Рояль и вино
От автора
Хотелось бы начать с того, что идея истории зародилась исключительно из сновидений. Конечно же, большую часть я додумывал самостоятельно. Я считаю, что этот роман не стоит строго анализа, он создан исключительно картинками, именно поэтому я почти не уделял внимания мелким деталям. В нём можно найти интересные моменты как в стилях комедии, так и в подражании драматургии. Не раз я ломал голову над названием произведения. Были такие варианты, как: "Водевиль на верхней полке", "Старики и девушки" и прочее. Я решил остановиться именно на лаконичном и точно отражающем характер всего произведения "Рояль и вино", пусть даже имея тривиальную основу.
Может вторая половина книги покажется изрядно жестокой, но таков замысел. Я величаю сие произведения "романом-картинкой", и желаю дамам и господам, двадцатого и двадцать первого века, приятного чтения.
Напоминаю, что чрезмерное употребления алкоголя и табачных изделий вредит вашему здоровью!
Пролог
Отштукатуренные белые стены, ярко горящая лампа, свет которой, прилипает к потолкам. Что может быть хуже и паскуднее такого сочетания? Два охранника только что вышли за громадную металлическую дверь. А рядом со мной уселся какой-то тип с портфелем. Зеркало Гезелла за его спиной, и пока, он спокойный держит при себе шокер, я держу на себе бремя, бессмысленное бремя.
– Господин Арлекин, вы обвиняетесь в убийстве пяти человек.
– Ага. – раскинулся я на стуле.
– Мне надо чтоб вы дали чистосердечное признание. Рассказали все детали и тогда…
– Ага.
– Что «ага»? – завопил мой допытник. – Тебе грозит срок до двадцати лет, это почти пол твоей жизни. Прекрати себя вести так, будто тебе всё равно. Это не шутки, если бы ты не помог делу, то тебя бы даже слушать никто не стал.
– Но мне и так всё равно.
– Бесполезно. Это бесполезно, – обратился он к камере в углу.
Железная дверь отворилась и в неё зашла женщина на каблуках. Чёрная юбка карандаш, белая блуза, волосы, собранные в пучок.
– Микаэль, я сама с ним поговорю. Ты не против? – сказала она.
– Да делайте что хотите. Меня это достало.
Микаэль встал и направился к двери. Всё это время он держал шокер у пиджака. Я так желал, чтоб он случайно нажал его и сделал самому себе кардио заряд. Каблуки застучали, создавая ритм марша для грациозной походки. Она медленно опустилась на стул, сложила ногу за ногу и облокотилась на стол.
– Кофе я не заказывал.
– Простите?
– Говорю, что вы очень похожи на секретаршу.
Она только слегка поперхнулась, но не ответила.
– Господин Арлекин, вы очень сильно нам поможете, если всё расскажите.
Я нашёл её очень даже привлекательной, с доброй душой, смиренными глазами, посему решил не мучить.
– Что ж, – сказал я. – Принесите мне сигареты и бутылку вина, тогда я всё вам расскажу.
Её зрачки увеличились. В удивлении она выглядела ещё красивее.
– Да будет так. Только не утаивайте ничего.
– Вино не даст солгать.
Так вот я и начал свой рассказ, который поведаю и вам.
Глава 1
Мне было двадцать, жил я в двухэтажном доме в округе города. Со мной проживала мать и младшая сестра, которой было семнадцать. Отец наш погиб, а о его смерти мне ничего не говорили: как он умер, почему, за что. Я знал только то, что он служил в какой-то секретной кампании. Получается, он был подобен агенту под прикрытием. Я закончил городской колледж на дирижёра. В гараже у нас стоял рояль, на котором я часто занимался, но не в последнее время.
– Поиграй мне что-нибудь, Арлекин. Я так хочу услышать твою игру, – уговаривала сестрёнка. – Она меня успокаивает.
– Давай вечером, сейчас я занят, – разгребая старые вещи с отцовского кабинета, отвечал я.
Мне хотелось сделать этот кабинет моим рабочим местом. Я сочинял рассказы, но довольно объёмных никогда не получалось. Поэтому я восхищался людьми, которые писали произведения в несколько томов. Внушительные размеры, умения держать сюжет вместе с интересом читателей на протяжении всех страниц. В общем, я подумал, что в рабочей обстановке мне удастся написать что-то внушительное и интересное.
Мать дала мне ключ от кабинета и молча ушла на работу. Огромные полки, забитые разными документами, дубовый стол с интересными вырезами, портьеры, которые катались по скрипучему полу, всяческие ружья, рога – вот, что я увидел. Типичный мужской интерьер. Портреты нас с сестрой выглядели благородно и их я решил оставить, хотя мне не нравилась картина, где я был совсем маленький. Не то, чтоб я не принимал пухлые щёчки ребёнка, но она была ужасна. Выражение лица, которое я ненавижу. На тот момент у меня были скулы, да и в общем то, я находил себя крайне симпатичным, стройным и образованным. Наверное, поэтому тогда я решил снять изображение этого пухляка, а может это было проведением судьбы.
Снимая портрет, я пригляделся. Что-то выпячивало из-под картины. Я содрал обои и принялся играть в археолога. После первого слоя штукатурки я наткнулся на сейф. Как это бывает в фильмах, я подумал, что там лежит либо какая-то реликвия наших предков, либо золото. Больше мне хотелось верить во второе. Духовенства во мне хватает, а чтоб его пополнять, я решил, что финансы для этого необходимы. Нынче поездки в горы для медитации дорогие, хотя мне никто не мешал пойти туда пешком, как истинный монах. А о чём ещё может мечтать двадцатилетний парень, кроме как о машине?
В общем, простояв над сейфом с минут десять я понял, что нажимать случайные цифры на нём тщетно, поэтому принялся искать код в кабинете. Я, может, рылся бы в нём не только весь вечер, но и всю ночь, да только зашла сестра.
– Ты мне обещал!
– Сколько сейчас времени?
– Шесть.
– Ты что, выжидала секундами? – спросил я. – Ладно, подожди ещё немного, я скоро спущусь.
Ничего я не нашёл, зато очистил комнату от лишней макулатуры. Пока я спускался, лазурное небо проникало в дом, создавая чарующую картину. Так приятно было осознавать своё существование. Так приятно было иметь смысл, может не до конца понятный, но благородный. Хотелось и дальше играть на рояле своей сестре, хотелось дальше писать рассказы, помогать матери по дому, обсуждать всякие глупости за совместным ужином. Мне хотелось жить, и я вдоволь этим наслаждался.
– Ну ты где там? – перебила моё созерцание Анна – моя сестра.
– Иду-иду, – раздумывая над кодом от сейфа, откликался я.
Я спустился в гараж и впал в удивление. Словно снег в поле растаял и выросла зелёная трава – точно так же и в гараже было всё прибрано.
– Мне всё равно нечего было делать, вот я и решила убрать всякий хлам, – улыбалась Анна. – Кстати, смотри. Я нашла какой-то листочек с цифрами. Интересно, откуда эти цифры?
На листке было: «3711».
Я сам растаял в улыбке. Точно судьба вознаградила меня своей фортуной. Именно в такие моменты думаешь, что тебя в этой жизни ведёт за руку целая Вселенная.
– Не знаю, – отмахнулся я, посмотрев в её голубые глаза.
Я отодвинул банкетку и открыл рояль. Когда мы закончили было уже пол восьмого. Анна выглядела задумчивой, но не опечаленной – классическая музыка творит чудеса с головами людей. Мне доставляло это удовольствие, так приятно завораживать своей игрой кого-то.
После того, как вернулась мать, и мы провели вечернюю трапезу, я ринулся на верх, в кабинет отца. Закрылся на ключ и жадно нажимал эти четыре случайно найденные цифры. Эврика! Дверка отворилась, я с исступлением смотрел в темноту железного ящика. В ней оказались только бумаги, ни золота, ни старых реликвий.
«Дело сверхсекретной важности. №824.
Швейцарская кампания АБ, открыла несколько филиалов, два из которых являются университетами. Один университет гуманитарных наклонностей находится в Берне, а второй на отдалённом от страны острове, название которого: «Атлантический университет имени Августа Берлиотского». Из сведений участника операции известно только то, что остров обрамлён скалами, средняя температура 19°С, климат дождливый, на западной части острова находится лес, а сам университет АБ – четырёхэтажный, имеющий 3 пристроенных корпуса. Добираются туда на старой шхуне, уплывают точно так же храня всё в чрезвычайной конфиденциальности. С 16-го апреля 1986 года на этом острове пропало свыше 180-ти студентов. Предположительно долговременное массовое похищение лиц в персоналистических целях.
Подпись: ___ 2009г.»
– Интересно, что сталось с делом? Ладно, не мои заботы, – говоря сам себе, откинул я документ.
Лунный свет окутывал весь кабинет, холодное сияние придавало какие-то силы, мысли о великом – на что я не способен. Моя робость негодная для построения хорошенькой карьеры, я бы был слишком терпим ко всяким неприятным людям. Мне оставалось только лежать на полу звёздочкой, и смотреть на эту светлую дорогу до земного спутника. Но всё же во мне блеел смысл, может и не великий, а любимый. Я поднялся, записал эти мысли на бумаге и вернулся в гараж играть Баха.
Времени было около полуночи. Я музицировал, пока не увидел в окошко гаража яркое сияние фар. Бардовый оттенок на машине стал темнее оттого, что подъехал к моему дому, где не горели фонари. Фары погасли, двигатель заглох, стук дверцы, затем стук в окошко гаража.
Стройный блондин потупил свой взгляд внутрь, где я сидел за роялем.
– Заходи, Лавр, – крикнул я ему, так, чтоб звуки не донеслись в спящий дом.
– Как ты, чувак?
– Такое ужасное слово, ты бы мог обращаться более сдержанно?
– Опять в своём репертуаре. Что делаешь? – видя меня за роялем, спросил мой друг.
– Собираю атомную бомбу, – саркастично произнёс я.
– Но…
– Ты же прекрасно видишь, что я делаю.
– Короче, нам надо что-то решать. – занудно выпалил он.
– С чем?
– С армией. Осенью же будет призыв.
– Ну пойдём в армию.
– Нет, давай лучше поступим куда-нибудь. Я устал жить с предками, снимем общежитие, получим высшее образование. Потом найдём крутую работу.
– Это же бессмысленно, жизнь и так коротка. Не живи чужими мечтами.
– Почему это чужими? Ты и сам будешь такой же. Что теперь, земля чужая, если по ней все ходят. Нет – она наша. Вот так и с жизнью.
– Мне не нужно высшее. Вполне хватает того, что я имею сейчас. Отслужу, да устроюсь на обычную работу.
– Ага, а потом будешь до конца жизни копейки получать.
– Меня это устраивает.
Этот диалог так утомлял. Но Лавр был мой лучший друг, ничего поделать с нашими разными видениями о жизни я не мог. Он напоминал быка, который мчится напролом, если ему взбредёт что-то в голову, а может он походил больше на осла. Я никак ему не мог объяснить, что для меня главное. Вернее, он не мог этого понять. Но мысль о студенческой жизни забавляла: новые знакомства, привычные сессии, общежительская амбивалентность, суматоха и рутина, к тому же, новые девушки. Так что я не был против совсем этой идеи.
– Ладно, давай завтра решим, уже ночь.
– Да какой завтра, ты не откладывай.
– Мне нужно подумать.
– Ну а что тут думать. Рано или поздно окажемся в армии, если не поступим куда-нибудь.
Я отвлёк его от этих мыслей и предложил покататься.
Ночные дороги были совершенно пустые, лёгкий холод, влажный туман. Мы подъехали к подножию горы, но взбираться на неё уже не было сил, поэтому мы просто закурили, смотря на звёзды.
– Какая красота, хотелось бы сейчас быть на корабле и любоваться водами и небом, – очарованный пейзажем, говорил Лавр.
– Так чего же не сделаешь так? Что мешает?
– Деньги.
– Так в плавание уходят ради денег.
– А вначале, жить мне на что у моря?
– Всё это отговорки.
Снова начались глупые споры, я даже не заметил, как стлела моя сигарета.
– Ладно, поехали обратно, – сказал я.
Войдя в свою комнату, я отчётливо запомнил, что на часах уже было два. Так я и проспал до обеда, пока меня не начал будить стук в дверь.
– Ну вставай уже. – горланила Анна, – поешь хотя бы, да ложись дальше, мистер Сова.
Неохотно просыпаясь, я всё же вышел из комнаты. Спускаясь на кухню по таким же скрипучим, как в офисе ступенькам. Медленными и томными шагами я наткнулся на сестру. Она держала в руках новенький, зеленоватый костюм.
– Это тебе. Давай ты сегодня прогуляешься со мной в нём.
Тонкие бежевые нитки окаймляли весь пиджак, горизонтально спускаясь до пола костюма; пряжка от ремня на брюках сияла словно божество, купаясь в лучах зенита; даже чёрные носки, которые она удосужилась положить в комплект выглядели необычно, хотя это же простое нижнее бельё.
Я сразу воображал себя в нём. Представил, как возьму отцовские туфли и буду смотреть себе под ноги, различая цветовую игру зелёных брюк и караковой обуви.
Поцеловав сестру в лоб, я поблагодарил её самыми нежными словами, взял костюм и направился переодеваться.
– Стой! – крикнула Анна. – сначала поешь.
– А если не подойдёт? Такие вещи надо смотреть самому.
– Я сверила мерки с твоим синим костюмом.
«Так он ещё и на заказ» – подумал я, уже принимая пищу. – «и как я мог не догадаться, там даже платок в кармашке с моими инициалами».
Сидел костюм идеально. Он стал одной из моих любимых вещей, с которыми я не хотел расставаться. Я уже предвкушал, как иду в нём на собственное интервью, по поводу дебютной книги, как кручу пуговки на рукавах и поправляю воротник на камеру. Ах, сладостные грёзы.
– Теперь я просто обязан что-нибудь купить тебе. Выбирай всё, что захочешь.
– Прям всё-всё? – ехидно заулыбалась Анна.
– Ну да, – уже представляя, чего же она там попросит.
Мы прогулялись по заповеднику, что находился около нашего дома, позже зашли в кафе, а оттуда вызвали такси в город, чтоб присмотреть что-нибудь сестре.
Гуляя по торговому центру, таскаясь с пакетами одежды, я безучастно «помогал» ей выбрать новые вещи.
– А как тебе это?
– Классное.
– Ну а это?
– Тоже.
– Ты можешь хоть что-нибудь другое сказать! – злилась Анна.
По её лицу чуть было не скатилась слеза, но я вытащил платок из нового пиджака и быстро протёр ей глазки.
– Ты чего, а если кто-нибудь увидит. Что они подумают?
Тут она посмотрела исподлобья и заулыбалась самой дьявольской улыбкой, на которую только способна женщина.
Она сделала жест, чтоб я наклонился к ней поближе, привстала на цыпочки, охватила меня руками за шею и тихонько прошептала мне на ухо.
– Значит так, ты либо учувствуешь в нашем шоппинге, либо я кричу, что ты педофил.
– Ладно-Ладно. И говори уже «поход по магазинам», так гораздо лучше.
– Ты учувствуешь в нашем с тобой общем походе по магазинам. Всё понял? А не то я…
– Хорошо. Идём дальше?
Спустя несколько часов нечеловеческих усилий выбора женской одежды, я приник к лавочке, что находилась на первом этаже здания. У служебной лестницы вертелась компания подростков, которые мешали мне читать мою карманную книжку. В то время я носил с собой маленькие переплёты различных романов, что умещались в ладони. Однажды, я умудрился читать пособие по садоводству.
Я поднял глаза, как из толпы молодых людей выходил Лавр. Он шагал прямо ко мне навстречу, с горящими от радости глазами.
– Чувак! Ты что тут делаешь?
– Я же просил меня так не называть. С сестрой по магазинам ходили.
– А она где?
– За кофе ушла.
– Слушай, я поискал варианты университетов. Вот, смотри.
Тут он мне начал показывать несколько десятков разных университетов. От столичных до зарубежных. Мне было всё равно, но, когда он пролистывал телефон я резко его остановил.
– Погоди, а вот этот?
– А, это Атлантический университет имени Августа Берлиотского. Он находится на острове. Было бы прекрасно туда поступить. Такая крутая атмосфера была бы, я прям не могу.
– Я слышал, что туда добираются на корабле, – припоминая одно из единственных сведений о нём. Меня пробирало до мурашек. Я не понимал, почему именно в такое время и место все карты сходятся. Мне оставалось принять решение, которое меня манило, но также и вело в мрак. Не очень-то хотелось отправляться на остров, на котором уже два или три десятка лет пропадают люди, но любопытство всё равно брало верх. Как всем нам кажется, что именно мы избранные и потому, именно у нас получится разгадать все загадки человечества.
– Ещё бы, не на машине же.
– Нет, я имел в виду старый корабль.
– Какой? Гребной фрегат? Галеон?
– Да нет же, там шхунка какая-то.
– А ты откуда знаешь?
– Не помню.
– Ну и что ты тогда говоришь, раз не помнишь?
Тут на помощь очередному спору, пришла сестра. На этот раз она была спасением, хотя их двоих я бы сегодня уже не хотел видеть.
Лавр засмущался при ней и сбавил пыл, в оконцовке, мы разошлись по домам, условившись попробовать поступить туда.
Я разлёгся на диване и думал над будущей жизнью. В уме застряли строки американского поэта – Теодора Ретке: «И лишь пустившись в путь, возможно я пойму, куда же, наконец, идти мне надо».
Смеркалось. Мне не спалось, потому я спустился на кухню. Едва мерцающий свет отражался от стола, а за ним сидела мать.
– Ты чего не спишь? – спросил я.
– Да не спится. Скоро пойду.
– Как дела на работе?
– Постоянный завал, устала уже, – не глядя, отвечала мать.
– Так увольняйся уже. Отдыхай или возьми отпуск.
– А потом что? Стать тобой и ничего не делать?
Эти слова вдарили по больному. Все мои знакомые давно уже были на работе, даже моя сестрёнка иногда подрабатывала, пусть даже в соседнем доме. А я не смог пройти стажировку сроком в неделю. Лавр давно работал в курьерной кампании отца.
– Я собираюсь учиться дальше.
– Ну хорошо, – всё так же, не обращая на меня никакого внимания, ответила мать.
Оставалось только выбрать профессию. Денег с наследства отца ещё хватало, посему мне было без разницы. Возможно, я подумывал поступать на литературное искусство, но остановился всё-таки на актёрском мастерстве. Литературное искусство – это конечно здорово, но мне хотелось оставаться самородком, чтоб никто не касался моих мыслей и историй.
Я поднялся к себе и уже повторно постарался уснуть. Результата не было никакого, и я вновь спустился на кухню. Там уже не было никого. Сложив ноги на второй стул, попивая холодный виски, я вздрогнул. Ванная комната открылась и из неё вышла Анна.
– Ты чего не спишь? – пряча бутылку под стол, задал вопросом я. Слова вылетали из меня моментально, ибо, пытаясь отвлечь внимания женской головы, я успевал спрятать виски. На самом деле мне было всё равно, почему она не спит. В этом доме бодрствуют даже в такие тёмные ночи, как эта.
– Не спится.
– Где-то я уже это слышал.
– А ты почему? Не хочешь завтра сходить с моими друзьями погулять?
– Я что, похож на воспитателя детского садика?
– А что ты пьёшь? – любопытно взглянув на чайную кружку, из которой я пил сорокаградусное пойло, спросила сестра.
– Кофе.
– О, дай мне глотнуть. После душа самое то.
– Свари себе сама.
– Жмот. Я припомню тебе это.
– Нет, просто у меня кариес. Не хочу, чтоб ты заразилась.
– А ну-ка, покажи. Ты же месяц назад был у зубного.
– Не буду я ничего показывать.
– Ладно, бог с тобой. Где там кофе? – рыская на верхних полках, спрашивала Анна.
Честно сказать, я и понятия не имел, где этот кофе.
– Не помню.
– Ты же только что готовил.
– Оно остыло, это вечернее.
– Вечером я пила из этой кружки, она потом стояла в шкафу. Врать ты совсем не умеешь.
Тут она приблизилась, нагнулась в дно кружки и отпрыгнула.
– Ну и ужас. Как ты можешь такое пить?
– Подрастёшь – поймёшь.
– Что-что, а это я точно понимать не намереваюсь. Ты целыми днями ничего не делаешь, нашёл бы что ли работу.
– Ты знаешь, что я в поисках. Вдобавок, я пишу рассказы, – понурив голову, отвечал я.
Она сложила локти в командную позу и начала было читать свои нравственные лекции, но тут послышался скрип на ступеньках.
– Анна, Арлекин собирается поступать в университет, не лезь к брату, – спасла меня от нотаций мама.
– Да? А на кого это он собирается поступать?
«Она что, думает я солгал, чтоб побыть в этом доме ещё лишний месяц?» – думал я.
Тут мать подошла к крану, чтоб набрать воды и сама задалась тем же вопросом, что и Анна.
– Да, а на кого это ты, Арлекин, собрался поступать?
Они пристально глядели на меня, что я аж невольно отвёл взгляд в сторону и робко, пропуская сквозь зубы, выпалил:
– Актёрское мастерство.
– Ну, лицом ты хорош, как твой отец. Но ты же стесняшка, – начала мать.
– Это с вами я такой.
– Ну-ну. То есть не забоишься того, что весь мир будет смотреть на тебя, притом вспоминая, как ты краснел от родной матери и сестры?
– Не забоюсь. Пожалуйста, хватит таких разговоров.
– Ладно, научишься новому, всяко лучше, чем просиживаться дома. Когда там вступительные? Сколько будет стоить обучение? Сколько длится? – засыпала мать вопросами, ответы, на которых я не знал. – Ах, да, а где моя любимая кружка? – на этот вопрос я прекрасно знал ответ.
Глава 2
Со следующего обеда я начал учиться, времени до вступительных оставалось ещё вагон – две недели. Я проштудировал все учебники из находившихся, первые театры, изобличающая сатира, классические драмы, иммерсивные шоу, подводные перфомансы. Я понимал, что будут готовить ко всему, но теорию следовало подкачать. Я уже выучил пару сценариев, созвонился с Лавром, после него набрал номер университет. Места были, но сомнительно мало, но я был уверен в нашей победе. Я и так читовал свои книги в слух, знал наизусть множество стихов, начиная от Данте, заканчивая русскими стихами Твардовского, кои декламировал с самого утра. Теперь мне хотелось часами напролёт стоять у зеркала и следить за мимикой, движениями, эмоциями, что, собственно говоря, я и делал.
– Боже мой, а я вот верю в тебя, ты такой талантливый! – твердила сестра.
Я, конечно, верил в людские врождённые преимущества, но на талант никогда не уповал. Скорее стоило прислушиваться к жизни, к самому себе, проведению чьей-то руки вселенского масштаба. Иначе бы, как можно описать эти законы систематических ироний. После самостоятельного изучения, подготовки к экзаменам актёрского мастерства, я стал замечать, жизнь, вот он, – огромный театр. Это даже помогло мне лучше описывать рассказы, стало лучше получаться видеть сцены, их дальнейшие развития.
По вечерам мы с Лавром репетировали, и спустя три недели, отправились в город, сдавать экзамен. Лавр хотел приехать на машине, но я уговорил его, что нам стоит съездить на автобусе, а оттуда проветриться по местным улицам до приёмной комиссии. А ещё, если бы мы не сдали, то сходить в местный бар, напиться до беспамятства и провести самую жаркую ночь искусственно созданную людьми. Конечно, мне бы не хотелось бы провалиться, но и я так давно не гулял с девушками.
В общем, у балюстрады, на входе в учреждение стояла парочка девиц, в их руках на ветру гнулись бумажки, видимо, они занимались тем же, чем и мы с Лавром в гараже три недели подряд.
Одна из девушек имела белоснежные волосы, которые не были такими длинными, какие можно представить, чтоб их раскачивал ветер. Они были строгими, слегка – всего лишь кончиками прячась под наушники, окутавшие её шею. Глаза голубенькие при голубенькие, как тот день, в который мы сдавали; брови высокие, совершенно добрые; маленький приподнятый носик; губки пурпурно розовые, – я думал, именно такой закат нас ждал этим днём; пепельного цвета кофта, а под ней майка с кружевами на краях. Она носила чёрную, короткую юбку, высокие гольфы и розовые кроссовки, с высокой подошвой.
«Как жаль, что что я не буду с ней учиться» – думалось мне, ибо она совершенно не походила по униформе. Почему-то мне казалось, что именно по этой причине, комиссия будет против, такой вульгарной, современной девушки. Как же я в тот день её недооценил.
Она вполголоса, едва слышно, произнесла своей подруге:
– Вы одна?
На что, брюнетка, на высоких каблуках, стукнула ножкой, да так, что я разглядел под её брюками карго, щиколотки. Больно уж, они были броские. Она огляделась своими карими глазами и ответила:
– Да.
Этот малословный, но вполне убедительный ответ был так ловок, так чувствителен, что я ненароком действительно подумал, что смотрю спектакль. От них исходила какая-то холодная харизма, которая так и манила наблюдать и любоваться ими.
– Я рад, что вы одна… – продолжала первая девушка, слегка посмотрев в нашу сторону, но тут же сосредоточилась на коллеге. – А то я не пошёл бы сюда. Вера Александровна, я пришёл проститься с вами.
– Проститься? – поправляя очки, стопку сценария, и свои натянутые брюки, спросила брюнетка.
Тут то до меня и дошло – Тургенев! О, как же я был рад, поизвить, блеснуть своей литературностью. Я стал кричать им с лестничной.
– Да, я уезжаю! – вырвалось у меня.
Девушки тут же бросили свои глазки, раскрытые от шока ровно настолько, насколько могли походить на гранённые китайские шары, которые можно было уместить у себя в руке: где Инь выражали злобу за украденную фразу, а Янь – искреннее удивление.
Лавр тоже шагал с открытым ртом, он всегда поражался, как во мне умещается столько знаний. Хотя моя жажда к учению никогда не утолялась.
– Давай познакомимся? – шепнул он мне.
– Ну ты и бесхребетное создание, – говорил я, любуясь голубоглазой девушкой, что до сих пор на меня смотрела.
Экзамен начинался только через сорок минут, а идея познакомиться была неплохой, к тому же, я и сам этого скрыто желал. Знакомство не стало себя долго ждать.
– Эй, подождите, – крикнула голубоглазая. – Вы можете нам помочь?
– Конечно, – сразу же согласился Лавр.
А я в свою очередь сдержанно спросил: «с чем?».
Девушку видимо сразу рассчитывала на то, что мы согласимся. Она бережно прибирала к рукам все листы со сценарием и по ходу дела попросила о том, чтоб мы всё это подержали, так как ветер не даёт им спокойно «отлёживаться» (как она выразилась).
Лавр шагнул вперёд и взял всю ношу на себя, а я чтоб не показаться дураком, даже не стал ничего предпринимать. «Ну, если взял, пусть и держит теперь, а я пока покурю» – рассуждал я, доставая из пачки сигарету.
– Курение убивает. – сказала голубоглазая, да ещё так пристально пригляделась ко мне, словно я какой-то сувенир.
– И без тебя знаю.
Тут Лавр попросил и себе прикурить, а голубоглазая уже сошла с ума.
– Ты тоже куришь?! – заорала она. – Такой молодой и красивый. Выплюнь.
Я уже начал недоумевать от такой наглости, но знал, что Лавр ничего подобного не сделает, он только улыбнулся с зажжённой сигаретой в зубах. А голубоглазая девушка для меня стала какой-то глупой, крикливой, пустотой, но играла она отменно. Мы наблюдали за ними полчаса, пока вместе не пошли в здании. За это время Лавр позадавал им парочку вопросов, но они были такими глупыми и банальными, что я даже не помню их.
Уже внутри, голубоглазая отлучилась на пару минут, а мы стояли с Адель – так звали высокую брюнетку. Она рассказала, что с детства занимается этим делом. «Конкуренция сильная» – думал я про себя. Может быть, я был через чур уверен в поступлении, хотя на самом деле я понимал, какой это отчаянный шаг.
Пока мы болтали с Адель, которая была весьма скромна, нас догнала голубоглазая. Удивлению не было предела, одна Адель стояла с не потрясённым взглядом. Перед нами стала принцесса замка. Её чёрное платье, чулки с красивыми узорами, босоножки. «О, Господи, она сногсшибательна» – рождались мысли в голове, – «может она не такой промах, как мне показалось». Был ещё один удивительный факт: как же легко меняется отношения к людям от их одеяния. Лукизм в этом деле брал верх.
Результаты должны были сказать через два дня. Народ так и кишел в коридоре, все выходили с красными, потными и истощёнными лицами, кроме одной, той самой – голубоглазой девчонки. Она то и сияла в этом помещении, но всё равно от её света бросало в холод. Такая недосягаемая, завораживающая, превращала мои чувства в лёд. Кто я такой, чтоб быть её факелом, вечно держа её огонь и хвастаясь, что именно при мне она горит, нет, – она будет гореть везде и всегда.
Мы помахали друг другу и побрели по разным сторонам. Я схватил Лавра под локоть и спросил:
– Ну как?
– Мне кажется, пройдём.
– И я надеюсь. А пока пройдём в бар, синьор.
Через четверть часа, я уже пил стакан за стаканом, пока мне не пришла в голову идея.
– А пойдём посидим на пристани?
Было у нас такое место, где можно было любоваться видами реки, не идя на набережную. Небрежные холмики, перекатывали детишек на велосипедах, женщины замедляли там шаг из-за острых камней у воды, а людей было полно, ведь это станция. Поезд ходил примерно раз в полчаса. Посему, можно было ещё десять минут насладиться тишиной, хотя, лёжа на траве у железной дороги, я словно ощущал, как паровая машина надвигается на нас. Лавр переписывался с кем-то по телефону, а я смотрел, как бесконечных размеров пелена из звёзд застилает небо. Река уходила вдаль, скрываясь извилистыми путями от моих любознательных глаз. Созерцать я мог только то, что охватывал мой взор. Я предался думам о будущем, о том, как непринятые в обществе вещи караются. «Так же нельзя, вечно жить с матерью и сестрой.» – думал я. Все мои сверстники давно уже переехали, но мне не было дело до них, по крайней мере до этого часа. Как легко, чужие мнения разбивают лёд собственных стараний, которые ты так тщательно выглаживал, стругая снежные скульптуры из далёких, хладных надежд.
Поезд прибыл, скрип его привёл меня в себя, а Лавр даже бровью не пошевельнул. Тут я отвёл взгляд в сторону станции и сказал:
– Смотри, там эти девчонки.
Его не будил даже гул железных механизмов, а на слово «девчонки» его окатило леденящей водой, – ну да, о чём же может мечтать этот самовлюблённый красавец – только о женских ласках.
Голубоглазая вывалилась прямо с двери вагона на перрон. Вся красная, весёлая, а рядом с ней кичилась Адель.
– Что за дела, Хлоя? Я тебе в сотый раз повторяю, тебе нельзя пить! – ругалась брюнетка, что даже я услышал.
Тут за моим плечом поднялась тень, загораживая закатное солнце. Лавр во весь свой гордый рост встал и начал размахивать руками, зазывая девиц сюда. Хлоя (видимо так её звали), сначала ткнула в нашу сторону пальцем, а затем едва шагая направилась к нам.
– Не люблю я пьяных людей.
– Ой, не начинай, сколько раз я тебя так до дома тащил, – сказал Лавр, расплываясь в вежливой улыбке перед дамами.
Сам Лавр пил редко, но метко. С тех пор, как отец подарил ему машину, ему уже было не до выпивки. Он то и дело, что копался в гараже или же рассекал округ по работе. С такими делами он прибавил себе пару лет, и стал походить на настоящего мужчину. Мне он даже воображался каким-то стариком.
Громкая, яркая, вызывающая, стояла Хлоя. Может только для меня так было, но она перекрывала собой весь остальной люд. Вызывая во мне амбивалентные чувства. Я не понимал, влюблён же я в неё или это обычное восхищение её сияющей харизмой. Пьяная она была такой милой.
Подходя ближе, она сразу же упала в объятия Лавра, а потом едва разборчиво произнесла:
– О, это ты куришь. Не кури больше!
Лавр, в свою очередь, наслаждался, помогая Адель оттащить Хлою на лавочку. После всех махинаций, Адель попросила меня сходить за водой, на что пьянющая в стельку крикнула:
– Мне нужен только ром, я теперь пират.
Я заулыбался, и она оскалилась на меня.
– Чего ты лыбишься, дурак? Не видишь, я с твоим другом, а не с тобой.
– Больно ты мне нужна. – уже повернувшись, отрезал я, шагая в ближайший магазинчик за станцией.
Пока я шёл, наблюдая, как фонарные столбы включаются, машины вдали сливаются в один световой луч, а окна домов начинают мерцать, мне по плечу хлопнули. Обернувшись, я увидел это сопящее, с красными щёчками чудесное лицо. Хлоя взяла меня за руку и сказала, что хочет убежать от них, что они слишком скучные. Я обернулся и увидел, как Адель и Лавр мчатся в нашу сторону. На светофоре горел зелёный цвет, а дублирующий для машин показывал пять секунд. Меня перемкнуло, и я потянул Хлою за руку.
– Побежали! – крикнул я.
На дороге она чуть было не упала, но я подхватил её, и мы двинулись дальше, завернув за дом, а там спустились по крутым ступеням в узкий проулок.
– Подожди, мне надо передохнуть, – склонившись произнесла пьяная. Одна рука её показывала знак стоп, а вторая держалась за колено.
Тут её вырвало, а меня порвало от смеха. Мы шли дальше. Утирая рот, она посмотрела на меня и спросила не противно ли мне держать её за руку, на что я ответил:
– Ничуть. А то и свалишься где-то.
– Тогда веди меня в бар.
– Куда? – в изумлении, но продолжая вести её за руку, спросил я.
– Ты глухой? В ба— а— ар. Я хочу бухать.
– А ты неплохая, – с долей страсти, произнёс я. Мы тогда долго друг на друга смотрели, но потом ни я, ни она, не заметили, как прям перед ней вырос столб, и она врезалась.
– Сильно ушиблась?
Взяв короткую паузу от моего вопроса, она всё так же закапризничала, что хочет в бар.
– Идём мы, идём, – погладил я её по лбу.
Теперь нас окружали: просторная площадь, маленькие булочные, а в стороне ютилась вывеска PHOENIX. Птица была из дерева, покрашенная в красный, а под её крылом пивная кружка. "Как оскорбительно" – подумалось мне, но Хлоя закричала:
– Пойдём воскреснем!
Её руки перестали трястись, она набралась какой-то ярой уверенности. Пока мы бежали, она казалась такой робкой, но тут словно снова перевоплотилась, как днём, перед началом экзамена. На этот раз на ней была розовая кофточка.
– Хорошо, что оделась потеплей, кажется мы тут надолго.
– Ну ничего. Ты же согреешь меня, если мне станет холодно?
– Заходи давай, – уже держа дверь, выпалил я.
Теперь нам оставалось только найти подходящее место. Окна были высоченными, на них не было штор, но они и не нуждались в них, свет сюда уже не проникал – его просто не было. Стойка находилась слева, а остальные столы справа, но была ещё одна комната – VIP. Вход в неё прикрывала единственная, шёлковая синяя шторка.
Мы заказали VIP и ушли туда. Я попросил две кружки, и пока разглядывал её с головы до ног, она заговорила.
– Тут так темно. Но мне нравится. Таинства всегда приманивают, не правда ли?
– Сколько ты выпила до этого?
– Где-то четыре джин-тоника. Просто я очень разволновалась.
– Я думал ты не пьёшь.
– А что, красивые девушки не могут выпить?
– Ты кричала слово "бухать", а не выпить.
Тут она цокнула и топнула ногой. Я решил узнать её по лучше и начал расспрашивать.
– Моя семья живёт за городом. Отец работает в лесу, а мать – здесь, в какой-то компании по производству мыла. У меня есть младшая сестра, но она не разговаривает пока что. Ей уже пять, и я сильно переживаю на этот счёт. А мама говорит, мол, ничего, ты сама заговорила только в четыре с половиной. Знаешь какое у меня было первое слово?
– Какое?
– Лес.
– Ну, не мудрено, твой отец же работает в лесу.
– Когда я сказала слово "лес", то показывала пальцем на секс шоп. Забавно, да? Родители часто смеются с этого. Знаешь, там была такая вальяжная тётя на плакате, а я тыкала прямо ей в ноги.
Нам принесли по кружке, мы отпили. Пиво оказалось таким холодным и свежим.
– Почему ты решил поступить именно в актёрское мастерство. По тебе не скажешь, что ты из этого сорта. Или это твоя роль в каком-то малоизвестном проекте, и сейчас я сижу и выпиваю с будущей звездой? Как называется сериал? – спросила она, облокотившись на стол и пододвинулась ближе.
– Нет никаких сериалов. До этого я этим не занимался, – рассеяно отвечал я.
– Правда? Вот даёшь. Так из-за чего решил?
– Просто.
– Как это, просто? Хочешь стать популярным? Лицом ты вышел ничего даже, но не в моём вкусе, – закатила глаза Хлоя. – В моём вкусе какой-нибудь Кларк Гейбл.
– Кто это? – не навязчиво спросил я.
– Он играл роль Ретт Батлера в "Унесённые Ветром". Смотрел?
– Читал.
– Не смотрел?
– Нет, – отпивая из кружки ещё один глоток, отрицал я.
– Хочешь посмотрим у меня?
– Когда? – слегка удивившись, но не подавая виду, задал я это вопрос.
– Сейчас.
– В смысле у тебя дома?
– Не тупи. Нет – у твоего друга. Конечно, у меня.
– А родители?
– Мать улетела к бабушке в Генуя, а папа в лесном домике, тип колыба, как в Карпатах. Он там ночует по неделям.
– Где же твоя сестрёнка?
– Вместе с мамой, если бы меня в таком возрасте не взяли с собой в Италию, и я бы не умела говорить, то первым словом, сказала бы "да пошли вы".
– Это три слова.
– Я просто умная.
– Оно видно.
– Сомневаешься? Покажу тебе коллекцию своих книг.
Тут она достала телефон и завопила.
– Вот чёрт, сел. Сколько времени?
– Тебе Генуя или наше?
– Не прикалывайся.
– Без пятнадцати девять, – произнёс я, в тот момент смотря уведомления. – звонил Лавр, и ещё неизвестный номер.
– Дай погляжу, – потянулась она. – А–а. Это Адель. Зануды.
– Мы тоже плохо поступили, что убежали.
– Что?! Это ты меня схватил как ненормальный и утащил. Грабеж.
– Хорошо, я отведу тебя обратно к ним.
– Ок, но я так хотела посмотреть с тобой Унесённые Ветром.
– Ладно, молчу.
Мы допили, я заказал ещё по две, а пока позвонил Лавру. Наблюдая, как пальцы Хлои стучат по столу, я оправдывался перед ним тем, что посадил Хлою в такси, а сам выпив немного, отправился домой.
– У меня не было настроения, я и пошагал домой.
– Пешком? – спрашивал Лавр по телефону.
– Ну, нет.
Тут официант произнёс:
– Ваши четыре кружки.
Надо же было сказать ему это, а ведь в первый раз молча подошёл.
– Ты где там?
– Плохая связь, я дома! – преподнеся динамик телефона ко рту покричал я с долей наигранности, а затем сбросил.
Хлоя удивлённо смотрела на меня минуты с две, а потом захохотала, ударив по столу, да так, что пена заходила волнами по кружке.
Мы посидели ещё час и успели на последний загородный автобус. Ехав по дороге, я оглядывал все окружности. Хлоя сказала, что ей не нравится сидеть у окна, поэтому пока она разглядывала затылки пассажиров, я невольно любовал горы.
Мы въехали в населённый пункт, горы сменились особняками, были даже такие, которые напоминали средневековые замки из камней, и с высокими башнями. Я пытался протрезветь, осознать, где я нахожусь. Позже открыл телефон и написал сестре: "буду завтра, сегодня останусь у Лавра". В конце концов, Хлоя хлопнула меня по колену и окликнула, что на следующей остановке нам выходить. Мы зашли в магазин, который был совсем крошечных размеров, там вмещалось человека два за раз, взяли вино, продуктов для ужина и отправились домой. Завернув с главной дороги, мы стали проходить всю улицу, которая вела всё глубже и глубже, там уже не было фонарей, и приходилось довольствоваться светом из окон чужих селений. Когда я почувствовал, что земля стала наклоняться, Хлоя показав кивком головы на дом с красной крышей, с огромными окнами на втором этаже и малюсенькими на первом, сказала, что мы пришли. Стояла гробовая тишина, мне это нравилось.
– А что, если пойти дальше, что там дальше, в темноте?
– Дальше река, а что? – отпирая ворота, произнесла голубоглазка.
– Я просто спросил.
Тут она забежала за ворота, резко закрыла их и крикнула:
– Ты всерьёз думал, что я пущу домой незнакомого человека? – тут я оробел, но она продолжала. – Спасибо, что проводил.
Я уже действительно протрезвел от этой фразы и повернулся.
– Шутка, заходи, – отворив бордовые ворота, смеялась она.
– Я уже поверил.
– Правда? Ты мне нравишься, поэтому не парься, я так не скажу. Но и не жди, что я сниму с тебя штаны, нежно поглажу твою грудь, и… – она привстала на цыпочки к моему уху, чтобы продолжить. – …и сделаю так: "ах".
Как только я начал закатывать глаза от мурашек, она закричала мне прямо в ухо:
– Идиот!
Глава 3
Внутри дома было достаточно-таки уютно. Нас встретил красный ковёр, простираясь по длинному коридору со многими дверьми; он заканчивался на кухне. Лестница стояла рядом, на вид крепкая, лакированная, без перил. От кухни глядел одинокий, белый диванчик, слегка закруглённый, он тоскливо, но с любовью взирал на средних размеров плазменный телевизор. Куда веселее стояли белые вазы у окошка справа, какие-то папоротники поселились в них, и листочки нежно облокотившись на подоконник, наблюдали за безмолвной тишиной полночи.
Мы разобрались с бытовым: наготовили салатов, пожарили мясо, Хлоя откуда-то из многочисленных дверей принесла чёрный, журнальный столик, на который мы составили все блюда.
– Погоди немного. Я схожу в свою комнату за бокалами для вина. Можешь пока осмотреть дом.
Я учтиво зашагал, с неким любопытством. Когда я приоткрыл одну из дверей, в ней оказалась кладовая, там были всякие инструменты: виллы вгрызались в шеи лопатам, секатор перерезал торчавший из-за стены шуруп, и всё в таком роде. Когда я вошёл в следующую, то очутился в спортзале – две беговые дорожки мирно стояли друг с другом. Теннисный столик, какое-то массажное кресло, шведская лесенка и прочее. Почему-то здесь мне пришли мысли: "ни у кого не видел домашний теннисный стол. А когда я вообще был в гостях у девушки в последний раз". На ум пришла только моя давняя одноклассница, которая так настырно ухватывалась за каждую встречу со мной. Она вкусно готовила, вот я и ходил к ней. А позже она сплелась с внешним миром и стала частью тех людей, которым нужны новенькие машины, последние модели телефонов и брендовые шмотки. Я очнулся от этих рассуждений в третьей комнате. Высоченный камин, из чёрных камней, мягкие кресла в виде мешков и самое главное – рояль.
– Самый настоящий! – воскликнул про себя я, и, открыл крышку.
С комнаты полетели ноктюрны Шопена, я так упоённо исполнял, параллельно оглядываясь вокруг. У камина была металлическая сетка в форме тумбочки, там в семь рядов лежали дрова – да, я даже умудрялся сосчитать. Два окна с тёмными гардинами. Я то замедлял, то ускорял темп, прибавлял дыхание, звучал всё громче и постепенно стал затухать. Я уже доигрывал сорок восьмой опус первого ноктюрна, когда увидел в единственном уголке света открытой двери, тень, которая спускалась. И заиграв первый ноктюрн пятьдесят пятого опуса – фа минор, я повис на ноте. Она стояла в белёсом халате, как призрак. Её волосы приятно ложились на шёлковый воротник одежды, бархатная резинка для волос надменно ютилась на её тоненькой ручке. Эта резинка словно говорила: "это я обволок её руку, а не ты". Такие же белые тапочки на её ножках, которые шуршали по красному ковру. Она сверкала, её глаза загорелись именно из-за меня.
– Почему ты не говорил, что так превосходно играешь на пианино?
– Ты не спрашивала, да и зачем такое говорить. И это вообще-то рояль.
– Неважно. Ты так круто играешь. Это бабушкин. До того, как она переехала в Италию, то жила с нами.
– Классная у тебя бабушка. Да и рояль замечательный, – гладя и закрывая крышку инструмента, произнёс я.
– Нет, стой. А давай как в романтическом кино. Я буду сидеть на нём, а ты исполнять. Сейчас только сбегаю за вином.
– Тогда нужно затопить.
– Займись этим, ты же мужчина.
Я достал со своих карманов всякий мусор, взял парочку дров и выложил их шалашом. Затем зажёг и, когда пламя уже охватило дром, я слегка раздул его.
Она разливала белое вино, я сделал пару глотков и принялся играть.
– Под тихий треск камина, пальцы, что в золе, играют постепенно.
Шагав по клавишам, взбираясь на тоску людскую, сердце бьётся чаще.
Мне так противна реальность оттого, что я несчастен.
Но ты позволь глядеть в глаза твои сверкающие. – запел я на ходу, перебирая минорные аккорды.
– Ого, как красиво. Ты сейчас придумал? – смотря на меня щенячьими глазами восхищения, спросила Хлоя.
– Ага.
Она свесилась над мною, прислонилась лицом к лицу. Я остановил игру, но она прошептала, чтоб я продолжал. И наши губы коснулись друг друга. Шопен творит чудеса с девушками. Играя, я чувствовал её, мои волосы встали дыбом, в груди искрились молнии. Такое нежное создание коснулось меня, да ещё и так. Это продолжалось с минуту, пока она не оторвалась от меня, и не произнесла:
– Ты ведь хочешь этого?
На что я кивнул, сыграв триолями аккорды не впопад, означающие моё согласие. Она медленно опустилась, чтоб не мешать мне нажимать на педали. Ухватилась одной рукой за банкетку и спустила с меня брюки.
– Только не останавливайся, – сказала она. А я в ответ дрожащим голосом "хо— ро— шо".
Я почувствовал лёгкий холодок, слюну, которая обволокла моё достоинство. Её движения были в такт вальсу, который я играл. "Настоящая эпоха романтизма в двадцать первом веке".
Её мягкие волосы касались моих ног и заставляли вздрагивать, но я ни разу не убрался с педали.
Не удержавшись, я перестал играть. Она тоже прекратила.
– Слушай. Я пойду приму ванну, а потом давай посмотрим фильм.
– Конечно. Как скажешь.
Я остался сидеть за роялем, но закрыл его. Повернулся спиной и стал вдумчиво глядеть в огонь камина. Подкинул ещё дров и вышел с комнаты. Продолжая вспоминать её касания, я незаметно для себя выпил ещё бокал. Почувствовав какую-то пародию счастья, что-то тёплое, я прилёг на диван.
Она вышла и мысли улетучились. Её кожа оставалась влажной, волосы убраны назад, мне на секунду пришла глупая мысль, что нам на десять лет больше, и Хлоя является моей женой. Глоток вина, и вот я – муж, лежу на диване, на столе еда, и всё кажется таким душевным. Нам пришлось разогреть некоторые блюда, ибо мы совсем забыли о желании трапезы. Включили "Унесённые Ветром" и она прижалась ко мне. Её спокойствие умиротворило и меня.
– Ну как тебе?
– Прошло ведь только пару минут фильма, как я могу понять?
– Дурачок ты.
И я вновь соприкоснулся губами с ней. Степенно стягивая халат с её плеч, развязывая пояс, и вот я, совсем не помню фильм.
Наутро, я всё же досмотрел его, пока Хлоя хлопотала над завтраком.
– Я всё равно его видела, для меня фоном играет, а ты вот расширяй кругозор. Скажи же, Кларк Гейбл – красавчик.
– Не в моём вкусе.
– Да? – хлопая духовкой, спросила Хлоя. – А кто в твоём вкусе?
– Ты? – произнёс я, после вчерашнего похмелье, которое не дало мне до конца прийти в себя.
– У меня есть парень.
– Ты что, серьёзно? – повернулся я к ней с дивана.
– Точно дурачок. Шучу я.
– Мало ли. В наше время обыкновенное дело, – снова заострив внимание на фильме, я безучастно ответил.
– Думаешь во времена рыцарей, дамы не прыгали на чужой жезл, дожидаясь своих мужей с крестового похода?
– Смотря какой это был по счёту. Если первый – то нет, если восьмой – то вполне возможно.
Она всего лишь вызывающе кашлянула: "кхм".
– Шучу я, шучу. На этот раз я.
– Глупо ты шутишь, – и засмеялась. Я в свою очередь тоже.
К обеду я уже собирался ехать домой, но она попросила подождать, мол, ей надо свидеться в городе с Адель, посему мы поедем вместе.
– А можно взять коньяк с холодильника? – спросил я, пока она была наверху.
– Конечно бери, только тот, что открытый. Кстати, поднимись.
Я отпил немного и взбодрился. Пока шёл по лестнице, у меня потемнело в глазах, а как пришёл в себя, так изумился, – комната состояла из целой библиотеки, старого проигрывателя, инкрустированного дамского столика, кровати с занавесками и шикарным видом из окна.
– Вот это да. Прям принцесса.
На полках я увидел французские, английские, русские романы. Самый приятный уголок для меня содержал итальянцев четырнадцатого века. Мне доводилось читать их только в интернете, по городу я никак не мог найти печатных изданий.
– Можно я возьму "Государь?"
– Бери, конечно.
– Классная спальня. Почему мы…?
– Почему мы не занимались сексом здесь? – перебила она. – А хочешь сейчас?
– Хочу.
Я не знал, как обращаться с такими занавесками на кровати, поэтому, чуть было, не порвал их. Её белое тело тонуло в одеялах, а голос стал ещё более возбуждающим. Подняв голову, я обомлел – оказывается вид со второго этажа был потрясающий. Горная река протекала вдоль лесных берегов, горизонт был персидский зелёный, так его окрашивали верхушки елей, а в центре картины – долина. Как же я почувствовал себя в этой долине.
– О да, мой король! – простонала она с игривостью.
Тогда я точно почувствовал себя как Гуинплен, когда внезапно узнал, что отныне он Фермен Кленчарли. Великие земли казались моими, сама роскошь, весь мир – мой. С такими блаженными мыслями я кончил.
– Здесь так красиво. – сказал я.
– Я привыкла к этому пейзажу. Зимой полностью всё покрыто снегом. Самый чистый цвет, казалось, но почему-то на душе грязно. Знаешь, или пусто. Я не понимаю. Мне бывает так одиноко, что хочется умереть. Различные роли мне нравятся, они словно живут во мне и выходят наружу, когда я их попрошу, но я точно не знаю, уходят ли они обратно. Так я и позабыла, кем являюсь на самом деле.
– Кажется, я понимаю, о чём ты.
– Как же ты можешь понять, если поступаешь на актёрское, – тут она раскинула руками в стороны, – просто так.
– Я сравнил со своей жизнью. Порой мне кажется, я зачитываюсь и живу чужими персонажами, или же когда сочиняю своё, они все так же выходят наружу, как ты и говоришь, но я не знаю, никогда не задумывался, уходят ли они. Скорее всего нет, это же часть нас, они учат нас, нам просто не стоит забыть о своей настоящей жизни.
– Но я не могу вспомнить себя настоящую.
Тут я приподнялся над ней и сказал:
– Тогда рассказывай о себе мне. Какой ты была в детстве, что любила, как росла, а глядишь, и вспомнишь, кто ты такая. К тому же, и я хочу узнать тебя побольше.
Её глаза на миг засверкали, чуть было она не заплакала, но сильные порывы чувств при других людях почему-то подавляются. Казалось, что, если оставить её без внимания, она разревётся как никто другой не сможет. Тут же её слабости спрятались в лице, и она улыбнулась. Уже без единой дрожи в глазах, она нежно сказала:
– Хорошо. Я верю тебе.
Мы ехали в автобусе, и она рассказывала о своём детстве, куда ездила, что довелось испытать. Я узнал её чуточку лучше.
– Знаешь, в седьмом классе у меня был парень. Все девчонки завидовали, красавец такой, я прям не могу. Учился правда плохо, зато какое было тело. Ну что ты думаешь? Как же такому красавцу быть обделённым только одной. Застукала его гуляющим со своей подругой. Она мне ведь как сестра была, лучшая моя, а поступила как дрянь.
– И где она сейчас? – смотря в окно автобуса, спросил я.
– Даже не знаю, и знать не хочу. Мы оставшиеся года не разговаривали, а потом, в десятом классе, она улетела в Германию. «По семейным обстоятельствам» – говорил учитель. Я думала, она с каникул не успевает вернуться, но больше с нами не училась.
Хлоя держала меня за руку, и иногда разглядывала мои пальцы.
– У моей бабушки тоже стройные пальцы, прям как у тебя.
– Сочту за комплимент.
– Погоди. А что на счёт тебя? Я совсем не знаю о тебе, – тут её лицо залилось краской. – Мы всё обо мне. Как же стыдно, переспать с парнем, которого даже не знаешь. О, нет.
– Не бери в голову. Мне кажется, что с тобой такое не часто происходит.
– Ещё бы не часто, вообще не происходило.
– Я пишу рассказы, слушаю и исполняю классическую музыку. Проживаю с матерью и сестрой. Вот и всё.
– А где твой папа?
– Отца у меня нет. Он погиб в автокатастрофе. – решил соврать я. На самом деле, никто и не знает, как он погиб.
– Прости. Я не хотела. Прими мои соболезнования. – переменилась Хлоя. Конечно, лицемерно так думать, но мне казалось, что её печаль была наигранной.
– Ничего, всё нормально.
В городе мы разошлись. Она отправилась до подруги пешком, а я пересел на другой автобус. Когда мы разошлись, я почувствовал одиночество. Чем дальше я отдалялся от неё, тем печальнее мне становилось.
К четырём я уже был дома.
– О, явился. – крикнула Анна.
– Я устал. Дай поспать.
– От девочек? У тебя шлейф женских духов по всему коридору. Признавайся, где был?
– У Лавра. Я же звонил.
– Ты спал с его мамой? – даже не краснея спросила сестра.
Я уже поднимался к себе в комнату, ноги почему-то не слушались. Какая-то тоска проникла в меня, которая подбивала колени дрожать, тело согнуться, а голову отключиться. Единственное, что я ответил Анне, захлопнув за собой скрипящую дверь комнаты было:
– Совсем дурёха.
– Сам такой!
Но я уже не слышал, что она говорит мне дальше. Я лёг и забыл всё.
Глава 4
Когда глаза мои открылись, а сознание вернулось ко мне, на часах было четыре утра и пять минут. Я взялся за телефон и увидел сообщение от Хлои. В нём было:
– «Привет, прости, что так поздно. А свои сочинения ты можешь показать?»
В сети она была шесть часов назад, но когда я ответил ей, то она моментально прочла. Моё сердце забилось, я уловил какую-то привязанность. Стало так приятно. Мы условились встретиться в кафе в обед. До этого я ссорился с сестрой на кухне, спорил на лужайке двора с Лавром, когда тот подъехал, и просто, собирал лучшие работы своих рассказов.