Индийский фильм

Даже я не могу отменить собственных заклятий.

Малефисента

⠀

Индийский – потому как двухсерийно, эпично и мелодраматично.

Этот фильм не просто основан на реальных событиях. Все так и было. Слово в слово. Все имена и фамилии, а так же географические названия являются вымышленными. Все совпадения являются случайными.

Самое начало этой эпичной истории. 2016 год, май

Я тогда начала стройку на улице Керченской в городе Н. С котлована. Ну и как бы меня это пугало вообще. И вся эта ситуация, потому что я таким раньше никогда не занималась. А тут незаконный участок. Незаконная стройка. Деньги большие, деньги чужие. Были бы мои – не так было бы страшно, поэтому всё как-то было чрезвычайно волнительно, скажем так. Но я очень хотела. Это был мой проект «Тематический отель из двухуровневых квартир». Я была и архитектором, и дизайнером, и автором проекта. И всё в первый раз. Вот вдумайтесь только: я-то вообще бухгалтер по профессии, и училась когда-то на бухгалтера, и работала более десяти лет именно бухгалтером. Ладно, главным бухгалтером. Я даже успела побыть финансовым директором. Никогда не была рядовым. Когда-то бросила должность старшего налогового инспектора с чином советника налоговой службы второго ранга ради моей голубой мечты на тот момент – работы главным бухгалтером лесозаготовительного предприятия – и сразу им стала. Но это было довольно давно. И, как это порою бывает, прошла любовь, завяли помидоры. Потом я влюбилась в стройку. И любовь эта была, как обычно у меня бывает, просто отвал башки.

В январе 2016-го на основной работе наступил вполне закономерный кризис, и мне нужно было уходить. Подобное место искать категорически не хотела. Дело в том, что последние три года своей работы по найму я удачно совмещала ее со своими стройками, а на новом рабочем месте такое не прокатит. А без стройки я уже не могла. Помню, с какой-тоской смотрела в окно из своего офиса на копошащихся во дворе у соседей узбеков-строителей. Конечно, к маю 2016 года у меня уже был опыт создания собственного доходного дома, но это совсем другой уровень. Там у нас все было предельно скромно. Всего девять студий, маленьких, квадратов по 20—25, без кухни, с душевой и туалетом. А здесь 17 полноценных квартир, по полу только 36 квадратных метров, все двухуровневые, с потолками в 4,5 метра, а с лестницей и подиумом – все 56 квадратных метров. Кирпичи, черный металл; в общем, модный лофт. Но и это не всё: весь дом тематически посвящен кинематографу, где каждая квартира – это отдельный фильм. Какие конкретно это будут фильмы, я тогда даже и не думала, это были уже детали, а к деталям я относилась как Скарлетт О’Хара – по принципу «я подумаю об этом завтра» – или как Наполеон: «Нужно сперва ввязаться в бой, а там увидим». Главное, идея была просто бомбической, и она была только моей. И настолько я была уверена в грандиозном, ошеломительном успехе своей идеи, что когда я о ней говорила, волосы на руках становились дыбом. А это значит 100-процентный успех, без вариантов.

Своих денег на сооружение подобного эпичного проекта у меня не было, и я предложила вложиться своей тетке. Деньги такие у нее были, как я думала. Она охотно согласилась. Учитывая, как я в это верила, я убедила ее за полчаса. Но волнение было страшное. Дело не в том, что я думала, будто не справлюсь; проект был крайне амбициозный, и у меня горели глаза, я думала о нем и днем и ночью. Дело было в том, что участок земли, который мы выбрали и уже купили, имел свои особенности. Разрешение на строительство индивидуального дома архитектура мне не дала, а для строительства, скажем, гостиницы участок был мал. Я чувствовала опасность: без разрешения мог быть отказ в регистрации. А отказ в регистрации – это практически угроза сноса. Чужие огромные деньги, десятки миллионов. Плюс ко всему я единственный кормилец в семье: напомню, с работы финансового директора я уволилась, на подобную возвращаться категорически не хотела.

Теперь объясню, почему мы выбрали именно такой проблемный участок земли. Из тех участков, которые на тот момент были выставлены на продажу, именно этот сочетал в себе удивительно привлекательную цену и очень хорошее расположение: две минуты пешком до кинотеатра, напротив продуктовый магазин, рядом красивый парк с прудами, автобусные остановки; при этом есть возможность подключить канализацию и городской водопровод. Вот они, три главных фактора, плюс вот такой вот риск. Совокупность плюсов переплюнула вот этот минус. Тем более что на тот момент для регистрации индивидуального жилого дома требовалось предоставить в государственный регистрирующий орган документ, подтверждающий право собственности на землю, где в назначении земли указано: «под строительство индивидуального жилого дома»; технический паспорт здания и декларацию. То есть, по сути, разрешение на строительство было и не нужно, но гораздо безопаснее и спокойнее было бы все-таки с ним. Строительство – это же огромное вложение средств плюс растянутость по времени, а за это время может много чего измениться в законодательстве. Очень важным моментом являлся тот факт, что я, по сути, втянула в это дело свою тетку, которая рисковать никак не хотела, а я никак не хотела быть виноватой. Если бы это был чужой дядя и при этом он сам был инициатором этого приключения, то я бы в этой ситуации так не напрягалась, а тут всё иначе. И потом, вылупиться на таком открытом месте с постройкой типа «жилой дом», а по факту «доходный дом», мне было очень страшно. И вроде по законодательству не запрещено сдавать свой дом в аренду, но мне как новичку в этой области было все же очень тревожно, тем более, повторюсь, подставить под удар деньги тетки. (Вот здесь описано то состояние, в котором я находилась. Состояние огромного желания и огромного риска. Нервы на пределе. В голове две доминирующие мысли с очень сильной подачей: объект во всей красе и отказ в регистрации. Все анализы, которые я пишу в скобках, я проводила сразу после «первой серии» этого кино; на момент ситуации это не обдумывалось вообще.)

Уже на стадии закладки фундамента нужно было готовить проект на подключение воды и канализации, а также писать заявление на увеличение мощности электроэнергии, потому как эта волокита с бумагами – месяца на два, а то и на три. Я начала с воды и канализации. Позвонила в Водоканал, чтобы мне дали контакты проектировщика. Можно было, конечно, найти по объявлению, но я-то знаю, что есть новички, а есть вхожие уже куда следует люди, которые очень опытные, и их знают, и с их проектами проблем точно не будет.

Мне дали два номера телефона, и я позвонила по обоим. Оба телефона принадлежали одному и тому же человеку. Очень интересно. По голосу показалось, что это дед. Он разговаривал таким низким голосом, делал паузы, и всё так медленно. Я решила: дедушка на пенсии подрабатывает. Мы договорились встретиться на объекте. Приехал мужик на старой, убитой японской машине темно-синего цвета; это нормально: проектировщики небогатые, в общем-то, люди. Но когда он вылез из машины, я испугалась: уголовник! Такой вот низкий, скошенный назад лоб, из-за чего он здорово смахивал на индейца. Глубоко посаженные маленькие глазки. Бритая башка с голубым отливом. Гладко выбритый волевой подбородок и нос большой хищной птицы. Рост где-то метр восемьдесят; слегка сутулый, но очень крепкий такой, спортивный. И вот такой весь распальцованный. Движения, жесты – как у братков в девяностые, даже то, как он выходил из машины. И сравнительно молодой, лет тридцать восемь.

Я сразу так напряглась. Говорю:

– Ой.

Обычно я веду себя корректно, а тут, видимо, от страха понесла ерунду:

– А я думала, вы дедушка на пенсии.

Он так удивился:

– Да? А сколько мне, думаете, лет?

Я внимательно смотрю на него пристально, секунд десять. И понимаю, что он ждет в ответ и как это для него важно.

Я говорю так медленно, с паузами:

– На самом деле вам лет тридцать шесть – тридцать восемь, но выглядите вы моложе своих лет.

Он спросил:

– А как вы это делаете?

То, как он ответил и что именно, означало для меня, что ответ ему мой понравился и он даже слегка приятно удивлен. То есть я не хотела его никоим образом обидеть. Мой страх прошел, и я уже видела просто человека со своими слабостями, какие есть, в принципе, у всех. (Я испугалась, так как была уже напугана. Основная мысль: страшный человек. Я подавила эту мысль. Ну мало ли как человек выглядит. В момент общения и контакта я вижу и чувствую интерес к человеку, желание пообщаться; какой бы там ни было умысел отсутствует. Как у щенка, который кидается ко всем поиграть и машет хвостом. Анализируя свое поведение, я вижу, как подстраиваюсь под собеседника интуитивно, ловлю интонацию, копирую. Он говорит медленно, с паузами, и я тоже так делаю. На момент общения это скрыто, это получается само собой. Это уже потом я подвергаю анализу весь разговор, все жесты, все интонации и, как сторонний наблюдатель, делаю выводы о человеке и о себе в каждой конкретной ситуации.)

И я ему еще сказала:

– Вы совсем не похожи на человека, который работает с документами. На инженера.

Он говорит:

– Да, я долго к этому шел. Я сам учился, ничего не заканчивал.

Я говорю:

– Ну понятно.

Стали ходить по участку. А там кусок земли у тротуара, он как ничей, буквально сотки три.

Он спросил:

– А это чье?

Я говорю:

– Да ничье. У меня граница участка проходит вот здесь. Видите колышки? Вот здесь вот я поставлю дом. (Я достала проект застройки, чертежи.) Вот так пойдет канализация. А этот кусочек, до тротуара, он как остался. Почему нельзя было сразу его присоединить к участку? Непонятно. Но по факту это вот так.

Стали бумаги смотреть, дальше разговаривать. Я, как всегда, шутила, смеялась. (Я шучу с людьми, стараюсь разрядить ситуацию. Потому что смех, вибрационно он выше, чем страх. Он растрясет, и как бы уже не так страшно. Смех – это когда несерьезно. Если ситуацию представить комичной, это как снизить важность, следовательно, убрать спазм и напряжение, вызванные важностью. Наверное, поэтому смелые люди называются отважными. Это второе; а первое: я шучу всегда, неважно, страшно или нет. Это похоже на выступление комедийного актера, где гонорар – внимание. Это не осознаётся, это льется.)

Он спросил меня:

– Есть разрешение? (Он имел в виду разрешение на строительство дома.)

Я говорю:

– Нет.

– А как вы будете регистрироваться?

Я говорю:

– По декларации.

Он говорит:

– Ну не знаю. Там Ирина, архитектор района, вообще будет рвать и метать.

– Я разговаривала с ней, прежде чем участок покупать. Она сказала, что разрешения не даст – не та зона застройки, несмотря на то что документ на землю позволяет. Я сказала, что мы хотим на этой земле именно индивидуальный жилой дом и регистрироваться будем по декларации, она сказала: «Дело ваше, конечно; успевайте». Она дала понять, что на сегодня законодательство позволяет, а что будет завтра, неизвестно. О том, что это будет не совсем жилой дом, она, конечно, не знает, я ей не говорила. Какие размеры дома, что высота с шестиэтажку, она тоже не знает. Мне главное — коробку поставить и декларацию сдать, и будет всё ок. Я понимаю, конечно, что это, по сути, многоквартирка, но собственник-то один.

То есть я ему все свои планы раскрыла. А как по-другому? Он же проект должен видеть и представлять мои интересы. А вообще, я веду себя достаточно легко с людьми, разговариваю.

В упор не помню как, но я завернула ему:

– «В начале было Слово, Слово было у Бога, Слово и есть Бог».

Он так оживился. Так обрадовался. Заговорил про Библию, рассказал, что ходит в церковь, но не в нашу, не в православную. Какая-то тоже христианская, но сто процентов западная.

И он говорил, говорил, говорил про эту свою церковь, а я про себя подумала: «Вот это да: сектант!» И смотрела на него так, как смотрят на увечье у незнакомых людей. И взгляда не оторвать, и безразличие к этому ровно такое же, как и к этому чужому, по сути, человеку. И мысли в голове об этом: «Ну вот, и так бывает».

Википедия:

Секта (от латинского secta – «партия, школа, фракция») – это любая группа (религиозная или нерелигиозная, отделившаяся или новая), имеющая свое учение и свою практику, отличные от господствующей (в стране, регионе или народе) церкви или идеологии.

(Удивительным образом у меня получается заговаривать с людьми на те темы, которые им интересны. При общении я не думаю, я радостно общаюсь, и это похоже на песню. Анализ в процессе отсутствует полностью. Нет мыслей: «Интересно, что такое может этого человека заинтересовать?» Дедуктивный метод Шерлока Холмса, конечно, существует, и работа идет, но это напрочь скрыто от моего осознания. Я просто говорю так и теми словами, которые нравятся конкретному собеседнику, и я делаю это не специально, совершенно неосознанно. Хамелеон, я уверена, не осознаёт, что нужно добавить немного, скажем, охры в оттенок кожи, чтобы окончательно слиться с окружающей средой; само получается. Я хамелеон с рождения. Научиться быть хамелеоном, конечно, можно, но будет криво. Будет мыкать и глючить. Это как пытаться изображать кота: это забавно, но это не быть котом. Я чувствую, тонко чувствую. Я как из воды, а человек как из песка. Я подхожу и просачиваюсь внутрь, происходят залипание и просачивание. Взаимопроникновение. Непонятно, то ли я просочилась в него, то ли он насыпался в меня. И, разумеется, это не в прямом смысле, а на каком-то совершенно другом уровне понятий.)

Он говорит:

– Да, я сделаю проект. И как вы так, без разрешения?

Это было без сочувствия, скорее было похоже на стеб.

И вот еще что. Он спросил:

– Вы замужем?

Я сказала:

– Конечно замужем.

И это всё было в первую нашу встречу.

А уже потом, когда мы опять встретились (я не помню точно, сколько раз; ну где-то раза два-три мы встречались с ним на объекте. Аванс я ему передавала, договор мы подписывали, уточняли что-то), вот тогда, уже на второй встрече, он стал меня звать пить чай. Вот так и говорит:

– А пойдемте пить чай.

Я, помню, так удивилась.

– Какой чай? – говорю. – Зачем?..

А он мне:

– Не прикидывайтесь, всё вы понимаете.

Ничего мне не понятно. Помню, даже спрашивала у мужа и у подруги:

– А что это значит?

И мне объяснили, что, оказывается, это приглашение на свидание. А я на свидания никогда не ходила. Я родилась и жила двадцать пять лет в деревне, я там замуж выходила. Там все друг друга знают. Там «чай пить» означает чай пить.

Если парню нравится девушка, он говорит:

– Приходи, выпьем (не чай), посидим.

Или:

– Давай сходим погуляем.

Еще бывало, когда мамы и папы своих сыновей сватали мне напрямую. Прямо так и говорили:

– Лена, мы были бы очень рады и счастливы, если бы ты встречалась с нашим сыном.

И я отвечала:

– А как же любовь? Как же без нее-то?

Был парень, который ходил пить чай с моим папой. Это был самый идиотский способ подкатить. Парень не нравился, и я убегала из дому. Бывало, я сама звала парней домой пить чай, но это было именно «пить чай», и это были просто дружеские отношения.

Детство кончилось давно. И когда взрослый лысый дядя, который ходит в церковь, предлагает взрослой тете, зная, что она замужем, пойти пить чай, у меня в голове не срослись файлы.

Ладно бы это было:

– Что-то как-то до обеда далеко. А давайте зайдем в кафешку кофе выпить.

Нет, меня звали именно на свидание. Я и переводила разговор в другую сторону. И такое было раза два-три точно.

Страшным он мне тогда уже не казался.

Тот самый день

И вот наступил день, когда для проекта мне нужно было передать ему какие-то документы.

Мы созвонились, и он сообщил, что теперь он без машины, свою машину он срочно отдал в ремонт, и попросил меня завезти бумаги к нему домой. Я еще подумала тогда, что, видимо, он конкретно нуждается в деньгах, прямо почувствовала это: я ему только аванс отдала, и он сразу сдал машину в ремонт, а раньше, без моего аванса, он не мог это сделать. Планировалось, что я просто привезу документы к его дому и отдам во дворе. Я это заранее обговаривала с ним, дабы избежать недоразумений вроде чая.

Я еду, а он сидит дома и по телефону объясняет, как ехать. И я, чтобы как-то скрасить путь, задаю вопросы.

– А у вас есть дети?

И думаю, что он сейчас скажет «да», а дальше я спрошу, сколько, возраст, и понеслось.

А он говорит:

– Нет, нету.

И я услышала по голосу, как ему это неприятно, услышала его боль, что у него нет детей. Блин, думаю, задала некорректный вопрос. И величина моей бестактности, по моим ощущениям, равнялась примерно такому:

– А вы ходите на танцы?

– Нет, нету у меня ног. Я инвалид.

И сразу возникла пауза и вместе с ней напряжение. Дальше уже я спрашивала только про дорогу: куда, где завернуть.

Я приехала. Встала на парковке. Позвонила.

Он подошел, такой серьезный, сел в машину на пассажирское место рядом с водительским, забрал документы. И говорит:

– Давайте я вот эту землю, три сотки, которые у дороги, помогу оформить, добавить к основному участку. Стоит сорок тысяч рублей. Поговорите с хозяйкой.

Все так коротко, серьезно, по-деловому.

Я говорю:

– Хорошо, я поговорю с хозяйкой.

И он повернулся ко мне и добавил:

– Если не будете со мной работать по этому вопросу, я этот клочок земли оформлю на себя, и вы будете аренду мне платить. Всегда. Так как трасса воды и канализации пойдет через этот участок.

Я офигела, и глаза мои сделались круглыми. Это шантаж. Это, в натуре, человек напал. Воспользовался информацией, которой я ему не могла не сказать как специалисту, как инженеру. И вот так он себя повел. Более того, он понимает, что у нас тут «незаконка», и работа идет, и вложены деньги, и я свинтить с этого никак не могу. И внутренне мне так страшно, что это незаконно, а тут он еще влез и меня шантажирует. А он вхож в администрацию, дверь пинком открывает. И я понимаю, что он может сейчас пойти в Архитектуру, начать информировать, настраивать против меня. У меня вот это все в голове. Я сижу и судорожно думаю: «Что делать? Что делать? Что делать?» (Это у меня в восприятии все так опасно, на самом деле ничего незаконного я не делала и не собиралась делать, просто не было разрешения на строительство, и всё.)

И он мне говорит:

– Давайте так: если четвертого мая я позвоню и вы скажете мне, что работать со мной по этому вопросу вы не будете, я оформлю участок на себя.

Я открываю бардачок, достаю пачку сигарет. А я ведь пыталась бросить. Три дня уже не курила.

Он такой:

– Вы что, курите, что ли? Фу-у.

А я подкуриваю, прямо при нем, понимая, насколько ему это неприятно, и говорю:

– А вы меня шантажируете, что ли? Фу-у. Хрен с тобой бросишь курить. Вот это сейчас что было?

Он говорит:

– Всем жить надо.

Я не помню, отвечала я ему что-то на это или нет; видимо, от шока отшибло память. Я сидела, курила, и меня трясло. (Видели в кино? После эпичного сражения главный герой, укутанный одеялом, сидит в машине скорой помощи, свесив ножки. Там еще всегда в такой момент двери в машине открыты нараспашку и мимо проносят подстреленных бандитов. Так вот, одеялом укутывают потому, что когда человек в стрессе, у него идет череда спазмов. Капиллярные сосуды оказываются зажаты, и становится жутко холодно и трясет.)

Потом он сказал:

– До свидания.

Дверь открыл и ушел.

А я осталась курить в машине, как-то приходить в себя, если можно так выразиться.

Нет, я, конечно, все понимаю, но какой гад, а?! Какая наглость! Это капец просто. Я к человеку обратилась, я ему, как доктору, все рассказываю. И я тоже думаю: «Вот я дура, зачем я с ним вообще связалась? Я же видела, что он опасен, он гопник, только взрослый. Уголовник стопроцентный, переделанный. Беспринципный, ради денег – на всё». Я решила так: открытый конфликт не пойдет. Раз такая непростая ситуация, думаю, с тобой надо как-то иначе поступать. Я же не могу просто уйти: я ему аванс отдала, у нас договор. Надо свое забрать и как-то съехать. А как? Когда он хочет продолжения, причем таким образом. Я вообще конфликты не люблю, а особенно в такой ситуации. Мне же нужно работать. Что делать? Что делать?

Я сижу, соображаю дальше. Что делать? Это вот как так можно было поступить? А?

(Вот здесь уже совершенно ясно: когда в тебе страх, является враг. Мой внутренний страх родил его. Вопрос о детях был в точку. Мысль задать его была сугубо подчиненной моему страху. Ничего случайного нет… Я должна была заставить человека напасть. В тот момент, когда я его спросила о детях, я уронила его вниз. Ну не в ад, конечно, но в том направлении. Иметь детей было его заветной мечтой, он всегда хотел, но у него не получалось. С разными женщинами не получалось. Я это выяснила гораздо позже. Но на тот момент я знала все это и так. Моментально, только по его интонации, когда он сказал: «Нет, нету».

Ужасно поступают, когда хотят уравнять. Когда нужно уравнять. У него нет, а у нее трое. «Я несчастный, а она смеется». (Это вообще может не осознаваться, он может так вообще не думать, рефлекторно нападет. Это природный механизм. Из области высокого давления в область низкого перемещаются потоки воздуха, и получается ветер. Иногда это ураган.) Если даже случайно уронить достоинство, значимость человека вниз, то автоматом окажешься сверху, и он ощутит это давление на себя сверху, и только чтобы не чувствовать этого дискомфорта, дернет тебя вниз, и если у него хватит сил, то сдернет. Или по-другому: эмоциональный всплеск любого цвета, звучания, частоты дает точно такой же эмоциональный всплеск у другого человека. Сила эмоции разная. В этом все дело. Между этими всплесками — рефлекторный поступок и дополнительные подчиненные всплески.

Я точно помню выражение его лица в момент шантажа. Он как бы не верит, что он это делает; а далее он уже просто стал отстаивать свою позицию, притягивать объяснения, почему он так поступил. Я знаю абсолютно точно, что люди влияют друг на друга. И вот эта фраза – «находясь в здравом уме и твердой памяти» – настолько условна и абстрактна. Я ему как бы внушила мысль шантажировать меня. Сначала я смеялась с ним, как недалекая, легкомысленная баба. Потом надавила на больное. Потом внушила, как «напасть». Согласно страху. Он же не кинулся меня насиловать. Страх с бумагами – и напал он соответственно. А далее наложение шаблона. В моих глазах уголовник мог поступить именно так: 90-е прошли давно, и гоп-стоп по нынешним временам выглядит вот как-то так. Насчет вопроса про детей, тут есть один немаловажный нюанс. В момент, когда я услышала ответ на свой вопрос про детей: «Нет, нету», я испытала чувство вины за некорректный вопрос. Следовательно, я должна была понести наказание. Это как просьба, пожелание. Это всем известно, как «просите, и дано вам будет». Это закон настройки человека. Самонастройки. Вот все вышеперечисленные мысли, факты, чувства и события – всё это слоями расположено гораздо ниже основного настроения, которому всё это и подчиняется: страх опасности стройки плюс серьезная взаимосвязь с еще одним очень сильным вопросом, связанным с другой моей просьбой, но об этом позже.

Не рассматриваю себя как единственного дирижера, вовсе нет. Я вижу всю многогранность и взаимосвязи на разных уровнях. Вертикальные и горизонтальные линии. От одного факта до другого, от одной эмоции у меня до другой эмоции у кого-то. От слова к делу. И так далее. Все-все в этих связях. И всё так закономерно, всё так просто и сложно одновременно. И я как детектив в кино: залепила всю стену гипотетическими фактами и рисую красным жирным фломастером векторы направления изменений. И чем больше я думаю об этом, тем больше мне открывается. Мужик этот очень хотел иметь детей, он в церкви молился, все просил. Человек должен чего-то очень сильно и беспрепятственно захотеть. Беспрепятственно – это очень важный момент. Препятствие – сильный блок. Это выглядит как некий спазм. Два противоположных посыла – «хочу» и «нельзя». И «нельзя» выражается иногда как расплата за грехи, чувство вины, далее закрепляется повтором. И чем дольше длится это противостояние, тем сложнее убрать. Это смахивает на застарелую мозоль, на хроническое заболевание.

Состояние мое на тот момент я вижу так: фокус внимания сместился с крайне страшной ситуации со стройкой на страшного мужика. Теперь и днем и ночью я думала только о нем. Всё внимание ему и энергию туда же. Причем фокус сместился так: фиксация на одном объекте, затем состояние расфокусировки, замешательства, шока и установка нового фокуса. То есть настройки хорошо сбиваются именно шоком. Следовательно, если нужно установить новую программу или перенести фокус внимания, сначала надо сделать человеку шок.)

Моя борьба

Я позвонила Лене, кадастровому инженеру. Говорю:

– Прикинь.

Рисую ей ситуацию.

Она говорит:

– Ого. А как выглядит?

Я рассказываю:

– Спортивного телосложения. Довольно среднего роста, примерно метр семьдесят пять, может выше. Темноволосый такой, только бритая башка. Немного восточное что-то в нем есть. Наглый такой, и шарфик на шее еще такой пижонистый голубой поверх светлого пиджачка.

Она говорит:

– Остап Ибрагимович (Бендер), что ли?

Я говорю:

– Точно, сын турецкоподданного! Подходит.

Поржали с ней.

Я говорю:

– Что делать?

Она говорит:

– Документы собираем, и ты идешь и делаешь сама.

Дома я полезла в интернет посмотреть, что делать, если тебя шантажируют. Предлагалось не вестись на шантаж, успокоиться, и пусть будет, что будет. Да какое успокоиться? Да я и не собиралась вестись. В смысле «пусть будет, что будет»? А как же стройка? А как же мои планы, а вдруг что? Сука, а! Вот падла. Как? Как сделать, чтобы он растворился и не было его, а? Как? В кислоте его замочить? В кино главного героя в таком состоянии обычно показывают в трусах и халате нараспашку. Такой растрепанный, он мечется, теребит волосы, нервно трет лицо, ходит так взад-вперед, бумаги схватит и хлещет ими о край стола, и еще обязательно пинает что-нибудь, ну ржавую бочку, например. Да, точно. У меня такая есть.

Нет, я так не делала. Я терла лицо, теребила волосы, не находила себе места и, разумеется, звонила всем подряд, рассказывала про это, чтобы хоть как-то успокоиться. Неважно, что мне скажут, главное, мне становилось гораздо легче оттого, что я просто говорила. Ничего я не пинала и не бегала в халате нараспашку, потому что не было у меня тогда халата, не разжилась еще. Периодами я впадала в какой-то ступор. Я садилась на качели во дворе и медленно-медленно качалась с таким грустным видом. И все-все это время этот ужасный мужик был у меня в голове в огромном, всепоглощающем количестве, как немыслимая вообще, зловещая проблема, которую надо было как-то решить. Напряжение просто страшное. Да, кстати, звали этого гада Валерий Чеглоков.

Я, конечно, и тетке сказала об этом, она же хозяйка. Она тоже офигела от этого фрукта, но почему-то не так, как я.

Я сказала ей:

– Документы мы сами готовим, кадастровый инженер делает, и мы идем сами сдавать.

Она, конечно, согласилась.

Наступило четвертое мая. Он звонит, я трубку не беру. Господи, как я боялась! Бумаги были не готовы еще. Он звонит, сука, целый день, а я трубку боюсь снять. Телефон трезвонит, а я смотрю на него, как на кобру, и мне страшно. Думаю: вот что мне делать?

Сейчас возьму, он спросит:

– Да?

– Да нет.

– Нет?

И пойдет свои бумаги сам сдавать. Падла. Работать он хочет, денег ему надо.

Я помню, как я попросила вслух: «Сука, пусть этот мужик больше не захочет работать со мной, НО при этом он не будет желать мне зла, а очень хорошо будет ко мне относиться. И еще. Я очень хочу, чтобы я звонила ему, а он боялся бы трубку снять. Я даже готова за это заплатить».

(Впоследствии, когда я рассказывала эту историю, вот на этом самом месте мне говорили:

– Ну ты захотела. Так же не бывает.

А я так, слегка усмехнувшись в усы (ну если бы они у меня, конечно, были), брала паузу и говорила таким тоном, каким говорят прописные истины, так многозначительно, как делают бывалые люди в кино, слегка покачивая головой:

– В жизни все бывает. Даже ТО, чего не бывает.)

А он все названивает мне. А я все трясусь и нервничаю. Поехала к кадастровому инженеру; могла, конечно, позвонить, но я не стала, сама поехала. В движении как-то исчезает тревожность, она как гасится, и я поехала, и по дороге повернула как-то, видимо, не очень удачно, и потеряла диск с колеса. У Лены я была недолго, документы не смогла забрать – не готовы еще были, и я поехала обратно. По дороге потеряла диск с другого колеса. Мне это показалось крайне странным: потерять сразу два диска за один день, даже за полтора часа. Ближе к вечеру уже я же понимаю: дальше тянуть нельзя, беру трубку. Оказалось, ему бумаги какие-то нужны были, вот он и звонил. Про участок молчит. Я наплела, что в школу на собрание ходила. А я вообще в школу не хожу, не люблю, только вот если сильно надо; и чатов эти школьных не читаю. У меня такой настрой: дети, сами там читайте, следите, это ваша работа, ваша ответственность, а у меня свои дела. А тут я вспомнила, что у нормальных людей принято все бросать и идти на собрания в школу и там не брать трубку. Вот эту вату я ему и прикатала.

(Я вот даже теперь понимаю, насколько точно это придумала. Для другого мужика надо было бы придумывать что-то другое, а конкретно у этого – острое желание иметь детей, и всё связанное с детьми носит ореол святости и первонеобходимой нужности.) Поэтому он отнесся с пониманием. Во всяком случае, мне тогда так показалось. Он выразил необходимость встретиться в городе, где я ему документы эти недостающие отдам. Договорились о месте и времени. Причем я сама тоже рулила этим процессом. Нужно было такое место, где всем удобно. И так мне не хотелось с ним встречаться, но я же понимаю: надо. Выбрали «Контур» на проспекте, договорились на вечер, часов на семь или восемь, точно уже не помню. Как раз мне с братом ехать в южный на наш объект.

Вечер, он мне звонит:

– Вы где?

А я все никак не могла сосредоточиться и понять, где это место, где он меня ждет. Я приехала, опоздала, все перепутала, заблудилась, пешком шла. Состояние было ужасное. Невероятного какого-то, совершенно дикого стресса. И темно уже на улице, и дождь идет такой противный.

Я села к нему в машину и глянула на него. Было еще холодно, и на нем было черное драповое пальто. Драп, как мне показалось, не гладкий, а именно с торчащими мелкими такими ворсинками, и цвет драпа такой глубокий, насыщенно черного оттенка, без какого-то намека на синий отлив.

Он поворачивает ко мне медленно голову и тянет ко мне свои руки за документами. О Господи ты Боже мой. Мне казалось, что через секунду он так встряхнется, и обернется огромным тарантулом, и у него из-за спины полезут огромные членистые черные лапы, и он схватит меня, и задушит, и съест. Я даже сидела, как-то вжавшись в боковую дверь, максимально от него отодвинувшись, – вот настолько он был мне был неприятен, настолько ужасен и омерзителен вообще, этот человек.

Я быстро сунула ему в руки бумаги:

– Ну все, я пошла?

То, в каком я была напряжении, как я сидела и как старалась быстрей уйти (про выражение лица я вообще молчу), он, конечно, заметил. Говорит:

– Куда вы так спешите? Что вы так нервничаете?

И так медленно, как мне казалось, и говорит, и бумаги эти переворачивает, смотрит.

Я сказала, что у меня другая встреча и я очень опаздываю. Он что-то спрашивал, я что-то отвечала.

Закончили. Я быстрей из машины, дверь открываю, телефон упал; я подобрала и бежать. Бегом. Нормально? Тетя взрослая, неприлично как-то. Я не знаю, конечно, что он думал там про меня, да мне плевать.

Я срочно записалась на прием к своему психологу.

Обрисовала ей ситуацию:

– Мне страшно. Этот гад меня шантажирует, а я не хочу ему уступать и не буду, иначе у меня возникнет чувство, будто я слабая и вынуждена была сдаться, и я не смогу себя за это простить. (Вот это важный момент, на который стоит обратить внимание. Эта черта моей личности – причина того, как я выставляю приоритеты, и это не просто так.) Сорок тысяч стоимость работ; невеликие деньги. Здесь дело принципа, я не уступлю. Но он мне проекты делает и должен работы готовые отдать где-то через пару месяцев. Мне их забрать нужно в готовом виде. Я отдала аванс пятьдесят процентов. Выяснять с ним отношения, объяснять ему я ничего не хочу. Не хочу открытого конфликта, но переживаю: отдаст работу, не отдаст? Я допускаю мысль, что он может и не отдать: затянуть сроки, сослаться на какую-нибудь невозможность.

И, как показало потом время, стратегия была правильной. Он реально мог это сделать. А я на тот момент ожидала от него любую подлость.

Психолог советовала обязательно с ним встретиться и при встрече спросить какую-нибудь ерунду, чтобы он задумался, расфокусировать его внимание, а потом поставить ему программу: «До такого-то числа вы мне сдадите готовые проекты». И всё, он сделает и отдаст. (Видите, да, технологии? Задайте вопрос не в тему. Он задумается; возникает легкая расфокусировка. Человек открывается, и тогда в него можно засунуть все что хочешь. Чем сильнее стресс и замешательство, тем глубже можно засунуть в человека любую программу. Мошенники, да будет вам известно, именно так и работают. Психолог мне вкратце объяснила суть действий, но я на тот момент воспринимала это все не так серьезно, то есть я не понимала тогда всего механизма; но учитывая то, как я напугалась, я была готова делать что угодно, авось поможет. Даже если бы она велела мне прыгать 40 раз через скакалку на площади Ленина, я бы, наверное, согласилась. Ни фига не понимаю, но сделаю что угодно.)

И вот кадастровый инженер сделала документы, и мы с теткой пошли в архитектуру сдавать их сами. И он был там. Я подошла к нему, поздоровалась. Он увидел меня в компании с собственником, и было видно, что он напрягся и изменился в лице. Безмятежность покинула его.

А я улыбаюсь ему и говорю:

– Да вот, пришли документы сдавать по тому участку.

Он спрашивает:

– А вы сами решили этот вопрос с участком делать?

– Ну да, – ответила я так нарочито непринужденно. (Типа невзначай, без придания важности вопросу, как бы между делом.)

А сама думаю: что он будет предпринимать? Вот он, момент. Вот именно сейчас я ему по носу щелкнула. Теперь неопределенность исчезла, теперь у меня враг у ворот. Я же понимаю: он сектант, а тут такой конфуз – попытка шантажа, причем жалкая. Он гад, а я вся в белом. Я помнила про то, что велела мне психолог.

Спрашиваю:

– А какое сегодня число?

И пока он там думал, я успела сказать утвердительным тоном:

– До двадцать пятого июля вы мне проекты готовые отдадите. (Дату назвала с хорошим запасом времени, ну так, на всякий случай.)

А сама думаю: «Вот я глупо, наверное, выгляжу. Вот что я делаю? Как это может помочь? Ерунда какая. Сейчас-то я как с ним буду?» Внутри колотится все, как у зайца. Но никаких выяснений отношений, я же решила: «Мы пойдем другим путем». Нравится мне этот революционный лозунг. Это прямо ленинский путь, а я же Лена, так что все правильно. Я буду с ним очень любезной. Буду веселая такая, типа ничего не случилось. Называется «замнем для ясности». Ну как-то так. Я буду с ним шутить и смеяться, пока он документы мне не отдаст. А в башке у меня было такое: если бы мне дали автомат и сказали, что мне за это ничего не будет, я расстреляла бы его вот безо всякого. Я, конечно, пацифист, но не в этот раз. Не в этот раз.

Кстати, законодательство на тот момент повернулось так, что этот клочок земли мы не смогли оформить вообще никак – ни в аренду, ни прилепить к своему. И никто не смог бы. И он бы не смог; он просто не знал, не совсем его профиль. Но тут не в этом дело, дело в отношениях. Я ему об этом даже и не сказала.

Я стала вести себя примерно так: я все шутила и все смеялась с ним, и анекдоты при случае, и он, конечно, воспринимает это как-то по-своему. И всегда по краю:

– Знаете, как он любил? Как он страдал? Любил деньги и страдал от их отсутствия.

И вроде как это не о нем, но это именно «вроде как».

И был момент, когда он мне сказал, смеясь:

– Осторожней со мной, я очень опасный мужчина для женщин.

– Да что вы? Буду иметь в виду.

И смеюсь. Сама думаю: «Ах ты гад».

Через полчаса я позвонила ему и разыграла. Сказала таким серьезным, озабоченным голосом, без надрыва, но с хорошей долей досады, недоумения, и даже слегка припудрила все это беспокойством, что у него вроде как неприятности:

– Знаете, я сейчас была в Водоканале с бумагами. Вот вы мне сказали заехать и самой подписать бумаги. Так вот, там начальник какого-то отдела, он стал ругаться: «Это почему представитель собственника подписывает ходит, а не инженер?» Спросил меня так строго: «Как фамилия инженера?» Я ему, конечно, назвала. А что было делать? Он даже записал.

И все такое.

И он поверил. Испугался, давай оправдываться:

– А как же так? Они же сами так требуют, чтобы собственник или представитель собственника подписывали. Ничего не понимаю. А что за начальник? Как фамилия? А где его кабинет?

Я послушала переливы его перепуга, рассмеялась и говорю:

– Да я пошутила.

И таким же тоном, с теми же интонациями, как он:

– Осторожней со мной, я могу быть очень опасной. – И опять смеяться.

Или:

– А знаете, как я назвала ваш контакт в телефоне?

Он:

– Как?

– Остап Ибрагимович.

– Почему?

– Потому что Бендер.

– А это кто?

– В смысле «кто»? Вы не знаете, кто это? Это же все знают.

И я долго рассказываю ему, кто такой Остап Бендер. А сама думаю: «Вот как можно не знать? Мы же примерно одного с ним возраста. Книжек, судя по виду, он не читал; неужели и телевизора у него не было?»

И так еще было.

Он:

– Давайте я бумаги завезу. Вы сейчас где?

Я:

– У бабушки. (Я имела в виду свою мать.)

– А где живет ваша бабушка?

– Там. (Пауза.) За лесом.

– За каким лесом? Не в городе, что ли?

– Ну вы так спрашиваете меня, прям как Серый Волк Красную Шапочку. Я так и ответила.

– А вы думаете, я волк?

– Ну конечно. Такой ужасный, страшный волк, с большими зубами. А я такая маленькая Красная Шапочка.

(Никогда я себя так не вела. Ни с кем. Только с ним. Все было на нервах, на грани фола. Всегда экспромт. Я волновалась и тряслась. Состояние на грани нервного срыва, убежать нельзя. Внутри все трясется от страха, но я себя ничем не выдаю. Я намеренно отказалась от открытого конфликта. Я не старалась увидеть в нем хорошее. Я захватывала внимание нестандартным, нарушающим границы поведением. Так же, как он нарушил мои. Импульс был именно таким. Я старалась изо всех сил перевести все в игру. Убрать важность его нападения, обесценить свой страх.)

«Два трупа в подполье» (рассказ в рассказе)

Выемка грунта на участке. Конец мая. Очень масштабно. Куча техники работает. Два больших экскаватора, бульдозер и четыре самосвала огромных по очереди вывозят грунт. Цель данного мероприятия – выровнять участок, что называется, под нивелир.

Чеглоков приехал и давай стебаться надо мной:

– Вот вы сейчас построите, а потом всю вашу постройку снесут.

– Почему?

– Ну как же, у вас же разрешения-то на строительство нет. Вот Ирина (архитектор района) увидит вашу грандиозную стройку, вот будет скандал-то. И тогда они приедут и заставят всё снести.

И смеется.

А я так внимательно на него посмотрела. На его модную темную футболку в обтяжку, и как он голову повернул, и как он зловеще смеялся, закинув подбородок кверху, как обычно растопырив руки и даже слегка согнув ноги в коленях, и почему-то в таком ракурсе его уши вдруг оказались такими довольно большими и заостренными сверху. И плечи вроде как мощные такие, вкачанные но сутулость, довольно сильная в таком ракурсе, прямо бросается в глаза. И эта совокупность характеристик вдруг придала его образу новый оттенок. Еще бы спецэффектов добавить в виде темного неба и раскатов грома.

И я говорю:

– А знаете, на кого вы сегодня похожи?

Он говорит:

– На кого?

– На Мефистофеля. Вам накидки темной только недостает; дома, что ли, забыли?

Он говорит:

– Вы меня повысили?

И я ему отвечаю так деланно серьезно:

– Странно: вы вроде в церковь ходите, а считаете Мефистофеля высоким для себя званием.

Он сразу смеяться перестал. Голову так опустил и как чуть мотанул, смутился.

А я продолжила:

– Хотите, я вам историю расскажу? Называется она «Два трупа в подполье».

Он говорит:

– Хочу.

(Получилось, что он по-другому не смог бы ответить. Видите, я заставила его смутиться и тут же переключила его внимание на рассказ. Если бы он не согласился, он бы как будто остался там, где я его смутила, а это неприятно. Я ему одновременно дала пинка и дверь открыла. Он шагнул по инерции. Как обычно, в моменте я это не обдумывала; всё вроде как само движется.)

– Итак,

«Два трупа в подполье»

Действие происходит в две тысячи третьем году. Я работала тогда главным бухгалтером на лесозаготовительном предприятии. ПСКФ «Темный лес». Кроме меня в бухгалтерии работал мой муж. Предприятие небольшое. И у нас случился конфликт с директором. У нас – это я, мой муж (второй бухгалтер), сын директора (снабженец) и жена директора (она не работала с нами, но так получилось). Мы вроде как оказались заодно, но конфликт интересов и страх у каждого были свои. Всё было так чудесно и прекрасно в нашей жизни, но тут вернулась бывшая любовница нашего шефа и спутала нам все карты.

Как я об этом узнала? Шеф билеты мне притащил расходы списать, типа он в Корею ездил на переговоры. Там же ни слова по-русски, а шеф неграмотный, по-английски не понимает; а там его имя, фамилия и ее имя и фамилия. И мне было понятно, что это не просто интрижка, это любовь. Я сопоставила все факты. Шеф стал рассеян, мечтателен. А мы часто ездили вместе по делам на его машине, и он был за рулем. И мы ехали на красный, стояли на зеленый, приезжали не туда. А еще когда по радио в машине передавали песню Антонова, знаете, вот эту:

он просто закатывал глаза, пел вместе с Антоновым, и я была уверена: вот сейчас мы точно врежемся.

По иронии судьбы любовницу звали Настей Антоновой. И глаза у нее были голубые; правда, за очками.

Я не могла молчать. Неизвестность – это же ужасно. Я сказала шефу об этом – о том, что я знаю. Цель была выяснить отношения, расставить, так сказать, точки над «и». Я и мой муж переживали из-за работы. Любовница его раньше, до меня, была его бухгалтером; я думала, раз она вернулась, то и на работу к нему пойдет, а мы не нужны. Его сын и жена перепугались, потому что дело запахло разводом, а значит, потерей денег и наследства. Всё имущество могло уплыть к новой, молодой жене. А шеф испугался, что жена узнает. Короче говоря, перепугались все. Это как в гангстерском фильме, когда толпа народа и все наставили пистолеты кто куда, у кого сколько было. И напряжение растет, и так не может длиться долго – впереди же финальная сцена.

Он стал угрожать мне, чтобы я не смела рассказывать его сыну. А сын с матерью и так уже всё знали – город небольшой.

И в один прекрасный солнечный осенний день рвануло. Жена ушла, забрав из дома все ценное имущество и несколько миллионов наличными. Подала на развод и на раздел того, что осталось. С сыном у папы – открытый конфликт.

Шеф на меня кинулся при своем сыне:

– Это ты сказала ему!

Я даже вякнуть не успела, как он схватил меня за грудки и швырнул на стол. Лететь было нереально страшно.

Сын кричит:

– Да при чем тут она? Я уже месяц все знаю, тебя видели с ней, как ты по ресторанам свою шлюху водишь.

Я, конечно, обиделась и ушла. Денег он мне не заплатил. Он хотел, чтобы я вернулась.

– Не хочешь возвращаться – иди на хер без денег.

Я подала в суд. Тогда он обратился в полицию с заявлением, что я украла документы; мотив – скрыть выплату мне денег и через суд взыскать снова. Так я оказалась под следствием по статье «мошенничество».

Шеф не знал, что документы я передавала по описи через его доверенное лицо – Сергея Т. А Сергей Т. не знал, что это важно, и скрыл от шефа, что подписал акт передачи.

Начались тяжба, допросы, адвокаты, прокурор и следователи. А я в этот момент оказалась беременна. Я убрала из дома все документы, имеющие отношение к бухгалтерии. Комп, на котором вела «1С» -ку, был мой, и его я тоже убрала. Опись передачи документов спрятала у родственников. Я готовилась к обыску. Я понимала: он платит. Вечером, когда мы приходили домой, мы не включали свет и вырубали сотовые телефоны. Мы, конечно, не того уровня, чтобы ради нас подключать сотового оператора, выяснять нашу локацию, но так было спокойней.

Был такой эпизод. Еду я в автобусе утром на новую работу, и звонит моя мать:

– Лена, ты где? Я звонила вчера весь вечер. Почему у вас вечно телефон недоступен?

– Мама, ты понимаешь, я под следствием, у меня может быть обыск в любой момент. А если будет обыск, ты же знаешь, они найдут у меня склад оружия в шкафу, пулемет в спальне, мешок наркоты на кухне и труп в ванной. Он же платит. Поэтому я вырубаю телефон и не включаю вечером свет – типа никого нет дома.

Учитывая мою эмоциональность, это было довольно громко.

Я выключила телефон и оглянулась. На меня в полнейшей тишине внимательно смотрели все, кто был в автобусе. Такая маленькая минута славы. Оваций не было. Все поверили в серьезность ситуации.

Потом меня вызвал прокурор района поговорить.

– Вы документы передавали?

– Да.

– По описи?

– Да, по описи.

– А где опись?

– Вот копия.

– А где оригинал?

– Я его прячу в надежном месте, и это не дома.

– Принесите его мне.

– Зачем? Чтобы вы его при мне уничтожили и посадили меня ни за что? Я же знаю, он деньги платит. Если будет доказано, что я права, то это у него возникнет уголовное дело за невыплату заработной платы. Вы же знаете законы. А я знаю, кому он платит, чтобы посадили меня.

– Да как вы смеете! Я прокурор.

– И что, это сразу значит, что вы, как английская королева, вне подозрений?

Такой недовольный:

– Можете идти.

Потом мой брат, поскольку он работал в паспортно-визовой полиции, договорился с другими следователями того же отдела ОБЭП, который проводил следствие по моему делу, и они устроили выемку документов у моего шефа дома, хотя это было вообще не их дело.

И это было невероятно. Это было просто чудо. Сын шефа открыл и всё показал. Это было по адресу проживания шефа. Состоялась выемка тех самых документов, которые шеф заявил пропавшими по моей вине. Не было там только кассовой книги. Это, конечно, мне помогло, но по факту ничего не закончилось.

Мы даже пришли в ОБЭП, и я сама слышала, как следователь довольно громко говорил моему шефу:

– Я теперь что могу сделать? Случилась выемка документов у вас дома. Как вы это допустили?

И шеф там в оправдание:

– Бу-бу-бу.

Муж мой гадал на монетах по китайскому методу. Книжка такая зеленая, Чжу-Гэ Лян «Шень шу: гадание на монетах». Очень старинный метод, похож на гадание по «Книге перемен», но гораздо проще. Подписанные цифрами 10 монет. Загадываешь вопрос, трясешь монеты, бросаешь и выбираешь одну, практически не глядя. И так три раза. Цифры записываешь на листочек, а потом смотришь в книге изречение под этим номером, который получился. В книге всего 384 изречения. Очень простой метод. Тут главное – настроиться.

Ну что мы могли тогда спросить? «Чем все это кончится?» И монеты сказали нам: «Один демон метнет стрелу в другого и падет замертво, и наступит весна, и зацветут цветы». Что-то такое. И мы всё думали: что же означает эта метафора? Но все сбылось буквально.

Конфликт зашел так далеко, что сын решил либо стрясти с отца деньги в виде арендной платы, либо выгнать из офиса, потому что по документам это была недвижимость сына, хотя по правде его строил-то папа на свои деньги. Офис располагался в большущем деревянном коттедже в черте города. Сынок напечатал договор аренды и поехал уведомить отца. Папиного гнева он, конечно, очень боялся, поэтому сразу в офис не зашел, а стал ждать за углом, когда отец закончит свои дела и уедет в банк или министерство. И когда тот уехал, он зашел в офис и положил договор ему на стол. А папа что-то вспомнил и вернулся, а там сын с этими бумагами.

Начался скандал, быстро переходящий в драку. Крики, вопли. Отец достал из кармана складной нож и рукояткой стукнул сына по бритой башке. Потекла кровь. Мужики, все какие там были, кинулись разнимать. Серега Т., тот самый, что подписал мне опись, потащил сына за калитку. И тут шеф от злости схватил ледоруб, который валялся рядом, и через забор метнул его в своего сына. Ледоруб попал в голову Сергея Т. по касательной и рассек кожу; потекла кровь. А отец в ту же секунду упал замертво от сердечного приступа. И в этот же момент с его руки пропадает огромный золотой перстень с увесистым бриллиантом. Его так и не нашли.

И случилось это в День космонавтики, то есть весной, как и сказали нам монеты. И я даже считаю бывшего шефа немного космонавтом, раз он покинул планету Земля в такой день.

Сергей Т. поехал в деревню пить – снимать стресс. Мне называли ту деревню, но я забыла. Он все это время мотался по инстанциям, давал показания, что никакой описи не подписывал и бумаг у меня не забирал. Но он же знал правду. Ему объясняли, что если я докажу в суде свою правоту, предъявив опись, то ему самому светит статья за подлог, клевету и т. д. и т. п. Он это понимал, но шефа он боялся еще больше. А тут еще в голову ледорубом прилетело, шеф умер и работы нет.

Он выпил изрядно водки и спит. Стук в дверь. Открывает. Менты:

– Мужик, вставай, у тебя в подполье трупы.

Серега сразу протрезвел. Оказывается, его хотели ограбить и лезли через подполье. Дом на двух хозяев; свою половину Серега использует как дачу, картошку садит, живет-то он сам в городе; а вторая половина дома заброшена, нет хозяев. И решили к нему залезть грабители, а там конструкция дома такая, что можно пробраться через подполье и следов взлома не будет. И вот они ползут, ползут и натыкаются на два трупа, которые лежат там уже 20 лет. Тогда, ну, когда их убили, их не нашли.

Как честные люди, грабители позвонили в полицию. Территориально трупы лежали в аккурат под кроватью Сереги.

Вот такая вот история про два трупа в подполье. И я ни слова не соврала, всё именно так и было.

А потом я решила подытожить свой рассказ:

– Вот до чего людей доводят конфликты из-за денег, отсутствие взаимопонимания и доброты.

Чеглоков стоит, явно озадаченный моим невероятным рассказом.

– Да уж, вот это история. Как в кино.

– Нет, в жизни бывает гораздо круче, чем в кино. Да, и сразу после смерти отца этот огромный деревянный дом, где был офис, внезапно сгорел дотла, даже чугунные батареи испарились. И причину так никто и не смог установить. А потом мне приснился сон: такое темное грозовое небо, ветер; море такое свинцовое от непогоды. На берегу лежат двери. Просто деревянные двери, разные, штуки три или больше. В море установлен небольшой мостик, как пристань; из досок, узкий и шаткий. И мой шеф прям такой, каким я его помню, в костюме своем светлом. Он-то был невысоким, а килограмм сто двадцать в нем было, и размер-то вроде его, а вот брюки длинные и рукава тоже. Так он так и ходил, не подшивал. Из-за этого у него штаны складывались гармошкой и пальцы все время были веером, чтобы рукава не свисали. Лысина, седая борода – все как было. И он носит эти двери один по этим мосткам и бросает их в море. Его лицо уже начало разлагаться, тут и там виднелись не просто трупные пятна, а уже конкретный некроз тканей. Он поглядывает на меня и посмеивается. Конец сна.

Я думала о том, что увидела, и мне было совершенно понятно, что шеф что-то спрятал от всех безвозвратно. А потом мне его сын рассказывал, что у отца были счета за границей, где он держал свои миллионы, но они так и не нашли этих счетов и денег никаких больше не получили.

Сыну, конечно, досталось предприятие отца, но он вскоре разорился. Что с ним теперь, я не знаю.

Мой рассказ Чеглокова, конечно, очень впечатлил. А я так надеялась, что он поймет, как пагубно бывает конфликтовать и что никакие конфликты нам не нужны, но если что, меня не напугать и сдаваться я не собираюсь, пойду до конца. Я не такой человек, что возьму и сдамся.

Чеглоков постоял, подумал и говорит:

– Пойдемте к директору магазина, подпишем документы для проекта вместе.

Он, в общем-то, для этого на объект и приехал, ради этой подписи. Канализационная трасса проходила через дорогу мимо продуктового магазина, и для проекта нужна была подпись представителя собственника магазина.

Я говорю:

– Нет, я не пойду с вами.

Было видно, что ему хочется со мной ходить, что ему очень интересно, но все это было как-то очень на нервах, ну во всяком случае у меня. Он прямо поймал эту тему «вот ты построишь, а они потом приедут и всё снесут» и никак не мог с нее слезть, вроде как зациклился. И он ушел один подписывать, а потом звонит мне докладывать про подпись и тут же опять мне сказал, что все снесут, но это было уже как будто на автомате, вроде как и не хотел говорить, но пришлось. И повторяться уже неудобно, но укусить надо. У меня тогда снова, я точно помню, возникло стойкое ощущение, что он как бы удивляется сам себе в этот момент, как будто ему самому непонятно, зачем он это мне говорит.

И я ему сразу ответила:

– Вы так себя ведете, как-то очень странно. Вы играете со мной?

Он говорит:

– Да.

И смеется.

Так ответить – это же ужасная наглость. И такое ощущение у меня возникло, что я для него теперь источник некоего развлечения, как для кошки мышка. И это не просто крайне недружелюбно ко мне, а это носит даже такой какой-то унизительный оттенок в отношении меня. Это его чрезмерно пристальное внимание ко мне… очень, очень тревожно. Я-то хотела, чтобы он просто отдал мне бумаги и не хотел больше со мной работать. Крайне неприятный тип. (Конечно, он играл, это же моя игра. Я же не осознавала тогда, что насильно перевела свой страх в игру. Я сама жестко прикрутила его внимание к себе этими своими наглыми шутками и дивными историями. Да и сама идея какой-то бухгалтерши затеять стройку подобного масштаба в таком месте и без разрешения – это тоже своего рода большая наглость.)

Переворот

И всё же он не выходил из моей головы, я все думала, думала, думала о нем как о проблеме. Меня он, конечно, своей наглостью, своим поведением просто потряс.

Я людям рассказывала об этом. Без фамилий, без должностей. Говорила:

– Представляете, что со мной случилось…

Все слушали, а потом удивлялись:

– Вообще! Вот это да!

Меня не то чтобы пугало всё это на тот момент, оно мешало мне жить – такое огромное количество ЕГО у меня в голове. Просто огромное чувство ненависти у меня к нему. И я даже в интернете искала, как от этого избавиться. И там предлагалось мысленно рубить его мечом на части. Я закрывала глаза, мысленно напяливала доспехи, доставала огромный меч – тоже, разумеется, мысленно – и рубила его. А он мне представлялся огромной головой без туловища. Нереально огромной, со щупальцами, как у Медузы Горгоны. И это мне тоже казалось очень странным. Почему только голова? Почему щупальца? И вроде разрублю, отвлекусь, и опять он целый. Ну что делать? Это было все, это был просто кобэс. (Это слово притащила моя дочь из какого-то интернетного мема. Она придумала употреблять его вместо слова «капец», и теперь всё ее окружение так говорит. Вот так меняется язык.)

И я помню этот день, когда я ехала по трассе. Начало июня. Как раз накануне мне говорили, что на этой трассе девчонка разбилась насмерть, так что аж голова отлетела. Авария случилась в конце мая. После выпускного. На машине. Там убились все, причем она потеряла голову. Я ехала по этой трассе и как раз думала об этом. И тут я почувствовала. Будто на мне подтяжки надеты, и тут на спине, между лопаток где-то, мне кто-то подтяжки эти оттянул и отпустил; я почувствовала довольно ощутимый удар. Щелкнуло прям по спине, в аккурат посередине лопаток. Вместе с ударом у меня как мир перевернулся. Что-то случилось. Вместе с этим ударом я вдруг поняла, что я в этого придурка Чеглокова влюбилась. Вот так это случилось. (Я ехала и думала о том, что девчонка «потеряла голову», и это было как выход – потерять голову, как предчувствие. А еще очень важно: враг – это уважаемый человек. Всё внимание и уважение – от страха. Состояние ада – это страшное напряжение и беспокойство от страха. Ощущение нахождения себя на дне. Страх давит, как огромное количество воды; не дает двигаться, жить, дышать. Очень высокое напряжение. Внимание к врагу приковано вот этим страхом. Осознание наших ограниченных возможностей ассоциативно связывается с его образом. Если как-то убрать напряжение, то вы со дна взлетите в небо; страха уже не будет, а уважение и интенсивное внимание к человеку останутся. И вот она – любовь в чистом виде.

Любовь – это и есть внимание, притяжение одного к другому. Чем интенсивнее и продолжительнее внимание, тем сильнее любовь. В принципе, это классика жанра. Весь наш мир стоит на двойственности понятий. Все движется бесконечно исключительно на том, что, достигнув предела, любое понятие переворачивается на свою противоположность. Это очень философские термины, что-то типа ленты Мёбиуса и т. д. и т.п., и все хоть что-то про это слышали, но почему-то никто в реальной, в своей обычной жизни в упор не видят этих механизмов. И страдают на разные лады. Получается, что показатели интенсивности моей ненависти к Чеглокову достигли предела, и ситуация перевернулась на обратное значение. Я не знаю в чем исчисляются эмоции, но показатели обнулились. На тот момент я этого еще не понимала. Меня тогда просто ошеломило происходящее.)

Это было так необъяснимо для меня, но факт стопроцентный: я влюбилась. Это было абсолютно ясно, совершенно точно, без вариантов и парадоксально. Когда ты не знаешь, как делаются фокусы, конечно они удивляют. Это теперь я знаю, из чего сделана любовь, во всяком случае знаю направление, где находится истина, а тогда я даже не понимала. Как? Почему? И главное: что теперь с этим делать?

Помню, тут же позвонила Ленке – не кадастровому инженеру, а своей подружке. Она такая деловая, у нее свой довольно серьезный бизнес по грузоперевозкам. Мы с ней дружим давно, уже лет пятнадцать. На работе познакомились, и по совместительству она моя невероятно дальняя родственница по теткиной линии (той, которая собственница моей эпичной стройки).

И я ей сказала:

– Лена, это ужасно. Ты представляешь, я только что осознала, что я в этого придурка влюбилась. И не нравится он мне, но сомнений нет. Чувство просто невероятное. Меня к нему страшно тянет. У меня в первый раз в жизни такое.

Она совершенно законно спрашивает:

– Ты что, дура?

И я, разумеется, согласилась. Ну а кто я после этого?

Парадокс. Ощущение такое, будто ты лежишь в окопе в 1942-м и вдруг понимаешь, что ты безумно влюблен в Гитлера. Я сразу вспомнила про стокгольмский синдром; вот у них, наверное, тоже так случилось.

Чеглоков не стал казаться мне возвышенней или одухотворенней. Я не находила его положительным нисколько. Шантаж – он и в Африке шантаж. Это у меня башка напрочь отсутствует, вот это я ощущала. Это непонятное ощущение такое, необъяснимое; полная потеря контроля.

Примерно как ситуация на гипотетическом звездолете в кино:

– Капитан, мы попали в зону притяжения черной планеты! Категорически непригодна для жизни.

– Старший штурман, подайте сигнал SOS. Попробуем выровнять, надо уйти от столкновения. Увеличить мощность двигателя!

– Капитан, что делать? Мы потеряли управление, один из двигателей отказал. Утечка кислорода на борту. Мы теряем высоту. Что делать?

– Команде приготовиться к жесткой посадке – столкновение неизбежно. Старший штурман, надо выровнять машину; выбирайте место, где меньше скал. Да хранит нас Господь.

Как-то так.

И вдруг мир стал меняться. Ощущение, будто я наркоты наелась. Какой-то страшно забористой наркоты вроде кокаина (я не пробовала сама, я прочитала об этом в интернете). Краски вокруг стали яркими, какими-то новыми. Стало постепенно нарастать ощущение эйфории и счастья. Просто так, с ничего. Одновременно связь моя с мужем вдруг исчезла, и я увидела, что моя жизнь с ним, она… она на самом деле просто ужасна. Муж постоянно орет на меня матом; все запрещает; не работает, то есть я его содержу; секса у нас нет годами. Было реально ощущение, что я спала под каким-то длительным наркозом и вдруг проснулась.

– Это кто? Это я? Блин, мне нечего надеть! А это что? Это мой дом? Где ремонт? Где мебель? Где шторы? Какой ужас! А это кто? Это что за мужик тут бегает, права качает? Да на каком основании? Какого хрена тут вообще происходит?!

Я понимала, что вся моя прежняя жизнь рушится, и это было так красиво. На это радостно было смотреть. Она вся так разваливается на куски, распадается на пиксели. Похоже, что смотришь на извержение вулкана или землетрясение, на какую-то катастрофу, когда дома рушатся. По идее, надо пугаться этого, а я даже радовалась. Мне не боль-но и не стра-ш-но, мне хо-ро-шо. Реально я ощущала какой-то распад представлений, понятий, уклада, но в тот момент я была как под воздействием, как под анестезией. (Так интересно: я написала «реально» и там и тут. А что на самом-то деле было реальным? И когда под воздействием – тогда или сейчас? Или и тогда и сейчас? Смещение фокуса внимания затронуло все части жизни, произошла переоценка ценностей. И это неслучайно. Отсутствие гармонии в жизни – что это значит? Это значит, что по одному какому-то параметру случился страшный дефицит, а по другому параметру – переизбыток. И это будет тянуться, тянуться, пока не достигнет предела. А потом – херакс и переворот, и не где-нибудь, а в сознании. И сразу, сразу начнет меняться ваша жизнь. И все такие: «Ой-ой-ой. А как же так? А?» А вы не знали? Вот, смотрите. На моем примере смотрите.

Я получала кайф только на работе. Слава богу, этого у меня в жизни не отнять (так я тогда думала). Партнер в семье давил и досаждал; я ходила к психологу и потихоньку вытаскивала активы из семьи, пыталась избавиться от давления. Жизненно важно ощущать себя как «я молодец», без этого ощущения нет сил, нет самоуважения. До этого времени я жила с такой установкой: хороший человек много работает, всего себя отдает работе. В чем я хожу, как живу – это неважно; секса нет – да и не надо; платья я очень люблю – тоже потом; голову не красила два месяца – это нормально. Муж давит? А ничего страшного. И я терплю, терплю, терплю. Это значит: я отдаляюсь, отдаляюсь, отдаляюсь от такого понятия, как «я же женщина». И вот он, предел, и переворот. И полетело все к чертовой матери.

Сместился фокус на получении кайфа с работы на мужика, вот это очень важный момент. А мужик у нас – это не муж. Тот, кого содержат, не может быть мужиком. Понимаете? При взаимоотношениях с людьми они нас зеркалят. По сути, я влюбилась в свое отражение в глазах Чеглокова, я увидела прекрасную женщину в глазах настоящего мужика. Я так распустила хвост, я так старалась, я видела восхищение мной в глазах того, кто вызвал у меня такой страх и вместе с этим уважение к его тупой, грубой силе. А накал страстей был таким мощным, абсолютно равнозначным моему страху и тому упорству, с каким я двигалась от себя как от женщины-красавицы, туда, где я, как мужик, содержу семью с жесткой установкой: «Какая там еще любовь, вы о чем вообще? Вы мне этих глупостей не говорите. Это удел тех, кому заняться нечем, одиноких, бездетных и легкомысленных. Главное, семья есть, есть цель, идем вперед». Весь этот прежний перекошенный настрой, все эти мысли – все было стерто, как посудной тряпкой стирают липкую грязь и крошки со стола. Теперь я ощущала потребность видеть себя, любоваться собой только его глазами.)

Я вдруг вспомнила, что я женщина. Не работник, не добытчик, не мать, а именно женщина. Девчонка, которая так любит платья, хочет нравиться. И не просто вспомнила, а я ощутила это, я прям это прочувствовала. Дома я теперь что ни делала – всё с мечтательной улыбкой, глаза светились от счастья. Я похудела килограммов на пять, я просто забывала поесть. Я находилась в каком-то разреженном пространстве, в какой-то другой реальности, в каком-то космосе, где все обычные дела, прежде значимые, теперь не имеют никакого значения. И там всё как будто замедленно, и ты плаваешь в своих мыслях; и весь мир, он кажется тебе совсем новым, абсолютно прекрасным; и это необыкновенное счастье – просто находиться в этом состоянии. И это невозможно скрыть. Я стояла, например, у плиты, и у меня такое мечтательное выражение лица было и глупая улыбка.

Мой муж понял все сразу. Он так и сказал:

– Дети, случилось страшное: ваша мать влюбилась.

И это была чистая правда. Если звучала песня о любви, я теперь не просто слышала ее, я чувствовала то же, что и человек, который написал ее, и понимала, почему такие там слова. И это было удивительно.

Я стала искать общения с Чеглоковым. Теперь он мне казался невероятно красивым. Он был такой прямо брутальный мачо. Вкачанный. Такой прямо самец, настоящий мужик. А какой красивый нос! А как прекрасен этот жестко очерченный овал лица! Я просто боялась на него смотреть – так ослепительно хорош он был. А какой голос! Боже, какой голос, какой тембр! Это такой сиплый баритон; я готова была его слушать, и слушать, и слушать. Разговаривала с ним по-другому, наверное. Я не знаю как, но было видно, что он тоже включился в процесс. Он перестал стебаться, он тоже стал со мной по-другому разговаривать. По-другому стал смотреть – с нескрываемым восхищением.

Я находила повод, малейший повод встретиться, а встретившись, искала любую возможность захватить и удержать внимание. (Внимание – это основной человеческий ресурс, и привлекая чье-то внимание к себе и регистрируя это внимание именно как собственную красоту, или ум, или силу, или еще что-то очень хорошее, ценное, а не наоборот, мы способны преломить свет этого величия и направить его на генерацию у себя энергии только лишь линзой нашего сознания. Один момент: всё суть отражение, и для начала надо увидеть это величие в том, чье внимание мы привлекли. И тогда свет, отраженный сам от себя, многократно явит собой то реактивное топливо, на котором можно невероятно далеко улететь.)

Эпизод разговора в машине

Говорила в основном я.

– А вы смотрели фильм Звягинцева «Левиафан»?

– Да, кажется, смотрел, но мне не понравилось.

– Почему? Это же очень интересный фильм. Согласна, смотреть его довольно тяжело, и зря на роль чиновника взяли именно этого актера: он так часто мелькал в комедийных фильмах, что это портит всю драматургию художественного полотна. Основная задача автора, я считаю, – удивлять и ставить вопросы. В данном случае все получилось очень даже здорово. Я три дня ходила под впечатлением и только спустя эти три дня обратилась к интернету почитать, что же пишет критика. Я всегда так делаю: я сначала смотрю, а потом думаю, думаю, у меня складывается свое устойчивое мнение. А потом я это свое мнение сверяю с мнениями других людей; но сначала свое. Меня развязка в этом фильме просто потрясла. Вы помните развязку?

– Нет, я не досмотрел, мне стало неинтересно.

– Понятно. Но там сам фокус именно в развязке. Обязательно посмотрите, это же ваша тема. Там поднимается очень серьезный вопрос – вопрос, насколько религиозна сама Церковь. Ведь там что произошло: они весь фильм бьются за участок земли. И конечно, власти мужика размазали. А для чего им нужен этот участок? А он им нужен был на благие цели – церковь там поставить. И это понятно только из последних кадров фильма. Я даже не поверила грандиозности и гениальности концовки. Я смотрела финал раза три-четыре. Нет, не показалось: они уничтожили жизнь человека ради церкви. Понятно становится, к чему были все эти разговоры и походы священника к чиновнику: это была его идея. Чиновник просто исполнитель, просто пешка. Понимаете?

– Да, я понимаю.

Он сидел и явно очень интенсивно соображал. Это было видно по его лицу. Я завела разговор на очень актуальную для него тему – тему Церкви как мощной организационной структуры, которая ради выживания сама противоречит своим же канонам. И мне, человеку светскому, стоящему вдали от храма, не соблюдающему обрядов и церковных праздников, было интересно наблюдать реакцию человека, регулярно посещающего не просто церковь, а церковь западную, ощущающего непонимание своего увлечения со стороны других людей на собственной шкуре. И тут дело в том еще, что он не может просто ходить туда молчком, вовсе нет. Он должен; это очень поощряется, это считается прям круто-круто – привести в свою церковь новых заблудших овец, страстно желающих уверовать.

И когда я подняла эту тему, я все это прекрасно понимала.

– Церковь, она же должна настраивать людей на благие поступки ради людей, во имя добра. Не брать чужого, не убивать и так далее. А они что делают?

– Ну, вы понимаете, это организация; и, как в любой организации, там есть разные люди, и по-разному они поступают. Тут надо как – надо самому вести себя правильно и не осуждать. Каждый потом будет отвечать за свои деяния лично. Перед Господом.

– И я смотрела потом критику на этот фильм, и чего там только не было! И все ругают этого режиссера и пишут: да как он мог в такой грязи показать Россию, церковь нашу православную опорочил, и за это ему награды дают на западных кинофестивалях?! А я думаю, что он затронул не это, он затронул тему религии и нравственности как таковой. Религия, любая причем, – это просто бренд, бренд как инструмент власти, и нет там ничего общего с реальным предназначением любой религии. А что есть религия? Это учение о человеке, о душе его. О структуре, строении и составе. О законах, по которым человек и мир весь существуют. И это не учебник биологии или физики, объясняющий природные явления с точки зрения современной науки. Эти понятия намного шире понимания и визуального восприятия мира, вы же должны это понимать. Когда-то Декарт отделил религию от науки, а зачем? Мир, он же целый. Как можно объяснить одно и полностью игнорировать другое? Отсюда считается, что быть религиозным значит быть либо необразованным, либо не в себе, а быть образованным значит быть насквозь прагматичным, то есть интересоваться только вот этими материальными, осязаемыми вещами. А еще я вдруг увидела, почему мнения людей отличаются. Я и раньше это замечала, но теперь я увидела причину, и это стало вдруг так ясно; и непонятно, как я раньше не обращала на это внимания. Люди разные, и каждый во всем видит себя, свои суждения, оценки. Только себя. И то, что я увидела, есть во мне. И поэтому грандиозность любого вообще произведения заключается в масштабе этого зеркала.

Я была очень эмоциональной. Я размахивала руками. Я говорила активно, меняя интонацию.

И он, точно так же эмоционально:

– С вами так интересно разговаривать!

– Да?

Я обрадовалась. Я и так это видела – насколько ему интересно. Я ощущала себя невероятно харизматичной личностью.

Что такое харизматичная личность?

Википедия:

Способность личности в интеллектуальном, духовном или каком-нибудь другом отношении взывать к сердцам других людей. Обычно под харизмой понимают совокупность эмоционально-психических способностей человека, благодаря которым его оценивают как одаренного особыми качествами; при этом зачастую он не имеет каких-либо особенных внешних данных.

В тот день я думала, что мы сидели минут пятнадцать, а оказалось потом – два часа.

Он говорит:

– Я не понимаю: так быстро время летит.

(Время летело вообще незаметно и для меня. Ощущение времени как-то, можно сказать, напрямую связано с интересом. Если тебе интересно, то оно летит со свистом, а если неинтересно, то оно тянется, и тянется, и тянется. А потом возникает следующий парадокс: когда неинтересно, и время тянется, и скучно, а вспомнить нечего. При воспоминаниях ощущение, что временной отрезок вдруг становится маленьким. И наоборот: когда живешь яркую, интересную жизнь, время летит быстро, но оглядываясь назад, ты видишь очень длинный интересный путь, полный поворотов, событий и приключений.)

И с того момента было уже так: он стал ходить по моим делам вместе со мной. Я ему звонила, рассказывала, что́ я буду дальше делать, и он предлагался прийти, составить мне компанию. Мне невероятно хотелось с ним видеться, хотелось разговаривать, захватывать его внимание и держать.

И проекты были уже давно готовы, и он их мне отдал, и я уже по тому договору с ним расплатилась. И в Архитектуре города к тому времени уже увидели масштаб застройки моей, потому как у нас уже раскатали подбетонку под фундамент и вяжут вовсю арматуру. И там забеспокоились, заволновались. Устроили Чеглокову допрос. Он выгораживал меня как мог, но с тех пор власти внутренним распоряжением внесли изменения и теперь в обязательном порядке требовали для подобных проектов по воде и канализации разрешения на строительство. (Понимаете, да? Мое решение тогда не затевать открытую конфронтацию было абсолютно правильным.) Он был со мной, на моей стороне; он просто бросал свои дела и приходил.

Я даже спросила:

– Сколько это стоит? (Его вот это присутствие.)

Он говорит:

– Нисколько.

Разумеется, я спросила для контроля. Если бы он ответил по-другому, назвал бы цену или замялся и сказал: «Сколько не жалко», – дело другое; но в этом его ответе, и не столько в самих словах, сколько в интонации, я видела его заинтересованность именно в общении со мной. Сомнений у меня не было. Все было взаимно (впрочем, как все и всегда).

Эпизод дома и потом

Конец июня. Я собиралась на встречу с ним. Вытащила из шкафа два наиболее приличных платья и две пары туфель; больше у меня тогда и не было.

Побежала к мужу:

– Скажи, какие туфли выбрать: эти или вот эти? А платье? Белое? А может, синее?

И пока он смотрит на меня и думает, я уже все решила, я уже побежала и на бегу кричу:

– Всё, беру белое! Всё, я опаздываю! Капец, я опоздала!

Я быстро напяливаю платье, хватаю туфли и бегу к машине.

Муж выбегает за мной на крыльцо, видит, как и с какой скоростью я бегу, и кричит мне вслед:

– Лена-а-а! Ты забыла фату наде-е-еть!

Очень смешно и очень грустно одновременно.

В тот день мы встретились с Чеглоковым возле центрального офиса энергетической компании. Мы ходили по кабинетам, вроде как по делам, а потом сидели в машине и разговаривали. Он мне рассказывал про какой-то фильм про индейцев, который ему очень нравится и он его часто пересматривает. Наверное, впечатлился моей рецензией на «Левиафана» и хотел, наверное, продолжить эту кинематографическую тему. Я даже не помню сейчас названия этого фильма, про который он говорил. Я помню, какое невероятное электричество было между нами. Оно было густое и плотное, хоть топор вешай. Это невозможно забыть. Все слова, все разговоры, как шелуха, улетели в прошлое безвозвратно. Но это притяжение, эта страшная сила, которой невозможно не подчиниться! Никто никого даже руками не трогал. Я сидела и вроде слушала, но я была потрясена теми чувствами, которые я в тот момент переживала.

Я сопоставила с теми ощущениями, которые у меня были, когда мы в прошлый раз тоже сидели в машине и разговаривали; отметила, что мощность притяжения очень сильно растет. Никогда со мной такого не было. Никогда. Возникли даже мысли, что это не мои чувства, что я почему-то сейчас чувствую то, что чувствует он.

И когда время встречи закончилось и мы разъехались, то я была в тот день так молчалива и так задумчива. Я все думала о той плотности этого притяжения.

Потом я полезла в интернет посмотреть, что это за фильм такой, о котором он говорил. Это показалось мне важным и интересным, потому как если учесть количество повторов просмотров, это означает, что этот фильм вошел в его сознание плотно. Но вот как? Что он в этом фильме видит? Конечно, я понимала, что даже если и спросить, то он, конечно, скажет, но будет ли это правдой? И дело вовсе не в том, что Чеглоков патологический врун, а в том, что человек в принципе не в состоянии регистрировать все оттенки влияния любой информации на себя. Часть, возможно даже бо́льшая, будет скрыта, а объяснения притянуты за уши.

Чеглоков был мне очень интересен. Я хотела изучать его. Годилась любая информация. Смотреть весь фильм я не собиралась – смысла нет: у меня все равно не будет такого же восприятия этого фильма, как у него, мы разные люди. Я пролистала краткий пересказ, чтобы иметь представление. Очень старый фильм, семидесятых – восьмидесятых годов, о том, как индейцы взяли в плен белых и главный герой, такой центровой индеец, пошел войной на свое племя ради белой женщины. Фильм, в общем-то, о предательстве. Но я уверена, что Чеглоков так вообще не думает. О чем же он думает? Я надеялась его об этом спросить, но этому не суждено было сбыться: я просто забыла.

Вопрос по увеличению мощностей электроэнергии на объекте встал очень серьезно. Оказалось, что там вообще всё очень непросто. Городская компания, конечно, могла, но она отказалась на том основании, что территориально земельный участок находится в ведомстве РЖД. РЖД – это Москва, а там можно увеличить или мощность, или киловатты, а мне нужно и то и другое.

И буквально дня через два мы с Чеглоковым вместе пошли к одному чиновнику из энергетической компании РЖД.

Чиновник сначала смотрел бумаги, думал, потом говорит:

– Вам нужен начальник сетевого района. Записывайте: Алексей, номер три пятерки шесть восемь семь.

И Чеглоков сидит, пытается записать и пишет имя Алексей через «О», а дальше номер телефона, и он пишет «три», потом «пять».

Я увидела, говорю:

– Вы что пишете?

Он как очнулся и говорит:

– Ой, я был не в себе.

А это значит, он тоже находился в измененном состоянии вместе со мной. Что означает, что этот процесс был взаимным достаточно серьезно. Человек вел себя неадекватно.

И еще. Когда вышли из кабинета на улицу, Чеглоков спросил:

– А вы заметили? Этому чиновнику вы понравились как женщина.

Я так удивилась:

– Нет, не заметила.

(И с этого момента я вдруг стала замечать, что я нравлюсь мужчинам. И чиновник этот по электричеству мне потом звонил, предлагал помощь; до сих пор он каждый год открытки мне шлет с Восьмым марта. Другой мужик, начальник того сетевого района, звонил пьяный, орал, что где-то защитил мои интересы; третий, директор бетонного завода, звонил, звал куда-то, причем уверял, что у него все серьезно и он готов упасть в ноги. Случаев было много. То есть на тот момент я очень хотела понравиться уже как женщина этому своему «врагу», но в итоге крыша съезжала у всех подряд, стоило мне только подойти и заговорить. На самом деле так было и раньше, просто я в упор этого не замечала, но как только заметила, эффект усилился в разы. Считаю это примером усиления эффективности работы с верой через осознание. Фиксация осознанием повторов усиливает эффект многократно.)

А дальше на улице произошло вот что: он говорит со мной. Смеется. И я тоже. И уже совсем не помню, про чиновника этого или еще про что я говорю, говорю, говорю. На секунду отвернулась, не прекращая говорить; поворачиваюсь – нет его. Чеглоков ушел. Не попрощавшись. Просто сбежал. Детский сад какой-то. Я стояла и понимала, как он где-то за углом быстро-быстро идет и смеется над тем, что я сейчас повернусь и не увижу его.

Я не стала ему перезванивать. Я знала, что он ждет, что я позвоню ему и буду выяснять. Но я расценила его поведение как игру; следовательно, нужно соответствовать. (Видите, как много нагнетается мыслей и понятий, и не где-нибудь, а у меня в голове, как растет мощность, как всё противоречиво, и от этого плотнеет воздух и еще больше поднимается стадо мыслей и несется в невозможном хаосе. Но в этом хаосе и есть порядок. Но мне тогда он был совершенно непонятен; я просто наблюдала эту мощь, это величие данного абсолютно природного явления, не в силах сопротивляться.)

А дальше всё

Документы на увеличение мощности по электроэнергии отправили в Москву, и дела мои с бумагами закончились.

И я ему говорю по телефону:

– Ну всё.

И он такой, с грустью в голосе:

– Ну да.

И я кладу трубку и не верю, что это всё. Что это реально ВСЕ. Что это КОНЕЦ.

И я до конца дня все думала и думала о нем. О невозможности все вот так закончить и о невозможности все вот это дальше продолжать. Все приличные поводы закончились, остались только неприличные.

И мне подружка из института, Наташка, говорит:

– Ну ты позови его куда-нибудь, будет понятно. Зачем ходить и думать, нужно выяснять сразу: да – да, нет – нет, и всё. Вот.

– А если он пошлет меня куда подальше?

– Ну чего бы он послал? Ну ты сама подумай. Ну. Ты вон какая интересная.

– А мой муж?

– На хрен твоего мужа. Лен, ты глаза разуй. Он больной, он маньяк. Ты вот рассказываешь мне, как там у вас, и это нездоровая фигня.

– А тут здоровая? Он шантажист, он сектант, ты забыла?

– И что? Да у тебя хотя бы секс будет. Что тут думать, давай звони. Потом расскажешь.

– Ужасно страшно. А если я ему окажусь не нужна?

– Зато мы это выясним и пойдем дальше.

– Точно?

– Конечно. Чего гадать. А то потом время пройдет, а ты так и будешь сидеть и думать: абы да кабы. Вон двадцать лет просидела со своим идиотом, ну чего хорошего?

– Всё, я точно теперь позвоню.

– Давай звони. Потом обязательно мне расскажи, я страсть как люблю такие истории.

И правда, думаю, зачем мучиться вопросом? И главное, я как знала, кому позвонить. Наташке. Позвонила бы Ленке – она бы сказала, что это глупо и нецелесообразно и надо эту дурь выкинуть из головы. А как ты ее выкинешь, если ощущение, что головы-то как раз и нет? И выкидывать неоткуда.

И я решила, что лучше жалеть о том, что сделала, чем о том, чего не сделала.

И я позвонила, поговорила с ним немного, не помню даже о чем, так, для разгона. А потом спросила:

– А у вас есть жена?

А он говорит:

– Нет.

И грустно так, с разочарованием в голосе. Вроде как мой светлый образ в его глазах упал и разбился. Я прямо это услышала. (Вот почему я услышала именно разочарование мной, а не тем фактом, что жены у него нет? Потому что я уже все знаю. Анализ моих шаблонов и всплесков, а также сканирование ответных реакций идет непрерывно, все идет как надо, все это входит в мой заказ.)

И я его позвала в кинотеатр «Н.» поговорить, завтра. Он согласился.

И вот наступило завтра.

Он позвонил минут за десять до назначенного часа и спросил:

– Вы точно будете?

Не верилось ему, что я приеду.

Я ехала, и минут за пять до места встречи зазвучала песня по радио, связанная с моим жестоким разочарованием в любви:

Я подарю тебе любовь,

Я научу тебя смеяться.

Ты позабудешь про печаль и боль,

Ты будешь в облаках купаться.

Не текст, а именно мое воспоминание. Связка – именно эта песня и мое разочарование. И я еду и понимаю: это дурной знак. И даже мелькнула мысль свинтить. Но порядочные люди так не поступают. Не трусят. Надо идти.

***

После того как Пандавы из-за глупой игры в кости потеряли свое царство, им надлежало двенадцать лет жить в изгнании в лесу. Тринадцатый год – среди людей, но так, чтобы никто не узнал, кто они. Если же они будут узнаны, то отправятся в изгнание еще на двенадцать лет.

Долгие беседы вели между собой великие те герои. Уговаривал неукротимый Бхимасена брата своего Юдхиштхиру покончить жизнь в лесу, указывал великому царю, что обещание вынужденное не может считаться обязательным и если даже проживут они двенадцать лет в лесу, как же спрятаться им, могучим и прекрасным, от людей в год тринадцатый, притом что искать их будут соглядатаи повсюду?

Но не хотел благородный Юдхиштхира нарушать свое слово; мучило и еще одно сомнение.

«Всё так, как ты говоришь, – сказал царь брату своему Бхимасене, – но выслушай вот что. Бхишма, Карна, Крипа, Дрона, могучий сын Дроны, сыны Дхритараштры во главе с Дурьйодханой – все они искусны во владении оружием, трудно будет их победить. Те цари, земные владыки, которые платили дань нам по принуждению, встали теперь на сторону кауравов, готовы их защищать.

Не забывай, что Бшихма, Дрона, Крипа владеют волшебным оружием, вряд ли могли бы одолеть их даже боги. Карна же неуязвим благодаря чудесному своему панцирю. Не по силам нам одолеть стольких врагов, не имея многих соратников».

Смутился Бхимасена, не зная, что ответить. И пока сидел он в раздумьях, явился в лес тот великий риши Вьяса, сын Сатьявати, и приблизился он к Пандавам, и обратился к Юдхиштхире с такими словами:

«Слушай, о царь! Прозрел я, что́ происходит в душе твоей, и поспешил сюда. Смущает тебя робость перед Бшихмой, Крипой, Карной, Дроной и сыном Дроны, но я знаю средства развеять твои сомнения. Я возвещу тебе знание, именуемое Пратисмрити, приводящее к удаче; овладев им, могучерукий Арджуна непременно достигнет успеха. А за оружием пусть обратится он к Индре Рудре, к Варуне, и Кубере, и к царю правосудия Дхарме – ведь благодаря доблести своей и подвижничеству дано Арджуне узреть богов! Приняв от Индры, Рудры и Хранителей Мира волшебное оружие, совершит могучерукий величайший из подвигов.

Вы же перебирайтесь в другой лес: длительное пребывание в одном месте перестает приносить удовольствие. Кроме того, к вам приходит сюда множество брахманов, в совершенстве знающих Веды, и всех их вы кормите, – скоро в этом лесу переведется вся дичь, погибнут деревья и травы».

Сказав так, возвестил мудрейший владыка, проникший в тайны колдовства, царю справедливости великое заклятие, а затем, испросив дозволения, исчез.

Прошло немного дней, и переехали славные Пандавы в лес Камьяка, где были раньше, и поселились вместе с соратниками своими и спутниками.

Не забыл царь Юдхиштхира и наставление, данное ему великим отшельником. Однажды, оставшись с Арджуной наедине, сказал он брату своему: «От Вьясы принял я сокровенное знание, дающее успех во всем. Я передам это знание тебе, а затем, о бык среди людей, возьми лук, облачись в доспехи и держи путь на север. Ведь всем волшебным оружием владеет Индра – у него и следует просить это оружие».

Получив у брата сокровенное знание Пратисмрити, взял Арджуна лук свой Гандиву и два неиссякаемых колчана, надел доспехи, принес жертву Агни, попрощался с Драупади и братьями и отправился в путь.

Благодаря волшебству двигался высокий духом быстрее ветра и всего за один день достиг Гималаев. Перевалив Гималаи, он так же за один день, не чувствуя усталости, пересек множество мест, слывущих непроходимыми, и остановился у горы Индракилы, ибо послышался ему голос из поднебесья, возглашавший: «Стой здесь!» И увидел он у подножия дерева подвижника, смуглого и худого, славного величием.

«Кто ты? – вопросил подвижник. – И зачем пришел ты с оружием в обитель брахманов, отвергших и гнев и веселье, преисполненных мира? Брось лук свой, ибо обрел ты уже высшую участь!»

И много подобных слов говорил брахман Арджуне, но не поколебал он стойкости героя, верного принятому решению, и остался им доволен, и сказал: «Благо тебе, о губитель недругов! Я Индра; выбирай же себе дар».

И снова смущал тысячеокий сына своего, предлагая ему наслаждение и небесные миры, и снова стойким был герой и просил только знание всего оружия.

«Сын мой, – согласился наконец Индра, – я дам тебе все волшебное оружие, если только дано будет тебе увидеть Треокого, Владетеля трезубца, Шиву. Повидав его, ты достигнешь цели своей и взойдешь на небо».

Молвив такое, Индра исчез из глаз. Арджуна же ушел на вершину Химавана, в безлюдный лес, и предался подвижничеству. В течение месяца ел он одни лишь плоды раз в три дня, на второй – раз в неделю, на третий – раз в две недели, и не плоды, а только сухие, павшие на землю листья. На четвертый месяц питался неукротимый сын Панду одним только воздухом.

Прослышав о том, спустился с небес великий Рудра, и принял он облик смирного дикаря Кираты, и приблизился к дереву, под которым исполнял подвижнические обеты неутомимый Арджуна. И в это самое время Мука, один из демонов-дайтьев, принял образ вепря, чтобы умертвить героя.

Вместе схватились за луки Арджуна и Шива, вместе пустили они бьющие без промаха стрелы, вместе поразили они Муку, и умер тот, вновь приняв пред смертью ужасающий облик ракшаса.

И узрел тогда Арджуна мужа, сверкающего золотым одеянием, и спросил: «Что делаешь ты, златоблещущий, в пустынном этом лесу? Зачем поразил ты облюбованную мною добычу? Поступив так, ты нарушил законы охоты. За это, о житель гор, я лишу тебя жизни». Усмехнулся неизвестный муж и ответил: «Прежде тебя я избрал этого вепря добычей. Ты же нанес мне оскорбление и не уйдешь отсюда живым. Я буду пускать в тебя стрелы – отвечай же, сколько хватит тебе сил».

И вот принялись они, яростные, разить друг друга стрелами. И сколько ни пускал благородный Пандава стрел своих в Кирату, тот стоял незыблемо, как скала, а стрелы словно исчезали. Через короткое время кончились стрелы в нескончаемых колчанах, что повергло Арджуну в глубокую скорбь, и стал он биться с Киратой древком лука Гандива, но поглотил обитатель гор и этот волшебный лук.

Схватился Арджуна за меч, но разлетелся его меч пополам при первом же ударе; стал он биться камнями и деревьями, но ни камни, ни деревья не причиняли вреда великому богу. И стал тогда бить неукротимый сын Кунти противника своего ногами и грудью, но стиснул великий Рудра измученного Арджуну в своих объятиях и угасил его сознание.

А когда очнулся славный Партха, то услышал он речь: «Сегодня ратный пыл твой и геройство были равны моим, о безгрешный! Я доволен тобой. Узри меня, о могучерукий бык, я дарую тебе это право».

И узрел Арджуна перед собой Треокого бога, осиянного славой, в сопровождении царственной супруги его Умы, и пал ниц, и стал молить о прощении, говоря: «Лишь по незнанию затеял я схватку с тобой, Благодатный».

И тогда улыбнулся Владыка, и взял Арджуну за руку, и поднял с земли, и сказал ему: «Ты прощен!»

После чего даровал Треокий Партхе любимое оружие свое Пашупату и преподавал знание этого оружия, подобное воплощению Агни с секретом его возвращения, предупредив, однако: «Но нельзя, о Партха, бездумно применять оружие это против человека, обрушившись на того, кто беден духовным пылом: способно оно выжечь всю Вселенную. Направлять же его можно мыслью, взглядом, или словом, или с помощью лука».

А затем вручил Шива достойнейшему из людей лук Гандиву, утраченный тем во время схватки, и колчаны, сказав, что останутся они, как и прежде, неиссякаемыми, повелел: «Ступай на небо», – и исчез вместе с супругой своей Умой.

И тут явились Арджуне Хранители Мира в грозном своем облике, окруженные сиянием: Владыка вод, средоточие воли Варуна, святой Властитель сокровищ Кубера, царь правосудия, могущественный вершитель, светопреставленный Яма и, наконец, сидя на голове Айраваты, сопровождаемый супругой своей Индрани, Царь богов.

Все по очереди восхваляли великого потомка Куру и даровали ему свое оружие. Индра же сказал ему: «О могучерукий, чья мать Кунти! Величайшее дело, дело богов, предстоит совершить тебе; готовься! За тобой прибудет на землю колесница, ведомая возничим моим Матали».

Глядя на Хранителей Мира, сошедшихся в диких горах, дивился Арджуна. Он почтил их по обычаю речами, водой и плодами; ответно почтив мудрого сына Кунти, отправились боги каждый своим путем, а добывший оружие Арджуна чувствовал себя человеком, чья цель достигнута и дух удовлетворен.

И вдруг, прервав его размышления, раздался страшный, подобный грому грохот, небо озарилось сиянием сотен молний, и на землю спустилась дивноблещущая колесница.

«О детище Индры! – молвил, почтительно склонившись к Арджуне, возничий, одетый в золото. – Великий Царь богов желает тебя повидать! Взойди же скорее, почтенный, на эту колесницу, вознесись в мир богов – ты вернешься назад, обретя оружие».

И взошел Арджуна на дивную колесницу, и вознесся ввысь, двигаясь по пути, сокрытому от глаз обитателей Земли, и достиг любимой столицы Индры, и радостно был встречен богами, и воссел на половине престола отца своего. Долгой и многословной была его небесная жизнь.

***

Я оставила машину на парковке и пошла на фудкорт кинотеатра, а самой страшно – думаю: может, не надо было приходить? Занервничала так, что мне прям плохо стало. Как будто давление упало и замутило, и это ни фига не весело. Пошла в туалет, посмотрела на себя в огромное зеркало, осталась недовольна своей внешностью. Господи, что я делаю?

Вспомнила анекдот.

Прошлый век, Англия.

Дворецкий докладывает лорду:

– Ваша лошадь пала, сэр.

– Что? Как пала?

– Низко, сэр. Шляется неизвестно где, коней водит.

С другой стороны, понимаю, что уже всё, назад дороги нет, только вперед. Ощущение, что катишься с ледяной горки – остановиться невозможно. Пытаешься зацепиться за кусты, но всё без толку, только руки в кровь обдираешь, а скорость растет, и ты ничего не можешь сделать. Помню мысль: «Быстрей бы он меня бросил». (То есть я на тот момент не осознавала, что будет развод. Я понимала, что влюбилась, смертельно, да так, как никогда вообще, но этот самец меня точно бросит. Зачем, Господи ты Боже мой, я ему? Все это пролетит, просвистит, а я останусь со своим мужем. Он меня так любит! Наивная чукотская девушка.)

Я вышла из туалета опять на фудкорт. Его нет. Я набрала его номер.

Он взял трубку:

– Да.

– Я здесь, на месте. А вы где?

– На втором этаже.

– Я на первом.

И тут. Я увидела его. Когда я его увидела, я поняла все и сразу. То, как он спускается по лестнице. Как вскидывает ноги. Как небрежно вихляются его плечи и руки при ходьбе, и как он смотрит на меня, какое наглое, с улыбкой превосходства, у него лицо. А в руках рекламные буклеты его долбаной церкви. И как он ими мне машет. Я мгновенно сопоставила все вместе. То, как он шантажировал меня, а я не поддалась, и как потом он перепугался, когда я пришла в Архитектуру вместе с собственником; он же все понял.

То, как он спрашивал меня в первый день встречи:

– А на сколько лет я выгляжу?

А я смотрела так пристально на него и понимала, что он ждет комплимента, что ответ мой очень для него важен. Его вкачанное тело, пижонский шарфик. Как он предлагал мне пойти с ним пить чай. А я искренне удивлялась: зачем? И отказывалась.

А он говорил:

– Вы, наверное, действительно очень честный человек.

Как он смеялся со мной и как сказал:

– Осторожнее со мной, я очень опасен для женщин.

Вот же падла! Это же он пришел валять меня в грязи. Сейчас он будет стыдить меня за аморальное поведение.

Еще постригся, видно, сегодня утром; гладко выбрит; новая футболка, как всегда, в обтяжку. Чистые брюки. Одеколон. Он звонил, он готовился.

(Да, он бабник, но поскольку он ходит в церковь, то прелюбодеяние под запретом, а он типа хороший. Его сущность оказалась как бы придавленной под камнем запрета, тогда она извернулась и приняла извращенную форму. Теперь с женщинами он ведет себя так: узнаёт, замужем или нет; зовет пить чай. Знает, что привлекателен. Она соглашается, а он ей сует буклеты и с назиданием читает мораль. Вот же долбаный придурок. На самом деле ему нужно внимание от женщин, подтверждение его привлекательности. Если замужняя женщина пошла с ним пить чай, это значит, что она согласна в принципе на все. Ему нужно добиться этого, а потом поставить себя выше и с назиданием щелкнуть по носу. Чувство собственного превосходства удовлетворено. А чувства женщины в этот момент его не интересуют.

И ни грамма не смущает тот факт, что если спросить его:

– У вас есть жена?

Он скажет:

– Нет.

В смысле нет? А он живет с женщиной в одном доме – это что для верующего человека? Если у человека есть женщина, его другие не интересуют; разве нет? Но о том, что он живет с женщиной уже три года, я узнала из интернета чуть позже; и скорее всего, живет на ее территории. Я, помню, в школе училась, когда по телевизору показывали сюжет: уголовник Мадуев и его связь со следователем Воронцовой. Она помогла ему с побегом, принесла оружие. Осуждение общественности: да как она могла?! Когда человек невменяем, он еще и не то сделает. Она и была под воздействием, невменяемая. И на то были причины. Я нашла его фото в интернете. Точно, очень похож. Прямо очень. Бритая башка, немного восточное лицо, этот наглый смеющийся взгляд. Помню, тогда смотрела, и мне было жаль эту женщину. Не знаю, как Мадуев, но Валерий Чеглоков точно не понимает, что у бедных женщин практически нет шанса. Дома бог знает что, у многих сплошной напряг, а тут он, с великой уверенностью в себе, с огромным желанием понравиться и возвыситься. По сути дела, это своего рода гипноз, и довольно серьезный, но он этого не понимает. У меня, конечно, тоже есть великое желание понравиться, но морочить людям голову, врать про отсутствие партнера просто так – это прямо жестоко.)

Взяли чай, причем он оплатил.

– Как вам моя стрижка? – спросил он.

Я наблюдала, как он сидит: вальяжно развалившись в кресле и нагло мне улыбаясь.

– Нормально, – ответила я серьезно.

На самом деле мне не понравилось. Я даже вспомнила прикол из интернета: «Я так в него влюбилась, а он взял постригся и все испортил».

Он стал теперь практически лысым. (А он таким и был всегда. Просто зрительное восприятие, оно зависит от того, как мы себя видим и ощущаем. Механизм очень тонкий. Я в тот момент была недовольна собой.)

Наглая улыбка на его лице вдруг приподнялась и уползла.

Какой позор. Господи, какой позор! Я совершенно не знала, как мне теперь съехать. Для начала я страшным усилием воли взяла себя в руки. Искренне жалела, что не взяла бумаги по другому участку.

А так достала бы, и это был бы такой удивительный поворот:

– А вы что подумали? А, Валерий?

(Это я тогда жалела, сейчас не жалею ни о чем. Всё, что было, всё нужное.) Ну не взяла я бумаг, и даже мысли не возникло просто так, без бумаг, опять начать говорить по теме: «Вот адрес, вот работа, но бумаги не взяла, забыла». Не, ни фига. Стали говорить ерунду какую-то, не помню даже о чем.

Ах да, он же стал хвалиться мне, что квартиру строит у моря однокомнатную и, наверное, скоро уедет туда жить.

– Я же праведно живу. Заповедей не нарушаю, молюсь каждое утро, жертвую десятину, и Господь со мной. Он любит меня. Квартиру вот этой осенью получаю в городе У., в новостройке.

И тут в моей жизни произошло самое удивительное событие, которое случается далеко не с каждым человеком. Я, конечно, нахожусь в волнении страшном: мало того, что меня и тянет к нему, и отталкивает одновременно, я же слышу вот эту убийственную для нормального человека лексику, а тут еще добавилась эта новость про квартиру. Я еще успела подумать: «Почему же он раньше-то мне не сказал? Заманивал!»

Я молчу, а он говорит, говорит и говорит, а голос низкий, глубокий, медленный, с хрипотцой, такой тональности примерно, как у модного когда-то давно певца Кая Метова. Помните, который пел про позишн намбер уан? А я смотрю ему в правый глаз. ВДРУГ. ВРЕМЯ ЗАМЕРЛО. Я НЕ ЗНАЮ, О ЧЕМ ОН ДАЛЬШЕ ГОВОРИЛ. Я НЕ СЛЫШАЛА, Я ПЕРЕСТАЛА ВОСПРИНИМАТЬ ВООБЩЕ ВСЕ. Я ОТКЛЮЧИЛАСЬ. Я ВДРУГ СОЗНАНИЕМ ПРОШЛА СКВОЗЬ ЕГО ГЛАЗ ВНУТРЬ НЕГО И ДАЛЬШЕ, КАК СКВОЗЬ ЗАМОЧНУЮ СКВАЖИНУ. И В ЭТОТ МОМЕНТ Я УВИДЕЛА ТО САМОЕ. Я УВИДЕЛА ОКЕАН. БЕСКРАЙНИЙ ОКЕАН МЕТАЛЛИЧЕСКОГО СЕРОГО ЦВЕТА. НА ГРЕБНЯХ ВОЛН ОРАНЖЕВО-БЕЛО-ЖЕЛТЫЕ КРАЯ. ВСЁ ВОЛНУЕТСЯ, ВСЁ В ДВИЖЕНИИ. И ЭТО НЕ ВОДА И НЕ ДЫМ – ЭТО КАКОЙ-ТО ДРУГОЙ ПЛОТНОСТИ ЭЛЕКТРИЧЕСТВО. Я КАК БУДТО УВИДЕЛА ВСЁ ЗРЕНИЕМ ДРУГИМ. ИНУЮ ПЛОТНОСТЬ БЫТИЯ. ДО НИЧЕГО. ВООБЩЕ НИЧЕГО НА САМОМ ДЕЛЕ НЕТ, ЭТО ВСЕ ИЛЛЮЗИЯ; НО ЭТО НЕ ГЛАВНОЕ. ГЛАВНЫМ БЫЛО ЧУВСТВО, КОТОРОЕ Я ИСПЫТАЛА. ОНО ОЧЕНЬ СИЛЬНОЕ, НЕОБЫКНОВЕННО РЕАЛЬНОЕ. НАМНОГО РЕАЛЬНЕЕ, ЧЕМ ТО, ЧТО ОБЫЧНО ЧУВСТВУЕТ ЧЕЛОВЕК ДАЖЕ В НЕОБЫКНОВЕННЫХ СИТУАЦИЯХ. ЧУВСТВО ВСЕПОГЛОЩАЮЩЕГО СЛИЯНИЯ И СЧАСТЬЯ, НЕВЕРОЯТНОГО НАСЛАЖДЕНИЯ. ДАЖЕ СЛОВА «СЧАСТЬЕ» И «НАСЛАЖДЕНИЕ» – ЭТО КАКИЕ-ТО ПРИМИТИВНЫЕ ПОНЯТИЯ, НЕ ПЕРЕДАЮЩИЕ ПОЛНОСТЬЮ ТОГО СОСТОЯНИЯ. ОДНОВРЕМЕННО ОЩУЩЕНИЕ, ЧТО Я, ЭТОТ МУЖИК, ЭТИ СТУЛЬЯ, ЭТИ СТОЛЫ, КИНОТЕАТР И ВЕСЬ МИР – ВСЁ ЭТО ОДНО ЕДИНОЕ ЦЕЛОЕ, И ЭТОТ МИР ВСЁ И НИЧЕГО ОДНОВРЕМЕННО. И ЧТО Я ЗНАЮ ВСЁ, ЭТОГО МУЖИКА И ВЕСЬ МИР МИЛЛИОНЫ И МИЛЛИОНЫ ЛЕТ. ВСЕГДА. ВЕЧНОСТЬ. ЭТО НАСТОЛЬКО РЕАЛЬНЫЕ ОЩУЩЕНИЯ ЕДИНЕНИЯ, БЕССМЕРТИЯ И СЧАСТЬЯ. ЭТО НАСТОЛЬКО ГРАНДИОЗНОЕ ВООБЩЕ ЧУВСТВО. ЭТО УДИВИТЕЛЬНО; НЕТ, ЭТО ОХРЕНИТЕЛЬНО! ЭТО УМОПОМРАЧИТЕЛЬНОЕ СЧАСТЬЕ. И ВРЕМЯ. ЕГО НЕТ; НЕТ, И ВСЁ. Я такого никогда не видела. Я о таком никогда вообще не думала, я даже никогда не слышала о таком. Мысли, они тоже замерли, и я просто пребывала во всепоглощающем счастье единения всего со всем, я не знаю сколько. Наверное, я даже рот открыла. Офигительное чувство. Просто. Именно в этот момент моя жизнь разделилась на до и после. Но в моменте это не осознаётся. Вся грандиозность любого события осознаётся чуть потом – видимо, когда получается осознать все аспекты, и на это в нашем мире нужно время. (Я потом долго искала в интернете хоть что-то похожее на то, что со мной случилось, и вот что я нашла.

Википедия:

Самадхи (от санскрита «погружение, собирание», буквально «зафиксировать, закрепить, направить на что-то внимание») – термин, используемый в индуистской и буддийской медитативных практиках. Описывается как полное поглощение в объекте медитации. Самадхи есть то состояние, достигаемое медитацией, которое выражается в спокойствии сознания, снятии противоречий между внутренним и внешним мирами (субъектом и объектом). В буддизме самадхи – последняя ступень восьмеричного пути (благородный восьмеричный путь), подводящая человека вплотную к нирване.

Так, что еще?

Самадхи – это сверхсознательное состояние. Это слияние с Богом или верховным брахманом.

Состояние самадхи неописуемо. Нет ни средств выражения, ни языка, чтобы о нем рассказать.

Переживается это состояние на личном опыте в ходе непосредственного интуитивного познания. Можно ли объяснить вкус леденца?

Состояние самадхи – это абсолютное блаженство, радость и покой. Это всё, что можно о нем сказать.

В самадхи созерцатель утрачивает свою индивидуальность и отождествляется с высшим «Я».

Как река впадает в океан, так индивидуальная душа вливается в высшую душу – океан Абсолютного Сознания.

Это потрясающее чувство единства и целостности. Это переживание полностью вне сферы действия чувственного восприятия.

В состоянии самадхи стремящийся не сознаёт ни внешних, ни внутренних объектов. В этом состоянии нет ни мышления, ни слуха, ни обоняния, ни зрения.

Только одна Божья милость может провести вас в миры трансцендентального опыта, или нирвикальпа самадхи (из книги Шри Чинмоя «Медитация»).

И очень похоже, что эта Божья милость приключилась со мной в тот момент. Охренеть: народ годами долбится в медитациях, чтобы получить возможность понять, пережить это, а Ленке – на, пожалуйста, безо всякого. Будь счастлива. И выходить из этого состояния не хочется, настолько это офигительное чувство. И существует, безусловно, процент людей, которые не могут выйти из этого состояния. Сознание сливается, уходит, а тело их умирает. Это реально так, можно умереть или свихнуться, и в интернете тоже об этом информация есть. Но мне и тут повезло, меня вернули.)

Наверное, вид у меня был настолько дурацкий, что вполне себе реальный Чеглоков как заорет:

– Почему вы смотрите на меня так?

Я очнулась.

Он продолжил:

– Вот куда вы потом исчезаете? Раз-два, и нет вас.

Я такая:

– Не поняла?

– Почему вы не любите этого человека, которого вы должны любить?

А я говорю:

– Что?

Я приходила в себя и пыталась все это дело осознать и сгладить. С одной стороны, я понимала, что со мной только что произошло невероятное событие, настолько невероятное, что это нужно как-то осмыслить; с другой стороны, об этом нельзя никому рассказывать, иначе сочтут за ненормальную, а значит, это надо как-то скрыть, сделать вид, что ничего особенного не произошло.

Не могла же я ему сказать: «А знаете, Валерий, я сейчас только что сознанием проникла через ваш непосредственно правый глаз, а там, знаете ли, ничего и нет. Вы вроде как картонный; но это тоже иллюзия, даже картона нет, вы мне просто кажетесь. Но не огорчайтесь, я тоже вам просто кажусь. А времени, знаете, совсем нет. Ничего нет. Пустота, пропитанная электричеством. И никого по отдельности нет. Всё едино: весь мир, всё целое. И вы вот мне пришли мораль читать, буклеты какие-то приперли, а я вам прямо сейчас на полном серьезе могу, как знакомый вам Иисус, заявить: „Смерти нет“. Возрадуйтесь: я только что пребывала в вечности, а теперь я вернулась, чтобы принести вам эту благую весть». Умора, правда?

Ни хрена мне было тогда не смешно; я была в разобранном состоянии, и это надо было как-то скрыть. Вдруг волна такая теплая накатила на меня. Ощущение, что очень теплый ветерок прошел сквозь меня. Я как будто не плотная, а, скажем, из марли. Я сидела, от произошедшего просто офигевшая. Я так на чай покосилась, думаю: отравил меня незаметно, что ли? Сыплют людям отраву, а потом волокут в свою церковь. Я серьезно тогда об этом подумала. В дальнейшем я отмела эту мысль, так как он не настаивал и толком не говорил ни о церкви, ни о религии тогда, в тот день, вообще. (Я даже полагаю, что мужик этот от природы своей обладает очень сильной харизмой и гипнозом. Голос такой низкий, тянется медленно. Не осознаёт этого совсем.)

Я уже более-менее отошла, даже стала о чем-то шутить.

Но невероятность того, что только что случилось, оно же вошло в меня, я же не могу это игнорировать, а сказать об этом так прямо ну никак, и поэтому я спросила:

– А вы употребляли когда-нибудь наркоту?

И это не был вопрос в полном смысле этого слова. Я знала, что он употреблял. Он мне никогда об этом не говорил; но то, как он выглядел, как держался, как говорил и многое-многое другое, неосознаваемое, но дающее четкое представление о том, кем этот человек был, кто есть и кем будет. Поэтому это был не вопрос, это был повод повести разговор в этом направлении. К разговору об измененном сознании.

– Ну.

Он смутился, и у него вышло какое-то суетливое движение. Он как-то вдруг нагнулся над столом, широко расставив руки. И взгляд его сначала упал на стол, но он его подобрал и закинул куда-то на потолок, высоко задрав подбородок, и только потом пристроил его на меня. На лице широкой растяжкой повесилась глупая, как будто извиняющаяся улыбка. И вот в этом всем я вдруг отчетливо увидела, как он стыдится, как он очень хотел бы, чтобы этого не было, но оно есть, и вопрос есть. И вроде это было так давно, но вот этот вопрос, он вдруг вернул все обратно и хлопнул прямо сюда, почти на стол, а врать никак нельзя (Церковь запрещает). И это движение – как попытка выкрутить себя из обступивших с трех сторон вопроса, его желания скрыть и невозможностью соврать. И, немного споткнувшись о нижнюю губу, робко шагнула правда:

– Да.

Ему тут же стало легче. Он собрался. Плечи стали ровными, он слегка откинулся назад. Нижняя часть лица расслабилась, глаза воткнулись прямо в меня и глядели с явным превосходством. Он целиком залез за наглость и там спрятался.

А теперь наступил тот самый момент, ради чего, собственно:

– Я пробовала, два раза. В разное время. Это была конопля. Это был эксперимент. Я понимала, что доза не может быть смертельной; я это делала с человеком опытным, которому я доверяла; но мне важно было понять саму суть состояния, чтобы делать какие-то выводы. Понимаете? Я тогда была замужем за моим первым мужем. Он был старше, высокий, красивый. Работал следователем прокуратуры. Он очень часто употреблял, не при мне, но я видела его состояние и понимала, что он это делает. Мне это казалось неправильным. Я говорила ему об этом, но он уверял меня, что в этом нет ничего плохого, это лучше, чем водка, которую пьют все. И тогда, чтобы понять, что́ он чувствует, я решила попробовать. Водку к тому времени я, разумеется, уже пробовала. Ну и вот. Он мне никак не давал материал, сколько я ни просила.

И тогда я подождала, когда он уедет в командировку. Пришел его брат Славик, работник полиции, а я была с ним в очень хороших отношениях.

И вот я ему и говорю:

– А давай я при тебе попробую? Я хочу знать, что это такое.

Славик мялся, мялся, значит, но в итоге я его уговорила. Пошли мы с ним на веранду, и он при мне распотрошил сигарету, достал из кармана кусочек какого-то пластилина, отломил ну буквально спичечную головку и размазал по высыпанному табаку, потом обратно затолкал как-то в сигарету и говорит:

– Значит, так. Ты в первый раз. Тогда, получается, две затяжки – и тебе хватит. Больше тебе нельзя.

Я киваю головой. Он подкуривает сигарету и отдает мне. Я старательно делаю две большие затяжки и отдаю ему обратно. Он докуривает, и мы пошли в дом.

Я сижу и не ощущаю никакого эффекта. Время засекла. Говорю:

– Я ничего не чувствую.

Он говорит:

– Подожди.

Садится за стол. Я поставила чайник.

И тут приходит друг моего мужа, Мишка, работник налоговой службы.

Я так обрадовалась ему вдруг. Говорю:

– О, привет! Мы будем сейчас пить чай, давай с нами.

И такой подъем внутри. Достаю кружку ему и ставлю на стол. Мишка садится с нами. Я достаю третью кружку себе, и тут я понимаю, что я должна была кружки поставить не в таком порядке, как я сейчас поставила, а наоборот, и это страшный конфуз. При этом я понимаю, что другие этого не знают, потому что я им не говорила изначального порядка, кому какая кружка достанется. И тот факт, что они, ни Мишка, ни Славик ничего об этом не подозревают, вдруг показался мне страшно смешным, и я стала смеяться.

И я смеюсь и вслух объясняю, что хотела совсем не так поставить кружки.

И Славик тоже давай смеяться. А Мишка вроде тоже, но не так. Он вроде как смутился и говорит:

– Да это ничего страшного.

Да как же нестрашно-то, когда это страшно смешно.

Потом я наливаю им чай и хотела уже было себе налить, а тут я вижу, что кружка-то моя испорчена: верх совершенно залит керамикой. Куда наливать?

И я говорю:

– А кружка-то сломана.

А Мишка спрашивает:

– А вы чего наелись такого? А?

И кружку берет и просто переворачивает, и тут до меня доходит, что она не сломана, а просто была кверху дном. И это так поразило меня, и так стало опять смешно! Я прям согнулась пополам от смеха, и Славик так смеялся, что чуть со стула не упал. И смешно еще оттого, что я знаю, что Мишка, он тоже периодически курит, и при этом никак не поймет, что с нами.

И вот мы чай выпили, и Мишка со Славиком ушли. А я осталась. Достала тетрадку, ручку и градусник. Я записала в тетрадку время, когда мы выкурили эту сигарету. Я описала чаепитие и время, когда оно закончилось. Я измерила себе температуру: 37,2. Записала. Подошла к зеркалу. Глаза красные, зрачки расширенные. Я записала. Потом я достала пакет с мандаринами и стала их есть. Я их ела и ела, и они были такими вкусными, и остался один мандарин, но я не могла его уже съесть, потому что стало как-то не так в горле при глотании. Я описала это в тетрадке. Затем я почувствовала шум в голове и пожалела, что у меня нет аппарата мерить давление.

Прошло два часа с начала эксперимента. Меня мучила жажда. Я пила и пила воду, потом я легла на кровать и слушала, как постепенно стихает шум.

Окончательно все симптомы исчезли спустя четыре часа с начала эксперимента. И я записала это в своей тетрадке. На следующий день я попробовала последний оставшийся мандарин и поняла, почему мне что-то мешало в горле, когда я их ела. То, что они были очень вкусными, было неправдой, мне почему-то так казалось. Они были ужасно-ужасно кислыми, как лимоны, а я их съела много, целый пакет, килограмма полтора-два. И кислота сожгла мне гортань; можно сказать, я конкретно набила себе оскомину. Их невозможно было есть.

Вот такой вот был у меня эксперимент.

– Это был глюк, – сказал Чеглоков, радостно улыбаясь.

– Там что-то случилось с ощущениями, но не так, как при употреблении водки. Я же для этого и проводила эксперимент. Записывала все. Жаль, записи утратились.

– Записывать все – вот это и был глюк.

– Да нет, я же изначально хотела провести эксперимент, мне нужны были результаты исследований.

– Да это и есть глюк, я точно это знаю. Я ее столько выкурил, вы себе не представляете.

Он радостно кивал; надменность его исчезла, его поза была уже довольно расслабленной. Мой рассказ вывел нас как будто на одну линию, поставил в один ряд – этих бессовестных наркоманов, праздных слабаков и прожигателей жизни. И уже нет больше надобности прятаться в кустах надменности. Единственное НО: мое заявление, что это был эксперимент, ломает весь ряд, и ему это не нравится, но он видит в этом случайность, досадную оплошность, поэтому его тон довольно шутливый, как будто он внутренне все еще не видит между нами разницы. И я это поняла и не стала ему ничего доказывать.

– Расскажите мне о своем опыте. Что-то было интересное?

– Да по-разному было. И это было очень давно, и это неинтересно.

Он вдруг засуетился, посмотрел на часы, потом в окно, потер рукой лицо, вроде как вытер подбородок, потом бритую голову. Полез в телефон. Как будто изнутри там опять стало мелко и неприятно трясти от этих моих вопросов, заставляя возвращаться туда, в то время, где было много чего глупого, стыдного, и он бы очень хотел это все перечеркнуть да и забыть, но не мог.

– Мне надо идти, я опаздываю, – сказал он и приподнялся. – Вот, возьмите.

Он стал совать мне в руки буклеты своей этой христианской церкви.

Я ему говорю:

– Я не буду это брать.

Можно было бы взять, скажем, на память. Но меня же дома шмонают. Будут неприятности, да еще какие. Мой муж, он же совсем не дурак, он же знает, что я влюбилась, он просто не знает в кого. Про Чеглокова я говорила, что он сектант, и про то, что он шантажирует меня. Именно из-за факта шантажа мой муж так и не понял, что я влюбилась именно в Чеглокова – настолько это было абсурдно. А принеси я домой эти буклеты, ну тогда ясно-понятно. Я вам больше скажу, он бы уже решил, что я окончательно свихнулась и скорее всего уже и в секту в эту вступила, как в песне: «А цыганская дочь за любимым – в ночь по родству бродяжьей души. Та-ра-да-там» (из песни к фильму «Жестокий романс»).

А что такое вступление в секту, по большому счету? А это отъем имущества и передача его в собственность секты. Так думает среднестатистический обыватель. Это, конечно, не совсем так. Имущество – конечно, да, но сектам очень нужен контроль над адептом. Полный контроль. И поэтому мой муж поднял бы такой скандал! Он бы и родителям моим позвонил, и брату, и всем, кому только можно. Ужас просто, что бы началось. И вот этот вихрь мыслей пронесся у меня в голове.

Чеглоков, видно было, обиделся:

– Почему вы не хотите их брать?

А я не хотела, чтобы он обиделся. И причину назвать не могу. Нет, вы серьезно? Вот чтобы я ему, глядя прямо в глаза, взяла и сказала то, что я вот тут выше написала? Вот эти два последние абзаца? Да вы издеваетесь? Нет, вот прямо вот так, глядя в глаза, сказать, что влюбилась, а секта его – это идиотизм, а сам он шантажист, а я, получается, полная дура? Ну конечно же, нет. Можно, конечно, буклеты взять, а потом потихоньку выбросить, а я не хочу так. Я хочу по-честному. И все эти мысли мои подпрыгнули и устроили быструю, но жестокую кошачью драку. И в голове моей так зашумело, как, бывает, шумят вентиляторы в допотопном компе.

– Да мне зачем?

А дальше – хуже. Я же вижу, что он раздосадован моим отказом и теперь похож на жалкого продавца сетевого маркетинга из тех, что с несчастным лицом совсем еще недавно ходили по квартирам с огромными сумками какого-то барахла. И все их гонят, и только лохи ведутся.

– Да возьмите, почитаете. Можете отдать кому-нибудь.

И в голосе его вдруг я услышала слабенькие следы жалкого нытья и вдруг отчетливо увидела, как он ныл в детстве от унижения и обиды.

– Да не буду я этого делать.

Он засунул свои буклеты обратно в сумку. Его лицо из жалкого вдруг стало жестким.

– Там, когда трубы будете ставить, обратите внимание…

Фраза про трубы имела свое продолжение, но я не помню совсем ее содержания. Я вижу интонацию, вижу порывистые движения, понимаю: если говорит про трубы, значит, это последний мой разговор с ним. Так он считает. Я ему не нужна. Шум в голове нарастает, мне становится плохо. Я вижу, как он поворачивается и уходит. Это конец. Всё как-то исказилось и размазалось, и сердце бешено стучит. И я не могу стоять. Я двигаюсь за ним, как привязанная, и он это видит, и продолжение информации про трубы он кидает мне как бы на ходу.

Сгущающийся розовый туман вдруг разорвал телефонный звонок. Я быстро глянула: звонил муж. Я тут же отбила. Он зазвонил снова.

Чеглоков остановился, повернулся ко мне и довольно жестко, с раздражением, как будто этим пытался прекратить мое движение за ним, сказал:

– Почему вы не берете трубку? Возьмите трубку, человек же звонит.

Я остановилась. Нажала на кнопку «Принять вызов». Я видела, как быстро двигается и исчезает за стеклянными дверями фигура Чеглокова.

И прежде чем ответить «да», я успела прочитать свою очень быстро промелькнувшую мысль: «Он звонком пытается меня от чего-то спасти». Что, блин, за бред?

Муж спросил:

– Ты где?

– Мне некогда. Я потом перезвоню. Я занята.

И выключила телефон. (Впоследствии я вспоминала тот звонок. Я помню свои чувства в ту секунду, когда я увидела, кто звонит. Я поняла, насколько этот человек мне больше не нужен. Этот звонок был именно той точкой, на которой закончились мои отношения с мужем и начался мучительный развод.)

Дальнейшие мои действия интернет довольно точно охарактеризовал такой фразой, которую я впоследствии там вычитала: «Никогда не сдавайся. Позорься до конца».

И я рванула на улицу за Чеглоковым.

Через какое-то время (кажется, через минуту) я оказалась на парковке. Он уже почти сел в машину да уехал.

Я крикнула:

– Стойте! Пять минут!

Я иду к своей машине быстрым шагом и продолжаю кричать:

– Давайте сюда! Мне нужно спросить.

Удивительно, но он вдруг закрыл дверь своей машины и пошел ко мне. Я села на водительское кресло, а он сел рядом, на пассажирское.

Я поворачиваюсь к нему и говорю:

– А можно я вас поцелую?

(В этот момент я смотрела на себя со стороны, и это было для меня, ну той, которая в стороне, полной неожиданностью. Я испугалась собственных слов, и мне не верилось, что я могу вот такое отмочить.)

Он тоже, видно, испугался; повернулся, посмотрел на меня и испуганным голосом сказал:

– Мне нельзя.

Я клянусь, что он именно так сказал.

Я вполне резонно спрашиваю:

– Почему?

Он говорит:

– Я человек верующий. (Это звучало как «мне мама не разрешила». Я, конечно, хочу, но. Это выглядело примерно так. Типа Коран не позволяет. Смешно, но мне тогда было не до смеха вообще.)

Я спросила:

– У вас есть кто-то?

А он мне говорит:

– Ну конечно.

И таким тоном – вроде как оскорбительные вопросы задаете, мадам. И всё, и крыть нечем. Козырей нет, и пришлось все это взять. Игра закончилась. Я дура. Конченая дура.

(Почему я не спросила его: «Ну как же? Вы же сказали, что у вас нет жены».

А он бы сказал: «Ну я же не женат. Регистрации-то не было».

«Да вы всё врете. Вы всем врете. При чем здесь печать в паспорте? Кому она, на хрен, нужна, эта печать? Что означает этот вопрос: „У вас есть жена?“ Это что значит? А это значит, что я спрашиваю, есть у вас партнер или нет. Какого хрена вы меня вводите в заблуждение, я вас спрашиваю? Какого хрена вы мне голову морочите? Вас этому учат в церкви вашей долбаной? Зачем вы это делаете? Если есть у вас женщина, чего вы тогда на ней не женитесь? Чего вы ждете? На чай он меня приглашал! Нет? А кто это делал, я спрашиваю? Пушкин этот фиолетовый с плаката?»

Интересно было бы послушать, что́ бы он ответил.

Я знаю, чего он ждал. Он ждал, когда она забеременеет. Дети для него – вот основа брака. Не родила – следующая. Я одного такого видела. В итоге оказалось, что он сам бесплоден. Не могла я тогда так поступить. Не могла я вот так такие вопросы задавать, и на то были очень веские причины.)

И он ушел и уехал. Ну ладно. Сижу, думаю. Блин, неудобно получилось. Я вообще не поняла, что получилось-то, но как-то хотелось сгладить, выровнять ситуацию. Замазать вот этот свой оголтелый поступок. В осознании было именно так. Или по инерции; короче, я ему позвонила буквально через пять минут.

Позвонила и говорю:

– А помните, как вы спрашивали меня как-то: «Зачем это вы, женщины, своим мужикам изменяете?»

Я ему еще тогда сказала, что я так не делаю.

Он говорит:

– Помню.

Я ему не стала говорить, что сразу после разговора с ним я устроила среди своих подруг социальный опрос. Я ему сразу вылупила готовый ответ-победитель, набравший в том опросе максимальное количество баллов:

– Жена любит своего мужа, а он накосячил, и нужно ему непременно отомстить.

Он такой:

– Я понял.

И я, радостная, кладу трубку. Спустя какое-то время, минут пять, я понимаю, какую я гнала вообще пургу. И теперь он решит, что это я так делаю. Исходя из того, что сейчас на фудкорте было. А я же так не делаю. Я не могу врать. У меня если такая ситуация, то сразу моментальный развод. Двадцать лет назад с первым мужем было именно так, но он-то этого не знает. (Видите, как важно для меня было то, какими глазами он на меня смотрит и какого мнения обо мне. Это вполне закономерная ситуация, но я тогда была настолько далека от понимания!)

А еще примерно через час до меня дошел весь ужас ситуации. Отчаяние и страшная боль потери обрушились на меня. Это были не просто слезы. Я сидела в машине и орала. Дикая совершенно боль. Ужасно, истошно орала. Истерика. Потом какое-то шоковое состояние, даже не депрессивное, а именно жуткого шока. Состояние ломки, тупая ноющая боль всего и ничего конкретно. Я поняла, что только что я потеряла что-то очень мне нужное и в то же время это было нематериальное, нереальное совершенно. Это было что-то такое эфемерное. Ясное дело, если бы я грохнула дорогущую вазу в музее или машину, было бы понятно. И размеры катастрофы, и безвозвратность случившегося: вот, смотрите, осколки, обломки. А тут – нет. Я даже не могла точно понять, что конкретно я потеряла. Надежду? На что? что этот мужик будет со мной? Чего? Позер-сектант, шантажирующий граждан за копейки? размахивающий вот этими вот своими дурацкими буклетами? Да вы издеваетесь? Или да? Господи, кому я вру? Значит, так: если я потеряла то, чего нельзя разбить, сломать, следовательно, надежда вернуть это у меня как у человека, который привык решать все вопросы действием, была.

Я стала судорожно пытаться вернуть его внимание и, как ненормальная, на следующий день звонила ему опять, сквозь туман происходящего понимая, насколько нелепо я выгляжу.

И я звонила ему, и звонила, и говорила разную ерунду, и какие-то анекдоты пыталась рассказывать, и было в этом совсем уж какое-то отчаяние голодного, безработного актера, которого никуда не берут, и он жалок, и он унизительно просит: «Посмотрите, а я еще и вот так умею».

И я понимала это, и в то же время я никак не могла остановиться. И я вспоминала фрекен Бок: «А я сошла с ума, какая досада».

И несмешно это было мне, и ему уже тоже несмешно. И он уже злиться начал, что я звоню. Уже, слышу, вопит:

– Вы мне зачем звоните?

И тут. Как в черном грозовом небе сверкнула, кривляясь, через все вообще мощнейшая молния. Сверкнула и озарила всю ту темноту, в которую я провалилась. И грандиозным раскатом грома грохнула правда. В ту же секунду, когда я услышала его вот эту фразу: «Вы мне зачем звоните?» – его совсем не скрываемое раздражение, – до меня вдруг дошло. Абсолютно четко: мое желание исполнилось, и не одно. Это каскад. Во-первых, исполнилось то, что я тогда попросила: «Пусть этот мужик больше не захочет работать со мной, но при этом не будет желать мне зла, а очень хорошо будет ко мне относиться. И еще я очень хочу, чтобы я звонила ему, а он боялся бы трубку снять. Я даже готова за это заплатить».

Если он Остап Бендер, то я тогда мадам Грицацуева. Гениально. Дело в том, что я считаю, что обманывать нехорошо, поэтому весь этот сценарий должен быть скрыт от моего осознания. Все должно быть натурально. Да, тяжело очень, но ты же говорила, что хочешь даже заплатить, и не сказала как. И потом, ты просила любвь. Не большую взаимную любовь со всеми вытекающими последствиями, а просто любовь. Забыла?

Кот Матроскин вылез в сознании и, тыча мне в лицо бумажкой, заявил:

– Вот, смотрите, по квитанции корова рыжая одна. Какие претензии, мадам?

Теперь история о том, как я попросила любовь

Это были первые числа апреля все того же 2016 года. Я пошла к своему брату на посиделки. Его жены дома не было, она родила и была в роддоме. Посиделки-то эти брат и устроил по поводу рождения сына. Так, она родила шестого апреля; значит, это было седьмое или восьмое апреля. Были одни мужики и я. Был Леха, бывший сослуживец брата.

И мы сидим, смеемся. И я от смеха начинаю задыхаться и кашлять.

И Леха спрашивает:

– А ты чего задыхаешься?

Я говорю:

– Да у меня астма, двадцать лет уже.

– А почему астма у тебя?

– Я ходила к психологу, к женщине одной, она понимает в разных околовсяческих вопросах. Ну, ты понимаешь. Она мне говорит, что это от невысказанности.

– У кого от невысказанности? У тебя, что ли? Да ты болтаешь, как радио. (Он не так, конечно, сказал, по-другому.) У тебя нехватка любви. Я тебе такой диагноз ставлю: у тебя забита четвертая чакра. Отсюда ты задыхаешься.

Я думаю: во дает. Алкоголик запойный, работник паспортно-визовой полиции Леха диагнозы мне ставит про чакры. А сама думаю: а может, он прав, а?

И я хорошо помню тот момент.

Пару дней спустя после посиделок, это значит числа десятого, я сижу в машине, держусь за руль и говорю:

– Та-а-ак. Хочу любовь.

Негромко. Помню основную мысль: что это интересный эксперимент. Цель – убрать астму.

И буквально через четыре дня я взяла в Водоканале номер телефона Чеглокова и позвонила ему. Я вспомнила тот момент, что когда пришло осознание, что я влюбилась, я перестала задыхаться. Совершенно. До этого я сидела на беродуале. Жестко на беродуале сидела. Каждый день 20 капель в ингалятор на ночь, иначе я не могла спать; сальбутамол уже давно не помогал. И я поняла, что и это мое желание исполнилось.

А накрыло так потому, что у меня тут установки очень жесткие были (я рабочий человек, а не легкомысленная бабенка): только тяжелая артиллерия и только в благих действительно целях – ради здоровья. Тогда система безопасности пропустила вот это все. Цель благородная – на здоровье. (Я тогда именно так и думала; на самом деле своими просьбами я обозначила предел. Таков механизм исполнения желания. Мы тут просто доехали до предела, по нескольким параметрам. И я в своих отношениях с мужем, и в ненависти к этому мужику. Закон гласит: всё, что достигло предела, обязательно перевернется на противоположное по смыслу значение (это касается любого понятия). А я человек, довольно долго и упорно идущий до края, и пределы у меня далеко. Это особенность моей личности. Кому-то хватит уже, а я нет, я только начала. И чем дальше зашла, тем сильнее долбанет откат. Желания, конечно же, все исполняются, и механизм выполнения довольно прост.

Смотрите внимательно. По времени запрос о любви ради освобождения от астмы был раньше, чем вот этот заплет с мужиком-то с этим; следовательно, всё, что было после, уже подчиненное. Тут сложно, даже оглядываясь назад, все это просчитать, мы же люди, от нас все это скрыто, но одно я знаю точно: система двойственна, и закон есть закон. А вот просьба, выражающаяся словом, определяет этот предел в системе понятий, в которых существует человек. Вот тебе и «просите, и дано вам будет». И «в начале было Слово, Слово было у Бога, Слово и есть Бог». Ну кто с этим сможет поспорить?)

А потом еще я вспомнила, как я пришла в «Самбери» в конце марта 2016-го (еще в шубах ходили) и почему-то задержалась у полки с газетами и журналами. Я крайне редко такое делаю, стараюсь не отвлекаться. Взяла газету, а там на первой полосе: «Трагедия в с. Троицкое. Жена связалась с уголовником и ушла к нему. Двое детей. Муж в отчаянии застрелил ее любовника». Я помню, как подумала: «Вот что у этой бабы было в голове? Был же муж, дети; что надо? Вот о чем она думала? Зачем ей этот уголовник?» Вот теперь я поняла, о чем она думала.

Еще я именно тогда поняла, как осуждение копирует ситуацию. По сути дела, что такое осуждение? Это вопрос: как он или она могли так поступить? Человек хочет узнать. Задается вопросом. Просите, и дано вам будет. Хотите знать? Вы будете знать. Вы прямо почувствуете то, что чувствовал этот человек. В момент, когда человек просит, он настраивается, и всё будет согласно купленным билетам. Ничего лишнего – система зря ресурсы тратить не будет. Именно это и имеется в виду, когда изрекают вот эту пафосную фразу «Бог любит тебя». На что настроился, то и получил. (Очень важное замечание: не факт, что человек, который изрекает подобные вещи и носит форму церковнослужителя, понимает саму суть. Он, может, просто повторяет заученные фразы.)

А еще я же всегда задавалась вопросом, как все устроено и почему все мои желания сбываются. Удивительным образом сбываются. Взять хотя бы историю о том, что в детстве я хотела, чтобы моя подружка Танька жила рядом и вообще мы были бы родственниками. Ну это же невозможно, ну если подумать. А им тогда, в советское время, дали квартиру в новом доме напротив нашего, а потом, спустя много лет, она взяла и вышла замуж за племянника моего мужа, и теперь официально мы родственники. Но это же чудо.

А история рождения Василисы, моей дочери, это еще какое чудо! У меня же астма была, и в то время это был сальбутамол с 15 августа очень интенсивно. Зацветала полынь (я же думала, что астма из-за полыни или пыли), и я решила, что родить мне нужно до 15 августа. Вот она и родилась 14-го. И как зачатие произошло, вообще непонятно: в тот месяц у меня с мужем было всего два контакта, и оба с резинками. Какой там секс, если на меня тогда завели уголовное дело. Разве не чудо? Конечно, чудо.

А когда приехали в город и в новой квартире уже делали ремонт, и мы с мужем всё смотрели модные журналы по дизайну интерьеров, а там в конце, на последней странице, всегда дома загородные были.

И муж меня спрашивает:

– Ты как думаешь, у нас будет дом?

И я ответила:

– Конечно будет.

– А когда?

– Через десять лет.

И самое интересное, что я же просто сказала, я не анализировала, не просчитывала деньги, действия, вовсе нет. Я просто сказала, и всё. Я вообще забыла про этот разговор. Но мы именно через 10 лет переехали в свой загородный дом. И когда желание исполняется, я непременно вспоминаю о том моменте, когда я его загадывала. Нет, конечно, есть желания, о которых я никогда не забываю; но если забыла, то я обязательно вспоминаю. И мне интересно было понять именно механизм исполнения. Во всех книжках по эзотерике о чем-то похожем пишут: непонятно как, но это работает, поэтому делайте вот это и это, и вы получите то, что хотите. Но мне этого мало. Что значит «непонятно как, но работает»? И вот сейчас я как никогда близко подошла к разгадке этого вопроса. Тогда, в кинотеатре на фудкорте, когда со мной произошел этот эпичный случай, у меня возникло такое ощущение, как у мобильного телефона, когда его перепрошивают. Как будто в меня во всю что-то вошло – какая-то информация, которую я на тот момент не могла осознать. Я поняла саму суть, как все устроено, и не разумом, а каким-то чувством. А осмысление и объяснение более-менее нашими понятиями, это уже постепенно случилось потом и происходит до сих пор, как будто я получила доступ к информации.

На момент августа 2016 года у меня было два очень полярных чувства: огромное горе от потери объекта своей абсолютно неземной любви и огромное счастье от приобретения, которое было круче выигрыша в лотерею на огромную сумму. Я ощущала себя бессмертной. Я ощущала себя сценаристом того самого кино, в котором я сейчас живу. Этот блокбастер мой, и как я захочу, так и будет. И реквизит, и спецэффекты. Надо только силу свою проверить, пробы поснимать, понять точно, как работает механизм; это же не шутки. И у меня был тогда такой настрой: «Щас мы будем эксперименты делать». Я опасалась просить чего-то серьезного, учитывая масштаб разрушений от своих недавних запросов (всей мощи которых я на тот момент полностью еще не осознала).

И я такая говорю:

– Пусть сегодня (это я указала такой срок) кто-нибудь скажет мне, что я красавица.

И в этот день – Ромка. Охренеть: Ромка. Я не видела его 25 лет, и это был именно он. Я встретила его в «Самбери», и он говорит:

– Ленка, привет. А ты чего такая красивая, а?

И это был не кто-нибудь, а именно Ромка. Я влюбилась в него в детском саду, это была моя первая любовь. Натуральный совершенно блондин, огромные синие глаза. Он носил длинную волнистую челку на косой пробор. Ну невозможный красавец.

Тогда, в группе детского сада он предложил мне обменяться подарками. Я принесла самое дорогое, что у меня было, – шоколадные конфеты из коробки, целых три штуки. А это был страшный дефицит. Я украла их из дома, потому что взять их мне не разрешили. И для этого мною была проведена целая спецоперация, как в кино «Миссия невыполнима». Я очень рисковала. А он мне – липкий кусок рафинада. Я оценила его вложения в нашу любовь как ноль. Шок. Во рту с мерзким приторным вкусом распался на отдельные кристаллы рафинад, а я стояла с широко раскрытыми глазами и переживала свой первый в жизни когнитивный диссонанс. Он съел конфеты и потащил меня в туалет снимать трусы. По дороге нас поймала его мать, она работала воспитателем в нашей группе. И я помню, как я ей рассказывала, куда и зачем мы идем и чья это была идея. Короче, вложила я его по полной. А вот про свою любовь, конфеты и шок от разбитого сердца я не стала ей рассказывать – уж слишком мне было тогда больно, что я изо всех сил пыталась хоть как-то снизить важность: дескать, ничего существенного, даже и говорить не стоит. И я это до сих пор помню. Как я сижу у нее на коленях и рассказываю.

После этого случая я 10 лет не смотрела на мальчиков. А теперь тот самый Ромка, оказывается, тоже живет в городе. И потом я его еще видела раза два-три, причем один раз при муже и один раз он был с женой. (Это было настолько невероятно, что я даже рассматривала возможность ложных воспоминаний или галлюцинаций.)

Конечно, я мужу сказала про то, что я теперь могу официально, осознанно творить чудеса. Конечно, из гуманных соображений я не стала ему рассказывать вот эту вот всю историю.

Он говорит:

– Ну, раз так, попроси инфинити (машину).

Я говорю:

– Зачем мне такая машина?

– Ну просто. Это уровень другой, на нас будут по-другому смотреть.

– Странно, – говорю. – Надо быть, а не казаться. Мне деньги на стройку нужны. (Дело в том, что мы с братом купили участок на постройку второго доходного дома, а денег на строительство, конечно же, не было.