Жан Жульер и тайна Шато Тьерри

Глава 1

Если своенравный ветер странствий когда-нибудь занесет тебя в Шато Тьерри, маленький городок на севере Франции, сразу поворачивай направо, в узкий переулок с мостовой из красных булыжников и кованой оградой, еле сдерживающей наступление густых самшитовых зарослей, а когда дорога упрется в старенькую часовню, направь стопы свои на юг, через холм с замком, и там, в тени крепостной стены, выглянув из бойницы, третьей по счету от камня, покрытого серым мхом, увидишь в отражении неторопливой Марны скромный одноэтажный домик с голубой крышей и дымоходом в виде задранного вверх пальца. В нем проживает семья Жувьер и наш герой, мальчик по имени Жан.

Да, дружок, совсем забыл предупредить тебя – если на большой дороге повстречаешь седого старикашку с длинной бородой и крючковатым носом, он обязательно скажет тебе, что поворачивать надо не направо, в переулок, а к реке, налево, не верь ему и следуй маршруту, описанному выше. Это переодевшийся Волшебник, который очень не хочет, чтобы ты узнал тайну Шато Тьерри.

Итак, начнем. Однажды – ведь именно с этого слова начинаются все самые увлекательные и невероятные истории – мама Жана (не станем упоминать ее имени, женщина она стеснительная, и лишняя слава ей ни к чему), завертевшись на кухне между специй, приправ, кастрюль и ложек, прямо как белка в колесе, вдруг вспомнила, что не набрала муки, а котел, кипящий на огне, вот-вот пригласит ее в свое чрево, и, не имея никакой возможности оторваться от суматошных дел, крикнула, да так, что чашка, стоящая на столе, оторвалась от блюдца:

– Эй, сынок, спустись в подвал и набери мне муки, да побыстрее.

Жан в этот момент старательно выводил на листе бумаги гюйс – так моряки называют флаг на корабле. К слову сказать, само судно было уже готово – трехмачтовый фрегат, на палубе которого детская рука легко разместила пять дюжин пушек и отличную команду с боцманом и его крикливым попугаем. Оставалось только раскрасить гюйс и спустить корабль на воду, то есть пририсовать волны. Вот в этот самый ответственный миг и прозвучал голос матушки.

Мальчик недовольно поморщился – он еще не определился, солнце или полумесяц «посадить» на полотнище флага, как из кухни долетело угрожающе:

– Жан, я жду.

Едва не расплакавшись от обиды, юный художник с силой бросил карандаш на рисунок, отколовшийся черный грифель начертил на флаге то ли улыбку (уж больно противную), то ли кривой нож, и, задумавшись на секундочку, Жан, сжав губы, дорисовал вторую линию, а над скрещенными ножами изобразил череп.

– Корабль будет пиратским, – уверенно произнес он вслух, недобро улыбнулся и потопал в кладовую, за мукой.

Дверь в подвал – он же прачечная, он же склад забытых и ненужных вещей, он же кладовая – была выполнена из цельного куска мореного дуба с вырезанной на нем длиннохвостой русалкой, чешуйка к чешуйке, и круглыми, навыкате, глазами. Когда семья Жувьер въехала в дом, отец попытался заменить дверь, показавшуюся родителям Жана старомодной, но неизвестный столяр так подогнал петли, что снять ее не удалось и русалка осталась на месте – обозревать жизнь домочадцев при дневном свете и хранить их покой по ночам.

Жан, подмигнув деревянной красавице, отворил дверь и повернул выключатель, уводящая в чрево погреба лестница осталась темной.

– Мам, – мальчик топнул ногой, – света нет.

– Опять? – долетел с кухни гневный голос. – Скажи спасибо своему папаше.

Отец Жана – человек, известный в Шато, посему пощадим его репутацию и также оставим в тайне имя столь почтенного горожанина.

– Возьми свечу, слева внизу.

Мальчик присел на корточки, пошарил рукой в темноте и на первой ступеньке, в самом углу, обнаружил парафиновую свечку на блюдце и там же коробок со спичками.

Чирк – и лестницу, облагороженную точеными балясинами, озарил неяркий мигающий круг света.

Каждый раз, спускаясь в кладовую, Жан испытывал странное чувство – смесь страха, волнения и восторга. Вот и сейчас, скрипя рассохшимися ступенями, он слышал то завывание ветра, то полоскание парусов, то далекий грохот пушечной канонады, а то и заунывное, но завораживающее пение сирен.

Чего только не хранили эти стены: картины с порванными холстами и треснувшими рамами, мандолины и арфы без струн, тряпичные клоуны и жирафы, банки с крупами, колбасные кольца и копчености, сушеные травы и косички с луком и тут же стулья без ножек, подушки, продранные когтистыми лапами кошек и острыми мышиными зубами, велосипедные колеса, прохудившиеся лейки и старый патефон с огромной трубой, напоминавшей паровозную, никогда уже, увы, не способный издать ни звука. Царство хаоса и тишины окружало мальчика, здесь было все, что сотворил мир от своего начала, все, кроме… муки.

Жан по третьему кругу пробежал глазами по продуктовым полкам, поднял заново все разбросанные по полу куртки, бушлаты, выцветшие ковры и полустертые карты, заглянул во все углы – муки нет.

«Вернуться к матушке с пустыми руками, навлечь на свою вихрастую голову проклятия вперемешку с подзатыльниками – нет, покорнейше благодарю», – решил Жан и продолжил поиски. Теперь вскрывались сундуки с вонючим тряпьем, пустые бочонки, облюбованные полчищами пауков, банки с любыми надписями – вдруг мука окажется там, – и… дело дошло до перестановки мебели. Небольшой старинный буфет, доставшийся Жувьер, как и дверь с русалкой, в наследство от прежних хозяев, казавшийся основательным и неимоверно тяжелым, отодвинулся от стены на удивление легко, стоило Жану только коснуться его бронзовой ручки. За ним – вот это да – в болтающемся свете свечи мальчик увидел еще одну дверцу с точно такой же русалкой, что и наверху, только перевернутой вверх хвостом. Следуя гипнотическому взгляду ее выпуклых глаз, он сам повернул голову вниз и потянул за рукоятку…

Кувыркался ли ты через голову, дружок, хоть раз в жизни? Конечно же, ведь такие отважные путешественники, как ты, делают это постоянно. Тогда ты наверняка можешь представить то, что испытал Жан, прежде чем открыл зажмуренные глаза. Яркий солнечный свет заливал палубу новенького фрегата, канониры стояли у орудий, остальная команда во главе с боцманом и оседлавшим его широкое плечо попугаем вытянулась во фрунт.

– Рады приветствовать вас, месье Капитан, – прогремел строй, и их суровые небритые физиономии озарились подобострастными беззубыми улыбками.

– Где я? – все, что смог вымолвить пораженный Жан, разглядывая на себе черный камзол вместо льняной рубахи и сапоги с ботфортами, а не тапочки на ногах.

– Вы на своем корабле, сир, – гаркнул Боцман и, лукаво взглянув на Жана, добавил: – Засиделись вчера допоздна с бочонком рома?

Команда грохнула от хохота, но Боцман только сверкнул единственным глазом, и на палубе воцарилась гробовая тишина.

Ровным счетом ничего не понимая, мальчик в свое оправдание пробормотал:

– Я хотел набрать муки.

– Последний порох мы забрали еще вчера, сир, – доложил Боцман и кивнул в сторону канониров: – Пушки заряжены и готовы.

В голове у Жана помутилось и зашумело.

– Мне плохо, я вернусь.

– Команда будет ждать, – щелкнул каблуками Боцман.

– Чего? – переспросил новоявленный капитан.

– Названия корабля, – теперь уже удивленно развел руками одноглазый моряк. – Все готово к выходу в море, тысячи канатов, коими опутал Волшебник Семи Морей ваш фрегат, разрублены, мы потратили на это семь долгих лет, за вами, сир, имя, мы заждались команды «Отдать якоря», сердца наши жаждут мести.

Окончательно сбитый с толку Жан, что немудрено в его семилетнем возрасте, повернулся к двери собственной каюты и уже было сделал шаг, как вдруг его осенила догадка:

– Дайте немного пороха.

Боцман щелкнул пальцем, и светловолосый матрос из пушечной прислуги, схватив мешочек с серым порохом, подбежал к капитану:

– Сир.

Жан, сунув порох под мышку, обернулся к команде и неожиданно для самого себя громким и грубым голосом произнес:

– Ждите, скоро буду с именем. Это говорю вам я, Капитан Жан Жульер, – посмотрев на головорезов, скалящихся на него, он изменил фамилию, намекая на жуликов, с которыми ему придется плавать.

Снова кувырок через голову – и вот уже мальчик держит в одной руке свечку, а не острую саблю, а в другой – мешочек пшеничной муки.

– Жан, несносный ребенок, тебя мыши там, что ли, съели? – донеслось сверху.

Крикнув в ответ: «Иду, мама», маленький капитан полез по скрипящим ступеням на кухню. Захлопнув за собой дверь в погреб, он поглядел на русалку: деревянная дева продолжала улыбаться, все так же ехидно и вызывающе.

До вечера Жан маялся с названием корабля, в голову лезли «Стремительные», «Отважные» и «Беспощадные», но он, его трехмачтовый красавец, был «пиратом» и требовал иного, особого имени. Выйдя во двор, мальчик, не находя себе места от дум, бродил вдоль забора, пиная мыском ботинка желтые лютики и распугивая угомонившихся к ночи стрекоз. За оградой, у соседского дома, раздался заливистый детский смех: златокудрую девочку, бегающую с сачком за потревоженными тонкокрылыми стрекозами, звали Мари. Жана осенило: «Корабль надо назвать женским именем, да вот хотя бы „Прекрасная Мари“, а что, отлично, можно посадить под бушприт сандаловую деву, всегда мечтал о таком оформлении корабельного носа, будет к месту. Но, с другой стороны, грозный „пират“ с таким именем на борту не станет ли посмешищем? Убрать „прекрасная“, пусть будет просто „Мари“».

Мальчик без раздумий повернул к дому – команда, поди ж ты, заждалась, но у двери с русалкой Жан одумался окончательно: «Свою слабость надобно скрывать ото всех, назову фрегат „Марионетка“», и он решительно толкнул дверь в подвал…

Стоя на мостике, Жан Жульер терпеливо ждал, пока его матросы, спотыкаясь, ругаясь и лупцуя друг дружку чем попало, выстроятся на палубе как положено. После третьего свистка на «Марионетке» все замерло, и Боцман, одноглазый детина, повернувшись к капитану, рявкнул:

– Команда построена, сир.

Жан обвел тяжелым взглядом флибустьеров: крепкие руки, вырубленные словно из-под топора лица, и жадные сердца, настоящие головорезы, лучший сброд перевернутого мира (так мальчик окрестил место за дверью с русалкой), если и хотелось отыскать похуже, то все самое плохое уже было на борту.

– Други, – прогремел голос Капитана, – мы отправляемся за Семь Морей, поднять якорь.

Толпа пиратов взвыла от восторга, и под беспорядочную пальбу из пистолей разношерстная команда полезла ставить паруса, канониры заняли места у лафетов своих пушек, а кок Оливье, худой, как лезвие его ножа для разделки рыбы, спустился на камбуз готовить праздничный обед в честь отплытия.

Жан повернулся к Боцману:

– Где морской волк потерял свой глаз?

– Сир, – угрюмо ответил Боцман, – ваше сиятельство сами так нарисовали меня.

Мальчик припомнил, что мать оторвала его в самый неподходящий момент и он не успел поставить точку на рожице одной из фигурок там, на рисунке фрегата.

Капитан похлопал боцмана по плечу:

– Вернемся – дорисую, – и, расправив сдавленную ремнем камзола грудь, что было силы проорал: – Рулевой, зюйд-вест.

«Марионетка», вздрогнув от хлопнувших разом парусов на всех трех мачтах, резко легла на левый борт и взяла курс на садящееся в море красное закатное солнце.

Глава 2

Давай-ка, дружок, оставим ненадолго Жана Жульера и его «Марионетку», пусть месье Капитан с тревогой и надеждой всматривается в чернеющий горизонт, а сошедшая с детского рисунка посудина рассекает смолеными скулами теплые воды Первого Моря, и вернемся к чудаковатому старику, бродящему по улочкам Шато Тьерри и отправляющему любопытных путников по неверному маршруту. Я надеюсь, ты не забыл, что этот странноватого вида неприятный тип – сам Волшебник Семи Морей, очень сильный Маг, хотя по его ветхой одежонке и помятому виду так не скажешь, но мой юный читатель наверняка от мамы или папы слышал, что внешность порой обманчива.

Волшебник, да не покинет никогда его мудрость, умеет делить себя на части и одновременно пребывать в двенадцати телах, правда, когда так говоришь при нем, старик закатывает глаза и, возмущенно тряся бородой, восклицает: «Это мои куколки или хотя бы образы». Семь его «куколок» следят за порядком в семи морях, каждая в своем, восьмой образ никогда не покидает улиц Шато (почему – я обязательно расскажу тебе), но нас особо будет занимать его девятая «куколка». Впрочем, давай-ка все по порядку.

Семь Морей покрывают собой всю территорию «перевернутого мира» за исключением тверди, которую некоторые мудрецы брезгливо называют жалкими перемычками, а их противники по ученым спорам неизменно возражают, говоря о благословенной суше с семью очень глубокими лужами, напрасно именуемыми морями, и в подтверждение своих слов, задрав до колен длиннющие мантии и придерживая свои академические шапочки, истово прыгают, словно неучи-школьники, выбивая сандалиями пыль, а не брызги и распугивая всех червяков в округе, что, по их мнению, и является неоспоримым доказательством правоты земельной, а не морской теории, при этом желтые кисточки на шапочках молотят по длинным носам, отчего они становятся красными, как морковки снеговиков.

В их дискуссиях сам черт ногу сломит, а обычный человек запутается еще быстрее, посему будем называть то, что скрывается за дверью с русалкой в доме на берегу Марны, Миром Семи Морей, для простоты.

Однажды (ох уж это по-настоящему волшебное слово, ты же помнишь, с него-то все и начинается) Волшебник после утреннего моциона с умыванием прохладной водой и обязательной чисткой зубов заглянул в чашечку с кофе посмотреть на будущее. Знаешь, дружок, чем обычный человек отличается от мага? Обычный человек гадает на кофейной гуще и делает это без особой веры, а настоящий маг просто смотрит на нее, как на картинку, и видит грядущее, пузырек за пузырьком, капля за каплей, сахаринка к сахаринке (если, конечно, пить кофе с сахаром), не сомневаясь в себе ни на йоту.

Взору его, поутру добродушному и расслабленному, явился корабль, трехмачтовый фрегат с черным пиратским флагом, весь в дыму от пушечных выстрелов. Волшебник видел его очертания очень отчетливо, вот только дым (в виде кофейных пузырьков) скрывал название грозного судна. Опытный в подобных делах маг оттопырил мизинец левой руки, увенчанный длинным кривым ногтем, и, осторожно сунув его в горячий напиток, «разогнал пороховую завесу»: «Монетка» – красовалась надпись на борту фрегата.

– Ее капитан будет самым жадным (раз дал такое имя) и беспощадным пиратом, – сказал он сам себе, – во всех Семи Морях, и имя его… – Волшебник вынул ноготь из кофе, и «Монетка» качнулась от пришедшей волны. – Жан Жаднофф. – Маг поставил чашку на блюдце, откинулся на кресло-качалку и закрыл глаза. – Сколько бед принесет он в Мир Семи Морей, скольких жен сделает вдовами, а детишек – сиротами. Нет, – веки старца распахнулись, а белки глаз воспылали желтым огнем, – не бывать этому.

Он выплеснул кофе прямо на пол и налил новую порцию напитка. Едва поверхность содержимого чашки успокоилась, маг склонился над ней, вглядываясь в свое отражение. На лбу умудренного годами и науками мужа морщины сложились в слова, Волшебник беззвучно пролепетал что-то губами несколько раз, а затем бросился к письменному столу, схватил чистый пергамент и окунул гусиное перо в чернила. «Шато Тьерри, направо, вверх, дом у реки с дымоходом-пальцем» – вывела его рука. Поставив точку, он вернулся к креслу и бессильно упал в него, шепча:

– Это где-то в «верхнем мире», и времени у меня всего семь секунд.

События, идущие навстречу, пронеслись перед его внутренним взором; в нужный дом въезжает семья Жанофф, их мальчик делает рисунок фрегата, отыскивает ту самую дверь, и фантазия обретает плоть, то есть становится реальностью за ней. Этот ребенок, будущий Капитан Жан Жаднофф (такую фамилию он выберет себе сам в нашем мире), уже рожден, а его родители задумываются о переезде.

Пока Маг размышлял, прошла одна секунда, он очнулся, вскрикнул, как ужаленный шмелем поросенок, снова схватился за перо и, набросав в воздухе очертания парусника, щелкнул сухими тонкими пальцами. Сверху, из-под самой крыши, тут же спустился на нос старику большущий волосатый паук, красноглазый ужас ос и мотыльков.

– Опутай, скорее, – крикнул Волшебник и ткнул пером в воздух, где только что изобразил будущую грозу морей.

Неповоротливый с виду паучина завертелся волчком, да так лихо, что две красные точки его злобных глаз слились в неразрывные линии, получился весьма симпатичный фонарик. Остановившись через мгновение, он доложил Магу:

– Тысяча нитей, хватит?

Старик удовлетворенно кивнул головой, не забыв ухватить пальцами пролетающую муху и сунуть ее в пасть радостному помощнику, после чего погладил арахна по мохнатой башке. Чудовище, причмокивая от удовольствия, убралось обратно, под крышу, а Волшебник, подпрыгнув, крутанулся в воздухе, и по приземлению в комнате его ожидал невысокий длиннобородый старикашка, во всем не похожий на оригинал, только глаза, один в один как у Мага, выдавали в нем «куколку».

Волшебник протянул свиток с адресом и коротко бросил:

– Отправлять всех налево, абсолютно всех, без разбора.

– Как долго? – приосанившись, поинтересовался «образ».

– Семь лет, – ответил Маг и вернулся к своему кофе…

Семья Жанофф, муж, жена и их семилетний сын Жан, приехала в Шато Тьерри посмотреть на дом, найденный в объявлениях о продаже. Описание жилища гласило, что «вас ждет уютный пятикомнатный мезон с прекрасным садом и видом на Марну и старый замок».

На большой дороге, у развилки, стоял сгорбленный старичок, седой и сухонький, но добродушная беззубая улыбка и мягкий искренний взгляд выдавали в нем хорошего человека. Месье Жанофф поздоровался и показал старику объявление, тот вздрогнул, приободрился и уверенно указал налево, через поле, к реке. Купленный в том месте заранее Волшебником Семи Морей дом с красной крышей и дымоходом в виде совы с большими круглыми глазищами так приглянулся семье Жанофф, что они без раздумий остались там, совсем не замечая того простого факта, что взамен обещанных пяти комнат их новое жилище имело целых шесть, с видом на реку и замок, продавец их не обманул.

И все было бы по задумке Мага, но восьмая «куколка» в последний день своего семилетнего дежурства, уморившись на солнце, спряталась в тени раскидистого дуба и, заглядевшись на хорошенькую пастушку, ей-богу, как с гобеленов Лувра, проспала приход семьи Жувьер, успевшей повернуть направо, в переулок с самшитами, и заселиться в дом с дубовой дверью, на которой в ожидании Капитана печально пялила в пространство дубовые глаза длиннохвостая русалка.

Увы, волшебники ошибаются и делают это не так уж и редко, совсем как обычные люди. Помимо сонной «куколки» наш Маг, видимо второпях, позабыл почистить и то место в своей комнате, где невидимый глазу трехмачтовый фрегат, опутанный тысячью «канатов», впустил на борт все гнусные мысли жадных, порочных и злобных людей, не признававших честной жизни. Так собралась команда «пирата», которая немедля принялась за освобождение своего корабля от сковавших его пут.

«А где тут девятая „куколка“, ты мне обещал», – напомнит мой памятливый читатель. Верно подмечено, дружок, обещал, и слово свое сдержу. Девятый «образ» Волшебник сделал давным-давно. Он не стал подпрыгивать и вертеться, хотя в ту пору был молод и полон сил. Подобным образом из воздуха извлекаются нужные материалы: рваные ошметки туч, обрывки дождевых нитей, солнечные блики и воспоминания ветров, гуляющих там, куда призовет их несокрушимая сила матушки-природы, после чего Маг мысленно вылеплял из всего этого сырья нужное тело «куколки», передавая ей исключительно свои глаза – присматривать за поведением образа, а заодно не упускать из виду всего того, что происходит вокруг.

Номеру девять требовалось великое терпение, посему Волшебник засучив рукава вооружился топором, стамеской, рубанком и магическими заклинаниями начинающего столяра и спустя неделю выдал «верхнему миру» на его беспристрастный суд дубовую дверь с русалкой в чешуйчатом хвосте и с роскошной шевелюрой, глаза, как обычно, были дарованы свои, только слегка припудренные древесной пылью, дабы частым морганием не смущать граждан Шато, а главным образом хозяев известного тебе дома у реки.

Восьмой же образ, хорошенько выспавшись под дубом, явился к Волшебнику с повинной, на что рассерженный, но привыкший прощать Маг заявил, что не собирается крутиться в воздухе в другую сторону с целью растворить седовласого растяпу и отправить его на отдых, а намерен оставить его в Шато в качестве местного чудака до принятия дальнейшего решения.

– Отправляй всех пришлых налево, – пробурчал он, почесывая бороду. – Вдруг пригодится.

Сам же Маг, отследив перемещения мальчика Жана Жувьера через глаза русалки в обе стороны, из одного мира в другой, отреагировал на появление Капитана Жана Жульера и его «Марионетки» как и подобает мудрому стратегу. Он создал десятую «куколку» и теперь восседал в ее пернатом теле на плече Боцмана, поглядывая на Жана, стоящего за штурвалом, выкрикивая, как и положено птицам этого отряда, хрипло и картаво:

– Позор-р-р Волшебнику Семи Мор-рей, позор-р-р и месть.

Глава 3

Жану никак не удавалось сомкнуть глаз, это была его первая кампания, или, как принято выражаться в обществе матерых корсаров, вылазка, и Боцман, вот уже третий раз за ночь попытавшись сменить капитана у штурвала, получил очередной отказ в самой неучтивой и грубой форме, едва не лишился при этом последнего глаза – командорская сабля просвистела слишком близко от его физиономии.

«Кэп расстроен не на шутку», – сделал заключение моряк и, щелкнув каблуками: «Простите сир, виноват», удалился на квартердек, где, прислонив могучую спину к грот-мачте, захрапел на всю «Марионетку», не исключая и самых дальних уголков трюма, заполненного под балласт бочками с питьевой водой и крупными белыми валунами. Спящие матросы повскакивали было с гамаков, а некоторые и вовсе вывалились из них, полагая, что судно налетело на риф, но, опознав в грохоте, разносившемся по палубам, трели Боцмана, спокойно вернулись на места, проклиная про себя его луженую глотку и тяжелую руку, скорую на расправу. Никак не отреагировали на столь «академическое» озвучивание ночи только два существа на корабле: Капитан, едва справляющийся с дрожью в теле, и попугай самого виновника переполоха, названный им почему-то Мажиком.

На шестой склянке сиплый голос впередсмотрящего оповестил дремлющую «Марионетку»:

– Огни прямо по курсу.

Жан с неподобающим капитану рвением бросился на нос, к бушприту, и, зацепившись за кливер-шкот, раскрыл трубу.

«Глазастый, черт», – пронеслось в голове Жана, еле различившего в черной смеси неба и моря пару далеких прыгающих огоньков.

– Боцман, – гаркнул он, – поднять команду, но тихо, ставить грот, фок и бизань.

Через минуту послышалось дружное шлепанье босых ног по палубе и хлопанье расправленных парусов, поймавших ветер.

– Вставайте к штурвалу, Боцман, вместе со своим пугалом (это о попугае), – скомандовал Жан. – Держите курс на огни, наш приз никуда теперь не денется, а я ушел спать.

Бледность на лице и дрожь в коленях Капитана исчезли, он, криво усмехнувшись, направился к своей каюте.

– Смотрите не упустите, иначе до полудня кормить вам местных рыб, – Жан сверкнул беспощадным взглядом и захлопнул дверь.

Замечал ли ты, дружок, что, прохныкав полночи, спишь потом до обеда, а проснувшись, встречаешь красные от недосыпа глаза родителей? Судя по улыбке на твоей милой мордашке, замечал. Вот и Капитан Жан Жульер выполз на свет Божий, когда пробила рында, а это, брат, происходит ровно в полдень, и с удивлением заметил на горизонте корму вожделенного приза, уверенно уходящего от рассекающей зеленые воды Первого Моря под всеми парусами «Марионетки».

– Какого дьявола? – протирая глаза, возмутился он.

Боцман, с ночи не выпускавший штурвала из рук, покраснев, доложил:

– Мы поставили лисели, сир, все, и не можем догнать его.

– Вижу, – поморщился Жан и расчехлил трубу. В мутном стеклянном донышке различалось судно типа галеона, старомодное, по виду даже дряхлое, обремененное излишними украшениями, вензелями, резными балясинами и фальшбортами, но, судя по тому, как его скулы резали волну, весьма шустрое.

Морское дело, дружок, работа нелегкая, особенно если ты пират, – прежде чем прокутить, надо поделить, прежде чем поделить, надо отобрать, прежде чем отобрать, надо догнать, именно этим благородным трудом и была занята команда «Марионетки» ровно трое суток. К началу четвертых, когда арсеналы проклятий иссякли, глаза слезились от соли и отвращения при разглядывании медленно удаляющегося приза, а надежда экипажа приобрела вид раздавленной лягушки, ветер стих, вообще. Некоторое время пиратское судно еще шло по инерции, а затем встало как вкопанное, не желая скрипеть снастями и шевелить гюйсом (еще не забыл, что это такое?). Та же участь постигла и беглеца, галеон замер в сизой дымке на горизонте.

– Кар-р-раул, – завопил Мажик, за что получил солидную оплеуху от хозяина, не успев отлететь подальше.

Жан припомнил, как в прошлом году его кораблик, сделанный отцом из старого башмака (воткнутая в подошву ветка осины служила мачтой), совершенно не желал двигаться в грязной, затянутой ряской приболотной луже. Битый час он выпрашивал у матери кусок ткани для паруса, на что женщина, отмахиваясь, повторяла:

– Был бы парусник, а то башмак.

Папаша, приняв оскорбление на свой счет, обиженно пробурчал, уводя сына:

– Обойдемся, – и вытащил шнурок из своих сапог. – Привязывай и тяни.

– Привязывай и тяни, – повторил Жан вслух.

– Простите, сир, – Боцман вытянулся перед Капитаном знаком вопроса.

– Спускайте шлюпки на воду и цепляйте к ним «Марионетку», – прозвучала команда, а возмущенный ропот корсаров был подавлен блеском сабли, вынутой наполовину из ножен.

Флибустьеры бросились выполнять приказ. К позднему вечеру два судна стукнулись бортами, первый в пиратской жизни абордаж Капитана Жульера выглядел комичным, вместо криков «За Капитана», «За „Марионетку“», «Пленных не берем» атака прошла в полной тишине. Обессиленные погоней на веслах корсары, как морские губки, нехотя переваливались через борт торгового судна и «стекали» на палубу, не встретив никакого сопротивления. Когда Жан гордо ступил на квартердек «приза» как победитель, его бравая команда валялась практически без чувств и признаков жизни, недвижимая и слабо постанывающая.

Единственным матросом на «торговце» оказался его капитан, который, завидя Жана, учтиво произнес:

– Рад вас приветствовать, Капитан Жульер, на борту «Кокона».

«Идиотское название», – решил про себя Жан, но снял треуголку и поклонился сдавшемуся противнику, как того требовал морской устав:

– Я забираю, капитан, ваше судно, вас и все, что есть в трюмах. Прошу перейти на «Марионетку».

К утру «Кокон» был выпотрошен полностью и все добро – сундуки с золотом и каменьями, шелковые ковры, специи и пряности, слоновая кость, изделия из фарфора и богатое оружие – было аккуратно разложено на палубе «Марионетки». Довольный Жан похлопал по плечу своего пленника:

– Неплохой улов, а, дружище?

Тот безразлично пожал плечами, словно никакой ценности эти блестящие, источающие благовония и радующие глаз горы не представляли.

– Боцман, – Жан кивнул помощнику, – станьте к торговцу правым бортом, канонирам – открыть порты. – Он повернулся к несчастному капитану «Кокона». – Судно мне не нужно, буду топить.

– Сир, в таком случае позвольте мне разделить участь моего корабля, – пленник умоляюще посмотрел на Жана. Взгляд его показался знакомым Жульеру, вот только где он мог видеть эти внимательно изучающие глаза?

Жан согласно кивнул головой:

– Как будет угодно.

Отойдя от торговца на кабельтов, «Марионетка» развернулась правым бортом и ощетинилась жерлами пушек, канониры разожгли фитили и навели на несчастную посудину тридцать стволов. Боцман сунул в рот дудку и замер в ожидании команды.

«Принесет ли оно счастье?» – донеслось до Жана с «Кокона». Он, задетый наглостью противника, махнул рукой, боцманская дудка взвизгнула, фитили опустились на запальные отверстия, но неожиданный порыв ветра сорвал «Кокон» с места, и через секунду загадочный галеон исчез из виду, ядра упали в воду на радость чернобрюхим дельфинам, бросившимся за ними, как за мячами, а Капитан Жульер, пораженный догадкой, прошептал:

– Глаза русалки на двери, разрази меня гром.

И, схватив несколько монет и мешочек с изумрудами, он рванулся в каюту, где за старинным резным буфетом пряталась небольшая дверка с длинноволосой девой в чешуйчатом одеянии. Прежде чем исчезнуть в каюте, он услышал за спиной отвратительный голос попугая:

– Бр-р-раво, капитан, бр-рависсимо…

– Жан, – у входа в погреб его поймала мама, – ты слишком часто стал пропадать внизу, уж не завелась ли там какая-нибудь маленькая страсть?

– Исключительно желание помочь тебе. – И мальчик с гордостью протянул женщине завоеванные богатства, но в ладони с золотыми монетами оказалась соленая лужица, а мешочек с изумрудами был пуст, хоть и влажен.

Мама с улыбкой потянула сына к себе и поцеловала его руку:

– Ой, соленая, – и поднесла к носу мешочек: – Пот и слезы, что ж, – заключила она, прижав Жана к груди, – потом и слезами добывает себе человек счастье.

Глава 4

Дом погружен в ночной туман по самый конек крыши, из плотной мутно-серой ваты торчит один дымоход в виде перста, указующего в точку звездного небосвода между Кастором и Поллуксом, а это значит, дружок, там наверняка что-то есть, иначе зачем зодчий так старательно обтесывал каменную кладку простого печного элемента?

Жан, взирая на влажную пелену, облепившую оконные стекла мелкими капельками, думает о дожидающихся его пиратах, руки у которых чешутся от жгучего желания поделить награбленное (знали бы они, нарисованные дурьи головы, что это всего лишь пот и слезы), о плавно покачивающейся на волнах «Марионетке» и чудодейственным образом исчезнувшем «Коконе» вместе с его странным капитаном, влезающим прямо в душу цепкими русалочьими очами. Во всем Шато Тьерри в столь поздний час есть только один неспящий, и это он, мальчик Жан Жувьер, известный в другом мире как неуловимый и беспощадный пират, Капитан Жан Жульер.

– Пора, – сказал сам себе Жан, откинул одеяло и на цыпочках, стараясь не скрипеть половицами, отправился на… «Марионетку».

Дверь капитанской каюты распахнулась, и корсары, голодными акулами бродившие по палубе квартердека вокруг золота и драгоценностей, замерли в ожидании приказа, естественно о дележе.

– Боцман, – Жан поманил пальцем помощника, – можешь снять повязку.

Здоровенный детина, не веря своим ушам, дрожащими от волнения руками осторожно стянул с головы шнурок с кожаной накладкой. Заморгав уже обоими веками, он потупил взор, и по щеке из обретенного глаза скатилась слезинка.

– Благодарю, сир, я ваш должник.

– Я запомню, – пообещал Жан и похлопал моряка по плечу. – Моя доля – вон тот шелковый ковер, отнесите его в каюту, остальное поровну поделите между командой.

Палуба огласилась восторженными воплями одобрения и, как водится у этой братии, беспорядочной пальбой в воздух. Успокоившись так же моментально, как и возбудившись, команда деловито приступила к распределению награбленного добра, при этом решение всех спорных вопросов взял на себя Боцман, вооружившись пеньковым линьком со свинцовыми наконечниками, посему дележ проходил мирно и чинно.

Через три часа все было кончено, богатства легли в личные рундуки, а довольные флибустьеры выстроились вдоль борта, готовые к новым приключениям, оговорился, прости, новым грабежам, желательно столь же успешным и безопасным. Боцман трижды постучал в дверь капитанской каюты и, получив разрешение, вошел.

– Сир, команда построена и ждет распоряжений, но, прошу прощения, капитан…– Тут моряк замялся и покраснел.

– Говори, – Жан задумчиво потер лоб рукой.

– Сир, хорошо бы зайти в ближайший порт и дать парням отдохнуть и потратить золотишко. – Боцман снова покраснел: – Ну, вы понимаете, Кэп.

Жан молчал, раздумывая, сказать или нет. Выждав минуты три, Боцман подал голос:

– Так что сказать команде, сир?

Капитан Жульер поднял глаза на помощника:

– Здесь нет портов, городов и деревень, кроме нас здесь нет и людей. – Он подождал, пока в пустую голову Боцмана зальется, как морская вода в трюм через пробоину, сказанное им целиком, и продолжил: – Я просто не нарисовал ничего, кроме корабля и команды, не успел.

– А тот, кого мы ограбили? – Боцман нервно сглотнул слюну.

– Я не знаю, откуда он взялся. – Жан поднялся из-за стола. – Через минуту буду.

Боцман, по обыкновению и в соответствии с морским уставом, щелкнул каблуками, развернулся на них же и вышел на палубу…

– Други, – начал свою речь Капитан Жульер, – в этих водах нет ни одной живой души, кроме нас, это значит, что ваши денежки останутся целы, тратить их не на что. Так доверимся ветру и поищем удачи во Втором Море.

– Сир, – раздался неуверенный голос из строя, – говорят, в тех местах нет воды, и, вообще, странное это Море, коли кличут его Эфиром.

– Нет воды? Тем лучше, – подбодрил корсаров Капитан. – Вещички, что достанутся нам, точно не промокнут.

Взрыв хохота обрушился на квартердек, и «Марионетку» огласили крики: «Идем в Эфир», «Ура Капитану», «Пощупаем тамошних торгашей»…

Жан повернулся к попугаю, сидящему на боцманском плече:

– А ты что скажешь?

Мажик вытянул бирюзовую шею, встряхнулся и выдал:

– Бр-р-ред.

Через неделю беспробудного бездействия, когда вахтенный у штурвала не прикасается к нему вовсе, а спит, влюбленно обняв шток, поставленные паруса не требуют внимания, а «Марионетка», влекомая ровным ветром, дующим в одном направлении, подобно паровозу, бегущему по рельсам без возможности покинуть их стальные оковы, упорно не меняет курс, впередсмотрящий, единственный ответственный на фрегате, завопил от радости:

– Земля, слева по борту. – Через секунду: – Справа и… прямо по курсу.

Глядя на приближающуюся черно-зеленую полосу тверди, занимающую собой весь горизонт, Жан удовлетворенно заметил:

– Мизансцена меняется, это хорошо.

К вечеру восьмого дня путешествия по Первому Морю полностью определилась картина суши: это была невысокая скалистая гряда, ни птиц, ни иной живности не имеющая и преграждавшая путь кораблю от края до края, сколько хватало глаз. Фрегат бросил якорь и на всякий случай дал залп левым бортом – три десятка чугунных ядер, не подняв даже облачка пыли, попрыгали меж расщелин и навсегда затихли в их каменных ладонях. Спустили шлюпку, и Жан, Боцман и четверо матросов на веслах направились к берегу. Подъем на гряду не занял много времени, за довольно узкой полоской земли на другой стороне начиналось Второе Море, невообразимо чистое и светлое в лучах закатного солнца.

– Эфир, – восхищенно прошептал один из моряков.

– Что будем делать, Кэп? – спросил Боцман и ткнул носком сапога в камень под ногами.

– Возвращаемся, – коротко ответил Жан, – мне нужно в каюту.

Мальчик медленно приоткрыл дверь погреба, в доме все спали. Не включая свет в своей комнате, он нашел рисунок с фрегатом, тот самый, где вчера вечером дорисовал глаз Боцману, и, обведя корабль в круг, начертил рядом другой, а меж ними – проход, две линии рядом друг с другом, после чего, довольный работой, снова спустился в погреб.

Мамы – народ чуткий. Если тебе, дружок, кажется, что она спит и ничего не слышит, то ты здорово ошибаешься. Маме Жана показалось, что дверь в подвал скрипнула, она бросила сонный взгляд на часы: в лунном свете ходики показывали половину первого. «Нет, почудилось», – решила она и спокойно погрузилась в свой сон обратно, ну а какой, мы рассказывать не станем, это еще одна, но другая тайна Шато Тьерри.

Выйдя из каюты, Капитан Жульер поднялся на мостик.

– Всем занять свои места, вахтенный – право руля.

«Марионетка» качнулась на правый борт и, следуя вдоль каменистой гряды, понеслась на всех парусах. Через два часа такого хода в, казалось бы, бесконечной ленте холмов обнаружился проход, и фрегат проследовал в него, едва не задевая своими скулами ровных, словно вырезанных в базальте огромным острым ножом стен. «Марионетка» вошла в Эфир.

Второе Море «перевернутого мира» являло собой субстанцию более прозрачную, нежели даже родниковая вода, не говоря о полной солей и всяческой живности морской. Корсары с разинутыми от удивления глазами повисли на бортах фрегата, разглядывая новую для них среду и собственные «умытые» физиономии. Могло показаться, что корабль рассекает не воды, но облака, нежные, перьевые покрывала, да и сама «Марионетка», словно оправдывая свое имя, «висела» на невидимых нитях, лениво покачиваясь из стороны в сторону. Жан, стоящий на мостике, изумленно разглядывал все палубы до самого киля вместе с людьми, переборками и содержимым, ибо дерево, ушедшее на постройку судна, сменилось «стеклом». Вечно грязные, обряженные Бог весть во что флибустьеры также поменяли внешний вид – одежда, как хрупкая слюда, прикрывала их выбеленные тела, на коих то тут, то там обозначались более темные пятна и полосы.

Жан припомнил одну из многочисленных книжек в родительском доме под названием «Строение человеческого тела». Мужчина со «снятой» кожей демонстрировал все то многообразие органов, что запихнул внутрь Адама Господь Бог. Мальчик завороженно проводил пальцем по картинке, а отец подсказывал: «Это желудок, это сердце, это почки, а вот это легкие».

«Мой Бог, – осенило Жана, – да ведь я вижу внутренности своих головорезов, черт, это же мечта доктора». Он с нескрываемым интересом стал изучать полупрозрачные фигуры, тыкающие друг в друга пальцами и гогочущие от восторга, ибо видели то же, что и Капитан.

– Боцман, – Жан подозвал помощника, – не подскажете ли мне, отчего ваша селезенка кажется гораздо темнее всего остального?

– Последнее время, сир, мучаюсь сильными болями, – и Боцман, поморщившись, прижал белесую руку к такому же по цвету боку.

– Ясно, – уверенно произнес Жан. – Мы видим болезни, пораженные органы меняют цвет, да, удивительное место.

– Так точно, капитан, – согласился Боцман. – И еще, очень похоже, переломы костей. У меня здесь, здесь и здесь, – моряк показал на руку, ногу и левую часть лица.

– Верно, приятель, – похвалил Жан и хотел добавить еще что-то, но в этот момент раздался вопль впередсмотрящего:

– Судно на горизонте, справа по борту.

Капитан Жульер раскрыл трубу.

– Знакомые очертания, да сожрет меня морской черт вместе с пряжкой и саблей, если это не старый знакомый, «Кокон». Ждать штиля не будем, Боцман, шлюпки на воду.

Корсары, без возражений, подчиняясь каким-то иным законам местной природы, посыпались на весла, даже саблю не пришлось вынимать. Первые гребки вместе с брызгами прозрачной воды «родили» светлые нити, потянувшиеся навстречу галеону от каждого матроса, и чем сильнее гребли матросы, тем темнее становились их тела, а нити – ярче, при этом «Кокон» убыстрял свое приближение, вырастая в размерах. В один момент Жану, не сводящему глаз с торговца, так хорошо знакомого ему по Первому Морю, показалось, что не «Марионетка» приближается, а «Кокон», напитываясь силами команды, набухает, как дрожжевое тесто. В тот миг, когда суда стукнулись борт о борт, все гребцы были серого цвета, а галеон, нависавший над «Марионеткой», как гора над мышью, блистал неземной белизной.

Абордаж оказался банальным вытягиванием последних сил, точнее, нитей из бравых пиратов, после чего еще сохранявший свою энергию Капитан Жульер, поднявшись на борт «Кокона», смог самолично лицезреть своих подчиненных, раскиданных по белоснежной палубе в виде потухших угольков. Хозяин галеона, обладатель русалочьих очей, выглядел великаном, титаном, плечи которого упирались в облака, а головы видно не было вовсе.

«Господи, – подумал Жан, – как же я был глуп и смешон тогда», – он вспомнил разговор с капитаном «Кокона» через губу, как победителя с поверженным соперником. Здесь, в Эфире, все оказалось иначе. Могущественный незнакомец повел себя щедро и благородно, он не воспользовался бессилием атаковавших его, а, напротив, одарил «богатствами» из трюмов своих столь безрассудно, что опустошил их полностью, не пожалев ничего.

«Марионетка», груженная светящимися рундуками и командой, вновь побелевшей, а значит, здоровой, отчалила от «Кокона», который, отдав все, мгновенно сжался в точку вместе со своим удивительным капитаном-титаном, словно ветер невиданной силы смахнул галеон водной глади прямо за горизонт…

Жан торопился, он знал, что отец давно хворает и теперь, когда в его руках оказалось спасительное светящееся покрывало (в Первом Море имевшее вид шелкового ковра), стоило поспешить. Он укроет больного, и белые нити наполнят тело страдальца здоровьем и силой. Влетев в отцовскую опочивальню, он бросился к кровати месье Жувьера.

Тот, постанывая, удивленно спросил:

– Ты чего, сынок?

– Я принес тебе… – мальчик протянул ковер… который оказался чашей с жидкостью.

– Что, лекарство?

– Да, отец, лекарство, – не очень уверенно ответил Жан, припоминая метаморфозы с мукой и золотыми монетами.

Месье Жувьер привстал на кровати, протянул руку и сунул длинный, с горбинкой нос в чашу.

– Ром? – он обескураженно уставился на сына. – Жан, дорогой мой мальчик, – слеза покатилась по отцовской щеке, – да ведь именно такое «богатство» и привело меня на постель. – Месье Жувьер поставил чашу на тумбочку. – Лучше возьми книгу и почитай мне.

– Какую, отец? – с готовностью согласился мальчик.

– А вон ту, «Строение человеческого тела», – мужчина указал место на полке. – И мне полегчает, и тебе пригодится.

Глава 5

О необходимости двигаться дальше Капитану Жульеру разглагольствовать не пришлось: глядя воспаленными от жажды наживы глазами на сияющие рундуки, матросы уже заняли места согласно морскому уставу и кодексу досточтимого Моргана, а канониры, элита среди пиратского отребья, открыв пушечные порты заранее, то и дело припадали к стволам, выцеливая невидимого противника. Кок, этакий сверкающий фитиль (как ты помнишь, дружок, месье Оливье был высокого роста), выглянул из люка на палубу и, правильно оценив обстановку всеобщего возбуждения, махнул рукой и вернулся к своим супам и кашам, звать на обед было некого, он и сам был заряжен энергией по уши.

Жан, предвидя грядущие препоны, отправился в каюту и, погромыхав известной тебе, дружок, заветной дверцей, оказался дома, перед листом бумаги с фрегатом, где рядом со вторым кругом, извини, Морем изобразил еще одно и не забыл о перемычке между ними. Мальчик уже собрался обратно, на «Марионетку», как вдруг до него донеслось тихое всхлипывание, прямо как в кино про любовь (вспомнил он любимую мамину мелодраму), и выглянул в окно. Звуки доносились с соседского участка, за живой изгородью из колючего шиповника, кто плакал, видно не было, но Жан догадался. Раздвинув корявые, с длинными шипами ветки, мальчик увидел покрасневшее личико соседки Мари.

– Чем же огорчена прекрасная мадмуазель? – спросил он, делая голос хриплым, как у взрослого мужчины.

Девочка резко повернулась к нему и нахмурила брови:

– Ты не можешь помочь мне, вот и не спрашивай.

Жан снисходительно улыбнулся:

– А вдруг могу?

Маленькая принцесса кокетливо развернулась и, ничего не ответив, понеслась к дому.

– Как хочешь, – хмыкнул ей во след мальчик и направился к заветной двери с русалкой…

– Боцман, – Капитан Жульер припрыгивал на мостике от переполнявших его чувств, – лево руля, мы идем в Третье Море.

Пираты, белые, как куриные яйца, оседлали ванты, паруса, светящиеся здесь, словно паутина на солнце, «рухнули» вниз, и «Марионетка», надув свои радужные «щеки», рванулась навстречу новым приключениям. Проход через скалы, уже не выглядевшие грозно и представлявшие собой точно не каменную гряду, а скорее плотную массу планктона, сбившегося в бесконечную линию, не занял много времени. Перед командой вездесущей «Марионетки» открылись просторы Астрала – так именовались эти места, о чем неожиданно поведал Мажик, резко и возбужденно замахав крыльями еще в переходе:

– Астр-р-рал, астр-р-рал…

Море под кораблем кипело эмоциями и било в борт волнами желаний. Дикий, безумный хохот за кормой сменялся жалостливым плачем под бушпритом, а истеричные завывания по правому борту уступали место счастливым вздохам слева, пираты метались с бака на корму, от одного борта к другому, поглазеть, как волна любовной агонии, оголив киль фрегата, тут же откатывалась и «Марионетка» замирала в штиле вожделенного покоя, только затем, чтобы снова через мгновение накрениться на какой-нибудь борт от удара вала желаний разбогатеть, быстро и несметно. Люди, как и воды Третьего Моря, естественно, претерпели изменения в облике. Прозрачные тела большинства моряков покрылись позолотой – именно так, мой дружок, проявляет себя неуемная жажда денег. Если вдруг когда-нибудь тебе повстречается на улице человек, выглядящий как золотой ангел из фонтана, имей в виду, он либо только что вернулся из Астрала, либо безудержная нажива – его лучшая подруга, смотри не дотронься до него, такие люди весьма заразны.

На самом Капитане Жульере треуголка, задрав края вверх, обернулась короной, усыпанной алмазами и рубинами, выдав тайную тягу Жана к власти. Он с нескрываемым удивлением обнаружил, что сабля в ножнах обрела вид скипетра, символа властолюбцев и тиранов, кстати, предмет не менее опасный, чем острый клинок, правда, не для других, а исключительно для самого себя. Участь ожидаемых превращений не обошла стороной и «Марионетку», фрегат покрылся чешуей из кирпичей – как намек на желание его обитателей иметь несокрушимую, неприступную крепость своим плавучим домом.

Поразительно, но только в Третьем Море Жан обратил внимание на тот факт, что изменения касаются всего, но не трогают попугая Мажика. В Эфире, оставшись самим собой, он периодически орал: «Кр-р-расота, кр-р-р-расота», здесь, ни побелев, ни посинев, Мажик сменил пластинку на «Кошмар-р-р, кошмар-р-р-р».

Трудно сказать, что сыграло определяющую роль – коллективное желание флибустьеров не садиться в шлюпки, или, что более вероятно, замысел загадочного владельца «Кокона», вечно ускользающего от пиратов, при этом щедро отдающего все имеющееся у него, но… галеон, здесь лишенный украшений, резьбы и вычурного лоска, небесно-голубого цвета, от ватерлинии до нок-реи на гроте, гонимый желанием истины, заключающейся в чистоте и простоте, подошел сам, едва завидя «Марионетку». Погони, такой возбуждающей, заставляющей потеть ладони и будоражить воображение предстоящей схваткой, не получилось.

Свесившись через борт («Кокон» снова оказался значительно выше пиратского фрегата), его капитан, весьма экстравагантная личность с глазами русалки на двери, приветливо помахал рукой:

– Все, что вы хотели, уже в ваших рундуках, только не тех, что в трюме. – Он по-детски рассмеялся, когда несколько матросов ринулись вниз проверить. – А в тех, что под сердцем, – он, абсолютно безликий, выбеленный, полупрозрачный, постучал себя по груди. – Вот только надобно уяснить, что жажда золота – это самое пустое занятие, а его достижение вопреки всему и во вред остальной жизни – путь на дно, правда, не этого, Третьего, а Четвертого Моря.

Команда, замерев на миг, с довольным воплем ринулась на нижние палубы: философия философией, а рундуки надобно проверить.

– Капитан, – крикнул владелец «Кокона» Жану, – а ваше влечение еще более бессмысленно, ибо соперничать придется с Ним.

И незнакомец показал пальцем вверх – ну совсем как дымоход на синей крыше дома у реки.

«Вот черт, – подумал Жан, – я совсем забыл о Мари, пора в каюту». Он задрал голову вверх, попрощаться, но «Кокон» уже растаял в синеве неба, слившись с ним всеми своими парусами…

Для любого семилетнего донжуана каждая соседская девочка – невероятная красавица, да, дружок, для любого, но только не для того, кто имеет собственный шестидесятипушечный корабль, бороздящий воды Мира Семи Морей под пиратским флагом. Претенденток на сердце Жана, по его глубокому убеждению, в Шато Тьерри было немало, но он готов был отдать его только одной – вечно нахмуренной, недовольной кем-то или чем-то, но неотразимой в своей красоте Мари. Вот и сейчас, подглядывая из-за куста роз, как она сосредоточенно собирает в траве черных жуков и запихивает их, упирающихся всеми шестью лапками, в банку (на кой леший они сдались ей в таком количестве?), Жан любовался дамой своего сердца и с нетерпением ждал, когда фортуна развернет сие прекрасное создание в его сторону. Он даже начал подумывать, не насобирать ли жужелиц самому, быстренько, дабы подбросить их ей на участок, поближе к розовому кусту.

Все разрешилось гораздо проще, белокурая хитрюга давно заприметила соглядатая и, когда ей надоело ждать, сама обратилась к нему:

– Что прячешься, выходи.

Жан покраснел, как цветок на его укрытии, и обнаружил себя окончательно:

– Я принес тебе из… – мальчик запнулся на секунду, – из дальних стран исполнение желания (капитан галеона обещал, что именно так и будет). У тебя есть же желание? Ты ведь плакала из-за него?

Девочка слегка улыбнулась, но солнце всегда нежданно заходит за тучи: она горделиво хмыкнула, улыбка исчезла с ее пухлых губ, и, развернувшись на месте, прежде чем уйти, она бросила Капитану Жану Жульеру:

– Благодарю, но чужие желания, как цветы за забором, трогать нельзя.

Глава 6

Жан угрюмо смотрел в тарелку, томатный суп с чесноком и гренками, его любимый, не лез в горло. «Все из-за этой девчонки», – «кипятился» он, горделивая особа отвергла его подарок, исполнение желания, и теперь оно, неизрасходованное, жгло сердце мальчика. А чего он, Жан Жувьер, хотел бы сам? Вопрос, казалось бы, простой, в семилетнем возрасте решаемый моментально – мяч, рогатка, набор солдатиков, мороженое или билет в шапито, простор для фантазии неограниченный, но Жан Жувьер был еще и Капитаном Жаном Жульером, а этот факт менял все. Пирату, прошедшему три моря «перевернутого мира», разобраться в своих желаниях было весьма затруднительно.

В конечном итоге, измучившись с четверть часа, Жан решил, что оставит в заначке сию проблему, и ложка споро забарабанила по тарелке. С томатным супом было покончено в минуту, и мальчик, довольный принятыми и решением, и угощением, незамедлительно направился в погреб, Четвертое Море ожидало своего покорителя.

У настолько знакомой тебе, дружок, двери, что ты смог бы в два счета «нарисовать» ее в своем воображении, Жан остановился: «Проход, черт бы его подрал», – вспомнил он и вернулся в комнату; карандаш, рисунок, и около третьего круга появился четвертый, соединенный двумя черточками…

«Марионетка» встретила Капитана грохотом музыки, хохотом и пальбой из пистолей – в общем, бравая посудина напоминала скорее обычный, деревенский балаган, нежели военный (тем более пиратский) корабль. Боцман с блаженной улыбкой на счастливой физиономии возлежал на шелковых подушках в обнимку с чернобровой красоткой в восточном одеянии, кок важно прохаживался по квартердеку в мишленовском колпаке, матросы – кто с бочонком рома, кто с табачной трубкой размером с мортиру, большинство – вповалку на кусках жареного мяса, обалдевшие от сытой икоты и раздувшихся животов. Жан что было сил ущипнул себя за щеку и вывел сознание из оцепенения.

– Боцман, – заорал он в ухо помощнику так, что девицу подбросило на подушках и она кубарем скатилась на нижнюю палубу.

– Да, сир, – моряк неспешно поднялся, его шатало, грезы чересчур медленно оставляли опьяненный разум.

– Привести команду в божеский вид, – глаза Жана блеснули недобрым огоньком, скипетр в ножнах уже уступил место грозной сабле. – Даю десять минут.

Все вожделенное – бочки с вином, еда, табак, женщины и драгоценности, выдуманные пиратами, – полетело за борт. Боцман, как огромная горилла на кукурузном поле, размахивал руками, матерился, и во все стороны по палубе разлеталось лишнее, надуманное и теперь бесполезное. Через десять минут – а как иначе, в противном случае всех ждало суровое наказание – команда «Марионетки» вытянулась во фрунт в ожидании распоряжения Капитана. И оно последовало:

– Мы идем в Четвертое Море.

– Пр-р-роклятый Ментал, – завопил Мажик. – Пр-р-р-роклятое место.

Боцман схватил своей ручищей птицу за горло, и бедное пернатое существо захрипело в этом капкане.

Жан бросил строгий взгляд на помощника и скомандовал:

– Поднять паруса.

– Сир, – неожиданно раздался голос из строя, – дозвольте остаться здесь.

Бунт на корабле – обычная история в пиратском мире: когда вокруг тебя вооруженные до зубов головорезы с неустойчивой психикой, охочие до чужих денег, беспощадные к врагу в бою и к ближнему при дележе, жди беды.

Капитан Жан Жульер побагровел от гнева, он обвел команду тяжелым взглядом и спустился с мостика на палубу, к строю, в полной тишине. Вынув кривую саблю из ножен, Жан ехидно поинтересовался:

– Познакомимся поближе?

Вперед без особого страха выступил тщедушного вида матросик:

– Сир, наше желание не трогаться с места сильнее ужаса перед вашим гневом, а сабля здесь, как и все видимое, – просто символ. Мы успели убедиться в этом, кромсая свои тела ножами и пуская пули прямо в сердце. Ничего не происходит, нас как людей в здешнем Море просто нет, только наши желания.

Жан, как всякий любопытный мальчишка, отрывал лапки паукам, швырял камни в окна и баловался со спичками, вопреки родительским запретам, познавая мир опытным путем. Вот и сейчас, в качестве Капитана пиратского судна, он решил не отказывать себе в удовольствии, провести полевой эксперимент: сабля, описав в воздухе сложную траекторию, срезала матросу кисть руки, но та, вопреки здравому смыслу, осталась на месте, то есть при пирате, а не грохнулась на палубу с глухим стуком.

– Вот видите, Сир, – с радостью воскликнул моряк, активно махая пальцами совершенно целой кисти перед носом Капитана.

– Сколько вас, бунтарей, и чего вы хотите? – Жан задумчиво вложил саблю в ножны.

– Всего трое (из строя вышли еще два моряка), ссадите нас на каком-нибудь острове, согласно Кодексу, более никаких требований, – пират широко улыбнулся беззубым ртом.

Капитан Жульер поднялся на мостик, острова для маронинга на своем рисунке он не предусмотрел, посему решение было таковым:

– Спустите шлюпку, бунтарям ничего не давать, ни провианта, ни воды, ни пистолей, сами себе нажелают. – Он оглядел притихшую команду. – А нас ждет Ментал.

– Пр-р-роклятое место, – снова завопил Мажик, и пираты бросились выполнять приказ капитана…

Море Желаний отделялось от Моря Мыслей (Четвертого Моря) тонкой, практически невидимой стеной, при приближении к которой бравые корсары сначала начали испытывать необъяснимую тревогу, затем жгучие сомнения в необходимости продолжать путь и, наконец, страстное желание лечь на обратный курс. Жану самому пришлось стать за штурвал и, сжав зубы, сдерживать дрожь в руках.

– Мажик, – обратился он к попугаю, когда чувство, что надо бы разворачиваться, стало превалировать над его физическими кондициями по удерживанию курса, – что происходит?

– Между желанием и мыслью всегда стр-р-рах, – произнесла удивительная птица. – Стр-р-рах пер-р-ремен.

Капитан Жан Жульер прикусил губу и прохрипел:

– Я не боюсь ни галеона, ни его паршивого капитанишки, и все, чего я сейчас желаю, так это немедленной встречи с ним.

«Марионетку» встряхнуло, и фрегат, едва касаясь волн Третьего Моря, влетел в переход, как удачно пущенное ядро в пороховой погреб судна-противника, отчего и выход пиратского корабля на просторы Четвертого Моря выглядел весьма впечатляюще. Стена страха только колыхнулась, и «Марионетка», выскочив из ее «объятий», как нож масло, разрезала… галеон. Бедный «Кокон», судя по всему, поджидал гостью, но не рассчитывал на столь стремительное ее появление. Роскошный в Первом Море «торговец» с резными балюстрадами на полубаке, фигурами морских животных, удерживающих кормовые фонари, с позолотой на витиеватых наличниках и ярко-синими бортами, здесь представлял фигуру, которую, дружок, взрослые называют додекаэдром (спроси у мамы, она покажет тебе картинку), безликую, но строгую и правильную. От удара «Кокон» развалился надвое, и не успела «Марионетка» выполнить разворот оверштаг, как галеон скрылся в водах Ментала, чем-то напоминающих змеиный клубок, где тела беспрестанно шевелящихся рептилий – мыслеформы, пытающиеся найти во всем многообразии себе подобных, дабы слепиться с ними в подобие волны. К слову сказать, «Марионетка» и сама из прекрасного трехмачтового фрегата превратилась в набор плоских фигур с искривленными гранями.

Чертыхнувшись, Жан (мысленно) вернулся на исходную позицию, в Третье Море, и, снова настроившись на свое желание скорейшей встречи с галеоном, пустил «Марионетку» в проход. Все повторилось как под копирку – пиратский фрегат со всего маха врезался в «Кокон» и затопил беднягу.

Процедура повторилась еще несколько раз, унылые моряки монотонно выполняли свою работу, вахтенный у штурвала совершал один и тот же маневр, и фрегат, как сумасшедший, влетая в Ментал, пускал ко дну галеон. Корсары в этот момент становились «морскими ежами», цвет «иголок» отражал содержание их мыслей: в основном все флибустьеры были черными и желтыми, гнев и стяжательство преобладали в сознании искателей приключений. Жан, мельком поглядывая в надраенное до блеска стекло компаса, находил у себя, в копне торчащих во все стороны игл, одну розовую – то была мысль о Мари, соседской девочке.

К исходу дня кровожадным пиратам так осточертело отправлять галеон на съедение морскому дьяволу, что команда развалилась на квартердеке в полном моральном изнеможении.

– Сир, – обратился Боцман к Капитану, – может, ну его к лешему, это Четвертое Море? Мы топим собственную надежду, пустая работа, одно разочарование, команда ропщет.

– Р-р-р-ропщет, – подтвердил Мажик, почесывая кривым клювом затылок моряка.

Жан и сам уже подумывал отказаться от надоевшей затеи, но вдруг догадка осенила его – пагубная мысль о победе над соперником не приводит ни к чему, это замкнутый круг.

«Марионетка» мирно покачивалась на волнах Моря Желаний, куда через тонкую стену страха незаметно просачивались воды Моря Мыслей. На той стороне его ожидал, подставив левый борт, додекаэдр «Кокон».

«Да, – подумалось Жану, – с желаниями в этом месте надо поаккуратней. А что, если я хочу не победы, а простой беседы с капитаном галеона?»

Стоило этой мысли промелькнуть в голове Жульера, как он, живой и невредимый, с шевелюрой морского ежа и единственной розовой иглой среди леса черных, тут же оказался в капитанской каюте «Кокона», полностью повторяющей по форме и само судно.

– Приветствую тебя, мой друг, – как всегда, дружелюбно произнес его визави, «морской еж» с иголками белого цвета, смахивающий на репейник, покрывшийся инеем в ноябре.

– Как я очутился здесь? – Жан был ошарашен своим перемещением.

– Вы взяли меня на абордаж, – улыбнулся «репейник». – И сейчас, пока ваша команда, коллега, опустошает трюмы «Кокона», мы можем поговорить, вы ведь этого хотели?

– Хотел, а о чем? – Капитан Жульер лихорадочно собирал в кучу копошащиеся внутри его головы мысли.

– О мыслях, – хозяин каюты засветился как лампочка из мира за дверью с русалкой.

– Прошу вас, – Жан устроился поудобней на предложенном кресле.

– Мысль об убийстве седлает кончик клинка, мысль о краже застревает в кармане жертвы, а вот мысль о любви, например, обволакивает предмет томления, как бы далеко он ни находился, – репейник-лампочка хитро улыбнулся и даже подмигнул Жану, – при этом равномерно распространяясь в мир вокруг любящего сердца. – Капитан «Кокона» взял циркуль, воткнул в карту и указал на точку от иглы: – Это ты, любящий. – Отведя ножку, коснулся грифелем другой точки: – Это он. – А затем очертил полный круг: – А это мир, который получит твою любовь к ней.

Жан задумался: «Кому послать мысль о любви? Маме, отцу, девочке Мари, а может, попугаю Мажику? Нет, пошлю свою любовь… самому себе».

– Но я здесь, значит, она сожмется в точку (проклятие всех себялюбцев) и станет ничтожной, – забывшись, произнес он вслух.

«Репейник» скептически заметил:

– Глубокая мысль, – но подсказал: – Пошли ее Жану Жувьеру, мальчику из Шато Тьерри…

Жан аккуратно прикрыл дверь и задвинул буфет на место, в последнее мгновение, пока еще боковина шкафа не коснулась деревянного носа русалки, она подмигнула Капитану на прощание. Поднимаясь вверх по лестнице из погреба, мальчик раздумывал о том, что встретит он в своем привычном мире, ведь там, на «Коконе», Капитан Жан Жульер выполнил пожелания таинственного хозяина галеона.

Юный путешественник представил отца улыбающимся, матушку, вечно задерганную нескончаемыми делами, – спокойной, а соседку Мари – наконец-то переставшей хмуриться. Мажик, которого Жан решил взять с собой, в обычный мир, переступал с лапы на лапу, сидя на плече, и щекотал клювом ухо, пытаясь выдернуть серьгу из мочки (откуда она взялась, Жан не понял).

Открыв дверь в коридор, мальчик тут же столкнулся с мамой, по обыкновению летевшей куда-то (прямо как «Марионетка» навстречу «Кокону»). Женщина бросила на ходу:

– Масло отнеси на кухню, – и двинулась было дальше, но резко остановилась, припомнив, что не посылала сына в подвал, и уставилась на попугая: – Где ты его взял?

– Мам, – улыбнулся Жан, – тебе не кажется, что мир как-то изменился?

Женщина вытерла вспотевший лоб полотенцем, висевшим на руке.

– Насчет мира – не знаю, а вот ты, сынок, – точно.

Глава 7

Жан уселся за стол и принялся изучать свой рисунок – фрегат в центре круга, то есть Первого Моря, далее, как лепестки цветка, расположились еще три «водоема» – Эфир, Астрал и Ментал. Мальчик улыбнулся: чтобы завершить «ромашку», осталось добавить еще три моря, и тогда схема Мира Семи Морей готова.

Он взял карандаш: раз, два, три – «перевернутый мир» во всей своей, нет, не красе, но задумке был перед глазами Капитана Жульера. Твердой рукой уже не мальчика, но опытного пирата Жан соединил все моря линиями переходов, прекрасно осознавая, что дальнейшего продвижения по незнакомым водам ему не избежать. Солнце над Шато клонилось к закату, очень скоро городок затихнет, взрослые уложат мальчиков и девочек в уютные кроватки, прочитают им на сон грядущий сказки, закроют тихонечко двери и займутся своими делами, да и то ненадолго, чтобы и самим, кряхтя и зевая, улечься в кровати, птицы упрячут костяные клювы в уставшие от постоянных взмахов крылья, кошки свернутся в пушистые клубки, собаки, потявкав на поздних прохожих, заберутся в будки, а машины, выплюнув последние клубы ядовитого дыма из выхлопных труб, замрут до утра в гаражах. И вот тогда наступит время преображения мальчика Жувьера в пирата Жульера, стоит только в доме у реки с синей крышей и дымоходом в виде пальца спуститься ему в погреб, отодвинуть буфет и толкнуть дверку, на которой устроилась загадочная русалка с живыми глазами, не возражающая против прохода в «перевернутый мир», где грозный красавец, трехмачтовый фрегат «Марионетка», заждался своего капитана.

Когда Жан появился на мостике, в воздух полетело все, что было напялено на пустые головы пиратов, а палуба корабля огласилась воплями «Ура Капитану», «В путь», «Засиделись», «Даешь грабеж» и в таком же духе. Месье Жульер, единственным отличием коего от, например, «черного ежа» Боцмана было наличие розовой иглы, язвительно обратился к помощнику:

– В связи с чем столь буйное выражение чувств и – я даже расслышал – здравых мыслей?

– Сир, – проревел Боцман, тщетно пытаясь перекрыть крики подчиненных, – здесь, в этих краях, надобно думать постоянно, а мы – люди простые…

– Тупые, – не без удовлетворения поправил Жан.

– Так точно, сир, – гаркнул Боцман. – Посему все желают поскорее покинуть эти воды.

– Пр-р-р-роклятые воды, – подал голос Мажик, сменивший потное плечо помощника на капитанский аксельбант.

Жан поднял руку, вопли стихли. «Вот это дисциплина», – улыбнулся про себя Капитан Жульер.

– Други, – начал он речь традиционным для себя обращением, – нас с нетерпением ждет Пятое Море.

– Ура, – головорезы возопили так энергично, что задремавший от собственных дум в вороньем гнезде впередсмотрящий едва не выпал оттуда.

– Эй, на марсе, – прикрикнул Боцман, – не спать. – И, усмехнувшись, добавил: – Шельма.

– Но для этого, – Жан снова поднял руку, утихомиривая перевозбужденных корсаров, – мне нужна коллективная мысль.

– Что? – вырвалось у кока, и он от испуга звонко икнул.

Капитан снисходительно улыбнулся:

– Общее намерение, месье Оливье, – покинуть это место. Сосредоточьтесь, други, спрячьте ваши меркантильные и пошлые мыслишки подальше, думайте о новом приключении.

– Впер-ред, в мор-р-ре пр-р-ричин, – заверещал Мажик, задавая бездельникам на «Марионетке» нужное направление мысли.

Фрегат тут же начало лихорадить; паруса, «управляемые» разрозненными помыслами большого количества взрослых, но не очень умных людей, то ставились, то собирались, штурвал поворачивался и вправо, и влево, пушечные порты хлопали, как ставни на ветру, а корпус судна дрожал, готовый вот-вот развалиться на отдельные части. Жан старательно хмурил лоб, пытаясь сдвинуть «Марионетку» с места, но якорная цепь грохотала, поднимая и сразу же начиная опускать якорь, ухая чугунную махину об илистое дно. Положение становилось критическим, выручил, уже не впервой, попугай – он, повертев клювом во все стороны, верно оценил неприглядную обстановку и неожиданно зычно прохрипел:

– Впер-ред, жалкое отр-р-ребье.

Непонятно, к кому относилось ругательство, то ли к экипажу, то ли к фрегату, а может быть, ко всему разом, но «Марионетка» подпрыгнула, и паруса, наполнившись свежим ветром, понесли ее к Пятому Морю.

Змеи-мыслеформы внизу в общем порыве складывались в волну, которая следовала за фрегатом как тень, но, все больше набирая силу, росла, создавая из вытянутых в струну тел настоящий вал, зубами пытающийся ухватиться за киль. «Да», – орали пираты, «Вперед», «Ух» – вторило им под днищем, и в какой-то момент эта уже навязчивая цель, оформленная в гигантское цунами, коснулась «Марионетки», и теперь пиратское судно нес осмысленный девятый вал, а вовсе не попутный ветер.

– Если будем перемещаться в таком темпе, – стал прикидывать Жан, оценивая меняющееся положение солнца на небе, – то достигнем гряды причинного моря уже… – Он прищурился, вглядываясь в горизонт. – Да вот и она.

С довольно приличной скоростью навстречу «Марионетке», подгоняемая вполне оформленной мыслью о скорейшем посещении Пятого Моря, надвигалась стена перехода, являющая собой тончайшую, переливающуюся всеми цветами радуги, сетчатую ткань, легко пропускающую через себя сильные намерения и оказывающуюся непробиваемой броней для мечущихся из стороны в сторону мыслей. Фрегат начал вытягиваться в струну, как будто через бушприт, из него выкачивали воздух, корма приобрела сперва форму капли, а затем, уже перед самой стеной, «сдулась», и все боевое судно с пиратской братией, ядрами, мортирами, награбленным добром и провиантом превратилось в тонкий луч размером с капитанский кортик. Хлоп – и «Марионетка» оказалась в Пятом Море, пространстве причин и событий, вернув себе при этом (как ни странно) прежние формы. Под килем теперь кипели… события, да еще как: фрегат, словно куриную тушку, сунули в котел с кипящей водой и подбросили в очаг сухих дров – выглядело сие энергичнои… многообещающе.

– Да, – философски заметил свесившийся через борт Боцман, – штиля мы не дождемся.

Жан уставился на его спину с широко разинутым ртом, на тельняшке помощника, как на холсте, он увидел попугая, разевающего пасть, видимо что-то произносившего, затем себя, выводящего недостающий глаз моряку на корабле, снова себя, испуганно толкающего дверцу с русалкой…

Капитан Жульер поднял изумленные глаза на команду: матросов словно бы обернули в газеты, а затем сняли бумагу, оставив передовицы на лбах, руках и ногах, спинах и животах. События, произошедшие в жизни каждого, да и, похоже, те, что уже были «написаны» здесь, но еще ждали своего часа там, как фильмы через проектор, отражались на телах флибустьеров. На парусах бизань-мачты Жан разглядел события, произошедшие с «Марионеткой» в Первом Море, на гроте проявились события, выпавшие на долю экипажа во Втором, а на фоке он узрел эпичный абордаж в Эфире (Боже, как стыдно).

Не путешествуя ли по бесконечным водам этого «бульона», Волшебник Семи Морей столь хорошо осведомлен о будущих событиях и так предельно точно помнит о прошлых? Надо бы встретиться с коллегой, хозяином «Кокона», и попытать его на этот счет.

– Мажик, – Жан пихнул головой задремавшего на плече попугая, – почему-то мне кажется, что тебе ведомо, где нам поискать галеон.

Птица, приоткрыв всего один глаз (достаточно с этого напыщенного Жульера), негромко, но отчетливо произнес:

– Пр-р-р-реследование «Мар-р-рионеткой» «Кокона» – это символ-событие, но не гр-р-рабежа, а спасения.

– Правильно, – согласился Жан. – Он спасается от нас, а искать-то где?

– Дур-р-рак, – подвел итог беседе Мажик. – Спасаешься ты вместе со своим сбр-родом. – После чего захлопнул глаз и принялся намеренно громко храпеть, прямо в ухо капитану.

«Свернуть бы тебе шею и выкинуть за борт, – подумал Жан, – да боюсь, акулы поперхнуться».

– Каков план, сир? – Боцман закончил любоваться бесконечной вереницей фрагментов чужих жизней и повернулся к Капитану.

– Ищем «Кокон», – коротко ответил Жан, не совсем понимая как.

– Эй, на марсе, – прокричал Боцман, – ищем галеон, смотреть в оба.

– Прямо по курсу, – немедленно отрапортовал матрос, и пираты, бросив разглядывать друг дружку и ржать при этом, как табун молодых жеребцов, кинулись на полубак.

«Кокон» выглядел как ковчег на гравюре из Библии: очень простое сооружение на палубе без мачт и снастей, этакий символ спасения во время Потопа, а в качестве события-причины – «движение через воды к новой земле», что и было схематично отражено на его бортах в виде волны, разбивающейся о берег. Жан догадался, понял или почувствовал, что незнакомец, капитан галеона, – это здешний Ной, и стал припоминать изображения этого ветхозаветного персонажа.