Битва за Балканы. В лабиринтах дипломатии

Русская история

© Щелкунов А.В., 2024

© ООО «Издательство Родина», 2024

Несколько слов в начале

Свою книгу «В лабиринтах дипломатии» А.В.Щелкунов обозначил, как историческое повествование. По сути – это так. Но мне представляется, что точнее её можно было бы определить как исторические хроники, каждый эпизод которых не просто связан с предыдущим, но самоценен, а в целом они скреплены непрерывностью происходящего и создают законченный сюжет мировой драмы, последствия которой отзываются и в наши дни.

«Концерт великих государств Европы», на который уповал канцлер Российской Империи А.М. Горчаков, разыгрывает сложную по своей интриге «Балканскую партию». Каждый его участник – в своих интересах: Сан-Стефанский, Берлинскиий договоры; но для читателя занимательными и новыми покажутся и некоторые ранние всполохи вовлечённости в европейские дела только ещё обозначающегося интереса США. Они также отмечены в книге.

Нельзя пройти мимо и не отметить абсолютно выверенную автором логику событий, приведшую к вооруженному вступлению России в защиту славянских единоверцев на Балканах от геноцида, лишения их гражданских прав и гуманитарного суверенитета, проще говоря, самого существования православных народов на этой части Европы от османского рабства. Неоднократные попытки российской дипломатии найти обоюдно приемлемое мирное решение вопроса блокировалось англосаксами и германцами, которые просто вынудили Россию вступить в войну.

Разве не подобное мы видим сейчас? Какие ещё требуются доказательства гносеологических корней неоколониалистской политики Запада в мировых конфликтах?

Рассматривая ход исторических событий через призму больных вопросов на Балканах, автор усматривает в них сегодняшнюю и, наверно, завтрашнюю тенденцию к объединению малых государственных образований, когда это отвечает их географическому и экономическому положению, вокруг крупных центров силы, так сказать, формирующуюся своеобразную геополитическую многополярность.

Эта научная наблюдательность автора, подкреплённая скрупулёзной опорой на архивные документы, причём, и это следует особо отметить, ранее с такой полнотой не приводившиеся источники британского Форин-офиса, выводит на страницы исторического труда главные фигуры политической жизни того времени, со всеми их достижениями и просчётами. Описанные нетривиальными красками их личные, порой житейские, семейные обстоятельства, характеры их самих и их окружения представляют знакомые имена живыми, переживающими, сомневающимися людьми.

На этом фоне выпукло и с нескрываемой симпатией представлена центральная фигура, связующая всё повествование, Николая Павловича Игнатьева – выдающегося российского дипломата. Его роль в нашей дипломатической и государственной истории несправедливо замалчивалась, и ещё ждёт своей достойной оценки. Так же, как и впрочем, роль всей дипломатической службы Российской Империи, Советского Союза а, может быть, и современности.

Книга не урок по истории страны. Её основополагающая мысль, скорее, о неразрывности судьбы государства во временном измерении, трезвый, критический взгляд на главенство интересов русской цивилизации в контексте мирового развития, которые могут быть полезны для общественного осмысления выбора дальнейшего существования России, и в этом смысле – быть подспорьем в образовательном процессе молодого поколения дипломатов и политологов.

Сергей Щербаков, Чрезвычайный и полномочный

посланник Российской Федерации

Предисловие

• Как свет былого
• в грядущее нам озаряет путь

Новое историческое повествование автора «В лабиринтах дипломатии» возвращает читателя во времена, когда Россия, испытавшая поражение в Крымской войне 1853–1856 гг., пытается преодолеть унижение, навязанное ей условиями мира, и добиться внутреннего обновления, чтобы вновь стать одним из самых мощных и влиятельных государств Европы.

Мировая политическая сцена в эту переломную эпоху представляла собой впечатляющую картину драм, трагедий и личных страстей, бушевавших в жизни правящих династий великих держав, которые непосредственным образом отражались на политико-дипломатических решениях.

Для России эпохи царствования Александра II необходимо было главное внимание сосредоточить на внутреннем преобразовании, обеспечить проведение реформ в общественной сфере (отмена крепостного права), экономической, правовой и военной областях.

Внешняя политика, возглавляемая канцлером Александром Михайловичем Горчаковым, была направлена на то, чтобы создать благоприятные возможности для внутреннего развития. Ему приходилось проявлять чудеса дипломатического искусства и лавировать, чтобы найти оптимальные пути преодоления тех препятствий, которые создавали для возрождения России Великобритания, Франция, Австрия, Пруссия, а затем и Германская империя. Власти этих стран изощрёнными дипломатическими приёмами сумели использовать подъём национально-освободительного движения угнетённых народов в Османской империи для того, чтобы понудить Россию объявить войну Турции и тем самым ослабить её, не допустив прогрессивных преобразований.

Канцлер Александр Горчаков

При этом для политиков и военных западных держав все методы были хороши. Провокации, шпионаж, похищение важных бумаг, фабрикация фальшивых документов а, когда они приходили к убеждению, что надо кого-то устранить физически, то в ход пускались клевета, подкуп и убийство. Как правило, чужими, руками. Главное для них – только бы результаты получились благоприятные, только бы ослабить возрождающуюся Россию и обманом, лестью, фальсификациями и обещаниями, многоходовыми действиями, включающими военные и дипломатические средства, остановить нарастающий вал освободительного движения славян на Балканах, не допустить их объединения в этой борьбе.

Русско-турецкая война 1877–1878 гг. вызвала подъём в российском обществе. На полях её сражений проявился эпический талант русских полководцев. Результатом войны стало освобождение Болгарии, Сербии, Румынии и Черногории.

Но нерешительность и непоследовательность российских царедворцев были причиной того, что российская дипломатия не сумела преодолеть интриги турецких и западных политиков на Берлинском конгрессе летом 1878 года. Его решения разорвали единое тело освобождённой Болгарии, стали причиной резкого недовольства в российском обществе политикой царского правительства. Это привело к антиправительственным выступлениям в России (конечно, не без завуалированного участия западных стран), которые завершились убийством Царя-Освободителя Александра II.

У любознательного читателя, как думает автор, события, о которых рассказывает повествование, не могут не вызвать определённых сравнений и ассоциаций с происходящими явлениями нашего времени не только в балканском регионе, но и в мировой геополитике.

Тем более, что в современной Болгарии марионеточное правительство по подсказке заокеанских кураторов развернуло кампанию замены национального праздника 3 марта как Дня национального освобождения (в этот день в 1878 году Болгария появилась на политической карте Европы) на 24 мая, когда в стране отмечается День болгарского просвещения, культуры и славянской письменности.

По признанию ряда известных болгарских историков, эта акция болгарских русофобов предпринята с целью искусственного противопоставления двух исторических дат с тем, чтобы стереть из исторической памяти народа всё, что связано с освободительной миссией России.

Отметим кстати, что подобное происходит в Болгарии всякий раз, когда её отношения с Россией испытывают серьёзное напряжение.

Для восстановления широкой панорамы прошлого на геополитическом пространстве нескольких континентов автор использовал богатый исторический материал российских и зарубежных источников, позволивших выявить сложный механизм создания легенд и мистификаций, направленных против России и её политических деятелей, снимающих завесы тайн над многими секретами, которые длительный период служили корыстным целям её недругов.

Имея в виду неразрывную связь прошлого и современности, автор надеется, что его повествование будет интересно широкому кругу читателей и полезно всем, кто сегодня защищает интересы нашей страны на международной арене как в сфере профессиональной, так и народной дипломатии.

Глава 1

Посол её величества

Появление в Санкт-Петербурге нового посла королевы Великобритании вызвало оживлённый интерес. Поездка от границы в императорском вагоне с особым комфортом вселило в него чувство исключительности своей миссии в Российской Империи. Оно подогревалось сознанием того, что три года назад он был удостоен чести войти в Тайный совет Соединённого королевства, состоящий из высокопоставленных политиков и консультирующий суверена по наиболее важным вопросам. Лорда Лофтуса (полное имя – Август Уильям Фредерик Спенсер) хорошо знали европейские дипломаты по его предыдущим миссиям посла в Берлине и Вене.

На следующий день после прибытия в российскую столицу, 5 февраля 1871 года, он посетил канцлера князя Горчакова, с которым был уже знаком.

В большом светлом кабинете, в котором с высокого потолка спускалась красивая люстра с гирляндой подсвечников, из-за массивного стола со множеством папок с документами, поднялась стройная фигура канцлера. Он шёл навстречу лорду, сияя своей обаятельной улыбкой и отражением свечей на золоте его мундира. После короткого обмена любезностями Лофтус вручил канцлеру копии писем королевы Виктории российскому императору и императрице. Его сиятельство был сама сердечность.

Искусство Горчакова располагать к себе собеседника блеском остроумия и подчёркнутой доброжелательностью очаровало лорда Лофтуса ещё несколько лет назад. В непринужденном разговоре князь взял на себя обязательство обеспечить официальный приём посла её величества императором Александром II.

Посол Великобритании в России лорд Лофтус

Через день посланец английской королевы был приглашён в Зимний дворец. Тонкости протокольного церемониала царской аудиенции своей торжественностью заставили лорда Лофтуса поволноваться.

Но неподдельное радушие его величества и приветливое пожатие руки сняли нервное напряжение посла. Император с первых слов беседы подчеркнул «свою глубокую симпатию по отношению к королеве и к той преданности, которую проявляет к его стране британская нация».

После царской аудиенции посол посетил царицу Марию Александровну, также принявшую его очень тепло, и был представлен членам императорской семьи.

Природа не наделила посла особо привлекательной внешностью. В свои пятьдесят четыре года он имел наружность в меру упитанного человека, с седыми слегка волнистыми волосами и бакенбардами, спускающимися от виска до подбородка. Если присмотреться к его профилю, то в воображении невольно может возникнуть образ бульдога, готового в любую секунду броситься на свою жертву. Но его внимательный взгляд светлых глаз с невинной улыбкой смягчали первоначальное впечатление. Великолепно скроенный фрак и значок в виде лиры на его левом лацкане служили символом творческого вдохновения и художественной натуры его обладателя. С чувствительным обонянием дамы не без удовольствия замечали, что от лорда всегда исходило приятное благоухание.

Довольно скоро лорд Лофтус стал желанным гостем в петербургских «салонах». Слова «British Ambassador» («британский посол» – англ.) едва ли не служили своеобразным паролем предстоящего изысканного светского раута, на котором можно было послушать и находившуюся на гастролях в России блистательную Аделину Патти.

Нанося визиты своим коллегам – послам других стран, лорд Лофтус особое расположение проявил к послам Франции – генералу Ле Фло и Турции – Рустему-паше.

О французском после ему поведали ещё в Форин-офисе, что это весьма опытный политик и ярый антибонапартист. Он повторно исполняет свою миссию в Санкт-Петербурге. Это означало, что он довольно хорошо освоился в аристократических кругах Северной Пальмиры.

В такой же мере своим человеком в этих кругах был турецкий посол – очень искусный дипломат, в совершенстве овладевший восточным обаянием располагать к себе собеседников. Он с подкупающей непринуждённостью умел обходиться с дамами, которым льстило повышенное внимание седеющего брюнета с бронзовым отливом кожи и которые в оживленном, ни к чему не обязывающем разговоре выбалтывали порой сугубо доверительную информацию.

Поначалу сэра Лофтуса активно подпитывали необходимыми сведениями послы Франции и Турции. Общую картину происходящего в российской внутренней и внешней политике дополняли беседы со знакомыми ему по Берлину и Вене немецким и австрийским коллегами.

Первый из них – принц Ройс, пользовался благосклонным отношением к немцам императора Александра II.

Австрийский посол барон Фридрих фон Лангенау был на дружеской ноге с великим князем Константином Николаевичем. Он не отказывал австрийцу в привилегии задавать ему щепетильные вопросы.

Супруга посла Амалия фон Хаффнер была привлекательной дамой c живым темпераментом и обладала искромётным остроумием. Ей удалось завязать теплые дружеские отношения с великими княжнами, которые были в курсе многих дворцовых слухов и сплетен. Она умело использовала свою миловидность и вкрадчивость, скрытую за кокетливостью, чтобы добиться откровенности своих собеседниц и разузнать какие-нибудь интересующие её мужа новости.

Во время ланча в честь британского посла барон Ле Фло признался ему в шутливой форме:

– Думаю, милорд, что по мере знакомства с кругами, близкими ко двору его величества, вы довольно скоро откроете для себя пикантную особенность: источником сведений, которые иногда относятся к категории закрытых или сугубо секретных, могут стать светские дамы, жадные до внимания к ним титулованных особ из европейских держав. В этом смысле не отстают от них и молодые гвардейские офицеры, любящие прихвастнуть близостью к тайнам Генерального штаба.

Вскоре сэру Лофтусу представился случай убедиться в том, насколько прав был французский посол.

Состоявший при Генеральном штабе в невысокой должности щеголеватый граф Бобринский на одном из балов в его присутствии обмолвился, что ему скоро предстоит направиться к генерал-губернатору Кауфману в Среднюю Азию, где будет «горячо не только из-за солнечного пекла».

Британия внимательно следила за всеми передвижениями России в Средней Азии. Для неё подобно страшному сну было продвижение русской армии к границам Индии – самому яркому и самому ценному, если не сказать, бесценному, бриллианту в короне Британской империи.

Поэтому случайно оброненная фраза хвастливым графом, желавшим привлечь к себе внимание, стала для опытного дипломата поводом затронуть на очередной встрече с Горчаковым тему российских интересов в этом, далёком от столицы регионе.

– Ваше сиятельство, – начал лорд, заискивающе заглядывая в спрятанные за стёклами пенсне глаза канцлера, – появились сведения в пользу того, что Россия начала продвигаться в Средней Азии к границам Персии. Так ли это на самом деле?

Рыцарю Туманного Альбиона показалось, что князь с полным равнодушием отреагировал на его вопрос. Но его ответ последовал молниеносно:

– Для нашей дружественной Великобритании не должны представлять никакого беспокойства проводимые временами перегруппировки наших воинских подразделений, находящиеся в Средней Азии, чтобы обезопасить себя от неожиданных нападений степных разбойников.

Подобные заверения канцлера, переданные Лофтусом в Лондон, не сняли напряжения британских политиков. Там по-прежнему подозревали Россию в том, что её заветным желанием было достичь Гиндукуша.

А что это могло означать для Британии? Её королева, умудрённая длительным опытом управления территориями, над которыми «никогда не заходило солнце», и изощрённые британские политики, как огня, боялись возможного пробуждения надежды на помощь России в головах непокорных сипаев.

Французский посол с каким-то затаённым смыслом делился с лордом своими подозрениями, что некоторые из предприимчивых российских офицеров видели практически осуществимым вторжение в Индию.

– Вы знаете, excellency, у меня есть сведения, что генеральный штаб его величества не разделяет эту позицию, – сказал ему с тайным умыслом Лофтус, провоцируя его на более подробные разъяснения.

В холодных глазах француза блеснула ироничная искорка. Подобие улыбки тронуло его тонкие губы. Он оправдал ожидания британца. И в доказательство своего утверждения стал делиться с ним информацией о том, что на состоявшемся недавно заседании министерского совета под председательством императора принято решение предстоящей весной осуществить экспедицию против Хивы, а военному министру поручено подготовить план операции.

Генерал Ле Фло нисколько не сомневался, что переданные лордом в Форин-офис сведения непременно вызовут ответные действия. Именно это и входило в замыслы француза, чтобы не допустить опасного для его страны сближения между Россией и Англией.

Полученная новость потребовала от Лофтуса срочного направления депеши министру иностранных дел Великобритании Дерби о планах Санкт-Перебурга в регионе, который Лондон уже давно считал зоной своих интересов.

Привыкший к мягким европейским зимам британец не сразу адаптировался к трескучим февральским морозам российской столицы, к постоянно свинцовому небу и резким колебаниям температуры в весенние месяцы с пробирающими до костей северными ветрами.

И всё-таки особая красота и масштаб этого города, кипучая светская жизнь на гостеприимных берегах Невы поражали его воображение.

Особое восхищение вызывали у него придворные балы с небывалой для сознания европейца роскошью, которую в письмах на родину он называл «восточным величием».

Его впечатления от первого бала, посетить который он был удостоен чести вскоре после своего прибытия в Санкт-Петербург, были, пожалуй, такими, которые мог бы испытать бушмен, никогда не покидавший песков пустыни Калахари, окажись он вдруг на коронации английского короля в Вестминстерском аббатстве.

Бал проводился 19 февраля по случаю годовщины (десятилетия – авт.) провозглашения Манифеста об отмене крепостного права. В первый момент лорд Лофтус почувствовал на себе обжигающую энергию тысяч глаз, устремлённых на него после объявления его имени.

Его чуть не ослепил свет многочисленных свечей и феерический блеск военных мундиров, золотых позументов, эполетов и орденов, усеянных бриллиантами, знаков отличия с драгоценными камнями.

Здесь можно было увидеть высших офицеров всех полков и родов войск: кавалергарды выделялись красными мундирами – своей бальной формой. Не менее эффектно выглядели рядом с ними гусары в пурпурных доломанах с небрежно накинутыми на плечи ментиками, обшитыми собольим мехом.

Особым шиком на этом многоцветном фоне смотрелись белоснежные кирасирские мундиры и красные черкески казачьих офицеров.

Картину дополняли живописные одеяния членов дипломатического корпуса и черные сюртуки, богато расшитые спереди золотом, высших царских чиновников.

Всё это великолепие своим богатством и разнообразием соперничало с блеском драгоценностей, лёгким изяществом и современной элегантностью женщин. Их оголённые плечи и грудь, были прикрыты вуалями, которые, как и вроде бы простые платья, привезены из Парижа или Лондона и имели цену большую, чем всё золото позументов. Разнообразные причёски украшены сетками из жемчуга или вплетёнными в волосы нитями с несколькими жемчужинами, которые стоили немалых усилий заморским ловцам жемчуга, чтобы достать их из морских глубин.

Русские женщины очаровали английского посла.

Позже он делился своими воспоминаниями, отмечая следующие их качества: «они не только очень красивы, но и привлекательны своими весьма приятными манерами общения. Они грациозны и непосредственны. В них сочетается естественная сердечность и утончённая вежливость, особенно к иностранцам. Это придаёт шарм русскому аристократическому обществу. Многие из светских дам в совершенстве владеют двумя или несколькими иностранными языками».

На этом балу император Александр II был в прекрасно сидевшем на его высокой атлетической фигуре военном мундире белого цвета. Элегантный китель с золотыми петлицами был оторочен по вороту, запястьям и низу мехом голубого сибирского песца. Стройные ноги обтягивали узкие небесно-голубые панталоны.

Императрица Мария Александровна, высокая и стройная, была очаровательной. Красивая причёска пышных волос и светло-голубое платье, живописно усыпанное бриллиантами, подчёркивали её царственную утончённость. Своей нежной улыбкой и сиянием больших голубых глаз она как бы говорила: «Вы же понимаете, что своим присутствием я выполняю предписанный мне долг».

Открылся бал предусмотренным царскими церемониймейстерами полонезом, похожим на процессию. Чтобы освободить середину зала, присутствующие стояли по сторонам. Танцующие образовали две линии в центре.

Под величественную музыку в медленном ритме начинается шествие, ведомое императором с дамой, которой он оказал честь. За императорской семьёй идут высшие офицеры и должностные лица, подавая руки стоящим дамам. К кортежу присоединяются всё новые и новые пары.

Каждый из танцующих старается держаться как можно изящнее и благороднее, чтобы не стать поводом для дворцовых пересмешников, улавливающих любое самое неловкое движение.

Особым испытанием это было для женщин. Им приходилось так нести свои замысловатые наряды, украшенные бриллиантами, бирюзой, сапфирами, цветами и перьями, чтобы сохранить при этом лёгкую непринуждённость своих движений и совершенную невинность взглядов, словно они беспечно фланируют в солнечный день по Летнему саду.

Можно себе представить, скольких усилий, слёз и разочарований им это стоило, чтобы добиться искусства, которое могло соперничать с пластикой талантливых актрис.

Незабываемое впечатление произвёл на лорда Лофтуса «Бал под пальмами». Как он написал в Лондон: «Нет ничего приятнее, поражающее великолепием и роскошью, когда-либо мною виденное, чем бал под пальмами в Зимнем дворце!»

Для его организации зал в Зимнем дворце преобразуется в нечто невообразимое с богатым декором и изысканной сервировкой. Каждый стол, за которым сидят гости, окружен пальмами. Они всякий раз специально доставляются из особого хранилища в Царском селе. Правда, воздействие, которому при этом подвергались экзотические растения за одну ночь такой декорации, стоило им не мене трёх лет восстановления.

Гостям на драгоценной, преимущественно золотой, посуде подавались холодные мясные ассорти, цыплята с салатом и гарниром, большие омары в соусе, жареное мясо со спаржей, супы различных видов, пироги и бисквиты, фрукты и разнообразные вина.

Изысканные интерьеры и замечательная музыка, великолепное исполнение популярных арий из итальянских опер Аделиной Патти создавали у присутствующих настроение волшебства.

Во время бала послов приглашали в специальную чайную комнату, в которой были император с императрицей и члены императорской семьи. Комната находилась в той части Зимнего дворца, которую занимала императрица Екатерина Великая. И как шепнул лорду с лукавой улыбкой генерал Ле Фло:

– Эта комната была местом «утех» Екатерины…

Особое расположение император проявил к английскому послу. Обратившись к нему, его величество с уверенностью, не вызывающей сомнения, произнёс на французском языке:

– J’ espe’re que nos relations seront toujours bonnes… (Я надеюсь, что наши отношения будут всегда хорошими…)

Справившись с охватившим его волнением, лорд Лофтус заверил императора, что приложит все силы к такому развитию двусторонних отношений.

Александр II с улыбкой пожал ему руку и произнёс:

– Vous pouver compter sur moi… (Вы можете рассчитывать на меня…)

Присутствующие при этом послы других держав, замечавшие малейшие нюансы в поведении царя, словно опытные охотники, выслеживающие опасного зверя и знающие все его повадки, не пропустили мимо своего внимания подчёркнуто дружеский жест императора по отношению к англичанину. Для них это было не просто неким намёком, но очевидным сигналом, чтобы попытаться разгадать тайные мотивы такой царской милости.

Преуспевший в обольщении придворных дам Рустем-паша довольно скоро узнал от одной из фрейлин царицы, что у императорской четы были для этого причины сугубо личного характера. На выданье была их дочь – великая княгиня Мария Александровна. По обоюдному мнению царя и царицы, подходящей партией для неё мог быть принц Альфред герцог Эдинбургский, второй сын королевы Виктории и принца Альберта Саксен-Кобург-Готского.

Марии Александровне к тому времени было около двадцати. По обычаю, введённому Екатериной Великой, она сразу после крещения была пожалована орденом Святой Екатерины и обвязана розовыми лентами, так как по уставу, лента этого ордена имела светло-красный цвет. Отец и мать, как, впрочем, и братья, очень любили её. Она платила им взаимностью. Особенно доверительные и нежные отношения сложились у неё с отцом. Об этом, в частности, свидетельствует одно из его писем:

«Ее рождение, – писал он, – стало нашей радостью и счастьем… Когда она занимается в классной комнате, наши расписания не совпадают, и мы можем играть только изредка, но по воскресеньям она вся моя и мы непременно гуляем вместе… Вчера, когда пришло время, я не мог не отправить ей телеграмму о том, как думаю о ней и о наших прогулках».

Жена австрийского посла фрау Амалия фон Хаффнер, знавшая, наверное, все щепетильные тайны петербургского Двора, на одном из раутов поделилась с супругой лорда Лофтуса Эммой Марией Гревилл, что в детстве Марию за переваливающуюся походку в царской семье любовно называли Уточкой. У её братьев тоже были прозвища: у старшего Александра Александровича – Бульдожка или Мопс, у Владимира – Кукса. Сергей удостоился сразу двух – Сижик и Гега.

Домашним образованием Марии сначала занималась няня-англичанка Китти, прозванная на русский манер Екатериной Ивановной. А с пяти лет великую княжну воспитывала гувернантка Анна Фёдоровна Тютчева, старшая дочь великого поэта. Этот выбор для любимой дочери сделала царица, искренне полюбившая за многие достоинства Анну Фёдоровну, бывшую у неё с 1853 года фрейлиной.

К счастью для своей воспитанницы, Анна Фёдоровна была, пожалуй, одной из самых образованных представительниц прекрасного пола тогдашней российской столицы. Великолепное образование она получила в Мюнхенском королевском институте. Её отличали незаурядный ум, тонкая, чувствительная душа и сильный характер. Анна Фёдоровна искренне полюбила великую княжну. И с учётом особого положения своей воспитанницы сумела найти такие формы воздействия, которые позволяли ненавязчиво устранять недостатки её поведения.

Довольно скоро императрица заметила исключительный педагогический талант Анны Фёдоровны. Об этом она поделилась с мужем, который охотно принял её предложение поручить Анне Фёдоровне заботу о воспитании и своих сыновей Владимира и Сергея. Царские дети души не чаяли в своей воспитательнице, которая сумела развить как их интеллектуальный, так и духовный потенциал.

Повзрослевшая великая княгиня Мария Александровна отличалась привлекательностью и русской миловидностью, хотя по крови она более была немецкого происхождения.

Её знакомство с принцем Альфредом состоялось осенью 1868 года в немецком Гейдельберге. Через три года они встретились вновь в Дармштадте. На третий день его королевское высочество «бросился в атаку», предложив великой княжне руку и сердце. Эта стремительность и бесцеремонность в столь судьбоносном деле не понравились Марии Александровне.

Но неудача не сломила герцога Эдинбургского, который и не думал сдаваться. Он сумел убедить свою мать – королеву Викторию, обратиться с официальным посланием к российской императрице по поводу брака её сына и великой княжны.

Ответ незамедлительно был направлен в Лондон, из которого следовало, что выбор остаётся за великой княжной. Император полагал, что этот брак мог бы способствовать развитию межгосударственных российско-английских отношений. По всей видимости, он сумел найти нужные аргументы, чтобы склонить к этому свою любимицу. Летом 1873 года Мария Александровна вновь встретилась с принцем Альфредом в Дармштадте. На это раз принц получил её согласие выйти за него замуж.

Вскоре в Лондон со специальной миссией направляется особо доверенное лицо императора – шеф жандармов и начальник Третьего отделения граф Петр Андреевич Шувалов. Официальным поводом его миссии были консультации по вопросам политики Российской империи в Средней Азии.

Канцлер Горчаков подал царю идею, что именно под таким предлогом следовало командировать графа Шувалова и попытаться внушить королеве и её правительству мысль о вполне мирных намерениях российского императора в чувствительном для Великобритании регионе.

Неоднократные непринуждённые беседы Александра Михайловича с посланцем королевы дали ему основания утверждать, что любая активизация действий России на этом направлении была предметом особой заботы Форин-офиса.

В беседе с лордом Лофтусом канцлер Горчаков постарался донести до его сознания тот внешнеполитический принцип, который он многократно повторял своим иностранным коллегам и подчиненным сотрудникам Певческого моста:

– Прошу, милорд, заверить её королевское величество в том, что политика российского императора основывается как в Средней Азии, так и в других землях на таком безусловном правиле: «любое расширение территории государства ослабляет его могущество».

Пётр Шувалов

И улыбнувшись, он в своей мягкой манере, словно сообщает какую-то тайну, дал понять послу, что не далее, как сегодня, он получил от своего посла в Лондоне барона Ф.И. Бруннова депешу о готовности его высочества принца Альфреда герцога Эдинбургского посетить Санкт-Петербург с неофициальным визитом.

В том и заключалась пикантная тайна миссии графа Шувалова, чтобы конфиденциально довести до сведения королевы согласие императорской четы и их дочери на брак с герцогом Эдинбургским и желание видеть его в своей столице с визитом вежливости. По возвращении на родину, Пётр Андреевич, по совету канцлера, посетил лорда Лофтуса. После тривиальных слов вежливости он с радостным блеском в глазах сообщил:

– Вы знаете, excellency, я получил истинное наслаждение от того милостивого приёма, который мне был оказан её величеством королевой. И хотел бы просить Вас передать мою благодарность за то подчёркнутое внимание, которое мне было оказано правительством её величества…

С особым чувством удовлетворения хочу сообщить Вам, что государь император очень доволен результатами моей миссии и той «примирительной диспозицией», с которой правительство её величества приняло наши дружественные и мирные уверения в отношении политики российского императора в Средней Азии. Государь поручил мне категорически заверить её величество в том, что у него нет никаких намерений – захватить Хиву и расширить свои владения в Средней Азии. Тем не мене, хотелось бы верить, что правительство её величества встретит с пониманием возможные неконтролируемые события, которые вынудят нас принять неотложные военные меры.

Граф посчитал уместным в этой беседе также затронуть и другие темы, которые выходили за рамки его миссии. Он назвал «абсурдным и преувеличенным» пониманием в современной Европе того, что называется «Восточным вопросом» и политики России в отношении Турции.

Тоном, исключающим всякие сомнения, граф продолжил:

– Абсурдно, некорректно и не отвечающим действительности трактуется вымышленное желание Петра Великого якобы завладеть Константинополем. Каждый разумный человек в России разделяет убеждения, что возможное приобретение Россией Константинополя неизбежно и немедленно могло бы вызвать её потери в Европе.

Он только не добавил, не из чувства скромности, конечно, что почти слово в слово повторил мысль императора Александра II.

Завершая встречу, граф с чувством полного удовлетворения самим собой за проведённую беседу по вопросам, которые не входили напрямую в компетенцию руководимого им ведомства, сказал:

– Хочу заверить вас, милорд, что вопрос Средней Азии между Россией и Англией ныне определённо решён на предстоящие двадцать пять лет. А приближающаяся матримониальная связь между королевской и императорской семьями вселяет надежду на длительное и сердечное взаимопонимание между двумя государствами.

Лорд Лофтус оставался, как сфинкс, неподвижным, с непроницаемым взглядом. Чтобы показать гостю своё расположение, он иногда чуть улыбался, слегка изменяя линию, красиво обрисовывающую его губы.

Он-то знал, что королева и её Тайный совет имели другие виды на будущее развитие отношений Соединённого королевства с Российской империей.

В начале 1874 года начался ожидаемый визит в Санкт-Петербург герцога Эдинбургского. Ему был оказан сердечный приём. Улицы города были украшены флагами России и Великобритании. 23 января в Большой церкви Зимнего дворца состоялось бракосочетание великой княжны Марии с его королевским высочеством принцем Альфредом герцогом Эдинбургским.

Венчание проходило сначала по православному, а затем по англиканскому обряду. Великая княжна стала герцогиней Эдинбургской. Но она осталась православной. Мария Александровна получила от отца огромное приданное в 110 тысяч фунтов и ежегодное пособие в 20 тысяч фунтов.

В своей депеше в Лондон посол Лофтус сообщал:

«В Зимнем дворце был дан банкет в рассадку за столами, на котором присутствовало до 700 гостей. Я был удостоен чести сидеть напротив императора. Справа от меня был канцлер князь Горчаков, а слева – германский посол принц Ройс. Гости наслаждались бесподобным исполнением самых популярных арий итальянскими вокалистами Аделиной Патти, Албани и Николини. Невозможно описать восторг, который испытали присутствующие на этом банкете, завершившемся балом с участием не менее трёх тысяч человек. Я был удостоен чести танцевать с венценосной невестой. Бал длился до полуночи. Затем герцог и герцогиня Эдинбургские, сопровождаемые императором и членами его семьи, на специальном поезде отбыли в Царское село».

Через непродолжительное время после этого торжества англичанин имел честь получить аудиенцию его величества императора.

Возможность многократно видеть царя за время своей посольской миссии позволила ему достаточно хорошо изучить, в каком настроении в тот или иной момент пребывал российский император.

У сына Туманного Альбиона во время аудиенции не было ни капли сомнений, что ему представился вполне подходящий случай, чтобы возобновить свои поздравления в связи со счастливым событием, которое, как он выразился, «объединило королевскую и императорскую семьи».

– Я уверен, ваше величество, – сказал он, – что это создаст интимные, подлинно сердечные чувства дружелюбия между двумя народами.

В светло-голубых глазах императора отразилась тень каких-то сложных, непередаваемых чувств.

– Прошу вас, – сказал он с обаятельной улыбкой, – передать её величеству моё искреннее желание развивать дружеские отношения с Англией в интересах мира, цивилизации и гуманизма, а также мои заверения, что мы не проводим агрессивной политики в Средней Азии.

Сделав секундную паузу, царь продолжил:

– Что касается недавней экспедиции в Хиву, то осуществить её нас принудило противозаконное поведение хана в отношении торговых караванов, пересекающих его земли. Поэтому я полагал настоятельно необходимым положить конец грабежам и разбойничьим захватам.

– Да, ваше величество, – удачно вставил Лофтус, – я убеждён, что это войдёт яркой страницей в историю славы вашей империи и положит конец рабству в Хиве и соседних ханствах. Действительно, на мой взгляд, нет никаких других средств, чтобы покончить с практикой похищения людей, к которой в последние годы прибегают туркменские племена.

Далее император коснулся тех опасений, которые появились в английской прессе относительно продвижений России в направлении Индии.

– Эти опасения я считаю несостоятельными, – твёрдо заявил он. – Прошу сообщить правительству её величества, что меры, которые мы предпринимаем, чтобы понудить хивинского хана не допускать жестокого обращения с путешествующими торговцами, не должны волновать общественное мнение в Англии. У нас также нет намерений – проводить экспедицию против туркмен. Но если они будут атаковать русских поселенцев, то непременно стяжают последствия от своих действий.

В заключение беседы император тепло пожал руку Лофтуса и с мягкой улыбкой произнёс:

– По любому вопросу вы можете обращаться ко мне, – и любезно добавил, – я буду счастлив, принять вас всегда, когда вы найдёте это необходимым.

Глава 2

Канцлер князь Александр Михайлович Горчаков

Российский Генеральный штаб и Министерство иностранных дел всё чаще получали от генерал-губернатора Кауфмана сообщения о том, что в последнее время в ханствах Средней Азии значительно активизировались англичане. Особенно пристальное внимание они проявляли к Афганистану, настраивая его правителей против соседних с ним племён и против России. С другой стороны, они снабжали деньгами и современным оружием кокандцев и туркмен.

С помощью английских инженеров на севере Афганистана возводились форты и настоящие крепости.

Об этом знали в российском Генеральном штабе, но тщетно пытались разгадать причины английской активности в этом регионе. Посылали разведчиков из местного населения, чтобы проникнуть в тайны англо-афганских сооружений и военных мероприятий. Однако большинство из них не возвращались или, возвратившись, не могли толком рассказать ничего существенного. Они были до смерти запуганы. Их спутников, схваченных афганцами или англичанами, жестоко пытали, а затем бросали в гигантские котлы с кипящим маслом. Англичане не жалели никаких денег, чтобы, не дай Бог, Россия узнала о кратчайшем пути в Индию.

В одной из депеш в Лондон посол Лофтус писал:

«Россия при завоевании кочующего населения Средней Азии использует два фактора: силу и обольщение. Оба фактора действовали при завоевании киргизов и туркменов. Это создавало постоянную угрозу нашим индийским владениям. Против этого лучшим предохранителем является финансирование работ по укреплению границы между Россией и Афганистаном под протекторатом Англии… Хотя Александр II твёрдо меня заверял, что никакие события в Средней Азии не нарушат отношений с Англией. Но суверены исчезают, как и все смертные. И разве кто-то может отвечать за будущее?»

Канцлер Горчаков убеждал царя:

– Ваше императорское величество, Великобритания в ближайшее время будет наращивать свои усилия по обеспечению безопасности своих владений в Индии. К такому выводу я прихожу в результате бесед с лордом Лофтусом и на основании сведений, полученных от посла Бруннова из Лондона. Британский кабинет опасается нашего возможного продвижения на юг Средней Азии и предпринимает против этого все доступные ему меры.

Доверие императора к своему канцлеру, князю Горчакову, чья родословная линия восходила от потомков Ярослава Мудрого, было безусловным. Князь верноподданническими чувствами и искусством тонкого, но, где это было необходимо для интересов страны, непреклонного дипломата, завоевал у государя непререкаемый авторитет.

Александра II не смутил даже разразившейся в северной столице скандал, связанный с именем Горчакова.

Причиной скандала была любовная страсть, вспыхнувшая у почти семидесятилетнего канцлера к молодой красавице Надежде Сергеевне, которая была младше его на сорок один год, и являлась к тому же женой его внучатого племянника Владимира Николаевича Акинфова. Ко времени скандального адюльтера со своей родственницей Александр Михайлович был вдовцом уже десять лет.

В сорокалетнем возрасте князь Горчаков женился на овдовевшей Марии Александровне Мусиной-Пушкиной. Она в тридцать семь лет потеряла мужа. По материнской линии московская красавица Мария Александровна была внучкой князя Александра Михайловича Урусова, к которому благоволил государь Николай I. Бывая в Москве, император заезжал в гостеприимный дом своего тайного советника, под чьим руководством велось строительство Большого театра и Дворца в Московском Кремле.

Князь Александр Горчаков

Частым гостем в этом доме весной 1827 года бывал Александр Сергеевич Пушкин, которого не оставила равнодушным красота княжны Марии. Её двоюродный брат Д. Соломирский приревновал к ней Пушкина и вызвал его на дуэль. Только усилиями секундантов удалось примирить дуэлянтов.

Кстати сказать, Александр Сергеевич был однокашником и другом Горчакова по Царскосельскому лицею. Руке Пушкина принадлежит набросок профильного портрета лицеиста Горчакова, курносого, с нависающей над высоким лбом чёлкой и в круглых очках. Поэт посвятил ему несколько проникнутых тёплым товарищеским чувством стихотворений.

В «Послании к Горчакову» Пушкин называет его:

В другом стихотворении «19 октября» (1925 года) Пушкин напишет о своей неожиданной встрече с князем после долгих лет разлуки:

Влюблённого до корней своих волос в Марию Александровну Мусину-Пушкину князя Горчакова не смутило ни то, что у неё была дочь и четверо сыновей, ни то, что ему пришлось выйти в отставку и покинуть дипломатическую службу (он был в это время советником посольства в Вене – авт.). Позже родственники жены помогли ему возобновить карьеру дипломата.

Через одного из пасынков князя Горчакова – графа Александра Ивановича Мусина-Пушкина, проходит линия литературной связи от «солнца русской поэзии» до Льва Толстого. В юности граф Александр часто играл с другим графом – с Лёвой Толстым. Великий писатель вывел его в образе Серёжи Ивина в повести «Детство». Вспоминая свои детские ощущения, Лев Николаевич писал: «Его оригинальная красота поразила меня с первого взгляда. Я почувствовал к нему непреодолимое влечение. Видеть его было достаточно для моего счастия; и одно время все силы души моей были сосредоточены в этом желании. Все мечты мои во сне и на яву были о нем: ложась спать, я желал, чтобы он мне приснился; закрывая глаза, я видел его перед собою и лелеял этот призрак, как лучшее наслаждение».

У Александра Ивановича Мусина-Пушкина сложилась блестящая военная карьера. Он был последовательно начальником дивизии, командиром армейского корпуса, командующим войсками одесского военного округа, а в 1901 году удостоен высшей награды Российской империи – ордена Святого Андрея Первозванного.

Отношения Горчакова с детьми Марии Александровны были безоблачными и ничуть не омрачали их семейную жизнь.

После её неожиданной смерти канцлер в течение десяти лет терпеливо нёс тяжёлую долю вдовца, имея двоих собственных уже повзрослевших сыновей.

Но вдруг у стареющего князя вспыхнула любовь к цветущей своей красотой Надежде Акинфовой. Сыновья устраивали ему сцены. Разругавшись, уезжали из дома, пытаясь вином залить позор, о котором судачил весь Петербург.

Мужу соблазнительницы Владимиру Николаевичу было известно о порочной связи жены и двоюродного дяди. Но, будучи человеком слабохарактерным и не чуждым карьеристских устремлений, он делал вид, что ничего не происходит и никаких сцен ревности любовникам не закатывал.

Многие в свете утверждали, что его «лояльность» по отношению к жене-изменнице была награждена избранием «рогоносца» предводителем дворянства родной ему Владимирской губернии и придворным званием камер-юнкера.

Горчаков не скрывал своей любви к родственнице, которая чувствовала себя хозяйкой в его доме. Любители посудачить в свете на темы, волнующие кровь, называли её не иначе, как «всесильная Надин».

Надежда Акинфова

Министр внутренних дел Петр Валуев после одного из приёмов в доме князя записал в своём дневнике: «Вечером был на рауте у кн. Горчакова. Гостей принимала г-жа Акинфоева (так написано в дневнике – авт.), и кн. Горчаков при входе дам с нею незнакомых говорил: «Моя племянница». Дипломатические сердца тают. Кн. Горчаков не на шутку влюблён в свою племянницу».

Некоторые литературоведы полагают, что Надежда Сергеевна вдохновила Фёдора Ивановича Тютчева, не раз становившегося жертвой женских прелестей, написать прекрасное стихотворение «Как летней иногда порою…», в котором есть строки, содержащие легко читаемые намёки и позволяющие представить её образ:

Читателю, вероятно, будет интересно узнать, как развивалась далее эта любовная интрига?

Чтобы самому догадаться об этом, достаточно вспомнить слова из арии герцога Мантуанского в опере Джузеппе Верди «Риголетто», которые в русском переводе звучат так: «Сердце красавиц склонно к измене и к перемене, как ветер мая…»

Надежда Сергеевна не устояла перед чарами и молодостью отпрыска императорского дома – его высочества князя Николая Максимилиановича Романовского, герцога Лейхтенбергского.

Затухающая в Петербурге сплетня вокруг имени канцлера и его молодой пассии на сей раз своё змеиное жало направила против потомка двух императоров. Герцога Лейхтенбергского называли так, потому что его мать Мария была любимой дочерью Николая I и пасынка Наполеона – сына Евгении Богарне.

Герцог Николай Лейхтенбергский

Великий князь был младше Надежды Сергеевны на четыре года. Он отличался приятным обликом и изысканными манерами. Близкий к цесаревичу Александру Александровичу князь В.П. Мещерский, издававший газету «Гражданин», так описал внешность герцога: «Росту он был выше среднего, лицо бледное, волоса почти тёмные, много изящного и нарядного в манерах и в сложении, и в лице приветливость и оживление; в движениях что-то медленное и небрежное».

Великий князь отнюдь не был прожигателем жизни. «По внутреннему своему миру, – писал В.П. Мещерский, – он был образован, любознателен, восприимчив и предпочитал свою собственную домашнюю жизнь придворной».

Царь высоко ценил его качества, наделив своего племянника множеством обязанностей. Любимым из них для герцога было президентство в Императорском Санкт-Петербургском минералогическом обществе, что отвечало и его научным интересам. Он много занимался исследованиями в области химии и кристаллографии минералов и горных пород, участвовал в научных экспедициях по центральным губерниям России и Уралу. Им опубликован на эти темы ряд серьёзных научных работ. Один из найденных им минералов в его честь носит название лейхтенбергит.

Долгое время плотные завесы тайны окутывали любовную связь герцога и «всесильной Надин». Они удачно использовали чрезмерную занятость делами канцлера и то, что Горный департамент находился на Дворцовой площади, в здании Главного штаба. По счастливой случайности здесь же располагалась и казённая квартира Александра Михайловича Горчакова. Удачно распутывавший злонамеренные происки недругов России на внешнеполитической арене, князь узнал о сопернике лишь спустя четыре года, когда герцог заявил о своём желании жениться на Надежде Сергеевне.

Для канцлера это было потрясением, равносильным шоку от разорвавшегося рядом снаряда.

Но сильный характером Горчаков сумел справиться с мучившими его переживаниями и не только простить измену своей любимой, но даже хлопотать перед императором о разводе Надежды Сергеевны с мужем, чтобы она имела возможность выйти замуж за герцога Лейхтенбергского.

Уговорить мужа согласиться на бракоразводный процесс и, чтобы он взял на себя вину о якобы совершённом им прелюбодеянии, удалось лишь, выплатив ему 120 тысяч рублей (огромная по тем временам сумма). Кроме того, пришлось подкупить и двух свидетелей.

Дальнейшая судьба любовников заслуживает своего захватывающего романа с трагическими перипетиями. Весь царский двор восстал против их женитьбы. Они решают выехать из России. Но последовал секретный запрет: «всесильной Надин» не выдавать паспорт для поездки за границу. Положение усугублялось тем, что Надежда ожидала ребёнка. Наконец, не без помощи канцлера она получает паспорт и выезжает из страны.

Через месяц герцог тайно пересекает границу. Его выезд был необходим, чтобы записать новорожденного на его имя. Но негласное вето, наложенное императором на процедуру развода госпожи Акинфовой, не позволяло оформить всё законным образом. Начинаются мытарства влюблённых по Европе, пока великий князь Николай Лейхтенбергкский не получил от своей тётки в наследство небольшое поместье Штайн в Баварии. Зарегистрировать брак им удалось в Женеве лишь спустя одиннадцать лет после начала любовной драмы. В 1878 году после смерти матери герцога – великой княгини Марии Николаевны, император разрешил развод Надежде Акинфовой.

В это время груз сложнейших международных проблем, как на Европейском континенте, так и в Азии, навалился на хрупкие плечи стареющего канцлера. Шло постепенное освоение Россией территорий в Средней Азии.

Горчаков убеждал царя в необходимости вести дело к миру в конфликте с Бухарским эмиратом. Англичане, пользуясь временным влиянием на эмира, настаивали на продолжении выгодного им конфликта. Канцлера поддерживал и назначенный генерал-губернатором Туркестана генерал-адъютант Константин Петрович фон Кауфман.

В Европе назревало противостояние между Пруссией и Францией. Отто фон Бисмарк, ставший канцлером в 1867 году, сумел по итогам австро-прусско-итальянской войны навязать австрийцам мирный договор, по которому к Пруссии отошли Гессен-Кассель, Нассау, Ганновер и Франкфурт-на-Майне. А по итогам завершившейся три года до этого войны с Данией Пруссия присоединила Шлезвиг-Гольштейн. Столь значительное усиление своего северо-западного соседа весьма обеспокоило Францию.

В назревавшем конфликте Горчаков стремился занять нейтральную позицию. Он отдавал должное той линии, которой придерживался Бисмарк во время восстания в Польше в 1863 году. Тогда из всех европейских держав только Пруссия оказала поддержку России.

Возглавлявший прусское правительство Бисмарк направил в Петербург генерала фон Алфенслебена для подписания двухсторонней конвенции о сотрудничестве в подавлении восстания. Когда Англия, Австрия и Франция выступили с коллективным демаршем в пользу поляков, канцлер Горчаков решительно заявил, что происходящее в Российской империи – это её внутреннее дело, и она сделает всё возможное для восстановления порядка.

Канцлер хорошо понимал, что в тех условиях западные державы воевать за интересы польских повстанцев не будут, их антироссийские демарши сведутся лишь к демонстрации недовольства и отчётливо выявят расстановку сил в Европе.

Ведя дело к отмене Парижского договора, Горчаков стремился заручиться поддержкой Берлина. По предварительной договорённости между российским и прусским канцлерами летом и осенью 1866 года в Петербурге побывали с визитами генерал-адъютант прусского короля Мантейфель и прусский кронпринц Фридрих (неформально его называли «Фрицем»). Стороны договорились о том, что Петербург не будет препятствовать созданию Северо-Германского союза во главе с Пруссией, а Берлин поддержит Россию в отмене ограничительных статей Парижского трактата.

Ещё одной головоломной проблемой для канцлера Горчакова стала судьба Аляски. Её продажу предложил в своей депеше, поступившей в министерство иностранных дел в сентябре 1866 года, российский поверенный в делах в Вашингтоне Эдуард Андреевич Стекль. Он утверждал, что уступка Русской Америки предоставит реальную возможность правительству сосредоточить все свои средства, которые в течение многих лет впустую тратились на колонии в Северной Америке, на развитие Восточной Сибири и российских поселений на Амуре.

Стекль настаивал на том, что этим шагом Россия исключит в будущем какую-либо возможность столкновений с США, поскольку дальнейшая экспансия США в Северной Америке неизбежна и что никто ее от этого не сможет остановить.

«Наша роль заключается в доминировании над Востоком. Роль Соединённых Штатов заключается в осуществлении абсолютного контроля над американским континентом», – писал он Горчакову.

Стекль предлагал даже бесплатно передать Аляску Соединённым Штатам, если их правительство откажется платить за неё. На это он получил категоричный ответ Александра II:

«Прошу не говорить ни единого слова об уступке без компенсации. Считаю опрометчивым подвергать соблазну американскую алчность».

Идею о продаже Аляски перед Крымской войной в секретной записке высказывал императору Николаю I генерал-губернатор Восточной Сибири Николай Николаевич Муравьев. Он на практике убедился, сколь сложно управлять дальневосточными территориями, не имея развитых дорог и оперативных средств связи. У России не было флота, способного конкурировать с английским.