Как в кино

Размер шрифта: 13

* * *

– Алло! Я что – потеряла счет времени? Мне казалось, ты только уехал. Хочешь сказать, что встреча уже…

– Нет, конечно. Я же выехал десять минут назад.

– Вот и я о том же… А почему звонишь? Что случилось?!

– Да не паникуй ты! Я просто хотел кое-что спросить… Ты давно была у Вари?

– Н-не помню. Пару недель назад.

– Точно?

– Нет… Кажется, еще в сентябре, но вот какого числа… Не скажу. А что такое?

– Потом объясню. Значит, это не ты…

– Не я? Ромка, да что случилось?! Слушай, я могу сходить к ней прямо сейчас. Все равно пишется не очень…

– Уже не стоит.

– А… Так ты у нее?

– Я перезвоню после встречи. Только ты особо не жди ничего, вряд ли мы с этим придурком найдем общий язык.

– А ты не настраивайся так! Его последний фильм совсем неплох, мы же говорили…

– Его заслуги в этом нет. Режиссер был хороший.

– Ты еще лучше!

– Ладно. Уговорила, – проурчал брат умиротворенно.

«Мне это не составило труда, – подумала Лиза с нежностью. – Ты так любишь, когда тебя хвалят… А кто из нас не любит?»

Буквально на днях они с Романом за ужином рассуждали о том, что кинематограф зиждется на тщеславии авторов больше любого другого вида искусства. Можно годами писать в стол, завесить картинами стены мастерской, сочинять музыку для себя самого, танцевать в своей спальне. Но кто снимает кино для себя? Не видео, понятное дело, а настоящее кино… Для фильма нужны актеры, оператор и еще целая толпа людей, которым нужно платить. Без больших денег кино не бывает… А тебе вряд ли дадут снять следующий фильм, если предыдущий положили на полку.

– Алло? Лиза, ты здесь? Я поехал.

– Так все-таки где ты сейчас? Что происходит?

Не дав ответа, телефон затих рядом – темноликий младенец, которого всегда носишь с собой… Впрочем, что ей об этом известно? Не рожала. Нет, это не было жизненной позицией, просто так сложилось. Все скоропостижные любови Лизы Воскресенской оказались бесплодны.

Опустив пальцы на выпуклые квадратики клавиатуры ноутбука, она привычно уцепилась взглядом за самолет, который день за днем пытался оторваться от земли, а Лиза лишь наблюдала за ним из окна. Иногда с состраданием, чаще безразлично, не фантазируя о том, что это светло-сиреневый одноместный экипаж самой Весны, каждый год покидающей Подмосковье слишком стремительно, чтобы пользоваться каретой или, на худой конец, поездом. Тут нужен самый быстрый транспорт, который к тому же не придется ни с кем делить, ведь Весна, несмотря на свой непобедимый оптимизм, так же одинока, как Осень, роняющая в эту минуту за окном слезы безнадежности. У октября нет ни малейшей надежды, что природа сможет выжить после его ухода, ведь Зиму не обмануть.

«И мою зиму тоже. – Лиза старалась думать об этом без содрогания. – Она уже ближе, чем хотелось бы – сороковник маячит на горизонте…»

Студеного дыхания возрастной осени она пока не ощущала. Да и младенца не так уж хотела – ее сердце целиком занимал брат, и это не менялось много лет. Ситуация была не совсем правильной, ведь Ромка давно вырос, и Лиза сознавала: их жизнь вышла не такой, как у всех… Только разве их вина была в этом? Они спасались как могли, точно жертвы кораблекрушения, вдвоем выжившие в океане, который то затихал, то гневался, но никак не позволял добраться до суши. Когда еще в школьные годы смотрели «Титаник», Лиза кипела от ярости: почему Роза не подвинулась и не дала Джеку место рядом с собой?! Разве они вдвоем не поместились бы на той двери? И выжили бы вместе…

Когда Роман уже поступил в главный киношный вуз страны, на занятиях им показали удаленные из того фильма сцены, которые как раз и объясняли, почему Джек остался в воде. Брат примчался домой, запыхавшийся и прямо на кухне, где Лиза накрывала на стол, разыграл не вошедшие в «Титаник» сцены. Так она узнала, что Роза хотела спасти любимого, но, когда Джек пытался забраться на ту же дверь, она норовила опрокинуться. В тот момент к ним подплыл мужчина, который тоже хотел спастись, забравшись к Розе, но Джек не пустил его, отрезав: «Места хватит только для леди».

– Теперь ты ее простила? – Брат смотрел на Лизу насмешливо, но она-то знала, что он и сам испытал облегчение, узнав, что героиня любимого фильма его детства не была эгоисткой.

Когда они смотрели «Титаник», их собственная жизнь еще не потерпела крушение, столкнувшись с ледяным айсбергом, но их счастливое плавание уже подходило к концу. Иногда Лизе казалось, что, если б в детстве они с братом чаще других пересматривали другой фильм, их жизнь могла бы сложиться иначе…

«Не может быть, чтоб все остальные жили так же и с ними тоже постоянно что-то случалось», – порой Лизу мучительно тянуло подглядеть за соседями, перебраться через ограду, заглянуть в окно и убедиться, что там тихо потрескивает озорной камин, на столе исходят паром чашки с чаем, а напротив взрослых сидят румяные и здоровые дети.

В их семье все было не как у людей… Но Лиза сознавала, что если б она осталась одна, то просто бы одеревенела от тоски, превратилась в истукана с заострившимися чертами вытянутого лица с длинным носом и тонкими губами. Ей самой свое лицо казалось уродливым, а брат твердил, что Лиза – один в один «Мадонна с книгой» Боттичелли… Еще в детстве Ромка вырезал откуда-то репродукцию (может, в любимой библиотеке стащил) и повесил в их комнате.

– Уж Боттичелли-то разбирался в красоте!

Лиза особого сходства не находила, но ее радовало, что брат восхищается ею. Она давно заметила, что Ромка чуть ли не с рождения тянулся к ней больше, чем к матери. Может, потому, что та не кормила малыша грудью, а бутылочку и сестра в состоянии была дать? Лизе исполнилось уже шесть лет, когда Ромка появился на свет, и она очень ответственно отнеслась к роли старшей сестры.

– Ну-ну, – бормотала она тоном их старой соседки, который подслушала, когда та баюкала внучку. – Кто тут у нас такой вонючка? Ничего, сейчас сменим твои каканки, и снова все будет хорошо.

Именно ей Ромка улыбнулся в первый раз и всегда от радости колотил ножками воздух, когда сестра склонялась над кроваткой. И Лизе было невмоготу отрываться от него, когда отец тащил ее сперва в детский сад, потом в школу… Сколько раз за день она смотрела на часы – и не сосчитать!

Особенно несладко ей пришлось в первом классе: Лиза Воскресенская была застенчивой, замкнутой, на переменах сидела, уткнувшись в книгу, и никогда не играла ни с девчонками, ни с мальчишками. Расцветала она, только возвращаясь домой: топоча босыми ножками, брат выбегал ей навстречу, и личико его, тогда еще круглое, сияло любовью. Кудряшки торчали надо лбом, как антенны, улавливающие сигналы прямиком из космоса, поэтому он всегда был не таким, как другие мальчишки.

Точно разноцветным пледом, Ромка согрел сестру весенней жизнерадостностью, доставшейся ему от рождения. Укутаться и зажмуриться, чтобы не видеть своего отражения в зеркале, – чем плох такой способ выжить? Убежать от себя совсем не получится, это понятно. Но, став режиссером, Роман открыл ей путь к спасению: погружаясь в жизнь персонажей, о которых писала в сценарии, Лиза начисто забывала о собственной.

Встав из-за стола, она откатила стул, прошлась по кабинету, снова вернулась к окну. Самолет был на месте. Окруженный гигантскими колобками все еще зеленых в разгар осени кустов, он застыл на взлете, нацелившись на трубу их дома.

– Однажды он все же взлетит и снесет нашу крышу, – беспокоилась Лиза в шутку.

Установили самолет в центре поселка еще до того, как Воскресенские построили здесь дом со стенами солнечного оттенка, который любили так, точно он был живым. Они даже дали ему имя – Лимонадный Джо, не столько из-за цвета, сколько в память о фильме, который Ромка обожал в детстве. Лиза к этой чешской пародии на ковбойские боевики относилась более чем равнодушно, но противиться названию не стала. Ей приятно было, что с домом можно было поговорить, как с человеком.

– Как ты? Не мерзла ночью? – входя утром, спрашивала она комнату, где они устроили библиотеку.

Трогала стены, проверяла подоконник. Обводила пальцем прямоугольники картин, подаренных Ромке знакомыми художниками, сдувала пылинки со светло-кофейной глади большого овального стола, в центре которого летом всегда стояла вазочка с полевыми цветами, а зимой – композиция из елочных веточек и свечей. В гостиной Лизе хотелось поставить кабинетный рояль, чтобы на его поверхности радостно вспыхивали солнечные искры, но никто из них не умел играть. Правда, к Роману как-то приезжал композитор, писавший музыку для их фильма, вот его обрадовала бы встреча с инструментом… Кажется, тогда Лизе впервые и пришло в голову, что им не хватает рояля.

– Вот разбогатеем и купим, – обещала она Лимонадному Джо, хотя ему хватило бы и банджо.

Рояль стал бы уже вишенкой на торте, а главным оставалось то, что у них появился настоящий, красивый дом. Слишком долго брат с сестрой мечтали о своем жилье и все еще не могли до конца поверить, что наконец обрели собственную крышу над головой.

Да и сам поселок напоминал заколдованное существо, даже имя которого до сих пор оставалось загадкой. Участок они покупали в «Лесном озере», именно это название значилось и на монументальном въезде, где были установлены шлагбаумы, а из будки выглядывали и улыбались милейшие люди – семейные пары охранников, сменяющие друг друга первого числа. Но по официальным документам Воскресенские поселились в «Лесном гнезде». И это, конечно, звучало правильнее: разумнее ведь жить в гнезде, а не в озере… Но все равно каждый раз брат с сестрой путались и отвечали с заминкой, если нужно было назвать адрес.

– Мы с тобой никуда не улетим, – проговорила Лиза вслух, глядя на застывший в вечном порыве самолет. – А зачем? Мы никуда и не рвемся, правда?

С распахнутых крыльев, все еще розовеющих надеждой, срывались капли, которые она различала из окна своего кабинета на втором этаже – зрение у Лизы оставалось острым. А воображение мощным: она ощущала мокрый холод воображаемых касаний, и по спине пробегали мелкие волны озноба.

«Счастье, что я могу работать дома и не нужно в такую мерзкую погоду тащиться на службу. Все же сценаристом быть лучше, чем режиссером». – Она подумала о брате, хотя Роман тоже не пешком в Москву отправился, на машине.

* * *

Сегодня ему предстояло встретиться с продюсером, который вроде как собирался доверить Воскресенскому работу над новым фильмом. Станиславу Могулову, про которого Роман всегда отзывался: «Дурак на мешке с золотом», неожиданно понравилась его последняя режиссерская работа.

– Да плевать мне на его мнение, – бурчал Роман, но Лиза чувствовала, как брат доволен. Еле сдерживается, чтобы не завопить от радости.

Хотя их разделяли шесть лет, которые в детстве многим кажутся непреодолимой пропастью, они всегда оставались на одной волне. Скорее всего, потому, что в отличие от обычных девочек Лиза отчаянно не хотела взрослеть, неспроста подозревая, что ее не ждет ничего хорошего (как и оказалось!), а Роман опережал своих приятелей в развитии и таскал у родителей взрослые книги. Некоторые он прочел раньше, чем Лиза, и подсунул ей. Она не смущалась, легко уступая ему пальму первенства и в этом, и во многом другом.

В те годы у парней еще не вошло в моду делать мелкую завивку, но Ромка был курчавым от природы, как их отец. И вообще, здорово походил на него – подвижные черные глаза, брови вразлет, широкий, улыбчивый рот на узком лице, выступающие скулы. В отцовском роду было намешано столько кровей, что Лиза даже не пыталась выделить национальность, повлиявшую на них с братом сильнее, хотя в Романе откровенно проступало цыганское начало, потому его в школе и дразнили Яшкой, хотя фильм про неуловимых мстителей уже тогда считался старым…

Лизе достались светлые мамины волосы, поэтому никто не верил, что они с Романом брат с сестрой, и в киношных кругах Воскресенских часто принимали за пару. Иногда они даже не старались прояснить ситуацию – да какая разница?!

Поддразнивая брата, Лиза язвила:

– Вот прямо слышу их шепот: «И как это такой классный парень живет с бесцветной молью? Да она же еще и старше его на десяток лет! Что не так с этим Воскресенским?!»

Но это было, конечно, до того, как он влюбился в Варю: ее могла обидеть подобная двусмысленность, которая брату с сестрой казалась комичной. Чтобы избежать пересудов за спиной, Лиза вообще перестала бывать на творческих тусовках. Тем более там уместно было появление режиссера Романа Воскресенского и продюсера Вари Харитоновой (Варварой она себя никогда не называла). Лиза была всего лишь сценаристом… Кто вообще помнит имена сценаристов? И уж тем более знает их в лицо?

Первыми нелепую ошибку допустили редакторы телеканала, проявившие интерес к сценарию о Сергее Рахманинове, который Воскресенские придумали вместе, едва Роман окончил ВГИК. Не один год они тщетно пытались пристроить историю, которая им самим казалась глубокой и поэтичной драмой, достойной любимого композитора. Ромка чуть не сошел с ума от радости, когда орал сестре в трубку:

– Их зацепило! Ты представляешь?! Они готовы снимать!

Девушка-продюсер сама настояла, чтобы он привел на встречу и сценариста, встретила их приветливо, и Лиза даже слегка расслабилась, хотя для нее подобная встреча была внове.

– Чай? Кофе?

Они оба выбрали кофе, чтобы лучше соображать и не терять бдительность. Брат предупредил ее, что им предстоит плавать с акулами – отворачиваться не следует… Все улыбаются, но это ничего не значит: одна опытная дама из киноиндустрии без смущения откровенничала в общей компании, что идеи сценариста ничего не стоят, это не документ, и она заимствует их без зазрения совести. Другое дело – готовый сценарий, да еще зарегистрированный, за такое можно огрести проблем!

– Эти девочки с канала такие же: сопрут твой замысел и глазом не моргнут, – настраивал Роман.

И добился того, что у Лизы от страха просто выскакивало сердце, пока они поднимались на лифте. Была бы лестница – бросилась бы бежать вниз…

Потом слегка успокоилась, познакомившись с редакторами. Вроде адекватные люди, не такие уж гламурные, как она опасалась. Самая взрослая из них вообще, как добрая бабушка, куталась в шаль и часто моргала за линзами очков.

Но вскоре Лиза почувствовала, как в небольшой переговорной возникло напряжение. Оно зависло духотой, забивавшей горло, хотя никто не курил. Все дело было в Романе – он оказался в этой компании единственным мужчиной, к тому же молодым и симпатичным, и у продюсера блестели глаза, когда она смотрела на него. А он со всеми разговаривал отстраненно, по-деловому, и только Лизе улыбался, то и дело в разговоре касаясь ее рукой. Такая привычка у него выработалась еще в детстве, Рома словно подзаряжался от сестры… Но кто об это знал, кроме нее?

В голосе одного из редакторов прозвучала откровенная надежда:

– Он ведь был еще тем бабником?

– Кто? – опешила Лиза. – Рахманинов?! Да бог с вами! Он вел переписку со знакомыми женщинами, в том числе с поэтессой Мариэттой Шагинян…

– Это мы у вас прочли.

– Но не более того! Сергей Васильевич безумно дорожил своей Наташей, которая дала ему то, чего ему отчаянно не хватало, – дом, семью, заботу.

– Это плохо…

Роман прищурился, точно хотел их всех уложить одним выстрелом:

– Вам желтизны не хватает?

Внутренне ахнув, Лиза незаметно сжала под столом его колено. Продюсер качнула аккуратной головой – каждая волосинка знала свое место.

– Драматургии… Он любит ее, она любит его. Кому это интересно?

– Мальчик с детства подрабатывал, бегал по морозу в одном пиджачке, пережил предательство первой любви… После чудовищного провала первой симфонии из депрессии не мог выйти не один год! Опять же Наташа помогла… А сколько скитался по миру, не мог сочинять вдали от родины? Это вам не драматургия?

«Как он орет на них. – Лизе хотелось провалиться под землю, хотя она подписалась бы под каждым словом брата. – Сейчас они пошлют нас подальше… Разве можно так вести переговоры?»

– Или вам интересно только то, кто к кому в трусы залез?!

– Это интересно зрителям.

– А вы за всех-то не говорите! Ваше телевидение еще не всех, слава богу, превратило в сладострастных извращенцев!

– Роман, вы такой импульсивный, – пропела продюсер. – Вашу бы горячность да в нужное русло…

Это прозвучало откровенно до того, что даже циничные редакторы смутились, а у Лизы лицо пошло пятнами. Только Романа смутить не удалось. Он усмехнулся и ответил, на ее взгляд, двусмысленно:

– Моя горячность всегда находит нужное русло.

Когда после встречи, переволновавшаяся Лиза отправилась в туалет, а потом, разглядывая фотографии на стенах в коридоре, забрела в другой конец офиса, продюсер сама разыскала ее и криво усмехнулась:

– Ваш Рома там без вас прям с ума сходит: «Где Лиза? Где Лиза?» Надо же, как он к вам привязан!

– Слушай, эта дамочка приревновала! – сообразила Лиза, когда они с братом уже оказались в машине.

Роман даже не взглянул на нее:

– С чего бы?!

– Кажется, они приняли меня за твою девушку… Или даже за жену, если ты говорил им мою фамилию.

– Не помню. Дуры набитые! Угробили на них два часа жизни…

– Может, они еще возьмутся?

– Ты слышала, какие они вопросы задавали? Да я лучше с голоду сдохну, чем позволю себе осквернить память Рахманинова!

Лиза поспешно заверила:

– Я тоже. Несколько месяцев работы… Ну ничего. Положим в стол… до лучших времен.

Хотя Роман промолчал, ей услышалось в тишине сочувствие, ведь он-то знал, как бредила сестра всем, что составляло Вселенную Рахманинова: его музыкой, каждый день звучавшей в их доме, его письмами, воспоминаниями об этом благородном, ранимом и сильном человеке. Ее стол был завален книгами о нем – от ЖЗЛ до детских изданий, – и Воскресенский не сомневался, что Лиза не допустит фальсификаций, ведь эту невероятную жизнь она прожила уже несколько раз. И его самого настойчиво утянула на музыкальную орбиту, хотя прежде Роман не отличил бы на слух Рахманинова от Прокофьева…

Но сестре удалось увлечь его, поразить сдержанной страстью, вырывавшейся сквозь кончики длиннющих пальцев. Зачем случайные любовницы человеку, который умел создавать квинтэссенцию любви – музыку? Эти девочки с канала просто ничего не знают о творчестве… А оно куда мощнее и глубже любых человеческих отношений, потому что вбирает множество вариаций, а не одну судьбу.

* * *

О собственной Лиза старалась думать как о давно сложившейся. Последнюю попытку что-то изменить предприняла, когда они только начали строить этот дом и ей пришлось руководить процессом – Роман был по уши в съемках. Лиза сама нашла строительную компанию, выполнявшую работу «под ключ» за приемлемые деньги, и одна приехала на участок, чтобы встретить рабочих.

Пока разбирались с прокуренным бригадиром с документами, планами, определяли фронт работ, она даже не всматривалась в лица троих строителей. А потом случайно подняла глаза и встретила такой детский вопросительный взгляд, что сердце дрогнуло: «Кто это?» Хотя было очевидно: этот крепкий высокий парень будет воздвигать стены ее дома, кирпичик за кирпичиком. Лиза взглянула на его руки – рабочие кувалды, явно занимается этим не первый год.

– Давайте познакомимся?

Она предложила это сразу всем, хозяйка же должна знать тех, кто на нее работает! Для нее роль хозяйки, а уж тем более состоятельной женщины, способной построить загородный дом, была внове. На миг увидела себя глазами этих людей: голову держит высоко, глаза холодные, надменный рот. Не объяснишь ведь, что это маска самой застенчивости…

Заставила себя улыбнуться, чтобы смягчить впечатление, назвалась без отчества, а сама с ходу запомнила только одно имя – Игорь. Его имя. Еще подумала, что звучит несовременно, теперь так не называют, последние Игори, пожалуй, остались в поколении их родителей.

А он отреагировал на Лизино имя неожиданно:

– Звучит по-дворянски…

– Почему? – вырвалось у нее. – Обычно все первым делом «Бедную Лизу» вспоминают, а она не была дворянкой…

Он трогательно покраснел – пятна вспыхнули на щеках:

– А мне Лиза Калитина на ум пришла… «Дворянское гнездо». Вы же читали?

– И вы читали?

– Странно для работяги?

Испугавшись, что с ходу и незаслуженно оскорбила его, Лиза торопливо заверила:

– Ничего странного! В наше время людям разными способами приходится зарабатывать на жизнь. Я сама была санитаркой в больнице.

Неожиданно Игорь так и просиял:

– Правда?

Улыбка была открытой, широкой, с намеком на ямочку слева. Лизино сердце так и ухнуло в эту ямочку…

После работы Игорь как бы невзначай задержался, возился с инструментами, пока товарищи не покинули поселок. У Лизы от волнения зашумело в голове, но произнесла она ровным тоном (удалось с трудом!):

– Я предложила бы вам чашку чая, но у меня даже дома еще нет, как видите.

Он рассмеялся:

– Скоро будет! Не сомневайтесь, мы на совесть строим.

– Очень на это рассчитываю…

Его смех показался Лизе, что называется, заразительным. «С таким человеком не заскучаешь». – Она подумала, что это как раз то, что ей необходимо. Брата она любила больше всех на свете, но отдавала себе отчет, что весельчаком его не назовешь.

Оглянувшись на шлагбаум на въезде, видневшийся издали, Игорь застенчиво покрутил чемоданчик… «Вылитый первоклашка с портфелем!» – чуть не ахнула Лиза и едва удержалась, чтобы не погладить его спутанные русые волосы.

– Ну… Тогда я поехал?

– А вам на электричку? Мне тоже. – Лиза подхватила рюкзачок, с которым приехала на участок, чтобы не выглядеть городской фифой с сумочкой.

– Вы не за рулем? – не поверил Игорь.

Даже огляделся, пытаясь отыскать ее машину, но гостевые парковки оказались пусты. Лиза улыбнулась, все сильнее волнуясь от того, что им предстоит вдвоем идти по тропинке вдоль реки. Совсем как в той сказке про Варвару-красу: «Тропинка широкая, а мы все ближе, ближе друг к дружке, ровно мы по узкой идем…» В то время Варя Харитонова еще не вошла в жизнь Воскресенских, болезненного отклика имя красавицы с экрана в душе не вызвало.

– Я не вожу, – призналась Лиза, нацепив рюкзачок. – Некогда было учиться. Да и машины у нас с братом еще нет. Участок в ипотеку взяли…

– С братом?

– Да, мы с ним вдвоем будем тут жить.

Может, это и показалось Игорю странным, только с Лизой он своими сомнениями не поделился.

Протоптанная местными жителями дорожка к станции вилась между густыми островками пепельных колосков и встрепанными кустарниками вместе с их разговором о Тургеневе, которого Игорь читал еще в школе, когда мечтал поступить на журфак. Но потом разочаровался в профессии, чуть не ежедневно вынуждающей идти на сделку с совестью, и в итоге не поступил вообще никуда.

«Как и я», – обрадовалась Лиза, ото всех стыдливо скрывавшая это обстоятельство. В тот раз Игорю тоже не призналась, а потом как-то разговор не заходил…

– А как вы занялись строительством?

– У отца многому научился, когда дачу строили. Я тогда еще школьником был… А сейчас папа болеет, не работает, помогать надо. Мама разрывается между своей ветеринаркой и домом. Вот я и подумал, что больше своими руками нигде не заработаешь…

«Какой хороший мальчик!» – едва не вырвалось у нее, хотя Игорь не выглядел моложе. Только глаза…

– Смотрите, какой шатер! – восхитился он на ходу, указав на ветвистое дерево с огромной зеленой кроной, похожей на шапку гриба.

Шалея от собственной смелости, Лиза предложила:

– Подойдем?

И они нырнули под живой зонт, осенивший прохладной тенью. Правда, вокруг валялись пустые бутылки и окурки, но оба, не сговариваясь, сделали вид, будто не замечают их…

«Какой надо быть сволочью, чтобы портить такую красоту». – Она приблизилась к воде, чтобы не стоять у пепелища. Спиной, по которой пробежали мурашки, ощутила, что Игорь подошел слишком близко. Шевельнешься и уткнешься в него… Лиза так и замерла, решая: шагнуть вперед, рискуя его обидеть, или остаться на месте? Но тогда Игорь может решить, будто она ждет, чтобы он обнял ее… А разве она не ждет? Уже и по рукам озноб россыпью…

Делая вид, будто смотрит на реку, она едва заметно взглянула на лицо Игоря, уже решившегося встать с нею рядом. Ее притягивали его губы, не пухлые, не сладострастные – упаси бог! Но в их рисунке было нечто манкое, хотелось если не касаться их, то хотя бы смотреть… Только он ведь заметил бы, если б Лиза перевела на них взгляд?

«Отвернись! – велела она себе. – Не будь смешной!» И нехотя послушалась…

К берегу, на который они вышли, устремились утки, гнездившиеся на Клязьме, закрякали громко и недовольно. Эти птицы не привыкли просить, они требовали.

– Похоже, их избаловали, – рассмеялась Лиза. – А у меня ничего с собой нет. В следующий раз куплю хлебушка.

– Им нельзя хлебушек. Лучше крупами, только уже сваренными. Или вареной картошкой…

– Но все же кормят хлебом!

– Это да. И кажется, они выживают…

– Не только человек ко всему приспосабливается!

Игорь вдруг схватил ее за плечи и повернул навстречу течению:

– Смотрите, ондатра!

– Где? – Лиза чуть не оглохла от шума крови, так и вскипевшей от его прикосновения.

– Вот же… Видите? Похожа на полено.

Зверька Лиза заметила как раз в тот момент, когда ондатра нырнула в камыши. Радостно вскрикнула:

– Я увидела!

Руки Игоря разжались:

– Вот и хорошо. Теперь вы будете часто с ней встречаться – соседями стали. На Клязьме еще и норки водятся… Надеюсь, вы не станете на них охотиться? На шубу все равно не наберется.

Перебрасываясь шутками, они дошли до станции за пару минут до прихода электрички. Увидев надвигающуюся железную морду, она испытала разочарование: «Вот и все?!» Но Лизу ожидали еще теплое прикосновение его пальцев, сжавших голый локоть, когда Игорь подсадил ее в вагон, и жаркая близость его крупного тела – их притиснула к стенке пышная тетушка, тяжело, с присвистом сопевшая, и они оба едва удерживались от смеха, поглядывая друг на друга.

А потом он вышел в Болшеве…

Лиза доехала до своей станции, бессознательно улыбаясь и чувствуя себя необъяснимо счастливой. Ей казалось, что все только начинается и вместе с домом будет расти и нечто более значительное. Игорь вернется уже завтра.

– Ты сдурела?! – заорал брат, однажды заметив, как Лиза шепчется с одним из строителей. – Нашла с кем флиртовать! У этого парня на каждом объекте по бабе… Хочешь, чтобы тебя поимели за твои же деньги?

– С чего ты взял, что на каждом объекте? – пролепетала она, оглушенная правдоподобностью этого обвинения.

Роман оттащил ее подальше от стройплощадки, развернувшейся на их участке, и они принялись нервно нарезать круги по поселку. Его пальцы больно впились в ее локоть, Лиза отстраненно подумала, что после этого разговора останутся синяки… И не только на коже.

А брат уже сменил тон, заговорил умоляюще, как в детстве, когда без труда уламывал ее:

– Прошу тебя, включи голову. Ну кто ты и кто он?

– А кто я?

– Талантливый сценарист. Ты входишь в мир кино… Да ты там таких людей встретишь! Невероятных. На фига тебе связываться с этим работягой? У него в башке одна извилина.

– Неправда. Он читал Тургенева.

– «Му-му»? Это все читали по школьной программе.

– Ромка, откуда в тебе этот снобизм?

Внезапно Лизе стало страшновато, будто она упустила важный момент, когда вместо брата ей подсунули совершенно незнакомого человека. Но тут же на нее жалобно глянули такие родные глаза брата.

– Сеструня, не связывайся с ним… Ну ты же потом сама жалеть будешь, я-то знаю!

Почему она не спросила, откуда, собственно, это известно Ромке? Поверила на слово.

А брат с этого дня не отпускал ее на стройку одну, вырывался со съемок, отправлялся в «Лесное озеро» с ней вместе. У Лизы это вызывало досаду, ведь ее откровенно лишали свободы действий, но и трогало: оказывается, Ромка так волнуется за нее!

И вот уже дом давно закончен, и в мире кино Лиза Воскресенская вроде немного обжилась, только никаких невероятных мужчин, готовых бросить мир к ее ногам, ей что-то так и не встретилось…

* * *

Лет в десять Ромка Воскресенский тайком стал брать отцовскую видеокамеру, тогда еще кассетную. На чистые кассеты он мужественно копил, отказываясь от школьных завтраков, потому что карманных денег родители им не давали. Не из жадности! Им самим еле хватало на жизнь: мама зарабатывала сущие копейки в детском клубе, где вела кружок бумагопластики (под Новый год в их доме так и роились диковинные снежинки!), а предприятие, где работал отец, в девяностые годы обанкротилось, и бывшему конструктору пришлось заниматься частным извозом.

И все бы ничего, дети никогда не требовали лишнего, но утрата статуса, каким бы условным тот ни был, выбила почву у их отца из-под ног: он стал жаловаться на боли под ребрами, хандрить, кудри поседели, а врачи никак не могли поставить точный диагноз, говорили, мол, сердце в порядке.

– Может, желудок барахлит? – ворчал кардиолог. – Запишитесь к гастроэнтерологу.

А тот не находил сбоев в пищеварительной системе и бубнил:

– Да это сердце сбоит… Тоже мне – кардиолог. Диагностирует через задницу!

Хотя как раз это было в его компетенции…

На всякий случай отец заваривал тысячелистник, который Лиза с Ромкой собирали по всей округе, пил стаканами, до сих пор помнится запах этой горькой травы. Но неопределенность угнетала отца настолько, что однажды он просто не встал с постели. Через три месяца они похоронили его, так и не узнав, что за болезнь скрутила их некогда веселого и красивого папу, в выходные водившего семью на спектакли любимого мытищинского театра «ФЭСТ».

Мама им не сказала.

Она умерла вместе с ним.

Нет, физически она была жива, до сих пор оставалась в их старенькой двушке в Перловке, но словно отгородилась от жизни стеклянной стеной. Как выживают в этом обезлюдевшем для нее мире их дети, мать больше не интересовало… Лизе с Романом казалось, что она через силу дождалась, когда дочь с сыном повзрослеют настолько, чтобы покинуть ее дом.

Комнату на окраине Москвы (только через МКАД перебрались) брат с сестрой сняли на следующий день после Лизиного выпускного. Мать не возразила против того, что дочь забирает Ромку с собой. Нельзя сказать, что не заметила – не отрывала взгляда, пока они собирали вещи. Но у обоих возникло подозрение, будто мама опасается, как бы дети не прихватили чего лишнего. Если и так, то наверняка она беспокоилась лишь о вещах, оставшихся от мужа, но Лиза не могла отделаться от ощущения, словно ей плюнули вслед…

Как они выжили в то время, сейчас самой трудно было понять, но оба старались, стиснув зубы… Лиза сначала мыла полы в больнице неподалеку, где к вчерашней школьнице, худенькой и тихой, отнеслись с сочувствием.

– Лизок, ты полные-то ведра не набирай, надорвешься! Грыжа вылезет, кому ты нужна будешь?

– Потеплее наливай, а то суставы ломить будет.

– Ну куда ты одна такую тяжесть поперла? Давай помогу…

Медсестры то и дело совали ей пакеты с пирожками или суп в стеклянной банке, а повариха складывала в пластиковую форму не тронутые больными котлеты и сосиски, так что брат с сестрой не голодали. Лиза нарадоваться не могла, как стремительно Ромка рос и крепчал. Хоть драчливостью он не отличался, в школе его уважали даже пацаны, стоявшие на учете в детской комнате. Про него говорили:

– Яшка сам ни к кому не лезет, но если его разозлить – убьет на фиг!

Лиза боялась спрашивать, как возникло такое мнение о нем? Никого же не убил? Ей Ромка всегда улыбался…

Через пару месяцев она стала еще и санитаркой, начала потихоньку копить деньги, чтобы однажды Рома смог поступить в институт. Хотя вряд ли ее жизни хватило бы, чтобы обеспечить брату платное обучение! А бюджет… Ромкина мечта о ВГИКе казалась ей совершенно несбыточной. Ну кто в реальном мире знает хоть одного человека, окончившего этот вуз?! Те, кто учился там, появляются только на экране телевизора… Живя в тринадцатиметровой съемной комнатушке, Лиза была уверена в этом. Правда, младшего брата не отговаривала: того, кто лишает мечты, обычно не прощают. Пусть это будет не она…

Но Ромка оказался еще более настырным, чем ей казалось. Все на ту же отцовскую камеру сняв короткометражку в их больничном саду, благоухающем яблоками (Лиза тайком собирала их на пироги и компоты), он отправил фильм на фестиваль дебютантов. Нет, главный приз ушел другому юному режиссеру, так, кстати, больше ничего и не снявшему, но Ромка ухитрился получить грант на бесплатное обучение в заветном институте. Для них обоих это было самой триумфальной победой!

От счастья Лиза плясала в больничном коридоре – такое с ней случилось в первый и в последний раз в жизни. Даже пациенты выползли из палат и аплодировали санитарке, на которую никогда не обращали внимания. А тут раскраснелась, похорошела, даже волосы распушились…

– Слышь, ты на какую-то артистку похожа, – задумчиво проговорил старик в приспущенных спортивных штанишках. – Не хочешь на сцену податься?

– Не хочу! – отозвалась она звонко. – Кто-то же в семье должен быть нормальным человеком.

Он не расслышал ее слов, проникновенно продолжил о своем:

– Все бы так сияли, что было б, а?

Лиза не поняла: укоризненно это прозвучало или одобрительно? Не кривила душой, отрекаясь от умозрительной артистической карьеры: даже подростком, когда подруги мечтали об афишах со своими портретами, Лиза не рвалась ни на сцену, ни тем более на экран. Ей бы со своей жизнью разобраться, куда там еще чужие судьбы примерять…

Да и рожей не вышла! Хотя есть, конечно, и пострашнее актрисы, но их, видно, просто смертельно тянет играть, раз готовы позориться. А Лизе этого никогда не хотелось… Если Ромку так манит иллюзорный мир, пусть обживается там, а она позаботится, чтобы брат совсем не оторвался от действительности.

Сама Лиза так никуда и не поступила. Но работа в больнице, какой тяжелой и монотонной она ни была, неожиданно изменила и ее жизнь к лучшему. За ужином она обычно пересказывала брату истории пациентов, которыми те щедро делились с санитаркой, умеющей слушать, и однажды Роман хлопнул ладонью по столу:

– Слушай, сеструня! А ведь это готовые сюжеты… Попробуй записать, а? Может, мы с тобой сценарий сляпаем?

– Сляпаем?

– Не придирайся. Напишем.

– Ну да, конечно… Да я же понятия не имею, как пишутся сценарии! Этому ведь люди годами учатся… У вас же – во ВГИКе.

Брат махнул вилкой, на которую был нанизан кусок картошки, запеченной с сыром:

– Тоже мне проблема! Я тебе книжки притащу, образцы сценариев скину. Ты же умная, разберешься… Помнишь, ты в школе одни пятерки получала за сочинения?

– Наша литераторша расплакалась, когда узнала, что я не стала поступать на филфак…

– А я о чем? Ты же талант! Тебе просто нужно понять принципы, на которых все это выстраивается, а так-то все сценарии пишутся по одному шаблону. Трехактная система.

– Звучит ужасно.

– Да ладно тебе! В нашем случае шаблон – спасение. Проще освоить что-то уже созданное, чем каждый раз изобретать велосипед.

– Да ты стал циником!

– Реалистом.

– Мне казалось, кино – это царство иллюзий.

– А я хочу показывать на экране правду жизни. Не грузить зрителя собственными больными фантазиями, а черпать из реальной жизни.

– О!

– Что – о? Твои сюжеты и есть правда жизни, ты же их не выдумываешь. И мне это подходит. В общем, возражения не принимаются. Кстати, а кто у тебя вел литру в школе? Марина Игнатьевна? То-то она мне все мозг выносила! Типа твоя сестра писала целые трактаты, а ты сочинения на один абзац с трудом выдавливаешь… Между прочим, это в кино и нужно. Краткость. Никаких трактатов. Ясно?

– Как скажешь, Яшка.

– Я тебе дам Яшку!

Как ни странно, Лиза разобралась в азах сценарного дела так быстро, что свой дипломный фильм, трагикомедию о студентах-медиках на практике, Роман снял по ее сюжету. Это было задолго до полюбившихся народу «Интернов» и совсем в другом стиле. Больше «траги», чем комедия…

И вот этот фильм уже победил на фестивале, хотя Лизино имя даже не прозвучало: Роман убедил ее взять псевдоним, чтобы никого не бесило обилие Воскресенских в титрах. Поэтому сценаристом значился несуществующий Андрей (так звали их отца) Антонов (в честь Чехова!).

– Ну, неплохо же звучит!

Женоненавистником Роман не был, скорее, наоборот, но искренне считал, что жюри гораздо серьезнее отнесется к фильму, сценарий которого написан мужчиной. И оказался прав! На сцену за лауреатским дипломом Воскресенский вышел в компании продюсера и оператора, а Лиза осталась в зале, чтобы не разрушать созданную ими легенду. Но ведь она никогда и не стремилась красоваться перед зрителями! И едва не подпрыгивала от счастья, сидя на своем двенадцатом ряду: «Наш фильм победил! Мы лучшие!»

Ее так распирало от радости, что она даже записала стишок, начинавшийся словами: «Любимый брат – лауреат».

– Пиши сценарии, – хмыкнул Роман, пробежав листок глазами. – Это у тебя лучше получается!

Вернувшись домой, Лиза почти час собиралась с духом, чтобы позвонить матери и сообщить грандиозную новость. Это было вовсе не так просто, как казалось со стороны… Мать никогда не звонила детям первой и долго не брала трубку, если к ней пытался пробиться кто-то из них.

– Умру – вам сообщат! Не терпится?

Знала, что эти слова режут их, как бритвой, но не могла удержаться, причиняла боль последним, кто любил ее на этом свете. Зачем?

На это Лиза до сих пор не нашла ответа.

Каждый раз пересиливала себя, набирая номер матери, а Роман, кажется, совсем перестал общаться с ней в последнее время, свалил это бремя на старшую сестру, как в детстве без труда уговаривал Лизу мыть посуду после ужина, делая жалобные глазки. Потом она уже и не ждала, что он это сделает, справлялась со всеми домашними делами сама.

Даже когда в их доме поселилась Варя…

* * *

Округлый букет походил на свадебный – мелкие белые розочки, невесомые травинки, кремовая упаковка. На могильной плите он казался чуждым, неуместным… Слишком радостный, чересчур светлый. Не такие цветы приносят на кладбище. Чаще всего искусственные, а живые – живым. Что в этом неправильного?

Не то чтобы нечто неправильное вызывало у него протест… Все же Роман Воскресенский работал в кино, а не служил в полиции нравов или в храме. Так что изучение неправильностей человеческой натуры и мира в целом стало для него делом жизни. Но то были судьбы персонажей, придуманных его сестрой. Порой они в чем-то походили на него (или ему это лишь казалось?), но все же оставались другими людьми и могли творить, что заблагорассудится…

А этот букет вторгался в его собственную жизнь. Откуда он взялся?

В ушах зашумело:

– Да кто посмел?!

Сплетя пальцы в замок, Роман беспомощно огляделся, но в будний день на кладбище было, как обычно, пусто. Он сидел внутри оградки на узкой лавочке, которую Лиза покрасила в зеленый цвет, чтобы не контрастировала с природой – здесь она буйствовала с лесным размахом. Заброшенные могилы заросли так, что больше напоминали покрытые изумрудным мхом валуны. Торчавшие среди кустов облезлые металлические памятники соседствовали с роскошными мраморными, а тем, кто лежал под ними, не было никакого дела до этих различий. Им одинаково хотелось покоя… Или это тоже придумка живых, а усопшим было нужно совершенно иное? А скорее, не нужно совсем ничего…

Весной и летом здесь царила радостная атмосфера: по могильным плитам прыгали солнечные зайчики, невесомые настолько, чтобы никого не тревожить; в листве высоких берез, продолжающих тянуться к небу, захлебывались птицы; сосредоточенные шмели одобрительно гудели, отыскав исходящие ароматом цветы среди искусственных букетов.

А этот был составлен из живых цветов, если можно считать таковыми срезанные… Не замечая чужого вторжения, Варя продолжала улыбаться ему с черного глянца памятника, а за ее головой вилась кинолента, устремляющаяся в небеса. Так кладбищенский художник по просьбе Вариной мамы, Марины Аркадьевны, изобразил ее путь. Наверное, несчастная находилась в смятенном состоянии и не смогла доходчиво объяснить, чем ее дочь занималась в кино. Художник подумал, что красивая девушка была актрисой.

А Варе, как и его сестре, никогда не хотелось сниматься самой, да и способностей к перевоплощению не оказалось. Но работать в кино тянуло, поэтому она окончила продюсерский факультет.

– Может, твоя мама побывала тут? – отрывисто спросил Роман, глядя в окаменевшие любимые глаза. – Хотя вряд ли…

Марина Аркадьевна всегда приносила цветы из своего сада, не покупные, как она выражалась. Лизе это казалось очень правильным, будто астры, выросшие у родного дома, могут согреть Варю его теплом. Сам он покупал цветы у храма, стараясь радовать разных старушек. А этот стильный букетик явно был приобретен в магазине, его составил флорист, а не бабушка с соседней улицы…

– Не выбрасывать же. – Роман огляделся и сам уловил, что от него разит беспомощностью.

Он попытался развеселить себя: «Наверное, так чувствует себя преступник, догадавшийся, что за ним установлена слежка!»

– Мы с тобой не сняли шпионскую сагу. – Он коснулся Вариного лица кончиками пальцев.

Вместе они успели сделать только один фильм, как всегда, по сценарию его старшей сестры. А потом…

– Почему ты несешь меня на руках? Что происходит?

– Ты отключилась… Наверное, напекло. Жара сегодня просто адская!

– Не помню. Я упала?

– Ну что ты? Я успел тебя подхватить. Разве я позволю тебе упасть?

– Хорошо, что ты был рядом. А если б я осталась одна?

– Ты никогда не останешься одна.

Он сдержал слово. До последнего мига они сражались за Варину жизнь плечом к плечу, но болезнь звучала сильнее их обоих. Слово «неоперабельная» звучало еще страшнее, чем «опухоль», оно точно пригвоздило обоих к распятиям – старые больничные рамы отбрасывали крестообразные тени.

– Ты стал таким бледным, больше совсем не похож на цыгана. – Сестра смотрела на него глазами полными слез.

Сморщившись, Роман машинально взмахнул рукой: не надо! Не обо мне.

– Неужели ничего нельзя…

Он знал, что Лиза искренна в желании помочь им, и Варю она полюбила, как сестру, которой у нее никогда не было, но ему не хотелось даже с ней обсуждать то, чему не могли помочь разговоры. Ничто уже не поможет… Если б был хоть мизерный шанс, Лиза, не задумываясь, дала бы согласие на продажу дома, чтобы расплатиться за операцию. Но его сестра хоть и поверхностно, но все же была причастна к медицине и лучше него знала, что помочь Варе невозможно. Только окружить ее любовью, словно теплым коконом, в котором легче будет уснуть навсегда…

Так и случилось. Роман кожей уловил момент, когда Варя перестала дышать, гладил ее измученное лицо. Рука онемела в ту секунду…

С тех пор уже второй год местом отдохновения для него оставалась охваченная оградкой могила на маленьком сельском кладбище. Повернув голову, Роман поглядел на темные маковки храма, увенчанные крестами, в которых застыли лучи солнца, не показывавшегося вторую неделю. Пасмурное небо всегда усиливало его тоску, хотя Варя любила дождливую погоду, ей нравилось в одиночестве гулять под зонтом и бормотать стихи. Чужие, сама она не писала… Может, Роман еще и поэтому терпеть не мог дождь, всегда отбиравший ту, которая была его жизнью…

У него внезапно опять онемели пальцы, и холод метнулся к сердцу: «А что, если…»

Задохнувшись от этой мысли, Роман вскочил с неудобной лавочки, которую соорудил сосед Марины Аркадьевны. Заглянул Варе в глаза: «Ты могла?!» Ему захотелось растоптать анонимный букет, зародивший сомнения столь чудовищные, что под их гнетом стало трудно дышать. Сквозь шум в ушах пробился голос сестры: «Дыши носом. Поглубже, поглубже… Закрой глаза».

– Нет уж! – вырвалось у него. – Я и так слишком долго закрывал на все глаза…

С жадностью, в недрах которой таилось нечто мрачное, испугавшее бы его самого, если б Роман только заметил, он всмотрелся в счастливое лицо, нанесенное на мрамор. Этой девушке он верил беспредельно… А может, зря? Не замечая того, Воскресенский произнес вслух, хотя обычно разговаривал с Варей мысленно:

– А если этот букет принес другой мужчина? Вдруг он был в твоей жизни, а я ничего не подозревал?!

От этой мысли сдавило в груди. Ощущения были незнакомыми, сердце не прихватывало даже во время похорон… И до этого, в больнице, когда, отведя взгляд, онколог сообщил ему… Молодое сердце Романа выдержало боль, которой он не пожелал бы никому, а вот ревность оказалась сильнее. В этом таилась заведомая неправильность, даже с оттенком низости, и на мгновение ему стало стыдно за себя, но уже следующее ошпарило: «Почему этот чертов букет так похож на свадебный? Ты собиралась за него замуж? А я, дурак, тешил себя иллюзиями… Думал, мы с тобой вместе навсегда».

– Не может быть. – Воскресенский зажмурился, чтобы перетерпеть ожог. – Кто он? Почему я ничего не замечал?

Растерянно оглядевшись, Роман попытался утихомирить мысли, бешено скакавшие в голове, как необъезженные жеребцы, и больно бившие копытами. Надо было сосредоточиться, обдумать все… Вполне возможно, его воображение сыграло с ним злую шутку, и он стремительно выстроил кишащий пауками и крысами замок на пустом месте. Мифический соперник оброс плотью и кровью, а ведь не факт, что он существовал на самом деле.

Ему захотелось двинуть себе в челюсть: как вообще можно было заподозрить Варю в подобном?!

Но проклятый букет невинно белел на плите с Вариным именем… Именно так выглядит обман? О нет, он многолик и к каждому человеку подбирается в том обличье, какое проще всего заставит его обмануться. Детская наивность во взоре или, напротив, материнская мягкость черт – сколько миллионов попались на эти уловки? Мнимая сила… Видимая слабость…

Спектр лживых посулов велик, он дробится пазлами, из которых можно составить цельную картину, но вот насколько она будет соответствовать реальности?

* * *

Обо всем этом Воскресенский думал уже в машине, приближаясь к Москве. Их с сестрой новый дом находился в пятнадцати километрах от МКАД, и обоих это устраивало, хотя сомнения в том, как они, городские жители, выдержат обитание на природе, были, Роман это помнил. Выбирали поселок долго, ездили из одного в другой, бродили по пустым участкам, прислушиваясь к зову земли, разглядывали чужие дома, недавно построенные, обходили окрестности…

А потом снова и снова возвращались в «Лесное озеро», над которым небо казалось просто фантастическим – таких облаков они не видели нигде. Какая-то аномальная зона здесь была? На этой возвышенности между Клязьмой и Учей царила вольготность, позволявшая дышать полной грудью. Центр поселка, где гостей приветствовал сиреневый самолет, из их окон не заслоняли дома соседей, потому и не возникало ощущения городской тесноты. Ширь и даль, наполненные тишиной и покоем. Они с сестрой уверились, что именно об этом мечтают после старой мытищинской хрущевки в трех метрах от дороги и череды съемных комнат…

Но с недавнего времени тишина стала казаться Роману похоронной, и он все больше времени проводил в Москве, пытаясь глушить голос совести, упрекавший в том, что сестра проводит дни в полном одиночестве.

«Ей лучше пишется, когда никто не отвлекает, – уговаривал он себя. – Да Лиза и не одна! Вокруг нее вечно вьются ее персонажи… Это наш общий хлеб, не нужно ей мешать».

Было неловко, что продюсер, на переговоры с которым Роман ехал, собирался предложить ему уже готовый сценарий, написанный неизвестно кем. Он привык работать с сестрой, ведь она писала так, что ему казалось: эта история родилась в его собственном воображении. Настолько они всегда чувствовали друг друга.

Но Лиза чуть ли не заткнула ему рот:

– С ума сошел?! Никакое это не предательство. Да я только рада буду, если ты с кем-то еще поработаешь! Я же не единственный сценарист в мире, тем более и не профессионал. Может, через тебя тоже чему-то подучусь на этом проекте…

– Тебе не надо ни у кого ничему учиться! Твоя фантазия в сто раз дороже любого диплома. Твои истории многослойны, динамичны, полны тонких психологических нюансов, наполнены прекрасными диалогами!

– Да-да, – откликнулась она со смехом, – продолжай! Готова слушать тебя вечно…

Роман вдруг понял, что давно не хвалил сестру.

– Вот только в последнее время с нами работает всего один канал, – добавила она с горечью. – А сериалы их уровня – это совсем не то, о чем ты мечтал… Мне-то как раз нравится писать простые семейные истории! Но ты достоин лучшего.

– Без Вари я на большее и не способен, – буркнул он и вышел из комнаты.

Вчера Лизе удалось впервые за последние два года уговорить его сыграть в «Танчики», вернуться в ранее детство, испытать давно забытый азарт. Игра-то простенькая, но они оба до того зажглись – так и подпрыгивали на диване перед телевизором.

– Взрослые люди, называется! – рассмеялась Лиза, когда они в голос заорали, застонали дуэтом, опять продув в шестом раунде. Дальше так и не двинулись…

Перебежала к холодильнику, достала из морозилки два рожка – у них всегда имелся запас! – выскребла пломбир в розетки из темного стекла, сдобрила ягодами ежевики, которая до сих пор дозревала у забора. Откуда взялся этот стойкий куст? Может, Варина мама посадила? Почему-то они оба начисто это забыли?

«Молчи. – Роман сглотнул комок, наблюдая, как весело хлопочет сестра. – Ее не в чем упрекнуть, она тоже любила Варю. Не так, как я, конечно, но любила. Лиза всего лишь пытается жить дальше и меня тащит за собой. Жить, словно Вари и не было…»

Как будто можно забыть, как пахла яблоком ее кожа, такая же гладкая, нежная, словно свежий плод… Как солнечные искры скользили по темным волосам, шелковистым, густым – кто мог подумать, что под ними зреет опухоль? Даже головные боли не мучили Варю до того момента, когда она потеряла сознание… Тогда Роман успел подхватить ее, чтобы не упала на тротуар, но не спасти. Не хватило сил? Любви? Чего не достает человеку, чтобы совершить чудо?

– Прости меня. – Он часто шептал это, хотя никогда не слышал ответа. – Пожалуйста, прости.

Автомобильный ароматизатор выдохнул яблочный запах. Только обмануть себя опять не удалось…

Уже на проспекте Мира все же образовалась пробка, до этого все шло как по маслу и не было сомнений, что он успевает на встречу с продюсером. Роман взглянул на часы: полчаса осталось… Если мужик не только дурак, но и зануда, может, и не дождаться.

«Зря сегодня заехал на кладбище. – Роман старался не глядеть по сторонам: если ребята в соседних машинах нервничают, это взвинтит его еще больше. – Да еще проклятый букет выбил меня из колеи…»

Как обычно в минуту замешательства, он набрал номер сестры. Лиза откликалась всегда, даже если работала:

– Похоже, я застрял.

– Далеко еще?

Ее голос прозвучал встревоженно, похоже, сестра и вправду хотела, чтобы Роман получил эту работу. Даже без нее…

– Да я только у Дома моды Славы Зайцева.

– О-о, – простонала она. – Могулов не станет тебя ждать?

– Кто его знает…

– Если он действительно заинтересован в сотрудничестве с тобой, то подождет.

– Если…

Лиза помолчала, и он угадал, о чем ей хочется спросить. Опередив, ответил сам:

– Я задержался на кладбище, потому что кто-то принес Варе цветы.

– И что?

– Кто это мог быть?

– Да мало ли… Господи, ты действительно думаешь, что был единственным, кто ее любил? Она же была настоящим солнышком… Может, подружка принесла цветы. Или одноклассники. Сокурсники по ВГИКу.

Он представил, как сестра расхаживает по комнате. Сидеть ей приходилось часами, и, когда звонил телефон, Лиза тут же вставала, чтобы размяться.

– Ну не знаю… Этот букет… Почему-то он здорово смахивает на свадебный.

– Это тебе так показалось! А многим людям и в голову не пришло бы, что…

– Да плевать мне на других людей! Я тут теперь с ума схожу из-за этого чертова букета!

– Ну что ты, в самом деле, как маленький? Придумал проблему на ровном месте.

Если б это была не Лиза, он, конечно, даже не заикнулся бы о том, что его мучило, но от сестры у него не было секретов. Даже когда в пятом классе Роман сжег классный журнал, потому что у него за год выходила тройка по математике, об этом узнала только Лиза. И не сдала его.

В седьмом Рома не пришел домой ночевать, впервые напившись с пацанами, но у мамы в тот вечер поднялась температура, она приняла лекарство и легла спать рано. Утром Лиза соврала ей, заверив, что он уже убежал в школу – на дежурство. Правда, мозг сестра ему потом чуть не выгрызла и несколько дней не разговаривала, так что в следующий раз Ромка решил, что пьянка не стоит того, чтобы лишать себя общения с ней. Ведь с Лизой ему было весело, как ни с кем другим.

До появления Вари…

– А ты никогда не подозревала, что у нее был кто-то, кроме меня?

Еще не закончив вопрос, Роман угадал: сестра ждала именно этих слов. Не потому, что ее действительно мучили подозрения, а чтобы ответить тоном, не допускающим возражений:

– Никогда. Ни одной минуты я не сомневалась в Варе. Она не казалась ангелом. Она им была… Выброси немедленно всякую чушь из головы, оставь машину и беги в метро. У тебя еще есть шанс успеть!

* * *

Самой Лизе казалось не совсем нормальным то, как ей нравилось бывать на их тихом и зеленом кладбище, бродить тропинками, протоптанными еще в конце позапрошлого века, читать имена, поражаться датам, вглядываться в лица на полустертых желтоватых овалах или высеченные на камне. Страха не возникало, чего бояться, в самом деле? Она давно вышла из детства…

Правда, и во взрослую жизнь не пришла – не стала ни женой, ни матерью. Зависла где-то между иллюзией собственного будущего и миром, в котором осталась ее любимая кукла Люся, для которой она лет в шесть сшила платьице и ликовала так, что тут же решила стать модельером. Знала тогда Лиза это слово? Или просто, замерев от восторга, представила зал, полный красивых женщин, одетых в наряды, сшитые ее руками?

Когда это желание прошло?

Нет, что-то Лиза шила и после, когда они с братом едва сводили концы с концами и новую одежду покупали… никогда. Из своего старого плаща она соорудила ветровку для Романа, а сама носила рубашку, которую сварганила из скатерти, прожженной кем-то из предыдущих квартиросъемщиков. Хозяйка велела выбросить ее, но Лиза не могла позволить себе такую расточительность…

«В моем сознании нитка с иголкой прочно срослись с нищетой, вот почему мне разонравилось шить», – как-то догадалась она.

И подумала было сочинить историю о девушке, перешивающей старую одежду, но почти сразу отвергла эту идею. Слишком близок был бы такой сюжет к пережитому ею, а Лиза никогда не писала о собственной жизни. В воображении происходили события куда более увлекательные! И придуманные ею люди были умнее, храбрее и многограннее, чем она сама. Они совершали то безумные, то героические поступки, на которые Лиза была не способна. Так ей казалось…

На этот раз кладбище не было пустым: ей встретилась пожилая семейная пара, в молчании сидящая у могилы мальчика, то ли их сына, то ли внука – Лизе неудобно было всматриваться в даты жизни. Смуглолицый парень в униформе очищал тропинки от опавших листьев. Лиза едва удержалась, чтобы не попросить его остановиться, так хотелось похрустеть… Веселый круглолицый старичок с пакетом продуктов попался навстречу и отвесил приветственный поклон.

Улыбнувшись ему, Лиза направилась к воротам на противоположной стороне кладбища: там, возле самой ограды, спала Варя.

«Зачем я обманываю себя? – Она прикусила губу, увернувшись от тонких березовых веток, едва не коснувшихся ее лица. – Вари здесь нет. Никого тут нет… Почему я каждый раз желаю этим людям спать спокойно? Они умерли. Их души далеко отсюда. Не стоит и надеяться, что они меня слышат…»

– Или ты все же меня слышишь? – Она присела на узкую лавочку возле Вариной могилы.

Всмотрелась в веселое Варино лицо: открытая улыбка, умные глаза, отброшенные со лба густые волосы. Хороший получился портрет…

Потом заставила себя взглянуть на лежавший у ног букетик. Небольшой, собран со вкусом. Роман прав: похож на свадебный. Неужели кто-то еще любил Варю настолько, что и спустя год (да уже больше!) после ее ухода продолжает грезить, как мог повести ее под венец?

Внезапно стало зябко, Лиза поежилась, сунула руки в карманы плаща. В пору уже пальто надевать, октябрь не радует… А прошлая осень была золотой, это хорошо помнится, потому что после похорон беспечно сияющее небо, теплое солнце, золотившее деревья, еще не сбросившие листву, радостные возгласы птиц, надеявшихся, что зима не придет никогда, казались издевкой. Роман в те дни вообще не выходил на улицу, и шторы в его комнате были задернуты. Ему казалось единственно справедливым и для себя создать могильную атмосферу, больше он ничего не мог сделать для Вари… Лиза не приставала к нему, не пыталась вытащить из дома, заставить снять халат, с которым он сросся, как Обломов, или отвлечь шуткой. Понимала: брату необходимо прочувствовать боль потери до самой глубины, упиться ею, заполниться… Только когда она растворится в его крови, Роман сумеет сжиться с ней.

Так и произошло. До сих пор помнилось: первого ноября брат неожиданно вышел из комнаты одетым и мимоходом бросил, что ему нужно съездить на «Мосфильм», оттуда позвонили… Кто именно, Роман не сказал, и до вечера Лиза не находила себе места, подозревая, что брат обманул ее, использовал киностудию как предлог, лишь бы скрыться от нее и покончить с собой. Не выдержав, она позвонила первой, но его телефон оказался в режиме «авиа». Во время важных встреч Роман тоже так поступал, так что надежда оставалась, но до вечера Лиза так и не получила сообщения, что «абонент снова в Сети».

Когда Роман вошел в дом уже почти в полночь, у нее потемнело в глазах – спало многочасовое напряжение. Ухватившись за кухонный стол, Лиза произнесла ровным голосом (или так ей только показалось?):

– Ну как прошло?

– Накормишь? – Он улыбнулся впервые за два месяца, и у Лизы скакнуло сердце: «Оживает!»

– Конечно. У меня рагу с обеда осталось, будешь?

– Ага, – откликнулся брат из ванной. – Голодный как волк! И у меня отличная новость…

– Спасибо, Господи, – пробормотала она и повысила голос: – Давай скорее, меня разрывает от любопытства!

Новостью, конечно, стало предложение снять новый фильм. Да еще и приключенческий для детей – лучше не придумаешь! Продюсер даже согласился взять Лизу сценаристом, что ее тоже обрадовало, но главное – у Романа будет работа! Только съемки с их кутерьмой, находками, ссорами и финальным восторгом способны вытянуть из бездны, на дне которой Воскресенский корчился от боли.

Уже ночью Лиза начала вспоминать школьные проделки, чтобы наполнить сценарий слепками их детства. Пусть эта история утянет брата в то время, когда все они еще были счастливы. Сбегали с уроков и прятались в школьном гардеробе, которым заведовала старенькая тетя Люба. А когда классная руководительница врывалась туда (цокот каблуков они всегда успевали расслышать загодя), Ромка с приятелями цеплялись за железные перекладины с крючками. Среди курток и пальто их не было видно, но учительница наклонялась, рассчитывая углядеть ботинки и школьные брюки. Где ж ей было догадаться, что ноги они тоже закидывали на металлические трубки? И давились смехом, слушая удаляющееся цоканье…

Тогда Лиза не понимала, почему гардеробщица поощряет мальчишек? Ведь ни разу не сдала. А через несколько лет после школы встречались классом, вспоминали юность, и тетю Любу в том числе, и кто-то сказал:

– А вы не знали? У нее же внук утонул лет в десять… Впервые на море его вывезли. Потому она мальчишек и не могла ругать.

Вечером Лиза рассказала об этом брату. От жалости Ромкино лицо сморщилось, сделалось некрасивым и смешным, хотя вообще его трудно было чем-то испортить… К тому времени он уже поступил во ВГИК, может, поэтому то, что он сделал, смахивало на сцену из фильма. Утром Роман взял напрокат белый костюм, купил букет роз и уговорил приятеля из группы подвезти его на «Мерседесе» прямо к школе. Предварительно позвонил на вахту, уточнил, работает ли тетя Люба, и явился к ней, как прекрасный принц из сказки, которая с ней так и не случилась. Лиза не смогла усидеть дома и прибежала к школе, чтобы увидеть этот фарс своими глазами.

Но вышла драма… Гардеробщица, которую время уже совсем согнуло, как оказалось, уже слегка утратила связь с реальностью, что не мешало ей добросовестно выполнять свои обязанности, поэтому администрация школы не отправляло ее на покой. Но, увидев красивого юношу с цветами, тетя Люба ахнула и закричала так истошно, что у Лизы чуть не надорвалось сердце:

– Мишенька!

Так звали ее внука.

Только в первый момент Ромкино лицо дрогнуло, и Лизе стало боязно, что брат расплачется или бросится бежать. Но каким-то чудом он выдержал, крепко обнял старушку и прижался щекой к ее седой макушке. Так они и стояли, замерев на глазах у притихших школяров и учителей, незнакомо вытирающих глаза. Лизе подумалось, что ее брату в эти мгновения мерещилось: это их мать наконец-то приняла его всем своим существом… И он был счастлив ничуть не меньше, чем тетя Люба.

В какой-то момент ее сознание неожиданно прояснилось, и, мягко высвободившись, гардеробщица взяла цветы и растроганно произнесла:

– Спасибо, Ромочка… Вырос-то как! Красавец.

И Лиза, а за ней наверняка и все остальные засомневались: а звучал ли тот крик боли на самом деле или померещился всем? Известны же случаи массовой галлюцинации…

В сценарий детского фильма, который был написан, как говорится, на одном дыхании, эту сцену Лиза не включила. Тетя Люба могла прийти на сеанс, и ей стало бы неловко. Много ходов придумал сам Роман, поэтому с полным правом записал себя в соавторы сценария. Лиза была только за: чем бы дитя ни тешилось… А он так и загорался, вспоминая свои хулиганские выходки или выдавая яркие фразочки, которые, смакуя, повторял на разные лады.

Их фильм «На дубе том…» был снят так же, как написан – быстро и с удовольствием. Даже финансирование нашлось почти без проблем. Недавно ушел в прокат и уже окупился, но это Лизу не обрадовало: работа закончилась, и брат снова затосковал. Правда, у них появились деньги, Воскресенские наконец-то погасили ипотеку и заказали Варе памятник. Тот самый, к которому неизвестный принес красивый, совершенно неуместный букет.

С тех пор им заказали только четырехсерийку для телеканала, и опять о несчастной любви со счастливым финалом. Лиза была совсем не прочь сочинить такую историю, ведь в ее жизни давно не случалось никакой любви. Хоть пофантазировать об этом!

А у Романа все вышло наоборот. Ровно наоборот…

* * *

Самой не верилось, что она решилась на это, но палец уже нажимал кнопку звонка, закрепленного на кованых черных воротах, не скрывавших бревенчатый дом, похожий на светлый сказочный терем. Его двор был заселен диковинными сказочными персонажами, которых кто-то ловко вырезал из дерева. Только Лиза пришла не ради них…

На высокой крыше дома была закреплена видеокамера, и ей пришло в голову, что в поле зрения хозяина мог попасть принесший Варе цветы, ведь ее могила находится совсем близко к ограде. Если удастся уговорить его посмотреть видеозапись, то можно будет попытаться разыскать этого человека и выведать, что именно связывало его с Варей.

«Только бы ничего не связывало, – молила она про себя. – Ромка не переживет, если его божество окажется…»

Додумать Лиза не успела: внезапно распахнулась калитка, хотя она ожидала услышать голос из домофона. Перед ней стоял, видимо, хозяин дома – высокий, полноватый, он запыхался, на крыльях крупного носа блестели мелкие капли пота. Стянув бейсболку, он вытер лоб, глядя на нее выжидающе. В вопросительном взгляде проступала скрытая печаль, отчего сразу хотелось погладить этого человека по голове.

– Ой, – вырвалось у нее. – Простите, вы здесь живете? Или…

Она взглянула на грязную тяпку у него в руке. Приподняв инструмент, он сообщил:

– Я садовник. А что вы хотели?

– Садовник? О… Это прекрасно! А хозяин? Или хозяйка?

– Никого нет. Зачем он вам?

Пытаясь не выглядеть сумасбродной дурочкой, Лиза торопливо изложила суть своей просьбы. Ее не оставляло ощущение, что садовник в душе посмеивается над ней, и от того губы не слушались, и она путалась в словах.

– Я понимаю, это все кажется диким… Ничего плохого этот человек не сделал, просто принес букет. И у него не будет из-за нас никаких неприятностей! Просто надо убедиться…

– Проходите. – Он угрожающе взмахнул тяпкой, потом рассмеялся и бросил ее на землю. – Рыхлю почву вокруг малинника после обрезки. Готовлю сад к зиме.

Лиза неуверенно шагнула во двор:

– Вы уверены? Вам потом не влетит за то, что пустили чужого человека в дом?

– Не влетит. Как вас зовут?

– Елиза… Лиза. Лучше так.

По его губам скользнула усмешка – то ли ироническая, то ли едкая – она не успела разглядеть. Но голос прозвучал дружелюбно:

– А меня Антон. Без вариантов.

– И без отчества?

– Без.

– Хорошо, – отозвалась она неуверенно. – Антон, а хозяин не нагрянет, пока мы смотрим?

– Не нагрянет. Он далеко. За границей.

– Сбежал?

– Ну почему сразу сбежал! Он же не военный, его все равно не мобилизовали бы. Да и возраст уже…

Шагая за ним по выложенной плиткой садовой дорожке, Лиза с любопытством оглядывала причудливые хвойные композиции, окруженные каменными островками. Вдали виднелся небольшой пруд, очертания которого тоже были выложены камнями, прореженными кустиками острой травы. Деревянную беседку окружали клумбы, сейчас уже увядшие, но ей легко представилось, какая красота царила тут летом.

– Этих чудиков вы сами вырезали? – спросила она, указав на деревянную лягушку со стрелой, зажатой растянутыми губами. – Или их можно купить?

– Наверное, можно. Но эти моих рук дело. Забавляюсь на досуге.

– У хозяина есть дети?

Он обернулся и, как ей показалось, глянул на нее мрачно. Прикусив язык, Лиза отругала себя: «Не лезь не в свое дело! Это же низко – сплетничать у его хозяина за спиной».

Она удивилась, когда Антон ответил:

– Есть. Но его дочь живет с бывшей женой. Здесь девочка не любит бывать. Ей скучно в деревне.

Лизе почудилось, будто в его голосе прозвучала обида. Похоже, у садовника с хозяином сложились вполне дружеские отношения…

– Сейчас он поехал к ним?

– Кто?

– Ваш хозяин.

– Нет. Он… в другом месте.

– А он вам доверяет, да? Оставил на вас дом… Скажите, а вы дорого стоите? – спросила Лиза с опаской.

Садовник рассмеялся:

– Я бесценен!

И неожиданно раскашлялся, уткнувшись в поднятый воротник. Лизу так и тянуло ухватить его за рукав куртки, чтобы не упал, только она, конечно, не сделала этого.

– Извините, я не заразный… Это сердечный кашель.

– Такой бывает? – не поверила она.

– Как видите.

– Простите, – в свою очередь попросила Лиза, – я имела в виду ваши услуги. Вы же не только на этого хозяина работаете? Нам бы тоже привести участок в порядок…

– Хотите нанять меня?

– Это возможно?

– Если ваш супруг потянет…

– Не потянет.

Антон приподнял брови:

– Я же еще не назвал расценки!

– Он не потянет потому, что его нет. Не существует в природе. Да повернитесь вы уже! Мне так и кажется, что вы сейчас рухнете… Спасибо. Мы живем с братом. Была еще его невеста…

– Та самая? – Он указал головой на кладбище.

Кивнув, Лиза еще раз огляделась:

– Такая красота! У вас просто золотые руки.

– Что есть, то есть. – Антон улыбнулся. – Это то дело, которым я хотел бы заниматься всю жизнь… Ну, сколько там осталось.

– Дело? Создавать красоту?

Он слегка поморщился:

– Пожалуй, не так пафосно… Природа и без нашего вмешательства хороша. Я лишь подражаю ей, создавая миниатюры на отдельно взятом участке.

– У вас здорово получается!

Обойдясь без слов, Антон лишь кивнул в знак благодарности:

– А вы нашли для себя такое дело?

– Которым хотелось бы заниматься всю жизнь? Похоже, нашла.

– Не говорите! – В его глазах возник азартный блеск. – Я попробую угадать… У вас умные глаза.

– Почему мне кажется, что вы говорите о собаке?

Расхохотавшись, он поднялся на высокое крыльцо, жестом пригласив ее следовать за ним:

– Я не ошибся! Вы занимаетесь чем-то интеллектуальным… Преподаете в институте? Нет? Журналистка?

– О нет! Хотя я тоже пишу…

– Прозу? Стихи?

– Сценарии. – Впервые ей показалось, что это звучит более приземленно. – Для кино. Мой брат – режиссер.

– Тот самый? – Антон опять указал подбородком в сторону кладбища.

– Роман Воскресенский.

Ничего не ответив, он открыл перед ней дверь и подождал, пока Лиза войдет в дом.

* * *

Киностудия занимала двухэтажный оливкового цвета особнячок с колоннами на Мясницкой, который хвастливо нашептывал всем прохожим: «У моего хозяина карман трещит от денег…» Остановившись перед фасадом, отяжелевшим от архитектурных излишеств, Роман несколько раз глубоко вдохнул: «Это твое плебейское начало зудит… Сам же теперь тоже не бедствуешь!» И погнал себя в «сени», где поджарый охранник впился в него лютым взглядом:

– Вы к кому?

Не суетясь, Роман достал билет Союза кинематографистов:

– К Станиславу Андреевичу. Он меня ждет.

В бесцветных глазах, которые не стали ничуть добрее, так и читалось: «Неужели?» Но Роман и бровью не повел.

– Иногда твоя морда становится до жути высокомерной, – говорила сестра, не осуждая этого, как, впрочем, и ничего в нем. – Кажется, что ты сейчас просто разрежешь взглядом на куски…

На турникете загорелась зеленая стрелка. Кивнув, Роман прошел и не оглянулся, услышав вслед:

– Приемная на втором этаже.

«Мне нужна эта работа, – поднимаясь, повторял он, как заклинание. – Иначе я просто сдохну от тоски… Ну да, да, я художник! Или, по крайней мере, мечтаю им быть. Но сейчас мне позарез нужен примитивный спасательный круг».

Всем порой приходится браться за то, к чему не лежит душа, и пытаться максимально облагородить чужой замысел. Работа над последним сериалом здорово понизила уровень его амбиций… Но он схватился за нее, чтобы депрессия не поглотила его, не утянула в самую топь. Не в деньгах дело, хотя они тоже всегда нужны – в доме то одно нужно подремонтировать, то другое. Пока электричеством отапливаются, но Лиза твердит, что надо газ провести, а это еще около миллиона потребует.

В приемной витал едва уловимый аромат духов. Наверное, хороших, но Варя пользовалась другими, а ему был приятен лишь ее запах.

– Посидите, пожалуйста. Станислав Андреевич заканчивает телефонный разговор, – улыбнулась помощница Могулова – на удивление взрослая, если не сказать пожилая дама. Но никаких следов хирургического вмешательства на лице.

«Может, он еще и не такой дурак, каким показался мне в первый раз», – подумал Роман с надеждой.

– Я опоздал, – произнес он покаянно.

– Пробки, – откликнулась она сочувственно. В Москве это давно считается смягчающим обстоятельством.

Усевшись в кожаное кресло рядом с длиннолистной драценой (такая же росла у них дома, в гостиной), Роман отказался от кофе и позволил себе незаметно оглядеться, дожидаясь приглашения в кабинет. Ничего примечательного: дипломы, призы, качественные снимки с фестивалей – застывшие в деланых улыбках лица знакомых актеров. Он и сам встретился с Могуловым на премьере одного из громких проектов года. Роман пришел из злорадного любопытства: настолько ли это будет плохо, как ему кажется? Худшие предположения оправдались, о чем он и сказал своему приятелю по цеху после окончания фильма. И вдруг услышал незнакомый голос:

– А вы сняли бы лучше?

Очень толстый почти безволосый человек, стоявший у него за спиной, показался Роману знакомым, но наверняка он с ходу не вспомнил. Толстяк промокнул платком шею, хотя в зале от души работал кондиционер. Да и в фойе, где они остановились, не было жарко.

– Уверен, что снял бы…

Обвисшие мешки под глазами потемнели.

– Вам сколько лет? Двадцать пять? Тридцать?

– Последнее.

– Всем начинающим режиссерам кажется, что они способны играючи создать шедевр. А на выходе получается полное говно…

– Не сказал бы, что мои фильмы – говно, – огрызнулся Роман. И почувствовал, как приятель ткнул его в бок.

Толстяк прищурился:

– Дерзкий? Это неплохо. Как зовут? Что снял?

Их странный разговор кончился тем, что Могулов вручил ему визитку и велел прийти в понедельник в двенадцать.

– Есть у меня один сценарий. Может, заинтересуешься…

Почтой не прислал, поосторожничал. Представив, что придется читать стостраничный сценарий, сидя в приемной, Роман поморщился – унизительно, да и отвлекать будут все подряд. И сейчас люди шумно входили и выходили, смеясь, переговариваясь, шелестя бумагами, болтая по телефону. Не теряя самообладания, помощница также приветливо отвечала всем. Ее светлое, мягкое лицо выражало неизменную доброжелательность и готовность помочь. Роман все больше проникался симпатией к этой женщине, сумевшей остаться нормальным человеком в безумном мире кино.

Правда, на площадку она не выходила…

Могулов сегодня тоже выглядел свежее и как-то солнечнее, чем в день их знакомства, даже мешки под глазами, хоть никуда и не делись, не выглядели сумрачными. Оставшиеся волосы радостно вспыхивали искрами в луче света, падающего сзади – за окном прояснилось наконец!

– Пришел? Рад! – Станислав Андреевич указал на стул. – Напомни, как тебя зовут?

Надежда на то, что эта встреча будет куда приятнее первой, тут же угасла.

«Все ты помнишь, – подумал Роман раздраженно. – Хочешь на место меня поставить?»

– Роман Воскресенский.

Продюсер хмыкнул:

– Тебе писателем надо быть с таким именем, романы писать, а ты в кино подался.

– Роман Романа – это уже масло масленое.

– Не в первый раз так отвечаешь, а?

– Не в первый.

– Значит, я банальность ляпнул…

То ли потому, что Роман не возразил, то ли и впрямь время было на вес золота, продюсер насупился:

– Ладно, давай к делу. Есть проект. Уже готов сценарий. Но это история не новая – ремейк, поэтому хочу привлечь молодого режиссера, чтобы свежий взгляд был.

Роман напрягся:

– Ремейк чего?

– «Вокзала для двоих».

– Рязанова? Сразу: нет.

– О как! Ты завален предложениями?

– Не завален. Но я не сниму лучше.

Ухмыльнувшись, продюсер зачем-то погрозил пальцем:

– Конечно, не снимешь. Об этом и речи нет… Это ж Эльдар! Басилашвили, Гурченко… Никто и не рассчитывает, что ты сделаешь кино хотя бы того же уровня.

– Тогда о чем вообще разговор?

– Ты дураком-то не прикидывайся…

– Ладно, не буду, – согласился Роман. – Я понимаю: вы рассчитываете на кассу, пытаетесь сыграть на зрительской любви, ностальгии и прочем… Но вы же не хуже меня знаете, сколько ремейков провалилось… По тому же Рязанову! Это как раз тот случай, когда в одну воду не войдешь дважды.

– Не скажи. Голливуд только и ляпает ремейки европейских фильмов…

– Один хуже другого! «Снегоуборщика» даже Лиам Нисон не вытянул, а ведь «Дурное дело не хитрое» – какой фильм, а?

– Так «Снегоуборщик» на «Оскар» и не номинировался…

– Кстати, и собрал немного!

Продюсер заерзал:

– Неудачный пример. А я тебе назову кучу кассовых ремейков.

– Не надо. Не тратьте свое время. Я не возьмусь за это. Не хочу терять самоуважение.

– О как! С таким подходом к кино, ты скоро с голоду сдохнешь.

– Не сдохну. Найду, как заработать.

– Продолжишь сопливые сериалы стряпать? Ну, удачи!

Роман поднялся:

– Благодарю. Всего доброго!

Голос сестры звучал так явственно, точно Лиза пряталась у него за спиной: «Продержись до конца, не груби. Мало ли… Вдруг этот тип еще пригодится нам когда-нибудь?»

Кажется, Могулов ничего не ответил, но Роман и не прислушивался. В приемной перевел дух, успокоившись на светлом женском лице: «Каково ей работается с этим дебилом?» Она смотрела на режиссера с таким сочувствием, будто подслушивала их разговор. Или просто знала, о чем пойдет речь? А раз Воскресенский вышел так быстро, догадалась, что с ее боссом они не нашли общего языка…

– До свидания. – Роман чуть склонил голову.

– Всего доброго! – откликнулась она, как ему показалось, искренне.

«Хотя вряд ли мы еще увидимся». – Выйдя из особняка, он с наслаждением втянул свежий октябрьский воздух. И точно омылся изнутри: захотелось улыбаться и насвистывать веселую песенку, шагая к Чистым прудам. В том, что сестра поддержит это решение, Роман не сомневался, Лиза всегда была за него.

Да и не произошло никакой катастрофы: Могулов просто оказался не его продюсером, бывает. Тем человеком, с которым он всегда находился на одной волне, была Варя Харитонова. Продюсер его мечты.

Помнилось, как Варя шутила, что ей повезло с фамилией: многие думают, будто она из киношной династии – либо Леонида Харитонова родственница, либо Андрея. Она не отрицала и не подтверждала, загадочность работала на нее. На них… Без нее Роман ощущал себя человеком, шагнувшим в пропасть, но еще не достигшим дна.

Только полетом это состояние никак не назовешь…

* * *

«Зачем я назвала Ромкино имя? – подумала Лиза с досадой, шагнув через порог. – Как будто хвастаюсь братом… Некрасиво».

Пахнуло ароматом древесины, хотя дом был не новым, он уже стоял, и, похоже, не один год, когда Воскресенские поселились неподалеку. Лиза заметила его оранжевую черепичную крышу – остальные дома укрывались уныло-коричневыми. Еще тогда она решила, что под таким веселым осенним покровом, должно быть, живет счастливая семья. Как обманчивы лики домов…

С любопытством оглядевшись, Лиза убедилась, что и внутри нет ни намека на вычурность. Обставлен дом был предельно просто, теперь такой стиль называют лофтом. С бревенчатых стен свисали намеренно состаренные светильники, в холле (или в сенях?), куда они вошли, стоял столик, крышка которого крепилась к чурбачку, а рядом замерло кресло-качалка с клетчатой обивкой, напоминающей теплый плед. Казалось, его движение только-только остановилось, словно хозяин встал мгновение назад, но успел скрыться от них. Может, и впрямь прячется где-то? Но эта мысль не насторожила Лизу, а рассмешила.

На пейзажах легко узнавались уголки любимого Подмосковья: светлые березки на крутом, хоть и невысоком берегу Учи, Дулев ручей, плотина на Клязьме, разлив у Шапкиного моста. Везде она бывала, сидела на траве, впитывая взглядом красоту, и сейчас обрадовалась, испытав облегчение, точно оказалась в кругу друзей. Такой дом не мог стать коварной ловушкой, он был слишком «своим» для этого…

– Пойдемте в кабинет, – скинув куртку, пригласил садовник и первым стал подниматься на второй этаж.

«Невежа, – подумала Лиза без обиды, скорее насмешливо. – Джентльмен должен пропустить даму, чтобы поймать ее, если оступится на лестнице. Ну да ладно, садовнику простительно…»

Будто уловив ее мысль, Антон оглянулся, хотя и не остановился. Было бы еще глупее, если б они устроили возню на лестнице, не такой уж и широкой, меняясь местами. Лизе стало неловко за скрытое высокомерие, с которым она отнеслась к человеку с талантливыми руками. Она с опаской посмотрела на простой темный джемпер, обтягивающий его спину: «Он же не читает мысли?»

– Сюда. – Антон пропустил ее в комнату, служившую его хозяину кабинетом.

Первым делом почувствовался запах старых книг, занимавших все стены, и, хотя иногда этот любимый многими аромат заставлял ее подкашливать, Лизе показалось, будто садовник привел ее в желанную келью. Светлые полки, кроме книг занятые крупными шишками, морскими ракушками и камнями разных оттенков и форм, выглядели самодельными, и Лиза поинтересовалась: не Антон ли их сколотил?

Он фыркнул:

– Я сделал бы лучше!

– Кто бы сомневался…

– Это сарказм?

– Нет. Я верю, что вы сделали бы лучше.

У окна так же, как у нее в кабинете, стоял массивный письменный стол, тоже не вычурный, скорее простоватый. Никаких исписанных листков, как у нее, записок, блокнотов… Скучный стол. Чем, интересно, занимается владелец дома?

Зато кресло, в котором он сиживал перед монитором, было удобным даже на вид. Антон отодвинул его привычным жестом, похоже, не раз пользовался хозяйским компьютером:

– Садитесь.

– Нет, вы садитесь! Я боюсь пользоваться чужой техникой, вы сами поищите запись. Пожалуйста, – добавила Лиза, спохватившись. Все же этот человек помогал ей добровольно, она не обещала ему заплатить.

Не затевая спора, Антон подвинул поближе к столу плетеное кресло, стоявшее в углу. Лизе оно показалось твердоватым, хорошо бы кинуть подушку, но сейчас было не время привередничать.

– Когда, говорите, это произошло? – Антон уже включил компьютер, и на экране возникло несколько ячеек с видеозаписями, сделанными в разные дни.

– Цветы совсем свежие… Значит, их принесли вчера или позавчера. Роман часто бывает на Вариной могиле, он бы раньше заметил…

– Ну, давайте начнем со вчерашнего утра. Вот эта камера – номер два – захватывает часть кладбища. Взгляните, здесь есть Варина могила?

Приблизив лицо к монитору, Лиза нашла знакомый памятник, только снятый с обратной стороны, и обрадованно воскликнула:

– А вот она! Как удачно!

– Какие-то цветы уже лежат на плите…

– Это Ромкины. Того букета, о котором я говорила, еще нет. Он похож на свадебный…

– А, в этом все дело?

– Ну конечно… Значит, его действительно принесли вчера днем или вечером. Мы же увидим этого человека?

– Очень надеюсь.

Она внимательно взглянула на садовника: судя по тону, Антон не был убежден, что им повезет. И Лиза догадалась почему – человек с цветами мог подойти так, что памятник закрыл бы его лицо. Или встать сбоку и вообще не попасть в камеру… У нее защемило сердце: «Неужели все зря? Хорошо хоть Ромку не обнадежила… Да он и не пустил бы меня одну в незнакомый дом!»

На мониторе стремительно бежали минуты – Антон перематывал запись. Но не на самой высокой скорости, чтобы не проскочить нужный момент. Отвлекшись, Лиза взглянула на книжные полки. Она не была наивна настолько, чтобы полагать, будто люди, читающие одних авторов, обязательно поймут друг друга и, может быть, даже станут друзьями, и все же в душе откликнулось теплом, когда она увидела Чехова, Паустовского, Марка Твена. С этим соседом, пожалуй, было бы интересно поговорить летним вечером за чашкой чая… Только давно пришла осень, и знаменитые подмосковные вечера уже не столь приветливы и не околдовывают закатами, в которых уживается вся палитра, и мерным покачиванием серебристых паутинок, и резным изяществом папоротников… Узкий высокий клен и пышная кленушка возле их дома покраснели первыми, причем он дольше цеплялся за лето, а она сдалась еще в сентябре. Хотя, может, ей просто хотелось принарядиться, как любой даме…

Почему-то они с братом сразу решили, кто есть кто, хотя совершенно не разбирались в ботанике. И все тянули с озеленением участка, просто не до того было, хотя обоим мечталось иметь сад… Все деревья, поселившиеся на их участке, послал им бог – Лиза говорила об этом всерьез: ветер занес семена, они уцепились за их землю и каким-то чудом проросли. Ну разве подобное случается с нормальными хозяевами?! Такими, как этот…

Она покосилась на Антона: вот кто наверняка отличит клен-мальчик от клена-девочки. Интересно было бы сделать такого человека персонажем сценария?

Ответить себе Лиза не успела, потому что Антон подался к монитору, щелкнул мышкой и, сипло кашлянув, выдавил:

– Есть!

* * *

Возвращаться домой «на щите» не хотелось… Нет, Роман, конечно, собирался вернуться, но не сразу. Раздражение, как песок, поскрипывающий на зубах, нужно было незаметно рассеять, чтобы колкие крупинки прижались к бордюрам, смешались с пылью и никому не причинили вреда.

И он свернул в Кривоколенный переулок и отправился бродить, благо в центре сохранились те округлые улочки, уводящие то вверх, то вниз, за которые Роман и любил Москву. Уютные особнячки позапрошлого столетия, старые липы и тополя во дворах, спокойные дворняги, провожающие все понимающим взглядом, отчего вспомнилось бунинское: «Хорошо бы собаку купить…» Только зачем покупать? Лучше подарить дом такой вот повидавшей виды псине. Она оценит и полюбит тебя всем сердцем, глубину которого человеку нипочем не измерить.

«Надо предложить Лизе, – подумал он, и что-то в нем встрепенулось. – Не так уж часто мы уезжаем… Да и потом, можно ведь брать собаку с собой, если едешь на машине».

А они любили путешествовать именно так, чтобы никому не быть ничем обязанными и ощутить полноту свободы от всего и от всех. Втроем прокатились по Золотому кольцу: Лиза без конца что-то записывала – в блокнот, по старинке, а он обнимал Варю и нашептывал ей разные глупости. Но и локации отмечал на всякий случай, фотографировал… Раз у сестры возникают идеи, вполне возможно, они еще раз приедут сюда уже со съемочной группой. Тогда никому из них и в голову не приходило, что Варе в эти места уже не вернуться…

Запрокинув голову, Роман проследил за настоящим вороном – редким гостем в городе: «Хотя что мы знаем о том, где она сейчас? Может, также парит над тем владимирским лесом, где мы собирали грибы… Какой птицей она могла стать? Не вороном, конечно. Солнечной синичкой? Яркой сорокой? А может, городской голубкой? Да что за сопливый бред?! – внезапно рассердился он на себя. – Не парит она нигде! Она – нигде. Вари просто нет. И меня нет. Все, чего я хотел, о чем мечтал, было так или иначе связано с ней. Все наши планы были общими… Разве Варю заменишь какой-то собакой?! О чем я вообще…»

Ускорив шаг, он вышел на Маросейку, но не повернул к Покровским воротам, а прошел по Колпачному переулку, пересек Хохловский и направился к Солянке. Зачем-то вспомнилось: отсюда в Средние века начиналась дорога на Рязань, где они еще не были… И неожиданно без яростного протеста Роман принял мысль, что надо бы туда съездить. Вдруг там и впрямь отыщутся грибы с глазами? Еще же не поздно?

Не успел на ходу разобраться с тем, какой смысл скрыт в последнем вопросе – об октябре он или о жизни вообще? – когда заиграла мелодия телефона. Мир настойчиво требовал его возвращения к делам.

Но, увидев на экране имя сестры, Воскресенский с облегчением перевел дух: Лиза поймет, что сейчас ему не до разговоров…

В ее голосе послышалась радость, которой он никак не ждал:

– Ромка, не перебивай, я только скажу, и можешь отбить, если я некстати. Это была девушка! Тот букет на Варину могилу принес не парень, слышишь. Так что успокойся. Какая-то подружка, ничего страшного.

– Как ты узнала?

Донесся смешок:

– А я тут провела расследование! В лучших традициях – с просмотром видеозаписей. Ты далеко? А то приезжай, если освободился. Своими глазами увидишь.

– Еду! – выкрикнул Роман, все еще не понимая, где его сестра могла раздобыть видеозаписи.

– Я тебе пришлю геолокацию. Вы же не против? – обратилась она к кому-то.

«Так ты не дома?» – хотел спросить он, но Лиза уже отключила телефон. Уже подбегая к станции метро «Китай-город», Роман услышал, как чирикнуло сообщение, и, спускаясь на эскалаторе, с недоумением принялся разглядывать точку на куске карты, присланную сестрой. Это место было неподалеку от их дома и совсем рядом с кладбищем. Он догадался: хозяин, видимо, установил камеры, а у Лизы хватило решимости отправиться к нему и уговорить просмотреть записи.

– Ну ты даешь, – пробормотал Роман, перебежав к вагону. – Еще можешь удивить…

На его счастье, обратный путь по Ярославке в это время был почти свободен, рабочий день еще не завершился, и Роман домчался до того дома, где ждала сестра, за какие-то сорок минут. Машину оставил на обочине и, оглянувшись на Варин памятник, заметный даже отсюда поверх низких сухих стеблей, торчавших частоколом, тронул кованую калитку. Она оказалась не заперта – его явно ждали.

«А это не ловушка?» – мелькнула мысль, от которой Роман с досадой отмахнулся: не хватало еще струсить в последний момент. Шагнув во двор, он остановился, с недоумением уставившись на деревянную фигуру Емели со щукой в руках, и услышал голос сестры. Ей отвечал мужчина, и это почему-то встревожило, хотя все это время он сам представлял именно хозяина дома, а не хозяйку. А ведь обезопасить себя, установив камеры, – это так по-женски…

Роман поймал себя на том, что человек, с которым предстояло сейчас познакомиться, заранее вызывает антипатию, как американский таракан, которого он ни разу не видел живьем, но инстинктивно испытывает брезгливость. Только показывать этого нельзя, велел он себе. Нужно сначала просмотреть записи, чтобы увидеть все своими глазами… Лиза слишком хорошо знала: на слово брат не поверит, ему необходимо убедиться, только тогда он сможет успокоиться.

Подавив порыв окликнуть сестру, Роман направился в глубь сада на звук ее голоса, не пытаясь шагать бесшумно. Еще не хватало, чтоб они подумали, будто он подкрадывается! Хотя и нарочито топать по плиткам было глупо, вот если б дорожки оказались посыпаны камешками… Подавшись вправо, Роман ступил на сухие кленовые листья, чтобы раздался хотя бы легкий хруст, и вспомнил, как в детстве они с Лизой расхаживали по осеннему ковру мытищинского парка – туда-сюда. И внушали себе, будто слышат надтреснутый голос стареющий сказительницы в теплом пестром наряде. Какие сказки поведала им Осень? Помнит ли их Лиза?

Внезапно кольнуло: в один из последних вечеров Варя сжала его указательный палец (почему-то ей нравилось так делать) и прошептала:

– Ты справишься… Я ведь недолго была рядом. Пришла и ушла. Для тебя главная женщина жизни – твоя сестра. Вот без нее ты не выживешь…

– Что ты говоришь?! – вскипел он от беспомощности.

Доказать обратное уже не хватало времени, не словами же убеждать – чего они стоят?

– Тихо-тихо. – Варя потянула его руку и прижала к щеке. – Это же прекрасно… Думаешь, я ревную? Я же радуюсь, что ты не останешься один.

И он не остался.

* * *

Лицо брата, узкое и вытянутое, в тот момент, когда он вышел из-за деревьев, показалось ей особенно острым, точно весь он превратился в кинжал. Если не замедлит шаг, так и вонзится Антону прямо в сердце.

«За что? – чуть не вырвалось у нее. – Этот человек пытается облегчить твою участь! К тому же он чуть ли не вдвое старше тебя…»

Но Лиза не произнесла этого, только воскликнула:

– А вот и Роман! Как ты быстро доехал. Знакомься, это Антон… Без отчества.

Тот чуть склонил голову:

– Местный садовник.

Она пропустила это уничижительное уточнение:

– Антон нашел у хозяина этого дома видеозапись, сделанную вчера. Пойдем.

Как в детстве сжав ладонь, она потащила Романа к дому, даже не дав им с Антоном обменяться рукопожатием. Испугалась: вдруг они обрежутся, тронув друг друга? Хотя и не поняла причины, заставившей брата обернуться острым лезвием…

Антон неспешно следовал за ними, точно и не возникало у него опасения, что эти двое – грабители, которым он сам открыл доступ в дом хозяина. А та девушка с цветами могла оказаться их сообщницей, и весь этот эпизод они разыграли как по нотам!

«Не его же дом… Да и не такой уж богатый! – Лиза усмехнулась. – Если затевать такую сложную операцию, стоило выбрать один из соседних особняков, а не эту избушку».

– Я смотрю, ты здесь уже как у себя дома, – произнес Роман неодобрительно.

Оглянувшись, она удивленно приподняла брови:

– Эй, что за тон? Ты чем-то недоволен?

И сама себе ответила: «Конечно, он недоволен. Он же режиссер! Ему нужно все держать под контролем, а я полезла поперед батьки… Но это же ради него! Не может он не обрадоваться тому, что никакого придуманного им соперника и не было».

Она обернулась к садовнику:

– Антон, включите, пожалуйста!

Тот тяжело опустился в кресло, слегка покрутил плечами, словно готовился к физической работе.

«А ведь он, наверное, здорово устает, – эта мысль неожиданно отозвалась в ней жалостью. – Попробуй-ка целый день помаши тяпкой!»

Когда экран ожил, брат сам сжал ее ладонь. Лиза покосилась на него, едва удерживаясь от того, чтобы успокаивающе погладить по плечу. Только Рома не почувствовал бы этого, все в нем устремилось к монитору, хотя пока в кадре была только могила Вари. Но уже в следующую секунду в оградку неуверенно вошла невысокая девушка с рыжеватыми пышными волосами, не доходившими до плеч. К груди она прижимала тот самый букет, который до сих пор лежал перед портретом Вари, а ее губы едва заметно двигались.

– Что она говорит?

– Звук не записывается, – пояснил Антон.

– Да это понятно! Я просто…

Лиза поддержала брата:

– Мне тоже хотелось бы знать. Похоже, они знакомы… Подруги детства? Может, эта девушка только узнала о том, что Варя…

Роман перебил:

– Да она же совсем девочка! Какое там общее детство… Крохотная такая.

«Маленькая собачка до старости щенок», – вспомнилось Лизе, но вслух она произнесла другое:

– Черты лица нечетко видны… Она может оказаться старше, чем выглядит, просто миниатюрная.

– В таких джинсах Варины ровесницы уже не ходят.

– Тоже верно. Вот она кладет цветы. Что-то еще говорит…

– Я вижу!

«Я веду себя как идиотка! – Лиза потерла лоб, пытаясь привести себя в чувство. – Хотела успокоить его, а только злю…»

Отступив, она позволила брату остаться почти наедине с тем загадочным, что вместе с этой незнакомкой вошло в их жизнь. Он жадно вглядывался в ее лицо, будто мог считать разгадку. Лиза прищурилась: насколько позволяла рассмотреть запись, у девушки правильные и мелкие черты лица: маленький нос, небольшой рот, губы, кажется, не подкрашены – вот удивительно! Рассмотреть глаза не удавалось, веки все время были полуопущены, ведь она смотрела на Варю, а не в камеру.

Не делая никаких выводов, Лиза отметила, что эта девушка выглядит полным антиподом Вари, которая была высокой, темноволосой, и черты лица у нее были выразительными – большие глаза, пухлые губы, заметный нос, выступающие скулы.

– Можете сделать скрин и переслать мне? Вот номер. – Роман быстро написал цифры карандашом на квадратном листочке.

Антон подвинул листок к себе:

– Без проблем. Сейчас отправлю.

– Ты хочешь найти ее? – забеспокоилась Лиза. – Зачем? Она ведь ничего плохого не сделала!

– Я тоже не собираюсь делать ничего плохого. Но эта девушка вмешалась в нашу жизнь. Я хочу понять, с какой стати.

Она мягко сжала его локоть:

– Поговорим об этом дома, да?

Слегка запрокинув голову, Антон насмешливо взглянул на нее поверх узких очков, которые надевал за компьютером, становясь похожим на профессора:

– Я вам мешаю? Но ведь это вы вошли в мою жизнь… Совсем как эта девушка.

– Мы сейчас уйдем. Снимок я получил, спасибо.

Голос Романа прозвучал недружелюбно. Лизе показалось – чересчур холодно. Разве можно так разговаривать с человеком, потратившим на них добрых два часа? Как случалось часто, ее мысль отозвалась в голове брата, и он едва заметно поежился, сам почувствовал, как был несправедлив.

– Спасибо за помощь, Антон. – Воскресенский протянул руку.

И, как жеребенок, чуть скосил глаз на старшую сестру: все правильно делаю? Лиза улыбнулась, получилось – им обоим: поднимаясь, Антон тоже взглянул на нее. Сжал ладонь Романа:

– Чем мог… Если хотите, могу последить за могилой. Вдруг эта таинственная незнакомка снова объявится? Тогда позвоню вам.

– Было бы здорово!

– Или вам. – Он перевел взгляд на Лизу. – Оставите номер на всякий случай? Забейте мой.

Они оба под диктовку занесли его номер в телефонную книгу. Лиза хотела занести его как «Антона-соседа», но оказалось, что один такой уже имеется, живет через дом. Она исправила: «Антон-садовник» – и подумала, что теперь точно не забудет, кто это…

– Насчет ландшафтного дизайна потом созвонимся, – пообещала она на лестнице.

– Да ладно, – пробормотал Роман, сбегая вниз.

Антон сдержанно улыбнулся:

– Жду с нетерпением. Пару чудиков не желаете у себя поселить?

Воскресенский в замешательстве оглянулся:

– Каких еще чудиков?!

– Деревянных. Видели скульптуры во дворе?

– А… Емеля и компания? Не думаю, что они у нас приживутся. У вашего хозяина дом бревенчатый, с ним они гармонируют, а у нас кирпичный.

Лиза остановила брата:

– Погоди… Мы подумаем, Антон.

– Ну да, – спохватился Роман. – Подумаем.

– А хозяин когда возвращается? – спросила она, выходя за калитку.

С удивлением оглянувшись на дом, словно не сразу сообразил, о чем идет речь, Антон на миг прикрыл глаза, видимо, припоминая:

– Еще не скоро. После Нового года… Возможно.

– Ого! – воскликнула Лиза. – Вот это отпуск у него! Хорошо живет…

– Да я только рад, что его нет.

Рассмеявшись, Роман кивнул:

– Понимаю! Свобода дорогого стоит.

– Если ее расцениваешь именно как свободу…

Он взглянул на сестру с удивлением, сдвинул брови, но не произнес ни слова, только взял ее под руку. Кажется, Антон попытался спросить что-то, но Роман уже уводил ее с собой. Около машины она оглянулась, но калитка уже закрылась, и тогда ей стало ясно, что хотелось увидеть, как Антон стоит у ворот и смотрит им вслед. Ей вслед…

– Еще не хватало, – буркнул брат, опять поймав ее мысль. – Садовник! Ты еще сантехника в дом притащи. Вечно тебя на пролетариев тянет…

– С чего вдруг такой гонор? – Лиза высвободила руку. – Голубая кровь вскипела? Мы-то с тобой из какой нищеты только-только вылезли!

– Но вылезли же!

– Антон тоже, может, не бедствует. Ландшафтные дизайнеры сейчас нарасхват!

– Он всего лишь садовник, а не…

Она перебила:

– А почему мы вообще говорим о нем?! Я просто оглянулась.

– Именно с этого и начинаются проблемы, – проворчал Роман, открывая перед сестрой дверцу. – С первого взгляда.

* * *

Размытое изображение не позволяло толком разглядеть лицо и уж тем более прочесть ответ на те вопросы, которые не отпускали ни на минуту. Нет, Роман не хуже этих двоих понимал, что девушка не причинила зла ни Варе, ни ему самому, но это не помешало ему после обеда, когда сестра уединилась в кабинете, ускользнуть из дома.

Он знал себя: неразгаданная тайна не даст ему уснуть ни сегодня, ни еще тысячу ночей подряд, пока не отыщется наконец та маленькая девушка… Что таилось за ее визитом на кладбище? Может, она всего лишь курьер и просто выполнила заказ, доставив букет? Главный вопрос: от кого? Кем он приходился Варе?

За обедом Роман старательно делал вид, будто успокоился и не собирается устраивать поисковую операцию. Рассказал Лизе о разговоре с продюсером, и она поддержала его, как и ожидалось.

– Вот же глупость какая! – Сестра брезгливо поморщилась, узнав о предложении снимать ремейк. – Забудь о нем. Утром я начала новую заявку, кажется, интересная история может получиться. Скоро пришлю тебе почитать… А ты уж решай, кому ее показать!

Роман откликнулся в точности, как она того и ожидала:

– Что бы я без тебя делал?

– Положить еще салатика? – перевела она разговор, чтобы слегка снизить пафос.

Вот за что еще он любил сестру, помимо тысячи других причин, – Лиза никогда не ставила его в неловкое положение и в трудный момент первой спешила на помощь. Фразой, рукой, подхватывающей под локоть, вовремя протянутой салфеткой… Это все были мелкие действия, которым можно было бы и не придавать значения, если б из них не сплеталось полотно их жизни. Даже в самые отчаянные времена Роман не сомневался, что не пропадет, ведь с ним была Лиза.

В тех Вариных словах, почти последних, потом она впала в забытье, не было ни грана фальши…

И все же Роман не признался сестре, что хочет разыскать ту рыжеволосую девушку. Допускал: Лиза и сама уже догадалась. Но не сказал, куда идет. Даже машину не взял, чтобы она не услышала звука мотора… Бесшумно выскользнул из дома, как преступник, перебежал их небольшой участок до калитки, выскочил на улицу и, не сбавляя шага, добрался до КПП. Улыбчивая охранница Наташа, которая знала в лицо всех «собственников», как она их называла, выглянула из будки, приветливо покивала ему:

– Гулять? Погодка вроде ничего.

– Главное, дождя нет, – улыбнулся Роман на ходу, потом притормозил, достал телефон. – Наташа, а вы, случайно, не знаете эту девушку? Я не со всеми в поселке знаком… Может, она из наших?

Вглядевшись в снимок, она изогнула рот фиолетовой подковкой, покачала головой:

– Вроде нет. Лицо смазано…

– Есть такое.

– Но волосы такие я уж всяко запомнила бы! Не, не наша. Что сказать, если вдруг объявится?

– Вряд ли. – Роман сунул телефон в карман. – Но если нетрудно, позвоните мне, если увидите… Ей ничего не надо говорить, она не поймет, кто я такой. Потом сам объяснюсь.

Она разулыбалась:

– Маленькие тайны? Ну что ж, дело молодое. У кого их не было?

Не ответив, Роман тряхнул головой и торопливо пошел прочь, сжимая в карманах кулаки: «Не о том подумала… Решила, что я способен завести отношения?! Серьезно? Всего лишь через год после Вариной смерти…»

Какая-то часть его признавала: он и сам мог рассудить так же, если бы речь шла о других, малознакомых ему людях. Что противоестественного в продолжении жизни? Но себя Роман знал лучше, чем кого бы то ни было, и понимал: должны пройти если не десятки лет, то, по крайней мере, годы, чтобы чье-то лицо смогло заслонить Варино. Пока ему вообще не казалось возможным нечто подобное…

– «Ведь никто никогда не любил тебя так, как я!»

Под эту старую песню Алены Свиридовой, которую любила слушать его сестра, они с Варей танцевали-дурачились в тот первый день, когда Роман перевез ее вещи в их дом. И под нее же она умерла… Сама попросила включить. Роман нашел песню в своем телефоне, включил и положил его на прикроватную тумбочку, едва втиснув между шприцами и ампулами, а когда взглянул на Варю, то понял, что она уже смотрит из другого мира. Песня унесла ее? Или она унесла с собой песню, чтобы не забыть: «…никто никогда…»

«Мы все забываем, пересекая черту, – думал он с досадой, направляясь к поселковому магазинчику, где наделся застать кого-то из местных и показать снимок в телефоне. – Или память очищается не сразу? Если есть некий Высший суд, сперва надо получить сполна за все, что натворил на Земле… Значит, в этот момент мы еще должны помнить. Все, каждую деталь, ведь оправдать наше существование может какая-то мелочь, которой мы даже не придали значения. Как та луковка у Достоевского… Я хоть кому-нибудь дал такую вот луковку? Что я вообще сделал, чтобы моя жизнь чего-то стоила? Варю не спас. С матерью не общаюсь. Фильмы снимаю паршивые».

Как всегда, спасительной мелодией в голове прозвучало имя сестры, которая приходила на помощь каждый раз, когда ему становилось совсем худо. И стало стыдно за самого себя: зачем сбежал тайком? Могли бы пойти вместе… Это ведь Лиза вышла на след той девушки и добыла фотографию, она имела полное право участвовать в поисковой операции до конца.

– Куда там, – пробормотал Роман, преисполнившись негодования на себя самого, – тебя же ломать будет, если ты не станешь первым!

Однажды в пылу ссоры один артист, которого Роман решил вывести из проекта (тот каждый раз являлся на съемки подшофе!), бросил ему в лицо:

– Дешевка!

Это было словечко из восьмидесятых, не иначе, когда Воскресенского еще на свете не было, а этот актер проживал лихую юность, до сих пор не выветрившуюся из его мозга. И все же Роману не потребовалось толкование, он так и взвился, услышав:

– Что вы сказали?! На каком основании вы так меня называете?

– На том основании, – кривляясь, пропел артист, – что ты из тех молодых выскочек, которые готовы принести в жертву чужой талант, лишь бы все было по-ихнему.

Продолжить чтение