Бокал кардинала Ришелье

Я еще раз нажала кнопку на телефоне, где было написано «Нита». И снова никто мне не ответил. Я оглянулась по сторонам. Двор как двор, обычный питерский колодец. Парочка подержанных машин, чахлые пыльные кусты, из подвального окошка выглянул черный кот с намерением перебежать мне дорогу, но я шикнула на него, и кот с негодованием убрался обратно.

Не то чтобы я так верю в приметы, но сегодня не стоит провоцировать судьбу. В общем, не только сегодня, а… уже несколько месяцев я живу в удивлении. Вот именно, то самое состояние, в котором я нахожусь, можно назвать удивлением.

Удивил меня звонок незнакомого человека, который представился нотариусом и сказал, что бабушка оставила мне квартиру. В первый момент я решила, что человек ошибся номером. Ну, бывает, конечно, кому-то повезло. Я так и ответила ему, что у меня нет никакой бабушки, а стало быть, никто не может мне ничего оставить.

Мужчина на том конце телефонной линии вежливо, но твердо ответил, что он звонит Грачевской Виталии Валентиновне, это ведь я не отрицаю…

Да, это правда, ответила я, добавив про себя, что второго такого сочетания имени-отчества точно нет. Мало того что имя, какого ни у кого нет – Виталия, так еще и отчество к нему какое-то женское. Вот именно: имя мужское, а отчество – женское.

Мать всегда говорила, что это все папочка постарался. Мало того что отчество у меня от него, тут уж ничего поделать нельзя было, так он еще и имя придумал несуразное – Виталия! Такого имени-то не бывает, а он выпендрился.

И правда, здорово меня в школе доставали, да и в садике тоже, воспиталка попалась противная, все приговаривала:

– Виталик? А ты оказывается девочка, а я думала, что ты мальчик…

И так каждый день. А когда мать вправила ей мозги в свойственной ей манере, то пришлось переводить меня в другую группу.

В общем, пришлось признаться нотариусу, что это я и есть. А дальше начались чудеса. Нотариус пригласил меня в свою контору, и там я узнала, что бабушка, мать отца, оставила свою квартиру двум внучкам: мне и дочери отца от второго брака.

И я увидела ее, эту самую дочь, то есть свою единокровную сестру. Думаю, вы уже догадались, что до этого мы не то что не встречались, но даже не подозревали о существовании друг друга. Не знаю про нее, но я уж точно.

Скажу сразу, никаких родственных чувств я к этой самой Аните не почувствовала. Больше того, она мне сразу не понравилась. Нагловатая такая девица, говорит громко, держит себя нахально, юбка короткая, у нотариуса села ногу на ногу, а ляжки толстоваты. Ну мне с ней детей не крестить, уж это точно.

Дальше пошли формальности, потом надо было ждать полгода, и вот наконец все документы оформлены, и мы первый раз идем в квартиру бабушки.

Да, почему я так удивилась звонку нотариуса, потому что думала, что бабушка давно умерла, так мать сказала, когда я спрашивала, почему у нас с ней нет родственников.

Мы жили с матерью только вдвоем с тех пор, как они развелись с отцом. Мне тогда было лет пять, и я плохо его помню.

Потом, уже в школе, я как-то поинтересовалась, отчего отец не хочет со мной видеться. Потому что родители моей подружки Соньки тоже развелись, так папа раз в неделю встречал ее из школы, вел в кафе и покупал все, что она хочет, на день рождения и Новый год дарил дорогие подарки и даже брал с собой в отпуск. Как Сонька призналась, после развода родителей ей стало даже лучше.

Ну что вам сказать… Мать тогда мне много чего наговорила. Во всяком случае, эти ее слова у меня надолго отбили охоту спрашивать ее об отце.

Мамаша моя человек своеобразный… впрочем, о ней после, а лучше совсем не говорить.

Сейчас я с досадой смотрела на экран телефона. Ведь договорились же с этой Нитой ждать во дворе у подъезда!

Да, вот у нее тоже имечко так себе, обмолвилась она как-то, что это папочка ее назвал, так в школе каких только кличек ей не давали, а так все друзья и знакомые зовут Ниткой.

Тут открылось окно на третьем этаже, и я услышала крик:

– Эй!

Ну вот она, Нита, высунулась в окно едва ли не по пояс и машет руками.

– Поднимайся! – И окно захлопнулось.

И даже не сказала, какой код на дверях подъезда!

Тут кстати вышел мужчина с английским бульдогом, и я проскочила в дверь.

Лифта нет, этаж третий, высокий. Лестница грязная, пахнет кошками. Ну центр города, не самый приличный дом, вход со двора.

Когда я взбежала на третий этаж, дверь квартиры была открыта. Она была железная, хотя далеко не новая.

В крошечной прихожей было темно, так что я успела разглядеть только несколько дверей. Открыла наугад одну из них и оказалась в довольно большой комнате.

Ощущение пространства создавали высоченные потолки, а так комната была заставлена мебелью. Мебель старая, не то чтобы ломаная, а долго бывшая в употреблении. К тому же пыльная. Вообще пыль витала в воздухе, мне сразу же захотелось чихнуть.

В комнате было два окна, одно открыто, на другом висела застиранная портьера. Узкое окно пропускало мало света, потому что стекла были мутные от грязи. В комнате было темновато, и я сунулась к выключателю. Однако ничего не произошло.

– Что, электричества нету? – спросила я Ниту, которая как раз вошла за мной.

– Да есть, просто эта штука не фурычит, – она показала рукой наверх.

Там, под самым потолком, висела люстра. аж на двенадцать рожков. И ни один не горел. Тогда я взялась за занавеску. Карниз был старый, с большими медными кольцами. Что-то заело, я дернула посильнее… старая ткань треснула…

В общем, светлее в комнате не стало, только в руках у меня оказался обрывок занавески. Да еще и пылищи здорово прибавилось.

– Черт! – Нита зажала нос и выскочила из комнаты. – От этой пыли совсем обалдела уже!

Голос у нее был гнусавый.

Я вышла за ней в коридор и открыла следующую дверь. Оказался туалет. Ну тут тоже ничего хорошего – желтый от ржавчины унитаз, который к тому же и подтекал, ржавая цепочка с тяжелой бомбошкой. Пахло там соответственно.

Дальше была кухня. Без двери, просто проем. Узкое помещение без окон, зато свет был – засиженная мухами лампочка под потолком. Старые шкафчики, засаленная газовая плита, доисторический холодильник… На сушилке красовались чашки – старые, с вылинявшими рисунками, серые тарелки, на которых почти не видно было золотого ободка. От всего этого веяло бедностью и запустением. И еще одиночеством. Вот именно, я готова была поклясться, что умершая старуха жила тут совсем одна, никто ее не навещал.

Я вышла из кухни и попыталась открыть еще одну, самую последнюю дверь.

– Туда не суйся! – сказала Нита. – Туда войти нельзя просто!

Я все же попыталась. Дверь открылась на небольшую щелку, мне удалось просунуть туда голову.

Вся комната была заставлена каким-то барахлом – старыми коробками, ломаными стульями, дальше я не разглядела.

– Говорила, не суйся, все равно ничего ценного там нету! Бабка была та еще барахольщица.

– А ты в этой квартире раньше бывала? – сама не знаю почему, спросила я.

Если вы думаете, что мы со своей вновь обретенной сестрой сразу же нашли общий язык, заключили друг дружку в объятия и поклялись в вечной дружбе, то вы глубоко ошибаетесь.

Думаю, что не ошибусь, если скажу, что она не слишком меня привечала. Тут ее даже можно понять: если бы она была единственной внучкой, то квартира досталась бы ей полностью, а так только половина. Сами посудите: живешь себе спокойно, ждешь, когда бабуля помрет, и вдруг оказывается, что какая-то посторонняя девица, которую ты мало того, что никогда в жизни не видела, но даже и не знала о ее существовании, отнимает у тебя полквартиры!

Так что эту Ниту понять можно. Что касается меня, то она мне сразу не понравилась. Вот бывает так: вроде ничего плохого тебе человек не сделал, а ты его видеть не можешь, тебя от него просто воротит.

Вот так и со мной. Вроде я девушка спокойная, нескандальная (с моей мамашей всякого повидала, так что с детства привыкла помалкивать, если кто-то орет и ругается), но на эту Ниту смотреть не могу. Все меня в ней раздражает: и голос слишком громкий, и макияж слишком яркий (ей не идет), и юбка слишком короткая (не подумайте, что я рассуждаю, как старушки на лавочке, просто при толстой попе и ляжках… в общем, про это я уже говорила).

Я-то худая с детства, это у меня в мать. У нее худоба от злости, а у меня – наследственная.

Короче, посидели мы тогда у нотариуса, выполнили формальности и разошлись на несколько месяцев. И ключи от этой квартиры он передал нам, то есть Аните, только накануне, когда сообщил, что мы – официальные наследницы. Так что поговорить с ней не было у меня ни времени, ни желания, ни возможности.

– Так бывала ты в этой квартире? – повторила я.

– Давно… много лет назад…

– Что так? – прищурилась я. – Вроде бы любимая внучка…

– С чего ты взяла? – она удивилась. – У нее любимчиков не было. Она, знаешь… к матери моей плохо относилась.

К моей тоже, но я думала, что это оттого, что характер у моей матери ужасный, она со всем миром в ссоре.

– В общем, я только в детстве тут бывала, тогда, конечно, такого безобразия в квартире не было, – нехотя рассказывала Нита. – А потом она все пилила и пилила мать, гадости говорила, отцу на нее наговаривала, ну мама и перестала у нее бывать. И я тоже. А ей еще и лучше, отец к ней ходил, ночевать даже оставался иногда. А потом он умер. И с тех пор мы ничего про нее не знали. Потому что она и на похоронах умудрилась маме сказать, что это она виновата, что плохо за мужем следила…

Да, похоже, что бабулька моя та еще была зараза. Везет мне на родственничков!

Мы снова вернулись в большую комнату, я так поняла, что здесь бабушка и жила. Ну да, вон диван, закрытый стареньким пледом, стол круглый на одной толстой ноге, закрыт скатертью, которая тоже пыльная, на противоположной стене шкаф с зеркальной дверцей. Зеркало, естественно, старое, поцарапанное.

– Что ты тут ищешь? – нервно заговорила Нита. – Ничего тут хорошего нету, уж ты мне поверь, пыль одна и грязь!

Я все-таки прошлась по комнате, подсвечивая себе телефоном. И в одном углу обнаружила странную такую конструкцию: снизу подставка, потом длинная ножка, в виде увитого виноградной лозой дерева, а наверху три стеклянных плафона в виде цветов тюльпана, причем один плафон разбитый.

Да, кажется, это торшер. А вот интересно, может, хотя бы он работает?

Я увидела на стене рядом розетку и не без опасения впихнула туда вилку от торшера. А потом нажала на кисточку, что свисала из «тюльпанов».

Ничего не полыхнуло, не грохнуло, торшер загорелся неярким светом, причем все три плафона. Стало быть, бабушка пользовалась им до самой своей смерти.

– Где она умерла?

– В больнице, нам позвонили… Слушай, может, хватит уже пустых разговоров? У меня времени нет в этом барахле возиться!

Тут она снова чихнула, потом еще и еще раз. Да, видно, что ей здесь плоховато, глаза красные, из носа течет.

– Ну что будем делать? – спросила я. – Квартиру продавать сразу или ждать сколько надо, чтобы налог не платить?

– Чего еще ждать, – прогнусавила Нита, – черт с ними, с налогами, мне деньги нужны. И возиться с этим всем неохота. Нужно кого-то нанять, чтобы старье это на помойку вынесли, да вот хоть со двора мужиков, что у гаражей пьют, они много не возьмут.

Никаких мужиков, как, впрочем, и гаражей, я, идя сюда, не заметила, но в данный момент меня волновало другое.

Как уже говорила, мать никогда не рассказывала мне об отце и его родственниках. Разошлись – и все, точка.

Такой уж у нее характер, сама рассказывала, как поссорилась в начальной еще школе со своей лучшей подругой из-за ерунды какой-то, и все оставшиеся шесть или семь лет до окончания школы они больше не разговаривали. Но, судя по всему, отец тоже не делал особых поползновений, чтобы встретиться со мной. Мог бы подарочек по почте послать или возле школы меня подкараулить, если мать боялся. Так вот он этого не делал, и бабушка, кстати, тоже. Ну, судя по рассказам Ниты, та еще была старушенция, уж не тем будь помянута.

И тем не менее мне надоело чувствовать себя найденной в капусте. Потому что даже аист, принося ребеночка, должен знать, по какому адресу лететь и кто его там встретит. А в капустном поле можно просто так ребенка бросить – авось кто подберет.

В детстве мне хотелось настоящей семьи. Чтобы были мама, папа, брат или сестра. Чтобы в выходные ездили мы летом на дачу к бабушке, а зимой чтобы бабушка приезжала к нам и привозила домашние пирожки и еще много всего вкусного. Мать моя совершенно не умеет готовить, точнее, не хочет, еда ее не интересует, возможно, поэтому она такая худая. Или от злости.

Сейчас я знаю, что родственников у меня не прибавится, но все же хочется узнать, кем они были. Вот просто так, для общего развития. А то раньше спросят в школе, кем твой отец работает, а я и знать не знаю. Раньше на такие мои вопросы мать начинала плеваться ядом, что твоя кобра. Потом я спрашивать перестала.

И вот теперь мне хочется найти хоть что-то, может быть пару-тройку фотографий, чтобы ушла противная мысль о родном поле капусты. А для этого надо найти хоть какие-то бумаги.

– Нечего сюда ханыг каких-то приводить, – твердо сказала я, – еще сопрут что. И толку от них не будет, грязь только разведут.

– Да что они тут спереть могут? – закричала Нита. – Что тут есть хоть немного ценного? Ладно, не хочешь – как хочешь, можно и так квартиру продать…

Она подошла к окну и свесилась вниз, махая кому-то.

– Вот он сейчас придет и сам все решит! – сказала она, повернувшись ко мне.

– Кто еще? – оторопела я.

– Риелтор. Насчет продажи квартиры, сама же сказала, что нужно скорее продать!

Насчет этого говорила она, но я не спорила. Деньги мне нужны, возможно, на них я смогу купить хоть какое-то собственное жилье. Как уже говорила, жить с моей матерью невозможно, как только я закончила школу, она буквально осатанела.

Когда училась в институте, жила я некоторое время в общежитии, причем нелегально, потому что давали общежитие только иногородним, а у меня петербургская прописка, и условия хорошие – двухкомнатная квартира и одна мама. После учебы почти год жила у парня, потом снимала вместе с одной девицей однушку на краю света, больше денег уходило на транспорт, теперь снимаю комнату в коммуналке. Из хорошего там только две вещи: что сама себе хозяйка и до работы близко. Так что наследство мне очень даже кстати.

Мысли мои прервал звонок в дверь, и Нита полетела открывать. За это время она успела основательно подправить макияж, и даже из носу у нее течь перестало.

– Здравствуйте, Павел! – заговорила Нита не своим высоким голосом. – Хорошо, что вы вовремя, а то мы уж тут заждались!

Мужской голос ответил что-то тихо, отчего Нита засмеялась. Смех ее мне не понравился. Не потому что мне вообще мало что в ней нравилось, а просто наверняка этот тип сказал ей комплимент, а это значит, что настрой у него не тот.

Я подошла к серванту, потому что только там были три ящика, где могли лежать какие-то бумаги и фотографии. Но прежде взглянула в застекленное отделение. Там вместо посуды стояли книжки – самые обычные, в основном старые. Был еще альбом – небольшой, размером с книгу, но очень толстый, и обложка бархатная, сильно потертая. Ясно, там фотографии.

Я сунулась было взять, альбом оказался тяжелый и стоял плотно. Я дернула сильнее, книжки упали, и я вытащила альбом.

Он закрывался на металлическую застежку, но когда я ее открыла, то не увидела внутри никаких фотографий. Пустые картонные страницы были вырезаны в середине, совсем как в кино, где в таких альбомах прячут оружие или пачку денег. Там не было денег, и пистолета соответственно тоже, там аккуратно был вставлен бокал.

Большой бокал красного стекла, и по ободку выгравированы золотые лилии. Красивый бокал, видно, что старинный, но, как ни странно, не было на нем царапин и пыли.

Очень осторожно я взяла бокал в руки. Тяжелый какой…

Тут из прихожей послышался шум, что-то упало, Нита снова противно засмеялась, и я поставила бокал на стол, чтобы выяснить, что там происходит.

Когда я вышла в прихожую, то увидела молодого мужика, который очень похож был на поросенка. Маленькие глазки, сам такой не то чтобы толстый, а какой-то круглый, одет в серый костюм с блеском, и нос пятачком. Пострижен коротко, и волосики на голове топорщатся, как свиная щетина. Ну вылитый Хрюша! Только тот был гораздо симпатичнее.

– Да-да… – проговорил он вкрадчивым голосом, но было такое чувство, что сейчас хрюкнет, – сейчас все быстренько решим… Это не займет у вас много времени…

Он протиснулся мимо меня в комнату, делая вид, что меня тут вообще нет. Смотрел он только на Ниту, так что я даже удивилась: что такого интересного он в ней нашел?

В комнате риелтор поднял свои бесцветные рыбьи глазки к потолку, затем обвел взглядом комнату, опять-таки старательно обходя меня взглядом, и проговорил своим противным сюсюкающим голосом:

– Ну Анита… Валентиновна, сами посудите, так будет гораздо удобнее! Если у меня будут ключи, я не стану лишний раз вас беспокоить. Вы ведь человек занятой… Я смогу приводить сюда потенциальных покупателей в любое удобное время…

– Удобное – кому? – переспросила я насмешливо.

Но моя насмешка пропала даром, потому что он ее не заметил. Он вообще не услышал мои слова и продолжал сюсюкать, обращаясь исключительно к моей… не хочется называть ее сестрой, но, похоже, это так и есть.

– Уверяю вас, так у нас дело пойдет гораздо быстрее!

Нет, ну как вам это понравится? Меня здесь как будто вообще нет! И откуда она откопала этого… это хрюкающее млекопитающее?

Ужасно захотелось дернуть этого типа за плечо и проорать ему в свинячью физиономию, чтобы валил отсюда срочно, причем как можно быстрее. Ничего ему здесь не обломится.

Чтобы занять чем-то руки, я взяла со стола красный бокал с лилиями по краю.

Все же первым моим побуждением было запустить этим бокалом в риелтора – тогда он меня, по крайней мере, заметит.

Но я снова взглянула на бокал… и мне стало его жалко.

Не риелтора, разумеется, а бокал.

Такой он был красивый… Тем более бабушка его ценила, раз так тщательно прятала.

Поймите меня правильно, нет у меня никаких теплых чувств к этой старухе, но говорила уже, что хочется все же хоть что-то знать про родственников.

Я провела пальцем по краю бокала. Раздался тихий мелодичный звук, который услышала, похоже, одна я. А потом подняла бокал к глазам и взглянула сквозь него…

Вся комната засветилась волшебным рубиновым светом, в котором все старые бабушкины вещи приобрели благородный, изысканный вид.

Я взглянула сквозь бокал на риелтора…

И вдруг со мной случилось что-то странное.

Я как будто перенеслась в другой конец комнаты и видела все предметы с другой точки.

А потом я… потом я увидела саму себя.

Увидела себя со стороны, чужими глазами.

И то, что я увидела, мне не понравилось.

«Неуверенный, растерянный вид, бледное лицо, безвольно опущенные плечи… Одета простенько – далеко не новые джинсы, курточка серенькая, кроссовки недорогие…

Жалкая личность!

Но с ней не будет никаких проблем, главное, сразу поставить ее на место… Вообще не замечать…»

Стоп! Что значит – не будет проблем? С кем не будет? Со мной? Это меня надо поставить на место?

Я ощутила странное, нереальное чувство, как будто я не только смотрю на себя со стороны, но и думаю о себе, как о другом человеке…

Да что со мной происходит? Я что – схожу с ума? У меня началось раздвоение личности? Этого только не хватало!

А в голове у меня лениво шевелились странные, непривычные, чужие мысли.

Я посмотрела на Ниту…

«Эту дуру ничего не стоит обвести вокруг пальца, что для нее главное – чувствовать себя взрослой и важной особой, с которой все считаются, от которой многое зависит. Если подогревать в ней это чувство, если ей постоянно льстить – из нее можно веревки вить. Во всяком случае, на этой квартирке руки я нагрею… сама квартира стоит хороших денег – запущенная, конечно, но место классное, золотой треугольник. Кроме того, нужно привести сюда Горыныча, пускай посмотрит бабкино барахло, может, найдет что-то ценное. Вот ведь, в той квартирке на Литейном нашли же мы целую папку рисунков Бенуа… а еще там мебель была – запущенная, конечно, но настоящий ампир, красное дерево, Александр I… Диван-то тот вообще не стали тут восстанавливать, прямо в таком виде в Москву и отправили… Люди вообще одурели: диван восемнадцатого века, а у них пудель блохастый на нем спит!»

Какой диван, подумала я, при чем тут вообще диван?

И снова в мою голову влез кто-то другой со своими противными мыслями.

«А эта вторая девка, сестра… С ней не должно быть никаких проблем. Она из тех блеклых созданий, которых никто не замечает. И их это устраивает. Пусть не замечают – лишь бы не трогали…

Нет, Лев еще пожалеет, что выгнал меня из своего дурацкого агентства! Он еще локти будет кусать!

С другой стороны, это хорошо, что я оттуда ушел, потому как эта баба не оставила бы меня в покое… Ох, скорей бы эта ситуация разрешилась, Горыныч говорит, что надо подождать, что нельзя сейчас вот сразу продавать…»

Тут я встряхнула головой, поставила бокал на стол…

Что это со мной было?

Теперь все снова было в порядке, я видела комнату с прежней точки зрения, видела Ниту и этого ее риелтора.

Теперь я отчетливо читала его взгляд, выражение его лица.

Хитрый поросенок…

Он смотрел на Ниту с занятным выражением – фальшивой почтительности и плохо скрытой насмешки, она, конечно, ничего не замечала.

А свинтус продолжал говорить тем же сюсюкающим голосом:

– Анита… Валентиновна, я постараюсь по возможности избавить вас от лишних хлопот. Зачем вам беспокоиться из-за каждого возможного покупателя? Я возьму все это на себя. Квартирка вашей бабушки, извиняюсь, очень запущена, и много за нее вы не получите, а хлопот может быть выше крыши. Но на то и существуют такие люди, как я. Для начала я наведу здесь хоть какой-то порядок… Он вздохнул и продолжил: – Старые люди – вы ведь знаете, как они обрастают бесполезными старыми вещами! Я приведу рабочих, и все это барахло вынесут на помойку… я все сделаю к следующим выходным, и вы сразу увидите, что квартира от этого только выиграет!

– Да, это хорошо… – проговорила Анита, оглядываясь по сторонам. – Все это барахло давно пора вынести на помойку… Так, говорите, много за эту квартиру все равно не дадут?

– Ну конечно… мы, риелторы, называем такие объекты «бабушкиными квартирами». Это самый нижний край ценового диапазона. Но я, конечно, сделаю все, что можно, и постараюсь найти приличного покупателя…

– Ладно, я дам вам ключи, у меня есть запасной комплект…

– Минуточку! – проговорила я звенящим голосом. – Что значит – дам ключи? Что значит – запасной комплект? Это не запасной комплект, это мой комплект!

– Чего это твой? – нахмурилась Анита.

– Того это! Я такая же законная наследница, как ты, и имею такие же права на эту квартиру! Так что изволь сейчас же отдать мне второй комплект ключей!

Нита, видимо, растерялась, она никак не ждала от меня такого напора, и проговорила смущенно:

– Но он… второй комплект… он у меня дома…

– Тогда дай мне свой комплект, а себе оставишь тот, запасной! Сегодня я сама закрою квартиру.

Я подошла к ней и протянула руку.

– Ну? Я жду!

Риелтор кашлянул, чтобы привлечь к себе ее внимание, на меня он по-прежнему не смотрел. Нита несколько опомнилась и решила, что так просто ее не возьмешь.

– Чего это я буду тебе ключи отдавать? Так нельзя!

– Можно! – отрезала я сурово. – Все должно быть по-честному. Один комплект у тебя, один у меня. Ты не забыла, что сказал нотариус? Мы с тобой унаследовали эту квартиру в равных долях! Стало быть, все должно быть равное!

– Но как же он, Павел… – начала Нита, кивнув на риелтора. – Ему же тоже нужны ключи… ему нужно навести здесь порядок… приводить покупателей…

– А кстати, насчет него… – Я повернулась к риелтору. – Вы вообще кто и что делаете в этой квартире?

Ну что вам сказать… на таких, как Нита, мой вопрос подействовал бы безотказно, но этот тип держался стойко. Всякого, видно, повидал на своей работе.

То есть даже и не подумал мне ответить, только презрительно улыбнулся. Ну это он зря…

– Вы вообще-то в каком агентстве работаете? Или вы сами по себе? Молодое дарование?

На этот раз он меня заметил.

Уши у него порозовели, он фыркнул, как обиженный поросенок, и проговорил:

– Что значит – «сам по себе»? Конечно, я работаю… работаю в агентстве «Домострой»… это крупное, известное агентство… один из лидеров рынка недвижимости…

– Уже лучше! – оживилась я. – Сестренка, ты его там и нашла в этом… как его… «Домострое»?

– Нет, я… мне его посоветовали… – Нита отвела глаза, я поняла, что эта дура понятия не имеет ни о каком агентстве. Небось, кто-то ляпнул из подружек или в интернете нашла рекламу.

– А тогда где у нас договор с этим агентством на предоставление услуг? – Я повернулась к риелтору.

Щеки у него покраснели, а нос-пятачок побелел, так что он еще больше стал похож на поросенка.

– Ну сейчас еще рано… – заныл он. – Мы еще не на том этапе работы, когда нужен договор…

– А я считаю, что договор нужен сразу, и в нем должны быть четко оговорены наши права и ваши обязанности!

Он снова попытался переключиться на Нитку, повернулся и проговорил:

– Но Анита Валентиновна, я же вам говорил, что так вам будет выгоднее… я возьму с вас небольшой процент, гораздо меньше, чем агентство…

– Ага, а кто сказал, что это «бабушкина квартира» и что за нее не получишь приличных денег? – снова встряла я.

– А что же – она дедушкина? – фыркнул риелтор.

Он опять смотрел исключительно на Ниту, хотя отвечал мне.

– Бабушкина или дедушкина, но она находится в «золотом треугольнике», а значит – в любом случае стоит больших денег! Очень больших!

– Что, правда? – глаза у Ниты заблестели.

– Но я же вам все объяснял… квартира очень запущенная, вход со двора…

– Вот что, – проговорила я твердо. – Давайте договоримся так. Вы приносите нам договор с агентством «Домострой», мы его внимательно читаем, и если нас все устраивает – продолжаем работать, а иначе нанимаем другого риелтора. Или лучше мы сами придем в агентство, там и заключим договор.

– Но Анита Валентиновна… – пролепетал риелтор. – Как же так… мы же договорились…

– На меня смотри! – рявкнула я. – Взял тоже моду задницей к клиентам поворачиваться! Не понял еще, что она сама ничего не решит? Так что притормози пока, раз договора нету!

Я и глазом моргнуть не успела, как он исчез. Вот только что хрюкал здесь, а теперь нет.

Нита что-то мне говорила, но я ее не слушала.

Я пыталась понять, что произошло.

Я вспомнила тот момент, когда увидела себя со стороны, и в моей голове ворочались чужие мысли. Судя по всему – мысли этого поросенка-риелтора.

Что это было?

У меня началось раздвоение личности?

Усилием воли я отогнала тревожные мысли и решила сосредоточиться на сиюминутном.

– Ключи! – напомнила я и снова протянула сестрице руку. – Отдай мои ключи!

– Ну я не знаю… – заюлила она, – может быть, у меня дома ключей нету…

– Ага, ты, значит, собиралась отдать этому типу единственный комплект ключей? Вот так вот просто? Отдай сейчас же ключи! – я рванула из ее рук сумку, она расстегнулась, и все мелочи высыпались на грязный пол.

И среди всякой ерунды – косметики, салфеток, зажигалки – я заметила что-то очень интересное. Это была коробочка темно-красного бархата, сильно потертая и неплотно закрывающаяся. Я подняла глаза на Ниту – и все поняла. В таких коробочках хранят кольца или серьги. Или другие украшения.

Вот сама не знаю, откуда у меня взялась такая реакция, потому что я коршуном бросилась на бархатную коробочку и добралась до нее раньше Ниты.

А там, внутри, я увидела кольцо. Довольно большой перстень из тусклого темного серебра. Камня не было, зато был узор из переплетающихся лилий.

Вот вы не поверите, но я тут же вспомнила это кольцо. То есть я точно его уже видела, только давно. И получается, что видела я его тут, у бабушки, когда была тут несколько раз в далеком детстве.

– Отдай! – Нита опомнилась и бросилась ко мне. – Это мое!

– Да конечно!

– Да! Бабушка говорила, что мне его оставит!

– Ой, врешь!.. – отмахнулась я. – Значит, вот оно как… Значит, все ценные вещички уже потихоньку приватизировала, оставила один хлам… Молодец!

– Да не было тут ничего ценного! – заорала она. – Кольцо вот только и нашла. У нее вообще никогда ничего ценного не было! И кольцо это… это же серебро, только работа хорошая. А денег за него дадут мало, если продавать…

– Ага, как за квартиру… бабушкина квартира, самый низ! – передразнила я риелтора. – Ладно! – Я решила использовать ситуацию себе на пользу. – Значит, ты отдаешь мне ключи, и можешь забирать кольцо, я на него не претендую.

Нита отдала мне ключи и убежала, очевидно, боялась, что я передумаю. И даже не спросила, что я буду тут делать. А я заперла за ней дверь и вернулась в комнату. Не то чтобы мне так уж хотелось тут быть, просто сегодня, в воскресный день, было у меня время.

Специально ничего не планировала, потому что мы договорились с Нитой, что пойдем в эту квартиру. Я не думала, что так быстро все закончится.

Так что сейчас я решила все же поискать какие-то фотографии и сведения о родственниках. Просто так.

Не было в комнате письменного стола, и туалетного столика, было только три ящика в серванте, которые я и решила внимательно обследовать.

В первом ящике были какие-то старые открытки, отправителей которых, я так понимаю, уже давно нет на свете. Еще инструкции по пользованию разными недорогими приборами. На кухне, кстати, я никаких приборов не обнаружила, чайника электрического и то не было, стало быть, и приборы эти куплены были уже очень давно. И зачем, спрашивается, такое хранить?

Следующий ящик был полон документами. Трудовая книжка, старый профсоюзный билет, бесконечные дипломы о прослушивании каких-то курсов, грамоты… господи, почетные грамоты… Вот уж это все целиком на помойку вынести нужно.

И только в последнем ящике я нашла несколько фотографий. Одна старая, в рамке. Женщина довольно молодая, в старомодном платье и со старомодной прической держит на коленях ребенка лет трех. Так, похоже, что это бабушка и отец. Смешной такой мальчишка, стриженный коротко, в коротких штанишках.

А бабуля в молодости была ничего себе… Или это фотограф так постарался… Хотя фотошопа-то тогда не было.

Еще парочка любительских фотографий, черно-белых. Вот жених и невеста. Ага, да это же моя мать в белом платье. И даже на собственной свадьбе у нее недовольное выражение лица. А жених просто испуган, небось, руки дрожат и в животе крутит.

У нас дома такой фотографии нет, мать после развода сожгла все, что напоминало ей об отце, я помню, как его рубашку старую она резала. Нашла на антресолях года через два после развода и долго кромсала ножницами. Я как раз из школы пришла и застала ее за этим занятием. Хотела спросить, отчего просто на помойку не выбросить или на тряпки пустить, но побоялась, увидев у нее в руках ножницы.

Бить она меня не била, врать не буду, но словами доставала только так. А тут ножницы в руках, и она в ярости, так что я благоразумно удалилась в свою комнату.

И на последнем снимке отец был один.

Похоже, что на каком-то официальном мероприятии его сфотографировали. Потому что он был в приличном костюме, белой рубашке, и галстук завязан правильно. И костюм, что характерно, очень неплохо сидел.

Такой вот приличный мужчина, стоит прямо и без улыбки смотрит на снимающего. Отец. Папа.

Я прислушалась к себе и не нашла никаких чувств. Ну не помню его совсем, на улице бы не узнала, если бы встретила. Хотя… что-то знакомое в его лице несомненно было. Неужели?..

Я подошла к зеркальной дверце шкафа, оттуда глянуло на меня что-то расплывчатое и непонятное, просто какой-то призрак зеркала! Не сразу до меня дошло, что нужно стереть слой пыли.

Я перемазалась как чушка, прочихалась, но когда взглянула в зеркало, то обнаружила, что лучше не стало, что из зеркала по-прежнему смотрит на меня чужая мутная физиономия.

В пудренице лицо хоть оказалось знакомым. Я подобрала волосы, чтобы было похоже на отцовскую стрижку, повернула голову вправо, влево… ну да, пожалуй, я похожа на отца.

Его скулы и разрез глаз тоже его.

Ну и что из этого? Как говорит моя соседка Аида. Тоже забавная личность, но о ней после.

Считается, что если дочь похожа на отца, то будет счастливой. Ну-ну… очень смешно.

Неожиданно вспомнились мысли того противного типа… как его… Павла Свиноедова… нет, Сыроедова. Блеклая, малозаметная девица, с ней не будет никаких проблем – это он меня такой увидел. Неужели я такая и есть? Неприятно… С другой стороны, проблемы-то я ему уже устроила, то есть не прокатило у него нас с Нитой напарить. Кстати, нужно в этот «Домострой» позвонить, выяснить насчет риелтора. Но это завтра, в воскресенье они не работают.

Надо же, Аните тоже досталось имечко, она сказала, что отец такое имя придумал. Да, похоже, что папочка только имена дочерям придумывал и больше ими не занимался.

В ящике была еще тетрадка, куда, я так понимаю, бабушка записывала расходы в одна тысяча каком-то далеком году. Из нее выпал конверт. Самый обычный конверт, из белой бумаги. Конверт был заклеен, адреса на нем не было, только написано крупным неровным почерком:

«Моим внучкам».

Вот как… Я не стала ждать, когда мы снова встретимся с Нитой, покажу ей письмо потом.

На листке было несколько слов, ни обращения, ни приветствия, сразу суть.

«Я виновата только в том, что слишком сильно любила своего сына. Мне казалось, что ни одна женщина в мире недостойна его, поэтому я никак не могла принять ни одну из его жен. И перенесла это на их детей, а ведь они были и его детьми и моими внучками.

Теперь уже ничего не исправить, я признаю, что сделала все для того, чтобы мой сын принадлежал только мне, я надеялась, что он будет со мной до моей смерти.

Но судьба распорядилась так, что сын умер раньше меня. Умер скоропостижно, так что я поняла, что это мне за то, что хотела иметь его только для себя.

Я не прошу у вас прощения, это лишнее. Оставляю вам квартиру, делайте с ней все что хотите, а также все, что в ней есть. Это на ваше усмотрение.

Подписи не было, только в самом низу страницы была фраза на незнакомом языке:

Celui qui possède l’information possède le monde..

Что она значит, я понятия не имею, потому что в школе изучала английский. Наверно, по-французски…

Вот так, значит.

Ну, хоть перед смертью у бабули хватило совести признаться, точнее, разобраться в своих чувствах. Но мне-то что до этого? Сама же она написала, чтобы мы ее не прощали, не благодарили и не вспоминали добрым словом.

С этим проблем не будет. Хотя… за квартиру все же спасибо. Точнее, за полквартиры.

Что ж, надо уходить.

Я убрала бокал обратно в альбом, задвинула его подальше, и уже на лестничной площадке у меня заиграл мобильник. Аида, соседка. Надо же, вот только что о ней вспоминала…

– Виталька, тут такое дело… – соседка зовет меня, как мальчишку, говорит, что у нее в пятом классе была самая настоящая любовь с соседом по парте, так вот его звали Виталик.

– Ну что такое? Говори толком!

– Муська на шкафу!

– Да что ты? – ахнула я. – Не может быть!

– Точно, уже час там сидит.

Тут я должна кое-что пояснить.

Как уже говорила, я снимаю комнату в коммуналке, сдал мне ее один мужик, который завербовался работать куда-то в Сибирь. Он очень торопился, так что я даже не успела толком оглядеться и расспросить соседей, как и что.

В квартире было кроме меня еще двое жильцов: Аида – одинокая, смешная, со странностями тетенька средних лет, и еще Витька. Витька был с виду хилый такой мужичонка, росту невысокого, клок пегих волос аккуратно лежал на лысине. Он буркнул что-то невразумительное в ответ на мое приветствие и ушел к себе. Я посчитала его не то что безобидным, но неопасным.

Как же я ошибалась! Витька работал где-то: не то дежурил в гараже, не то что-то охранял – это не важно. А важно то, что примерно раз в месяц на него накатывало, как выразилась соседка Аида, когда живописала мне их житье-бытье в квартире.

Выражаясь понятнее, раз в месяц Витька буквально зверел. Он начинал с жутким топотом носиться по квартире, себя не помня, и крушил все подряд. При этом орал дурным голосом, ругался нецензурными словами, и попадаться ему под руку категорически не советовали.

Аида рассказывала, что с прежними соседями бывали случаи членовредительства. Жаловаться на него в полицию ни у кого не получалось, потому что Витька тут же показывал полицейским кучу справок, оказывается, так проявлялось его психическое заболевание с мудреным названием.

Пробовали вызывать «Скорую помощь» из психбольницы, но там Витьку прекрасно знали, так что и не собирались заморачиваться. Говорили, что машину с санитарами зря гонять не станут, если через сутки Витька и сам очухается.

В общем, все соседи понемногу съехали из квартиры, остался мой хозяин, но он там почти не жил, и Аида, которая подошла к своей безопасности основательно.

Дверь в ее комнату была железная, изнутри закрывалась на прочный железный же крюк, такой бульдозером не снесешь, так что Витька только пинал ее ногами и орал что-то несусветное.

В комнате у Аиды было все приготовлено к суточной осаде: хранилась канистра воды, был электрический чайник, сухое печенье и лапша быстрого приготовления. Еще в углу стоял биотуалет. То есть было все необходимое, чтобы пересидеть сутки.

Обычно Витька буйствовал двадцать четыре часа, иногда и меньше, после чего закрывался в своей комнате и спал или просто лежал, во всяком случае его было не видно, не слышно. Утром он тихонько вставал и шел на работу, а вечером по приходе чинил все, что разломал в суточном припадке.

Так и жили.

Накатывало на Витьку, как уже говорилось, раз в месяц, не так регулярно, как, к примеру, аванс или получка в определенные числа, и сам он понятия не имел накануне, что озвереет. Ляжет ночью нормальным человеком, а проснется уже монстром.

На такой случай у нас была Муська.

Муська – это кошка, которую Аида нашла на лестнице пару лет назад, еще до меня. Кошка была большая, трехцветная, пушистая и совершенно домашняя, так что Аида взяла ее к себе, думая, что на время, а там хозяева станут искать такую красавицу.

Но никто не объявился, так что Муська осталась у Аиды. И оказалась очень полезной. Потому что когда столкнулась с Витькой впервые, то едва успела увернуться от его пинка, взлетев на холодильник. И можете себе представить, этот урод выдернул провод из сети и начал раскачивать холодильник. Кошка сползла вниз и от страха вскарабкалась по Витьке, разодрав ему морду в кровь.

Это отвлекло его ненадолго, и Муська успела прошмыгнуть в комнату Аиды.

Все это было еще до меня. Аида рассказывала, что бедная кошка так перепугалась, что сутки просидела на шкафу. И с тех пор заранее залезала на шкаф, когда Витька был еще в норме. Ни разу не ошиблась, очевидно, у нее появилось ощущение, подобно которому японские лягушки предчувствуют землетрясение.

– Не может быть! – повторила я, зная в глубине души, что все так и есть, Муська ведь никогда не ошибается. – А он сам где?

– Вышел куда-то… Но вернется вскоре, уж это точно.

Верно, этот псих ненормальный никуда не ходит, нет у него ни друзей, ни женщины знакомой, кому он нужен-то…

– Слушай, я уже закрылась, – продолжала Аида, – до утра точно не выйду. Так что тебе лучше не приходить…

Ага, и куда, интересно мне идти? Где ночевать? В прошлые разы ночевала я у Аиды на раскладушке, или у подружек, один раз к матери попросилась, но такого наслушалась, так что поклялась себе, что ни за что к ней больше не пойду. Звонить кому-то в воскресенье вечером с просьбой пустить переночевать неудобно, о таких вещах заранее предупреждать нужно.

А что, если? Я посмотрела на дверь бабушкиной квартиры, из которой все еще торчал ключ. Что, если мне переночевать здесь?

Не слишком приятно в старой запущенной квартире, но выбора-то у меня нет.

– Ладно, – сказала я Аиде, – одну ночь продержусь. Утром позвоню, как и что. Удачи тебе!

– Ага… – ответила она, – вот, вернулся паразит. Ох, начинается!

Я услышала в трубке оглушительный грохот и звон, после чего отключилась. Заперла дверь и вышла на улицу, потому что нужно было где-то поесть.

Однако вблизи не было никакого приличного кафе, я сунулась было в одно, это оказался бар, и компания парней за ближайшим столиком тут же пригласила меня присоединиться к ним. Я вежливо отказалась, купила в маленьком магазинчике сухарей, упаковку сыра и большую бутылку воды, после чего вернулась в бабушкину квартиру.

Чайник я нашла – жутко закопченный, но целый, долго его отмывала, потом поставила на газ. Плита, как ни странно, функционировала исправно, хотя по внешнему виду этого не скажешь.

Простыни пахли противно, пролежав в шкафу. Впрочем, в этой квартире все пахло противно, затхлостью и старостью. Но я – девушка не то чтобы не брезгливая, но небалованная. После Витькиных подвигов выйдешь на кухню и ужаснешься. Так что я ко всему привыкла и легла на бабушкином диване.

Незадолго до этого риелтор Сыроедов вышел из квартиры, спустился по темной, пропахшей кошками лестнице, вышел во двор.

Он подумал, что при всех плюсах работа риелтора сопряжена с массой неприятных моментов. Приходится ходить вот по таким грязным лестницам, по старым темным дворам, общаться с неприятной публикой, обхаживать вздорных старух… Надо же, эта девка, вторая сестра, которую он решил вообще не брать в расчет, вдруг показала зубы. Ну что ж, нужно учитывать профессиональные риски.

Зато можно заработать хорошие деньги. А иногда… иногда случается потрясающее везение. И, в конце концов, если только немного подождать, он заработает столько, что можно будет бросить эту работу и перебраться куда-нибудь в теплые края – туда, где круглый год светит солнце, шумит прибой и выходят из морской пены красивые женщины…

Вроде вот этой…

Действительно, посреди темного двора стояла красивая женщина в коротких облегающих брючках, с платиновыми волосами до плеч, в больших темных очках, закрывающих пол-лица.

Женщина растерянно оглядывалась.

В руке у нее был мобильный телефон.

– Мужчина! – окликнула она Сыроедова жалобным голосом. – Вы мне не поможете?

– С радостью! – риелтор засиял, бодрым колобком подкатился к красотке. – В чем проблема?

– Да телефон разрядился… – голос женщины звучал беспомощно и в то же время удивительно сексуально. – Я приехала к своему… родственнику, а номер квартиры забыла. Хотела ему позвонить – а батарейка как назло на нуле… вы мне не дадите своим воспользоваться?

– С удовольствием, – Сыроедов царственным жестом протянул красотке свой телефон.

Она взяла устройство, мило улыбнулась и неожиданно прильнула к Сыроедову:

– Вы такой милый… так бы и съела…

Сыроедов расплылся.

Надо же, какие бывают неожиданные подарки судьбы! Кто бы мог ожидать, что в этом грязном и темном дворе он встретит такое неземное создание…

А неземное создание тесно прижалось к нему и жарко зашептало в самое ухо:

– Видишь вон там лестница ведет в подвал? Идем туда!

– Что?! – переспросил Сыроедов удивленно. – Какая лестница? Какой подвал?

– Ты слепой, что ли? Давай вон туда, к тем ступенькам!

В голове у Сыроедова все перемешалось.

Чего от него хочет эта потрясающая женщина? Неужели этого самого? Но почему нужно идти в какой-то грязный подвал? И потом… ее голос звучал уже не жалобно и ничуть не сексуально.

Он звучал угрожающе.

И еще он неожиданно почувствовал, что в его бок уткнулось что-то холодное и острое.

– Что, глухой? – прошипела красотка. – Двигай ластами, или я тебе сейчас печень проткну! Ты не представляешь, как это больно!

Он скосил глаза – и увидел узкое блестящее лезвие, которое упиралось в его бок.

– Девушка, что вам нужно? – пролепетал он испуганным блеющим голосом.

Если бы его сейчас увидела Вита, она поразилась бы контрасту: с виду – поросенок, а разговаривает, как бедный маленький барашек из мультфильма.

– Опять двадцать пять! Я же тебе уже сказала – мне нужно, чтобы ты шел к тому подвалу! – прошипела девица.

Сыроедов уже окончательно перестал понимать, что происходит.

Осознал он только одно – что профессия риелтора действительно самая опасная.

Он неуверенно двинулся в указанном направлении, спустился по ступенькам к подвальной двери, над которой красовалась самодельная вывеска: «Ремонт ключей и всего остального».

На этой двери висел большой навесной замок.

Около этой двери стоял сутулый мужчина с лошадиным лицом и длинными, как у гориллы, руками.

– Привела? – проговорил он хриплым голосом. – Молодец!

Он чем-то поковырял в замке, снял его с проушин, открыл дверь мастерской.

Красотка втолкнула туда Сыроедова, вошла следом.

Мужчина тоже вошел, закрыл за собой дверь, включил свет.

– Ты зачем свет включил? – шикнула на него красотка. – Увидят же!

– Кто тут увидит? Это же подвал! Окон нету!

Сыроедов огляделся.

Это было маленькое помещение с низким потолком.

Вдоль задней стены тянулись полки, на которых выстроились старые утюги, тостеры, чайники и прочая мелкая техника. На отдельной доске висели многочисленные ключи.

Чуть в стороне стоял какой-то станок – то ли токарный, то ли сверлильный.

– Что вам от меня нужно? – протянул Сыроедов жалобным голосом. – Вы меня, наверное, с кем-то перепутали!

– Ни с кем мы тебя не перепутали! – прохрипел мужчина. – Скажи лучше сразу, где ты их спрятал. Ты нам сэкономишь время. А себя избавишь от больших неприятностей.

Сыроедов почувствовал, как душа его проваливается куда-то очень глубоко.

Случилось именно то, чего он больше всего боялся…

– Я не знаю, о чем вы говорите! – пролепетал он плохо слушающимся языком.

– Все ты знаешь! – рявкнул длиннорукий. – И все нам скажешь… никуда не денешься!

– Он все скажет! – прошипела красотка, и облизнула губы узким красным языком. Сыроедову показалось, что язык ее раздвоен, как у змеи. – Он скажет, но, конечно, не сразу… сразу – это так неинтересно! Никакого удовольствия!

– Лучше сразу говори, а то Лама… она ведь такая… я ее сам иногда боюсь!

– Гоша, – перебила его красотка. – Смотри, какой станок интересный. Давай, мы ему что-нибудь просверлим. Для начала руку, а потом…

– Угомонись, Лама! Тебе бы только мучить кого-нибудь… он нам и так все расскажет!

– Во-первых, Гоша, сколько раз тебе повторять – я не Лама, а Ламия!

– Да какая разница?

– Огромная, Гоша! – Красотка сняла очки, и Сыроедов увидел большие, черные, горящие безумием глаза. – Я же тебе говорила, Ламии – прекрасные женщины, которые соблазняют мужчин, чтобы потом их сожрать!

Последнее слово она произнесла с такой яростью, что Сыроедова передернуло.

– Да ладно тебе, – отмахнулся длиннорукий. – Называй себя как хочешь…

Сыроедов в ужасе смотрел на красотку.

Она ведь и правда ненормальная… убить человека ей ничего не стоит… нужно что-то делать, пока не поздно…

Пока его похитители выясняли отношения, он сделал маленький шажок к двери… еще один…

Тут женщина заметила его нехитрые маневры и метнулась наперерез:

– Ты куда это? Я с тобой еще не закончила!

Сыроедов бросился к двери, но красотка его уже опередила и возникла перед ним, угрожающе размахивая ножом.

Сыроедов попятился.

Вдруг под руку ему попалась невесть как здесь оказавшаяся чугунная кочерга. Он схватил ее и замахнулся на женщину.

Та поднырнула под руку с кочергой, взмахнула ножом…

Сыроедов охнул, ему вдруг стало нечем дышать.

Ноги подогнулись, и он упал на холодный цементный пол…

– Ох, как неудачно! – жалобным голосом воскликнула красотка. – Кажется, он… того…

– Ламка, ты что?! – прохрипел ее напарник. – Никак замочила его? Опять ты за свое! Мы же еще ничего не узнали!

– Я не нарочно! Я не хотела! – забормотала красотка. – Он сам виноват! Размахался кочергой… чуть мне нос не сломал! Знаешь, как дорого стоят пластические операции?

– Пластические операции! – передразнил ее напарник. – Лучше скажи, как мы теперь узнаем, где он их спрятал?

– Ну, узнаем как-нибудь… он же был не один! У него же был этот… как его… Горыныч!

Я проснулась от скрипа половиц под чьими-то шагами.

В первый момент по пробуждении я не могла понять, где нахожусь. Точнее, я вообразила, что нахожусь дома, в своей комнате… если эту комнату в коммуналке можно назвать домом.

А если я дома – то чьи шаги меня разбудили? Кто может ходить в моей комнате?

Опять-таки, если я – у себя, то ходить здесь некому…

Из естественного чувства самосохранения я перед сном запираю дверь комнаты на задвижку, и делаю это уже на автопилоте. Витька в спокойном состоянии не опасен, но кто его знает, может спросонья толкнуться в чужую дверь. Так что я запираюсь на всякий случай.

Я покрутила головой, стараясь разглядеть комнату. Было темно, и пахло противно – пылью, плесенью и еще чем-то, мышами, что ли…

Я села в постели и подтянула одеяло к горлу.

Половицы снова заскрипели.

Я постепенно сбрасывала остатки сна и начинала соображать.

Для начала я осознала, что шаги звучат слишком деликатно для Витьки (если, конечно, это был он, чего я допустить не могла). А тут кто-то ходит тихо, неспешно, и ни слова не говорит…

Значит, это точно не Витька…

И тут я вспомнила, что вечером мне позвонила Аида, предупредила, что у Витьки очередной накат и возвращаться домой опасно для жизни. Так что я осталась ночевать в бабушкиной квартире…

Но если я у бабушки… тогда… тогда кто здесь ходит? Под чьими шагами скрипят половицы?

И в это время в окно заглянула луна. Ну да, в то самое окно, которое осталось с порванной занавеской.

Ее тусклый обманчивый свет залил часть комнаты, и в этом свете я увидела высокую фигуру в темно-красном платье…

Я протерла глаза… и увидела серебряные волосы, спускающиеся почти до плеч. В голове мелькнула мысль, что это бабушка. А что, я ее если и видела, то в далеком детстве, так что совершенно не помню.

Тут до меня дошло, что бабушка умерла. Уже больше полугода назад, и я унаследовала половину этой вот квартиры. Не может быть, чтобы это был бабушкин призрак. Чур меня, чур!

– Вы кто? – испуганно спросила я незнакомку.

Она повернулась ко мне…

И я поняла, как ошиблась.

Я увидела морщинистое лицо, умные карие глаза, остроконечную бородку, ухоженные усы.

Это была вовсе не женщина.

Это был пожилой мужчина в красной мантии, с длинными седыми волосами.

Похоже, он сам удивился, услышав мой голос.

Незнакомец огляделся, но не увидел меня и что-то удивленно проговорил на незнакомом языке…

Голос у него был глубокий и приятный, а язык, на котором он говорил, звучал музыкально…

Я вспомнила, как смотрела недублированный французский фильм, с русскими субтитрами.

Ну да, незнакомец в красной мантии говорил по-французски…

И вдруг в голове у меня словно что-то щелкнуло, и я стала понимать его речь.

– Мне показалось, что меня кто-то окликнул, – проговорил мужчина в красном, обращаясь к кому-то, кого я не видела.

– Здесь никого нет, кроме нас с вами, ваше преосвященство! – ответил его невидимый собеседник.

– Странно… – человек в красном пожал плечами. – Я так отчетливо услышал этот голос…

Он сделал еще несколько шагов и сел в кресло с ножками в виде звериных лап и с резной позолоченной спинкой.

В руке его появился бокал темно-красного стекла. Бокал, украшенный по ободку резными лилиями.

Он поднес этот бокал к губам, сделал маленький глоток, потом поднял бокал выше и посмотрел сквозь него.

А потом проговорил своим глубоким красивым голосом:

– Друг мой Марийяк, мне кажется, вы слишком заигрались.

– О чем вы говорите, ваше преосвященство?

– Мне кажется, вы слишком самонадеянны. Вы уверены, что королева-мать сможет добиться для вас самого высокого поста… но место пока что занято!

– У меня и в мыслях такого не было, ваше…

– Постойте, Марийяк, мне все же кажется, что здесь есть кто-то, кроме нас с вами… а ведь вы знаете, что наш разговор не предназначен для чужих ушей…

Человек в красном привстал, посмотрел в мою сторону…

И тут я на самом деле проснулась.

Через окно в комнату лился скудный утренний свет.

Я лежала на продавленном диване в бабушкиной комнате, и вспоминала свой сон.

Сон был удивительно яркий и красивый.

Я вспомнила человека с остроконечной бородкой, вспомнила бокал в его руке…

Бокал из темно-красного стекла, украшенный по ободку резными лилиями.

Точно такой, какой я нашла в бабушкином серванте.

Ну да, в этом как раз нет ничего удивительного – я увидела во сне такой же бокал, какой и наяву.

Говорят же, что во сне мы видим свои дневные впечатления, только в другом, странном порядке…

А кто был тот человек в красном?

Ну тут все ясно.

Я вспомнила фильм «Три мушкетера»… там именно так выглядел кардинал Ришелье.

Но он-то почему мне приснился?

Я очень давно смотрела этот фильм, а уж книжку читала вообще сто лет назад…

Ну да, может быть, этот сон вырос из красного бокала.

Бокал старинный, красивый, опять же, красного стекла, цвета кардинальской мантии…

Но так можно все что угодно выдумать!

Однако сон все не шел из головы – такой яркий, такой… такой всамделишный…

Молодой аббат шел по пустынной ночной улочке.

Полная луна выглянула из-за туч, озарила своим обманчивым светом старинные венецианские палаццо.

Улочка сделала крутой поворот и вышла на горбатый мостик, перекинутый через черную маслянистую воду канала. Чуть в стороне от моста покачивалась на воде привязанная к полосатому столбу черная гондола.

Вдруг ночную тишину прорезал жалобный женский голос.

Аббат вгляделся в темноту по другую сторону моста.

Два дюжих молодчика в черных масках теснили к стене молоденькую девушку в светлом платье. Один держал ее за руки, второй грубо руками обшаривал ее. Девушка молила их о пощаде и оглядывалась по сторонам в поисках защиты.

Аббат бросился вперед, перебежал мост, по дороге вытаскивая шпагу, хитро спрятанную в трости – духовному лицу не подобает открыто носить оружие.

– Прочь от дамы, канальи! – воскликнул он по-итальянски с заметным французским акцентом.

Один из сыновей ночи обернулся, смерил аббата презрительным взглядом и прошипел:

– Убирайся к черту, лягушатник! Не лезь в наши дела! Здесь ты не у себя дома!

– Я сказал – прочь от дамы, или пеняйте на себя!

– Ой как напугал!

Молодчик сплюнул, и в его руке блеснул стилет.

Аббат левой рукой подобрал край сутаны, правой сделал выпад.

Негодяй выронил стилет, попытался уклониться, но шпага аббата пропорола его плечо, потекла кровь.

Второй мерзавец оставил девушку, обнажил шпагу и бросился на аббата – но тот ловким ударом выбил оружие у него из руки. Шпага блеснула в воздухе и с плеском упала в канал.

– Бежим, Луиджи! Это сам дьявол! – выкрикнул раненый, и оба молодчика бросились наутек.

Девушка, всхлипывая, стояла возле стены.

Увидев, что молодчики сбежали, она облегченно вздохнула и проговорила:

– Благодарю вас, святой отец! Сам Бог послал мне вас! Если бы не вы – не знаю, что бы со мной было…

– Бог милостив, – проговорил аббат смиренным голосом. – Но юной девушке не стоит одной ходить по ночной Венеции. Как видите, здесь весьма небезопасно.

– Мой отец заболел, и я ходила к лекарю за снадобьем.

– Что ж, забота о престарелом родителе весьма похвальна. Но позвольте теперь проводить вас до дома, чтобы с вами не случилось ничего дурного.

– Мне, право, неловко, святой отец…

– Я не могу оставить вас без присмотра, тем более это не составит мне труда. Где вы живете?

– Совсем недалеко, возле моста Риальто.

– Тем более…

Девушка в сопровождении аббата пошла вдоль безмолвного ночного канала.

Вскоре они подошли к лавке, в окне которой были выставлены стеклянные сосуды, флаконы, бокалы и зеркала.

– Ваш батюшка, должно быть, стекольных дел мастер? Отчего же он живет не на острове Мурано?

– У него есть мастерская и на Мурано, но здесь он поселился из-за меня.

Они вошли в помещение лавки, прошли его насквозь и оказались в полутемной жилой комнате.

Здесь в глубоком кресле полулежал старик в домашнем бархатном кафтане.

Увидев девушку, он приподнялся и проговорил слабым, прерывающимся голосом:

– Слава богу, Анджела, ты вернулась! Я так беспокоился за тебя! Ночью наш город очень опасен…

– Меня проводил господин аббат, – проговорила девушка кротко. – Если бы не он, все и правда могло бы кончиться плохо. Возле Дорсодуро ко мне привязались два головореза…

– Я крайне благодарен вам, святой отец! – воскликнул старый стеклодув. – Анджела – это все, что у меня есть! Я живу на этом свете ради нее!

– Я счастлив, что смог сделать такую малость. А теперь позвольте откланяться…

– Не смею задерживать вас, святой отец. Но я хочу отблагодарить вас за доброе дело…

– Не стоит благодарности, сударь. Доброе дело само содержит в себе награду, ибо оно угодно Господу.

– Тем не менее я прошу вас принять от меня небольшой подарок. Пусть он напоминает вам о бедном итальянском старике, которому вы облегчили закат его жизни.

С этими словами старый стеклодув протянул руку и взял с полки красивый бокал рубинового стекла, по краю которого змеился узор из золотых лилий.

– Прекрасный бокал, – проговорил аббат, – но я не знаю, могу ли принять его…

– Конечно, можете, иначе вы нанесете мне обиду. И еще… я хочу сказать вам, что это – не простой бокал, он поможет вам, святой отец, проникнуть в тайны человеческих душ.

«Бедный старик! – подумал аббат. – Видимо, дело его совсем плохо, он уже начал заговариваться…»

– Вовсе нет! – проговорил итальянец, словно прочитав мысли аббата. – Конечно, я тяжело болен, но голова моя пока в порядке!

«Что я – начал произносить свои мысли вслух? – подумал аббат. – Рановато…»

– Не смею вас больше задерживать, – итальянец вложил бокал в руки гостя. – Вам нужно поспешить во дворец епископа Канторини. Он давно уже ждет вас.

– Откуда вы…

– Не важно. Попрошу вас только перед уходом назвать свое благородное имя, чтобы я знал, кого поминать в своих ежевечерних молитвах.

– Меня зовут Арман Жан дю Плесси де Ришелье.

Я потрясла головой и посмотрела на телефон.

Еще очень рано, вот почему кажется, что свет за окном тусклый. Что ж, нужно собираться на работу.

Настроение тут же испортилось, когда я осознала, что придется идти в офис в той же одежде, что на мне. Мало того что все далеко не новое и слишком простое, так еще и пропахло старой квартирой. Уж девицы не преминут мне высказать все, что думают!

Я обошла квартиру и обнаружила ванную. Ну да, одна из дверей вела в ванную, где была старая облупленная ванна и газовый водогрей. Я побоялась его включать, вспомнив рассказы Аиды, как в соседнем доме колонка не то сломалась, и весь дом провонял газом, не то вообще взорвалась. Пришлось мыться холодной водой, после чего я кое-как наложила макияж и решила, что так сойдет.

Зайду в кафе, что находится в том же здании, где наш офис, оно рано открывается.

Я тщательно вытерла пол в ванной и вернулась в комнату.

Делать было пока нечего, так что я достала бокал красного стекла, спрятанный в альбоме.

Ну да, этот самый бокал я видела в своем сне. Тогда почему я так удивилась? Однако раньше я не замечала за собой такой впечатлительности.

Я посмотрела через бокал на свет, показалось, что стекло мутновато, и я решилась его вымыть. Он мне очень понравился, и вот интересно, если Нита прихватила бабушкино кольцо, то я могу взять себе этот бокал? Просто так, на память.

Получается, что могу, это будет справедливо. Думаю, что Нита не будет против, но не стану ей ничего говорить.

Разумеется, средства для мытья посуды я на кухне не нашла, просто промыла бокал с обычным мылом и хотела вытереть, как вдруг из прихожей донесся дверной звонок.

Вообще, звонки звучат очень по-разному, в зависимости от того, кто звонит.

Бывают звонки нетерпеливые, бывают – раздраженные, бывают романтические, бывают строгие и официальные. Бывают даже откровенно хамские.

Но вот этот звонок был чрезвычайно вежливый и деликатный.

– Кого еще черти принесли… – пробормотала я.

Машинально сунула красный бокал в кухонный шкафчик и вышла в прихожую, стараясь не топать.

Звонок повторился – и он был такой же деликатный, как первый раз.

Я выглянула в дверной глазок.

Конечно, такой глазок ужасно искажает изображение, через него трудно узнать даже близкого человека, но все же я поняла, что перед дверью стоит пожилой человек самого безобидного вида.

Мне никого сейчас не хотелось впускать в квартиру – ни пожилых, ни молодых людей, и я замерла перед дверью, делая вид, что меня нет, даже затаила дыхание.

Но это не сработало.

Пожилой незнакомец деликатно кашлянул и проговорил неисправимо деликатным голосом интеллигента в пятом поколении:

– Извините, я ваш сосед снизу, из семнадцатой квартиры… точнее, сосед Жанны Николаевны…

Кто такая Жанна Николаевна? Ой, это же бабушка!

Тут у меня в голове как будто щелкнул какой-то невидимый предохранитель.

Сосед снизу…

Все ясно, наверняка у него протечка!

Я знала, что протечки – бич старых квартир. Аида меня неоднократно предупреждала, чтобы была осторожна, а то соседи снизу такой скандал устроят. Ну, на крайний случай, можно все свалить на Витьку, но он если в здравом уме, то мигом от всего отопрется.

А тут все одно к одному: полгода в бабушкиной квартире никто не жил, воду не лили, прокладки в кранах пересохли, а я развернулась, пользовалась ванной и кранами на кухне…

Теперь наверняка будут неприятности…

Хотя этот дядечка вроде вежливый, может, удастся как-то договориться…

И я открыла дверь, а что было делать?

На пороге стоял пожилой мужчина с густыми седыми волосами, напоминающими львиную гриву, в очках с позолоченной оправой. Одет он был в старомодную бордовую домашнюю куртку, какие я видела только в кино, и мягкие клетчатые тапочки.

Ну да, он ведь только вышел из своей квартиры…

– У вас протечка? – задала я волновавший меня вопрос.

А он на этот вопрос не ответил, вместо этого слегка склонил голову к плечу, внимательно посмотрел на меня и проговорил густым низким голосом:

– А вы на нее похожи!

– Где у вас протечка? Пойдемте посмо́трите… в ванной вроде сухо, и на кухне тоже…

Я попятилась.

Хотела сперва провести его в ванную, но тут вспомнила, что там на змеевике висят тряпки, которыми я вытирала пол, и мне стало ужасно неудобно. Этот господин может подумать, что я лила воду, а потом все вытерла и теперь вру, чтобы ко мне не было претензий. Так что я первым делом проводила его на кухню.

– Да, вы на нее очень похожи! – повторил он, войдя следом за мной на тесную бабушкину кухоньку.

– На кого? – переспросила я.

– На Жанну Николаевну. Вы ведь – ее внучка?

– Ну да, внучка… – отмахнулась я, не понимая, зачем он тянет время. Если у него протечка, нужно скорее с ней разобраться…

– Так где у вас протечка? – повторила я нетерпеливо.

– Протечка? – он удивленно поднял брови.

– Ну да. Вы ведь – сосед снизу, значит, это на вас протекло…

– Нет, дорогая моя. У меня, к счастью, нет никаких протечек. А то могли бы пострадать картины…

«Картины! – мысленно повторила я. – Ну да, у такого холеного господина дома непременно должны быть картины!»

И тут же я испытала облегчение… и вместе с тем раздражение. Ведь он заставил меня пережить неприятные минуты…

– А если у вас нет протечки… – начала я, а он тут же закончил за меня эту фразу:

– Тогда зачем, собственно, я пришел? Вы это хотели спросить?

– Ну… в общем, да.

Разумеется, мне стало неловко оттого, что он прочитал мои мысли – хотя, конечно, это было не трудно, наверняка они отчетливо читались на моем лице.

– Понимаете, милая девушка… кстати, извините, но я не знаю вашего имени…

– Вита, – машинально представилась я.

– Какое необычное имя! Так вот, Вита, видите ли, я много лет дружил с вашей… с Жанной Николаевной. С вашей бабушкой… – Он сделал небольшую паузу и улыбнулся: – Извините, мне трудно называть ее бабушкой. Я воспринимал ее… воспринимал ее иначе. Но это не важно. Когда она умерла, я был очень расстроен. В нашем… в моем возрасте трудно заводить новых друзей, а потеря каждого друга особенно болезненна.

Это он явился с утра пораньше, чтобы вести со мной светскую беседу? Нашел тоже время, мне вообще-то на работу надо!

– Впрочем, – спохватился он, будто прочитал мои мысли, – вам это вряд ли интересно. Но я собственно не об этом. Я иногда брал у Жанны… у вашей бабушки какие-то мелочи в починку. У меня, знаете ли, хорошие руки. Так вот, незадолго до ее смерти я взял у нее такую чайницу… коробочку для чая… – У него в руках вдруг появилась расписная жестяная коробка, на которой была нарисована сценка – пара в нарядах восемнадцатого века пила чай за круглым инкрустированным столиком. Дама в платье с кринолином, кавалер в пудреном парике…

– Это не просто коробочка, – продолжал бабушкин сосед, – это музыкальная шкатулка. Когда открываешь крышку, спрятанный внутри механизм исполняет несложную мелодию. Так вот, музыкальный механизм сломался, перестал работать, и я взял чайницу у Жанны, чтобы починить ее. Но долго не мог найти нужной детали. А потом моя соседка умерла. Но все-таки искал деталь и, наконец, на днях нашел и починил. А потом узнал, что вы наследовали квартиру и что вы здесь…

«От кого, интересно, он это узнал?» – подумала я.

– Да, и решил вернуть вам чайницу. Видите, точнее, слышите, она снова играет…

Он открыл коробочку, и по кухне разлились нежные звуки какой-то знакомой мелодии.

– Но это ведь не мое, – попыталась я откреститься, – это бабушкино…

– Ну да, но ведь вы – ее наследница…

С этими словами он поставил чайницу на стол.

– Не знаю, что и сказать…

– А вы ничего не говорите! – он попятился. – Надеюсь, мы еще не раз увидимся…

С этими словами он ретировался в прихожую, вышел из квартиры и закрыл за собой дверь.

Я заперла за ним и вернулась на кухню.

Вот что это было?

Зачем этот сосед приходил? Зачем он принес эту… как ее… чайницу?

Ну он сказал, что хотел вернуть бабушкину вещь… но это как-то странно…

Ничего не придумав, я вернулась к тому, чем занималась до появления странного соседа. А именно достала из шкафчика красный бокал, чтобы вытереть его.

Вымытый, он засверкал по-новому, наполнив кухню рубиновыми отблесками.

Я взяла бокал в левую руку, а указательным пальцем правой осторожно провела по ободку.

Бокал издал тонкий щемящий звук, что-то среднее между звоном серебряного колокольчика и пением морской раковины.

Рубиновые отсветы, наполнявшие кухню, пришли в движение.

И вдруг я ощутила странную тревогу.

Я подняла бокал чуть выше, так что увидела сквозь него оставленную соседом чайницу…

И тут тревога многократно усилилась.

Я почувствовала, что от этой нарядной, безобидной на вид безделушки исходит опасность…

Я поняла, что ее нельзя оставлять в доме… что вместе с ней в дом проникнет что-то недоброе…

Да что за странные идеи?

Похоже, что у меня развивается паранойя… Определенно, в этой квартире происходит со мной что-то странное…

Какая опасность может исходить от этой жестяной коробочки?

Милая, нарядная безделушка…

Но странное чувство разрасталось в моей душе, я была по-настоящему напугана.

Нужно вернуть эту чайницу, отдать ее соседу… как его, кстати, зовут?

Тут я вспомнила, что сосед так и не представился. Мое имя спросил, а свое не назвал. Что очень странно и нехарактерно для такого воспитанного человека, каким он показался на первый взгляд.

Я решила непременно отдать ему чайницу. Скажу, чтобы он взял ее себе на память о бабушке, раз так с ней дружил.

Тут я взглянула на часы – и увидела, что мне давно уже пора на работу. Этак и кофе не успею выпить…

У нас в фирме не зациклены на трудовой дисциплине, все приходят в офис поздно, но все же нужно и совесть знать…

Я быстро собралась, чайницу сунула в пакет, чтобы занести ее соседу по дороге, и покинула квартиру. Бокал пока решила не брать, чтобы не таскать хрупкую вещь. Засунула его в альбом и ушла.

Спустившись на этаж, подошла к двери той квартиры, что была под бабушкиной, и позвонила в дверь.

Какое-то время ничего не происходило, и я уже хотела позвонить еще раз, но тут за дверью послышались приближающиеся шаги и тоненькое тявканье.

– Иду, Липа, иду! – пропел за дверью низкий женский голос, замок щелкнул, и дверь открылась.

На пороге стояла женщина глубоко пенсионного возраста, в ярком шелковом халате, с ярко-рыжими волосами и с крошечной собачкой на руках.

Женщина удивленно воззрилась на меня и проговорила нараспев:

– Ты не Ли-ипа!

– Да, конечно, я не она…

– А тогда чего тебе надо? Я ничего не покупаю, и ничего не подписываю…

– А я ничего и не продаю. Извините, что побеспокоила вас, но я только хотела вернуть чайницу.

– Ка-акую ча-ай-ницу?

– Вот эту… ее принес мне ваш… не знаю, кем он вам приходится… в общем, мужчина из этой квартиры, он брал ее у моей бабушки и теперь решил вернуть…

Уже произнеся эту фразу, я поняла, что здесь что-то не то.

Ну никак тот лощеный господин не сочетался с этой теткой в расписном халате!

– Мужчи-ина? – изумленно и испуганно протянула женщина. – В этой квартире нет никаких мужчин! И никогда не будет! Правильно, Дэзи? – она взглянула на свою собачку, ожидая от нее поддержки, и та послушно тявкнула.

– Но он сказал, что он из этой квартиры…

– Мало ли что он сказал! – отрезала женщина, и голос ее утратил былую певучесть.

Она двинула в мою сторону мощным бюстом, и я торопливо отступила, а женщина захлопнула за мной дверь.

Я на всякий случай проверила номер на двери квартиры.

Может быть, тот мужчина не из этой, а из соседней квартиры? Она тоже может считаться нижней.

Однако на двери квартиры рыжеволосой тетки стоял номер семнадцать…

Но я отчетливо помнила, что тот странный мужчина сказал: я из семнадцатой квартиры.

Не мог он перепутать номер собственной квартиры! Никак не мог! Такого не бывает!

Но тогда… тогда как это объяснить?

Он был одет по-домашнему, и на ногах тапочки… значит, он из этого подъезда?

Или ничего не значит…

Я вспомнила криминальную историю, которую мне рассказывала Аида. Она любит всякие байки из прошлого.

Так вот, много лет назад история эта наделала много шума в нашем городе.

Какая-то предприимчивая молодая девица приезжала в новый дом, где соседи еще не знают друг друга, поднималась на чердак, переодевалась в домашний халат и тапочки, свою одежду прятала и обходила несколько квартир. Там она говорила, что она – соседка, что ей привезли заказанные стройматериалы для ремонта, а муж не оставил денег. Просила дать ей в долг сравнительно небольшую сумму, обещая отдать вечером, когда муж вернется с работы…

Не все, но некоторые доверчивые соседи давали денег, входя в ее сложное положение.

Собрав некоторую сумму, аферистка переодевалась и ехала в другой дом…

Такой нехитрый способ обмана принес предприимчивой девушке приличные деньги. А позже, когда ее наконец поймали с поличным, – приличный срок лишения свободы…

Так, может, и тот лощеный господин где-то переоделся в домашнее, чтобы изобразить соседа по подъезду…

Но зачем это ему понадобилось?

Он ничего у меня не просил, ничего не взял – наоборот, оставил в квартире дурацкую музыкальную чайницу. Зачем, спрашивается? Ума не приложу…

Так ни до чего не додумавшись, я приехала на работу.

Фирма, в которой я тружусь пять дней в неделю, самая обыкновенная компьютерная контора, каких в наши дни множество. Наши ребята ремонтируют компьютеры, чистят их от вирусов, устанавливают всевозможные полезные программы. Не подумайте, что я тоже компьютерный гений – я в фирме числюсь офис-менеджером, то есть занимаюсь самой нетворческой работой, готовлю разные бумажки, отчеты и даже слежу, чтобы в офисе всегда были канцтовары, а в кофейном автомате – кофе и сливки…

Вообще-то, для таких дел у Миши есть секретарша Василиса, она же Вася, но она полная дура и ей ничего нельзя поручить, все непременно перепутает, кофейный автомат заправит чернилами для принтера, а ксерокс – сухими сливками, поэтому почти все ее обязанности ненавязчиво переложили на меня.

Вы спросите, почему ее не увольняют?

Нет, с Мишей она не спит, она просто какая-то его родственница, поэтому он ее терпит… Родная кровь, что уж тут сделаешь. Мишу жалеют с тех пор, как стало известно, что она – родственница его жены. Василиса, дура, сама разболтала.

Жену Мишину мы никогда не видели, она не приходит на нечастые корпоративы и даже не звонит по общему телефону. Но Татьяна Михайловна, наш бухгалтер, при ее упоминании делает страшные глаза и говорит одно только слово «Жуть!». Что она имеет в виду, непонятно, но никто не решается уточнять.

Но я отвлеклась.

В общем, я приехала в офис, когда там в полном разгаре была дезинфекция.

Не подумайте, что у нас травили тараканов. Чего нет, того нет. Но наш начальник Миша помешан на безопасности. Он на полном серьезе считает, что какие-то неизвестные конкуренты спят и видят, как бы похитить наши секреты (больше им делать нечего). И поэтому в начале каждого рабочего дня Вадик, наш главный спец по безопасности, проверяет, не появились ли в офисе «жучки». Именно это в нашей конторе и называется дезинфекцией.

До сих пор никаких «жучков» не находили, но Вадик проводит эту процедуру каждый день.

По-моему, это паранойя, но это мое личное мнение, а оно никого не интересует. Если им хочется играть в шпионов – флаг в руки, барабан на шею.

Знаете, как говорят: мужчины те же дети, только игрушки у них дороже… значительно дороже.

Так что я подозреваю, что эту «дезинфекцию» проводили в основном из-за того, что наш Миша купил по случаю очень крутой прибор для обнаружения «жучков». А раз уж его купили – нужно использовать, иначе обидно… Опять же, деньги плачены…

В общем, когда я пришла в офис, Вадик с умным видом ходил по помещению и водил перед собой специальным прибором для обнаружения «жучков».

Раньше, говорят, так искали место для колодца. Только использовали не крутой электронный прибор, а обычную ветку.

Никто на Вадика не обращал внимания – все к этому утреннему ритуалу давно привыкли.

Я и так была жутко злая, поскольку не успела позавтракать, даже кофе с собой не успела прихватить, поэтому прошла на свое рабочее место, не глядя по сторонам. Досидеть кое-как до конца дезинфекции, а потом хоть у Василисы печенья перехватить.

Она вечно что-то жует, и ящики стола полны у нее сухарей, чипсов и дешевых конфет. Я включила компьютер и стала просматривать текущую почту. Точнее, сделала вид, что работаю.

Вдруг прибор в руках у Вадика тревожно запищал. Значит, где-то в офисе появился «жучок»…

Вадик оживился – такое случилось впервые за все время…

Он стал водить прибором в разные стороны, чтобы понять, где сигнал сильнее.

Прибор пищал громче и громче.

Вадик ходил кругами, и эти круги постепенно приближались к моему столу…

Чем ближе Вадик подходил ко мне, тем громче и тревожнее пищал его прибор.

Этот писк уже начал действовать мне на нервы.

– Вадик, – проговорила я, оторвавшись от компьютера, – ты бы занимался своими играми где-нибудь в другом месте. Ты мне работать мешаешь.

Тут у него на лице отобразился праведный гнев.

– Ты что несешь, Грачевская? Как это – в другом месте, если прибор показывает именно сюда? Это получается, как в старом анекдоте – мужик потерял кошелек на темной улице, а ищет его под фонарем, потому что там светлее!

Он опять повел своим прибором из стороны в сторону – и направился прямо к моему столу.

Я насторожилась.

А он с решительным видом подошел ко мне.

Прибор теперь верещал оглушительно.

Все остальные звуки в офисе затихли – никто не работал, все смотрели на нас с Вадиком.

Вадик поводил прибором возле меня, потом – над моим столом и наконец направил свою электронную игрушку на пакет, который я положила на краю стола.

– Ну-ка, доставай – что у тебя там?

Я хотела возмутиться – все же это мое личное пространство, мои личные вещи, – но все взгляды были прикованы ко мне, и Миша уже выглянул из своего кабинета, так что я вздохнула и выложила на стол все содержимое пакета.

– А вот это что такое? – проговорил Вадик, показывая на злополучную чайницу.

– Не видишь – чайница!

– Чайница? – переспросил он.

И открыл жестяную коробку.

Тут музыкальный механизм заработал, и на весь офис понеслись звуки вальса «На сопках Маньчжурии».

Василиса, которая с задумчивым видом стояла у двери Мишиного кабинета, запела тоненьким детским голоском:

– Тихо в лесу, только не спит барсук… уши свои он повесил на сук и танцует, танцует вокруг…

Слуха у нее не было совершенно.

– Чайница? – Вадик наклонил голову к плечу, достал из кармана маленькую отвертку и что-то подцепил внутри коробки.

– А где ты ее взяла?

Я подумала, что, если расскажу все как есть – что эту несчастную чайницу принес мне какой-то старик, представившийся соседом, – мне никто не поверит, слишком дико это прозвучит. Да если на то пошло, мне не поверят, что я ночевала сегодня в старой бабушкиной квартире. Потому что понятия не имеют, что у меня была бабушка и что она оставила мне квартиру в наследство.

Я ничего не рассказывала в офисе про наследство. Потому что жизнь научила меня, что нужно поменьше болтать о своих делах. Вот стану я рассказывать, начнутся расспросы, а почему ты раньше про бабушку ничего не говорила, а также про сестру.

Придется обрисовывать подробно всю ситуацию, а это тоже не прибавит мне баллов. Могут и осудить, во всяком случае подумают, что вот к старухе никакого внимания не проявляла, а ей полквартиры в центре досталось. Везет же некоторым!

Не то чтобы меня так волновало мнение окружающих, но все же лучше, когда о тебе меньше сплетничают. Так что в данном случае не следует говорить правды, тем более что я сама не разобралась, что происходит.

Очень часто ложь кажется правдоподобнее правды.

Поэтому я соврала на голубом глазу:

– Да сейчас шла в коридоре мимо кофейного автомата, а она там стоит. Я и взяла…

– Взяла… – Вадик достал то, что нашел внутри чайницы.

Это был маленький пластиковый кружочек вроде пуговицы.

– Ой, что это? – пискнула Василиса, которая непостижимым образом оказалась рядом с моим столом.

– «Жучок», – холодно ответил Вадик. – Очень, кстати, крутой. Около кофейного автомата, говоришь?

Тут и Миша выполз из своего логова.

Смерив меня взглядом, он проговорил:

– Вот уж от кого я не ожидал…

– Да вы что такое подумали? – возмущенно воскликнула я. – Говорю же – нашла эту штуку возле кофейного автомата!

Видимо, это прозвучало убедительно. А скорей всего, Вадик сам не верил, что секреты нашей фирмы могут кого-то заинтересовать настолько, чтобы подсунуть нам такой дорогой «жучок». Да еще, прости господи, в этой странной штуковине, называемой чайницей.

Вадик вернул мне пустую чайницу, а «жучок» взял себе, сообщив, что он в данный момент деактивирован. Проще говоря, выключен. После чего спрятал «жучок» в свой стол.

В офисе все затихло, я сидела у себя в углу тихо как мышка. Теперь даже к Василисе не сунуться за печеньем и чипсами.

А раз я голодная, то работать не обязана, так что я стала размышлять, что же такое со мной происходит. Кто такой этот старикан, который притворился соседом и другом моей бабушки, а сам подсунул мне в квартиру «жучок». И если бы я не попыталась вернуть эту чертову чайницу, то так и не узнала бы, что старик – самозванец. Но зачем ему все это? Что он надеялся услышать в этой квартире? Там же никого нет, мы с Нитой ее продаем…

Вот как раз об этом. Очень мне не понравился тот риелтор, вообще-то по нему сразу видно, что жулик. Тем более когда я узнала, что он обо мне думает.

Я вспомнила, как посмотрела на него сквозь бокал и вдруг ощутила себя как бы у него в голове. И посмотрела на себя его глазами. «Блеклая, серая личность, которая стремится к тому, чтобы ее как можно меньше замечали…»

Да сам-то козел! Да нет, свинтус! Ну этого-то я быстро выведу на чистую воду. Позвоню сейчас в это агентство «Домострой», что-то мне подсказывает, что там о нем не очень хорошего мнения.

И непременно расскажу потом все Ните, а то она упрется, не захочет его выгнать.

Я спрятала телефон в карман джинсов и вышла в коридор. Дошла до кофейного автомата, убедилась, что он не работает, присела на подоконник и набрала номер агентства. Трубку взяли почти сразу.

– Агентство недвижимости «Домострой»? – проговорила я уверенным голосом.

– Да, «Домострой», – ответил мне приветливый женский голос. – Чем могу вам помочь?

– Можете, очень даже можете! Я хочу поговорить с Павлом Сыроедовым.

– С кем, извините? – удивленно переспросила моя собеседница.

– С Павлом Сы-ро-едовым! – произнесла я по слогам.

– С кем? – снова переспросила она.

– Вы что – плохо слышите? Тогда почему вас посадили на телефон? Передайте трубку кому-нибудь, у кого нет проблем со слухом, – я решила, что небольшая порция хамства не помешает.

– Сырое-едов? – протянула моя собеседница в явной растерянности.

– Да, Сыроедов! – повторила я сердито. – Он работает у вас агентом… риелтором…

– Одну минутку… – Моя собеседница прикрыла трубку ладонью, что не помешало мне расслышать, как она сказала кому-то: – Сыроедова спрашивают! Что говорить?

– Скажи, как есть, – ответил ей кто-то невидимый, – скажи, что он у нас больше не работает. Надеюсь, что это не Кожемякина…

– Простите… – снова заговорила моя собеседница. – Дело в том, что Сыроедов… он у нас больше не работает. Я вам могу еще чем-то помочь? Простите, я не расслышала вашу фамилию!

– Моя фамилия Кожемякина! – произнесла я мстительно.

Девушка охнула.

– Ох… Наталья Сергеевна… извините, я вас не узнала…

– Так что там у вас случилось с Сыроедовым?

Она растерянно молчала.

– Знаете что, девушка, – отчеканила я. – Соедините меня с вашим начальником! Может быть, он лучше соображает!

– Да, конечно, – проговорила она с явным облегчением, – сейчас я соединю вас со Львом Александровичем…

В трубке раздался щелчок, и зазвучал бархатистый мужской голос:

– Слушаю!

– Это Наталья Сергеевна Кожемякина, – проговорила я, выдав всю информацию, которой сумела обзавестись на данный момент.

– Ах, Наталья Сергеевна… – замурлыкал он, как откормленный кот. – Рад вас слышать…

– А вот я не очень рада! – отчеканила я, мучительно соображая, что говорить дальше.

Я понятия не имела, кто такая эта Наталья Сергеевна, но чувствовала, что в агентстве ее очень боятся.

– Так что там с моим делом? – спросила я строго.

– Но… – замялся директор, – мы же все выяснили… я думал, что у вас к нам нет никаких претензий…

– То есть как это – нет претензий? – я повысила голос.

Сама не знаю, зачем я поддерживала этот разговор.

– Но мы же договорились…

– Я с вами ни о чем не договаривалась! – отрубила я. – И претензии у меня имеются, вы знаете какие. И если вы думаете, что я так просто это дело оставлю, то вы глубоко ошибаетесь! И не думайте, что если вы уволили Сыроедова, то до него нельзя добраться!

– Но мы… – тут я увидела, что ко мне приближается Василиса с пакетом пряников и отсоединилась.

– У тебя вид голодный, – сказала Василиса, протягивая мне пакет.

Я жевала пряник и думала, как бы это подкатиться к Василисе, чтобы она сварила мне кофе в кофемашине, что стоит у Миши в кабинете. Он купил ее лично для себя и для важных посетителей. Ну иногда поит особо отличившихся сотрудников.

Думаю, вы уже догадались, что я к их числу не отношусь.

– Ничего не выйдет, – вздохнула Василиса, – сегодня важных заказчиков ждет, поэтому никуда не пойдет. Ты уж терпи…

А что мне еще оставалось?

Я выпила водички из кулера и отправилась в туалет, чтобы не входить в офис вместе с Василисой. Миша сразу поймет, что мы трепались в коридоре. Когда он ждет важных заказчиков, то вечно следит за трудовой дисциплиной. Хорошо, что это нечасто бывает.

В туалете я посмотрела на себя в зеркало. Да, как ни крути, а вид у меня бледноватый. И эти далеко не новые джинсы…

– Ты что, прямо с дачи на работу? – спросила подошедшая неслышно главбух Татьяна Михайловна.

Хотелось спросить ответно, какое ей дело, но, сами понимаете, я не могла. Поэтому пожала неопределенно плечами и ушла.

В конце рабочего дня я позвонила Аиде. Никто не ответил, так что я посчитала, что Витька поутих и спит у себя в комнате, а она уже вышла из заточения и пошла по магазинам или в ванной моется.

Так что после работы я отправилась прямо домой.

Я подошла к двери, открыла ее своим ключом…

И тут же услышала жуткий топот и рев, как будто на меня неслось стадо буйволов.

Разумеется, это был Витька.

Он с топотом несся по коридору, размахивая ножкой от стула. Глаза его были налиты кровью.

От неожиданности я впала в ступор, и только в ужасе смотрела на приближающегося монстра.

Когда его отделяло от меня несколько шагов, он заорал:

– Рептилоиды! Всюду рептилоиды! Но врагу не сдается наш гордый «Варяг»! Я постою за честь человечества! – И замахнулся на меня этой самой ножкой.

К счастью, я наконец опомнилась, выскользнула на площадку и захлопнула дверь.

Тут же по ней грохнуло, но дверь выдержала – когда-то давно, когда Витька только начал свои фокусы, жильцы пожаловались депутату, и в квартиру поставили железную дверь повышенной прочности.

Переведя дыхание, я осознала, что сюда мне путь закрыт. По крайней мере, сегодня. Я набрала номер Аиды.

– Ты где вообще?

– Да где мне быть? – ответила она на повышенных тонах. – Мы с Муськой в заточении по-прежнему.

– А чего трубку не брала?

Аида призналась, что она не спала ночь, а теперь, видно, задремала и телефон на вибровызов поставила.

– А чего это наш урод так долго беснуется?

– А я знаю? У нас уже вода кончается…

Мы договорились быть на связи, после чего я задалась вопросом, куда же теперь податься?

Единственный выход, который передо мной маячил, – опять переночевать в бабушкиной квартире.

Хоть там противно, неуютно, но по крайней мере нет борца с рептилоидами…

Да, но если я завтра явлюсь на работу в том же самом виде, то меня просто обольют презрением. И вообще, белье хоть поменять…

И я отправилась по магазинам. Там купила кое-какие мелочи и платье. Не бог весть что, но все же новое платье. С виду простое, так что к нему и кроссовки подойдут.

Я прихватила еще кое-что из продуктов, тут как раз подоспел нужный автобус, и какой-то парень уступил мне место, так что не пришлось толкаться с пакетами.

С удивлением обнаружив, что иду на автопилоте, как будто давно здесь жила, я вошла во двор и направилась к бабушкиному подъезду.

Немного не доходя до этого подъезда толпилась небольшая кучка народу.

В этом месте была лестница к подвалу, над которым висела скромная табличка «Ремонт ключей и всего остального». Ни вчера, ни утром, я ее не заметила.

И вот как раз вокруг этой подвальной лестницы толпились многочисленные зеваки.

Снизу показался мужчина в черной кожаной куртке, неуловимо похожий на героя полицейского сериала. Оглядев зевак, он усталым голосом проговорил:

– Граждане, разойдитесь, я вас очень прошу! Не мешайте работать! Здесь же не кино!

– Правильно, не кино! – подтвердил любознательный подросток, затесавшийся во взрослую толпу. – Кино – полный отстой, здесь гораздо прикольнее!

Я невольно замедлила шаги.

Среди зевак я узнала огненно-рыжую тетку из семнадцатой квартиры, сейчас на ней не было шелкового халата, а наличествовал брючный костюм ужасающей пестрой расцветки, от которого рябило в глазах. Тетка окинула меня взглядом, и в глазах ее мелькнуло узнавание. Так что на правах какого-нито знакомства я спросила:

– Что там случилось?

– Труп нашли! – сообщила та сладострастно. – Мужчину нашли, мертвого…

– Этот, наркомат! То есть наркоман! – доверительно проговорила другая тетка, угольно-черные волосы ее закручивались в спиральки, одета она была в какую-то красную хламиду. – Передоз!

– Ничего не передоз! Ничего не наркоман! Не говорите, если не знаете! Ограбили его и убили! – возразила ей третья, у этой вообще волос не было видно, все скрывала шляпа с высокой тульей и маленькими полями, сильно напоминающая ночной горшок без ручки.

Эти три тетки держались вместе и напоминали трех ведьм из драмы Шекспира «Макбет».

Вот вы спросите, откуда я знаю про «Макбета»? Это все, конечно, Аида. Она обожает оперу, это у нее наследственное, от отца, который работал в оперном театре осветителем. Он и дочку назвал в честь героини известной оперы. Это ничего, что Аида, смеялась моя соседка, хорошо, что не Травиата, что по-итальянски означает «падшая женщина». Или как-то примерно так.

В общем, по старой памяти Аида ходит иногда в оперу. Отца давно нет, но ее там помнят маленькой девочкой и пускают бесплатно. Она и меня как-то брала с собой, там я и видела трех ведьм.

Так вот эти три тетки тоже выглядели довольно колоритно.

Я собралась было идти к себе, но в это время во двор въехала белая машина с красным крестом. Из нее вышли два мрачных, рослых мужика со складными носилками и подошли к толпе.

– Где жмурик? – спросил один из пришедших.

– Сюда! – махнул им полицейский и снова заорал на жильцов, чтобы расходились и не мешали работать.

Санитары спустились по ступеням и вскоре снова поднялись.

Теперь на носилках у них лежало тело.

Тело было прикрыто грязноватой простыней, однако, поднимаясь по лестнице, санитары на мгновение потеряли равновесие, носилки качнулись, и простыня сбилась, открыв лицо мертвеца.

Я тихо охнула.

Это был риелтор Сыроедов.

Тот самый жуликоватый тип, который пытался охмурить и обвести вокруг пальца нас с Нитой. Тот, который врал, что квартира бабушкина ничего не стоит и что он нам буквально одолжение сделает, если поможет ее продать задешево.

При жизни он был похож на жизнерадостного поросенка. Сейчас же… сейчас он напоминал того же поросенка, но уже приготовленного в качестве праздничного блюда. Не хватало только печеного яблока во рту. Или пучка петрушки.

– Да не тряси ты носилки! – заорал один из санитаров. – Не хватало еще, чтобы он у нас тут сверзился!

– Да чего вы его головой-то вперед выносите! – загомонили жильцы. – Это разве дело так с покойником обращаться?

– Ему уж все равно! – буркнул второй санитар, но все же они стали разворачивать носилки.

– Девушка, не стойте на дороге! – бросился ко мне мент.

По моим представлениям он сам всем мешал, потому что вертелся под ногами и меня толкнул весьма ощутимо, так что я едва не упала и ухватилась за носилки. На меня пахнуло едкой химией и еще чем-то тошнотворным, санитар оттер меня мощным плечом, а мент отставил подальше.