Лав и Зомби

В Ашане всегда холодно, особенно в отделе молочных продуктов, где я стою между витрин с йогуртами.

Старика, которого я приметил, заинтересовали греческие. Он потирает стекла очков и отчаянно вглядывается в маленькие буковки на этикетках. Не подозревая о том, что больше никогда не сможет вернуться домой. Он ничем не отличается от всех своих ровесников, которых я лишил жизни за свои обращенные двести лет.

Жалость внутри меня спорит с голодом и голод как всегда сильнее. Я живой упырь, прямо как из детских страшилок – и у меня нет выбора. Я хищник, точнее людоед и фарш из свинины и говядины, который также продается в Ашане, где я работаю – мне не подходит. Жизнь или смерть троих таких же упырей как я, зависит от того замочу я этого старика – сегодня или нет.

Старик наконец положил самый маленький йогурт в свою почти пустую корзинку и направился к кассам самообслуживания, доканывать админов чтобы ему помогли пробить покупки.

Все, что от меня требуется – это пройти за ним и лишить жизни так, чтобы и следа мокрого не осталось.

В отличие от нашего главного – Люция, я могу это сделать максимально незаметно, на сколько это возможно. В последний раз, пару месяцев назад, когда я никак не смог завалить подроста в одном из парков, а мы критично долго голодали, первый – Люций сделал это за меня с молодой женщиной. Ее останки – волосы, зубы, что-то из костей, части кишок и телефон с включенной геолокацией, но с разбитым экраном нашли в Валуевском лесу в полиэтиленовом пакете.

Ламия – малышка Мия, уже засобиралась куда-нибудь подальше – например на Кубу, но первый ее остановил. Он рассчитал, что информация о нашем ужине, не появится в новостной ленте. То, что он сделал было слишком жестоким.

Старик уже расплатился и упаковался в бесплатный пакет с ручками, который взял в овощном отделе. Клыки у меня во рту стали расти от нетерпения, голод шептал, что он старый и слабый и уже очень близок к тому, чтобы пойти домой и закончить свой жизненный путь.

Ужасной смертью.

Давно меня не посещал голос совести и сейчас, когда мои глаза чернеют, а я постепенно обращаюсь в чудовище, мне меньше всего хочется его слышать.

Она здесь.

Я каменею, и подошва ботинок прилипает к полу. Да, теперь мое осознание понимает, что это так. Она здесь.

Я с силой зажмуриваюсь и внюхиваюсь в старика сильнее чем следует. Черт, у него грязные трусы. Черт, я открываю глаза и ищу ими девушку, против своей воли. Старик все равно далеко не уйдет, ему лет восемьдесят, успокаиваю я себя чтобы выкрасть время и посмотреть на нее, хотя бы одним глазком.

Пока старик проходит между рамок металлоискателя, я быстрым шагом иду через весь магазин к центральному входу, надеясь, что меня никто не окликнет.

Как-никак я на работе, а работу свою сейчас не исполняю. Мысли о том, что мы вообще могли бы и не работать я прогоняю прочь. Последствия после того, что я сделал в пятый год своего обращения, заставило нас не выделяться от остальных людей. А это значит еби-да-еби по жизни и работай в сфере обслуживания где-нибудь в Ашане.

Девушка-моей-мечты-к-которой-я-никогда-не-подойду стоит около живых цветов не далеко от входа. Она уже взяла ручную красную корзинку и поставила ее на тележку, почему-то заставив меня умиляться. Сегодня на ней тоже короткое пальто цвета хаки и обтягивающие длинные ноги – черные джинсы. Светлые волосы мягкими локонами рассыпаны по плечам. Пронзительные зеленые глаза с желтой радужкой ярко сверкают, а фарфоровая кожа на ангельском лице отдает холодным фарфором. Красотка кусает пухлую нижнюю губу, и та от возмущения становится красной, как и ее румянец на щеках.

Когда она подошла к орхидеям и взяла одну из них в руки и зарылась в цветки лицом, мое сердце – которое не бьется уже двести лет, снова чувствует тепло.

Я не хочу уходить за стариком несмотря на голод, а хочу стоять и смотреть на нее вечно. Я ждал ее с самого утра, хотя прекрасно знаю, что она приходит только под конец моего рабочего дня.

Но мое обоняние гонит меня подсказывая, что старик уже убежал очень далеко и у меня капец как мало времени.

Я подбираюсь к ней ближе, но боюсь встретиться взглядом. Я оказывается очень скромный, когда влюблен.

Игриво вильнув пышной волной волос, красотка двинулась к полке с лентами. Взяла в руки ту, что белая и стоит крутит ее в руках. Мне кажется, что ей больше подошла бы красная, как Люций окликает меня отборным русским матом по внутренней связи.

И мне приходится оставить ее в этом магазине до завтра и кинуться сломя голову за нашим ужином.

Я бегу через весь магазин к противоположному выходу из-за охранника, стоящего у главных ворот, чтобы выйти через кассы самообслуживания. На месте я уже плохо ощущаю запах не стираных трусишек и мне становится как-то не по себе. Голод рвет меня изнутри, а клыки прорезаются в нижнюю губу. Ну почему в восемьдесят лет он так быстро бегает?

Я проношусь мимо людей и магазинов с яркими вывесками к главному выходу из торгового центра. Пробегаю как в тумане мимо автоматов, еще большего скопления людей, мимо женщины продающей кексы, которые мне нельзя и вдыхаю ночной влажный воздух полной грудью. Мой взгляд становится резче – я как орел, выискивающий жертву. Вот переулок к остановке, право или лево. Куда он пошел? Его даже не видно. И тут я понимаю, что он все еще в торговом комплексе. И понимаю почему он так быстро бежал – пахнет говном.

Я возвращаюсь к женщине, продающей кексы, которая в этот момент убирает рекламный флаер о скидке после двадцати одного часа. Но мне нужно идти еще дальше, дальше к туалетам.

Я сворачиваю в длинный темный коридор под двумя светящимися человечками – одного мужского пола, а второго женского. Прохожу мимо больших оранжевых букв – ГОРОД и я очень голоден.

Мне на руку, что здесь темно, ведь мои глаза уже стали черными и в лице можно разглядеть монстра. В этот момент я могу сбиться с пути и забрать жизнь другого. Того у кого может отлично сработать на телефоне геолокация.

Мне хочется пнуть дверь мужского туалета с силой от души. Но вместо этого я мягко отодвигаю ее ладонью с выросшими когтями.

Хороший парень моет руки в раковине, не забывая о мыле. Я только мысленно прошу его не жадничать – мыло нам еще понадобится, чтобы стереть с рук кровь и ошметки плоти.

Мне не нужно принюхиваться чтобы понять в какой кабинке старик, я уже знаю где он. Остается только выждать, когда уйдет свидетель и я снова насыщусь и позову парней.

Но он блин все еще моет свои гребаные руки.

– Дыши, дыши…

Успокаиваю я себя чтобы не сожрать сразу обоих как дверь бьет меня в нос.

– Ой-ой… Простите…простите меня, я старый уже… не увидел вас…

Два добрых глаза смотрят на меня сквозь линзы очков и в них нет ничего кроме сожаления.

– Я могу вам помочь?

Его тонкая рука с синими венами берет меня за локоть, а другая проводит по спине, успокаивая.

– Ну прости, прости, у тебя кровь идет… на…на…

Старик зачем-то сунул руку и карман и вытащил из нее смятую денежную купюру.

Монстр внутри меня в шоке.

– Это тебе, за нос, прости мало, но у меня больше нету… пенсия такая маленькая… я часто вижу тебя в магазине… эй куда ты?

Я только что хотел разорвать его, порвать на части, вырвать сердце, а после позвать доедать остальных, но…

Я не знаю куда мне бежать, по лицу текут кровавые слезы – почему, почему, почему…

Плохое место я вижу наш Ашан, а дальше будет вереница из магазинов, мне бы вернуться в коридор, где туалеты. Но там еще он… я не могу взять его деньги… я схожу с ума.

– Бальтазар.

Я закрываю глаза – все хорошо, помощь пришла.

– Садись.

Ламия усаживает меня на скамейку около желтого банкомата и берет мою руку в свою. Я чувствую, что девушка-в-которую-я-влюблен уже около кассы. И не хочу, чтобы она увидела меня таким, не хочу напугать ее.

– А ты… что здесь делаешь?

Глупый вопрос – малышка Мия делает что хочет.

Она хмыкает, она не любит отвечать на вопросы.

– Простите меня, я не смог… считал я нужным сказать по внутренней связи.

Первый молчит, все молчат.

– Не трогайте его.

Почему-то я посчитал, что нужно поставить точку – старика мы есть не будем.

Живот скрутило сильнее и глаза наполнились кровью до краев.

Со мной такое уже бывало, но только в первые пять лет моей темной жизни… почему совесть проснулась вновь? Однажды я задавал этот вопрос первому. И он как старший брат, обхватив меня за плечо, повел прогуливаться мимо берега. И долго-долго рассуждал о бытие. Это было два века назад, но я до сих пор помню каждое слово.

Мы не вампиры, а зомби. Но в фильмах и в книгах особенно в последнее время часто встречаются добрые кровопийцы. Которые могут пить кровь животных – вместо крови себе подобных. И этот вопрос я задал первому – тогда на берегу и он с сожалением помотал головой. Первый пустился в рассуждения естественного отбора и пищевой цепочки. Мол львы и львицы не могут есть траву. Но в противовес я сказал ему, что львы и львицы не едет львов, львиц и львят. Им в пищу идут всякие буйволы, антилопы и много кто еще… а нам же подходят только люди и мне как-то их жалко…как-то совестно. Я знаю, что первому —нашему главарю уже тогда нужно было слить меня. Но он почему-то этого не сделал. Это в конце концов и привело к тому, что мы все работаем в Ашане, кроме Мии.

И теперь это снова происходит со мной. Я должен был прикончить старика. А после вызвать всех в эту туалетную кабинку – поужинать. А теперь монстры внутри нас голодные донельзя и опасные донельзя – даже для нас самих. Мы можем сорвать маски прямо у всех на виду.

– Бальт.

Я смотрю в глаза Ламии, карие и глубокие через завесу темных волос, спадающих на плечи.

– Тебе нужно умыться и прийти в себя, срочно.

Я понимаю, что она права. Но мой зад все еще прилип к сидению и ему совсем не хочется вставать.

– Не заставляй меня звать второго.

Голос Ламии которую я так люблю, стал звучать по-другому. В нем появилась настойчивость. Второй это мой самый не любимый член семьи – по жизни рыжая нудила.

– Встаю, встаю.

Тристан на столько не выносим из-за своего занудства, что даже на работе его отослали к мясникам – чтобы не видеться с этим огромным как великан, рыжим парнем слишком часто.

Поднявшись на ноги и вытерев глаза, я посмотрел на наш главный вход – около него, конечно, стоял старпер-охранник. Так и не запомнил его имя, назвал про себя – бегемот-беременный. Я бы им закусил, тем более – он отлично подходил под наш запрос – живет один из-за того, что постоянно пердит и телефон у него старый, кнопочный. Но первый ввел правило – не едим тех, с кем работаем – никогда. Иначе это может быть зацепкой. Мы не можем изменять свою внешность, в том числе стареть и в его решении был смысл. Но именно с этим бегемотом моя совесть молчала!

Я еще раз размазываю кровавые слезы по щекам и нетвердой походкой плетусь обратно в магазин. Краем глаза я замечаю высокого и жилистого брюнета чьи синие глаза сверкают на белой коже в форме охранника Ашана. Он смотрит на меня облокотившись об белую стойку с сидениями для посетителей. Я, сделав вид, что не чувствую его пылкий взгляд с ветерком пробежал мимо бегемота и витрин с цветами. Где совсем недавно проходила девушка-в-которую-я-влюблен. Принюхавшись, я не почувствовал ее и принял с сожалением, что она уже ушла. По пути мне, к счастью, встретилась только одна сотрудница. Та, что везде ходит с пушистой метелкой в руках и с такой же пушистой метелкой вместо волос на голове. Но мне она нравится – она добрая и веселая, ее я бы никогда не тронул.

Я прохожу в наш отстойник (так мы называем помещение за торговым залом) через длинные резиновые пласты вместо двери. И сворачиваю в туалет (где я могу побыть один). В завершении щелкаю железным допотопным замком – тем, что закрывается на маленькую палочку и сажусь на унитаз. Даже не обтерев его бумажкой.

Мне срочно нужно прийти в себя.

Только голод не отпускает и с каждой секундой становится только хуже. Мне даже не хочется думать о том, что я оставил себя и двух здоровых мужчин зомбаков без пищи. Ламию я не обделил – она то ни в чем себе не отказывает и никогда не отказывала. Ее голод из тех, что нельзя утолить и мне не хочется сейчас думать почему.

Мне хочется вырвать, но совсем нечем. И я так и сижу, скрутившись на толчке, пока по рации меня уже не ищет главный администратор по залу. И не орет на меня благим матом с угрозами увольнения. Приходится наспех отмыться от своих кровавых слез и затрусить обратно в торговый зал. В первую очередь я берусь разгружать корзинки с товарами которые не подошли нашим дорогим посетителям. За спиной у меня на футболке надпись – Рады всем помочь!

И я с полным отсутствием улыбки на лице ложу обратно на полки – прокладки, детские трусы, мужские носки, сок в маленьком объеме, докторскую колбасу, сыр в нарезке. Снова прокладки, которые я не заметил на дне сразу. И так несколько раз подряд пока не услышу гимн сотрудников:

– Уважаемые покупатели магазин Ашан закрывается через пятнадцать минут. Просим поторопиться с покупками и пройти к кассам. Просим всех на хрен убраться от сюда!

Ну не много по-другому звучит с громкоговорителя, но суть то одна. И сейчас моей задачей становится подпихивать всех, кто еще гуляет по магазину поскорее к кассам – отдавать свои деньги.

Я глянул в витрину с заморозкой и с облегчением обнаружил, что моя физиономия сейчас в норме, а когти старухи втянулись назад. Маска монстра сошла так ничего и не получив сегодня.

Кого первый выберет завтра? Кого завтра мы лишим возможности покупать еду для своей семьи, для своих детей, для старых родителей. Кого мы лишим возможности жрать с наслаждением в ресторанном дворике на третьем этаже, выбирать строй материалы или мебель в Леруа Марлен? Копить на Айфон или Самсунг?

Почему мне блять не все равно сейчас? Я делал это две сотни лет! Это и есть секрет бессмертия! Совесть кричит во мне не делать этого завтра. Вдруг жертва не сможет увидеть в кинотеатре Дюну два? Мне хочется орать! Хочется самому себя загрызть насмерть.

Я облокотился на витрину и обмяк – сегодня я ни на что уже не способен. Первый в первый день моего обращения сказал мне, что мы не можем умереть. Но он врал мне – неужели если я не спрыгну под поезд я не умру? Когда он переедет мою башку?

А это идея.

После последней нервной клетки громкоговорителя, из которого настойчиво сыпались одни и те же повторения:

– Уважаемые покупатели магазин Ашан закрыт, просьба срочно пройти к кассам. А не то мы засунем дубинки наших охранников вам в задницы!

Я, наплевав на все правила сбегаю через вход/выход для сотрудников. Все еще в красной футболке магазина, позабыв захватить свою куртку.

На улице начался противный мелкий дождик и подул такой же противный ветер. Правда, чего я ждал? Весной в Москве погода всегда хуевая.

Я обхожу почти весь торговый центр «Город» чтобы выйти к остановке «Душинская улица» и сесть на электробус номер м6. Сейчас я поеду не домой. Как будто прочитав мои мысли мне стал названивать Люций на телефон. Когда-то он упустил третьего – сразу после того, что я учудил на индейском кладбище в мой пятый год. И видимо он не хочет упустить меня.

Но это мой выбор, в конце концов он мне не папочка. И я нажав на красную трубку скидываю звонок и отключаю телефон.

Пусть их останется только трое, так им придётся меньше рисковать и у них будет больше еды. Как я подумал о том, что они сделают завтра – так мой рот одновременно наполнился слюной и желчью. Ничего сказал я себе – люди все равно не вкусные, иначе я бы не засматривался на кексики.

Остановка уже не была такой полной, и я одиноко сел на скамейку под навесом. Каплям дождя было до меня уже не добраться, но холод доставал во всю. Один алкаш с заплывшими глазами начал на меня пялится. Но пулей ретировался, когда я показал ему свои клыки в оскале. Не забыл он, уходя и перекреститься.

Я мог бы и пройти пешком, но мне не хотелось, чтобы первый подобрал меня около дороги. И не запихнул с силой в машину. Как бы это ни было странно, но по запаху мы не можем найти друг друга. Так третий и исчез. Может быть, в нем тоже проснулась совесть и совесть тогда победила?

Я не знал, как ушел он. Но я придумал как уйти мне.

Электробус приехал, светя фарами и остановился прямо по центру остановки. Я вошел через среднюю дверь и сел на первое попавшиеся сидения. Где-то за двумя рядами в обнимку храпели бомжи.

За окном лил дождь и на против меня сидел парень с русыми волосами и грустными карими глазами. Но не из-за того, что сейчас мне было грустно (а мне было грустно я вообще-то решил умереть) а из-за формы глаз с нависшим веком. Когда были живы родители, они мне часто говорили, что я похож на щеночка. Мама что я кокер, папа что я дворняга.

Я вышел на следующей остановке от метра. И двинул бедрами влево к Пятерочке, после снова двинул бедрами и перешел дорогу. Дальше зашагал через тихий двор прямо к станции электропоездов. Завернул вправо и опустив руку на красные перила поднялся на мост с высоким забором. В этот момент по рельсам с шумом пронесся поезд. Дождь не переставал меня доставать.

Наверху я смотрел вниз и прикидывал как спрыгнуть на платформу. Можно было бы и купить билет, но мне больше хотелось уйти, не привлекая внимания. Внизу стояли два барьера прямо над рельсами электропоездов.

Почти двести лет я не видел третьего и даже позабыл как он выглядел. Я бы предпочел, чтобы ушел рыжий-нудила вместо него. Этот рыжий-волосатый был из викингов. Он очень старый, но все-таки самый старый – первый, Люций. Я даже боюсь предположить сколько ему лет. Так и представляю его – высокого, жилистого, черноволосого, в доспехах и с мечом, с которого стекает кровь на поле брани. Люций никогда не рассказывал о том, как он первым из нас стал ходячим мертвецом. Хотя мне до боли было интересно узнать, как и Ламии. Но он молчал.

Как все было, в пьяном угаре, в одном из пабов мне стал рассказывать Король Ночи, которого я укапал на индийском кладбище. О том, что на индийском кладбище нельзя укапывать пидоров Стивен Кинг еще не написал. Кличку мы ему такую дали после просмотра сериала про мать драконов. Смотрели все – даже рыжий. Хотя обычно он смотрит только на своего психолога по скайпу. Девушка с весом под сто тридцать кило учит второго не переедать.

Король ночи, в момент, когда на его бороде подсыхала яичница и растекалось пиво, говорил о том, как можно обратиться в зомбака. Но на самом интересном моменте, первый вырубил меня, чтобы я не узнал.

Завязалась драка, когда я очнулся, то услышал, как этот пидор говорит плохо на мою мать. А дальше было, что было. А после – еще много чего было, из-за чего нам пришлось бежать из Америки. Сначала это была Европа, потом страны Азии и последнее место Россия, Москва. Нам даже пришлось учить русский, чтобы не выделяться. Это место подошло нам надолго своей уникальностью. Здесь может прижиться кто угодно, люди разной национальности. А нам нужно было именно это – чтобы Король Ночи не смог нас найти, точнее меня. Это ведь я вырвал его хуй. Да и чтоб рыжий-викинг-переросток не выделялся слишком сильно. Мы с первым хоть и высокие, но до него нам еще расти и расти. Поэтому, Тристану всегда достается вторая половина от нашего завтрака-обеда-ужина. Да, хуй Короля Ночи я кинул тогда рыжему, и он съел его у того на глазах. Но больше мы ничего от него съесть не смогли.

Когда я подобрал момент чтоб перепрыгнуть вниз через барьер прямо под несущийся поезд, то услышал, что кто-то поднимается по мосту. Вообще-то мне было бы похуй, но я уловил, что это кто-то кого я знаю. Я допустил ошибку и повернул голову влево, с моих волос на глаза стекло еще больше дождевых капель, и они смазали силуэт передо мной.

Очень худенькое, тонкое создание шло, трясясь от холода. Это была она. Я вытер глаза и не скрываясь пялился на нее. Она застыла, в глазах мелькнул страх. Поезд с шумом поехал дальше по рельсам. Мне нужно было что-то сделать чтобы она как испуганный олененок не убежала. И я поднял наверх руки и мотнул головой. Мол я тебя не обижу и дальше вообще не двигался. Это помогло, девушка слегка дернула губами в подобие улыбки и быстро перебирая ножками прошла мимо меня. Я провожал ее взглядом, пока она не исчезла из виду. Еще два поезда, не дождавшись моего прыжка поехали дальше отвозить оставшихся подмерзших пассажиров.

Почему она почти в час ночи ходит в этом ужасном месте? Мне стало интересно, и я кинулся за ней вдогонку. Помереть могу и позже.

Грива светлых волос освещала тьму вокруг и остановилась под уродливой аркой с большой надписью – завод «Компрессор». Что ты здесь делаешь, сладенькая?

Я подождал пока охранники в черной форме не протянули тебе что-то белое. Эти ублюдки пожирали тебя глазами. И мой голод заскребся в животе как подпаленная в зад крыса. Совесть причем замолчала, кажется, и она потеряла от тебя голову. Ну чтож я иду за тобой мой мотылек, дальше.

Двое вонючих пердунов окликают меня в момент, когда я прохожу мимо шлагбаума и грозно спрашивают к кому я иду. Мне хочется сказать им, что я иду за тобой, но я сдерживаюсь. Я поворачиваю голову в их сторону и машинально поднимаю глаза наверх в поисках камеры наблюдения. И она сука высится над ними, под ней приклеена бумажка с информацией о том, что объект под круглосуточной охраной. Я стою как мокрый дебил в одной красной футболке в дождь, в час ночи.

– Какой еще пропуск?

Спрашиваю я.

– К кому идете, в какое предприятие?

Я не знаю куда ты пошла крошка, но это место мне не нравится. И я только надеюсь, что ты не приторговываешь наркотой. Ото тот белый пакетик был похож на что-то очень нехорошее… первый смог бы учуять что они передали тебе. И услышать, что ты сказала им, но не я, и не рыжий и не Ламия.

– В какое предприятие идете?!

Тот, что толще брызжет слюной во все стороны. А тот, что старше и грязнее садится обратно на стул и опускает руку на короткий белый блокнот с отрывными краями. До моей тупой головы доходит, что та бумажка была не пакетиком с коксом, а всего лишь пропуском на территорию. Ты мой ангел, я люблю тебя.

Ничего им, не ответив я развернулся и отошел от них, слушая вслед как они ржут надо мной. Клыки уже вылезли, когда я с силой принюхался чтобы найти тебя. Мой нюх повел меня в обход. Вся территория этого жалкого «Компрессора» была из древних построек и бараков и это почти в центре Москвы! Мой шок был еще долго в шоке, пока ноги не остановились напротив у дома в шесть этажей. Я перелез через металлический забор и спустился с пригорка. Прошел через огромную мусорную урну, посаженные деревья и встал около первого подъезда, всего их было два. Ты уже зашла внутрь и мне осталось только смотреть в окна в надежде, что у тебя нет штор и ты включишь свет. Ты как хорошая девочка включила свет. И сегодня мне повезло как никогда – у тебя не было штор. Я отошел чуть дальше, ведь ты живешь на первом этаже и можешь меня увидеть. Тогда ты бы сложила дважды два и поняла, что тебе больше нельзя ходить в Ашан, а я этого не хочу.

На тебе была короткая белая майка, оголяющая плоский живот и такие же белые шорты. Жарко мне стало не только в груди. Ты села на синий диван, над тобой высились модульные картины, в руке ты держала мобильный телефон. Все бы хорошо, но вид у тебя был очень печальный. И грусть потушила пожар в моих штанах. Когда я повернул обратно к забору, чтобы не привлекать внимание охранников, по пути домой, то понял, что попал как первый в свое время.

Только одна единственная девушка зацепила его. Это было здесь, в Москве, больше тридцати лет назад. У нее были такие же синие глаза и темные волосы как у Люция. Он сразу назвал ей свое настоящее имя. Первое свидание у них прошло на кладбище, на этом же кладбище он ее и отпустил. Первый не подавал виду что страдает, он вообще очень закрытый. Но каждый день он записывает сколько прошло дней без Надежды.

Я не хотел как он и я попал как он.

До нашего дома, который мы сняли на пару месяцев, но застряли на полгода я добирался долго, но не включил телефон. Из-за этого с порога на меня обрушились визги Мии, холодный взгляд Люция и сведенные вместе брови Тристана. Вообще-то я и не думал, что второй выйдет в коридор встречать меня, но он вышел.

Долго им объяснять ничего не пришлось, все меня понимали. Все когда-то хотели покончить с этой жизнью, как и я. Выдохнул я уже в своей комнате и грохнулся на кровать, она жалобно скрипнула, но я счел это за приветствие.

Я обязательно узнаю почему ты грустила и оторву хуй тому, кто заставил тебя грустить.

Утро началось не с кофе, а с бумажного пакета, в который упаковывают бургеры во «Вкусно и Точка». Дно пакета промокло от темной крови. Да, сейчас мне точно будет вкусно и на голоде до завтра можно будет поставить точку. Спасибо тебе Ламия. Я не сдерживаясь разорвал пакет и зубами вгрызся в сердце. В рот мне брызнула кровь с нижней полой вены. И минуты не прошло как я уже облизывал пустые руки. Голод, к сожалению, никуда не делся. По времени было семь утра и уже нужно было собираться на работу. Ведь я ждал, когда снова смогу увидеть ее. Я снял все еще мокрую майку и кинул ее на кровать. Посмотрел в зеркало – волосы были такие про которые говорят – взрыв на макаронной фабрике. Но по телу все было в норме, по нему нельзя было сказать сколько дней я не убивал. Даже все еще выделялись кубики на животе, в последние лет шестьдесят – это очень в моде.

Рыжий вот, например почти все свои выходные проводит в спортзале чтобы у него были рельефный пресс, пока его бандана бухает с мужем во Вьетнаме. Познакомился он с ней, когда искал психолога, который смог бы ему помочь с перееданием. И не нашел психолога лучше, чем девушка весом в сто тридцать кило ведущая блог в интернете. Так вот эта бандана, как я ее называю, с обломанными осветленными волосами берет за консультацию деньги с рыжего. И содержит на них своего никчемного мужа Костика с черной козлиной бородкой, которого нашла на сайте знакомств. В общем у рыжего все сложно.

С Ламией – малышкой Мией все еще сложнее. То было страшное время для всех живущих на земле, но очень сытое для нас троих. У меня даже появился жирок на боках. В одном из Польских лесов, где мы перекусывали фашистами, мы услышали приближающуюся фуру и пошли за ней. Развалюха ехала медленно, а нам хотелось запастись едой как следует. Это было единственное время, когда совесть за убийства меня не беспокоила. Я даже получал удовольствие и любил смотреть в глаза ублюдкам, когда вырывал их сердца через раздробленные ребра. Фура остановилась у какой-то поляны, и первый напрягся. Я понял, что там происходит что-то очень нехорошее и напрягся вслед за ним. Трое вышли из фуры и скрылись за зарослями. Чем ближе мы к ним приближались, тем отчетливее слышали – гогот, крики и учащенное дыхание предсмертной агонии и еще как кто-то кончал. Картина была страшная – меня сразу вывернуло на землю красным. Люций остался невозмутим, только кулаки сжал, рыжий кинулся разрывать голыми руками сук. Спустя мгновение первый присоединился, а я уже не успел – все фашисты полегли. Их серые формы постепенно пропитывала кровь пока мы делали обход мимо детских тел. В живых оставалась только девочка – лет двенадцати, тринадцати. У нее были мягкие темные волосы по плечи и огромный разрез от пупка до шеи. Все внутренности были видны, рядом лежал нож, он все еще блестел от густой крови. Ее карие глаза стали черными от боли. Когда первый опустился перед ней на одно колено я думал, что он лишит ее страданий, но этого не происходило. Девочка отрывисто дышала и маленькой ручкой хваталась за землю. Он сказал нам уйти, мы с рыжим его не поняли. И он приказал нам уйти.

Я даже позабыл от увиденного сколько все еще теплых органов мы оставляем на поляне. Но спорить не стал. Что первый приказал то мы и сделали – отошли к фуре и ждали его там. Вернулся Люций с той самой девочкой на руках. Укрытой в серую форму, с нее уже не текла кровь, а на щеках расцвел румянец. Так нас стало пятеро.

В первые несколько десятков лет размазанный по земле бедный котик – Малышка Мия, была неуправляемой сатаной. Следующие несколько десятков лет – она была без ума от рыжего (хорошо, что тогда его бандана еще не родилась), но в последние года немного успокоилась. Правда она не может контролировать голод, возможно это произошло из-за того, что она была ребенком. Для всех нас она и сейчас ребенок.

Я открыл дверь своей комнаты и вышел через коридор в гостиную. Ламия уже убежала, первый читал какую-то нереально скучную книгу из желтой серии классики, рыжий уже одевал спортивную обувь у входной двери. На работу он предпочитает пробежаться на своих двоих, его длинная коса покорно лежала на спине. Они снова меня не осуждали, но я чувствовал какой мучительный голод они испытывают. Особенно рыжик – из-за силовых тренировок ему не достает белка.

Я знал, что обязан сегодня это сделать, иначе это сделает один из них. И все может пойти не так, как в том случае с той женщиной, которую мы укапали в Валуевском лесу. Я умею убивать так, чтоб этого никто не заметил. И сегодня они ждут чтобы я был готов, когда первый скажет четвертому, что цель определена.                          – Что читаешь?

Тристан хлопнул дверью, я услышал, как он спускается по лестнице.

– «Сто лет одиночества».

Да, депрессия у первого в самом расцвете. Сколько сейчас лет его Надежде, пятьдесят, шестьдесят?

– И как?

– Я пока в самом начале, но текст мне нравится он довольно увлекательный.

Синие глаза Люция смотрели в мои карие и как будто видели меня насквозь. Но я не хотел говорить о моем ангеле, о моем мотыльке, о моей сладенькой, а он не настаивал. Я, выдохнув сел рядом на диван, мои руки все еще были в крови.

– Мия вам что-нибудь оставляла?

Вдруг я вспомнил, что мне не мешало бы поделиться если завтракал только я один.

– Да, но Трис остался без своего любимого…

За что я люблю первого так за его чувство юмора. Он редко юморит, но, если юморит так в точку. Я от души прыснул.

– Это ей самой нужно.

Тут мы вдвоем расхохотались и напряжение после вчерашнего вечера немного рассеялось.

Я со страхом ждал ночи.

– Четвертый…

Люций выбрал жертву.

Ей оказалась женщина, в платке, одна, под глазами мешки. В корзинке совсем пусто – хлеб да соль и пара конфет, самых дешевых.

Я принюхался – у нее точно есть ребенок.

– Не могу…

На линии молчание, а потом короткие гудки… черт…

Я решил пройтись по магазину.

Голод разрывал меня изнутри. Поначалу, когда меня только-только обратил Люций мне казалось, что внутри меня живет дикий зверь. Иногда это был носорог, который протыкал меня своим тупым и коротким рогом. Иногда это был лев, который огромной лапой валил меня на землю, разрывал плоть когтями и душил челюстями. Но чаще всего это был слон – боль была такой как будто все мои кости раздавило огромное серое яростное животное весом в семь тонн.

Мне нужно было найти жертву, чтобы мы смогли выжить. Совесть – заткнись.

Не давая отчета своим действиям, я подошел к главному выходу, туда куда часто подходит моя красотка. Я не забывал про правило о безопасности и даже не посмотрел в сторону охранника. Мне не хотелось злить Люция еще сильнее, в конце концов он мог бы и всыпать мне, правда он очень редко это делал. Черт, этот парень даже лучше, чем мой отец, а я заставляю его страдать. Ради чего? Все равно они все умрут, но эти два парня и одна девчонка могут жить вечно, как и я. Но все равно внутри меня был сраный барьер.

У нас еще было достаточно денег чтобы платить кому нужно, если на охоту выйдут парни. Ведь всю зарплату которую мы получаем мы не тратим на еду, как остальные люди. А это просто огромная экономия. Да и у меня еще оставалось наследство, двести лет назад я был одним из зажиточных лордов. Правда с каждым годом выводить мои средства стало все сложнее и сложнее. И уже на протяжении нескольких месяцев второй переводил все свои заработанные бандане. Но нас с первым это не беспокоило, друг дороже денег. К сожалению для нас, ни за какие деньги нельзя законно поесть человеческое мясо, а животное мясо блять не подходит, как в добрых «Сумерках».

Чтобы не разорвать охранника у всех на виду мне пришлось скрыться в отстойнике.

– Первый, я все сделаю.

– Мы очень ждем тебя.

Конец связи. Я вышел из торгового центра в холодный вечер. Благо дождь уже прекратил, а я не забыл захватить с собой куртку, она помогала от холодного ветра. С работой все было нормально, я попросился домой причина – дикий понос, отравился квашеной капустой из нашего же магазина. Повезло, поверили, не забыв напомнить, что вычтут пропущенное время из зарплаты.

На улице разбегались глаза, и я прикидывал куда бы мне направиться. Нужно было найти того человека – которого будут меньше всего искать. Конечно, больше всего для этого подошли бы бомжи. Но кто будет есть настолько протухшее и грязное?.. слон повалился на меня брюхом и стало больно даже просто находиться внутри своего тела. Напротив, прямо у дороги стаяло кафе для мигрантов с самсой в тандыре и пловом на развес. Но обычно именно у них до кучи родственников и все в Москве и все очень шумные, не наш вариант. И тут я вспомнил, как однажды мне повезло в «Ростиксе» правда тогда это еще было «KFS». Остановку до метро Авиамоторная я прошел пешком. Внутри, как всегда, были почти все столики заняты. Но я приметил двух парней, которые на заказывали себе кучу баскетов, но пили только пиво в огромных кружках.

Моя цель была определена. Я сел за освободившийся маленький столик недалеко от них. По моему опыту я прикинул, что у одного из них есть машина – это плюс. Но он уедет один, без друга – это минус. Ведь я захотел сразу обоих.

Время тянулось очень медленно. Через огромное арочное окно увешанное гирляндами я видел, что за окном сильно темнеет. А ведь в моих планах было еще вернуться в Ашан и посмотреть на мою девочку. А эти два наполненных пивом парня не собирались заканчивать тусу. И мне внезапно захотелось убить их очень мучительно – из мести. Я раньте не понимал почему Ламия убивает так, как убивали ее. А именно всаживает около пупка острый, маленький нож и ведет его до горла, поливаясь фонтаном крови. Она не могла объяснить, просто ей так нравилось и все. Это всегда были мужчины, никогда женщины или дети. Я с ней не спорил, ведь мало того, что они ее убили, так они ее еще и изнасиловали и не один раз. Иногда гнев помогает, когда в тебе слишком много боли совесть молчит.

Один встал с длинного стула, попрощался с другом и на подкошенных ногах вышел из «Ростикса» на улицу, в жизнь. Второй остался с пивом и ведерками баскетов мне на ужин.

Прошло еще сорок минут пока эта сука напивалась и бесила меня. От первого пришло сообщение в «Ватсапе», ведь наш рабочий день уже заканчивался. Я не стал отправлять ему фото доказывающие, что я не позабыл о них. А всего лишь жду, когда этот дебил встанет и пойдет встречать свою смерть. Я просто написал – скоро.

И наконец-то я его не обманул. Парень встал и крутя в руках ключи от машины вышел на улицу. Перед этим запнувшись об ступеньку соединяющую «Ростикс» с проходной. Я следовал за ним, по пятам.

Сверху снова полил дождь покрывая мое лицо крупными каплями. На асфальте от светофора плыли красные огни намекая, что сегодня ночью у нас будет много красного.

У одного из жилых домов он припарковал свою машину среднего класса. И как только его зад сел на водительское сидение я вырвал автомобильную ручку из его руки и одним ударом лишил сознания. Дальше, по уже отработанной схеме, я передвинул его на пассажирское сидение и занял место водителя. Перед этим я убедился, что рядом с его машиной стояла только одна развалюха и у нее скорее всего нет автомобильного видеорегистратора. Люди проходили мимо и не обращали на меня никакого внимания.

Пока все шло как надо, совесть молчала, надеюсь поняла что у меня нет выбора.

Я поехал в Горенский лесопарк, не было времени для того чтобы отъехать подальше и все равно останков мы не оставим.

Парень уже начал приходить в себя, когда я скинул первому геолокацию и припарковался у леса, где не было уличных фонарей у дороги, мне нужна была глушь.

Я грубо схватил его за предплечье и повел через деревья вглубь леса, он послушно поплелся. Когда его рука спряталась в переднем кармане джинс я заметил несмотря на тьму, что там у него телефон. Опять. Сначала я вывернул ему руку, а после раздавил мобильник ногой. Чтобы он не вопил во весь голос и не пугал белок я зажал ему рот и дальше мы шли гуськом. Пока я наконец не откинул его к дереву.

– Не ори, хуже будет. Просто заткнись.

От страха он уже пришел в себя и мне на секунду стало жаль его, пришлось отвернуться. С этим нужно просто быстро закончить, говорил я себе, уже не желая ему мучительной смерти. Но он не молчал:

– Эй! Тебе что нужно? Это из-за денег? Тебе деньги нужны?

Нет, всего лишь – ты, в самом прямом смысле этого слова.

– Я кого-то обидел?

Тоже нет, тебе всего лишь не повезло.

– Что тебе нужно?

Почему я еще не убил его?

– Ты, что кого-то ждешь?

Да.

Потом он замолчал, я только надеялся что он не молится.

Я думаю дьявол боится Бога.

– Ты… делай со мной что хочешь, но не убивай…

Я не хотел слышать продолжение, но слушал. Обычно мы не доходим до просьб, обычно они просто кричали от боли и их глаза выкатывались из глазниц.

– У моей матери никого не осталось кроме меня…

– Ей помогут соседи.

Я с ума сошел? Я ему отвечаю?

– Значит ты меня не отпустишь, да?

– Нет.

Сейчас по сценарию он должен убегать в лес с криками: – Помогите! Убивают!

И зверь внутри меня должен погнаться за ним движимый инстинктом. Но он остался сидеть у дерева и зверь дальше слушал его.

– Не помогут. Там нет соседей, аварийный дом.

– Она выйдет из квартиры.

Я услышал всхлипы. Черт.

– У моей мамы деменция, она не сможет открыть дверь, она умрет от голода.

Он зарыдал. Я молчал.

– На, возьми.

Я обернулся ожидая увидеть его без трусов (было такое), но он протягивал мне ключи от квартиры.

– Когда ты меня убьешь открой дверь, чтобы мама вышла…

– Если ты так любишь свою маму, то какого хрена напиваешься? И у тебя есть друг, он ей поможет!

От осознания того, что он меня наебывает, у меня мгновенно вылезли клыки против моей воли.

– Нет, нет, он не знает ее, то есть меня, мы…

– Что мы, сука?

– Я лишился работы, ну и того…

– Что того?

– Ну…

– Заткнись.

Дурное предчувствие подсказало мне что Люций и Тристан уже идут по моим следам.

– Я педик.

– Заткнись!

Шикнул я очень тихо.

Парень почувствовал мою настороженность и его лицо стало еще белее от страха. Ведь он вроде как уболтал меня его отпустить, а сейчас все опять могло пойти по пизде – для него.

Они приближались, я уже слышал, как хрустят ветки под их ногами.

Я схватил парня и потащил его глубже в лес, надеясь что рядом кто-нибудь пробежит и отвлечет их. Они не тронули тогда старика с вонючими трусами, но сейчас я сам вызвал их на ужин на природе. И по правде говоря я не понимал почему иду против семьи – особенно против первого. Ему уже доставляла хлопот Мия и он всегда и все прощал ей. Но насчет себя я не был так уверен.

Они шли за нами по пятам. Я решил сделать полукруг и вернуться к машине, кроссовки тонули в мокрой земле.

В глазах парня мелькнул ужас когда он увидел силуэты двух крепких мужчин через деревья, один из них включил фонарик на телефоне.

– Я их вижу…

Тот, кому я совсем недавно был готов выпустить кишки, от дождя стал похож на мокрую курицу – такой же жалкий и нелепый. Но он не был грязным, немытым годами телом, промаринованным в моче и голод внутри меня свирепствовал.

Стало совсем темно, но я смог вернуться к дороге, по запаху. В руках у меня были сжаты ключи от машины. Закинув парня на спину я побежал к автомобилю со всех ног.

Он сможет уехать если я отпущу его одного и я передал ему ключи в здоровую руку.

Разборки лизали мне пятки когда я открыл дверь пассажирского сиденья и одним рывком перекинул зад парня в кресло. Силы мои на этом почти закончились. Но как только я закрыл дверцу, то увидел в отражении окон Тристана. Его льдисто-голубые глаза смотрели на меня так, как будто я в одиночку съел всю индейку на Рождество. Мне нужно было задержать второго, пока парень не отъехал на достаточное расстояние. И я бросился на огромного двухметрового викинга повалив его на землю. Краем уха пока мы со вторым катились по земле я услышал, как авто взвизгнув тормозами исчезало в дождевом сумраке.

– Он видел тебя!

Второй зарычал мне в ухо когда взгромоздился на меня сверху. Я хотел его как-то с себя снять, но не на что уже был не способен.

– Слезь с меня! Я не твоя бандана!

Его глаза наполнились еще больше гневом, но почему-то он оторвал их от меня и посмотрел в другую сторону. Я потянул голову вслед за ним, его длинная коса стукнула меня по лбу.

Первый прошел мимо нас вольготной походкой, за руками у него был меч.

– Он не уйдет. Ты будешь смотреть.

Теперь я был тряпочной куклой вместо парня из «Ростикса». И Тристан вел меня вслед за первым по дороге, на которой я отпустил наш ужин.

Я не обратил внимание на то, что показал свое лицо. Скорее всего мой порыв спасти несчастного педика разбился о суровую реальность. Правило номер один – осторожность превыше всего.

Первый умеет вселять страх и в скором времени мы увидели как машина встала на дороге. Водитель внутри не шевелился. Первый одним ударом разбил переднее стекло и открыл изнутри дверцу, вытащив парня из автомобиля и опустив его на асфальтированную трассу, фары горели красным.

Тристан швырнул меня на дорогу как обсосанного щенка и я сел на колени.

Люций замахнулся на парня мечом в порыве снести ему голову. У меня была доля секунды чтобы выкрикнуть:

– Если убьешь его случится что-нибудь плохое с Надеждой!

Я не угрожал ему это просто что-то вроде – я не хочу чтобы ты делал это.

Я с силой зажмурился, но голова педика ещё не отлетела со свистом от тела.

Потом мое сердце забилось сильнее, Люций приближался ко мне. Может нужно было сказать, что случится что-то плохое с Тристаном? Хотя это бы не сработало, и больная деменцией бабка померла бы в аварийном доме, так и не сумев выйти на улицу.

Я почувствовал острие меча у своего горла и сглотнул. Этот меч такой же древний, как и первый. Когда-то очень давно третий обмолвился, что Люций был королем, но для меня он был богом.

– Тогда сделай это сам.

Не открывая глаз я ответил честно:

– Я не могу. То есть я могу… но не его… у него больная мать. Так мы заберем обоих вместо одного, а мы договаривались на одного…

Не очень убедительно мне кажется…

– Мне напомнить тебе кто мы? Или кто ты?

Первый возвышался надо мною, острие его меча прошло в меня на пару сантиметров, от боли я распахнул глаза.

В отражении стали я увидел не себя – я увидел монстра. Он прав. Я и есть монстр, который два века питался людьми и особо не парился. В родовом доме у меня даже был приспособленный для этого подвал – на одном матрасе спало двадцать человек. Я спускался вниз и брал столько еды сколько мне нужно. Оставляя еще живого человека без конечностей, обмотанного бинтами, чтобы сразу не помер. Остальные пленники разбегались по углам и сходили с ума со страху. Это не были плохие люди – просто бедняки, которых никто не хватится. Мне захотелось чтобы Люций отсек мне голову своим долбанным мечом и лишил обжигающих как огонь воспоминаний. Немедленно.

– Давай, или ты сыкло.

Тристан стоял за первым убрав руки за спину и тихо наблюдал, моя голова все еще не улетела глубоко в лес.

– Так сыкло ты или нет?

С мечем в глотке я перешел на крик. Неужели он сделает это только если я скажу, что его Надежда шлюха? Проблема в том, что это было не так и я уважал ее. И ей нелегко пришлось, когда она потеряла ребенка, он умер от рака. Тогда ей было чуть больше сорока. Она была все также красива и ее глаза все так же ярко блестели синим, а в волосах не было седины. И тогда на мосту, когда она хотела спрыгнуть вниз в реку, Люций оттолкнул ее от обрыва. Она подумала, что ее спас ангел, но тогда ее спас демон.

Меч также внезапно вылез из меня как и залез и я впился глазами в первого, все так же не поднимаясь с колен.

– Если не придешь завтра на работу, то случится что-то очень плохое с твоей блондинкой.

Первый развернулся и пройдя мимо трясущегося педика сел в его машину, второй последовал за ним. Спустя мгновение они уже скрылись из виду, пернув газом напоследок.

Мы с несостоявшимся ужином остались одни на дороге.

Кровь с горла уже стекала мне на живот густой струйкой. Наши раны затягиваются обычно очень быстро. Но не в том случае если тебя отметелил главный из нас. Правда это было очень редко и только если мы сильно достали. Я вспомнил как Мие досталось по мягкому месту от него. За то, что она из отрубленных пальцев как минимум тридцати человек, решила сделать себе чипсы и похрустывать ими смотря ужастики в гостиной. Она нарушила правило безопасности пронося улики в дом и подставляя всех нас. Бедняжка долго не могла толком сидеть на попе от длинных ран и только я утешал ее когда она рыдала. Второй никогда от первого не получал и никогда не вмешивался. Какое-то время мы с Мией спрашивали их почему бы им не пожениться. Тогда, мне очень не доставало третьего я смутно помнил, что он всегда был очень спокойным и тихим.

Телефон педика я разбил, а дойти до метро или автобусной остановки он был явно не в состоянии. Поэтому я решил поймать для него попутку. В карманах у меня всегда водилась наличка, чтобы мы никогда и нигде не расплачивались картами.

Я снова взял его за предплечье, но уже осторожнее и мы медленным шагом пошли по дороге, туда где в домах горел свет. Я немного сожалел что разбил его телефон, ведь он еще оставался в лесу. Дождь который лить не перестал конечно смыл бы следы, но все же я его разбил и еще вывернул ему руку. Какое объяснение он даст в травмпункте и что скажет своей матери? И где парни оставили его машину? Мы продолжили идти к спальному району, но голова у меня начинала болеть сильнее, а дырка в горле не зарастала. Возможно первый специально угнал его тачку чтобы я понимая риски все-таки укопал его в лесу? А завтра сытый вышел на работу и дальше пускал слюни на блондинку? Это было единственным объяснением и единственным правильным решением. От голода я горел.

Как назло никто мимо не проезжал и не пробегал, свидетелей не было. Нужно было делать выбор.

Я его отпустил, у нас были деньги, было чем крыть. Себе я тоже поймал попутку и попросил довести меня до «Компрессора». В машине вглядываясь в плывущий пейзаж за окном я вспоминал как педик робко поблагодарил меня за то, что я сохранил ему жизнь. Надеюсь больше он не будет заниматься проституцией и парни не утопили его тачку в реке, а оставили где-нибудь на дороге.

Таксисту не разрешили проехать на территорию завода. Пропахший потом охранник в убогой черной форме и такими же черными зубами, брызгая слюной требовал пропуск. Опять блять двадцать пять.

Я попросил водителя чуть отъехать и вышел там же у кпп и стоящего рядом магазина продуктов и отдела пропусков. Ну что это за убогое место?

Снова пошел в обход, промокли от дождя у меня даже трусы. Перелез через забор, прошел пригорок, мусорку, деревья, белый «Range Rover» у второго подъезда чтобы посмотреть в черные окна блондинки. Она как хорошая девочка спала в два часа ночи. Это я виноват что мы сегодня не встретились, но завтра я обязательно увижу тебя, я знаю.

Новое такси я заказал чуть дальше от станции «Андроновка». Думаю, жильцам этого стремного дома, где живет моя девочка, стремно слушать каждый день как поезд ебет по рельсам, каждые десять минут. Да еще и эти пропуска. Я бы закурил, но мне опять-таки нельзя, пришлось успокаивать свои расшатанные нервы без ароматной палочки в руке.

Я сел в прокуренную как назло машину к не местному водителю. У которого на всю катушку гремела какая-то дебильная лезгинка. Наслаждайся совесть-дура вип сервисом за полторы тысячи рублей.

В доме который скорее всего мы скоро кинем никого не было. Я закрыл открытое окно в гостиной и поплелся в свою комнату. А после рухнул на диван и все погрузилось во тьму.

С десяток куриных голов смотрели на меня с пищевой пленки своими выцветевшими зрачками. Розовые ощипанные головы лежали на желтой подложке и шли по восемьдесят пять рублей за килограмм. Толи я начал сходить с ума от голода, толи у всех эти дохлые курицы могли вызвать отвращение до дрожи в руках. От вида торчащего мяска под тонкой шкуркой меня чуть не вывернуло в магазине. Очень не вовремя – главный жополиз в прямом смысле этого слова, решил собрать всех у отдела где продают горох. Возможно, хотят обсудить наши частые прогулы или где в очередной раз разложить детские трусики. Мне было как-то не интересно, но пришлось идти. Уложив последнюю порцию несчастных курочек на прилавок я пошел на собрание.

Встал я рядом с женщиной, у которой метелка на голове сегодня зацвела. Не забыл поздороваться, она не забыла отметить, что я сильно похудел и подурнел в последнее время. Сразу после этого мы заткнулись – жополиз закрыл овал из человеческих тел. Началось собрание.

По началу действительно обсуждали где бы покупателям было удобнее подбирать себе панталоны, книги и что-то нужно было придумать гениального с просрочкой.

Текучка сотрудников в Ашане всегда была очень большая, многих я видел впервые. Но все же после вчерашнего мне следовало быть очень осторожным. Конечно, мне и парням с Ламией не составит труда скрыться. Но мы не могли допустить того чтобы наши лица лица были раскрыты. Ведь мы не стареем, а значит не меняемся. Да и рыжий ни за что не отрезал бы свою косу до жопы. Это я еще молчу, что Ла всегда в теле двенадцатилетней девчонки. В общем нужно было стоять столбом и быть паинькой, надеясь что жополиз не пристанет.

Я был весь в своих мыслях о девушке-моей-мечты когда услышал, что кто-то говорит о первом и рыжем.

– Почему они вдвоем не вышли на работу сегодня?

Кто-то противно хихикает в толпе.

– Обжираются человечиной – отвечаю я про себя.

– Ты не знаешь, а?

Жополиз схватил меня за плечи и затряс, его летящие слюни и ужасное дыхание изо рта вывели меня из голодного обморока.

– Да, это странно, что они оба не вышли на работу…

Я вижу, как мечты девушки с крашеными рыжими волосами которая стояла в другом конце овала, затрещали по швам.

Наверное она по рыжему, хотя кто знает? И мне плевать.

– Твои товарищи не имеют право пропускать работу!

Товарищи? Вроде никто не знал что мы живем в месте…

– У меня вчера был понос от нашей капусты, а я с ними ей делился. Думаю они дома обсираются и дерутся за сортир.

Кто-то ахнул и тоже стал говорить про отравление, но жополиз не проникся моим откровением.

– Если справки от врача завтра не будет, то я подниму вопрос об увольнении этих двоих. Ясно тебе?

Я знаю где живет моя блондинка, но если я буду на нее смотреть через окно она может заметить меня… мне нужно остаться в этом магазине. И я имея силу убить их всех, а половину сожрать, опускаю голову вниз и киваю. Стараясь не разорвать ублюдка в гневе.

– Я им скажу, при встрече.

Ублюдок перестал меня трясти и вернулся в овал.

– У тебя что с глазами?

Я закрыл глаза и напомнил метелке, что вообще-то я еще не восстановился.

– Но как они так быстро стали черными? И почему у тебя вытянулась челюсть?

Я больше не мог отвечать на ее вопросы и быстрым шагом направился в отстойник, жополиз за моей спиной сыпал меня проклятиями.

Зверь внутри вырывался наружу, вокруг все стало красным. Может волк из красной шапочки тоже был зомбаком?

Мне нужна была помощь. Я написал Ламии. Отправил ей фото пореза на шее, который стал промокать кровью под слоем бинтов и водолазки.