Тёмная история. Чело-вечность

Книга первая

Тёмная история. Чело-Вечность.

Автор: Наталья Алмазова

https://vk.com/my_dark_storytale

Полагаю, Бог любит сотворённый им мир так же слепо, со всеми его недостатками и пропущенными запятыми.

Содержание

Часть I.

Пролог.

Глава I. Якорь.

Глава II. Память Океана.

Глава III. Домовой.

Глава IV. Суррогат.

Глава V. Фокусник.

Глава VI. Дела семейные.

Глава VII. Ничей.

Глава VIII. Пепел.

Глава IX. Пленник.

Глава X. Приют всех заблудших.

Глава XI. Питомец.

Глава XII. Ворон.

Глава XIII. Наперегонки.

Глава XIV. Неупокоенный.

Глава XV. Арфа.

Глава XVI. Сорванный урок.

Глава XVII. Высота.

Глава XVIII. Листья.

Глава XIX. Цербер.

Глава XX. Фамильяр.

Глава XXI. Останки.

Глава XXII. Свои правила.

Глава XXIII. Франкенштейн.

Глава XXIV. В замке Снежной Королевы.

Глава XXV. С чего начинается Родина.

Глава XXVI. Огненная река.

Глава XXVII. Антакарана.

Глава XXVIII. Инструмент.

Глава XXIX. Йоль.

Глава XXX. Побег.

Глава XXXI. Падальщики.

Глава XXXII. Снегурочка.

Глава XXXIII. Живой.

Глава XXXIV. Альпинисты.

Глава XXXV. Морок.

Глава XXXVI. Проводник.

Глава XXXVII. Бес.

Глава XXXVIII. Навьи тропы.

Глава XXXIX. Бедная Лиза.

Глава XL. Слёзы на Елисейских полях.

Глава XLI. Фата-моргана.

Глава XLII. Альма-Матер.

Глава XLIII. Танатос.

Глава XLIV. Аншлаг.

Глава XLV. Путь отступника.

Глава XLVΙ. Настройщик.

Глава XLVΙΙ. Алые маки.

Глава XLVΙΙΙ. Водяной.

Глава XLΙX.Табула раса.

Глава L. На пороге Рая.

Глава LI. Опасные игры.

Глава LII. Сумеречная анфилада.

Глава LIII. Личный Вавилон.

Глава LIV. Галерея Небытия.

Глава LV. Верность слову.

Глава LVI. Дамоклов меч.

Глава LVII. Ветреное счастье.

Глава LVIII. Недоговорки.

Глава LIX. Трудный характер.

Глава LX. Год или век.

Глава LXI. По пятам.

Глава LXII. Водевиль.

Глава LXIII. Великое Ничто.

Глава LXIV. Оригами.

Глава LXV. Ритуал.

Глава LXVI. Кто-то другой.

Глава LXVII. Неутолимый Голод.

Глава LXVIII. Поцелуй Азраила.

Глава LXIX. Лицемер.

Глава LXX. Магнетизм крови.

Глава LXXI. Кумир.

Глава LXXII. Клеймо.

Глава LXXIII. Тайны безымянных.

Глава LXXIV. Чистота и красота.

Часть II.

Глава LXXV. Паразит.

Глава LXXVI. Радиостанция.

Глава LXXVII. Паутинка.

Глава LXXVIII. Метеор.

Глава LXXIX. Пустоцвет.

Глава LXXX. Ночной гость.

Глава LXXXΙ. Иггдрасиль.

Глава LXXXΙΙ. Ремонт.

Глава LXXXΙΙΙ. Тяжёлое детство.

Глава LXXXΙV. Являющийся дважды.

Глава LXXXV. Заступник.

Глава LXXXVΙ. Гримуар.

Глава LXXXVΙΙ. Хищник.

Глава LXXXVIII. Пацанка.

Глава LXXXIX. Предатель.

Глава XC. Живые, мёртвые, вечные.

Глава ХCI. Ева.

Глава ХCII. Чудо.

Глава ХCIII. Слово.

Глава ХCΙV. Шелкопряд.

Глава ХCV. Птица.

Глава ХCVI. Чужие крылья.

Глава ХCVII. Самый совершенный из миров.

Глава XCVIII. (Не)счастливый билет.

Глава XCIX. Художник.

Глава C.Тишина в эфире.

Глава CI. Никогда.

Глава CII. Не лучшие времена.

Глава CIIΙ.Приговор.

Глава CIV. Серебро.

Глава CV. Старик Сатурн.

Глава CVI.Чёрный ветер.

Глава CVII. Лозоходство.

Глава CVIII. Некрополь.

Глава CIX. Страшная сказка.

Глава СX. Гюрза.

Глава CXI. Опиум.

Глава CXΙΙ. Тетраграмматон.

Глава CXΙΙΙ. В западне.

Глава CXΙV. Спичка.

Глава CXV. Метаморфоза.

Глава CXVI. Алмаз.

Глава CXVII. Подаренный мир.

Глава CXVIII. Вечер дурных новостей.

Глава CXΙX. Тернистый путь.

Часть

I

.

Пролог.

..Навидалась уж всякого эта горемычная планета – вряд ли очередной гость на пороге чем её удивит. В конце концов, не я первый, не я последний. Тут и своих-то чудаков хватает. Восточный базар, честное слово: купцы и факиры, попрошайки, воры, работорговцы и шпагоглотатели. Глаза разбегаются.

Ну а я… С виду так ничего особенного. В Нави поди и вовсе не заметят. Но Навь некстати болтлива: каждый жест, любое неосторожное движенье – всё запомнит, всё выдаст. Навь – это море. А вот Явь куда более инертна, в ней нет потусторонней пластичности, зато есть жёсткий каркас, состряпанный из непререкаемых законов физики. Только люди.. хм… Явись я, как есть, так непременно не обошлось бы без возгласов: «Смотрите, скиталец из дальнего закутка Вселенной! Мы в холодной необъятности космоса не одиноки!» Нет, лишняя слава мне ни к чему. Затеряться в толпе сподручнее, растворившись в густом как кисель информационном шуме, на ходу меняя лица. Подумаешь, занесло сквозняком какую-то безымянную хтонь, мало ли – мелькнула и исчезла. Без большого шума явление. Полтергейст уже всем давно оскомину набил. Впрочем, не менее привлекательной виделась и роль городского сумасшедшего: вот уж с чем с чем, а с ней бы я справился на ура.

Ну сперва бы решить задачу первостепенную: собрать себя воедино с кропотливостью реставратора, да разобраться, что получилось в итоге, а уж потом думать, в каком свете все это преподнести и как назвать – наименования, увы, никогда мне легко не давались.

Глава

I

. Якорь.

Небо, подёрнутое поволокой, расползалось удушливым саваном над шумным, озябшим городом. Полуистлевшие листья с земли таращились в недостижимую для них высь, вязко хлюпая под ногой редкого прохожего. Выцветшим, порядком побитым молью флагом над горизонтом лениво реял подмороженный закат. Осень, продрогшая, пробирающая. Обнажённая гниль, ещё не укрытая снегом, пахла сыростью. И, мерещилось, во весь окоём раскинулся унылый погост.

Смерть. Что-то новенькое. С этим мы ещё не работали.

…

Так уж сложилось, что я привык оперировать образами. Люди, напротив, каждый образ тотчас же обращали в слова. Вот первое, что я решил освоить. Скопировать их тип мышления. Увидеть картинку.. в словах. Но слова без ощущений едва ли возможны. Что же, приберём к рукам и их.

…

От разлитой повсеместно пряной горечи, казалось, вот-вот запершит в горле. Но я пока не мог ощутить этого вполне, только худо-бедно отразить. Зеркало тоже отражает, но доступно ему лишь зримое. Я был зеркалом поинтересней. И, даже не ощущая доподлинно, я сознавал, что эта самая осенняя горечь существует. На уровне восприятия человеческих рецепторов уж точно. Эти удивительные структуры посылали сигнал мозгу, а тот преобразовывал их в запахи, которые и становились частью чьей-то индивидуальной реальности. А ведь ровно там же, в испещрённом бороздками сером веществе, модулировались и мысли. Занимательная анатомия. Стоит уделить ей вниманье – это может оказаться полезным.

Скажу, не лукавя: Земля показалась мне страшным захолустьем. Сборищем бродяг и маргиналов всех сортов. Эдакий негостеприимный форпост Разума, распустившего щупальца по вселенскому волокну вдоль, поперёк и наискось.

Да, именно Землёй прозвали крошечную голубую планету, затерянную среди звёзд в необъятности космоса – вместе со всеми своими опавшими листьями, ссутулившимися под дождем домами и изломами улиц. Не иначе люди именовали место своего обитанья в честь праха, в который они обращались. Пожалуй, такой символизм был вполне оправдан: неизбежная кончина, от рожденья прописанная в нуклеиновом геноме наряду с первым вдохом, издревле внушала человечеству суеверный ужас.

…

Информацию я получал беспорядочно, будто сломанный радиоприёмник. Хватал её неопрятными кусками то тут, то там, ловя наугад разрозненные образы. И всеми силами старался привести в систему посыпавшиеся на меня градом данные. То ещё местечко, на границе с Навью-то. Как они уживаются вообще? Навь.. так люди зовут изнанку. Точнее, и так тоже. Пространство, где мир теряет присущую ему вещественность, обретая её в новом качестве.

…

Намучавшись, я решил, что тип мышление может и подождать, а начать всё-таки лучше с «якоря» – тела. Остальное приложится. Тело.. какая удача, что я вообще вернул его себе! А подретушировать мою странноватую наружность поможет морок: вполне буду если и не хорош, так приемлем. Правда, для каждого по-своему, но что поделать? Проще внедрить случайный образ в отдельно взятый мозг, нежели создавать групповую галлюцинацию – процесс трудоёмкий, и нынче не по карману – ресурсы следовало поберечь, как бережёт путник сухари в заплечном мешке.

Сухари?.. А.. так это хлеб. Сколько у них всего, вы поглядите! Наука, культура, литература, искусство и просто.. быт. Надо ж было так изощриться! Поди разбери, где что. Ну ничего, разберёмся по ходу всех дел: деваться всё одно некуда.

В надвигающихся сумерках блеснули мои чёрные, как обсидиан, глаза, растушёвывая остаточный свет. Голова пошла кругом. Давно мы с моей оболочкой не виделись. Думал, уже и не свидимся: шансов-то почти не было никаких.

Без должной сонастройки открывшаяся взору картина представляла собой пёструю рябь. Я заново учился воспринимать действительность, терпеливо выводя свои «датчики» на нужный диапазон, который, к слову, оказался непритязательно узок: видеть и слышать, осязать и ощущать тем же манером, что и люди – не велика задача.

А вот самоидентификация далась мне с большим трудом: огрубляющее разум понимание себя как фиксированной единицы, а не напичканной переменными функции. Вот это новшество. Дорого стоит.

Бледные пальцы потянулись к кленовому листу, скорченному на ветке в предсмертной муке. Пять – вполне удобоваримое число, – я решил. Потому на моей узкой кисти пальцев оказалось ровно столько, без изысков. И, хотя я не пытался добиться сходства, однако обнаружил, что и так похожу на человека. Сам по себе. Впрочем, тогда меня это не смутило. Было попросту не до того.

..Одно ломаное движенье и тонкая рука достигла цели, сжав в ладони легко отделившийся от ветки багряно-жёлтый, безжизненный лист. Мокрый, холодный, мёртвый. Синтез в его клетках давно прекратился, уступив высвободившийся материал реакциям распада. Мне, как существу иного порядка, подобный вид тления, а именно разложенья живой органики, был знаком смутно, хотя я и был осведомлен в области всех причитающихся тому законов.

Невзирая на то, наблюдаемый воочию процесс завораживал. Наряду с бесхитростным химизмом тут творилось и что-то ещё, ускользая, утекая и покидая растительную оболочку. Но выражать своё изумление на тот момент я ещё не научился, чутко отслеживая перемены в переплетеньях ветвистых прожилок. Лёгкий муар клубился дымком, стекая по краю листа, и впитывался в пространство, точно в губку. Куда уходит жизнь, когда здесь её не остаётся? Закон сохранения энергии ведь никто не отменял. Разобраться бы во всём в этом.

Благо, для меня закрытых дверей практически не существовало. По сути своей я сам являлся ключом, а точнее, отмычкой. Довольно универсальной, заоблачной мечтой системного взломщика.

Однако врожденная уникальность не тешила моего себялюбия. Я ведь толком-то и не знал, что такое это «себя», будучи и исследовательской деятельностью, и пригодным для проведения опытов инструментом, и сверхъёмким накопителем, чем угодно, но едва ли экспериментатором как таковым. Зато теперь мне пришлось стать им, этим кем-то, ответственным за всё и сразу. Дополнительная роль в послужном списке не радовала и не огорчала, суля лишь неминуемый прирост злободневных забот.

После глубокого, словно зимний сон, забытья я наконец-то очнулся, примиряясь с новой обстановкой. Я здесь. И я есть – вбираю осень чужого мира, пропуская её сквозь себя потоками мерклого перемешанного с влажной духотой света.

На ветру тоскливо шелестела изорванными краями выцветшая афиша, полузаклеенная щербатой рекламой. Пустой отголосок минувшего события. Сколько же тут ненужных, утративших смысл вещей! Мы себе такого не позволяли.

Медленно я начинал осознавать происходящее. Лист выпал из разжавшейся ладони и, совершив неуклюжий пируэт, опустился в грязь. Я… А что я такое? – вот мой первый чётко сформулированный вопрос, возникший сразу же после того как информационный шторм в сознанье поутих. Мыслительный процесс предельно упростился: свыше с наличествующей энергоёмкостью было попросту не потянуть. Тут я уже приценился, оттого моё решение не было пустым капризом возжаждавшего экзотики путешественника, нацепившего юбку из банановых листьев потехи ради.

Вдруг откликом на поисковый запрос перед глазами стали возникать размытые образы. Удивительно, но я мало что из увиденного помнил, словно создавая воспоминания заново.

Что это вообще за монументальностью строение? Кто эти создания? На вид ничего такого, вот разве что немного иное строение пальцев, нечеловеческие оттенки кожи и некоторое подобие рептильей чешуи.

А-а.. так я – один из них? Я несколько недоумённо оглядел себя. Похоже на то. Почему я задаюсь вопросами? Совершенные знают всё.

«Совершенство – удел ангелов». Я замер. Откуда это? Как будто чей-то чужой голос нашептал.

Я сжал голову когтистыми пальцами. Мне было ох, как не по себе. И когда это я стал с такой неслыханной трепетностью интересоваться этим вот самым «мной»? Пальцы, коснувшись лба, скользнули по идеально-гладкой коже вниз, ощупывая заостренное лицо, белое, как мрамор, с легким оттенком потемневшего серебра. Я смотрел на мир со стороны. И на себя. Тоже.

Мимо прошёл редкий в этот час прохожий. Приблизившись ко мне он зябко поежился и плотнее закутался в толстый тёмно-бордовый шарф, почти чёрный впотьмах. Он не обратил на меня ни малейшего внимания, как не обратил бы его и на старую афишу. И на покосившийся фонарный столб. Работает, стало быть, защитный алгоритм. Хорошо. Только каждый раз отводить чужой взгляд – не дармовое это удовольствие. Помножь количество свидетелей на десять, и цена за чудодействие вырастет кратно. Морок обойдётся многим дешевле: пусть уж видят хоть что-то – тень, силуэт, случайный образ. Что-нибудь.

Проводив человека взглядом, я ещё раз рассеянно осмотрел тело, которым ныне владел. Каким же оно было обманчиво хрупким. Тростник. Гибкий, но прочный. Пойди сломай его об колено. В голову упрямо лезли непрошенные ассоциации. Как бы там ни было, оно, это самое тело, хоть и было вот только что робко ускользающим светом, теперь сделалось вполне осязаемым.

По асфальту вкруг меня разбежались тонкие, похожие на грибницу, ниточки инея. Дерево, возле которого я стоял, прежде тоскливо раскачивавшееся на ветру, застыло, точно хрустальное изваянье. Листья превратились в резные стекляшки. Бумага телефонных номеров замерла в немой неподвижности, афиша заиндевела. Неудивительно. Тепло – тоже источник энергии. Мне пока хватало моих запасов, ну а вдруг? Увы, первая проба на зуб не порадовала – маловато будет. Придётся искать что получше.

Где-то за ширмой разума, разбирающего конструктор реальности по винтикам, гулко взвыло и полыхнуло: я вздрогнул. Такой заунывный протяжный звук, похожий на колокольный звон. Ярчайшая вспышка умирающего солнца. Того самого, которое и стало моим проводником в этот далёкий мир. Солнца, что вывернуло реальность наизнанку ради того только, чтоб превозмочь континуум этим грандиозным коллапсом и освободить меня. Стоило ли оно того? Стоил ли я того?.. С кого теперь спрос?

Я отрешённо поглядел на хмурое одутловатое небо. В любом случае, моё спасение.. что это, как ни подвиг, пускай и существа крайне далёкого от самого понятия подвига? Ну а спаситель, не требуя восхваленья или наград, милосердно вступившись за пропащего грешника, так и остался лишь безымянным космическим объектом. Сальватор. Так отныне я буду тебя называть. Пожалуй, эту маленькую реплику в истории ты заслужил.

Имена. Удивительная штука. Впрочем, даже в Эдеме они потребовались, как ни крути. Стало быть, и мне пригодятся.

Глава

II

. Память Океана.

Сгущающаяся осенняя ночь была сырой, но безветренной. В любом случае, она притаилась там, за окном. А здесь, в тепле и уюте не было нужды пенять на непогоду. Можно было говорить, не кутаясь в плащ, или молчать, глядя как тихо мерцают подвижные огоньки на фитилях свечей. Пахло миртом: с этим ароматом я вполне свыкся. Сложный и тонкий, он неизменно настраивал на возвышенный лад. И какие-то нотки в нём исподволь напоминали мне запах.. космоса, пускай это и прозвучит странно.

Мы беседовали уже не впервой. О разном. Но сегодня.. немного подумав, я решил начать с самого начала. Начала всех начал. Почему бы и нет? Пожалуй, осилю. Для людей-то это всё ещё великая загадка. Пища для ума, топливо для разжигания розни. А вот мы давно её разгадали. Может, зря: разоблачённое чудо становится рутиной. Всё, что нам оставалось теперь – так это проработать детали – и весь мир запросто уместился бы на ладони Его. Его, многокрылого и всевидящего.

«..Сомнения – пасынки чувств. Страх – неотступный ваш спутник. Усомнившись, вы теряете волю. А ведь Волей созидаются миры. Пожалуй, вы тоже так могли бы: всякое большое дерево начинается с маленького ростка. Да, не все ростки приживаются, не каждый приносит плод. Тем не менее. То, что вы зовёте, ну, к примеру, Богом – есть воплощение Воли в действии, её дыхание. Вдох. И из небытия на свет является творящая длань божья: Всеотец, Демиург, первичная сингулярность – как угодно. Как ни назови. Разве ж это важно?»

Да уж, не важно, ну конечно. Тут я дал маху. Не из-за них ли, этих вот самых «неважных» наименований, здесь, на Земле, было пролито столько крови? А сколько прольётся ещё? Исчислять её наперёд, литрами ли, галлонами, какой иной мерой мне не хотелось. Потому я невозмутимо продолжил: «Изначально Воля лишена формы и очертания. Она не имеет ни границ, ни определений, которыми можно было бы доподлинно её описать. Однако, подобно светилу, что озаряет обращающиеся вкруг него небесные тела, так и дыхание Воли осеняет мир материи, высвечивая контуры сокрытых во тьме предметов. Лучи, перекрещивающиеся на светочувствительной плёнке хаоса. Вот они-то и создают многослойную голограмму. Всё, что мы видим. Всё вообще».

Про себя же я усмехнулся. Как ему только достаёт терпения меня слушать? Дискурс на уровне «Эйдосов» Платона. Однако ж Платон поболее моего преуспел в толкованиях. Вот, разве что, античный философ домысливал и предполагал, а я знал, но объяснять мне доселе не приходилось. Ну с этим я худо-бедно освоился. А кроме того, мне до странного нравилось, что меня слушают. За такую-то чуткость я был готов выболтать как на духу все без исключения тайны мирозданья – ей богу, не жалко. На что они мне теперь, в самом деле? Вот уж нужны сто лет! Только тайн-то хватало с лихвой, целый кузовок за плечами, знай себе таскай.. а жизнь людская до обидного коротка. Ну что уж успеется.

Веди я задушевные беседы с учёным, то избрал бы, конечно, другие термины и подходы, но я-то говорил с магом. И со специализацией собеседника приходилось считаться. Суть-то всё одно не менялась. Что так, что эдак я описал бы ровно всё то же самое: та же шестёрка, только девятка. Увы, слова завсегда вводили род людской в заблуждения и соблазны. Порой даже брошенные случайно, они меняли мир: в разные уста одно и тоже слово вложишь, и сыграет оно по-разному. Скажет то дурак или мудрец. Правитель или полководец. Непросто тут придётся, чуялось мне, так как слова для меня были в новинку.

Этажом выше послышались шум и крики. Обычная семейная ссора, чему тут удивляться? Можно сказать, типовая, как застройка района. Но не для меня, конечно. Потому я прислушался. Не к обидным высказываниям и попрёкам: люди горазды бросаться ими как придётся, но к эмоциям. Они ярко вспыхивали аляповатыми пятнами, звенели и дребезжали, накалялись до красна и осыпались льдинками. Это было уродливо и.. прекрасно. Сколько энергии и всё на ветер! Когда я вовсю увлёкся нечаянным представлением, всё стихло так же внезапно, как и началось. Стало даже обидно. Я только начал входить во вкус и раз.

Будто ничего не произошло, я продолжил: «..Ах, да, я до сих пор не уточнил, что и материя бывает различна. Даже такой невесомой и тонкой, что её практически невозможно ощутить. Эфир – мистическая связующая среда, квинтэссенция, уловить и познать которую тщились средневековые алхимики и учёные мужи – тоже разновидность материи. Только немного иная, не определившаяся. Будто стволовые клетки ваших тел или же слой серебра на фотоплёнке. Это и есть тот самый искомый издревле потенциал созидания. Кладовая всех форм и всех свойств. Так называемое нулевое поле, говоря языком современности».

Ничего, – про себя прикинул я, – скоро и до эфира доберутся. Бозон Хиггса тоже казался им чем-то фантастическим, и вот он, поглядите-ка, попался. Частица Бога. Остальное, стало быть, не за горами. А вот к добру ли, к худу… Время покажет. Я не заглядывал наперёд.

«Возможно, я не скажу ничего нового, но и фундаментальные истины просты, как букварь. А потому надёжны, как и положено опорным столпам мирозданья: наравне с.. сознанием, материя неуничтожима и.. вечна? Хм… Такая своеобразная суперсимметрия. По большому счёту их вообще сложно отделить друг от друга. Как невозможно обособить пространство и время. Да ты и сам знаешь. Жаль, приходится использовать этот эзопов язык, – вздохнул я, – стыкуя несметное множество слов в бесконечные рельсы логических цепочек. А сходятся-то они за горизонтом в одну единственную точку: что бы я ни сказал сейчас, для таких живых существ, как вы, достоверный способ постижения – это личное переживание. Понимание, приходящее изнутри. То, что нельзя позаимствовать ни у кого другого».

Я выдержал многозначительную паузу.

«Пожалуй, ваше пресловутое «Азъ есмъ».. вот тут оно и есть. Ну а речь – увы, несовершенный отпрыск чувственного восприятия. Попытка осмыслить и привести переживания в систему, доступную для понимания других. Говоря по существу, каждое слово – вовсе не универсально, скорее, это усреднённый жизненный опыт. Потому для описания чего-то абстрактного, недоступного пяти вашим органам чувств, и вовсе приходится использовать довольно затейливые аллегории».

Я снова вздохнул. Везде свои издержки.

«..Любая записанная формула, начертанный знак, каждое изречённое слово. Удобно, для вас, но неомрачённые истины обитают лишь вне выражения в формах. Там, откуда я родом, мы общались иначе, можно сказать, мы видели глазами и слышали ушами друг друга, что полностью исключало всякое недопонимание. Нам уж точно не приходилось вкривь да вкось пееркладывать чужой опыт на собственную насущность, как вы это проделываете ежедневно».

Мне вдруг показалось, что я слишком увлёкся. Впрочем, Мигель (в миру Михаил) жадно ловил каждое слово, пускай, все эти «откровения» были порядочно избитыми, словно исхоженные ступени древнего храма, затёртые бесконечной вереницей паломников, алчущих утешения и покоя меж нескончаемых тягот собственных странствий. И все они где-то да искали Бога, как его не назови: в горах, пустынях, на поле брани, в застенках монастырей. А Он тем временем никуда и ниоткуда не уходил. Просто никто не ожидал увидеть Его таким – и потому поиски всё продолжались и продолжались. Бестелесный Закон, знаете ли, мало кого прельщает. Все жаждут подобия. Как объяснить, что подобие – в них самих, а не отнюдь не в Нём? Они подобны, и звёзды в небе и трава в поле, а Он не обязан.

Несмотря на то, что я часто не мог подобрать нужных слов, Михаил слушал меня на диво внимательно. А в его почти бесцветных голубых глазах, аккуратно опоясанных по краю радужки синей каймой, дробился рассеянный свет, разбегаясь сотнями сверкающих бликов. Будто отблески солнца плясали на поверхности бездонного озера. Откровенно говоря, его глаза внушали мне смутную тревогу. Однако я не находил объективных причин для беспокойства и старался не обращать внимания на свои неясные предчувствия.

Я раздумчиво прочертил когтями на столешнице несколько перекрёстных линий и почти завершил начатую ранее сигиллу, рассеянно продолжив говорить: «..Капля, лишь отделённая от волны, бушующей над зевом морским, имеет границу и положение в пространстве. В пучине морской она вездесуща, ей ведомы все таинства глубин. Лишь краткие вздохи божественной Воли порождают мириады искрящихся брызг. Но даже сама мельчайшая капелька, крохотная частичка хранит в себе память целого Океана…»

Глава

III

. Домовой.

Я снова умолк, глядя на хитросплетение линий, вырезанных на тёмной столешнице: до полноты картины не доставало парочки штрихов… Красивая дверца в Навь выходила, самому даже нравилось. Интересно у них всё устроено, петроглифы какие-то, честное слово. Но если земная магия чем и пленяла, так это своей мнимой простотой.

Наше затянувшееся молчанье Мигеля нисколечко не удивляло: он давно смирился с тем, что я невинно путаю слова и мысли, забывая о том, что, собственно, произношу вслух, а что оставляю про себя. В моём когда-то упорядоченном до мелочей разуме царил полный и беспросветный бардак. Зрелище упадническое. И всё же среди хаоса и разрухи порой попадались настоящие жемчужины. Незыблемые истины, формулы и сигиллы, руны и печати, который я будто бы невзначай чертил на затертом пластиковом столе. Вот ради чего Михаил слушал всю эту сбивчивую болтовню, ожидая очередного прозрения от меня, дотошно копошащегося в удушливой пыли предложений и фраз.

По правде, так мне несложно было добыть всё это: давно утраченные манускрипты, написанные на мёртвых языках, легко и непринуждённо говорили со мной. Рукописи ведь не горят. И не тонут. Потому Михаил наивно полагал, будто бы мне известны без малого все таинства мира, пересчитаны и пронумерованы все столпы его устройства, только немножечко терпения и вуаля. Он-то уж сможет нанизать все бусины на одну нить в нужной последовательности: лишь бы ничего ненароком не упустить. К собственному стыду, я до сих пор не развенчал этого очевидного заблуждения. Нет, я знал не всё. Например, мало что мог поведать о смерти. Очень уж частный случай. Исключительный.

Наверху сызнова вспыхнула ссора. Что-то разбилось. Я замер, не доведя черту. И на миг задумался о себе самом. Когда-то у меня не было никакого названия. Первое в моих хрониках имя дал мне он, Мигель, совершенно случайно, так, красного словца ради. А оно, это имя, возьми да и приживись: столько у него было подспудных смыслов. Вот, например, санскритский корень «man» – символ расчётливого, холодного и точного, как хирургический скальпель, разума. Ни морали тебе, ни жалости. Ни страха, ни упрёка. Да, – ностальгически вздохнул я, – когда-то ведь я и впрямь был таким. Голографической плёнкой для записи безжизненных картин на своей равнодушной плоскости.

Вдруг за холодильником что-то зашуршало и забормотало. Я встрепенулся и устремил туда немигающий взор, разглядев сквозь отблески свечного пламени будто бы здоровенный комок пыли. Он тихонько копошился за углом, притом по-стариковски причитал: «Один пропащий другого пропащего поучает, энто вы гляньте!»

Я недоумённо перевёл глаза на Мигеля. Назвать посетившее нас существо питомцем не поворачивался язык, но, как назло, ничего более подходящего на ум не приходило, потому я попросту деликатно осведомился: «Это.. твой?» Сам я мало знался с Навьими, не было нужды.

В свой черёд мягко улыбнувшись, мой собеседник возразил: «Нет, домовые у колдунов не живут». И пояснил терпеливо: «Он вообще один на весь дом: соседка сверху из деревни прихватила, когда переезжала. А в городе хатники почти перевелись».

Существо тем временем развернулось, будто ёж, встав на короткие кривые ножки, и с прищуром глянуло на меня исподлобья: «Ты энто так недолго и домалюешься, – маленький сморщенный карлик недовольно ткнул пальцем в сторону стола, где красовалась незавершённая сигилла, – нежить полезет, всех окрест изведёт». Я захотел оспорить укорительное утверждение, приоткрыв было рот. Это ведь просто дверь.. без ключа. А потом я вдруг передумал, решив, что, пожалуй, домовой прав. У нас-то нежити и нечисти не водилось, а здесь кто ж упустит возможность покуролесить? И в замочную скважину протиснутся, дай дороги.

В следующий миг я покорно убрал со столешницы руки. И вновь обратился к молодому магу, который намеревался прогнать непрошенного гостя: «Если у колдунов домовые не живут, почему он здесь?»

Мигель, как мне показалось, смутился, и проговорил тихо: «Ему тут несладко приходится..» – мой ученик с намёком посмотрел наверх, где по-прежнему бушевал скандал, то становясь не в меру громогласным, то переходя в злое шипение. «Беда в том, что когда они начинают голодать, – маг вскользь взглянул на насупленного, сморщенного как урюк старичка, – тогда они меняются. Полтергейст порою – это оголодавший домовой, лишенный внимания хозяев». «Энто обсуждать гостя да в его присутствии годится ли?» – буркнул лохматый карлик. Не обратив на его выпад никакого внимания, Мигель досказал мысль: «Я изредка его подкармливаю, чтобы избежать неприятных последствий». У меня в голове тем временем пронеслось: кормит как зверушку, как отощавшего уличного кота. Из жалости. А не из-за каких-то там последствий. Не его это ноша, да и с такими способностями тут не только домовые, Тёмные посерьёзней к нему не сунутся. А этому он сам разрешил приходить, иначе и быть не могло.

Видя, что я всё понял, молодой человек потупился: ему явно было неловко, словно жалость – это что-то предосудительное. Наш гость доселе не являлся пред очи потому лишь, что здорово опасался меня, а сегодня прижало, вот и спустился где сытно и тихо. Порядок да благодать. Ритуалы Мигель уже с месяц как никакие не практиковал – не до того было, инфополе.. аура.. выровнялась. И сделалось чудо как распрекрасно. Не нарадуешься.

Тем временем, выплеснувшись до дна, буря этажом выше поутихла. Тишина стояла звенящая. Обеспокоенно глянув наверх и напоследок погрозив мне пальцем, домовой вновь свернулся в комок и юркнул за холодильник. Как бы там ни было, хозяйка всё же. Наследница по роду. Надобно за ней приглядеть.

Глава

IV

. Суррогат.

После нежданного визита я опять надолго замолчал, отрешённо перебирая в острых когтях волокна искусственного света, будто это тончайшие ниточки паутины – свечи догорели, и единственным источником света теперь была небольшая настольная лампа, разгонявшая прилипчивый осенний мрак, который настырно лез в окна. Её тусклые отсветы в моих руках легко и непринуждённо, не тушуясь, меняли свою волновую природу на корпускулярную, становясь почти что вещественными, так, что из них впору было связать ажурное полотно, утончённое одеяние легкокрылого божества или.. саван на давно лишённые крыл обескровленные плечи.

Какое-то время мой ученик, не отрываясь, наблюдал за происходящим. Не могу сказать, что б оно его удивляло, скорее, завораживало.

«Расскажите о себе: что вы ещё помните?» – наконец обратился он ко мне.

Будто очнувшись, я моргнул, раздумчиво проведя пальцами по лбу. Что я помню? Вопрос на засыпку. Перекладывать былой опыт на свою насущность оказалось занятием непростым, всё равно что живописать четвёртое измерение: увы, существо трёхмерное понять способно лишь его тень.

Немного подумав, я заговорил: «..Здесь, на Земле, принято давать имена всему на свете без разбора, как бы закрепляя существование самой реальности. Я, признаться, уже привык к этому новшеству.

В нашей Обители было иначе. Ни имён, ни названий. Общаясь, мы просто транслировали образы. Насколько мне известно, здесь, на Земле тоже есть нечто сродни. Только ваши шаманы и ведьмаки делают это через Навь, а мы.. мм.. несколько иначе. Навь – просто изнанка вашей трёхмерной реальности. А.. как же это назвать.. ну пусть будет Зазеркалье – изнанка всего вообще, вот ею мы и пользовались».

Я неспешно поднялся и подошёл к окну. Вперёд, насколько мог охватить взор, паучьим тенётами, простёртыми под шёлковым балдахином ночи, раскинулся город. Сонмы огней, мерцая и переливаясь, точно нитки самоцветных бус, играли бликами на мокром асфальте разбегающихся по всем направлениям дорог. Я видел это уже не впервые, но привычная уже панорама не переставала казаться мне по-своему.. прекрасной? Пожалуй. Да, я привык. Я стал человеком настолько, насколько позволяла моя природа, природа подражателя и приспособленца. Восемь сотен лет… И всё это время я отсиживался, можно сказать, у первого встречного-поперечного за шиворотом, в уязвимых смертных телах случайных людей, сокращая их и без того краткое бытие. Я спал. Если можно назвать сном тяжкий анабиоз с вынужденным прекращением всякой активности. Чужой разум в чужом теле. Врагу не пожелаешь. Нет, всё-таки сон – это что-то другое.

Налюбовавшись ночным городом вдоволь, я обернулся.

«Знаешь, быть человеком не так уж и плохо».

Мигель лишь усмехнулся в ответ. Он явно моего мнения не разделал.

Но я не намеревался сдаваться, и продолжил: «Ты даже не представляешь, сколь вы в сравнении с нами свободны. Мы – цивилизация, общность, раса – как угодно – созданная исключительно для того, чтобы познавать, разбирать мир на алгоритмы и коды. На винтики и гайки. Он так решил. Ему и виднее. Являясь в большей степени существами плана информационного, мы много путешествуем. Для нас не существует расстояний – информация голографична и мгновенна, сродни некоторым квантовым эффектам, да и транзит через дополнительные измерения никто не отменял. Время, в общем-то, тоже условно. Сознание же, лишённое жёстких ограничений плоти, способно проникнуть почти что в любой закуток. Так думается, в своих изысканиях мы подобны архивариусам, собирающим, изучающим и сохраняющим древние свитки. Можно сказать, что, чертя свои бесконечные диаграммы, мы познаём мгновенные лики Бога. Бог, если уж на то пошло – тоже своего рода строго выверенная функция, заключающая в себе как обилие переменных, так и сопутствующие фиксированные коэффициенты. Полагаю, это нимало не соответствует распространённому среди вас представлению о Вседержителе как о самодуре, творящем, что заблагорассудится когда взбредёт, не правда ли?»

Я умолк, склонив голову на бок. До чего неуместно было вести такого толка беседы не в храме, не в гулком уединении монашеской кельи, и даже не в лаборатории, но в крошечной бетонной коробке, где за тонкими стенами вовсю кипела такая похожая и вместе с тем такая другая жизнь. Шумела вода в трубах, раздавались, меняя интонации, приглушенные голоса, слышались шаркающие шаги, то и дело порхали чьи-то зазевавшиеся сновиденья, ненароком выскальзывающие в реальность и тотчас тающие, словно сахар в горячем чае. Осенними листьями на ветру кружились в хороводе людские мысли и.. чувства, отражая, казалось бы, совсем неприметные подробности. И все это так близко и так далеко. Удивительно: силясь найти разумную жизнь во вселенной, ну так, за компанию, они умудрялись быть невыразимо одинокими бок о бок друг с другом.

Куда вам до соседей из других звёздных систем – вы и по этажу соседей своих толком не знаете! – подумал вдруг я. – А всё туда же: есть жизнь на Марсе, нет жизни на Марсе… Была, да вся вышла. Какая ваша забота?

Мигель молчал, видно, давая мне время собраться с мыслями.

«Надо же.. ты уже не впервой затеял разговор обо мне. – Я раздумчиво прикрыл глаза. – Ну что ж, среди нас, конечно, нет такого ярко выраженного неравенства, как это принято у вас, однако различия имеются, а то, как же: каждый работает со сферами своего уровня – так больше порядка. И вот что: мы всегда сохраняем нейтралитет. В иные времена я, наверное, смог бы объяснить получше. Но…»

Я сокрушённо покачал головой. А про себя подумал: нет, не смог бы. В иные времена я вообще ничего и никому не стал бы объяснять. И задумчиво уставился в пол, на дешевый линолеум, суррогат, на силу изображавший благородный деревянный спил. Вот и я сам теперь.. что-то да изображаю. Опять. Старательно. Почти получается даже. Правда, не знаю пока, что.

Глава

V

. Фокусник.

Краем глаза я внезапно уловил смутное движение на столешнице и недоумённо вскинул голову: меж витых линий незавершённой сигиллы сама собой вырисовывалась новая черточка, будто её старательно выводил невидимый перочинный ножик, замыкая разомкнутый контур. Пока я с любопытством следил за происходящим, Мигель, не теряя времени, поднялся со своего места, резко опустив ладонь на меняющийся на глазах символ. Он будто с силой прижал к столешнице чью-то чужую руку, а вслед за тем на мгновение прикрыл глаза, прошептав что-то отрывисто и почти беззвучно. Какая отличная, однако, реакция, – поразился я, покуда сам считал ворон.

Раздался оглушительный визг, и из-за стола в сторону окна метнулась чья-то неясная тень. Не разбираясь особо, я выбросил вперёд руку и схватил её за шкирку. Под пальцами нервно запульсировали клубы чёрного тумана, неумолимо уступая место вполне физическим очертаньям. Небольшое, размером с трёхлетнего ребёнка, не больше, существо угольно-чёрного цвета верещало и извивалось, пытаясь царапаться когтистыми пальчиками и лягаясь маленькими копытцами. Пахло горелой шерстью. Кисть незваного гостя была прожжена до кости.

Я с неподдельным интересом разглядывал свою нечаянную добычу.

«Что это такое?» – спустя несколько секунд обратился я к Мигелю.

«О, Учитель, это малус, в простонародье так обыкновенный чёрт. Точнее, чертёнок, по всему судя», – видя моё ребяческое любопытство, улыбнулся маг, скрестив на груди руки.

С ужасом глянув на Мигеля, чертёнок вдруг перестал визжать и извиваться, и испуганно обмяк.

«Молодой и совсем глупый», – подытожил маг.

Действительно, – мысленно согласился я, – нечисть поумнее не стала бы лезть через узенькую щёлочку в жилище чародея – велик шанс обратно не вырваться, ведь по периметру квартиры стояла магическая защита. В аккурат от таких вот непрошенный гостей. Без приглашения не заявишься. Но даже и незаконченный мной символ имел определённую силу, отворяя узкий лаз с навьей изнанки в реальный мир – кто покрупнее не протиснулся бы, а такая вот мелочь пузатая смогла. Надо же, – я ещё раз поглядел на начертанную мной же самим сигиллу, – как эта система кодировки работает. Мне таким подспорьем пользоваться не приходилось, а люди вот придумали эдакую криптографию, кустарный язык программирования. Ну не совсем люди, конечно. Но сути это не меняло.

Судя по болтающемуся в моих руках безвольной марионеткой чертёнку с повисшим верёвкой хвостом, он-таки понял, какую несусветную глупость совершил. Хотел было перед собратьями похвастать, отличиться. Надеялся, что откроет заветную дверцу и всем скопом они наведут тут шороху, но провиденью было угодно распорядится иначе.

«А я предупреждал! – вслед за оханьем и возней раздался из вентиляции укорительный голос домового. – Натащили чертей в хату, тьфу!»

Не поспоришь, – мысленно согласившись, пригладил я волосы свободной рукой.

Глядя на воздуховод, чертёнок тихонько зашипел, обнажив острые и двухрядные, как у акулы, зубы. Черти с домовыми издревле не ладят.

Да, всю последующую необходимую для ликбеза информацию я считал непосредственно с её носителя, дабы долее не докучать Михаилу своими расспросами. Так вышло быстрее. А после вновь задумчиво повертел своё нежданное приобретенье в руках, разглядывая так и эдак.

Покрыт был чертёнок чёрной жёсткой щетиной весь с головы до пят, которых, кстати у него не было: вместо них имелись небольшие козлиные копытца, старательно расписанные выскобленным узором, залитым бордово-коричневой краской. Вот это да, – я вскинул отсутствующую бровь, – потусторонняя мода, оказывается, вполне себе существует. Все хотят залихватски пощеголять. А вот завещанного чертям художественной литературой пяточка не оказалось – на его месте располагались две продолговатые дырки, которые ныне судорожно раздувались и опадали. А на макушке торчали смешные кривые рожки. Небольшие блестящие глазки чертёнка испуганно бегали туда и сюда, впотьмах отсвечивая алым.

«Что с ним теперь делать?»

Я пытливо поглядел на Мигеля.

Из вентиляции тем временем донеслось: «Чаго-чаго… Веником полынным высечь, да за ворота вышвырнуть».

Чертёнку явно такой расклад пришёлся не по душе, и хоть до того он висел в моей руке смирно как тряпочка, тотчас обеспокоенно заерзал и заворчал, со злостью поглядывая на ненавистную вентиляционную решетку.

«Или вот чертополоха в глотку натолкать», – деловито продолжил домовой.

Чертёнок дёрнулся и взвизгнул.

«Сеня, уймись», – ровно, но твёрдо проговорил молодой маг.

В ответ донеслось недовольное бурчание, но новых советов, как лучше расправиться с зарвавшейся нечистью не последовало.

«Полагаю, стоит отправить его туда, откуда он пришёл», – наконец невозмутимо подытожил мой ученик.

Мне и самому казалось это наилучшим решеньем. Но наша диковинная зверушка в ответ на такое щедрое предложение лишь жалобно заскулила. Вероятно, прознай родичи, как без спросу и дозволенья он сунулся к колдуну в дом, что могло быть чревато неприятными последствиями для всех (мало ли, какое проклятье на хвосте притащил бы), так наломали бы неразумному бока, и это в лучшем случае. В худшем же выгнали бы из своей стаи – а в одиночку бесхозным чертям приходится туго. Мне стало жаль незадачливого «героя». Прочтя выражение моего лица, Мигель лишь тихо вздохнул.

«Как твоё имя?» – устало обратился он к чертёнку.

Прижав удлинённые мохнатые уши к голове, тот затравленно то ли прохрипел, то ли пропищал, заикаясь: «Лл-лехи.. Лехиа.. Лехиавед».

Неудивительно, что это далось нечистому с таким-то трудом – имя – это власть. А попасть к чёрному магу в кабалу ему не улыбалось отнюдь. Но иного выбора-то попросту не осталось. Точнее, выбор, в принципе, был, но между веником из полыни и озлившимися родичами.

«Хорошо, – Михаил снова вздохнул, в уме бегло что-то прикинув. – Ты останешься здесь».

Мы с чертёнком синхронно вскинули головы.

«Да вы там одурели что ль?!» – не выдержав, взвился Сеня и за решёткой показалось его угрюмо наморщенное лицо.

Однако чертёнок на сей раз не удостоил домового вниманием, видно, осознав, что тут всё решает не он, а лишь зачарованно глядел на молодого мага, всё так же испуганно прижимая уши, будто перепуганный щенок.

Раз уж ситуация разрешилась, пускай и таким странным образом, я неторопливо опустил заложника на пол и разжал пальцы. Недоверчиво покосившись на меня, он тут же юркнул под стол, забившись поглубже, так, что выглядывала лишь мелко дрожащая кисточка на хвосте, до невозможности облезлая, будто обкусанная. Заметив эту небольшую деталь, я подумал, что фокусничает наш гость уже не впервые, и пожинает плоды своего фокусничества тоже.

Из-под стола тем временем донеслось нервное чавканье – чертёнок зализывал изувеченную руку.

Глава

VI

. Дела семейные.

В глубине вентиляционной шахты недовольно возился Сеня, никак не желая возвращаться домой, в родные свои пенаты, и притом бормотал что-то про полынную настойку, по всему судя, надеясь, что мы, в конце-то концов, одумаемся и не станем, как он выразился, «разводить тута зоопарк». Пожалуй, мы уже его развели, – мысленно оглядел я дивную панораму. Паноптикум, не иначе. Как же нам всем повезло, что у Михаила просто сказочное терпение.

Размышляя об этом, я медленно перевёл взор на холодное стекло в оконном проёме, отделяющее прожорливый ночной мрак от хлипкого покоя бетонных стен, которые разве что условно поддерживали этот камерный мир. Что-то неуловимо переменилось, да только я не сразу сообразил, что, с замиранием читая в чертах собственного лица, того лица, что я, кажется, носил когда-то в другой жизни, своё прошлое. Бликующая поверхность равнодушно отражала слабые отсветы уличных огней, беспомощно и безвозвратно утопающие в тёмной бездне моих глаз. Ну глаза эти вот уж действительно не походили на людские ничуть, и говорить нечего. Лишённые равно белка и зрачков, чёрные целиком и полностью, они производили довольно-таки неоднозначное впечатление, ведь весь мой облик в целом можно было бы назвать антропоморфным, с некоторыми, так скажем, специфическими особенностями.

Разглядывая себя, я не без усмешки подумал, что напоминаю, скорее, старательно загримированного мима, чудака в странном наряде, нежели пришельца из иного мира. Ни тебе скользких щупалец, ни уродливых наростов. Острых рогов и сияющих крыл не наблюдалось тоже. Хотя крылья бы не помешали, пожалуй. Белые кожные покровы с лёгким муаром тёмного серебра больше походили на мрамор, нежели на человеческую плоть. Волосы того же цвета застыли длинными иглами, формируя на моей голове довольно незаурядную причёску. Будто лучи оцепеневшей звезды, сорвавшейся вниз и вмерзшей в лёд. Но мне совершенно не хотелось избавляться от такой неудобной детали. Пускай мой статус инкогнито худо-бедно ещё стерёг прошитый в моей информационной матрице защитный алгоритм, иногда и он, казалось, непогрешимый, начал давать сбои. Вот так увидит кто, без маскарадной маски, шуму поди будет…

А что до собственной врождённой похожести на людей… Подумаешь: в этом и других мирах обитало великое множество всевозможных существ. И, хотя число вариантов было чуть ли не бесконечным, не исключались повторы. Вероятности зачастую непредсказуемы. Я старательно убеждал себя, будто то, что мы оказались сродни людям или люди сродни нам – всего лишь игра этих вот самых вероятностей. Чистая математика, не более. Да, кроме того, внешнее сходство, случайное подобие, вовсе не означало тождественность внутреннего содержания.

К примеру, у меня не было сердца. Такое вот небольшое уточнение.

Как, впрочем, лёгких, печени, да и в принципе каких бы то ни было жизнеопределяющих систем человеческого организма. Моё тело, в отличие от людского, являлось вполне себе самодостаточным, с внушительным запасом прочности и гибкости в придачу, так, что его состояние практически не зависело от внешних условий. Вот тоже странно: мир по винтикам разбирал, а себя как-то не удосужился… Если не углубляться, то в наличии имелось лишь нечто среднее между системой кровоснабжения и нервной системой. Только эта замкнутая сеть была куда более разветвлённой, нежели кровеносные сосуды или нервные волокна, и вместо крови содержала в себе универсальный носитель. Уникальный медиатор. Эфир, передающий информацию быстрее любого нервного импульса, что обеспечивало мгновенный отклик, без задержки на модуляцию и приём сигнала. Я весь был сплошь приёмником и модулятором, не имея для того выделенного центра, каковым является человеческий мозг. Но, как было установлено законами природы, на физическом уровне сверхпроводимость и постоянство настройки неосуществимы без холода, дабы низвести энтропийные эффекты. Потому я был холоден чрезвычайно. Лишь тонкая граница моей кожи защищала окружающий мир, полный тепла и движения, от ледяного пространства внутри, будучи на деле не просто волокном, тонкой мелованной бумагой, а нешуточным и почти непроницаемым барьером. Оставалась лишь небольшая разница температур. Впрочем, Мигеля не интересовала анатомия, его занимал исключительно мой разум, способный добыть что угодно и откуда угодно, если направить его должным образом.

Пока я раздумывал о своём, в который уж раз к ряду выпав из реальности, мой ученик заварил себе травяной чай, тихонько переговариваясь о чём-то с чертёнком, который по-прежнему сидел под столом. Горелой шестью больше не пахло. И лапу или руку.. не знаю, как лучше, он зализывать перестал.

Я прислушался. Кажется, беседа шла о семейных делах нового постояльца.

«..И..и.. мамку утащил, схарчить… А..а.. батьку.. того приходской поп извёл.. с век тому буде.. совсем-совсем извёл.. вот…» – чертёнок всхлипнул.

«И поделом», – глухо донеслось из-за решётки под потолком.

«Сирота, я сирота!..» – проигнорировав недружелюбный выпад хатника, хрипло запричитал чертёнок, видно, пытаясь разжалобить молодого мага.

Ну такие приёмчики на Мигеля не действовали отнюдь.

Выслушав эту трогательную историю, он ровно проговорил: «Раз так, оставайся покамест на испытательный срок, Лёлик. Но если что, я тебя предупредил».

Из-под стола донеслось согласное хрюканье.

А из вентиляции сей же час послышалось: «Тьфу, ироды!» И недовольное удаляющееся шебаршение.

Кажется, домовой, так и не добившись тут своей правды, отправился восвояси. Я же в свой черёд подумал о том, что с именем мне очень даже повезло: я, по крайней мере, не Лёлик… Хотя какая мне, в общем-то, разница?

Глава

VII

. Ничей.

Постепенно мы с Мигелем снова разговорились о всяком и разном, людском и навьем. Сени не было слышно – в воздуховоде воцарилась гулкая тишина. Лёлик так и сидел под столом, но уже заметно расслабился и изредка выглядывал из своего укрытия, с любопытством зыркая на меня блестящими глазками. Такое он явно видел впервые, да спрашивать о чём-либо, чуя шаткость своего положенья, опасался, дабы не спугнуть собственную удачу и не лишиться безопасного убежища.

«А я ведь бывал здесь.. раньше, – произнёс я, на силу что-то припоминая. – Правда, в другом качестве и с другой целью».

Вспомнить бы, с какой именно? Но что-то память меня предательски подводила. Да, давненько это было. Мир с тех пор с ног на голову перевернулся не раз. А уж что со мной сами сталось…

Я поджал губы и грустно усмехнулся, продолжив: «Ваш мир… Говоря по правде, не показался мне таким уж особенным. Разве что изнанка близко: рукой подать. Это далеко не везде так. А в целом…»

Слегка нахмурившись, я резко замолчал. Да, тогда я не преуспел. Всё равно что на ровном месте споткнулся. Мигель больше не задавал мне щекотливых вопросов, но я спиной чувствовал его взгляд.

За окном, насилу пробиваясь сквозь скатанный войлок густых туч, едва-едва брезжил мерклый рассвет, нехотя предвосхищая новый день, пока ещё заспанный и немножко угрюмый.

Не оборачиваясь, я произнёс: «Ты, должно быть, устал: шутка ли, целая ночь!»

Но Михаил лишь отрицательно покачал головой, зная, сколь зыбко само моё присутствие, и что в любой момент я могу уйти по-английски, а попросту так исчезнуть на неопределённое время, может, даже и навсегда. Человеческий век недолог, жизнь.. мимолётна. Зато длинна Вечность, из жизней состоящая. Размеренная в своих повторениях, точно цепь, где первое звено неминуемо замыкается на последнем, откуда ни начни их считать.

И тут я наконец заметил, что не так с окном, в которое я то и дело рассеянно поглядывал. Интересно, когда это у меня вообще появилось.. отраженье? Ты смотри! Вот так вот, будто само собой разумеется! Какое уж до меня дело равнодушному стеклу, скажите-ка на милость? По ту сторону же ритмично и монотонно пульсировала жизнь, пробуждаясь после промозглой ночи. Она то нарочито шумно вздыхала хрипло пререкающимися гудками автомобилей, то тихо с робостью замирала присмиревшим ветром в красочных, но давно омертвевших листьях придорожных клёнов и лип, то сквозила холодеющим Солнцем из-за мутных облаков, непредсказуемая, но постоянная в своих проявлениях. Жизнь…

Я смотрел на своё новообретённое отражение, не мигая. Я вспоминал. И сквозь завесу беспамятства начинали проступать размытые силуэты, будто в густом тумане вдруг проявляются очертания, возникая из дымки внезапно, стоит лишь приблизиться к ним вплотную.

Воспоминания.. будто черти из табакерки… – невольно подумал я, искоса взглянув на нового постояльца.

..Знакомый узор светил, рассыпанных в бездонных глубинах небосвода, сплетающийся в галактики, зыбкое витиеватое кружево, обрамлённое гравитационными петлями. Строгие и величественные врата молчаливого Храма, чуждого равно молебнам и мессам, а завсегда приветствующего одну только благословенную Тишину вместо помпезных литургий. Лицо Учителя. Святая святых – Цитадель – ещё более мрачная, таинственная и немая, нежели Храм. А в довершении.. бесконечно долгая, безысходная тьма саркофага. Череда ледяных игл, с равнодушной жестокостью впивающихся в кожу. Невозможно и пальцем пошевелить. Заживо погребённый в заиндевелом склепе, я снова и снова задавал себе один и тот же вопрос: почему? Хотя не должен был, по идее, задаваться вопросами. Не положено. А ты смори.. оставили ведь, не утилизировали сразу.

Всему, что ранее виделось мне иначе, всему, что прежде не имело названий, я дал имена, подобно Адаму в Эдемском саду, правда, я не был так оригинален, как мифический праотец человечества, и ничего не выдумывал. Я просто искал сходство с тем, что видел сейчас вокруг себя. Вот так саркофаг стал саркофагом. А Храм – храмом. И мне казалось, в отождествленьях своих я достиг некоторого успеха, да так, что сам уже не в состоянии был сказать с уверенностью, какому из миров больше принадлежу.

Глава

VIII

. Пепел.

Я всё смотрел на себя и не мог поверить, что то, что я вспоминаю сейчас, было взаправду. Было.. со мной.

..Моя планета, где располагалась Цитадель (хотя планета – понятие слишком уж тесное), истощённое солнце, уже не способное фениксом возродиться из праха, и однообразный пустынный ландшафт… Выточенные будто бы из обсидиана стены Храма, испещрённые причудливыми арабесками – все эти внушительные виды восставали предо мной исполинами, неохотно пробуждающимися от своего мёрзлого оцепенения. В сравнении с ними я мнился себе таки крошечным!

Вдруг отраженье в стекле переменилось. До того неожиданно, что оторопь взяла. Это был по-прежнему я, но.. какой-то другой. И этот другой, поглядев на меня исподлобья, зло усмехнулся. Я точно так не умел. Я основные-то человеческие эмоции освоил еле-еле. А тут.. так красочно и с подтекстом.

«Цап-царап», – прошипел он ехидно.

Но самым жутким было не это, а его глаза. Мои, но чужие. Страшные настолько, что и не описать.

Я отшатнулся прочь. Михаил, тем временем, обеспокоенно поднялся с места, проследив за моим взглядом. Однако того, другого в оконном стекле уже и след простыл. Я на секунду онемел, обернувшись и беспомощно глядя на молодого мага. Нет, он его не видел. Но явственно уловил что-то. И тут я услышал некий посторонний звук, которого не замечал раньше. Серия частых-частых ударов, таких, как когда барабанят пальцами по столу, только это были не пальцы – это дрожал хвост чертёнка, отбивая по полу свою канонаду.

Я не спеша заглянул под стол. На меня уставились круглые как блюдца глаза Лёлика с расширенными до предела зрачками. Он весь дрожал.

«Ты.. – начал я вкрадчиво, дабы не напугать несчастного ещё больше, – его тоже видел?»

Чертёнок неопределённо мотнул головой, и показал двумя пальцами на свои глаза, как бы на что-то намекая. Долее я расспрашивать его не стал, предельно чётко осознав, что большего не добьюсь.

«Что произошло?» – деликатно осведомился Мигель в свой черёд.

«Я.. я.. не знаю. Померещилось что-то… – неуверенно отозвался я и вымученно улыбнулся. – Пройдёт. Так бывает.. память…»

Я провёл ладонями по вискам, легонько сдавив их, пускай в этом не было никакого смысла, и выдохнул. А после долго ещё с дотошностью разглядывал своё отраженье, силясь сызнова разглядеть самозванца из Зазеркалья, затаившегося в обрамленье окна. Вот бы вытащить его оттуда за грудки и с пристрастием допросить. Тут и одного меня более чем, что за шутки такие? Цап-царап… Скажите пожалуйста!

Ворошить прошлое мне как-то сразу расхотелось, но, тем не менее, я понимал, что рано или поздно придётся заглянуть в этот тёмный страшный колодец, в пресловутую табакерку с чертями – не захлопнулась бы крышка сверху, точно мышеловка.

Почему я вообще оказался здесь? В такую-то сомнительную командировку едва ли отправляют в награду за безупречную службу. Скорее уж это позорная отставка с лишением всех присвоенных ранее регалий. Или.. самый обычный побег. Въедливое как щёлок воспоминанье никак не давало мне покоя. Вороша остывший и порядочно отсыревший уже пепел, я пытался разглядеть в нём отблески былого пламени, но тщетно.

Если мне «повезёт».. прежде, чем я успею дознаться до правды… Они придут за мной, – прикинул я мимоходом и содрогнулся. Да, теперь я не понаслышке знавал, что такое страх – он врос в меня, подобно ненасытному паразиту, своими хищными корнями опутав сознание и пробуравив насквозь. Но Они… Они были, пожалуй, больше, чем просто страх. Хранители. Бдительные Стражи, безжалостно и легко искореняющие всё, что идёт вопреки: фальшь в музыке сфер недопустима. Каждая опечатка в хрониках мирозданья должна быть вымарана. Я в свой черёд без особого энтузиазма сознавал, что сам, до последнего завалящего кварка своей натуры и есть такая вот злополучная «опечатка». А уж за чьим авторством? Кто виноват в недостатке моей конструкции и что делать? Сказать наверняка я не мог.

«Пожалуй, толку от меня сегодня больше не будет», – с натянутой усмешкой выговорил я, стараясь не выдать своего внутреннего состояния, и, не слушая возражений, просто.. исчез.

Глава

IX

. Пленник.

Я сидел на потемневшей от прошедшего дождя лавке и отрешенно ворошил последние опавшие листья когтями пальцев ног. Сколько же всего я передумал за эти пару дней, и не перечесть, да только толку? Настырное отраженье никуда не исчезало, и теперь преследовало меня повсеместно, в стеклах витрин, в зеркалах автомобилей или вот.. в луже под ногами. Правда, вело оно себя пристойно, ничем не выдавая своего недружественного настроя. Может, просто затаилось? Допытаться у него так или иначе не выходило: на контакт двойник не шёл.

На город спускались ранние сумерки, сырые, ветренные, неуютные. Ах, ну мне ли думать об уюте? Не жили хорошо, как говорится. А всё-таки хотелось чего-то, вот сам не понимал даже, чего и зачем…

Когда совсем стемнело, из-под лавки с тихим стрёкотом выползла странная тварь и принялась деловито копошиться на сиденье, вытягивая из подбрюшья тонкие склизкие нитки, которые затем вполне самостоятельно расползались от неё в разные стороны, образуя клейкую паутину. По внешности я не судил, так что её присутствие меня едва ли беспокоило. У всех свои дела в этом здесь и сейчас, в конце-то концов.

Длинное многосуставчатое тело вздувалось и изгибалось, изобилуя ножками-отростками, на животе виднелись присоски. Голова была маленькой, и состояла главным образом из пары хелицер. Навскидку существо чем-то походило на гигантскую изоподу, однако упорно навевало ассоциации с паразитическими червями. Впрочем, ничего такого. Обыкновенная лярва. Отвалилась от кого-то: то ли некомфортно стало, то ли взять нечего, мало ли. Теперь будет новую жертву искать, – подумал я между делом, пока тварь продолжала нервно возиться, то забираясь, под лавку, то выползая опять. Без носителя они долго не живут. Навьим вообще туго здесь приходится без сподручного тела. Но жалеть паразита я бы не стал – до того он был раздобревший.

Безглазое созданье явно нервничало, раскидывая ползущие по дороге змеями сети – место не проходное, сама лярва далеко не уйдёт – не та разновидность. Хорошо хоть погода пасмурная и темнеет так скоро, будто дня не было вовсе – а то без защиты физической оболочки они очень чувствительны к свету, он ведь дуален, до всякого доберётся.

Промыкавшись какое-то время, паразит обречённо и как-то нехотя попытался заползти мне на спину и сей же миг пронзительно запищав, как ошпаренный, завалился назад, судорожно сгибая и разгибая тонкие ножки под разными углами. Я только головой покачал. Всё-таки разум – ценное приобретенье, как ни посмотри. Лярва же умом похвастать не могла – да по большому счёту он ей без надобности. С усилием перевернувшись, она обиженно заползла под скамейку.

Вдруг в тишине парка раздались чьи-то шаги: кто-то, припозднившись с работы, решил наискось сократить путь с остановки, находящейся за рядами нагих деревьев, чёрных впотьмах, будто кружевной платок на край неба набросили. Это был мужчина средних лет: вот и всё, что я мог о нём сказать, прочие подробности нетерпеливо проглатывала жадная темнота. Прохожий возбуждённо говорил по телефону. Человеческий голос в акварельно раскрашенных рыжими фонарями сумерках приобретал налёт потустороннего, будто это он, живой, случайно забрел на изнанку вещей, в Навий мир, а не лярва в гости в Явь наведалась. И даже казалось, что ненароком оказавшийся в нехорошем месте человек сам по личной инициативе беспокоит местную нежить, а не наоборот.

Разговор не задался, и мужчина перешёл на повышенные тона. Лярва же живенько задергала усиками, просовывая их между досок. Возле лавки будущая жертва остановилась, зло швырнув портфель на сиденье и не удостоив мою персону даже беглым взглядом, хотя меня-то мужчина видел прекрасно, пускай и по-другому. А вот то, что сейчас воодушевлённо ёрзало под лавкой – нет. А решил он остановиться именно здесь, потому как это она его одурманила и приманила – сквозь пространство липкой паутиной тянулись клейкие нити, льнущие к негативным эмоциями, присасывающиеся к ним намертво, пульсируя, точно вздувающиеся тела качающих кровь пиявок. Радиус действия сети невелик, но, если попался – пощады не жди. Хорошие силки, надёжные – это навьи умеют. Мужчина уже весь был облеплен осклизлыми нитками, которые червями вились и ползли по его ногам вверх, цепляясь за куртку, руки, опутывая кисти, лезли в горло, лохмами свисая изо рта. Зрелище ещё то, скажу я вам. Однако, чему тут удивляться?

Вскоре, удовольствовавшись проделанной работой, из темноты под ногами выползла и сама инициаторша этого пира. Пора было занимать новый плацдарм – силы, чтоб закрепиться, в ней уже были. Я без особого участия наблюдал, как тварь тяжело карабкается по человеческому телу, перебирая бессчётными ножками. Мужчина же будто оцепенел, продолжая вести злокозненную беседу по телефону, но уже заметно сникнув. Да, должно быть, проголодалась лярва: много и сразу взяла – обычно они менее опрометчивы, так ведь и убить недолго в раз и снова мыкаться. Подобного рода приживал я навидался ещё в самом начале своей бытности здесь, потому их повадки мне были известны и не интересовали ни мало. В Зазеркалье и не такое увидишь.

Не знаю почему, мужчина вдруг замолчал, убрав трубку в карман, и посмотрел на меня. Что уж он там углядел сквозь морок, поди разбери, однако в стремительно мутнеющих глазах застыла немая мольба. Лярва уже почти умостилась на спине, верхними лапками зацепившись за края рта и жутко растянув его в стороны, другую пару лапок запустив в уши, а третью намеревалась вонзить в глаза. Крупный паразит, такой и под контроль взять может, а не просто испортить характер. Ну это пока не высушит до донца, конечно.

Не знаю, что меня дёрнуло, однако я встал с места и, тихонько вздохнув, оторвал уютно угнездившуюся, было, лярву от спины мужчины. Она возмущённо зашипела, а за её вынутыми из человеческого рта лапками потянулись пучки клейких тенёт.

Точно не владея собственным телом, незадачливый пленник шарахнулся прочь, так, будто он – кукла, которая только-только учится ходить. Выдохнув, мужчина рухнул на лавку, судорожно сжав ручку портфеля с ноутбуком. Я стоял и задумчиво смотрел в затуманенные глаза, поглаживая удручённо шипящую лярву, точно кошку, которой никак не хотелось сидеть на руках, а мне приспичило вдруг её приласкать.

Вот куда я лезу? – мысленно отругал я самого себя. – В чужой монастырь! Никогда ранее ни в чём подобном замечен не был, а тут поглядите.

«Знаете, у меня дочка родилась недавно», – мужчина слабо улыбнулся обескровленными губами.

Это внезапное откровение вовсе не показалось мне неуместным.

«Знаю», – невозмутимо ответил я.

Я ведь и вправду уже всё-всё о нём знал. И о дочке, и о подпорченном тяжелыми родами здоровье жены, о непростых отношениях с матерью и о просроченных выплатах по кредитам, будь они неладны. И ещё тысячу мелких подробностей и неприглядных тайн. Любопытство не порок, – оправдывался я перед самим собой же. – Надо же мне как-то их изучать. Людей. Обычных людей в их естественной среде обитанья.

«Спасибо», – выдохнул вдруг человек и, с трудом поднявшись, будто в трансе поплёлся по дороге к выходу из парка, белый, словно полотно, но вымученно улыбающийся.

Я всё так же задумчиво стоял, поглаживая рассерженную лярву, и провожал его взглядом. Почему-то он решил, что я – его ангел-хранитель, милостиво низошедший с небес. Вот, казалось бы, с чего вдруг? Морок.. такая штука.. каждому своё покажет. Я в настройки по умолчанью не лез. Ну а сходство с ангелами навскидку у меня было только одно – ни я, ни они в заботах своих не ведали сна.

Глава

X

. Приют всех заблудших.

Когда мужчина скрылся из виду, я поглядел на смирившуюся уже лярву, мерно шевелящую ножками, которую я по-прежнему аккуратно держал на руках. Что теперь с ней? Куда? Не Мигелю же нести, право слово – у него и так вон Сеня с Лёликом, богадельня какая-то, не иначе. Приют всех заблудших. Хоть вывеску вешай.

Пока я с прискорбием рассуждал о дальнейшей судьбе паразита, и как бы его и куда теперь пристроить (снова высадить на человека рука не поднялась бы), мои затруднения решились сами собой: из-за деревьев, чуть в стороне, куда не попадал пронырливый свет фонаря, появилась тонкая женская фигурка, одетая явно не по погоде: тёмное платье с небрежно оборванными краями, больше похожее на лохмотья, трепал выстуженный ветер. Будто она шла с костюмированной вечеринки в ночном клубе, не удосужившись сменить наряд на нечто более подобающее сезону. Ни куртки, ни шапки, да к тому же девушка была, как и я сам, босой.

Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что моими делами заинтересовался кто-то с изнанки. К тому же, у морозоусточивой дамы, как и у моей новой воспитанницы-лярвы, не было глаз – вместо них зияли пустые тёмные провалы, на дне которых едва теплился алый огонёк. Да ещё рот неряшливым разрезом расходился до ушей, обнажая челюсть и неправдоподобно длинные острые зубы.

Тем временем девушка подошла совсем близко и, капризно притопнув маленькой ножкой, прошипела: «Вот чего ты влез!»

Я смущённо пожал плечами. Действительно, чего?

«Давай сюда!» – капризный тон сменился на командный.

Я послушно отдал лярву, потянувшуюся лапками к девушке, как к чему-то близкому и родному.

Видя такую покорность, дама чуть смягчилась: «Ладно уж! Но ещё раз сунешься…»

Снова без лишних слов я согласно кивнул.

Окончательно от моей покладистости подобрев и игриво мне подмигнул чёрным провалом глазницы, она бросила через плечо, уже собравшись уходить: «До чего сговорчивый и хорошенький, смотрите-ка! Так бы и утащила!»

И, развернувшись, она по-кошачьи сомкнула пальцы с длинными почерневшими ногтями прямо перед моим носом. «Да только взять с тебя нечего, без души-то!»

Я непроизвольно отодвинулся от мелькнувшей перед лицом руки. У меня сразу возникла нехорошая ассоциация – цап-царап, – про себя выдохнул я. Нет, покойница тут была ни при чём, но такое совпадение точно не стоило списывать на простую случайность.

Дама же, хохотнув, танцующей походкой скрылась в темноте, оставив после себя флёр мёртвой плоти. В некотором замешательстве я посмотрел ей вслед.

…

Мигеля я вновь увидел спустя несколько дней, которые я провел, бессмысленно скитаясь по малолюдным улицам и скверам осеннего города, и отвлечённо созерцая всё подряд. Ну тут было на что посмотреть, и это отнюдь не дождливая вязкая серость: люди. Вот же поразительные существа. Рядом вроде бы стоят, а друг друга не замечают! Я, грешным делом, заподозрил, что поди мог бы и без морока обойтись – экономнее б вышло. Но решил, что лучше уж перестраховаться на всякий случай, чем ненароком довести какую-нибудь впечатлительную и зоркую старушку до инфаркта. Всё-таки два метра ростом, худой как жердь, глаза чёрные, когти в полпальца длиной… причёска та ещё… Старушки такое вроде бы не очень-то и любят, предосудительно ворча на молодежь за выверты с внешним видом. А тут.. ну вкупе выходило поболее даже, чем зелёные волосы, пирсинг в носу и татуировка на плече.

Интересно, а если не старушка и не ребёнок, а просто взрослый человек без явных проблем со здоровьем? Испугался бы? – с любопытством размышлял я, провожая взглядом случайных прохожих. Мигель вот и бровью не повел, помню-помню. Страх – это не про него. Пускай страхи и фобии всех расцветок и мастей практически неотделимы от человеческой натуры. Нет, ну какое всё-таки непривычное свойство! И до чего неприятное!.. Я никак не мог с ним сжиться, а оно со мной – запросто.

А я сам…

«Вы выглядите встревоженным… Вы чего-то боитесь?» – как всегда осторожно поинтересовался молодой маг.

Я вздрогнул. Не в бровь, а в глаз. Умеет он.

«Да, есть кое-что… Даже не знаю… Когда-то.. я считал их своими братьями. Хранители.. совершенные существа, не допускающие в своих деяньях ошибок ровно так, как действуют беспристрастные законы природы».

Я замолчал. А взаправду что я знал о них? Оказалось, не многое. Но раньше меня это не особо-то и волновало. Непринуждённо выуживать чужие тайны из чужих же тайников было куда как проще, чем разбираться со своими собственными. Мой рассказ от того становился всё более путанным и бессвязным, но Михаил меня не перебивал.

«..Знаешь, любая болезнь хоть и оправдана, но уродлива. Гармония же зачастую жестока: всё, что не вписывается в её устоявшиеся каноны, существовать не должно, ну или по крайней мере существовать долго, но я вот.. существую». Я виновато развёл руками, будто мне и правда стыдно. А, может, и в самом деле.. в своих ощущеньях я пока разбирался неважно.

«Сам не понимаю, зачем я вообще сбежал?.. Только тело.. это тело.. сначала его пришлось оставить. Но теперь… Как видишь…»

Да уж, на отвлечённые темы я говорил куда более складно и ладно, – мысленно отметил я, сокрушаясь о собственном косноязычии. Знать, как устроен мир, и не знать, как устроен ты сам.

«Когда Они придут.. (а как иначе?) всё будет кончено. Уж хорошо это или плохо… Я просто исчезну из всех доступных сводок мирозданья, как досадная полиграфическая опечатка, устранённая в новой откорректированной версии Вселенной. Прошлое непостоянно точно так же, как и будущее».

Я взволнованно потёр лоб подушечками пальцев. Надо же, это вышло у меня механически.

«А я бы хотел… Как же объяснить…»

Мой голос дрогнул и сбился.

На силу я всё же выговорил: «..Я бы хотел умереть. Как умирают люди. Ведь вы, будучи до того уязвимыми, обладаете поистине бесценным качеством: вас нельзя вот так запросто вычеркнуть, перепечатать и исправить, какими бы вы ни были: даже посмертно вы продолжаете существовать. Радужный мост над огненной рекой… Хотел бы и я его увидеть однажды!

Вы зовёте это поразительное качество бессмертием души, продолжая свой путь после потери вещественного носителя – физической, органической смерти. А мы.. мы в таком случае никогда не умираем.

Наши тела не имеют срока службы, предписанного им по техническому регламенту: они существуют как более плотные оболочки наших сугубо информационных сущностей. Вы же, сознавая свою телесную ограниченность, от безысходности и мрака вынужденного существования в мире, подверженном неминуемому распаду на атомы, утончаете само чувствование жизни. Вы ищете в этом неприглядном вертепе Бога, и, раз за разом перерождаясь, строите лестницу в Вечность: не все по этой хлипкой переправе дойдут, конечно, и тем не менее».

Я выдохнул, рассеянно глядя на собственные руки. Лёлик мирно дремал на коленях молодого мага, обернувшись откормленным чёрным котом: всё бы ничего, только мне казалось рога – не самый очевидный кошачий атрибут. Михаил, однако, не обращал на это никакого внимания, размеренно гладя диковинного зверя и слушая меня. Нет, я не надеялся на сочувствие и не нуждался в утешении. Мне просто необходимо было упорядочить хаотичный массив данных – чувств и эмоций, с которыми я до сих пор обращался так по-варварски небрежно и неумело.

«Вы зовёте этот тернистый путь путём сердца, так как ваш склонный к ошибочным сужденьям разум в юдоли вышней зачастую беспомощен. Мы иные. Наше мышление – предельное проявление логики. Не людской, отнюдь. В общем.. у нас полностью отсутствуют многие ваши такие обыденные чувства, и не возникает никакого желания выйти за какие-то там «рамки» дозволенного. Этих «рамок» для нас просто-напросто не существует. Мы – совершенные дети совершенного Создателя. Зеркала Его глаз, свитки его творенья. Его пальцы, осязающие мир. Можно сказать.. можно сказать, мы отражаем свет Солнца или же пропускаем его сквозь, не задерживая, в то время как вы.. вы преломляете его. И это свет, пройдя сквозь вас, становится уже.. чем-то, если и не количественно, так качественно другим: радугой, перламутровыми лентами спектра».

Я умолк. За окном дождь что-то тихо, почти заговорщически, прошептал редкой листве старого дуба, легкомысленно запутавшись в его раскидистых ветвях, точно в раскинутом невпопад рыбачьем неводе. Собственная спонтанная исповедь порядочно меня опустошила. И ощущение внутреннего вакуума было таким глубоким, что мне почудилось, будто бы я уже одной ногой провалился в пустоту.

Внимательные голубые глаза моего собеседника, носящего одно имя на двоих с грозным Архангелом и чутко слушавшего меня всё это время, неотрывно следили за изменениями в моём лице, в то время как сам я рассеянно наблюдал за тем, что осталось от осени: надо сказать, не многое. Разве что, ветер и сырость. А красота? Ушла куда-то. Что она такое вообще? Как её понять?

Я не приглашал чувства в свой внутренний мир, но, вопреки правилам хорошего тона, явившись незваными, они принялись по-хозяйски переделывать обжитые интерьеры на свой эклектический лад. Как ни пытался я уговорами, мольбами и угрозами выставить непрошенных гостей за дверь, мне это никак не удавалось. Я уже не на шутку стал опасаться, что однажды и сам безвозвратно заплутаю в собственном перестроенном доме. И, в конечном итоге, сгину в нём навсегда, растаяв в развешенных по стенам зеркалах и уступив место кому-то другому, подобно мне, обречённому скитаться по тем же угрюмым коридорам до самозабвения.

«С вами всё в порядке?»

Я обернулся, единовременно с тем озадачившись, почему это вообще должно его волновать? Я ведь не более чем занятная книжица, карманный справочник Запредельного. И я уж и так разболтал Михаилу предостаточно. Хотя поначалу факты своей личной биографии я озвучивал довольно-таки скупо, делая акцент на таинствах сего мира и древних практиках, бытующих тут. Словом, открывал всё то, что этот сообразительный человек долго, а порой безуспешно искал в непроглядной чащобе эзотерических учений, шифрованных магических ритуалов и одряхлевших религий.

Участливое же беспокойство Мигеля, по правде сказать, меня слегка смущало: я не видел в этом прямой логики, списывая подобное отношение целиком и полностью на заботу об уникальном источнике данных. Мигель ведь крайне бережно и с благоговейным трепетом относился к старинным фолиантам и рукописям, которыми владел. Когда я смотрел на ситуацию с этой стороны, мне казалось, что и я для него – один из таких вот редких и занимательных гримуаров, нуждающихся в аккуратном обращении, чтоб не засалить и не измять бесценные страницы, вышаркав ненароком замысловатый шрифт.

Поэтому-то, вероятно, его и волновало то, что порой я без предупреждения исчезал. А затем как ни в чём не бывало появлялся вновь, зачастую возобновляя прерванные разговоры прямиком с момента их завершения. Хотя, говоря откровенно, я и пределов-то города не покидал: по нескольку дней к ряду я мог провести на одной из пустынных крыш, прислушиваясь, как нервно дождь барабанит по оцинкованной кровле, или же к тому, как уныло завывают ветра в криво изломанных подворотнях, но более всего к людским голосам за стенами, угадывая в перепадах их интонаций трепетные надежды, сокровенные желания и чувства, с рвением обречённого пытаясь постичь недоступное мне самому: секрет бессмертных, даже и не догадывающихся об этом своём удивительном качестве, вверенном им не пойми за какие такие заслуги вообще.

Глава

XI

. Питомец.

Ветер, беспечно швыряющий последние пожухшие листья на тротуар, разгуливал, казалось, и в моих притихших мыслях тоже. До чего же хотел бы я дышать этим ветром! Этим миром, осенью и дождём. До чего беспечные желанья для детища безразличных небес.

Внезапно я припомнил, довольно долго в отрешённой задумчивости промолчав, что в парке я не один. Не отрывая меня от маниакально-захватывающей интроспекции, в которую я впадал всё чаще, рядом шёл невысокого роста человек, едва достающий до моего плеча. Его длинные чёрные волосы неряшливо спутал промозглый осенний сквозняк, цепляясь за полы поношенного пальто молодого мага крючковатыми пальцами. К подошвам остроносых туфель, расшитых причудливым узором, бесцеремонно льнула сырая листва.

Я сверху вниз поглядел на своего молчаливого спутника. Это такое с виду хрупкое, уязвимое существо не раз удивляло меня собственным умением задавать каверзные вопросы, за обманчивой простотой которых таилась просто невероятная глубина. Вместе с тем поражало меня и его безграничное терпение. Иногда мне чудилось даже, что оба мы – будто бы не отсюда. Да, временами я и впрямь готов был поверить в то, что и я, и Михаил, определённо, не из этих практически диких в своей первозданности мест, отданных под охотничьи угодья кочевым племенам. И что на сих неосвоенных просторах мы – заплутавшие чужеземцы, сбившиеся с пути пилигримы, неловко переминающиеся на пороге одинокой хижины где-то на периферии миров.

Надо отметить, мы редко когда вот так беззаботно прогуливались, но сегодня решили немного проветрится и выбрались в мир. Лёлик тоже не преминул составить нам компанию, а то куда ж без него? Своего нового хозяина чертёнок искренне обожал, только и ища повод увязаться за ним следом. Похоже впервые за свою бытность Лёлик столкнулся с таким человеческим к себе отношением: вроде бы чёрный маг.. сильный, ух.. таких ещё поискать – не найдёшь! Ну, казалось бы, стоять, бояться. А он и не обижает нисколечко: принести то, не знаю, что, не просит, пакости соседям делать не велит, крапивным веником не охаживает. Не жизнь – песня!

Вполне довольный тем, что его взяли с собой, чертёнок беззаботно носился вокруг огромным чёрным псом, резво перепрыгивая через лужи и коряги, и радостно повизгивая, когда удавалось в прыжке ухватить зубами висящий на ветке иссохший листок. Рогов у него на сей раз не было – если домашний рогатый кот мало кому может попасться на глаза, то вот скачущий как сайгак рогатый пёс, шныряющий по парку туда-сюда, наверняка привлёк бы внимание.

А вот Сеню мы в последнее время почти и не видели – он был занят налаживанием быта своей хозяйки – нескончаемые семейные ссоры и дрязги ему вконец надоели, и домовой решил взять ситуацию в свои руки. Да и в любом случае, прогулки – это не про домовых.

На улице стоял вполне себе сносный, пускай и непогожий денёк. Тишь да благодать. Как вдруг наше обоюдное молчание и размеренный шаг прервал жалобный визг, не очень-то походящий на собачий, и тихая совсем уж не собачья ругань. Мигель остановился и едва заметно нахмурился, тихонько вздохнув. К нам, попискивая, ковылял Лёлик, подволакивая лапу: носясь во весь опор, он ненароком влетел в заросли чертополоха, и теперь, в месте касания шкура изрядно полысела и вздулись крупные волдыри. Молодой маг только головой покачал, нисколечко такому повороту дел не удивившись.

Виновато понурившись, чертёнок замер перед хозяином. Тот в свой черёд молча присел на корточки и осмотрел рану. Увы, незамеченным это глупое происшествие не осталось: выгуливавшая неподалёку небольшую комнатную собачку женщина, до того не обращавшая на нас никакого внимания, внезапно решила показать, что разбирается в нашей проблеме не хуже дипломированного ветеринара.

«Молодой человек! Так это же стригущий лишай! Вы что, за животным совсем не следите?»

Михаил нехотя оторвался от изучения травмы Лёлика, и посмотрел на неё. Дородная дама заикнулась, открыв и закрыв рот, но всё-таки мужественно взяла себя в руки, кое-как выдержав этот его взгляд, и решила во что бы то ни стало продолжить нравоучения: кто ж ещё молодежь-то направит?

«За животиной правильный уход нужен, ну! Прививки, обработка, осмотры регулярно, – женщина принялась наставительно загибать пальцы на руке. – А уж в квартире держать такую-то зверюгу – безответственно просто! Не его, так соседей бы пожалели!»

Молодой маг, ничего ей не отвечая, поднялся на ноги, размеренно отряхнув длинные полы пальто. Что удивительно, ненадлежащий уход за питомцем нашу «наставницу» всерьёз смущал, а вот то, что минуту назад пёс нецензурно ругался – нисколечко. Впрочем, черти тоже умеют глаза отводить. Не я же один такой особенный. И хорошо, – мысленно решил я, – а то ещё бы за недостаток воспитания домашнего любимца нам высказала.

Тем временем Михаил на диво серьёзно выслушал тираду по уходу за крупными собаками, не перебивая. Со стороны могло показаться даже, что ему это действительно интересно. Лёлик тоже был весь во внимании: замечание про сбалансированный рацион и парную говяжью вырезку ему очень понравилось, а вот про прививки и таблетки от глистов – гораздо меньше. Ну а когда дошло до чистотела и мазей на его основе, чертёнок так и вообще почти по-человечески сморщился, недовольно помотав головой. Однако, увлечённая монологом нравоучительница не обратила на это никакого внимания. Несмотря на всю свою эрудированность, она так ни разу и не назвала породу нашего питомца, что и не мудрено. Видно было, что про себя она примеряет на чертёнка разные описанья, сочтя в итоге, что это просто какая-то нелепая помесь.

А ведь Мигель мог бы.. особо не утруждаясь, заставить её молчать. Но, видимо, не посчитал нужным разбазаривать магию на всяких там напыщенных тёток. Недозволительное расточительство. Лучше немного потерпеть и дать человеку высказаться всласть. Я ещё больше проникся к начинающему колдуну уважением. Многие ведь, дай им такую-то силу в руки, немедленно пожелали бы самоутвердиться на первом встречном-поперечном. А он вот нет. Чужую свободу воли Михаил уважал и без крайней надобности не злоупотреблял своей властью над людьми.

Вдохновенно отчитав нас и тем самым подняв себе настроение впрок, женщина окликнула свою карманную собачонку, которая благоразумно держалась от сомнительной компании поодаль. Но та и не думала бежать на зов хозяйки, боязливо поджимая хвост и поскуливая. Однако, будучи вполне удовлетворённой своей разъяснительно-воспитательной работой, та сама пошла за любимицей, углубившись в парк.

Молодой маг лишь тихо выдохнул, глядя ей вслед: «Вот и погуляли. Как всегда, не без приключений».

Он с укором посмотрел на Лёлика, и тот виновато прижал уши. Как я сообразил, в такого рода переделки чертёнок попадает не впервые.

«Терпи теперь до дома», – назидательно сказал Михаил. Лёлик тоскливо заскулил и, прихрамывая, покорно поплёлся за нами.

Глава

XII

. Ворон.

На обратной дороге Мигель тихонько отчитывал подопечного, без особой на то надежды уча его хорошим манерам. Чертёнок, видя, что набедокурил, только виновато подвывал: разочаровывать хозяина ему не хотелось, но природная вертлявость и ребяческая беспечность порой играли с ним злую шутку.

На самом выходе из парка, когда до калитки оставалось буквально каких-то там несколько метров, на сухую ветку дерева перед нами приземлилась крупная чёрная птица. Это был ворон. Таких в городе я ещё не встречал. Серые алчные ворóны, с ворчливым карканьем разоряющие мусорные баки, не шли ни в какое сравнение с этим горделивым созданьем. Удивительно, что они из одного семейства. Я невольно залюбовался чёрными атласными перьями и блестящими глазками-бусинками. Всё-таки красота – вещица с заковыркой. Её понимание доставалось мне урывками и то не всегда. Ворон же, не одарив меня ни толикой того вниманья, которым одарил его я, в свой черёд вальяжно переступил с ноги на ногу.

Я обернулся к Мигелю, собираясь поделиться впечатленьем, но так и замер с полуоткрытым ртом. Мой ученик был бледен, губы его плотно сжаты, взгляд устремлён на иссиня-чёрную птицу, которая так же неотрывно смотрела на него.

«Это его не касается, – вполголоса проговорил молодой маг, обращаясь вовсе не ко мне с Лёликом. – Так и передай».

Ворон, не оспаривая тезис, а только издав низкое гортанное карканье, сорвался с места и, тяжело расправив крылья немалого размаха, взвился ввысь.

«Ггг.. голосовое сообщение», – с нервным подхихикиваньем хрюкнул чертёнок, сжавшийся за ногами хозяина в огромный чёрный комок.

Тот полушёпотом шикнул на него: «Ну ты и болтун, Лёля, что в лоб, что по лбу! Хоть рот зашей».

Я недоумённо посмотрел на спутников. Мне одному ничего не понятно? Так я могу влезть в чью-то голову за разъяснениями: с меня ведь станется.

Будто прочтя мои мысли, Мигель, выдохнув, проговорил: «Не обращайте внимания, это так.. небольшое напоминание о прошлой жизни».

Я, отчего-то зябко поёжившись и растерев плечи, покорно кивнул. У всех у нас свои тайны. Даже и от себя самих. А всё-таки предчувствие какое-то нехорошее осталось.

Видимо, решив слегка разрядить обстановку, Михаил попытался разговорить меня на отвлечённые темы. Благо, сделать это было нетрудно: мне только дай рот раскрыть, укажи направленье и всё… Прошло двенадцать часов. Я так искренне увлекался ещё и потому, что за нашими мирными беседами напрочь забывал, в каком незавидном положенье нахожусь.

«Такой странный выбор.. наша горемычная планета», – задумчиво проговорил Мигель, как бы между прочим.

«..Почему Земля? – тотчас встрепенулся я. – О, ничего такого. Просто.. она в некотором роде особенная: эдакое перекрестье миров. Как таверна на обочине торгового тракта. Сюда разные существа вхожи, которые мало где ещё пересекаются, да взять хотя бы ангелов с демонами! Ну каково? Чудные дела… Да и сами люди… Сложновато тут подобрать аналогии. Это.. как высота звука. Только здесь так уж заведено, что правила игры одинаковы для всех без разбора, невзирая на твоё.. звучанье. Святой отец или маньяк – все ровнёхонько вписаны в общий нотный стан. Приевшееся понятие «серая масса» – просто абсурд какой-то, не знаю, с чего вы это взяли вообще? Скорее уж, пёстрая мозаика, а кажущаяся серость – не иначе эффект утомления глаз – когда долго глядишь на пестрящую рябь, все начинает сливаться, так ведь?»

«Пожалуй». – Мигель сдержанно усмехнулся.

«Я приметил это местечко исходя из соображения, что тут меня не так-то просто будет найти, в аккурат как на шумном восточном базаре, – продолжил я. – А вот добраться сюда – да запросто, особенно если ты заблаговременно здесь побывал и хорошо запомнил дорогу со всеми её виражами и ухабами».

Натянуто улыбнувшись, я досказал после небольшой паузы: «Ну меня это не спасёт: я сам дал Хранителям подсказку, заполучив назад своё тело, всё равно что маяк зажёг. Вселенная, конечно, огромна, да Они хорошо её знают. Всю. По вертикали, диагонали, горизонтали, куда не глянь. И меня знают. Тоже. Увы, но по-другому-то, в смысле без тела, никак: в своём существе мы едины, и чем дольше расщеплены на слои, тем труднее собрать себя обратно. Без корешка книга мигом распадается на страницы, стоит взять её в руки. Это я уже ощутил вполне. Я.. не могу предугадать, когда именно Они явятся: через считанные минуты, пару-тройку дней или же через сотню лет. Кто знает? Ну.. я всё же склоняюсь к дням, так как о минутах думать совсем не хочется, а претендовать на столетие – чересчур смело».

Я притих, прицениваясь к отведённому мне времени под этим небом. Никогда его не считал, и вот, цепляюсь за мгновенья. Мой собеседник молчал, отрешённо глядя себе под ноги. Он многое знал и умел, да, но вот помочь мне не мог и при всём желании. Да и никто в принципе, возьмись по глупости за это гиблое дело, не смог бы.

«Вот кроме меня, пожалуй», – прозвучало невесть откуда, обдав меня притом жгучим холодом.

Я нехотя обернулся, словно кто-то помимо воли повернул мою голову, бесцеремонно сжав её руками. Взгляд застыл на припаркованной у обочины машине, в грязном боковом стекле которой я снова увидел своё отраженье. То, другое. С чего я вообще решил, что он похож на меня? – в следующую секунду изумился я, с замираньем разглядывая его. – Да, всё те же черты, но.. выражение лица, глаз и, поглядите только, причёска! Надо же, моя его, значит, не устроила? Я рассеянно пригладил волосы рукой. А что, вроде даже идёт. Так.. по-людски. Ну это ему идёт. А мне вот.. не очень-то. Но вместо того, чтобы повторить мой рассеянный жест, как положено уважающему себя отраженью, двойник лишь насмешливо приложил когтистый палец к губам.

Справившись с оцепененьем, я резко отвернулся. Чувство, что чьи-то цепкие холодные пальцы копошатся в моём разуме, мне ох, как не понравилось, хотя я сам виртуозно проделывал это с другими, пускай прибегал к своему прикладному уменью всё реже и реже: зачастую слишком уж неприглядные вещи попадались мне в моих изысканьях. Но больше всего меня поразило то, что тот, второй, не просто хаотично шарил впотьмах моего сознанья, подбирая отмычки к опечатанным картотекам, а знал наверняка, что и где нужно искать. Как у себя дома, ей богу, распоряжался!

Меня легонько тронули за локоть. От теплоты человеческого прикосновенья по контрасту с этим нездешним холодом прошиб озноб. Я как сомнамбула обернулся. Михаил встревоженно глядел на меня. А глаза у него всё-таки… Но я так и не смог завершить ненароком скользнувшую, было, мысль.

Уютный прежде парк вдруг сделался каким-то тёмным и угрюмым. А неестественно сильный порыв ветра при полном штиле, зло срывающий последнюю жухлую листву, на секунду отвлёк Мигеля. Когда же он вновь обернулся, меня рядом не было. Я издали, сквозь скомканную протяжённость перехода, наблюдал, как обеспокоенно он озирается по сторонам, слушал шорох запылившегося от городской копоти пальто и то, как мой ученик окликнул меня по имени. В тот момент, безнадёжно цепляясь за соломинку состыкованных звуков, я ощутил себя почти что живым. Ведь у меня теперь было название и тот, кто способен его произнести. Пускай тело моё, твёрдое и холодное, более подходило на изваяние из камня, вот разве что с неприсущей минералам змеиной гибкостью. Но то, что люди зовут жизнью – это ведь не только ток крови за эластичными стенками сосудов, не планомерные систола и диастола, не предписанные редокс-реакциями выдох и вдох. Это…

Вдруг нить размышления нежданно-негаданно оборвалась: меня захватило странное, повергающее в дрожь ощущение. Медленно, с душераздирающим скрипом отворялись старые заржавленные врата, которые некогда я собственноручно и запер на тяжёлый засов: память для меня стала и невыносимой пыткой, и недозволенной роскошью заодно. Но если существует дверь, рано или поздно она должна отвориться. Ведь для какой ещё цели она задумывалась вместо стены? Вот и нашёлся тот, кто, не побрезговав, её открыл, притом нимало не утруждаясь, и наплевав заодно на меня…

«Ну и что тут у нас, а? Красотища! – цинично усмехнулся он. – Давай-ка поглядим – повспоминаем.. ммм.. почти что школьный фотоальбом! Эх, молодо-зелено!»

Глава

XIII

. Наперегонки.

Мешаясь с начинающим накрапывать дождём хмурых, каких-то неправдоподобно тёмных улиц, чёрными щупальцами ползло наружу то, что было предано забвенью без малейшего сожаленья. Хищными гарпиями кружились перед глазами разрозненные кадры. Некоторые вещи лучше забыть, душевного спокойствия ради. Да вот, на беду, не всегда получается, – рассеянно думал я, отмахиваясь от этих ужасных настырных птиц. Фрагментов прошлого, с виду так почти невозможного, и вместе с тем неопровержимого, такого, что, даже и пытаясь сомневаться в нём изо всех сил, я не мог.

«Нравится? Мне вот очень даже, – прошипел мне прямо в ухо двойник. – Я тебе ещё и не такое покажу да расскажу, дай только срок».

Это вкрадчивое обещание ничего хорошего явно не сулило.

Вдруг острым лезвием секиры полоснув испуганно сжавшееся в комок сознание, тем самым со звоном расколов его, восстал из небытия холодный насмешливый взгляд, некогда перевернувший все мои представления о действительности, да и о себе самом в придачу. Такой суровой была кара, чтоб мне не показалось мало, за неподобающее любопытство и недопустимую ни в коем разе попытку усомниться. В Нём.

«Зачем?.. Зачем ты так?!» – спрашивал я доппельгангера, тщетно пытаясь отстраниться от увиденного. Но он лишь презрительно молчал. Ткнул мне в лицо таким-то откровением, а дальше разбирайся, мол, сам, коли сдюжишь.

Страшное виденье. Наш.. Создатель. Даже и зная теперь, я.. не смел судить Его. Он.. казалось бы.. так похож.. на нас всех. Да вот только мы на Него совсем не похожи. То ли дело люди: Творец мира едва ли подобен им, зато в них самих заключено это божественное подобие. Горчичное зернышко Вечности. А нас.. обделили.

Подражать другим – до чего незавидная стезя. Ну зеркалу ли жаловаться на свою-то горькую долю? Мы – тысяча таких вот зеркальных осколков, в которых отражается мир. Мы – просто-напросто Его проворные пальцы, вскрывающие замки запертых дверей. Просто пальцы.. на тысячах простёртых в пустоте рук.

Да уж.. жаль, выяснить, всё до конца мне тогда так и не удалось. Ну, по крайней мере, теперь понятно, что за беспощадное откровение я выкрал из-за неприступно высоких стен Цитадели себе же в ущерб.

Я устало закрыл глаза руками. Бессмысленные человеческие жесты прижились, как влитые, сопровождаемые такими же бестолковыми эмоциями. Хотя едва ли они были проблемой сейчас.

Ах.. когда-то по наивности своей я думал, будто поверженные кумиры, сброшенные со своего позолоченного пьедестала, немеют, скованные молчанием постыдной развенчанности. Но Он.. другое дело. Едва ли Его вообще занимало чьё-либо мнение в принципе. А уж моё и подавно. Кто я такой, в конце-то концов, чтобы перечить божеству, древнему, как сам мир?

«Ты? – расхохотался вдруг двойник. – Ты – ангел Его. Забыл? Ведь кто такой ангел, ну? Посланник. Послание, правда, не очень, а-ха-ха. Вот уж поверь – я-то знаю, о чём говорю. Да и сам ты.. бескрылый да облезлый весь, смотреть противно. Птичий грипп какой-то, что ли. Ну что уж имеем – то и разумеем».

Несмотря на по-злому шутливый тон двойника, черты моего лица непроизвольно исказило страдание. Сжав голову руками, словно она внезапно до ужаса разболелась, я снова и снова переживал внутри себя эту изощрённую пытку. Не может быть. Не может быть, потому как не может быть никогда!

Мне померещилось, что прежде покойная твердь под моими ногами пришла в движенье, будто хтонический змей Ёрмуганд, до того мирно дремавший на собственных обвивающих землю кольцах, вдруг растревожено заворочался, предвкушая скорое пробужденье. Почуяв напряжённую вибрацию мирового чрева, не разбирая дороги, я бросился прочь, казалось, пытаясь оторваться от неустанной погони собственной тени, преследующей меня по пятам, Вёльвы, мерно нашёптывающей свои страшные предсказанья.

Я бежал, стараясь не размышлять ни о змеях, ни о пророчествах, отбросив всякого рода эсхатологию на задворки ума. Но разве возможно обогнать память, намертво прикованную к твоим стопам? Я бежал, не отдавая отчёта, что делаю, не видя смысла и не задумываясь о нём. Одинокий и чужой в шумном, переполненном транспортом и людьми мегаполисе, я убегал от прошлого.

Двойник только ехидно посмеивался, мелькая в размытых отраженьях по сторонам: «Давай, давай! Беги, Форест, беги! Поднажми! А-ха-ха! И так забрался дальше некуда, на самые задворки мирозданья, а всё одно – от себя не спрячешься, дурья твоя башка!»

Машины резко тормозили в считанных сантиметрах передо мной, грубо взрывая тонкий осенний воздух воем клаксонов и совокупно с тем громкой бранью водителей. Случайные прохожие с руганью шарахались прочь, замечая меня в самый последний момент, точно выраставшего из-под земли призрака. Узкие переулки, проходные дворы, подворотни слились воедино. Внезапной преградой на моём пути вдруг выросла стена невысокого дома в тупиковом дворике. Недолго думая, а, точнее, не раздумывая вовсе, я взобрался наверх, только б не останавливаться ни на миг: когти на руках и ногах сослужили мне немалую службу, да и тело, гибкое и безукоризненно точное в движениях, не подвело. Вероятно, уж тогда-то я мало походил на антропоморфное существо, которое прилежно изображал во всё остальное время, а напоминал, скорее, проворную химеру – жутковатую смесь человеческого с потусторонним. Вёрткую ящерицу, безусильно скользящую по камням.

«Уже интересней! – хохотнул доппельгангер, подначивая меня. – Рождённый летать ползает, как таракан по стенке, вот это номер! Тебе бы в цирке выступать!»

Я старался не слушать. Вовлечённость в движение, словно глубокая динамическая медитация, положительно отвлекала меня от навьюченных с три короба мыслей, и потому я с упоением продолжал сумасшедший марш-бросок, уже не обращая внимания на язвительные комментарии, раздававшиеся в моей собственной голове. Боже, как по-человечески они звучали с одной стороны, а с другой – вещи он зачастую говорил крайне бесчеловечные.

Мой дальнейший маршрут пролегал исключительно по подогнанным одна к одной, как змеиная чешуя, крышам. Разгоняя уютно примостившихся на отвесах голубей и неприкаянные души, замешкавшиеся на распутье, я наблюдал, как реальный мир выворачивает на изнанку и обратно. Навьи, впрочем, шарахались от меня ровно так же, как и люди. Не ставя подобной задачи, я всполошил всех. Вслед мне неслись злое шипение, бульканье и клёкот вперемешку с самой обычной базарной руганью, когда я невзначай в очередной раз задевал плечом какую-нибудь диковинную тварь. Я то бежал по громыхающей кровле, то, хрустя пеплом под ногами, стремительно проваливался в чёрную пустоту и, снова обретая твердь, скользил по мокрой от дождя черепице. Из Нави в Явь и обратно. У любого другого, могу поспорить, от таких-то спонтанных и частых переходов развилась бы транспространственная декомпрессия. Но только не у меня, снующего как челнок туда и сюда, меж волокнами бытия. И эта вящая неуязвимость, по правде говоря, даже пугала. Зачем Он сотворил нас такими?.. Едва ли пустой прихоти ради: кто не имеет слабостей, не имеет и жалости. Не способен сострадать. Бог – самое бессердечное из созданий. Придуманная людьми любовь всевышнего – просто…

«Чушь, – заботливо подсказал мне доппельгангер. – Ты гляди, сам догадался!»

Я зажал руками уши. Это было глупо и смешно, но я не знал, что ещё мне оставалось делать. Как заставить его замолчать?!

«Да утешься ты, Федорино горе, – любой Творец такой, – хмыкнул незваный собеседник. – Работает на результат, а как ещё? Глянь хотя бы на этих твоих…»

В голосе двойника зазвучала откровенная неприязнь. Люди ему явно не нравились, хотя навскидку он знал их куда лучше моего, и походил на них гораздо больше. Отличный подражатель. Меня переплюнул на раз-два.

«Думаешь, мало они мыкаются?»

Нет, так я точно не думал.

«Тоже вон на результат ишачат как проклятые. Ну и нам досталось, конечно же. Наш-то ничем не лучше, хотя Он и не совсем…»

Двойник вдруг замолчал, словно о чём-то размышляя. Я же, вдосталь наслушавшись всякого о себе, о людях, о Том, кто сотворил нас, доппельгангера почти что ненавидел, если б мне не было отчего-то так пронзительно его.. жаль. А, может, жалел я себя? Не знаю. Странные, странные ощущения! Все до единого.

Бессовестным способом ныряя в полыньи реальности и выныривая вновь, будто нарочно игнорируя физическую ограниченность собственным нефизическим свойством, я достиг набережной, где благополучно спрыгнул на тротуар с высоты пятого этажа. Я сознавал, что могу бежать хоть вечно, опоясывая Землю кругами, испещрив тропами всю Навь вдоль, поперёк и ещё раз вдоль, и не устану. Разве что энергия подрастратится. Именно понимание этого наглядного факта заставило меня, в конечном итоге, прервать увлекательный кросс.

Будто бы и взаправду выдохшись, пошатываясь и еле дойдя до реки, я опустился на гранитные ступени у самой воды, задумчиво скрестив руки на коленях. Что же, я был предельно измотан нелёгкой внутренней борьбой: победы в этом поединке мне не светило отнюдь.

В подвижном, колышущемся зеркале отражений, расстелившемся передо мной, где я снова стал собою, я тщетно пытался угадать ответ на вопрос, задаваемый по тысяче раз безрезультатно. В заострённости черт собственного лица, в нервном поблескивании глаз – во всём без труда угадывались тревога и страх. Чувства владели мною, а не я – ими. Вот она, оборотная сторона людской жизни, её неказистая изнанка. Не к тому ли я стремился, упрямо пытаясь стать как они? Таким же живым.. таким же.. чело-вечным. Не это ли ранее пленяло меня в представителях рода людского? Их необъяснимая способность поступать вопреки. Я, неукоснительно следовавший Его Закону, безусловно, был впечатлён и поражён. И теперь, подражая им так старательно, я стал изумлять сам себя.

«Ты да – ты-то можешь быть почти как они, порода такая. – Вновь невзначай подменив меня собой, двойник надменно прищурился, и по воде пошла крупная рябь. – Только копия всегда проигрывает оригиналу. А уж такая замухрыжная и подавно. Да и вообще, далось тебе это подобие? Да к чёрту! И набивка у этих вон дрянная: вонючие потроха и непроходимая глупость. Хотя ты сейчас, я смотрю, по второму параметру ничем им не уступаешь, гордись: такой же дурак», – резюмировало отраженье, до того бессовестно меня оскорбив, что я даже не нашёл, что ему на это возразить.

Его манера общаться повергала меня в ступор. Я ведь прежде вёл беседы только с предельно вежливым и деликатным Михаилом, человеком осторожным и немногословным. А это.. что вообще такое?

«Человечность, – с издёвкой отрапортовал доппельгангер. – Ты сам её в себе ещё толком не раскопал, да обожди. А я вот уже. Я ж – не ты, хотя…»

Вдруг двойник замер и медленно обернулся, будто бы поглядев себе за спину. Он старался ничем себя не выдать, но в едва изменившихся чертах его лица вдруг проступил такой безотчётный ужас, что даже мне сделалось не по себе. То, что пряталось за его спиной в темноте.. мнилось настолько чудовищным, что никакая форма ему не нужна была вовсе. Когда он исчез я облегчённо выдохнул, втайне надеясь больше его не видеть, а сверх того никогда не встречаться с тем, что он увидел позади.

Тонкими пальцами бесцельно рассекая собственное безвинное отражение, которое вновь было моим, я попытался немного успокоиться и кое-как осмыслить всю эту абракадабру из образов и небрежно брошенных мне откровений. Какие были глаза у Того, кто сотворил нас!.. Я поклясться мог, что это ну ни в какие ворота! Откуда у не-человека, но божества, вечного и безликого, вдруг взялся сугубо человеческий признак, зачем и для чего он Ему?! Я готов был терпеливо примириться с любой иной деталью внешнего сходства с людьми, но только не с такой вопиющей! Хотя.. эти глаза.. были по правде и не совсем людскими: обжигающе холодные, опустошённые и отрешённые, они будто смеялись над всеми моими неумелыми попытками разгадать их тайну. Второй после Бога, так говорят здесь про Архангелов? Для нас Он был первым, владея той же самой силой, что созидает Вселенные, владея вполне, но.. не до конца. За этим ему и нужны были мы – ангелы без души. А, вероятно, и не только за этим. В свои тайны Он нас не посвящал, только использовал как подспорье. Удобный, послушный инструмент.

Я вздрогнул и ударил по хрупкому отражению, тем самым раздробив его на сонмы разлетающихся брызг. Из воды показалась изумлённая русалочья голова, не ко времени для обитателя сумерек, а сплошь любопытства ради. Сквозь прозрачную желеобразную кожу, бледную и скользкую от слизи, отчетливо проступали кости черепа. Глаза мавки были по-рыбьему выпуклыми. Несколько секунд мы смотрели друг на друга не мигая. Вслед за тем, я, неторопливо зачерпнув пригоршню, плеснул стылой водицей, готовой вот-вот замерзнуть, в лицо незваной гостьи, и она тотчас обиженно скрылась в тёмных волнах, продемонстрировав напоследок лишённую кожи спиНу и всю совокупность чернильно-бурых внутренностей. Полагаю, стоило извиниться за грубое обращенье, не знаю, где нахватался такой-то бестактности, однако компания мне сейчас точно не требовалась.

Оставшись в долгожданном одиночестве, я уже не впервой растёр плечи руками. Меня трясло как от холода, однако, хоть я и способен был чутко различать температурный режим и все его мельчайшие флуктуации, мёрзнуть я уж ну никак не мог. Плохой знак. Хоть бы обошлось. Я крепко сжимал предплечья дрожащими пальцами, глядя на то, как размытое миг назад отражение вновь невозмутимо обретает единство и целостность в лоне реки.

Тем временем в отдалении показалось уже две русалочьих головы. Привела подругу на диво поглазеть, – беззлобно отметил я. – Ну что теперь. Пускай. Пока есть на что смотреть…

Глава

XIV

. Неупокоенный.

Рассеянно глядя то на своё утихомирившееся отраженье, то на любопытных русалок, по-девчачьи хихикающих и перешептывающихся, я между тем отчетливо ощутил спиной чей-то взгляд. Почему-то, когда хочешь побыть один, кажется, весь мир восстаёт против этого безобидного желанья, – не без лёгкого раздраженья отметил я и сам удивился собственным эмоциям по данному поводу. Я вполне успешно вживался в новую роль. Я становился.. человеком. Почти, как хлёстко отметил мой двойник. А вот нужна ли мне вообще такая дотошная мимикрия, если в главном я всё равно походить на них не способен?

Тяжело вздохнув, я нехотя обернулся. Позади стоял мужчина. То есть, можно было бы назвать это так, да стоило ли? Скорее уж, существо. Нежить. Он старательно таращил глаза – пустые чёрные провалы. Вокруг витал едва различимый удушливый смрад разложения. Одежда – заляпанные бурым драные лохмотья. Всё как по писаному, – отметил я, – неупокоенная душа. Чересчур долгое пребывание в мире живых их уродует просто до неузнаваемости: судорожно цепляясь за мёртвые тела, чтобы сквозняком не унесло в Запредельное, они и сами в конечном итоге становятся эфемерными кусками собственной разлагающейся плоти.

Пока я разглядывал страдальца, по набережной прошла девушка, прямиком сквозь замершего мертвеца, и, брезгливо сморщившись, прикрыла рот и нос ладонью, вероятно, различив то же амбре, что улавливал и я. Мертвец проводил её жадным, голодным взглядом, но преследовать не стал. Я отчего-то его интересовал куда больше, чем потенциальная возможность поживиться. Впрочем, на шею кому попало ведь не присядешь, – раздумчиво нахмурился я. – Ну уж на мою-то – в последнюю очередь. Я – хоть созданье и миролюбивое, но постоять за себя могу.

Почему, интересно, они не помогают своим? – призадумался я мигом позже, глядя вслед удаляющейся молодой особе, а затем снова посмотрел на мерно раскачивающегося из стороны в сторону мужчину. Ну не все ведь, как Мигель, – сообразил-таки я. – Мало что видят. Понимают и того меньше. А что до состраданья.. тут и живых-то не всегда облагодетельствуют, не то что мёртвых.

Покойник, словно откликнувшись на мои размышленья, попытался сказать что-то, но его рот, точно склеенный, лишь уродливо разошелся на продольные волокна. Ещё я заметил, как сильно он был истощен – тело мытаря состояло целиком и полностью из облепленных тусклой пергаментной кожей костей, да и только. Отобедал кто-то очень даже недурно, – снова грустно выдохнул я. Сама возможность вот так беззастенчиво питаться за чужой счёт – меня прямо-таки покоробила. Надо же, каким я стал…

«Я тебе не помощник, – наконец безразлично проговорил я, отвернувшись. – Смерть – отнюдь не моя специализация».

Но мертвец не сдавался. И никуда не уходил. Я мог бы, конечно, игнорировать такую неподобающую настойчивость. Но вместо этого почему-то устало поднялся на ноги. Неприятная дрожь, мучившая меня, тем временем унялась.

Мытарь тут же неуклюже потопал куда-то, будто понукая идти за ним. Зачем я, собственно, опять лезу? – отругал я себя, уже поднимаясь по гранитным ступеням. – Неужто мало мне своих проблем, подавай ещё и чужие? Но ноги сами шли вслед за покойником. Внезапно меня с головы до пят обдало холодными брызгами. Я оглянулся и укорительно покачал головой, слыша за плеском воды звонкий, почти детский смех. Нашли же время. Ну да чего там, я ведь и сам не лучше. Рассчитались, стало быть.

Мертвец в свой черёд терпеливо меня поджидал. Я мог бы выведать его историю загодя, но ничто не даётся даром, всё есть энергия. А вот то, как я «мёрз» недавно, недвусмысленно указывало мне, что красная лампочка «бензобака», предупреждая, уже начинает помаргивать. Когда же она загорится ровным алым огоньком, мне придётся несладко. Так что следовало ужесточить контроль и не допускать впредь нечаянных вывертов с путешествиями сквозь пространство. Впрочем, легко сказать: попробуй проконтролируй сломанный механизм.

Неупокоенный тем временем повёл меня куда-то захламлёнными подворотнями и пустынными переулками. Не через Навь, и на том спасибо. Наяву. В конце концов, в одном из таких вот ничем непримечательных закутков мой проводник неуверенно замер. Ноги его подломились, точно тростинки, послышался хруст костей, и дальше своё упрямое движенье он продолжил уже ползком. Как же этот несчастный ослаб, спустив последние силы на то, чтобы показать мне… Что? Становилось любопытно.

В дальнем углу отдающей гнилью подворотни обнаружился неприметный канализационный люк. Крышка на нём была сдвинута, и это не могло не настораживать. Я, наклонившись, легко отодвинул её и заглянул в смрадную черноту колодца. Оттуда отчётливо пахнуло смертью. Мой проводник, лёжа на земле, принялся трясти головой, как бы указывая направленье. Но дальше идти со мной не решился, да и не смог бы.

Вздохнув уже не впервой за сегодняшний день, я начал спускаться за заржавленным ступеням вниз, в липкий чернильный мрак. Да тут не только смертью разит, – отметил я про себя, – но и магией. Как выяснилось чуть позже, чутьё меня не подвело.

Пройдя по тёмному тоннелю до поворота, я наткнулся на труп, по которому вальяжно сновали крысы. Пускай эти зверьки и любили начинать трапезу с глаз, мертвеца их лишили вовсе не они. Глаза у человека оказались выколоты, а отнюдь не съедены, мне это было ясно, хотя я и не проводил судмедэкспертизу. Ну стоило сказать, отсутствие глазных яблок в глазницах – далеко не самая неприятная подробность, открывшаяся мне. А вот нижняя часть лица… Теперь понятно, почему неупокоенный не мог говорить: его рот оказался грубо зашит толстой, потемневшей от крови ниткой – шили на живую, это я тоже понял навскидку. Да бог бы с ней, с ниткой! Самое жуткое – это печать, вырезанная на коже. Кровавые линии рассекали лицо сверху донизу, магический символ впотьмах тускло и зловеще мерцал. Н груди тоже просвечивали кровавой вязью сигиллы. Не иначе несчастного нарочно привязали к его мёртвой плоти. Это было так возмутительно, так неправильно. Но моего мнения тут никто не спрашивал.

Молча оглядев всю картину, я небезосновательно предположил, что после смерти покойника поднимали раза три, не меньше. Поэтому и фантом был таким тщедушным. Некромантия как она есть: видел я нечто подобное в старинных гримуарах, копошась в тёмных кладовых человеческой истории прилежно и увлечённо, как археолог, изучая их примитивные способы программирования действительности. Только сам ритуал.. – я пристальнее вгляделся в подробности, – хоть и сложный, но выполнен как-то.. не слишком изящно. Да и трижды к ряду… Зачем? Будто это делал не опытный колдун, а подмастерье, набивая руку.

Собственные догадки, надо сказать, мне не понравились абсолютно. Странные же в этом городе существуют учебные заведения. По возможности следует обходить их стороной, как и их учеников, – мысленно подытожил я, благоразумно решив лишний раз не совать свой нос куда не следовало. Отчего-то в уме не к месту всплыла картинка с вороном в парке. Я мотнул головой, отгоняя неприятные догадки. Мигель не такой, и точно не стал бы никого зазря мучить: вспомнить хотя бы, как он пригрел заброшенного хозяевами домового, да даже напортачившего бедолагу-чертёнка пожалел! А уж про меня самого и говорить нечего. Впрочем, от меня хоть худо-бедно был прок, а вот этих двоих молодой маг опекал сугубо по доброте душевной, как опекают выброшенных на улицу котят.

Я прикрыл глаза, пытаясь унять охватившее меня было волненье. И снова посмотрел на обезображенный труп: раз я здесь, помочь несчастному всё-таки следовало. Не то чтобы я был таким уж гуманистом, просто лишать человека смерти.. порядочной смерти по всем правилам.. это было совсем не по-людски.

Глава

XV

. Арфа.

Я внимательно посмотрел на алые нити, тянущиеся, словно тонкие струйки дыма, от символов на трупе. Они уходили прямиком вверх, туда, где возле люка канализационной шахты застыл, лёжа на асфальте, обессилевший фантом – то, что осталось от разума, воспоминаний и эмоциональной составляющей человека. А душа.. Ну это другое – она никому неподвластна, продавать её или же как-то иначе корыстно распоряжаться сим эфемерным нечто нельзя – она и самому обладателю-то не принадлежит, по правде говоря, просто вверена во временное пользование. Да и свойства её ничуть не похожи на свойства человеческой личности. Тем не менее, люди часто мешают одно с другим: тёплое с мягким. Ну да не мне исправлять их ошибки. У меня-то своей души нет, куда уж мне. И личности, впрочем, не было тоже. А потом… Что-то я отвлёкся.

Ниточек-связок было много, все они оказались добротными – оборви их разом, и это могло аукнуться негативными последствиями для мытаря-мертвеца, к тому же он был слишком слаб: существовал риск и вовсе разрушить его, а этого я никак не хотел. Так бездарно разбазаривать накопленные за жизнь данные – просто непозволительное расточительство! (Профдеформация, куда от неё денешься?)

Прикинув в уме варианты, приценившись к каждому узелку, я принялся за дело: некоторые нитки аккуратно, по одной, обрезал острыми когтями, другие тихонько вытягивал, словно распуская ткань – от этого мертвец наверху жалобно выл. Но по-другому было никак нельзя: ювелирная, словом, работа. Со стороны могло показаться, будто я играю на невидимой арфе или на каком-то куда более заковыристом инструменте. Аллегро. Анданте. Да уж. Наворотили тут ворожбы.

В общем, распутывая сеть из заклятий, попотел я знатно. Но в конечном итоге мог собой гордиться – всё было сделано в лучшем виде, никто не пострадал. Труп без привязок сразу как-то просел, будто ввалившись внутрь самого себя, и испустил из носа ушей и глаз чёрную жижу. Фантом в свою очередь был освобождён от обременяющей его гниющей плоти, однако, сам он уйти туда, куда полагалось, уже не мог: знатно над ним поглумились, совсем выжали беднягу – почти ничего не оставили. А я, увы, не мог его сопроводить – я ведь не знал, куда и через какие заставы.. да и не было у меня ни одного подходящего пропуска на руках, нечего дозорным предъявить. Бессмертному соваться в смерть… Фантасмагория какая-то. В конце-то концов, мы и люди были бессмертны по-разному. Даже найди я обходную дорогу… Сам-то поди выкарабкался бы, но за компаньона поручиться мог едва ли.

Пока я раздумывал над проблемой, отрешённо закусив длинный коготь на большом пальце, то не заметил, что в тоннеле сгустилась душная тьма. Она лилась с потолка чёрными клубами и стекала по стене, медленно, точно желе, ползла по полу.

Из транса меня вывел хамоватый окрик: «Алё, гараж!»

Я вздрогнул, глянув себе под ноги. В сточных водах тотчас возникло моё недовольное отраженье. Сказать, что я не сильно обрадовался ему – ничего не сказать.

«Вали отсюда быстро, кретин!»

На сей раз я хотел, было, возмутиться, но чёрный дым заволок лицо двойника и высказать накипевшее недовольство оказалось попросту некому. Вслед за тем вполне осознав опасность, я в два прыжка оказался на лестнице. Дым застелил пол, пожрал исполосованный ножом труп, и тот канул в нём бесследно, точно растворился в кислоте. Скобы лестницы под моими руками начали стремительно покрываться коррозией. Нырять в Навь смысла не было, потому как я уже оказался там.

В колышущейся черноте что-то шевелилось. Когда я попытался взобраться наверх, скоба под ногой раскрошилась, как и те две, за которые я держался руками. Но не тут то было: вместо того, чтобы рухнуть в клубы чёрного дыма, я вцепился когтями в стену, очень, надо сказать, оперативно. И принялся взбираться наверх. Однако шахта, доселе составлявшая всего несколько метров, вдруг превратилась в бездонную пропасть, и только где-то бесконечно далеко наверху виднелся тусклый полумесяц сдвинутого люка. Я с некоторой досадой выдохнул. Мне не нравилось, когда со мной играют в такие вот игры. Ну посмотрим кто кого.

Я со скоростью сколопендры пополз наверх, ровно на полшага опережая возникающие на глазах дополнительные ряды кирпичной кладки в осыпающейся шахте. Внизу что-то то ли недовольно зашипело, то ли зарычало. А потом попыталось ухватить меня за ногу, вероятно, не рассчитав, что когти на ногах у меня ничуть не хуже, чем на руках. Получив заслуженный удар, темнота взвыла и сползла вниз, оставляя за собой прожжённые парящие чем-то едким кирпичи. Я же таки добрался до верха, и, откинув крышку, буквально вывалился в Явь.

Глава

XVI

. Сорванный урок.

Фантом был на месте, хоть и выглядел отвратительно. Я, на чистоту так, опасался, что эта тварь его утащила: как я успел уяснить, вскользь коснувшись сознанья (точнее, зачатков такового) существа, таящегося во тьме, питалось оно неприкаянными душами. Привязанный к плоти фантом был невидим для него, но стоило мне разорвать эту порочную связь, как тайное сей же миг сделалось явным. И ещё: раз уж оно учуяло добычу, взяв её след, то вряд ли теперь отступится. Мои худшие опасения тотчас же подтвердились. Из люка пополз чёрный дым, и мир вокруг мгновенно заволокло мраком: пасмурный осенний день на глазах превратился в зловещие сумерки.

Да.. навья фауна здесь беспокойная, такую ещё поискать, – сокрушённо отметил я. И, вскочив на ноги, без лишних промедлений схватил неподвижного мертвеца. Тот что-то нечленораздельно промычал в ответ, кажется «спасибо». Мне же было сейчас вовсе не до его благодарностей. Я побежал, сознавая, что по-сути так бегу от волка с куском свеженького ароматного мясца на закорках. Бегал я, конечно, быстро, как выяснилось на досуге, но сколько это вообще продлится? Фантома, после освобожденья от плоти, точно трясина затянула Навь. Тащить его обратно – зазря калечить. Если б я соображал так же быстро, как это было раньше, то, вероятно, придумал бы что-нибудь дельное на ходу. Но моя и без того перегруженная оперативная память, да на сухом пайке, выдавала крайне скромный результат: просто беги.

Сзади что-то вязко шлёпнулось: я обернулся. С соседней крыши текла темнота, из консистенции дыма перейдя в густой клейстер. Казалось, она была повсюду и вот-вот захлюпает под ногами. Краткого замешательства на оценку масштабов трагедии мне хватило, дабы потерять контроль над дорогой и на бегу во что-то врезаться: в Нави ландшафт не был непогрешимой константой, так что удивляться тут было нечему. Меня слегла откинуло назад, но я не упал. Только в который раз к ряду хрустнула нога фантома, мешком висящего у меня на плече, переломившись в совсем уж неожиданном месте.

А миг спустя я понял что врезался не во что-то, а в кого-то. Существо в тёмном балахоне, практически с меня ростом, в свой черёд даже не шелохнулось. Я замер, с неприкрытым любопытством разглядывая его. Что-то было в нём необычное, какой-то неведомый флёр и еле уловимое радужное мерцанье, будто сочащееся из-за спины. Под низко надвинутом капюшоном же ничего не было видно. По крайне мере, ничего того, что мог бы увидеть я. А ведь я видел многое.

Заинтригованный, я вознамерился обратиться к этому обитателю пограничья, ведь не зря же он здесь появился: «Извините.. здравствуйте.. тут возникла ситуация».

Я мог бы, конечно, и по-другому донести свою мысль. Но почему-то решил, что людским манером меня поймут лучше. Однако, не слушая моего сбивчивого повествованья, существо, молча, протянуло ко мне свою крючковатую, как птичья лапа, руку. Дважды объяснять не потребовалось: я аккуратно снял с плеча неподвижно тело, которое от этой бережной манипуляции вдруг раскрошилось прахом, оставив на ладони переливающуюся сферу, не имеющую четкого контура, будто клубок, который ежесекундно перематывал сам себя то так, то эдак. Я со знанием дела оценил способ архивации данных. Неплохо, очень неплохо. Но не так хорошо, как это делаем мы. Делаем.. делали… В сознании что-то болезненно защемило. И я торопливо отдал клубок Жнецу, дабы не задерживать его. Позади недовольно забулькало. Но подбираться прожорливая жижа не спешила.

Неприветливый сумрак на миг озарила переливчатая, точно перламутр, вспышка, и я с замиранием осознал, что вот только что, вероятно, стоял у подножия Радужного моста! Потом вновь воцарилась тягучая темнота. Я был так потрясён и взволнован этим неожиданным поворотом судьбы, что и внимания не обратил, как к полам моего одеянья пристал липкий клейстер. Желеобразная тварь, решившая, было взобраться по моим ногам, недовольно заклокотала. Сквозь бульканье и шушуканье я всё же разобрал одно-единственное слово: «Невкусссс-ный».

«Никто и не настаивает», – спокойно заметил я, стряхнув остатки клейкой массы.

Чернота, застилающая улицы, стала впитываться в асфальт, утекая под землю. Сам воздух, казалось, прояснился, сделалось заметно светлее: я и не отследил, в какой именно момент снова оказался в Яви.

Я стоял в той самой подворотне возле раззявленного люка, так, будто бы не пробежал полгорода только что.

Но удивило меня не это, а то, что из люка доносились недовольные возгласы: «Похозяйничал тут кто-то, мать его, ага! Руки б оторвал и с ногами местами поменял умельцу, а! Паскуда такая!»

На миг воцарилась тишина, в которой чей-то неуверенный голосок что-то виновато промямлил в ответ.

«Да рот закрой! – грубо оборвали его. – Какой ниткой зашивал, идиотина? Это ты Мастеру сказочку расскажешь! Чёрт-те что, ну одни придурки кругом, ты глянь! Только где недосмотрел – сразу налажали! Его б ещё на раз запросто хватило, а теперь чего?»

Говоривший нецензурно выругался. Судя по голосу это был молодой мужчина. Послышалось пара приглушённый ударов. Кажется, кто-то там внизу щедро раздавал подзатыльники компаньонам. Надо сказать, меня несколько озадачил тот факт, что человек, обладая такой силой, ругается как сапожник. Принюхавшись, я вдруг почувствовал нечто странное. Что-то очень знакомое и чужое одновременно. Но толком выяснить, как обстоят дела, не получилось.

«Давайте, выметайтесь отсюда, олухи. Новый ищите образчик, ага! Ну весь день теперь насмарку, итить! Наберут тупиц, учи их потом, времечко зазря трать, чтоб вас!»

Послышался щелчок зажигалки. Пахнуло сигаретным дымом. Запах был далёкий, как и звук, но я всё слышал и чувствовал.

«Давайте в темпе вальса! А я потолкую тут кое с кем. Надо ж эту дрянь разыскать, а то ишь ты!»

Я вдруг отчётливо осознал, что «эта дрянь» – я. И что двойник предупреждал меня не о жутком пожирателе заблудших, коему я не сдался, а не иначе как вот об этом.

Заслышав шуршание в шахте, я мигом юркнул за стоящие неподалёку мусорные баки, если слово «юркнул» уместно было употребить по отношению к двухметровому существу. Идея – вот так спрятаться на виду – выглядела неважно, но отчего-то мне казалось, что тем двум хмурым юношам, что выбрались чуть погодя из канализационного люка, сейчас будет ох, как не до меня. Да и глаза отвести я пока ещё мог: силы у них, конечно, тоже были, но невелики. А вот у того, кто остался внизу…

Как и следовало ожидать, предельно угрюмые молодые люди прошли мимо. Они были совсем ещё подростки, и это вкупе с чернотой их ауры производило крайне удручающий эффект. Я вдруг понял, что эти мальчишки сами-то не более чем расходный материал. Что тут творится вообще?

Однако надо было уходить: не ровен час тот, что остался, меня заприметил бы и тут уж замылить глаз так легко удалось бы едва ли. Я осторожно, по стеночке, выскользнул из подворотни. Интересно, – про себя размышлял я. – С кем это тот некромант собрался говорить обо мне? Неужто со склизкой тварью, пожирающей неприкаянных? Кто знает… Впрочем, мне казалось, она не способна снабдить интересующегося каким-то ценными сведениями, кроме, разве что, того, что я совсем «невкусный».

Глава

XVII

. Высота.

Я добрался до набережной уже в сумерках. Давящая тишина разбегалась по тёмной речной глади маслянистой рябью, синхронно с ней перекатываясь и колеблясь, упруго вздымаясь над общей монотонностью и вновь опадая.

Неторопливо я уселся на гранитные ступени: мне нравилось здесь, местечко укромное, а вокруг кипит жизнь. Правда, не промозглой осенней ночью, конечно. Потому, пока я наблюдал за размеренно несущей свои воды рекой, мне вдруг сделалось до одичалости, до полной нестерпимости одиноко. Русалки больше на глаза не показывались, жаль, теперь я рад был бы даже и им, только редкие всплески изобличали чье-то неразличимое присутствие.

Отчего-то мне вспомнилось Зазеркалье и исполинские существа, точно громадные океанские лайнеры, бороздящие беспредельность его нетривиальных топологий. Одно такое запросто могло проглотить целую планету, как кит глотает мелкую рыбёшку. Хорошо, что планеты редко их интересовали. На всемирной изнанке хватало, чем поживиться даже таким гигантам. В сравнении с ними местная нежить выглядела просто докучливой мошкарой. Пожалуй, даже планктоном.

Если только захочу и Луну я проглочу, – всплыла в сознании случайная ассоциация, спонтанно принесённая волной местного информационного поля. Интересно, откуда это? Люди что, тоже бывали в Зазеркалье? Едва ли, – отмахнулся я от глупых подозрений. – Им и Нави-то за глаза.

…

В таком вот меланхолическом ступоре я провёл несколько дней к ряду, не сводя глаз с мятого полотнища мутных волн и вяло, почти через силу, размышляя на отстранённые темы. На любые темы, кроме той, табуированной, которую мне любезно подсунул двойник.

Архангелы не плачут. Не смеются. И уж точно не походят Они на людей. А с этим-то что было не так?! Достался же нам из девяти именно Он…

«Нуу.. тутошним провозвестникам так вообще известны только восемь, – невзначай шепнул доппельгангер, но воочию себя не явил. – Те, что приняли от Всевышнего имена. А наш вот.. ты смотри, от имени отказался! Особенный, куда деваться! Даже вон Утренняя Звезда, и тот…»

«Замолчи… – я с силой стиснул голову холодными пальцами. – Прошу тебя, замолчи!»

На фоне всех этих жестоких до озноба откровений то, что кто-то меня теперь ищет, не сильно и волновало: меня, в конце-то концов, искали существа пострашней – с Хранителями, уж бьюсь об заклад, не сравнился б ни один и самый талантливый местный некромант.

«Ты вот знал, что ангелам, да даже и самим Архангелам запрещено творить?» – заботливо поинтересовался двойник с такой интонацией, словно спрашивал «ты вот знал, что кальций укрепляет кости?»

Мне захотелось с остервенением завыть на Луну, пока её никто ещё не проглотил. Видно, уловив моё настроенье, доппельгангер благоразумно умолк. Одиночество, тем не менее, облегчения не принесло.

Всё то время, что я боролся с собой, люди мало обращали на меня внимания, а ведь они зачастую делаются довольно любознательными, когда не стоило б. На руку сыграло, по всему судя, то, что в большом шумном мегаполисе и без меня полным-полно чудаков. Я, в свою очередь, ныне прекрасно отыгрывал роль одного из них, ни на шаг не отступая от прописанного для сумасшедших сценария.

Было около трёх часов ночи, когда, чуть опамятовавшись, я стал потихоньку различать что-то кроме мерного плеска волн. В глубине мелькнуло серебристой чешуёй чье-то длинное белесое тело, и скрылось впотьмах. На дымном, розовато-сером небосклоне, как губка, вбирающем в себя зарево ночных огней, не проступала ни одна даже мерклая звездочка: хмурая высь оказалась плотно затянута многослойным войлоком туч, не имеющем на своём грузном теле прорех. И это здорово огорчало: холодными ночами я любил послушать невесомые перезвоны созвездий, в те редкие моменты, когда небеса всё-таки прояснялись. Звёзды, какими я видел их, отнюдь не являли собой сплошь сгустки безжизненного раскалённого газа, сколлапсированного чудовищной гравитацией, и представлялись мне куда более разумными, нежели горемычные обитатели этой планеты, да и понимал я их, пожалуй, лучше. Голоса небесные звучали до того прекрасно, что мало кто, думается, пожелал бы слушать песни и самых сладкоголосых земных сирен, услышав единожды хрустальную речь далёких солнц. Музыка сфер, как-никак. До чего же мне этого не хватало! Но, вопреки трезвомыслию, я всё же желал внимать и людским голосам тоже, пускай и имея доступ к чему-то неизмеримо большему.

Вдруг ни с того, ни с сего я припомнил последнюю встречу с Михаилом. Как только отважился я, неоправданно присвоив себе роль наставника, чему-либо его учить вообще?.. Сейчас за беспочвенную самонадеянность я искренне себя презирал. Ловко оперируя информацией, подслушанной в шорохе околоземного реликта, я в конечном итоге не мог поведать больше, чем то вмещали слова: так уж я был устроен в своих бесконечных адаптационных подражаньях.

Предав собственные идеалы и не прекращая притом святотатствовать, я, несмотря на то, внутренне испытывал острую потребность быть полезным, нужным. Хоть где-то. Хоть кому-то. Моя капризная природа настойчиво требовала смысла, некоей реализации в собственном существовании. И, раз уж я не мог впредь служить Создателю ни инструментом, ни подспорьем, так легкомысленно решил сделаться чем-то свыше.. для человека, без особого труда достигнув своей эгоистичной цели: молодой маг и впрямь восхищался мной, беспечно прощая за оговорки и ошибки. Он так отчаянно искал божественного, так жаждал его, не осознавая, что то, что он пытается обрести, его никогда не покидало, не пряталось и не таилось по тёмным эзотерическим углам, испокон времён пребывая в нём самом. Неотлучно. Однако пытливый человеческий разум упрямо требовал доказательств, просторов и перспектив. А что может быть проще? Проще, чем эта выстуженная всеми ветрами высота?..

Настырные сквозняки свободно скользили сквозь длинные и острые, как иглы, пряди моих волос, ничуточки не тревожа их. Я провёл по ним узкой ладонью, и с лёгким шелестом этот колючий частокол прильнул к голове, в последующий же миг как ни в чём не бывало распрямившись вновь, стоило убрать руку.

«Ого, как забавно выходит! С причёской экспериментируешь? Стильненько!» – внезапно донеслось у меня из-за спины.

Какой же я стал рассеянный, просто ужас, – отругал я себя негласно. Тем временем рядом со мной на ступеньки присела девушка в рваном платье не по сезону.

«Ну давай знакомится теперь уж как полагается, – подмигнула она мне чёрным провалом глазницы. – Я – Ленор».

Глава

XVIII

. Листья.

Отчётливо видя сомнение, написанное на моём лице после того, как она назвала своё имя, покойница пояснила насмешливо: «Партийная кличка такая, ну чего ты, не веришь, что ли? – Она беззаботно рассмеялась. – Мёртвые быстро забывают свои настоящие имена. Зато их хорошо помнят некроманты».

Мне показалось в её голосе скользнула какая-то мрачная нотка.

«Как ты меня нашла?» – без лишних вводных конструкций спросил я.

Девушка хмыкнула: «Может, представишься сперва? А то невежливо выходит». И моя мёртвая собеседница пододвинулась поближе, изображая неприкрытый интерес.

Представляться мне совсем не хотелось. Это имя.. пускай мне не принадлежащее, но всё-таки.. моё. К тому же никто не называл меня так, кроме Михаила, и я не желал изменять традиции. Словно это какой-то секрет.

«Чего молчишь-то? Язык проглотил? – Некогда миловидное лицо, ныне лишённое глаз и с разрезанным до ушей ртом, изобразило капризную гримаску. – Как в детском саду будем играть в «не фкавууу»?» Она смешно насупилась и надула щёки. Было бы смешно, не будь она давнишним изуродованным трупом.

Я отвернулся и уставился на реку. Отражения рыжих фонарей колыхались, точно свечное пламя на фитилях. Я подумал, ну раз она меня разыскала, бежать поздно. Можно в Навь, конечно, да она и сама оттуда: одна нога здесь, другая там.

«Ой какой ты скучный, – разочарованно протянула собеседница. – А, может, боишься, что я тебя сдам?»

Она хитро прищурила пустые глазницы. И тотчас беззаботно проворковала: «Да не бойся! Меня и не спрашивали даже: дурочка совсем, думают, для дознанья не годится. Зато из других душу вынули, но они всё одно ничегошеньки не сказали. Не-ет, сама я с инициативой точно не полезу, будь спокоен – идут-ка к чёрту!»

Я удивлённо посмотрел на Ленор.

«Чем ты им так насолил? – продолжила она пытливо. – Ты вообще что такое-то, чудище лесное?»

Слышать про чудище от увечной покойницы было немного обидно.

«Там, откуда я, нет никаких лесов», – нехотя возразил я.

«Да-а? – оживилась девушка. – А что есть? И там, это где?»

Я с тоской посмотрел наверх, на тяжёлые тучи.

«Да ладно?! – Ленор всплеснула руками. – Ну на ангела ты не похож, это однозначно, даже не чеши! Ты пришелец что ли?»

«Не знаю, – пожал плечами я. – Наверное, так».

«Прям как потерянный мамонтёнок из мультика», – засмеялась она. А потом вдруг заговорила с энтузиазмом и захлопала в ладоши, словно осознав сказанное мной секунду назад: «Ух ты, как же это классно! Значит, мы всё-таки во Вселенной не одиноки?! Кому скажи – не поверят! Вот хоть после смерти узнала, обалдеть же можно!»

«Ты даже не представляешь, насколько вы не одиноки», – усмехнулся я печально, глядя на зябнущую поверхность воды. Почему-то моё неземное происхождение удивляло её куда больше, нежели собственная посмертная бытность.

«Так-так, – потирая синюшные руки, продолжила неживая собеседница. – Если ты и впрямь пришелец, где тогда твой корабль?»

Я непонимающе посмотрел на девушку. Мне отчего-то представилось парусное судно, стремительно рассекающее водную гладь. Эдакая бригантина, легко скользящая к горизонту. Распространённый художественный образ.

«Причём здесь корабль?» – не выдержав, уточнил я наконец.

«Ну как это при чём?! – недовольно взмахнула руками Ленор. – На чём-то же ты прилетел?» «Ах, это… – сообразил-таки я. – Он мне не нужен».

«То есть.. – задумчиво протянула покойница. – Это типа.. портал? Или как там она, телепортация, да?»

«Ну можно и так сказать», – не желая углубляться в эту тему, легко согласился я.

«Круто! Представляю, какие у вас технологии, раз можно вот так по планетам гастролировать туда и сюда!»

«Никаких», – посмотрел я на собеседницу с улыбкой.

«В смысле?» – не поняла она.

«В прямом. Нет у нас технологий. И не было. Нам они не нужны. А вот вам очень даже».

Какое-то время она молчала, о чём-то сосредоточенно размышляя.

«Вы, получается, тоже Навьи что ли?» – выдала нежить итогом своих напряжённых раздумий.

«Ну.. – я легонько почесал когтями щёку. – Не совсем. Навь – это частный случай. А вообще изнанка.. Зазеркалье.. куда обширней. А мы.. мы везде».

«Так нельзя! – недоверчиво возразила девушка. – Чего ты мне голову морочишь?»

«Я не морочу», – пожал плечами я и отвернулся к реке.

«А может ты это.. – она прищурилась, пристально разглядывая меня. – Робот!»

Тут уж настал мой черёд возмущаться: «Серьёзно? Это на основании чего такие смелые выводы?»

«Или киборг.. – не унималась девушка. – Ну или этот, искусственный интеллект!»

Я недовольно покачал головой.

«У тебя же души нет!» – в конце концов выдала она свой бронебойный аргумент.

Я тяжело вздохнул, по-прежнему не глядя на собеседницу. Задела всё-таки за живое. И с явной неохотой согласился: «Да, действительно. Души нет. Я.. не знаю почему это так, тут не у меня надо спрашивать.. но я не робот».

«Даже у собаки и у той есть. У травинки-былинки всякой. А у тебя нет! Ты вообще не живой, а заливаешь тут! Пришелец!» – раздухарилась вдруг Ленор, словно что-то такое разглядев во мне, что её зацепило.

Мне было больно слушать. Какая же неприятная, скользкая тема, хоть плачь…

Внезапно она замолчала, видимо, осознав, что перегнула палку.

«Слушай… – проговорила она уже мягче. – Ты…»

«А что такое душа?» – я вдруг посмотрел на покойницу в упор, не моргая.

Она отчего-то поспешила отодвинуться от меня, и, отвернувшись, пробормотала: «Ну так.. душа.. ну это.. то, что возвращает тебя к Богу».

«Тебя это кого? Ту, которая не помнит даже своего имени?»

Пожалуй, вышло резковато.

«Ну…» – девушка стушевалась.

«Подумай: ветка может вернуться к дереву, если она на нём и так растёт?» – используя элементарнейшую аналогию, продолжил я ровно.

«Не знаю…» Настал её черёд быть растерянной.

«А лист, который распустился на ветке и осенью упал в грязь, скрюченный, бурый и.. мёртвый? Можно его вернуть? Нужно ли возвращать?»

Ленор в смятении посмотрела на меня пустыми глазницами.

«Вы и есть такие вот листья».

Я уставился на противоположный берег.

«И каждую весну новые. А каждую осень.. ты и сама знаешь».

Это было жестоко. Но я говорил правду. И она это всем своим нутром поняла.

Что-то в моей собеседнице надломилось, голос задрожал: «А ты всё знаешь, да?»

«Многое», – уклончиво ответил я, всё так же глядя перед собой.

«Откуда?» – уже прошептала она. «Тот, кто сотворил нас, хотел.. создать Бога. Может, у Него даже получилось. Не могу сказать наверняка. Но сам Он Богом не был точно».

Это признание было явно лишним. Но я вдруг почувствовал, пускай и ненадолго, странное облегченье от того, что в моей голове что-то да прояснилось. Разобрать и собрать заново. Ну что же. Я понял Его. Не до конца, полагаю. Но на тот момент я был уверен, что вполне.

Глава

XIX

. Цербер.

Ленор долго молчала, рассматривая покрытые язвами руки. Я её не тревожил. Такое надо переварить. Да мне и самому, по правде, хватало, над чем поразмыслить. Все эти хаотично нагромоздившиеся друг на друга тревоги порядком меня доконали. И хоть я смутно стал понимать причину, моё положенье лучше от этого не становилось.

«Я что же.. их никогда не увижу теперь? – донёсся до меня тихий-тихий шёпот. – Даже когда меня отпустят?»

Я без пояснений понял, что девушка говорит о своих близких.

«Этого я знать не могу, – проговорил я чуть погодя. – Что уж там с вами происходит после смерти, когда вы перебираетесь на Тот Берег… Я по Ту Сторону никогда не бывал и.. никогда не буду».

Она удручённо уронила голову на руки.

Я же, немного подумав, добавил: «Зато я доподлинно знаю, что ничто не исчезает бесследно. Тем более информация. Вы – информация. Вся ваша личность, ваша жизнь, ваши эмоции и чувства. Ты сама – проекция всей этой информации и есть, понимаешь, о чём я? Энергия, проходя сквозь архив данных, создаёт образ, точно так же как свет проектора, проходящий сквозь плёнку – фильм».

Я старался как можно проще объяснить собеседнице то, что знал. И, похоже, мне удалось.

«Ладно, – в конце концов примирившись с открытием, выдохнула Ленор. – Верю».

«Ты так и не ответила на мой вопрос».

«Какой ещё?» – Девушка нахмурилась.

«Как ты меня нашла?»

«А-а… – небрежно отмахнулась покойница. – Ну, знаешь, никак. – Она усмехнулась и продолжила: Ты следов-то не оставляешь, как будто нет и не было тебя никогда секунду спустя там, где ты только что был. Как тебя такого найти?»

«И всё-таки». – Я внимательно поглядел на неё своими чёрными глазами.

«Да я Кусю выгуливала, – легкомысленно бросила моя собеседница. – Надо её было куда-то пристроить: кушать-то хочется. А тут ты».

«Кусю?» – не понял я.

«Ну да, ну такую», – и покойница руками изобразила щелкающие возле лица жвальца.

«Лярву?» – догадался я.

«Её». – Ленор кивнула.

«Не самое лучшее местечко для охоты – тут и людей-то нет».

«Это ты не скажи. – Девушка многозначительно глянула себе за плечо. – Днём полно народу, но днём я не люблю… А вон там за поворотом ночной клуб. Ну когда Кусю присадила, решила прогуляться немного, красиво здесь. Я раньше жила недалеко. Вроде бы… Уже не уверена». – Она с усилием потёрла лоб.

Я понимающе покачал головой. Сначала имя, потом и всё остальное. Свет слабнет, картинка блекнет. Судя по произошедшим с Ленор переменам, мыкается она давно – в лице девушки отчётливо проступили черты паразита. Вот хотя бы заострившиеся и удлинившиеся зубы.

«Чего уставился? – видя, как невежливо я рассматриваю её, надулась Ленор. – Сам тоже хорош!»

«Я?»

«Ты! Вон, давай, улыбнись-ка!»

Я посмотрел на воду и сдержанно улыбнулся.

«Шире!» – решительно потребовала собеседница.

Я повёл плечами и улыбнулся так широко, как только мог. Свету явились два ряда острых загнутых внутрь змеиных зубов, тускло поблескивавших серебром, точно старинные клинки.

«Мне до такого ещё ого-го!» – назидательно бросила Ленор.

Зрелище и правда вышло жутким. Я поджал губы. Действительно, а почему я такой? Зачем вообще мне всё это? Вместо ушей я мог слышать и кончиками пальцев, вместо глаз – видеть кожей. Я никогда особо-то и не задумывался о смысле бессмысленных, в сущности, черт. Моё внимание, главным образом, было направленно вовне, как око телескопа. Раньше, может, физические атрибуты, наличествующие у меня теперь сплошь бутафорией, имели какой-то прикладной смысл, но сколько воды утекло с тех пор? – поразмыслил я. – Только это подобие… Подобие.. чему? Может, это напоминание о чём-то? Может, о том, что и у нас когда-то.. были бессмертные души? Или.. могли бы быть? Я непроизвольно вздрогнул.

«Чего, замёрз? – участливо поинтересовалась Ленор. – Или… – она задумалась. – Ты просто голодный, а?»

Голодный ли я, я не знал – мне не доводилось ранее сталкиваться с этим чувством. Поэтому я неопределённо пожал плечами.

«Там сейчас Куся отвалится, – со знанием дела заговорила Ленор, – могу поделиться, ты только скажи. Но чуток: самой мало!»

Вот так я понял, откуда она берёт энергию на свою непростую бытность: её кормит лярва.

«Почему ты не сама…»

«Сама что, охочусь? – с неприязнью уточнила девушка. – Ну Куся незаметней и.. осторожней. Мне сложно остановиться бывает…» – Собеседница помрачнела. «Не хочу я никого убивать! – вдруг выпалила она. – Не хочу, как эти!.. Всё-таки я не зверь какой-то! Не злобная мёртвая гадина!»

Надо же. Благородно.

«А что там с некромантами?..» – вот так искусно решил перейти я с одной щекотливой темы на другую, ещё более щекотливую.

«Да, а что с ними?!» – Ленор негодующе всплеснула руками.

Я же вдруг заметил по краям разошедшейся кожи вокруг её рта маленькие дырочки. Странно, что эта деталь не бросилась мне в глаза раньше.

«Тебя тоже они.. ну.. – я осторожно подбирал слова. – Привязали?»

«К телу? – хмуро хмыкнула покойница. – Ну да, скоты такие! Им проводники нужны в Навь, свои, послушные, чтоб не завели да бросили, а под белы рученьки туда-обратно водили! Поэтому и жива ещё, если это можно назвать жизнью».

«А та тварь…» – я никак не мог унять неудобного любопытства.

«Цербер?»

«Не знаю.. та, которая поедает души.. ну то есть не души, конечно.. не перешедших мост?»

«Мы его Цербер зовём, – пожала плечами Ленор. – Привязанных и заклеймённых он не трогает».

Тут покойница отодвинула широкую лямку и продемонстрировала мне печать, огнисто переливающуюся на её мёртвом плече. А после, поправив платье, назидательно проговорила: «Мой тебе совет: не попадайся им! А то поставят такую на лоб». Девушка многозначительно постучала указательным пальчиком себе над переносицей.

Я же осторожно поинтересовался: «И.. много вас таких?»

«С каждым днём всё меньше и меньше, – саркастически отозвалась Ленор. – Им много не надо. Они в основном поднимать из могилы практикуются: пока не рассыплешься в прах, будут тебя муторить. Не знаю, зачем оно им вообще надо. Издевательство какое-то! Ну мне повезло. Даже рот вон.. распороли. Я теперь как из аниме, как бишь её…»

«Кутисакэ-онна», – упредительно подсказал я.

«Она, она! Точно!» Девушка довольно захлопала в ладоши. Я улыбнулся.

«Пойду-ка проверю Кусю… А то находятся порой знатоки. Да и вообще всякое бывает – следить, в общем, надо: в прошлый раз еле нашла Кусеньку мою, а там ты ещё встрял». С этим словами она встала и грациозно одёрнула рваный подол.

«Может, я могу тебе помочь?» – приподнялся я, глядя на собиравшуюся уходить девушку.

«Себе помоги, – рассмеялась она звонко. – Помогатель выискался! И не сиди тут памятником – найдут ведь».

Не видя ничего смешного, я проговорил: «Я недавно освободил одного.. такого. И отдал.. жнецу».

Ленор вмиг сделалась серьёзной: «Так во-от из-за чего весь сыр-бор. Ну и зря. Не надо было соваться. Теперь жди беды».

Я же неотрывно смотрел на неё.

«Не. Надо. Лезть, – выделяя каждое слово, отчеканила покойница. – Не маленькая! Каждый сам выбирает свою судьбу».

«Разве ты выбирала?» Я поднялся во весь рост.

Ленор вздохнула.

«Ну, в общем, да, – покаянно произнесла наконец она. – Влюбилась в некроманта. Как дурочка. Ничегошеньки не замечала, никого слушать не хотела. А он наигрался и вот итог». Покойница развела руками.

«Влюбиться.. как это.. вы разве сами решаете…» – задумчиво поглядел на неё я.

«Ты смешной такой, – мягко заметила она мне. – Как дитё прямо. А одновременно такие штуки знаешь.. в аккурат всевидящий Архангел, аж в дрожь бросает. А потом снова смешной-пресмешной».

Упоминание высшего ангельского чина снова показалось мне отнюдь не случайным совпадением. Ну не бывает вот так просто. И всё.

Игриво подмигнув мне, Ленор начала подниматься по ступеням. Я проводил слегла отливающий зеленью силуэт, и отрешённо поглядел себе под ноги.

На самом верху девушка остановилась и оглянулась: «И на пришельца ты вовсе и не похож!»

«А на кого похож?» – заинтересовался я.

«Ну если не улыбаться.. на странненького такого человечка, – пожала она хрупкими плечиками. – Очень-очень странненького, но в целом хорошенького. Вон всякая местная хтонь, в принципе, тоже на людей очень даже похожа. А пришельцы не должны похожими быть! Так только в кино бывает».

«А на кого они…»

И тут Ленор меня перебила: «Ну на жука хотя бы какого-нибудь! Богомола! Или на.. ну не знаю.. кальмара».

«То есть встреть ты говорящего кальмара, расхаживающего по городу, так сразу бы поверила, что он пришелец?»

Ленор рассмеялась: «Наверное.. не знаю.. а ты вон говоришь по-нашему, и вообще…»

Я поглядел в сторону, припомнив слова двойника: «Ты-то можешь быть почти как они, порода такая». И как кальмар. И как богомол. И как чёрт-те-что ещё. Сколько форм Он на нас перемерил, ни в сказке сказать, ни пером написать! А могу я быть собой вообще? И какой он, этот я?

Внезапно я спросил: «Почему тот мертвец пришёл ко мне?»

Покойница наморщила лоб: «Потому что наверняка у него тоже клеймо стояло, как и у меня – никто из навьих с такими не связывается – себе дороже. Ну и рот зашивают им, чтоб на помощь не позвали близких там или кого ещё, медиумов, спиритов, ну мало ли. А тут он просто шлялся, видать, окрест – сильно далеко от тела-то не убежишь, ну и повезло бедолажке: нашёл-таки дурака».

Что тут скажешь? Вот я и промолчал.

«Ну пока-пока!» – вывел меня из оцепенения окрик Ленор. Я рассеянно помахал рукой в ответ. И снова остался один.

Глава

XX

. Фамильяр.

В мутном небе размытый контур тонкого с волосок месяца еле просвечивал сквозь плотную текстуру туч. Будь я человеком, а не бледной тенью его, мне, должно быть, стало бы неуютно на холодных гранитных ступенях у тёмной как нефть воды. И от заупокойных стонов ветра нервно замирало б сердце, и в жилах стыла бы кровь в некоем суеверном, почти первобытном ужасе. Тем не менее, не имея ни сердца, ни стынущей крови, я, невзирая на вопиющую недостаточность комплектации, мигом попытался представить свои ощущения, будь они человеческими. И мне это почти удалось. Чувство собственной неприкаянности незамедлительно накрыло меня с головой, заживо похоронив в своих мрачных толщах. Так бывало уже не впервые, но с каждым разом переживание становилось всё глубже и интенсивней. Три дня в нескончаемом диалоге с мучительными вопросами и сомнениями. Вот разве что Ленор ненадолго скрасила моё одиночество.

Всё, хватит, довольно. Я решительно поднялся на ноги.

«А ничего ты подружку себе нашёл, подходящую».

Я поёжился и поглядел на зловеще чернеющую воду. Да, он был там.

«Снова ты?»

«Где спасибо?» – в ответ резонно заметил двойник, криво ухмыльнувшись.

«Оно тебе нужно?» – парировал я.

«Ну-у, – протянул он, небрежно зачёсывая назад длинные белые волосы. – Не очень-то. Мне нужно чтоб башка твоя глупая на шее оставалась. А ни то мы оба её лишимся».

Такое заявление мне очень сильно не понравилось.

«Тебе, может, она и без надобности: всё равно не пользуешься, – продолжил доппельгангер. – А мне вот сгодится».

Я приоткрыл было рот, дабы дать этому наглецу отповедь. Но он меня опередил: «Ладно, иди отсюда давай. Девка всё правильно сказала. А я не прощаюсь». И он обворожительно улыбнулся напоследок частоколом острых клыков. Надо заметить, с такими-то вводными вышло у него весьма недурно. Аж зависть брала. Я вот со своей улыбкой выглядел жутко и нелепо. А двойник.. вполне органично и естественно.

Выдохнув, я задумался. Только куда мне идти? Скитаться по улицам, на удачу надеясь избежать неприятных встреч? Едва ли это хорошая идея. Поразмыслив, я всё же решил навестить Мигеля, потому как больше идти мне, по правде сказать, было некуда. И настроение было до того скверным, что не передать.

Мой ученик в такой-то поздний час спал, хотя я б не удивился и застав его бодрствующим с очередным многотомным чтивом в руках. Я бесшумно опустился в кресло у дивана, сидя в котором Михаил частенько любил прочесть на сон грядущий парочку-другую глубокомысленно-туманных глав из какой-нибудь древней книжицы по алхимии или мироустройству: более муторного способа передачи данных и не придумаешь. Был бы я вынужден оперировать подобным инструментом, так, наверное, с ума бы сошёл.

Лёлик, свернувшийся у спящего в ногах большим чёрным клубком, сонно приподнял голову и посмотрел на меня посверкивающими впотьмах глазищами. Я приложил палец к губам, и чертёнок, зевнув во всю пасть, спокойно улёгся обратно. Почему-то клыки у него были парными. И рога никуда не делись. Ну а в мягкой кошачьей шубе в этот-то неуютный сезон явно теплее.

Сидя неподвижно, я боролся с соблазном подсмотреть сны спящего мага, хотя б краешком глаза. Каково вообще видеть сны? Но на корню пресекши малодушное поползновенье, я сдержался, понимая, сколь личная это территория. Сейчас во всех красках я сам чувствовал себя одним из заблудших духов, тех, что, привязавшись к материи, никак не могут покинуть этот бренный мир и бесцельно скитаются меж живыми, жадно следя за каждым их шагом, бесцеремонно вторгаясь в миры людских сновидений, подпитывая свою слабеющую эфирную плоть за чужой счёт, дабы продлить собственное никчёмное существование. А по пятам ползёт чернильным облаком Цербер…

«Явился, не запылился. То-то я смотрю холодком снизу потянуло. Дай, думаю, проверю».

Я поглядел на вентиляционную решётку над дверью. Сеня говорил очень тихо, едва двигая губами в густой бороде, но я и так прекрасно его слышал.

«А то этот вон чай отожрал харю на дармовых харчах, а толку от него всё одно никакого, сплошь расходы! Знамо дело! Как есть добротный хряк!»

Лёлик встрепенулся, недовольно поглядев на домового. Накал страстей между этими двумя явно спал, потому перебранка была нужна чисто для проформы, чтоб соблюсти заведённый ритуал.

«А ты давненько не захаживал», – обратился вслед за тем ко мне Сеня.

Я собирался сказать, что у меня были дела, но разве можно так бессовестно врать? Дел у меня не было никаких. Только ситуации и проблемы. Потому я скромно промолчал.

«Чаго, надолго на этот раз?» Всё так же молча я пожал плечами. «Неразговорчив ты что-то, эвон диво-то какое, – озабоченно приглаживая шесть, пробормотал Домовой. – Видать, беда какая приключилась?»

Я глубоко вздохнул. Можно ли назвать семь пятниц на неделе бедой? А ведь это был мой обычный распорядок.

«А как там твои.. хм.. хозяева?» – участливо спросил я собеседника, указав взглядом на белёный потолок и невзначай меняя тему.

«Да как-как, – пробухтел хатник. – Дрессироваю их, а то ишь распустились! Только свару затеют – рраз! И кран сорвало. Али свет потух. Пока выясняют в чём суть да дело, так и позабудут, пошто бранились. Нашёл-таки управу на неуёмных, али я не домовой?» В голосе Сени проступила гордость.

Я улыбнулся, кивнув: «И то дело». И вдруг еле слышно обратился к Лёлику: «Послушай.. тот ворон.. ты знаешь, откуда он?»

Котяра поднял голову, пристально поглядев на меня, и зрачки его до предела расширились, а хвост нервно задёргался из стороны в сторону.

«Ты лучше скажи, а то ведь я сам узнаю», – я говорил спокойно, но всё равно прозвучало это немного угрожающе, хотя и не желал такого эффекта.

Нехотя чертёнок просипел: «Фамильяр это. И послал его кто-то очень тёмный. Не пытай, я больше всё равно ничего ведать не ведаю, и не имею такого желанья».

Я задумался. Фамильяр. Хорошего мало. И всё равно ничего толком не понятно. Почему Мигель мне об этом не рассказывал? Повисла тишина. Тему я затронул похоже ещё ту.

Уйдя в себя, поскольку мои собеседники голоса больше не подавали, я слушал, как с лёгким шорохом ползёт по циферблату часов секундная стрелка, как проезжают за окном редкие в этот час машины. Слушал мерное дыхание спящего, слегка завидуя самой его способности дышать. Внимательно и сосредоточенно я всматривался в черты человеческого лица: не такие правильные, как мои, они вместе с тем таили в себе что-то непостижимое. Да и сама физическая оболочка в противовес моей собственной была совершенно иной – уязвимой, преходящей, подверженной постоянным изменениям и нарушениям структуры. Человек мог пораниться, мог почувствовать боль. А я даже не представлял, каково это. Ни один материал на Земле не способен был оставить на моей коже ни царапины, не говоря уж о том, чтобы нанести серьёзное увечье или отсечь какую-либо конечность, пускай и мизинец.

К слову, моё собственное лицо, да и всё моё тело и впрямь было безукоризненным, лишённым любых дефектов: ни шрамов, ни асимметрии, ни пигментации. Нерушимыми, непогрешимыми, чему позавидовал бы и самый прочный гранит. Он знал, как ваять безукоризненные формы. А знал ли Он, что такое жизнь?.. Нас по крайней мере Он этому не обучил. Ох, Создатель… а прожил ли Ты сам хоть одну минуту из отведённой Тебе Вечности?

Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку, говорите? Вот ерунда! Может, я что-то в семантике этого выраженья и не понимаю, да только, поспорить могу, тот же самый Юпитер многое б отдал за возможность мирно щипать травку на лугу в солнечный денёк, наслаждаясь ароматом полевых цветов и тёплым ветерком. И никакие слепни и оводы не испортили б ему этого дивного блаженства. Блаженства неведенья. Тащить же на своих плечах тяжесть целого мира.. незавидная доля. А ведь Архангелы были заняты именно этим. Все без исключенья. Демиург сотворил, а вы держите, не упадите. И не дай-то боже выдать хоть жестом, хоть словом даже и самую завалящую тайну подноготной мирозданья…

Ну.. среди нас тоже такое не поощрялось. Поэтому и существовали Они, Хранители: Создатель своими отмычками направо и налево не разбрасывался, пускай даже и сломанными. Вдруг да попадут не в те руки? Беды не миновать.

Вот что интересно, а сбегал ли хоть один из нас прежде, поправ безропотное послушанье? Что-то не припомню. Но, вероятно, сбои в выверенной до распоследней шестерёнки системе всё же бывали, – промелькнула в моей голове неприятная догадка. – Ну или предусмотрительно просчитывались и гипотетически предполагались. Архангелу-то и не знать наперёд?

Он, может, и знал. А я вот нет. Долго мне ещё ждать конца?.. Неопределённость, точно пудовая гиря, которую я теперь повсюду таскал с собой, меня здорово обременяла.

Мигель повернулся во сне, и я испуганно замер, подумав, что он проснётся. Моё присутствие в такой-то час могло его элементарно испугать – открываешь ты глаза, а тут такое… Хотя.. вряд ли: молодой маг был не робкого десятка. Навьих навидался и в профиль, и в фас. И уж кого-кого, а меня он не опасался точно. Ни моя своеобразная наружность с явным душком потусторонщины, ни те скрытые от человеческих глаз вещи, что я позволял ему видеть, его не смущали. Он и сам, без моего, видел предостаточно. Но хотел большего. Жаль только, что с проводником он ошибся: тот ещё Иван Сусанин.. легко заведёт в чащобу да в бурелом, дай дороги… Сам вот заблудился в трёх соснах… ещё и за собой вести кого-то удумал…

А, тем временем, Солнце нехотя взбиралось на небосклон. Благо в это время года ему приходилось не шибко и утруждаться. Дымчато-серое небо прояснилось, и первый луч, скользнув меж оконных рам огненным лезвием, озарил моё меловое лицо. Я медленно протянул ладонь к этому утреннему вестнику. Моя мертвенно-белая кожа от его робких касаний тотчас сделалась посверкивающей, а затем и вовсе сияющей, безусильно изобличив нематериальную природу моего естества. Я ненароком подумал, что, если людей лепили из глины, тот нас, судя по всему, отливали из серебра.

Заворожённый, я любовался изумительным зрелищем, следя, как дробятся и отражаются в моих длинных когтях сверкающие нити, к собственному стыду, даже и не заметив, что Мигель теперь и действительно проснулся, и сейчас это он наблюдает за мной, а не наоборот. Пожалуй, мне стало немного неловко: ведь я собирался уйти ещё до рассвета, чтоб не застать его пробуждения.

Застигнутый врасплох, я ждал неизбежных расспросов о том, что я тут делаю, непрошенный и во внеурочное время, но их, тем мне менее, не последовало. Он просто молча смотрел на меня, так, как, пожалуй, наблюдают за восходом всё того же Солнца, созерцая удивительное природное явление и только. В таком ракурсе я для него, очевидно, не был личностью. Скорее, событием. Я прекратил легкомысленно играться с бликами, послушными моим пальцам, и благообразно сложил руки на коленях. Всё моё менторское красноречие, на которое я уповал, отчего-то предательски меня покинуло. Я мог прочесть и мысли, и чувства, и даже наброски едва зарождающихся фраз, но не хотел. Да и пообещал ведь. Ну.. это даже забавно, когда знаешь.. не всё и сразу, оставляя себе возможность удивляться.

«Что-то случилось?» – тихо спросил наконец Мигель.

С места в карьер. Чем-то я себя всё-таки выдал. Я понуро опустил голову.

«Знаешь, ничего такого…»

Как же неуклюже я врал, самому делалось тошно.

«Тут просто.. мёртвая девушка… – Я немного нервно провёл когтями по щеке. – А ещё.. некромант…»

Ну вот и выложил почти всё почти сразу. Мой ученик отвёл глаза и задумался. Пояснений он от меня не потребовал, и это настораживало.

«Вы хотите ей помочь?» – запросто догадался он. Кто из нас двоих вообще читает мысли?

«Хотел бы, – выдохнул я. – Но не знаю, как. Боюсь, сделать ещё хуже».

Собеседник кивнул. «Я вас понимаю, – продолжил он вполголоса. – И правда не стоит. Просто поверьте. Вы не знаете, что это за люди. Лучше вам и не знать».

«А ты знаешь?» – спросил я в лоб, и мне самому стало неловко от собственной бестактности.

«Да, – спокойно и печально отозвался Михаил. – Знаю, и очень хорошо. Поэтому и отговариваю вас».

Я, не мигая, смотрел на него. Вот уж и действительно: два имени – две жизни.

Глава

XXI

. Останки.

Я, признаться, выжидал, когда мой собеседник отвернётся или отвлечётся хотя бы на миг, чтобы мне между дел ускользнуть. Уйти хотелось прямо сейчас. Но я желал соблюсти приличия. Будто нарочно, зная о таком моём пристрастии, Михаил не спускал с меня глаз, своим вниманием делая моё присутствие чересчур материальным. Вероятно, он думал, что без пригляда я наживу себе проблем. И, в общем и целом, был прав.

Сложившаяся глупая ситуация меня отчего-то развеселила, и я волей-неволей рассмеялся, представив всё это дело со стороны. Эмоции.. как всегда некстати. Мигель вздрогнул, чуть уловимо дёрнув плечами от моего холодного приглушённого смеха, будто он напомнил ему о чём-то тяжёлом и грустном. Смех, по правде сказать, воспроизводить было не так уж и просто, но я старался, хотя выходило у меня, невзирая на все старания, мрачновато. Однако я над этим усердно работал.

Видимо, осознав, что переубедить меня всё равно не получится, и что если уж я твёрдо решил разжиться неприятностями, то всенепременно ими разживусь, молодой маг опустил глаза. В следующий за тем миг меня в комнате уже не было. Лишь потоки золотистого света сверкающим расплавом хлынули сквозь полупрозрачный тюль, стирая след моего недавнего присутствия, будто предрассветный сон, минуту назад вполне осмысленный и вещественный, но вот спонтанно превратившийся в полнейшую сумятицу и легчайшую пыль.

…

Надо сказать, я и вправду первое время пытался найти Ленор. Но отчего-то не мог. Как будто её и даже её следы накрывал чёрный колпак, не давая мне видеть детали. А потом.. скитаясь недалеко от местечка, где мы последний раз беседовали с покойницей, я случайно наткнулся на Кусю.

Хотя формально уже наступила зима, снега всё не было. Только изредка с неба падали мокрые хлопья, тотчас обращаясь чавкающей грязью. В такой вот грязи и лежала лярва в темном закутке подворотни у того самого ночного клуба, о котором говорила мне девушка. Раньше я сюда почему-то не забредал, но именно сегодня заглянул ненароком. Точнее, нашёл я не Кусю, а то, что от неё осталось: высохшая пустая оболочка. Тем не менее я всё же узнал малоприятное созданье, и внутри у меня похолодело. Лярва не просто умерла от голода: она была выжжена изнутри. Пускай сложно было питать тёплые чувства к паразиту, но к паразиту с таким умильным именем… Зачем вообще люди всем подряд раздают имена? Отчего-то не к месту меня это разозлило. На самом же деле я был глубоко опечален и обеспокоен: без своей питомицы чем теперь живёт Ленор? Живёт ли? Или некромант скормил её Церберу?

То, что здесь не обошлось без магии, и слепому было ясно. Без особых трудов угадывалась и причина: покойница промолчала, хотя знала обо мне. За это, так думается, её и наказали, выведав впоследствии правду.

Я опустился на поребрик возле останков паразита. Тонкие материи тлеют быстрее органики. День-другой, и от Куси вообще ничего не останется. В каком-то смысле я «успел».

Я прикрыл лицо холодными ладонями. Мне не хотелось становится причиной чьих-то неприятностей, но я неуклонно ею становился, что не могло не огорчать. Не добрались бы до Мигеля, а то не ровен час… От этой мысли я содрогнулся. Впрочем, в отличии от Ленор, он вполне способен себя защитить. И вообще соваться к нему без спросу – себе дороже. На губах невольно появилась улыбка: я вспомнил как вообще встретил его.

Глава

XXII

. Свои правила.

Первое время скитался я по этой грешной земле точно контуженный. Как же здесь было шумно! Невообразимо! Этот нескончаемый информационный гул ужасно утомлял и не давал толком сосредоточиться. От него, мнилось, нигде не было спасенья. Но скоро я научился контролировать собственное восприятие, для чего мне пришлось выставить обострённую чувствительность на минимальную отметку, всё равно что старательно заткнуть уши ватой. Такая радикальная мера, надо сказать, и действительно здорово помогла: сознание стало мало-мальски проясняться.

Казалось, будто это всё было вчера… И что я в принципе недалеко ушёл от отправной точки и не слишком-то преуспел.

А тогда.. тогда я знал, но не понимал, вот так до абсурдности странно: представьте синклит слепцов, описывавших друг другу слона с разных сторон, едва ли угадывая общую картину – примерно этим бездарным занятием и был перегружен мой разум. Увы, не находилось никого, кто мог бы обстоятельно объяснить мне ситуацию в целом. И вообще того, кто стал бы объяснять в принципе: всем здесь было не до меня, и у каждого первого забот полон рот. Так что приходилось справляться собственными силами.

В конечном итоге я пришёл к заключению, что для толковой систематизации мне всенепременно необходим.. хм.. человек, хотя прежде я избегал общения с людьми напрямую: слишком много в них было.. противоречий и пугающих неопределённостей. Зачастую они сами себя-то не понимали, а тут ещё я свалился бы как снег на голову со своими зачем и почему. Словом, налаживать контакт с аборигенами я не решался до последнего. А случилось это совершенно внезапно. Можно даже сказать, случайно. Какое смешное слово.

…

Поднявшись, я направился прочь от останков питомицы Ленор. Мне хотелось забыться. Недалёкое прошлое оказалось отличным вариантом, так как далёкое резало буквально по живому.

…

Застыв на месте у выбоины заиндевешего тротуара, пригретый приятным воспоминанием, я ласково улыбнулся старой искорёженной временем липе, чьи узловатые ветви причудливо посеребрил мороз. Надо же.. какое волшебство. А ведь это всего лишь вода в её кристаллической форме. Откуда в ней красота? Когда она появилась, как закралась туда, меж каких кластеров притаилась невзначай?

..Михаил шёл в гордом одиночестве по улицам погружённого в дремоту города. На его плече был старый портфель на широком ремне. На ногах – остроносые с затейливой вышивкой туфли. Длинные чёрные пряди бесцеремонно трепал холодный осенний ветер. Он почему-то лишь изредка собирал волосы в хвост, хотя так, пожалуй, было бы практичнее. Впрочем, когда уж эта самая практичность и бытовая сноровка его волновали? Не от мира сего. Вроде бы так говорят про людей со странностями.

Подняв воротник потёртого плаща, так, что видны были только сверкающие в рассеянном свете глаза, мой покамест будущий протеже пребывал глубоко в дебрях собственных размышлений. Он думал о разном, как по масштабу, так и по значимости. План будущей лекции и магические формулы невозмутимо соседствовали друг с другом. Мёртвые языки миролюбиво уживались с повседневной речью. Сонные лица студентов в аудитории с утреца и жуткие морды бесов глубокой ночью едва ли выводили его на эмоции. Что за диво!

Однако, что именно меня заинтересовало в первую очередь, я толком так и разобрал: сила, которой от него тянуло за версту, или спокойствие, граничащее с апатичностью? Мне казалось, вот уж он-то, вот этот вот видавший виды человек, точно не бросится от меня наутёк с воплями ужаса. Мне не хотелось, осознанно идя на контакт, изображать кого-то – маски – вещь, пускай и удобная, но ненадёжная. Потому мне весьма и весьма импонировали качества, которые я наблюдал в замкнутом молодом маге, а параллельно тем подающим большие надежды аспиранте, угрюмо бредущем по стремительно пустеющим улицам.

..Когда Михаил наконец свернул с освещённого проспекта в густую как смола тень аллеи крошечного центрального парка, я, собравшись с духом, незримо последовал за ним. Я был предельно осторожен, и ни из-за какого куста выскакивать не собирался. Я вообще не знал, как он отреагирует на меня, явись я пред очи без прикрас. Однако надеялся, что с расчётом не прогадал.

Несмотря на то, что я старался не привлекать внимания, Мигель всё же ощутил в тягучей осенней промозглости легчайший потусторонний холодок.

Настороженно оглядевшись, притом перебирая в уме варианты заклятий и формул защиты, то и дело вспыхивающих узорной вязью по сторонам от него, молодой маг чуть замедлил шаг – он уже догадался, что его сопровождает кто-то непрошенный. Недовольно нахмурив свои угольно-чёрные брови, Михаил пристально всматривался в густую осеннюю тьму, ощущая, да, но не в силах увидеть или понять, что я такое. Потому он сосредоточился на универсальной методике, которую про себя называл просто «вазра» (как потом он расшифровал мне «вам здесь не рады»).

Один ночью в чьём-то потустороннем сопровождении и не запаниковал. Его уверенность в себе и мастерски продуманная оборона, выстроенная так быстро, прямо-таки удивляли. Видно, он вдоволь практиковался. Значит, было где и на ком.

На этом месте воспоминание неприятно кольнуло меня, закравшись за шиворот скользкой, как подтаявшая льдинка, догадкой. Почему только я раньше об этом не подумал? Вероятно, потому, что мне не было и дела. Да, знает, умеет, может. Где-то же он всему этому научился, справлялся ведь и без такого-то светила древней мудрости, как я? Самоучка? Едва ли. По малолетству разве что. А потом.. так просто не сыщешь и не заполучишь всех этих сигилл и печатей: ни в одной из библиотек такое, насколько я видел, не хранят. И в университетах не преподают. Нет, кто-то явно посвятил его.. преподал основы подлинного колдовства, рабочего, действенного. И этот кто-то – не я.

Я тряхнул головой. Всё лежало на виду, да только видеть мне не хотелось.

Вздохнув, я снова принялся проматывать кинохронику собственной памяти.

..Обезопасив себя тонкой вязью заклятий, искорками мерцавшей вкруг него, молодой маг решительно приказал: «Яви себя, дух!»

По идее, приложенная к этому требованию магическая формула любого бы вынудила чин чином представиться. Но не меня, конечно. Несмотря на то, я решил вести себя прилично, не нарушая чужих правил, и осторожно вышел из-за ствола толстого старого дуба. Только вот представиться подобающим образом я не мог и при всём желании. Поэтому, когда Михаил всё так же ровно потребовал: «Назови своё имя», я немного смутился. И попросту, не моргая, посмотрел на него. Нет, он-то всё сделал верно: в таком ключе духи не могут лгать и всегда называют свои подлинные имена. А вызнав, с кем имеешь дело, легче продумать тактику и обрести контроль.

Напряжённо разглядывая моё лицо, Мигель ждал. В конце концов, я проговорил, как-то угловато пожав плечами: «У меня нет имени. И не было. Никогда». В первый и, думалось мне, в последний раз тогда в лице молодого мага проступила едва уловимая растерянность: всего на какой-то там миг складка меж нахмуренных бровей распрямилась, отчего глаза, завсегда беспристрастные, приобрели немного наивное, почти детское выражение. Вероятно, подобных случаев в его практике доселе не бывало.

«Очень интересно». – Вновь став требовательным и собранным, Мигель скрестил руки на груди. А во взгляде его сверкнул лёд. «Как прикажешь тогда к тебе обращаться?»

«Как.. тебе будет удобно».

Я посмотрел куда-то в сторону. На что я вообще рассчитывал? Что меня встретят хлебом-солью? Наверное, надо бы извиниться за причинённое беспокойство и убираться по-хорошему с глаз долой, – подумалось мне. Очень уж глупая сложилась ситуация.

Внезапно смягчившись, Михаил усмехнулся.

«Впервые вижу такое… такого… – выдохнул он, внимательно изучая меня. – Ты вообще, что и откуда, позволь узнать?»

Я задумчиво посмотрел наверх. Там было темно и хмуро, и красивого, подсвеченного неоном транспаранта «это чистая правда» не висело отнюдь. Странно, что он вообще мне поверил, изумлённо проследив за моим взглядом.

Слово за слово, мы разговорились. Точнее, Михаил меня разговорил. Очень тактично, очень аккуратно. В общем, как он это умел. Признаюсь, сперва тяжеловато было поддерживать беседу людским манером – это ужасно ограниченный инструмент, но я быстро освоился и тут уж меня было не остановить. По началу, конечно, молодой маг проверял меня, задавая вопросы с подвохом, испытывая исподтишка и не давая поблажек. Я не упорствовал, приняв это как должное. Пусть. А потом…

В общем, я даже и не заметил, в какой именно момент Мигель стал обращаться ко мне на «вы». Вероятно, что-то такое во мне углядел, что счёл подобное обращенье заслуженным. Не смотря на сие благоволенье, болтали мы легко и непринуждённо, а главное, подолгу. Правда, говорил, в основном я. Хотя изначально задумывалось иначе. Чего уж. В перерывах даже шутили. Он – весьма сдержанно, но всегда уместно, а я зачастую и не смешно, и не кстати. Юмор – отдельная область со своими правилами. Кое-как я это уяснил. И ситуация стала налаживаться, хотя моей сильной стороной это, увы, так и не стало. Ничего, меня осторожно поправляли. Мне терпеливо объясняли. А я… Я всё-всё помнил. Иногда от этих воспоминаний становилось неловко, а иногда они согревали и заставляли улыбнуться. Наверное, так и должно быть, когда память.. живая, а не просто затянутый паутиной архив упорядоченных до скуки смертной сведений. Да, такой памяти у меня ещё не было. Она сделалась до того ценной, что я б ни за какие коврижки не пожелал с нею расстаться. Кажется, я стал потихоньку понимать мертвецов – ведь меж живых их удерживала, если не колдовская привязка, то именно память.

Глава

XXIII

. Франкенштейн.

Постепенно дурные предчувствия касаемо незавидной судьбы Ленор притупились. Через денёк-другой отпустило. Решив не искушать судьбу, я много времени стал проводить на крышах в компании чаек и голубей: те, несмотря на свою птичью болтливость, вряд ли б могли обо мне что-либо кому-либо разболтать. Да и люди нечасто сюда заглядывали. Даже даровитые маги. Особенно если речь шла о новостройках.

Будто выточенные резцом из монолитной породы скульптуры, статно замершие у высотных балюстрад, или же украшающие фронтоны зданий атланты и кариатиды, так и я с выправкой статуи стоял на крыше очередной многоэтажки, заложив руки за спину и вполне по-человечески перехватив локоть ладонью. Украшение из меня, конечно, выходило более чем сомнительное, да к тому же вовсе неуместное в канве современного минимализма, но что поделать. Мне нравилось смотреть на город с высоты, различая за нагроможденьем домов его ветвистый дорожный ландшафт, тёмные пятна скверов и аллей, недострои, брошенные на волю волн неумолимого времени, и восстающие в гуще строительных лесов и секвойях башенных кранов жилые массивы.

Хмарь вновь сгущалась, набирая иссиня-сизый тон, и рассеянный свет причудливо играл на барельефах темнеющих облаков. Отрешённо озирая окрест, я поймал себя на мысли, что не так уж и плох этот диковатый мир. Совсем неплох, несмотря на все свои очевидные минусы. Я упивался каждым оттенком чувства, переживаемого мной, каждой ненароком посетившей меня эмоцией. Поразительное дело. Почему нас этого лишили, напрочь выпотрошив нутро вплоть до звенящей пустоты? Зачем Ему потребовались ангелы, мало того, что без души, так ещё и без сердца? Вопрос был сугубо риторическим: ведь кому я мог его задать, кроме себя самого?

Вот и зима подкралась незаметно, робко ещё, несмело припорошив снежком пожухшие клумбы, будто украдкой развешивая по деревьям то тут, то там кружевную вязь.

Размышляя о всяком и разном, я стоял на самом краю, за парапетом, и слушал ветер. Ветер… Всего лишь градиент давления, казалось бы. Но ветра у нас не было тоже, что и не мудрено. А тут.. Ну что же, тут я больше не предвидел события наперёд, просчитывая их возможности с математической точностью, не различал чужих мыслей, не ведал много и, что самое странное, нисколько об этой утрате не сожалел. Интересно, свобода, она.. такая? А ещё.. я почти не вспоминал свою покинутую обитель. Вот так. Разве что.. острый, как лезвие бритвы, взгляд. Его лицо. Думаю, люди бы назвали этот гнетущий эффект «зловещей долиной»: в том своём образе.. Он не был похож ни на нас, ни на них. И был. Жутко.

С чего Ему вообще взбрело в голову явиться мне именно таким? А не бесплотным, многокрылым, сияющим нечто, например? Я б поди тогда так не переживал… Специально что ли испытывал Он меня?.. И, конечно же, испытание я успешно провалил.

А что, если Он побывал здесь?

Абсурдное умозаключение заставило меня широко распахнуть глаза. Какие глупости! Зачем Ему? Вселенная так обширна, а эта планета – лишь крохотный закуток бытия, к тому же Он никогда не покидал пределы Цитадели, не было необходимости: ведь мы были кончиками Его пальцев, осязающих мир. Его глазами и ушами. Его.. ангелами.

Всё больше гнетущих вопросов… Разве ж мог я понять, для чего боги затевают все эти опасные игры, будучи в них непревзойдённо изобретательными игроками и ревниво соревнуясь в собственной изощрённости друг с другом? Создают формы, а потом.. обрекают их. Я вспомнил Ленор и что-то внутри болезненно сжалось. В чём она провинилась, в неразборчивости? Неужто и впрямь заслужила такую участь?

Я прикрыл глаза. На секунду перед взором полыхнуло ослепительное сияние, и я увидел её. Поймал волну. Повезло. Увы, в своих догадках я не ошибся. Разлагающееся тело, с отходящим от костей мясом, было приковано к стене за руки, застыв в неестественной позе. Вокруг царил полумрак. В мёртвой плоти копошились опарыши. Но она.. она была там: присутствие фантома выдавало лёгкое зеленоватое свечение, окутывавшее труп. Запертая в гниющем склепе. Обречённая на страшную пытку. Так вот что они с нею сделали. Знать бы ещё кто это, «они»?

«Говори, тварь, пока я тут с тобой по-человечески, а! – Мужчина почти что рычал. – Я ведь могу и по-другому».

Голос, раздавшийся так внезапно, заставил меня вздрогнуть. Я не мог видеть говорящего: сумрак, затягивавший помещение, был ничем иным, как завесой. Защитой. Такой плотной и такой.. надо же, люди вон как, оказывается, умеют: комар носа не подточит. Только я – не комар.

Труп тем временем что-то нечленораздельно промычал в ответ: слипшиеся, скатавшиеся волосы занавешивали лицо, взгляд девушки был устремлён в пол, и я даже рад был, что не вижу того, что на этом самом лице написано. В нос ударил едкий сигаретный дым. И тлен.

«Какой на хрен пришелец?! Тебя заклинило, что ли, курва? Который день одна и та же ересь, а!.. Я тебе ща башку отрежу, будешь мало того, что активно участвовать, так ещё и смотреть, как тебя черви жрут, гадина такая!»

Внезапно Ленор расплакалась. Тихие-тихие содрогания и всхлипы в звенящей тишине звучали особенно болезненно. Только вместо слёз по щекам из пустых глазниц текла чёрная жижа. И всё равно это было так пронзительно, до того невыносимо…

«За что ты со мной так?.. Я тебе всё сказала! Всё!.. Я ведь.. тебя.. какой же ты мерзкий ублюдок!» – последние слова она выкрикнула б, если б только могла, но голос и без того хриплый и вовсе сорвался на шёпот.

«Нет, ну что за сука, а?» – Говорящий хлопнул себя по коленям, явно раздосадованный. Видно, это был уже не первый его разговор с несчастной покойницей, с одинаковым результатом. Я не видел его, но слышал прекрасно.

«Ты давай тут на жалость-то не дави, упырья душа? А башку я тебе всё-таки отрежу, бля, чтоб тебя в черепушку черти сношали».

Где-то вдали раздался скрип ржавых дверных петель.

«Ну чего ещё? Да иду уже, чтоб вас всех…» – недовольно прошипел мужчина. Шаги. Скрежет металла. Хлопок. Тишина.

«Ленор…» – тихонько позвал её я.

До сих пор всхлипывающая покойница встрепенулась, подняв глаза: алый огонёк на дне чёрных провалов почти померк. Зато печать на плече прожгла плоть до кости, впившись в надкостницу багровым эстампом.

«Кто.. кто здесь?» – с усилием прошептала она. Язык распух, речь девушке давалась с трудом. Тут я понял, что нематериален: протащить тело сквозь такую-то сеть из заклятий.. это как надо расстараться. Я был не уверен, что смогу. Точнее, что смогу быстро. Время и энергия дорогого стоили в этом мире. И с расценками так или иначе приходилось считаться.

«Это я…» – прошептал я, хотя нас и вряд ли бы услышали.

«Уходи, слышишь, скорее!» – испуганно выдавила она.

Тут из тёмного угла раздался угрожающий утробный рык. Страж. Надо же, предусмотрительно.

Вероятно, раньше это было собакой, точнее, несколькими собаками сразу. И даже.. в какой-то степени волком. Существо, в общем и целом, напоминало неказистую поделку, какие ребятишки лепят из папье-маше в младших классах. Только эта поделка была.. если уж не живой, то.. вполне себе… Я никак не мог подобрать подходящего слова.

Нежить. Живая нежить. Собранная из кусков.

Тварь в свою очередь приблизилась к Ленор, отчего девушка страдальчески застонала. И только тут я заметил, что кости на её ногах были не просто оголены, а обглоданы, испещрены следами множества зубов. В свою очередь монстр-Франкенштейн из мира псов, устроившись поудобнее, принялся за привычную, как я уже сообразил, трапезу, с упоением вгрызаясь в ноги девушки то одной, то другой своими головами, споря с самим же собой за особо лакомый кусок. Если б я мог, то от ужаса и жалости зажал бы рот руками. Остальное тело несчастной, однако, чудовище не трогало: видимо, в планы его хозяина это не входило.

Некоторое время я раздумывал, что могу поделать. И не придумал ничего лучше, как невесомой дланью взять пса за загривок. Хотя тут я и оказался в довольно странной степени расщепленья, однако шерсть пса стала дыбом, а сам он, ощерившись, замотал головами по сторонам, ища наглеца, которого стоило бы порвать на куски. Я же, коснувшись затем его сознанья, заставил нежить, скуля, отползти в тёмный угол, и оставить терзаемую им жертву в покое.

«Спасибо…» – из последних сил выдохнула Ленор. И, с лёгкой страдальческой усмешкой добавила: «А ведь я даже имени-то твоего не знаю, герой».

Я хотел было наконец-то представиться, но она меня оборвала: «И не говори мне его! Тем более здесь! Ты разве не в курсе, чем это чревато?»

Имя было не моим, но я не стал обременять и без того настрадавшуюся девушку подробностями и просто промолчал. Как вытащить её отсюда? В теле – никак. А вот без него… Хм… Слишком уж плотная текстура у заклятий, сам еле протиснулся. И то не весь. Но не бросать же её здесь! Разве что…

Я вспомнил компактный клубочек, оставшийся от покойника, который я отдал жнецу. Вся человеческая жизнь уместилась на ладони, а на самом то деле в объёме куда меньшем. Но в таком случае…

«Ленор… – начал я неуверенно. – Ты.. готова расстаться с этим миром?»

Глава

XXIV

. В замке Снежной Королевы.

Девушка еле слышно рассмеялась. И произнесла: «Всегда готова, как пионер. Только… – Она вдруг нахмурилась, от чего кожа у неё на лбу лопнула и лоскутом свесилась на глаз. – Помнишь, ты говорил про листья?»

Конечно, я помнил.

«Послушай, – как можно мягче заговорил я, прекрасно понимая, как ей, должно быть, страшно уходить в неизвестность, куда я собирался её отправить. – Это ничего…»

«И пусть, – вдруг выдохнула она. – Всё равно лучше, чем здесь. Давай. Делай».

Я покорно протянул к ней свои бестелесные руки, бережно развязывая тугие узелки заклятий один за другим. Во второй раз у меня получилось куда быстрее. Почти машинально.

Передо мною возник увечный фантом и тяжко выдохнул. Прикованное к стене тело булькнуло и сдулось, извергнув чёрную жижу и клубки опарышей. «Франкенштейн» в углу зло заурчал. Но двинуться не решился.

«Ничего ты собаченьку запугал», – рассмеялась Ленор. Но я был серьёзен.

«Когда я возьму.. – замялся я. – .. архив.. от тебя мало что останется. Всё будет там, но… Я не знаю, что ты будешь чувствовать при этом».

Девушка в ответ нарочито-беззаботно пожала худенькими плечиками, привычным движеньем отряхнув подол.

«Ну что буду то и буду. Главное, не это», – она обвела рукой мрачное подвальное помещение. Я кивнул и потянулся к центру её груди тонкими пальцами.

«Что за херня, а?!» Дверь позади внезапно распахнулась.

Осознав, что времени в обрез, я вцепился в грудную клетку фантома и буквально вырвал оттуда заветный клубочек. А после без оглядки нырнул с ним в хитросплетенья паутины заклятий и печатей, краем глаза зацепив, как обращается в прах и осыпается зелёными бликами бесплотный образ Ленор.

…

Всё та же крыша. Ветер свистит в ушах. В окоченевшей руке что-то слабо мерцает. Я медленно разжал когтистые пальцы: на ладони лежал тот самый заветный клубок. Значит, получилось. Не к месту я подумал, что вот она, путеводная нить Ариадны. Что ещё это могло быть? Не на пустом же месте легенда возникла.

А после, выдохнув и неуверенно качнувшись над бездной, чувствуя, как неизбежно теряю контроль, я рухнул куда-то в пропасть. Всё-таки даром мне это приключение не обошлось. Я не терял сознания, но и в сознании не находился точно. Земля просто ушла из-под ног, будто там её никогда в общем и не было. Мне не удавалось ни припомнить, ни даже вообразить, как я пролетел двадцать три этажа, и пролетел ли. Да и сам момент встречи с поверхностью, несмотря на всю знаменательность происшествия, не запомнился мне абсолютно. Помню только, и то довольно смутно, что я упал лицом вниз, на асфальт, точно голубь, сбитый на лету из рогатки, нелепо шлёпнувшийся ничком и распластавший увечные крылья.

Первая связная мысль, посетившая меня, была следующей: Ленор… Клубок.. где он?! Рука была сжата, да так, что я её почти не чувствовал и всё никак не мог заставить смёрзшиеся пальцы подчиниться. Тем временем кто-то неустанно и довольно настойчиво тряс меня за плечо – вот следующее из ощущений, явившихся в мой разум, рассыпанный изломанными бликами.

Я тяжело приподнялся и огляделся, чтоб выяснить, кто так неравнодушен к моей непростой судьбе. Этим «кем-то» оказался Михаил. Бледный как мертвец. Это же крыша его дома. Точно. Просто песня.. было ведь что-то такое, про крышу… Но как он…

Невнятные раздумья упорядочить упорно не получалось, и я не вполне соображал, что вообще творится вокруг. Вдруг между пальцев пробилось тусклое мерцание. Архив на месте. Хорошо. Сам же я до сих пор то и дело видел мир Нави, а вкупе парочку-другую сосуществующих с этим пространств, сбивками эфира идущей телепередачи, рябью кинохроники, паразитными кадрами.

Кое-как справившись с расслоеньем действительности, я обвёл взглядом тихо галдящую толпу немногочисленных зевак. Тут что, ролик снимают? – покосился я на парня с смартфоном в руке, направившего на меня чернеющий глазок объектива, и по-человечески сощурился от проблесков навязчивой фотовспышки другого очевидца, счастливого обладателя Nikon.

Однако скоро вынужденная фотосессия прекратилась так же внезапно, как и началась: аппарат, пару раз нервно щёлкнув, затих, а незадачливый фотограф вслед за тем нескладно выругался. Ну, о собственной не фотогеничности я как-то не шибко тревожился. К тому же я ведь представлял собой ходячую электромагнитную аномалию, выводящую из строя технику невинно и непринуждённо – зачастую это происходило со мной без злого умысла, – человеческий глаз не мог заприметить легчайшую пространственно-временную рябь, а вот техника вопреки тому нередко реагировала, не имея компенсаторных механизмов, присущих живому.

Наконец, собравшись с мыслями, я решил всё же встать на ноги, что-то невнятно подумав притом про рождённого ползать. Мигель осторожно поддерживал меня под руку, так, будто я упал не с крыши высотки, а просто поскользнулся на заиндевевшем тротуаре и ушиб колено. К чему эта смешная забота? Скорее всего, простое и вполне человеческое желанье помочь нуждающемуся.

Отрешённым взором я смотрел куда-то сквозь: окружающее было расплывчатым, словно потёкшая акварель. Частично я до сих пор пребывал вовне и частично внутри. Я видел ни то людей, ни то иных существ. Живых, и зачастую неотличимую от них нежить. Непроявленное и явное – всё перед моим взором смешалось в одну пёструю круговерть, словно я катаюсь на детской карусели с цветными зверушками, несущимися по кругу, то поднимаясь вверх, то снова опускаясь вниз. Тысячи радужных мостов, эшелоны бредущих в никуда паломников. По телу прокатилась волна неприятной дрожи.

Вдруг Михаил резко взмахнул рукой и мир.. будто бы застыл, обратившись огромной ледяной глыбой, внутри которой то тут, то там чернели неподвижные фигурки. Я медленно моргнул и поглядел на него. Он, кажется, шептал что-то на латыни.. или на санскрите.. мантры или заклинанья, и что-то ещё.. что нам нужно бы уходить отсюда подобру-поздорову. Я рассеянно ответил ему, на удивление, вслух, а не про себя, но мой ученик, похоже, меня не понял. Язык, спонтанно выбранный мной для обращенья, был слишком древним, давным-давно смытым океаном со страниц истории, и он попросту ну, никак не мог знать его. Только вот.. это болезненное изумление в глазах… Да что же такое-то… Я вновь уставился перед собой.

Вот так и стоял с минуту, не шелохнувшись, вглядываясь в переливающийся лёд, окруживший меня. Будто я – Кай в ледяном замке Снежной Королевы, имя которой.. Смерть. И если раздробить этот смёрзшийся мир на стекляшки, то из них наверняка получится сложить долгожданное слово Вечность.

«Учитель!»

Назидательное обращение заставило меня встрепенуться.

«Пожалуйся, посмотрите на меня!»

Я нехотя, но послушно, перевёл взгляд на своего ученика. И, в конце концов, опомнился окончательно, уцепившись за выражение его внимательных светлых глаз как за единственный более-менее надёжный ориентир. Где-то я их уже видел.. или очень и очень похожие.

Тем временем мир потихоньку начал «оттаивать»: фигурки в толще айсберга стали судорожно подёргиваться, некоторые заморгали. Что-то заторможено припоминая про дружелюбную мимику, виновато и немного растерянно я растянул губы в подобие улыбки, что тотчас заставило стоящих рядом ещё не опомнившихся зрителей неуклюже отшатнуться прочь, а особо впечатлительных вскрикнуть от неожиданности. В следующий миг я из поля их видения исчез, рассеявшись, будто болотный морок, заодно прихватив с собой и Мигеля: мало разве ему проблем?

Да, что-что, а дружелюбную мимику стоит порепетировать ещё – никуда не годится, – сделал я беглую отметку в своём ежедневнике.

Глава

XXV

. С чего начинается Родина.

Как-то попался мне на глаза один парк на окраине города, безлюдный и почти что дикий. Это, по сути так, был настоящий лес. С аккуратным, будто нарисованным, озерцом в самом центре. Туда я и направился. Мне нравилась вода с её переменчивым живым характером. Ведь на моей родной планете водоёмов, как и многого другого, не было: ни тебе атмосферы, красиво рассеивающей ультрафиолет и мелодично посвистывающей ветерком; ни деревьев, отбрасывающих причудливые тени; ни любых других жизнеформ, кроме, разве что, нас самих. Такая вот мрачная и молчаливая каменистая пустыня: людям бы и в голову не пришло искать даже примитивную одноклеточную жизнь на таком-то неуютном космическом теле, попадись оно в прицел их телескопов, буравящих космос жадными взглядами в поиске соседей под стать наблюдателям. Ну, на роль двойника Земли в обширном перечне экзопланет моя историческая родина не годилась уж точно. Пускай в ином измерении она сияла, невыразимо прекрасная и невыносимо правильная. Да и не нашли б они её и при всём тщании. Далеко да высоко.

В пору своей бурной молодости светило наше нещадно метало огненные стрелы в каменистую поверхность, и без того лишённую защитного газового слоя, а в преклонных летах и вовсе довершило процесс, раздувшись и приблизившись так, что во весь окоем полыхало алое инфернальное зарево; ландшафт же, который и раньше-то едва ли можно было назвать красочным и гостеприимным, и вовсе обратился в одну сплошную обугленную чёрную пустошь.

Однако на закате дней бурный нрав своевольного солнца сменился: сбросив надоевшую изношенную оболочку, притом небрежно разметав звёздными ветрами большинство прочих своих планет по просторам космоса, наше капризное светило, как и подобает благовоспитанному старцу, степенно тлело где-то вдали на горизонте крупной звездой, медленно остывая и угасая, делая восходы и закаты неотличимыми друг от друга. В конечном итоге от сияющего некогда факела остался лишь чёрный огарок и высеченная в толще континуума воронка-петля гравитационного следа. В наших краях тогда воцарилась вечная ночь. Зато какими яркими стали звёзды на потемневшем небосводе, утратив своего главного конкурента!

Обитель во всех этих жутких глобальных катаклизмах выстояла одними лишь нашими непрестанными стараниями, никак иначе. Природа, невзирая на всё своё сокрушающее неистовство, безоговорочно нам подчинялась. У неё просто не было иного выхода – противиться тем, кому ведомы наперечёт алгоритмы мироустройства, вряд ли возможно. Вероятно, ещё и за этим Он нас и держал: мы разбирались с насущными мелочами, пока Он был занят чем-то поважнее.

Всё вышесказанное я теперь вспоминал, как предрассветный сон, пригрезившийся ненароком и отчего-то запавший в душу. Родина.. с чего же она начинается? Любил ли я её когда-нибудь?

..Тем временем мы с Михаилом, скользнув сквозь лазейку в пространстве, оказались в лесу как раз у того самого водоёма, на его отлогом, мягко спускающимся к воде заиндевевшем берегу. Молодой маг был слегка озадачен случившимся, хотя прекрасно владел теорией подобных путешествий, чуть ли не лучше меня самого. Однако в противовес его чисто теоретическим знаньям, я распоряжался ими в полной мере на практике, не придавая большого значения своему замечательному уменью, давно трансформировавшемуся в выверенный рефлекс. Портал.. это не только коридор, как принято о нём думать, но и сворачивание сознанья в одном и развёртка его уже в другом месте. Просто в некоторых секторах пространства этот переход, совокупно с транзитом его материальной составляющей, осуществить было легче. Точки пониженного сопротивления, собственно, и принято было именовать порталами. Однако при должной сноровке сгенерировать данную аномалию где душе угодно проблемы не представляло. Любой каприз за ваш счёт, как говорится. Заплати – потом кути.

Пока Мигель озирался по сторонам, пытаясь понять, куда это я его притащил, я сел напротив вздыбившейся от ветра водной глади, кое-где уже схватившейся по краям тонкой корочкой льда. Я сиротливо обнял колени руками, обтянутыми подобием длинных чёрных перчаток-митенок. Материя моего облаченья по виду напоминала сшитый лоскут к лоскутку атлас или, скорее, тонкий роговой покров из сросшихся пластин: так на извивах змеиного тела, должно быть, блестит чешуя. Доселе, надо сказать, я ни малейшего внимания не обращал на то, во что, собственно, одет, а именно в опускающийся до пола длинный чёрный покров, на талии перехваченный серебряным поясом с затейливым узором. Только подошвы и ладони, лишённые линий, оставались открытыми. Какие уж могут быть завихренья судьбы у того, чья учесть изначально предопределена?

Вдруг я вспомнил про зажатый в руке заветный клубок, и аккуратно разомкнул пальцы. Михаил, опустившись рядом на припорошенную снегом траву, тоже внимательно посмотрел на моё приобретенье и тяжело вслед за тем вздохнул. С логикой у него всё было в полном порядке, а потому сопоставить мой лепет про некроманта и девушку с этим вот клубочком труда для него не составило никакого.

«Всё-таки вы..» – осторожно начал молодой маг.

«Да», – не вихляя, согласился я, притом не переставая рассматривать эдакое чудо в моей руке.

Тот, первый клубочек мне и рассмотреть толком не дали. Зато теперь… Странно, но в мерном голубоватом мерцании «пряжи» отчетливо виднелись неоднородные по цвету бурые нити, а некоторые так и вовсе чёрные, виящиеся червями в теле загадочной сферы.

«Что это?» – спросил я, не отрываясь от завораживающего созерцанья подвижного клубка.

«То, что отягощает», – ответил Мигель.

«И.. что это значит?»

«Значит, – вздохнул он, – что пряжу жизни придётся переплетать».

«Как это?»

«Вот так, нитка за ниткой», – терпеливо пояснил он.

«А что будет с изъятыми фрагментами? В них ведь тоже.. остаётся часть сознания человека?»

Но мой собеседник промолчал. Увы, сам я дознаться до таких неимоверных глубин не мог: информация подобного рода содержалась в накрепко запароленных архивах. Ах, если б как раньше… Я бы, может, и сумел взломать заковыристый шифр. Но как раньше уже не было. И вероятно, не будет теперь никогда.

Глава

XXVI

. Огненная река.

«Давайте просто отдадим пряжу жнецу? – чуть погодя тихо предложил Михаил. – Надо думать, он скоро явится».

«А Цербер?» – вдруг всполошился я, припомнив эту неприятную тварь. Если уж я разорвал все привязки и сломал печать, что ему помешает? – мелькнуло в уме.

«Не бойтесь, – спокойно проговорил юноша. – Пока я здесь, он вас не побеспокоит».

Цербер – это ведь просто метафора. А Мигель даже не уточнил, о ком или о чём речь. Я внимательно поглядел на собеседника. Значит, всё и так знает. То есть…

«Ты был одним из них?» – осведомился я и настороженно замер.

Мой ученик отрешённо уставился на пруд, пригладил растрепавшиеся волосы и наконец ответил: «Да, был».

«Почему ты мне не рассказал?»

«Думал, вам и так известно, – грустно улыбнулся он, по-прежнему не глядя на меня. – Это важно?»

«Тот некромант.. – продолжил я. – Он творил с ней ужасные вещи, это.. это.. я просто поверить не могу… – Я покачал головой, на всякий случай спрятав клубок в ладони. – А ещё собака.. из частей…»

«Ученики их называют Псинами, – как бы невзначай проронил молодой маг. – Видели одну такую? Значит, её собрали недавно – долго они не живут».

«Да.. столько страдания.. столько… – я просто не находил слов, меня захлестнули эмоции, неконтролируемые, неуправляемые. – Ты тоже.. собирал таких?»

Непонятно, зачем я вообще его об этом спрашивал. Вероятно, только сейчас понял, что ничего толком о своём ученике и не знаю, что он вообще за человек? Неужели способен творить весь этот ужас?

«Я – нет», – спокойно отозвался Михаил. Я облегчённо выдохнул. И снова напрягся: а вдруг он делал вещи пострашнее?

«Знаешь, тот некромант… – я всё никак не мог успокоиться, – для него что люди, что собаки… А ещё ругается он, как.. пьяный матрос!» Не знаю, отчего эта, в сущности, мелочь меня так задела.

Мигель усмехнулся в ответ: похоже внезапное сравнение его развеселило. Но вдруг помрачнев, он заявил: «Кажется, я знаю, о ком вы».

«Знаешь?» – недоверчиво уточнил я.

«Да, почти что наверняка. Пожалуйста, не попадайтесь ему больше. Ни под руку, ни на глаза – добром это не кончится, просто послушайте меня. Хотя бы один раз. Мара – крайне неприятный тип, но он – далеко не самый страшный человек в Ордене».

В этот момент деревья в парке тревожно зашелестели и застонали. Белыми змеями по сторонам от нас поползла позёмка. Стало заметно темнее.

Михаил поднялся на ноги и протянул ко мне ладонь со словами: «Я сам отдам её жнецу». Вот так без лишних реверансов. Я послушно раскрыл лодочку рук, в которой держал то, что осталось от Ленор. Бурые и чёрные нити больно резанули по глазам.

«Я.. просто хотел помочь», – прошептал я клубочку, который, казалось, судорожно сжался, когда его коснулись пальцы молодого мага. Но противиться я не стал. Как и оглядываться. Михаил молча ушёл куда-то мне за спину. Водная рябь, в которую я вперил неподвижный взор, на миг заиграла радужными бликами. Не понимая, что и зачем творю, я потянулся к этому манящему свету, окунув пальцы в холодную воду. И в пылающую радугу заодно.

…

Мне почудилось, будто передо мной раскинулась переливчатая арка, сотканная из льнущих друг к другу разноцветных лент, плавно перетекающих цвет в цвет. Искрящихся. Сияющих. Как завороженный я сделал шаг, потом ещё один и внезапно осознал, на какой невообразимой высоте нахожусь. Внизу что-то гудело и выло. Только я перегнулся через край поглядеть, что там, как меня обдало нестерпимым жаром. Я невольно отшатнулся. Мост в аккурат под моими стопами вдруг стал крошиться и пошёл крупными трещинами. Я же не мог сдвинуться с места, как прикованный. А потому через мгновение рухнул вниз, туда, где с рёвом и воем бушевал огонь.

Внезапно на моём беспомощно вскинутом запястье сомкнулись чьи-то пальцы. И я встретился взглядом с Михаилом. Почти беззвучно он прошептал: «Держитесь», – и аккуратно потянул меня наверх, пока я не ухватился свободной рукой за край моста, который тотчас от моего касанья обратился в стеклянную пыль. Тогда молодой маг вдруг вытянул откуда-то из-за пазухи тонкую серебристую нить, и, с усилием опираясь на локоть, обмотал мою руку, которую до этого держал, а потом и вторую. Что было после.. не помню. Но пришёл в себя я всё в том же парке.

Глава

XXVII

. Антакарана.

На силу проморгавшись, так, чтоб окружающая картинка, наконец, стала чёткой, я огляделся. Я лежал на сникшей траве, порядком уже припорошённый снегом, который валил крупными хлопьями из закромов отяжелевшего неба. Мир от края до края заволокла густая ночная мгла, без остатка заполонив каждый уголок и расселину, затопив, подобно водам библейского потопа, мельчайший островок солнечного света до самого горизонта.

Ещё раз на всякий случай сомкнув и разомкнув веки, я поднялся. В паре шагов от меня лежало неподвижное тело, так же присыпанное снегом. На негнущихся ногах я подошёл к нему. Мигель… Боже, что я наделал.

Лес вокруг, склонившееся к земле разнотравье, ресницы молодого мага, плечи, волосы – всё заботливо накрыл собою белый саван. Глаза Михаила были распахнуты, однако взгляд казался тусклым и отрешённым. Я судорожно выдохнул: он ещё жив! Жив! Не мешкая, я подхватил бездыханное тело, вырвав из хищного снежного плена. Несмотря на все признаки переохлажденья, кисти его рук оказались сильно обожжены.

Господи, да я чуть не убил Михаила самым натуральным образом, – не без содроганья понял вдруг я, – не специально, конечно, и, тем не менее, вся ответственность за случившееся лежала на мне целиком и полностью.

Так, – нужно отнести его домой. Согреть и.. побыстрее.

Не рассуждая долее, я со своей ношей нырнул в червоточину. Как ещё мне было успеть.. сохранить это хрупкое, живое?… Серебристая нить… Антакарана. Та самая, благодаря которой он вытащил меня, рискуя при том собой. Пока она не оборвалась, не ускользнула за предел, есть шанс всё исправить.

Только я кое-чего не учёл: во-первых, излишней обитаемости Нави, во-вторых, что собрался пронести ни кого-то, а сильного мага, притом без сознания. Такая добыча.. кто же откажется? Переход, который по обыкновенью не занимает и мига, вдруг растянулся, пространство стало вязким, липким, дрожащим, как студень, словом, Навь взялась за нас всерьёз. Если я ей не был нужен и даром, то Мигель очень даже. Мне самому вдруг захотелось выругаться как пьяный матрос: как можно было так постыдно просчитаться! Не сложить в уме два и два!

Мигом взяв нас в кольцо, но не решаясь вот так сразу напасть, вокруг собрались какие-то совсем непотребные твари, которых видеть мне покамест не доводилось: злые, голодные, неспособные притом вырваться из западни и запертые меж мирами. Я замер, крепче прижав к груди неподвижное тело. Ну уж нет. Вдруг я почувствовал, как внутри меня что-то всколыхнулось, какая-то чудовищная непонятная сила. И тут-то я понял одно: если воспользуюсь ей, обратного пути не будет. Что-то изменится. Возможно даже, всё.

Среди груды хлама и мусора, невообразимых нагромождений предметов и оскаленных морд я внезапно заприметил надтреснутое зеркало, лежащее боком возле обратившегося в труху шкафа, напрочь изъеденного древоточцем. А в нём…

«Не трогай, это на Новый Год», – как всегда ехидно проговорил двойник, запросто угадав направление моих мыслей.

Я так посмотрел на него, что он, похоже, догадался, что мне не до шуток.

«Она тебя просто сожрёт: ам, и всё», – равнодушно предупредил он, но в его развязном обращении отчётливо чувствовалась напряжённость.

«Что тогда?!»

Не знаю, зачем я спрашивал его. Он-то мне явно добра не желал. Впрочем, кто его знает.

Мои собственные способности были сильно ограничены ещё и тем, что на руках у меня был человек, а запястья до сих пор опоясывала тонкая серебристая нить. Потому я не мог просто разогнать эту свору по одному мановенью: последствия могли быть печальными – эта с волосок ниточка от любого неосторожного движенья грозила запросто оборваться, хотя вот только что выдержала нас двоих и жар огненной реки заодно.

Доппельгангер тем временем упредительно ткнул пальцем куда-то мне за спину. И я кожей ощутил чьё-то присутствие. А после медленно обернулся. Пускай здесь хватало Навьих, решавших, кто первым рискнёт наброситься на нас, этот к ним не относился. Высокий худощавый силуэт неторопливо, будто бы даже снисходительно приподнял руку, и ни с того, ни с сего монстры и химеры, строившие на нас далеко идущие планы, в ужасе кинулись прочь, с визгом, шипеньем и хрюканьем, а я в свой черёд, не мешкая, изо всех сил рванул в Явь, чувствуя, как ослабла хватка тёмного пространства. Кто уж нас так выручил.. спасибо ему, конечно, но раскланиваться сейчас, рассыпаясь в благодарностях, времени не было категорически.

Глава

XXVIII

. Инструмент.

Я сидел на полу рядом, осторожно распутывая тончайшую нить на запястьях, и смотрел на Михаила, непроизвольно изучая его в томительном ожиданье. Чёрные брови, длинные ресницы, слегка опаленные жаром. Черты лица моего ученика были, скорее, аристократичными, нежели мужественными, нос прямой, без малейшей горбинки, красиво очерченные скулы, заострённый подбородок. Ладони у него были узкие, пальцы тонкие, в аккурат для магических пассов или сложных музыкальных этюдов, кожа светлая с лёгким синеватым флёром. Вместе с тем, как я про себя отметил, его и моя бледность разнились между собой невероятно: его бледность имела едва уловимые градации, которые угадывались и в тонких бескровных губах Мигеля, и во впалых щеках, и в каждой малейшей чёрточке лица, осеняя трепетным дыханием жизни всё его существо. Ну а моя бледность в свой черёд была белоснежностью мрамора – безжизненной и холодной. Неужели я всё-таки мёртвый и Ленор оказалась права?.. Бывают ли ангелы.. мёртвыми?

Лёлик испуганно сновал рядом и по собачьей привычке скорбно подвывал. Доводилось ли кому-либо видеть воющего и скулящего вовсе не по-кошачьи кота? Меня, впрочем, едва ли это удивляло. Сеня же неразборчиво причитал из вентиляции, что-то про кормильца и «на кого нас покинул», всё в таком духе. Словом, атмосфера царила гнетущая. Как на похоронах или поминках. Стола с кутьёй разве что не хватало.

Наконец недвижные прежде ресницы дрогнули – моими недюжинными стараниями Михаил таки пришёл в себя. Я нервно выдохнул. Получилось. Никогда раньше не исцелял людей. Печати ломал. Снимал заклятья-привязки. Всё не то. Ну хоть управился. За окном едва брезжил тусклый зимний рассвет, растёкшийся алым заревом по линии горизонта. Руки Мигеля почти зажили, ничем не выдавая страшных ожогов, которые на них были. Вот на руки-то он в первую очередь и посмотрел, едва заметно нахмурившись, будто пытался припомнить произошедшее и то, каким таким чудесным образом он в конечном итоге очутился здесь. Меня Михаил не видел: мне было совестно показываться ему на глаза. Но я, тем не менее, наблюдал, оценивая эффект своей терапии. Дебют как-никак.

Молодой маг неуверенно поднялся под восторженные окрики хатника и радостные похрюкивания чертёнка, ластящегося к ногам. Прошёлся по квартире и вновь возвратился в комнату, присев на краешек дивана. К нему тотчас же из-за вентиляционной решётки снизошёл домовой, дабы выразить свой восторг чудесному воскрешенью.

«Батюшки! А мы то ужо.. да как же энто… Ой, чудо, чудо чудесное!»

Я же внезапно заметил тот самый шкаф с зеркалом: изнанка порой до того странно искажает обыденные предметы. На миг мне почудилось, что отражение насмешливо ухмыльнулось, иронично отсалютовав, но я решил сделать вид, будто бы этого не заметил вовсе. Ну его.

Мигель в свой черёд сидел неподвижно и смотрел в никуда, не обращая внимания на взволнованных домочадцев, словно спал наяву, а потом вдруг закрыл лицо руками. Остро чувствуя себя виноватым, я не выдержал и сбежал.

…

..Я бродил по хмурому городу, утопая в нём, как в трясине, и ничуть не опасался того, что на меня обратят внимание, безалаберно положившись на старанья еле живого защитного алгоритма. Так или иначе, лучший способ затаиться – держаться всегда на виду, открыто и откровенно, не ведя и бровью. И потому я следовал этой простой прописной истине. И, надо сказать, пока что она меня не подводила.

Изматывающее чувство вины остервенело грызло мне нутро, но что с этим делать, я не знал.

Вот так блуждая по заснеженным улицам и адским кругам своего разума, я вдруг до крайности отчётливо представил себе собственное будущее, которое тотчас же взглянуло на меня отовсюду, расплывшись в безобразной ухмылке. Потратить всё сознательное время, работая на Творца без сна и устали, и в итоге за свои сверхчеловеческие старанья не удостоиться даже и малой благодарности с Его стороны. Потому что рабочий инструмент не благодарят, а когда он выходит из строя, запросто выбрасывают, сколько бы гениальных шедевров он не помог сотворить сжимавшей его некогда длани. Можно сказать, я был кистью, мечтающей стать самим художником. Резцом в руках великого скульптора, высекающим бездыханные статуи, и я истово жаждал украсть хоть кусочек Его таланта, присвоив себе. Желанье нелепое и неосуществимое, с этим не поспоришь.

Сотворивший нас не дал нам никакого иного шанса, не удосужился разделить с нами вышеупомянутое подобие, а уж про образ.. я и вообще молчу. Когда такие, как я, становились Ему не нужны, нам было завещано только одно – безжалостное, безликое Ни-что. Вместо награды за верное служенье. И, увы, как бы крамольно это не прозвучало из моих уст, в такой вот участи я давно уж не видел ни прелести, ни благодати. Полагаю, в отличие от меня, Его-то, обрекшего нас, муки совести не посещали – её у Него не было отродясь. У меня, однако, тоже, но вот тем не менее случилось обзавестись. И теперь я искренне не понимал, куда деваться от своего нечаянного приобретенья.

Глава

XXIX

. Йоль.

Не знаю, с какой это стати, но меня стали навязчиво посещать мысли о покинутом мире, как отправной точке всех моих мытарств. Мысли, которые я искренне не любил за их очевидную бредовость: судорожно, безотчётно я грезил возвращением к стенам Цитадели, ревностно охранявшей свою непостижимую тайну. Притом до ужаса боялся, и этот вот суеверный страх подавлял на корню зерно всякой решимости, только-только намеревавшейся проклюнуться робким ростком. Что именно меня так пугало? Вероятно, грядущая встреча с Ними – непогрешимыми Стражами, а если сказать точнее, так безрадостный итог, который всенепременно ждал меня, попадись я Им в руки. Как будто без Них меня ожидало что-то другое в конце-то концов? Не утилизировали сразу? И так счастливая оказия! Видимо, хотели понять тип поломки, и исключить подобные сбои в дальнейшем. И всё равно стоило мне только представить Их, как делалось не по себе. Ну чего уж, глубинные страхи завсегда иррациональны, а самые сокровенные желания нелогичны.

И почему только всё, что было для меня прежде бытовой насущностью, вдруг переменилось, обернувшись ночным кошмаром? Главным образом, конечно, изменился я сам. А уж воззрения и обстоятельства под стать подтянулись после, как круги от брошенного в воду камня. День ото дня я продолжал становиться кем-то другим, учась у людей всему подряд, учась обстоятельно и прилежно, пускай отличником я, увы, не был.

Основным моим желанием, как нетрудно сообразить, стала настойчивая и невразумительная жажда бытия, в том виде, в каком она присуща и людям: пускай в невыносимом одиночестве блуждающего разума, в непрекращающихся пытках концлагерей, в изощрённых ужасах и тяготах земной жизни, падениях и увечьях, подвалах, тюрьмах и тесных клетках многоквартирных домов. Ни ради чего-то, а во что бы то ни стало. Вопреки. Всегда. В такую-то вот коварную ловушку инстинкта самосохранения я заманил самого себя, и теперь с неподдельным ужасом любовался результатом собственных же рьяных стараний. Я хотел жить, пускай живым меня назвать было сложно, и моя бытность, в общем-то, не имела особого смысла. Но она нравилась мне. И вместе с тем тяготила меня. Не свихнуться бы меж этих двух полюсов.

…

Вечер выдался по-декабрьски мрачным и грязным. Ветреным, пробирающим. Ледяной дождь со снегом вкупе комфорта ему явно не добавляли. Неуютно было настолько, что все, кто мог, бежали прочь в теплые объятья кофеен и пекарен, в прогретые центральным отопленьем квартиры, на край на вокзалы и в плохо освещённые парадные, в вонючие коридоры коммуналок, куда угодно, лишь бы с улиц долой. В общем, туда, где жизнь становилась чуточку лучше. Где пахло ванилью и свежей выпечкой, где висели гирлянды и мурчали коты. Где ждали Нового Года, вот-вот. Ну или хотя бы не было настырных ледяных хлопьев, без продыху валящих с обрюзгшего неба и набивающихся за шиворот, до невозможности скользких тротуаров и внезапно глубоких луж. Ничего, ещё немного и всё переменится. Да уж, люди горазды были ваять себе все эти чарующие иллюзии. Ну сейчас, с понедельника, с нового листочка нового же календаря… Увы. Жизнь оставалась жизнью. Хоть с мишурой и ёлками, хоть без.

Я сидел, прислонившись спиной к стальной решётке, затягивавшей автобусную остановку. Только с обратной её стороны: ехать я покамест никуда не собирался. Какая-то сердобольная женщина, проходя мимо, даже кинула мне пару завалявшихся в кармане монет, вероятно, приняв за бездомного.

Ну, спасибо, – саркастически поблагодарил я морок, и задумчиво принялся разглядывать штампованные кружки металла. – Удружил. Накинул личину максимально жалкую и неприметную. Впрочем, была в этом какая-то горькая правда. Дома у меня ныне и действительно не было. Вот тебе мелочишка, хоть на глаза клади. Однако туда меня не пустили бы тоже, невзирая на наличие заветных монеток, а ведь их номинал Харону был не так уж и важен.

Вечер постепенно сменился ещё более негостеприимной ночью. И город полностью и окончательно обезлюдел. На остановке я остался совсем один. Транспорт уже не ходил. Но спустя какое-то время я заметил, что, оказывается, не так уж я и одинок. Затрудняюсь сказать, откуда он взялся. Моя рассеянность, конечно, била все рекорды, но не до такой же степени. Шагов я не слышал, хотя наверняка различил бы чавканье ботинок по грязи в этой-то промозглой тишине. Однако первое, что я уловил так это запах. Сигаретный дым.

Я недоумённо принюхался и с любопытством оглянулся, чуть приподнявшись от земли: на скамейке ожидания сидел человек в укороченном полупальто с накинутым на голову капюшоном и курил. Как мне виделось, немного нервно. По спине пробежал колючий холодок. Казалось бы, ну что в сигаретном дыму может быть такого? Ан нет…

Удивительно, что он меня не заметил, – зябко съёжившись, раздумывал я над очередной ловушкой судьбы, в которую издевательски угодил. – Видно, и без моего светлейшества забот по окончании года у него невпроворот. До чего же не нравились мне подобные совпаденья, точно носом тебя тычут, а во что и зачем – объяснить не соизволяют. Неприятно.

Надо бы потихоньку отсюда… Но додумать я не успел: человек уже стоял рядом, внимательно глядя на меня сверху вниз. До чего бесшумно он двигался! В аккурат как тень. Хоть бы за бродягу принял, я уже совсем и не возражал, не до изысков: как бы отыгрывая желанную роль, я неуверенно подкинул монетки на ладони. Да не тут-то было.

«Угу», – выдохнув клубы едкого дыма, мрачно процедил мужчина сквозь зубы. Хотя, скорее, это был даже парень. Молодой, поразительно правильные черты лица, на редкость красивые, пускай в красивости людской я соображал плохо. Но сейчас мне казалось, это именно тот случай, – не к месту приценился я. Что ещё мне оставалось? Такой и в Навь за тобой нырнёт, чего зазря энергию тратить? А глаза.. чёрные впотьмах, хотя на самом деле, судя по блеклым фонарным отсветам, тёмно-синие. У людей такие разве бывают? – моргнул я недоумённо. – Видимо, да. Так как передо мной стоял именно человек. Правда, не совсем обычный. Густой душный флёр смерти окутывал его почище сигаретного дыма. Некромант.

«А я-то думал да гадал, что за паскудина такая мне под самый под Йоль всю отчётность портит?» – разглядывая меня ровно так же, как я его, проговорил мужчина хмуро, но с явным сарказмом.

Не знаю, как уж он это выведал, по каким фотороботам или описаньям: сейчас то было делом десятым. А перво-наперво стоило скрыться с этих вот самых глаз долой – и никто не пострадал бы. Но сперва хоть на ноги встать. А то как-то непрезентабельно выходит: сижу в грязи и в тряпочку помалкиваю.

Я попытался медленно отползти в сторонку.

«А ну сидеть, не рыпаться!» – тут же рявкнул мужчина. Будто я – собака, а он отдаёт мне команду. Обидно. Но я послушно замер. Мне не хотелось конфликтов, я ведь мог ненароком и навредить, чего ни в коем разе не хотел. Некромант, тем временем, небрежно затушив окурок о стальной каркас остановки и кинув то, что осталось, в чёрный от копоти снег, присел возле меня на корточки.

«Вот это да-а, вот это тварь, – протянул он насмешливо. – Это я Мастеру на Новый Год заверну, удивлю старика».

Видимо, предвкушая триумф, парень хохотнул, и добавил с издёвкой: «Чё уши-то прижал, а? Не хрен было мне учебный план срывать, и так цейтнот на цейтноте, бля, а тут ещё всякие мертвяков мне изводят! – Мужчина неторопливо поправил волосы под капюшоном. – Двух!» – потряс он мне вслед за тем двумя пальцами перед самым носом, как бы давая шанс оценить масштаб нанесённого ущерба и раскаяться. Но я только отрешённо пожал плечами. Каким бы я ни был наивным, но тут понял вполне и сразу: вести душеспасительные беседы бессмысленно. Вместо одобрительного кивка подзатыльник разве что схлопочешь. В лучшем случае.

«Давай, на ноги станоо-вись!» – скомандовал некромант и поднялся. Я тоже встал, ничего дельного так и не придумав.

«Ща, гадёныш, начнётся у тебя веселенькая жизнь, ага», – потирая руки, усмехнулся он.

«Уже», – тихо пробормотал я себе под нос.

«Ох, ты, каков шутник! – мужчина развязно хлопнул себя по бокам. – Посмотрим, как через недельку-другую шутки шутить будешь».

Я вспомнил Ленор, и её ироничное предупрежденье про печать на лбу. И как-то сделалось даже немножко не по себе. Нет, я, конечно, не она. Но и люди порой вовсю удивляли. Особенно маги. Особенно если их много. А ты один. И ни в чём толком не разобрался.

Глава

XXX

. Побег.

«Хера се! – мужчина присвистнул, оценив наконец мой рост.. во весь рост. – Да у нас тут не иначе баскетболист намечается!» Настроение у него, в отличие от меня, было приподнятое. Я же понуро глядел под ноги. Видя это, некромант продолжил: «Ну ничё, скоро взбодришься, ага», – и совершенно по-свойски похлопал меня по плечу.

Стоит заметить, меня он нисколечко не боялся, ни капельки не уважал, и жалеть бы и ни подумал даже, хотя знать не знал, что я вообще за зверь. Ну хтонь и хтонь. Экзотическая. Разницы ему, в целом, не было никакой, и аккуратно доискиваться до правды, как это делал Мигель, он наверняка не стал бы.

Мой блуждающий взор упал на едва поблескивавшую в рассеянном фонарном свете лужу, разделявшую нас с некромантом, в которой я с удивлением обнаружил своего двойника. Тот красноречиво развёл руками и хлопнул себя по лбу, как бы говоря: уже битый час достучаться до тебя, недоумка, не могу. Отражение было нечётким, однако всё делалось ясно и так. Затем доппельгангер изобразил двумя пальцами как бы перебирающего ногами человека. Я недовольно выдохнул. Ценнейший совет, сам бы не догадался. А после произошло странное. Некромант, собиравшийся размашисто шагнуть ко мне, вдруг по пояс провалился в грязевое месиво, зло выругавшись по дороге.

От неожиданности выронив монетки, которые тотчас провалились куда-то в черноту под ногами, я успел заметить только выглядывавшие из комьев талого снега длинные когти на тонких пальцах, вцепившихся в полы пальто мужчины. На созерцание, впрочем, не ушло и секунды: в следующий же миг я рванул с места, как ошпаренный, под угрозы и забористую ругань, доносившуюся вслед. По первое число досталось всем, даже отцу и матушке, которых у меня не было отродясь. А по спине наряду с тем неприятно стеганули крючья заклятий. Добротные, да, но не зацепили, и то хорошо: ну не знал человек ни моего устройства, ни моих слабостей.

Полагаю, жест доппельгангера означал, что следовало именно бежать. Не через Навь – вероятно, там меня уже ждали. Спасибо, что предупредил, хотя я и так сообразил уже. На ходу с невольным содроганьем я подумал ещё и о том, как это он умудрился выбраться в мир? Тот, второй? Раньше ему подобные выверты даже и в Навьем царстве-государстве не удавались, что делало его не более чем настырной галлюцинацией, не способной повлиять на реальное положенье вещей. Вон только советами своими непрошенными. Да издёвками. Теперь же его присутствие стало вполне материально, судя по тому, что он только что вытворил. Надо держать ухо востро: с такими-то друзьями враги не нужны.

Наконец, забившись в неприметную тёмную подворотню, первым делом я резким движеньем сломал печать на плече, которой меня как бы между прочим беззастенчиво наградил некромант. Держалась на мне она неважно, но всё равно метка заметная. Вот и ищите теперь. Но спокойнее всё одно не стало.

…

Минуло меньше недели после моего «феноменального» побега. Всё это время я бессистемно, безо всякой благой цели, скитался в индустриальных лабиринтах. Заброшенные дома и заводы, окраины и свалки. Соваться куда-то, помимо этого, я пока что опасался – свежо ещё было воспоминание. И озвученные некромантом перспективы не воодушевляли. Интересно, он вообще выбрался? Меня в меньшей степени волновала его судьба, но зато занимала судьба собственная: полагаю, с рук бы мне все мои сомнительные достижения не сошли. Двойник на глаза не показывался, и спросить у него самолично я не мог, да по правде и не пытался: не буди лихо, пока тихо.

Временами шёл снег. Когда приключалось такое, я внимательно следил за плавно вальсирующими хлопьями, просчитывая в уме их траектории, или, поймав крошечное кристальное чудо в ладонь, в которой оно не таяло, рассматривал затейливую многогранную структуру. Закономерности, согласно которым капля воды приобрела ту или иную форму, не были для меня тайной за семью печатями – я всё прекрасно видел и понимал, но, несмотря на то, научился кое-чему свыше: различать в снежинках, близоруко щурясь, их невесомую непонятную красоту.

Глава

XXXI

. Падальщики.

Однажды бродя меж цехами заброшенного завода и рассеянно наблюдая, как на свежевыпавшем снегу исчезают оставленные миг назад следы, я ненароком уловил в прозрачном морозном воздухе кое-что тревожное. Я сразу не сообразил, что это – запах или ощущение? А, решив разобраться получше, направился в сторону выщербленной постройки из красного кирпича.

Неприметно сбоку, в аккурат за покорёженными листами профнастила, располагались разбитые ступени, уходящие вниз – там, вероятно, находился подвал. Тяжёлая металлическая дверь была чуть приоткрыта, и внутрь уже успело намести снега. Спускаясь вниз, я подумал «наверное, не стоит», который раз за свою короткую земную жизнь и, конечно же, сделал наоборот: пожалуй, была в этом даже какая-то прелесть. Развлечь себя тут мне было решительно нечем, поэтому спонтанные исследования всего подряд были единственной отдушиной моего нескладного бытия.

Освещение в небольшом пронизанном трубами помещенье отсутствовало. Мне тем не менее это не помешало разглядеть детали: у дальней стены валялся грязный матрас и груда какого-то засаленного тряпья. Под ноги то и дело попадались бутылки, хрустящие стекляшки и консервные банки. На полу виднелись следы костерка, обложенного битыми кирпичами. Резко пахло канализацией, немытым телом и мочой, а ещё… Кровью. Металлический запах буквально бил в нос, перебивая остальное амбре.

Я бесшумно пересёк подвальчик по диагонали и в углу заметил еще одну дверь, ведущую в комнатушку поменьше. Там происходило какое-то невнятное копошенье и явственно доносилось хлюпанье и чавканье. Двигаясь медленно, дабы не привлекать лишнего вниманья, я заглянул внутрь. В крохотной каморке было как-то по-особенному темно. А спустя несколько секунд на меня враждебно уставились шесть пар красных глаз, как бы намекая, что делиться добычей не собираются. Странные это были созданья: высокие, но слишком уж тонконогие, размером где-то с крупного пса. Морды длинные, почти волчьи, больше походили на голые черепа, едва обтянутые кожей. Угрожающе острые, крупные клыки, ничем не прикрыты. На спине же неестественно бугрились позвонки.

На местечковый пир их собралась целая стая: весь пол был заляпан кровавым месивом. Они уже доедали человека, притом основательно распотрошив тело. Твари кусались и переругивались. Не брезговали хрящами и костями.

Так вот чьи вещи я видел, – бегло глянул я за спину, на продавленный матрас. Что же, бездомным учёта никто не ведёт: одним больше, одним меньше. Люди постоянно пропадают то тут, то там, в крупных городах и вовсе десятками, а другим людям нет до этого ровно никакого дела. Скоро праздники нагрянут. Жизнь заискриться фейерверками, игриво мерцая пузырьками в бокалах. А смерть.. ну, она всегда приключается с кем-то другим. Так они считают. Вплоть до своего последнего мига.

Я вздохнул. Мне стало жаль одинокого бедолагу, судя по прогоревшей золе, отчаянно боровшегося тут с холодом и непростыми жизненными обстоятельствами заодно. Но зима победила. Я почему-то понял, что эти твари вовсю промышляли только в холодное время года: так уж они были устроены – у каждого свои комфортные условия. И бездомного они не убивали: нынешней ночью он просто замёрз. Падальщики же примчались на запах мертвечины, утащили труп в тёмный закуток от света подальше и вот…

Я направился к выходу из подвала: короткая познавательная экскурсия была завершена. И почему меня постоянно тянет к смерти? – про себя озадачился я. – Как магнитом натурально. Мол, не знаешь, ну вот, смотри, изучай. Да как-то уже и не хотелось даже.

На выходе я с удивлением обнаружил понуро сидящий на щербатых ступеньках фантом. Кто он – было ясно и так: заросшее щетиной одутловатое лицо, замызганная вязаная шапка, руки, покрытые вздувшимися венами, грязные обломанные ногти. Я осторожно присел рядом.

Мужчина тяжко вздохнул, заторможенно почесав голову: «Доживал как скот и умер так же».

Его самокритичность, признаться, обезоруживала. Мне захотелось утешить страдальца, чьи кости глодали в соседнем помещении падальщики. Но я никак не мог подобрать нужных слов.

«Ну.. по крайней мере вы не одиноки во Вселенной». Боже, что я несу? Отчего-то мне вспомнилась Ленор, которую этот факт несказанно воодушевил, несмотря на очевидность собственной смерти, вот я и решил попробовать: вдруг подействует?

Бездомный ещё раз вздохнул, глядя себе под ноги, и пробубнил: «Нет в этом хорошего, как не было».

«Почему?» – изумился я, помня, с каким стараньем люди искали в необъятности космоса соседей с тех самых пор, как только начали более-менее эту самую необъятность постигать.

«Нам тут своих супостатов хватает», – уточнил мужчина.

Я недоумённо поглядел на собеседника.

«Ещё и эти дармоеды прилетят, ресурсы наши дербанить…» – бездомный помрачнел и нахмурился.

«Какие ресурсы?»

«Ну так как какие? Ясно какие: нефть, газ, алмазы… Им только этого и надо».

«Э-э.. – я задумчиво сцепил пальцы в замок. – В космосе так-то хватает углеводородов на любой вкус, если кому они понадобятся. А у некоторых старых звёзд ядра – цельный алмаз. Натурально».

Бездомный наконец посмотрел на меня, притом крайне недоверчиво. Впрочем, смерть не терпит лжи. О мертвых либо хорошо, либо ничего, кроме правды. Вот и мёртвым заповедано примерно то же самое.

«Чё, не брешешь?»

«Нет».

«Ну ладно тогда», – и мужчина вновь погрузился в свои невесёлые мысли.

А ему ведь ещё минимум сорок дней тут скитаться, – мысленно прикинул я. – Сначала истлеют и оборвутся все физические, телесные привязки, вне зависимости от наличия самого тела – это дня три; потом самые сильные эмоциональные – дней девять как минимум. Ментальность частично распадётся примерно к сороковому дню. Тогда его заберёт жнец. Если покойный решит задержаться более положенного, попытается спрятаться или скрыться – его всегда может разыскать Цербер. Кое-что о смерти я всё-таки разузнал.

Обычно в этот вот временной интервал мёртвые навещают тех, кто им дорог. Последняя проекция в Явь уже почти распавшейся личности происходит через год. Свыше этого срока вступают в силу другие законы. С ними мне ещё только предстояло разобраться.

Сорок дней! – я сочувствующе поглядел на бедолагу, сильно сомневаясь, что ему есть кого навещать в этом продрогшем мире. – Три дня просидеть возле собственных выпотрошенных внутренностей и засохшей крови – куда ни шло. Но потом ещё тридцать семь мыкаться, с завистью глядя на тех, кто остаётся жить. Умирать в праздники, когда тебя даже помянуть некому, должно быть, неприятно. Вот ещё один готовый вариант полтергейста – такие несчастные. Неприкаянные. Правда, после девятого дня они сильно ослабевают, и степень их влияния на реальный мир значительно падает.

«Ни тебе холмика могильного, ни креста», – будто уловив моё настроение, пробормотал бездомный.

Я намеренно не спрашивал его имя: как я успел уяснить, к именам, точнее к тем, кто их носит, сильнее привязываешься. Куся наглядно мне это продемонстрировала.

Я поднялся с холодных ступеней. Жаль его, но увы, друг другу мы не помощники. Мужчина даже не пошевелился, всё так же будто в трансе таращась в никуда. Я молча выбрался из подвала. Снег к вечеру повалил сплошной стеной, будто пытаясь наскоро наверстать упущенное и к январю засыпать вся и всех. Медленно, даже как-то нехотя, я побрёл вдоль забора, расчерчивая когтями бетонные плиты. Спустя некоторое время в потёмках мимо меня пронеслась резвая и довольная стая падальщиков: удивительно, как их неправдоподобно тонкие лапы не тонули в сугробах? С окровавленных морд на снег упало несколько бурых капель. К утру заметёт и их. Только эта непорочная чистота и останется. Холодная, правильная. Незапятнанная.

Глава

XXXII

. Снегурочка.

Оказывается, падальщики бежали так быстро ни куда-то, а к кому-то. Этим кем-то оказалась девушка. Хотя сквозь усиливающуюся пургу в отдаленье едва-едва проступал один лишь тёмный силуэт, тем не менее очертания были до того хрупкими, явно женскими. Я замедлил шаг, почуяв, что стоит она ко мне спиной, и, наверное, на глаза ей лучше всё же не попадаться – мало мне странных и не слишком-то приятных знакомств? Нет, вполне предостаточно, – мысленно решил я. Но она, видно, тоже ощутив присутствие кого-то постороннего, вдруг обернулась. Снег, валящий до того неустанно, прекратился как по волшебству. Впрочем, это оно и было. Самая обыкновенная ворожба очень даже необыкновенного созданья.

«Привет!» – поздоровалась со мной девушка и до того дружелюбно помахала рукой, что я аж опешил. Будто мы – давние друзья. Надо бы тоже проявить деликатность. Я неуверенно помахал в ответ и пошёл навстречу, разглядывая её. Платье в пол, расшитое замысловатым искрящимся узором, расписной полушубок, отороченный белым мехом, так же покрытые вышивкой сапожки. Длинная серебристая коса затейливо обвивала голову. Невысокая и изящная, в сравнении со мной и вовсе миниатюрная. Ну просто Снегурочка. А вот лицо.. до того кукольное, что казалось ненастоящим. Будто это очаровательная маска: выбеленная кожа, жемчужные зубки, и глаза – льдинки. Колючие, неподвижные. Падальщики радостно вились у ног хозяйки, точно свора борзых подле барыни.

«Снегурочка, значит? – хихикнула девушка, беззастенчиво прочитав мои мысли (ну, я их не шибко и прятал: лежали они на поверхности, кто хочешь – бери). – Тогда так и называй! А-аа ты…».

Она сделала приглашающий жест рукой, как бы вынуждая и меня представиться тоже. Ох, до чего же я это не любил. Тяжко вздохнув, я пожал плечами, посмотрев куда-то в сторону. Она только хмыкнула в ответ, ни капельки не обидевшись, и подошла поближе, с любопытством изучая меня. Её ручные твари, как горгульи на свесах соборной кровли, чинно уселись по кругу.

Я поглядел на девушку сверху вниз: ну точно фарфоровая статуэтка. Снегурочка тем временем, продолжая дружелюбно улыбаться, взяла меня за руку: её миниатюрная ладошка оказалась просто ледяной, да чего на неё пенять: я и сам был ничуть не лучше.

«Ах! Прелесть!» – с восхищеньем выдохнула она, нежданно-негаданно вдохновившись нашим нечаянным сходством. После чего, воодушевлённо сложив ручки, так что вышло у неё почти что молитвенно, проговорила: «Такой холодный, что мёртвые позавидуют! И такой красивый! Нет, определённо, с собой заберу! Негоже такому чуду даром здесь пропадать!»

Проигнорировав нехороший финал её восторженной речи, я аккуратно уточнил: «Это я-то.. красивый?»

«Ну конечно», – снова по-девчачьи легкомысленно хихикнув, подтвердила она.

«Надо же», – я вскользь коснулся собственного лица. Она взаправду меня до крайности удивила своей спонтанной похвалой: очень уж высокий, худой, холодный до жути. Какие всё-таки специфические вкусы, явно не человеческие.

«Так а я и не человек, – засмеялась моя собеседница. – Снегурочка же, аль позабыл?»

Нет, я не забыл. И рассеянно кивнул в ответ. А потом вдруг проговорил: «Тут случилось кое-что.. один бездомный замёрз».

«А-а, этот горемычный, – девушка махнула рукой в сторону цехового подвала. – Знаю-знаю. Миленьких моих маленьких славно накормил». И она ласково потрепала одного из падальщиков по уродливой лысой голове.

«Да, – раздумчиво продолжил я. – Негоже ему.. вот так…»

«Да не беспокойся ты о нём, – девушка снова улыбнулась своей кукольной улыбкой. – Я и его заберу: чай и мыкаться ему не придётся, раз уж миленьких моих уважил».

Это хорошо, – подумал про себя я. На такой результат я даже и не рассчитывал. Всё-таки зимние божества зачастую жестоки.

Я вновь поглядел на девушку, снова сжавшую мою руку и понял, что мне её лицо напоминает. Череп. Гладкий, точно отполированный. А сверху тончайший слой эмали – морок.

«Да ты ещё и внимательный!» – вновь лучезарно заулыбавшись, искренне порадовалась за меня Снегурочка. А потом, вдруг, слегка посмурнев, добавила, выпуская мою руку из своих цепких пальчиков: «Ну да погуляй пока. Забрать – не заберу. Нельзя тебе».

Честно сказать, я в некоторой степени даже расстроился.

«Не огорчайся, – утешительно потрепала она меня по предплечью. – Дело-то наживное».

Я озадаченно поглядел на неё, но, ничего мне не объясняя, моя новая знакомая, развернувшись, направилась прочь, и через несколько шагов растаяла в непроглядном снегопаде, не оставив после себя ни единого следа.

Какие всё-таки девушки и существа женского подобия – ветреные создания: что Ленор, что Снегурочка, – отметил про себя я. – Обе грозились утащить, одна назвала хорошеньким, другая так и вовсе красивым, а что в итоге? Разглядели получше, не нашли желаемого и сразу взад пятки. Всем одухотворённых, видите ли, подавайте. Нет, ну так дела не делаются!

Я, понурившись, поглядел под ноги. А потом, решив удостовериться в истинности слов Снегурочки касаемо неприкаянного бедолаги, направился к подвалу. Внутри стоял всё тот же отвратительный запах, но фантом куда-то исчез. Я ещё раз пристально оглядел помещение, пройдясь до каморки и обратно. Прислушался. Его и действительно не было. Забрала, не обманула. Ну хоть кому-то из нас в канун праздников повезло.

Глава

XXXIII

. Живой.

Я уселся под навесом возле одного из цехов. Ночка выдалась та ещё: настоящий буран. За эшелонами носящихся вокруг снежных хлопьев то и дело мелькали причудливые силуэты: двухголовые, многорукие, бегающие на четвереньках, они спешно ускользали куда-то во тьму и тотчас возникали уже в другом месте. А к завываниям вьюги и скрежету металлического настила добавлялся хоралом леденящий потусторонний вой. Заброшенные места – не иначе генератор разного рода аномалий.

Не придумав себе иного примененья, я так и просидел до утра, наблюдая за дикими плясками нечисти и нежити. Самое для них время. Раздолье да приволье. Меня же самого, в культурных мероприятиях не участвовавшего, основательно замело, так, что собой я представлял просто-напросто какой-то сугроб с глазами. Зима – это ведь тоже одна из персонификаций смерти. Много ли кто выживет в такую-то темень и метель? Только мёртвым вольная-волюшка по миру бродить. Ну и я вот ещё, со своим статусом неопределившийся, тоже тут подвязался.

…

Несколько ночей к ряду я отрешённо созерцал завораживающие и жуткие зимние пируэты, так и не найдя для себя занятия более продуктивного. Впрочем, ничто не предвещало беды и то ладно. Полуночные кошмары в очередной раз сменились давящей дневной хмарью, и веселее, как водится, не стало. А потом вдруг…

Я замер истуканом там же, где и стоял, ловя ладонью зазевавшиеся снежинки. Чувство, пронзившее мой разум раскрывшейся булавкой, было резким и неприятным. А ещё знакомым, но каким-то неправильным. Обречённость, рухнув вослед тяжёлым занавесом, сию же секунду затмила для меня и без того блёклое зимнее Солнце, устало сползавшее в густой фиолетовый сумрак и снежную мглу.

То, что я ощутил, без сомнения, принадлежало моему миру, далёкому, брошенному впопыхах, оставившему по себе лишь сумбурные воспоминанья. Ну неужели так вот всё и завершится? От одной этой мысли пробирал озноб. Да, смерть всегда происходит с кем-то другим. Хотя меня ожидало нечто иное. Тем не менее исчезать во «всеблагой» пустоте катастрофически не хотелось. Как же сказал тот бедолага-бездомный.. «ни могилки тебе, ни креста». Пуст-то-та.

Я резко сжал прежде расслабленно распростёртую к небесам ладонь, переломав тончайшие косточки-льдинки легкомысленно доверившихся мне снежинок, одним своим судорожным движеньем превратив безукоризненный порядок в сущий бардак. Однако мигом позже, справившись с постыдным приступом паники, я-таки осознал, что всё – вовсе не то, чем кажется. Рановато ставить свечку за упокой: пускай я уже упредительно ей запасся впрок.

Да, методика наша: все одно, что самая примитивная, а не чета людской ворожбе. Вот только сотворил сие чудодействие всё-таки человек. И вполне себе по-людски.

…

«Михаил!..»

Одно имя для Яви. Другое – для Нави. Я же специально назвал его так, желая напомнить о его сугубо мирском происхожденье. И о том, что всего его магические уменья, какими бы разносторонними они ни были, немного стоят. Но тут же, спохватившись, подумал, что такое-то звучное наименованье, пожалуй, и вовсе сводит на нет мою попытку поставить зазнавшегося чародея на место. В общем, желаемого педагогического эффекта я не достиг.

Однако молодой маг вздрогнул и обернулся, рукой задев восковую свечу, коптящую на столе. Она тотчас упала, и грязно-желтый, с чёрными прожилками воск растёкся бесформенным пятном, запачкав манжету белой рубашки, непоправимо испортив ткань.

К моему собственному удивлению, от назойливых мук совести не осталось и следа, стоило мне разозлиться. Это было новое, странное и страшное переживанье. А устраивать безалаберные игры с огнём не страшно? – тотчас стукнуло в голове. Как вообще он сумел?.. Не людского ума это дело, и уж тем паче не людскими руками его делать!

Да, и до нашей встречи Мигель достаточно долго изучал и практиковал магию, имея неплохую осведомлённость в сфере демонологии и некромантии, хотя и был для таких глубоких изысканий чрезвычайно молод. Виртуозно умел он приручать и использовать в своих целях примитивных земных элементалов: саламандр, ундин, сильфов. Чертей и домовых. Да мало ли чего ещё! Я же просто хотел показать ему расширения кругозора ради, что можно управлять реальностью и по-другому, не ограничивая себя теснотой рамок устоявшихся магических практик. Пара скриптов на ином языке программирования. Всего-то. Такие пассажи мне лично казались делом нехитрым. Да ах, да, ему же так любопытно было узнать, каким именно чудесным образом я путешествую, как ухитряюсь проделывать столь сложный путь между измерениями, даже не запылив в долгом странствии сапог (которых я и не носил в общем). Сказано – показано. Это что выходит?

«Да-да, – ехидно оскалилось отраженье в зеркале напротив. – Ты сам – дурак. Я же говорил. Пораскидывайся ещё бисером-то – быстрее найдут». Доппельгангер, продолжая ухмыляться, как-то нехорошо сощурился. Ну, – мысленно выдохнул я, – теперь-то уже поздно было раскаиваться и сетовать на собственную недальновидности: всё, что мог, Михаил уже натворил. Нет, но в принципе провернуть такое!.. Вот уж чего-чего, а этого я точно спрогнозировать бы не сумел, хоть по стотысячному разу просчитав сценарий. Ну не по плечу это землянину, неподъёмно, нереально! Не знаю, какая ветреная Фортуна Мигелю помогала… Тому, кто лезет очертя в омут за жемчугом, могут, между прочим, и руку оттяпать по самую голову! А вот надо же, обошлось. Живой. Пока что.

Я просто не находил слов. Молодой (и безответственный!) маг, тем временем, медленно поднялся из-за стола. Он был бел как мел, но вымученно улыбался. Я только и смог что головой покачать, скрестив на груди руки.

«Живой», – выдохнул Михаил, глядя на меня.

Я вздрогнул, пробормотав: «Не уверен». Жизни во мне было.. столько, что даже в смерть не брали.

Почувствовав моё настроение, Мигель перестал улыбаться, и его лицо приняло привычный сосредоточенный вид. Подрагивающим голосом набедокуривший кудесник, оправдываясь, тихо проговорил, что просто пытался меня разыскать: он ведь не знал, каково мне после того злосчастного визита на Калинов Мост, и что со мной вообще сталось. А найти меня оказалось непросто (ну ещё бы). Обычная магия тут не работала от слова совсем: он ведь перепробовал уже всё, что знал и умел не по одному разу.

«Ну, зато наша-то в самый раз: бери да пользуйся! Ай, как удобно!» – язвительно заметил я, перебив говорящего на полуслове. Это было мне несвойственно. Вот так бросаться претензиями, встревать поперёк. Да даже сам мой голос переменился. Будто говорил не я, а кто-то за меня.. вот так запросто. Нет, я, конечно, разозлился… Я ли?..

Мигель внимательно поглядел мне в глаза. Вероятно, он тоже ощутил перемену.

Я же вдруг почувствовал, будто падаю вниз, туда, в темноту, откуда неслось угрожающее рычанье. Никакого другого берега, никаких тебе асфоделевых полей – на пороге в Запредельное меня просто пожрёт беспощадный пёс, охраняющий вечное царство сумрачного Бога. Сама память обо мне развеется прахом. Помнить будет разве что мой Создатель, которому я безразличен ровно настолько, насколько и все остальные: Он запросто сотворит себе новые пальцы, новые глаза, уши и.. крылья. В достаточном количестве. С производственными потерями не считаясь.

Устрашающее видение сгинуло. И до меня донеслось назидательно: «Вот видишь?! Попробовал раз – рискнёт и ещё. Шутка ли – такая власть! Тебе башка твоя глупая совсем не дорога что ли?» Будто кто прямо в ухо прошипел. Но я знал, это всё не снаружи. Внутри.

Внезапно я ощутил жгучее бесконтрольное чувство, что, подобно расплавленному металлу, выплеснулось за края переполненной изложницы, калеча и обжигая. Что это такое?! Как будто кто-то.. чувствовал за меня. И буквально силой заставлял меня переживать ровно то же. Я и думать не думал, что эмоцию можно вменить вот так.. насильно! Кушайте – не подавитесь…

Я слегка склонил голову вперёд: во всём теле пульсировало упругое напряжение – точь-в-точь раздразненная, готовящаяся к броску гадюка. Пожалуй, во мне и так доставало змеиных черт, а возникающие в уме аналогии только усиливали отождествление с этими едва ли любимыми человеком тварями.

Миг спустя, совсем уж недружелюбно оскалившись, я жёстко вцепился холодными пальцами в плечо изумлённо раскрывшему глаза молодому магу, прижав его спиной к ребру столешницы. Двойник бы впился в шею зубами, не меньше, да не тут-то было: всё ж таки я ему мешал и лез под руку, пускай он относился ко мне как к досадной подробности. Временным затруднениям, так сказать.

Последняя из свечей беспомощно опрокинулась, разбрызгав восковые капли по сторонам, но, тем не менее, упрямо продолжая гореть, да и сам стол чуть не перевернулся. Однако опёршись на столешницу второй рукой, я удержал его в равновесии. Где-то на заднем фоне испуганно заскулил Лёлик, прямо завыл – до того жалобно и протяжно. И был в этом вое такой ужас и надрыв, что если б я был собой, то непременно вздрогнул бы.

Но я не до конца осознавал, что в ту секунду со мной творилось. Сопротивляться было тяжело. Казалось, разумная уравновешенная часть моего «Я» стремительно ушла под воду, а на поверхности оказалось то, что я и вообразить не мог. Я ли это вообще? Нет, кто-то другой, исподтишка смотрящий моими глазами, нарочито затаившийся в темном чулане, выжидая своего часа. Тот, кто умеет чувствовать. Способный всем существом ненавидеть и до ледяной дрожи бояться. Склонный к заблуждениям. Допускающий ошибки. Абсолютно иное существо, переродившееся, подобно раковой клетке.

Боже, каких невероятных усилий мне стоило элементарно не вцепиться в горло Михаилу, прежде того переломав ему кости. И какой же страшной была эта борьба! Не думал я, что тот, второй, на такое способен. Столько в нём было ярости. Ненависти. Злобы на весь мир. О, я ощутил это сполна! Он себя-таки показал, как есть показал! Только вот сил осуществить свои кошмарные фантазии ему пока что, к большому моему облегченью, недоставало. Но он хотел!..