Пятое время года

Размер шрифта: 13

…пятое время года…

То пятое время года,
Только его славословь.
Дыши последней свободой,
Оттого, что это – любовь.
Высоко небо взлетело,
Легки очертанья вещей,
И уже не празднует тело
Годовщину грусти своей.

Анна Ахматова 1913 г.

Издание осуществлено в память р. Б. Елены († 2024). Помяни её, Господи, во Царствии Своем!

Весна Необоримая

Собрание весенних стихов

Пролог

1–4

Ж/д станция. Январь. Оттепель.

В первой четверти Луна.
Паровоза и не видно.
И от вешнего лгуна
Дым струится клиновидно.

Нашел я себе утешенье:
Беседу светлых умов,
И вод ледяных оглашенье,
И Музу покинутых снов.

А до весны осталось десять дней.
Стекает снег с пятиэтажек блочных,
И лёд кусками морды корчит,
И кот мяукает наглей.

А до весны остался только миг.
Зима, как клад исчезнувших преданий,
И город бело–парусный, как бриг,
Останутся в дали воспоминаний.

А до весны остались – имена.
Здесь, за углом, я знаю это точно,
Украдкою целуется она
С подругою, Зимою полуночной.

А до весны остался сердца стук.
Как сладостно весеннее плененье
Вдруг ощутить; душа сожмётся вдруг,
Почувствовав толчки преображенья.

А до весны осталось – десять дней…

Преднаступление Весны.
Земля в изящных туфлях белых,
А в них, прекрасны и вкусны,
Обломки яблок переспелых.
И хвоя желтая сосны.

На черных веточках – бирюльки,
В прохладной, темной вышине.
Дома – квадратные сосульки
В моей заснеженной стране…
Блестят стеклянные цидульки.

Упасть бы в снег! Хватая ртом
Его холодные объятья,
Чтобы домой, придя потом,
Хватить стакан и крякнуть: Сватья!
И в ложе пасть большим китом.

Влюблен в тебя давно, февраль!
Хотя в снегах оцепененье,
Мне слышится: цветет ткемаль
И жарит от прикосновенья
Ярила нового медаль.

9 февраля 2005 года

Март

1–3.
Март

Земля – истерзанная дева,
Хоть посягательства честны;
Везде биение весны,
Везде дыханье разогрева.

Бинтов обрывки зимородок
Сокроет маленьким крылом;
И бьёт вода тебе челом
Неутомимо, Мать–Природа.

Еще немного – пряный шут
Оденет в лист скелет дерев,
И бледный разольется гнев
Подснежников, как парашют;

Чуть–чуть – и поле желтых трав
Зальет салатным луком пря;
Ты, новый день, ты мартом прав,
Весну по–новому творя.

И не увидеть сквозь стекло
Остовы прошлогодних дров,
Их в грязь дороги извлекло
Шарнирой сломанных миров.

Пусть расцветает декабрист,
И болен я; но сок крови,
Как прежде, бьется в жилах, чист,
И шепчет мне: живи, живи!

И пусть мой март исчез давно
И не вернется никогда –
Я все ж его веретено
Несу озимым городам.

И муха путается в лапках,
И солнце бегает не в тапках.
И женщин взгляды исподлобья
Секирою на месте лобьем.

Муза и Чрево

Муза и Чрево боролись друг с другом негласно.
Крякнуло чрево. И флейта услышана ясно.

4–10.
2 марта 2005 года

Крюков канал

Гранита мертвенные губы
Разжали Крюковский канал.
И воды, холодно–голубы,
Взметнулись резво, как Дедал.

Горят в лучах сухие блестки
Глаз птичьих, строго–озорных.
Текут железные подмостки
В туманах марта дорогих.

В лед опрокинутая штольня
Дрожит, несовершенный клон
Оригинала колокольни;
На ней украшенный лимон.

Направо – черная домина,
За ней решетчатый подъезд.
Щипкует в окнах мандолина
Стирая зарекламный best.

Налево фонари балкона
Под пилку режут тополя.
Земля как будто из кокона
Весеннего от февраля.

Средь шумного града, случайно,
А может, намеренно? – нет!
Влекли, налегке чрезвычайно,
Свободы костлявый скелет.

И мимо толпа проходила,
Гундосил рекламный базар,
Кентавры, с лицом крокодила,
Спешили на стойло–вокзал.

Свободу оставьте! Не трожьте! –
Прохожий какой–то вскричал.
А вы, гражданин, не дебошьте, —
Сказали ему. Он молчал.

И сдали Свободу в музейный
Обшарпанный запасник…
Не то в кабинет репейный.
Не то прямо в самый нужник.

Средь шумного града, случайно,
Прошу не сочесть за навет,
Шептал чей–то голос тайно:
Свободы ведь не было. Нет.

III

Текут, текут неслышно годы.
Их вечность режет на утиль.
Я не отдам своей свободы
И обрету свою Рахиль.

Люблю тебя, родная Лия,
Детей твоих земную ось.
Но жду, когда цветной лили′ей
Оборотится твоя кость.

В Доме Радости много комнат.
Будешь их обходить до икания.
Но прошу тебя: в тихий омут
Не спускайся: там духи страдания.

Бледнолицы, усталы и съёжены,
В каждом глазе цветут кувшинки,
По безлунию, обезвожены,
Превращаются вдруг в пылинки.

Эта пыль, озаренная звездами,
Наполняет собою здание,
И оно, поднимаемо грезами,
Заплывает на дно мироздания.

И когда мы выходим ночию,
Видим мир, скорбями излизан.
Но идет перед нами воочию
Белый Ангел, страданьем унизан.

И за ним покрывало стелется,
Что печаль претворяет в счастье.
Перемелется тем, кому верится,
Что страданий не вечны власти.

Что там? Купи–продай?
Не прогадать бы.
Ему только деревню дай —
Потребует усадьбы.

Вам, конечно, виднее,
Насчет лакея и вареников.
Мы опять стали беднее
На 30 серебренников.

Когда над утреннею мглою
Еще рассвет не забрезжит;
Когда к Луне звезда героя,
Нацепленная, чуть дрожит;

Когда из темного эфира
Стекает черный, четкий жир;
Когда от клубного кумира
Спешит в постель пустой транжир;

Когда трамваи по железу
Походкой легкою стучат;
Когда шоферу позарезу
Охота до волчат–девчат;

Когда по кирпичам белесым
Спадает к окнам чья–то тень –
Прислушайся: восточным лесом
Ночную мглу сжирает День.

VII

В душе моей так глубоко, так ясно.
Какой–то свет ложится на лицо.
Лампадка догорает, ярко–красно.
На скатерти разлитое винцо.

Я вся твоя! В невыносимой боли
Я выждала свидания мои.
Неверность, уязвленная от соли,
Просить прощенья хочет у Любви.

Когда на нет сойдет изнеможенье
Холодных, истомленных ночью рук,
Я знаю: принесет освобожденье
Не мной открытой старой двери стук.

11–15.
7 марта 2005 года

Предчувствие

В том времени, где даже брюки
Разменивались на поруки,
Где развитой социализм лежал котом –
Иные, огненные чудились мне звуки;
И в хороводе юных дев
Мне снился рыкающий лев.
И было так при всем при том,
Что «юность перетянута ремнем».

Уже в снарядной желтой стали
Я видел горные хрустали,
И в котелке с водою пресной
Лежали тяжкие медали.
И даже крики: Встать!–и–Смирно!
Витали как–то неотмирно,
Как пар уральский бестелесный,
Как риски бляхи полновесной.

И что ж, я знаю: люди глухи,
К тому, что видят, слышат духи,
Но – до назначенных времен.
(Шалуньи–рифмы – не едухи).
Затем грядут рукоплесканья.
Трех четвертей уснут желанья.
И как прожаренный бекон,
Мой стих возьмут со всех сторон.

Сквозь толщу мертвых глыб
Мой стих пробьется –
разорвется.
И стайкой юных рыб
ко мне вернется.

III

* * *

То, чего боялся —
то случилось.
То, чего страшился –
то пришло.
Смерть с тобой женой оборотилась.
Душу лезвием и горечью прожгло.

хотя не так: по многу лет
скажу тебе я: смерти нет.

Люби меня живого.
Может
в том мире, где меня никто не потревожит,
не будут спрашивать с меня построже.
Ведь я горел свечой окна жилого.

Люби меня живого.
Тоже
травинка в силах камень покорежить
и зелень подо льдом умножить.
Как это все – увы! – не ново.

Люби меня живого.
гложет
меня мой каждый день, что прожит,
он часть моей любви кукожит.
Люби меня таким, или иного.

Люби меня, люби живого.

Февраль изнемогает старостильный.
Потеет чаще грязное стекло.
И снег идет, в последний раз обильный.
Как много сверху пуха натекло!

Земля в подушках белых, под периной.
Как в детстве, хочется закутаться в пальто.
И прогуляться с девочкой Мариной.
Но нет ее. А то, что есть – не то.

Снег хрупкими руками облепляет
Авто, прохожих, стуки, фонари.
И вьюга день последний заметает.
И кажется, что воют упыри.

Зима, зима! Молекулами марта
Гонима ты в далекие края.
Передо мною снеговая карта.
Вся жизнь моя.

Что же? Да! Я любви не имею.
И напрасны посты и труды.
Не растет гладиолус в камее.
Страшно встать в День Последней Трубы.

Но прошу я Тебя, Господин мой!
Мне, любви не имевшему, Ты,
Все прости и грехи мой скрой,
И помилуй меня за мечты.

И Любви дай мне капельку, Боже,
Чтоб в начале иного пути,
Все прошедшие дни подытожив,
Я сумел бы к Тебе подойти.

17–19.
15 марта 2005 года

Великий Пост.
Душа, обломком глыбы,
меж ребер притаилась, чуть дыша.
Тебе потребно христианской рыбы.
Но ты молчишь.
Проснись, моя душа!

Застеклянные иконы.
Золотистые патроны.
И – задунута свеча.

Окончание канона.
Все, как встарь, во время оно,
наша вера горяча.

На полу растут лисички.
Это солнцевы сестрички,
холодны, подобно льдам.

Что плывут, то как косички,
то взметаются синичкой,
с прихожанами во храм.

День спадает желтой пиццей.
Под луною бледно–лицей
звезды ткут златой пирог.

Разумейте, вси языцы,
от младенца до царицы,
яко с нами Бог.

III

Когда Кремлевскую стену
Разберут на новый Вавилон,
Никто не вздернет свою вену;

Но растечется, как гудрон,
Очередная новостишка,
Кашеобразная растишка:

С Россией кончено. The best.
И выйдет нечестивый лес
Плясать на черепах кровавых.

И песня: «Мы правее правых!»
Промчится с Питера до Кушки.
И кто–то грохнет из Царь–Пушки.

И в самый радостный момент
Примчится обалдевший кент:
Народу нету. Сдох он. Вымер!

Его сожрали палкой–ливер.
И пригласят гостей заморских,
Запольных, земляных, загорских,

На трупе дивном пировать.
И будут платье мертвой рвать.
И ворон всмотрится в те очи,

В которых дремлет Китеж–град,
И крикнет кто–то: Эй, короче!
Ей подыхать под звон курант.

И ворон клюнет Русь Святую…
Но ткнется вьяве в кость литую
Тех, кто кричал: России нет!

Истории той много лет.
Так есть, так будет. До тех пор
Пока не сменит кровь ликер.

20–22.
7 марта 2006 года

Стремится солнечный феод,
Как сгусток меда, кем–то брошен,
Найти цветок, что припорошен
И ощутить весенний брод.

Но лед несет еще обозы,
Хоть календарный яркий март
Раскрыл нездешние мимозы
Зрачками брошенных Астарт.

Люблю последний зимний день:
Еще свободен путь для санок,
Но скоро от зеленых ранок
Взорвется белая мигрень

И будет солнечный феод,
Как сгусток меда, кем–то брошен,
Вдыхать цветок, что припорошен
И ощущать весенний брод.

Моя поэзия – гад, ползающий на брюхе;
Но иногда, в его левом ухе
Или на кончике раздвоенного языка
Желобки становятся туги, сухи –
И отверзается новый глаз,
В центре коего желтый алмаз,
И в гранях сжата чья–то рука,
Которая сжигает змеиное тело,
А кожу обращает в крылья,
Ими машут, чтоб встать над пылью,
Целующей извилистое брюхо.
…И новая плоть взлетела –
И проснулась сонная муха.

III

Гори,
гори моя любовь!
Я подойду, святою простотой,
И угли, словно старая свекровь,
Сгребу под юною пятой.

И плазма слижет приговор,
Средь полдня почернеет грудь,
Предотвратил любовный мор
Я в этот праздник; не забудь

Ты, кто идешь вослед её
И шепчешь: Я тебя люблю.
В обнимку с телом, как цевьем.
Тебя я не благословлю.

Мне права свыше не дано
Любить три раза: легкий рок!
Твое как имя? Все равно!
Тебе не мной назначен срок

Взойти на алый эшафот
И, тихо голову склоня,
Сказать устами сладких сот
Что ты любила, не кляня…

23–27.
13 марта 2007 года

Когда изогнут рот Земли
Во влажных теневых подтеках,
И множится во многих оках
Небесный рай. И чуть вдали

Не могут тени с белой кожей
Березы ладной совладать;
И дамский смех, что не продать,
Становится сильней, моложе;

Когда школярные подмостки
В обломках девичьих истом;
Каблук, дрожащий под листом
И губ прыщавые отростки —

В соединеньи половин
Превозмогают отчужденье;
Ликуйся, славься вдохновенье
Расколотых в объятьях льдин!

Играйся, первый день весны!
На север тянет небо мглисто;
И мяч, отрада футболиста,
Чешуйки лижет, берестны.

Какая польза от стихов?
Ответь мне: брат мой или недруг;
В какие золотые недра,
На дно флаконное духов

Они опустятся – и что же?
Нет, я без слов себя моложе
Ощупываю, ощущаю,
Вне лицемерья завещаю:

Есть счастье высшее писать,
А не писать – еще высшее:
Найдет изогнутая шея
Ярмо, чтобы его бросать.

Все плачутся под небом сим:
И праведник, и нечестивый,
Урод, удод и некрасивый,
И лежебок, и пилигрим,
И бандюган, что в лес убогий
Добычу жадную несет,
И балерина, та что ноги
Вытаскивает и трясет
Над сценой, из балетной пачки,
И лодка, атом дав для драчки,
Точнее, ейный экипаж
Тоску берет на абордаж.

Но всё напрасно: развлеченье,
И труд, и слава, и почет:
Не гнется твердое печенье,
Что нам тоска дает взачет.

Еще морозное дыханье
Преобращается, как пар;
Еще подпочвы колыханье
Готовит яхонтов пожар –

Но сердце старое раскрылось
Усопшей до зимы зимы;
Что было белым, как–то смылось;
Разгоряченные умы

Покоя не дают ботинкам,
Что взялись за текущий гуж:
Приписывать окружья луж
К неразрисованным картинкам

Асфальта–женщины; она же,
Пока невзрачна и мокра,
Как будто черная икра
Или просроченное драже.

Но пару дней – и соберется
Из троп огрязненных бульвар;
И март, лукавый пивовар,
На мелкий миг охолонется.

Вот и послал мне Господь утешенье,
Что своевольным не ведомо вовсе:
Жди от небес терпеливо решенья
И между тем к исполненью готовься.

28–30

2 марта 2010 года

Поют ли птицы в царстве мертвых?
Не только. Также пляшут. Но
Свет, прислан из турецкой Порты,
С белилом тусклым заодно.

В шеренгах птицы крестовые,
В затылках их табличный бум.
И дерева, едва живые,
И треплет их озимый шум.

Старуха–Смерть, с клюкой и сумкой,
Всё шепчет под ноги себе.
И некто молод, с тайной думкой,
В цветах положен во гробе.

А за оградой – ковш и слякоть,
И суета пока живых.
…И хочется мне петь и плакать,
И обонять ячменный жмых.

Скажи мне, Господи, кончину
Моих к закату павших дней.
Пусть седина найдет причину
Не стать орудием свиней.

Пусть затхлый опыт не коснется
Моей царевны. В зрак души
Она не раз еще вернется
Одна в непонятой тиши.

И если спросят: ты откуда? –
Она откроет тайный зев,
Пескарь проснется барракудой,
И овном ляжет грозный лев.

И лишь дойдя до края бездны
Она услышит: миру мир!
И в жесте вечно бесполезном
Январь украсит для порфир.

Когда публично девка топчет
Царицы бледной белый плед,
Пот позвоночный каплет в копчик
И грязный оставляет след.

Когда под сводом лезет в сумрак
Еще не стаявший эфир,
Бежит затмение–пенумбра,
Янтарь грызет Принцесса Лир.

Когда, что стало, как навечно,
Как гипс – бесцветья хохлома –
Мой Март ломает бесконечно –
Все говорят: прошла зима!

…И только я один тоскую,
И эпитафии пишу.
И тем нисколько не рискую,
Снега отдав карандашу.

31.
Великий Пост

Постятся те, кто не нуждается в Посте,
А те, кому он нужен, не постятся.
На мартовском оборванном листе
Мне легче перед облаком смиряться,

В котором скрыт от кованых очей
Дух Святый Мощный, в виде голубине,
И падают, осколками мечей,
Февральских льдин венцы; то значит ныне

Пришла на ниву бледная весна,
Которая, часами укрепляясь,
На крышу лезет, словно ото сна,
За солнце неподвижное цепляясь.

Я пью тебя, стеклистая капель!
Ты даруешь восторги воскресенья,
Что явит нам пасхальная купель,
И Ангелов услышат долы пенье!

Апрель

1

Белое битое войско
В спешке, в бреду побросало
Копья, мечи, убитых геройски,
Клочья ненужного нала.

Треплет подземный подснежник
Пальцами землю тугую.
Губкою мокрой трепещет валежник,
Кожу целуя лесную.

Белый Король несчастный,
Спрятав печаль голубую,
Вместе со свитою ненастной
Ночь отмечает хмельную.

Утром окинет взором
Ряд поредевших служек.
Бывший монарх превратился в вора,
В дырку от старых кружек.

Кажется: бьют секунды.
Деятель голубокровый
Должен распаться на корунды,
Меньше сантиметровых.

Пусть же свершится мщенье!
Чья эта песня льется?
Снежный Король, пожелав превращенья…
Рыжей Весной обернется.

2.
Весной

Тоскует дымка голубая
На берегу пушистых руд,
Земные ручейки текут;
И света линия прямая
Гранитом наполняет тень,
Где стонет женственная брень.

3–7.
11 апреля 2005 года

* * *

На Достоевского торгуют унитазами.
На бывшей Гоголя кирпичный кавардак.
В смирдинской лавке бесподобно пахнет зразами
Сквозь крики о писателе: чудак!

III

Меланхолия

Дева с пробитыми крыльями,
Хрупка на вид.
Взгляды поднимет мыльные –
Ты в пыль вбит.

Жизнь она делает падалью
При ползке.
Дни, что ей светят за́ далью
В черном куске.

В правой руке бережно
Лежит топор.
А вокруг неустережно
Голов убор.

Знаешь что, Меланхолия?
Поди поспи.
Ты велика, но не более,
Чем ростки.

Надо идти по–прежнему,
Как шел.
Время течет по–брежневу,
Райт Олл.

Дева с пробитыми почками
Сидит в тоске.
Окурком «охотничьих»
В томат–треске.

Уличный торговец

Купите золото!
Молотом добыто.
Недорого.

Цепочка женская.
Отделка венская.
Цвета творога.

А где–то ладная,
Навеки хладная,
Лежит хозяюшка.

С коленкой раненой,
Когда–то маминой,
Играет заюшка.

Итак, твоя раненая венская коленка,
Стопа точней.
Там, где женщина, как стенка,
Жизнь скучней.

К тебе это не относится, впрочем,
Наркотик мужчин.
Кто тебя научил их морочить?
И гладить бороздки морщин.

Как ты умеешь а–ля анфас
Класть их мордою в грязь.
И каблуком – будь хоть царь Мидас –
Втирать им в уши мазь.

Они и бегут за тобой, потому что
Каждый хочет кровавиться.
Ты их бьешь, не зная за что:
А им это нравится, нравится.

Прости мне этот косноязычный бред:
Ножку твою завяжу.
Мне бы родиться, как ты поэтом,
Вступить на мужскую межу.

Но не могу! Не могу и все.
Женщиной быть хочу.
Плыви от меня дурным карасём
К очередному сычу.

А кровь на твоей коленке я смыла
(забыла, опять на стопе).
Эту картинку затру мылом
В мозговом купе.

Для всех хорошим не будешь.
Да и не надо это.
Ты все молчишь, куришь…
Мыслями где–то.

Посмотри на улицу: снег исчез,
Уйдя в мокрую землю.
Не люблю новости от CBS,
Но весеннюю – приемлю.

Все же есть что–то древнее
В мире круговоротном.
Пальцам как–то нервнее
С деревом потным.

И, протирая лысину
Подошв ботинок с мехом,
Целую морду лисину
Апрельского громкого эха.

8–10.
22 апреля 2005 года

Начало всякого Искусства –
Есть Откровение.

Прыжок от впадинок Прокрустовых –
И изумление.

Из мозга протекает краска
В телодвижение.

Художник в мир бросает маску.
Изображение.

Поэт и Публика

Куда идти?
Где правда?
Сам я нищ.
Далек, как пламень Тавды.
И без нетленных пищ.

III

Лунный Вечер

Всосал лимон восшедший лунный
Закатный вечер, тих и ал,
И в нем мелодьей златорунной,
Забрезжил облачный вассал.

И сквозь него глазницы блещут
То голубы, то зелены,
То сини, то красны, то вещи,
То недоступны, то льняны.

Ведро отдастся легким звяком:
Так в деревенскую купель
Бросают жезло сочным кряком.
И журавлиный слышен Лель.

Как я люблю отсвет нездешний
Танцующих на лужах лун,
И вечер осени, как вешний,
И хмурый сумерок бурун!

…Истерлось небо чернью праздной
И запад плачет от тоски.
А из заплат звездообразных
Алмазов сыплются пески.

11

Привет, апрель! Работник жилкомхоза
Отважно поджигает грязный склон.
Вода – снегов прошедшая угроза,
Бежит в ложбинах, резвый моветон.

Дорожников строительных бригада
Гуртом расположилась на обед.
Им, кажется, давно уже не надо
То, что они оставили, как след.

Белоколонные березы утопают
В подошве недовылаканных луж,
И не ворон, как прежде, здесь считают,
А платья от кокеток Мулен Руж.

Под сенью ели, тихо и безгневно,
Уныло догнивает серый риф…
Но мнится мне: то белая царевна
Отбросила обуглившийся лиф,

И растворилась струйкой–невидимкой,
Растаяла полусырым дымком,
Чтоб выпасть за охотничьей заимкой
Последним переснеженным комком.

Привет, апрель! Я вместе с жилкомхозом
Бегу по желто–шахматной траве.
Не надышаться мне вовек твоей глюкозой,
Не утомиться на твоей канве.

12.
В Румянцевском сквере

У Академии Художеств,
Что отражает блик волны,
Есть сквер. В нём ряд скульптурных божеств
Мостит чугунные блины.

За ними – шпильная колонна,
Побед румянцевских итог;
Она увесиста, как домна,
Сера, как лист у наших ног.

Златой орёл на желтом шаре
Гвоздём строительным прибит
К граниту. И в воздушной взвари
Блестяще–ярок, как болид.

Шум городской пустой Лолитой
Бежит, не слушая ворон,
И ветер тихим динамитом
Пускает дым со всех сторон.

Как славно здесь!
И в колыбели
Апрельской ласковой тиши
Я мню: раскаплются метели,
Что были стужей для души.

13–18.
23 апреля 2009 года

Блестят гирлянды голубые
И плавят конок синий цвет.
Снегов лишаются гробы и
В черном, золотой совет,

В котором цифры, краткий прочерк
И отрешенность серых лиц.
И скачут у древесных кочек
Озябшие пальто девиц.

То оживает, что заснуло,
В том пробужденье, что легло,
И в белом платье Феодула
Апреля держит помело.

И только в темных истуканах
Не дал толчок клеёвый сок,
Но излучается в карманах
Теплынью солнечный песок.

Что ты видел, старинный балкон?
Древо близкое, внуком костлявым,
Доставляет тебе Рубикон
И дырявый манжет из Бреслау.

Твой хозяин, истерзанный дом,
Хорохорится, пыжится, блещет:
Собираются в Армагеддон
Позабытые старые вещи.

На твоих колоннадных зубах
Серой плесенью пляшут щербины;
Ниспадают резные перины
Над фронтоном, пробитым во лбах.

Только пьяный прохожий к тебе
Полднем вешним щекою лоснится…
Что тебе, старый дом, днями снится?
Трем скелетам в дверном коробе?

Отвечает старинный балкон:
Башмачок помню дамский и чудный,
Женский смех вожделенный, причудный
И пера в изумленье наклон!

Что ты помнишь, старинный балкон?..

Люблю гулять в закатных парках:
Вдали от людей, вдали от людей.

Где молча пастух целует свинарку:
Вдали от людей, вдали от людей.

Где дырка в стене – приглашенье к покою:
Вдали от людей, вдали от людей.

Где нет купальщиц над бедной рекою:
Вдали от людей, вдали от людей.

Бываю я счастлив, слагая песни:
Вдали от людей, вдали от людей.

И выдох покойным будет если –
Вдали от людей, вдали от людей.

Свобода и ветер живут нераздельно:
Вдали от людей, вдали от людей.

И деревом станет крест нательный –
Вдали от людей, вдали от людей.

* * *

Он видел негасимый свет:
И стал затаптывать его:
А с ним и преданный обет:
И всех друзей, до одного.

На проспекте Малом узком,
Пополудни в три часа,
Силой огненных этрусков
Смертная бежит коса.

Чтоб её посторониться,
Чтобы шеи сохранить,
Надо тополям спилиться,
Встать обратно не посметь.

Только странно: человеки
По проспекту всё идут,
От рождения калеки
И кончины режут жгут.

Режьте, режьте – жгут сильнее,
Рвите, рвите – глубже он.
Только тени всё длиннее,
Только пламенней фреон.

Мне скажи, монах уставший,
Ты сегодня во гробе,
Ты живой, но будто павший:
Как живешь ты в коробе?

И монах мне отвечает:
Жизнь вечна и смерть вечна.
Только сердце привечает
Тех, чья душенька речна.

Заглянул я в томный омут:
Только черти в нем живут,
Только темной силы скрёбот,
Только водяные ржут.

Дай мне камень, камень веры:
Брошу в воду, разгляжу
Бегство древнее мадеры,
Крестовидную межу.

На проспекте Малом узком
Пополудни в три часа
Мчалась огненная блузка,
А над ней вилась лиса.

В неубранности русских кладбищ
Я вижу светлую струю
Луча, глядящего на пастбищ
Неразбитную колею.
И что сказать? Я не посмею
Окрест порядок наводить;
Душа без крыльев цепенеет;
Но птицы будут гнёзда вить
Из прошлогодности обломков:
Они шуршат, они хрустят;
Они трещат в деснице ломко,
Под пяткой молча шелестят.

19

Когда Природа – Вдохновитель,
Молчи и внемли, человек;
Несется черный воцаритель
Наждачной коркою на снег,
И мнится: хмель переменится,
Где был брильянт, там уголь ест
Пучок земли, чтоб насладиться,
И делает широкий жест:
Но углежоги ветром сдуты,
А в облаках – сырой кисель,
Собаки, в кованом обуты,
На гору тащат ель–апрель.

20

Качает плотная вода
Бока серебряных Аврор,
Влечет утиные суда
Трубы троящийся узор.

Выходит утренний горнист,
И хоть рыбак–невежда хмур,
Но небосвод предельно чист,
Как зрак от златоглавых тур.

Найду я черную скамью
И брошу в урну–инвалид
Сигары толстую струю,
Чтоб не испортить четкий вид:

Качает плотная вода
Бока серебряных Аврор,
Влечет утиные суда
Трубы троящийся узор.

Выходит утренний горнист,
И хоть рыбак–невежда хмур,
Но небосвод предельно чист,
Как зрак от златоглавых тур.

21.
Вход Господень в Иерусалим

33 пылинки от утра
Близ ключей Апостола Петра.

В череде краснеющих косынок
Ищет чьих–то вздохов древний инок.

Отражают воска полутоны
Желтые старинные иконы.

И взлетает в воздух скифов вайя.
В облаках звучит вода из мая.

Здравствуй, друг, паломник–пилигрим!
Виждь Господень вход в Ерусалим!

24 апреля 2005 года

22.
Великий Понедельник

Рубинится в лампадке жжёный сахар
огня спокойного, преемника свечей.
И Крест Голгофский, железистей трака,
напоминанье для людских очей:

Иосиф продан, как прообраз Агнца,
смоковница бесплодная падёт,
и виноградари, лукавому продаться
желая, ждут: когда же Сын придёт?

Нет времени для праздности речей.
Не слышен звон апостольских ключей.
Душа голубкой на пустынных сходнях.
Начало. Путь Страстей Господних.

23–25.
Великая Пятница

Пойду к Отцу моему.
Вырвусь из паутины метро,
оттрясу грязь улиц,
открою душу–ситро,
пройду арку–стулец.
Быть по сему.

Над плотью умершего Бога
горюет преклоненный род;
в иголке, исткнутой из стога, –
в моей душе обломки вод.
Не плачь, мой умерший народ.

У храма, меж оград витальных,
как птичка спящая, во льду,
горит желто́ кулич пасхальный
у богомольцев на виду.
Христос Воскрес!
Мир виртуальный!

29 апреля 2005 года

26–29.
Великая Суббота

На кладбище

Брения зримые знаки,
Стеллы со словом: «Судьба!»
Живы мы сей день; а паки
Втянет нас кремо–труба

Или весенняя жижа,
Вкупе с осенней листвой;
Камень гранитный лижет
Плоть на Неделе Страстной.

Нет у меня ничего своего.
Даже и кровь, что струится под кожей,
Душу и плоть, первый вздох ab ovo
Ты подарил мне по милости, Боже.

Знаю: всему есть конечный предел.
В жизни моей утро сменится полднем;
Полдень в вечернем погаснет огне.
Слышишь, товарищ! Мы сердцем не дрогнем.

Будем трудиться. Не складывай рук!
Мы попираем алмазные руды.
Будем в клетях человеческих мук
Сердце искать; не пилюли простуды.

Я в восхищеньи
пред этим миром
стою.

Ты дал мне, Ангел,
стозвонну лиру
свою.

И как ребенок,
я лишь играюсь
на ней,

То слабо плачу,
то задыхаюсь
сильней.

Мне без Тебя не петь
никакие
стихи.

И усыхают
слова без соли,
сухи.

Но иногда Ты
взмахом крыльев
своих

Приносишь воздух,
бело–лилиев,
в них.

И в изумленьи
мне рукоплещут –
и зря.

Ведь то не я,
но Духа блещет
заря.

Ты видел? в общественном транспорте,
В лицевом человеческом паспорте,
В одном из лиц —
Безумие, потерявшее покой?

В каждом троллейбусе есть такой.

30 апреля 2005 года

30.
Звезда Апреля

Пусть будет холодно, пусть вновь ярится стужа,
Бредя в сугробах с Русскою Зимой,
И небозвездная синеющая лужа
К земле сойдет в полночный водопой —

Я отыщу в безбрежности равнин
Два позвоночника бегущих черных спин.
Как будто их, облитых молоком,
Возничий тащит на Восток силком.

И я пойду по позвонкам за ней,
Звездою русских тающих полей.
И поднимусь по перьям спящих кур
К Звезде Весны, что именем Арктур.

Пусть будет холодно; поверженная стужа,
Притихнет под заснувшею Зимой.
И мне Возничий скажет: Ну же, ну же!
Айда вперед за звездною стеной!

Я отыщу в безбрежности равнин
Два позвоночника бегущих черных спин.
Как будто их, облитых молоком,
Возничий тащит на Восток силком.
Ты, звездный мир, хрустален, тонок, ломок.
Я ощущаю времени обломок.
Моя звезда – звезда бегущих рельс…
И слышен голос: Вы пришли в апрель–с!

Май

1.
Воскресение

По генетической тропе
Идут во храм мильоны русских.
Что их влечет по тропам тусклым,
Что в водной сложены крупе?

Висит под пальцами небес,
Не канув, Дочка–Византия.
Звезда Крещендо как вития
Рукоплесканий множит блеск.

Хвала Тебе, Христос меча!
Низверг Ты Воскресеньем вия,
И изумрудная свеча
Как хвост измедненного змия.

По генетической стопе
Идут во храм людей мильоны.
И рассыпаются шиньоны
Грехов на праведной тропе.

2–4.
Радоница

На смерть героя

Склоните алые знамена!
Несут мундир в последний путь —
И украшает его грудь
В мечах имперская корона.

О ты, безмолвный катафалк!
Да знаешь ли, кого хоронишь…
Героя честь ты не уронишь,
Что в бой пошел у речек Калк.

И над тобой родная мать
Рыдая, все в душе ликует;
С тобою ангелы пируют,
В погонах блещет благодать.

И пусть мелодия звучит
В честь траура все громче, громче:
Оставил нам ты лук и щит:
И мы возьмем оружье молча.

Дева–блондинка с черным платком.
В темных очках отражается дом
Живших когда-то, а ныне ушедших.
…Роза таится в травинках расцветших.

Одна стояла женщина среди могил.
И Ангел изваяние с неё лепил.

Смоленское кладбище

Весна

Она берет лопату в руки,
И оттрясая с шевелюр
Недужный хлам травы–грязнуки,
Пускает ветер под аллюр.

Она счастливая такая,
И дни ей светом преданы,
От Ленинградской бороны
До Ставропольского токая.

И мне бы быть с тобою рядом,
Чтоб прядь тянуть твоих волос,
И морщить твой в веснушках нос
Под первым ливнем, первым градом.

И что–то шепчет, беспокоя:
Твоя весна все впереди!
И трубы плоти бередит
Зеленый клен; и сердце ноет.

6

Когда, в предельном униженье,
Целую только голый прах —
Меня охватывает страх:
Но неба вижу я движенье.

7

Взыскуют в платьицах пылинки
Лучей светлейших новых дня:
Их кто–то выткал из огня —
Но перед тенью – половинки,
А в самой тени их не видно,
Как будто не было вовек:
Не так ли ты, о человек,
Покинув плоть, плывешь в безвидность?

8

Осколок зарева линчует
Пол–неба затемнивший зонт.
На юге чуть блестит лимон,
Он острием восток врачует.

9

Опрокинута горлом вниз
Склянка неба; в ней ясный вечер
А от донышка самого, из
Сердцевины толкает вече
Ветряное туманы туч:
Пять минут и закрылось пробкой
Место, в коем был робкий луч,
На прощанье блеснув подковкой.

10.
Предрассветная Венера

Предрассветная Венера
Искупалась в молоке.
Не испита в далеке
Разноцветная мадера.
День таится в глубоке.

Желтоватая Капелла
Зыблет двойки–якоря.
Чтоб зарницами вскипела,
Отдаляясь фонаря,
Пядь Аврориного тела.

Пьяный муж, сосед обочин,
Голосует на песке.
Так, зазнобой приторочен,
Знак всклицает на листке.
Мир не зыбок, мир не прочен.

У стены торчит, груба,
Толстое исчадье дыма,
Затонувшая труба,
В той стране, где время – мимо,
Словно старая арба.

Пять часов. Звучит мотор,
Как свекровь недосыпанья,
Недосказанный укор
Алкогольного иканья,
Тишину забравший вор.

Предрассветная Венера
Искупалась в молоке.
Не испита в далеке
Разноцветная мадера.
День таится в глубоке.

11

Ко мне вчера вернулись голоса
Из хора растерявшихся созвучий,
Растаявших весной на горной круче
И улетевших в шумные леса.
Ко мне вчера вернулись голоса.

Ко мне вчера вернулось звуков семь,
А может, втрое больше; обнаженье
Раскрыло заскорузлых старых тем
Прошедших лет полет и униженье.
Ко мне вчера вернулось звуков семь.

Ко мне вчера вернулся стук колес
И запах шпал, повернутых на детство,
И старый деревянный мшелый мост,
И первых губ навязчивое средство…
Ко мне вчера вернулся стук колес.

Но как уйти туда? Чужой вопрос.

12

Вступив в общенье с миром тайным,
Даров своих не утаю;
Минован мной исход летальный,
И жизнь по–прежнему люблю.

И как всегда, весенний вечер
До сини небо отскоблил,
И на жены неверной плечи
Послал пророческих Сивилл.

Пусть грязевые динозавры
Водою чёрной земь жуют,
Из–под востока нам литавры
И бубны весело поют;

О чем? В невнятном шуме этом
Я слышу стоны, слёзы, смех;
И оцифрованное лето
Весенних избегает вех.

Вступив в общенье с миром тайным,
Оставлю не дискретный хлам;
В бокале, бежево–хрустальном,
Зажгу лампадку для Палам.

13.
Ветер

Я люблю, когда ветер в окна,
Вместе с ним веселее жить.
Разветвляется на волокна
Необъятная плотная нить.

Фонари качаются зябко,
Им без лампочек – еле жить;
Ветер кладку целует хватко,
Что строитель успел сложить.

Я люблю, когда ветер твой волос
Забирает себе в кулак,
И трепещет его, как колхозник колос,
Иль как прапор сжимает флаг.

Здравствуй, юный бродяга–ветер!
Тебе воля и младость – брат.
Я похож на тебя был в семнадцатом лете…
А теперь лишь покою рад.

Я люблю, когда ветер в окна,
Вместе с ним веселее жить.
Разветвляется на волокна
Необъятная плотная нить.

14

На собраньи нечестивых,
Ждущих пагубных вестей,
Тщетно я искал красивых,
В тёмном пурпуре гостей.

И куда ни обращался,
Видел всё одно и то ж:
В зеркалах висел, вращался
Надо мною острый нож.

Эй вы, пленники лихие!
Электроники людей!
Побеждают вас стихии
Из отверженных идей.

И на стенках я не видел
Углублений для икон;
Бык, визжа, бежал к корриде,
Плыл зажаренный бекон.

Чу! Будильник пробудился
Очень кстати ото сна.
…Милый мой, а ты молился?
На дворе стоит весна!

15

Хоть одну женщину сделать счастливой!
Это важней ста любовных романов,
Чьей–то гнилою проперченных сливой;
Иль алтаря из Венериных храмов.

Нищей подать – это все же важнее,
Чем сто стихов сочинить в три минуты,
Что им до рифмы, что барса нежнее?
Если они голодны, не обуты.

Грудью дышать – не вполсилы, а полно:
Это искусство, ему не научишь.
Чуешь: с деревьев слетаются волны?
Будешь внимательней, их и улучишь.

Жизнь в простоте и в безмолвии прожить —
Это ль не цели бытийного хода?
Быть как Весна! – а её не скукожить,
Даже средь Зимнего Времени Года.

16.
Ангел Петропавловки

Он распростер под крестовиной
Знак указующим перстом,
Мешая солнце под мостом
Эфира жестом торопливым.

Что в знаке огненных обла́к?
Что индевеется в межтучье?
Блестит златинкой желтый лак
На крылоносящих поручьях.

В его стопах летящий шар,
В его главе Креста подножье.
Струится невидимка-пар,
Тесня хвостатое бульдожье

Железно–рудных городов,
Людей, бегущих в чьё-то пылье…
Но есть средь бешеных миров
Поэт, жалеющий бескрылье.

И плачет он машин среди
Зеркально чистого асфальта,
И голос говорит: Иди!
И бьёт травинка хвост базальта,

Чтоб обрести златой полог
Летящего в большую вечность.
Он крылья сотворил из ног…
И ты влюбляйся в бесконечность.

25 мая 2006 года,у Петропавловки.

17

В листочках майских, тонких, липких
Встречанье лета узнаю:
40–й апрель пою,
Что отразился в лужах зыбких.

О чем писать мне? Знаю точно.
Что ждет меня? Туман и дым.
В котором тяжестью подстрочной
Ликуют Нарва и калым –

Девице дам его безмолвной,
Что притаилась у ворот,
И облистают меня волны,
На них несется мирный плот,

Его причалю я к Харону:
Остынь на сутки, старина!
И прикормлю свою ворону,
И дам ей пьяного вина.

И в месте тихом, в месте строгом
Взлетит блистающий венец,
И месяц всколет бледным рогом
Союз супружеских сердец.
______________________

Мрачнею я. Мрачнеет Муза.
Но громче хохот карапуза.

18

Ветер: будет холодно и ясно.
Мы откроем загородный дом.
Колокольчик–Вечер вспыхнет красно,
Песнью Песней мы его завьем.

В ней о том, как труд в благополучье
Нас с тобой до срока приведет;
Месяц рогом пропаял излучин
Травяной, в подтеках, синий рот.

На закате тучи золотые
Овцами плывут на водопой.
Лес. Деревья, соком налитые.
Пашни без пшеницы яровой.

Так и будет петься наша песня,
Не прервется жизни цепкой цепь.
Завтра будет день: и юн, и веснян,
Не собьет его январский вепрь.

Снова вечер: холодно и ясно.
Замерзает поздняя роса.
Мы с тобою дышим не напрасно.
Улыбнись во сне, моя краса.

СПб – Н. Токсово,5 мая 2007 года

19.
Весна Полей

Холоднокровное теченье
Всё пробуждающей весны;
Врата небесные тесны
Для солнца жаркого печенья.

С пригорка стелет ветреница
Подножье пестрое двух трав;
Через стодневье свой анклав
Засеет сладким медуница.

Как много черных муравьев
Несут в изгрызанные башни
Лесное дряхлое старье,
И жабы буркают бесстрашней.

И у тропинок береста
Изранена рукой без тела:
Холоднокровие вскипело
И неба рябь чиста–чиста.

20–22.
Лесная Весна

Она задумчиво лежит
Средь платьев белой ветреницы,
Капель впивая, что бежит
С березы черною корицей.

Ей стоит только лишь вздохнуть
И распрямить дебело плечи –
Земля изрежет зельем грудь
И летнее настанет вече

Разноголосых зверо–птиц,
Неповторимых тварей Божьих…
Но спит Весна, обнявши ниц
Биения из серой кожи.

Жаба

Куда ты скачешь, коробка–жаба?
О чем ты плачешь, зеленкой граба,
В траве – плавильне, без права правки.
С какой варильни три бородавки,
Что в междуглазье висят трехолмно,
Кого ты сглазишь, почти безмолвно?
И снова скачешь, зелёно–илье,
О чем–то плачешь, средь говорильни.

Ветер в лесу

Ветер весенний,
Возничий глубин,
Песни песенней,
Синей голубин.

8–11 мая 2006 года

23–25.
Вешний Вечер
(на охоте)

…Но мне мила твоя унылость,
Дорога вешняя, в камнях,
Дерев поверженных бескрылость,
Бородовчатие на пнях.

Весенний ветер шумом теплым
Заденет белые вершки,
Двустволка озверелым соплом
Прибьет к низинам корешки.

Еще вчерашнее зимовье
Нам растепляться не велит,
Но никнет желтое суровье
Под солнцем, брошенным в зенит.

Там утки, там бекас мятежный:
Гнездовья знать их не берусь;
Летит над краем прибережным
Мечта охоты – новый гусь.

А в вышине – державный сокол:
Под ним спокойны журавли.
Селены сброшен модный локон:
Ты, вешний час, ему внемли.

Наполнился вечер закатом:
В нем тучи, лилово–бледны.
Над клюквенным розовым платом
Пьют влагу ветра, холодны.

Все звонче, все ласковей сумрак,
Все громче, настойчивей шмель;
Истрёпанным золотом Лувра
Гниет камыша карамель.

Охотники спрятались в поле:
Им грудь подставляет чирок.
Свободным – любиться на воле,
Подвластным – свинцовый урок.

Когда весна добивает снег,
А в небо вливается голубизна,
Ты знай, путешественник: долог век,
В котором вечная новизна.

26.
Мечта

Идемте в начало, идемте в начало!
Как мало нам нужно – дойти до причала!
Дойти до востока, дойти до истока,
Где верба б зеркальная в зыби качала
Огромное небо, огромное небо,
Как в рамку закутанное облаками
Из золота, шелком прошитого снега,
Который хотелось бы выжать руками,
Чтоб чистой капелью, чтоб чистой капелью
Обратно вернулось, что в выси поднялось,
И чтобы времен годовых каруселью
Далась бы нам малость, прекрасная малость:
Дойти до начала, дойти до начала,
Чтоб якори бросить у сходней причала,
И рядом востока, и рядом истока
Чтоб верба зеркальная зыби качала.

27

Переступая через тени,
Таскаю рыбок, бьющих шпиль;
На невском серебря́ном теле
Читают чайки птичий билль.

Отважный первый пароходик
Гостей нечаянных везя,
Всегда весною будет в моде;
И лица, под волной скользя

Хватают зыбко сваи, пятна
Монет, разбросанных на дне –
И мне становится понятным
Напев весенней новизне.

Эфир сгустевший размягчает
Шершавый рокот облаков:
Стук вертолетных кулаков
На отдалении стихает.

Мне б дотянуться до воды,
Но мой двойник, весь в черных латах,
В текущих рыскает палатах
В кусках блистающей слюды.

…И – удаляется корма,
Пластмасса обряжает в эхо
Смешинки подлинного смеха,
И в руки падает сурьма.

28.
После грозы

Вдруг посветлело. Тёмной полосой
Уходят тучи к влажному востоку,
И радуга, цветастою косой,
К зениту поворачивает око.

Лишь пять минут – эфирная роса
Пронзает горизонт электротоком,
И чайка в небесах, как на весах,
Невидимых, парит пушистым хлопком.

От вымытой листвы рябит глаза.
Прекрасен Божий мир!
И даже бренье,
Как в перстнях драгоценных бирюза,
Несёт голубизны упокоенье.
______________________

Так ты, душа, внезап узнав Творца,
Покров снимаешь страстного мечтанья,
Бросаешь в ноги чары–заклинанья,
И жаждешь неотмирного конца.

29–31.
Букет Ветров

Нет, не полночная звезда,
Когда она морям открыта,
И гладь в купели Вифезда
Еще на землю не пролита;

И не покой, текущий вне,
От горизонта и до края,
Когда на Млеченном Коне
Аргентума несется стая;

И не бутылка тишины,
В которой бабочки кружатся –
Мне в утешение даны
И в повод высью упиваться:

Но только в холоде густом,
Когда я в колоколе ветра,
Меня касается Электра
Под–над Кладбищенским Крестом.

Я обретаю точку икс,
В которой время и пространство
Теряют долг идеи фикс,
и окунаюсь в постоянство.

Какой немыслимой ценой
Я оказался в этом мире!
Где собеседуют на Пире
В обнимку с Ангельской Трубой!

То выше человека сил:
Хвала Тебе, Отец Небесный!
Мгновенье кратко: третью вил
Я вновь пронзаю хлеб одесный.

III

Кто был один, тот ведал ветер.
Так соль земли, не зная, дети
Несут в себе; и ты неси
Букет Ветров Святой Руси.

Эпилог

За что меня в ночах избрала
Царица Северных Морей?
Её гирлянду из фиалок
Несет старик Гиперборей.

В её стопах волна трепещет,
Её бежит надменный бритт,
И звездопадность молча блещет
В пунцах изогнутых ланит.

Она катается на водах,
Лаская тихий океан,
И в штормовых бодрящих родах
Находит вылитый талант.

О ты, Царица Золотая!
Лечу с тобой над водной мглой,
Не нужно мне судьбы иной,
Я весь – слезинка залитая!

Я хочу свободы и покоя,
Я хочу к источнику прильнуть,
Над которым солнце, листья моя,
Согревает ангельскую грудь.

Всё прошло: и звёзд знакомых вежды,
Спылился валун в глуши степей;
Остаётся облаком надежды
Облекать потерянных детей.

Впереди закат, а сзади грозы,
И мука десятков присных лет.
Нового изменчивые козы
Прячут в шерсти старый–новый бред.

Что скажу, когда дойду до края?
Разобью ль молчания печать?
Если в теле тесно, двери рая
Души праведных научат отличать.

И когда на каменьях напишут:
Был такой–то; поклонись вослед,
Карапуз с бутылкою услышит,
Как травы ему смеется плед.

Я хочу свободы и покоя.
Искривлённый свой исправлю путь;
Будет солнце, каплей листья моя,
Херувиму чистить огненную грудь.

Волшебный фонарь поэтичный!

Продолжить чтение

Пятое время года

Весна Необоримая

Пролог

Март

1–3.Март

4–10.2 марта 2005 года

11–15.7 марта 2005 года

17–19.15 марта 2005 года

20–22.7 марта 2006 года

23–27.13 марта 2007 года

28–30

31.Великий Пост

Апрель

1

2.Весной

3–7.11 апреля 2005 года

8–10.22 апреля 2005 года

11

12.В Румянцевском сквере

13–18.23 апреля 2009 года

19

20

21.Вход Господень в Иерусалим

22.Великий Понедельник

23–25.Великая Пятница

26–29.Великая Суббота

30.Звезда Апреля

Май

1.Воскресение

2–4.Радоница

На смерть героя

Смоленское кладбище

6

7

8

9

10.Предрассветная Венера

11

12

13.Ветер

14

15

16.Ангел Петропавловки

17

18

19.Весна Полей

20–22.Лесная Весна

23–25.Вешний Вечер(на охоте)

26.Мечта

27

28.После грозы

29–31.Букет Ветров

Эпилог

1–3.
Март

4–10.
2 марта 2005 года

11–15.
7 марта 2005 года

17–19.
15 марта 2005 года

20–22.
7 марта 2006 года

23–27.
13 марта 2007 года

31.
Великий Пост

2.
Весной

3–7.
11 апреля 2005 года

8–10.
22 апреля 2005 года

12.
В Румянцевском сквере

13–18.
23 апреля 2009 года

21.
Вход Господень в Иерусалим

22.
Великий Понедельник

23–25.
Великая Пятница

26–29.
Великая Суббота

30.
Звезда Апреля

1.
Воскресение

2–4.
Радоница

10.
Предрассветная Венера

13.
Ветер

16.
Ангел Петропавловки

19.
Весна Полей

20–22.
Лесная Весна

23–25.
Вешний Вечер
(на охоте)

26.
Мечта

28.
После грозы

29–31.
Букет Ветров