Проблема шести
Пролог
Многие философы задумывались, а кто-то и категорически был уверен в том, что все циклично в этом мире. На это наталкивали не только логичные и здравые рассуждения, но и многочисленные примеры, стоявшие перед глазами у всех. Это и круговорот времен года, хотя жившие в жарком климате мыслители не сразу пришли к этому, ведь смена климата происходила плавно и не всегда ритмично, и только когда они двинулись к более отдаленные от экватора регионы, то пришли к подобным мыслям.
И круговорот жизни: от молодости к старости, праху и заново. И круговорот знаний в случаях передачи от старого учителя его последователям, обогащение мыслей своим жизненным опытом, доработки, передача дальше, при которой что-то снова прибавляется, а что-то, как старая кожа, отпадает, и через много поколений новый человек внезапно понимает, что он, именно он наконец постиг ту кристальную истину, то прозрение, рядом с которой долгие века ходили другие, но не видели. Только он стал избранным, который может переменить весь ход истории и дать, как Прометей, людям огонь.
И пускай он так думает, ведь он своим энтузиазмом заряжает энергией всех вокруг, и этот импульс побуждает двигаться и мыслить всех дальше, пусть даже если взглянуть с высоты тысячелетий, все ходят по кругу или, вернее, по спирали вверх, все выше и выше.
И если бы могли посмотреть чуть вниз по этой лестнице, они бы увидели еле заметные чьи-то головы. Конечно, это головы последователей, как же иначе. Ведь это не могут же быть они сами, как и сверху.
Каждый проходит свой путь, каждый шаг предопределен, но не в том примитивном смысле, о котором боятся задуматься многие, а совсем в другом. Чтобы ты ни делал, ты сделаешь только то, что должен, и ни одного шага в сторону не получится. Тем интереснее, что бывают случаи, когда в какой-то небесной бухгалтерии, в той непостижимой программе, существующей в бесконечном множестве измерений сразу, происходит сбой, и человек делает очередной шаг не вверх по бесконечной спирали, а вбок, где есть другие лестницы, никак не связанные с предписанной ему. Эта вторая лестница существует по своим правилам, и, вполне возможно, это и не лестница даже, а дорожка, которая есть везде, а может, нигде и нет.
Так или иначе, подобные события бывают крайне редко, и тогда вся ткань всего сущего, все то полотно, где есть все существующее, уже исчезнувшее и еще не созданное, протестует, искривляется, деформируется, и кто знает, что произойдёт в этом случае? Может, возникает дробь Больших Взрывов, из которых выйдут те, кто создаст эти лестницы, или же где-то в викторианской Англии солидный эсквайр захочет просто почесать нос. Что сможет привести к значительным последствиям и как они повлияют на предназначенный путь?
Книга 1. Без края
Глава 1
Фэй Хайшэн открыл глаза и долго смотрел в металлический потолок. Это была одна из его слабостей, мелочь, в которой он не признавался даже психологу и местному священнику, а ему уже иногда исповедовался в своих сомнениях и даже немногочисленных грехах. Что малодушно каждое утро лежит так какое-то время не от лени и не от боязни начинать обычные дела, ведь если встал, то предписано следовать плану работ и алгоритму на весь день, а пока не встал, то день как бы и не начался.
Он лежал и смотрел в потолок, который знал уже досконально, до каждой трещинки, до каждой точки. Лежал и не хотел больше ничего: не вставать, не идти есть искусственную еду, не надевать потом долго скафандр (тем более что это новая модель, которая, как говорят из параллельной группы, сильно натирает тело), не выходить наружу.
Однако же надо показывать поднятое и положительное настроение, ведь за ним постоянно наблюдают, а если данные покажут угнетенное настроение духа, то потом замучаешься проходить тесты и сдавать анализы, и после его будут оценивать и светила психиатрии, да и напарникам дадут задание приглядывать за ним.
Да и работа, даже при такой низкой силе тяжести, почему-то давалась особо нелегко…
Ладно. Фэй напоследок зажмурил глаза особо сильно, будто хотел выжать последние капли сна, и рывком встал с постели.
Он уже привык к местным реалиям и мог двигаться со столь малой силой тяжести так же ловко, как и на Земле, но подсознательно боялся возвращения к знакомым с детства условиям. Вспоминать, что твое тело весит в шесть раз больше, что надо прикладывать гораздо бо́льшие усилия, чтобы выполнять повседневные действия. Конечно, они каждый вечер (если это можно назвать вечером) проводят много времени за физической активностью, и каждый самый минимальный фактор фиксируется специалистами дома, и вносятся нужные коррективы, но все-таки… Были же всем известные случаи, когда человек после длительного пребывания здесь возвращался на Землю, и происходила трагедия. С тех пор прошло очень много времени, и все уже учли.
Учли, как же, отвечал вредный внутренний голос. Учли – ценой чьей-то жизни. А когда с тобой что-то случится, эти умники тоже ответят: так, теперь мы так делать не будем, хорошо. А погибший? А что погибший? Он герой, а семье положена пенсия. Если все не потонуло в бюрократии и согласовании на уровне среднего звена чиновников.
Проходя по длинному коридору, украшенному панелями с видами земных пейзажей, а они были устроены хитро, что каждый видел что-то свое, кому-то показывались пляжи тропических островов, кому-то – тайга, а где-то и джунгли бывали, Фэй остановился у иллюминатора, скрытого картиной. На долю секунды он, поглощенный настолько естественными звуками и запахами, практически поверил, что находится дома, но потом грустно улыбнулся и посмотрел настоящее изображение.
Далеко вверху, через тысячи и тысячи километров черной бездны, через многочисленные магнитные и радиационные пояса, через кольцо из обломков, мимо ни шатко ни валко работающей линии снабжения, мимо бактерий в анабиозе, которые уже давно после многочисленных аварий летают повсюду, мимо черт знает чего еще, парила маленькая сине-серая планетка, капля чуть белесой воды.
Фэй прищурился и прикрыл ее пальцем. Все, теперь на миллиарды световых лет вокруг них никого нет. Мы абсолютно одни, мы сироты, и надежды нет.
Или нет? Только отсюда пойдет заселение Вселенной, мы – новая жизнь и хозяева всего сущего.
Он опять подвинул палец и широко улыбнулся. Нет, вот она, Земля. Наш дом. Никуда не денется, и, если что-то произойдет, мы сможем всегда вернуться. Если хорошо присесть и оттолкнуться, то можно преодолеть это хиленькое притяжение, потом тебя незаметно, но властно захватит притяжение Земли и потащит домой, где совсем все иначе.
Он огляделся и незаметно вздохнул. Нет, пока еще у него очень много времени до окончания вахты на Луне, и сейчас совсем не время для печали. Впереди много работы.
Глава 2
– А где?.. – Фэй, одетый уже в скафандр командой поддержки и проверенный программами в части безопасности, сидел в шлюзе и удивленно смотрел на недавно прибывшего Чжан Дена. Тот еще не вполне привык к местной силе тяжести и необычной атмосфере и, похоже, не вполне твердо стоял на ногах.
– Сегодня меня назначили к тебе в напарники, – тот ответил с характерным северным акцентом, в котором превалировали твердые звуки.
– Странно. – Фэй продолжал оглядывать его. – Тебе уже разрешили выйти? Обычно для полноценной работы на поверхности надо…
– Можешь проверить. – Чжан пожал плечами. – Но сам знаешь, что без десятков разрешений я бы не смог даже скафандр взять.
Тот хмыкнул и осмотрел бегло своего напарника:
– Зачем время терять. Если готов, начинаем открытие шлюза.
Выйдя на открытую площадку, Фэй не смог побороть какое-то детское чувство и обернулся.
На расстоянии нескольких сотен метров были расположены несколько строений, которые будто внимательно смотрели на него. На крыше каждого из них возвышался и, если очень внимательно присмотреться, колебался от микровозмущений красный флаг со звездами.
А посередине, в знаковом месте, стоял флагшток, доминанта всего комплекса, на котором торжествующе и величественно находился главный символ их далекой Родины.
Фэй прекрасно понимал, что видит только верхушки, только то, что просто физически не может быть скрыто под поверхностью, – как грибы всего лишь малая часть гигантской грибницы. Основные площади и основная жизнь находятся поглубже, как и переходы между ними.
Они постояли немного, пока немного усядется мелкая пыль, которая, сколько ни вычищай, все равно забивается во все щели, и тогда приходится тратить уйму времени, и пошли в сторону стоянки.
Выехав на маршрут и немного прибавив скорость, они некоторое время ехали в тишине, периодически объезжая новые ухабы и камни, после чего Чжан включил переговорное устройство.
– Надо сообщить на базу, чтобы направили роботов восстановить дорогу.
Фэй помолчал некоторое время, явно не склонный к разговорам.
– Им не надо сообщать, они все видят в реальном времени. Каждый камушек, каждую новую ямку. Да и роботы летают между базой и шахтой постоянно.
– Летают… Такое слово, земное…
Фэй ухмыльнулся:
– Да, не вполне корректно, но ты прав. Мы говорим про полеты, имея в виду плотный воздух и либо обтекание крыла благодаря сложное форме, либо лопасти, либо аппараты легче воздуха, но во всех случаях нужна атмосфера.
– Ну, кроме реактивного движения. Там как раз и не очень нужно. Так и здесь, на Луне, летают роботы. Заправить горючее и окислитель или же однокомпонентное… И летай себе. Или надо использовать другой глагол.
– Только это топливо стоит столько… Что Земля, да и наши руководители плачут горькими слезами. Я слышал, что начинается новая программа по поиску ресурсов, и целая партия новых роботов уже готова на Земле и скоро будет у нас. Так что работы по обслуживанию будет больше.
– А людей пришлют?
– Люди? – Фэй настолько удивился, что даже слегка повернулся в открытой кабине. – Люди вряд ли будут, разве что большие ученые. Мы же – простые работяги по сравнению с ними – не считаемся. С точки зрения всего человечества и высших руководителей, мы проблемный актив. Слишком много забот с нами: еда, вода, защита от радиации, воздух, поддержка морального состояния. А выполняем, по сути, обслуживающие функции. Чтобы более эффективные роботы выполняли свою работу. В нашем случае – чтобы добывали металл, обогащали, доставляли на базу, а потом и на Землю.
Доехав до шахт, они начали выгружать вещи и проверять состояние механизмов. Фэй открыл люк в металлической конструкции и с трудом протиснулся внутрь.
– Я слышал, что хотят рельсы проложить от базы к основным шахтам. Эти колымаги, – Чжан ткнул кулаком по кузову, – хорошие и надежные, но крайне неэффективные.
– Да, – отозвался сидящий в небольшом колодце Фэй. – Сейчас идет накопление материалов и металлов, в основном из шлаков и отвалов. Как достигнем нужного количества, начнется строительство.
– Ты проект видел уже?
– Нет, не видел. Но думаю, что будет что-то наподобие вагонеток начала девятнадцатого века. Возить грузы и людей. Сразу в разы эффективность скакнет. Да и нам будет проще и безопаснее, потом – роботы на загрузке и выгрузке.
– Ну что там, сколько насобирали? – Чжан заглядывал внутрь небольшой будки, которая тускло подмигивала многочисленными огоньками из полумрака.
– В этот раз неплохо, кажется.
На одной из стоек за толстым радиационно устойчивым стеклом поблескивали зеленовато-серые гранулы.
– Да, наверное, этой одной партией мы окупили уже не только себя, но работу всего комплекса на какое-то время, – задумчиво прошептал Чжан, приступая к работе.
– Да. – Фэй деловито извлекал контейнеры из ложементов и переносил их в открытый кузов их трака, крепил и шел за новыми. – Наверное, и эту тару дорогую окупаем, а там и вольфрам, и молибден, и еще целый список металлов. Потом перекладываем в транспортную тару, на ракету – и на Землю.
Через несколько часов, вконец обессилевшие, они посмотрели друг на друга, на заполненные контейнеры, на новые, установленные на свои места в конце цепочки добычи.
– На сегодня хватит?
– Если работа выполнена, то нечего здесь задерживаться. Так или иначе, фонит здесь больше, чем на поверхности, а на поверхности тоже немало.
По прибытии на базу они выполнили необходимые манипуляции, провели мероприятия по снижению дозы радиации и приступили к научной рутине.
Промышленное освоение Луны началось не так давно, всего несколько десятилетий назад, и, хотя романтика первых поселений вне родной планеты давно прошла, но и критика постепенно сходила на нет. Сначала, безусловно, раздавались голоса – и все громче, – что нам это все не нужно, что лучше потратить эти безумные горы денег на что-то более полезное, как то: освоение морей и океанов или же поиск полезных ископаемых. И долгое время освоение спутника держалось из последних сил, все нации прилагали все возможные ресурсы, чтобы начать приносить коммерческую пользу из лунной космонавтики.
Сперва думали оставить Луну как полигон для испытаний новых технологий, в первую очередь ядерных, но быстро отказались от этой идеи.
Затем долго обсуждали и даже подписали маловразумительные документы, превращающие спутник в заповедник, что-то вроде того, в который перешла Антарктида в середине двадцатого века, но и это оказалось невозможным. Если оставить только ученых, то коммерческая ценность будет равна нулю, и весь проект закроют.
Затем пробовали реализовать еще несколько проектов, чтобы покрыть солнечными батареями лунные равнины, и потом передавать по лучу энергию на Землю (слишком дорого и сложно); размещение несколько больших атомных станций и опять-таки передача энергии по лучу (слишком дорого и сложно); зеркала для выработки энергии или снижения длительности темного времени суток (слишком дорого и сложно).
Однако все это были прожекты, и, когда ученые в отчаянии перебирали любые оставшиеся поводы остаться на Луне, кто-то вспомнил, что давным-давно были исследования, что есть ненулевая вероятность существования редких и тяжелых металлов в процентном отношении выше, чем на Земле. Пока только в качестве занимательного, но бесполезного факта.
Построили несколько пробных шахт, благо робототехника развилась уже до приличного уровня, и внезапно начали доставать довольно редкие металлы и минералы, те, которые на Земле из верхних слоев уже повыбирали, а слишком глубоко копать можно, но сталкивались с такими техническими сложностями, что дальше определенного уровня, совсем маленького по сравнению с размерами родной планеты, не смогли проникнуть.
Ведь чтобы проникнуть вглубь, где по идее должны быть залежи, к примеру, рения, надо сделать специальные бутовые головки, резцы которых требуют этого самого металла, а его нет поблизости, есть только очень глубоко, а значит, надо добыть рений для специальных буровых головок и так далее.
Начали было уже всерьез, а не как ранее, рассматривать проекты по транспортировке астероидов поближе, чтобы затем с четко выстроенной баллистикой все упало в безлюдные районы. Прототипы аппаратов запускались на орбиту Марса, нашлись наиболее подходящие кандидаты небесных тел, где тяжелые металлы составляли значительную часть. Организовывались акционерные общества под надзором государств, чтобы вложиться в предприятия. И в принципе, рано или поздно направление должно было начать приносить пользу, но неожиданно выход нашли там, где совсем уже махнули рукой.
Обнаружили, точнее, наткнулись на многочисленные, но нестандартно расположенные залежи металлов на Луне.
Сперва мало кто поверил, что там, где ездили десятки аппаратов со всеми известными датчиками и приборами, можно найти хоть какие-то промышленно перспективные запасы. Ученых многие обвиняли в желании нажиться на сенсации, привлечь внимание и выбить из правительств больше денег. Другие авторитетно заявляли, что это тонкая игра на биржах, чтобы обрушить акции астероидных компаний, а потом скупить их, или еще более тонкая игра. Третьи вообще подозревали другие страны в саботаже и диверсии.
И только меньшинство поверило, что действительно нашли Эльдорадо в таком неожиданном месте. Начали разработку, и повалили как приятные, так и не очень сюрпризы.
Главная проблема, естественно, было именно со спецификой площадок. Доставлять все на Луну – это настолько сложная и дорогостоящая задача, что приходилось много десятков раз просчитывать эффективность.
Затем предложили базовые ресурсы и материалы добывать на месте, кислород, водород, силикаты, сложные минералы, из них научились синтезировать чуть более сложные соединения наподобие воды, перекиси водорода, серо- и фтороводороды.
Далее встала еще более сложная проблема, политическая.
Когда были определены примерные районы нахождения ценных ископаемых, надо было их делить. А как делить, кто субъекты в данном процессе, государства или специальные организации с интернациональным капиталом? Несколько лет провели в спорах, комиссиях, протоколах, рабочих комитетах и прочем, в итоге приняли довольно сложную гибридную систему, в которой часть участков разрабатывали надгосударственные организации, определенный сегмент отдавался на откуп государствам, а наименее интересные и небольшие залежи или же те, которые перспективно трудно извлекаются, отдавались через аукционы коммерческим фирмам. Ну и по примеру родной планеты часть выделили в неприкосновенный запас, где разрешили проводить только научную работу.
После организационных процедур стартовало строительство базовых станций. Большие государства довольно быстро развернулись и начали работу, небольшие организовывались в группы и совместно пытались приносить прибыль.
На одной из таких станций, на китайской «Тиантан-4», и началась вся история.
Глава 3
Сотрудникам подобных базовых станций, помимо непосредственных обязанностей по обслуживанию комплексов по добыче, приходилось проводить еще множество работ по сервису дополнительных и вспомогательных систем. Постоянные ремонты, мониторинг систем жизнеобеспечения, некоторые научные эксперименты. Конечно, самое сложное, тяжелое или механическое старались отдавать на откуп роботам, но от универсальности человека было не уйти.
Фэй шел вечером после работ в свою комнату и уже мечтал о белоснежной постели, а в перспективе о том, какой домик на берегу Хайнаня купит, как, проходя мимо лаборатории, каким-то даже не краем глаза увидел, а почувствовал спиной, что что-то не так.
Потом, гораздо позже, конечно, опытными людьми была придумана красивая легенда, что сложные программные комплексы сразу все поняли и выяснили, а доблестные китайские инженеры и минерологи разложили все по полочкам, а хорошие российские ядерщики и физики подвели под все научную базу и наметили перспективы. И только после этого человечество, по сути, начало существование, потому что после Большого взрыва, образования Земли и зарождения жизни не происходило более важных событий. И то насчет рейтинга важности описанных отсечных точек до сих пор идут жаркие споры, что же важнее: Большой взрыв или история, начавшаяся на «Тиантане-4».
Так или иначе, проходя мимо лаборатории, Фэй замедлил шаг и почувствовал что-то не то. Замедлил по меркам Луны (по меркам Земли он и так двигался очень медленно) и застыл посреди коридора.
Что-то изменилось.
Это как в своем доме, в котором знаешь каждый угол, знаешь все звуки и запахи, все отсветы на мебели в зависимости от времени суток, расположение вещей и маршруты движения. И когда что-то происходит, что-то выбивается от обычного состояния, то даже не мозг, даже не органы чувств, а что-то совершенно, возможно, первобытное нам подсказывает об опасности.
Фэй сначала не мог понять, что же изменилось. Сперва он пытался и даже почти убедил себя, что появился какой-то незнакомый запах. Повернулся и внимательно осмотрел верхние коробы, в которых скрывались коммуникации.
Нет, никаких дымов или необычного воздуха не было. Может быть, свет?
Но источники не изменились, а световые панели, будто глаза какого-то дракона, не мигая смотрели на него.
Другие на его месте бы пожали плечами и пошли дальше, но Фэй все топтался на месте. Ящики с электрикой и электроникой стояли на своих местах. Ничего не пропало и ничего лишнего не было. Однако что-то было не так.
Он уже чуть раздраженно не хмыкнул, но вовремя вспомнил, что все его реакции фиксируются и анализируются, и только посмотрел в обе стороны.
Наконец он понял, что не так.
Тени между ящиками вдоль стен коридора казались немного ярче, резче, чем обычно. Фэй прищурился и развернулся.
Через стеклянную дверь лаборатории среди бесконечных шкафов и стеллажей с анализаторами, спектрометрами, микроцентрифугами горели красные огоньки.
А красных огоньков быть не должно.
Он вошел внутрь и проверил все показатели. Программе почему-то не нравилась та партия радия, которую они привезли последней.
Фэй несколько минут возился с панелями, провел положенные процедуры, а потом нахмурился и сделал шаг назад:
– Не понял…
Затем сделал более общий обзор – контейнеров, ячеек, даже питания шкафов, затем проверил вычислительные системы.
– Может, датчики сломались.
Провозившись полчаса и ничего не добившись, он вызвал Чжан Дена:
– Не спишь еще?
– Скоро собирался. Ты что-то хотел?
В голосе Чжана слышалось дружелюбие и участие, но и усталые нотки тоже никуда не делись. Так или иначе, они провели очень насыщенный день.
– Зайди, пожалуйста, в лабораторию входного контроля. Контроля добытых металлов.
Через некоторое время они оба недоуменно смотрели на экраны.
– И что это значит?
Повисла тишина.
– Может, датчики сломались?
– Не похоже, я запускал проверку.
– А программы?
Фэй на него взглянул.
– Да, извини…Тогда что?
– Может, порода грязная?
– Нет. Сначала все на месте очищается, потом здесь, у нас на базе.
– Может, какие-то частицы? Ты же знаешь, что бывают такие случаи, один на миллиард, когда какая-то частица из глубокого космоса попадает в ответственный узел, и все выходит из строя. Потому что даже примерно такое не спрогнозировать.
– Может, – неуверенно пожал плечами Чжан. – Что же делать… Может, какой-то особо редкий изотоп свинца попался?
Чжан еще раз проверил все данные по доставленному ими грузу.
– Редкий изотоп свинца…
– Да, звучит глупо. Настолько редкий, что системы его не знают? Он бы, даже если это так, сразу распался на что-то более привычное.
– В любом случае это что-то странное. Надо сообщить Гуй Янчжу.
– Подожди, – остановил своего молодого коллегу Фэй. – Начальнику станции мы всегда сообщить успеем. Надо попытаться самим понять. Обычно самое простое объяснение самое правильное. Все лежит на поверхности, а мы ходим вокруг него.
– Хорошо. Что говорят нам датчики и приборы? Что это свинец.
– Или радий.
– Или и то, и то.
– Но это странно, первичный контроль прошли. Но если брать только науку, не помню, чтобы радий и свинец были как-то связаны в породах и рудах. Но мы с тобой не светила науки, да и сам понимаешь, Луна…
– Да, здесь как пошла хозяйственная деятельность, многие науки были серьезно пересмотрены. Может, и здесь образование руд необычное.
Они перепроверили все данные, все записи, запустили проверки и даже – как веками до этого решали радикально проблемы – выключили, а потом включили необходимые блоки.
Красные огоньки никуда не исчезли.
– Слушай, – через час работы взмолился Чжан, – уже спать давно пора. Предлагаю ничего не делать, автоматический отчет сформирован, отправлен Гуй и на Землю. У них мозгов много, зарплаты большие, а мы люди маленькие, пусть они и думают. Утром еще раз проверим и дадим развернутый отчет о своих действиях. Думаю, здесь что-то простое, может, контейнеры старые или загрязненные. Или отремонтированные, а нам не сообщили. Или пыль куда-то забилась, ты же знаешь, она настолько мелкая, что проникает туда, куда проникнуть даже воздуху сложно.
Фэй с сомнением осмотрел все небольшое помещение лаборатории и потер лоб:
– Да, пойдем, завтра разберемся.
Глава 4
Но завтра вопросов только стало больше.
Хмурый Гуй Янчжу рано утром уже ждал их в лаборатории:
– Вы что, сломали аппаратно-диагностический комплекс?
– Почему сломали? – не понял вопроса сперва невыспавшийся Фэй. – Мы вчера поздно вечером увидели, что что-то происходит не так и выдается ошибка. Пытались понять, в чем дело, проблем не нашли, сделали отчет и пошли отдыхать.
Гуй легко поднялся со стула и рывком подошел к ним.
Фэй подозревал, что начальник не просто так продлевает себе командировки на Луне. Дело не только в огромной зарплате. И не только в своем громком имени, на котором держались несколько рекламных компаний. И не только в авторитете и тех инвестфондах, где он числился одним из директоров и благодаря которым огромные потоки денег направлялись в нужные русла.
Была еще одна, неочевидная, но довольно банальная причина.
У начальника было не очень хорошо со здоровьем, в частности, суставы и спина не молодели, а такая низкая гравитация позволяла уже довольно пожилому человеку чувствовать себя лучше. Да, особенные условия жизни добавляли других проблем, но они пока не так сильно беспокоили его.
– Вы понимаете, что если комплекс сломан, то найти проблему практически невозможно, а в худшем случае придется демонтировать все старое, собрать на Земле, испытать, потом разобрать, доставить ракетами сюда, собрать, запустить, проверить. Вы понимаете, какая эта потеря денег и времени?
Чжан примирительно развел руками, хотя отметил, что больше всего начальника беспокоит потеря денег.
– Шеф, повторюсь, мы ничего не ломали. Доставили концентрат, отдали на входной контроль, потом проверка качества. И тут что-то пошло не так.
Гуй сердито переводил взгляд с одного на другого:
– Когда вы были там, ничего не заметили? Все работало нормально? Какие-то сбои или ошибки?
– Вы можете проверить записи, все же записывается, все данные.
– Проверяют уже на Земле. Сами как думаете, что-то заметили, может? Вы же взрослые мужчины, опытные, работу свою знаете, вон Фэй не новичок на Луне.
Они переглянулись.
– Ничего, – откликнулся Фэй. – Все как обычно, доехали, проверили, загрузили полные, взамен вставили пустые, все закрыли. Пыли было как обычно, новых больших камней или изменений рельефа не заметил.
– Я тоже, – пожал плечами Чжан. Конечно, я не так давно на Луне, но многократно отрабатывал все процедуры на тренажерах. Ничего особенного, пыльновато, но, думаю, это всегда так.
Гуй нахмурился еще сильнее:
– И что, выходит, мы получили загрязнение свинцом? Как он мог туда попасть? Какие-то остатки или что? Может, ранее свинец хранился?
– Мы думали об этом, шеф. С нашей стороны все чисто, у нас все протоколы соблюдены. Может, на Земле какие-то бывшие в употреблении части или блоки отправили?
– Проверили. – Гуй продолжал хмуриться, но мысль его витала где-то далеко. – Там все хорошо. Нет, наверное, все-таки проблема у нас. Что-то или сгорело, или замкнуло.
Фэй пожал плечами.
– Мы отправили отчет вчера… – начал он.
– Да знаю я, – отрывисто ответил начальник. – Это они и подняли меня с утра встревоженными вопросами, что у нас там происходит.
Он задумчиво смотрел на красные огоньки, которые без устали подмигивали всем вокруг, будто насмехаясь над глупцами, которые не могут распутать эту загадку.
– Делаем так. Упаковываем все по обычной процедуре, в любом случае эта партия готовилась к отправке на Землю.
Они синхронно кивнули.
– Пусть ученые разбираются с данными, у нас есть своя работа. Они прислали нам новые алгоритмы, надо сделать еще какие-то исследования и тесты, чтобы понять, что это такое. На сегодня у вас есть задания?
Фэй кивнул.
– Перенесите их, сделайте хотя бы первую часть дополнительных тестов. Через три дня очередная ракета отправляется, надо максимально выполнить эту исследовательскую программу. Завтра посмотрим результаты.
В день, предшествующий отправке груза домой, их экстренно снова вызвали в лабораторию, где уже ждал встревоженный Гуй Янчжу, который говорил с появившимся на экране каким-то незнакомым человеком и нервно артикулировал.
Фэй и Чжан спокойно вошли в небольшое помещение и стали терпеливо ждать, когда их заметят.
Наконец человек в экране их увидел и поприветствовал:
– Здравствуйте, товарищи.
Это обращение постепенно опять входило в моду, но на взрослых рабочих это произвело неоднозначное впечатление.
Наконец их увидел и начальник, тряхнул головой и сел в углу.
– Скажите, – лысый человек с Земли вежливо им улыбнулся, – вы проверяли на радиоактивность?
– Что проверяли? – осторожно поинтересовался, старший, Фэй.
– Вашу последнюю партию радия.
– А… Ну, как вы знаете, на месторождении есть несколько независимых контуров проверок, потом при получении здесь, потом в самой лаборатории. Ну и два раза ручные замеры.
– Какие результаты были?
Они переглянулись.
– Все результаты сохраняются, но все в рамках небольших флуктуаций, в рамках дозволенного. Сами понимаете, где мы находимся, практически в открытом космосе.
– Да-да, – кивнул лысый человек на экране. – Мы проверили, все в порядке.
– А вы, извините, кто? – несмело подал голос Чжан.
Тот обаятельно улыбнулся.
– Извините, меня зовут Ван Дун. Я сотрудник академии наук, Пекин. Нас, – он замялся, – весьма заинтересовал ваш случай с радием. Он… необычен.
– Да, немного необычно. Мы думаем, что какой-то сбой или в программном комплексе, или с «железом». У нас тут иногда такое происходит, знаете, с чем никогда не сталкивались на Земле и даже не думали, что такое возможно. От движения потоков воздуха при низкой гравитации до странных сбоев с радиосигналами.
– Да-да, – немного отстраненно ответил Ван Дун. – Возможно. Вы еще не подготовили к отправке эту партию?
– Нет. По правилам, если система не дает добро на отправку по какой-то причине, то мы ничего не делаем. Да и сами понимаем, что, даже если есть малейшая возможность загрязнения или чего-то подобного, мы не можем отправлять это домой.
Сидевший в углу нахмуренный Гуй кивнул.
– Вы все правильно полагаете, – добро кивнул Ван. – И делаете все верно. Только… – Он опять замялся. – – Что вы знаете о радиации радия?
Брови Фэя поползли вверх.
– Мы, конечно, не большие ученые, но все-таки инженеры, и перед отправкой сюда проходили серьезный курс.
– И?..
– Я всех цифр точно не помню, но знаю, что период полураспада тысяча шестьсот лет. Что имеет место альфа-распад, то есть ядра атомов гелия и образование радона двести двадцать два. Есть другие и варианты распада, но они статистически бывают нечасто. Если вы дадите нам освежить память, то…
– Нет, что вы! Это люди знали и в позапрошлом веке, не стоит.
Повисла тишина.
– А изменение уровня радиации с чем может быть связано, как думаете?
– Как я сказал, это может быть и наведенный уровень от пластов, которые…
– Да, это понятно. Но как могли измениться уровни радиации уже после входного контроля? Внутри контейнеров. Я говорю про увеличение уровня радиации.
– Что? – будто ослышался Чжан. – Не могу сказать. – Он стал осторожно подбирать слова потому, что почувствовал какую-то немалую опасность. – Может, попались разные изотопы радия или изотопы еще какого-то материала с разными периодами полураспада, и поэтому меняется.
– В принципе, такое возможно. В математической теории. Но это бы показало еще на месторождении. Вероятность такого ответа есть, но стремится к нулю.
Опять повисла тишина.
– Так что… – осмелился Фэй.
– Вы знаете структуру атома радия? Ну самые базовые сведения. Нуклоны и прочее.
– Радий двести двадцать шесть. Из названия понятен порядковый номер элемента. Есть несколько изотопов и изомеров, но основной этот. Так, нет, стоп. Изомеры – это в молекулах, извините. Восемьдесят восемь протонов, столько же электронов, в обычном состоянии, понятно. Сколько там… Сто тридцать восемь нейтронов. С количествами надо проверить, но, по-моему, так. Вы извините, мы больше по технической части, чтобы механизмы все работали, добыча и дальше шло без сбоев.
– Да, все верно. Не думайте, что это какой-то экзамен гаокао, просто размышления вслух, может, мы что-то упускаем. А что вы думаете, если узнаете, что у нас показывает…
Они переглянулись с Гуем.
– У нас показывает наличие свинца двести двадцать шесть?
Фэй и Чжан молчали.
– Простите, а разве есть такой изотоп? Что-то не припомню.
– Нет, конечно, и не может быть. Мы проверили, что-то неладное делается у вас на базе. Такого изотопа не может быть в принципе. Наверное, что-то наложилось, может, редкий изотоп радия смешался с редким изотопом свинца, поэтому программа, которая не была на такое рассчитана, что-то неправильно отразила и вообще…
– Так что нам делать?
– Пока ничего не делайте. Мы пока тут определяемся. Выгружайте контейнеры с этим странным радием в хранилище особой защиты и запустите дополнительные проверки всех партий радия. А мы пока поднимаем все отчеты по этому материалу, было ли что-то похожее. У вас в ближайшее время будут еще выходы к радиевым залежам?
Чжан пожал плечами:
– Не могу вспомнить. На этой неделе, кажется, нет, на следующей возможно. Другие работы запланированы.
– Вот и хорошо, – удовлетворенно кивнул с экрана Ван. – Пока выполняйте программу, но будьте наготове, может, что-то придется быстро выполнить с этой партией.
– Они всегда готовы, – подал голос Гуй. – Они большие молодцы.
– Не сомневаюсь. – Ван улыбнулся и отключился.
По пути обратно на свои рабочие места Фэй и Чжан вполголоса обсуждали произошедшее.
– Что думаешь?
– Не знаю. Наверное, что-то не так пошло. Или сломалось. И теперь пытаются какие-то сказки придумывать. Потом отыграют назад, естественно, но пока им сказать нечего. Может, электроника сгорела. А любые дополнительные затраты, дополнительные рейсы с Земли – это проблема. Начинают те, кто продвигает освоение океанов, говорить: вода приносит прибыль и огромную здесь и сейчас, и когда что-то ломается, то доставка с суши в течение одного дня. А Луна?..
– Да, ты прав. Тут политика больше, а не наука или техника. Главное, чтобы нас крайними не сделали. Ты же знаешь, правил и протоколов настолько много, что все идеально сделать, работать просто невозможно. Скажут: а это дураки Фэй и Чжан не сделали два шага влево при выполнении подпункта восемь пункта двести сорок четыре главы семьсот шесть правил по вытиранию глаз от пота, поэтому они во всем виноваты, что что-то сломалось.
– В любом случае это не нашего ума дело. Пускай разбираются большие начальники, а мы с тобой давай пока проверим записи, все ли мы с тобой делали правильно по факту.
На том они и разошлись.
Но история не только не разрешилась, но стала активно развиваться дальше.
Через пару дней они снова были вызваны на встречу с Ваном, и опять присутствовал Гуй. У последнего вид был не только недовольный, как в прошлый раз, а совсем уже немного испуганный.
– Так, задача такая. – Человек на экране в этот раз тоже был то ли расстроен, то ли взволнован, то ли действительно не было времени на вежливые манеры, и он просто забыл поздороваться. – Вы на станции не сможете провести углубленный анализ, радиофизиков нет, спектрометры слабые, а что-то надо делать. Вам надо провести небольшую нестандартную операцию.
Фэй кивнул.
– Вы должны часть этой партии радия отправить в одно интересное место.
Дисциплинированные китайские инженеры молчали.
– Есть у вас недалеко станция «Полюс-3».
Чжан удивленно кашлянул и не сдержался:
– Русские? Вы про русскую базу?
– Да, она. Знаете, она не самая совершенная, не самая новая. Мы никогда не перестаем над ними по-доброму подшучивать, над их отсталостью в каких-то вопросах, но можете быть уверенными: это великий народ, с гигантским опытом в науке и удивительными способностями решать любые вопросы и видеть суть явлений.
– Мы никогда и не посмеивались над ними, – попытался тихо возразить Фэй. – Они, конечно, немного необычные и для нас, и для Запада, немного… варвары, с нашей точки зрения, но у них своя история и свое дао.
– Как бы там ни было. Мы с ними договорились, у них внезапно нашелся какой-то древний ускоритель, еще тех старых времен, который сейчас используется для чистой науки. Они удивились нашей просьбе, но готовы помочь. В общем, разделите партию, выделите часть и отправляйте русским. Это не очень далеко по нашим масштабам, но по вашим – вполне себе. У вас будет контакт – Николай Бурмель, это начальник русской базы, он уже пообщался по прикладным вопросам с Гуем, отправляйте завтра же.
Он отключился.
Глава 5
Базы находились на Луне довольно неравномерно. Безусловно, самой удобной с точки зрения логистики и связи с Землей являлась обращенная к планете сторона, особенно экваториальные зоны. На полюсах залежей по каким-то причинам было не так много, и они были не так разнообразны, а на обратной стороне станций было совсем мало. И это было даже не вопросом связи с Землей, благо на орбите спутника вился рой спутников-ретрансляторов, и проблем не было. Однако для доставки материалов для строительства или доставки полезных ископаемых обратно требовались дополнительные и непростые маневры, расходы топлива и времени.
Рано или поздно удобные участки были бы выработаны, и все стали бы перебираться на ту часть, где не видно дом, а видна только бесконечность, но пока это было делом отдаленного будущего.
Когда Фэй и Чжан ходили по коридорам своей базы, другие сотрудники, понимая, что происходит что-то непонятное, но как-то связанное с этими двумя, начинали коситься на них. Когда они приходили на медицинские или спортивные процедуры, или в столовую, или в комнату отдыха, то разговоры стихали, и всякая болтовня переходила на подчеркнуто деловые темы.
Чжан, как более молодой и не вполне понимающий скрытые механизмы работы государственной работы, начинал грустить и шепотом признавался напарнику, что было бы неплохо соскочить с этой непонятной ситуации. А его более опытный коллега включал режим дзена, расслаблялся и пытался, плывя по течению, с интересом заглянуть на поворот событий.
Гуй дал им рабочие инструкции и контакт, с котором можно координировать деятельность.
Ими оказались Мила Капиланти, биолог, в то же время врач, и специалист по нескольким еще смежным направлениям. Еще один, Роман Федорович, астроном, и в придачу тот, кто умел удовлетворительно обращаться с ускорителем. С ним следовало поддерживать связь по вопросам, которые непосредственно касались их необычной партии радия.
– Биолог? На Луне? – удивился Чжан, когда они чуть позже сидели в одной из комнат отдыха и вели неспешную беседу.
– Зря удивляешься, – ответил Фэй, потягивая странно тянувшийся чай из кружки. – Биолог же изучает не кенгуру и дельфинов, а организмы и их деятельность в этих условиях. Мышей, к примеру, или насекомых, или бактерии.
– Я знаю, – виновато улыбнулся Чжан. – Пытался пошутить. У нас же здесь тоже пара есть ученых по этому профилю, которые занимаются какими-то опытами в своем крыле. И кошки ходят здесь.
– Кошки – это вообще интересная история. Это же не только для биологических наблюдений, это тоже очень важно, но не единственное. Но и важная роль для психологического фона людей на станции. Ты же знаешь, что раньше кошек держали в тюрьмах, на военных кораблях, на нефтяных платформах.
– Где серьезное эмоциональное напряжение и суровые мужские коллективы?
– Да, что-то в этом роде. Ты вот идешь на поверхность, готовишься схватить серьезную дозу радиации, и вообще всегда может пойти что-то не так, с непредсказуемыми последствиями. Весь в своих серьезных мыслях, переживаниях, параллельно думаешь, как будет твоя семья, если все обернется совсем серьезно, и тут видишь важного пушистого котика, который смешно прыгает при маленькой гравитации, но при этому ни на секунду не сомневается, что он совершенство и абсолютно главный здесь. Сразу и настроение улучшается, и темные мысли уходят, ты его погладишь – и совсем другое настроение.
– Здесь еще другой аспект. Если брать чисто биологию, всякую физиологию и прочее, всегда же для науки очень важно найти подтверждения своим теориям не в обычных условиях Земли, а где-то, где условия совсем иные. А если они не подтвердятся и будут выявлены какие-то новые факты, то это еще лучше. Это огромные целые направления, где ждут тысячи диссертаций, премий, степеней. Нельзя же бесконечно обмусоливать какую-то косточку в позвоночнике лягушки, это же несколько унизительно.
– Тут ты прав. Когда зарождалась серьезная, методическая и системная наука, как было? Один ученый, к примеру Ньютон, или Гумбольдт, или даже Эйнштейн, они закрывали своей работой целые большие направления или даже науки. Они открыли там закон, здесь теорию, наработали статистику и сделали предложения здесь, помимо этого в других направлениях отметились. И потом уже другие уточняли их, систематизировали, брали все менее и менее глобальные вопросы. Это тоже важно, безусловно, но где-то в глубине сердца они понимали свою… незначительность, что были способны на большее, но большего не было. Все большие открытия разобрали или до них, или до тех титаны, или тысячи тысяч таких же жаждущих признания людей.
– Это же одна из проблем человечества, – протянул Чжан и ловко поднялся прыжком, да так, что встал на пол сразу возле контейнера с горячим чаем. Налил себе, вдохнул аромат и мечтательно зажмурился, после чего отхлебнул крохотный глоточек, слегка повернулся и таким же акробатическим прыжком вернулся в кресло. Врачи не очень рекомендовали передвигаться таким образом, потому что человеческие мышцы, связки и сухожилия, которые эволюционировали на протяжении миллионов лет при четко заданной гравитации, здесь, на Луне, иногда вели себя непредсказуемым образом, но молодым и недавно прибывшим все не давало спокойствия то новое чувство легкости.
– Проблема, – продолжил он, – в чем. Я несколько лет назад сам до этого дошел, раньше об этом не задумывался, а потом оказалось, что подобные мысли и концепции высказывали в Европе несколько веков назад, а у нас еще при старых династиях. Что можно бесконечно выдвигать теории, строить гипотезы, выражать мнения, но пока у тебя в руках один образец неважно чего… Пусть, не знаю, биохимии углеродной жизни, или механизмов эволюции, или, если брать шире, физических законов. Если у тебя есть всего один пример, то придумать можно все что угодно, потому что ты даже не знаешь куда двигаться.
– Да, ты прав. – Фэй удобнее устроил ноги на подставке и вдохнул тонизирующий дым. – Это же как в геометрии, в классической, я имею в виду, а не той многомерной, о которой судачат ученые уже пару веков. Если есть одна точка, то через нее можно провести целую кучу, бесконечность прямых, в разных направлениях. Да что там прямых, плоскостей! Которые будут повернуты в бесконечное количество вариантов. А если будет еще пример, еще одна точка, то это не просто радикально все меняет. Это даже… – Он покрутил неопределенно пальцем в воздухе. – Опять-таки, если просто геометрия нам поможет, через две точки можно провести только одну прямую, не помню, какой это постулат Евклида. Да, это прямая будет бесконечно идти в обе стороны, а может, это и не прямая совсем, а совсем даже наоборот, а может, прямая потом станет плоскостью, или пространством, или чем-то с дополнительными измерениями, но у нас будет маршрут. Или, если взять плоскости, через две точки опять же можно построить бесконечное количество плоскостей, но! Эти плоскости будут строиться вокруг этой оси вращения, а это уже совсем другое.
Чжан кивнул, и его высокие залысины, появившиеся, будто насмехаясь над его молодым возрастом, дали блик в темный угол.
Они посидели в тишине и полумраке, предаваясь размышлениям.
– Как думаешь, что с этим радием?
Фэй озадаченно хмыкнул:
– Не знаю точно, но мне не нравится, что все так переполошились. А если и начальник станции, и Ван этот, большая шишка на Земле, выглядят растерянными, и, если еще такое событие, в котором никто разобраться не может, и подключают русских… Возможно, какой-то новый изотоп нашли, не предусмотренный никакими алгоритмами, может, еще что-то.
– Но тогда бы сначала мы сами все изучили, подумали, как это использовать с точки зрения государственной безопасности, должны партийные органы все взвесить, просчитать варианты, затем можно объявить всему миру об открытии. Не каждый день открываются изотопы, да такие, которые не могут существовать по современным представлениям. Если это подтвердится, уже не знаю, радий это, или свинец, или еще что-то, тогда целые отрасли физики, геологии, ядерных наук и еще десятков других можно выбрасывать, потому что они были неправы. Может, поэтому большое руководство и не спешит объявлять об этом, надо все много раз проверить, иначе весь мир будет смеяться. А ты знаешь, что американцам только дай повод, они будут много лет после этого оттаптываться на наших ученых и программах. Нам это, конечно, не страшно, мы можем сами все делать, но в принципе авторитет упадет, и мы потеряем лицо.
Через пару дней, когда небольшая часть была доставлена на русскую базу, у Фэя и Романа Федоровича был ежедневный регулярный сеанс связи.
Перед китайским селенавтом показался на экране здоровенный русский мужчина с аккуратной бородой, простой прической и спокойным властным взглядом. При первом знакомстве Фэй вспомнил те детские сказки, которые он давно читал, про трех русских богатырей, и они обычно действовали по одиночке и совершали подвиги, но, когда грозила особая опасность, они собирались воедино, звали еще друзей и побеждали врага. На его фоне атлетичный и ловкий китаец выглядел как третий, младший из богатырей.
– Как думаешь, – задумчиво начал Роман, – скоро проведут железные дороги на Луне?
Начало сеанса было неожиданным. Русский говорил на своем языке, а программа транслировала мгновенно его голосом на путунхуа. Когда говорил Фэй, все было обратно, и Роман слышал все с интонациями и фразеологизмами природных голосов уже на русском.
– Железные дороги? Думаю, нескоро. Да и нет особой потребности.
– Почему? Ну вот представь, от вашей базы до нашей сколько? Сотни километров? Да, вся поверхность Луны чуть больше чем в два раза превышает Россию. Минус полярные зоны, где почти никого нет, минус обратная сторона, где тоже почти пусто, только роботы ездят.
– Все верно. Так зачем тебе железная дорога? Разве шаттлы не удовлетворяют? Из одной точки в другую не так сложно добраться, а если нужно еще сэкономить или большой груз, то с выходом на орбиту и сходом в нужной точке.
– Представь только. – Роман зажмурился от удовольствия. – Сел в поезд, без разницы открытый или закрытый, и быстро уже прибыл на нужное место.
– Если месторождение будет выработано и надо будет передвигаться куда-то в другое место? Что делать с этой дорогой?
– Можно и относительно мобильную инфраструктуру. Сопротивления воздуха здесь нет, больших грузов тоже не предполагается, можно полотно относительно простое сделать.
– Я так и не понял, зачем эта дорога тебе нужна?
– Тут все просто. Когда приземляется очередной груз или отправляется, то поднимает ракета столько пыли, что она забивается везде, и приходится чистить все поверхности. А кары наши любимые, конечно, хороши, но, пока проедешь по бездорожью, уже все кости будут сотрясены, даже при такой маленькой гравитации.
– Так что с нашим грузом? – аккуратно вернул Фэй разговор в нужное русло.
– А? А все нормально, не переживайте. Это свинец двести двадцать шесть, вы все определили правильно.
Фэй замолчал.
– Повтори, пожалуйста. Не расслышал.
– Обычный свинец двести двадцать шесть. Ты так смотришь, будто это что-то необычное.
Фэй ошеломленно смотрел в экран и только после этого понял, что это шутка.
Они рассмеялись.
– Так мы все верно сделали? Нет никакой ошибки у нас на станции или проблем с оборудованием?
– Я не знаю насчет всей станции, но ваши первоначальные и повторные анализы были верны. Те, которые я видел, конечно.
– И как такое может быть? Как думаешь?
Роман пожал огромными плечами, полез куда-то вниз под стол и налил себе что-то в кружку.
– Сложно сказать. Но мое начальство уже связалось с твоим, не знаю, думаю, они договорились как-то насчет того, чтобы информация никуда не распространялась. Сейчас, наверное, думают, что с этим всем делать.
– Ты уверен? Ваш ускоритель же довольно… почтенного возраста.
– Да, он старый и был законсервирован несколько десятков лет. Когда мне дали команду его подготовить к работе недавно, я был немного удивлен. Там управляющий блок сейчас выглядит очень архаично, и тех, кто разбирается во всех строках, думаю, уже нет в живых. Да, можно поднять все архивы на Земле и разобраться досконально, но у нас не было на это времени, как я понимаю? Мне сказали просто сделать анализ поступившего материала.
Фэй кивнул:
– Не может быть ошибки?
– Все может быть. Он, как ты правильно сказал, довольно старый, но очень надежен. Я в нем полностью уверен. К тому же, – Роман ухмыльнулся, – по теории вероятностей и отказов какой процент, что у двух независимых наблюдателей, на двух разных базах и оборудовании случится одинаковая ошибка?
– А радиация?
– А радиация не такая, как должна быть при обычном радии двести двадцать шесть.
– То есть…
– То есть вы все правильно выдали. Это свинец двести двадцать шесть. Шесть лишних нейтронов. Шесть протонов, которые, по нашим представлениям, притворяются нейтронами.
Фэй задумался и почесал лоб:
– Послушай, Роман… Я не ученый, как ты знаешь, я инженер. Может, многое из университета Цинхуа забыл, это сколько лет назад было, да и работа с тех пор больше с буровыми и обогатительными машинами была. Но я не помню такого изотопа. Разве может быть с восемьюдесятью двумя протонами целых сто сорок четыре нейтрона? Почему такое ядро стабильно?
– Насчет стабильно, мой друг, я бы пока не горячился. Радиация немного плавает, но это не самое главное. Вернее, это очень важно, но мы не понимаем причину.
– Как и мы в свое время не понимали.
– На вашей станции осталась бо́льшая часть этой партии. Что говорят датчики и системы?
– Все по-старому. То есть ничего не понятно. Но давай вернемся. Так как это может быть? Что это, нейтроноизбыточность или протононедостаточность?
Роман хохотнул, сделал глоток и задумался:
– Ты хочешь, чтобы я сейчас тебе поведал серьезный парадокс, над которым ломают голову лучшие физики как минимум Китая, а может, и России? Со всеми математическими выкладками?
– Нет-нет, ни в коем случае, – весело отмахнулся Фэй. – Просто давай пофантазируем. Здесь же только мы, мало ли что могут наговорить два едва знакомых мужчины за стаканом чего-то бодрящего?
Роман улыбнулся и задумался:
– Хорошо, давай пофантазируем. Что мы имеем, что вы нашли. У нас есть материал с крайне необычным строением ядра, правильно? Это свинец, судя по количеству протонов, но нейтронов слишком много, чтобы все было хоть в каком-то равновесии или стабильности.
– Да. Может, на серьезных ускорителях на Земле или на орбите уже создавали такое, но это единичные атомы, думаю, или десятки в крайнем случае, и они сразу распадались. Это такое, скажем, насилие над естественным ходом природы, что самая ткань нашей вселенной отвергает такое и все распадается на более подходящие местным законам частицы.
– Согласен. Давай тогда условимся, что у нас странный свинец с переизбытком нейтронов, а не радий с недостатком протонов.
– С недостатком протонов и, соответственно, избытком нейтронов. Не забудь, в нашей странной партии в атомах по сто сорок четыре нейтрона, а в нормальном радии всего сто тридцать восемь.
Роман удивленно посмотрел на него, а потом кивнул:
– Точно, я что-то не подумал об этом. А может, и подумал, но мысль не отложилась. Да, тогда точно давай считать эту партию свинцом с двумя странностями, а не радием. Ну просто пока эта партия больше себя ведет как свинец, пусть и странный, а не как радий. Так сказать, малодушно используем бритву Оккама.
– Договорились. И что мы имеем в этом случае?
– Вы точно ранее в этом месторождении находили только обычный радий? Ничего необычного в этом плане?
– Точно. Мы почти сразу подняли все архивы. С самого начала разработки этого месторождения ничего подобного не было. Хочу тебе еще кое-что сказать, наверное, мой начальник уже сообщил вашему. Что и после нашей партии прибывали новые. С ними тоже все хорошо. Обычный старый добрый радий.
– Интересно. Первое, что сразу приходит в голову, если отмести, что на двух базах синхронно произошли одинаковые ошибки. Где-то рядом с этой залежью произошло какое-то событие, что повлияло на строение атомов.
– Не представляю, что такое могло произойти, чтобы настолько изменило.
– Да, вариант какой-то слабый. К тому же, если до и после ничего странного, то есть порода стандартная.
– Иными словами, у нас шесть протонов каким-то образом превратились в шесть нейтронов. И куда-то делись шесть электронов.
– Да, можно и так сказать. Насчет электронов – это дело такое, они же легко отваливаются. К тому же, никаких ионов у нас не было, то есть восемьдесят два электрона, все как надо. Может, этих потерявшихся электронов никогда и не было.
– Давай теперь обсудим, как у нас протоны превратились в нейтроны. Мы же договорились, что изначально это был обычный радий.
– Есть специалисты в этом деле, да и тема довольно узкая. – Роман опять нырнул куда-то вниз экрана и вынырнул с кружкой, но теперь в зубах виднелась то ли какая-то старинного вида электронная сигарета, то ли тлеющий бокс. – Насчет протонов… Здесь два пути, насколько я помню. Первый – распад самого протона. Я знаю, что пока ни в экспериментах, ни в наблюдениях из космоса никаких распадов протонов не зафиксировано. Да, ученые предлагают сотни и сотни теорий, правда, последние десятилетия немного снизилось число, потому что никто не хочет заниматься темой, которая никак не проверяема и вообще, кажется, тупиковая.
– Да, я, кажется, припоминаю что-то в этом роде. Сейчас вяло спорят только о том, протон является абсолютно стабильной частицей, которая цельная в нормальных условиях, или ее период полураспада, если можно так выразиться, или распада исчисляется миллиардами миллиардов лет, что мы можем считать ее стабильной. В самом деле, какая разница, если один протон распадется за время, пока миллионы таких вселенных, как наша, родятся, проживут, выйдут на пенсию и исчезнут, то можно считать его устойчивым. А второй путь напомни.
– Да, это чистая теория пока. И нет смысла рассматривать. А второй путь – это позитронный распад или бета-плюс-распад. Если очень кратко, то иногда, довольно редко, некоторые элементы в ядрах имеют превращение протона в нейтрон с испусканием позитрона и электронного нейтрино. Это явление давно описано и применяется лет двести.
– Но что-то есть такое, из-за чего оно не подходит, верно? Иначе бы мы не сидели здесь.
– Ты прав. Два фактора, по которым нам с твоим радием такое не подходит. Во-первых, это испытывают только протонно-избыточные ядра. А у нас, если можно так сказать, изначально был нейтральный радий, не избыточный и не дефицитный, ни протонами, ни нейтронами. Второй фактор, что такое случается и массовое число ядра не меняется, как у нас, но уменьшает заряд на один. То есть количество протонов всегда уменьшается на один. А у нас на шесть.
– Тогда непонятно. Как таковой протон не распадается, можно считать. А при бета-плюс-распаде распадается, но один в каждом атоме, но не шесть. Не может быть же такого.
– Пока такого я не слышал даже. Но как ты понимаешь, не так много людей копают в эту сторону. Да и для проверки практического этого варианта нет необходимого инструментария.
– Тогда, может быть, последовательные превращения? Ступеньками по одному шагу. Кто там перед радием идет? Шаг назад. Потом еще, потом еще. Так шесть раз, и вот мы на месте.
– Друг мой. – Роман улыбнулся и неодобрительно поглядел в кружку. – В этом мире может быть все что угодно. Но пока никаких указаний, что шесть раз подряд произошло то, что один раз происходит очень нечасто, нет.
– Я понимаю. Но сам механизм превращения нам пока интересен во вторую очередь, меня больше интересует другое.
– Вот тут ты попал в точку. Самое интересное другое – почему этот странный свинец до сих пор не распался.
– Да.
– Это пока самое удивительное во всей истории. Получения, превращения – это дело высоколобых теоретиков, они всегда придумают пару новых измерений, чтобы доказать правильность своей идей. Но если подумать, где-то в глубинах звезд наверняка происходит что-то подобное. В любом случае это осязаемо, если можно так сказать. Это в принципе можно вообразить.
Фэй глянул на часы, но было еще много времени. Его освободили от большой части обязанностей на базе и практически полностью переключили на работу с этим странным металлом. Другие члены экипажа на базе были не очень довольны, ведь на них ложились дополнительные работы, но приказам не перечили. По правде говоря, и Фэй был не самым подходящим вариантом, лучше было бы назначить по крайней мере инженера-радиофизика, но остальные или были по горло заняты другими проектами, или подходили еще меньше, да и приоритет был не очень высок. Да, ситуация необычная, но скоро должны были все разобраться.
Фэй продолжил:
– Как с таким количеством нейтронов может в принципе существовать атом? Ведь есть какие-то не очень сложные пропорции или закономерности взаимодействия нуклонов в ядре. Вернее, они, безусловно, очень сложные, там какие-то крайне тонкие материи задействованы, но в практике все сводится к довольно простым арифметическим соотношениям. Нейтронов должно быть больше, какое точно – сейчас не скажу, но у нас слишком много. И оно все держится.
– Ты прав. – Роман задумчиво сделал еще маленький глоточек. – Держится пока, но мы точно не знаем вообще ничего об этом новом металле, вернее изотопе. Какая у него суть, период полураспада и прочее.
Они посидели немного в тишине, думая каждый о своем.
– Как думаешь, скоро это просочится и все узнают? – невзначай спросил Роман.
– Рано или поздно. – Фэй пожал плечами. – Думаю, даже рано. Сколько ни утаивай эту ситуацию, а на Земле рано или поздно все узнают.
– Но не сразу поймут. Ведь людям нужны жаркие новости, желательно плохие, а тут не очень понятные, да и если подать, что в каком-то атоме на Луне нашли больше нейтронов, чем надо, то любой человек или пропустит это все мимо ушей, или даже не поймет, о чем речь. Ну нашли и нашли, мало ли чего там придумали. Правда, журналисты смогут что-то сенсационное придумать и заработать на этом денег, но больше не думаю.
– Да, согласен. Сколько в древности моя страна хранила секрет шелка? Сотни, может, тысячи лет. Считала это стратегическим секретом, одной из основ экономики. А потом после многочисленных провальных попыток секрет был вывезен на Запад. Да, пускай первое время все тонкости постичь не получалось, пусть материал был не очень хороший, шелк и одежда оказывались сомнительного качества, но дорогу осилит идущий, через несколько десятков, может, и сотен лет уже оказалось, что западные товары ничуть не хуже наших. В экономику Китая резко сократился поток денег, начался странный кризис и очередная нестабильность. Меня лично другие вопросы больше интересуют…
– Меня вот тоже. – Роман допил последнее из кружки и тяжело вздохнул. – Давай заканчивать, наверное. Утром опять новые опыты делать.
– Подожди, еще что думаешь, у меня пара вопросов.
– Давай, – рассмеялся Роман, – правда, не знаю все, но если мы так, фантазируем, то…
– Я думал над вопросами. Первый: какое практическое применение этого явления или эффекта? Другими словами, можем как-то использовать? Не смог придумать ни одного приложения.
– Практика, – протянул Роман. – Что можем сделать из странного свинца? Мне тоже пока ничего не приходит в голову. Свинец с аномальным атомным весом, с огромным количеством нейтронов? Не знаю пока. Это же зависит от того, мы видим конец, финал какого-то необычного процесса или одну из стадий. Может, завтра еще что-то произойдет. И будем отталкиваться от этого. В любом случае мы же имеем дело не с промышленными объемами, а совсем с небольшими, почти лабораторными количествами.
– Из этого вытекает мой второй вопрос. Прикладнее некуда. Как думаешь, в целом это повлияет на добычу радия?
– В каком смысле?
– Представь сам. А вдруг это какое-то массовое явление? Вдруг весь радий, весь радий не только этого месторождения, этой залежи внезапно превратится в странный свинец. А если весь радий Луны? Или Земли?
– Все, прекращай пугать! – весело ответил Роман. – Еще скажи, во всей Вселенной! Давай доведем этот мыслительный эксперимент до логического конца и пойдем отдыхать, мы и так потратили с тобой столько времени, что завтра до обеда будем на тонизирующих напитках и паре.
Фэй тоже весело кивнул экрану:
– Давай рассмотрим пока локальный вариант, замахиваться на всю Луну и Солнечную систему не стоит. Допустим, что весь радий в этой области превратится – неважно каким способом – в этот наш странный свинец. Что тогда? Есть другие металлы, которые весьма нужны Земле, но без радия все показатели прибыльности упадут вниз. Возможно, вам придется консервировать там все и искать где-то в другом месте.Но пока следующие партии совершенно обычные, я не знаю даже, что сказать. У вас нет никаких подобных случаев? Вы же тоже добываете радий?
– Добываем. У нас все хорошо, и до вашего случая, и после. Радий и радий. Без него, как ты понимаешь, Земле будет очень несладко.
Фэй кивнул:
– А если брать всю Луну, то уже выяснилось, что запасы здесь огромные, в несколько раз больше земных, и очень хорошо сконцентрированы, но они не бесконечны. Это как с нефтью несколько веков назад. Когда ее было мало.
– Ты имеешь в виду – мало добывали.
– Да, технологии были слабые, добывали мало и мало использовали соответственно. А как технологии шагнули вперед и нефти стало очень много, то нашли очень много применений. Свет, двигатели внутреннего сгорания, потом всякие пластмассы, косметика и прочее.
– По-моему, это немного не так работает. Сначала потребность, а потом предложение подстраивается, догоняет.
– Все так работает. Эти оба фактора работают одновременно. Нас как учили в младших классах: электрический заряд вызывает электрическое поле, оно, в свою очередь, вызывает магнитное, оно – снова электрическое и так далее. Это очень упрощенная модель, мы же понимаем, что возникает сразу электромагнитное поле, а показанная схема просто для понимания, чтобы представить себе.
– Так что делать будем в таком случае?
– Пока нет никаких предпосылок, никаких данных для этого. Мы стоим на краю причала и видим только воду, темную воду, вдаль на метр. Но какая это вода, это крошечный ручеек, который можно перейти, не намочив даже колени, или это океан, мы пока не знаем. Так и с глубиной, возможно, там толщина воды в ладонь, а может, достает до слоя магмы.
– Даже если это все коснется Луны, – Роман потянулся и хрустнул суставами, – это будет только дополнительным фактором, стимулом, чтобы активнее развивать направление Марса и астероидов.
– Главное, чтобы мы там не обнаружили тоже какой-то странный металл.
Они рассмеялись, попрощались, и каждый отправился спать.
Глава 6
Прошло несколько лет.
Чжан, важный и с чувством той властной силы, которая позволяла c некоторой нежностью превосходства относится ко всем остальным людям, отвечал на вопросы журналистов. Сзади виднелось уходящее в горизонт бирюзовое море, на поверхности которого играли отблески солнца.
Чжан любил и свой кабинет, и этот вид, а когда к нему приехали несколько десятков всемирно известных журналистов, настоящие акулы пера и лидеры мнений, которые собрались послушать о новых данных касаемо Проблемы, он пригласил из в самый большой и помпезный конференц-зал. Это был не его «родное» место, конечно, такое большое пространство давило бы и отвлекало от работы, но вся равно помещения находились на одном этаже, и он любил иногда сюда приходить. Интерьер старой Империи Мин как-то его покорял, да и запахи подобрали особенно изысканные.
Когда все расселись, они поприветствовали друг друга, и идеальные девушки налили им горячий чай, Чжан, к которому они все пришли, начал свою пресс-конференцию:
– Дорогие друзья! Вы все прочитали доклад и тезисно ознакомились с пояснениями и выводами. Прежде чем задавать вопросы, давайте я немного освежу ваши знания. Это ни в коем случае не значит, что ваши знания и степени подвергаются сомнениям, я ведь и сам когда-то был простым инженером-бурильщиком.
Журналисты вежливо засмеялись. Все знали эту историю, и, как и все люди на Земле, втайне поражались воле случая и удачи.
Чжан прошелся по конференц-залу вдоль окна. Он по старой своей привычке не очень любил сидеть, ему лучше думалось стоя или даже при ходьбе.
Умное покрытие окон незаметно подстроилось под нужное освещение, чтобы ничто не отвлекало от мероприятия.
– Давайте немного вспомним, с чего все началось.
Он помолчал.
– Много лет назад наша китайская экспедиция в ходе самой обычной и стандартной процедуры по добыче радия на Луне столкнулась с тем явлением, которое потом назовут Проблемой шести. У нее на самом деле было и есть много названий, это и парадокс шести нейтронов, и метастандартный свинец, и магическое превращение, и главный нарушитель Стандартной модели.
Журналисты услужливо посмеялись.
– Как бы там ни было, всем понятно, о чем идет речь. Не скажу, что мы сразу поняли, какой ящик Пандоры открывается, хотя очень многие утверждают, что именно мой скромный вклад стал важным.
Многие уверенно кивнули и продолжили записывать.
Чжан подошел снова к огромному окну и посмотрел на океан. Ему не очень хотелось проводить эту пресс-конференцию, еще раз рассказывать, откуда они пришли и где сейчас находятся, но если уже стал мировым лицом Проблемы шести, то, помимо миллионов льгот и привилегий, есть и некоторые обязанности.
Самое главное, он совсем не хотел возвращаться в прошлое, в те годы, которые были не очень далеко, чтобы все забыли, как все обстояло на самом деле, но достаточно давно, чтобы вырос миф, эпос о главном событии в истории Земли.
– Так или иначе, как вы знаете, был обнаружен новый металл, необычный металл. Относительно быстро с его особенностями познакомились все страны мира, потом международные организации, потом все вообще. Что же мы имели?
Чжан немного опасался, что рассказывать этим подготовленным людям, многие из которых были старше его самого и гораздо образованнее, базовые основы слишком самонадеянно, но ничего не произошло.
Все с разными чувствами, но ловили его слова, его рассказы о том, как все начиналось. Ведь некоторое время сама эта история развивалась незаметно для остальных, а когда информация проникла в широкие массы и была основательно освоена, многие первоначальные события оказались забыты и практически не подлежали правильному восстановлению и толкованию.
– Что мы имели, – еще раз повторил Чжан задумчиво. – Как вы знаете, мы нашли новый элемент, который не просто не может существовать, как мы тогда думали, но и не рассматривали даже такой вероятности. Свинец двести двадцать шесть. Чудо-свинец его тоже кое-кто называет. Восемьдесят два протона и сто сорок четыре нейтрона, электрически нейтральный и… – Он замялся. – Имеющий большой период распада. Тогда, в те годы, сразу родились сотни гипотез, одна сложнее и абсурднее другой, но одна из них не то чтобы попала в цель, но смогла описать ту стадию Проблемы шести довольно верно. Это была моя идея, моя гипотеза. Я ее озвучил на одной конференции, где был в качестве приглашенного гостя, человека, который находился практически у истоков, но, конечно, у меня не хватило знаний и математического аппарата, чтобы все расписать досконально. Математики и физики-теоретики, которые случайно там оказались, заинтересовались моим докладом, приняли мои тезисы в работу и смогли постепенно подвести базу под них.
– Мистер Чжан, – подал голос один из политических журналистов, высокий красивый седовласый афроамериканец. – Мы знаем в той или иной степени эту историю, они была пересказана разными людьми и с небольшими вариациями, но примерно одинаково. Не стоит преуменьшать свои заслуги. Я прекрасно помню те дни, теории сыпались действительно каждый день, и под них пытались создать хоть какую-то математическую базу. Это если учесть еще, что постепенно приходили новые данные о Проблеме шести, и то, что вчера обосновали и доказали, пришедшие сегодня данные перечеркивали полностью, и приходилось начинать с нуля. Не так часто в истории вообще бывало, а в последние века тем более, что вал информации о чем-то абсолютно новом лился таким потоком, что армия ученых не успевала все переваривать. Обычно же бывает в каждой отрасли пара новых фактов, и их приходится выжимать по полной и исследовать абсолютные мелочи. Но не здесь.
– Спасибо, мистер…
– Лин, Джонатан Лин. Я из…
– Да, я знаю, откуда вы, мистер Лин, – улыбнулся Чжан. – Передавайте привет Деборе.
– Передам, конечно. – Высокий афроамериканец немного поклонился.
– Да, вы все верно сказали, мистер Лин. – Чжан прошелся немного к кафедре, которая стояла чуть поодаль. – Да, я первым предложил принять, что у нас есть именно какое-то превращение шести протонов в шесть нейтронов. Это было сенсацией, которой, наверное, никогда не было в истории человечества. Сначала научной, а потом и общей. Вы все прекрасно помните, какие несуразные и, на наш современный взгляд, глупые были первые применения суперсвинца.
Многие кивнули.
– Куда его только не засовывали и где не применяли. Даже в подводных поселках, стадах морских животных. Кто-то даже пытался по ним гадать или втайне засовывать в земные радиевые и свинцовые руды и металл, чтобы с помощью него как-то заразить и нормальные изотопы. Все были при деле, но ничего толкового не вышло. Затем, как вы все помните, постепенно та партия, которую я добыл и к которой приложил непосредственно руку в самом начале, постепенно разошлась по лабораториям и ядерным центрам, и больше не было. Весь мир стал ломать голову, что это, какая-то аномалия? Или как назвать? Потому что больше ничего подобного в окрестностях нашей планеты мы найти не могли. Исследования развернулись очень бурным темпом, о суперсвинце говорили все люди на планете, даже те, кто мало что понимал, первым делом утром искали, какие еще новые свойства или чудеса он нам всем продемонстрирует.
– Перво-наперво мы выяснили, что все-таки это не очень стабильный изотоп свинца, – подал голос какой-то азиат со второго ряда, кажется филиппинец.
– Спасибо. Да. Если в природе такой изотоп не мог бы существовать даже самое малое количестве времени, то этот материал существовал. Да, он распадался в итоге до свинца обычного, двести восьмого, но тогда мы этого не знали. Те «лишние» нейтроны почему-то все-таки распадались на протон, электрон и электронное антинейтрино, ну или антипротон, позитрон и нейтрино, что крайне редко, но все равно бывает. Мы пока не понимаем, почему разные типы распада происходят, и не знаем четкой корреляции, но это уже слишком узкие вопросы, оставим их. Вероятность первого или второго распада нейтронов никто не может понять, потому что они не подчиняются никаким законам статистики. Каждый раз мы совершенно случайным образом получаем или электрон и антинейтрино, или позитрон и нейтрино. Сразу скажу, механизмы распада лишних нейтронов мы пока не знаем, есть очень интересные и перспективные исследования, и я надеюсь, что они когда-нибудь нас куда-то приведут, но пока ответов нет. Пока на данный момент нам важнее другое. Нейтроны распадались, это факт, и каждой частице мы нашли применение на Земле и дальше.
Кто-то кивнул, другие нахмурились от такой большой предыстории. Ведь они пришли сюда не поэтому.
– Протоны всегда найдут свое применение, здесь я даже говорить ничего не буду, пучки уже практически на каждом шагу. Электроны тоже, здесь я оставлю эту тему, областей применения этих частиц, как из них собирают лучи и как используют, великое множество. Как в Китае, так и в других странах. Вот дальше начинается интересное. Потому что позитронов в нашем… – Он запнулся. Здесь начиналась область предположений и гипотез, очень не хотелось ошибиться, ведь чуть повернешь не туда, накинутся пираньи и из научного сообщества, и политические враги, что великий и ужасный Чжан делает такие глупые ошибки и следует его свергнуть с пьедестала. – В нашем мире, который состоит из вещества, не так много. А тут мы без особых усилий имеем постоянный источник их. Это было редкостью. Конечно, сразу же нашли применение этой антиматерии. От медицины, где используется в очень многих направлениях и стало практически панацеей, до энергетики, где есть тоже очень многообещающие изыскания. Иметь практически в неограниченном количестве позитроны, пусть и не очень мощным потоком, дорогого стоит.
– Вы говорите про аннигиляцию? – снова подал голос смелый азиат, на которого тотчас же зашикали соседи.
– Да, про нее. – Чжан погрузился в свои мысли, и на крохотную долю секунды проскочила тоска по тем далеким денькам, когда он был простым инженером, жизнь была проста и понятна и его горизонт мечтаний и тревог не превышал нескольких месяцев. – Да, мы пока не можем в полную меру использовать это, но потенциально упомянутую возможность иметь здорово… Это не вопрос завтрашнего дня, но наши дети или внуки будут иметь практически бесплатный источник энергии. Да, это зависит от общего количества радия, который переходит в наш суперсвинец, но все-таки. Третий тип частиц, который мы используем сейчас… Прямо скажем, грубовато. Как использовать небольшой лабораторный ускоритель для обточки валуна.
– Мистер Чжан, вы подводите к нейтрино, антинейтрино и их спутанности?
– Совершенно верно. Сейчас мы начинаем это использовать в качестве связи, и огромный пласт проблем сразу ушел, но пришел на его место другой, еще больший, связанный с реализацией новых технологий. Уже сейчас на основе спутанности мы можем без особых проблем иметь постоянный, не зависящий от расстояния контакт с любой точкой Земли, не связанный с помехами, радиациями и прочим. Активно развивается связь с автоматическими научными и изыскательскими базами на Марсе и астероидах. Очень перспективно и для связи в масштабах Солнечной системы, а там, возможно, и по экспоненте сможем прыгнуть в масштабах, пока, по крайней мере, мы не видим физических или технологических ограничений. Правда, сейчас связываться особо не с кем. Или же взять хранение данных.
Он подошел к трибуне и взял в руку небольшую коробочку темного цвета с еле заметными надписями и несколькими разъемами.
– Наверное, почти у каждого есть Библо? Так вот, здесь можно хранить не только практически всю информацию, которую родила наша цивилизация и пронесла до сегодняшних дней, но и цифрового двойника человека, его воспоминания, сновидения. А еще две-три сотни лет назад, когда разные виды и форматы носителей провалились в технологическую сингулярность, каждый год их представлялось столько видов, что всерьез были опасения, что скоро огромное количество информации будет просто потеряно. Да, и сейчас такая вероятность есть, может, какой-то вариант Библо или другой модели станет иным, но информация задублирована на миллиардах устройств, и к тому же маловероятно, что обнаружится какой-то принципиально иной способ сохранения, чем на спутанных частицах. Конечно, это самые примитивные применения, и данное направление с рождением ниоткуда фактически нейтрино и антинейтрино будет давать нам новые сюрпризы и разделы физики еще долгие века в будущем.
– Так какое это сенсационное сообщение, о котором нас информировали? – задал, ловко вклинившись, какой-то блондин в одном из средних рядов. – Мы вам крайне благодарны за лекцию, некоторые мысли и факты новы и оригинальны, и люди будут с удовольствием читать, но общие штрихи Проблемы шести, полагаю, знакомы почти всем людям на Земле.
– Извините, коллеги, за столь подробное и длительное вступление и даже отступление, но оно необходимо, чтобы вы поняли, что… Еще немного, я немного подведу к сути. Я прекрасно понимаю, что ваше время дороже, чем на вес золота, но потерпите. Еще раз приношу извинения.
Некоторые кивнули и нажали кнопки на своих местах, чтобы идеально подготовленные девушки безумной красоты появились и налили им по чашке чая.
– Так вот, коллеги. Мы в основном прошлись по главным вехам. Давайте быстро пройдемся по их последствиям. Итак, первый же вопрос был касаемо стабильности суперсвинца. Да, он нестабилен. Человечество довольно быстро об этом узнало. Но четкой закономерности мы до сих пор не знаем. Да, есть атомы, которые распались почти сразу обнаружения на Луне, есть которые через столько лет до сих пор никуда не собираются, а также будто вызывающе нарушают старые физическими законы нашего мира и существуют с этими лишними нейтронами. Есть в этой области разные теории и подходы, но пока финального, даже эмпирического правила нет. Даже примерно. Через сколько секунд, лет или вечностей распадается атом. Именно поэтому все проблемы, извиняюсь за тавтологию, Проблемы шести разделились на три больших направления. Первое. Почему этот суперсвинец появляется только среди радия? И только в этой области? Не обратится ли весь радий на Луне и на Земле в это новое вещество? Ничего не подтвердилось. Радий находился и добывался и дальше, и на Земле, и на Луне, и на других телах Солнечной системы. К тому же мы продолжаем синтезировать в научных целях радий и в ускорителях. Никаких проблем. Одна из проблем, вернее опасений, была вычеркнута.
– Если позволите, – подхватил Лин, – я могу подтвердить ваши слова. Я помню те времена, почти в самом начале, когда практически все здесь присутствующие, – он немного улыбнулся, – вряд ли присутствовали в силу возраста в самом эпицентре научных и философских дискуссий…
День незаметно закончился, и за стенами гигантской башни давно висела теплая и ласковая прибрежная ночь, но благодаря искусственному интеллекту свет в помещении оставался такой же интенсивности и спектра, как теплый закатный, что соответствующим образом влияло на биоритмы и микротоки в мозге. А легкий тонизирующий коктейль, добавляемый в чай, завершал ситуацию, аккуратно и ласково активизируя мыслительную деятельность. Ранее для таких целей использовали легкие наркотические средства или кофе, но в настоящем мире на до сих пор практикующих это смотрели как на страшных ретроградов или эстетствующих интеллектуалов.
Ни в одном глазу людей не было ни намека на усталость, и они начинали понимать, что постепенно приближаются к самому интересному, к тому, ради чего и прилетели со всех концов Земли.
Люди незаметно для самих себя расслабились и погрузились в беседу и размышления.
Лин продолжил:
– Тогда да, были очень серьезные опасения того, о чем сказал уважаемый всеми нами доктор Чжан. Что это что-то вроде какой-то болезни, или вируса, или начало конца Вселенной. Что все необратимо изменится, весь радий превратится в суперсвинец, поменяется строение Земли, вся ее геофизика, что это вызовет коллапс металлов. Как домино, начнут рушится пласты, планета получит новый магнитный полюс, новый центр тяжести и развалится на части.
– Спасибо, мистер Лин. – Чжан опять вежливо поклонился. – Спасибо, что делитесь воспоминаниями. Да, именно так все и было. Тогда было по этому поводу сформировано такое множество гипотез, сколько не было, думаю, со времен суперструн или самого Гамди. Научное сообщество просто фонтанировало идеями, не успевала выйти одна идея с такой сложной математикой, что ее проверка была не под силу не только искусственному интеллекту, но была доступна всего двум-трем людям вообще, но они, конечно, этим не занимались, потому что были заняты на годы вперед собственными теориями. Так вот, не успевала одна теория выйти, как на ее смену приходила другая, опровергающая первую, но еще сложнее и тоже никак не проверяемая на текущем уровне развития техники. В общем, как вы понимаете, не буду слишком долго рассказывать, на это можно потратить месяцы. Радий – обычный радий – продолжили добывать и на Земле, и на Луне, и на астероидах. Продолжили образовывать в ускорителях. Мы видели, как он продолжает существовать в космосе. Ничего не изменилось. Но! Продолжил добываться и тот, особый радий, или суперсвинец, как хотите называть. И да, только в небольшой области на Луне. Только там. Какая закономерность в этом, почему в слоях, пластах обычного радия продолжает обнаруживаться суперсвинец, мы не знаем. Идут споры, исследования, но пока ничего точно описывающего процесс у нас нет. Есть опять-таки десятки теорий, и здесь наиболее перспективны, наверное, наши китайские ученые, но они в целом столкнулись с той же проблемой, которая подспудно висит над очень многими вопросами человечества. А именно: у нас нет второго примера. Нет аналога, похожего случая, нет еще одной любой формы жизни, кроме нашей. А пока ее нет, мы можем строить любые мыслительные конструкции, и они имеют право на жизни не больше и не меньше, чем все остальные. Второе большое направление науки…
Чжан помолчал, сделал несколько шагов к трибуне и налил себе чай, потом поставил его обратно и повернулся к собравшимся:
– В общем, есть несколько позиций, взглядов на то, что можно назвать… У этой локальной проблемы много названий, но я бы ее назвал нарушением равновесия Вселенной. Как вы прекрасно знаете, шесть лишних нейтронов распадаются, и мы получаем те частицы, о которых я упоминал ранее. Да, суммарный электрический заряд как был нулевой, так и остался, как был нейтрон, так и получилось две частицы с противоположным знаком. Оставим даже тот вопрос, что электрон или позитрон практически сразу или связывается положительными ионами, или аннигилирует. Оставим тот момент, что протон или антинейтрон способен пройти довольно большое расстояние по нашим меркам. Даже тот факт, что из совершенно нетипичного источника мы получаем поток нейтрино или антинейтрино. Важное другое. Как это все компенсируется на Луне, на Земле и вообще в нашем районе Солнечной системы? Или не компенсируется и распыляется вообще по объему, ведь, как известно, мы находимся не в статике, а постоянно делаем множество траекторий: вокруг оси планеты, вокруг Солнца, вокруг центра Млечного Пути и так далее, хотя, возможно, здесь вопрос немного снимается, у частиц из суперсвинца, кажется, есть момент импульса и вообще движение подчиняется нашим общим законам. Иными словами, накапливается, да. Ведь протонов и электронов становится все больше и больше, да, пусть они так или иначе вливаются, если можно так сказать, в общие правила нашей системы, но в любом случае идет накопление – очень слабое, но идет – магнитного заряда и дестабилизация и мы это фиксируем локально. Да, если еще взять крошечную вероятность позитронов и антипротонов, а если взять еще нейтрино и антинейтрино…
– Простите, доктор, – снова подал голос тот азиат. – Да, эта проблема была осознана практически сразу, что что-то врывается в наши строгие законы, но их доля настолько мала, что миллиарды миллиардов таких Вселенных, как наша, могут образоваться и достигнуть тепловой смерти прежде, чем мы обнаружим хоть какие-то последствия этой нестабильности. А то, что вы говорите о нейтрино и антинейтрино, тоже достаточно давно было известно. Да, мы практически ничего не узнали об этих частицах с момента их теоретического открытия, но они образовывались еще столетия назад, на первых атомных реакторах, и ничего страшного не произошло. Вы можете сказать, что это были природные частицы, которые родились в рамках наших стандартных законов, а эти совсем новые. Но здесь мы уходим в какие-то философские споры. – Он откашлялся, взял чашку чудесного чая и сделал глоточек. – Когда-то и те частицы были неким чудом, а потом были вписаны в существовавшие правила. Так и сейчас вся Проблема шести… Можно сказать, мы пока не знаем, как вписать в Стандартную нашу модель, но она есть, и мы по умолчанию ее принимаем. Возможно, завтра, или через полвека, или вообще потомки наших потомков решат Проблему, и мы сможем органически связать наши теории и Проблему шести, но пока мы смирились с ней и приняли ее.
– Вы правильно сказали. Мне больше нечего добавить. Вопрос нарушения равновесия есть, это признается всеми, но все настолько далеко, что никак не затрагивает нас. Возможно, в будущем решат как-то элегантно, но сейчас все кажется настолько большим и неизвестно даже, в какую сторону работать, как и задача вычерпать океан руками. Оставим это. Наконец, мы переходим к третьей проблеме, которая лежит даже не на стыке физики, астрономии и философии, а гораздо дальше. Здесь все настолько расплывчато, что мы можем только строить идеи, потому что даже для теорий слишком мало данных и оснований. Я говорю об изменении коренных взаимодействий в нашей Вселенной. Вы все знаете, даже многие лучше меня, о фундаментальных взаимодействиях. Сильное, электрослабое, гравитация наша любимая, с помощью которой падают яблоки и груши с деревьев к нам в руки. Если очень кратко описать проблему, то…
Здесь Чжан замолчал и на какое-то время ушел в себя. Журналисты подобрались, потому что только некоторые примерно представляли, о чем сейчас пойдет речь, да и те понимали не все и не совсем с той стороны.
– Да, о чем это я, – будто очнулся Чжан. – Да, третья проблема. – Он улыбнулся и помотал головой. – Давайте немного пофантазируем, фантазировать вообще очень полезно, с момента открытия суперсвинца – это стало одной из главных, если не главной функцией ученых. Эта третья проблема связана с тем, что мы открыли в самом начале, она как бы возвращает нас в тот день, когда приборы зафиксировали какую-то аномалию на станции добычи на Луне. Слишком много нейтронов в ядре. И здесь встает вопрос о тех силах, которые держат атом суперсвинца относительно стабильным. При таком количестве нуклонов нормальным является на шесть протонов больше и, соответственно, на шесть нейтронов меньше. Но здесь у нас, с нашим суперсвинцом, сильное взаимодействие ведет себя иначе. Мы пока не можем сказать, сильнее или слабее, скорее всего, если брать абсолютные цифры, то здесь, в суперсвинце, мы имеем локальное нарушение сильного взаимодействия, протонов меньше, чем должно быть, или больше нейтронов, как вам будет угодно. А это значит, их расталкивание в ядре не так сильно, и сильное взаимодействие слабее, чем обычно. Да, вы скажете мне, что это было известно еще давным-давно, но мы до сих пор не можем посчитать, насколько слабее, нет необходимых инструментов. В любом случае даже наша любимая старушка ВКХД, векторная квантовая хромодинамика, наше все, здесь может только подсказать ответ. Мы не знаем здесь тоже ничего определенного, но, скорее всего, тут ответят нам кварки, глюоны, их цвета и спонтанные или нет фазовые переходы из одного состояния в другое, а также векторы их полей. Не буду забивать вам голову, но скажу только о том, что, имея постоянное измененное сильное взаимодействие, возможно… Повторюсь, возможно. Оно влияет на наше сильное взаимодействие. На базис существования наших «старых» законов. Наше «старое» сильное взаимодействие, возможно… Нет, скажем так…Допустим, всего количество сильного взаимодействия, я имею в виду «старого» типа, – это тысяча единиц. А вот нового – одна триллионная триллионной триллионной доли единицы. И совсем крошечными шагами оно увеличивается.
– Но, доктор. – Лин встал возбужденно. – Может, и «старого» становится больше, мы же ничего об этом не знаем. К тому же, суперсвинец так или иначе превращается в нормальные состояния, как вы сами нам сказали и как мы все здесь присутствующие знаем. Другими словами, он пропитывается, если можно так сказать, «старыми» законами. К тому же напомню один из первоначальных и железных доводов: то, что мы нашли суперсвинец только сейчас, не значит, что его не было раньше. Возможно, он был с момента образования Луны, или Солнечной системы, или Большого взрыва, или еще раньше. Кто знает? Может, он миллиарды лет уже образовывается, и пока никаких последствий не видно. Вернее, может, они и есть, но мы считаем это естественным. К тому же с самого начала обращало на себя внимание какое-то странное местоположение, локализация суперсвинца. Только на Луне и только в одной области. Да и мы, я имею в виду человечество, обнаружили его совершенно случайно, в истории есть сотни событий, которые, случись они чуть иначе, привели бы к тому, что мы вообще не начали добывать там редкие металлы.
Чжан немного скривился, как от ноющей зубной боли. Ему не очень нравилось, когда кто-то вспоминал, что он, да и все человечество, не специально и целенаправленно отыскало суперсвинец, а случайно наткнулось лицом о реальность.
– Мистер Лин, вы как всегда правы и ваше издание несет высочайшую марку профессионализма и здравого смысла. Так и есть, все так и есть. Как бы там ни было, какие бы новые частицы ни появлялись и какие бы новые силы ни бурлили в ядрах, о которых мы все равно ничего не узнаем, факт остается фактом: суперсвинец был до нас, скорее всего, будет после нас, и причины его образования нам неизвестны. А точно измерить даже самые простые последствия и почему они расходятся со старыми законами, мы не можем. Не будем, как наши предки, погружаться в новые измерения и придумывать параллельные многочисленные полумистические вселенные лишь только для того, чтобы их уравнение хоть как-то имело смысл. Возможно, да, это, как вирус, изменит сильное взаимодействие или как-то косвенно поменяет вектор электрослабого или скорость распространения гравитации, или даже нейтрино начнут свои пляски как-то не так, и стройные ряды миллиардов этих частиц, которые каждую секунду проходят через ноготь мизинца каждого из вас, на крохотную долю снизят свою скорость или изменят свои функции, мы не узнаем ближайшие тысячу лет, а может, и никогда. Потому что…
Чжан подошел снова к окну и посмотрел на темный океан, который, казалось, начинал волноваться от тех робких попыток жалких людей проникнуть своим ограниченным умом в тайны природы. Казалось, что, как многие тысячелетия назад, робкие смертные молили высшие силы о милости и даровании смысла их жизни.
Восток еще даже не думал бледнеть, но одно из тех повторяющихся чудес, одно из тех вещей, который неизменно давали людям силы, а именно зарождение нового дня, успокаивало и рождало уверенность, что завтра будет лучше. А как же иначе?
– Господа. – Чжан резко повернулся и подошел лиже к гостям. – Я практически все вам поведал. Надеюсь, что это было интересно и познавательно. Ведь это событие, это обнаружение, это открытие суперсвинца стало залогом научного прогресса не только физики и астрономии, двух родных сестер, но и множества других наук. От химии, ведь как мы знаем, наши друзья химики с особым трепетом относятся к этому металлу и его химическим свойствам. Им тоже пришлось пересмотреть и переписать очень много своих правил, законов и положений, вплоть до того, что этот металл никак не ложился в таблицу Менделеева и пришлось сделать специальную сноску на ней. До биологии – друзья-биологи тоже с отличным рвением начали исследование этого свинца и взаимодействия с живыми организмами. Однако я вас пригласил не совсем для этого, чтобы вспомнить истории и рассказать очень кратко основные вехи исследования металла.
Они насторожились. Возможно, сейчас они услышат что-то новое, что не стыдно будет подать людям уже с утра.
– После обнаружения суперсвинца вся научная деятельность человечества изменилась радикально. Страны стали плотнее сотрудничать в исследованиях, стали выделять принципиально другие средства на исследования, ведь даже самый простой рыбак с крохотного островка понимает, что дает это ему, а если выделять еще денег, то, может, ученые найдут еще что-то, отчего его жизнь окажется еще лучше. Могу сказать, то поиски происходили не только на Луне, хотя и на ней в первую очередь тоже. Мы искали что-то подобное, искали радий, который не радий, а суперсвинец. Искали везде, пытались моделировать такие же условия, как в том районе, где до сих пор его добывают. Облучали различными фотонами, различной полярностью, энергией, что только ни выдумывали и на что только ни тратили фонды. Здесь, конечно, очень постарались наднациональные объединения, да и другие страны. Вычислительные мощности и тяжелые телескопы и приборы, которые в глубоком космосе за орбитой Марса смотрят без устали в разные стороны и пытаются только удовлетворить бесконечное любопытство ученых и их жажду признания и денег, были мобилизованы на поиск необычных спектров радия или свинца. Или чего-то в этом роде. На Луне были выстроены целые городки, по поверхности разъезжают сотни огромных бурильных машин и тысячи роботов всех видов, которые, не зная усталости, пытаются найти что-то подобное.
И они нашли.
Глава 7
Через несколько лет после той памятной встречи Чжана с журналистами Фэй сидел на веранде своего дома в дорогом районе неподалеку от Чжанцянцзе и смотрел на горы.
Его дом, отличный во всех отношениях, не вычурный, но очень достойный, как раз под стать одному из самых уважаемых инженеров-бурильщиков Китая, тоже находился на склоне небольшой горы, но вид перед ним открывался совсем уж невероятный.
Да и какой дом? Это было небольшое поместье, с несколькими постройками и хозяйственными системами, которые были настолько ловко спрятаны и интегрированы в окружающий ландшафт, что никто и не заподозрил бы их наличие. Эстетическая красота являлась основой для всех жителей района, и дома были так ловко расположены, что люди практически не видели друг друга.
Фэй достиг того возраста, когда следовало подводить некоторые итоги жизни. Раньше люди называли этот этап осенью, термин ему не очень нравился, но если уж и осень, то такая, золотая, теплая и мечтательная. Этот именно тот возраст, когда активность аккуратно уходит, а высвободившееся время не спеша заполняют воспоминания и некоторые сомнения о правильности тех или иных поступков. Очень опасное состояние, потому что если будешь вспоминать и сожалеть обо всем, корить о тех шагах, которые не сделал, не смог переступить через гордыню или не подал руку оказавшемуся в беде человеку, то можно легко соскользнуть в пропасть, в бездну отчаяния и тьмы. Там ты никогда не достигнешь дна, но все время тебя будут терзать демоны, нашептывая, что твой неправильный поступок затронул не конкретного человека, а лавиной прошелся и по его близким, и потомкам, и во всех их бедах виноват ты и только ты.
К счастью, инженерная карьера и крайне материалистическое мышление Фэя не давали разгуляться печали, хотя он и ловил себя на мысли о том, что стал активнее совершать религиозные ритуалы, над которыми раньше немного высокомерно посмеивался, и мысленно обращался к памяти предков, они были еще далеко, но неумолимо приближались, чтобы забрать с собой.
Фэй встал с кресла, сделал несколько шагов и остановился напротив столика. Заходящее солнце игриво перебирало его давно поседевшие волосы, создавая образ не старого человека, а златоглавого героя из Илиады, который отошел от дел, и силы его никак не могли найти применения. Так, по сути, и было.
Он долго смотрел на напитки и закуски, которые так услужливо ему создали машины и поддерживали в необходимом состоянии и температуре. Долго колебался, но потом все-таки взял крохотную чашечку кофе.
Он, настоящий китаец своего времени, вырос только на чае, только черный чай и ничего более, только горячая вода и чай, но позднее, уже зрелым человеком, когда ступил на путь покорителя космоса (его жена всегда немного посмеивалась над этим официальным термином, должностью), то при подготовке был вынужден общаться с огромным количеством иностранцев в рамках международных программ.
Там были совершенно разные люди, традиции, привычки. Азиаты старались друг друга не замечать, держа где-то в голове древние распри и взаимные претензии, и чаще хотели быть среди европейцев. Те же вели себя примерно так же, имея длительную историю не всегда веселых отношений, они с трудом находили между собой общий язык, и только среди азиатов, которые были далеки от этих вопросов, могли немного расслабиться. И там Фэй с удивлением узнал, что другие народы пьют в огромных количествах не кофе, конечно, потому, что он стоил очень дорого, да и считался каким-то древним напитком, как тот пивной напиток с кусочками хлеба, который являлся основным питанием в Древнем Египте и Месопотамии, а кофейный напиток, с похожим вкусом, усиленным, конечно, и улучшенными характеристиками. Азиаты же безраздельно скупали все чайные напитки, которые были улучшены для наиболее полного удовольствия вкусовых рецепторов носителей определенных генов. Именно там и тогда он распробовал все направления кофейной вселенной.
Фэй сделал глоток и зажмурился от удовольствия. С детства обладая развитой фантазией, он и сейчас представлял себя в какую-то древнюю эпоху, под парусом или уже на корабле с паровой машиной, который двигается навстречу приключениям и неведомым землям.
Дети его давно разъехались по разным городам и странам. Он, бывало, звонил им, но чувствовал их неловкость от того, что у них своя жизнь, а он своим общением и любовью пытается будто забрать их обратно в детство, где они маленькие и бегают по улице с веселым смехом.
Внуки тоже уже выросли и учились в университетах и школах, в лучших образовательных учреждениях, которые его большая семья смогла себе позволить на заработанные им в космических вахтах деньги. С ними он общался чаще. Не так часто, как хотел, но они еще не так далеко ушли от нежного возраста, когда дедушка был добрым императором, который мог сделать неожиданный подарок или дать какую-то сладость.
Вот так и жил он со своей женой, женщиной, которая дала ему все и немного еще, в поместье и был вполне довольны текущим положением. Фэй числился членом директоров нескольких корпораций, иногда его приглашали читать лекции о космосе или новых дерзаниях. Он всегда ответственно готовился к таким мероприятиям, читал последние новости или достижения, теории и попытки решить затруднения, но всегда очень четко видел грань, за которой его современность и старание быть в потоке могут показаться смешным подражанием молодежи. Он все уже доказал, все уже сделал, что хотел, ну хорошо, пусть не все, но только один из тысяч мужчин на Земле мог превзойти его.
Его же жена продолжала работу, хотя, естественно, и не в таком активном темпе, как раньше. Она курировала несколько интересных и перспективных проектов в области астробиологии и физиологии. Ее управление командами было по большей части дистанционным, да и команды редко собирались физически в одной лаборатории, благо роботы и технологии позволяли делать огромную часть работы. Но несколько дней назад она все-таки отправилась в Чунцин, где все базировалось, для того чтобы провести очное совещание и наметить дальнейшие шаги для развития.
Первые пару дней Фэй наслаждался вынужденным одиночеством, мог ходить и делать все, что не позволял себе в присутствии любимой, но затем это все быстро ему наскучило, и он начал тосковать. Без сомнения, иногда любимым следует брать небольшой отпуск, чтобы побыть наедине со своими мыслями и позволить восстановить свое ментальное тело, но не слишком долго, ибо кто действительно любит и привязан друг к другу, тем каждый день разлуки мучителен.
Решившись, Фэй все-таки по коммуникатору вызвал свою супругу.
Даже в свои годы его жена выглядела отлично, и, только увидев ее, он понял наконец, насколько соскучился.
– Привет, девушка! У тебя парня нет? Может, погуляем?
Он расхохоталась своим голосом-колокольчиком:
– Парня нет, но муж точно тебе ноги сломает, поэтому аревуар!
Они оба рассмеялись.
– Ты там как? Долго еще? Я не мешаю, кстати?
– Нет, не мешаешь. Как раз наоборот, здесь одно совещание отменилось, а другое мероприятие будет только завтра. Я уже хотела отправиться домой, но решила, что пока туда, пока обратно, вот и время пройдет, я не отдохну и буду завтра красными глазами смотреть на тех, кто делает доклад. Они перепугаются и что-нибудь точно перепутают.
– Что-то интересное есть по работе?
– Для тебя? Ну могу сказать, что на Марсе ничего интересного моя группа не нашла, ни новых минералов, ни особого залегания пластов, ни строения…Ну всей твоей геофизической ерунды.
– Так уж и ерунды! – делано возмутился он. – Это какой прогресс дает, не то что твои лабораторные мышки, хомяки, морские свинки и прочий зоопарк с Марса.
– Мой зоопарк помогает открывать лекарства и лечить людей от такого, от чего бы мы на Земле никогда не смогли вылечиться. И вообще, забери свои слова обратно, ты ходишь по очень тонкому льду!
Они снова оба рассмеялись.
– Расскажи что-нибудь, над чем сейчас работаешь. Я так соскучился по твоему голосу и умным речам.
– Рассказать что-нибудь. Ну вот вывели новый ген, который может стимулировать рост определенных зон мозга. Да, об этом еще слишком рано говорить, но, кажется, мы сможем относительно легко когда-нибудь создавать гуманитариев. Представь, великие композиторы, или поэты, или…
– Сумасшедшие. Мне кажется, лет двести назад человечество уже горело чем-то подобным, что будут создаваться генетически идеальные люди. Например, для физических работ на высокогорьях, или, чуть позже, когда пошло активное освоение океанов, тех, что гораздо менее расположен к кессонной болезни или сможет задерживать дыхание до получаса, примерно тем же механизмом, как киты.
– Не надо сравнивать. Тогда человечество не особо понимало, что делает. Они пытались, если образно, бить двумя электронными приборами друг о друга с надеждой, что выйдет что-то интересное, не понимая даже тысячной доли функций генома.
– А сейчас мы понимаем?
– И сейчас не понимаем. Полностью не понимаем и вряд ли когда-то поймем. Но сейчас – спасибо и нейронным квантовым сетям, и искусственному интеллекту, и вообще статистике и опыту – мы знаем неизмеримо больше, чем тогда. И мы действительно идем не в потемках, а имея хороший фонарь. И, что самое главное, мы знаем, куда идти и что искать.
– Возможно. Но почему бы не использовать Луну? Зачем лететь так далеко? Это же недешевое удовольствие. Да, у нас есть челноки, которые курсируют между двумя планетами с минимальными затратами. Сел, доехал до конечной остановки, совершил посадку на Марс, и так же обратно. Но все равно это очень дорого, очень.
– Потому что твоя любимая Луна, где мы и познакомились, слишком легкая. От того и твое отношение было слегка… несерьезным. А на Марсе есть тяготение, пусть чуть больше трети от земного, но получше. И есть магнитные поля, и вода, и серьезная планетная морфология или как это у вас называется. Марс гораздо больше приличное место для жизни, чем Луна. Если и жить где, то там. А не на мертвом теле Луны, хотя ты и знаешь, как я ее люблю.
Они помолчали.
– Еще что-то есть? Я слышал, на планетах-гигантах какие-то эксперименты шли.
– Что? Ну это не на планетах, там делать особо нечего, только исследование аминокислот в атмосферах. Мы ведь теперь достаточно хорошо можем наблюдать за довольно мелкими химическими процессами. Астероиды еще. Там несколько баз, но людей практически не бывает. Далеко слишком и дорого, там роботы в основном, хотя грызуны для исследований там тоже бывают, но здесь не так интересно. Космос и есть космос, ничего захватывающего. А вот на лунах планет-гигантов – это да… Если бы чуть больше света было, то вполне можно и жить там. Биологических объектов, кажется,нет, все-таки боятся занести загрязнение.
– И потом они тайно разовьются в параллельную эволюцию и объявят войну нашим отдаленным потомкам! – шутливо заметил он.
– Может, и так, – мягко улыбнулась она, – а может, и не так. В любом случае наши внуки, я просто уверена в этом, будут активно развивать эти гигантские луны. В общем-то все, – она пожала плечами. – Синтезируем белки, исследуем вирусы при разных условиях. В общем, делаем все то, чего мы не могли бы в силу объективных причин делать у нас на планете. А у тебя что? Что-то интересное есть? Ты же на следующей неделе едешь с очередным докладом в столицу?
– Да что там, обычная конференция. – Он скромно отмахнулся, хотя она знала, что для ее мужа это очень важно, что его не забывают и позволяют читать даже не совсем по его теме. – Ничего особенного, буду рассказывать, как с точки зрения всей практики нам обращаться с суперплутонием.
– И как же? – Она снова улыбнулась и уселась поудобнее в кресле.
– Тебе действительно что-то интересно, кроме твоих космических мышей с Марса? – Он удивился.
– Рассказывай, я приказываю! – Она с грозным видом сдвинула брови.
– Так точно, командир! Ну что, суперплутоний. Или плутоний двести двадцать шесть. Новый суперэлемент, который был обнаружен на Луне не так давно. Будто суперсвинца нам было мало. Тебе сам механизм добычи руды, обогащения и доставки концентрата на Землю интересен или что?
– Знаешь, – она посмотрела на часы, – у меня еще очень много времени, почему бы не посмотреть, как любимый мужчина умничает?
Они снова рассмеялись.
– Начни сначала. Может, и я смогу вставить пару умных слов в твою лекцию. А ты как раз потренируешься держать внимание людей.
– Хорошо. Историю суперсвинца мы не берем, она всем прекрасно известна, и открытие произошло при нашей жизни.
– Мало того, – вклинилась она, – мой муж непосредственно приложил к этому руку, а я была если не у самых истоков, то где-то очень близко. Да, о суперсвинце не надо, я и сама могу прочитать лекцию о нем кому-то.
– Да. Так вот суперплутоний был обнаружен не так давно, но уже довольно хорошо изучен хотя бы потому, что такие же проблемы, правда, абсолютно зеркальные, были сформированы ранее, при исследовании суперсвинца. Как мы знаем, есть только одно – по крайней мере, одно найденное – месторождение суперплутония. На Земле он, в смысле обычный плутоний, тоже присутствует в природе, но настолько в рассеянном состоянии, что нет смысла даже думать о его промышленной добыче. А на нашем спутнике не только есть в очень приличной концентрации, что даже обогащать не особо нужно, но и суперметалл. И как со свинцом, он находится в пласте, где в основном представлен радий. Другими словами, как в первом, так и во втором случае у нас радий является чем-то общим, чем-то материнским, если можно так сказать, для обоих суперметаллов. Как и в первом случае, мы имеем какую-то аномалию. Металл, который по всем нашим расчетам не может существовать, это противоречит всем законам физики. Вернее, тем законам, которые существовали до открытия суперсвинца. После этого, конечно, и до сих пор вся фундаментальная наука ходит ходуном, как старый небоскреб при сильном землетрясении, и не валится только потому, что все ученые мира так или иначе пытаются ее сохранить целой. В общем, плутоний двести двадцать шесть. Имеет девяносто четыре протона, как и обычный металл, и всего сто тридцать два нейтрона. Что непозволительно и даже возмутительно мало. Такой атом не должен был стабильным, он должен сразу же развалиться. Но, к нашему удивлению и удивлению всей науки физики за последние триста лет, он не только относительно стабилен, стабильнее многих других изотопов, но и имеет какие-то удивительные свойства. Хотя слово «удивительный» к двум суперметаллам не слишком вообще применимо. Они в самом деле супер, во всех смыслах.
– А что тебя лично так удивило в суперплутонии? Ты уже много лет знаешь и свойства, и все сотни теорий о суперсвинце, а тут его зеркальный брат?
– Для меня несколько важных вещей есть. Я о них постоянно думаю и не могу найти никак ответа. Может, их и нет, этих ответов, а может, просто мы пока до понимания этого не доросли. Во-первых, здесь мы имеем тоже Проблему шести. Но зеркальную. Проблема… Как сказать. Что был обычный радий, не самый распространенный металл, но все-таки, ничего сверхъестественного. Но, как и в случае с суперсвинцом, по всем нашим предыдущим расчетам, самый легкий изотоп, который вообще может существовать, – это плутоний двести двадцать восемь, и то он встречается крайне редко. Слишком нестабилен, более-менее серьезные изотопы имеют массовое число от двухсот тридцати восьми до двухсот сорока. И да, мы не знаем, почему такой легкий товарищ так стабилен. Иногда, крайне редко, практически исчезаемо редко несколько атомов этого суперплутония превращаются в обычный радий двести двадцать шесть. Мы так думаем, хотя, может, это и ошибки, и погрешности измерений. Все-таки наши приборы не настроены на такую физику, и, возможно, проверяя миллиарды миллиардов атомов, они пару раз и ошиблись. Надо проводить сквозные проверки, а ресурсов на это не так много, и все комплексы расписаны на годы вперед.
– Так что, – задумчиво сказала женщина, – ситуация как с суперсвинцом? Процессы такие же?
– И да, и нет. В целом очень похожи, но в другую сторону. Но далеко не тождественны. Процессы распада и прочее рассказывать тебе не буду. Во-первых, это очень сложно и тут вмешиваются другие процессы, чем с суперсвинцом. Во-вторых, мы и сами толком ничего не знаем и каждый месяц какие-то новые вероятности появляются.
– Я правильно понимаю, что корень проблемы в радии? Это ведь происходит с обоими суперами именно в залежах этого металла, и Проблема шести пляшет в обе стороны именно от него?
Мужчина тяжело вздохнул:
– Получается, так. Были разговоры и даже теории со сложными вычислениями, что дело в радии, еще до открытия суперплутония, но, имея только одно абсурдное исключение, сложно на нем базироваться. А теперь их два, и в своей основе они одинаковы. Значит, сейчас теоретики поднимают свои старые идеи или своих предшественников и пытаются обосновать. Да, скорее всего, мы имеем дело с каким-то неустановленным свойством радия.
– Значит, после стольких десятилетий концептуально мы вернулись к исходной точке? Что имеем дело с аномалией радия?
– Не знаю. Но научная среда в отчаянии, и у всех опускаются руки. Так много лет было потрачено на обоснование физики суперсвинца, работа, конечно, не выполнена, но видны хотя бы перспективные пути, а теперь, получается, все можно выбросить. Все было неправильно, и появился новый металл, который спокойно можно добыть на Луне, и самим своим существованием перечеркивает фундаментальную науку прошлых веков.
– Ну ничего страшного, это же новый вызов. – Она улыбнулась. – Вон, насколько я помню из университетского курса физики, в конце девятнадцатого века тоже все казалось довольно простым и понятным, и даже ученые не советовали студентам связывать свою жизнь с этой наукой, потому что все в целом открыли и описали. И только две небольшие проблемки не давали покоя, все с ними возились и никак не могли найти решения. И то это вопросы были скорее математическими, теория никак не билась с приближениями, никакой практики и близко не было. Это эфир и излучение абсолютно черного тела. И если правильно помню, из первой выросла теория относительности, а из второй – вся квантовая Вселенная. А в итоге одна теория поглотила после длительной борьбы вторую.
Мужчина улыбнулся широко:
– Я не говорил, что выбрал тебя за ум? Все верно. Но тут ситуация радикально иная. Мы, точнее теоретики, хотя и мы, практики, даже не знаем, куда копать, в какую сторону вести исследования. Если с суперсвинцом все в итоге хотелось свести к какой-то единичной аномалии, исключению, может, связанному как-то с кристаллической решеткой или особыми условиями Луны, то при появлении суперплутония все на аномалию свалить не получится. А если еще найдутся суперметаллы? Опять будут потрачены огромные усилия на новые теории – и будет обнаружен еще суперметалл? Снова человеческая жизнь и карьера многих физиков и математиков будет спущена в унитаз. К тому же в девятнадцатом веке те проблемы, о которых ты сказала, были чисто теоретическими. Никто в то время не сталкивался на практике ни с эфиром, ни со скоростью света в вакууме, ни с квантованием электромагнитного излучения, и можно было строить любые теории, а потом вносить поправочные коэффициенты в случае, если новые измерения, которые для тех лет были очень непросты, дадут отличающиеся результаты. А у нас вот есть живые свидетельства коренной ошибочности всей нашей науки, эти два суперметалла, и, сколько бы мы ни пытались поправить наши представления о мироздании, это не получается.
– Я правильно понимаю, что в двух местах мы имеем один и тот же эффект с разными знаками? В одном месторождении имеем локальное повышение сильного взаимодействия, а в другом – снижение?
– Получается, так.
– Я забыла, как называются частицы – переносчики сильного взаимодействия?
Он снова широко улыбнулся:
– Если бы ты сказала термин «частица» на конференции, все бы начали биться в истерике. Это не частица, не знаем что, но не частица точно. Очень похоже на фотон, на квант. Это называют глюон.
– Да, точно, глюон! Так что, поправь, если я не права, получается, в небольшой области на Луне мы имеем три разных знания одной из фундаментальных величин? Стандартное значение глюона, не знаю, заряд там, или энергия, или еще что-то. Чуть меньше. И чуть больше.
– Все не так просто, но в целом ты права. Там глюоны имеют свои разновидности, свои ароматы, но да, все так.
– Одно из самых основных свойств, величин, оказывается, совсем не основное, а легко принимает разные значения.
– Кстати, о приемке. И вообще донорах-рецепторах. Суперплутоний не хочет принимать еще хоть сколько-нибудь протонов, чтобы стать обычным плутонием. Облучали и под разными углами нейтронными пучками, протонными, и с разной энергией, и со спином игрались. Ничего не помогает. Ядра не захватывают.
– А эти самые глюоны как-то исследовали? Может, какая-то еще характеристика у них есть, которую мы пока не знаем? Какой-то не аромат, а… Не знаю… Резкость или угловой спин?
Мужчина пожал плечами и потянулся вверх, разминая затекшие руки:
– Тоже не знаем. Может, и так. Но глюоны – это такое… Мы до сих пор плохо представляем себе суть этого… Скажем, явления. Все дополнительные функции и характеристики просто подспорье нам для наших теорий. Может, когда-то получится зарегистрировать или произвести пучок свободных глюонов, но пока…
– Мне скоро пора будет идти. – Она отвела взгляд куда-то вверх и кому-то кивнула. – Давай постепенно будем заканчивать. Еще один вопрос, думаю, он незначительный, но все-таки…
– Давай, любимая, от тебя все мысли бывают только по делу, а дело сейчас такое, что даже самые абсурдные предположения могут, вполне вероятно, сбыться.
– Это же два разных района на Луне?
– Ты о чем?
– Ну места, где находят суперсвинец и суперплутоний? Их же в разных местах находят?
– Да. Суперплутоний пока нашли недалеко от кратера Менделеева, а суперсвинец с нашей, видимой стороны, примерно на середине лунных Апеннин.
– Ну это же ведь только то, что мы нашли, правильно? Может быть еще.
– Может быть вообще все что угодно. Может, не нашли еще. Может, на другой глубине. Может, среди других металлов. Может, на Земле что-то еще будет найдено. Как понимаешь, найти несколько десятков атомов, которые на крошечную долю процентов отличаются от мириадов атомов вокруг, непросто. Мы и эти два суперметалла нашли, по сути, случайно.
– А эти два места, эти два месторождения как-то связаны? Изучали это?
– Это дополнительная тема, очень большая, и ее разрабатывают сейчас с удвоенной силой. Раньше, когда был только суперсвинец, это направление исследовали вяло. Одна точка, сама понимаешь, не к чему даже привязаться, только строить гипотезы непроверяемые, а когда точек уже две, пусть даже они не связаны между собой, здесь уже совсем другая ситуация. Можно провести прямую между ними, пробурить скважины и измерить градиенты и возмущения полей, радиации, залегания минералов, температуры, проницаемость для космических частиц. Можно провести дугу по поверхности Луны. Многие искали по триангуляции новые точки аномалии. Искали золотые сечения и готовят сейчас искусственные лунотрясения, чтобы по распространению сейсмических волн отыскать хоть что-то.
– Дай угадаю. Ничего не нашли.
– Практически. Конечно, работа только началась, и впереди есть очень интересные эксперименты. Но пока или наша аппаратура слишком груба и не может обнаружить что-то странного, или там действительно ничего нет, и мы вообще не там ищем. И вообще не понимаем, что ищем.
– И не найдете, – легко заключила она. – Сколько десятилетий человечество ищет хоть что-то, что бы подтвердило или опровергло существующие гипотезы.
– Да, наверное, – тоскливо согласился мужчина. – С другой стороны, отсутствие фактов тоже факт.
– Это всегда было слабым аргументом. Отсутствие на Луне бенгальских тигров что означает? Ничего не означает, вернее, причин настолько много, что гораздо проще сказать, почему они живут на Земле, и от этого базиса выводить, почему их нет на других небесных телах. Так и человечество отталкивается от неверных посылов и перебирает последовательно все неправильные факты, как в стогу сена перебирать каждую травинку в надежде отыскать нужную.
– Так никаких других фактов нет, – невесело заметил мужчина. – Работаем с тем, что есть. Были бы хоть какие-то факты, уже было бы гораздо легче. Но их нет.
– Да, я все прекрасно понимаю, что нет материала, с чем работать, не от чего отталкиваться. И ситуация даже хуже, я тут подумала, чем искать травинку в стоге сена. И задача человечества гораздо сложнее. Потому что мы даже не знаем, что искать. Мы сначала придумываем – вот эта травинка должна быть такой, определенной длины, цвета, текстуры и свойств. Потом перебираем все травинки в стогу, ничего похожего не находим и придумываем новую картинку: нет, она должна быть другой длины, другого цвета, массы, и вообще это не травинка, а провод или игрушечная лошадка. Процесс поиска начинается заново. Потом проходит время, и кому-то приходит в голову новая гипотеза: это должен быть сиреневый мохнатый саксофон с ароматом хвойного леса после дождя, точно. Поиски начинаются снова – и все с таким же результатом.
– Все так. Все это внутренне понимают и все страшно боятся этого развития событий. Потому что если задача не имеет решения, то это и не задача, а так, казус, диковина, чудо – кому как больше нравится. Что мы будем пользоваться и не понимать, как это функционирует. Как поставить перед обезьяной автомат по выдаче бананов. Животные смогут довольно быстро разобраться, как его использовать для себя, но никогда не разберутся во внутренностях, что и как функционирует и кто создал весь механизм.
Она тоже улыбнулась:
– А может, это и не автомат по выдаче бананов, а часть установки по стандартизации и нормированию аномальных глюонов? А бананы – это так, побочная функция, о которой создатель даже не подозревал. Но вполне может быть, что все закончится гораздо быстрее и скучнее. Что человечество поиграет с новой игрушкой, она ему надоест и будет заброшена на свалку истории, как очень многое до того.
– Да… Я думаю, что мы, я имею в виду человечество, не сможем никуда продвинуться радикально, не говоря уже о том, чтобы разгадать Проблему шести в ближайшие несколько сотен лет. А может, и вообще никогда. Ладно, что тебе приготовить к возвращению? – неожиданно сменил он тему.
– Ты же знаешь мое любимое блюдо, – засмеялась своим колокольчиком Мила. – Мои сибирские пельмени с твоим китайским колоритом. Что может быть вкуснее!
Глава 8
Однако для решающего рывка, который в очередной раз перечеркнул все предыдущие наработки, понадобились не долгие века или даже десятилетия. Понадобилось всего три года, обычный парагвайский школьник Хосе из глухой деревни и детская всеобъемлющая любовь к астрономии.
Мальчик сначала обратил внимание на то, что, несмотря на хоть и небольшую, но постоянную добычу суперсвинца и суперплутония, их количества не снижаются в обоих месторождениях. В принципе, ученые и так это знали, но выделять еще ресурсы и людей на изучение этой проблемы уже не было ни сил, ни желания, пока перед ними гораздо более важные вопросы.
Затем он обратил внимание, что концентрация обоих суперметаллов все-таки незначительно изменялась, и автоматические буровые машины одни и те же области обрабатывали циклически. Какая причина этого, нигде он отыскать в прессе не мог.
Как и все люди во время чудесного перехода из детства в отрочество, Хосе мучался постоянными сомнениями и не решался копать дальше. Действительно, наверняка уже давно решили этот вопрос, да и не вопрос это, наверное, все взрослые все знают и понимают, они же взрослые. А стоит ему где-то озвучить, его сразу поднимут на смех, как можно быть таким глупым ребенком.
Хосе решил сам продолжить изучать вопрос. Наверное, именно эта неуверенность в своих силах и позволила ему стать известным на весь мир, пусть и на очень недолгий срок. Хотя для него это стало путевкой в жизнь.
Хосе долго обдумывал вопрос и решил, что если имеет место цикличность, то циклично и образование суперметаллов. Он опустил вопрос, каким способом это происходит, у него были свои предположения, но никто в этой Солнечной системе не мог утверждать наверняка, хотя предположений было множество.
Хосе решил посмотреть гораздо выше всех остальных.
Что-то ему подсказывало, что если настолько серьезные нарушения фундаментальных законов мироздания были обнаружены, что ничего и близкого нет в нашем районе космоса, то следует смотреть намного дальше.
Конечно, доступа к серьезным научным телескопам, которые летали далеко от Земли и устанавливались на Луне, у него не было, но практически любую информацию можно было получить не выходя из дома. С другой стороны, программа картографирования Вселенной была бесконечной, она не прерывалась никогда, хотя и процесс был довольно гибким в зависимости от выделяемых средств на него. Запустится ли новый телескоп к внешним планетам или передадут ли от индустрии игр мощные вычислительные центры, и, хотя детализация, уточнение и корректировки шли непрерывно, в целом довольно хорошие карты уже имелись.
Хосе провел мысленно через обе точки прямую и учел, в какой период времени проходит цикл добычи и посмотрел, куда они указывают.
Сначала при исследовании карт он ничего не увидел. Вернее, была совсем заурядная картина космоса. Пустота, наполненная газом и электромагнитными частицами. Никаких загадочных пустот или сверхскоплений, никаких градиентов реликтового излучения, ни спектральных линий тяжелых металлов, ни даже локального изменения выше погрешности оборудования потоков нейтрино. Даже кванты гравитационного излучения бурлили, но ничего сверхъестественного не было.
Хосе огорчился, но, с другой стороны, он и не думал, что сможет обнаружить ответ на поверхности. На некоторое время он отложил в сторону свои вычисления, потому что родители уже посматривали неодобрительно на его длительные занятия какими-то звездами в то время, как ему следовало пойти учиться на юриста, что безусловно гарантировало обеспеченную жизнь. Периодически он продолжал поиски чего-то необычного, но скорее как хобби в свободное время.
Глава 9
Молодой юноша с самодовольным видом рассказывал милой девушке, сидевшей напротив него, о своих успехах.
– Конечно, учусь в университете. К тому же среди первых по успеваемости. На руках уже предложения о сотрудничестве от компаний-гигантов, но пока не решил – уйти в бизнес или по академической линии.
– Ух ты, как интересно!
У нее были красивые глаза, которыми она пользовалась просто виртуозно, создавая то взгляд восторженной поклонницы, то властной повелительницы, а если было нужно, то и просто оскорбленной гордости.
Юноша купался в ее обожании и не замечал, что, когда она поворачивалась к окну, за которым ласково смотрело море, на долю мгновенья проступала тоска и скука, которая снова пряталась, как только она возвращалась к собеседнику.
– И в какой отрасли ты специализируешься?
– Астрофизика и космология.
– Как здорово! Да, я слышала, что эти направления сейчас активно развиваются. И связь, и редкие материалы, и выращивание суперчистых кристаллов.
– Все верно, – немного удивленно ответил юноша. – Сейчас коммерческие аппараты летают довольно далеко, к краю Солнечной системы и даже дальше. Множество применений, а исследования, которые проводят на борту, имеют очень много применений у нас на Земле. Та же медицина, например.
– А до Матери Сати и Матери Гекаты, как думаешь, скоро доберемся?
Он расхохотался от неожиданности:
– Думаю, не при жизни всего человечества. Слишком далеко. Сколько до тех мест? Миллиарды световых лет.
– Насколько я помню, до открытия профессора Хосе ди Мария тоже считали, что у Проблемы шести нет никаких вариантов быть решенной в обозримом будущем.
Юноша замолчал удивленно. Для него стало немалым удивлением, что эта красавица была не четой обычным девушкам с факультета искусств и, судя по всему, неплохо проинформирована о самом интересном и важном вопросе, стоящем перед человеком с момента его появления.
– Ты права, – осторожно ответил он. – Слава Богу, что профессор Хосе, как он сам просит его называть, может, из природной скромности, может, наоборот, желая присвоить себе некий титул, бренд, еще жив. Его открытие, конечно, перевернуло всю проблему суперметаллов, да так, что открыло целую новую… – Он замялся. – Даже не науку, – осторожно продолжил юноша. А спектр наук. И все на стыке астрономии, астрофизики, космологии, квантовых дисциплин, философии и методологии научного познания и прочего. Он дал простор для работы и воображения гораздо больше, чем мы вообще могли себе представить.
– Не думаю, что это сделал он один.
– Один? Конечно, нет! Он сделал прокол в плотине, но за плотиной оказался целый океан. Другие со временем проверили его выкладки, что-то уточнили, но встали под знамена его видения и идей и дорабатывают уже несколько десятков лет. Ранее, когда только открыли Проблему шести, это было, – он покрутил пальцем, – скорее проблемой атомщиков и минерологов. Весь мир знал об этом и немного использовал, и физики ринулись в эту сторону, желая что-то открыть и закрепить свое имя в веках, но все-таки это было довольно узкой темой. Химии оно касалось не очень сильно, остальных отраслей физики тоже, они провели свои эксперименты, получили данные, что свойства почти никогда не отличаются от стандартных свинца и плутония, и отложили в сторону. Математики и другие естественнонаучные дисциплины, если брать в целом, с интересом поглядывали в ту сторону и ждали, чем все закончится. Но здесь…
– Напомни, пожалуйста, о чем там целом идет речь. Я про открытие профессора Хосе и все последовавшие события. Мы проходили, конечно, это и в школе, и на младших курсах, но как понимаешь, это не очень касается нас. У нас еще полно времени, Майкл!
Тот совсем уже забыл, что надеялся совершенно не так вести эту беседу и что она должна была закончиться совсем в другом месте, но эта красавица оказалась так умна и умела так мило просить о мелочах, что он и думать забыл о своих низменных желаниях.
– Если мы начнем о второй части Проблемы шести беседовать, то и жизни не хватит. Это я имею в виду астрономическую часть, если можно так сказать.
Он мило улыбнулся, показывая, что глубоко погружен в проблематику.
– Доктор Хосе (тогда, конечно, еще не доктор, а маленький мальчик, живший где-то в своей глубинке в Латинской Америке) открыл, что где-то далеко в созвездиях Сати… Нет, не так. – Юноша задумался. – Он прочертил линию по этим двум месторождениям и посмотрел, куда они ведут. Конечно, это было очень грубо, потому что конкретные локации в месторождениях на Луне он не знал, да и никто не знал на тот момент, да и погрешность хотя бы миллиметр дает конус в гигантское количество световых лет, где не очень понимаешь вообще, что ищешь. Ведь это сейчас мы можем быть такими умными, ну, естественно, квазары… Не помню их точные наименования, там много цифр и букв, но все их знают как Мать Сати или Мать Геката, или сокращенно Сати и Геката, хотя это и неправильно. Он дал задание учебным нейросеткам, не тем доисторическим, а более-менее современным, на органической платформе, проанализировать все те объекты, которые вызывали какой-то интерес внутри конусов обзора. Туда попадали миллиарды миллиардов объектов, но Хосе без устали экспериментировал и фильтровал, уточнял задачу и менял параметры. Он с самого начала условился, что будет искать только среди каких-то сверхбольших объектов, потому что перебирать приходилось слишком много галактик. И наконец, его внимание остановилось на двух объектах почти на самых границах Вселенной, практически противоположных друг другу. Вернее, они точно противоположны друг другу, проверяли это множество раз с точностью до какой-то невероятной доли угловой секунды. Может, правда, и тут мы ошиблись, расстояния же колоссальные, но все практически уверены, что мы нашли источники чудес.
– Дальше, – она по-доброму улыбнулась, – Хосе сделал то, за что его очень долго люди, в основном астрофизики и астрономы, ругали и не принимали открытие. Он выдал себя за ученого из глубинки и отправил на научное редактирование свои выкладки. В то время, – она хохотнула, – еще не все системы разных стран были интегрированы между собой, но какая-то редакция журнала просмотрела этот факт и приняла работу. Долго лежало все без движения даже после опубликования, потому что проблемой суперметаллов занималось очень много людей, они плодили какой-то шквал и цунами публикаций, и работы никому не известного астронома из Латинской Америки были не очень интересны.
– Все правильно. Потом она кого-то заинтересовала, тот начал проверять, переслал своему коллеге, тот написал опровержение и отправил дальше еще троим, чтобы те оценили их переписку. Другие начали опровергать уже его опровержение, и пошла лавина. В общем, – он попросил еще вина себе и своей спутнице, – открытие прошло фильтр тех специалистов, которые должны были по долгу ознакомиться с ней, и вошла в массы и научно-популярную литературу. Конечно, как всегда, пошел импульс всякой мистики, астрологии, теми, кто считает искренне или ради заработка, что обладает таинственными силами. Лидеры религиозных течений мигом отыскали в своих священных текстах, что еще сотни и тысячи лет назад Мать Сати и Мать Геката были упомянуты, всем следует покаяться, ибо день Страшного суда близок, и следует все имущество переписать на тех, на кого положено. Одна из главных причин, почему открытие доктора Хосе сразу завоевало популярность и, пусть не сразу, и признание, – оно было проверяемо. Оно простое, элегантное и его можно… не пощупать… А как сказать. Удостовериться! Все, у кого есть доступ к астрономическим ресурсам, минимальным вычислительным мощностям и кто знает основы астрономии, может убедиться. Хотя последнее даже лишнее, аппаратные комплексы могут это сделать за него. Никаких многомерных бесконечных вселенных, для которых разрабатывают свои математические аппараты, никаких своих геометрий и свернутых на субсубпланковых масштабах в себя дополнительных элементарных взаимодействий. Только простая математика, физика и логика. Это оказались два сверхмощных квазара. Не самые мощные, нет, но достаточно. Они образовались практически сразу после Большого взрыва и имели реальную светимость несколько десятков триллионов солнц, а видимую несколько сотен, из-за гравитационного линзирования. С огромным красным смещением. И да, это никакие не ядра сверхмассивных черных дыр, это очень наивная детская теория, это было что-то другое.