Путь вербовки

1.1. Понятие информационного экстремизма и терроризма через призму социологического знания

В качестве тезисов, предвосхищающих теоретико-методологические социологические размышления о сущности информационного (сетевого) экстремизма и терроризма, автор предполагает необходимость академического социально-философского осмысления понимания информационной коммуникации, индивидуальных и групповых (общных) и межгосударственных информационных обменов, которые стали естественными аспектами существования современной человеческой цивилизации.[1]

Естественно, следует осознавать фактор того, что информация объективно существует вне зависимости от пожеланий индивидов или групп сообщества, представляясь в нематериальном пространственном формате,[2] что подтверждается и социологическим словарем, в котором под информацией понимается информация, сведения, передаваемые другому субъекту, для осуществления хранения, анализа и дальнейшего передачи (при необходимости).[3] В данном контексте информация – представляется особой субстанцией, которая в социологическом дискурсе исследуется посредством понимания ее как отражении социальной действительности, что является исключительно совокупностью факторов (данных) требующих хранения, анализа и передачи.[4]

При этом зачастую в социологическом дискурсе используется также сходное, однако не тождественное понятие – «коммуникация». Следует отметить, что тезис о необходимости разграничения данных академических терминов, обобщил и представил в своих научных трудах Т. В. Наумов, который подтверждает необходимость понимания данных понятий, как характеризующих определенных социальный процесс, с различных сторон. Так, если информация является объективно существующим биологическим и социальным явлением, то коммуникация – исключительно социальное явление, в рамках которого осуществляется информация. Отметим, что, исходя из тенденций формирования наиболее сложных форм коммуникационного процесса, стала осуществляться кооперация информации в единое информационного пространство. Именно поэтому, исследователи социологии со второй половины ХХ века закрепили контуры академической исследовательской мысли, которая сводится к тезису о том, что акторами коммуникационного процесса являются:[5]

1. Аккумулирование и передача сообщений;

2. Использование институций коммуникационного процесса (к примеру, СМИ);

3. Использование необходимых технических средств и каналов передачи, анализа и аккумулирования информации;

4. Кооперация потребителей информации.

При этом, необходимо отметить, что с развитием массовых коммуникаций – осуществлялось формирование, совершенствование и использование средств манипуляции массовым и индивидуальным сознанием,[6] что является определенным инструментарием, который используют определенные личности, объединения, экстремистские или террористические группировки, или государства, для продвижения собственных коренных интересов.[7] В этом контексте, следует отметить, что манипуляция понимается как ««…процесс скрытого управления сознанием индивида (общества в совокупности образующих его человеческих индивидуумов), заключающийся в инспирированном со стороны манипулятора побуждении его к принятию решений или совершению действий, односторонне отвечающих интересам субъекта манипуляции. Манипуляция имеет целью трансформацию внутренней сущности, духовного состояния личности, осуществляемой для того, чтобы через формирование определенных ценностных суждений, мнений и установок изменить его поведение в соответствии с планами, замыслами манипулятора зачастую в ущерб собственным интересам индивида».[8]

В этой связи наблюдается высокая степень дезинформации как специфический процесс конструирования социальной реальности индивидов или групп. В данном контексте, под дезинформацией автор понимает исключительно способ манипулирования информационным пространством, с целью выстраивания социального конструкта реальности индивида, под необходимые нужды определенных личностей или групп, осуществляющих негативное воздействие и действия в общественно-политической и государственной пространственной сфере.[9]

Наличие обширного базиса дисфункций в социальном сознании, приводит к возрастанию экстремистских (а порой и террористических)[10] индивидуальных и групповых настроений. Данный фактор объясняет диалектичный характер проблематики информационного экстремизма и терроризма: с одной стороны – информационный экстремизм и терроризм являются прямой угрозой общественной и государственной безопасности; с другой – именно индивиды, общество и государство, создавая информационные дисфункции, создает плодотворное информационное пространство для повышения степени девиации среди членов социума.[11]

Естественно, для понимания социологической сущности определения форм, явлений, структуры информационного религиозного экстремизма и терроризма, необходимо академически обосновать само сущностное содержание термина – «экстремизм». С учетом того, что само слово с латинского переводится как «придел», «край», «конец» – с социально-психологической точки зрения следует понимать данное явление как действия, в рамках которых осуществляется придельное социальное действие. В этой связи следует отметить, что в трактовке современных исследователей – если экстремизм – это крайность, то терроризм является «крайностью крайностей», что обуславливается фактором логического развития (но не обязательного) экстремизма 12 в терроризм.[12]

Именно поэтому, отечественный исследователь В. Ю. Соколов полагает, что к экстремизму следует относить такие неприемлемые действия, которые в своей сущности явлений несут деструктивный общественный, государственный или групповой характер, что обуславливает степень повышенного внимания и опасности к индивидам проявляющим экстремистские (и тем более – террористические) наклонности, что является предметом государственного (правоохранительного) и общественного контроля и реагирования.[13]

Необходимо осознавать, что современное общество подвержено достаточно серьезным негативным последствиям вхождения в информационную эпоху – в первую очередь, из-за существующего катастрофического дисбаланса традиционных и инновационных масс-медиа и коммуникационных каналов. Активное включение в социально-пространственную жизнедеятельность виртуальных социальных сетей, создало новый аспект противостояния печатных изданий и виртуального пространства, в которое включается и традиционная устная передача информации (широко распространенная в религиозной среде). В контексте данного противостояния, многие исследователи предлагают использовать термин «вредная информация», сущность которой в своих монографиях раскрывает В. Н. Лопатин, который акцентируя внимание на данном явление, таковой считает:[14]

1. Информацию, которая возбуждает национальную, расовую, конфессиональную, вражду и рознь;

2. Осуществление призывов к вооруженной борьбе;

3. Проведение агитации и пропаганды ненависти, вражды и превосходства;

4. Распространение порнографии;

5. Недобросовестную рекламу;

6. Информацию, вред от которых обществом или людьми не осознается.

Отметим, что возрастающая эффективность информационных и телекоммуникационных средств аудиторного воздействия, создает повышенные индивидуальные, общественные и государственные риски, которые сопряжены с повышением экстремистских и террористических настроений в отдельных девиантных элементах социума.[15] Особую роль в таком аспекте, занимает информационное сопровождение вооруженных конфликтов, что вызывает наибольшее беспокойство исследователей. Так, отечественный исследователь А. В. Кириллов справедливо отмечает тот факт, что «в современных военных конфликтах активное применение находят разнообразные технологии влияния на массовое сознание. То, что в мирном противоборстве компаний называется реклама и продвижение, в военных конфликтах является пропагандой и информационно-психологическим воздействием на противника. Технологии пропаганды и информационно-психологического воздействия постоянно усовершенствуются и развиваются с внедрением в нашу жизнь более технологичных устройств коммуникации и информирования».[16]

Осознавая важность исследования данной области, Т. А. Аристарховна отмечает, что «основными признаками современного экстремизма выступают: возрастающая организованность, сплоченность группировок, формирование в них идеологических, аналитических и боевых структур, усиление мер конспирации, применение для распространения своей идеологии и координации действий новейших информационных и коммуникационных технологий».[17] Исходя из данного определения, следует понимать его с специфическим дополнением, которое определяется Р. В. Упорниковым, утверждающим, что ««информационный экстремизм – это деятельность, осуществляемая с использованием информационных технологий, сопряженная с формами социально-психического и опосредованного»,[18] что понимается как отсутствием прежних экстремистских идеологических концентраций, что требует исследования индивида как носителя экстремистских воззрений.[19]

Как справедливо отмечает Н. Р. Димлевич, «сегодня контент основных интернет ресурсов по продвижению идеологии насилия (террористической, экстремистской, националистической и другой направленности) носит наступательный, агрессивный характер, отличается хорошей теоретической базой, продуманным спектром методов управляемого информационно психологического воздействия на пользователей. Наибольшую опасность для российского общества представляют русскоязычные интернет-ресурсы, вовлекающие молодежь в экстремистскую и террористическую деятельность, в том числе популяризирующие образ террориста-героя»,[20] что требует инновационных подходов в профилактике и противодействии экстремистской и террористической идеологии.

Так, на сегодняшний момент индивиды носители экстремистских воззрений объединяются в определенные сетевые чаты, сообщества интернет-пространства, для обмена мнениями, идеями и воззрениями. Именно в таковых сетевых площадках осуществляется обновление, анализ, передача, аккумулирование и переработка экстремистских идей, которые разделяются членами такового сообщества.[21] Сетевое пространство позволяет обезличить личность, ведущее обсуждение, защищая абсолютно слушателя и «лекторов» от стороннего вмешательства, посредством раскрытия личной информации. Следует отметить, что в таковых сообществах личность информатора, собеседника, как реального субъекта социальной жизни абсолютно членам сообщества не интересна, если данная информация не необходима для идентификации «свой – чужой».[22]

В данном ключе, следует обратить внимание на исследовательские выводы социологов, которые утверждают необходимость предметного изучения глобальных пространственных информационных изменений, которые оказывают деструктивное влияние на социокультурные, ценностные и психологические установки современного информационного поколения. В этой связи, П. А. Кисляков отмечает, что «большой вклад в развитие предпосылок экстремизма среди российской молодежи оказала «массовая культура», когда через СМИ, в том числе Интернет распространяется информация, стимулирующая у молодежи жестокость, насилие и желание его применения на практике. Значительная часть молодежи, морально, духовно и умственно «искалеченная» массовой культурой, вырастает злой, бездуховной и жестокой готовой к насилию, что говорит об опасности такой молодежи».[23] Именно криминализация сознания поколения, прибывающего в информационном пространстве, с повышенной степенью ориентирования данного поколения в данном сетевом пространстве, повышает степень заинтересованности в девиантном контенте.

Поводя итоги данного параграфа следует отметить, что вопрос социологического понимания сущности информационного экстремизма и терроризма является многогранным аспектом исследовательской деятельности. Так, в рамках данного параграфа автором были сделаны следующие выводы:

1. Информационный экстремизм – действия в информационном пространстве, носящие крайний (девиантный) характер; тогда как терроризм – логическое следствие экстремизма («крайность крайностей»); Экстремизм рассматривается как некоторая сущность социального протеста в политической или экономическом плоскости жизнедеятельности индивидов или групп социума;

2. На современном этапе развития коммуникационных технологий, каждый индивид может являться носителем экстремистских идей;

3. На сегодняшний день информация не является сокрытой, что создает дополнительные риски в области повышения экстремистской и террористической деятельности;

4. Религиозный экстремизм – сущность крайних радикальных взглядов нетерпимости, посредством отягощения собственного сознания дезинформацией касательно основ религиозного убеждения, что способствует радикализации сознания, что может привести к наступлению стадии – «террористической активности» («крайности крайностей»;

5. Терроризм – крайняя форма проявления экстремизма, направленная на запугивание, с целью достижения конкретных целей политического, экономического, религиозного или иного характера.

6. Не каждый экстремист является потенциальным террористом, однако каждый террорист – в основе своей является экстремистом.

Автор отмечает, что данный аспект социологического познания сущности экстремизма и терроризма, через призму социологического знания, требует дополнительного социологического и междисциплинарного исследования, для определения необходимых теоретико-методологических инструментариев, с целью повышения качества исследований в данной области социологического академического знания.

1.2. Современные тенденции информационного экстремизма и терроризма и их анализ в теоретической социологии

Информационный (в частности, религиозный) экстремизм и терроризм как факторы современности, являются недооцененными явлениями, несмотря на широкий диапазон академически теоретико-методологически и практически выявленных индикаторов, данное содержание явлений продолжает оставаться пространством неполноценно исследованных проблематик, что затрудняет исследовательскую деятельность, проведения профилактики и противодействия экстремизму и терроризму в необходимом качественном и количественном аспекте.[24]

Недооценка специфического религиозного экстремизма и терроризма в контексте информационно-коммуникационного пространства современности, становится наиболее острой проблемой международной сферы стабильности и безопасности, в частности – национальной безопасности Российской Федерации. В этой связи, справедливо делает акцент на данной проблематике В. А. Диль, отмечая что «тема экстремизма, его различных разновидностей занимает одно из заметных мест в современном научном дискурсе. Поэтому на протяжении последнего десятилетия экстремизм прочно занимает одно из главных мест в списке наиболее актуальных для человечества проблем».[25]

При анализе информационного экстремизма и терроризма, необходимо исходить из понимания того, что современные технологии способствовали определению исключительного вектора развития индивидов, обществ и государств.[26] В рамках анализа данного аспекта, Д. С. Глухарев отмечает, что ««современные средства массовой коммуникации предоставляют широкие возможности воздействия на общественное и индивидуальное сознание. Обычно подобное влияние связывают с манипуляторными и психологическими технологиями, и воспринимаются большинством негативно. В результате государственная общественно-информационная политика, называемая пропагандой, стала одним из элементов тоталитарного общества. В широких массах населения демократия воспринимается как режим, в котором нет государственной пропаганды, а есть плюрализм мнений и разнообразие средств массовой информации. Подобный негативизм по отношению к государственной пропаганде приводит к определенным сложностям в ее применении и снижает эффективность».[27]

Справедливым исследовательским опасением является мнение о том, что информационный экстремизм и терроризм осуществляет особое усиление посредством глобализации, информатизации общественного сознания, подтверждая тезис классиков о формирования посредством таковых девиантных сообществ, новых «центров силы»,[28] становясь атомарной структурой современного социума. Данные современные угрозы и риски отмечаются в трудах Ю. Р. Тагильцева, который полагает, что ««для современного мира характерно становление и развитие информационного сообщества, в котором информация становится созидательной или разрушительной силой, способной объединять, восстанавливать либо разрушать не только мировое информационное, но и политическое пространство. Именно эта способность информации всегда привлекала радикально настроенные политические и религиозные общности. Как следствие, время от времени вспыхивают «искры» экстремизма, интолерантности представителей различных 29 национальных, религиозных или политических групп».[29] Сегодняшняя ситуация с активным ростом религиозной нетерпимости, ксенофобии, иных проявлений экстремизма и терроризма, напрямую связывают с неспокойной международной системой стабильности и безопасности, которая разрушается на протяжении последних десятилетий из-за стратегически неоправданных действий акторов международных взаимоотношений, что конструируют иного формата социальную (общемировую) социальную реальность,[30] в рамках которой плюрализм идей и ценностей, порождает новые вызовы, с которыми традиционные институции не могут справится. В этой связи, как полагают И. В. Мамин и Н. В. Стариков, ««нынешний период, по сравнению с началом и серединой XX в., не представляет собой чего-то чрезвычайного в смысле уровня интенсивности и масштабов вооруженных конфликтов. Тем не менее, существует ряд принципиальных отличий, делающих современное общество взрывоопасным и нестабильным. В качестве инструментов деструктивного влияния все чаще используются экстремизм и ксенофобия. За прошедшие два-три года проблематика экстремизма прочно вошла в политическую жизнь России, а также большинства стран Европы и Америки. При этом, и в общественном сознании и в политических кругах, произошло переосмысление многих ранее казавшихся очевидными вопросов. А сами они из преимущественно внутренних перешли в разряд всеобщих для большинства 31 государств».[31]

В этой связи, исследователи отмечают, что современное информационное пространство носит достаточно агрессивный характер, не приемлющий контроля, регулирования и иных традиционных форм институционного воздействия, которое присуще социальной действительности, вне виртуального пространства. Это обуславливается тем, что «рост влияния глобальной сети Интернет оказал значительное воздействие на молодежный экстремизм, серьезно обострив данную социальную проблему, особенно в молодежной среде. Прогресс информационно-коммуникационных технологий затрудняет противодействие молодежному экстремизму в глобальной сети Интернет».[32]

Необходимо отметить тенденциальную ситуацию, при которой информационный экстремизм и терроризм продолжает набирать обороты, вне контексте действия государства, правоохранительных органов, общественных институтов, что является следствием отсутствия действенных инструментальных механизмов профилактики и противодействия экстремизму и терроризму, что в первую очередь, связано с несостоятельностью государственной политики в области информационной безопасности, в частности – религиозного просвещения населения. «Если еще 10–15 лет назад деятельность экстремистских движений, групп локализовывалась пространственными границами города, района, области, то сейчас, благодаря информационно коммуникационным технологиям, и, прежде всего, Интернету, экстремистская деятельность становится элементом медийной повестки дня в масштабах страны, а то и всего русскоязычного сегмента СМК (в частности, Рунета). К этому необходимо прибавить расширившиеся возможности сотовой связи, мультимедиа, компьютерной коммуникации, которые трансформировали межличностную и групповую коммуникацию до масштабов массовой (форумы, чаты, блоги и пр. стали достоянием широких слоев интернет-аудитории, а не только тех, кто непосредственно ведет общение). В итоге члены экстремистских движений, групп получили возможность вступать в дискуссии, спорить, отстаивать свою идеологию, убеждения в Интернет-ресурсах, где численность аудитории может колебаться от нескольких десятков до сотен тысяч 33 человек».[33]

Отдельного исследования требует медиавирус как актор заполнения информационного пространства дезинформацией,[34] способствующей повышению количества экстремистских настроений среди потребителей таковых ценностей и знаний недостоверного характера. При этом, следует отметить, что степень оперативности подаваемой ложной информации, скорость воспроизводства, дублирования и дополнения ложной информационной тематической повестки настолько велика, что индивид или группы, не имеют возможности рациональным образом осмыслить и выдать достаточно сознательный ответ на предоставленную информацию, что является важной составляющей в вербовочной деятельности экстремистов и террористов религиозного толка.[35] В данном случае, манипуляция индивидуальным или общественным сознанием происходит с применением агрессивного инструментария воздействия на подсознание, что лишает социум возможности действенным образом влиять на коммуникационные процесса медиавирусов и вербовочной деятельности, руководствуясь двумя системами – постфактум (возвращение людей к нормальной жизнедеятельности, но после попадания в девиантную среду), «до» (ситуации, при которой индивид не интересуется или не попал под влияние девиантных сообществ). Как подтверждают исследователи в области социальной психологии, эффективность профилактики и противодействия в момент нахождения индивида в составе экстремистской или террористической группировки, является достаточно дискуссионным аспектом, не имеющим эмпирических достаточных подтверждающих фактов эффективности. Из этого следует понимать, что частные случаи возвращения «к мирной жизни» экстремистов (или террористов) не могут быть использованы как эмпирическое доказательство вероятности тотального возвращения девиантов к нормальной жизнедеятельности.[36]

В этой связи, следует отметить исследовательское утверждение Д. С. Глухарева, полагающего что «с 1990-х годов все больше внимание, уделяется такому компоненту ведения войны как информационное противоборство. Новые технологии позволяют выигрывать войны без применения обычных средств вооружения, одним лишь словом. Примерно с этого же периода появляется технология «цветных революций», вначале как бескровное свержение законно избранного правительства, а затем, с началом «арабской весны» как элемент вооруженного противоборства. Наконец, тот факт, что современный человек имеет постоянный выход в Интернет, с помощью мобильных устройств, позволяет оказывать не только массовое воздействие, но и индивидуальное».[37] В данном контексте, следует отметить планомерный (долговременный) аспект воздействия извне на общественные, политические и государственные процессы, с целью дестабилизации обстановки на территории Российской Федерации,[38] в рамках которого религиозный и иной информационный экстремизм следует исследовать исключительно как спланированный акт воздействия на индивидуальное и коллективное сознание и подсознание россиян.[39] В рамках данного процесса, любое информационное действие осуществляется профессиональными коммуникаторами (вербовщиками), а не экстремистами-одиночками. Данный тезис подтверждает Ю. Р. Тагильцева, которая полагает, что «… экстремистский материал и акт провокации можно рассматривать и как спланированную спецоперацию в рамках информационно-политической войны в политической сфере, и как спонтанную информационную атаку, поддерживаемую заинтересованными лицами».[40]

Проведенный социологический и междисциплинарный анализ показывает, что профессиональные коммуникаторы, используя технические, финансовые и логистические возможности «заказчиков» (лиц, государств, групп) осуществляют повышение эмоционального состояния индивидов или общества, создавая таким образом управляемую толпу для осуществления собственных необходимых политических или экономических целей. В данном аспекте наиболее актуальной становится тематика исследования религиозного экстремизма и терроризма, который последние десять лет стал движущей силой геополитических и региональных преобразований (к примеру, «арабская весна»). В контексте религиозной вербовочной деятельности, следует отметить, что «субъектом информационного экстремизма может стать как целое сообщество, так и один человек, для которого, впрочем, также свойственны черты субъекта экстремизма. А его метод – речевое воздействие. Он не стремится к власти над умами ради самой власти или ради сокрытия собственных целей. Он хочет изменить существующий миропорядок и заявляет об этом открыто»,[41] что обуславливает специфическую инструментальную методологию применяемую профессиональными коммуникаторами.

Следует понимать, что объекты восприятия экстремистской религиозной информации, «получающие информацию, также не могут оценить ее, тем более, что распространители и создатели информации, сочетают экстремистские призывы с другими (призывами к здоровому образу жизни, приобщением к вере и т. п.)».[42] Примером таких актов, служат сообщества призывающие к «возвращению к истинному исламу», тогда как данные призывы происходят в режиме оправдания тех действий, которые не приемлемы с позиции ислама и действующего законодательства Российской Федерации.[43]

Проводя социологический анализ закрепления информационного экстремизма как неотъемлемого феномена современной глобализации и развития человеческой цивилизации, следует отметить, что большинство из данных явлений связано с внешним контекстуальным аспектом существования современного 44 социума, выражающимся в таких характеристиках, как:[44]

1. Инновационное движение в области совершенствования коммуникационных технологий;

2. Повышение влияния глобальной сети в коммуникационной и социальной системе;

3. Становление и развитие институций информационного общества;

Заключая данный параграф следует отметить, что феномен религиозного информационного экстремизма и терроризма, несмотря на факторы развития общей концептуальной академической мысли в области данного предмета исследования обладая плюралистическим теоретико-методологическим и практическим подходом, является недостаточно изученным явлением современной социальной действительности, что накладывает определенный отпечаток на профилактику и противодействие экстремизму и терроризму в сетевом глобальном пространстве. Необходимо отметить, что:

1. Информационный экстремизм и терроризм – наибольшее распространение получил в период глобализационных процессов;

2. В связи с отсутствием четкой системы социальных, моральных и иных ценностей, потребители информации попадают в социально-психологические «ловушки» коммуникаторов (вербовщиков);

3. Налаживание инструментального академического подхода в практическом понимании сущности профилактики и противодействия экстремизму и терроризму, необходимая составляющая построения выверенной стратегии национальной безопасности Российской Федерации;

Автор отмечает концептуальную важность дальнейшего изучения информационного экстремизма и терроризма посредством социологического познания, тогда как на сегодняшний день наблюдается тенденция исследования данной области, через призму правоохранительной системы или психологической проблематики, с наименьшим рассмотрением предмета исследования через социологическую призму. Важно осознавать, что при отсутствии должного социологического базиса (главным образом, эмпирического), представление о сущности данного явления, действительных масштабах влияния, процессе формирования, воспроизводства и расширения потребительского пространства информационного экстремизма и терроризма, а также самого данного пространства (как единоличного субъекта таковых исследований), не существует возможности создания и реализации действенных практических инструментариев в области профилактики и противодействия информационному религиозному (или иному) экстремизму и терроризму, что обуславливается спецификой данных явлений в современном глобальном информационном пространстве.

1.3. Международный опыт профилактики и противодействия религиозному экстремизму и терроризму

Международная практическая область применения инструментария, по профилактике и противодействию экстремизму обуславливается важнейшим фактором межгосударственного осознания необходимости коллективной борьбы с проявлениями экстремистской деятельности. В данном аспекте, следует отметить, что изначально деятельность Организации Объединенных Наций – как крупнейшее наднациональное объединение, важнейший актор международных взаимоотношений, была направлена на борьбу исключительно с терроризмом, тогда как в последствие становилось необходимым вести профилактику и противодействие возрастающей значимости в цивилизационной девиации инновационных форм экстремизма.[45]