Утраченное

ГЛАВА 1

С неба, прямо с неба, сыплются золотые круглые блёстки. Они медленно плывут в воздухе… Я смотрю на эти маленькие полупрозрачные чешуйки. Я, конечно, знаю, что их нельзя ни поймать, ни потрогать, ни взять в руки. Но это не плод моей фантазии,… это такие отблески солнышка, так объяснила мне мама.

Божья коровка опустилась на листочек прямо около меня. Я считаю пятнышки на её крыльях. Не успела досчитать, божья коровка улетела.

Во дворе много клевера, целый ковёр из клевера, и розово-сиреневого, и белого. А пахнет он! Восхитительно. А ещё распустились малюсенькие жёлтые лютики на тоненьких стебелёчках.

Очень люблю жёлтый цвет.

Невдалеке кудахчут, ходят курочки. Мною больше всего любима одна маленькая курочка с красно-коричневыми пёрышками. Я зову её Краснушка. Всем красивым курочкам я даю имена. Простых белых я не могу различать между собой, поэтому их я никак не называю.

Я немного посмотрела на курочек, на то, как они ищут всё что-то в травке, клюют и вертят головками вправо и влево. На улице так хорошо! И от этого как-то очень широко и привольно становится у меня внутри,… где-то в груди.

Я поворачиваюсь, расправляю складочки своего красного в белый цветочек платья. Побегу-ка я сейчас в поле! Там так же широко, как и у меня внутри, и пахнет разными цветами и травами.

И я бегу по распаханной земле, засаженной картофелем и свёклой, краем огорода, в поле.

Как шуршат травинки, касаясь друг друга под лёгким ветерком! Как сладко мне проходить по ним, поглаживая на ходу ладонями гибко гнущиеся стебли… Вдали роща. Листья деревьев шепчут что-то на ветру, и от этого в голове моей роятся чудесные картинки, сказки, волшебные сюжеты, никогда не случавшиеся или случавшиеся,… но я не знаю где и когда.

Лошадка мирно щиплет траву в поле. Красивая такая лошадка, вороная! Гладкая шёрстка блестит на солнышке! Умные глаза какие! Ветерочек шевелит её гриву… Так и хочется подойти, погладить красавицу – лошадь. Но я не рискую, ведь я не знаю её. Животное – это не шутка, не игрушка. Так бабушка говорит.

Мне захотелось есть. Так хочется сыра с хлебом. И молока. Не спеша возвращаюсь к дому. Мои красные сандалии, под цвет платья, запылились от беготни по двору и по полю. Красивенькие мои сандалики, надо вас протереть.

Ноги ниже колен местами в точках, розовых мелких точках, поколоты какой-то травой. Эти места немного щиплет.

«Поем и опять побегу в поле, соберу большой-пребольшой букет полевых цветов, поставлю в вазу в зале на огромном круглом столе. Вот будет красиво! Все смогут любоваться цветочками, нюхать их! И бабушка, и дедушка, и мама.»

Эта мысль радует меня. Я приближаюсь к дому уже вприпрыжку.

Дома сажусь за стол, бабушка гладит меня своей тёплой, шершавой рукой по голове, даёт мне хлеб. Хлеб мягкий с хрустящей корочкой. А запах у него!… Ммм… Бабушка нарезает для меня сыр. Жёлтый, гладкий, весь в круглых дырочках и местами в капельках. Я быстро складываю бутерброд из хлеба с сыром и запихиваю себе в рот.

– Жуй хорошо, – улыбаясь, говорит мне бабушка. Она тем временем наливает мне молоко из трёхлитровой банки в белую с голубой каёмкой кружку. Молоко пенится сверху, и я спешу сделать несколько глотков, пока не осела белая пузырящаяся пена.

Солнце бьёт в окно, но коротенькая кремовая занавеска приглушает слишком яркие лучи. На подоконнике греется кошка. Белая, с умными синими глазами, большая и вальяжная. Её зовут Мэри. Это я её так назвала. Мне кажется, очень красиво.

Мэри очень спокойная. Она не царапается и не убегает как только к ней приблизишься… Так делают иногда другие кошки. Но Мэри позволяет мне таскать её на руках, сажать к себе на колени и гладить, когда мне только вздумается. Я могу тискать её за щёчки, за её красивую мордочку. А один раз я даже повязывала ей свою косынку, и Мэри почти не сопротивлялась.

Ещё Мэри отлично ловит мышей и потому её всегда пускают в дом, когда она пожелает. Бабушка хвалит её. Но, по-моему, Мэри всё равно, мне кажется, она считает себя здесь хозяйкой всего.

Когда тепло и солнечно, вот, как сейчас, она очень любит греться, сидя на окошке. Зимой и осенью, когда холодно, Мэри ловко запрыгивает на печь и лежит там, жмурясь от удовольствия. Если бабушка не видит, я целую мою Мэри прямо в её умную мордочку.

Я доедаю свой бутерброд с сыром и допиваю молоко. Бабушка обещала мне, что к вечеру испечёт вкусный пирог. Это хорошо. Пироги я обожаю, особенно бабушкины.

Смахнув крошки с подола своего платьица, я снова бегу в поле, за цветами. Добренькие ромашки, праздничные сине-фиолетовые колокольчики, голубоглазые васильки, бело-розовая кашка… Вот и готов мой букет! Крепкие стебли немного саднят ладони, но это ничего, зато какая красота!

Я посмотрела ещё немного на вороную лошадь и побежала домой.

– Бабуль, это надо поставить в вазу! – крикнула я с порога.

Бабушка так хорошо улыбается и даёт мне красивую вазу, синюю с белыми цветами на ней.

Мне нравится бабушкина улыбка. И лицо её мне очень нравится. Оно у неё ещё совсем молодое, гладкое и доброе!

Я наливаю воду в вазу и ставлю букет на большой круглый стол, как я и хотела.

Под потолком жужжит муха, и я приоткрываю окно, чтобы мушка могла вылететь.

Бабушка ходит по дому из комнаты в комнату, занимается своими «бабушкинскими» делами: стирает тряпочкой пыль с мебели, поправляет салфетки, скатерть, покрывала на кроватях и диванах, что-то перекладывает и укладывает… И всё время напевает.

У неё очень красивый голос; и я люблю песни, которые она поёт. Бабушка проходит мимо, поправляет цветочки в вазе на столе и улыбается мне своей доброй улыбкой.

Я решила почитать. Беру с полочки свою книгу «Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна». Я недавно начала её читать и она мне очень нравится.

Ложусь на диванчик у окна, подложив повыше под голову большую мягкую подушку, устраиваюсь поудобнее, открываю книгу на месте, где лежит закладка. Бегу глазами по строчкам и тихонько шевелю губами, проговаривая с удовольствием слова, фразы, предложения. Я уже не здесь, книга увлекает меня. Но подушка такая удобная и мягкая, цветы в вазочке так пахнут, и муха так тихо жужжит… Книга выскальзывает из моих рук… Я незаметно поворачиваюсь на бок, поджимаю колени… И сладко засыпаю.

Мне снится мама. Снится, как мы с ней бегаем по берегу голубовато-зелёного пруда, смеёмся, играем в мяч. Это всё уже было на самом деле так, или почти так… И вот теперь мне это снится.

Просыпаясь, я вижу, что солнечный свет в окнах стал уже не таким ярким, он приобрёл оттенок мёда. Значит, скоро вечер, значит, скоро услышу гудение паровоза вдали,… а потом придёт мама.

Я так жду её каждый вечер! Точно ведь знаю, что, как только начнёт темнеть, загудит паровоз, и уже через пятнадцать – двадцать минут на пороге появится мама, но всё равно всякий раз чувствую в это время какую-то необъяснимую тревогу: «А вдруг не придёт?… Не придёт сейчас мама. Не войдёт в положенное время в эту дверь». Бабушка говорит, это оттого, что у меня слишком бурное воображение, я вечно придумываю сама себе какие-нибудь страхи.

Может быть, я не знаю. Но вот, когда мама входит, я чувствую невероятное облегчение и радость: «Всё. Она дома.»

Наконец в окне темнеет небо, и на пороге комнаты появляется мама. Я вскакиваю с диванчика ей навстречу, мы обнимаемся. Одежда мамы прохладная, пахнет улицей, я прижимаюсь к ней теснее.

Моя мама очень красивая, очень! Она стройная, высокая, белокурая… У неё восхитительные глаза! И она выглядит… словно и не мама никакая вовсе, а совсем молоденькая милая девушка!

У нас нет папы. Грустно. Но у них с мамой всё как-то расстроилось, и он ушёл, почти сразу после рождения моего младшего братишки Георгия, что вечно дремлет там, в колясочке на веранде или висит на руках у бабушки, а вечером – у мамы. Он очарователен. Я очень его люблю. Меня почти никогда не заставляют и даже не просят следить за ним, наверное, именно поэтому меня совсем не раздражают его детские капризы. Когда он плачет, мне жаль его, и я целую тогда его мокрое от слёз маленькое личико.

Мама говорит ласково:

– Ларочка, дай я переоденусь, – и легонько отстраняет меня.

У меня красивое имя! Лара – это сокращение, вообще я Илария. Так назвала меня мама. У неё самой простое имя – Мария. Дома все зовут её в шутку Мур. Мне очень нравится! А мне она выбрала имя посложнее. Она говорит, это греческое имя, оно означает «тихая, радостная, ясная». Думаю, это правда. Я действительно довольно тихая. И люблю радоваться! Наверное, мне подходит это имя.

Пока мама переодевается и потом возится с моим братиком, домой возвращается дедушка. Мама работает в городе, она продаёт конфеты в огромном магазине. А дедушка строит дома в соседних деревнях и сёлах. Большую часть года, почти до самого лета, мы живём в городе с мамой, а бабушка и дедушка остаются здесь, в деревне. Дед всегда работает, а бабушка всегда дома… или приезжает в город помочь маме, сидеть с Георгом… и всё такое.

Мы с бабушкой идём вместе накрывать к ужину на стол. Пирог пахнет… сногсшибательно! Бабушка приготовила его с вишней. Объедение. Ещё на столе картошка, квашеная капуста с клюквой, ломтики варёного мяса, от которых идёт пар… и сладкие пряники, прохладная вода в большом глиняном кувшине, свежий хлеб и ароматный чай в пузатом старом чайнике.

Мы ужинаем все вместе. Дедушка уставший, но невероятно добрый. Он шутит, заставляя всех улыбаться, даже меня, хотя я иногда и не понимаю, о чём он говорит. Но я улыбаюсь от того, что все так хорошо улыбаются! Бабушка раскладывает еду по тарелкам и всегда предлагает добавки. Я уплетаю пирог. Мама ест, усадив себе на колени моего брата, он сосёт кащу из стеклянной бутылочки с резиновой соской и, как всегда, немножко мешает маме.

Вскоре наступает время ложиться спать. Я надеваю свою ночную рубашку, белую с малиновыми ягодками. Это моя любимая. С удовольствием забираюсь в свою кровать, накрываюсь пахнущим свежестью одеялом. Перед сном смотрю, уже лёжа, в окошко на качающиеся веточки, на плывущий в темноте месяц, здесь, в деревне, он всегда ярче, чем в городе. Я слушаю, как где-то далеко шумят, проезжая по асфальту, колёса машин… И глаза мои начинают слипаться. Мама заходит поцеловать меня и всегда говорит что-нибудь смешное:

– Спи, Ларчик – ягуарчик.

Или:

– Ларочка – цесарочка съела два огарочка.

Или ещё что-то в этом роде.

Я хихикаю и спорю, что я, мол, не ягуарчик и не цесарочка, и никаких огарочков я не ела.

Потом заходит дедушка. Он пахнет табаком и деревом. Я обнимаю его крепко за шею, и он целует меня в волосы или в лоб.

Последней всегда заходит перед сном бабуля, тоже уже в ночной рубашке, похожей на мою, только без ягодок. Она что-то шепчет там про Бога, крестит меня и потом целует в обе щёчки.

После бабушки я уже быстро засыпаю, проваливаюсь в сон, как в пышную перину… И сплю долго-долго, пока солнце уже не будет совсем высоко.

_____________

ГЛАВА 2

Побегу сегодня по своей любимой дорожке покрытой белой искрящейся пылью (да, пыль на ней почему-то белого цвета и блестит на солнце!) к подружке Нино. Нино грузинка, поэтому у неё такое имя, а её старшую сестру зовут Алико, а маму – тётя Гиуле. Вот такие у них красивые имена.

У меня в деревне есть ещё одна подружка, что живёт на другом конце – Вита. И у неё есть старшая сестра Яна.

А ещё есть мальчик, его бабушка живёт через два дома от меня, а он тоже приезжает из города, как и я. Он старше нас на год и его зовут Рэм. Мама у Рэма русская, а отец… грек, кажется.

Я взяла у бабушки пряников и теперь спешу к Нино. Мне очень нравится гулять со своими подружками. А сегодня ещё такая чудесная погода! Солнце яркое и высокое, небо безоблачное, синее – синее! А воздух при этом чуть прохладный, не жаркий.

Мои красные сандалии опять запылились, но это ничего. Я жую пряник по дороге и расправляю складки на моём любимом красном платье.

Мама подарила мне ярко-красную ленту и сегодня бабушка вплела мне её в волосы. Мама говорит, что к моим волосам (они у меня рыжевато-коричневые) очень идёт красный цвет, и бабушка тоже так считает.

Нино играет во дворе дома. Она что-то выкладывает из камушков на песке. Я подхожу к их низенькому заборчику.

– Привет! – машу я ей рукой.

Нино смотрит на меня своими большущими карими глазами и улыбается.

– Привет! – радостно отвечает она мне и машет, чтобы я заходила.

Я прохожу во двор и опускаюсь рядом с Нино на корточки. Наши плечи почти касаются друг друга, и даже её чёрная тугая косичка, с завитым в крутое колечко кончиком, слегка щекочет меня. Я смотрю, что такое Нино выложила на песке.

А она выложила настоящую картину из простых камушков и каких-то веточек, листиков. Я вижу горы и полянки; а на полянках забавные бычки с копытцами-палочками; Нино даже нарисовала им угольком глазки!

«Ух, ты!» – восхищаюсь я, – Здорово ты это придумала!…

Нино трёт выпачканными углём пальцами лоб и оставляет на нём чёрные полосы. Я смеюсь, слюнявлю свой палец и вытираю ей лоб. Она тоже смеётся.

– Красиво? – спрашивает она тихо. Нино всегда говорит тихо.

– Очень! – говорю я.

– Жалко, что всё это всё равно испортится, рассыплется,… – вздыхает Нино.

– Почему испортится? Почему рассыплется? – огорчённо спрашиваю я.

– Ну, ветер, или кошка пробежит… И вообще, – отвечает Нино.

– А давай приклеим всё это на картонку, – предлагаю я.

Лицо Нино повеселело.

– Я сейчас, – шепнула она и побежала в дом.

Через минуту её папа вынес нам большую картонку и клей. И мы стали аккуратно намазывать клеем картон и переносить на него картину Нино.

У меня даже ноги затекли, и спина ныла, и руки.

Но мы всё же перенесли всё на клей.

– Подсохнет, поставим дома картину эту, – сказал папа Нино, дядя Джумбер. В деревне все зовут его Джум, а его жену, конечно, просто Галей, чтобы не запоминать их имена целиком. А я зову его дядя Джумбер и маму Нино зову тётя Гиуле. Не понимаю, что тут сложного? Я вообще легко запоминаю слова, выражения, стихи и имена. Мама говорит, что это оттого, что я много читаю.

Глаза Нино радостные, и я радуюсь за неё.

Из дома выходит сестра Нино, Алико, и выносит нам печенья, которые сама только что испекла. Мы садимся на лавочку и с удовольствием грызём печенья. Я смотрю на ноги Нино, они все в красных точках. Значит, тоже бегала по полю.

_____________

ГЛАВА 3

Настал этот страшный для меня день. Я знала, сегодня будут резать свинью. Заколют сегодня ножом нашу свинку. Я с самого раннего детства езжу в деревню. Это не первый раз произойдёт в моей жизни. Но меня всё ещё приводит в ужас это событие.

С утра, как только мужчины стали собираться у нас во дворе, и дедушка достал и начал точить большой нож;… а свинка металась и жалобно хрюкала в своём закутке (они ведь всё чувствуют!), я знала, что не смогу этого вынести, убегу, как всегда.

И как только дедушка с двумя другими мужчинами двинулись к закутку, я сломя голову понеслась за дом, за огород, в самый дальний угол от места… «казни». Я присела на корточки в углу у забора, я уткнулась лицом в колени холодные как лёд от ужаса происходящего, я заткнула ушки изо всех сил… Но я всё равно слышала, как пронзительно визжала свинья. Сердце бешено колотилось во мне, и безумно хотелось побежать и спасти бедную свинку или хоть зарыдать что ли… Но я терпела, сидела там в углу и не плакала. Потому что это было бы… совсем уж смехотворно и даже нечестно с моей стороны. Ведь я знала и то, что как только свинья перестанет быть живой, я, как обычно, спокойно выйду из своего укрытия, спокойно пройду мимо тушки… И не только это. Я буду уплетать за обедом свиное мясо и обожжённые сырые свиные ушки с солью. Ммм. И для меня это уже не будет розовым живым, таким жалким для меня ещё час назад, поросёночком! Это будет… свининка. Вкусная, просто объедение. Так что плакать я себе не позволяла ещё и в прошлом году, а сейчас, став на год взрослее, уже и вовсе не позволю. Но уши по-прежнему затыкаю и даже глаза от страха зажмуриваю.

А Мэри, Мэри-то как рада! У неё ведь теперь тоже будет целый пир.

Ближе к вечеру мы все собираемся за столом, и помогавшие дедушке мужчины тоже. Я люблю такие застолья. Мне нравится наблюдать, как бабушка вежливо общается с другими людьми, угощает их и, как и нам, предлагает им всем добавки.

В конце, когда все уже наелись, мужчины только выпивают и, совсем понемножку, уже будто нехотя, закусывают каким-нибудь огурчиком. Мама начинает щелкать семечки, и я вместе с ней. Мама снимает шелуху, отщёлкивая её пальцами, а я – зубами. Мы с ней подмигиваем друг другу.

Это повторяется из года в год. Всё это. И это безумно мне дорого.

_________________

ГЛАВА 4

Лето движется к закату. Мы идём с бабушкой от соседки, у которой брали молоко. День жаркий, солнце как сковороду накалило сухую землю. Я сняла сандалии и иду босиком. То осторожно ступаю по горячей земле тропинки, то перебегаю на более прохладную траву по краю дороги. Мне это нравится. Бабушка с улыбкой наблюдает за мной и только предупреждает, чтобы я не поранилась, не наколола ноги.

Мы подходим к магазину, и бабушка решает зайти, ей нужно что-то купить. Я захожу, не надевая обувь. Ах, какой холодный пол! Он покрыт коричневой плиткой, внутри магазина прохладно, особенно после уличной жары, и когда я становлюсь босыми ногами на плитку, от её холода у меня даже мурашки бегут по коже, снизу вверх, от стоп до затылка.

Бабушка купила сахар и бумажные салфетки… и мне очаровательного жёлтого барашка, сделанного из толстой проволоки, обмотанной шелковисто-курчавой нитью! У него и рожки такие, и всё тельце! Какой красивый барашек! Мне приятно до слёз. Особенно потому, что бабушка купила мне его просто так, я вовсе даже её об этом не просила.

Я говорю ей «спасибо» очень тихо, но зато много – много раз.

Придя домой, я поставила барашка на полочку возле своей кровати, чтобы всегда иметь возможность полюбоваться им или достать с той самой полочки и потрогать его шелковистые рожки и спинку…

Мне захотелось самой смастерить какую-нибудь игрушку, лучше, конечно, мягкую.

Бабуля дала мне кусочки искусственного меха: коричневые – от моей старой шубки, красные – это, наверное, от детской шапочки, и даже ярко-ярко жёлтые (не знаю, откуда у неё такие!)! И я стала придумывать, что бы я из них могла сделать.

Из жёлтых кусочков меха я попробовала сшить не то цыплёнка, не то утёнка, пришив ему красные меховые лапки. А из коричневого – какого-то странного медвежонка. Внутрь я набила плотно ваты, глазки вырезала из разноцветных лоскутков ткани и приклеила на клей. Мои зверята получились довольно необычными и, пожалуй, несколько… несуразными. Но мне они всё равно нравились, потому что я их сделала сама.

До самого вечера я, сидя во дворе на травке у старых верёвочных качелей, придумывала сценки для моих новых «друзей»: утёнка, мишки и барашка, и разыгрывала их с ними. Иногда мимо проходила бабушка, смотрела на то как я играю и улыбалась мне.

Вечером я показала свои игрушки дедушке и маме. Все похвалили меня за сделанных самостоятельно утёнка и мишку, хоть и пришлось сначала объяснить «кто это» взрослым. И я дала поиграть яркого утёночка брату, он тянул за ним свои пухленькие ручки, но, получив, быстро бросил, и я унесла всех игрушечных зверушек к себе на полочку. Скоро осень. Надо будет возвращаться в город, я возьму их с собой.

_________________

ГЛАВА 5

Под окном моей спаленки растёт дерево – яблоня, с большущими зелёными яблоками. Я просто обожаю эту яблоню, люблю её почти как живое существо. Я обязательно бегу к ней поздороваться, когда приезжаю в деревню, и прощаюсь с ней, когда уезжаю. Среди дня или вечером я иногда подхожу к ней и прислоняюсь щекой к шершавой коре. Мне кажется, дерево меня чувствует. Я глажу его ладонью. А когда мне отчего-то грустно или наоборот, очень радостно на душе, я обнимаю дерево крепко, двумя руками, как обняла бы человека, и даже прижимаюсь к нему всем телом, чтобы оно утишило мою грусть или чтоб поделиться радостью, чтоб оно впитало её в себя и тоже порадовалось.

Когда яблоки созревают, то по ночам они срываются и гулко стучат по крыше прямо у меня над головой. Но меня это совсем не беспокоит, я же знаю, это моё деревце стучит… И спокойно сплю.

Сами яблоки я с него не ем, не люблю, больно они кислые, только в пироге хороши. Зато я люблю сладкую малину, что растёт у нас большими кустами позади подвала.

Подвал большой, насыпной, возвышается огромной горкой слева от дома и курятника. Однажды я залезла на него, чтобы посмотреть сверху на дом и огород, и на заросли малины. Было здорово. Но потом я подошла к самому краю округлой насыпи-крыши подвала, чтоб посмотреть вниз, поскользнулась и полетела под откос, прямо в крапиву. На мне было коротенькое платьице без рукавов. Я как-то прикрыла лицо. И слава Богу ничего себе не сломала. Но вот руки и ноги все были у меня в огромных волдырях. Вечером бабушка мазала меня спиртом, а я кусала губы и терпела. Что ж? Сама виновата.

А ещё однажды оса вонзила мне своё острое жало прямо в глаз, вернее, в верхнее веко. Было больно, но это бы ещё ничего. Глаз совершенно заплыл, был красный, страшный, сначала даже вообще не открывался. Я плакала весь день и всю ночь. И не хотела выходить на улицу, чтобы подружки не видели меня такой. Но потом бабушка меня уговорила. Ко мне пришли Нино и Вита и даже соседский мальчик Рэм. Я думала, они будут смеяться надо мной, но они все меня жалели, очень мне сочувствовали и спрашивали, больно ли мне. А я мужественно отвечала: «Нет. Терпимо.» И видела уважение в их глазах, особенно в глазах Рэма, по-моему, он мне даже немножко завидовал, что это не его укусила оса в глаз, не у него он так страшно опух, было бы что рассказать товарищам.

А у меня всё вечно страшно напухает. Волдыри от крапивы надулись у меня огромные, не такие как у всех, глаз сейчас раздуло чудовищно, следы от комариных укусов были размером со среднюю монету, даже если их совсем не чесать… Меня всегда это раздражало. А вот сейчас подарило мне столько внимания!

И мы весело играли у меня во дворе с девочками и с Рэмом, а потом бабушка угостила нас молоком и конфетами.

Вечером, перед сном, я читала книгу. Глаза, вернее, мой единственный пока глаз, уже начинал слипаться, но мне очень хотелось дочитать, и хотелось продлить ещё этот день. В большой комнате, где спала мама с Георгом, тихонько бубнил телевизор. От этого спать хотелось ещё больше. Я отложила наконец книгу и засмотрелась на игрушки на полочке: барашка, утёнка и мишку. Мишку взяла к себе, обняла его под одеялом, чтобы уютнее было спать. Всё, сон сморил меня.

И опять снилось, как мы бегаем с мамой у пруда, купаемся, плаваем. Некоторые сны повторяются у меня то и дело. Хорошо, когда повторяются такие, как этот, добрые, радужные, прекрасные!…

Мама говорит, что за ночь нам снится огромное множество снов, просто запоминаем мы только некоторые. Если это так, я рада, что мне так часто запоминается этот, про нас с мамой на пруду. Я ведь и правда обожаю ходить с ней на пляж.

_________________

ГЛАВА 6

Бабушка с дедушкой купили козочку. Ох, с каким любопытством рассматривает её Мэри! Да и я тоже. Козочка белая, как и Мэри. Это небольшая козочка, и бабушка говорит «смирная». Я даже смогла погладить козий лобик. Я назову её Линда и буду сама иногда пасти, я уже пообещала бабушке.

Козочка маленькая и очень хорошенькая, с курчавой белой шёрсткой и блестящими глазками. Мы с бабушкой привесили ей бубенчик на ошейнике с надписью Линда и указанием нашей улицы и номера дома, на случай, если вдруг козочка потеряется, но я очень надеюсь, что этого не произойдёт.

Пока мы рассматривали козочку у нас во дворе, пёс Буян, что сидит в будке на цепи, отчаянно лаял. Буян огромный, лохматый и выглядит он очень угрожающе, но, на самом деле, он ужасно добрый, ни разу никого не укусил. Буян и лаять-то не особенно любит, но сейчас его, наверное, просто очень задело такое всеобщее внимание к козочке.

– Тише, Буян, тише! – говорила я ему. Я даже подошла к нему, присела перед ним на корточки и долго гладила, чтобы он не обижался.

Я помню как мы взяли Буяна, он был маленьким пушистым комочком с кривыми забавными лапками, с маленькими ушками.

Я носила его на руках, прижав к груди, и обожала с ним играть. Тогда ещё трудно было представить, что он вырастет в такого огромного цепного пса. Я люблю Буяна, люблю обнимать его за его мохнатую мощную шею, теребить ему холку. Иногда я беру Буяна с собой на прогулку в лес. И тогда он носится вокруг меня, прыгает, виляет своим мохнатым хвостом! Мои подружки Нино и Вита тоже всегда радуются, когда я беру Буяна гулять с нами. Я же говорю, он добрый! Они обе тоже играют с ним, гладят его по огромной голове, лохматой спине… Бросают ему палку, и Буян, высунув свой длинный и гладкий розовый язык, несётся за палкой и приносит её назад! Мне кажется, в эти минуты он счастлив!

Этим летом Буян заболел. Говорили даже, что он, возможно,… «издохнет». Он лежал неподвижно в своей будке, часто как-то глубоко и очень тяжело вздыхал, совсем не выходил, отказывался от еды и только изредка пил не спеша воду. Глаза у него тогда были грустные-прегрустные, нос сухой и горячий. И он всё время поджимал беспомощно лапы, они у него почему-то всё мёрзли. Рэм, соседский мальчик, принёс нам какое-то лекарство, они давали такое своей дворовой собаке Белке, когда та болела. Рэм сказал мне:

– Не бойся. Он поправится. Белка же поправилась.

А я всё плакала и часами сидела рядом с будкой, гладила Буяна. Я даже принесла ему своё любимое лоскутное одеяло. Это одеяло сшила мне бабушка своими руками. Оно чудесное!… Всё из разноцветных ярких лоскутков; разного размера, цвета, с разным орнаментом; прямоугольные кусочки ткани плотно пригнаны один к другому и составляют неповторимый, какой-то волшебный рисунок. Одеяло мягкое, верх его лоскутный, а низ однотонный, из гладкой красной материи, очень приятной для тела! Моё любимое одеяльце. Я отнесла его в будку к Буяну, укрыла своего пёсика, чтобы ему не было холодно и чтобы его блестящие чудесные глазки стали повеселее.

Когда бабушка это увидела, она сказала:

– Ох, Лара. Одеяло-то теперь придётся выбросить, домой его уже не возьмёшь.

Мне было очень жаль! Прямо до слёз. Но я ответила:

– Прости, бабуль. Я очень любила эту «одеялочку»! Но, может, Буяну она сейчас нужнее?…

По-моему, бабушка простила мне этот поступок и не обиделась. По крайней мере, она тогда просто поцеловала меня в макушку и не стала ругать.

А Буян выздоровел. Наверное, конечно, ему помогли лекарства (спасибо огромное Рэму), но, может, и моё одеяло немножко тоже…

______________

ГЛАВА 7

В августе поспели сливы. Мама, бабушка, дедушка и даже я, хотя меня никто об этом не просил, собирали их в большие эмалированные вёдра. Вёдра были разные: белые, голубые, зелёные, коричневые… А сливы все одинаковые: тёмно-синие с фиолетовым оттенком и голубовато-белым налётом, от которого они казались не гладкими, какими и были на самом деле, а словно немного… бархатными. Они сладко пахли и оставляли невидимо-тонкую липкую плёнку на пальцах.

Теперь вёдра со сливами стояли ровным строем вдоль забора, наполненные доверху и даже с горкой. Сливки такие красивые! С тугими, сочными, яркими бочками!

Я не ем слив. Я их совсем не люблю. Но мне очень нравится, как они выглядят! Вот если бы я умела рисовать, то непременно нарисовала бы наши сливы! И цветут они красиво, и плоды у них красивые!… Жалко, что я плохо рисую…

Тогда я решаю написать про сливы. Как настоящий писатель! Но, по-моему, это должно быть соответственно обставлено. У писателя должен быть его стол, писательский стол.

Я побежала в дом оборудовать себе «место писателя».

– Бабушка! – попросила я, – можно мне занять стол в маленькой комнате у веранды?!

– Можно, – откликнулась бабушка. – А что ты собираешься там делать?

– Стол писателя. Я буду там писать.

– О! – бабуля улыбнулась.– Что ж, хорошо, пусть это будет твой стол.

Я радостно забежала в комнату, что рядом с верандой, там, у окна стоял небольшой старый стол с двумя выдвижными ящичками. На столе было много пустых стеклянных баночек, стопка газет,… сложенные вчетверо старые полотенца, которыми никто уже не пользовался, по крайней мере, по назначению. Конечно, мне хотелось просто смести это всё разом на пол, чтобы скорее освободить стол. Но я не стала этого делать. Сначала я аккуратно сняла баночки, беря их по две в каждую руку. Я задвинула их под софу у стены. Потом пришёл черёд газет, их внушительная стопка отправилась вслед за банками. Полотенца я убрала на полку в кладовой… Теперь нужно было осмотреть ящики стола. Я выдвинула один, он был совершенно пуст; затем другой, в нём оказалось лишь несколько коробок со спичками и огрызок карандаша. Карандашик был совсем малюсенький, и потому его я просто выбросила в мусорное ведро, а коробки со спичками я переложила в шкафчик в столовой. Главное, не забыть, куда я их убрала, чтобы сказать потом бабушке.

На кухне я нашла небольшую тряпочку, хорошенько смочила её водой и принялась протирать свой стол. Я протёрла и столешницу, и ножки; и даже ящички не только снаружи, но и внутри. Оставшись довольной своей работой, я ещё раз оглядела стол и придвинула к нему старинный стул с высокой спинкой, с него я тоже смахнула пыль.

Я пошла в свою комнату, достала с полки тетрадку, листы бумаги, несколько ручек и карандашей, отнесла всё это на мой стол, разложила красивенько и в строгом порядке. Подумав немного, я направилась в большую комнату, достала из шкафа деревянный старый стаканчик, расписанный маками. В него я поместила ручки и карандаши. Всё-таки чего-то не хватало. Я принесла из столовой мамину фотографию в рамочке и тоже поставила на стол. Вот, теперь, вроде, было то, что нужно.

Я не спеша уселась на стул, придвинулась поближе к столу. Удобно.

Я взяла листочек и ручку, немножко подумала, грызя кончик колпачка.

Как красивы

Наши сливы

С фиолетовым отливом!

Пахнут сладко,

Боком гладким

Солнцу шлют привет …

Написала я. И добавила последнее слово «украдкой». Перечитала и улыбнулась. «А по-моему, неплохо!»

Посидев ещё немного и поболтав ногами, глядя в окно, я вдруг вспомнила, что на прошлый день рождения мне подарили кружку с нарисованным на ней забавным щеночком.

Взяв другой лист и чуть помедлив, я написала:

Подарили мне на днях

Маленькую кружку.

А на кружек той щенок

С пятнышком на ушке!

Я отложила и этот листок в сторону и взяла третий, на нём я написала коротенький рассказ в полстранички о том, как мальчик ловил рыбу и ничего не поймал, но увидел такую необыкновенно красивую бабочку, что запомнил её на всю жизнь.

Всё это я написала, конечно,… наверняка, с грамматическими ошибками. Потому что, хоть я уже и учусь в школе, но, всё-таки только в начальной, и иногда я делаю ошибки.

Но я всё равно, даже догадываясь об ошибках, была очень довольна. Я сложила всё снова аккуратно на столе. Листочки, которые я уже исписала, я убрала в ящичек.

______________

ГЛАВА 8

Вечером, когда дома уже была не только бабушка, но и мама и дедушка, я потихоньку вынула свои исписанные листочки. Всё, что на них было написано, уже казалось мне ужасным, глупым и ни на что не годным. Но я глубоко вздохнула и понесла их в столовую, где все собирались садиться ужинать.

– Посмотри, пожалуйста, – краснея, я протянула листочки маме.

– Что это? – улыбнулась мама.

– Это я написала, – почти прошептала я, едва сдерживая слёзы от смущения.

Мама пробежала глазами один листок, потом – второй, третий.

– Это же здорово! – радостно сказала она.

В этот момент сердце колотилось у меня в груди как-то высоко-высоко, почти в горле… Я сглотнула. Взяла у мамы листики и протянула их бабушке.

Бабушка прочла всё со своей доброй улыбкой, а потом погладила меня по голове.

– Да ты умничка! – похвалила она меня.

Последним читал дедушка. Он читал внимательно… По-моему, даже прочитал по два раза каждый листок. Его лицо выражало явное одобрение.

– Смотри-ка, Мур! – обратился он к моей маме, – А дочка-то у тебя – писатель! Только ошибки надо исправить! – усмехнувшись, добавил он и подмигнул мне.

«Я так и знала. Есть ошибки». Я улыбнулась ему в ответ и забрала листочки. «Выходит, не такой и ужас я написала, как мне казалось, когда несла это им читать?»

Я убрала листки обратно в ящик и с любовью погладила столешницу моего стола, прежде, чем бежать ужинать в столовую.

______________

ГЛАВА 9

Этой ночью я долго не могла уснуть. Это потому, что я решила завтра показать свои стишки и рассказик девочкам: Нино и Вите. Я хотела это сделать, но при этом жутко нервничала. А вдруг девчонки засмеют меня? Нет. Они хорошие, они не станут меня обижать. Но вдруг про себя они всё-таки посчитают это ужасной глупостью? «Всё равно покажу, – твердила я про себя, – Я три раза всё перечитала. Не так уж и плохо. Пусть прочтут. Я буду писателем! Поэтом и писателем. Покажу завтра девочкам. Как бы не было страшно».

Наконец, я заснула, засмотревшись, как всегда, в окно на золотой месяц.

Утром я встала необычно рано, даже бабушка удивилась. Мне жутко не терпелось побежать к девочкам и скорее показать им, что я вчера написала. Но я терпела, понимая, что будет неприлично заявиться в такую рань. Наконец, час настал. Я достала из ящика стола свои исписанные листочки («С ошибками», – вздохнула я про себя), сложило их вчетверо, сунула в карман платья и помчалась сначала к Нино.

Нино была во дворе, они с мамой кормили цыплят.

– Привет, Нино. Здравствуйте, тётя Гиули, – крикнула, ещё не пройдя в калитку.

На меня посмотрели две пары почти одинаковых большущих карих глаз.

– Здравствуй, Ларочка.

– Привет, – отозвались они.

Я стала рядом с ними и смотрела на клюющих свой корм цыплят. Сердце так стучало, я не могла дождаться, когда тётя Гиули уйдёт в дом, чтобы мне остаться вдвоём с Нино.

И вот, тётя Гиули, наконец, ушла, но тут же на улицу вышел отец Нино.

– Здравствуйте, дядя Джумбер, – с безнадёжностью вымолвила я.

– Привет, Лара, – кивнул он.

А у меня даже ладошки вспотели от нетерпения. Мне кажется, папа Нино заметил что-то в моих глазах,… он направился на огород.

Я почти в ту же секунду притянула к себе Нино и шепнула ей на ухо:

– Посмотри, пожалуйста. Я вот что написала. Я хочу быть писателем.

И сунула ей в руку сложенные листки бумаги. Нино посмотрела на меня удивлённо своими огромными глазищами, потом развернула листочки и стала читать, шевеля губами. Почти не дыша, я наблюдала за её лицом, за руками, перекладывающими листки…

– Клааассно, – протянула Нино, дочитав.

– Правда? Неплохо?… – с придыханием вымолвила я.

– Мне понравилось. Честно, – тихим своим голосом отвечала Нино,  – ты обязательно будешь писателем.

Я обняла её и мы рассмеялись.

– Пойдём к Вите? – спросила я.

– Хорошо, пойдём, только маме скажу, – согласилась Нино.

Мы отправились к Вите. Для этого нам надо было вернуться к моему дому и оттуда пойти в другую сторону; вдоль дороги, по которой мы шли, росли каштаны, и мне очень нравилась эта дорожка.

Тоненькая, почти прозрачная Вита, с худенькими своими чёрными косичками, подпрыгивающими на ходу, и вечно смеющимися голубыми глазами, выбежала нам навстречу, увидев нас в окошко. Мы с Нино остановились, не доходя до калитки, а Вита сама подбежала к нам.

– Пойдём в сад гулять? Меня отпустили до самого вечера, – выпалила она на бегу.

– Пойдём, – спокойно кивнула Нино.

Мы любили гулять по яблоневому саду, он большущий, красивый, там можно носиться и играть во что угодно.

Мы шли к саду, Вита болтала без умолку, всё что-то рассказывала нам с Нино, и я её не прерывала.

– А Лара написала стихи и небольшой рассказ ещё, – сказала Нино Вите, как только образовалась маленькая пауза в разговоре.

– Правда? Дай прочитать, – сразу подскочила ко мне Вита.

Я вынула из кармашка и протянула ей мои исписанные и уже немного смятые листки.

Вита читала громким шёпотом, почти в полный голос, я от этого застеснялась и разволновалась ещё больше, хоть и старалась не показывать виду.

– Ой, а хорошо! – Объявила после прочтения Вита, – Лар, ты молодец! – она посмотрела на меня своими улыбчивыми глазами с каким-то интересом и… любопытством.

– Она будет писательницей, – тихо, как обычно, но как-то очень внушительно, произнесла Нино.

– Вот здорово! – воскликнула Вита.– Ты уже знаешь, Лар, кем будешь! А я вот ещё совсем не решила! Нино, а ты?

Нино неопределённо молча пожала плечами.

– Мне кажется, Нино будет художником или что-то вроде того,… – предположила я.

– Я же не рисую, – возразила Нино. И, действительно, она не рисовала, почти совсем. Но она делала какие-то удивительные картины и поделки из всего на свете! Как тогда, на песке.

– Но ты делаешь очень красивые всякие… штуки, – сказала я ей.

– Да, это я люблю, – Нино скромно улыбнулась.

– А я буду учительницей. Или актрисой. Или певицей. А может,… водителем паровоза! Я же говорю, ещё не решила! – выпалила Вита и рассмеялась. Мы с Нино тоже засмеялись.

Почти до самой темноты мы играли в саду в «догонялки», валялись в траве и болтали о всякой разной ерунде.

А вечером, когда я вернулась домой, перед самым ужином, я аккуратно развернула на своём «писательском столе» измятые листочки, разгладила их, как могла, рукой, и убрала в ящичек. И, уходя, опять тихонько погладила рукой столешницу. «Пока», – шепнула я ей.

____________________

ГЛАВА 10

Сегодня выходной и мама не должна работать, но она всё равно зачем-то уехала с утра в город. Я сначала немножко расстроилась, но потом мы с Георгием качались на качелях, потом я обнималась со своим любимым деревом, потом помогала бабушке поливать что-то из леечки на огороде… И не заметила, как подошло время обеда. И мама вернулась домой.

Ох, каких же красивых платьев она мне накупила в городе! Так вот зачем она уезжала! Я мерила платья и не могла налюбоваться ими и собой в них, вертясь перед большим зеркалом, что висит у нас в той самой маленькой комнате, где мой «писательский стол».

Голубое платье было такого нежного цвета! А на кармашках и на груди у него блестели синие с перламутром пуговички! И материал платья!… Такой,… в мелкий рубчик. Мне всё время хотелось гладить его рукой.

Другое платье было жёлтое в коричневую клеточку, и сначала мне показалось, что оно совсем простое, но когда я его надела… Ух! У платья был такой широкий, разлетающийся подол – солнце-клёш, и оно чудесно сидело на мне. К тому же мама купила мне к этому платью золотисто-жёлтую ленту в волосы; вместе с ленточкой в этом наряде я была как кукла в витрине самого дорогущего магазина!

Третье платье было всё сплошь белыми и розовыми цветочками! А вырез, где горло, отделан красивым белоснежным кружевом!

– В этом платье только танцевать! А не бегать по пыльным дорожкам в деревне, – сказала я маме.

Мама рассмеялась:

– Хочешь, танцуй, а хочешь, бегай по пыльным дорожкам в деревне, – сказала она мне, – я хочу, чтобы ты всегда чувствовала себя красивой.

Мама крепко-крепко обняла меня, а я – её. У неё почему-то на глазах выступили слёзы, только я не поняла, почему.

– Спасибо, мам, – прошептала я ей в ухо.

– Мур, ты её балуешь, – сказала бабушка, но сделала она это так ласково и с такой улыбкой, что совсем не было похоже, будто она журит маму. Мою лучшую маму на свете.

__________

ГЛАВА 11

На следующий же день я написала маме стишок о том, как сильно я её люблю и мечтаю подарить ей букет ярко-алых цветов.

А вечером, вот счастье, у нас отключили свет! Я обожаю, когда в деревне отключают свет! Тогда бабушка достаёт из кладовой старенькую керосиновую лампу и зажигает её. Свет от этой лампы какой-то волшебный.

Мы сидим все в большой комнате. На столе горит лампа. Мама качает на руках Георга, дедушка дремлет в кресле… А бабушка тихонько рассказывает мне истории о своём детстве и сказки. Но сегодня я не только слушала бабушкины сказки.

– Давайте я тоже расскажу вам…, – сказала я им с мамой.

И я рассказала им сказку о том, как в одном доме расцвела в горшочке прекрасная фиалка, а в стаканчике на окошке проросла простая луковичка. И как фиалка дразнила и обижала луковичку за то, что та такая простенькая и неказистая. А бедная луковичка молчала и ничего не отвечала фиалке, соглашаясь, что и правда, очень уж она, луковичка, невзрачная. А в комнату заходила девочка и поливала и фиалку, и луковичку, одинаково бережно ухаживала за ними.

И луковичка так радовалась, что девочка любит, ухаживает за ней, простой луковичкой, как и за великолепной цветущей фиалкой! От радости, счастья и благодарности луковичка всё выше выпускала свои сочные зелёные стрелочки!

А фиалка всё злилась и просто негодовала. С какой это стати девочка уделяет этой луковичке, которая даже и не цветок вовсе, столько же внимания, сколько и ей, самОй фиалке?!!

От злости фиалка начала вянуть. Девочка расстраивалась и старалась спасти фиалку. Но от своих злости и ненависти фиалка не могла уже ожить, расти и цвести. Вскоре засохший цветок унесли. Луковичке было жаль расстроенную девочку и даже вреднющую фиалку. Но скоро на место фиалки поставили другой горшочек с весёлым шутником колючим кактусом. Они с луковичкой очень подружились. А девочка приходила, как и прежде, чтобы ухаживать за ними, в комнатку.

Бабушка и мама сказали, что это очень хорошая сказка и спросили, где я её прочла или услышала. А я ответила: