Тайна графского дома

Третью ночь я просыпаюсь от шагов наверху. Кто-то ходит по комнате этажом выше. Но я здесь один, в этом большом старинном особняке. А вокруг только лес и горы и ходить ночью в доме, кроме меня самого, некому. Однако же, только что раздававшийся скрип деревянных половиц настоящий. И есть еще кое-что. Проснувшись и открыв глаза в темноте, я зажмурился от боли. В глаза попала, сыпавшаяся с потолка в моей комнате, труха. Никакой отделки в старом особняке не сохранилось, все было давно растащено. И потолок в моей комнате, представлял собой лишь толстые доски пола второго этажа, набитые сверху на деревянные балки перекрытия. Старые и трухлявые доски. И кто-то тяжелый только что наступал на них сверху.

За прошедшие два дня я обследовал весь особняк, от подвала до чердака. Но никого не нашел. И никаких следов пребывания здесь других людей тоже. На чердаке лежал такой толстый слой пыли, что сразу было видно, сюда никто не заходил лет тридцать. На двух жилых этажах старого дома и в более поздней пристройке тоже не нашлось ничего подозрительного. Но каждую ночь, все повторяется. Кто-то тайно находится здесь, в этом старом доме, вместе со мной и ходит по ночам этажом выше.

Скрипы раздались снова, перемещаясь из одного угла потолка в другой. Я сел на кровати в холодном ужасе. Кто там может быть, и что ему здесь нужно? Я побоялся крикнуть и спросить кто там. Неизвестно, чем это может обернуться. А скорее всего ничем хорошим, раз он от меня старательно прячется. А может этот кто-то не знать, что я здесь? Нет, исключено. Я приезжаю и уезжаю, работаю во дворе, хожу по помещениям, теперь вот еще и ночую. Машина у крыльца стоит. Почему же тогда и, самое главное, где он прячется от меня?

Странный и чудаковатый, опальный граф Телецкий, сосланный сюда царем в девятнадцатом веке, построил здесь, в горах, большой дом в духе своего времени и создал вокруг питомник елей и кедров, занимаясь их изучением и селекцией. Высокие, до четырех метров потолки, удлиненные арочные окна и двери, большие залы и просторные коридоры. Здесь совсем негде спрятаться, тем более, что мебели тоже практически никакой нет. Несколько раз я обходил особняк. Заглядывая в каждый угол, и могу точно сказать, что он пуст. Что же это тогда? Призрак графа? Но призраки ведь не могут быть настолько материальны, что под ними гнутся толстые старые доски пола, посыпая меня древесной трухой?

Сидя на кровати в холодном поту, я размышлял, что мне делать. Попробовать поймать таинственного обитателя старинного особняка, или все бросить и бежать отсюда? Второе, сейчас посреди ночи, наедине с этими шагами, выглядело гораздо привлекательнее. Нет уж, по крайней мере, в одиночку и без оружия, я никого ловить не стану. Нужно продержаться до утра и ехать в поселок Эльбрус, к директору. Пусть он с этим всем разбирается.

Шагов больше слышно не было, в здании царила тишина. Я продолжал сидеть на кровати и, тихонько подняв левую руку, правой нажал кнопку подсветки на часах. Была половина третьего ночи. Еще десять минут прошли в тяжелом, тревожном ожидании и, наконец, я решил, что таинственный обитатель второго этажа ушел. Сидеть, не шевелясь, в не очень то удобной позе на кровати, было тяжело и я стал тихонько вставать. О том, чтобы лечь спать дальше не могло быть и речи. Если две предыдущие ночи я просыпался от звуков и, с натяжкой, но мог списать их на воображение или звуки старого дома, то сыпавшаяся сегодня труха и скрипы наискосок комнаты не оставляли сомнений в природе звуков. Что, если тот, кто бродит ночью по дому, решит войти сюда в мою комнату? Моя дверь не была замкнута и замыкать, собственно было нечем. Дверные замки и ручки тоже были растащены. Дверь просто свободно ходила на петлях, а вместо ручки и замка зияла дыра. Я просто просовывал в нее палец, сгибал крючком и тянул на себя, когда нужно было закрыть. Такие же дыры зияли на дверях во всем первом этаже, а на втором ручек сохранилась меньшая часть.

Вдруг в голову мне пришла свежая мысль. А не уехать ли мне отсюда прямо сейчас? Зачем дожидаться утра? Я ведь могу быстро выйти на улицу и сесть в машину. И, больше не раздумывая, я тихо подошел к тумбочке. Взял портмоне, в котором хранились ключи и документы и сунул его в карман. Здесь я сплю одетым, так как все равно нет никакого постельного белья, только ботинки снимаю на ночь и ставлю у кровати. Подняв их осторожно левой рукой, я, как был в носках, тихонько толкнул дверь и стал красться по коридору к выходу.

Лестница на второй этаж располагалась в большом вестибюле сразу за входными дверями. Широкая основательная, как и весь особняк, с обеих сторон огороженная толстыми перилами с резными деревянными балясинами. Прокрадываясь мимо нее, я изо всех сил прислушивался, не раздадутся ли приближающиеся шаги наверху. Нет, все было тихо. Свет лунной ночи проникал в вестибюль через высокие витражные окна и мне, успевшему привыкнуть к темноте комнаты и коридора, здесь показалось очень светло. Наверху же была полная темень, верх парадной лестницы поднимался в густую черноту. Было страшно поворачиваться к ней спиной, казалось, оттуда на меня кто-то смотрит, и я шел к выходу полубоком. Когда я преодолел вестибюль и взялся за массивные литые ручки входных дверей, сразу стало как-то спокойнее. Я даже задержался на минуту, держась за ручку и не нажимая ее. Может быть, мне все это кажется? Вот и сейчас в особняке стоит полнейшая тишина. Самый громкий звук в этом доме, это биение моего сердца.

Ну зачем кому-то прятаться здесь и выходить бродить по ночам по пустым комнатам второго этажа. Если бы кто-то прятался, то ему нужно было бы чем-то питаться и где-то сидеть. А я несколько раз осмотрел досконально все уголки, благо помещения большие и мебель почти всю давно украли. Нет здесь укромных уголков. В окружающих горах вон спрятаться в десять раз легче, зачем для этого лезть в заброшенный дом? В котором, к тому же, целыми днями хожу я. Может у меня просто нервное расстройство? Переутомление? Вот что я сейчас буду делать? Поеду в Эльбрус к директору, скажу, что тут кто-то есть и ходит по ночам? Ну, пришлет комиссию какую-нибудь, все осмотрят, подтвердят то, что я и так знаю, что никого здесь нет. Он решит, что у меня с нервами совсем плохо и передумает о моем назначении.

Моя рука соскользнула с ручки. Да, не дури, – подбодрил я себя, – дом пустой, никого здесь нет. Он старый, трухлявый и может издавать звуки сам по себе. Доски пола могли просто остыть ночью и, сжимаясь, трещать и сыпать трухой из щелей, где трутся друг о друга.

Одна часть меня, точно знала, что я слышал звуки шагов по половицам, а другая прислушивалась к доводам о возможных объяснениях с точки зрения физики. И я продолжал колебаться. Если бы я слышал их менее четко или хотя бы первый раз, а не третью ночь подряд, я бы конечно не колебался. А если все же это правда? В доме есть кто-то еще. Кто-то кто прячется от меня? И однажды, сегодня ночью или завтра, он войдет в мою комнату, когда я сплю, с большим ножом в руках… Я снова взялся за ручку двери и решительно ее нажал. Зачем я сам усыпляю свою же бдительность? Я ведь знаю, что происходит. Лучше я буду посмешищем, лучше пусть назначит другого заведующего, а я вообще сменю работу, чем окажется, что я был прав и все закончится печально. Тогда мне уже ничего не понадобится, не то, что должность. Сразу стало легче, как и бывает, когда принимаешь тяжелое решение. Я вышел за дверь и закрыл ее за собой. Машина стояла у крыльца, глядя на меня круглыми фарами. Быстро поставив ботинки и обувшись, я сделал несколько шагов по ступеням, одновременно роясь в портмоне рукой в поисках брелка, и резко остановился. Ключ же не здесь! Вечером я выходил за папкой бланков заказа и доставал ключ из портмоне. Я так делаю, когда на машине не надо ехать, и документы не нужны. Чтобы не тащить все сразу и не рыться в поисках ключа по пути, вытаскиваю его и иду, открываю машину, достаю, что нужно и закрываю. А когда возвращаюсь, убираю ключ обратно. Но вчера не убрал, а поторопился и просто бросил его на тумбочку. Он там.

Мне снова стало страшно, поежившись, я посмотрел на окна дома, боясь увидеть в одном из них наблюдающее за мной лицо. Очень не хотелось возвращаться, ощущение было такое, как будто выйдя из этого дома, я сказал тому, кто там прячется, что все знаю о нем. Но выхода не было. Поднявшись обратно по ступеням, я взялся за ручку двери и отворил ее. В вестибюле было также тихо. Лунный свет тихо освещал красивые перила лестницы и наборный паркетный пол. Говорят раньше, во времена, когда здесь еще жил сам опальный граф, с двух сторон от лестницы стояли красивые статуи, изображавшие молодых девиц в невесомых шелковых одеждах. Но бесследно пропали, как и все дорогое убранство еще в революцию.

Чернота над широкой лестницей и в проходах по краям казалась осязаемой. Как будто там кто-то стоит и поджидает, когда я подойду поближе. Стараясь идти как можно тише, я делал шаг за шагом в направлении прохода к своей комнате. Но как ни старайся, одетые на ноги ботинки стучали о доски пола и, казалось стук этот был слышен во всем особняке в этой гробовой тишине.

Дойдя до прохода я даже не увидел дверей в темноте, глаза успели привыкнуть к яркому лунному свету на улице и в вестибюле. «Какого черта?» – подумал я, и, вытащив из кармана телефон, включил фонарик. Тот, кто прячется в доме, давно знает, где я и что делаю. Со светом стало немного спокойнее. Уже не стараясь прятаться, я быстро прошел в свою комнату и, осветив, тумбочку справа от входа увидел ключ от машины. Взяв его и засовывая в карман, я развернулся, собираясь быстро идти обратно. Луч света развернулся вместе со мной и высветил в дверях, в метре от меня фигуру. Болезненной худобы и бледности девушка, одетая в светлую ночную рубашку до пола, стояла на пороге и смотрела прямо на меня. Темные волосы падали на плечи, длинные рукава с оборками почти закрывали кисти рук, висящих по бокам. Больше я ничего не рассмотрел и не запомнил.

Я попятился и замычал как немой. Споткнувшись и падая на пол, я почувствовал как паралич, сковавший горло и голосовые связки отпустил, и я смог заорать изо всех сил. С криком я упал и выронил телефон, а он упал хоть и рядом, под рукой, но вспышкой вниз и я оказался в кромешной темноте. Чувствуя, что схожу с ума от страха и, не переставая орать, я нащупывал телефон, буквально чувствуя как меня хватают за ноги и впиваются зубами. Телефон, наконец, попался в руку и я навел луч света на дверь. Там никого не было. Нет уж с меня хватит! Развернувшись, я высадил окно и, что было сил, побежал к машине.

***

Я мчал в ночи по убитой гравийке не жалея машины. В глазах до сих пор стоял образ худой и бледной девушки в белом, стоявшей в дверях и смотревшей на меня в упор. Я никогда и ничего так не боялся в жизни, как даже этого воспоминания. Не говоря уж о пережитом моменте.

Впереди сверкнула вспышка, и я увидел, что ниже по ущелью все затянуто слоем облаков, отсюда сверху, кажущихся морем. В неверном лунном свете были даже видны колышущиеся волны на поверхности, и время от времени «море» озарялось изнутри, вспышками молний. Там идет гроза. Быстро спускаясь, и не сбавляя скорости, я уже минут через десять оказался в тумане, въехав в эти облака. Туман все густел. Наконец пошел дождь, а затем ливень. Особняк Телецкого оставался все дальше. Я, сбросив скорость, держал руль покрепче, вглядываясь в пелену густого ливня и вспоминал ту давнюю историю.

Однажды, уже где-то на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков, в Приэльбрусье приехал граф. Не один, а с семьей и немногочисленной челядью. Поговаривали, что он, за какую-то серьезную провинность, попал в опалу к царю, за что был изгнан из столицы на Кавказ, на вечную ссылку. Как бы там ни было, но золота граф привез с собой много. Так много, что в кратчайшие сроки выстроил высоко в горах большой дом, наняв самых лучших архитекторов и каменщиков из Нальчика и Пятигорска. Вокруг особняка развел питомник, высаживая в окружающих горах разные породы хвойных деревьев. Выписывал саженцы со всех частей света, даже канадскую голубую ель и сибирский кедр завез и развел в Приэльбрусье. Жил уединенно, ни с кем из своего круга отношений не поддерживал. Еще поговаривали, что была у него с собой охранная царская грамота, гласившая, что предъявитель ее, граф Телецкий, может рассчитывать на уединенный образ жизни там, где он пожелает в пределах Терской Губернии и всех южных владений русского императора. Может рассчитывать на всяческую, кроме финансовой, помощь самого генерал-губернатора сего края. И запрещающая упоминать о нем в донесениях императору, исключая только донесение в случае смерти графа.

Правда это или нет, но жил граф действительно уединенно. На приемы и светские рауты не выезжал, жил в окружении только преданной прислуги, привезенной, с сбой, из столицы. Жена графа, приехавшая с ним, также вела совершенно затворнический образ жизни. Настолько, что после поселения здесь, о ней больше не упоминается ни разу. Как-будто она вообще никогда не выходила из дома. Графа же часто можно было встретить в окрестностях дома, прогуливающимся по своему питомнику.

Но, несмотря на обстоятельный подход, прожило опальное семейство здесь не очень долго, уехав за границу еще за несколько лет до революции, избежав печальной участи многих не успевших выехать дворян. Однажды, кто-то приехавший к графу, обнаружил дом пустым и запертым. Местный лесничий, живший неподалеку, к которому обратились за сведениями, сказал, что граф велел кланяться всем, кто будет спрашивать и отвечать, что Телецкие уехали навсегда в Европу. Оставил на хранение ключи от дома, но предупредил, что никогда за ними не вернется. Как и когда выехали обитатели дома, лесничий не знал и сам не видел. Ключи и графское поручение ему принес слуга графа, одетый в дорожный плащ. Помнил лесничий, что погода тогда стояла холодная, дождливая. Унылая пора поздней осени в горах. Выполнив поручение и передав все лесничему, слуга развернулся и ушел по дороге вниз. Вот и вся короткая история жизни на Кавказе опального графа и появления высоко в горах того самого особняка девятнадцатого века, из которого я сейчас бегу.

После революции этот дом, как и все прочее имущество дворян, отошел советской власти и служил разным целям, в том числе даже вмещал одно время сельсовет эльбрусского района. В тридцатых же годах здание было решено использовать как турбазу для детей. К дому пристроили невероятно уродливую кирпичную пристройку, тоже в два этажа. Где разместили туалеты и душевые. Так и служил особняк туристической базой, принимая детские смены пионерлагеря до самых девяностых годов. Не пережив тяжелых лет, как и подавляющее количество туристических объектов на Кавказе, база закрылась. И много лет простояла в запустении.

И вот теперь, в связи с растущим туристическим потоком, директор убедил совет инвесторов нашего пансионата «Тегенекли» выделить средства на расширение и увеличение спектра услуг. В числе прочего, выиграли конкурс на долгосрочную аренду этой заброшенной базы. Здесь будет элитный корпус пансионата. В дореволюционном здании, с красивой историей, расположатся вип апартаменты для самых дорогих гостей. Среди чистого воздуха и экологии высокогорья. В хвойном питомнике, выращенном еще руками опального графа, будут проложены прекрасные экологические тропы. Виды на ледники из высоких арочных окон графских покоев будут дополнять завтраки…

Поймав себя на том, что уже цитирую сам себе рекламные слоганы, написанные для будущего вип корпуса, и уже почти все это вижу, я потряс головой, вглядываясь в пелену ливня через заливаемое водой лобовое стекло. После нескольких бесед с директором и собеседования с инвесторами, я был утвержден на позиции заведующего этим корпусом. Из-за удаленности и узкой специфики, отличающейся от общей специфики пансионата, было решено, что нужен свой руководитель, который будет вторым заместителем директора пансионата. Это очень завидная должность и конечно, я всеми силами старался ее получить. И теперь, когда получил, боюсь потерять. Вот откуда моя нервозность и сомнения.