Последний пассажир

Размер шрифта: 13

Эта книга посвящается библиотекарям. Я посещал библиотеки всю свою жизнь. Чтобы отвлечься, согреться, узнать что-то новое.
Библиотекари – стражи этих мест.
Они помогают нам найти искомое, даже если мы сами не знаем, что ищем.

Will Dean

The Last Passenger

Перевод с английского В. Коваленко

Глава 1

Ступая на борт корабля, вы проявляете веру. Вверяете свою жизнь в руки капитана и команды. Решаете – активно или пассивно – пожертвовать независимостью, и зачастую это решение нелегко отменить.

– Добро пожаловать на борт, мэм.

Делаю неуверенный шаг и протягиваю свою круизную карту. Под ногами, сквозь щель между металлическими пластинами, я вижу темную полоску: трещина в конструкции, позволяющая взглянуть на воду внизу.

– Приятного путешествия, мисс Рипли.

– Благодарю.

Следом за мной поднимается Пит.

– Мистер Дэвенпорт, добро пожаловать на борт «Атлантики».

Он делает комплимент ее шляпке, и мы проходим дальше. Мы не единственные, кто уже успел подняться на корабль, но входим примерно в первую сотню. Направляемся в глубь центрального лобби; я тащу свою ручную кладь, а Пит ничем не обременен.

Я не прирожденный путешественник. Инстинкт велит мне держаться поближе к дому и окружать себя привычным. Я с благоговением наблюдаю, как люди, подобные Питу, летают самолетами и едут поездами, не заботясь ни о чем на свете.

– Высотой в семь этажей, – говорит он, указывая на панно, украшающее стену лобби. Это бронзовый барельеф с изображением Атлантического океана в стиле ар-деко, выполненный известным сенегальским художником. Пункт нашего назначения находится слева. Атлантическое побережье Америки.

Находим нашу каюту, и мой пульс учащается. Пит открывает дверь.

Я осматриваю комнату – комнаты, во множественном числе – с приоткрытым ртом.

– Ты клялся, что купил горящую путевку по выгодной цене. Я оплачиваю следующую поездку, не забывай.

– Это была выгодная цена, – отвечает Пит. – Когда я бронировал места, все «Бриллиантовые» каюты уже заняли. Остались только «Платиновые». И это была горящая путевка, потому что ты до последней минуты не могла принять решение.

Я целую его.

– Я здесь, не так ли? С тобой? Мы действительно отправились в путешествие. – И тут до меня доходит. – О нет, мы кое-что забыли!

Он хмурится.

– Таблетки от морской болезни. – Я достаю из ручной клади блистерную упаковку. – Мы должны были принять их за полчаса до посадки.

Одна мысль о гигантских атлантических волнах вызывает у меня тошноту. Как они будут вздымать корабль. Присущая им необузданная сила.

– Мы всё еще в Саутгемптоне [1] и всё еще на причале. – Пит раздвигает занавески и указывает на здания порта и город за ним. – Расслабься. Примем таблетки прямо сейчас.

Я протягиваю ему одну и беру другую себе.

Не успеваю сказать: «Налей, пожалуйста, нам воды», как слышу аккуратный хлопок пробки от шампанского.

– Осторожно, – говорю я. – Звучит дорого.

– Входит в стоимость, – отвечает Пит. – А теперь расслабься, Кэролайн. Забудь о работе в кафе и доставке обедов. Не беспокойся о семье. Просто удели немного времени себе.

Люблю, когда он произносит мое имя своим звучным низким голосом. Делаю глубокий вдох, и Пит протягивает мне бокал. Мы проглатываем таблетки скополамина.

Наш багаж уже здесь. Выполняю все то, что обычно делаю в рядовом гостиничном номере на суше. Проверяю, чистое ли постельное белье, распаковываю вещи, а затем изучаю ванную комнату. Смотрю, есть ли работающий фен. Убираю в чемодан две миниатюрные бутылочки геля для душа и шампуня L’Occitane. Это для Джеммы. Я обещала ей. Она присматривает за кафе вместо меня, следит за расписанием смен и за мамой, так что это меньшее, что я могу для нее сделать.

Пит сидит, задрав ноги, на балконе. Темно-синяя хлопковая рубашка, джинсы.

– Прощальный взгляд на Британию, – поясняет он.

– Не то что Донкастер [2], а?

С бокалом в руке Пит поднимается и подходит ко мне, глядя в глаза.

– Следующие семь дней мы будем видеть только друг друга и синеву воды. – Он делает глубокий вдох. – Настоящий океан и неизведанные глубины. Может, этот вид на пристань и не очень привлекателен, но я хочу в последний раз по максимуму насладиться созерцанием дома.

Звучит зловещий корабельный гудок.

«Пожалуйста, ознакомьтесь с порядком действий в чрезвычайной ситуации».

По громкой связи объявляют, что мы все должны принять участие в учебной тревоге, так как это обязательно в соответствии с международным законодательством. Со спасательными жилетами в руках мы выходим из каюты. В коридорах царит атмосфера волнения и трепета. Это немного напоминает мне школу перед экзаменами. Шагая рука об руку с Питом, я заглядываю в другие каюты. Они больше, чем наша. На кроватях оставлена сложенная одежда. Я знаю, что не должна подглядывать, но ничего не могу с собой поделать.

Экипаж надел спасательные жилеты, но нам сказали пока этого не делать. Один мужчина катит в инвалидном кресле свою жену, которая ест красное яблоко. Я подслушиваю. Люди сравнивают корабль и учебную тревогу с другими случаями на их памяти. Смесь британского, французского, испанского и американского акцентов.

Мы направляемся к станции сбора A3, расположенной в центральной части «Атлантики», под главной дымовой трубой, которая одновременно служит стеной для скалолазания, и недалеко от основных гриль-ресторанов. Нам сканируют карты пассажиров, а затем показывают, как надевать спасательные жилеты, и рассказывают, что члены команды проводят нас к нужной спасательной шлюпке. Я напрягаю слух, чтобы запомнить всю важную информацию, а Пит беззаботно болтает с другими гостями, поглядывая на часы.

Теперь у меня есть представление о планировке этого гигантского судна. Мостик расположен в передней части корабля над баром «Каюта капитана», а под ним находится корабельный театр. Чуть в стороне – обширное центральное лобби, через которое мы вошли. За ним – гриль-рестораны. За всем этим, ближе к корме корабля, находятся танцевальный зал, смотровые площадки, библиотека и машинное отделение.

Нам сказали, что в каютах и на балконах курить категорически запрещено. Утюгами пользоваться запрещено. Свечи зажигать запрещено. Мне уже не по себе. Нас предупредили, что нельзя ничего выбрасывать за борт. В случае чрезвычайной ситуации мы должны оставить багаж и проследовать к соответствующему пункту сбора, захватив с собой спасательные жилеты, необходимые медикаменты и теплую одежду. В случае пожара при необходимости нужно ползти.

В поисках поддержки бросаю взгляд на Пита, но он читает новости в телефоне. Вдалеке я замечаю рыжеволосую кудрявую девочку-подростка, путешествующую со своими родителями. У нее такой вид, будто она не хочет здесь находиться. Нам объясняют, что лифтами пользоваться запрещено, так как в случае чрезвычайной ситуации мы можем застрять между этажами. В конце тренировки мы надеваем спасательные жилеты, следуя четким инструкциям экипажа.

После учений мы переодеваемся к ужину, только Пит больше сосредоточен на том, чтобы раздеть меня. Официально это наше тринадцатое настоящее свидание, и он ведет себя как подросток. Может, это потому, что мы покинули сушу. Сейчас мы в открытом море, и ощущается движение корабля. Коридор перед нашей каютой на девятой палубе удивительно длинный. Темно-красное ковровое покрытие такое мягкое под ногами. Пит замедляет шаг, притягивает меня к себе и наклоняет голову, чтобы поцеловать в шею. На мгновение закрываю глаза, а потом, когда у меня начинает кружиться голова, отстраняюсь, смотрю ему в глаза и говорю, что я так голодна, что могла бы съесть буйвола.

Сотни дверей и сверкающие хромированные перила вдоль стен, чтобы держаться во время сильной качки. Некоторые пары одеты более официально, чем мы. Духи и дорогой одеколон с цитрусовыми нотками. Взволнованные лица.

Мы проходим через центральное лобби, мимо ледяной скульптуры-макета корабля, затем минуем спа-салон, комнату для курения и направляемся к главному ресторану.

– Это «Голд Гриль», – объясняет Пит. – Восемь из десяти пассажиров будут ужинать здесь. А нас ждет «Платинум Гриль» на десятой палубе.

Мы поднимаемся на стеклянном лифте и попадаем в нужный ресторан. В центре столов возвышаются цветы: каллы и белоснежные гортензии. Потолки с резьбой и изысканные хрустальные люстры. Пит говорит, что они венецианские, и я отвечаю, что знаю это. Никогда прежде не видела такого изысканного зала. Звучит пароходная сирена, и я чувствую вибрации звука. Подходит мужчина в галстуке-бабочке.

– Позвольте проводить вас к столу.

– Спасибо… Том, – благодарю я, взглянув на его бейджик с именем. Том улыбается, а я замечаю, как Пит закатывает глаза. Если ты когда-нибудь обслуживал столики до боли в ногах и спине, то никогда не забудешь, каково это, когда к тебе относятся как к человеку.

– Это Глория, – знакомит нас Том. – Мы будем обслуживать вас на протяжении всего вашего пребывания на борту «Атлантики». Этот стол зарезервирован для вас на время путешествия.

– Как здесь прекрасно, да? – говорю я после их ухода. – Чувствую себя виноватой перед Джеммой и мамой.

– Это твой отпуск, – отвечает Пит. – Заслуженный. Тебе нужно научиться сбрасывать напряжение.

Нам подают канапе. Кростини [3] с муссом из лосося. Маленькие ложечки с салатом из спаржи. Мы заказываем основные блюда, и я выбираю вина.

В кармане пиджака Пита нет коробочки с кольцом. Ее не может быть там, это было бы слишком рано, не в его стиле, чересчур опрометчиво. Джемма думает, у него на меня планы, но я убеждена, что это обычный романтический отпуск на неделю. Стараюсь выбросить эту мысль из головы.

К основному блюду я расслабляюсь и чувствую, что пара за соседним столиком становится все более напряженной, поэтому стараюсь говорить тише. Тут Пит отпускает шутку о своем младшем брате, и я громко хохочу.

– Впервые путешествуете через океан, да? – Дама задает вопрос с невозмутимостью матадора, закалывающего быка.

– Прошу прощения?

– Я спросила, это ваше первое путешествие через океан?

Ее муж продолжает поедать копченого лосося.

– Семнадцатое, – отвечаю я.

Она выглядит мертвенно-бледной. Изумрудно-зеленое платье и малиновые ногти.

– А Питер был зачат на борту «Куин Элизабет 2» [4], скажи же, Питер?

– В ужасный шторм, – сверкнув глазами, подхватывает Пит. – Эти кошмарные ветры у берегов Южной Африки. Судно чуть не затонуло.

– Как… необычно, – произносит дама с тугим пучком и подплечниками. С каждой минутой ее пучок выглядит все туже. Она наклоняется ближе ко мне. – Если говорить серьезно, сегодня у нас обычный вечер, дорогая, но на море мы, как правило, не надеваем кроссовки после шести вечера. Только, пожалуйста, не краснейте.

– Ах, это? – Я смотрю на свою обувь. – У меня специальное разрешение.

Ее муж что-то бормочет, но я перебиваю его:

– Мозоли.

Дама повторяет это слово одними губами, и я киваю.

После всего этого нам даже удается мило поболтать. Она извиняется за то, что была такой взвинченной, а я – за легкомысленность и инфантильность. Мы обсуждаем Нью-Йорк и их планы поехать в Бостон, чтобы пройти по Тропе Свободы [5], а затем отправиться в Мэн. Супруги рассказывают, что «Атлантика» – океанский лайнер примерно вдвое больше «Титаника» и вдвое меньше современных круизных лайнеров. Мужчина пренебрежительно называет их плавучими кондоминиумами. Дама очень хочет подчеркнуть, что сейчас мы ужинаем не на круизном лайнере. Это океанский лайнер. Для нее это существенная разница.

– Это самый лучший круизный лайнер, который я когда-либо видел, – замечает Пит.

Я подталкиваю его локтем под столом, призывая остановиться.

– Мы на океанском лайнере, – не унимается дама. – Взгляните, какая у него форма корпуса. Он создан для штормов и любой непогоды. Этот корабль предназначен для пересечения океана, а не для круизов. Думайте о нем как об альтернативе авиарейсу. Он перевозит нас, а не описывает нелепые круги.

Мы допиваем кофе и желаем супругам приятного вечера. Я еще раз приношу им извинения за шум. Мы с Питом выходим прогуляться на палубу. Холодный соленый воздух и приглушенные голоса. Морские птицы, сидящие на леерном ограждении, и влюбленные парочки, взволнованные мыслью о том, что их ждет впереди. На горизонте видны огни: прибрежные города и корабли, входящие в Ла-Манш. Мы покидаем этот мир и выходим в открытое море.

– Пойдем, – улыбается Пит. – У меня для тебя сюрприз.

Неужели Джемма права? Я всегда считала, что мне самой придется делать предложение.

Быстро и взволнованно Пит ведет меня обратно в центральное лобби.

Не могу думать об этом. Я слишком стара для неоправданных надежд и пережила достаточно разочарований в своей жизни. Все это в прошлом.

Мы проходим мимо консьержа, высокого лысого мужчины с добрым лицом и родинкой под глазом, и тот приветствует нас, а затем я слышу, как его коллега говорит что-то о попутном ветре и спокойном море другой паре.

Мы идем дальше, и, несмотря на доводы здравого смысла, я в волнении жду сюрприз Пита.

– Нам сюда. – Держа за руку, он подталкивает меня к порогу казино.

– О нет, – отстраняюсь я. – Извини.

– Рулетка. – Его глаза горят. – Давай, это мое любимое развлечение. Будет весело.

Упираюсь пятками в пол, и все тело напрягается.

– Нет, Пит, серьезно. Я не могу туда пойти.

– Три раунда и все.

Возбуждение в моем животе сменилось кислотой.

– Давай вернемся в нашу каюту, пожалуйста.

– Еще очень рано. Тогда блэк-джек, если тебе он больше нравится.

Я убираю руку, и воздух между нами становится прохладнее.

– Пожалуйста, Пит.

Мы оба снова трезвые.

– Хорошо, конечно. Извини. – Он выглядит смущенным. – Как насчет того, чтобы выпить в баре?

– Только не там. – Я указываю на казино.

– Тогда в «Каюте капитана»? Они славятся своей коктейльной картой.

Я делаю глубокий вдох и пытаюсь улыбнуться, чтобы сократить расстояние между нами, вернуть все как было, а затем вкладываю свою руку в его.

– Звучит заманчиво.

Мы садимся у окна и смотрим в темноту за стеклом. Море спокойное, и корабль почти не покачивается. Я пью джин с шипучкой, медленно, молча, а Пит потягивает односолодовый виски.

– Ты не хочешь мне рассказать? – спрашивает он.

Нет, пока не хочу. Еще слишком рано. Слишком сложно объяснять.

– Вообще-то нет. Не хочу портить настроение.

– Не беспокойся об этом.

Я осушаю свой бокал, и Пит делает то же самое. Делаю глубокий вдох.

– У моего отца была… проблема, знаешь ли. Это сильно осложняло жизнь маме, Джем и мне в детстве. Папа был хорош в сокрытии информации, но плох практически во всем остальном, включая азартные игры. Я не могу не винить его, хотя бы частично, за то, что случилось с мамой. Психотерапевт наверняка сказал бы, что я виню его во многих вещах.

– Мне очень жаль, – говорит Пит. – Опасная привычка.

– Не пойми меня неправильно, в остальном он был хорошим человеком, никогда нас не бил и даже не кричал… но иногда забирал у мамы деньги на покупки, на оплату коммунальных расходов. Порой даже тратил деньги, отложенные на наши дни рождения. Джемма говорила, что мы живем с сорокой. Отец был нежным и добрым бо́льшую часть времени, но предполагалось, что он должен обеспечивать нашу безопасность, а на самом деле все получалось наоборот.

– Когда вы его потеряли?

Приносят еще напитки. Делаю глоток второй порции джина с шипучкой.

– Двенадцать лет назад. Почти тринадцать. В последние десять лет его жизни все стало вроде бы лучше. Они с мамой перестали так часто ссориться, и мы все думали, что он выздоравливает. Отец больше ничего у нас не брал, и это стало настоящим облегчением. При поддержке куратора он неукоснительно следовал программе «двенадцати шагов». Но потом, спустя годы, его поймали. – Я качаю головой, вспоминая обо всем этом, о позоре. – Наш мир рухнул. Отец получил значительную сумму от благотворительной организации, в которой работал. Столь любимая им благотворительная организация помогала местным ветеранам с жильем, работой, переподготовкой, созданием собственного малого бизнеса. Отец забирал их деньги с помощью фальшивых счетов и поддельной бухгалтерии. Это продолжалось годами. Позже он признался, что думал, что его поймают задолго до того, как все выйдет из-под контроля.

– Я понятия не имел.

Сидящая рядом с нами компания заказывает бутылку эксклюзивного шампанского.

– Хуже всего было то, как соседи и друзья смотрели на нас после выхода новостей. Первая страница «Вечернего вестника Донкастера». «Местный житель обирает наших героев». Мама даже подумывала о переезде. Это дало толчок ее болезни. Извини, я не хотела портить настроение в первый же вечер.

– Ты ничего не испортила.

Пит на мгновение накрывает рукой мою ладонь, и я чувствую себя усталой.

– За день до того, как ему следовало явиться в полицейский участок, папа сказал, что хочет прогуляться, чтобы проветрить голову. – Я смотрю в окно, на темное море. – В тот вечер он покончил с собой.

– Мне так жаль, Каз. Я догадывался, что в твоем прошлом было что-то печальное, но понятия не имел о таком. Обещаю, нога моя не ступит в это казино, пока мы на борту. Даю тебе слово. Я не знал. Я чувствую себя ужасно из-за того, что заварил всю эту кашу.

– Мы больше не говорим об этом. Джем не может этого вынести. Ты здесь не виноват.

Фортепианная музыка. Тихий джаз 1940-х годов. Капли дождя стучат по угловым окнам.

– В детстве ты знала о привычках отца?

Я оглядываюсь на состоятельных пассажиров, беззаботно потягивающих свои «сайдкары «[6] и мартини. Эта тема разговора кажется здесь неподходящей.

– Подозревала. Мама всегда старалась заботиться о нас, но иногда мы сидели по несколько дней без отопления. Электричество отключали, потому что отец проигрывал деньги на скачках или собачьих забегах. Мама, благослови ее Господь, обходилась без еды, чтобы мы могли поужинать. Говорила, что уже поела, в доказательство даже ставила грязную тарелку в раковину. А потом я начала пропускать ужин, притворяясь, что перекусила в городе после школы, чтобы они с Джеммой могли поесть.

– Должно быть, вам приходилось нелегко.

Я пользуюсь случаем, чтобы поднять настроение.

– Немного отличается от твоего детства.

Пит улыбается:

– В Амплфорте [7] было намного хуже.

Я пинаю его.

– Шучу, конечно, – продолжает он. – Но там было по-своему ужасно, в духе Диккенса. Школьные обеды, холодные спальни, церковь перед регби и то, что я неделями не видел родителей. Мы тоже страдали, знаешь ли.

Мы возвращаемся в каюту. После нашего разговора атмосфера изменилась, стала более сдержанной. Питу нужно время, чтобы переварить услышанное. Или, возможно, теперь он понял, почему у меня не было серьезных долгосрочных отношений более двадцати лет, и у него появились сомнения. Я бы не стала его винить.

Раздвигаю шторы и смотрю на черное, вечно подвижное море.

Капли дождя стекают по стеклу.

Пит говорит, что у него разболелась голова, поэтому мы забираемся в удобную, но незнакомую кровать и выключаем свет.

На следующее утро я просыпаюсь, потягиваюсь и инстинктивно тянусь к нему.

Его половина кровати пуста, а простыни прохладные.

Он исчез.

Глава 2

Тупая боль за глазами.

– Пит? – Мой голос больше похож на хрип. – Пит, ты здесь?

Ответа нет.

Ощущаю, что корабль идет полным ходом. Двигатели «Роллс-Ройса» развивают скорость двадцать девять узлов. Помню, как читала о подробностях поездки в Саутгемптоне.

Открываю балконную дверь.

Пусто.

Свежий ноябрьский воздух холодит кожу, и я возвращаюсь в каюту, обхватив себя руками. Наверное, Пит в ванной. Мы не так давно вместе, но я уже заметила, что он любит читать в ванной журналы The Economist и New Yorker.

Осторожно стучу в дверь, собираясь спросить, не желает ли Пит чашечку чая, но створка поддается под пальцами и со скрипом открывается. Свет включен, но внутри никого нет.

Пит ушел завтракать, не разбудив меня? Ну конечно. Он знает, что я устала от работы, от одного семейного кризиса за другим. Он позволил мне выспаться.

Наливаю воды в чайник и включаю его.

На телефоне нет связи, чего, как нам сказали, здесь время от времени можно ожидать, но у меня в животе неспокойно. Может, из-за качки, а может, из-за того, что Пит не догадался оставить записку или сообщение. Обычно он оставляет нацарапанное послание с кривым сердечком.

Натягиваю джинсы и джемпер, взбиваю волосы на макушке, беру ключ-карту и выхожу в коридор.

Через тридцать секунд до меня доходит.

Двери всех остальных кают распахнуты настежь.

Все до единой пусты и не заперты.

Я иду, хмурая и растерянная. Во рту пересохло.

Все каюты пусты.

Кровати заправлены, багаж убран.

Сердце сильнее бьется о ребра. Я срываюсь на бег. В конце длинного коридора спускаюсь на лифте в центральное лобби.

Здесь никого нет.

Я пробегаю мимо «Каюты капитана», «Голд Гриля» и библиотеки. Команды нет. Ни одного пассажира. Корабль размером с небольшой городок, а вокруг – ни души.

Всех наверняка собрали где-нибудь для инструктажа по технике безопасности, выстроив в очередь рядом со спасательными шлюпками.

Поднимаюсь на лифте на главную палубу. В животе такое же чувство, как в тот роковой день, когда ушел папа.

Ни единого человека ни на продуваемых ветром палубах, ни на прогулочных дорожках. Никто не ждет у спасательных шлюпок.

Ветер бросает волосы мне на лицо, и я начинаю паниковать.

Я словно застряла в вагоне потерявшего управление поезда.

Нет, все еще хуже.

Трансатлантический океанский лайнер «Атлантика» на всех парах идет в океане, а я – единственный человек на борту.

Глава 3

Я наверняка что-то пропустила, как всегда. Какую-то срочную эвакуацию. Я была настолько ошеломлена предложением Пита пойти в казино, что прослушала какую-то важную новость, запланированные учения.

Взбегаю по лестнице и с колотящимся сердцем вылетаю на палубу.

Все спасательные шлюпки на месте. Привязанные и нетронутые.

В небе не видно морских птиц.

Чистый холст.

Значит, они снова пришвартовались в Саутгемптоне и высадились без меня. Но почему судно все еще направляется в Северную Атлантику без пассажиров на борту?

Важно сохранять спокойствие. Всему этому есть совершенно рациональное объяснение. Я упустила нечто очевидное.

Почему Пит не разбудил меня ночью?

На нетвердых ногах я прохожу по палубе и иду вдоль беговой дорожки. Нет никаких признаков бедствия, но и ничто не указывает на то, что все в порядке. Ни одного члена экипажа, ни единого звука, кроме тихого гула двигателей. Это наверняка означает, что в машинном отделении и на мостике есть люди, верно? Команда, состоящая из профессионалов, которые сумеют простыми словами объяснить мне, что произошло ночью.

Боль в животе.

Я неважно себя чувствую.

У меня уходит почти два часа на то, чтобы с нарастающим отчаянием осмотреть все общественные зоны «Атлантики». Спустившись в холл корабля, я направляюсь в главный ресторан для пассажиров «золотого» класса. «Голд Гриль»: двухэтажный зал, сотни столиков, и ни один из них не занят.

– Эй! – окликаю я, а затем громче: – Эй?

Голос гулко разносится по огромному залу, но ковры заглушают эхо, превращая его в зловещий шепот.

Выхожу на заднюю палубу.

Небольшой бассейн и две гидромассажные ванны.

Пусто.

Передо мной расстилается кильватерный след корабля. Я смотрю на то, что оставила позади, хотя родная земля теперь слишком далеко, чтобы ее разглядеть. Вот в чем особенность горизонта – мы с Питом обсуждали это по дороге в Саутгемптон – обзор ограничен. Вам кажется, что горизонт далеко, но это не так. Особенно на уровне моря.

Снова проверяю телефон – безрезультатно. Отправляю три сообщения, но они так и остаются на экране, отказываясь улетать. Высылаю два электронных письма, но они сохраняются в папке «Исходящие».

– Эй?! – кричу я, но ветер уносит мой голос в море.

Чаек нет.

Вообще никого живого.

Я бегу, охваченная паникой. Что я упустила?

Никогда не чувствовала себя такой маленькой, такой беспомощной.

Вверх к «Платинум Гриль», мимо того самого столика, за которым мы ужинали вчера вечером. Пусто. К роскошному ресторану «Даймонд Гриль». Красное дерево и зеркала. На столах сверкают ведерки со льдом. Никто не раскладывает столовое серебро и не полирует паркетные полы. Один столик в дальнем углу уже накрыт. Я бегу обратно в центральное лобби с роялем и широкой лестницей, внутренности скручиваются от непривычности обстановки и отсутствия завтрака или кофе.

В пустом лобби царит тишина, и я не могу поверить своим глазам. Неподвижные лифты и мигающие огоньки игровых автоматов в казино, никто не нажимает на пластиковые кнопки и не отдает деньги. Я подхожу к стойке кассира и проверяю компьютеры. Они работают, но не подключены к сети. На заставке отображается логотип «Атлантики», но когда я перемещаю мышь, экран остается пустым.

Наверное, это какая-то неисправность. Утечка газа или пробоина в корпусе ниже ватерлинии. В целях безопасности всех эвакуировали с корабля. Жаль, что здесь нет Джеммы, она бы знала, что делать. Я бы предположила, что мы направляемся на верфь где-нибудь во Франции или Испании для срочного ремонта перед переходом. Но мы уже пересекаем океан. Останавливаюсь, чтобы сделать глубокий вдох и успокоиться. Если б нам требовался ремонт, его наверняка провели бы в Саутгемптоне?

– Здесь кто-нибудь есть? – спрашиваю дрожащим голосом.

Кажется неправильным кричать «На помощь!» Звучит как-то жалко. Даже фальшиво. Мне ничего не угрожает. Это самый роскошный в мире океанский лайнер среднего размера. Мне не грозит физическая опасность.

Прохожу через массажные кабинеты спа-центра. Ни души. Только свернутые полотенца, массажные столы, незажженные ароматические свечи и дорогие на вид масла.

В комнате для курения тихо. В прекрасно укомплектованном баре нет ни единого человека, который мог бы приготовить мне напиток.

Мне нужно выпить.

Снаружи находится «Даймонд». Я беру кофе из кофемашины и съедаю два имбирных печенья из пачки. Меня могут застукать. Нам положено находиться в зоне «Платинум», а эту мы не имеем права посещать, и я бы хотела, чтобы ко мне подошел сотрудник в форме, тактично сообщил, что я ошиблась, и предложил помочь найти дорогу обратно.

Но такой сотрудник не появляется.

С пульсацией в висках я поднимаюсь на два лестничных пролета по этому лабиринту корабля, стремясь на мостик, к хорошо обученным женщинам и мужчинам, которые стоят за штурвалом. Мне не хочется их беспокоить без лишней надобности. Они, вероятно, почувствуют себя виноватыми из-за того, что я осталась здесь единственным пассажиром. Они развернут корабль или пришлют тендер [8]?

И тут я вспоминаю про корабельный театр. Пространство огромное, способное вместить почти всех пассажиров на мюзикл «Парни и куколки» или «Кармен» Бизе. Я сбегаю по лестнице, улыбаясь, готовая воссоединиться с Питом. Он обнимет меня, а потом мы посмеемся над этим.

Скорее всего, будет дразнить меня до конца путешествия.

Пусть дразнит.

Двери в театр закрыты. На ковре изображены звезды и планеты, а на экранах расположенных на стенах телевизоров отображается наше текущее местоположение. Сейчас мы находимся к западу от Ирландии, в самом настоящем океане. На карте не видно суши. Мы окружены сотнями миль глубокой негостеприимной морской воды, и нас уносит все дальше и дальше от дома.

Я подхожу к дверям театра и распахиваю их.

Зрительный зал пуст, а сцена погружена во тьму.

– Эй! – кричу я. – Кто-нибудь меня слышит?!

Жду ответа, ощущая, как пульс отдается в ушах. Я чувствую, как бьется мое сердце, и почти слышу его, словно прижимаю морскую раковину к виску.

Никто не отвечает.

Обратный путь до каюты занимает двенадцать минут, по спине струится пот.

Пита нигде нет.

Его часы лежат на прикроватном столике – единственный признак того, что он когда-либо был здесь. Я беру их и надеваю на запястье. Они выглядят большими и неуклюжими. Нюхаю кожаный ремешок и прижимаю его к верхней губе.

С нашего балкона я вижу, что вода неспокойная, а ветер усиливается. Пит мог упасть за борт? Нет, что угодно, только не это. Это не объясняет, почему все остальные пропали без вести.

Чем это можно объяснить?

Я поступаю так, как обычно делала мама, когда жизнь становилась для нее невыносимой. Если отец тратил деньги, отложенные на рождественские угощения, или продавал наш телевизор, она кричала в подушку, а потом плескала в лицо холодной водой. Я не кричу, лишь умываюсь и смачиваю волосы. Нужно собраться с мыслями. Нужно отправить сообщение в полицию, в береговую охрану, Джемме.

Телефон выключен. Полная перезагрузка. Телефон снова включен.

Сигнала нет.

Сообщения не удалось отправить. Письма по-прежнему в папке «Исходящие».

Бегом возвращаюсь на нос корабля. Сбега́ю по незнакомым лестничным пролетам и сворачиваю в коридоры кают «золотого» класса, двери которых расположены ближе друг к другу, а ковровое покрытие не такое экстравагантное. Затем обнаруживаю боковой выход, где ковровое покрытие заканчивается и начинается прорезиненный пол. Я переступаю порог и стучу в служебные двери. Они распахиваются. Не заперто. Крошечные тесные каюты с двухъярусными кроватями и без окон, даже без иллюминаторов. Фотографии родственников, приклеенные скотчем к стенам. Косметика и дезодоранты. Я вторглась без спроса. Интересно, я сейчас нахожусь ниже уровня воды? Одна мысль об этом заставляет меня содрогнуться.

– Эй? – зову я, выходя в коридор.

Эхо звучит громче. Здесь не так много мягкой мебели, чтобы заглушить мой взволнованный голос.

Я взбегаю на самую высокую точку этой части корабля.

Мостик.

«Вход только для экипажа. Пассажиры не допускаются».

Толкаю дверь.

Она не заперта.

Переступаю порог и выхожу на главную часть мостика.

– Эй? – зову я извиняющимся тоном. – Я знаю, что не…

Но быстро замолкаю, потому что на мостике никого нет. Передо мной пустые кресла, экраны и бескрайний океан.

Кораблем никто не управляет.

Глава 4

Здесь должен быть кто-то из сотрудников. Опытный инженер или старший помощник капитана. Команда, состоящая из высококвалифицированных специалистов, ответственных за это гигантское судно. Я помню, как читала, что строительство «Атлантики» обошлось более чем в шестьсот миллионов долларов.

– Эй? – повторяю я, но голос рикошетом отражается от приборов и экранов радаров. Отсюда мне видна вся передняя часть палубы. Прекрасный вид из окон. Глубокие воды от континентального шельфа до абиссальной равнины [9]. Море, которое с таким же успехом может оказаться бездонным.

У меня никогда не было проблем с плаванием на поверхности. Иногда мне это даже нравится. Но я терпеть не могу находиться под водой. Если погружаюсь с головой, то тут же впадаю в панику.

По обе стороны от главного пульта управления стоят два пустых кожаных кресла, и их вид меня нервирует.

– Где… все?

Ответа нет.

Пытаюсь разобраться в приборах: индикаторах, лампочках и джойстиках. Единственное, что я понимаю, – впереди на экране радара ничего нет. Позади – тоже.

Мы одни.

Я одна.

Здесь есть карта с GPS, показывающая наше текущее местоположение и маршрут, по которому мы вышли из Саутгемптона. На запад, между материком и островом Уайт, а затем через Ла-Манш мимо оконечности Корнуолла и далее. Без задержек. Никаких остановок для высадки почти тысячи пассажиров и шестисот членов экипажа. Никакого замедления хода для того, чтобы бросить якорь рядом с другим пассажирским судном и эвакуировать людей на борту «Атлантики» в случае чрезвычайной ситуации: пробоины в переборке или утечки вредных химикатов. Судя по экранам, остановок не было. В среднем мы развивали скорость двадцать семь узлов, а сейчас идем со скоростью двадцать девять.

Я присаживаюсь на краешек одного из кресел, предназначенных для капитана или первого помощника.

Прочная кожа.

Жуткая тишина.

Инстинкт побуждает меня потянуться к ручному тормозу, что является полным абсурдом. Насколько я могу судить, тормозов здесь нет, да и зачем мне останавливаться в восточной части Северной Атлантики? Какой от этого толк? Снова проверяю телефон, но связи нет. И тут я замечаю радиопередатчик сбоку от центральной консоли.

Слава богу.

Беру рацию и осматриваю ее, пытаясь понять, как она работает. Нажимаю кнопку, затем замираю, оглядываюсь по сторонам и кричу:

– Я сейчас позвоню в береговую охрану! Если на этом судне кто-то есть, подойдите и остановите меня!

Никакого шума в ответ, если не считать мягкого жужжания экранов.

– Алло? – удерживая кнопку, дрожащим голосом говорю в рацию. – Это Кэролайн Рипли с «Атлантики». Это сигнал бедствия. Повторяю, это сигнал бедствия. Команда пропала. Я не знаю, как управлять судном. Нам срочно нужна помощь береговой охраны. Сигнал бедствия. Сигнал бедствия.

Отпускаю кнопку и смотрю на радиоприемник.

Пристально смотрю.

Жду.

Ответа нет. Никто не сообщает мне, что вертолет уже в пути с опытными сотрудниками, которые снимут меня с корабля, возьмут на себя управление и спокойно, авторитетно объяснят, что именно со всеми произошло.

Ничего.

Конечно, судно движется на автопилоте. Мой племянник Мартин, младший сын Джеммы, объяснял все это. Мартин обладает выдающимися для своего возраста техническими познаниями. Мечтает когда-нибудь стать инженером-строителем и проектировать мосты. Он сказал, что «Атлантика» похожа на аэробус, только в сто раз тяжелее. Судно самостоятельно доберется до Нью-Йорка, а затем, когда мы приблизимся к городу, опытный лоцман из администрации порта поднимется на борт и безопасно направит корабль к месту швартовки. Мысль об этом помогает расслабиться. Лоцман. Человек, обладающий знаниями, квалификацией и хладнокровием. Все, что мне нужно сделать, это переждать.

Но когда я ухожу с пустого мостика, в голове все еще звучит голос, монотонный шепот, повторяющий, что Пит пропал, и пропал навсегда. Первый человек, которому я смогла доверять с тех пор, как отец предал нас. Единственный, кто когда-либо казался мне родственной душой, хотя я никогда не говорила ему об этом. Этот омерзительный голосок твердит, что сотни людей не исчезают просто так с океанского лайнера в открытом море. Он настаивает, что это всего лишь первая сцена ночного кошмара.

Я бегу на главную палубу и проверяю спасательные шлюпки. Некоторые из них – тендеры для перевозки пассажиров на судно и обратно в небольших портах. Но большинство – самые современные спасательные шлюпки, полностью закрытые, непотопляемые, саморегулирующиеся, способные вместить более ста пассажиров каждая. У них автономные двигатели и аварийные запасы. В худшем случае я заберусь в одну из них и медленно отправлюсь обратно в Англию. По какой-то причине мысль о том, чтобы остаться одной в крохотной лодке, кажется даже более приятной, чем перспектива находиться в одиночестве на этом гигантском лайнере. Почти дюжина палуб, сотни пассажирских кают, и я полностью предоставлена самой себе. Ощущаю себя более уязвимой, чем когда-либо с того дня, когда отец вышел прогуляться, чтобы проветрить голову.

– Где ты, Пит?! – кричу я в сторону моря и вдруг чувствую усталость, слабость в коленях.

Шатаясь, добираюсь до шезлонга и падаю в него. Мне хочется оказаться в доме Пита, расположенном недалеко от Хэтфилд-Мурс, сидеть на его потертом кожаном диване у разожженного камина, засыпанного пеплом, и смотреть, как Пит запускает виниловую пластинку на замысловатом проигрывателе, который так оберегает. Это подарок брата, и Пит не разрешает мне даже ставить напитки рядом с ним. Я бы все отдала, чтобы сейчас с бокалом вина свернуться клубочком рядом с Питом, а его старый кот пусть мурлычет в соседнем кресле. Я словно оторвана от всего мира. Движение этой гигантской стальной конструкции неумолимо. Мы идем вперед, прочь от дома, к Срединно-Атлантическому желобу, самой глубокой части океана, несемся вперед с грохотом, рассекая волны, и, возможно, через пять дней столкнемся со статуей Свободы на скорости тридцать узлов.

Бегу обратно на мостик и замираю, положив руку на основные рычаги управления. Я не остановлю корабль, но смогу замедлить его движение? Позволить спасательному судну догнать меня?

Ничего не трогаю. Зная себя, я могу принять неверное решение.

После очередного отчаянного призыва о помощи по рации заявляю в тишину:

– Я останавливаю корабль. Я серьезно настроена. Если вы хотите помешать мне, то сейчас у вас есть шанс.

Никто не отвечает.

Кладу дрожащую руку на рычаг и осторожно тяну его на себя.

Скорость, отображаемая на экране, остается на уровне двадцати девяти узлов.

Тяну рычаг сильнее.

Двадцать девять узлов.

Перевожу рычаг на отметку в пять узлов.

Скорость «Атлантики» остается на уровне двадцати девяти узлов.

Я с трудом сглатываю и провожу руками вверх-вниз по лицу, протирая глаза и растирая лоб.

Всегда есть рациональное объяснение, оно должно быть. Мама научила меня этому. Она всегда была очарована наукой, особенно физикой, хотя никогда не имела возможности продолжить обучение в школе. Она брала научно-популярные книги в местной библиотеке и любила повторять: «Нужно искать возможные логические причины. Проверяй их одну за другой».

Все ушли, даже Пит. Он оставил меня здесь одну. Корабль не сбавляет скорость. Должно быть, произошла какая-то чрезвычайная ситуация. Эвакуация. Я не специалист в том, как это делается. Может, подошел другой корабль, и все перебрались на него. Я не понимаю, почему Пит оставил меня здесь совсем одну, но этому найдется хорошее объяснение. Мама бы также спросила: «Ты проверила абсолютно все, Кэролайн? Уверена? Мы всегда что-то упускаем».

Я трачу два часа на систематическое изучение каждой палубы. Я больше не соблюдаю правила и инструкции по технике безопасности, перехожу из пассажирских залов отдыха и лифтов в камбуз-кухни и зоны, предназначенные только для экипажа. Я даже нашла каюту капитана, откуда есть прямой доступ на мостик.

– Капитан? – окликаю я. – Извините, но мне нужно войти.

Пустая каюта с собственной безупречно оборудованной мини-кухней и кофемашиной для приготовления эспрессо. Никаких признаков паники или чрезвычайного происшествия. Идеально заправленная кровать и стопка непрочитанных международных газет на кофейном столике.

На стене в рамке висит подробный план корабля. Чертеж. Я вижу машинное отделение в кормовой части и газотурбинную электрическую установку под главной трубой. Продовольственные склады расположены у основания корабля на второй палубе. Первая палуба предназначена для утилизации, опреснения воды, переработки пищевых отходов, столярных работ, прачечной. В задней части находится большой танцевальный зал, а на верхней палубе – место для перевозки собак.

Здесь может быть команда. Возможно, еще есть надежда на помощь.

Возвращаясь по пятой палубе и едва переставляя уставшие от долгого бега ноги, изнемогая от ощущения нереальности лихорадочного сна, я чувствую мощь корабля, чей выпуклый нос рассекает волны. Я словно превратилась в ребенка, которого оставили в летнем лагере, хотя сезон заканчивается и погода начинает меняться.

Не слышно ни шума, ни чужих голосов.

– Пожалуйста, ответьте, здесь есть кто-нибудь? – спрашиваю я, но мой голос срывается.

Раздается какой-то шум.

Вдалеке слышится тихое постукивание.

Сосредоточиваюсь на нем и прищуриваюсь. Шум слабый. Я спускаюсь на три лестничных пролета. Постукивание равномерное и становится все громче.

«Вход только для персонала».

Вхожу в рабочие помещения и иду по длинному коридору со скрипучим полом.

Вдоль потолка тянутся воздуховоды и кабели.

Я переступаю порог переборки.

«Раздвижная водонепроницаемая дверь с механическим приводом».

«Соответствует требованиям SOLAS [10]».

«Не открывать в море без причины».

Я читала о них. Такие двери предназначены для обеспечения водонепроницаемости каждого сегмента судна на случай, если мы наткнемся на что-то или сядем на мель.

«Закрыть сразу после открытия».

«Не блокировать».

Делаю глубокий вдох и нажимаю кнопку.

Дверь неторопливо открывается. Она изготовлена из высокопрочной стали и движется примерно вчетверо медленнее, чем дверь лифта. Эта палуба находится ниже уровня воды. Когда дверь задвинулась в углубление в стене, раздался звуковой сигнал.

Я всматриваюсь в другой такой же коридор, предназначенный только для персонала.

Делаю шаг.

Стук становится громче. Намного громче.

В дальнем конце коридора темно, только слабый свет мерцает на полу.

Я прохожу двадцать метров, а сигнализация из-за открытой водонепроницаемой двери все еще зловеще пищит у меня за спиной.

Я стараюсь идти аккуратнее в тщетной попытке заглушить скрип обуви по полу.

Стук прекращается.

В тени в дальнем конце коридора виднеется чья-то фигура.

Человек стоит совершенно неподвижно, лицом к стене. Как будто касается ее носом. Он одет в рабочий комбинезон, а правая нога согнута под неестественным углом.

– О, слава Богу! – выдыхаю я.

Постукивание прекращается.

Глава 5

Мужчина поворачивается ко мне лицом.

– Я так рада вас видеть! – Я улыбаюсь, затем хмурюсь и протягиваю руку.

Он смотрит на нее и после долгой паузы произносит без особых эмоций:

– Я думал, кроме меня, здесь никого нет.

– Я тоже.

Мужчина пристально смотрит на меня.

– Я думал, вы ушли.

Я хмурюсь и с трудом сглатываю.

– Меня зовут Дэниел Чо.

Я вздыхаю с облегчением.

– Что случилось, Дэниел? О, простите мою грубость. Я – Каз. Кэролайн Рипли.

– Шотландка?

– Англичанка.

Он пожимает мне руку, и мы возвращаемся к герметичной двери, через которую я вошла. У него какая-то необычная походка.

– Я проснулся и помедитировал, как обычно, – говорит он. – Спустился на тренировку, а на корабле оказалось совершенно пусто.

– Ваш телефон работает? Пожалуйста, скажите мне, что вы смогли с кем-нибудь связаться.

– Нет, – отвечает он. – Я проверял проводку, пытаясь перезагрузить маршрутизатор.

– Помогло?

– Пока нет.

Мы подходим к какой-то рубке управления, и я понимаю, что мне следует опасаться Дэниела, да и любого незнакомого мужчины, но сейчас у меня не так много вариантов.

– Вы работаете на корабле? Электриком?

– Нет, я такой же обычный пассажир, как и вы.

Я показываю на его комбинезон. На спине написано «Атлантика».

– О, это? Новая экипировка. Одолжил рабочий комбинезон, пока разбирался с проводами. Он висел в помещении для персонала, поэтому я надел его.

Мне это кажется странным, но я молчу.

Он начинает снимать комбинезон. Дэниел моложе меня. Лет на десять, наверное. Он выглядит как профессиональный спортсмен.

– Вы что-нибудь заметили прошлой ночью? – интересуюсь я. – Сегодня утром? Шумы? Что-нибудь странное?

– Я крепко спал. Ночь прошла нормально.

– Для меня тоже.

– Скорее всего, мы вернулись в Саутгемптон, и всех высадили. Возможно, какие-то разногласия с профсоюзом или проблемы с безопасностью.

– Нет, судя по мостику, – возражаю я. – По картам и мониторам.

– Вы были на мостике? Он открыт?

– Я только что оттуда.

Дэниел смотрит на экраны диспетчерской.

– Я уверен, эти данные показывают общее количество вырабатываемой нами электроэнергии. А это количество энергии, которое мы используем в данный момент. Это анализ выхлопных газов.

Интересно, что сейчас делает Пит? Где он? В современном мире так непривычно не иметь возможности связаться с близкими или узнать, где они находятся.

– Что нам теперь делать?

– Честно говоря, не знаю, – отвечает он. – Думаю, надо обыскать корабль. Найти какой-нибудь способ связи. Спутниковый телефон или длинноволновое радио.

– Я хочу покинуть корабль прямо сейчас.

Он хмурится.

– Я не чувствую себя здесь в безопасности.

– Я тоже, – говорит он. – Но мы всё же в безопасности, и это главное. Если вдуматься, это один из самых надежных океанских лайнеров в мире. Его нужно переоборудовать, но он все равно выглядит как танк. Вы видели на «Ютьюбе» видео, как он преодолевает ураганы на Карибах?

– Нет. Не думаю, что смогу на это смотреть.

– Здесь мы в безопасности. Простите, повторите, как, вы сказали, вас зовут?

– Кэролайн Рипли. Зовите меня Каз.

– Наверняка есть какая-то банальная техническая причина, по которой все покинули корабль. Мы либо где-то пришвартовались, либо за всеми с «Атлантики» пришли суда поменьше.

– О, я это знаю.

– Почему бы вам не поискать в задней части корабля спутниковые телефоны, рации или что-нибудь в этом роде? Попробуйте любое устройство, которое увидите, любой компьютер. Я сделаю то же самое в передней части. Давайте встретимся в центральном лобби в два часа. Согласны?

– Конечно, – неуверенно отвечаю я. – Я могу это сделать.

В глубине души мне не хочется выпускать его из виду. Находиться вместе кажется намного лучше, чем остаться одной на этом огромном лайнере.

Уже половина второго, а я так и не нашла ничего полезного. Большинство кают экипажа в идеальном состоянии, как будто в них никто никогда не спал. Багажа практически нет. Как и признаков того, что артистов театра, шеф-поваров и барменов разбудил среди ночи какой-то сигнал тревоги или сирена. Как высадить тысячу человек с корабля ночью посреди океана? И зачем это делать?

В центральном лобби, недалеко от казино, в тени широких лестниц Дэниел сидит в кресле с айпадом в руках.

– Связь появилась?

Он качает головой.

– Нам нужно отправить что-то вроде экстренного сигнала бедствия.

Бедствие – очень правильный термин для описания всего происходящего. Мы с Питом хотели получить возможность побыть вдвоем, отдохнуть на неделю от организации доставки и расписания смен персонала в кафе, чтобы по-настоящему сблизиться. А в итоге имеем бедствие.

– Я пыталась связаться с береговой охраной по рации на мостике, но никто не ответил. Мы словно в непроницаемом пузыре. Вы не видели спутниковых телефонов?

– Ничего не работает, – отзывается он, не поднимая глаз. – Это начинает меня по-настоящему пугать.

– Не говорите так. Мы что-то упускаем, не замечаем очевидное.

– Мама говорила, что я всегда ищу сложные решения простых проблем. Не то что мой брат.

Я смотрю на него, и Дэниел встречается со мной взглядом.

– Брат работает ортодонтом, – поясняет он, хмурясь. – В прошлом выступал за футбольную команду колледжа и был волонтером благотворительной столовой при нашей местной церкви. На два дюйма выше меня, открыл три стоматологические клиники в центре города, работает над четвертой. Двое воспитанных детей-отличников и хороший дом с шестью спальнями в пригороде. А я живу в фургоне.

– Вы… живете в фургоне?

– Давайте поднимемся на верхние палубы и попытаемся придумать, как спустить на воду тендер.

Ковры под ногами мягкие, а корабль выглядит надежным и гладко скользит по волнам. Время от времени мне кажется, что я ощущаю слабый аромат чьих-то духов, оставшихся со вчерашнего вечера, – ноты грейпфрута или сандалового дерева, – и это напоминает о том, как быстро все перевернулось с ног на голову.

Мы выходим на палубу, и я спрашиваю:

– Ты много знаешь о кораблях, Дэниел?

– Не очень, не в таких масштабах. Летом я преподаю водные виды спорта, а зимой катаюсь на горных лыжах. Я знаю основы, но «Атлантика» больше похожа на город, чем на лодку.

Возле настила беговой дорожки Дэниел снимает белую стальную панель, чтобы получить доступ к механизму спуска спасательной шлюпки.

– На какое расстояние ее хватит? – Мои слова заглушает ветер, поэтому я повторяю их.

– Шлюпки? Без понятия. Но там есть запасы еды и воды. Мы справимся. Если что-то пойдет не так, прыгнем в шлюпку и уплывем. Как думаешь, мы на морских путях?

– Понятия не имею.

Вижу, как вдалеке проплывает запутавшийся в сетке кусок пластика. В воде он кажется микроскопическим. Мартин, сын Джеммы, потчевал меня интересными фактами об океане с тех пор, как услышал, что я в последний момент решилась на это путешествие. О том, что на карту нанесено сто процентов поверхности Луны, но только пять процентов океанского дна. О том, что яда в одной австралийской коробчатой медузе хватит, чтобы убить тридцать человек. На двенадцатилетие я подарила ему книгу «1001 факт», и большинство упоминаний об океане меня сильно нервируют.

– Если мы на морских путях, то у нас будет шанс поднять тревогу и привлечь чье-нибудь внимание. На этом корабле чертовски много гудков.

– Библиотека? – предлагаю я. – Там могут быть карты или информация о коммерческих морских путях?

Мы идем туда и разделяемся. Дэниел просматривает справочный отдел, а я ищу книги о самой «Атлантике». Целые ряды подсвеченных полок с книгами в твердом переплете и читательские столы с зелеными кожаными креслами и элегантными лампами. Это совсем не похоже на библиотеку возле моего дома – место, где в детстве я искала уют и безопасность по выходным. Та библиотека выглядела невзрачной и плохо финансировалась, но книги читали и перечитывали, их любили. Библиотекари прекрасно разбирались в литературе и были добрыми. По сравнению с той эта библиотека выглядит ненастоящей.

Поворачиваюсь к историческому отделу и замечаю письменный стол в углу.

Он стоит отдельно, придвинутый к окну.

Со всех сторон от него свисают простыни.

Я подзываю Дэниела, и мы вместе подходим ближе.

Занавеска из простыней колышется.

Я приседаю и отодвигаю ее в сторону. Там прячется молодая девушка, завернутая в одеяла.

Глава 6

– Там ребенок? – шепчет Дэниел.

Я наклоняюсь и снова приподнимаю занавеску из простыни.

У девушки огромные глаза. Вьющиеся рыжеватые волосы падают ей на плечи. На вид ей четырнадцать, может, пятнадцать лет. Она так крепко сжимает книгу, что ногти на больших пальцах побелели.

– Все в порядке, – успокаиваю ее я. – Можешь выйти. Ты не одна.

Она что-то бормочет себе под нос.

– Что ты там делаешь, милая?

– Провожу исследование. – Ее голос звучит уверенно. Решительно.

– Исследование?

– Я пытаюсь провести исследование, – теперь уже кислым голосом отвечает она.

– Меня зовут Кэролайн. Каз.

Она выбирается из укрытия под библиотечным столом.

– Кто-нибудь из вас имеет хоть малейшее представление о том, что произошло сегодня на корабле?

– Как тебя зовут?

– Что, черт возьми, со всеми случилось?

– Мы пока не знаем, – отвечает Дэниел.

– Это забрало моих родителей, – сообщает она.

– Что ты имеешь в виду? – уточняю я.

– Они пропали. Мы делили каюту и одновременно пошли спать, а когда я проснулась утром, их уже не было. Ни сообщения, ни записки. В гардеробе нет одежды. Чемоданов тоже нет. Растворились в воздухе.

– Уверена, с ними все в порядке, – говорю я.

– Вы не уверены, – возражает она. – Вы понятия не имеете, что с ними случилось.

У девушки валлийский акцент, и я, очевидно, недооценила ее возраст на несколько лет. От нее слегка пахнет розами, и она мне кого-то напоминает. Возможно, девочку, с которой я училась в школе.

Протягиваю руку.

– Каз Рипли, – снова представляюсь я. – Мы выясним, что произошло.

– Правда? И как же? Я все утро пыталась связаться с береговой охраной, с кем угодно, но безуспешно. – Теперь она тяжело дышит, доводя себя до исступления. – Мой телефон не подключается к сети. Как вы думаете, что не так с этим кораблем?

– Как тебя зовут? – спрашивает Дэниел.

– Меня зовут Франсин, – отвечает она. – Фрэнни.

Дэниел делает глубокий вдох и произносит:

– Фрэнни, я – Дэниел Чо. Я в некотором роде моряк. Привык иметь дело с лодками. Я позабочусь о том, чтобы мы нашли твоих родителей.

Кажется, это ее немного успокаивает. Может, потому, что Дэниел уже бывал на кораблях, а может, потому, что он похож на рядового спасателя.

– Что ты читаешь? – интересуюсь я. – Навигационные книги? Карты?

– Я читала аналитический отчет о событиях, связанных с «Марией Селестой».

Мы с Дэниелом переглядываемся.

– Ты изучала это в старших классах, Фрэнни? – спрашивает Дэниел.

Она прищуривается:

– Мне двадцать один год.

– Двадцать один?! Ты же сказала, что путешествовала с родителями…

– И что? Это должно было стать ярким путешествием в их жизни. Мы отмечали годовщину их серебряной свадьбы, а теперь они оба пропали. Папа нездоров. Вы заметили, что все маленькие лодки и спасательные шлюпки по-прежнему прикреплены к кораблю?

– Заметили, – отвечаю я.

– Так что же здесь произошло?

– Не знаю, – говорю я. – Должно быть, какая-то эвакуация.

– Это когда все забирают свой багаж и заправляют постели перед отбытием? Что за эвакуация такая, Кэролайн?

На мгновение я ощущаю растерянность.

– Каз. Зови меня Каз.

Девушка качает головой и поднимает глаза к потолку, затем снова смотрит на нас:

– Простите. Вы этого не заслужили, я просто немного нервничаю. Ваши телефоны не работают, да?

– Обычное дело в море, – замечает Дэниел. – Мы далеко от вышки, поэтому зависим от корабля.

– Зависим от корабля, – повторяет Фрэнни, и на верхней губе у нее выступают капельки пота. – Вот именно. Мы трое полностью зависим от этого судна.

Я хочу, чтобы появился Пит. Хочу, чтобы все это закончилось.

– Люди выживают неделями и даже месяцами на небольших рыболовных траулерах, – продолжает Дэниел. – Думаю, мы прекрасно продержимся на борту «Атлантики» несколько дней, пока не доберемся до Нью-Йорка.

– О, ясно. Вы думаете, мы всё еще направляемся в Нью-Йорк?

– Прости?

– Посмотри на солнце, Дэниел. И ты, Кэролайн. Прямо сейчас этот корабль направляется на юг. Если мы будем придерживаться этого курса, то первым массивом суши, на который наткнемся, станет шельфовый ледник Антарктиды.

Глава 7

Дэниел выглядывает в окно, почесывая щетину на шее.

– Она права, – заключает он.

– Конечно, я права, – кивает Фрэнни.

У меня учащается дыхание. Нужно сосредоточиться на глубоких вдохах, как это делала мама.

– Никто не управляет кораблем. – Мой голос звучит спокойнее, чем я чувствую себя внутри. – Мы поднялись на мостик, а за штурвалом никого нет. Судно идет на автопилоте.

– Я понимаю в этом кое-что, – добавляет Дэниел.

У меня сразу становится легче на сердце. Мы обе смотрим на него.

– Навигационная система обнаружила плохую погоду, поэтому мы огибаем шторм, вот и все. Мы повернем строго на запад, как только окажемся в безопасных водах.

– Безопасные воды, – пренебрежительно бросает Фрэнни.

– В этом есть смысл, – говорю я, пытаясь убедить себя. – Современный океанский лайнер, подобный этому, автоматически отклонился бы от курса в случае шторма. Конечно, так и было бы. Это логично.

– В этом корабле нет ничего логичного, Кэролайн.

– Зови меня Каз, Фрэнни, пожалуйста. – Только папа называл меня Кэролайн. Он ни разу не сократил мое имя. Мама звала меня «милая Кэролайн», пока не перестала узнавать в лицо. Джем называет меня сестренкой. Пит зовет Кэролайн, только когда флиртует.

– Мою лучшую подругу из Суонси [11] зовут Каз. Мы дружим с начальной школы и вместе состояли в клубе скаутов. Так что, если не возражаешь, я буду называть тебя Кэролайн.

– Нам нужно взглянуть на эту проблему с другой стороны и разработать план действий, – вмешивается Дэниел. – Сохраняйте спокойствие и держите себя в руках.

– Я спокойна, – бормочет Фрэнни.

Я начинаю грызть ногти, чего не делала с подросткового возраста. Нам не следует здесь находиться. Мы втроем ходим кругами, и у меня все сжимается в груди.

– Нам нужно что-нибудь съесть, – предлагаю я. – Давайте начнем с этого. Поддержание сил. Бутерброды. С едой в желудке мы будем мыслить яснее.

– Мы, знаешь ли, не твои дети, – возражает девушка.

Умолкнув, я смотрю на нее. Какой обидный комментарий. Но, полагаю, она этого не знает. Лишь горстка людей во всем мире поймет.

– Я работаю в сфере питания, Франсин. У меня небольшое, но популярное кафе. Как владелец бизнеса я отвечаю за работу десятка человек. Так что, хочешь ты поесть или нет?

– Хорошо, ты права, – соглашается она. – Извини.

Испытывая неловкость, мы подходим к главному ресторану «Голд Гриль». Это заведение вмещает одновременно пятьсот человек. В центре зала находится ледяная скульптура статуи Свободы, которая настолько сильно растаяла, что ее едва можно узнать.

– Давайте сядем за тот стол, – предлагаю я, указывая пальцем. – Поставьте тарелки, салфетки, приборы. Я приготовлю что-нибудь поесть.

– У меня непереносимость глютена, – сообщает Фрэнни.

– Нет проблем.

Кухня-камбуз в десять раз больше, чем все мое кафе. Электрические духовки из нержавеющей стали, кухонные принадлежности и сверкающие столешницы. Полы выложены плиткой, а ножи закреплены на магнитных лентах. Холодильники почти пусты, но я готовлю две тарелки сэндвичей и омлет с сыром для Фрэнни. Мы едим в тишине, с одинаково шокированными выражениями лиц. Думаю, потому, что на этом прочном судне мы чувствуем себя в безопасности и в то же время крайне уязвимыми.

– Лучший омлет, который я пробовала за последние годы, – заявляет Фрэнни. – Правда. Я в долгу перед тобой.

В двадцать один год я не была такой уверенной в себе. Двадцать восемь лет назад я едва могла разговаривать с незнакомцами или ездить на поезде в одиночку. Любое представление о вере в себя, которое у меня сейчас есть, накапливалось десятилетиями, понемногу.

– Давайте поделимся планами, – предлагает Дэниел, вытирая рот. – Стратегиями и теориями. Объединим усилия. Выкладывайте все, что есть на уме, какими бы безумными версии ни казались. Каз, начинай первой.

Я качаю головой:

– Ты первый.

– Ладно. – Он допивает минеральную воду. – Современное пиратство. Знаю, звучит странно, но выслушайте меня. Вы слышали о хорошо вооруженных отрядах в Оманском заливе, у берегов Сомали, Гвинейского залива, Малаккского пролива. Это серьезная проблема. Вы можете себе представить, сколько небольшой группе пиратов заплатили бы в качестве выкупа за тысячу пассажиров «Атлантики»? Учтите наличность, драгоценные обручальные кольца и другие ювелирные изделия, которые можно продать. Когда я думаю об этом, то удивляюсь, что такого не случалось раньше.

– Да нет, случалось, – возражает Фрэнни. – Круизные лайнеры подвергаются нападениям, потому что на них нет личной охраны, как на грузовых судах и нефтяных танкерах. На борту нет наемников, которые могли бы отстреливаться. Был один случай… [12]

– Так почему же они оставили нас троих? – вмешиваюсь я.

– Потому что не было никаких пиратов, Кэролайн. – Фрэнни отодвигает тарелку и выпрямляется. – Они бы нас всех разбудили. Кроме того, пираты как минимум украли бы спасательные шлюпки и тендеры. Они очень ценные. На самом деле, им бы даже не понадобилось похищать тысячу людей. Совершите налет на корабль, стреляя в небо, и быстро заберите телефоны, наличные, серьги, все, что можно быстро продать, – так и вижу, как это происходит. Может, прихватили бы парочку состоятельных на вид пассажиров двухуровневых кают «алмазного» класса. Может быть. Но не всех. Гражданские лица – это помеха. Их трудно контролировать. Это были не современные пираты.

Дэниел выпрямляется.

– Какова же твоя теория?

Солнце скрывается за облаком, и в столовой, похожей на пещеру, темнеет.

– Такое случалось и раньше, хотите верьте, хотите нет, – говорит она. – На самом деле, такое случалось много раз в истории, просто не в последнее время. «Леди Лавибонд», «Летучий голландец», «Принцесса Августа», пароход «Валенсия» – и это еще не весь список. Легенды разнятся, но я могу заверить вас, что в открытом океане было найдено множество хорошо сохранившихся судов без экипажа и пассажиров на борту. Совершенно заброшенных. Иногда их называют кораблями-призраками.

– Я тебя умоляю, – бормочет Дэниел, качая головой.

Она слегка улыбается, а затем прикусывает губу.

– Однако это случилось. Трудно не поверить, если это происходит снова и снова, Дэниел. Как минимум два десятка тщательно задокументированных случаев. Страховые компании не выплачивают средства до завершения подробного профессионального расследования. В каждом отдельном случае причина была объявлена неизвестной. Зачем хорошо оплачиваемому экипажу покидать судно, которое обладает прекрасными мореходными качествами?

Долгое молчание.

– И? – не выдерживаю я.

– Как я уже говорила, объяснений так и не нашли. Существуют теории о безумии, вызванном проявлением депрессии или специфическим математическим резонансом определенных волновых паттернов. Один литовский профессор предположил, что фосфоресцирование редких водорослей вызывает своего рода истерию, форму массовой мании.

Я хмурюсь:

– Думаешь, люди прыгали за борт?

– Лично я так не думаю, нет. Я просто хочу сказать, что эти исторические события по сей день остаются необъяснимыми, даже несмотря на радарные и спутниковые снимки и так далее. А человеку свойственно чувствовать себя неуютно, когда что-то остается необъяснимым. Мы разработали теорию Большого взрыва, чтобы объяснить, как вообще возникла наша Вселенная, хотя ее правильность или неправильность никогда не может быть окончательно доказана. То же самое касается любой основной монотеистической религии. Там, где в наших знаниях есть пробелы, мы заполняем их наиболее подходящими теориями и философскими концепциями.

– Значит, по твоей теории, этот корабль – что-то вроде современной «Марии Селесты»?

– Мои родители пропали, Кэролайн, это все, что я знаю. Мы очень близки, потому что я их единственный ребенок. Мы каждый день разговариваем по телефону и… простите… – Она обмахивает лицо ладонями. – Я переживаю, что не могу дозвониться ни до одного из них. Мой психотерапевт говорит, что я часто теряю контроль над собой. – Ее дыхание учащается. – Где они? Я даже не успела попрощаться с ними. Или объяснить, что я сделала.

Глава 8

Люстры на мгновение замигали.

– Что случилось, Фрэнни? Расскажи нам.

Она качает головой:

– Нет, не могу.

– Нам нужен план действий, – говорит Дэниел. – Что-то конкретное.

Фрэнни кивает:

– Что ты предлагаешь?

Он молчит, и я беру инициативу в свои руки.

– У нас достаточно еды на складах на второй палубе. У нас есть опреснительные установки. У нас есть тепло и свет. У нас есть укрытие. Все, что нужно для комфортной жизни. Автопилот вроде бы вполне безопасно управляет кораблем.

– Предлагаю пытаться подать сигнал другим судам, но не паниковать, – говорит Дэниел. – Паника нас погубит. С братом моего школьного учителя истории произошел такой случай. Он был опытным байдарочником и в составе группы отправился на Аляску. Они совершили все запланированные остановки, но затем потеряли ориентиры, когда внезапно опустился туман и застал их врасплох. В конце концов им удалось найти берег. Половина группы последовала за мудрым старым путешественником и высадилась там. Они построили укрытие и растопили снег, чтобы получить воду. Другая половина запаниковала и решила не слушать старика. Они ушли, чтобы найти помощь. Группу, которая осталась, нашли несколько месяцев спустя: голодных, истощенных, но живых.

Фрэнни приподнимает брови.

– Другую группу так и не нашли, – опустив взгляд, добавляет он.

– А брата твоего учителя? – спрашиваю я.

Дэниел молчит.

Мы с Фрэнни переглядываемся, но ничего не говорим. В этой комнате без окон на нас смотрит огромная картина с изображением венецианского канала. Некоторые столы накрыты, но большинство пустует.

– Давайте сохранять спокойствие и, по возможности, постараемся насладиться путешествием, – подводит итог Дэниел.

– Насладиться путешествием?! – вскакивает на ноги Фрэнни. – Прости, о чем ты говоришь? Мои родители пропали. Парень Кэролайн исчез из ее каюты сегодня утром. Ты путешествуешь один, но должен понимать, что мы не сможем получить удовольствие, пока не убедимся, что со всеми все в порядке.

– Я не это имел в виду, – защищается Дэниел. – Послушай, когда я учу новичков кататься на лыжах вне трассы или покорять большую волну, то говорю им, что нужно полностью отдаться опыту и позволить ему случиться. Оставаться раскованным и расслабленным – значит выжить. Так ты не сломаешься и не совершишь опасной ошибки.

Я понимаю, что уже совершила опасную ошибку. Обычно я контролирую ситуацию. Я – ответственный взрослый человек, паук в паутине, вот кто я такая. Проверяю карты перед поездкой, измеряю давление в каждой шине, заблаговременно заправляюсь бензином. Я главная, и другие могут расслабиться. Так повелось с тех пор, как умер папа. Для меня единственный способ держать себя в руках и сопротивляться тем же побуждениям, которые причинили столько страданий, – это сохранять контроль.

– Думаю, Дэниел имеет в виду, что нам нужно сосредоточиться, – говорю я.

Дэниел кивает.

– Давайте разделимся, чтобы более тщательно осмотреть корабль. – Я протираю уголки глаз. – У вас обоих есть часы?

Дэниел снова кивает. Фрэнни качает головой.

– Но у тебя же есть телефон?

Она кивает.

– Давайте соберемся в четыре часа на мостике. Обшарим все помещения на корабле в поисках сигнальных ракет и аварийных дымовых шашек. Всего, что можно использовать, чтобы подать сигнал проходящему мимо паруснику или сухогрузу.

– И телефоны, радиоприемники, что-нибудь в этом роде, – добавляет Дэниел. – У меня есть некоторый опыт работы с электроникой. Я попробую что-нибудь смонтировать, чтобы передать обычный сигнал SOS.

Без пяти четыре я прихожу на мостик с двумя телефонами и другими найденными вещами. Во время поисков наши пути с Дэниелом несколько раз пересекались, но Фрэнни я не встретила ни разу. Пробегая по устланным коврами коридорам, иногда по одному и тому же маршруту снова и снова, начинаешь терять рассудок. Это все равно что оказаться запертым в стальном лабиринте.

Рыжие волосы.

Она сидит, скрестив ноги, в капитанском кресле и смотрит на море.

– Ты нашла что-нибудь полезное? Рации? Сигнальные ракеты? – спрашиваю я.

– Ничего.

– Ничего?! – Я невольно хмурюсь, демонстративно выкладывая на пол все собранные мной смартфоны, зарядные устройства, айпады и пластиковые бутылки.

– Это запасы воды? – спрашивает она, указывая на бутылки.

– Для отправки посланий. В зоне утилизации на первой палубе их еще сотни. Напишем послание SOS, а еще лучше распечатаем на принтере, затем бросим бутылки в море и будем надеяться, что кто-нибудь прочтет.

– Стоит попробовать, – говорит Дэниел, присоединяясь к нам. – Я принес три сигнальные ракеты. На спасательных шлюпках должны быть еще.

– Вообще-то, я кое-что нашла, – вдруг заявляет Фрэнни.

– Что?

Она улыбается:

– Дюжину прекрасных собак.

– Они всё еще здесь?

– Полный питомник. Всего их двенадцать. Точнее, я бы сказала, одиннадцать красавиц и одно чудовище.

– О чем ты говоришь? – спрашивает Дэниел.

– Не забывайте, это океанский лайнер, а не круизное судно, – говорит она. – Здесь нормально иметь собак на борту. Размещение в клетках, чтобы люди, путешествующие с одного берега океана на другой, могли взять с собой любимых питомцев. Это менее травмоопасно, чем длительный перелет. Только, кажется, не все они домашние. По-моему, одна из них – кавказская овчарка.

Как-то странно держать собак на борту. Мне не по себе.

– У моих родителей есть собаки, – сообщает Дэниел, и на его лбу появляются глубокие морщины от беспокойства. После некоторой паузы он бормочет: – Никто бы не оставил питомца на корабле. Я имею в виду, если б люди эвакуировались, они бы наверняка забрали своих собак. Ни за что на свете собачник не оставил бы своего драгоценного питомца здесь совсем одного.

– Мои родители оставили меня здесь совсем одну, – напоминает Фрэнни.

Я откашливаюсь, потому что мне не нравится их пессимистичный настрой.

– Большинство чемоданов пропало, включая мой. Но я нашла кое-какой багаж. Как думаете, стоит ли нам открывать все ящики, рыться в личных вещах людей в поисках телефонов и прочего?

Я бы не хотела, чтобы посторонние рылись в моих сумках. Когда газеты вынюхивали информацию о нашей семье, откапывали старые фотографии и платили наличными за признания школьных друзей и коллег, казалось, словно наш дом распахнут настежь, чтобы весь мир мог заглянуть внутрь и вынести вердикт.

– Это оправданно. – Дэниел явно все еще напуган мыслью, что собаки остались без присмотра. – Но вряд ли мы найдем что-нибудь достаточно мощное. Телефоны не работают, потому что нет сигнала. Это проблема всего корабля.

Фрэнни с отчаянием в голосе спрашивает:

– Как это получилось?

Мы не отвечаем.

Мир вокруг нас продолжает жить обычной жизнью. Люди едут на работу на велосипедах, садятся в автобусы, идут в школу, а мы застряли здесь.

Фрэнни делает глубокий вдох:

– Мой папа – инженер. Он говорил, что свистки и сирены на этом судне такие мощные, что их слышно за десять миль. Мы должны включить их.

– Или подать сигнал SOS азбукой Морзе? – предлагаю я.

– Да, – подхватывает Дэниел. – Тире, тире, тире, точка, точка, точка, тире, тире, тире.

– Я совершенно не понимаю, о чем ты говоришь, – вздыхает Фрэнни. – Извини.

Он кладет палец на кнопку звукового сигнала. Затем собирается с духом и нажимает ее.

Гудка нет.

Тишина.

Глава 9

Небо теряет краски: голубизна сменяется серыми и белыми тонами. Не видно ни птиц, ни насекомых. Море воняет тухлятиной на всем протяжении пути. Самая большая пустыня из всех, и мы застряли посреди нее.

– Мне не нравится этот корабль, – признается Фрэнни. – Он словно настроен против нас.

Дэниел стучит по металлической конструкции.

– Сталь, заклепки и алюминий. В худшем случае, если произойдет сбой в компьютерной системе и на борту станет опасно находиться, мы спустим на воду крепкую спасательную шлюпку или надувной спасательный плот и будем выкарабкиваться. Придется потерпеть, но мы выживем. Нас подберет грузовой корабль или газовоз.

Я смотрю на волны. Сейчас они кажутся бензиново-зелеными. Краски выглядят нереальными. Здесь все выглядит нереальным.

– Как думаешь, Дэниел, на спасательных шлюпках есть аварийные маяки? – спрашиваю я.

– Конечно! – На его лице расплывается улыбка. – Видишь, нам просто нужно было все хорошенько обдумать. Молодец.

Мы спускаемся по лестничным пролетам, увешанным фотографиями старых лайнеров эпохи пара – кораблей с мачтами и трубами, – проходим через атриум, ведущий от ресторана «Голд Гриль», и оказываемся на палубе. Находим спасательные шлюпки.

– Как мы залезем туда? – спрашивает Фрэнни, выглядывая через ограждение. – И как спустим их на воду? Мы на высоте примерно десяти этажей.

– Мы не будем их спускать, – отвечает Дэниел. – Просто поищем оборудование. Я заберусь внутрь.

Он безуспешно пытается открыть главный люк с палубы, затем карабкается по стальной конструкции, выкрашенной в белый цвет. Мне невыносимо смотреть, потому что Дэниел завис прямо над водой, вдали от палубы и поручней. Он неуверенно ступает на оранжевую спасательную шлюпку, и та начинает раскачиваться.

Дэниел пытается открыть люк.

Не получается.

– В чем дело? – кричу я, но ветер уносит мои слова прочь.

– Что? – кричит в ответ Дэниел.

– Что случилось?

– Заперто.

Заперто?! Разве спасательные шлюпки запирают?! Мне вновь отчаянно не хватает рядом профессионалов. Обученных и опытных людей. Мне не хватает возможности найти информацию одним нажатием кнопки. Я не привыкла к такой растерянности, к догадкам, к блужданию в темноте.

– Может, нужен пропуск для экипажа или ключ? – спрашивает Фрэнни.

– Что? – снова кричит Дэниел.

Он взбирается обратно на корабль, но тут поскальзывается и теряет равновесие. Ударившись рукой о металлическую балку, Дэниел вздрагивает.

– Ты в порядке? – кричу я.

Он морщится сильнее и кивает.

– Не торопись! – кричит Фрэнни.

Теперь Дэниел действует более осторожно. Когда он благополучно возвращается, мы читаем инструкцию по спуску спасательной шлюпки на воду. В ней говорится, что пассажиры должны организованно подняться на борт, надев спасательные жилеты, а ответственное лицо должно следить за этим, и после того, как гидравлическая система спустит лодку на воду, два человека должны отстегнуть тросы, чтобы спасательная шлюпка могла отчалить от судна. Здесь вообще ничего не сказано о запертом люке.

– Наверное, это тендер для VIP-персон, – размышляет Дэниел, потирая тыльную сторону руки. – Иногда у пассажиров «бриллиантового» класса есть собственное судно для посещения порта. Они доплачивают, чтобы первыми сойти с корабля. Видимо, дело в этом.

Фрэнни, прищурившись, всматривается в даль.

Затем поднимает руку и вытягивает указательный палец.

Приближается самолет.

Глава 10

– Помогите! – кричит Фрэнни, отчаянно размахивая руками.

– Остановись, – сердито обрывает ее Дэниел. – Ничего не выйдет. Это коммерческий четырехмоторный самолет, летящий на высоте девяти тысяч метров. Он тебя не видит.

Фрэнни проскакивает мимо него и направляется к лестнице. Мы поднимаемся за ней на главную палубу для приема солнечных ванн. Фрэнни принимается придвигать лежаки к центру.

– Оттуда, с высоты, этот корабль похож на сосновую иголку в огромном озере! – Дэниел почти кричит на нее, на лбу у него выступает вена. – Они нас не видят, Франсин!

Я понимаю, что она делает, и начинаю ей помогать.

– Иди туда, – приказывает она. – Займись буквой О. Дэниел, постарайся быть полезным.

Он качает головой, но потом понимает и тоже берется перетаскивать лежаки.

Самолет уже прямо над нами, а Фрэнни только заканчивает свою букву S, а я – верхнюю часть буквы О.

– Слишком поздно, – говорит Фрэнни. – Мы не успели.

Я продолжаю работать.

– Будут и другие самолеты. Давайте сделаем буквы больше. На корабле где-то восемьсот кресел. Выложим сигнал SOS во всю палубу. Кто-нибудь в конце концов заметит его и сообщит о нашем местонахождении. Какой-нибудь низко летящий самолет. Или вертолет.

Дэниел вытирает пот со лба и подтаскивает новые лежаки, чтобы сформировать центральную часть нашего отчаянного послания.

Три буквы от трех растерянных товарищей по несчастью. Веснушчатая и дерзкая девушка из Уэльса выкладывает S – спасите. Голодная сорокадевятилетняя владелица кафе заканчивает O – наши. Американец азиатского происхождения, обучающий людей водным видам спорта, расставляет деревянные лежаки в форме буквы S – души [13].

– Не хочу еще больше портить вам настроение, но здесь не будет низко летящих самолетов или вертолетов.

Мы обе поворачиваемся к Дэниелу.

– Мой дядя работал в авиации еще до моего рождения. Небольшие самолеты, которые летают на высоте трех тысяч метров, добираются через континенты, например из Европы в Северную Америку, через Исландию и Гренландию. Невозможно перелететь через открытый океан на одном двигателе. То же самое относится и к винтокрылым летательным аппаратам. У них ограниченный радиус действия. Единственное, что мы увидим в небе на протяжении пути, – это звезды и реактивные самолеты на большой высоте.

– Я не согласна, – возражает Фрэнни. – Потому что, так-то, ты ошибаешься. Астронавты, пролетающие над нами внутри космической станции, могут увеличить изображение и заметить нас. Какому-нибудь пассажирскому рейсу, возможно, придется снизить высоту, чтобы избежать попадания в грозовое облако. Пилот может увидеть корабль. Нам нужно сделать все, что в наших силах, чтобы не выглядеть как обычный океанский лайнер. А теперь сложите лежаки, как у меня. Нужно придать им устойчивость.

Самолет улетел. Бесшумно скользнул над нами сквозь темнеющие клочья перистых облаков, так и не заметив.

Впервые за долгое время я скучаю по маме. Не поверхностно, а всем своим существом. Она уже редко вспоминает, как меня зовут, и думает, что я – сиделка, но иногда ее словно озаряет вспышка узнавания. Ей столько всего пришлось пережить. Она заслужила радостную старость, а не такой исход.

– Что нам действительно нужно, так это огонь, – говорит Дэниел. – Наша единственная надежда подать сигнал – разжечь костер, который покажет другому кораблю, что мы в опасности. Дым поднимается на многие километры в небо. След, указывающий на наше местоположение. В противном случае остается лишь сдаться.

– Не думаю, что на борту корабля можно разжигать огонь, – замечаю я, потирая руки, чтобы согреться. – Мы с Питом обсуждали это по дороге в Саутгемптон. Я спросила, есть ли в каютах «бриллиантового» класса настоящие камины, как на «Титанике». Не совсем настоящие, – я понимаю, что на современном океанском лайнере это невозможно, – а со спиртовыми или газовыми горелками. По его словам, пожар – самая большая опасность для современного круизного лайнера. Это даже опаснее, чем столкнуться с айсбергом или сесть на мель. Очевидно, современные радарные системы способны предотвратить столкновение, но пожар, вызванный неисправностью электропроводки или курением пьяного пассажира на балконе, может за считаные минуты отправить на дно весь корабль.

Мы ехали в его старой «ауди», он держал меня за руку, и я даже представить не могла ничего подобного. Надеюсь, ты в безопасности, Пит Дэвенпорт.

– Она права, – соглашается Фрэнни. – Это слишком рискованно. Нужно найти сигнальные ракеты, о которых ты говорил. Используем их и послания в бутылках. Отправим тысячи и тысячи посланий в бутылках. Прикрепим их к чему-нибудь яркому и плавучему. Рано или поздно кто-нибудь выловит бутылку из воды.

Я сглатываю, представляя, насколько велик Атлантический океан, и понимаю, что могут пройти месяцы, прежде чем кто-нибудь возьмет в руки бутылку и прочтет послание. Я помню, как Мартин, мой племянник, говорил, что Атлантический океан в шесть раз больше территории России.

– В том самолете могла лететь моя невеста, – вздыхает Дэниел, глядя в небо на исчезающий инверсионный след. – И моя малышка тоже.

Я поворачиваюсь к нему:

– Они не поплыли с тобой на корабле?

Он качает головой:

– Для меня это своего рода деловая поездка, поэтому билет только один. Сложно объяснить. И, ну, в общем, официально мы сейчас не вместе. Я имею в виду, что мы вместе, но не живем вместе. Нам с ней нужно во всем разобраться. Я живу в основном в своем фургоне и посылаю ей деньги. Пожалуй, мы необычная семья. На самом деле мы не верим в узы брака.

– Свободный дух? – уточняю я.

– Считаешь меня странным, ну и ладно. Знаю, это так и выглядит со стороны, но, честно говоря, я с трудом приспосабливаюсь к современной жизни. Я не умею работать в помещении или выполнять рутинную работу. Океан, озеро, пляж, горы – это мое, и я могу усердно работать, но не вынесу жить взаперти, как другие солидные люди. Я пытался быть похожим на своего брата с ипотекой и 401 тысячей долларов, но у меня ничего не вышло. Моя голова не выдерживает этого. Джесс это понимает, я уверен, что понимает. Я имею в виду, что я не встречаюсь с другими женщинами. Я бы никогда так не поступил. Я просто не умею сидеть в четырех стенах.

– Но вы помолвлены? – интересуюсь я, придвигая последние шезлонги.

– Это наш компромисс. Она хотела бы выйти замуж, но я не готов, так что сейчас мы – жених и невеста. Мы по-своему преданы друг другу, но все равно остаемся отдельными личностями, понимаешь?

– Я знавала таких парней, как ты, – говорю я чуть более резким тоном, чем намеревалась.

Он хмурится.

– Кто-то из них стал семьянином, а кто-то остался одиноким. Будь осторожен, принимая правильное решение.

Он уходит.

Сейчас я открываюсь гораздо быстрее, чем обычно. Не то чтобы я была близким другом Дэниела и Фрэнни, это далеко не так, но нас связывают общие обстоятельства. В экстремальной ситуации, как я заметила, людям не до светских бесед, они сосредоточены на том, что имеет значение. А час на борту «Атлантики» – это как месяц на суше.

– Думаю, каждый может жить по-своему, в собственном стиле, – как бы оправдывается Дэниел, возвращаясь. – Большинство парней, с которыми я учился в старшей школе и колледже, женаты, но либо завели любовниц, либо сидят на лекарствах, либо смотрят спортивные передачи в подвале и разочарованы в жизни. Джесс предпочитает, чтобы я сохранял душевный покой, и ей нравится видеть меня удовлетворенным.

– Но она справляется сама? С вашей дочерью? Это большая ежедневная работа, большая ответственность.

– Она отличная мама. Самая лучшая.

– Похоже на то.

Фрэнни подбегает к краю палубы и перегибается через ограждение.

– Осторожно! – окликаю ее.

– Эй! – кричит она вниз, в сторону воды. – Эй ты!

– Что там?

Я выглядываю за край, и от высоты у меня подкашиваются ноги. Это все равно что смотреть со скалы или с ограждения террасы на крыше. В воздухе порхают бумаги и картонные коробки, разлетаясь по поверхности воды.

Очередную коробку выбрасывают за борт.

На этом корабле есть кто-то еще.

Глава 11

Мне хочется, чтобы это был Пит, но в глубине души я знаю, что это не он. Не могу объяснить откуда, но знаю.

Мы бежим вниз по центральной лестнице. Дэниел перепрыгивает через две-три ступеньки за раз и вырывается вперед.

– Будь осторожен! – советует Фрэнни. – Мы не знаем, кто это. И еще не хватало, чтобы ты сломал лодыжку.

Дэниела уже не видно, но я слышу его шаги по ковру. Глухой топот.

Мы выбегаем в центральное лобби, сердце «Атлантики».

Дэниела здесь нет.

– Эй? – зову я.

Опять же, все выглядит нормальным, но все не нормально.

В дальнем конце лобби раздается звон бьющегося стекла. Мы с Фрэнни пробегаем мимо ледяной скульптуры, превратившейся теперь в бугорок, в котором невозможно узнать «Атлантику», и направляемся мимо спа-центра к галерее магазинов.

Дэниел стоит там, тяжело дыша, согнувшись пополам и положив руки на колени.

Он наблюдает.

Мы присоединяемся к нему, и снова раздается грохот, а осколки стекла разлетаются у наших ног.

Я вижу этого человека впервые. Он на десять лет старше меня. Ему около шестидесяти. Лысый. Похож на безумца.

– Ты в порядке, чувак? – спрашивает Дэниел. – Что ты делаешь?

– Идите сюда, – отвечает мужчина низким и хрипловатым голосом. – Но осторожно. Не порежьтесь.

Мы переступаем через осколки стекла и заходим в ювелирный магазин.

– С вами все в порядке? – спрашиваю я.

Он поднимает руки, и я вижу часы. На каждом запястье у него по шесть или больше наручных часов, все еще с бирками и ценниками.

– Хотите первоклассные часы? Что ж, прекрасные молодые люди, заходите и взгляните. – А затем он улыбается и объявляет: – Черная пятница, распродажа!

Атмосфера на корабле мгновенно меняется. До этого мы были напуганы, сбиты с толку, но не сталкивались ни с беззаконием, ни с ощущением анархии. Я оглядываюсь по сторонам в ожидании охранника. Срабатывает некая мышечная память.

Мужчина выглядит неважно.

– Вы же не можете просто взять и все это забрать, – произносит Фрэнни с презрением на лице. – У вас будут неприятности.

– Неприятности?! – возмущается мужчина. – Милая, неприятности будут у тех, кто полезет ко мне. Ты хоть представляешь, сколько я заплатил за каюту «Даймонд делюкс»? Буфетная, элитные вина, массаж, рояль и многое другое. И что я получил? Я ожидаю справедливой компенсации и ничего больше. Я выбрал серьги и ожерелья, но здесь еще осталось несколько качественных фирменных украшений. Давай, побалуй себя чем-нибудь вкусненьким.

– Нельзя просто взять это, – говорит Дэниел.

– Собираешься меня остановить?

– Нет, просто… Будут последствия, понимаете?

– В моем возрасте, при моем состоянии последствия уже не те, что раньше. Видишь это? – Он указывает на золотые часы. – Мой дядя Тео часто рассказывал мне об этом шедевре. Называется «Спидмастер». Именно такая модель побывала на Луне в 1969 году при высадке астронавтов «Аполлона‑11». Я сидел в трейлерном парке в Северной Каролине и слушал истории об этой модели наручных часов, а у дяди Тео за всю его жизнь так и не появилось ни одного «Таймекса». Он покинул нас в возрасте сорока девяти лет. Так уж действует на людей асбест. Что же, теперь, возможно, вы понимаете. Теперь это мои часы. Золотая версия тех самых, которые побывали в космосе.

У моего отца никогда не было хороших часов. В свое время он был таким же, как любой другой отец из рабочего класса: дешевая обувь и небольшая подержанная машина, простой дом, никакой роскоши. Но количество денег, проходивших через его руки, было непостижимым. Столько наличных, а он ни пенни не потратил ни на себя, ни на нас.

Фрэнни направляется к прилавку с сумочками.

– Угощайтесь, юная леди. Завтра вы можете пропасть, как мой друг Джон этим утром. – Он сжимает кулаки, а затем разжимает их. – Исчез. Взрослый мужчина растворился в воздухе. Все это место проклято. Живи так, словно сегодняшний день для тебя последний, и однажды окажешься прав.

– Что вы выбросили в море? – спрашиваю я. – Сообщения? Послания о помощи?

Мужчина пренебрежительно фыркает и поднимает с пола другие часы.

– Гарантийные талоны, коробки, футляры, все, что связано с конкретными часами и серийными номерами. Чтобы не оставлять следов, знаешь ли. Зачем мне рассылать сообщения посреди океана? – Он снова фыркает. – Меня не нужно спасать. Мне хорошо там, где я есть. На самом роскошном лайнере на планете, в моем распоряжении все лучшие блюда, и никакая судовая полиция-гестапо не указывает мне, где я могу выкурить сигару и когда могу поесть. Думаю, как только вернусь домой, поставлю этому рейсу пять звезд.

– Вы путешествовали с другом? В одной каюте?

– Я познакомился с Джоном много лет назад на конференции. Я занимаюсь продажей торговых автоматов, в основном на Восточном побережье. Джон преуспел в Индиане. Мы время от времени путешествуем вместе. – Он смотрит на Фрэнни, потом на меня. – Мы оба одиноки.

– У вас есть предположения, что произошло прошлой ночью? Или сегодня рано утром?

– Все случилось сегодня утром, – отвечает мужчина.

Я делаю шаг к нему.

– Что вы видели?

– Я лег спать незадолго до полуночи, смотрел новости по телевизору. В моей каюте возникла какая-то проблема с краном, поэтому пришлось пользоваться водой из бутылки, чтобы почистить зубы. Еще одно неудобство. Проснулся в девять утра, а Джона уже не было. На лайнерах, подобных этому, мы обычно сидим каждый на своем балконе: выпьем крепкого кофе и немного поболтаем перед завтраком. Я вдруг понял, что, кроме вас троих, на корабле никого нет.

Фрэнни кладет обратно коричневую сумочку из страусиной кожи.

– Вы знали, что мы здесь?

– Вы производите достаточно шума. Можно подумать, мы тонем, когда вы трое так носитесь.

Я ошеломлена.

– Хотите сказать, что даже не подумали подойти и поздороваться? Дать нам знать, что с вами все в порядке?

– Мы не друзья… – Он жестом просит меня представиться.

– Каз.

– Каз?

– Сокращение от Кэролайн.

– На конце «з»?

Я киваю.

– Мы ведь не путешествуем вместе, правда, Каз? Мы не друзья. Я хотел подумать, прежде чем действовать.

– И вашим первым действием, – говорит Дэниел, – было прийти сюда и ограбить ювелирный магазин.

– Я далек от мародерства. Я добиваюсь досрочной компенсации за потерю удовольствия. Я все улажу с адвокатом, прежде чем мы доберемся до американских вод.

– Мобильный работает? – спрашивает Фрэнни.

– Что?

– Она имеет в виду телефон, – поясняет Дэниел.

– Нет, не работает, и я не слишком возражаю против этого. Я отправился в отпуск, чтобы отдохнуть от клиентов и сотрудников. Если телефон не будет работать еще три дня, меня все устраивает.

Я не могу понять этого человека. Дэниел и Фрэнни кажутся мне знакомыми, почти близкими, но я буду внимательно следить за этим непредсказуемым пассажиром.

– Что ж, тогда, с вашего позволения, отправлюсь на завтрак. Я уже опаздываю. Как думаете, где еда лучше: в «Даймонд Гриль» или в «Капитанском клубе»?

– Вся еда на складах на второй палубе, а не в ресторанных камбузах, – сообщаю я. – Судя по тому, что мы видели, рестораны почти пусты. Вам придется принести ее наверх и приготовить самому.

Мужчина выпячивает нижнюю губу.

– Не могла бы ты показать мне эти склады, Кэролайн? Я ужасно проголодался.

– Зовите меня Каз.

Мы выходим из лобби и спускаемся по лестнице к складам, расположенным внизу центральной части корабля. Там есть холодильная камера для срезанных цветов, поражающих воображение своей красочностью, и еще одна для фруктов и овощей. Я замечаю деревянные ящики с грейпфрутами из Южной Африки и ананасами из Коста-Рики. Одно помещение предназначено для рыбы, уложенной во льду, а другое – для мяса и птицы. Коробки с фазанами и куропатками, а также ящик с японской мраморной говядиной. Здесь есть сухое помещение для хранения размером с теннисный корт. Емкости с мукой, сахаром, солеными орешками и итальянской пастой. Я беру яйца, сыр и хлеб. Фрэнни хватает фрукты и салат. Дэниел собирает молоко, йогурт и копченую немецкую колбасу. Однако грабитель решает забрать хвосты омаров и говяжье филе.

– Как вас зовут? – спрашивает его Фрэнни.

– Смит, – отвечает он, на ходу обсасывая хвост вареного лобстера; по его небритому подбородку стекает сок. – Можешь называть меня Смит.

Глава 12

У некоторых хорошо получается сбиваться в группы и заводить новых друзей. Я не из таких. Джемма может подружиться с незнакомцами в поездах и в очереди в супермаркете, но по какой-то причине – по многим причинам – мне требуется много времени, чтобы довериться человеку.

Мы с Дэниелом готовим еду на кухне-камбузе ресторана «Голд Гриль».

– Ты веришь этому парню? – спрашивает он.

– Я встречала людей и похуже.

Он нарезает хлеб и принимается взбивать яйца для французских тостов. Что-то есть в том, как сосредоточенно застыло его лицо. Дэниел стискивает челюсти точно так же, как тот, в кого я была смутно влюблена много лет назад, но не могу вспомнить: в актера из ситкома или в модель из рекламы в журнале. Идеальная кожа и яркие, внимательные глаза.

Пока я готовлю на индукционной плите, мои мысли возвращаются к Джемме. Она, наверное, сейчас в панике из-за того, что не получила от меня вестей. Ее нервы всегда на пределе. О нас уже сообщили в главных новостях? Как выглядит со стороны эта история? Кто-нибудь ищет нас в океане? Джемма будет лихорадочно названивать на мой отключенный телефон, связываться с родственниками, пытаться дозвониться до Пита, отправлять сообщения, сбивая маму с толку всем этим. Сестра – моя опора во многих отношениях, но она – хрупкая, побитая непогодой скала, покрытая глубокими трещинами от стресса. У нас по-настоящему хорошо получается что-либо только тогда, когда мы действуем вместе. Она по-прежнему регулярно встречается со своим куратором, как и папа, и нуждается в предсказуемом распорядке дня, чтобы не сломаться. Страшно подумать, как мое исчезновение отразится на ней и, следовательно, на кафе. Я беспокоюсь не о бизнесе как таковом, хотя потребовались годы упорного труда и неудач, чтобы поставить его на ноги. Я переживаю о людях, чьи жизни зависят от этой работы. О сотрудниках кухни и службы доставки, многие из которых стали мне друзьями на всю жизнь, а также их больших семьях. Каждому из них нужно платить за квартиру и кормить рты. Дети моей сестры, оплата услуг дома престарелых для мамы, выплаты на благотворительность – все это зависит от дохода кафе.

– Я спрашиваю, тебе мазать тост сиропом?

– Нет, – спохватываюсь я. – Нет, спасибо. Только сахар и корица.

Смит и Фрэнни накрыли на стол, но, судя по выражению лица девушки, бо́льшую часть работы пришлось проделать ей. Сервировка на четыре персоны в огромном, как пещера, зале выглядит абсурдной. Мы словно забывчивые дети, которые пришли в школу в субботу и вынуждены сами заботиться о себе в столовой.

Мне очень не хватает рядом Пита. Он уже в том возрасте, когда большинство неврозов преодолены, тщеславные замыслы утратили привлекательность, кризис среднего возраста позади, а спортивная машина продана. Пит говорит, что после встречи со мной он обрел внутренний баланс. А меня – помимо его лица, острого ума и чувства юмора – привлекло то, что с ним я чувствую себя в безопасности. С тех пор, как раскрылась правда о папе, я постоянно ощущаю необходимость спрятаться в своей ракушке. Но только не с Питом.

Я больше не одна на этом корабле, но я мучительно одинока.

– Что-то вкусно пахнет, – замечает Смит.

– Я больше не могу называть вас Смитом, – говорю я. – Как ваше имя? Наши вы знаете.

– Люди зовут меня Смит. Если для вас это недостаточно вежливо, то не стесняйтесь называть меня мистером Смитом.

Он заправляет салфетку с логотипом «Атлантики» за воротник рубашки и с аппетитом поедает французский тост, за которым следует хвост омара.

– Где мои хорошие манеры? – вдруг спрашивает он. – Кто-нибудь хочет шампанского?

Фрэнни качает головой.

– У вас аллергия на шампанское, юная леди?

– У меня аллергия на вас, – бормочет она себе под нос, и я не могу сдержать улыбку.

– Это не аллергия. – Он встает. – Скорее похоже на непереносимость. Мне же больше достанется. Каз? Дэниел? Поможете распить бутылочку?

В итоге мы потягиваем марочное шампанское на борту пустого океанского лайнера. Четверо незнакомцев за круглым столом, за которым могли бы разместиться двенадцать человек, в зале, рассчитанном на сотни посетителей.

– Лучшие омары, которые я пробовал за пределами Джорджтауна, штат Мэн, – сообщает Смит. – Сладкие, как леденцы.

Дэниел доедает свою порцию.

– Возможно, мы застрянем на этом корабле на несколько дней. Предлагаю уделить несколько минут тому, чтобы должным образом представиться.

Смит смотрит на него, склонив голову набок.

– Я тебя откуда-то знаю?

– Нет, не думаю.

– Мы раньше не встречались? Мне знакомо твое лицо. Я никогда не забываю лица. Дай-ка подумать…

Мы с Фрэнни смотрим на Дэниела.

– Ладно, есть несколько рекламных постеров, – пренебрежительно признается он. – Ну, я предполагаю, что они могут быть.

– Ты снимался для постеров? – спрашивает Смит. – И какие товары рекламировал?

– На самом деле никакие. Я получил бесплатный билет, вот и все. Мне предстояло прочитать четыре лекции, каждая из которых длилась бы час и сопровождалась вопросами и ответами. Взамен мне дали бесплатный билет «золотого» класса.

– «Золотой» класс? – Смит качает головой. – С таким же успехом можно было бы остановиться в Ramada [14]. А лучше уж в Motel 6 [15], приятель. Тебе следовало вести переговоры жестче. Никогда не соглашайся на первое предложение, Дэнни. Никогда не делай этого.

– Буду иметь в виду.

– Значит, ты ученый? Физик? Или разводишь народ на курсах личностного роста типа «относись добрее к себе и зажигай пахучие свечи»?

Дэниел улыбается.

– Крошечные дома.

– Крошечные что?

– Бо́льшую часть времени я живу в фургоне.

– И это, по-твоему, хорошо? – спрашивает Смит. – Не обижайся, но неужели люди хотят научиться жить в фургоне, как ты? До чего докатился этот мир. – Он отпивает шампанское, осторожно удерживая бокал за ножку. – Прямо голова кругом.

Я чувствую желание разрядить враждебную атмосферу. Когда мама с папой ссорились, именно я всегда переводила тему разговора или капризничала, чтобы отвлечь внимание. Не выношу назревающих конфликтов.

– Экологическая ответственность и жизнь с минимальными затратами, – говорит Дэниел. – Переработка отходов, возобновляемость ресурсов, экономия воды и тепла. И тому подобное.

– По-моему, это очень интересно, – подключается Фрэнни.

– Еще бы, – фыркает Смит. – Если б этот азиатский Адонис читал лекцию о том, как открыть банку тунца, ты бы и тогда встала в очередь за билетом. – Он бросает на меня взгляд. – Пожалуй, даже вы обе.

– А что за фургон у тебя? – продолжает Фрэнни.

– Я переделал…

– Какой у него фургон?! – оживляется Смит. – Да какая разница?! Небось паркуешься у гипермаркета, чтобы побриться в туалете? И что дальше? Может, я смогу читать лекции о псориазе моего друга Джона. Живешь себе в фургоне и читаешь лекции об этом. Остановите Землю, я сойду.

– Америка – свободная страна, – отвечает Дэниел. – Я почти каждый день занимаюсь серфингом или катаюсь на лыжах. Я бы назвал это победой.

– Ты американец?

– Я думал, мы собирались представиться. – Голос Дэниела становится суровым. – Как взрослые люди.

– Вот и представься, – не сдается Смит. – Ты американец, Дэниел?

– Да.

– Да?!

Дэниел с трудом сглатывает.

– Американец корейского происхождения.

Смит улыбается.

– И что?

Смит пожимает плечами и съедает еще один хвост омара, обрызгивая салфетку соком.

– Мои родители переехали в Чикаго в пятидесятых годах, – продолжает Дэниел. – Я родился в маленьком городке на берегу озера Мичиган и с тех пор питаю любовь к воде.

– Что ж, ты здесь по адресу, парень, – фыркает Смит. Он поворачивается к Франсин: – А как насчет тебя? Ты здесь на школьной экскурсии?

– А вас из тюрьмы на пару дней выпустили?

Смит откашливается.

– Крепкий орешек. Мне нравится в женщинах сила духа. Расскажи нам о себе, Фрэнни.

Она отворачивается от него и обращается ко мне и Дэниелу:

– Франсин Джейн Пеппердайн. Мне двадцать один год. Я из Суонси. Много лет назад мой отец был шахтером в маленьком городке, сейчас он управляет механическим цехом, а мама – офисом. В данный момент я живу в Бирмингеме, в Мидлендсе. Учусь там.

– Что изучаешь, Фрэнни? – спрашиваю я.

Она задумывается и вытирает рот салфеткой.

– Изучаю… философию, наверное.

– Осторожно! – предупреждает Смит. – У нас за столом гений. – Он прищуривается. – Скажи, Франсин, о чем я думаю в этот момент? Что сейчас у меня в голове?

– Может оказаться мой стул, если будете продолжать в том же духе.

Смит присвистывает и грозит ей пальцем.

– Так или иначе, – продолжает она. – Родители были здесь, на корабле, со мной. Праздновали серебряную свадьбу. Между прочим, годовщина как раз сегодня. – Она замолкает на несколько секунд. – Двадцать пять лет вместе. Мы очень близки, ближе, чем мои друзья с их родителями. Не знаю, зачем я вам все это рассказываю, но, видите ли, они оба думают, что я учусь на медсестру. – Фрэнни улыбается, но вид у нее грустный. – Это ложь во спасение, которая полностью вышла из-под контроля. Они оба так и не получили образования, кроме школьного. Нам вообще не следовало находиться на этом корабле, учитывая, как продвигается их бизнес. Мама пыталась отговорить папу. Они оба считают, что мне следует изучать что-то практическое, что-то, что сразу приведет к надежной работе, что-то в системе здравоохранения. И, вероятно, родители правы. Мысль о том, что я буду изучать философию, могла довести папу до инсульта, поэтому я так и не решилась сказать ему, что перевелась. Он держится молодцом, но у него проблемы с сердцем. – Она внезапно вскакивает и тараторит: – О боже, ему нужно принимать по две таблетки в день, чтобы поддерживать работу сердца. Если у него нет…

– Ты проверила его багаж? – спрашиваю я.

Но Фрэнни уже убежала.

Глава 13

В воздухе стоит кислый запах. Объедки и немытые тела. С каждой минутой корабль кажется все более оторванным от мира и менее прочным.

– Остались только взрослые, – замечает Смит.

– Она взрослая, – цежу я сквозь стиснутые зубы. – Будьте с ней помягче, пожалуйста.

– Помягче, пожалуйста? Никто никогда не давал мне поблажек, Каз Рипли с «з» на конце. Слабость порождает слабость.

Его голос эхом разносится по пустому залу.

– Тогда представьтесь, – предлагаю я. – Вперед. Как получилось, что вы стали таким идеальным?

Он улыбается и отодвигает от себя пустые панцири омаров.

– Лучше спросить: как мы оказались на этом великолепном старом корабле совсем одни, без присмотра?

– Мы не знаем, – коротко отвечает Дэниел. – Ты что-нибудь слышал? Видел?

Он качает головой:

– Я принял лекарство и лег спать, а потом, бац, все вокруг опустело.

– Лекарство? – выпрямляюсь я. – Случайно не таблетки от морской болезни? От укачивания? Скополамин? Мы все глотали одни и те же таблетки?

– Нет, я просто принял свои обычные лекарства. Их прописал мой личный врач.

– Но могли ли нас накачать наркотиками? – продолжаю размышлять я. – Я читала о психоделиках. Наркотики, которые изменяют сознание, самоощущение, связь с реальностью. У моей сестры был ужасный опыт, правда, много лет назад. Вещества, изменяющие сознание. Возможно ли, что мы сейчас не совсем здесь? Что-то вроде сна наяву?

Смит чуть не падает со стула от смеха.

Я не испытываю симпатии к этому человеку.

– Вот оно что, – фыркает он. – Этот обеденный зал битком набит пассажирами, а бесплатные лекарства сделали их невидимыми. – Он поворачивается к соседнему столику и театрально произносит: – Ну, как поживаете? Очень приятно познакомиться со всеми вами. Какая насыщенная событиями поездка у нас получилась.

– Хватит, – говорю я.

– Вы что, с ума сошли? – спрашивает Смит, поворачиваясь к нам и уперев руки в бока.

– А как тогда вы это объясните? – огрызаюсь я в ответ.

– Понятия не имею. – Его тон смягчается. – Но я даже не пил лекарство от укачивания. Мои таблетки были снотворными, которые я принимаю уже много лет. Это не галлюцинация. Поверьте мне: я жил в семидесятые. Это реальность. Мы на корабле и предоставлены сами себе.

Фрэнни возвращается в «Голд Гриль», крепко сжимая что-то в руке.

– Папины лекарства так и лежали у него в ванной, – слабым голосом произносит она, откидывая прядь рыжих волос со лба. В руках у нее пластиковая коробочка с отделениями для каждого дня недели. – Он бы не ушел без них, даже в экстренной ситуации. Мама никогда бы ему не позволила. Они нужны ему, чтобы выжить.

У нее дрожат руки.

– Возможно, он сошел в Саутгемптоне, если корабль вернулся посреди ночи, – предполагает Дэниел. – Мы пока ничего не знаем. Возможно, какой-нибудь врач или фармацевт дал ему новые лекарства. Насколько известно, он ведь из…

– Суонси, – неуверенно подсказывает она.

– Нет, – возражает Смит. – Этот корабль никуда не возвращался.

– Откуда вам знать? – Я поглаживаю Фрэнни по плечу, чтобы успокоить.

– Я побывал в двух десятках путешествий через океан и круизов, – отвечает он. – Обычно я заказываю себе VIP-экскурсию на мостик, которая включена в стоимость «бриллиантовой» каюты. Мне нравится любоваться видом сверху, с экранов. Чувствовать мощь судна и общаться с ответственными за это людьми. Я поднялся туда с утра пораньше и на картах и навигационных мониторах маршрута увидел, что мы прошли мимо юго-западной оконечности Англии, мимо побережья Ирландии и вышли в Атлантический океан и при этом ни разу не оглянулись назад, даже не сбавили скорость.

– Так, а где же все остальные?

Я пытаюсь выровнять дыхание.

– Хоть убей, не знаю, – пожимает плечами Смит. – Возможно, это было какое-то массовое помешательство. Знаете, в прошлом случались странные происшествия: в Джонстауне погибли сотни людей, девятьсот восемнадцать из них, если я правильно помню, в один и тот же день. Что могло подтолкнуть к такому саморазрушительному действию? Пропала почти тысяча душ. Примерно столько же, сколько и на нашем корабле. Заставляет задуматься, не так ли? Кто знает, не было ли это вызвано чем-то в продуктах питания или воде на борту. Какой-то транс, звук из аудиосистемы, пар из вентиляционных отверстий. Единственное рациональное объяснение для меня заключается в том, что тысяча пассажиров проснулась посреди ночи и тихо, торжественно выбросилась за борт.

Глава 14

Настроение мрачное. Дома, если мы слишком долго пребываем в подавленном настроении, Джемма или кто-то из ее детей снимают напряжение. Здесь некому взять на себя эту роль. Напряжение сохраняется и, медленно сгущаясь, как грозовая туча, усиливается.

Когда мы спешили на корабль, обочины сельских дорог были покрыты мелким снегом, таким легким, что он исчезал через несколько секунд после того, как падал на землю. Мой мир переворачивал страницу, переходя от осени к зиме, и эта смена сезонов вселяла уверенность. Здесь нет ни времен года, ни постоянства. Мы все время в движении.

– Итак, что нам теперь делать? – спрашивает Фрэнни, нарушая молчание. – Как найти помощь?

– А зачем тебе помощь? – Смит откидывается на спинку стула. – Только подумай. Две английские девушки, два американских парня. Роскошный пятизвездочный лайнер с едой, сигарами, журналами и винами Старого Света, о которых только можно мечтать. Я предлагаю наслаждаться этим, пока есть время, а волноваться, уже когда увидим берег Лонг-Айленда.

– Я не англичанка, – замечает Фрэнни.

– Прости, что?

– Я сказала, что не англичанка, я валлийка.

– Что тебе нужно, сертификат?

– Снаружи кромешная тьма, – я меняю тему. – Может, стоит включить свет на палубе? Будем управлять освещением с мостика, чтобы другие корабли заметили нас?

– Разумный план, – соглашается Дэниел.

– Вы двое идите играть в моряков, а я буду нежиться с сигарой в джакузи и любоваться заходом солнца. Конечно, если моя каюта окажется не на той стороне корабля, где можно полюбоваться закатом, я просто переберусь в другую. Человек быстро привыкает к хорошему.

– А есть какая-то опасность? – спрашивает Фрэнни.

– Наверное, я могу нечаянно уронить сигару.

Она поворачивается к нему спиной.

– Есть какая-то опасность для нас? О чем нам следует помнить?

– Столкновение, – отвечает Дэниел. – С кораблем, островом, плавучим контейнером или большим куском мусора.

– Или айсбергом, – добавляю я.

Смит качает головой.

– Так далеко к югу встречаются крупные обломки льда, – говорит Фрэнни. – Кто-то из нас должен быть начеку.

– Такой корабль плывет сам по себе, – возражает Смит. – Бортовой компьютер распозна́ет помехи на радаре и автоматически переключится на другое направление. Я видел технологию радара в действии. Создание этой штуки обошлось в шестьсот миллионов долларов, так что, будьте уверены, все новейшие системы безопасности на месте. Что ж, если я вам понадоблюсь, я в своей ванне.

Фрэнни бросает на меня взгляд, в котором читается облегчение. Смит подтвердил то, что ранее сказал Дэниел: сегодня днем корабль, возможно, направлялся на юг, а не на запад. На это должна быть веская причина.

Смит, тяжело ступая, уходит, и мы замолкаем.

Меня вдруг поражает, как давно я уже не слышала пения птиц и не видела машин или мотоциклов. Привычная жизнь, церковные колокола, автобусы, разговоры людей в кафе, смех и сплетни, шум уличного движения, вид соседской кошки, переходящей улицу, – я скучаю по всему этому.

– Стоит ли назначить смены? – предлагаю я. – Вахтенный дозор?

– Не вижу в этом особого смысла, если мы не можем управлять кораблем, – отвечает Фрэнни. – Зачем что-то замечать, если мы не в состоянии изменить курс?

Я бы, например, предпочла заметить. Чтобы собраться с духом.

Через пять минут Смит спешит обратно. Он выглядит бледным. Каким-то пришибленным.

– Передумал, – говорит он, не глядя на нас. – Останусь с вами.

Мы наблюдаем, как он приближается к нам. Его поза говорит о поражении.

– Жутковато там, совсем одному. Я помню, что говорил, но на корабле так пусто.

– Другие риски, – холодным тоном продолжает Дэниел, – это пожар или шторм.

– Корабль рассчитан на шторм, – напоминаю я. – Пит объяснял мне, что у «Атлантики» острый и глубокий корпус. Выдвижные стабилизаторы. Судно предназначено для пересечения бурного океана. Иначе я бы никогда не поднялась на борт.

– Он был в твоей каюте сегодня утром? – спрашивает Дэниел.

Я показываю на свое запястье.

– У меня осталось только это.

Впервые увидев его часы на поношенном ремешке из телячьей кожи, я подумала, что такие мог бы носить старик. Они показались мне слишком маленькими и хрупкими. Честно говоря, я подумала, что Пит похож на меня. На первый взгляд мне показалось, что он выглядит на целое поколение старше, чем я себя чувствую. Его одежда, обувь, дом, его аккуратность. Но мне не потребовалось много времени, чтобы проникнуться к нему симпатией. Дело не только в том, что я могу ему доверять, хотя это и чрезвычайно привлекательно. Дело в том, что Пит делает меня по-настоящему счастливой. Я смеюсь, когда нахожусь рядом с ним. Он повел меня в местный оперный театр, но главный тенор заболел, и его заменил дублер. Как только молодой человек вышел на сцену и начал ужасно петь, Пит пробормотал: «Как же ты бесишь», и мне пришлось уйти, чтобы не мешать другим зрителям. Не самый красивый поступок с моей стороны, да и с его тоже. На самом деле, теперь, когда я вспоминаю, это звучит жестоко, но мы смеялись весь вечер и чудесно провели время. Иногда разумно не доверять первому впечатлению.

Дэниел снова проверяет телефон.

– Ничего? – спрашиваю я.

Он качает головой.

– Мой старик ушел, когда мне было семь лет. – Смит подтаскивает поближе еще один стул, чтобы положить на него ноги. – Это случилось за два дня до моего дня рождения. Мы владели трейлерным парком в Арканзасе. Около семидесяти трейлеров, скромное предприятие. Мама старалась изо всех сил, давала людям шанс, второй шанс, третий шанс. Вид на горы Уошито на заднем плане, небольшой круглосуточный магазинчик на парковке – неплохое местечко. Люди должны были держать своих собак на поводках, а после девяти часов запрещалась громкая музыка. Как бы то ни было, однажды утром я проснулся и сел завтракать, а в его тарелке с хлопьями лежала записка. Она была придавлена ложкой. В ней говорилось, что отец уезжает из города. У него дела. А я должен заботиться о маме и не доставлять слишком много хлопот.

– И вы больше его не видели? – спрашивает Фрэнни.

Он поднимает голову. Улыбается.

– Я надеялся получить велосипед на восьмой день рождения, но старик так и не появился. Я видел его однажды, много лет спустя.

– Сочувствую, – говорю я.

– Представьте, ему даже не хватило мужества сказать об этом маме в лицо.

– Какие еще факторы риска мы…

– Нет! – Смит резко прерывает Дэниела и поднимает руку вверх. Его лицо приобретает фиолетовый оттенок. – Факторов риска нет. Подобные разговоры порождают тревогу и безумие. Мы на безопасном корабле, который движется своим ходом с помощью GPS-автопилота. У нас тепло и много еды. Не паникуйте, сохраняйте спокойствие и отдыхайте. Через четыре дня мы окажемся в Нью-Йорке, и нам будет что рассказать.

Он наливает себе еще один бокал шампанского.

И тут гаснет весь свет.

Глава 15

В этом зале нет окон. Здесь темно, как в полночь на Йоркширских болотах после пасмурного дня. Так темно, что я не могу разглядеть собственную руку, поднесенную к лицу.

– Скоро заработают резервные генераторы, – раздается голос Дэниела.

Я слышу новый прилив беспокойства в дыхании Фрэнни. Она что-то повторяет, но я не могу разобрать слов.

Ресторан теперь кажется больше, намного больше, как будто стены отодвигаются от нас, а бессвязные слова Фрэнни рикошетом отскакивают от потолка. Корабль ощущается неустойчивым, его качает взад-вперед.

Смит включает фонарик на своем телефоне и говорит:

– Это просто перебои с электричеством.

На полу мигают резервные лампочки, отмечающие пути к аварийным выходам.

– Генератор, – с облегчением произносит Дэниел. – На кораблях есть резервные системы. Все в порядке.

Но глаза Фрэнни неподвижно распахнуты, и она покусывает нижнюю губу. Помещение в одно мгновение преобразилось: от яркого света, изысканных люстр, настольных ламп и точечных светильников до полной темноты, а теперь и до тусклого, мигающего свечения у пола.

– Мы… тонем? – спрашивает она. – Если будем тонуть медленно, то можем и не заметить, пока не станет слишком поздно. Мне нужен спасательный жилет.

– Мы не тонем. – Я придвигаюсь ближе, чтобы успокоить ее. – Это просто электричество. Смит, выключите свой фонарик, надо экономить заряд батареи.

– Не надо указывать мне, что делать.

Дэниел подходит к столу рядом с камбузом и возвращается с горстью мерцающих свечей. Они работают на батарейках. Идеально подходят для судна, где открытый огонь слишком опасен, но при этом пассажиры ожидают изысканной атмосферы за ужином.

– Сколько их? – спрашивает Фрэнни.

– Десятки, – отвечает Дэниел. – Но светят слабо.

Фрэнни берет свечи.

– Нужно проверить электрическое управление, – говорю я. – Дэниел, ты, кажется, лучше всех из нас разбираешься в технике?

– Не совсем. Только переделывал фургон, а до этого – еще один. Солнечные батареи, дизельный обогреватель, светодиодные ленты освещения. Основные знания, которые почерпнул из книг. Я не…

– Ты – лучшее, что у нас есть, – перебивает Смит. – Я даже лампочку ни разу не поменял правильно.

У меня возникло желание подняться на палубу, подышать свежим воздухом, но я сопротивляюсь этому порыву.

– Иди вниз, к двигателям, или наверх, к турбинам и электростанции, – предлагаю я. – Вдруг там есть экран с объяснением причины отключения питания? Может, мы сумеем что-то перезагрузить.

– Попробую, – отвечает он.

– Смит, я не указываю вам, что делать, честно, но не могли бы вы вернуться на мостик? Посмотрите, есть ли какие-нибудь предупреждения. Проверьте, работает ли навигационное оборудование от резервного источника питания.

Он кивает.

– Фрэнни, собери побольше свечей на батарейках и, как вариант, попробуй найти обычные фонари.

– На корабле нет открытого огня, – напоминает Смит.

– Я имею в виду фонарики. Фонарики на батарейках. Прихвати также четыре спасательных жилета и любое снаряжение, которое может пригодиться.

Она включает фонарик своего телефона и поворачивается к выходу, но затем произносит:

– Извини, у меня осталось всего четыре процента заряда батареи. Далеко не уйду. Я разрядила свой телефон, весь день просматривая фотографии родителей, их собак, моих друзей по колледжу. Батарея почти села.

– Держи. – Я протягиваю ей свой. – Все в порядке, потом вернешь. Только береги заряд, насколько это возможно. Аварийного освещения должно хватить, чтобы найти дорогу.

– А что ты собираешься делать? – спрашивает Смит.

Мне не нравится его тон. Лишите людей элементарных удобств и авторитетных фигур, и вскоре все раскроют свою истинную сущность.

– Я собираюсь проверить продуктовые склады. Если электричество отключено, холодильные установки наверняка не работают, а это значит, что все испортится. Воздух в открытом море, влажность, еда быстро протухнет. Одному Богу известно, как долго мы пробудем на этом корабле. Мне нужно убедиться, что у нас не кончится еда.

Глава 16

Перила лестницы прохладные на ощупь.

Я спускаюсь на четыре пролета в центральную часть корабля, предназначенную только для экипажа. Аварийное освещение на мгновение гаснет, а затем снова загорается.

Слышен гул механизмов.

Вторая палуба.

В секциях, предназначенных только для персонала, освещение на уровне щиколоток более приглушенное. Мои туфли скрипят на резиновом полу и стучат по ступенькам из нержавеющей стали. Из снаряжения у меня только две искусственные свечи в холодной вспотевшей ладони правой руки. Вижу собственную кровь: тонкие капилляры снабжают пальцы кислородом. Свечи мерцают в своем неестественном, заранее запрограммированном ритме и освещают коридоры слабым желтым светом, а тени, отбрасываемые на голые стены, раскачиваются из стороны в сторону.

Мне не следует находиться в этой части корабля.

Это не моя территория.

На заднем плане урчат двигатели «Роллс-Ройса». Один глубокий вдох, и я выхожу в новый отрезок коридора с большими досками объявлений на стенах и, наверное, сотней инвалидных колясок, крепко привязанных друг к другу у лестницы С7. Это нормально, что здесь так много инвалидных колясок? Супруги празднуют годовщину бриллиантовой свадьбы, офисные работники отправляются в заслуженное трансатлантическое путешествие, чтобы отметить выход на пенсию, целые семьи впервые в жизни пересекают этот огромный водоем. Так много историй в одном ограниченном пространстве. Так много вопросов без ответов.

Ничего не вижу дальше, чем на два метра перед собой.

Одна из свечей тускнеет, а затем гаснет.

Все в порядке. У меня осталась еще одна и есть телефон Фрэнни. Надеюсь, она справляется. Временами она кажется такой ранимой, как моя сестра двадцать лет назад. Только у Франсин красивые веснушки и, насколько я могу судить, нет зависимости от опиоидов.

Наконец добираюсь до запасов мяса. Если холодильники и морозильники не работают, тонны продуктов пропадут впустую. Отбивные из абердин-ангусской говядины и органическая свиная вырезка. Жирные цыплята, выращенные на кукурузном корме, дикие утки и ножки новозеландского ягненка.

Подношу ближе свечу, чтобы найти кнопку водонепроницаемой огнеупорной двери, которая отделяет одну секцию судна от другой.

Нажимаю, но ничего не происходит.

Пробую еще раз, сильнее.

Ничего.

Использую телефон Фрэнни, чтобы посветить вокруг и найти какие-либо инструкции, которые могла пропустить. Но я все делаю правильно. Инструкция гласит: «Всегда стойте подальше от двери. Не задерживайтесь, когда проходите. Не ставьте никаких предметов на пути двери. Эта дверь не почувствует препятствий. Всегда держите ее закрытой, за исключением стоянки в порту».

Нажимаю на кнопку еще раз.

Ничего.

Выключаю телефон и возвращаюсь тем же путем обратно. Лифты не работают, поэтому требуется время, чтобы подняться выше уровня воды, затем пройти по коридорам и спуститься обратно на вторую палубу. Подхожу с другой стороны, к складам фруктов и овощей, а также к сухим хранилищам. По крайней мере, они не пострадают слишком сильно из-за поломок холодильников.

Только дверь такая же, как и в предыдущем случае.

Она плотно закрыта.

Без электричества ее не открыть. Ручного управления, насколько я понимаю, нет.

Холодный пот струится по спине. Снова включаю фонарик на телефоне и бегу к рыбным складам, выставив руки перед собой, чтобы не врезаться головой в металлический столб или дверь.

Такая же водонепроницаемая заслонка.

Я осеняю себя крестом в первый раз после похорон отца и нажимаю на кнопку.

Дверь не двигается.

И тут до меня доходит, будто мне на спину, плечи, шею мягко опускают груз.

Мы совершенно одни посреди Атлантики.

И у нас нет еды.

Глава 17

Где-то рядом раздается лязг, звук удара металла о металл, и я роняю искусственную свечу. Она разбивается на две части. Я наклоняюсь, чтобы починить ее, и тут свет снова загорается настоящий свет, в полную силу, ослепляя меня.

А потом опять гаснет.

Жду, когда включится аварийное освещение, но на этот раз его нет.

Усталость, смешанная со страхом.

Включаю фонарик на телефоне Фрэнни и иду по коридору, огибая багажные тележки и шаткие штабеля темно-синих обеденных стульев.

Телефон отключается, и я замираю на месте.

Кромешная тьма.

Не помню, чтобы прежде хоть раз оказывалась в таком темном месте, как это. Ниже ватерлинии, на несколько палуб дальше от естественного света звезд или луны. Я буквально ощущаю давление воды с другой стороны стального корпуса. Сильное. Оно сжимает опасно тонкие металлические пластины и испытывает на прочность каждую заклепку. Сердце бешено колотится, и я бросаюсь бежать. На лбу выступает пот, несмотря на понижение температуры. Для катастрофы достаточно одной слабой заклепки. Вдруг была нарушена механическая обработка, или к ошибке при ковке сплава привел человеческий фактор, или несовершенство конструкции не обнаружили из-за пересменки рабочих или из-за того, что однажды утром два десятилетия назад у начальника было похмелье?

Добираюсь до лестницы, и теперь мне хотя бы есть за что уцепиться. Держась за перила, я взбегаю все выше и выше, словно поднимаюсь по какой-то глубокой эоловой пещере, по какой-то заброшенной шахте. Мне нужно оказаться как можно выше уровня воды. Третья палуба, четвертая, восьмая. Выбравшись на свежий воздух, бросаюсь к ограждению и вдыхаю полной грудью.

Там, внизу, было как под землей. Только еще хуже.

Это было под водой.

Дыхание выравнивается, и я смотрю в пустоту северной части Атлантического океана. На горизонте ни огонька. Ни лодки, ни морской птицы, ни буя. Есть мы, и только мы.

Если б Пит был рядом, я бы справилась с любыми испытаниями. Мы бы опирались друг на друга и поддерживали бодрость духа. Его черный юмор помог бы, он всегда помогает. Как глупо: я думала, что Пит сделает предложение во время путешествия, а вместо этого мне приходится справляться с разворачивающимся кошмаром в одиночку.

Я представляю, как Джемма наводит в кафе порядок после напряженного рабочего дня, протирает столы, убирает молоко из капучинатора и салат из сэндвич-бара. Выносит мусор или снимает кассу. Или же она могла снова выйти из-под контроля, написать самовлюбленному бывшему мужу, уколоться в его квартире, бросив своих детей, их общих детей, моих драгоценных племянницу и племянника, на произвол судьбы, как в прошлый раз. Им придется самим искупаться, поесть и лечь спать. Джемма сейчас проверяет, как там мама в доме престарелых, или лежит на грязном линолеуме в кухне бывшего с грубым кожаным ремнем, туго обмотанным вокруг руки?

– Каз, – произносит Фрэнни у меня за спиной. – Ты плачешь?

Я вытираю лицо.

– Нет, все в порядке. Просто вышла подышать. Электричество отключилось. Я замерзла и вымоталась, но я в порядке. – Заставляю себя улыбнуться. – Что за чертова поездка у нас получилась. Но хотя бы можно полюбоваться на звезды.

Она обнимает меня за плечи и говорит:

– Каждая из них – независимый, самоподдерживающийся источник света и тепла.

– Именно то, что нам сейчас нужно. Свет и тепло.

Пропустив мои слова мимо ушей, Фрэнни продолжает:

– Они за миллиарды километров отсюда. За сотни миллиардов километров. Но все же мы можем ясно видеть их невооруженным глазом. Это не наше солнце освещает их и наделяет этой световой энергией. Они излучают собственную. И она настолько невообразимо мощная, что каждый из нас имеет честь убедиться в этом лично. Но их свет возник не сейчас. В данный момент мы смотрим в прошлое через уникальную призму истории. Глядя на эти звезды, мы переживаем чистейшую форму путешествия во времени. Мы стоим здесь вдвоем и видим свет, который зародился тысячелетия назад.

Долгое время никто из нас не произносит ни слова.

– Ты много нашла? – наконец спрашиваю я.

Фрэнни показывает тканевую сумку, которую я не заметила.

– Вот это. Четыре фонарика. Множество спасательных жилетов и кругов. Я не стала их собирать, потому что проверила все спасательные плоты, и там их тоже много. Нашла три зажигалки и достала еду из чужих чемоданов. К сожалению, немного.

– Ты рылась в чужих вещах?

Она делает паузу.

Сглатывает.

– Ты считаешь, это неправильно?

Неправильно? Полагаю, что да. Но я также считаю, что мы должны это сделать. Иногда приходится прятать в карман свой моральный компас и искать новый способ ориентироваться в пространстве.

– Честно говоря, это все равно что обшаривать карманы мертвеца. – Она содрогается. – Очень личное, да? Вещи, которые люди берут с собой. Лекарства, старое поношенное нижнее белье и презервативы. Латексные перчатки и каштановая краска для волос. Такие интимные, личные вещи.

– Ты нашла лекарства? Они могут пригодиться.

– Я не подумала.

– Надо собрать что-то вроде аптечки. Чтобы мы могли лечить любые травмы.

– Когда-нибудь я должна была стать медсестрой, по крайней мере в глазах мамы и папы. Они всегда мечтали, чтобы я работала старшей медсестрой в отделении, как моя тетя. Но ты, похоже, разбираешься во всем этом лучше меня.

– Ты бы удивилась, узнав, сколько порезов и ожогов я видела на кухне кафе за минувшие годы. А до этого я работала в детском саду. Я привыкла пачкать руки. К тому же здесь, где нет ни телефонов, ни телевидения, ни… людей, я бы хотела чем-то себя занять. Это отвлечет меня от мыслей о том, как мы оказались в такой ситуации. Я не знаю, где Пит, и чем дольше это продолжается, тем больше я переживаю, что никогда больше его не увижу.

Мы прогуливаемся по палубе, ориентируясь по свету звезд.

– Вы давно вместе? – спрашивает она. – Какой он?

– Не очень давно, – отвечаю я, поднимая воротник. – В следующем году мне исполнится пятьдесят, и я перестала тратить время на изнурительные игры. Он хороший человек. С ним я смеюсь так, как давно не смеялась. Если тебе кто-то нравится, нужно признать это и дать отношениям шанс. Во всяком случае, я так думаю.

– Тогда мне есть чего ждать.

По правде говоря, моя история отношений безрадостная. Я почти сдалась, когда встретила Пита, и среди всех остальных его выделяло умение слушать. Вот насколько низкой была планка. В прошлом я строила отношения с достойными мужчинами, которые делали вид, что слушают. Разговоры с ними со стороны могли показаться приятными, но в глубине души я понимала, что эти люди хотели оказаться где-то в другом месте. Когда я встретила Пита, мне показалось, что я уже знаю его. Что мы знакомы много лет. Он никогда не пытался подтолкнуть меня в каком-то определенном направлении. Предыдущий парень, за несколько лет до Пита, чувствовал себя неуютно в кругу моей семьи. Ему всегда не терпелось уйти. Пит не идеален – ужасно храпит, очень привередлив в музыке и антиквариате, бывает скрытным, и он не самый легкий человек в мире, – но он чертовски уверен в себе.

– Что думаешь об этих двоих? – спрашивает Фрэнни. – Смит и Дэниел?

– В глубине души я думаю, что Смит из тех людей, которые слишком много пьют в самолете, оскорбляют персонал, и в итоге пассажиры и стюарды насильно пристегивают их ремнями безопасности к креслу.

Она тычет в меня пальцем и кивает:

– Точно. Он из таких.

– А Дэниел из тех, кто пристегивает такого буяна, а потом спокойно возвращается на свое место, чтобы досмотреть фильм. Но могло быть и хуже. Моя сестра восемь лет была замужем за бездельником. Я бы не глядя променяла Смита на бывшего Джеммы.

– Я подумала, что вы с Дэниелом – пара, когда впервые увидела вас в библиотеке.

– Серьезно?

– Я просто предположила, не знаю почему. Из вас получилась бы хорошая пара. Просто к слову.

Я краснею и отворачиваюсь.

– Не уверена, что Дэниел согласился бы с этим.

– Ты ему нравишься.

– О, я тебя умоляю!

– Как дела с холодильниками? У них есть отдельный генератор или они начинают прогреваться?

Я смотрю на нее, растерявшись после такой резкой смены темы.

– Что такое?

– Пути к ним отрезаны, Фрэнни. Как бы ни назывались водонепроницаемые двери под палубой, те тяжелые двери, предназначенные для защиты от затопления, сейчас они заперты. Если Дэниел не починит электрику, я не представляю, как мы доберемся до еды.

– Что, все?!

– Все отсеки внизу запечатаны. Из пожарной безопасности или на случай, если мы наткнемся на скалы.

– Мы можем наткнуться на скалы? – обеспокоенно спрашивает она.

Я читала одну научно-популярную книгу, которую на прошлое Рождество подарила мне мама – другими словами, Джем. В книге была попытка представить в перспективе масштабы различных природных объектов. Горы, озера, пустыни, планеты, пещеры. Некоторые описания меня нервировали, но один факт странным образом пугал и успокаивал одновременно: глубина океана. По сравнению с Эйфелевой башней или Крайслер-билдинг он настолько глубокий, что человеческому разуму трудно представить или осмыслить это. И поэтому, на самом деле, не слишком беспокоишься.

– Средняя глубина Атлантического океана составляет три с половиной тысячи метров, – говорю я с напускной авторитетностью. – Здесь, в центре, в два раза больше. Мы не наткнемся ни на какие скалы. Это единственное опасение, которое можно вычеркнуть.

– Но у нас ведь есть немного еды на камбузе, да?

– Там почти пусто. Система работает так же, как в моем кафе, только в большем масштабе. Продукты приносят со складов в зоны подготовки, которые также расположены на второй палубе, а затем отправляют на служебном лифте на кухню, где блюда готовятся, выкладываются на тарелки и подаются пассажирам. Фрэнни, я не думаю, что у нас хватит еды еще на один прием пищи.

Глава 18

Когда сталкиваешься с тем, что кто-то из близких роется в твоих вещах, забирает то, что принадлежит тебе, нарушает твое личное пространство, лжет в лицо, становится трудно снова кому-либо доверять. Я бы отдала папе свои деньги, если б он попросил. С того дня я была настороже, прикрывала спину, прятала вещи, запирала все двери на два замка.

– Ты сказала, что нашла еду в пассажирских каютах, – говорю я. – Сколько кают ты проверила?

– Может, сотню, – отвечает она. – Треть из них, я думаю. А еще есть вещи членов экипажа, их я пока не обыскивала. Некоторые из их кают пусты. Я также заметила автомат по продаже напитков в кают-компании.

– Нужно провести ревизию всего, что у нас есть. Затем оборудуем пищеблок и аптечный пункт.

– Но, Каз… я говорю о мини-пакетиках с солеными крендельками, которые берут из самолетов. Жевательной резинке и недоеденных шоколадных батончиках. Вряд ли это можно назвать едой.

Мысленно я вижу склад в своем кафе. Могу представить его в мельчайших деталях. Холодильники и морозильники, полки с сыпучими продуктами, приправами, мешки с кофейными зернами. Все снабжено этикетками и разложено по полочкам. Почти каждый день к нам поступают свежие продукты от поставщиков. Если я что-то и понимаю, так это то, что люди съедают за неделю значительно больше еды, чем им кажется. Если б они увидели все это, сложенное в кучу, то сильно бы удивились.

– Нельзя выбрасывать ни кусочка еды.

– Мне холодно. – Фрэнни прикрывает лицо ладонями. – Похоже, на улице подморозило.

Серьезность ситуации обрушивается на меня волнами. Возникает мысль, что наше положение весьма шатко, но через несколько мгновений понимаю, что все гораздо хуже, чем я опасалась.

– Нам нужны одеяла. – Я закашливаюсь, и Фрэнни выглядит обеспокоенной. Пытаюсь заверить ее, что со мной все в порядке, и кашель стихает. – В каждой каюте ведь есть покрывала, да? Или пуховые одеяла. Мы воспользуемся ими на ночь, пока не починим электричество.

– Посмотри, каким темным выглядит корабль без огней, – произносит Фрэнни. – Словно его и нет. Другие корабли нас не увидят. Что, если мы останемся без электричества на весь переход через океан?

Мы осторожно приближаемся к мостику, и вдруг из глубины «Атлантики» доносится приглушенный мужской голос, зовущий на помощь.

– Смит? Где вы?

Мы достаем из сумки два из четырех фонариков и бежим вниз по лестнице на шум, но теперь он больше похож на рыдания. Отчаянные, задыхающиеся мольбы о помощи.

– Где вы? – кричу я.

Мы пробегаем через зал «Даймонд Гриль», и лучи наших фонариков мечутся по облицованным шпоном стенам большого ресторана, то и дело выхватывая причудливые завитки на коврах, а в каждом зеркале в стиле ар-деко мелькают наши расплывчатые встревоженные лица. Бежим мимо входа в спа-салон, мимо казино, ныне безжизненного и бессильного, потому что электричество больше не питает его порочные машины. Меня всегда беспокоили игровые автоматы. «Однорукие бандиты». Большинству людей они кажутся достаточно безобидными. Но я считаю достаточно зловещим то, что они притягивают меня сильнее, чем карточные столы или рулетка.

Смит согнулся пополам у входа в центральное лобби, трехэтажный атриум, в который я попала, когда вчера поднялась на борт корабля с Питом. Кажется, это было неделю назад.

– Не могу… – хрипит он.

Мы подбегаем к нему и светим фонарями прямо в лицо.

– С вами все в порядке? – спрашивает Фрэнни. – Я когда-то работала волонтером в отделении неотложной помощи при больнице Святого Иоанна. Где рана?

Смит качает головой.

– Я не ранен, – задыхаясь, отвечает он. – Я застрял в длинном коридоре, вон там, внизу. – Смит указывает на переднюю часть корабля, апартаменты и просторные каюты «бриллиантового» класса. – Когда аварийное освещение погасло, я остался в полной темноте. Я никогда не был в таком темном месте. Не видел даже собственной руки перед лицом, а коридор казался бесконечным. Сотни запертых дверей, одна за другой, и никакого конца. Как будто я нахожусь в запутанном лабиринте с завязанными глазами, у меня кружится голова и выхода нет. Мне казалось, я пробежал много миль, а корабль словно увеличивался в длину. Я едва мог дышать. Должно быть, из-за сбоя в электроснабжении там заблокировались все двери. Я не мог выйти ни на один балкон, не мог подышать свежим воздухом. Не мог найти выход из темноты.

Я похлопываю его по плечу.

– Внизу, в темноте, легко заблудиться. Вот, возьмите мой фонарик.

Смит берет его дрожащей рукой. В резком свете фонарика Фрэнни его лицо выглядит старше. Второй подбородок и темные круги под глазами.

– Мне нужно подышать свежим воздухом, – сипит он.

Мы медленно проходим мимо рояля и направляемся к казино. Я веду нас в противоположную сторону от входа. Не собираюсь пересекать черту. Даже без электричества автоматы и покрытые сукном игровые столы по-прежнему обладают какой-то зловещей силой, каким-то темным магнетизмом, который я отказываюсь испытывать на себе.

– На мостике было электричество? – спрашивает Фрэнни. – Что-то вроде резервного генератора для оборудования?

– Все экраны выключены, – сокрушается Смит. – Работают только аналоговые приборы. Компас показывает, что мы движемся прямо на север. На циферблате, похожем на спидометр, указано, что мы всё еще идем со скоростью двадцать восемь узлов. Знать бы только, куда.

Я потираю виски и стараюсь выровнять дыхание.

– Утром можно спустить на воду спасательную шлюпку. С рассветом все станет лучше видно.

Смит поднимает руку:

– Послушайте.

Он освещает своим фонариком – моим фонариком – огромное помещение, и свет выхватывает бронзовую фреску, которой славится корабль, ступени витиеватой лестницы и лифты со стеклянными стенами.

– Шаги, – шепчет Фрэнни.

– Дэниел? – тоже шепотом подхватываю я. А потом спрашиваю громче: – Дэниел, это ты?

Шаги приближаются.

– Двигатели всё еще работают, – произносит знакомый голос. – Мощность восемьдесят восемь процентов. Экраны выключены, но, похоже, все работает нормально. В баках много топлива. Что с ним такое?

Поворачиваюсь к Смиту. Его все еще заметно трясет.

– Мне нужно покинуть этот гребаный корабль, вот что со мной такое. Я хочу твердую землю под ногами, машины и забегаловки у дороги. А за это я не платил.

– Фрэнни, – говорит Дэниел, – ты не могла бы вывести его на палубу? Мне нужно кое-что показать Каз.

– Я тоже хочу это увидеть. – В глазах Фрэнни внезапно появляется такая злость, какой я прежде за ней не замечала. – Мне нужно…

– Тебе я тоже покажу, – успокаивает ее он. – Покажу вам обеим. Но не могла бы ты сначала вывести Смита подышать свежим воздухом, пожалуйста? Он неважно выглядит.

Фрэнни сует мне сумку со своими находками и уходит вместе со Смитом. Их силуэты исчезают вдали, отблески света от фонариков отражаются от стен. Я открываю сумку и достаю еще один фонарик, а другой протягиваю Дэниелу.

– Что случилось? – тихо спрашиваю я. – Ты не сможешь восстановить электропроводку?

– Да, не смогу. Я не понимаю, как работают системы. Это далеко от базовой проводки, с которой я работал раньше. Но дело не в этом.

Я хмурюсь.

– Посмотри.

Он включает фонарик и светит себе под ноги.

Мне требуется мгновение, чтобы осознать, что я вижу, и когда до меня доходит, я, задыхаясь, прикрываю рот рукой. Ботинки Дэниела промокли насквозь. Его брюки мокрые до щиколоток, а влажные следы ведут обратно к мостику.

– Нет! – Я напрягаюсь всем телом.

– Примерно в двух футах от зоны сортировки и переработки мусора. Первая палуба. Основание корабля.

Мне не сразу удается произнести эти слова:

– У нас пробоина?!

– Не знаю. Это всего лишь одно помещение, и стены выглядят целыми. Уровень воды не поднимается.

– Что мы можем с этим сделать? – Я чувствую жар, меня знобит. – Откачать воду? Вычерпать ведрами? О боже, нам нужно покинуть этот корабль.

– Мне удалось закрыть водонепроницаемую дверь в переборке и изолировать помещение. Попробовал проделать то же самое с другими запертыми дверями, но они по-прежнему не открываются. Думаю, они спроектированы так, чтобы их было легко закрывать, но нужно преодолеть какой-то механизм, чтобы открыть обратно. Возможно, требуются ключи экипажа. Проектировщики корабля знали, что делали. С нами все будет в порядке.

– Это, – говорю я, указывая на его ботинки, – не в порядке, Дэниел. Это далеко не так.

– У нас есть двигатель, но нет электричества. – Он кладет руку мне на плечо. – Это значит, что нет ни света, ни тепла, ни связи, ни навигационного оборудования. Мы будто плывем под парусом в восемнадцатом веке.

– Все еще хуже, – отвечаю я. – У нас нет и еды. Нам с тобой нужно вернуться туда и найти ручное управление.

Дэниел поднимает палец и оглядывается.

Мы оба замолкаем.

– Капает вода? – спрашивает он. – И здесь, наверху, тоже?

– Мы должны предупредить…

– Подожди, – перебивает Дэниел и ведет меня в центр лобби. – По-моему, это здесь.

Я освещаю фонариком ледяную скульптуру – или то, что от нее осталось. Когда я взошла на борт с нашими дорожными сумками, это была двухметровая ледяная копия «Атлантики», а теперь видна лишь подставка для сбора талой воды, еще не до конца растаявшая дымовая труба и ящик из непрозрачного оргстекла размером в половину обувной коробки.

Дэниел подносит фонарик к крышке ящика.

Кажется, слова написаны от руки.

Почерк торопливый.

Яростный.

Буквы закругленные, но выглядят так, словно писал ребенок.

Надпись гласит:

Не открывайте ящик.

Глава 19

Смотрю на коробку, а затем – на промокшие ботинки Дэниела.

Моя повседневная жизнь внезапно кажется далекой и хрупкой. Время поворачивает вспять. Я теряю уверенность и силу, которые накапливала годами.

Подростком я постоянно чувствовала себя не в своей тарелке. В школе у меня не было лучшей подруги. Я дружила с одноклассницами, и мы вместе ели чипсы на рынке, смеялись, делились секретами, но эти девочки всегда были чьими-то лучшими подругами. Так продолжалось до тех пор, пока мне не перевалило за двадцать. Только недавно я смирилась с тем фактом, что я такая, какая есть, и что моя семья, включая Пита, – это мой мир.

– Этот ящик лежал здесь все время?

– Понятия не имею, – отвечает Дэниел. – Я не рассматривал тщательно ледяную скульптуру. Ящик сделан из полупрозрачного пластика. Матового. Может, он все это время находился внутри ледяной «Атлантики»?

– «Не открывайте ящик», – читаю я вслух. – Зачем нам вообще его открывать?

– Ума не приложу.

– Думаешь, внутри каждой скульптуры на корабле есть такой ящик? Что-то вроде химического охлаждающего элемента, предотвращающего быстрое таяние льда?

– Если так, то это не сработало. Бо́льшая часть скульптур уже растаяла.

– Но это могло продлить срок их службы? – продолжаю я. – Обычно, когда есть электричество, в лобби горит яркий свет. А когда «Атлантика» проходит через тропики, здесь наверняка тепло.

Дэниел смотрит на меня скептически.

– «Не открывайте ящик». Что лежит внутри, если написано такое предупреждение? Кислота или легковоспламеняющееся вещество? Опасный груз?

– Можно к нему прикоснуться? Не открывать. Оставить закрытым, но просто приподнять?

Дэниел погружается в раздумья.

– Не думаю, что нам следует это делать.

У меня мурашки бегут по коже. Весь корабль теряет остатки тепла. Мы с Джеммой научились каждую зиму заклеивать окна пищевой пленкой. Мы поняли, как хорошо иметь грелки и одновременно мыться в ванне. Когда отключали электричество, мы обходились свечами и камином, иногда спали в шапках, но то было там, а это – здесь. Я не приспособлена для этого.

– Думаю, нам следует оставить ящик на месте, – продолжает Дэниел. – У нас нет никакой поддержки или служб экстренного реагирования. Если содержимое вызовет цепную реакцию или пожар, мы не сумеем спастись.

– Ты прав. – Я делаю глубокий вдох. – Конечно, ты прав. Оставим ящик в покое. Давай скажем Фрэнни и Смиту, чтобы они к нему и близко не подходили.

Я мысленно возвращаюсь в школу. К чтению «Повелителя мух» на уроке английской литературы с миссис Хатчинсон. Мальчики в этой книге остались совсем одни. Отношения в коллективе и борьба за власть. Голосование при принятии ключевых решений. Разделение на группы. Ральф, Джек и… Хрюша. Шок от того, что произошло.

– Думаешь, Смит послушает нас?

– Вполне возможно. Его сильно потрясло отключение электроэнергии. Думаю, он будет вести себя разумно.

Мы идем по стальной лестнице, по которой команда поднимается на палубу ходовой рубки. На стенах развешаны инструкции по технике безопасности. Подносы для еды сложены в углу. Выходим в пассажирскую зону и оказываемся на улице.

Свистит ветер, а холодный воздух пропитан солью и йодистым привкусом старых морских водорослей.

– Фрэнни? – зову я. – Смит?

В ответ слышен лишь отдаленный вой собаки, доносящийся из конуры на верхней палубе. Собака снова воет: одинокое животное, находящееся вдали от своей естественной среды обитания, сидит, задрав голову к небу.

Мы быстро идем в носовую часть корабля, мимо крытого бассейна с морской водой, и я вспоминаю брошюру, в которой говорилось, что покрытие бассейна одновременно служит танцполом. Проходим мимо стены для скалолазания, которая является частью дымовой трубы, мимо площадки для игры в шаффлбол, мимо радиолокационного оборудования в форме луковицы.

В воздухе что-то изменилось.

Когда мы достигаем передней трети корабля, ветер меняет направление.

Нос корабля горит, языки пламени взмывают в сверкающее звездами ночное небо.

Глава 20

Дэниел срывается на бег.

Пламя становится все яростнее, потрескивает, поднимается в небо. Я изо всех сил мчусь по темной палубе. Это причина отключения электричества? Как тушить пожар в океане?

– Если понадобится проникнуть в спасательную шлюпку, мы это сделаем, – говорит Дэниел, обращаясь скорее к себе, чем ко мне. – Успеем.

Картину не описать словами. Пожар на корабле – это то, что вы наблюдаете до того, как судно исчезнет под волнами, а на смену ему придет пар. И все же здесь нет паники. Если б корабль был полон пассажиров, раздались бы крики и люди снимали бы все на свои телефоны, но сейчас никого нет, некому засвидетельствовать опасность.

Черный дым.

Мы выбегаем на носовую часть.

Фрэнни и Смит стоят, грея руки у огня. Они соорудили импровизированный костер в передней части корабля, где палуба сделана из белой стали, а не из дерева. Внизу волнорез, угловатая металлическая стена, построенная для отражения высоких волн от остального судна.

– Спускайтесь и погрейтесь, – зовет Смит.

– Что, черт возьми, вы делаете?! – кричит Дэниел.

Они хмурятся и смотрят на нас в ответ.

– Мы организовали отопление. Подумали, вы будете благодарны.

– Это всего лишь несколько шезлонгов, – извиняющимся тоном поясняет Франсин, отодвигаясь от дыма. – У Смита была зажигалка, а я взяла газеты в баре «Кейп Код». Мы не думали, что пожар разрастется настолько, но лак на мебели только подпитывает пламя.

– А вы не подумали о том, чтобы поговорить с нами, прежде чем поджигать корабль?! – Дэниел трясется от ярости. – Не подумали, что нам следует сначала это обсудить?

– Здесь тепло и светло, – говорит Смит. – Огонь не распространится дальше. Мы на прочной стальной плите. Расслабьтесь, согрейтесь.

Это сияние действительно по-своему успокаивает, и я чувствую, что меня тянет к теплу, как тянуло к нему наших предков на протяжении тысячелетий. За последние часы руки окоченели. В огонь летит еще одна стопка газет, и сияние усиливается. От тепла расслабляются плечи, а ощущение жара на лбу и переносице напоминает о костре, который мы разводили на прошлой неделе в саду за домом Пита. Он расставил несколько ведер с водой вокруг горящих веток и скошенной травы, стараясь, чтобы пламя не вышло из-под контроля. Здесь нет таких мер предосторожности.

– Я подумала, что это может послужить и своего рода маяком, – добавляет Фрэнни. – Вдруг нас заметят другие корабли. Или самолеты. Не каждый день видишь костер на носу корабля.

– Не без оснований. – Дэниел отодвигает кресла и подушки подальше от огня.

– Отстань от нее, – говорит Смит. – Это была моя идея.

Кулаки Дэниела сжимаются. Я вижу ярость в его глазах и в этот момент понимаю, что, если мы прибегнем к насилию, обратного пути может не быть.

– Давайте будем вести себя цивилизованно, – призываю я.

– Цивилизованно? – Дэниел качает головой. – Мы должны действовать как сплоченная команда. Вот что нам нужно. Послушайте, если я отправляюсь заниматься серфингом на рифах или кататься на лыжах вне трассы в каком-нибудь новом месте, я ни за что не приму важного решения, не посоветовавшись со всеми остальными членами группы. Отныне мы зависим друг от друга. Это как система общения дайверов, она основана на взаимном доверии. Мы выживем или умрем вместе, вы оба это понимаете?

Смит не отвечает.

– Вы двое нашли что-нибудь еще в лобби? – спрашивает Франсин.

Я поеживаюсь.

Дэниел качает головой и сплевывает в огонь.

Смотрю на него, а потом – на Смита.

– Ну вообще-то мы нашли там ящик. Он лежал внутри ледяной скульптуры корабля. На нем написано, что его нельзя открывать.

– Ясно. – Смит поправляет костер обугленной ручкой от метлы. – И что внутри ящика?

– Мы не знаем. Мы его не открывали.

– Возможно, там охранная сигнализация, – говорит Смит. – Вдруг она предупредит береговую охрану?

– Какого черта им прятать ее внутри ледяной скульптуры? – возражает Дэниел. – Ящик ни к чему не подключен. Никаких проводов.

– Нужно самому глянуть на этот ящик, – бормочет Смит.

Дэниел протягивает руку, и Смит застывает от этого жеста.

– Посмотрим завтра. Там, внизу, кромешная тьма. Как в ночном кошмаре.

– У нас есть фонарики.

– Они нужны здесь, наверху, – не отступает Дэниел. – Что вы трое думаете о том, чтобы прикрепить один фонарик к носу корабля, второй – по левому, третий – по правому борту, четвертый – на корме? Мы здесь как плавучий город, и как только пожар погаснет, мы станем невидимы для других судов.

– Имеет смысл, – соглашается Фрэнни.

– Значит, теперь ты считаешь, что наш огонь – это разумно, – говорит Смит, отходя в сторону. – Это не только маяк, как заметила юная Франсин, но и сигнал безопасности, позволяющий избежать столкновений. Что ж, посмотрите, как все обернулось. От катастрофы до спасения за пять минут.

– Огня должно быть достаточно, – вмешиваюсь я. – Давайте побережем батарейки.

Мы собираем еще кресла и придвигаем их вплотную к костру, но не слишком близко. Дэниел приносит восемь порошковых огнетушителей и четыре противопожарных одеяла и расставляет их вокруг пламени. Мы сидим и молчим. Тишина нарушается лишь кашлем. По кругу передаются подушки для откидного кресла. Я кладу три из них одну на другую и ложусь под кучу одеял, а затем, согреваясь теплом огня, думаю о ее прекрасном лице, как делаю каждую ночь, пытаюсь вспомнить ее черты, гадаю, похожа ли она на меня, все ли с ней в порядке, простит ли она меня когда-нибудь. Я долго смотрю в темную северную часть Атлантического океана, затем закрываю глаза и проваливаюсь в глубокий сон.

Глава 21

Когда просыпаюсь, в воздухе стоит едкий дым, а щеки так замерзли, что я их почти не чувствую.

Постепенно все вокруг обретает четкость. Тлеющие угли. Один подлокотник кресла из тикового дерева дымится среди пепла. Груды подушек и одеял, как в импровизированном лагере на краю света. Белая краска на стальной плите пола вздулась и почернела от жара. А дальше – океан. Наш постоянный спутник: безмолвный, но соучастник. Гладкий, как зеркало. Такой вид называют депрессивным. Синее полотно тянется до самого неба, как прочная мембрана.

Я потягиваюсь.

Когда оказываешься взаперти на корабле таких размеров, где-то внутри возникает тоска по живому: дереву, черному дрозду или кусту садовых роз. По чему-нибудь зеленому, хаотичному, раскидистому, живущему своей жизнью. Прошлой ночью мы сожгли кресла, потому что не смогли найти настоящих дров. Здесь нет никакой натуральной необработанной древесины. Полы ровные, твердые и однородные, а стены сделаны из дуба и красного дерева. И каждая панель из лакированного шпона настолько далека от живого дышащего дерева, насколько это вообще возможно.

– Доброе утро, – приветствует Франсин.

– С тобой все в порядке? Хорошо спала?

Она кивает и улыбается. Ее щеки раскраснелись, а веснушки кажутся темнее при ярком дневном свете.

– Мне больше здесь нравится после восхода солнца. Даже под палубой видно, куда идешь и с чем имеешь дело.

Я глубоко вдыхаю морской воздух.

– А остальные?

– Дэниел на мостике ищет информацию о том, как починить электрическую систему. Смит охотится за завтраком. Сказал, что у него похмелье и ему нужен бекон.

Я улыбаюсь.

– Он ничего не найдет.

– Мы ему так и сказали.

– Он там остался наедине с пластиковым ящиком?

Франсин пожимает плечами и надевает солнцезащитные очки в желтой оправе.

– Он ведет себя как дурак, но не станет его открывать. Он бы этого не сделал. В нем много напускного, много эгоизма, но я думаю, что в основном это показуха. Он так же обеспокоен, как и все мы. Я разговаривала с ним прошлым вечером, когда вы двое остались в лобби, а мы разводили огонь, и в глубине души Смит кажется порядочным человеком. Я думаю, важно доверять друг другу.

Доверять друг другу.

Я начинаю доверять им, но не совсем уверена, что доверяю себе.

Встаю и протираю глаза, прогоняя сон. Воздух влажный. Корабль все еще движется на полной скорости. Мои волосы грязные, а кожа головы чешется.

– Он был здесь со своим другом, – продолжает Франсин. – Судя по тому, что я узнала, это его лучший друг. У бедняги стенокардия и диабет второго типа. Похоже, Смит искренне беспокоится о нем.

– Само собой. Ночью мне приснился красочный кошмар, в котором Пит лежал на морском дне, прямо под нами, и смотрел вверх, широко раскрыв глаза. И я знаю, что ты ужасно переживаешь о своих родителях.

1 Саутгемптон – крупный портовый город в графстве Хэмпшир, Англия. – Прим. ред.

2 Донкастер – город в графстве Саут-Йоркшир, Англия. – Прим. ред.

3 Кростини – популярная итальянская закуска в виде поджаренных кусочков хлеба с разными начинками. – Прим. ред.

4 «Куин Элизабет 2» – океанский лайнер. С 1974 по 1980 год являлся крупнейшим в мире действующим пассажирским лайнером. В 2008 году судно было выведено из эксплуатации и перебазировано в Дубай. С 2018 года используется в Дубае как плавучий отель. – Здесь и далее прим. переводчика.

5 Тропа Свободы – пеший туристический маршрут в Бостоне, берущий свое начало в парке Бостон-Коммон и заканчивающийся у корабля «Конституция». – Прим. ред.

6 «Сайдкар» – классический коктейль, традиционно приготавливается из коньяка, апельсинового ликера и лимонного сока.

7 Амплфорт Колледж – элитная частная школа-пансион, одна из ведущих католических школ-пансионов в мире.

8 Тендер – вид плоскодонного моторного судна катерного типа. Также тендером называют малое парусное судно. – Прим. ред.

9 Абиссальная равнина – глубоководная равнина, которая расположена в океанических котловинах или впадинах краевых морей.

10 Международная конвенция по охране человеческой жизни на море.

11 Суонси – прибрежный город в Уэльсе. Второй по величине после Кардиффа в Уэльсе. – Прим. ред.

12 За последние десятилетия пиратам удалось захватить круизное судно только один раз – 4 апреля 2008 года.

13 На английском фраза звучит так: save our souls. – Прим. ред.

14 Ramada – сеть отелей.

15 Motel 6 – сеть дешевых мотелей.

Продолжить чтение