Алень – благородное животное. Командировка

Сегодня было пасмурное ноябрьское суматошное утро, хотя Елизавета вроде бы подготовила все заранее и оставалось только погрузить чемодан в такси, но, проснувшись, обнаружила массу недоделанных дел и не взятых вещей. Лиза уезжала на неделю в Москву на проводимый фирмой семинар по повышению квалификации. Ее как самую молодую сотрудницу решено было делегировать на это недельное мероприятие.

– Галошин, началась вторая четверть, уделяй учебе Марии побольше времени, – давала она наставление мужу. – Это в первой четверти можно было раскачиваться, делать скидку на адаптацию после летних каникул, во второй надо уже учиться на полную катушку.

– Лизонька, ты же сама знаешь, какая дурацкая программа в школе и как с них много спрашивают, – оправдывался за дочку муж. – Да еще репетитор по английскому. Мне с университетским образованием в это вникать тяжело.

– Ты отец, ты должен. Не надо придумывать оправданий, Костя. Я через наделю вернусь, все проверю.

Прибежала Маша, чмокнула маму в щеку, и муж отправился провожать девочку в школу. Галошина еще раз подумала о том, что могла забыть. Покопавшись на антресолях, она бросила в чемодан большую пачку презервативов. Вернувшийся Константин помог спустить чемодан с девятого этажа, погрузил его в багажник подъехавшего такси.

– Можешь идти на работу, сказала жена, усаживаясь в машину. – Что, я в поезд сама не сяду?

– Я тебя провожу, все равно отпросился, – сел рядом с ней муж.

На вокзале было полно народа. К интроскопу, просматривающему багаж, была очередь.

– Надо было не ждать тебя из школы, а вызвать такси раньше и ехать самой, – недовольно говорила Елизавета мужу.

– До прихода поезда еще пятнадцать минут, а до отправления – двадцать пять.

– Я не хочу лететь на перрон, как угорелая.

– Не беспокойся, дорогая, успеем.

Очередь в это время пошла быстрее, и вскоре чета Галошиных оказалась внутри вокзала. Подошедший московский поезд стоял на станции десять минут, и времени на прощание было достаточно.

– Галошин, не лезь ко мне со своими обнимашками, – отстранила Лиза мужа. – Давай прощаться без телячьих нежностей. Просто подай мне в вагон чемодан, я сама усядусь на место.

– Я донесу, Лизонька.

– Нет, я сама прекрасно докачу и махну тебе в окно.

Муж попытался не послушаться, но Галошина посмотрела на него взглядом, нетерпящим возражений, и поднялась в вагон. Компания не поскупилась на билеты, они были не в плацкарт, не в купе, а в вагон СВ. Елизавета нашла нужное купе и отодвинула дверь.

– Доброе утро, – сказала Лиза, увидев сидящего за столиком седовласого попутчика. – Помогите, пожалуйста, убрать чемодан, – сразу проверила она его на галантность и начала снимать плащ.

В окне замелькал Константин, и она, приблизившись, замахала рукой. Муж радостно ответил ей, будто не чаял больше увидеть жену. Галошина решила больше не уделять внимание супругу и принялась рассматривать интерьер купе СВ. Две сложенные диваном кровати, между ними маленький столик, отсутствие верхних полок, вместо них два небольших плоских телевизора и огромное количество зеркал. Свои отражения женщина видела в зеркале на двери, над одной кроватью, над другой. Создавалось впечатление, что в купе на двоих полно народа. Потом ее взгляд окинул попутчика. Это был сухощавый седой дядечка, которому было явно за пятьдесят. Лицо его было изрядно посечено морщинами, но глаза смотрели на нее с восхищением. Поезд тронулся, муж энергично замахал в окно. Галошина слабо махнула ему в ответ и расслабилась.

– Муж? – спросил попутчик, кивнув в сторону окна.

– Брат, – соврала Лиза, решившая быть в командировке свободной женщиной. – Я не замужем.

– Позвольте представиться, меня зовут Валерий Александрович.

– Лиза, – простенько назвалась женщина.

Попутчик был из другого города, ночь провел в поезде и немного уже обжился.

– Вы очень похожи на мою дочь, Елизавета, – радостно сказал попутчик. – Она в Москве живет, я к ней сейчас еду. Вы тоже в первопрестольную?

– Да, в Москву.

– Значит, будем путешествовать вместе до конца пути.

– Вы, Валерий Александрович, как-то старомодно выражаетесь, – сказала Елизавета, заметив странность. – Первопрестольная, путешествовать, как будто не в нашем веке живете.

– Это профессиональное. Видите ли, Лизонька, я преподаватель истории и застрял, наверное, где-то в конце XIX века.

– Преподаете в университете?

– Хотелось бы, но увы, сначала была школа, а теперь гуманитарный колледж.

– Тоже неплохо, но я вас успела представить на кафедре в аудитории в виде амфитеатра.

– А вы, Лизонька, чем занимаетесь?

– Есть такое скучное слово аудит. Еду в столицу на курсы повышения квалификации.

– А у меня внучка родилась, вот еду посмотреть. Вы почему, Лизонька, замуж не спешите?

Галошина хотела было сказать, что давно в браке и ребенок есть, но вспомнила, что представилась свободной и произнесла:

– В наше время нужно делать сначала карьеру, а выходить замуж после тридцати.

– Ох, уж эти современные нравы. В мою молодость девушка после двадцати считалась перестарком, а после двадцати пяти – старой девой. В царской России в крестьянских семьях женились как можно раньше, фактически детьми. В дворянских семействах было по-другому: мужчина мог быть какого угодно возраста, женщины же вступали в брак с шестнадцати до двадцати лет. Наталье Гончаровой, когда она выходила за Пушкина, было всего шестнадцать лет, а могли выдать и в тринадцать. Николай I подписал закон о минимальном возрасте замужества в шестнадцать лет только через два года после их свадьбы.

– А позже было нельзя? – рассмеялась рассказу историка Галошина.

– Из писем и портретов дам позапрошлого века понятно, что красивых и симпатичных разбирали сразу до восемнадцати. Девушек некрасивых и переборчивых в женихах старались пристроить до двадцати. После этого возраста девушка считалась старой девой и спасти ее могло только очень хорошее приданое. Помните, у Толстого в «Войне и мире» страшненькую Марию Болконскую пытались выдать в двадцать лет за Курагина с хорошим приданым, но не вышло. Вышла же она замуж в двадцать восемь за Николая Ростова, только потому, что после смерти отца и брата была наследницей огромного состояния.

Елизавета никогда не знала таких исторических тонкостей. «Войну и мир» не читала, а лишь краем глаза смотрела советское кино, в котором эта сюжетная линия отсутствовала.

– Мне бы такого учителя истории в детстве, я бы тогда знала этот предмет на зубок. Вы так красочно рассказываете, Валерий Александрович.

– Лизонька, не стоит меня так длинно величать, зовите просто Валерий.

– Нет, только Валерий Александрович. С вашими знаниями, да еще и учителя, я не могу по-другому вас называть.

– Вы в свои двадцать пять лет уже давно вышли из школьного возраста, – польстил историк попутчице, уменьшив ее возраст на пять лет.

– Никогда не соглашусь, – заулыбалась в ответ Галошина.

Проводница принесла чай и бургеры в вакуумной упаковке. Булочки оказались как резиновые, и они с трудом их съели.

– Здесь нормально кормят? – спросила Елизавета у историка.

– Я спрашивал у проводницы, питание трехразовое, но на завтрак, обед и ужин будут приносить такие бургеры. Может, только начинка будет меняться.

– Я взяла еду из дома, будем питаться домашним. В вагоне должен быть холодильник. Вы сможете положить туда продукты?

– Да, конечно, – радостно начал исполнять учитель просьбу попутчицы. – А вечером мы можем сходить в вагон-ресторан.

– К чему такие траты, Валерий Александрович, или вы сомневаетесь в моем умении хорошо готовить? – гордо выставила себя додельницей Галошина. – С меня ужин, а с вас бутылка хорошего полусладкого шампанского, чтобы у меня на утро от него голова не болела.

– Я согласен, – бодро откликнулся седовласый мужчина.

День прошел в постоянных разговорах, в которых первую скрипку играл учитель. Он рассказывал интересные истории про фаворитов Екатерины II, про любовниц французского короля Людовика XIV. Елизавета, как зачарованная, слушала своего попутчика, иногда посматривая на проплывавшие за окном пейзажи. Причем, все его рассказы почему-то крутились всегда вокруг сексуальной темы. Валерий Александрович сходил в вагон-ресторан и, убедившись, что там шампанское очень дорогое, на одной из станций сбегал на привокзальную площадь и купил две бутылки. Быстро промелькнул короткий ноябрьский день, едва начало смеркаться, попутчики начали готовиться к ужину. Во время сервировки столика, казалось бы, скучного занятия, они много смеялись и шутили.

Когда все было готово к ужину, Валерий Александрович достал таблеточку и, запив, ее сказал:

– Для улучшения пищеварения.

На самом деле таблеточка была дженериком виагры. Учитель истории мог бы обойтись без нее, но тогда Галошина должна была бы быть минимум на десять лет моложе. После сорока лет жена Валерия Александровича, бывшая в молодости утонченной красоткой, располнела и стала тучной, не интересующейся сексом женщиной. Их супружеская пара друг к другу полностью охладела, и если жене кроме лечения от букета гормональных заболеваний было действительно ничего не нужно, то мужу хотелось и очень многого. Валерий тогда работал в школе, вокруг было полно молоденьких, но уже весьма сформировавшихся девушек. Его тянуло к молодым упругим телам, он ничего не мог с собой поделать. Тем более, что старшеклассницам интересный учитель истории тоже нравился. Как он умел на уроках рассказывать исторические анекдоты, смущая наивные девичьи сердца. Грехопадения Валерия Александровича случались не раз, пока одна из девушек не рассказала все маме. Ее звали Оля, и она не на шутку влюбилась в своего учителя. Одиннадцатиклассница привыкла всем делиться со своей мамой и выложила все подчистую: кто, когда и как стал ее первым мужчиной. Олина мама, которая была на десять лет младше историка, прибежала в школу и, даже не пытаясь поговорить с Валерием, учинила скандал. От тюрьмы учителя тогда спасло только то, что влюбленная Оля наотрез отказалась писать что-то против него. Из школы тогда Валерию Александровичу пришлось уволиться, жена с ним развелась. Слава богу, что дочка тогда училась уже в Москве и не знала об этой истории. Валерий переехал жить к матери, которая через год умерла, оставив ему двухкомнатную квартиру. Через два года, когда все подзабылось, он устроился преподавателем в гуманитарный колледж. Теперь историк тщательно следил, чтобы соблазняемой девушке исполнилось уже восемнадцать лет и ему не смогли бы пришить статью за совращение малолетних. Валерий Александрович старел, но он так наловчился за эти годы притягивать к себе молодых девушек, что недостатка в их обожании не испытывал. С пытающимися вступить с ним долговременные отношения расставался легко и непринужденно, давая понять молоденькой пассии, что все произошедшее между ними всего лишь исторический опыт.

– Я хочу выпить за вас, Лизонька, – открыв вторую бутылку с шампанским, начал произносить Валерий тост в честь попутчицы. – Я сегодня вкусил ваших салатов и понял, что вы замечательная хозяйка и при этом обворожительная женщина. Будь я на десять лет моложе, то обязательно бы на вас женился.

– Не скромничайте, Валерий Александрович, вы отлично выглядите, – кокетливо отреагировала на комплемент Галошина.

– Лизонька, я уже дед. Выпьем лучше за вашу молодость, красоту и обворожительность, – докончил тост историк и невзначай накрыл своей ладонью пальцы молодой женщины.

Попутчица не отдернула руку и учитель ее уже не отпускал. Он изощренно лил лесть в уши Елизаветы. Сравнивал ее с древними царицами и императрицами, и по всем статьям выходило, что она лучше. Галошина слушала историка, как завороженная, ей казалось, что его лицо, голос, движения насыщены какой-то одухотворенностью. Она не заметила, как он оказался рядом и мужские руки начали ласкать ее тело. Все было так естественно, так неотвратимо, что через несколько минут Лиза отвечала на мужские поцелуи своими.

– Лизонька, вы самая прекрасная женщина в мире, – шептал Валерий, раздевая ее. – Представьте, что мы остались одни на всей земле.

Галошина уже осталась в одних джинсах, мужчина мял ее голые груди. Поезд сбавил скорость, за окном темнота сменилась огнями поселка. Только тогда Валерий Александрович вспомнил о том, что они не одни в мире, задернул шторы и закрыл дверь в купе. Свет он не гасил, разделся сам и стянул с женщины джинсы вместе с трусиками. Валерий поднял Лизу с дивана и начал целовать ее лицо, изредка бросая взгляд на расположенное сзади зеркало и видя ее обнаженную спину и попу. Историк развернул Елизавету и загнул, она уперлась руками в диван. Быстро облаченное в презерватив мужское достоинство проникло в ее сочащееся лоно. В дверном зеркале отразились занимающиеся любовью люди.

– Посмотри, – сказал седовласый учитель и повернул голову Галошиной к зеркалу.

Женщина не успела ничего толком разглядеть, ее накрыл первый длительный оргазм. Пелена начала рассеиваться, и она увидела со стороны, как ее имеют. Лиза моментально достигла пика возбуждения и кончила второй раз. Валерию Александровичу понравилось лицезреть себя и партнершу вовремя этого процесса с разных ракурсов. Оторвав Галошину от диванной полки и не вынимая фаллоса, он поставил ее, стоя лицом к входной двери, и продолжил движения. Елизавета уперлась руками в огромное зеркало, перед ней было собственное лицо с закушенной губой в порыве страсти. Руки историка сжали ее груди, член быстро ходил в ней, а мужской лобок шлепал по попе. Выгнувшись телом, она сотряслась от удовольствия. Скопившееся за последнее время супружеской жизни сексуальное желание выходило из Галошиной этими оргазмами. Учитель от вида трепещущей женщины, которую он видел в зеркале обнаженной в полный рост, тоже перевозбудился и, глубоко всунув, излился.

После всего произошедшего Валерий Александрович трансформировал полку Елизаветы из дивана в кровать, а женщина застелила ее. Они лежали обнявшись и первое время молчали, каждый был доволен собой. Историку понравилось, что он не оплошал с перезревшей в его понятиях дамочкой. Елизавета была довольна, что ее хорошенько отодрали и она получила кайф, который никогда не получала с мужем, и даже баловство с собственным пальчиком было по сравнению с этим ерундой.

– Ты такая чувственная, как Маркиза де Помпадур, – сказал Валерий, как всегда приведя историческое сравнение.

– Здесь в СВ настоящая кровать, а не узкая полка, – произнесла Лиза, не обратив внимание на его слова.

– Да, вроде немного шире стандартной полки. Может, допьем шампанское?