орнамент на каменном огораживающем огонь кольце проступил неожиданно чётко и выпукло. Волны и птицы выделялись угольно-чёрным на сером.

– Отдохнуть, – послышался тихий голос Инесь. – Нам всем нужно отдохнуть…

С этим Кипун был абсолютно согласен. Он попытался сесть. Руки дрожали, голова кружилась. Кипун задумался. Что лучше? Добраться до ближайшего навеса и рухнуть на одно из расстеленных там одеял или заснуть прямо здесь? Кипун мысленно усмехнулся. Вопрос был поставлен неверно. Думать нужно не о том, что лучше, а о том, хватит ли ему сил дойти до навеса.

На противоположной стороне площадки послышался тихий смех. Кипун с завистью увидел, как двое легко поднялись на ноги и, чуть пошатываясь, скрылись за ближайшим валуном. Это были Четай и Наруша. Более того, Четай не просто шагал, а по пути смог наклониться и прихватить одно из одеял.

Кипун покачал головой. Нет! Он вставать на ноги не будет. Мир плыл и качался. Краем глаза Кипун увидел сестёр. Алкажа и Сенежа ползли на четвереньках к ближайшему к ним навесу. Ползли медленно, часто останавливаясь.

Кипун решил, что это отличная идея. Доползти сил у него хватит. Наверное.

– Отпусти! – зло зашипел кто-то поодаль.

Кипун резко обернулся. Дёргать головой не следовало. Мир закружился с удвоенной скоростью.

– Отпусти, Литюш, – шипение продолжалось.

Кипун узнал Бажуту.

Литюш и Бажута стояли возле Пальца, держась за руки. Бажута покачивалась. Литюш стоял увереннее. Ноги его были широко расставлены. Он махнул свободной рукой куда-то за пределы круга и потянул туда Бажуту. Может быть, он даже что-то сказал, но Кипун не расслышал. Бажута попыталась вытянуть свою ладонь из его захвата, а второй рукой ухватилась за опорный шест от ближайшего навеса. Шест качнулся. Навес пошёл волнами.

– Эй, полегче, – выкрикнул Тужай. – Мы с малым этот навес ставили не для того, чтобы его так быстро повалили.

Кипун хотел привычно поправить, что он не малой, но вовремя понял, что сейчас это будет не к месту.

Литюш перестал дёргать Бажуту, но руку не разжал.

– Отпусти, – вновь шепнула она, на этот раз не зло, а как-то устало и безнадёжно.

– Эй ты, – продолжил Тужай, пошатываясь подходя к Литюшу. – Слышишь, что девушка говорит? Отпусти её. Она к тебе не пойдёт.

Литюш дёрнулся и растерянно спросил:

– Не пойдёт?

– Не пойдёт, – подтвердил Тужай.

– Ох, староват я стал для подобного, – вздохнул рядом с Кипуном чужак и тяжело поднялся на ноги. – Староват…

– А к кому пойдёт? – продолжал задавать вопросы Литюш. – К тебе, что ли?

– Отпусти, Литюш, пожалуйста, – взмолилась Бажута.

– К нему пойдёшь, да? – захрипел Литюш, приблизив своё лицо к лицу девушки. – К нему? Ты же его не знаешь совсем! Ты же его три дня всего видишь. А я же за тобой с малых лет! Мы же друг о друге всё знаем… Все страхи! Все тайны!

– Отпусти, – Бажута начала всхлипывать, колени её подкашивались, но она продолжала стоять. То ли из-за того, что её держал Литюш, то ли из-за того, что сама она опиралась на шест.

– Отпусти, – в голосе Тужая появились угрожающие нотки. – Она с ног валится. Ей поспать надо.

– Нам всем поспать надо, – подтвердил подошедший к ним чужак и положил руку на плечо Литюша. – Все устали.

Литюш обернулся к новому собеседнику.

– Устали? – удивился он.

– Конечно, – серьёзно подтвердил чужак. – И я устал, и он, – кивок в сторону Тужая, – и ты… И Бажута твоя устала. Отпусти её, парень.

– Моя?

– Ну ты же сам говорил, что вы с детства знаетесь, значит, она как минимум твоя подруга детства, – пояснил чужак.

– Подруга… Моя! А она к нему! – выкрикнул Литюш и ещё крепче прижал к себе руку Бажуты.

Бажута тихонько заплакала. Тужай сжал кулаки и шагнул к Литюшу.

– Ой, что бу-у-уде-е-ет, – прошептала одна из сестёр из-под навеса, до которого ей всё-таки удалось доползти. Вторая на неё шикнула.

– Не к нему! – веско сказал чужак, жестом останавливая Тужая. – А от тебя. От всех! Она спать пойдёт. Одна.

– Одна? – не поверил Литюш.

– Одна, – подтвердила всхлипывающая Бажута. – Отпусти, мне больно.

Литюш медленно выпустил девушку. Бажута прижала освободившуюся руку к груди.

– Одна, – повторила она и пошатываясь двинулась под прижатый к Пальцу навес. Туда, где в густой тени были аккуратно сложены запасы дров и было расстелено одно из одеял.

– И мы пойдём, – предложил чужак, не убирая руку с плеча Литюша.

Литюш кивнул и сделал шаг вслед за Бажутой. Тужай напрягся. Чужак обменялся с ним быстрыми взглядами и едва заметно качнул головой.

– Мы не туда пойдём, мы рядом ляжем, – предложил чужак и махнул рукой в сторону соседнего навеса.

Литюш покачался немного, раздумывая, затем сказал:

– Хорошо, – и двинулся в ту сторону, куда указывал чужак.

Когда Литюш, бурча что-то неразборчивое, улёгся на одеяло, все выдохнули. Тужай нагнулся, вытащил из-под того навеса, в тень которого ушла Бажута, свободное одеяло и расположился под открытым небом. Чужак устроился неподалёку.

Кипун потряс головой, отгоняя слабость, и пополз к ближайшему навесу. Прошла целая вечность, прежде чем он без сил рухнул на одеяло. Стихли всхлипывания Бажуты. То с одной стороны, то с другой доносились похрапывания. На соседнем одеяле, свернувшись калачиком, мирно посапывала Инесь. Из-за валуна, за который ушли Четай и Наруша, доносился тихий смех, ахи и нежный шёпот. Потом стихли и они, и Кипун провалился в чёрную яму сна.

Сперва Кипуну снился дом. Дом был не такой, каким Кипун его знал. Он был больше, светлее. И из окна не было видно моря, развешанных на просушку сетей. За окном была ярмарочная площадь. Шумная, весёлая, кипучая. На родном Угре никогда не бывало ярмарок, но Кипун почему-то был уверен, что этот большой дом – его. А может, этот дом и не был таким уж большим, а просто Кипун во сне был ещё маленьким.

Конечно! Так и было! Вот мамины колени, прямо перед носом. Мамины колени обтянуты красивой голубой юбкой в пестренький цветочек. А это – папины. На них чёрные штаны. Папины штаны Кипуну нравятся меньше, чем мамина юбка. Та мягче и красивее.

Кипун из сна, семеня маленькими ножками, шёл вдоль лавки, на которой сидели взрослые. Время от времени он терял равновесие, и кто-то из родных его поддерживал. Кипун выравнивался и старательно шагал дальше.

Эти узловатые колени с заплаткой на штанах – дедовы. Штаны у деда тоже не слишком красивые, зато заплатка интересная. В полосочку. Кипун несколько раз ковырнул заплатку пальчиком и шагнул дальше.

А это чьи?

В ярко-синих штанах. Ладонь на них лежит широкая, мозолистая. Почти как у папы. Ну, может, лишь самую малость уже. Ладонь поднимается с колена и перелетает на голову Кипуна, гладит его по вихрам. Кипуну нравится.

– На-ко, племяш, смотри, что у меня для тебя есть! – раздаётся задорный молодой голос.

Откуда-то появляется вторая рука. Точно такая же, как та, что гладит Кипуна по голове. Только в этой новой руке зажата палочка с янтарной рыбкой на ней.

– На-ко, попробуй! – предлагает голос.

Кипун хватает рыбку ручонкой. Пальцы тут же слипаются. От неожиданности Кипун начинает громко плакать.

– Чего ты? Чего? Вот дурашка! – растерянно говорит тот же голос.

– Дым, ты чего к дитю привязался! – гремит голос мамы. – Маленький он ещё леденцы сосать. Своих заведи и суй чего хочешь.

– А и заведу! – гремит в ответ.

– Неужто сговорились? – удивляется мать.

– С острова вернёмся и сразу свадьбу сыграем!

Взрослые говорят о своём. О непонятном. На Кипуна уже никто не смотрит. Он суёт в рот липкий палец. Тот оказывается очень вкусным. Кипун, чмокая, пытается засунуть в рот всю пятерню. Взрослые заходятся хохотом.

Перед глазами Кипуна крутится мамина пёстрая юбка. Хохот постепенно отдаляется. Становится всё тише, пока вовсе не смолкает.

А Кипун оказывается не в доме, а на пристани. Народу здесь много. Но никто не веселится, не пляшет. Все стоят молча. Кипуну делается страшно.

– Нет! Нет! Ды-ы-ым! Нет! – истошно кричит какая-то женщина.

Кипун не может понять, мать ли это.

Потом стало видеться вовсе странное.

Люди исчезли. Вместо них появилась чайка.

– Нет! Нет! – кричала уже она и била крыльями по лицу.

Кипун во сне резко вырос. Он уже не на пристани, а на пустынном пляже. Стоит, утопая в песке по щиколотку. На песке молча дёргается мелкая рыбёшка, и Кипуну кажется, что он задыхается вместе с ней. На рыбёшку опускается оранжевый плат Иняя, рыбёшка всё продолжает изгибаться, и семена куяра, выкрашенные в белый и синий цвета, подрагивают и подпрыгивают на нём, пока не начинают крошиться и рассыпаться в пыль.

Кипун открыл глаза. Пыль висела в воздухе. Лезла в глаза и нос. Скрипела на зубах. Небо было жемчужно-серым. Земля дрожала.

Кипун попытался сесть, опираясь на руки. Но земля дрожала всё сильнее. Руки подогнулись в локтях, и Кипун едва не клюнул носом землю.

Рядом раздался голос Инесь:

– Что присхо…

Договорить она не успела. Послышались громкий треск и скрежет, и Палец медленно и величаво рухнул на стоянку. Кипун сперва увидел падение исполина, а лишь потом услышал грохот. Тело дёрнулось, сворачиваясь в клубок, пряча лицо от разлетающихся камней. Но медленно, слишком медленно. Щеку и плечо обожгло.

Один из шестов вырвало, второй сломался. Навес откинуло в сторону.

Из-за валуна, за который ночью ушли Четай и Наруша, донёсся истошный визг. Кипун поднял голову. Пыль медленно оседала на землю и там смешивалась с кровью, набежавшей из рассечённой щеки.

И в этот момент снова грохнуло. На этот раз далеко. На другой стороне острова. Там, где была сальза. В воздухе резко запахло тухлыми яйцами. Рот тотчас же наполнился кислой и вязкой слюной. Кипун в очередной раз попытался встать, и снова неудачно. Земля вновь задрожала. Стало неожиданно темно. Половину неба закрыл фонтан грязи. Жирные серо-рыжие плюхи долетели до Кипуна и хлюпнулись возле самого его носа. Вонь стала вовсе нестерпимой. Тошнота подкатила к горлу.

Фонтан иссяк так же внезапно, как и начался. Остров будто рявкнул на незваных гостей, выплюнул всё недовольство, копившееся внутри годами, а затем повернулся на другой бок и заснул. Плюющийся старик славился своим крутым нравом, но к подобному повороту Кипун готов не был.

Послышались причитания и плач сестёр. Кипун наконец-то сел и огляделся вокруг. Пыль, осколки камней, рухнувший поперёк площадки Палец. Круг костровища, неведомо как оставшийся целым. Палец упал в шаге от него. Наполовину сорванное полотнище навеса пузырилось и шло волнами. Кипун повернул голову. Рядом с ним, буквально у его ног, раскинув руки в стороны, лежала Инесь. Разметавшиеся серые от пыли волосы. Бледное немного удивлённое лицо. Закрытые глаза. И тёмно-бордовое, почти чёрное от смешавшейся с грязью крови пятно раны на виске.

Глава 4

Кипун опустился на колени рядом с Инесь. Тронул за руку. Откинул с лица волосы. Вблизи рана на виске выглядела ещё серьёзнее.

– Жива? – хрипло спросил невесть откуда появившийся чужак с Дальних островов.

– Вроде, – также хрипло ответил Кипун. – Дышит…

– Это хорошо, что дышит, – протянул чужак, опускаясь на корточки рядом с Кипуном.

Он прислонил пальцы к шее Инесь, закрыл глаза и к чему-то прислушался. Кипун смотрел на его сосредоточенное лицо и думал, что стоило узнать его имя. Называть и дальше его, пусть и мысленно, чужаком показалось неправильным. Он начал:

– Как?..

– Пульс хороший, – прервал его чужак. – Нужно ждать, сделать тут что-то большее я вряд ли сумею. Разве что устроить поудобнее да рану осторожно промыть…

Пульс? Это он про стук сердца? Кипун скривился. Вот только решишь, что человек свой, как он тут же напомнит, что не совсем. И, словно подтверждая эту мысль, чужак поднялся, взял Кипуна за подбородок, чуть наклонил ему голову, осмотрел порез на его щеке и добавил:

– Тебе тоже рану обработать следует.

Кипун мотнул головой, выдергивая подбородок из чужих рук, и поморщился от резкой боли в плече.

Чужак заметил его гримасу и добавил:

– Обе раны.

– Пустяки, зарастёт как на собаке, – отмахнулся Кипун. Спрашивать у чужака имя расхотелось.

Тот открыл рот, явно собираясь возразить, но не успел.

– Жива? – на этот раз вопрос задали подошедшие сёстры.

– Жива, – подтвердил чужак. – Но лучше её пока никуда не таскать, вообще меньше двигать. И рану промыть следует… Всем и все раны промыть, – строго добавил он, кивая на Кипуна и разглядывая сестёр.

Лица Алкажи и Сэнежи исчертили мелкие царапины. Сэнежа была без плаща. Царапины покрывали и её руки.

– Для начала воды бы найти, – тихо произнесла Алкажа.

Кипун стал озираться. В том месте, где совсем недавно стояли бочонки с водой, высилась груда камней.

– Нужно разобрать, вдруг хоть что-то уцелело, – сам не веря в то, что предлагает, сказал Кипун.

– Разберём, – согласился чужак. – В конце концов, для обработки ран и морской воды принести можно. Прокипятить вот только…

– Для начала разберём, – кивнула Сенежа.

– Без посуды и не принесёшь, и не прокипятишь, – добавила Алкажа.

Кипун хотел сказать, что для него ничего и никуда нести, а уж тем более кипятить не нужно. Он сам до моря сбегает. В нём и обмоется, и царапины промоет. Сколько он ссадин в детстве так лечил, и не вспомнить!

– Помогите! – крик донёсся с другой стороны лежащего Пальца. Судя по всему, кричал Четай.

Все дёрнулись.

– Побудьте с ней! Если начнётся рвота, не дайте захлебнуться, – велел чужак, а сам ринулся на другую сторону площадки, которую рухнувший камень поделил на две неравные части.

Кипун решил, что обращался чужак к сёстрам, поэтому сам останавливаться не стал. Пришло время взглянуть на то, что творится по другую сторону Пальца. Он только у вершины раза в полтора был выше человеческого роста, а у основания и того больше. И хотя длина его раз в десять превосходила ширину, обойти его было проще, чем пытаться перелезть через округлые гладкие бока. Кипун рванул на повторившийся зов и успел первым.

Четай стоял и, сложив руки рупором, взывал о помощи. У его ног сидела Наруша. Она устроила себе на колени голову Тужая и тихонько плакала, поглаживая его по волосам. Лицо Тужая было белым и потным.

– Да не надрывайся ты так, – бурчал он на Четая. – Я в порядке. Почти…

– Что случи… – начал спрашивать чужак, не намного отставший от Кипуна, затем осёкся и после небольшой заминки выдал какую-то фразу, дословный смысл которой Кипун не понял, но общий посыл уловил. И был с этим посылом согласен. Абсолютно.

Тужай лежал на спине. Голова на коленях у Наруши. Ладони прижаты к животу, чуть ниже рёбер. Одна нога согнута, а вторая… А вторая скрывалась под каменной тушей Пальца.

– Всё не так плохо, – искривил губы в усмешке Тужай. – Я даже ею могу немного шевелить…

Он чуть нахмурился и закусил верхнюю губу. Кипун заметил, как под тканью штанов напряглись мышцы на бедре уходящей под камень ноги.

– Или ты думаешь, что шевелишь ею, – со вздохом ответил чужак.

Он присел рядом с Тужаем.

– С животом что?

– Камнем прилетело, – ответил тот и задрал рубаху. Там, чуть правее солнечного сплетения, чернел синяк.

– Рёбра целы? – спросил чужак.

– Да вроде целы.

Тужай пожал плечами, что лёжа выглядело довольно странно.

Чужак аккуратно стал ощупывать его живот.

– Надеюсь, обойдёмся без внутриполостных кровотечений, – буркнул он и переместился ближе к придавленной ноге. – Это можно и убрать, – сказал он и стал аккуратно отбрасывать мелкие камни, насыпавшиеся сверху.

Кипун опустился на корточки рядом и стал молча помогать. Четай сел поближе к Наруше и обнял её за плечи.

– Сами-то как? – спросил их чужак, не прекращая освобождать ногу.

– Мы в порядке, – ответил Четай.

– Испугались просто, – добавила Наруша.

– Это хорошо, это правильно, – непонятно кому из них ответил чужак и затем тихонько добавил: – Пациентов мне, неучу, на сегодня хватит. Эх, приятеля бы моего сюда…

Когда они отбросили от ноги Тужая всё, что можно было отбросить, оказалось, что нет никакого месива из раздробленных костей и мышц, никаких луж крови, ничего из того, что уже успело представиться Кипуну вначале.

– Да ты счастливчик, – проговорил чужак, разглядывая застрявшую ногу.

Во-первых, нога лежала аккурат в какой-то выемке на площадке. А во-вторых, на Пальце в этом же самом месте находилась какая-то выщербина, а между ними зияла довольно широкая щель. Тужай попал не между молотом и наковальней, Плюющийся старик просто защёлкнул на его ноге кандалы.

Щель была довольно широкой вначале и постепенно сужалась в глубине. Кипун попытался заглянуть туда, но едва удержался, чтобы не вскрикнуть от ужаса и не отшатнуться. Ему на мгновение показалось, что там во тьме сидит чудовище, держит в зубах ногу Тужая и ждёт не дождётся новых жертв. Щель тотчас же стала походить на растянутый в глумливой ухмылке рот. И в этой ухмылке при желании можно было зажать ногу не только Тужая, но и обе ноги Кипуна и даже ноги чужака с Дальних островов, приди им в голову идея усесться рядком. Так что Тужай должен был чувствовать себя вполне вольготно.

Он действительно мог пошевелить ногой, покачать из стороны в сторону, даже повернуть слегка.

– Вытащить не можешь? – спросил чужак.

– Не-а, – ответил Тужай. – Ступню не пускает.

Чужак лёг на землю и протиснул в щель руку. Кипун вздрогнул и зажмурился. Он туда совать ничего не собирался!

Нос чужака был прижат к камню, голова и плечо лежали на ноге Тужая.

– Ты меня додавить решил? – со смешком уточнил Тужай.

– Чш! Не отвлекай! – шикнул на него чужак.

– Что там? – не выдержал Кипун.

Казалось, что Плюющийся старик просто затаился, сейчас заманит в ловушку побольше людей и захлопнет её окончательно.

– До середины голени ничего серьёзного не прощупывается, – ответил чужак. – А дальше не получается…

В этот момент где-то неподалёку застучали, запрыгали потревоженные камни. Чужак резко, обдираясь и царапаясь, выдернул руку и на четвереньках отскочил подальше от камня.

– Вы тут? – раздался голос Литюша.

Он только что обошёл Палец со стороны основания. Это под его шагами шуршали и постукивали камешки. Литюш выглядел сонным и ещё более опухшим, чем вчера.

– Я себе ладонь распорол, – пожаловался он, демонстрируя всем рваную рану на руке. – Что это вообще было?

– Что было, мы сами пока не поняли, – отозвался чужак. – А рану тебе промыть нужно. Только мы пока воду не нашли…

– Сальза проснулась, – перебил его Тужай. – Видел, какой фонтан грязи был?

– А трясло отчего? – недоуменно продолжил расспросы Литюш. – Старик часто плюётся… но он раньше не дрожал никогда.

– Дрожал, – тихо пискнула Наруша, увидела, что внимание всех обращено на неё, и смутившись пояснила: – Мне бабушка сказывала. Остров этот потряхивает иногда. На её памяти дважды трясло. Это третий будет.

– Такая редкость! Как нам повезло! – сквозь зубы восхитился Тужай.

– А ты чего тут? – обратил на него не вполне сфокусированный взгляд Литюш.

– Да вот, сижу, отдыхаю, – буркнул Тужай.

– А, – понятливо протянул Литюш, не замечая сарказма, затем оглядел всех собравшихся и спросил: – А Бажута где?

Кипуна прошиб холодный пот. В памяти возникла ночная картина, где Бажута скрывается под навесом. Угол этого навеса, сейчас грязный и еле различимый, виднелся из-под упавшего каменного столба всего в нескольких шагах от Кипуна, возле Литюша.

– Бажута… – едва ли не простонал Тужай, глядя туда же, куда и Кипун.

Ухмылка зажавшего его ногу чудища тотчас же стала сытой.

– Да, Бажута. Где она? – не унимался Литюш.

– Если она не ушла никуда ночью, – тихо начал чужак, – то, боюсь, что Бажута там.

Он указал на основание Пальца.

– На той стороне её нет, – мотнул головой Литюш. – Я только что оттуда.

– Не за камнем, – мягко сказал чужак и указал на пыльный кусок ткани у его ног.

За спиной Кипуна испуганно ахнула Наруша. Четай тотчас же шикнул на неё и зашептал что-то успокоительное. Литюш непонимающе уставился на навес. Постоял, подумал. Сел на корточки и зачем-то подёргал ткань, пытаясь то ли оторвать край, то ли вытащить навес целиком из-под Пальца. Ни одно, ни второе ему не удалось.

– Бажута там? – хрипло спросил он, уставившись туда, где ткань скрывалась под тушей камня.

– Вероятнее всего, – подтвердил чужак. – Мы, конечно, осмотрим здесь всё. Может, она вставала… Отходила куда…

– Бажута там… Там? Там! – покачиваясь из стороны в сторону, стал повторять Литюш.

– Вот вы где! – раздался за спинами голос Сэнежи. – Все собрались? Там Инесь стонать начала. Алкажа с ней осталась. Нужно уже делать что-то, а не разговоры разговаривать. Воду искать. Огонь разводить. А где Бажута? – Сэнежа тараторила быстро, без пауз.

– Бажута? – проревел вскочивший на ноги Литюш. – Там! Там Бажута!

Он стукнул кулаком по камню, затем бросился к Сэнеже. Оттолкнул Кипуна, перепрыгнул через Тужая и вцепился ей в плечи.

– Ты здесь, а она там! – кричал он, тряся её из всех сил. – Ты здесь! Зачем ты? Почему она? Она там!

Голова Сэнежи болталась вперёд-назад. Казалось, ещё чуть-чуть и она отделится от тела и полетит далеко-далеко.

– Остановись, она не виновата ни в чём, – сказал чужак, крепко хватая Литюша за локти.

Тот замер. Разжал руки. Медленно повернул голову к чужаку.

– Не виновата? – прошептал он. – Не виновата. Она не виновата. Это ты виноват! Ты не пустил Бажуту со мной! Если бы она пошла со мной, её бы там не было! Вы все виноваты… Вы… Все! Это вы! Вы её убили!

Взгляд его сделался совсем безумным. Он перебегал с одного на другого, не задерживаясь ни на ком даже на мгновение.

Сэнежа, всхлипывая, отступила и осела на землю. К ней тотчас же бросилась Наруша и стала утешать. Четай встал рядом.

– Убийцы! Вы убийцы, – шептал Литюш. – Вы все убийцы.

– Успокойся. Не делай глупостей, – сказал чужак и медленно отпустил локти Литюша.

Литюш запрокинул голову и зашёлся в безумном хохоте:

– Успокойся! Успокойся! – всхлипывал он, затем развернулся и спотыкаясь побежал с разрушенной площадки, за валуны.

Кипун с сомнением смотрел ему вслед.

– Ему нужно побыть одному, – не слишком уверенно сказал чужак, затем вздохнул и, повернувшись к Сэнеже, спросил: – Ты что-то говорила про Инесь? Она пришла в себя?

– Нет, – тихо ответила та. – Она просто стонет.

– Инесь ранена? – спросил Тужай.

– Да. Ей достался довольно сильный удар по голове, – подтвердил чужак.

Наруша тихонько заплакала.

– Эй, мелкая, – невесело усмехнулся Тужай, – ты-то чего слёзы льёшь? Вы с ненаглядным твоим целы, невредимы! Любите друг друга. Вон, даже Плюющийся старик проникся. Не разлучил вас. Вам день подождать, ночью ты Четаю крылья подаришь, а утром за нами со Срединного придут. Так что не плачь. У сестёр вон всё тоже ладно получается. Эй, Сэнежа! – он продолжал натужно зубоскалить. – А ты чего нос повесила? Не передумала ещё крылья-то брать? Ты смотри! Если сомнения какие, так ещё не поздно передумать и из рвущихся в дарующие перейти. А? Смотри, сколько нас здесь! Все как на подбор, один лучше другого! Ты не гляди, что у этого на роже морщины уже проклюнулись да голова в шрамах, зато у него сердце доброе да и силы не занимать, – Тужай кивнул в сторону чужака, затем ткнул себя в грудь. – Или вот ко мне присмотрись. Я ого-го какой! Ногу мне, правда, скорее всего, отпилят, но крылатым ноги не нужны! Ну, не передумала?

Сэнежа фыркнула и задрала нос.

– А его чего же не расхваливаешь? – спросила она и кивком показала на Кипуна.

– Его? – переспросил Тужай и, хохотнув, пояснил: – А чего его нахваливать? Вы про него лучше меня знаете… Да и не к спеху ему. Он и следующего танца лун легко подождать может. Это нас возраст поджимает… У меня ещё куда ни шло… Пара бескрылых лет ещё есть. А у него всё! – Тужай вновь указал на чужака. – Последние, считай, дни отгуливает. Не радостно, а? Да и ко мне, безногому да бескрылому, жизнь не особо весёлой стороной поворачивается… А слёзы вы льёте!

Наруша стыдливо всхлипнула, уткнувшись в плечо Четая. Сэнежа поджала губы и распрямила плечи.

– Я не лью, – буркнула она. – Некогда лить. Дело делать пора. Воду искать… Припасы остальные.

– Воду – это хорошо, – одобрил Тужай. – Воду – это правильно. Пить страсть как хочется. После ночных плясок в горле дерёт, словно туда морского песка сыпанули! Меня в деле утоления жажды только одно пугает…

Он выразительно провёл рукой по пузу.

– Что, живот болеть начал? – подхватился чужак. – Тот удар сказывается?

Все остальные тоже обеспокоились и стали тревожно переглядываться.

– Да не! – отмахнулся Тужай. – Синяк как синяк! Меня больше беспокоит, что вот нагрянет время отойти по нужде, а куда я отойду-то? И как?

– Тьфу на тебя! – в сердцах сказала Сэнежа. – Тогда и ты делом займись, пока мы припасы ищем!

– Это каким делом? – подозрительно уточнил Тужай.

– Ямку себе выкопай! – фыркнула Сэнежа.

Всем, даже Тужаю, отчего-то эти слова показались жутко смешными. Смех грянул громкий. Закончилось веселье также внезапно и быстро, как и началось. Кипуну стало неловко, как будто его поймали на том, что он из чужой плетюги рыбу таскает. Остальные тоже стыдливо отводили глаза.

За дело взялись дружно, хотя по первости и бестолково. Пытались сдвинуть Палец, раскачать его. Хотели освободить ногу Тужая, да и с участью Бажуты определиться нужно было. Пока оставался крохотный шанс, что она жива, все цеплялись за эту призрачную надежду. Но Палец лежал спокойно и недивижимо, ему плевать было на ту суету, что люди развели вокруг него. Щель, в которой застряла нога Тужая, всё больше напоминала Кипуну насмешку.

Чужак время от времени отлучался посмотреть, как там Инесь, проверить самочувствие Тужая, да и остальных держал под присмотром. Четай и Наруша аккуратно разобрали камни в том месте, где лежали припасы. Им удалось найти немного воды, мешок с высушенными ломтиками куяра и три пустые бутыли. Бутыли были целые. Из одной, правда, разило брагой. Но это было лучше, чем ничего.

Сёстры собрали все уцелевшие одеяла, плащи, треснувший, но вполне уцелевший сундук с ритуальными инструментами. Как смогли, привели их в порядок. Один из плащей, что был почище, пустили на повязки для Инесь. Устроили её со всей возможной осторожностью. В себя она так и не пришла, лишь постанывала время от времени.

Сам Кипун работал у основания упавшего Пальца. Там, где были сложены дрова, там, где ночевала Бажута. Он то и дело натыкался взглядом на торчащий из-под Пальца навес. Ему всё время казалось, что он видит то подрагивающую руку Бажуты, то шевелящуюся на ветру прядь волос. Каждый раз это оказывалось игрой теней. К вони, что так и стояла в воздухе после плевка сальзы, он принюхался, но дышалось тяжело, да и слова Тужая легкости не добавляли. В голове то и дело крутились обрывки фраз: «…нас возраст поджимает… Последние дни… безногому, да бескрылому…»

Уцелевших дров оказалось не так уж и мало. Кипун бережно собирал каждую щепку, относил на ту сторону Пальца, поближе к очагу.

Небо сперва перелиняло из серого в мутно-розовое, а затем и в грязно-синее. Солнце хоть и держалось ещё невысоко, у самого горизонта, но уже заметно припекало.

– Всё же нужно найти родник, – сказал чужак, когда все сделали по глотку. – Этого, – он указал на быстро убывающие запасы, – надолго не хватит. Да и раны промыть следует.

– Мы же уже!.. – возмутился Кипун.

– Мы их не промыли, мы грязь вокруг обтёрли, – сказал чужак и тихо добавил в сторону: – Хорошо, если не втёрли.

– Да, вода не помешает, – поддержала его Наруша. – И поторопиться нужно. Нам ещё следующую часть обряда проводить, когда солнце в зенит поднимется…

– Вы всерьёз всё это продолжать думаете? – возмутился чужак. – После всего, что случилось?

Чужак – он чужак и есть! Кипун едва удержался, чтобы не сплюнуть. Хотел было ответить, но Четай опередил, спросил хмуро:

– А ты бы хотел, чтобы всё, что случилось, случилось зря?

– Я бы хотел подать сигнал и чтобы к нам пришла помощь, – резко ответил чужак. – Помощь и Инесь требуется, и Тужая без инструментов не освободить…

– Сигнал подать нужно… – начала подошедшая Алкажа и умолкла, потупив взгляд. Она единственная куталась в плащ, словно ей было зябко. Или боязно.

– Вот только раньше завтрашнего утра на остров всё равно никто не сунется, – вместо неё закончил Тужай.

Глава 5

Больше вопрос о возвращении никто не поднимал. Даже чужак.

Тужай наскрёб пыли, разровнял её и нацарапал примерную схему острова.

– Вот сюда сходить нужно, – отметил он место, где в последний раз источник выходил на поверхность.

– А мне бабушка говорила, что его два раза подряд на одном и том же месте никто не видел, – тихо сказала Наруша, выглянув из-за плеча Четая.

Кипуну стало интересно, а эти двое хоть что-то порознь делают? Они всё время обменивались прикосновениями, взглядами, словами, а иногда казалось, что и мыслями.

– Ну раз бабушка так сказала, то значит, в это место можно не ходить, – раздражённо пожал плечами Тужай. – Придётся вам обойти все другие.

– Все не нужно, – сказал Четай и потыкал пальцем в пыль. Тёмные круглые отпечатки рассыпались по плану. – Вот здесь он обычно мелькает.

– Отлично. Разделимся на команды, – сказал чужак. – Сэнежа в лагере останется, за Инесь и Тужаем присмотрит. Я пройдусь здесь, сюда сходят Четай и Наруша, как самые в этом деле знающие, а Кипун и Алкажа возьмут на себя эту часть, – он взмахнул рукой, деля изображение острова на неравные куски. – На источник вы вряд ли наткнётесь, всего пара мест, зато к морю выход удобный. Царапины свои промоете и сигнал какой для Срединного подадите.

– Сигнал? – насупившись, спросил Кипун. – Зачем сигнал? Не придут же пока. Да и дрова тратить…

Древесину не хотелось ни тратить, ни тащить.

– Сигнал нужен, – упрямствовал чужак. – Пусть не сегодня, пусть они завтра придут, но зато уже готовы будут. Лекарств захватят, инструменты… Не дураки, догадаются.

– А инструменты зачем? – спросил Кипун.

– Мне ногу пилить, – невесело хохотнул Тужай.

– Может, и ногу, – серьёзно подтвердил чужак. – Но для начала с камнем что-то сделать попробуем.

– Умеешь ты утешать и подбадривать, – хмыкнул Тужай и, заложив руки под голову, уставился в блёклое небо.

Мешкать не стали. Разобрали пустые бутыли и разошлись. Первыми скрылись Четай и Наруша, следом ушёл чужак. Кипун тоже бы уже давно ушёл, но пришлось ждать, пока распрощаются сёстры. Те обнимались, шептали что-то друг другу, быстро, горячечно, делали пару шагов, чтобы разойтись, и вновь сходились.

– Да вы словно навсегда прощаетесь! – не выдержал Кипун. – Торопиться же нужно. Солнце высоко!

– Иду! – спохватилась Алкажа.

Она улыбнулась сестре, суетливо развернулась и сделала шаг за Кипуном. Оступилась тотчас же. Охнула.

Сэнежа бросилась к ней.

– Ну чего там? – недовольно спросил Кипун. Похоже, остальные уже с водой вернутся, а они от лагеря так и не отойдут.

– Нога, – жалко улыбнулась Алкажа. – Подвернула.

Кипун закатил глаза.

– Вот что! – воскликнул он. – Оставайтесь-ка вы обе в лагере, а я быстренько по острову пробегусь и обратно.

– Шустрый какой, – зашипела на него Сэнежа. – Пробежится он! Куда ты один? Вместе сходим. Ты тут одна справишься? – уже ласково спросила она у сестры.

– Конечно, – бледно улыбнулась та. – Нога почти и не болит. По камням с такой не попрыгаешь, но по лагерю-то я запросто… Справлюсь!

Сэнежа еще пару мгновений вглядывалась в лицо сестры, затем решительно кивнула и повернулась к Кипуну.

– Идём! – сказала она.

– Стойте, – воскликнула Алкажа.

Кипун сплюнул себе под ноги.

– Плащ, – быстро заговорила Алкажа, дёргая завязки. – Возьмите плащ! Его как флаг на берегу можно… Сигнальный.

Алкажа справилась с завязками, смяла плащ и сунула бело-синий ком сестре.

– Молодец, – искренне похвалил Кипун Алкажу. – Идея что надо! Теперь-то можем идти?

– Идём, чего стоишь-то? – отозвалась Сэнежа и легко заскакала между камней. – Полдень уж скоро!

Кипун бросился следом. Это вообще нормально? Они тут два часа распрощаться не могут, ноги подворачивают, местами меняются, а виноват в промедлении он, Кипун!

Через несколько шагов он не выдержал, оглянулся. Алкажа с тревогой смотрела им вслед. Маленькая, потерянная. Она обнимала себя за плечи, словно мёрзла без плаща. Ещё вчера круглое румяное лицо осунулось. На нём остались одни глаза. Ярко-голубые, огромные то ли из-за стоящих в них слёз, то ли из-за игры света.

– Мы быстро! – крикнул ей Кипун и бросился за Сэнежей.

До берега и правда добрались быстро. Быстрее, чем вчера от него шли. В те места, что им на плане показывали, заглянуть заглянули, но безрезультатно. Везде было пыльно и сухо. Но не у моря. Мелкие солёные брызги висели в воздухе.

Волны были выше, чем вчера. Они набрасывались на берег, пенясь и рыча. Море каждый раз откусывало кусок суши. Что будет здесь твориться ночью во время танца трёх лун, Кипун боялся даже представить.

Он, не останавливаясь, привычно скинул с себя одежду на гальку и с разбегу плюхнулся в воду. Тело обожгло, словно он не в воду окунулся, а в огонь нырнул. Особенно сильно горели щека и рассечённое плечо. Но и ободранным коленям, сбитым локтям тоже досталось. Ранок, царапин и ссадин оказалось больше, чем думалось Кипуну до сей поры, и теперь все они дружно давали о себе знать.

Неподалёку послышался плеск. И тотчас же раздались визг и оханье Сэнежи:

– Мамочка! – тоненько выкрикивала она, поднимаясь из воды и снова ныряя с головой. – Мамочка родная! Будто кожи и нету!

Кипун и сам бы поохал, щёку даже не жгло – дёргало нещадно, но рядом с Сэнежой терпел.

– Нужно в бутыль воды набрать, – вместо оханья сказал он. – Питьевой не достали, так морской возьмём… Море – лучший лекарь. У меня с детства все ранки враз затягивало.

– А то мы не у моря росли! – отфыркнулась Сэнежа. – Наберём!

Она скрылась в воде и вынырнула лишь в нескольких шагах.

Кипун лёг на воду и сделал несколько мощных гребков, волны сперва выталкивали на берег, затем попытались утянуть в море. Кипун, тяжело дыша, выбрался из воды.

Сэнежа уже стояла на берегу. Крепкая, тугая, ладная. Ветер и солнце слизывали капли воды с золотистой кожи. По всему телу были щедро рассыпаны свежие царапины. Несколько незагорелых белых полос ярко выделялись на руках и щиколотках. Видно, в обычной жизни Сэнежа носила много браслетов. На остров ничего такого брать было нельзя.

Кипуну впервые стало неловко. Он с некоторым усилием отвел взгляд от быстро сохнущих дорожек воды на девичьей спине. Начал искать брошенную бутыль, нашёл и стал её наполнять.

– Жаль, что чистой воды нет, волосы теперь как солома будут, – посетовала Сэнежа.

Кипун, стоя в море по пояс, обернулся. Сэнежа пальцами разбирала влажные волосы на пряди. Все изгибы, плавности и округлости её фигуры были на виду. Посмотреть там было на что, не то что у Теянки. В памяти всплыл образ подружки. Длинноногая, загорелая до черноты, худющая – все рёбра наружу. И насмешливый прищур глаз. Кипун тряхнул головой, отгоняя воспоминание.

Лицо Сэнежи вдруг залилось румянцем. Она бросила волосы и стала живо натягивать тунику на ещё влажное тело.

– Пошли обратно, – хрипло сказал ей Кипун. – Воду я набрал.

Он поднял наполненную бутыль и вновь вышел на берег.

– Идём, – отводя глаза, согласилась Сэнежа. – Только плащ пристроим.

Точно! Нужно же ещё сигнал подать. Куда бы плащ этот прицепить? Кипун натягивал штаны, а взгляд его шарил по берегу. Ни дерева, ни палки какой. Куда? На гальке расстелить? Так его не только со Срединного острова не увидят, но и с рыбачьих лодок не заметят.

– Туда! Три внука! – воскликнула Сэнежа и ткнула пальцем в сторону трёх валунов.

Валуны были крупные и издали действительно напоминали трёх тесно прижавшихся друг к другу человек. У самого высокого в центре при желании можно было даже голову разглядеть.

– На среднего наденем, – согласился Кипун. – Это ты здорово сообразила!

Сказать оказалось легче, чем сделать. Впрочем, как всегда. Вблизи камни не походили на людей даже примерно и были выше, чем казалось Кипуну издали. У основания валуны были гладкие, выглаженные волнами. Уцепиться там было не за что. На расстоянии полтора человеческих роста от земли начинались выбоины и трещины, за которые вполне можно было ухватиться. Кипун несколько раз попытался добраться туда с разбега и даже прыжком, но ничего не вышло.

– Давай я попробую, – предложила Сэнежа и, увидев скептическое выражение на лице Кипуна, добавила: – Ты подсадишь…

Кипун посмотрел на неё, на валуны, сам попробовал ещё раз добраться до уступа и только тогда решился:

– Хорошо. Давай.

Сэнежа скатала плащ и закрепила его себе через плечо.

– Я поймаю, если что, – пообещал ей Кипун.

Сэнежа хмыкнула.

– Ха! Ловец… Да ты ещё не родился, а я уже через заборы лазила! – проговорила она и полезла Кипуну на подставленные плечи.

Действовала она осторожно с опаской, но достаточно ловко. Сперва потопталась на плечах Кипуна, ему вновь на контрасте вспомнилась лёгкая, как пушинка, Теянка.

Теянка тоже вечно куда-то залазила. На соседскую ограду, на крышу собственного дома, на самое высокое на всём Угре дерево… А потом им с Булыгой её снимать приходилось. Вот интересно, она в пору войдёт, девичью юбку вместо детской одежонки наденет, по веткам по-прежнему скакать будет?

Сэнежа меж тем с плеч переместилась на уступчик и наконец угнездилась на верхушке левого валуна. Завязок плаща еле-еле хватило, чтобы закрепить его вокруг «шеи» старшего внука.

– Надеюсь, ветром не сорвёт, – пропыхтела Сэнежа, спускаясь вниз.

– Главное, чтобы до вечера провисел, – пробурчал Кипун, принимая её. – По темноте его всё равно никто не увидит…

Сэнежа слезла. Они оба отступили от валунов на несколько шагов и некоторое время смотрели на полощущееся на ветру бело-синее полотнище.

– Пора, – сказал Кипун, ощутив брызги от подкравшегося почти к самым ногам моря.

Сэнежа молча двинулась в обратную сторону.

– Куда дальше? – тихо спросила она спустя несколько минут.

Кипун и сам уже некоторое время пытался поточнее определить направление. Пальца теперь не было. Ориентироваться оказалось гораздо сложнее. Нет, примерное направление ощущалось прекрасно. Да и время от времени на пути встречались ориентиры, пусть и не такие заметные, как Палец. Так что заблудиться навек им с Сэнежей не грозило, но вот поплутать, удлинив путь вдвое, они могли запросто. А время поджимало.

– Что будет, если мы не успеем на площадку ко времени ритуала? – спросил Кипун.

– Проведём его там, где будем, – пожала плечами Сэнежа.

– А так можно? – усомнился Кипун.

– А у нас есть выбор? – мрачно переспросила его Сэнежа.

Кипун хотел согласно хмыкнуть и даже искривил губы. Но не успел издать ни звука. Волосы по всему телу встали дыбом. Сердце задёргалось у самого горла. Дыхание перехватило. Сэнежа повернулась к нему. Глаза у неё стали в половину лица от испуга. Такие же огромные, как у Алкажи при расставании. Она открыла рот, но не смогла произнести ни звука. И тут остров дрогнул. Один, затем тотчас же второй раз.