В небе только девушки! И… я

Размер шрифта: 13

08.08.08 г.

«Товарищи офицеры!» – подал команду начштаба «второй» АЭ. АЭ – это авиаэскадрилья, в данном случае, 899-го гвардейского Оршанского дважды Краснознамённого ордена Суворова 3-й степени штурмового авиационного полка имени Ф.Э. Дзержинского. Мы здесь в «командировке», оказываем поддержку с воздуха частям и соединениям Северокавказского Военного Округа. Вялотекущая война в Чечне и Дагестане продолжается, и иногда нашим войскам требуется, чтобы «Грачи прилетели». Вот мы и изображаем картину Саврасова. По очереди. А вообще-то, мы базируемся в другом месте: в Бутурлиновке, Московского военного округа. «Чехи» нас не любят, поэтому называть настоящие имена и делать селфи у нас не принято. Так что – не взыщите. Зовут меня: Олег, фамилия у меня простая, поэтому не будем об этом. Итак, ВэВэ подал команду, и мы все встали, приветствуя командира. Девушки, если чо, я – его зам, не женат, был когда-то, но уже давно холост! Что-то лицо у Паши какое-то странное? И подняли нас в три двадцать, за сорок минут до «обычки». Не иначе, как кого-нибудь прихватили.

– Прошу садиться! Вчера ночью войска Грузии начали массированный обстрел Цхинвала. Поступила команда оказать поддержку миротворческому батальону. Разведданных о противнике нет, «пчелка» еще далеко, будет в течение двух часов.

«Пчелка», в просторечье, – это ДРЛО «Шмель-И», довольно могучий комплекс радиолокационной разведки и наведения. Летающий командный пункт. Командир продолжал описывать обстановку, высветив на настенном планшете карту района, а мы старательно перерисовывали ее карандашом на планшетах у себя. Реально, сейчас уже, штурманята готовят электронные карты, но, рисование на коленке – это и дань традиции, и твоя жизнь, если что не так. Поэтому старательно переносим по квадратикам обстановку. Командир пробежался по вооружению, сигналам, каналам связи. Все отработано. Первая пара – разведчики, и он назвал меня и Котю. Это – мой ведомый. Вооружение подвешено для ударов по транспортным и боевым колоннам. Приказ пришел еще ночью. По нашим данным – взлет следующих.

– Вопросы?

Я приподнял палец. Командир сделал небольшое движение головой, дескать, «Валяй». Не вставая с места: «Не слышал ни одного слова об авианаводчиках?»

– Их нет. – «Приехали!» Больше вопросов ни у кого не оказалось. Насвистывая: «А я девушек люблю…», иду к выходу. «Маэстро, Ваш выход первый!» Мне и Коте уступили право выйти из класса первыми.

У класса стоит автобус: «Урал» с кунгом, в нем установлены сиденья, зеркальные стекла, кстати, бронированные. Командир сел с нами, и продолжает описывать обстановку, в основном, из телевизора. Пока мы спали, он, целую ночь напролет, смотрел передачи оттуда.

– Олежка, работай спокойно, на рожон не лезь. И ты, Котя, держись подальше, если что, сам знаешь, как прикрыть. Вероятно применение «Иголок» и иной пакости. И помните, что это не «чехи», а «регуляры». Поэтому о противозенитном маневре не забывайте. – «Полкаш» продолжал гундеть всю поездку, не дай бог, еще и на стоянку попрется. Нет, нормально, даже из машины не вышел, и сразу укатил на КП. «Племяш» и машина уже готовы, и техник бодро докладывает о готовности к вылету. Николай, и вправду, племянник, и техник самолета, по совместительству. Но, он не знает: куда мы летим. А мы и не скажем! Приступаю, в который раз, осматривать «гребешка». Прохожу по правому борту, проверяя снятие контровок, «Племяш» несет мой ЗШ (защитный шлем), и ждет ценных указаний, временами отвечая на вопросы «молитвы». Обошел машину по кругу и остановился возле трапа. Мне протянули ЗШ, я сплюнул через плечо, и надел его, чуть разведя за лямки крепления. Перенес ноги через борт и уселся в кресло. Коля помогает пристегнуть плечевые и подал «кислород». Воткнул СПУ. Лезу за кресло левой рукой, достаю «молитву». Запрос на КП, «молитва» пошла. Руки привычно щелкают тумблерами, запуская строго по очереди все оборудование. Готово! «Добро» на запуск получено, завизжал стартер, раскручивая турбину правого двигателя, хлопок зажигания, убираю газ. Повторяю все с левым, опробовал рули, набрасываю замки шлема и зажимаю его, вешаю маску, «закусываю удила», проверяя подачу кислорода. Порядок. Левой рукой даю отмашку Коле, и он закрывает мне фонарь. Убирает трап, отстегивает меня от аэродромной сети. Сводит руки чуть выше головы, показывая, что все готово. Запрос на рулежку, «добро». Показываю руками «Убрать колодки». Коротко вперед, тормоз, готово. Доклад на КП, покатились! Откинул зеркала, смотрю за Котей: выкатывается вслед за мной.

– Я – «два-два»! Добро на полосу!

– «Два-два», «два-три», Вам добро.

– Занял!

– Добро на взлет!

– Я – «два-два», принял! Взлетаю!

Рукоятки плавно от себя, режим, форсаж, тормоз. «Гребешок-СМ3» опустил, а затем приподнял нос, и побежали белые полосы под стекло. Отрыв, закрылки, шасси. Идем в режиме набора. Доворот вправо на девяносто. Курс 180. Набираем высоту. Чуть больше «штуки» и ловлю зеленый всплеск на индикаторе. Ручку от себя, смотрю на ведомого. Он понял. Тут же голос «РИТы»: «Наблюдается работа локатора: курсовой сорок правого. Частота … Предположительно: АВАКС». Голову вправо на 220, вижу горушку нехилую, пытаюсь ее состворить с предполагаемым местом долбанного АВАКСА. Иду к земле, Котя за мной.

– Делай как я, держи двести, нас пасут.

– Я – «два-три», понял.

Планшет на коленку, смотрю высоты. Есть проход, доворачиваю, и иду, набирая высоту вместе с рельефом. Доложил командованию по ЗАС. Принял ответ, канал работает. Вышел на связь Котя, он тоже перешел на ЗАС. Давненько нас так не пасли. Пастухи хреновы!

«Полкаш» передал, что старикашка Boeing E-3A A.W.A.C.S. крутится над Турцией, высота 9000 метров. Закладываю в камп, получаю мертвые зоны. Уточнил у штурмана наведения, все совпало. Идем визуально к перевалу. Рокс оставляем справа и в 04.11 переваливаем через хребет слева от перевала. Подбираю газ, выпустил закрылки, парашютируем в Рокскую долину. Снизу заработало сразу 12 РЛС, но, код «Я-свой» считан, локаторы заткнулись. Эти колонны идут вниз, и мы их прикрываем. Передал информацию о наблюдаемых колоннах. Очень сложно держать высоту и не отсвечивать на АВАКСе. Постоянно приходится держать руку на РУДе, и пальцем подбирать или выпускать закрылки. Время от времени включаем попеременно РЛС, в надежде обнаружить поднимающиеся колонны. Прошли Казбеги, никого нет. Идем к Гудаури. Слева Млецкий серпантин. Еще выпустили закрылки и прибавили оборотов. Ползем наверх. Горы довольно крутые! В Афгане бывало и похуже, но, и это – не сахар! Еще один серпантин: Ганиши. Там – противник! Наверх лезет колонна джипов. Довольно много машин. Передали «Полкашу». Попросил сделать круг и привязать по карте. Удовлетворили. Видим разрывы на серпантине. Накрыли артой. Глазами зацепиться не за что, все мелькает. Опять «РИТа»: «Пуск ПЗРК. Сто сорок левого.» Через буквально секунду заверещала: «Угол тангажа предельный, форсаж превышен, перегрузка семь-пять -предельна!» А жить-то хочется! Ушла ракета на ловушки. Или открутился. Котя успел отработать нурсами по месту пуска. Ювелир! Все, выходим из-за горушки и можно забраться повыше, горы больше «тенька» не дадут. «РИТа» это подтверждает, что мы теперь как на ладошке. Появился второй сигнал сзади, это «пчелка», теперь на равных. Отстраиваю «РИТу» от них, чтобы не мешала своими воплями, голосишку ее переношу плохо. Вот придумали! Мне, по старинке, и сигнальных ламп достаточно. Теперь можно не стесняться и работать РЛС по полной. На индикаторе теперь картинка, и «Пчелка» начала сливать инфу о том, что она видит. Высота – три ровно, курс – 180. Впереди противник, классифицированный «Шмелем» как пара «МиГ-29». «Грызуны» проснулись, и у них еще не все «птички» рассыпались. Интересно: где летунов взяли? Обнаружили танковую колонну на подходе к Цхивалу. Доложились, «Полкаш», а он самый старый комэск в полку, к тому же полковник, дает команду: «Атака», так как до казарм миротворцев колонне меньше трех километров. Но, танки противника уже есть в городе. Там идет наземный бой. Работаем, вниз пошли два РБК с СПБЭ-К, а «грызуны» идут плотной колонной. «Гребешок» удовлетворенно подпрыгнул, избавившись от тяжести. Котя сзади работает по разбегающейся пехоте, и бросает два ФАБа.

О-па! Чужой сигнал на ЗАСе! Обмениваемся ключами, свои. Пошли пакеты с наведением. Это южнее, две батареи РЗСО, обстреливающие город. Ставлю машину на вираж, подгружаю целеуказание в прицел. Пакет принят, доложился, получил «Добро». С появлением «пчелки» связь стала устойчивее. Но, управление на себя «пчелка» не взяла. Ведет кого-то другого. А нас пытаются перехватить. «МиГи» заходят грамотно, но мы успеваем отработать по обоим целям. Теперь вверх, и следим за хвостом. Атаковать «МиГи» не пытаются. Бортовые локаторы не работают. Будут «вытеснять». Включил «шестнадцатый». Голос с небольшим акцентом утверждает, что мы находимся в воздушном пространстве Грузии, и предлагает следовать за ним в Тбилиси. При разговоре прорывается южнорусское «Гэ». Я его спросил о ценах на проживание в Бельбеке. Тот сначала ответил: 200-250 гривен в день, если на две недели, а потом опять настойчиво предложил свернуть в Тбилиси. Но, у меня машина уже легкая, поэтому незаметно сбрасываю скорость, затем резко тормознул, энергично работая ногами, крутнул размазанную «кадушку», и оказался у него сзади. «Опта» сработала, есть «захват».

– У меня есть встречное предложение: идем ко мне, гостеприимство гарантирую. Что заканчивал?

– Борисоглебск.

– И я. В каком году?

– В 89-м.

– Салага! Я в это время уже за речкой сидел. Не прибавляй, раз зевнул! Мертвому не заплатят.

– Добре, два-два. Расходимся! Я свое задание выполнил: перехватил и оттеснил.

– Только без шуток, и до встречи в Бельбеке.

Пара «Мигов» отвалила в сторону, а мы набрали высоту и через 40 минут «гребешок» коснулся дорожки. Но, «не все ладно в датском королевстве!»: еще на глиссаде вижу, что по «коротышу» разгоняется и подпрыгивает вверх ПээСэСная «эМТэха», а следом за ней взлетают два «крокодила». «По ком звонит колокол?» Парашют не выпускаю, здесь полоса длиннейшая, еще год назад «стратеги» стояли. Зарулили на стоянку, я оторвал мокрую спину от кресла, и спустился по трапику вниз, хлопнули ладошками с «Племяшом».

– Замечаний нет.

Тот притащил новенькие черные магазины к «Ксюхе», которая закреплена у меня на парашюте: автомату АКСУ, и полез менять аварийный запас.

– Кто?

– Палыч.

– И?

– Катапультировался.

– Где?

– Не знаю.

Подошел и отрапортовал Котя, пожали друг другу руки. Подъехал «автобус», и нас везут на КП. У «полкаша» запарка, ему не до нас, спросил только: снимали или нет. Мы, оба подтвердили, что аэрофотосъемка велась. Санька, ведомый Палыча, кого-то штурмует, все внимание ему. Поэтому уходим отдыхать и готовиться к новому вылету. Прибежал ВэВэ, отчитал за болтовню в эфире на 16-м, расспросил о МиГах.

– Старье, где-то 80-83 года выпуска. Двенадцатые. Не модернизированные. Реально – не сильно опасные. Просто сразу не хотелось заводиться. Им, кстати, тоже. Перехватывали по внешней наводке, сами РЛС не включали.

– А оптику?

– Дальномер ни разу не включился. «РИТка» бы заорала. Это не их война, они отработали поставленную задачу, получат свои деньги и уедут сдавать домики отдыхающим. Драться они не будут.

– Твоими устами, да мед бы пить! – ответил ВэВэ, и забрал дописанные отчеты. Выходя из комнаты, спросил:

– У Грузии не было «двадцать девятых», как думаешь, чьи это?

– Один – точно украинский, у ведущего плохо тризуб смыт, а второй – похоже, чешский, на крыле кругляк просматривается.

– Ладно, отдыхайте!

Через некоторое время по каштану объявили 30-тиминутную готовность их паре. Предстоял второй вылет. К этому времени эскадрилья выполнила шесть вылетов парой и один – звеном. Звеном обработали то место, где пускали ракету по мне, и сбили Палыча. Это совсем рядом. Видимо, ДРГ работает. Второй и третий вылет прошли в нормальной рабочей обстановке. Котя, правда, малость провалился низковато над целью и схлопотал пару пробоин в фюзеляже.

Утром приказано вылетать одному, машина Коти еще в ремонте, «Миги» в течение дня больше не появлялись, плюс теперь у нас постоянное прикрытие: прибыли из Ахтубинска Су-27, и они патрулируют над хребтом. Так что, должны успеть. Задание – прежнее: прикрыть выдвижение наших войск, которые движутся по окружной дороге к Цхинвалу. Набрал высоту, прижиматься к хребту уже надобности никакой. Внизу достаточное количество авианаводчиков. Работа идет полным ходом. Колоннам до города остается совсем чуть-чуть. На развороте вижу поднимающийся с земли белый след и длинную приземистую машину. «Оса!» Твою мать! Успел захватить цель и выпустить Х-25МПУ, теперь педаль в пол и крутись, милый, крутись! Первое время я еще слышал «РИТу», затем черная пелена закрыла мне глаза. Автомат отстреливает ловушки, а я, в полубессознательном состоянии, заученно двигаю руками и ногами, совершая противозенитный маневр. «Гребешок» слушается. Уменьшил перегрузку, вернулся слух и немного вижу индикатор. Блин, рано, еще раз закладываю такой же вираж со снижением. Тряхнуло, по броне застучали осколки. Упали обороты левого двигателя.

– Атакован, имею повреждения. – В заднем виде вижу черный дым в месте, где находилась установка. «Добавок» нет. Пытаюсь выровняться. Очень тяжело ходит ручка. Машину трясет. Голос «Полкаша»:

– Олежек, ты как?

– Еще в воздухе.

– Двигуны?

– Один сдох, второй тянет.

– Давай домой!

Блин, тут же через горы переваливать надо. А ручку трясет как в лихорадке. Площадок нет. Надо прыгать. Тут замечаю, что горит красная лампа неисправности катапульты. Приехали! В воздухе решение требуется принимать быстро. Посадка возможна только на юге, там противник, севернее можно только приводниться в Цхинвальском море, а там, как кривая вынесет. Удобнее всего сторону Ананури, там, где крепость, но это грузинское село, и там противник. Значит, выбора нет, в северо-восточный залив, туда идут наши войска. Над самым Цхинвалом поймал еще одну ракету, ударили тоже слева, пошел на снижение. Внимательно слежу за скоростью, самолет трясет, но управление работает, только очень тяжело двигать ручкой. Высота 50, выравниваюсь, и продолжаю сбрасывать скорость. Места маловато! Касание, убираю закрылок и скольжу по поверхности, рули полностью вверх, лишь бы носом не зарыться. Быстро приближается берег. Скорость падает плохо, скольжу на фюзеляже, как на водных лыжах. Выпускаю тормозной. Удар.

Глава 1. 8-е декабря сорок первого и некоторые особенности женской авиации

Меня кто-то поворачивает со спины на живот, и что-то колет мне в задницу. Слегка помассировали ее и перевернули меня в прежнее положение. Сквозь неплотно прикрытые глаза вижу женский силуэт в белом халате. Странно, у нас давно все в салатных ходят по госпиталю. Вторая странность: каблуков нету и бахил. Медсестра повернулась и ушла, а я попытался приподнять голову и открыть глаза. С открыванием глаз получилось не очень: они заплыли. Решил ощупать их, и вдруг заметил, что у меня тонкие пальцы и что-то вроде маникюра, с достаточно длинными ногтями. Внимательно уставился на руку. Рука – точно не моя! У меня на костяшках отличные мозоли, все-таки, 35 лет карате занимаюсь, черный пояс. А тут… Опустил руку на грудь и обнаружил, что помимо всех прочих удовольствий, у меня еще и где-то второй-третий номер груди. Кажется, приехали! Похоже, что удар об камень не только сломал меня, но и мозги мне хорошенько поправил! Ощупываю себя дальше, обнаружил, что точно, лежу в женском теле, хуже того: в девичьем. От мужского только стрижка короткая осталась, да и то, длинновата сверху. В жизни бы так не постригся! Еще что поразило: это армейские семейные трусы и ночнушка, сделанная из плотной хлопчатобумажной ткани. На ночнушке я увидел клеймо, и начал подтаскивать его к себе. Шевелиться больно, отдает в шею и голову. Читаю: 3-е хирургическое отделение Главного Военного Госпиталя и дата 11.12.1940. Вдруг заговорила круглая тарелка под потолком: «Граждане! Воздушная тревога!». Тут мое слабое сознание не выдержало напряжения, и я вновь вырубился. Через какое время я очухался – не знаю, но, проснулся от того, что жрать сильно хочется, и еще появилось впечатление, что я в теле не один. Чье-то слабенькое сознание постоянно повторяло одну и ту же фразу: «Миленький, выше, выше!» Что выше, то? И куда? Совсем сбрендил! Зато один глаз приоткрылся побольше. Это движение было обнаружено присутствующей в палате медсестрой, которая всплеснула руками и куда-то убежала, вместо того, чтобы меня покормить. Через некоторое время вместе с ней в палату зашел худощавый человек со странной головой: очень узкая челюсть, очень широкий лоб и круглые очки с очень толстыми стеклами. За отворотом халата виднелось два ромба, уложенных боком и чаша со змеей. Вместе с ними вошло еще человек пять. Доктор присел рядом, шикнув на всех, чтобы не шумели, достал из кармана зеркало с дыркой, и внимательно осмотрел оба глаза. Второй ему пришлось приоткрывать пальцем.

– Что значит крепкий и молодой организм! – тихо сказал он, но, попытку сказать ему, что жрать хочется, он пресек, положил палец мне на губы.

– Ранёхонько Вам, милочка, разговаривать. – Встал, подошел к спинке кровати у ног, снял какую-то дощечку, и что-то там написал.

– Попробуйте ее бульоном покормить. – указал он сестре. Они все вышли, а я попытался приподняться, чтобы посмотреть на табличку, и у меня получилось! Снял табличку и лег. Старший лейтенант Александра Петровна Метлицкая, ВВС, 41-я РАЭ. Сбита в бою под Малоярославцем 17-го октября 1941 года. Первая запись – 22-е октября. Последняя запись сделана сегодня: 8-го декабря 1941. Устало положив таблицу на живот, я уснул. Именно, не потерял сознание, а уснул. «Видимо, все авиаторы встречаются на небесах.» – подумалось мне, прежде, чем сон сморил меня. Проснулся через несколько часов, на окнах светомаскировка и постоянно горит свет в палате. На тумбочке стояла чашка с давно остывшим куриным бульоном. Голод не тетка, и холодный пойдет. Голова побаливает, но, «соседка» больше не причитает. Ее фраза стала мне понятна. Она продолжает уговаривать машину не падать. Интересно, что произойдет, когда она очнется? Осмотрел руки, исколоты до сплошной синевы, видимо, кормили внутривенно, глюкозой. Фамилия у девицы ни о чем неговорящая. Судя по причитаниям, она летчик или штурман, скорее всего, летчик. Мои размышления прерваны появлением медсестры. Опять прокололи задницу, но в качестве награды я получил бульон. И даже горячий. Говорить мне запрещают, это и к лучшему! Голос высокий, противный, как у «РИТы», мне слышать его неприятно. Очень высокий. Кажется, что верещу. Написал на листке карандашом, что желательно было бы поесть. Принесли какую-то кашку. Ну и фиг с ней, уж больно есть хочется. И встать с кровати. Кстати, и по надобности, тоже. Встать не разрешили, а уткой удобнее пользоваться мужикам. Но, ничего, приспособился. Опять осматривал тот же врач, вот убей, не помню, какое звание носили врачи в тот период. Но, то, что это генерал, отчетливо помню. Генералу не нравятся мои глаза. Что он там нашел – одному богу известно. После его ухода, я встал и немного походил по палате. Немного мотает, не без этого, но уже хожу. Вот только мышц совсем нет, как она, бедная, с самолетом управлялась? Сел в кровати, начал делать гимнастику. Мышцы отозвались довольно сильной болью, но ничего, терпимо.

С этого дня пошел на поправку, правда, с выходом в туалет маленький конфуз приключился. Вначале поперся в мужской, потом сообразил, что мне в другую сторону, вошел, а там дамы, я сдуру и ляпнул: «пардон», почему-то покраснел, и закрыл дверь. Выходящие оттуда тетки ТАК на меня посмотрели! Вообще-то, отделение чисто женское. Так что, привыкай, Олежка!

Проф, а теперь я знаю точно, что он – профессор, зовут его Владимир Николаевич, с одной стороны вроде как радуется тому, что я пошел на поправку, а с другой стороны все пристальнее рассматривает меня и мои глаза. Быстрее бы эта кукла, что ли, проснулась! Проф начал задавать вопросы, и считает, что у меня все признаки серьезной амнезии. «Кукла» стенать перестала, и ведет себя спокойнее, но, каких бы то ни было сведений из ее памяти, у меня извлечь не получается. Когда начинает метаться, проявляет беспокойство, я ее мысленно уговариваю не волноваться, а спать. Через три недели, наконец, послышалось членораздельное: «Кто тут?». Она напугалась еще больше, чем я, когда впервые обнаружил «ее». Двое суток ее уговаривал, но, затем выяснилось «обстоятельство»: она видит и слышит, может наморщить нос, и собрать губы в трубочку. И еще – краснеет. По делу и нет. Остальное ей недоступно. Тела она не чувствует, сказать ничего не может. Зато – отлично ковыряется в моей памяти, как «бывшая» в летной куртке в поисках заначек. А свою умеет закрывать, причем в таких местах, которые жизненно необходимы! Например, с этими долбанными месячными! Просыпаюсь с ощущением, что у меня «энурез»: трусы – мокрые. Сунул руку, на руке кровь. Тут же мысль: раны открылись, вчера на снарядах переусердствовал. Вскакиваю, и понимаю, что это такое. Она, вместо того, чтобы подсказать, что делать, заперлась и всю морду красным раскрасила: застеснялась мужика! Уродка! Справился. Кстати, не такая уж и уродина, вполне даже ничего, я бы приударил, но это – половое извращение, кроме красной рожи, ничего не будет. Выяснилось, что беспокоило профессора: глаза сосредотачивались на объекте не сразу. И у нее есть глупая привычка отводить их в сторону. Типа «глазками играю». Еле отучил! Пришлось сказать, что, если это будет продолжаться, нас спишут, к чертовой бабушке, в пехоту. Или инвалидность дадут. Подействовало!

Летала она на Пе-2 и Пе-3, летчик-ночник, служила в мужской разведывательной эскадрилье, но экипаж был полностью женский, кроме механика. Чем кончилась жесткая посадка она не помнит, и очень беспокоится за свой экипаж. В общем, ничего оказалась «соседка». Только болтлива очень, хорошо, что наружу это не прорывается. Новый год порадовал подарком: годовой подшивкой газеты «Красная Звезда». Прошил ее еще и сверху, и, вспомнив молодость, начал отрабатывать удары, повесив ее на стенку в зале для физических занятий. Почти сразу появились «поклонники», но, после пары нокаутов, они рассосались.

Первого февраля перевели в 1-й авиационный госпиталь для прохождения медкомиссии. Кстати, он в Сокольниках, как и сейчас. Только корпуса другие: деревянные. То ли чья-то дача, то ли имение, а часть «бараков»: свежепостроенные «сборно-щелевые» домики. Но, старшего лейтенанта Метлицкую поселили в нормальном коттедже. Больше выздоравливающих девушек не было, поэтому жили одни. Утром – пробежка, затем сначала на спортплощадку, потом в зал, через пять дней начались анализы, затем сама комиссия. В общем, всех врачей проходили на «ура», особенно хирург порадовался «нашей» форме, а вот потом были невропатолог и психиатр. Старая седая корова – «патолог» раскаркалась, что с такими черепно-мозговыми травмами даже не живут, а не то, что служат в ВВС, да еще и в летном составе. А у «нас» все спецснаряды сданы: и лопарь, и рейн, и центрифуга. Последнюю я, правда, сдавал со «спецтрусами», на всякий случай, нормально отработал по приборам, сознание не потерял даже на шести «Гэ». Для работы без противоперегрузочного костюма – это много. Немного волновался за сердце. Я в другой жизни был крупным, под сотню весом, а здесь «птичка», чуть больше 50-ти. Обошлось, жилистая она, и ни капли лишнего веса. В некотором смысле, так даже удобнее. Но, за это тоже зацепились! В карте у нее вес был больше, это она под капельницей похудела. Я хоть и отвоевал нам двойную порцию, они же на нас больше двух месяцев экономили, так как, кроме глюкозы, Саша ничего не потребляла, но, активные занятия спортом сжигали все, как в топке. Однако, врачей она боялась дико, знала ведь, что подобное состояние у людей шизофренией называется, поэтому, пока я ругался со старушкой на бигудях, она сидела тихо, как мышка, боясь глазом пошевельнуть. Это было единственным, чем она могла нас выдать. В общем, моя боевая позиция и точная аргументация привела к тому, что мнение комиссии разделилось в нашу пользу, и в толстенном ворохе бумажек появилась отметка: «Годен без ограничений». Я, выйдя из кабинета ВЛК, изобразил джигу, и прошелся колесом по коридору. Первый барьер прорван. Здесь же в госпитале отделение кадров ВВС, куда я бегом и отправился. Довольно долго искали нашу летную книжку, нашли, но, на комиссию требовалось выходить на три дня раньше, тогда бы направили сразу к месту службы, а так – 15-й ОРЗАП, город Чкаловск, прибыть не позднее 09.00 18.02.42. ОРЗАП – это отдельный разведывательный запасной авиационный полк. Получив в госпитале денежное довольствие, новое обмундирование, не полностью аттестат, а так, ну, чтоб не голышом, выскочили из осточертевшего заведения. Сначала в ГУМ и немного еще по магазинам, затем, в связи с отсутствием места для переночевать, на Ярославский вокзал, в «кукушку», и до станции Чкаловская. Как нам «обрадовались» в ЗАПе, это словами не передать! Дело в том, что по уставу, женщине в полку должно быть предоставлено отдельное помещение, закрываемое изнутри, отдельный, пардон, туалет, и специальное, несколько специфическое, снабжение, в том числе, и для полетов. Шло начало 42-го года, и женских частей в Красной Армии было мало. Раскова только-только пробила постановление ГКО по этому поводу. Прием в школы ШМАС женщин только развертывался, а «женские» полки находились в стадии начального формирования. Поэтому нам было приказано следовать в пешее эротическое путешествие, что такая головная боль, на ночь глядя, командованию не требуется. В направлении написано: во сколько прибыть, во столько и прибывайте. Хамоватого майора, комполка, невозможно было остановить, пришлось применять «женскую тактику», и обратить его внимание на то, что он разговаривает с женщиной и использует хамские непечатные выражения. Скандал потихоньку разгорался, но на шум появилась подполковник Русакова, и заглянул сам Петров. Штаб ОРЗАП находился в том же здании, что и НИИ ВВС. Под грозным оком генерал-майора Петрова майор поник, стушевался. Я заявил, что с завтрашнего дня готова приступить к занятиям. В ответ на возражение, что группы давно сформированы и свободных инструкторов вводить в строй, давно не летавшую, Сашу нет, Русакова сказала, что сама займется ею. С Сашей она была знакома ранее, и уже один раз готовила ее здесь же, на Пе-2. Авиация, особенно женская, очень узкий кружок. Ночевали в комнате отдыха Нины Ивановны, тут же на аэродроме. С утра на построение, затем на склад за обмундированием, и в класс: готовиться и сдавать зачет по матчасти по УПе-2 и Пе-2р.

Для Саши – это давно пройденный этап, а вот мне пришлось попотеть, изучая незнакомую мне поршневую технику в таком темпе. Больше всего «убила» ручка аварийного маслонасоса выпуска и уборки шасси, и шарик, за который надо дернуть на себя, чтобы носовые ШКАСы стреляли. А также массивные трубы маслопроводов, входившие и выходившие прямо в кабину под ногами у летчика. Самолет мне не понравился именно качеством исполнения. Из 7800 килограммов пустого веса минимум полторы-две тонны были лишними. Но, на сдаче зачета по матчасти, подполковнику Русаковой при первом же удобном случае, был показан ламинарный профиль крыла, который позволяет разогнаться на пикировании больше 800 км и не потерять при этом управляемость. Приходилось очень осторожно подходить к этим вопросам, ведь такие профили еще никто не продувал. Алексеева, которая у нас работала по этой тематике, скорее всего, находится в эвакуации, и ее знаменитая формула с C_V и С₁еще не подсчитана. Оказалось, что Алексеева в Москве, и даже работает, приказ об эвакуации ЦАГИ уже отменен. Нина Ивановна очень хорошо с ней знакома, и, хотя ей было непонятно, откуда у Саши такие мысли, я подбросил ей «спасательный круг». Для Пе-2 – пикировщика, требуется гасить скорость пикирования, для этого у него есть тормозные решетки, а для Пе-2Р – требуется скорость, чтобы уйти. В последнем бою на пикировании Саша ушла за 730 км/час, и не справилась с управлением. Возник дополнительный пикирующий момент, с которым у Саши не хватило сил справиться. Вдвоем со штурманом тянули штурвал на себя, но, в результате, чиркнули об землю, и пропахали на брюхе по первоснежью прямо до леса. Нина Ивановна внимательно меня выслушала, затем задумчиво сказала:

– Ты считаешь, что тебя затянуло в пикирование? А что триммеры?

– Стояли на вывод, но, давление на ручку было таким, что мне было не справиться, а автомата вывода у нас не было. На разведчике его снимают, так как уйти от «мессера» можно только на бреющем.

– То есть, ты считаешь, что с таким крылом будет проще выводить машину? А взлетать? Ведь С_Vуменьшится.

– На двухстах километрах в час это не существенно. Зато существенно подрастет C₁. Не будет срыва потока и сохранится управляемость. Пока лежала в госпитале, долго об этом думала.

– Раиса сейчас делает серию продувок для Пе-2 и Пе-3, я с ней увижусь на днях, поговорю. Чем черт не шутит, может быть, ты и права.

Как было бы проще сказать Русаковой, что для меня это – учебник аэродинамики призвуковых скоростей, что руль глубины на Пе-2Р должен быть балансирным, а не консольным, как сейчас, что вес у машины завышен на полторы тонны. Как много можно было бы сказать, если бы были хоть какие-нибудь доказательства этих знаний. Саша, которая активно ковырялась в моей памяти, просто извела меня своим: «Надо идти к Сталину!» У нее непоколебимая уверенность в том, что Сталин ее, точнее, нас выслушает, и все пойдет по-другому. Хрен там! Слишком многих людей такая инфа зацепит, и врагов у нас будет выше крыши. Так что, сидим на своей жердочке, и не чирикаем! Кошка рядом!

А Русакова не так проста, как кажется! Все дело в летном почерке. Он сугубо индивидуален для каждого. Она учила летать Сашу на Пе-2, и хорошо помнила ее почерк. Она сразу поняла, что за штурвалом другой человек.

– Ты стала по-другому летать, Саша!

– Хуже? Лучше?

– Не знаю, необычно. И заход на посадку выполняешь неправильно. Так садятся на «Кобре», с носовой стойкой. Но притираешь машину правильно, на все три точки. И «козлила» ты всегда больше. А где ты научилась входить в пикирование с виража?

Я не знал, что ей ответить и просто пожал плечами. Одного вылета хватило, чтобы получить допуск к самостоятельным, пересели на Пе-2р, но Нина Ивановна села за штурмана. Пасет! После трех вылетов предложила пересесть в Пе-3, выполнили два полета, и она пошла в следующий полет, поставив меня ведомым. Уже в воздухе предложила «подраться». Она – известный воздушный боец. Я подтянул ремешок на «спецтрусах», и мы начали. Пилотирую я резче, и активнее, сил у меня малость побольше. Будем посмотреть, что получится. С маневренностью у Пе-3 куда хуже, чем у «гребешка», и двигатели чахлые, так что, главное, не потерять скорость. Бой выиграл я со счетом 3:1. Пришлось подставиться, чтобы не злить инструктора. Сказал, что в конце боя устала. Все ж, таки, после госпиталя.

– А ты молодец! Что значит: фронт! Лихо меня купила на бочке и ранверсмане. Считай, что процедуры окончены, ты в строю, давай, подпишу! Идут новые машины, с завода, выбирай. На нем и воевать пойдешь.

Сашка вечером меня заболтала! А тут еще и Раиса Николаевна пожаловала с расспросами. Просидели до двух ночи. С ней мне проще, чем с летчиками, она язык формул понимает.

Утром пошли выбирать машину. Собраны они были еще хуже, чем те, на которых мы летали в НИИ. Пришлось проситься на «кладбище». Там грудой лежали битые «Мессера», «Яки», пара «Кобр» и другого разнообразного хлама всех сортов и конструкций. Меня же интересовали исполнительные механизмы приводов, алюминиевые трубы для аварийной масляной системы, армированные шланги, электродвигатели приводов и прочая «мелочевка». Механиком на мою «пешечку» назначили Василия Ивановича Пескова. В авиации он давно, после того, как он увидел и услышал, как я отругал маслогрея за заправку нефильтрованным маслом нашей «птички», он проникся к «нам» самым искренним уважением. Строевых летчиков-инженеров у него еще не было. И только в НИИ ВВС ему приходилось сталкиваться с такими. Приемку самолета производили шесть дней. Заменили стальные трубы дюралевыми, тщательно взвесив снимаемое и поставленное, для центровки. Сняли магистрали всей электропроводки, подвязали все на шнурках. Установили ресивер и запитали пневмопривод носовых пулеметов, вместо аварийной маслопомпы шасси поставили шестеренчатый насос с инерциальным приводом с «Бостона». Машина полегчала на 720 килограммов за счет этих доработок, включая снятие части вооружения бортстрелка. Вырез его люка заделан заподлицо, как на Пе-3. К сожалению, фонари Пе-2 и Пе-3 не взаимозаменяемы, осталась бомбардировочная турель. Отверстия для камеры оснастили заглушкой с пневмоприводом. Почему для механизации не использовался воздух тормозной системы для меня осталось загадкой.

Получил втык от командира майора Катаржина за то, что «испортила» самолет.

– Мне на нем летать, товарищ майор. У меня 62 боевых вылета на разведку.

– Предъявите Ваши переделки в НИИ ВВС, если подпишут модернизацию, то мне все равно, если нет – вернуть все взад. Вы меня поняли, товарищ старший лейтенант?

– Так точно!

Пришлось вновь вылетать с Русаковой, но теперь она в первом кресле, а я сзади. Она открутила полный высший пилотаж, затем мы сели.

– Сашенька, ну ты и умница! Это ж совсем другая машина. Вот только подписывать я ничего не буду! Ей просто необходимо пройти полный цикл испытаний, и ее надо ставить на поток вместо «Пе2Р».

Ну, твою мать! Я так рвался исчезнуть с ее глаз! Она, единственная, могла сделать столько неприятностей, что нам тошно будет.

– А, может быть, провести войсковые испытания? Не хочу я сидеть в ЗАПе, Нина Ивановна.

– Поговори у меня, так еще и в НИИ ВВС перейдешь!

Делать нечего, пришлось отдать «птичку» в цепкие руки испытателей и слоняться по аэродрому в поисках еще чего-нибудь для нее родимой. Сашка так прикипела к новой машине, что чуть не плачет, что ее отберут, и она останется «безлошадной». А я выдумывал выкидной механизм для всех бомболюков. К сожалению, конструкция люков не позволяла бросать бомбы с пикирования. Для этого использовали только внешнюю подвеску. У немцев на «штуке», тогда на нашем Восточном фронте ее называли «лапотником» или «лаптежником», бомбы выбрасывались с помощью рычагов. Это позволяло не попадать в собственный винт, и бомбить с любого угла пикирования. У нас такой приспособы не было, поэтому на первом заходе бросали с горизонтального полета, а затем выстраивались в «вертушку» для точечного удара с пикирования. Вывалить полностью боезапас с пикирования было невозможно. Ну, а нахождение над прикрытой зенитками целью целый лишний заход, да еще и с бомбами под крыльями, здоровья летчикам не прибавляет. Взяв за основу «вражеский» механизм, начал городить свой. При этом в люк должна входить пятисоткилограммовка, а высота люка от балки до закрытой крышки люка равнялась диаметру ФАБ 500 плюс 20 мм. То есть, в том виде, как у немцев, рычаг с бомбой в люк не лезет. Изогнул подвеску, и вместо одного рычага, поставил два с полосой металла между ними. В полосе проделаны два отверстия под кольца ФАБ и все это дело крепится срезной шпилькой, которая срезается специальным ножом. Для ФАБ 250 – одна шпилька, для пятисотки – две. Назад вся система рычагов убирается пружиной и набегающим потоком воздуха. Видел такой на более поздних модификациях Ту-2. На этот раз самодеятельность устраивать не стал, подошел к Петрову, и, показал и чертеж, и готовое устройство. Попросил разрешение организовать стенд, и «побросать» инертные болванки под разными углами. Петрова беспокоил только один вопрос: «А что если эта гнутая пластина встанет в потоке не ребром, а под обратным углом? То есть, в виде аэродинамического тормоза».

Несколько дней бросали, подвешивали и снова бросали. Заводили по-разному контровки. Делали к ним маркеры, так как это должно проверяться визуально. Убедились в том, что край люков не повреждается при сбросе, даже если отсутствует демпфер. Наконец, мы взлетели на «экспериментальной» машине, начали пристреливать прицел для бомбометания из центрального и мотогондольных люков. С пятого захода удалось точно положить бомбы, и собрать таблицу поправок. Дооборудовали «птичку» и подали заявку на модернизацию.

Чтобы ускорить прохождение испытаний, я активно помогал Пескову и компании в послеполетном осмотре машины. Больше всего интересовали маслопроводы. Дюраль легче протирается при вибрации, в этих местах требуется ставить резиновые хомуты, чем мы и занимались две недели. Плюс заменили правый пулемет на УБ, с заменой обтекателя и куска обшивки. Еще интересной мыслью была установка пушек на машину. Таких мест четыре: два на крыле в центроплане, как на Ту-2, и двигатели на новых пешках стояли «М-105ПФ», а не «РА». Буковка «П» означает «пушечный». Но, на машине стоял «бомберный» кок винта с храповиком для автостартера. Во многих полках не ставили тяжеленые свинцовые аккумуляторы, серебряно-цинковых еще не было, это изобретение пришло к нам из Америки по ленд-лизу, а раскручивали двигатель специальным стартером, установленным на ГАЗ-АА. Для аварийного запуска использовался воздух из баллонов, установленных на машине. Если ставить пушки на двигатель, то надо устанавливать и компрессор. А он, гад, тяжелый. Выручила битая «Каталина» на которой нашли аварийный электрический компрессор всего пять кило весом, но пришлось ставить еще один генератор уже на левый двигатель. Плюс Песков, который увлекся «модернизацией», таинственно сообщил:

– Александра Петровна, тут на складе новые двигатели лежат «М-105ПФК» для Як-1В. Их заказывали для высотных перехватчиков, которые давно перелетели отсюда. Еще в декабре. Они и с пушкой, и с компрессором. Поговорите с Петровым и с Русаковой, все равно после испытаний движки менять придется, они свой ресурс выработают…

Он хитровато улыбнулся, даже не зная, что создает новую машину Пе-2ВИ. Так как замечаний по машине не было, и Петров, и Русакова возражать не стали. Движки поставили, пушки – нет, они пока, так и остались лежать в ЗИПе. Из 20-й ОРАЭ прибыли штурман и стрелок, но, это отдельная история, и 2-го апреля экипаж покинул Чкаловск, получив приказание прибыть на место базирования: аэродром Бутурлиновка. Это ж, практически, домой! После 92 года полк имел постоянное базирование здесь. Район учить не надо! Однако, выяснилось, что радовался я преждевременно. Сама ОРАЭ там не базируется. Там располагался штаб ВВС Юго-Западного фронта, к которому была приписана эскадрилья. Командовал авиацией там генерал-лейтенант Фалалеев.

Начали готовиться к вылету, и перебазированию. Песков подал рапорт, что кроме него, новую модификацию машины никто не знает, поэтому просит командование НИИ ВВС отпустить его вместе с машиной. Ему выделили вагон под его имущество. Он отправится вслед за нами.

Глава 2. Экипаж машины боевой

Теперь об экипаже: тот экипаж, которым командовала Саша, погиб. Штурман во время вынужденной посадки не была пристегнута, и ее выбросило из кабины, предварительно сломав спину об противокапотажную раму. Стрелок осталась жива, даже госпиталь не понадобился. Хвост оторвался и остановился до леса. Не вернулась с боевого задания вместе с другим экипажем. Девочки прилетели новые. Стрелок – младший сержант Ларионова Зинаида, небольшого росточка, круглолицая, в меховой куртке, меховых штанах и унтах выглядела колобком. Взгляд мне не понравился, расхлябанный какой-то. Нутром чую, что горюшка мы с ней хлебнем. Штурман старшина Анастасия Афанасьева: высокая, в тщательно подобранной форме, со щегольским шелковым белым шарфом. Лицо красивое, даже слишком. Взгляд дерзкий, знающей себе цену девицы. Мужики, наверное, возле нее толпами вьются. А когда я увидел ее на зачете в гимнастерке, то понял, что гнать надо таких Красных Шапочек из нашего леса! К фронту ее близко подпускать нельзя, ибо лучший представитель женского генофонда! Сказать о ней: просто красавица, это не сказать ничего. Жуткая смесь просто великолепной фигуры, точеного лица, и гнуснейшего характера абсолютной эгоистки. При этом умна, начитана, отлично знает специальность, несмотря на небольшой опыт. Имеет аккуратный почерк, прокладки выполнены, как в наставлении по штурманской службе, просто образцово. В общем, мы попали! Саша со мной полностью согласна!

В отношении первой наши опасения оправдались в первом же вылете! Спустя полчаса после взлета по кабине поплыл дымок с жутким запахом какого-то самосада. Она курила в воздухе, что было категорически запрещено приказом по ВВС на Пе-2. Часть паров бензина могла попадать в фюзеляж, а это адская смерть. Она закурила по привычке, не сообразив, что находится в полностью закрытой кабине. На других машинах – открытый верхний люк, и стрелки покуривали, не без этого. Еще в Бутурлиновке отправилась на пять суток под арест. Там схлопотала за что-то штрафбат, в эскадрилье больше не появилась. Анастасия, же, быстро поняла, что с командиром шутки плохи, крута! Поэтому мгновенно сменила тактику, и активно старалась стать в доску своей, подружкой. В самой Бутурлиновке пробыли совсем недолго. Самолет дозаправили, подбили воздух, и на поле появился будущий маршал авиации Красовский. Исколол мне щеки и губы своими ворошиловскими усами, довольно долго расспрашивал о здоровье. 41-я РАЭ входила в состав ВВС 56-й армии в 41-м году, и Красовский лично знал Сашу. Его распоряжением она была отправлена в главный госпиталь в Москву, армейские и фронтовые врачи сказали, что спасти невозможно. Спустя шесть месяцев она возвращается в родную эскадрилью. Впрочем, как сказал Степан Акимович, кроме тыловиков, там ни одного человека из старого состава. Кто – где. Большинство из летного состава не вернулись с боевых заданий. Появление уже опытного разведчика было событием. Но, узнав, что на машине стоят высотные двигатели, о разведке мгновенно забыли!

– Вот что, Сашенька! Базироваться будешь в Воронеже, на заводском аэродроме. Бомбят Воронеж, каждую ночь бомбят, а ночников у меня кот наплакал! Так что, дай-ка сюда направление! – он взял бумагу, и, положив ее на планшет, надписал сверху «Воронеж-Придача», и расписался. Как у него все быстро! Хорошо быть начальником!

– Товарищ генерал, у нас техсостав имеет предписание прибыть в Бутурлиновку, а поезда сейчас ходят через Саратов и Борисоглебск.

Он записал себе в блокнот, и обещал, что за этим проследят. В Воронеже делали «Илы» и «Катюши». Юго-Западный фронт еще наступал двумя армиями в направлении Орла и Курска, но, левый фланг так и не смог пробиться через позиции дивизии «Великая Германия», правый фланг вяло шел вперед. Основное внимание командование фронтом, генерал-лейтенант Костенко, уделяло, по требованию Ставки, южному направлению, хотя он, лично, руководил Елецкой наступательной операцией, еще будучи командующим сводной группой войск.

Так, без стрелка, и перелетели северо-западнее. Заходим с северо-востока, нам выложили «Т», а потом замахали руками и флажками, чтобы выруливал обратно в северную часть аэродрома. Там небольшая рощица, где и организованы стоянки ночников-перехватчиков. На стоянку никто не пришел, кроме стояночной команды, которая помогла затолкать тяжеленую машину под натянутую сеть. Технарей нет. Ни одного Пе-2 на горизонте, так что обслужить машину некому. Расспросил, где штаб, и потащился туда. Кругом уже лужи, а я и Настя в унтах. Сдуру часть обмундирования отправили с Песковым. Штаб находился в Хоперском переулке в частном доме. Вошли, доложились. Командует ночниками капитан Байбородько. Он, сразу же, уставился на Настю, и слушал меня в пол уха. У него – «МиГи», технарей для «Пешек» нет. Влипли! Вот, что значит «быстро»! А у «МиГов» и «Пешек» разные концевики для большинства систем. Настя слегка ему улыбнулась, и сразу начали вызывать инженера сводной группы. Тот нашел несколько человек, которые были знакомы с «М-105» и с «Пешками», но, из-за отсутствия переходников к воздушной системе, пришлось гонять двигатель, чтобы набить воздух для пуска, а потом дозаправлять машину. Расположили нас в таком же частном доме, не очень далеко от стоянки. Днем налетов не было. Небольшой мандраж испытываю: локатора нет, дальномера нет. Одна надежда, что Санька поможет и подскажет. Уснули, нас разбудили за час до заката. На Насте лица нет. Она ночью еще не летала, волнуется страшно. Потыкала вилкой в жареную картошку, и уселась за карту района. Затем пошли на постановку задачи в штаб. Я помог Насте «поднять» карту и ориентиры, которые дали в штабе. Одно качественно: полнолуние. Будем ловить на «дорожку». Дело знакомое. Но, задачу поставили совершенно идиотскую: поиск и патрулирование на максимальной высоте. Оказалось, что ни одного радиолокатора в районе просто нет. Все обнаружение только звукоулавливающей аппаратурой. Определить высоту цели и быстро подняться к ней, никакой возможности нет. «МиГи» ни разу не смогли перехватить немецких ночников по старту с земли. Топлива у меня на три с половиной часа полета, но, на высоте 8000 метров. Расход на 10 500 мне не известен. Дополнительных топливных баков – нет. Они еще не приехали. И стрелка нет. Стрелка нам дали, но не стрелка-радиста, а просто стрелка, с ТБ-3. Пришлось час ему объяснять, как пользоваться СПУ и СКУ. Еще раз проработали со штурманом группы историю налетов на город, определили примерный район поиска. Все, команда: «На старт, готовьтесь!» Меня уже трясет от местных порядков, но стиснул зубы, и молчу. Это не ПВО, а детский сад. В двадцать тридцать пошли на взлет. Очень беспокоюсь за стрелка, в первый раз на самолете и сразу в ночной высотный полет. Зовут его Юра. На шести км дал команду ему подключиться к СКУ. У нас кабина слегка герметизирована, мы только маски прицепили пока, а у него наддува нет. Время от времени Настя его запрашивает по СПУ, он отвечает. Но, кислород такое дело, что его отсутствие никто не замечает. Однако, парень не тушуется, даже анекдоты стал рассказывать, когда освоился и успокоился. На 8000 и мы включились в кислород. Напоминаем Юре, чтобы подвигался и погрелся. Вокруг пусто! То ли немцы решили не летать сегодня, то ли не хотят под луной этого делать. С земли передали, что обнаружили пролет одиночного бомбардировщика у Долгого. Поворачиваем туда. Лишь бы Настя с местом не намудрила, как первый русский штурман Иван Сусанин. Снизу достаточно плотная пелена облачков, определяться сложно, а HO-249 (таблицы подобранных звезд) – это тоже американское изобретение. Есть! Через двадцать минут полета замечаем тень на облаках, и классифицируем его как «Хейнкель-111». Идет ниже нас, где-то на 9 тысячах. Предупреждаю Юру о маневре, и с переворотом ухожу в левый нисходящий вираж. Атаковать решил сверху. На фоне облаков он виден неплохо. Дальномер бы, лазерный! Через две сорок вижу его в коллиматорном прицеле. Пересчитал в уме расстояние, довольно быстро сближаемся. Саша, она все видит, и помогает, дала команду: «Огонь». Две чахлые струи потянулись к немецкой машине. У меня впереди «ШКАС» и «УБ». Внес поправку, и попал! Не сильно, но попал. Немец пытается открыть огонь, но, у меня высокая скорость. Проскакиваем мимо него, и перегрузка! «Оппп» – послышалось в СПУ. Кажется, Настя отключилась. У нее она в другую сторону направлена, я отдал ручку и уменьшил угол.

– Настя, ты как?

– Кровь носом.

– Заткни, как учили!

Через некоторое время послышалось: «Фу», это она окровавленную маску к лицу прижала. Что значит, что я никогда не летал со штурманом. Надо кресло ей переделывать, чтобы вперед смотрела. Висеть на ремнях при маневре не сильно приятное дело. «Хейнкель» пошел вниз, бомбы сбросил. Внизу видимые разрывы. Доложил, что штурман имеет сложности с дыханием, и попросился на посадку. Получил «Добро». Аэродром мы нашли, сели с юго-запада от реки. Нас ждала санитарная машина, но все что требовалось к тому времени, это умыться и сменить кислородную маску. Первый боевой. Летать можно, но требуется более аккуратно маневрировать. Привык к крючкам, и не учел, что сзади человек сидит.

Еще одна проблема нарисовалась на земле: нам, само собой, после высотного полета, баньку соорудили, и тут я понял, что без меня меня женили. Сашка краснеет даже при мысли о сексе, и видит, куда я вперил свой взгляд, с соответствующей реакцией, в виде красной морды. Когда мне Настя показала следы от привязных ремней, то я увидел не их, а ее грудь, а задница у нее… Туда лучше не смотреть. Она участливо спросила: «Что случилось?»

– Настенька, извини! Настолько увлеклась «Хейнкелем», что совершенно забыла, что ты сидишь задом наперед. Мне стыдно, что я о тебе забыла. Надо переделать кресло, чтобы оно разворачивалось.

И я понял, что женат. Жена мне не дает, но повесила мне в голову видеокамеру и ПОСТОЯННО следит, куда я смотрю, и на что, и читает мои мысли. Придется стать примерным мужем, тем более, что мы это проходили в Лиелварде… Жена у меня была из местных. Самая красивая девушка города. Ее в городе знали все, а городишко – с гулькин нос. Это означало то, что любой взгляд на любую задницу в городке становился известным моей драгоценной Маргриэте, и она закатывала мне скандал на полчаса – час. Ревнива была до жути. Но, когда Латвия «вышла из состава», на полном ходу, а нас перевели в Бутурлиновку, моя ревнивая женушка осталась в трехкомнатной квартире в только что построенном доме, «ленинградской» 137-й серии, а я, «оккупант», в то время майор, а потом и подполковник, оказался в несемейном общежитии для разведенных в Бутурлиновке. На старости лет. Это – хорошее лекарство не смотреть, куда не надо!

– Я не такая! – сказала Саша.

– Упремся – разберемся. Не ставь меня в глупое положение. А я, постараюсь, тебя в этом отношении не нервировать. Договорились?

– Конечно! – с легкостью, свойственной юности, Саша согласилась не ревновать. У нее это совершенно не получалось! Приходилось выкручиваться мне. Сашка, кстати, очень красивая девчонка, просто не такая яркая, как Настя. А я ее сделал еще и очень строгой. Ее побаиваются. И очень многие.

«Завтра» ничего не получилось: кресел с «Пе-3» нет, подали заявку, переходников к кислороду нет, машина стоит в неготовности. Я занялся организацией радиоприводов через Красовского. Их не было, и всю навигацию приходилось вести по счислению и наземным ориентирам. Здесь летали истребители, которым не до штурманских заморочек, которые ими еще и неуверенно владеют. А я видел, как пыхтела Настя, пытаясь сориентироваться на высоте десять тысяч пятьсот ночью, когда вокруг все используют светомаскировку. Искрутилась вся, ловя изгибы речек и очертания перелесков. А ее дело за воздухом следить, это мои глаза и уши. Мне же еще и вести самолет приходится. Нам передали координаты, частоты и время работы приводов АДД, и дополнительно включили два привода, работающих по расписанию, чтобы не помогать немцам в ориентировании. Сам уселся конструлить лафетную часть для «ВЯшек» в центроплане. Завод собирал Илы, груда битых машин громоздилась рядом Джомолунгмой. Нашел, и правую, и левую. С Ила же и лафетную часть снял, вскрыл, пока не летающий самолет, прорезал отверстия под крепеж, пришлось в двух местах подставлять набор пластин, размер шпаций другой. Мотор-пушки поставить не могу! ШВАКи не приехали, а ВЯ в лафетную часть «М-105ПФК» не лезет, чуть длиннее, на 28 мм. И направляющие для ленты иные, а главное, коков винта нет, и как назло ни одного целого кока на свалке. На мою возню и беготню по заводу обратили внимание, заинтересовался и первый отдел, и, потом, когда выяснилось, что эта милая светловолосая девица и есть виновница того, что вчера завод не бомбили, они подбросили мне слесарей и вооруженцев, раскапотили моторы и воткнули лафетную часть, специально сделанную для ЛаГГ-3, у которого стояла штатно эта пушка, и с этим мотором. Лафеты для них делали в Воронеже. Заводчане сделали и переходник для кислорода, машину заправили, и на следующий день привезли кресло. Ночью город бомбили. «Миги», по одному, подскакивали в небо, двое не вернулось из полета. Но, гробить штурмана из-за отсутствия истребительного кресла я не хотел. К тому же, не все работы по установке вооружения были закончены, и орудия были не сведены и не пристреляны, да и четвертый раз вылетать без техника не хотелось. Утром появился Василий Иванович. Мы с Настей переобулись в сапоги, а Иваныч завороженно стоял возле машины. Выругался и побежал на завод, вернулся оттуда со вчерашними слесарями. Долго гремели ключами, затем выволокли машину в тир, я уселся в кресло, меня, вместе с самолетом, подвигали, и пристреляли все четыре пушки. Отдача у нее, однако! Весьма некислая! Ой, чо будет! Гашетки вывели раздельно для всех четырех, но, с парным ключом. В отличие от ШВАК, перезарядка – воздушная, пригодились армированные воздушные шланги с «Мессера». Они подходили непосредственно к механизму перезарядки.

В двадцать тридцать, по расписанию, взлет. Юра уже освоился, трепло хреново, болтает без умолку. Настя крутится в новом кресле, работать ей стало удобнее намного. Мы забрались на 11 тысяч, пришлось заткнуть фонтан Юры, напомнив ему, что он не клоун, чтобы развлекать девочек, а один из наблюдателей. Он обиженно замолчал, но, первым обнаружил ночника. У того чуть блеснул фонарь под луной. Я, не снижаясь, пошел ему навстречу. Немцы борзые! Особо высоко не лезут. 9-10 тысяч, чтобы не так мерзнуть. Пока я устанавливал вооружение, Настя, несколькими улыбками, добыла пульверизаторы и темно-синюю краску, и покрасила днище машины по ночному камуфляжу. А Иваныч сменил дневные коллекторы, на удлиненные ночные: моторы шли на высотные ночники. Аккуратно подобрались к «Хейнкелю», и атаковали его сверху. Я пристрелялся только из УБ, попал и дал очередь из двух центропланных пушек. Очень хорошее средство погасить скорость пикирования! За очередь потеряли около сотни км скорости, пришлось переносить точку прицеливания. Зато какой ЭФФЕКТ!

– Снимай! – кричу по СПУ. Фашист взорвался в воздухе. И Юра, и Настя нажали на кнопки «ФЭДов». До земли осколки будут падать долго, ВНОС их может и не обнаружить. Юра, ох уж мне этот Юра, доложил, что пленка у него оборвалась. Вот же поганец! Камеру надо под курткой держать! К сожалению, фриц, скорее всего, успел сообщить, что атакован, и, до израсходования топлива, самолеты больше не появились. Определились по приводам, и пошли домой. Через два часа пошли на второе патрулирование, но, безрезультатно. Немцы, все-таки, где-то прорвались, они сбросили на правый берег несколько бомб, но обнаружить и перехватить их мы не смогли. И шут с ним! Собственно, я сюда не личный счет увеличивать попал. Требуются совершенно другие действия, а для этого надо привлечь внимание.

Глава 3. Выше всех и без оборудования

Привлечь внимание удалось! Во-первых, «Илы» жутко требовались на фронте, поэтому за их выпуском следил лично Верховный, принимая доклады с завода каждый день. Две смены беспрерывной работы одного из мощнейших авиастроительных заводов СССР, это десять-двенадцать новеньких «Илов», целая эскадрилья, при условии того, что куча летчиков болтается по аэродромам безлошадными. Уже утром на аэродром плюхнулся ПС-84 и шестерка «Яков», прикрывающих свежеиспеченного генерал-лейтенанта Фалалеева, генерал-майора Красовского с сотоварищами из центральных газет. Все решили «передать опыт» войскам и поднять дух «легендарной Красной Армии». Так было принято. Неожиданно для всех, в первую очередь для Насти и Пескова, эта белобрысая «дура» отказалась давать интервью газетчикам. И что бы то ни было рассказывать о проделанных ею модификациях стандартного разведчика.

– Это еще почему? – взвился Федор Яковлевич.

– Они, – я показал большим пальцем правой руки в сторону толпы корреспондентов, – ради красного словца, маму родную продадут, и меня с экипажем под удар подставят. Нет у немцев здесь под Курском и Харьковом высотных истребителей, а у меня – разведчик, а не самолет ПВО, это не моя работа заниматься увеличением собственного счета. Я – воробьиха стреляная! Нутром чую, что немцы здесь ударят, под Изюмом. И пока у нас есть высотный разведчик, а у немцев нечем его достать, нужно найти 6-ю армию Рейхенау. Помните, Степан Акимович, как он нас летом гонял? А если эти шавки напишут, что за машину здесь сделали, то немцы быстренько перебросят сюда компрессоры и нагнетатели, и достанут меня, и на 13 тысячах достанут. Поэтому, товарищ командующий, рано писать правду о том, как был сбит «Хейнкель». Проще соврать, что его сбил МиГ, и, если хотите, чтобы именно я была на фотографии, могу постоять возле МиГа. А на разведвылеты надо срочно, пока степь не высохла и следы видны.

Фалалеев высокий, выше Сашки, хоть она и числится в «дылдах», 173 см ростом, но Фалалеев за 180, и крупный, массивный. Очень не любил, когда ему перечили. Он нависал надо мной и шумно дышал, собираясь устроить разнос.

– Сашеньку под Малоярославцем по частям собирали, но снимки она доставила! – сказал Красовский. – Лучший мой разведчик.

– Постойте здесь! – сказал Федор Яковлевич корреспондентам, – Давай отойдем, воробушек. Что ты там про Рейхенау сказала?

– Я больше не про Рейхенау, а про следы в мокрой степи. Изюм-Барвенковский выступ слишком лакомая цель, чтобы немцы, как только степь просохнет, не попытались его срезать. Надо найти танки Клейста и 6-ю армию. Где они, там и удар будет. Да и в Крыму дела идут к концу, а это еще одна армия. Считаю, что главные события произойдут здесь, и готова доставить доказательства этому. Если не болтать, что здесь находится высотный разведчик, то успеем безопасно провести эту операцию.

Фалалеев задумался, покусал губы, он понимал, что девчонка говорит ему то, что думает, и просится к черту на рога. А с виду – кукла.

– Добро, летала на «МиГе»! Твою машину не покажем, и готовьте ее к рейду по тылам.

Настю тоже сняли возле «МиГа», как ведомую. Она цвела и пахла! Юре слава не досталась, военная необходимость! А что делать? Война!

Перед съемками мне прикрутили шпалу на петлицу, а Настя обменяла «пилу» на первый кубик. Но, в Ставку ушла настоящая информация, и на завод полетела телеграмма, что проведенные войсковые испытания высотного ночного истребителя успешно завершены, и требуется по чертежам и описаниям, имевшимся в НИИ ВВС, срочно собрать полк высотных истребителей «Пе-3ВИ», и, «каплями», по мере готовности, направить их и летчиков-ночников на угрожаемые участки, для охраны промышленных объектов Волжского промышленного района. Предусмотреть установку радиолокатора «Гнейс» в носовой части истребителя. Ковровскому пулеметному заводу предусмотреть установку щелевого съемного дульного тормоза на автоматическое орудие ВЯ-23 по прилагаемым чертежам.

Дульный тормоз понадобился больше для отвода пороховых газов обшивки и от всасывающего коллектора, Чертеж предусматривал два положения щелей: центропланные пушки отводили газы вверх и вниз, чтобы не повреждать обшивку, а мотор-пушки вправо и влево. В общем, время, потраченное в НИИ ВВС на проведение испытаний, позволило быстро провести войсковые испытания и добиться приема на вооружение новой модификации. В течение месяца у волжских городов появится надежное ПВО, будет ускорена доводка «Гнейса», который попал на вооружение только осенью 42-го.

В результате, одиночные ночные бомбардировщики не смогут прорываться к Горькому и безнаказанно бомбить ГАЗ. Как и к Рыбинску, и к другим городам. В той истории эту дыру заткнули слишком поздно, и понесли необоснованные потери. Ну, а «второй акт марлезонского балета» нам предстоит исполнять в небе над Донбассом. Благо, что знаю, где искать места сосредоточения обеих немецких армий. Главное: вернуться со снимками. Вешаем дополнительные топливные баки, снимаем все четыре пушки. Не думайте, что это сложно, это вооруженцы делают каждый день для чистки оружия. Машину облегчили, потому, что пойдем на максимальной высоте.

– Юра, ты сегодня дома сидишь. – сказал я засобиравшемуся на вылет стрелку.

– Александра Петровна, почему? Я болтать не буду! Клянусь!

– Юра, с подвесными баками нам лететь пять сорок, а кислорода на три тридцать, если втроем. А ты его в два раза больше нас кушаешь. Понимаешь? Ты сегодня – дома!

– А если «мессера»?

– Нехватка кислорода гораздо опаснее, Юра. Не спорь.

– Я не спорю, Александра Петровна, но, хотелось бы вместе.

– Нет возможности, Юра.

Анастасия собирается, тоже, в другой комнате, что-то напевает. Она сегодня счастливая: ее фотография выйдет завтра во всех центральных газетах. У нее нет сегодняшнего маршрута. Она получит его в воздухе. Она не знает, в какую историю я ее втянул, но мне нужен штурман и привязка к местности. Я знаю, что это – жестоко, тем более, что найдись у немцев пара «высотников», и мы не вернемся. Нижняя сфера не прикрыта. Нет кислорода для этого. Если я увижу атаку снизу, то может быть есть шанс. Санька притихла, а я потихоньку собираю вещи на вылет. Вышли на улицу. Настя удивленно спрашивает, где Юра, и собирается проорать его имя на весь ночной двор.

– Настя, не кричи, пошли.

– А Юра?

– Его не будет. Все на тебе, и верхняя, и нижняя.

– Не поняла!

– Младший лейтенант Афанасьева! На старт шагом марш.

Шли на старт, не разговаривая между собой. Настя что-то бурчала либо бессвязное, либо тихое злобное. Иваныч на старте, доложился о готовности. Рядом с ним Костик, вооруженец, тень Иваныча. Подали два парашюта. Настя поняла, что «Эти все знали заранее!», и притихла.

Подошел замнач ОО и передал пакет. Я расписался в получении.

– Лейтенант Афанасьева! Ваш пакет, вскрыть после взлета. – протянул Насте сопроводиловку лейтенант ГБ. Она тупо расписалась в ней протянутым карандашом, и недоуменно уставилась на меня. Иваныч открыл люк, первой в него, обтягивая великолепную попку, поднялась Настя, вслед за ней и я, хлопнув по руке Иваныча, поднялся. Иваныч встал напротив меня с левого борта и проследил за запуском. Они с Костиком выдернули колодки, и хлопнули с обеих сторон ладошкой по законцовке крыльев машину. Старт военного самолета и сейчас, и тогда, абсолютно ничем не различается, кроме обмундирования. Я вырулил на старт, впереди горело три костра, точнее, три жестяных банки с бензином. Вся подсветка. Выровнялся по средней, добро на взлет, и я, парируя гироскопические моменты, прибавляю обороты обоим двигателям. Чуть подыграл себе педалями, отпустил тормоз. Это не по бетону, а по траве. Трясет, но машина уверенно набирает скорость. С нами взлетают три «МиГа», сопроводить до высоты восемь тысяч. Работаю с ними. В ночи это сложно. Все внимание на них. Поднялись, и я их отпустил. Настя отвечала строго по «молитве», ни одного лишнего слова. О задании она не знала ничего. Бурчит, что-то за спиной, жму правую кнопку на штурвале и пою:

Удивительный вальс мне сыграл Ленинград,

Без рояля и скрипок, без нот и без слов.

Удивительный вальс танцевал Летний сад,

Удивительный вальс из осенних балов.

Вальс – всегда на Вы, вальс – речной волны,

Вальс мостов Невы, дальних стран,

Вальс растерянный, вальс расстрелянный,

Вальс растрелльевый, вальс – туман.

В удивительном вальсе кружились дома,

И старинные храмы несли купола,

И на лучших страницах раскрылись тома,

И звонили беззвучные колокола.

Вальс пустых дворцов, вальс былых венцов,

Вальс к лицу лицо, без прикрас,

Вальс военных дней, смерти и огней,

Вальс судьбы моей, жизни вальс,

Вальс старинных дам, вальс клаксонных гамм,

Вальс огней реклам, вальс дождей,

Вальс недвижных поз, вальс больших стрекоз,

Вальс травы в покос, вальс людей.

Анастасия опустила голову, я видел это в зеркале заднего вида, и слушала. Голос у меня высокий, я не знаю, как он воспринимается другими людьми. Никогда не пел в этом своем «исполнении». Меня обхватили за голову и поцеловали через шлемофон.

– Сашенька, прости! Я люблю тебя! Извини. Куда летим?

– На запад, Настя, потом на юг. Потом на восток, а затем на север.

– Что требуется от меня?

– Все, как обычно: счисление и точка в любой момент времени. И понимание того, что это все очень, я бы даже усилила это, как: очень-очень, серьезно. Все шутки кончились после взлета. Но, мы должны, нет, мы обязаны приземлиться. Кстати, ты справа сможешь пролезть в кабину, если со мной что-либо случится. Мы обязаны сесть в расположении своих войск. Уничтожай задание.

– Там ничего нет: в точности выполнять распоряжение командира. Допуск: 001.

– Знаешь, что это?

– Нет.

– Ну, вспоминай, про особый отдел, у Вас в училище должно было это быть.

– Нет. Не помню. Я тогда кучу нарядов вне очереди схлопотала.

– Совершенно секретно, форма допуска номер два.

– Поняла! Ты меня всегда радуешь!

– Все, не болтать и постарайся экономить кислород. Задерживай дыхание. Экипаж! Включиться к СКУ!

– Сашенька!

– Отставить! Команду слышали!?

– Есть, товарищ капитан.

Холодно! Очень холодно! Термостабилизированных и высотно-компенсирующих костюмов у нас нет. Под Харьковом увидели огни колонны, и сбросили ФОТАБ с замедлением 100 секунд, затем включили фотоаппарат. С этой минуты противнику известно, что у него в тылу находится воздушный разведчик. Я убрал обороты и сменил курс, идя с легким пикированием. Потеряли почти 5 километров по высоте, потом полезли наверх, но противника с толку сбили. Мы шли от Курска и сняли вражеские колонны, и их скопления под Балаклеей, прошли над выступом, снизу нас пытались раз восемь атаковать. «Мессерам» не хватало высоты. У меня замерзла левая рука. Холодрыга в кабине жуткая, и отопление не включить, содержание кислорода высокое. Сунул руку в штаны. Сашка посмеялась: «Ниже, ниже сунь, там теплее!» Так и сделал. Чуть отогрел, и опять за штурвал. Вот они: танки Клейста. Довольно наезженная дорога в Краматорск, там на площадках танки стоят и самоходы. Увидев, и сфотографировав все, что было необходимо, отвернул на Воронеж. Настя замерзла, почти спит, приходиться будить.

– Настя! Тебе песенку спеть?

Она сонным голосом отвечает: только если колыбельную, или похоронную: холодно очень, мне кажется, что я умираю!

– Ну. Тогда слушай, это, по-моему, про тебя!

Облетела листва, у природы своё обновленье,

И туманы ночами стоят и стоят над рекой.

Твои волосы, руки и плечи – твои преступленья,