Физика любви
Школьное стекло
Иногда любовь так пугает, что проще ее выдумать
© Артеева Ю., 2024
© ООО «Издательство АСТ», 2024
Глава 1
Вы знаете, я миллион раз представляла, как в коридоре школы сталкиваюсь с парнем своей мечты. Я роняю учебник, он его поднимает, мы встречаемся глазами и, конечно, пробегает искра. Знакомая картинка? Чувствую своим долгом вас предупредить – эта ситуация может обернуться самым нелепым событием в вашей жизни.
Во-первых, это больно. Потому что я резко развернулась, а он жестикулировал и ударил меня локтем в переносицу. Так что с белыми кругами, плывущими перед глазами, я машинально присаживаюсь и начинаю ползать на коленях, собирая свои книги. Их на полу слишком много, наверное, половина из них не мои, но я особо не разбираюсь. К тому же ничего не вижу.
Поэтому бормочу извинения, хватаю учебники наугад, мну тетради, запихивая их на дно сумки. Подаюсь вперед и ударяюсь лбом о лоб парня, в которого врезалась, потому что он тоже на коленях подбирает свои вещи. И тут слышу у себя за спиной:
– Ян!
– Что? – я оборачиваюсь, потирая ушибленное место.
Передо мной Глеб, парень из одиннадцатого, «Мистер идеальная прическа». Не знаю, сколько времени он проводит по утрам в ванной, но его волосы всегда лежат строго под одним углом, наверх и чуть вбок. Как у компьютерного персонажа.
На секунду я читаю в его глазах изумление, а потом он фыркает от смеха.
Нет. Нет, только не это. Если это Глеб, значит… Я медленно оборачиваюсь обратно. Да, так и есть. Это Ян. Моя тайная любовь. Моя и еще доброй половины школы. Все внутри переворачивается от ужаса.
Я думала, это было бы так романтично, если бы мы начали встречаться – Яна и Ян. Как парочка из книги. Но это было до того, как он чуть не разбил мне нос, а я подумала, что его друг окликнул меня. Какой кошмар.
Яна и Ян – тупее и придумать нельзя было.
Чувствую, как начинают гореть щеки, а по цвету я наверняка сравнялась со своим бордовым свитером.
– Яна, вот ты где! – а этот звонкий девчачий голос уже явно обращается ко мне. – Физик нас убьет, мы начинаем с доклада!
Оливка, моя подруга, несется на меня из полумрака коридора. Я чувствую огромное облегчение, когда Настя хватает меня за руку и тянет за собой, поднимая с пола. Едва успеваю схватить свой портфель с кое-как утрамбованными учебниками. На прощание беспомощно смотрю в глаза Яну. Он сидит на полу, приложив ладонь ко лбу и, кажется, ему смешно.
Уже в классе Оливка радостно сообщает мне:
– Я спасла твою задницу!
Я же досадливо морщусь и бормочу:
– Знаю.
– Нет, конечно, я могла оставить тебя копошиться там в груде учебников, но выглядела ты достаточно… жалко.
– Насть!
– Ну что? Ладно, прости. Не жалко. Но тебе точно было неловко. Кажется, ты не такой встречи хотела с любовью всей твой жизни?
Я шиплю на нее, прикрывая лицо рукой. Физик бросает на нас выразительный взгляд. Не хватало еще схлопотать замечание.
Оливка выдерживает паузу, чтобы учитель отвернулся, и продолжает шепотом:
– Но вообще это достаточно романтично. Вы столкнулись в коридоре, он первый раз тебя заметил и после этого никак не мог выкинуть тебя из головы, – она мечтательно подпирает подбородок ладонью, – что ты делаешь?
Я молчу и нервно листаю учебник. Вперед, зачем-то назад, потом снова вперед. Ставлю его ребром на парту и для верности просматриваю сразу все, заставляя их опасть веером.
На полях нет ни одной зарисовки. Он не мой.
И тут, наверное, нужно немного объяснить. Я рисую. Я всегда и везде рисую. Чаще, конечно, на планшете, но, если у меня в руках ручка, я автоматически начинаю выводить мелкие картинки где-то на полях. В учебниках я делаю это карандашом, и это единственное, к чему я смогла себя приучить. Так что в конце года я сажусь и стираю все свои художества по несколько часов обычным ластиком. Зато я, наверное, единственная школьница, которая действительно пользуется ластиком… Короче. Эти страницы передо мной девственно чисты.
Я беспомощно поворачиваюсь к Оливке. Должно быть, в глазах плещется такой ужас, что она хмурится и спрашивает без сарказма:
– Что случилось?
– Насть, я попала.
– Да почему?
– Учебник не мой.
– Не понимаю.
Я чуть не плачу и торопливо поясняю со сбитым дыханием:
– Наверное, там, в коридоре, мы их перепутали, когда собирали свои сумки. Вот, видишь, – я поворачиваю книгу обложкой, – он совмещенный для десятых и одиннадцатых классов.
И тут наконец до подруги доходит. Она округляет глаза и шепчет:
– То есть твой учебник у Яна? Со всеми твоими рисунками? С его портретами? С армией сердечек? С комиксами про вашу историю любви?
Мне становится в буквальном смысле дурно. Тошнота подступает к горлу, и я неосознанно закрываю ладонью рот. И даже Оливка выглядит взволнованной, а она никогда ни из-за чего не парится.
Физик наконец не выдерживает:
– Оливко, Петрова, я надеюсь, вы так шумно репетируете свой доклад. Потому что самое время нам его представить, – и он жестом приглашает нас к доске.
После урока, который по ощущениям длился целую вечность, я выпадаю в коридор.
– Яна, это было твое худшее публичное выступление, – догоняет меня веселый голос подруги.
Я огрызаюсь:
– А обычно я прям звезда!
Оливка берет меня за руку и отводит в сторону. Становится серьезной и прислоняет меня к стене, взявшись за плечи.
– Послушай, все будет хорошо. Мы сейчас со всем разберемся.
– Как? Господи, какой стыд! Ты можешь представить, какой это, блин, долбаный стыд?!
Настя встряхивает меня:
– Тихо. Если ты начнешь истерить, нам это точно не поможет. Или ты хочешь, чтобы кто-то из одноклассников услышал, какой это стыд?
Это немного отрезвляет. По крайней мере у меня получается замолчать и сосредоточиться на том, что мне говорит Оливка.
– Сначала мы пойдем на первый этаж и узнаем, когда у Яна физика.
– А потом?
– А потом помолимся. Ян, давай разберемся сначала с расписанием и спасем тебя от обморока.
Тяжело вздохнув, я киваю.
Мы торопливо спускаемся на первый этаж, и все это время Оливка поддерживает меня под локоть. Мы часто так ходим, но, кажется, сейчас это действительно необходимо.
Около расписания я и вовсе перестаю дышать.
– Смотри! – восклицает Настя. – У них физика только в среду! А сегодня была первым уроком.
Я снова шиплю на подругу, потому что рядом стоят пятиклассники. Сомневаюсь, что им есть дело до чьей-то физики, но я все равно не хочу, чтобы Оливка говорила так громко, как она привыкла.
Подруга послушно понижает голос:
– Сегодня пятница, и я сильно сомневаюсь, что он прям такой педант, что станет делать в выходные уроки на среду. Думаю, пока что ты точно в безопасности.
Я тереблю прядь, которая выбилась из хвоста.
Говорю:
– Хорошо. Это же хорошо? Да, ты права, он не станет даже доставать учебник на выходных. А теперь что?
– А теперь мы пойдем на физру.
– Что, прости? – интересуюсь ошарашенно.
– Тебе нужны разборки с Ольгой Геннадьевной? Мне – нет. Я уже прогуливала в прошлый раз, и физрук ей стопудово настучит. А она точно позвонит маме.
И Оливка быстрым шагом устремляется к лестнице, решительная, как всегда. Можно подумать, она одна прогуляла в прошлый раз! Я бегу за ней, на ходу продолжая накручивать прядь на палец. Ладно. Все уже случилось. Это уже катастрофа. Если я пойду на урок, ситуация не станет хуже.
Глава 2
Звонок звенит, когда мы только заходим в раздевалку, но Оливка все равно переодевается очень обстоятельно. Так что, когда я уже натянула серые треники и черную футболку, она все еще возится со спортивным бра. Я отворачиваюсь к зеркалу и переделываю хвост. Тугой резинкой стягиваю каштановые волосы, и они волной ложатся мне на спину между лопаток. Хотелось бы подстричься короче. Например, как Оливка. Я смотрю на нее через зеркало. Ее крашеные в блонд пряди едва достают до плеч. Настя натягивает носки.
– Знаешь, что странно? – я все еще смотрю на нее в зеркало. – Ты все делаешь очень быстро, но одеваешься страшно медленно.
– Потому что нельзя экономить на своем внешнем виде. Ни деньги, ни время, – она двигает меня в сторону и наносит на губы блеск, зажав в руке брендовый флакончик.
Я закатываю глаза и показательно вздыхаю.
В зал мы выходим, разумеется, последние. Все уже выстроились в шеренгу, физрук смотрит на нас, сложив руки на груди. Боже, сегодня явно не мой день.
Мы торопливо занимаем свои места.
– Попугайчики-неразлучники, – говорит Карась, который получил свое прозвище, вероятно, за круглые глаза навыкате, – ну, сегодня вы хотя бы явились, премного благодарен.
Он пристально смотрит на меня. Да, сходство с рыбой, так сказать, налицо.
– Ну что, пятница у нас день волейбола. Если вы ведете себя хорошо. Были отдельные прецеденты, – снова этот взгляд, – но сегодня все же поиграем. Десять кругов по залу, марш!
Мы с Оливкой бежим бок о бок, взяв неспешный темп.
– Спасибо, девчат, услужили.
Это Миша Попов, поравнявшись с нами, поджимает свои тонкие губы.
– Попов, не проживешь без своего волейбола? Беги быстрее, а то все мячики разберут.
Настя даже не смотрит в его сторону, держит спину ровно, тон насмешливый. Я невольно ей любуюсь. И молчу, как всегда. Она знает наших одноклассников гораздо дольше, так что я всегда теряюсь и оставляю ей право отбивать нападки. Тем более, что она за словом в карман не полезет. Да и карманов на ее облегающих велосипедках с пушапом просто нет. Ха-ха, заметили мой тонкий юмор? С таким мне точно лучше помалкивать.
– Ян, опять ведешь внутренние диалоги?
– А?
– Ты гримасничаешь, я вижу, что ты что-то там внутри своей головы обсуждаешь.
Я улыбаюсь. Оливка всегда говорит правду и всегда подмечает то, что другим не так уж важно. Поэтому она мне сразу понравилась.
– Да я насчет волейбола думала, хорошо, что не отменил из-за нас.
– Ой все, Ян. Пережили бы. Две недели назад из-за парней отменил, и ничего, как-то быстро забыли. Не будь такой нежной.
– Я как йогурт.
– Что?
– Ну, «нежный» йогурт, – смущенно поясняю.
Помните, я говорила о моем чувстве юмора?
Оливка прыскает от смеха и обнимает меня на бегу:
– Ты мой йогурт!
Я улыбаюсь ей, и вдруг в голове яркой вспышкой проносится череда картинок – я на коленях на полу в коридоре, мои художества в учебнике, Ян, который держится за лоб и смотрит прямо на меня. Сердце пропускает удар. Я труп. Я совершенно точно умру.
Настя снова считывает меня:
– Яна, мы со всем разберемся. Но не в ближайшие, – она смотрит на свои электронные часы на розовом ремешке, – тридцать пять минут. Пока мы в плену у Карася, так что расслабься и получай удовольствие.
Я криво улыбаюсь, и мы как раз заканчиваем бегать. Конечно, никто из нас не считал круги, но мы дружно делаем вид, что их было десять.
Когда мы разбиваемся на команды, меня выбирают одной из первых. Я не очень хорошо прижилась в этом классе, кроме Оливки у меня тут нет друзей. Но ребята знают, что у меня хорошая подача, так что я не засиживаюсь на лавке, как, например, полненькая и нелюдимая Аля. Да, ее еще и зовут Алевтина, понимаете масштабы ее комплексов? Моя мама говорит, что такие люди становятся самыми успешными потом, после школы, но мне в это верится с трудом.
Карась подкидывает монетку, и Миша Попов выигрывает нам подачу. Я стою в первой зоне, поэтому беру мяч, пару раз стучу им об пол и кидаю взгляд на большое окно, которое ведет из спортивного зала в холл третьего этажа. Все внутри обрывается, когда я вижу, что там стоят Ян и Глеб.
Мяч ударяется о мысок моей кроссовки и улетает прямо к скамейке, где Аля сидит в запасе. Она встает, возится, неловко кидает его мне обратно. Стыдно ужасно. Мое сердце колотится где-то в горле. Почему они здесь? Наверное, просто нет урока. Но почему они ЗДЕСЬ?! Нельзя было пойти в столовую? Или в любое другое место?
Я поворачиваюсь спиной к окну и еще раз стучу мячом об пол. Если промахнусь, можно будет сразу умирать.
Я подкидываю мяч, перестаю дышать, весь мир замирает. Замахиваюсь, с силой бью по нему. Мяч стрелой летит над самой сеткой, едва задевает ее и ударяет в центр поля. Другая команда даже не пытается его отбить. На моем лице расцветает самодовольная улыбка. Не могу с собой справиться, поворачиваюсь на окно в коридор. Но там никого нет.
Улыбка меркнет. Ну, что ж. Может, это знак, что мне лучше подумать о том, как вернуть учебник.
После урока я быстро переодеваюсь в джинсы и свитер, умываюсь и заново делаю хвост. Оливка в брюках и лифчике поправляет макияж консилером. Я поджимаю губы и сажусь на скамейку. Терпеливо жду, когда раздевалка опустеет. Последней уходит Аля, и я едва дожидаюсь, когда за ней закроется дверь.
Выпаливаю:
– Какой план?!
– Мы украдем его собаку.
Какое-то время я потрясенно молчу. Потом осторожно интересуюсь:
– Что, прости?
Оливка садится на лавку рядом со мной:
– Смотри, схема такая. Мы крадем его собаку, потом возвращаем, а когда окажешься у него дома, меняешь учебники. Все просто.
– Ты в своем уме?
– Более чем, – она встает и роется в рюкзаке, – не могу найти хайлайтер, у тебя нет?
– Нет, Насть, у меня нет! Ты не понимаешь, что это все смешно? Как мы украдем собаку? Как мы окажемся у него дома? КАК я поменяю учебники, ты нормальная?!
– Как-нибудь, – Оливка безмятежно улыбается.
Я закрываю глаза руками и обессиленно горблюсь.
Глухо говорю:
– Это какой-то сюр.
– Ян, что за слово.
– Ну если это сюр, как я еще это назову.
– Ну скажи «это такой трэш», – Оливка наконец натягивает рубашку.
– Я в жопе, и, как это ни назови, ситуация не поменяется, – я убираю руки от лица и мрачно смотрю на подругу.
Она аккуратно сворачивает форму, пока звенит звонок:
– Ян, тебе нужно поймать дзен. Пойдем на обществознание, там все обсудим, окей?
Я молча беру рюкзак и закидываю на плечо. Вот теперь хуже уже не будет.
Глава 3
– У него есть собака, – шепчет мне Настя.
– Да, я знаю.
– Это кинг-чарльз-спаниель.
Повторяю со вздохом:
– Я знаю.
– И Ян ее очень любит.
– Я знаю.
– Боже, Яна, ты сталкер.
– Чего?
– Неважно, – отмахивается Оливка.
Мы поставили учебник на парту обложкой к учителю и делаем вид, что переписываем конспект. Честно говоря, на обществознании мы только этим и занимаемся последний месяц. Прошлый учитель уволился, а трудовику, которого поставили на замену, вообще не до нас.
Настя открыла социальные сети Яна и показывает мне фото его собаки. Как будто я не видела этот снимок тысячу раз. Парень в красной толстовке и черных джинсах, держит Бенедикта за морду и целует его в нос. Конечно, я на него не подписана, но захожу в его профиль (слава богу открытый) несколько раз в день. И даже смотрю «истории». Разумеется, с подставного аккаунта. Я знаю, что это достаточно жалко, но ничего не могу с собой поделать.
– Спорим, ты не знаешь одной детали? Он ходит за продуктами в магазин в моем доме, и оставляет собаку у входа.
Я удивленно выдыхаю:
– Не-е-ет.
Оливка меня передразнивает:
– Да-а-а. Он ходит туда за хлебом или за чем там его посылает мама, и пес каждый раз послушно сидит у входа. Но у нас будет несколько минут. Хотя, конечно, я тоже против того, чтобы оставлять собак у магазинов. Всегда думала, что им не только грустно, но и что их могут украсть.
И в конце фразы Настя бросает на меня хитрый взгляд и подмигивает.
– Ты сумасшедшая, – сообщаю я с тяжелым вздохом.
Когда звенит звонок, Оливка говорит:
– Сходим в столовку? Я голодная жесть просто.
Я внутренне напрягаюсь. Киваю. Медленно собираю учебники в рюкзак.
– Ян, давай быстрее, бога ради, там очередь растет с каждой секундой.
Я закидываю рюкзак на плечо, присаживаюсь, чтобы подтянуть узелки шнурков. Они и без того тугие. Но лучше, конечно, перевязать.
Вот интересно, откуда у Оливки выражение «бога ради». Она часто вплетает в речь что-то такое, что не совсем подходит десятикласснице. Может быть, конечно, дело в том, что ее до десяти лет воспитывала бабушка. Но в любом случае звучит каждый раз забавно.
– Яна!
– А?
– Газовая труба! Ян, ну шевели ногами, есть хочу.
И пока я смотрю, как Настя реально шевелит ногами, и притом очень быстро, сбегая по лестнице, пытаюсь уговорить себя, что, во-первых, нельзя избегать столовку до конца школы, а, во-вторых, возможно, в этот раз моя мама отошла в туалет или попросту растворилась, поэтому я ее там не увижу.
Мы заходим в столовую – длинные столы и лавки, салатовые стены, лента с посудой при входе, все очень стандартно и крайне тошнотворно.
Знаете, что еще не выбивается из стандартной картины? Моя мама.
Толстая, в белом халате и колпаке с синей полоской. Она сделала химию недавно, так что волосы из-под шапочки торчат и вьются в разные стороны. Не знаю, зачем нужно было устраивать меня в школу, где она работает. Я сюда даже не проходила по баллам. Наверное, по той же причине, по которой она ходит не в нормальный салон делать химию, а к своей подруге домой. Чтобы сделать мою жизнь еще хуже.
С независимым лицом я иду к буфету, который ближе ко входу, потому что мама на раздаче. Но это не мешает ей гаркнуть:
– Януся! А покушать нормально?!
Школьники в очереди начинают оборачиваться на меня. Все внутри холодеет, а стыд, напротив, горячей краской заливает лицо. Только не это.
– Я… мне в туалет, – начинаю бормотать я.
– Ян, – начинает Настя с укоризной.
– Я сейчас!
Выскакиваю из столовой с горящими ушами, бегу в сторону туалета, потому что больше спрятаться негде. И вдруг с силой врезаюсь в кого-то в коридоре.
– Эй! Ты сегодня вообще невменяемая?
Я досадливо морщусь и поднимаю взгляд. Ну конечно, парень из компьютерной игры. Одна и та же прическа в любых ситуациях, волосок к волоску. Даже если ураган налетит, ничего не изменится.
Буркаю:
– Извини.
– Смотри, куда идешь, – бросает Глеб и начинает уходить.
А я внезапно закипаю.
– А что, я прическу тебе испортила? – слышу свой голос будто со стороны.
– Что?
– Что слышал. Я извинилась. Можно было отреагировать повежливее.
Он смотрит на меня как на неведомую зверушку. Несколько секунд мы молчим, просто глядя друг на друга.
И я не выдерживаю напряжения:
– Ну что, не привык, что тебе отвечают?
– Нет, просто думал, ты немая.
Тут Глеб презрительно кривит губы, разворачивается и уходит.
Я остаюсь стоять в холле. Потерянная и раздраженная. Я только что нахамила популярному старшекласснику, и самое главное – лучшему другу Яна. Зачем? Может, это напряжение так вылилось?
Оливка находит меня в туалете. Заходит с откушенной сосиской в тесте и заранее укоризненным взглядом. Я в это время внимательно изучаю свое лицо в зеркале. Густые брови, тонкий маленький нос, небольшие, но полные губы. Я очень похожа на папу. Всегда была этому рада.
– Ну и что это было? – говорит Настя.
– Пописать нельзя?
– Ты каждый раз будешь писать при виде своей мамы? Похоже на нервное расстройство.
Я снимаю резинку с волос и оставляю их распущенными. Можно ли меня назвать красивой? Думаю, нет. Я бы сказала – миловидная. Скорее так. Перекладываю свои темные пряди с одного плеча на другое. Может, мне стоит больше краситься?
Оливка, нахмурившись, наблюдает за мной.
– Ян, ты в порядке?
– Да, в полном. Просто я останусь здесь. Решено! Я навсегда останусь жить в туалете. Ты будешь приносить мне сосиски в тесте, а больше ничего и не надо, вода есть, горшок тоже.
– Я эту дрянь только из-за тебя взяла, потому что голодная была как волк, а ты ускакала из столовки как горная коза.
– Ага, как бы волк не съел горную козу, – я улыбаюсь Насте через зеркало и вдруг ощущаю странное беспокойство, – и вообще-то дурацкие сравнения – это мой конек.
Оливка улыбается в ответ:
– Волк уже перекусил. Но мой гастрит будет на твоей совести. Давай, туалетный затворник, пойдем на дело.
– На какое?
– Сама знаешь. Нам собаку украсть, потом учебник, дел невпроворот.
Я снова шиплю на нее, пока подруга за локоть увлекает меня в коридор.
Глава 4
– Идут! – сообщает мне Настя.
– Да тихо ты, вижу.
Я действительно вижу Яна, он в своем ярко-синем пуховике, такой пропустить сложно. Собака важно семенит рядом. На секунду отвлекаюсь, любуясь парнем. Грубые ботинки, длинные ноги в черных джинсах. Уверенная, чуть вразвалку, походка.
– Сосредоточься, – насмешливо говорит Оливка.
– Я сосредоточена, как орел.
– Была же горной козой?
– Насть!
Она тихо смеется и поднимает вверх руки:
– Все-все.
Надо сказать, что выглядим мы жутко глупо. Сидим в сугробе, спрятавшись за большим внедорожником, и перешикиваемся. Та еще картина.
Пока мы препираемся, Ян «паркует» собаку у маленького супермаркета и уходит внутрь. Бенедикт сидит, не шелохнувшись. Морда очень серьезная.
– Такой послушный, наверное, они занимались с кинологом, – зачем-то говорю я вслух.
– Тогда держи его крепче, когда отвяжешь, вдруг будет вырываться.
– Я?! – от возмущения у меня просто перехватывает дыхание.
– Конечно, это же твой учебник.
– Но план ведь твой!
– Яна, у нас очень мало времени, мы можем и дальше спорить, но хозяин зверушки скоро выйдет.
– И что будет, если он выйдет?! – начинаю откровенно паниковать.
– Я его отвлеку.
И Оливка буквально выталкивает меня из сугроба на дорогу. Колени затекли от неудобной позы, я бегу к магазину вперевалку и сама не могу поверить, что делаю это. Пес смотрит на меня недоуменно, пока я отвязываю поводок. Стильный, черный, он никак не поддается, пальцы задеревенели на морозе, и от ужаса я почти готова разрыдаться. В панике бросаю взгляд на стеклянные двери. Никого. Проходит целая вечность, пока я догадываюсь просто отстегнуть карабин от ошейника. Хватаю Бенедикта, который начинает истошно лаять и вырываться, прижимаю его к груди и бегу за машины, пригнувшись к земле. Господи, хоть бы никто не увидел! Я украла собаку, какой позор, бедное животное, я отвратительный, ужасный человек! И тем не менее я продолжаю бежать дальше, во дворы, не разбирая дороги, железной хваткой удерживая Бенедикта.
– Яна! Яна!
Не знаю, сколько проходит времени, когда я наконец слышу за спиной голос Оливки. Она запыхалась и явно давно зовет меня.
Развернувшись, воплю в панике:
– Я украла собаку!!
– Я вижу, погоди, дай отдышаться, – она упирается руками в колени, – ты чего так припустила?
– А что мне было делать?! Я вор!
– Ян, угомонись, ты ее просто одолжила.
– Его.
– Ой, простите, мисс сталкер, я не так хорошо осведомлена о питомцах Барышева.
Ян Барышев. Красиво, да? Яна Барышева, представляете, как мне бы пошло?
– Алло, – Оливка машет рукой перед моим носом.
– Да, прости. Все, – заверяю через паузу, – я успокоилась. Что дальше? Мы уже можем написать ему? Тихо, тихо, Беня.
Я прижимаю к себе дрожащее тельце и глажу мягкую меховую мордочку.
– Думаю, надо подождать. Хотя бы минут двадцать, – подруга подмигивает, – так он будет больше нам благодарен.
Я машинально продолжаю гладить собаку по голове и оглядываюсь вокруг. Честное слово, вообще не помню, как сюда добежала.
– Сейчас, Беня, потерпи немного и вернешься домой.
Пес явно растерян, и мне его жалко. Я расстегиваю куртку и сажаю его внутрь. Так надежнее. Если он и правда убежит, я не переживу.
Через двадцать минут Настя достает телефон и наконец говорит:
– Ну все, думаю можно.
Она начинает набирать сообщение, какое-то время я наблюдаю за ней, а потом спрашиваю:
– А что, ты будешь ему писать?
– Ну да, а ты хотела сама?
Я почему-то смущаюсь.
– Да нет, разницы нет, пиши ты, раз уже начала.
Мы замолкаем, склонившись над Настиным новым телефоном. Ее пальцы с нюдовым маникюром быстро бегают по экрану. Ян отвечает почти сразу, и мы договариваемся, что принесем собаку к нему домой.
– А если бы он попросил встретиться на улице? – говорю я, пока мы шагаем в сумерках к большому ЖК.
– Тогда пришлось бы прибегнуть к плану Б.
– А у нас такой есть?
– Конечно. Бегство в Мексику, – беспечно улыбается Настя.
И мы обе смеемся. Я чуть более нервно. От напряжения меня вот-вот вырвет, но я держусь. Не время расслабляться.
Мы минуем шлагбаум, внутренний двор, кодовый замок, дотошную консьержку, двадцать этажей, и, как два хоббита после утомительного путешествия, останавливаемся перед белой дверью.
Я оглядываю коридор. Все входные двери на этаже светлые, в тон стенам.
– Тут все двери белые, – снова зачем-то говорю вслух.
– Правила такие, – пожимает плечами Оливка, – чтоб красиво было.
Я киваю. Понятно. В нашей пятиэтажке всем пофиг на двери.
– Помнишь? Я отвлекаю, ты меняешь учебники.
Я снова киваю. Книгу я достала заранее и заткнула за пояс штанов, прикрыв сзади курткой.
Настя нажимает на кнопку звонка. Ян открывает быстро, лицо взволнованное, вьющиеся волосы падают на лоб, и он убирает их раздраженным жестом.
– Привет, – говорит Оливка, пока я завороженно смотрю на парня.
– Девчонки, спасибо большое! – облегченно говорит Ян, выхватывая собаку у меня из рук, коснувшись моих пальцев.
Внутри все переворачивается, и я могу только кивнуть.
– Да не за что. Я Настя, это Яна.
Кажется, подруга поняла, что я онемела, и взяла на себя роль переговорщика. Особо стараться не приходится, язык у нее хорошо подвешен. Я с благодарностью слушаю, как Оливка трещит о том, что мы увидели собаку во дворах и сразу подумали, что она домашняя, а потом вспомнили, что она похожа на питомца Барышева. Ян жестом приглашает нас зайти, пока Бенедикт сходит с ума от восторга и вылизывает ему лицо.
Внезапно Настя заходится лающим кашлем. Достоверность высшего уровня.
– Воды, – между приступами выдавливает она, – можно воды?
Ян обеспокоенно хмурится и, все еще держа собаку на руках, уходит на кухню. Оливка семафорит мне глазами, но я и так уже скидываю ботинки и бегу в комнату, за дверьми которой играет Скриптонит. Это точно его спальня. В комнате горит только настольная лампа, но я сразу вижу рюкзак у стола, кидаюсь к нему и роюсь внутри. Молния расстегнута. Не то, не то, не то. Я нервно перебираю содержимое. Русский, история, тетради, ежедневник, господи, где же эта долбаная физика?!
– Полагаю, ты это ищешь? – раздается из угла комнаты.
Я тихонько вскрикиваю и от неожиданности сажусь на пол. Медленно поворачиваю голову.
Там стоит синее кресло с широкими подлокотниками, а в нем сидит Глеб. У него в руках книга. Я не хочу, но читаю название на обложке – физика.
На секунду мне кажется, что я умерла. Не дышу, и сердце мое не бьется.
Глеб тем временем встает с кресла, пересекает комнату и присаживается передо мной на корточках. Все внутри сжимается. У него красивые голубые глаза, но взгляд колючий.
– Хочешь забрать? Ну?
Я с трудом сглатываю, откашливаюсь и хрипло говорю:
– Хочу.
Тогда парень протягивает мне учебник. Я беру его непослушными пальцами. В уши будто натолкали ваты.
– А это, наверное, я могу взять? – он говорит тихо и вкрадчиво, как с идиоткой.
И я отдаю ему экземпляр физики, который принесла с собой.
– Ну что ты? Теперь можешь идти, тебя ведь подружка ждет.
Глеб поднимается первый, берет меня за локоть и ставит на ноги. Внимательно смотрит мне в глаза. Я чувствую себя безвольным кроликом, которого вот-вот сожрут. Парень наклоняется ближе ко мне и тихо говорит:
– Не надо было хамить, верно?
И, не дожидаясь ответа, подталкивает к двери.
Не знаю, сколько времени я провела в комнате, но когда я выхожу в коридор на негнущихся ногах, то вижу, что Ян уже вернулся из кухни и стоит рядом с Оливкой. Есть что-то неправильное в том, как они стоят, но я не могу понять, что именно. К тому же они оборачиваются на меня, и Ян вопросительно поднимает брови.
– Я просто… – начинаю говорить и к своему ужасу понимаю, что не знаю, как закончить фразу.
– Я попросил Яночку помочь мне, – Глеб становится за моей спиной и кладет руку мне на плечо, – с физикой. Да, Янчи?
– Да, – киваю, как тупой болванчик.
– Подзабыл программу за десятый класс, – поясняет парень, и это как будто всех устраивает.
Я обуваюсь, Ян еще раз нас благодарит, и мы наконец уходим. За нами захлопывается белоснежная дверь, и на меня наваливается такая усталость, что я едва передвигаю ноги.
– Получилось поменять учебники? – Оливка берет у меня из рук книгу, пролистывает ее. – Ну слава богу! Сделала, пока объясняла этому отморозку задачки?
Я киваю, и остаток пути мы идем молча. Только вот я полный ноль в физике, и она об этом знает.
Глава 5
Дома я скидываю ботинки, прямо в куртке прохожу в свою комнату и падаю на диван.
Ко мне заглядывает мама:
– Янусь, кушать будешь? Ты чего одетая?
– Очень устала. Мам, я не голодная.
– Ты же не ела в школе.
– Мам, пожалуйста.
Она недовольно вздыхает и прикрывает дверь.
Какое-то время я лежу, не двигаясь, и прислушиваюсь к своим ощущениям. Кажется, я все еще жива, но это, разумеется, не точно. Злосчастный учебник я так и сжимаю в руке.
Скоро я нахожу в себе силы встать, снять куртку и даже переодеться в домашние штаны и футболку. Подумав, надеваю старенькую серую толстовку. Есть ощущение, что меня знобит и потряхивает.
Я иду мыть руки, вешаю куртку в шкаф в коридоре, все делаю очень обстоятельно. Наконец возвращаюсь к себе, опасливо беру учебник, кладу на стол и зажигаю лампу рядом. Сажусь, открываю ноутбук и включаю популярную подборку песен. Затем делаю глубокий вдох и погружаюсь в изучение своих рисунков.
Кроме цветочков и геометрических фигур, там много скетчей. Портреты Яна, несерьезные, схематичные, но узнаваемые. Его губы, глаза, нарисованные отдельно, несколько раз глубоко прочерченные карандашом. Комиксы. Наши с ним фигуры, переплетенные пальцы. Но и это еще не все. Кое-где надписано «Ян, душа моя». В своей голове я всегда так к нему обращаюсь и мечтаю, что когда-нибудь скажу ему это вслух, а не на полях учебника. Там же строчки из популярных песен. Все про любовь. Эта книга – огромная валентинка. Это не просто признание в любви, это почти помешательство. На секунду мне даже становится противно от себя. О чем я только думала?
Дверь в комнату открывается, я вздрагиваю и тут же захлопываю учебник.
Но мама туда даже не смотрит, молча ставит мне на стол чай, тарелку со свежими булочками и выходит.
Я замечаю всплывающее окошко на ноутбуке, и глаз выхватывает сочетание двух заветных букв – «Я» и «Н», сердце замирает. Но когда я читаю полностью «Глеб Янковский», оно снова бьется, да еще как. Трепыхается в грудной клетке, как придушенный кролик. Потому что Глеб пишет мне:
Привет, Яна, душа моя.
Глеб Янковский хочет добавить вас в друзья.
Я открываю диалог и отвечаю ему.
Яна
Что тебе надо?
Глеб
Немного тепла, Янчик, и вежливости. Для начала поздоровайся. Я же поздоровался
Яна
Привет
Глеб
Нет, не так
Яна
Привет, о прекраснейший и сексуальный из богов
Глеб
Не то, что я хотел, но уже лучше ☺
Яна
К чему этот цирк? Если ты хочешь все рассказать Яну – рассказывай. Если тебе что-то от меня нужно, так говори
Глеб
Я могу не только рассказать. Но я пока не придумал, что именно мне от тебя нужно. Придется нам с тобой перебирать варианты. Спокойной ночи, Янчи, ты очень красиво рисуешь
Изможденно откидываюсь на спинку кресла. Я в аду, это совершенно точно. Вокруг тьма, языки пламени, а выхода нет.
Он может не только показать. Что это значит? Пару секунд я думаю, а потом тянусь за учебником, наспех пролистываю его. Потом еще раз. И наконец замечаю, что после девятнадцатой страницы идет сразу тридцатая. Он вырвал их. Глеб вырвал страницы, и одному богу известно, что я на них нарисовала. Или написала. И я так говорю, потому что совершенно очевидно, что я себя не контролирую и даже под дулом пистолета не смогу ответить, что там за художества.
Остаток ночи я провожу с ластиком, стирая все следы своей маниакальной любви к Яну Барышеву из всех своих учебников. Засыпаю одетая на нерасправленном диване, и всю ночь мне снятся змеи.
Глава 6
Утром я открываю глаза и потягиваюсь во все стороны, чтобы размять мышцы. Кажется, я ни разу не пошевелилась, пока спала. В окно светит солнце, небо чистое и приветливо синее. Я сонно улыбаюсь.
Мгновение, и на меня наваливаются воспоминания вчерашнего дня. Я закрываю лицо руками. Боже мой. Глеб Янковский, сущий дьявол. Он всегда казался мне высокомерным. Или неприступным. Или неприветливым. Я не знаю! Судя по всему, он действительно совсем не лапушка.
Потирая затекшую шею, я встаю с дивана, открываю ноутбук. Пока ничего. От этого беспокойство только усиливается.
Я перечитываю свои ответы ему и остаюсь довольна. Наверное, от большой усталости я вчера отвечала равнодушно и дерзко. Как будто я его не боюсь. Честно? На самом деле мне чертовски страшно, я просто в ужасе. Но здорово, что он пока не в курсе.
Беру со стола записку: «Уехала к т. Оле, завтрак на столе. Опять спала без постельного белья, кошмар!». Закатываю глаза. Интересно, зачем мама всегда сокращает слово «тетя» до буквы с точкой. Как будто за эти три ненаписанные буквы она экономит кучу времени.
Я раздеваюсь прямо посреди комнаты и оставляю вещи на полу. Раз мама уехала, значит дома никого нет. Папа работает вахтами и вернется только в следующем месяце.
Иду в душ и там долго стою под горячей водой. Появляется призрачное ощущение, что вместе с ней уходят все мои проблемы. Стекают вниз и, после небольшого круговорота над сливом, уносятся в трубу. Я тихонько смеюсь. Кажется, это нервное.
Выключаю воду, и, пока ожесточенно вытираю волосы полотенцем, думаю. Ну, что Глеб может у меня потребовать? Деньги? У него их предостаточно. Вся школа знает, что его папа владеет сетью популярных магазинов одежды. Секс? Не смешите меня, вокруг Янковского всегда крутятся девчонки, я ему точно не сдалась. А больше ничего в голову мне не идет.
Да и что я могу ему предложить?
В халате я выхожу на кухню, делаю себе кофе и отрезаю приличный кусок ежевичного пирога.
Ну, разве что по блату он может приходить на раздачу в столовке без очереди. Я снова хихикаю. Как полоумная, ей-богу.
Получается, мне остается только ждать.
И когда я смиряюсь с этой мыслью, и даже расслабленно выдыхаю, мне приходит сообщение:
Привет, Янчик, душа моя. к понедельнику мне нужен реферат.
Ну, теперь все понятно.
Яна
Ты не забыл, что я учусь на год младше?
Глеб
Я – нет, а вот ты снова забыла поздороваться
Яна
Здравствуй, свет очей моих. Так тебя не смущает, что я не знаю вашей программы?
Глеб
Ты не умеешь рефераты из интернета скачивать?
Яна
А ты?
Глеб
У меня такое ощущение, что ты забываешься. Смотри, как бы я не начал злиться
Я шумно выдыхаю. Не понимаю почему, но мне очень сложно сдержаться от колкостей в его адрес. Мое зависимое положение ужасно раздражает.
Смотрю на пирог и понимаю, что аппетит пропал. Я раздраженно закусываю губу и выливаю остатки кофе в раковину.
Все выходные я делаю задания для Янковского. Рефераты, доклады, какие-то таблицы по истории. С наскока это сделать невозможно, и в каждой теме мне приходится долго и мучительно разбираться. Естественно, Глеба это не волнует. Он только подкидывает мне новые задания и каждый раз издевательски добавляет «душа моя». Что ж, в этом есть свои плюсы, потому что если сначала на меня накатывал стыд, то теперь это обращение просто бесит.
К вечеру воскресенья я погружаюсь в такую темную и злую депрессию, что мама лишний раз старается со мной не заговаривать. Я наспех делаю свою домашку на понедельник и мрачно думаю, что если так пойдет дальше, то одиннадцатый класс я смогу закончить экстерном, благодаря Янковскому.
Глаза уже слипаются и, не закончив алгебру, я скидываю тетради в рюкзак. Ненадолго открываю окно и с наслаждением вдыхаю морозный воздух. На выходных даже прогуляться не вышло. Хотя, конечно, это не только из-за тупого шантажиста Глеба. Оливка была занята, а больше у меня тут друзей нет. Я делаю последние глубокие вдохи, вцепившись взглядом в темное звездное небо. Как же красиво. Воздух звенит. Я думаю – да ну все к черту. Вот она жизнь, в таких морозных вечерах. А не в колючих голубых глазах и не в недоступных красавчиках, и не в стыдных признаниях. В конце концов все самое худшее уже случилось, верно?
И тут я снова ощущаю знакомое тревожное чувство.
Закрываю окно, ложусь на диван и натягиваю одеяло до подбородка. Нужно поспать.
Телефон вибрирует и заставляет вынырнуть из сна. Сощурившись, я смотрю на экран. Глеб Янковский, чтоб он провалился.
Глеб
Спишь?
Яна
Сплю
Глеб
Как же ты мне ответила тогда? Душа моя
Яна
Это мой секретарь. Яна Владимировна спит, сегодня больше никаких рефератов
Глеб
)))))
Скинь фотку
Я хмурюсь. А вот это уже совсем не смешно. Внутри все холодеет. Если честно, за выходные я успела даже расслабиться. Потому что, будем честными, задания с рефератами – это самое безобидное, что он мог сделать. И я было решила, что иных требований от него не поступит.
Как только я думаю, что он расскажет все Яну и покажет ему вырванные страницы, мне становится плохо. Руки немеют, перед глазами разноцветные мушки пляшут самбу. Господи, как это могло произойти со мной? Я же не плохой человек, чем я это заслужила?
И тем не менее я не дура. Точно знаю – все, что появилось в интернете, остается там навсегда.
К тому же я понимаю, что страницы из учебника – это сильный рычаг давления, но голые фотографии это что-то гораздо, ГОРАЗДО более серьезное.
Поддавшись внезапному порыву, я фотографирую свой средний палец, отправляю Глебу, включаю авиарежим, убираю телефон под подушку и проваливаюсь в черную яму без сновидений.
Глава 7
Утром просыпаюсь в пять часов и никак не могу уснуть. В конце концов беру телефон, включаю сеть и проверяю сообщения.
Глеб
Пижама огонь
Я снова открываю фото, которое отправила Янковскому, и да, точно, там видно рукав пижамы, а на нем маленькие Винни Пухи. Даже не диснеевские, а наши олдскульные, коричневые. Парам-парам-парам-парам, тот поступает мудро… В отличие от меня.
Когда мы с Оливкой доходим до школы, мое напряжение достигает пика. Она что-то мне говорит, но я почти не вникаю, отвечаю невпопад, молчу и ожесточенно верчу головой. Где он? Не знаю, зачем мне видеть Глеба и что я хочу прочитать на его лице, но я чувствую себя как на иголках. Мне точно необходимо его увидеть. Рассказал ли он все Яну? Может быть, просто воспользовался моей наивностью на выходных, чтобы закрыть долги по учебе, а потом просто посмеялся надо мной вместе с другом. Разозлился ли он на последнюю фотографию? Или посчитал забавной и спустил мне с рук?
– Яна!
– А?
– Ты куда сегодня отлетела?
– Никуда, – я переобуваюсь в любимые старые кеды, пока Оливка надевает стильные мокасины.
– Выглядишь так, как будто тебя похитили инопланетяне и забыли вернуть.
– Очень смешно.
– Да я не шучу, у тебя реально такой вид.
Она косится на мою обувь, а я бурчу:
– Это кеды, они должны быть убитыми.
Мы выходим из раздевалки, доходим до лестницы, когда я начинаю обшаривать карманы брюк и говорю:
– Черт, забыла телефон в куртке, встретимся в кабинете.
– Как скажешь.
Я бегу обратно в раздевалку, потому что скоро уже должен быть звонок, хватаю телефон из кармана. Так же быстро возвращаюсь, на ходу проверяя сообщения. Ничего.
– Ай! – с размаху влетаю носом в чью-то широкую грудь.
– Нет, правда, тебе стоит хотя бы попробовать ходить с открытыми глазами.
Конечно, это Глеб.
– Извини.
– Не проблема, Винни, – он смотрит на меня, продолжая стоять в дверях.
Я снова чувствую себя практически немой. Отвечать ему в переписке гораздо проще, а вот открыть рот, стоя напротив, просто физически тяжело. Ну, по крайней мере, кажется, он не злится на фотографию.
Я потираю нос. Конечно, ударилась я не так уж сильно, но у Янковского какой-то парфюм, который сбивает меня с толку. Пахнет тепло и терпко.
– Как ты относишься к творчеству Люси Чеботиной?
– Что? – я недоумевающе смотрю ему в глаза.
– Ну, она же права, да? Зачем тебе солнце Монако?
До меня только начинает доходить. В груди неприятно холодеет.
– И луна Сен-Тропе вроде не нужна. Если Яна рядом нет. Или как там в тексте, я не силен в современной популярной музыке.
Я смотрю на парня, и мое лицо прямо-таки сводит ненавидящей судорогой. Как такой красивый человек может быть таким отвратительным? Строчки этой песни, среди прочих, я записала в учебнике.
Не контролируя себя, выпаливаю:
– Ты же знаешь, что ты козел?
– Солнышко, я в курсе. Но я не знал, что ты такая дерзкая. Это даже интересно.
Он улыбается только одним уголком губ, глаза смотрят все так же колюче, но с примесью чего-то нового. Похоже, ему действительно интересно. Отлично, Петрова. Теперь кот не просто сожрет птичку, а будет играться, прижимая лапой и проверяя, сколько она протянет.
– Глеб, дай ключи, свои забыла! – тонкая ручка бесцеремонно хватает парня за плечо и разворачивает к себе, – ой, а что это ты тут делаешь?
Девчонка смотрит на меня такими же колючими голубыми глазами, и ее губы растягиваются в улыбке.
– Держи, – он протягивает ей ключи, просунув указательный палец в кольцо.
– Кто это?
– Не твое дело, Алин, – тут Янковский сжимает ключи в кулаке, – прогуливать собралась?
Она кривится и передразнивает:
– Не твое дело, Глеб.
Я стою истуканом и молча наблюдаю за ними. Кажется, это его сестра. Младше меня на класс, всегда одета с иголочки, волосы идеально вытянуты утюжком и блестящей золотистой волной следуют за хозяйкой. Просто оживший персонаж из «Дрянных девчонок».
Глеб отдает сестре ключи, но она не торопится уходить. Стоит и буквально ощупывает меня взглядом.
И когда звенит звонок, я отмираю, отодвигаю Янковского и проскальзываю в дверной проем. С колотящимся сердцем бегу к лестнице. Ну почему Ян дружит с ним?
На уроках я присутствую только физически.
Отмалчиваюсь, ничего не записываю, постоянно себя контролирую, чтобы ничего не рисовать. В итоге на полях во всех тетрадях вывожу квадраты. Так жирно прочерчиваю линии, что почти разрываю страницы.
В какой-то момент Оливка касается моей руки:
– Ян? Ты в порядке?
– Угу, – мычу я.
Почему я не рассказываю ей про шантаж Глеба? Не знаю. Просто не могу вытолкнуть из себя слова. Не могу избавиться от гнетущего ощущения. Что-то между нами не так. Не знаю. Может быть, это со мной что-то не так. Чувствую себя так, будто сижу в глубокой бочке.
Когда на большой перемене Оливка затаскивает меня в столовую, я сажусь за стол с кружкой чая и кошусь в угол, где всегда сидят Ян и Глеб. Барышев рассказывает какую-то историю, отыгрывая каждую фразу мимикой под гогот одноклассников. Там же сидит Алина с подружками и аж повизгивает от смеха. Я хмуро смотрю на нее. Не секрет, что подавляющее большинство девчонок нашей школы влюблены в Яна. Остальные, вероятно, в Глеба. Я часто видела Алину с ребятами, но теперь практически уверена, что она в команде Барышева, так сказать. Она взвизгивает очередной раз, и я морщусь.
– Как гиена, – говорит Оливка, глядя в тот же угол.
– Угу.
– Как звали самую придурковатую из «Короля льва»? Эд?
– Ага.
Оливка бросает на меня быстрый взгляд, вздыхает и склоняется над тарелкой фруктового салата.
Глеб сидит на столе, поставив ноги на лавку. Улыбается и фыркает от смеха вместе со всеми. Как будто не хочет смеяться, но не выдерживает. В такт его движениям в ухе болтается серебряная сережка с подвеской-крестиком. Не знала, что Сатана может носить такие украшения, ему должно быть больно.
Внезапно парень поворачивается и смотрит прямо мне в глаза. Улыбается снова только одним уголком губ и подмигивает. Я отворачиваюсь. Хоть бы этот крест прожег ему ухо!
Весь день Настя пытается меня развеселить, и, когда после уроков мы идем домой, а я по пути пинаю грязные комья снега, она хватает меня за локоть и говорит:
– Ну все, хватит. Я немного утомилась быть скоморохом.
– В смысле?
– В коромысле, Ян. Я же вижу, что-то случилось. Весь день перед тобой выплясываю, ты мне и двух слов не сказала.
– Я не просила передо мной выплясывать, – огрызаюсь я и подпинываю очередной снежок.
В кармане вибрирует телефон, и я нехотя достаю его. Если Оливка сейчас со мной, значит это сто процентов мой новый друг. Да, это он, отправил мне песню Люси Чеботиной «Солнце Монако». Ну какая же сволочь, а?
Оливка подлетает ко мне и выхватывает телефон из рук.
– Эй! Ты что делаешь?! – кричу я.
– Я вижу, что ты расстроена. Если ты не хочешь рассказывать, я все узнаю сама. Ты меня вынуждаешь! Глеб Янковский? Вы переписываетесь? Яна, он тебе нравится?
Она почему-то приходит в полный восторг и по своему обыкновению орет на всю улицу. Это злит меня еще сильнее. Я отбираю телефон и говорю:
– Да! Я от него в восторге. Мой новый лучший друг. Взамен тебя.
– Если он тебе нравится, это же замечательно!
– С чего вдруг? Ты только недавно называла его отморозком.
Оливка смущается:
– Любое чувство – это прекрасно, знаешь ли. Просто со стороны он не кажется, ну, дружелюбным.
Не выдержав, я смеюсь:
– Эта деликатность тебе не к лицу, лучше и дальше зови его отморозком.
– Ну вот, это моя Яна вернулась! – Оливка обнимает меня, – так что, этот отморозок тебе нравится?
– Нет, мы просто общаемся. На тему современной музыки.
Дальше мы идем под руку, но скоро ко мне возвращается знакомое беспокойство. Наверное, надо просто рассказать обо всем Оливке, и она придумает, что можно сделать. Но я молчу. На губах будто печать, а я снова потираю нос, вспоминая терпкий аромат парфюма.
Глава 8
В среду мы сидим на литературе, и я уже закончила свою самостоятельную работу, так что просто проглядываю ее на предмет ошибок. За окном мальчишечьи голоса похожи на птичий гомон. Но разборки у них явно нешуточные. Я бросаю взгляд на школьный двор и вижу трех младшеклассников в распахнутых куртках и с портфелями наперевес, они о чем-то громко спорят. Я качаю головой и стараюсь сосредоточиться на своей работе.
Так, что там? Некрасов.
Мальчишки на улице внезапно обрывают словесную перепалку, и это настораживает. Когда снова смотрю в окно, они уже сцепились в один клубок и беспорядочно катаются по земле. Я хмурюсь. Не знаю уж, кому на Руси жить хорошо, но вот этому пацану в зеленой куртке явно несладко. Потому что теперь двое других самозабвенно лупят его, пока он лежит на заснеженном асфальте, подтянув колени к подбородку. Я уже открываю рот, чтобы сказать русичке, что у нее под окнами дети сейчас поубивают друг друга, но по закрытому школьному двору вдруг эхом разносится гулкое:
– Эй!
К драчунам подбегает высокий парень, в руке он держит свой черный пуховик, который бросает на землю и хватает двух мальчишек за шкирки.
– Хорош, успокоились!
Он встряхивает их как котят и ставит на ноги, пока они тяжело дышат, я вижу, как вздымаются их узкие плечики. Парень говорит им что-то, уже не кричит, так что я ничего не слышу, но догадываюсь, что он их отчитывает. Они хватают свои рюкзаки и убегают в сторону ворот. Парень же поворачивается, чтобы забрать свою куртку, и я узнаю Глеба. Ну кто бы мог подумать…
Я даже склоняю голову на бок и немного привстаю со стула. Сбоку на меня со своего места с интересом напирает Оливка.
– Это что, Глеб?
– Отстань.
Но сама продолжаю смотреть, как он поднимает мальчика в зеленой куртке, поправляет ему сбившуюся шапку. Приседает перед ним на колени, берет за подбородок. Они о чем-то разговаривают, а потом вместе уходят.
– Как благородно, – говорит подруга.
– Это адекватно. Любой взрослый должен был бы так поступить.
Я хватаю лист со своей работой и несу учителю. Перед глазами все еще стоит картинка, как Глеб держит паренька за лицо. Удивительно участливый жест. Я качаю головой, совершенно сбитая с толку.
Дома я, повинуясь внезапному порыву, открываю страницу Глеба. Она совершенно неинформативна. Наверное, он считает, что активно проявляться в интернете – это не по-пацански. Что ж, в какой-то мере я с ним согласна. Но я все равно разглядываю фотографии, которые есть. Мне нравится та, на которой Глеб вдвоем с Яном. Они обнимают друг друга за плечи, Ян смеется, запрокинув голову, а Глеб широко улыбается, глядя вниз. В ухе неизменная сережка с крестиком. Снимок теплый и искренний. Какое-то время я просто любуюсь парнями на нем и пытаюсь понять волну чувств, которую он во мне поднимает.
В друзьях у Янковского преимущественно девушки. Я наспех пролистываю список с похожими аватарками и открываю аудиозаписи. Первое, что я вижу, это «Солнце Монако». Так и знала, ему самому понравилась песня! Она просто навязчивая и заводная, зря он меня высмеивал. Мои пальцы скользят по тачпаду, а я хмурюсь. Это трек из моих аудиозаписей. И этот. И вот этот. Нахожу с десяток своих песен или даже больше, и, конечно, это не совпадение.
Быстрее, чем успеваю подумать, открываю наш, уже внушительный, диалог и пишу ему.
Яна
Ты просто вор!
Глеб
В чем дело, Винни, я украл твое сердечко?
Яна
Мои аудиозаписи. Просто внаглую перетаскал к себе, а еще высмеивал мой музыкальный вкус!
Глеб
Они ж не под замком хранятся
Яна
Ты украл страницы из моего учебника, теперь аудиозаписи… Может быть, ты просто клептоман?
Глеб
Да, поэтому приглядывай за своей пижамой
Я захлопываю ноутбук и барабаню по нему пальцами. Проходит пара секунд, прежде чем понимаю, что на моем лице улыбка. Он смешной.
– Януся! – зычно кричит мама с кухни.
Я закатываю глаза и обреченно встаю со стула. Плетусь на кухню, где мама уже положила мне поесть и наливает компот.
– Вот, я же знаю, ты любишь горяченький.
– Мам.
– Что? Вечно «мам», а дальше молчком.
– Ничего.
– Вот именно, – она цокает языком и ставит на стол еще корзиночку с хлебом, – ешь.
– Ем, – обреченно отзываюсь я.
– Как дела в школе?
– А то ты не знаешь, – бурчу я, вечно она задает этот вопрос.
– Знаю, Януся, – мягко говорит мама, – но мне интересно не то, что мне рассказывают учителя. Ты моя дочь, мне интересно то, что рассказываешь ты.
Я перестаю есть и с подозрением смотрю на маму:
– Это тебе кто посоветовал?
– Что? – невинно смотрит на меня мама.
– Ничего. Подкаты какие-то у тебя интересные. Да все нормально.
– Хорошо.
– Угу.
Какое-то время я молча бряцаю ложкой по тарелке. Потом вдруг говорю:
– Только мне интересно…
– Да? – живо отзывается мама, замерев с полотенцем в руке.
– Ну, если один человек кажется… ну, – говорю, подбирая слова, – плохим, высокомерным, разве может оказаться, что он смешной? Или хороший в целом?
Мама прислоняется круглым бедром к кухонному шкафчику, поправляет волосы, немного думает.
Говорит:
– Ты ведь для меня тоже иногда кажешься недружелюбной?
– Ну? – с подозрением отзываюсь.
– Так может и человек со второго взгляда окажется лучше, чем показался с первого? Я вот знаю, что ты колючий ежик, но внутри все та же моя сладкая девочка, которая обнимала меня маленькими ручками за шею.
Мама вешает полотенце на ручку духовки и еще раз поправляет волосы.
– Мам?
– Что?
– Кое-что по поводу твоей прически могу сказать?
– Конечно, солнышко.
– Тебе лучше сходить в нормальный салон, а не к кому ты там ходишь.
Мама внимательно смотрит на меня, а потом ее лицо светлеет:
– Хорошо. Но ты ведь знаешь, что это не сильно меня изменит? Например, я не похудею и не сменю работу.
Я жутко смущаюсь и от неожиданности кашляю, подавившись хлебом.
Глава 9
Вечером я лежу без сна и пялюсь в потолок. Странный разговор с мамой не дает покоя. Да и ставшее постоянным беспокойство тоже, пора уже валерьянку пить. Мы никогда не были с мамой близки, я даже не знаю, почему сегодня стала у нее что-то спрашивать. Мы не говорим по душам, я с ней не советуюсь. Признаться честно, я жутко ее стесняюсь. Полная школьная повариха, можно подумать, вы бы гордились!
Вот у Оливки мама что надо. Тетя Лика классная, очень современная, одета всегда с иголочки, наверное, этому Настя у нее научилась. И она очень стройная и женственная. Правда, Оливка ей не родная. Тетя Лика ее удочерила, когда Насте было лет тринадцать. Я раньше думала, что одинокой женщине не могут дать ребенка из детского дома, оказалось все вранье, могут. Вообще Оливка мало рассказывает об интернате. Говорит, что там «было нормально». Кажется, это единственная вещь, о которой Настя Оливко мне врет.
Какое-то время я лежу с пустой головой. Просто наблюдаю за светом фар на потолке от проезжающих по двору машин.
И думаю о Яне. Мне так стыдно, что пришлось украсть у него собаку. Надеюсь, у животных все проще, чем у людей, и у Бени не будет никакой психологической травмы. Все-таки жалко, что он не добавил меня хотя бы в друзья. Не Беня, конечно, Ян. А можно было, я ведь ему собаку спасла! Ну, он так должен думать. Наверное, можно было бы отправить ему заявку самой. Мы ведь теперь знакомы, в конце концов. Это же будет выглядеть нормально?
Вот уж кто долго об этом не думал, так это Глеб. Скинул мне заявку и сразу же принялся третировать. Какой-то закон джунглей. Сильный пожирает слабого. Богатенький популярный Глеб точно может съесть меня, как говорится, со всеми потрохами. И со всей моей нелепой влюбленностью в его лучшего друга. Господи, какой кошмар.
Хотелось бы мне знать, почему они дружат. Либо Ян не так хорош, как кажется, либо Глеб не так уж плох.
Телефон вибрирует, и я вздрагиваю. Было бы здорово, будь это сообщение от Оливки, но с ней мы попрощались в сети перед сном. Черт бы тебя побрал, Янковский.
Глеб
Дора – втюриласьЯна
Ты реально запомнил АБСОЛЮТНО ВСЕ песни, которые я записала на полях?
Глеб
О чем ты? Я просто трек скинул. Подумал, тебе понравится ☺
Яна
Ты такой индюк
Глеб
Так меня еще никто не называл, Винни
Яна
Все когда-то бывает в первый раз, Янковский
Глеб
Обожаю, когда ты называешь меня по фамилии
Яна
Видеокассета твоих родителей – горит огонь
Глеб
Этой в учебнике не было
Яна
Эта для тебя. Расширяю твой музыкальный кругозор. Не благодари
Глеб
Название группы мне нравится
Яна
Песню послушай, балда. Нырни чуть глубже названия. Непривычно, но стоит попробовать
Глеб
«Как Сусанин довел бы домой, как Стиви Уандер увижу из многих»?))
Яна
«Свет давно в окне угас, сохранил и я не спас, ты хотела – получай лучшую песню про нас». Все, Янковский, я сплю
Я ставлю телефон на авиарежим и убираю под подушку. Кажется, в нашем общении появились свои фишечки, которые понятны только нам. Снова смотрю в потолок и проваливаюсь в сон прежде, чем успеваю понять, что снова улыбаюсь.
Глава 10
Мы стоим у кабинета географии, когда меня находит ОПГ – наша классная. Вообще-то ее зовут Ольга Геннадиевна, а фамилия Попова. Так что моим одноклассникам долго не пришлось думать, как сократить ее имя для удобства. И прикола, разумеется.
ОПГ смотрит на меня внимательно и, как всегда, немного рассеянно, как будто думает о чем-то другом. Снимает свои очки и жестикулирует, зажав их в кулаке:
– Яна, подойди в тренерскую прямо сейчас, я предупрежу географа, что ты немного задержишься. Поторопись, чтобы много от урока не пропустить.
В груди все как-то неприятно сжимается:
– В тренерскую? К Кара…К Константину Викторовичу?
– Да, – она начинает подталкивать меня в спину, – поторопись, пожалуйста, а то пока я тебя нашла, уже половина перемены прошла, с этими заменами черт ногу сломит.
Я успеваю только бросить на Оливку взгляд, полный отчаяния, и увидеть, как она хмурится и разводит руками. Мы обе не понимаем, зачем я понадобилась Карасю. Я иду по лестнице на второй, а сердце тревожно колотится. Он хочет поговорить о моих прогулах? Да я всего-то два раза не была. Ну, три. И все три вместе с Оливкой. Тогда и ее надо было бы вызвать.
Перед дверью тренерской я на секунду замираю, но потом решительно стучусь и открываю дверь. Кабинет при спортзале маленький и почти все пространство занимают письменный стол и диванчик. Обстановка спартанская, и я сначала задерживаю взгляд на полке над диваном. Она полна пузатых и высоких вытянутых кубков, увешанных медалями. Интересно, это все заслуга Карася? Все эти мысли проносятся в голове как вспышка. Потому что когда я перевожу растерянный взгляд от полки, то понимаю, что Карась не один. С ним Ян, который облокотился о стол, и Глеб, развалившийся на диване.
– Привет, Янчик!
Что им от меня надо?
– Привет, – запинаясь, произношу я, глядя то на Янковского, то на Барышева.
Потом наталкиваюсь на недобрый взгляд Карася и поспешно добавляю:
– Здравствуйте.
– Петрова, – говорит Константин Викторович и тяжело вздыхает.
Господи, да в чем дело?!
– Да?
Я смотрю на Глеба, а он прямо-таки лучится самодовольством. Напряжение в тренерской ощущается почти на физическом уровне. К тому же тут душно, и у меня ломит виски. Когда мне начинает казаться, что это все не по-настоящему, Карась наконец расцепляет руки на груди и говорит, глядя на меня исподлобья:
– В сборную по волейболу срочно нужен человек. Девушка. Егорова сломала палец на катке и выбыла. Вот, молодые люди рекомендовали тебя. Подача у тебя и правда достойная, но особого интереса к спорту я у тебя не замечал, – еще один тяжелый взгляд в мою сторону, – поэтому поступим так. Сейчас проверим тебя в паре упражнений, вечером сегодня тренировка, завтра игра. С соседней школой. Принято?
– Подождите, что? – вырывается у меня.
Во-первых, мне страшно, во-вторых, я просто возмущена. Мне кажется, или он не задал ни одного вопроса о том, согласна ли я на это? Может, мне действительно на фиг не сдался спорт, особенно в таком тоне. В своей прежней школе я ходила на секцию волейбола, но до сборной так и не дотянула, потому что это была спортивная школа, и уровень был намного выше. Оттого на уроках Карася мне было скучно и, скажем честно, неприятно. Он почему-то меня невзлюбил, а мне не нравилось, как он со мной разговаривает. Поэтому я и начала прогуливать.
– Ну, ты же нам поможешь, Яночка? – говорит Глеб и, когда я перевожу на него взгляд, подмигивает, раскинув руки на спинку дивана. – Выручишь нас? Меня, как старого друга.
Я открываю рот и молчу, и в этой комнате становится уже две рыбы. Карась и я, беззвучно открывающая рот. Все понятно.
Ян и Глеб – два лучших волейболиста нашей школы, это все знают. Есть Кузнецов Ваня, но он немного отстает от ребят и по уровню, и по внешности, поэтому он не такой популярный. Еще в сборной играет кудрявый высокий паренек, он перевелся недавно, и я помню только надпись «Кудинов» на его майке. А, ну и Миша Попов из моего класса, чаще он, конечно, сидит в запасе, но своим присутствием в команде жутко гордится. И тут, конечно, надо вам пояснить, что наша школа участвует в небольшом эксперименте округа и играет в микс-волейбол. То есть на поле четыре парня и две девушки. Егорова и Манкова. И первая, как оказалось, сломала палец. Будь она неладна.
Я лихорадочно перевожу взгляд с самодовольной улыбки Глеба на растерянного Яна. Наверняка он недоумевает, когда мы с Янковским успели так уж подружиться. Мысли мечутся в голове, как вспугнутые голуби, быстро и бестолково. О, я ведь уже говорила, что сравнения – мой конек?
Наблюдая за Яном с трибуны (как образцовая влюбленная дурочка), я знала, что он трепетно и эмоционально относится к игре. Но Глеб был еще сильнее сдвинут на волейболе. Ввязывался в споры с противниками или судьей, со злости посылал мяч в стену в случае неудачи. Видели когда-нибудь, с какой скоростью летит мяч с подачи волейболиста? Можно без головы остаться. Поэтому я всегда считала Глеба немного психом, а выдержка Яна меня восторгала. Разумеется.
Так как они потеряли игрока перед важным матчем, могу только представить, как переживает за это Глеб. И сейчас он ясно дает мне понять, что я не могу отказаться.
– Петрова? – выводит меня из ступора Карась. Кажется, ему надоела эта немая сцена.
– Да, – с трудом выдавливаю я из себя, – давайте попробуем.
– Тогда все в зал.
Я скидываю на пол рюкзак и через голову снимаю форменный жилет. Подумав, кидаю на диванчик и клетчатую рубашку, оставаясь в черных джинсах и белой майке. Оборачиваюсь и ловлю на себе странный взгляд Глеба. Есть в нем что-то такое, что заставляет мои щеки залиться румянцем. Пытаясь скрыть смущение, я сразу же разворачиваюсь и иду в зал. До того, как за мной закрывается дверь тренерской, я слышу голос Карася:
– Подача добротная. Но она низкая, что она будет делать на подборе?
Я крепко сжимаю зубы, потому что злость клокочет где-то в горле и грозит в любую секунду вырваться наружу. Видали? Я низкая. Да я просто никогда ему не нравилась! И если до этого у меня еще были мысли нарочно завалить так называемую проверку, то теперь я полна решимости утереть старой рыбе нос.
Карась ставит нас в тройку и заставляет меня демонстрировать нападающий удар, потом я бесконечно подаю, и показываю, как ставлю блок. Я действительно низкая, но у меня хорошая техника, и я высоко прыгаю. К тому же от злости я все выполняю просто идеально. Даже не помню, когда последний раз так играла. Наверное, в своей старой школе.
В конце концов мы играем два на два, до пятнадцати очков. Я и Глеб против Карася и Яна. И я ставлю жирную точку в этом испытании, когда, подпрыгнув и прогнувшись в спине, отправляю мяч в центр поля, куда не успевает никто из противников.
– Красотка! – кричит Глеб, и мы звонко даем друг другу пять.
Тяжело дыша, я замираю рядом с ним, и он добавляет тихо и серьезно:
– Это было здорово.
– Спасибо, – я смотрю в его голубые глаза, и меня будто затягивает в круговорот.
– Петрова! Ну, удивила! – Карась выглядит жутко довольным, а я наконец перевожу взгляд и растерянно моргаю, – и почему я не видел этого на своих уроках?
Безразлично пожимаю плечами. Ответ у меня есть. Наверное, потому что вы не стремились разглядеть. Но вслух, конечно, этого не говорю.
– Ой! Я же географию пропустила, – растеряно лепечу я.
Удивительно, в спортивном азарте я вообще забыла, что мне нужно на урок.
– Не переживай, – так же весело отзывается Карась, – я поговорю с учителем. Ну что, сегодня вечером тренировка, завтра игра. Добро?
– У меня формы нет.
– У подружки попросишь, она мне после уроков нормативы сдает.
И действительно, Оливка сегодня все утро ныла, что вечером ей нужно идти к Карасю.
– Яна, это было классно! – Барышев легко толкает меня кулаком в плечо.
Я смущенно фыркаю. Взгляд у него восхищенный, и мне это безумно льстит. Я не иду, парю над резиновым покрытием спортивного зала. Он меня заметил! Он считает, что я классная! Ну, что я классно играю в волейбол, но вообще-то не суть.
Совсем смутившись, я поспешно сгребаю в охапку вещи и выскакиваю за дверь. Но напоследок оборачиваюсь и ловлю еще один странный взгляд Глеба. Я не понимаю, что за эмоцию вижу в его глазах, и мне от этого неуютно.
До конца урока еще десять минут, но я решаю не возвращаться. Пишу Оливке, что жду ее в столовой, и спускаюсь на первый этаж. Накидываю рубашку, но жилетку несу в руках, мне все еще жарко.
Захожу в столовую и обвожу ее взглядом. Там тихо, и она залита дремотным солнечным светом. На раздаче скучает мама, залипая в книжку, которую прячет под прилавком. Занято два стола, кажется, восьмиклассниками, но они что-то усердно пишут в тетрадях, изредка переговариваясь вполголоса. Отлично. Я подхожу к раздаче: