Вечный Путь

ПЕРЕРОЖДЕНИЕ

Алексей Гранецкий неторопливо шел вдоль кромки прибоя. Слева огромным дремлющим зверем вздыхал океан. Справа высокие песчаные дюны то отступали под натиском волн, то подбирались к самой воде. Иногда полоска ровного пляжа истончалась и исчезала, обнажая рыхлые меловые плиты, и здесь в изобилии росли моллюски. Повсюду как осколки шрапнели лежали их пустые раковины. Неподвижная жара превращала берег в духовку. Близость колоссальной массы воды почти не ощущалась. За двадцать шесть дней ветер подул из пустыни лишь однажды. Он нес хрустящую на зубах мелкую пыль.

Два раза в сутки Алексей взбирался на ближайшую дюну. По пути его охватывало нетерпение, как будто в животе сгибалась упругая автомобильная рессора. Прежде чем перевалить через вершину, он непроизвольно задерживал дыхание в надежде обнаружить на другой стороне цветущий оазис, или вереницу груженых верблюдов, или старый дребезжащий багги, пересекающий хамаду под россыпью незнакомых звезд, или… хоть что-нибудь! Но картина день за днем оставалась неизменной: безжизненная охряная равнина, исчезающая в дымке на пределе видимости и едва заметная полоска гор у самого горизонта. Петля Мебиуса. Мир, замкнутый в самом себе.

Первые несколько часов почти не отпечатались в сознании Алексея. Он помнил, как сидел на песке и следил за волнами, а в голове было пусто как в проданной квартире, из которой старые жильцы успели вывезти всю мебель. Пот лился с него ручьями, но Алексей отказывался снимать ветровку и шерстяной свитер. Эти вещи он надел у себя на даче, в Залесском, чтобы выйти во двор, где вовсю разгулялась серая подмосковная осень.

Избавиться от лишних тряпок, означало признать реальность этой жары, а значит и этого места. Алексей должен сейчас валяться под капельницей, в палате реанимации или лежать на металлическом столе морга с клеенчатой табличкой на окоченевшей ноге. Но он следил за полетом птиц, снующих над морем в косом вечернем свете. И ему не нужен был никакой врач. Разве что психиатр…

Это случилось быстро, и Алексей даже не успел как следует испугаться. Он отчетливо слышал завывание форсируемого двигателя и лязг жесткой сцепки, когда седельный тягач с цистерной перепрыгивал разделительный бордюр. Правая нога начала бессознательно давить на тормоз. Колеса вазовской «девятки» заскользили по мокрому шоссе, но было уже слишком поздно.

«Боже правый! Это и есть конец?»

Удар. Скрежет металла возле самого уха. Хруст ломающегося триплекса. Алексей не был пристегнут, и его выбросило наружу через лобовое стекло. Никакой боли. Только искры в глазах и чувство плавного скольжения. Он плюхнулся на дорогу как мешок с мокрым бельем. Что-то надломилось в спине и в районе таза. С противным чавкающим звуком треснула лучевая кость. Правое плечо и правое колено вылетели из суставов. Ребра сплющились об асфальт. Рот наполнился кровью, но боли по-прежнему не было.

«Я умираю…» – трепыхнулась вялая мысль, и глубокий затихающий голос рассудка подтвердил, что это действительно так.

Вокруг раздавался визг заблокированных тормозов, совсем рядом заносило и разворачивало на шоссе машины. В нескольких сантиметрах от него змеились крошечные трещины в старом дорожном покрытии, блестели полоски разлитого топлива, отсвечивающие всеми цветами радуги. Как красиво! Душа и плоть разделились, но еще не оторвались друг от друга. Он видел собственную дрожащую руку, видел ноги подбегающих к нему людей. Они как будто плывут в сиропе. Сколько прошло времени с момента удара? Может быть, четверть часа или всего несколько секунд.

Почему он ничего не чувствует?

Над ним склонился крупный абсолютно лысый мужчина. В последней вспышке сознания Алексей разглядел его лицо: тяжелое, мясистое, без бровей и ресниц, с прозрачными розоватыми глазами. В них тлело безумие, словно огонь лесного пожара, набирающий силу глубоко в недрах пересохшего торфяника.

– Эй! Я знаю его!

Лицо оказалось перед самым носом Алексея. Во рту золотая фикса. Подбородок разделен шрамом. На бычьей шее наколка в виде креста.

– Бляха-муха! Это он! Та самая гнида!

От мужчины несло потом и табаком. Густые испарения бензина наслаивались на эти запахи, обволакивая все вокруг. Неподалеку кто-то отчаянно матерился, взывал о помощи, умолял вызвать скорую и пожарных. Все это существовало отдельно от них, по другую сторону жизни и смерти.

– Эй! Узнаешь меня? Это я, Оскар. Помнишь стройку и котлован? В тот раз тебе масть пошла, но сегодня отбегался, фуфлыжник!

Полузнакомые сленговые выражения звенели и кружились вокруг головы Алексея. Вроде речь идет о каком-то неоплаченном долге. Но что он должен белоглазому?

Я Оскар… узнаешь меня? Помнишь стройку и котлован?

Но он не знал… не помнил. Пока еще нет.

Все ближе раздается потрескивание пламени, и лысый альбинос исчезает, словно его никогда и не было. Но им еще предстояло столкнуться. На следующем витке спирали, с новым оборотом колеса. Разум Алексея оторвался от потока времени, оказался вне причинно-следственных связей, за пределами евклидовой геометрии и физики Ньютона. Он прозревал бесконечно-сложную паутину квантовой запутанности, мириады вариантов возможного будущего, и каждый из них был как лаз в пещеру дракона.

Провал. Всеобъемлющая пустота. Небытие. Забвение.

Вокруг уже нет никаких звуков. Маховик его жизни останавливается. Стрелки часов замирают. Возникло недовольное лицо отца с поджатыми губами и глубокой складкой на лбу, прозвучал тихий голос покойной матери и беззаботный хохот старшего брата Станислава. Брат всегда смеялся, даже когда его придавило двутавровой балкой на буровой. Смеялся до самого конца… Образ беременной жены мигнул и исчез за поворотом как сигнал семафора.

«Все рушится, все падает, все меняется. Кровь, пуля, холод и тьма!»

В глаза веет жаром, словно из недр плавильной печи. Разлитое топливо превращает участок шоссе в пылающий ад. Кажется, горит сам воздух. Но для Алексея это знакомый ветер ужаса, дыхание спящего дракона, способное выжечь душу и содрать мясо с костей. Он пытается закричать, но вместо этого начинает падать, и это падение продолжается целую вечность.

Провал.

Он лежит на берегу: опаленный пламенем, трясущийся, жалкий, наполовину потерявший рассудок. Мысли пульсируют и мечутся в голове, перескакивают с одной случайной идеи на другую. Пахнет йодом и солью. Под ним теплый песок. Вдалеке слышатся крики птиц и шуршание волн, набегающих на берег. Алексею кажется, что он в раю. Или в аду. Он не считает, что между адом и раем есть какая-то разница. Он не верит ни в то, ни в другое. Алексей спит и видит страшный сон, о том, что он умер и попал куда-то. Неважно куда – это все сон! Он успокаивается. Ему хорошо.

Теперь Алексей брел по пляжу, тупо уставившись себе под ноги. На нем потертые синие джинсы, серая фланелевая рубашка и спортивные туфли на мягкой подошве – та самая одежда, в которой он попал в аварию. Куртку и свитер он давно выкинул, рубашку старался не снимать, чтобы уберечь кожу от солнечных ожогов, а футболку смачивал в воде и повязывал на голову. Но насколько эти факты правдивы? Можно ли им доверять? Кто скажет, жив он или мертв, и если все-таки жив, то, почему здесь, а не там? Реальный мир сложился в точку и потух. Воспоминания о нем тоже сложились, стали плоскими и бесцветными как сухая газетная передовица. Он очнулся без единой царапины на берегу океана. С этого момента начался кошмар, который едва не свел его с ума…

Алексей отвез жену в больницу десятого ноября 1993 года, в два часа дня. Он просидел в приемной до пяти, а потом вышел дежурный по отделению и объявил, что положение Юли стабилизировалось и в течение суток она должна благополучно родить. Алексей не доверял заверениям врача – неряшливого человека с длинными, непромытыми патлами и комком жевательной резинки, прилипшей к оттопыренной верхней губе.

Юля упала в обморок посреди комнаты, когда они собирались посмотреть очередную серию нашумевшего бразильского телешоу. Юля обожала костюмированные мелодрамы. У Алексея они вызывали желудочные колики. Он взял в редакции несколько дней за свой счет, чтобы присматривать за женой. Беременность проходила сложно, и Юля переносила ребенка на неделю дольше положенного срока.

– Обычное дело, – сообщил врач, продолжая мусолить во рту розовый шарик «Бубль-гума». – С беременными часто случаются обмороки. Если не верите мне, почитайте медицинскую литературу. Понижается давление, токсины выбрасываются в кровь… ну и все такое. Я бы на вашем месте не волновался.

– Это может повредить ей или ребенку?

Скучающий взгляд медика блуждал вдоль облупленной стены коридора. Алексею подумалось, что этот человек с таким же флегматичным, немного туповатым выражением лица мог бы пережевывать собственный палец, засунув его между зубами вместо жевательной резинки. В голову закралось нехорошее подозрение: что если добрый доктор Айболит подсел на седативные препараты? По-тихому закидывается «колесами» в ординаторской, а потом сует в рот жвачку и идет лечить несчастных зверюшек.

– За роженицей будут следить круглосуточно, – пробубнил врач голосом телефонного автоответчика. – Мой вам совет: езжайте домой и расслабьтесь. Девочки в регистратуре записали ваш номер. Они позвонят, как только вы станете отцом.

Алексей с трудом подавил желание схватить доктора за грудки и хорошенько встряхнуть. Вместо этого он произнес несколько дежурных фраз и вышел из больницы. На площадке перед зданием его внезапно охватил приступ паники. Глаза стали огромными, они не умещались в орбитах. Он бросился бегом по направлению к главным воротам. Редкие посетители и больные провожали его недовольными взглядами.

Алексей вернулся в свою квартиру на Мартеновской и включил телевизор. Когда программы закончатся по всем каналам, он возьмет с полки одну из книг и будет читать, пока глаза не начнут закрываться сами собой. А утром запрыгнет в машину и поедет обратно в больницу. Но вышло иначе.

Спустя час позвонил сосед по даче и сказал, что видел свет в окне дома Гранецких. Усадьба в Залесском принадлежала отцу Алексея, в недавнем прошлом, начальнику фискального отдела в правлении Госбанка Союза. Перестройка и развал страны не повредили карьере Матвея Леонидовича. Редкая пронырливость и многочисленные связи на разных уровнях помогли ему удержаться на плаву, в то время как многие его бывшие коллеги камнем пошли на дно. Теперь он занимал хорошую должность в Центробанке РФ и готовился через несколько лет оформить персональную пенсию.

Мать Алексея и Стаса скончалась от коронарного тромбоза, пропалывая грядки с морковью. Тело Людмилы Гранецкой несколько часов пролежало под июльским солнцем, пока его случайно не обнаружил почтальон. Трагедия случилась пять лет назад, когда Алексей готовился к защите диплома. После смерти жены у отца резко ухудшилось зрение, и он больше никогда не садился за руль. Так Алексей получил в свое распоряжение небольшое загородное поместье и почти новый модный автомобиль.

Их отношения с отцом развивались сложно. Матвей даже по прошествии многих лет продолжал считать себя уязвленным – ведь оба его сына проявили абсолютное безразличие к точным наукам. Вместо того чтобы изучать финансы и кредит, они занимались бесполезной ерундой и, по его глубокому убеждению, тратили свою жизнь попусту. Младший окончил филфак МГУ и стал журналистом – старший вообще отказался получать высшее образование. Алексей обзавелся «корочкой», завел семью и имел постоянную работу. Это в глазах отца ставило его на ступеньку выше сантехника или водопроводчика. Старшего сына Матвей помножил на ноль и звал не иначе как «бичом» или «бродягой».

Стас относился к причудам отца со свойственной ему беззаботностью. Он был вольной птицей, работал на колымских приисках и на нефтяных платформах в Каспийском море. Когда два года назад он погиб во время производственной аварии, Алексей испытал грусть, но это чувство выглядело скромным, каким-то запоздалым. Стас уже давно воспринимался всеми родственниками как отрезанный ломоть. Формально оставаясь частью семьи, он превратился в шумного незнакомца, который приезжал пару раз в год, чтобы взбаламутить тихую заводь, а потом мчался навстречу очередной авантюре.

Слова соседа звучали словно из бочки:

– Милиция без серьезного криминала не почешется, ну вы же знаете. Поздняя осень – золотая пора для дачных воришек. А бездомные могут не только вынести все ценное, но и устроить пожар.

Заставить себя оторвать зад от дивана стоило немалых трудов. Алексей использовал весь доступный ему арсенал нецензурной лексики, потом достал из комода бейсбольную биту, накинул ветровку и вышел под дождь.

Было уже далеко за полночь, когда он добрался до места. Во всем поселке не светилось ни одного огонька. Из тьмы над головой сеяла холодная морось. Одно из окон на первом этаже оказалось разбито. Посреди общей комнаты, которую Юля называла «салоном», чернела аккуратная кучка золы. Воры испортили краску на полу, но не успели ничем поживиться. То ли плохо искали, то ли бдительный сосед их спугнул. Проверка помещений и обход участка заняли еще минут сорок. Возвращаться в Москву за четыре часа до рассвета не имело смысла, и Алексей остался ночевать на даче.

В не протопленном доме было холодно и неуютно. Ледяной ноябрьский ветер дул в разбитое окно и шевелил золу на дощатом полу «салона». Пока Алексей рыскал по дому в поисках листа фанеры, чтобы заколотить окно изнутри, температура упала еще на несколько градусов, и дождь превратился в снежную крупу. Если незадачливые воры по-прежнему шляются где-то снаружи, то к утру они рискуют замерзнуть насмерть.

Закончив с окном, Алексей поднялся по лестнице в мансарду, включил электрообогреватель, накрылся двумя одеялами и уснул на удивление быстро. Бита лежала под рукой на случай если вернутся незваные гости. Скрипучая лестница вовремя предупредит его об опасности, и тогда пусть эти гады пеняют на себя. Погружаясь в сон, он думал о насущных делах, о том, что надо днем заехать в редакцию и обсудить с начальством перспективы большой аналитической статьи об октябрьском «путче». Но сперва он позвонит в больницу из автомата и узнает, как прошла ночь.

Судьба Алексея повисла на волоске, как жизнь Кощея на кончике иглы. Но он еще не догадывался, что этот волосок вот-вот оборвется. До роковой аварии на Рязанском шоссе вблизи поселка Октябрьский оставался еще целый день.

Самый долгий день в его жизни…

Алексей осознал, что не спит и пустынный берег не грезится ему с перепоя. Он начал беспорядочно метаться по дюнам, разыскивая путь обратно. Когда выдохся – полз на четвереньках, а потом снова бежал. Пару раз он спотыкался, падал и наконец кувырком скатился в тенистую складку между двумя дюнами. Алексей был совершенно один в безбрежной вселенной горячего песка с враждебным перламутровым небом над головой.

Его охватил гнев, потом желание уплатить любую цену за возвращение. Он готов заложить душу, лишь бы все стало как прежде. Он крепко зажмурится, заткнет уши и сразу перенесется обратно. Алексей зачерпнул пригоршню песка и наблюдал как крошечные частицы кварца алмазными ручейками сыплются между пальцев. Новый мир осязаем, его даже можно попробовать на вкус.

Он сорвался с места и бросился обратно в сторону пляжа. Неожиданная мысль пронзила его как острога: что если он в панике перепутал направление и теперь забирается все глубже в пустыню, где его ждет неминуемая смерть от перегрева и жажды? Страх преследовал его неотступно, но Алексей все равно бежал, не в силах остановиться. Наконец, воздух наполнился успокаивающим рокотом прибоя. Алексей съехал по склону крайней дюны и рухнул без сил в десяти шагах от того места, где белесые щупальца известняка протянулись к самой воде. Камни покрывал слой темно-зеленых водорослей, переплетающихся между собой, словно волосы русалки.

– Твою мать! Ведь это все настоящее! – голос прозвучал как одинокий призыв о помощи, которому суждено навеки остаться без ответа.

Алексей долго сидел на дюне, погруженный в апатию. Он тосковал по родному миру. В сотрясаемой политическими катаклизмами России начала девяностых было мало поводов для оптимизма, но там у него имелось хоть что-то, а здесь – ничего. Он вспоминал Юлю и гадал, как могла бы выглядеть их дочь. Родилась ли она в тот день, когда он попал в аварию? Все ли прошло благополучно? Ему удалось в полной мере проникнуться свой виной, и чувство раскаяния становилось острее с каждым часом.

В прошлом Алексей наделал немало ошибок, причинял боль тем, кого следовало беречь. Отстранялся от простых житейских мелочей ради пребывания в иллюзорном мире фантазий. Маскировал истинные чувства под личиной равнодушия и желчного цинизма. Он никогда не придавал этому значения, годами вживался в роль отверженного гения. Считал, что жизнь обошлась с ним несправедливо, и это дает ему право мучить других. Алексей прятал свою любовь от близких, как законченный эгоист, и теперь уже слишком поздно что-то менять. Чужая земля, чужое море, чужая пустыня, взбирающаяся к небесам. И у него нет ни оружия, ни пищи, ни желания жить.

Короткий закат сменился зеленоватыми сумерками. Из пустыни потянуло прохладой… а потом из-за кромки мира выкатился багрово-фиолетовый шар с развитой системой колец в районе экватора. Приютивший Алексея безымянный мирок входил в семейство спутников массивного газового гиганта. Вглядываться в небо было все равно что стоять на краю обрыва. Черная бездна вызывала оторопь и приступы головокружительной дурноты. Алексею не удалось обнаружить ни одного знакомого созвездия. Зато он насчитал пять отдельных колец, таких же широких как кольца Сатурна. В этом мире было свое величие, своя бескомпромиссная эстетика. Своя красота. Этот мир мог существовать в одной из его любимых книг. Он ступил за грань сущего, но за порогом оказалась лишь пустота.

На следующее утро его ждало еще более впечатляющее зрелище: восход двойной звезды. Первым над океанскими водами всплыл раскаленный бело-голубой диск в радужном ореоле интерференции. Второе светило, совсем крошечное, пристроилось сбоку как бедный родственник. Большую часть дня красный карлик скрывался за тушей партнера, но становился отчетливо виден ранним утром и поздним вечером. Он почти не давал собственного света, хоть и горел в несколько раз ярче любой звезды. Пара небесных танцоров кружились в бесконечном вальсе вокруг общего центра масс, сближаясь и расходясь снова и снова на протяжении миллиардов лет.

Тут была атмосфера, насыщенная кислородом, и сила тяжести по ощущениям, не отличалась от земной. Сутки длились около тридцати шести часов. Темное и светлое время делились примерно поровну. Ночью в небесах зажигались колеблющиеся вихри света, когда жесткое космическое излучение отражалось магнитным полем. Пресная вода вытекала из глубин через трещины в меловых плитах. И здесь процветала органическая жизнь.

По всему пляжу копошились морские существа, выброшенные на берег волнами, но они никогда не добирались до верхней границы прилива. Большие черные каракатицы разгрызали раковины и поедали водянистую плоть моллюсков. В илистых ямах гнездились пятнистые твари, отдаленно похожие на мурен. Зеленые крабы волочили по песку свои плоские бородавчатые тела. Некоторые достигали в длину полутора метров, и их клешни запросто могли перекусить ногу Алексея пополам. В небе кружили птицы. Они на лету выхватывали из воды рыбу и несли куда-то вдоль побережья.

Иногда из глубин выползали крупные существа землисто-бурого цвета. Издали они походили на сивучей или моржей, но передняя часть их жирных продолговатых тел оканчивалась не головой, а уродливым красным наростом, вызывающим похабные ассоциации с задницей бабуина. По бокам пучились два незрячих глаза, наполненные белесой мутью. Ласты и хвостовой плавник делали этих существ заправскими пловцами. На суше они становились медлительными и сонными. Но только на первый взгляд.

Однажды вечером, на второй или третий день после провала, Алексей наблюдал за «головозадым» с дюны. Чудище лежало на песке, расслабленное и безучастное ко всему окружающему. Каждые полторы секунды его брюхо подрагивало, и звучал короткий вибрирующий стрекот, словно по доске для стирки белья провели бамбуковой палкой.

Крабов, мурен и другую ползающую живность существо игнорировало. Но вот на песок слетела большая птица похожая на альбатроса. Уродливый нарост распахнулся четырьмя мясистыми лепестками. Изнутри выхлестнуло розовое жало, что-то вроде ловчего языка хамелеона. Птица пару раз дернулась и замерла, разбросав в стороны крылья. Хищник подполз к неподвижной добыче, и его утроба изрыгнула ворох длинных нитевидных отростков, напоминающих клубок печеночных червей. «Головозадый» не рвал и не терзал свою жертву – он медленно высасывал ее.

Когда чудище насытилось и уползло в воду, Алексей подавил рвотный позыв и заставил себя изучить останки птицы. От тела мало что осталась. Кучка перьев и кожистый мешок с костями похожий на скомканный бумажный пакет.

Алексей выбрал направление произвольно и с тех пор двигался строго на запад, преодолевая за сутки около двадцати километров. Он вставал с первыми проблесками рассвета и шел до тех пор, пока дневной зной не набирал силу; потом самые жаркие часы пережидал в относительной тени дюн, снова пускался в дорогу уже под вечер, а ближе к полуночи начинал искать место для привала. Чтобы спастись от изнуряющего пекла, он раскапывал яму у подножья крутого склона, с северной стороны и ложился в нее. Уже на глубине нескольких сантиметров, песок становился холоднее.

Незрячие монстры обитали вдоль всего побережья. Иногда по одному, иногда группами по нескольку десятков особей. Алексей старательно обходил их по широкой дуге. Он не решался поворачиваться спиной к берегу и не останавливался на отдых в тех местах, где волны слишком близко подступали к дюнам. Первые двое суток он почти совсем не спал: вскакивал от каждого шороха, прислушивался к трескотне «головозадых» и воплям других неведомых существ, выбирающихся на берег с приходом темноты. Однажды он заметил на дальней границе мелководья бесформенную тушу размером с рыболовный траулер. Множество юрких тварей ползали по ней как опарыши, но тусклое свечение небесного гиганта не позволило рассмотреть их как следует.

Механические наручные часы, подарок брата на свадьбу, помогали отсчитывать время. Алексей заводил их каждое утро и тщательно следил, чтобы внутрь не забивалась пыль. Три оборота стрелки по двенадцать часов складывались в местные сутки. Погрешность составляла не более пяти минут, и ей можно было пренебречь.

Он долго привыкал к растянутому солярному циклу. Периоды сна и бодрствования не получалось привязать к восходам и закатам, и это поначалу разрушительно действовало на психику. Днем он то впадал в полудрему, то просыпался, весь покрытый испариной. Раскапывал свежую яму в песке, лежал, думал о прошлом, горланил песни Цоя и Высоцкого, декламировал по памяти «Евгения Онегина», вспоминал любимые книги, считал овец или просто наблюдал за птицами в небе.

Бесконечное ожидание превращалось в пытку. Ему нечем было себя занять, не с кем поговорить. Когда он шел по пляжу, время хоть как-то двигалось вместе с ним, но на стоянках каждая отдельная минута становилась упрямой каплей, повисшей на кромке водопроводного крана. Ты знаешь, что она вот-вот упадет, но капля все висит, набухает, покачивается, но не сдается.

Ночью Алексей отдыхал урывками. Во сне ему чудилось нечто жуткое, подкрадывающееся из темноты. Оно ползало за пределами видимости, облизываясь и плотоядно сглатывая слюну. Алексей вскакивал, озирался по сторонам и долго не мог унять бьющееся сердце. А ночь все тянулась и тянулась, как будто свет навсегда ушел из мира. Потом он засыпал и снова просыпался от кошмара, осознавая себя все в том же лиловом сумраке. В конце концов Алексей забирался повыше, сидел на песке и дожидался, когда над океаном и пустыней забрезжит рассвет.

Мысли у него в голове вращались по замкнутому кругу. Они напоминали старый патефон, проигрывающий одну и ту же нудную мелодию: «Где я? Что со мной будет? Как выжить в этом пустынном мире? Зачем я здесь? Можно ли вернуться назад?» Он понимал бессмысленность этих вопросов, но рассудок продуцировал их снова и снова.

Алексей питался рыбой, крилем и моллюсками. Раковины вскрывал при помощи складного туристского ножа, а рачков обжаривал на огне. Нож и коробок спичек нашлись в карманах куртки вместе с полупустой пачкой «Астры». Он похвалил себя за то, что не бросил курить, глядя на брата. Раньше это выглядело постыдным малодушием, нежеланием напрягать волю по пустякам. Теперь собственное разгильдяйство спасало Алексею жизнь. Он сжигал сухие водоросли. Они горели долго, тусклым маслянистым пламенем. Рачки оставляли во рту слабое послевкусие, их приходилось обильно запивать водой. Зато моллюски оказались настоящим деликатесом.

Спичечный коробок выполнял еще одну важнейшую функцию: он превратился в календарь. Перед ночным сном Алексей делал кончиком ножа аккуратную царапину на боковой стороне коробка. Двадцать шесть белых отметин на шершавой коричневой поверхности, и место с одной стороны почти закончилось. Двадцать шесть местных суток с момента его второго рождения.

Источники он находил регулярно. Почти всегда вода оказывалась мутной от мела. Алексей процеживал ее через собственный носок, наполненный песком, мелкими камешками и золой от костра. Получался импровизированный угольный фильтр. Вода становилась пригодной для питья, хоть и воняла застарелым потом. Но отчаянная нужда заставит человека приспособиться ко всему. Меловая порода сама по себе выполняла роль сорбента, но содержала много посторонних примесей. Чистые источники попадались крайне редко (Алексей обнаружил такие лишь дважды, в тех местах, где на поверхность вылезли более твердые образования, похожие на гранит).

Что он будет делать, когда закончатся спички или пропадут источники с пресной водой? Алексей старался об этом не думать. Он жил одним днем, сосредоточившись на выполнении простых и понятных задач: найти родник, нацедить и профильтровать воду, ободрать с камней ракушки, наловить рачков, разжечь костер, приготовить пищу. Такой немудреный стиль существования помогал избавиться от навязчивых мыслей, приносил мир и покой в его душу.

Алексей не голодал и не мучился от жажды, его тело сохраняло достаточно энергии, чтобы двигаться вперед, и его разум на скатился за грань безумия. У него расслаивались ногти. Потрескалась кожа между пальцев и на тыльной стороне ладоней. Дефицит витаминов выразился в появлении крошечных язвочек на поверхности неба и вокруг рта. И все же конец света для него так и не наступил.

«Повторяй это почаще, чел, и сделай одолжение – прекрати себя жалеть, ведь все не так уж и плохо», – внушал он самому себе и шел дальше, просто потому, что нужно было куда-то идти.

Алексей заключил своего рода сделку со здравым смыслом, заставлял себя мыслить позитивно, даже когда воображение рисовало перед ним безрадостные картины. Он сильно похудел, но при этом стал гораздо выносливее. Головная боль, приступы диареи, раздражающая красная потница и не менее раздражающие опрелости на ногах спустя пару недель окончательно ушли в историю. Он вспомнил все, что смотрел или слышал когда-то о тактике выживания в диких условиях. Его организм обнаружил внутри себя скрытые резервы и постепенно адаптировался к новым условиям.

И он почувствовал свою руку на пульсе судьбы. Трудно сказать, когда возникло это странное, призрачное ощущение, но с тех пор оно не покидало Алексея ни на минуту. Выбор направления уже не казался случайным. Менялся его образ мышления, восприятие действительности. Он становился самим собой. Он возвращался к истокам.

Алексей шел на запад. За спиной вставало лазоревое светило. Его меньший собрат затаился в туманных далях похожий на остывающий уголек.

Вчера, около полудня, он разглядел далеко в море узкую темную точку, почти незаметную из-за солнечных бликов. Крошечное пятнышко сразу затерялось среди волн, но Алексей не сомневался, что видел какой-то рукотворный предмет. Часть разрушенного причала или кусок обшивки затонувшего судна. А ночью его посетило видение.

Поначалу сон выглядел беспорядочным и каким-то вязким. Алексей медленно погружался в него как в трясину. В голове проплывали невнятные образы: картинки из прошлого, лица родственников, знакомые улицы, корешки книг. Казалось, кто-то посторонний роется у него в мозгу как на библиотечном складе. Потом возник свет – болезненное, мертвенно-голубое сияние похожее на огоньки светлячков, отраженные во вращающихся зеркалах. Огоньки постепенно становились ярче, их пульсация ускорилась. Свет многократно усилился, разросся до размеров Солнца. Вспышки слились в один мощный выплеск энергии, и наступила темнота.

В темноте пахло морем, шуршали волны. Звезды кружились над головой вокруг воображаемого центра небесной сферы. Планета-гигант лиловой гематомой вспухла из-за моря, опоясанная потоками метеоритов и космического льда. Ночь дохнула на него запахом серы. Костер едва теплился, освещая только песок вокруг себя.

Кто-то приближался к нему вдоль линии прибоя. Фигура казалась схематичной, двухмерной, словно вырезанная из жесткого черного пластика. Свет мигнул. Пространство треснуло, сплющилось, потом развернулось веером, улеглось ковровой дорожкой. Силуэт неуловимо приблизился, обрел вес и объем, и вот уже рослый, худощавый человек уселся на песок с другой стороны костра. Алексей разглядывал его сквозь занавес пересекающихся теней. Костлявые колени растопырены как лапы богомола. Между ними узкое лошадиное лицо, испещренное ранними морщинами. Грива черных волос спадает на широкие плечи. Цветная накидка, что-то вроде мексиканского сарапе, подвязана на груди шнурком. Длинные пальцы перебирают четки из лакированного дерева.

– Ты кто такой? – Страха не было. Алексею не терпелось начать разговор. Он заглянул в колодец собственного одиночества и обнаружил на дне старые кости.

– Подумай, – словно нехотя произнес незнакомец и бросил пучок сухих водорослей в костер. – Тебе известен ответ. Я – Жар и я – Посредник.

Чужая речь звучала непривычно. Алексей успел отвыкнуть от этого.

– Что ты должен передать мне, Посредник?

– Благую весть. Так, кажется, это называется в твоем мире. – Жар едва заметно вздрогнул, словно от боли. – Ты воскрес из мертвых и пленен на чужом берегу, но скоро клетка превратится в окно возможностей. Ты приблизился к началу, к узловой точке в своем путешествии, к трамплину в новую жизнь. Отныне ты Килар, Странник.

– Зачем я попал сюда? – Алексей поежился. Теперь он боялся, и чем дальше, тем сильнее. Но страх вызывал не сам Посредник, и даже не то, что он мог сказать, а какая-то общая величественная значимость момента.

Голос Жара звучал на удивление певуче и музыкально:

– Ты вернулся, чтобы начать все заново, чтобы собрать урожай и подвести итог. Я не смог бы увидеть тебя и говорить с тобой, если бы не пришло время делать ставки. Теперь ты готов и карты перетасованы. Пора включиться в игру, Килар!

– Почему ты не пришел раньше? Я тут уже почти месяц.

Посредник наклонился вперед и выхватил что-то из воздуха. В его свободной руке появился тонкий древесный прутик. Жар принялся водить им по песку. Он рисовал какие-то сложные символы и тотчас же стирал их, чтобы начертить новые. Как далеко они друг от друга? Жара окружали настоящие деревья – там, где лежал Алексей, не росло даже кактусов. И все же они беседовали. И понимали друг друга.

– Я не мог прийти раньше, Странник. – Жар поднял руку с намотанными на нее четками и провел ладонью слева направо. – Мне тоже послано видение. Как и ты, я сейчас сплю. А может быть и нет. Кто знает? Сны – хитрая обманка, переменчивый свет души, отраженный в череде зеркал. Тебе дано время свыкнуться с новой ролью, разглядеть что-то внутри себя. Узловая точка совсем рядом. Завтра ты доберешься до нее и повернешь на север. С этого момента расстояние между нами начнет уменьшаться. Пройдет немало месяцев, прежде чем мы пожмем друг другу руки – двое мужчин, соединенных одной судьбой. А потом ты продолжишь свой путь. Вечный Путь.

– Что ты знаешь о вечности, Жар?

– Очень мало, Странник. Лишь то, что она всегда впереди.

– У меня есть какая-то цель?

– Есть. Можешь не сомневаться. Но тебе не удастся разгадать ее до тех пор, пока ты не достигнешь небесного града, как последний крестоносец. Пока не ступишь за порог Скинии и не преклонишь колени перед Ковчегом Завета, в день, когда на поле при Мегиддо явится Жнец. Возможно, тебе не хватит одной человеческой жизни.

Жар замолчал и посмотрел на звезды. Алексей собрался с мыслями.

– Мы связаны с тобой?

– Лишь до тех пор, пока в этом есть необходимость.

– Ты связан с кем-то еще?

Жар усмехнулся.

– Да, я связан не только с тобой, и завтра ты тоже будешь связан. Вас станет двое, а потом к вам присоединятся другие. Вы начнете свой долгий путь к Полярной звезде. Ты переместился, мигрировал из привычного слоя действительности, и звезда переместилась вслед за тобой.

Алексей проследил за вытянутой рукой Жара и уставился на север. В той стороне, над самым горизонтом, мерцала одинокая яркая звезда, не вплетенная в простой рисунок Малой Медведицы, а стоящая отдельно, словно далекий маяк.

– Кого я должен встретить? Как я его узнаю?

– Леди во тьме. Ты узнаешь ее, как только увидишь. – Жар прищурился и расчистил на песке место для очередного символа. – Время, как большая река. Она несет тебя не быстро, не медленно – как может. Не пытайся торопить судьбу.

Оба замолчали. Алексей размышлял о вечности, о том, что она всегда впереди и всегда недоступна, как линия горизонта. И еще он думал о Юле и о своей новорожденной дочке. На кого она больше похожа: на него или на мать? Как сложится их жизнь после его гибели? Как скоро Юля найдет другого мужчину, приемного отца для его ребенка?

Горечь на языке… Сможет ли он вернуться?

Но эти мысли ушли, словно океанский бриз унес их вглубь пустыни. Смерть захлопнула перед ним все двери, не оставила ничего. Только вкус остывшего пепла и бесконечная дорога, уходящая за край земли. Странник понесет с собой воспоминания. Они будут навещать его снова и снова. Но он ни разу не оглянется назад.

Алексей поднял взгляд на Посредника, но тот уже растворился в тенях. Голубые светлячки, бесконечно повторяясь в собственных отражениях, снова мелькали среди вращающихся зеркал. Остался только голос из далекого далека:

– На север, Странник! Запомни! Ты должен идти на север!

Огонь полыхнул как вспышка сверхновой. Алексей зажмурился, а когда открыл глаза, рядом не было ни души. Зола в костре давно остыла. На востоке алела заря. Крики стихли. Мертвый штиль сковывал поверхность воды.

Алексей с трудом поднялся. Его как будто всю ночь колотили резиновыми дубинками. В затылке пульсировала боль. Неудачно подогнутая нога наполнилась иглами и заныла как больной зуб. Ему до смерти хотелось выкурить сигарету, но остававшиеся в пачке «Астры» двенадцать штук закончились три недели назад. Сразу после провала Алексей не задумывался о том, что хорошо бы сделать заначку, растянуть удовольствие. Он вообще плохо соображал в первые дни. Теперь его тянет курить, а ни одного табачного ларька поблизости нет. Даже самокрутку свернуть не из чего. Да и чем ее набивать? Ушной серой?

«Ну и хрен с ним! Кто не курит и не пьет…»

Алексей уставился прямо перед собой, разглядывая выведенный на песке символ. Он состоял из множества сходящихся лучей, ломаных линий и незавершенных окружностей. Кусок ночного видения прорвавшийся в реальный мир. Алексей разжал онемевшие пальцы правой руки. На ладони лежала половинка раковины. Человек, назвавшийся Жаром, чертил символы при помощи ветки. Обманутый разум воспринял фрагмент сна как руководство к действию. Жутковатое ощущение. Словно кто-то посторонний двигал его рукой. Рисунок напоминал зодиакальный круг или изображение колеса сансары, но на самом деле мог оказаться чем угодно. Алексей бросил раковину на песок, повернулся спиной к кострищу и направился дальше по бесконечному пляжу, навстречу своей судьбе.

Он вспоминал детали ночной беседы, словно расшифровывал стенограмму интервью, переворачивая листы блокнота. По словам Жара, впереди его ожидала точка отсчета или узловая точка. Теперь у него появилась хоть какая-то цель. Если принять за аксиому тот факт, что он видел не обычный сон, а пророческое видение. Но Алексею хотелось поверить в чудо, и он в него верил. Ты должен идти на север!

На что это будет похоже? Светящийся портал на краю земли. Волшебная башня, парящая в воздухе. Может, просто очередной безликий участок побережья? Его приведут туда обострившиеся инстинкты или сама реальность, которая больше не воспринималась сознанием в качестве туманной абстракции. Реальность обернулась системой координат, дорожным указателем, властной рукой, толкающей его в спину. Остатки прежней личности день за днем соскабливали с него, как чешуйки отмершей кожи или луковую шелуху. Скоро от нее совсем ничего не останется кроме вполне заурядной внешности и старых душевных ран, которые не спешили затягиваться.

Он прошел испытание чистилищем и выбрался с другой стороны.

«Теперь ты Килар. Странник!»

Он шагал по берегу и смотрел себе под ноги, когда увидел отпечаток человеческой ступни. Сперва его ум просто не воспринял значение этой находки. Он продолжал механически переставлять ноги, и лишь спустя полминуты пришло осознание:

«След… Человеческий след? Здесь?!»

Алексей замер на месте, а потом бегом вернулся назад.

Человек был обут в сапоги или ботинки с гладкой неровной подошвой. Скорее кожаный чулок, чем настоящая обувь. След подходил к воде со стороны пустыни, метров сто тянулся параллельно линии прибоя, а потом загибался обратно к дюнам. У Алексея от волнения закружилась голова. Нежданная радость мешала думать, но холодный расчетливый голос остудил мозг, как пощечина:

«Возможно эти люди враждебно настроены. Что если это бандиты или сумасшедшие? Вдруг это вообще не люди?»

Алексей отвел взгляд от цепочки следов и различил темные силуэты над кромкой соседней дюны. Чужаки кучкой стояли на вершине. Просторные одежды из грубой холстины обвисли в неподвижном воздухе. Головы обмотаны тряпками, как у бедуинов. За плечами самодельные ранцы, раздутые вещмешки, скатки с одеялами, мехи для воды.

Все семеро держали в руках оружие.

Первый выстрел застал Алексея врасплох. Он не сдвинулся с места даже в тот момент, когда одна из фигур подняла длинное ружье. Тело заледенело и стало чужим, а мозг продолжал механически пережевывать информацию. Алексей отметил для себя, что оружие в руках у чужака очень древнее, похоже старинные фузеи шведских гренадеров времен Северной войны. Он видел такие в Артиллерийском музее, когда ездил с Юлей в Питер полтора года тому назад. Они были такими огромными и вместе с тем ненастоящими, вроде самодельных игрушек или театрального реквизита.

«Музейный экспонат не может стрелять!»

Полыхнула дульная вспышка, поглощенная облаком сизого дыма. Раздался тяжелый пушечный грохот: БА-БАХ!!! Увесистый кусок свинца задел правую руку, чуть ниже локтевого сустава, вырвав клочья мяса и кожи. Алексея развернуло и бросило на колени. Он поднялся, раскачиваясь как в бреду: оглушенный, напуганный, беспомощный под прицелами мушкетов. Но проснувшиеся инстинкты Странника насильно переключили организм в режим выживания и погнали Алексея вперед.

Боль обрушилась уже на бегу. Кровь текла ручьем, оставляя виляющий след параллельно с отпечатками изношенных спортивных туфель. На гребни ближайших дюн высыпало еще человек пятнадцать. Вдогонку бахнули несколько выстрелов. Пули летели как попало и беззвучно зарывались в песок. Кремневые ружья вели прицельный огонь только с расстояния тридцати, максимум шестидесяти метров. Алексей бежал налегке. Его преследователи, обремененные оружием, амуницией и длинными хламидами, сразу отстали. Первым рывком ему удалось отыграть не менее двухсот метров. Дикие вопли, похожие на перекличку волков, загоняющих добычу, хлестали его по ушам. Алексей обнаружил, что понимает отдельные слова:

«Проклятый вей-ер! Убить вей-ера!»

Алексей оторвал на бегу полосу ткани от своей футболки и туго замотал предплечье, но кровь продолжала сочиться из раны. Голова и ноги отяжелели. Он раз за разом сбивался с ритма и, вскоре начал задыхаться. Толчки пульса сотрясали все тело. Они напоминали удары кувалды, забивающей сваи в промерзшую землю.

Нога зацепилась за панцирные отростки полутораметрового краба. Алексей споткнулся и рухнул плашмя. Дыхание перехватило. Из горла вырвался сдавленный стон. Удар о землю неожиданно сильно отозвался в простреленной руке. Алексей встал на четвереньки, потом осторожно разогнул колени и поясницу.

БА-БАХ!!!

Пуля просвистела совсем рядом, обдав щеку потоком сжатого воздуха. Он позволил себе несколько мгновений передышки, чтобы восстановить дыхание. Потом стиснул зубы и побежал дальше.

– Проклятый вей-ер! Убьем тебя, вей-ер! Убьем! Убьем!!!

Враги приближались. Алексей отчетливо слышал их крики у себя за спиной. Они стреляли второпях, набегу и из плохого оружия. Окажись у них в руках что-нибудь современное… Алексей мчался сквозь раскаленное пекло наперегонки со смертью.

Трахея сузилась до размеров велосипедного ниппеля. Легкие работали на пределе. Вот когда ему аукнулась каждая выкуренная сигарета! Вроде бы не манкировал тренировками, регулярно колотил мешок, железо в зале тягал, но аэробные нагрузки медленно убивали его. Воздух со свистом и хрипами вырывался из груди. Эти звуки пугали Алексея даже больше, чем кровоточащая рана в правой руке. Скоро он не сможет не только бежать, но даже идти. Останется только улечься и ждать конца. Подойдут чужаки с замотанными лицами и подожгут запалы доисторических ружей. В вечности не существует понятия времени, а значит нет раздницы между мгновением и беконечсностью. И то и другое – лишь круги на воде…

Алексей на секунду уплыл куда-то, словно перепрыгнул в чужую голову, а потом сообразил, что несется по направлению к вытянутой гряде дюн, полукругом окаймляющей небольшую бухту. Острый барьерный риф далеко вдавался в океан, словно рыбий хребет. Повсюду валялись творожистые глыбы известняка. Полоса ровного пляжа сузилась до пары десятков метров. Она круто поднималась к очерченной поясом водорослей границе прилива. И там, впереди… было ли там что-нибудь кроме песка и неба? Что-то, отсвечивающее на солнце подобно неокрашенной стали.

Он карабкался наверх, сползая и падая на осыпающемся склоне дюны. Песок с восточной стороны был невыносимо горячим и обжигал ладони. На гребень Алексей выбрался ползком. Он глубоко вздохнул, захлебнулся, и воздух выплеснулся обратно вместе с полужидким комком рвоты. Алексей застонал, и его вырвало еще раз, желчью, перетряхнув внутренности до самых кишок. Ему пришлось надавить пальцем на рану, чтобы остаться в сознании. Острая боль швырнула его из жары в холод. Он скатился в ложбину по противоположному склону.

В нескольких шагах от него появилась женщина с коротким мечом в руке. Фигуру скрывала длинная коричневая хламида, напоминающая арабский бурнус, но характерные округлости угадывались без труда. Голова до носа обмотана темной тканью. Очень смуглая кожа. Алексей попытался нащупать перочинный нож в кармане джинсов, но руки стали неуклюжими как садовые грабли.

Он с трудом увернулся от размашистого удара и случайно заглянул в глаза нападавшей… Боже правый! Лучше бы он не смотрел. Белки, желтые как лимонная кожура, почти сливаются с золотистой радужкой. Зрачки поставлены вертикально, по-кошачьи. Горящий демонический взгляд. В нем ни капли здравого смысла. Только патологическое стремление убивать.

– Смерть вей-еру!!!

Дикарка врезалась в него как живая торпеда, и они кубарем покатились по песку. Желтоглазая оказалась сверху и ударила его мечом в лоб. Алексей успел схватить ее за запястье, но она зарычала и навалилась на рукоять всем весом. Лезвие клинка сверкнуло перед глазами, рассекло кожу. Мир наполовину заволокло красной пеленой. Он попытался оттолкнуть дикарку здоровой рукой, но безуспешно. Ее тело под покровом грубой ткани состояло из сплошных жилистых мускулов. Алексей двинул ее кулаком по спине, неумело боднул головой и едва не лишился правого уха. Меч чокнутой желтоглазой ведьмы срезал с его виска пучок волос вместе с куском скальпа.

И тогда две личности в его сознании на миг стали единым целым. Разгоряченный мозг остыл, завернувшись в оболочку простых рефлексов и прагматизма.

Левой рукой Алексей вывернул женщине кисть и давил до тех пор, пока она не уронила оружие. Пальцы раненой правой руки стиснули перочинный нож. Он взвыл от боли, но на этот раз боль не ослабила его, а обратилась в ярость, в разрушительный импульс, в ослепляющий белый свет. Грудь сдавило как в тисках. Казалось, сердце вот-вот разорвется. Алексей вонзил нож в плоский живот дикарки. Вытащил, снова вонзил: в бок, в плечо, под ключицу, еще раз в живот, подвздох между ребрами, потом справа в шею… И так несколько раз. Он вопил во все горло и остервенело наносил удар за ударом до тех пор, пока струя теплой артериальной крови не брызнула ему в глаза.

Он сбросил с себя обмякшее тело дикарки и понял, что не в силах подняться. Где-то далеко справа защелкали выстрелы, но возможно у него просто звенело в ушах. Алексей пополз на карачках вперед. Его скрутил новый приступ тошноты. Он оставил позади несколько шагов, жадно хватая ртом воздух. Своя и чужая кровь сочилась по переносице и капала с ресниц. Он кое-как очистил лицо подолом рубашки. Преследователи бежали прямо на него. Их разделяло не более сотни метров и узкая полоса дюн. Половина дикарей тащила кремневые ружья. Остальные размахивали короткими копьями, топорами, тесаками. Вслед за передовой группой появились другие. Весь пляж усеивали десятки темных фигурок. Некоторые катили за собой двухколесные тележки со скарбом, как китайские рикши.

Алексей повернул голову и замер. Дыхание совсем прекратилось.

«Я брежу! Брежу или сплю! Я уже одной ногой в могиле… или это какой-то оптический обман…»

Впереди стояли три низких одноэтажных барака со стенами из шлакоблоков и серых бетонных плит. Они словно плыли в желтоватом мареве. Плоскую крышу ближайшего строения венчали панели солнечных батарей. Их-то Алексей и заметил издалека. В глубине пустыни виднелась посадочная площадка, расчерченная косыми белыми полосами. На ней разместилась громоздкая машина в желто-коричневой камуфляжной расцветке. Какой-то неизвестный вид летательного аппарата, снабженный реактивными двигателями с изменяющимся вектором тяги. Бочкообразные сопла четырех турбин выдвинуты на коротких пилонах и развернуты вниз, как у палубных истребителей с системой вертикального взлета. Длинный угловатый корпус, обтекаемый пузырь кабины, прямоугольные люки с обоих бортов. Наружу торчат стволы пулеметов. За кормой откинута десантная аппарель, валяются какие-то ящики, но поблизости ни души.

Алексей бросился к постройкам, черпая силы в последнем выплеске адреналина. Еще одна женщина с янтарными глазами прыгнула на него сбоку, но в последний момент едва не упала, запнувшись о собственное копье. Алексей ударил ее ногой, бросив животом на изгородь из колючей проволоки. Четыре линии колючки, растянутой между железными столбиками. На них с двух сторон подвешены гирлянды изоляторов. Не стеклянные и не фарфоровые, а из какого-то черного матового пластика.

Россыпь искр. Холодный голубой свет. Потянуло дымом и горелым мясом. Изгородь – метра полтора, не больше. И на вид хлипкая как штакетник. Такими на американских ранчо огораживают пастбища. Но напряжение сумасшедшее.

С треском лопнула пара изоляторов. Теперь пахло озоном и горелой пластмассой, но вонь спекшейся плоти никуда не делась. Труп дикарки повис на изгороди кучей дымящегося тряпья. Алексей потыкал в проволоку кончиком ножа. Стоит рискнуть или лучше получить пулю в лоб? За спиной, совсем близко, дикари издали победный вой.

Алексей задержал дыхание, уперся коленом в обгоревший труп, перекинул другую ногу через ограду и мешком свалился внутрь огороженного периметра. Прозвучала серия выстрелов, затем длинная пулеметная очередь, напоминающая стук отбойного молотка. Алексею оставалось только фиксировать эти звуки, потому что оценивать, анализировать он уже не мог. Встал с огромным трудом и понял, что неминуемо упадет, как только двинется с места. Ноги, как хрупкие соляные столпы – они будто крошились под его весом. Алексей шагнул по направлению к ближайшему пакгаузу. Упал. Медленно поднялся. Сделал несколько заплетающихся шагов и рухнул на четвереньки. Легкие горели огнем. Мозг превратился в набитую перьями подушку. Сознание отупело. Он больше ни о чем не думал. Толчки крови громом отзывались в ушах.

Алексей заставил себя подняться в третий раз.

Позади рявкнуло кремневое ружье. Фонтаном взвился песок. Второй выстрел. Пуля разорвала штанину, оставила жгучую царапину на левой икре. Алексей растянулся плашмя, на этот раз сознательно, и пополз на животе в сторону бараков. Площадку вокруг строений вымостили квадратными известковыми плитами. Алексей ухватился за край бетонной отмостки и подтянул вслед за собой непослушное тело.

Из-за угла выбежали две стройные фигуры в пыльно-желтой униформе.

– Тафу! – воскликнул удивленный женский голос.

Голова Алексея без сил упала на плиты двора. И начался полет.

БЕГ ПО КРУГУ

Линн Эрвинс прижалась щекой к стеклу иллюминатора. Внизу проплывал ворсистый ковер тропической зелени. Рекер шел над заболоченной равниной, едва не царапая брюхом кроны самых высоких деревьев. Сквозь полог джунглей кое где поблескивали зеркала стоячей воды. Птицы метались среди ветвей, напуганные воем турбин и свистом перегретого воздуха, вырывающегося из диффузоров двигателей.

Выцветший лимб Валькирии оседал далеко на западе. Повернутая ребром система колец стала почти неразличима для глаза. Пальмира-А взошла около часа назад. Чуть ниже красноватой точкой мерцала Пальмира-В или звезда-странник – редкий гость, проходящий по небу раз в шестьдесят лет.

«Неужели я в самом деле здесь?»

Время на границе струилось едва заметно, а иногда вовсе отказывалось двигаться. Сколько прошло с тех пор как Линн оказалась на базе дивизиона: восемь месяцев или уже девять? Время и расстояние по мере удаления от Центра теряли четкую линейность и становились понятиями относительными. Особенно в тех местах, откуда ушли люди.

– Чертова жара! В этом году она меня доконает, это уж точно. – Капрал Сильвия Логит оперлась локтем о казенник единого пулемета, установленного на вертлюге перед открытым бортовым люком. – Жара и вонь. Дьявольское сочетание! В самый раз, чтобы свихнуться. С болот несет как из гарнизонного сортира.

Сильвия собрала темные волосы в пучок и перевязала так туго, что они заменяли подтяжку кожи. Рост капрала составлял впечатляющие шесть футов четыре дюйма. На базе в перерывах между дежурствами она не вылезала из тренажерки.

– Кто-нибудь из вас знает, что мы тут стережем и от кого? – спросила рыжая, усыпанная веснушками Тина Харпер. Она числилась в новобранцах, служила на подхвате – «свежаком» на военном сленге.

– Кому нужен этот Кор-Эйленд? – продолжила Тина, воспользовавшись молчанием окружающих. – Наши войска стоят на линии Святой Коры, вдоль Узкого канала, против еретичек из Телигии. Но здесь, на юге? Между линией аванпостов и побережьем давно никто не живет… Кроме ходоков, конечно, – поспешно добавила она, чтобы не прослыть тупицей, – но желтоглазые опасны только друг для друга.

– Кор-Эйленд стоит на последнем берегу, – тихо пробормотала Ламберт Коль. Неровно подстриженная русая челка все время лезла ей в глаза, а мешковатый пустынный камуфляж висел на узких плечах, как на вешалке. – Дальше просто океан, и никто не знает, есть ли у него противоположный берег.

– Не просто океан, крохотуля! – оживилась самая бойкая из новеньких по имени Грей Арсис – крепкая девица со стрижкой под ежа. – Раньше, еще до Очищения, адмиралтейство каждый год отправляло на юг рейдовые суда. Но стоило вахтенным потерять из вида «синеву», как электроника натурально сходила с ума, а команду охватывала паника. Да они всю палубу со страху засерали – от киля до клотика!

– А чего они дристали? – перебила ее Тина. – Океан как океан. Много воды и только. По мне так у флотских просто очко слабовато.

– Поцелуй мою киску! – Грей показала Тине неприличный жест. – Моя старшая сестра служит на флоте. Может натурально скажешь это ей в лицо? В глубоком океане, там, где вода становится черной как вакса, у кого угодно очко сыграет!

– С чего бы это? – фыркнула Тина.

– В черноте обитают чудовища! – зловещим шепотом изрекла Грей. – Из глубин выныривают твари размером с матку Прародительницы и пожирают корабли натурально за считанные минуты. Но перед этим они как-то воздействуют на мозги.

– Правда? – пискнула Ламберт.

– Да, – Грей выдержала паузу. – Истинная правда. Клянусь Рождением!

– Захлопни пасть, Арсис! – осадила ее Робинс Эйден. – Любые клятвы стоят не дороже бычьей мочи. Меня от вашей болтовни воротит, честное слово.

Грей и Тина замолчали, сразу же вспомнив, кто они такие. Робинс считалась заслуженным ветераном авиаразведки, но за шестнадцать лет действительной службы и восемь боевых десантных операций она так и не получила офицерский патент. Большую часть времени мастер-сержант Эйден пребывала в собственном мире, ни с кем близко не сходилась, что не мешало ей сохранять убийственную эффективность.

Трое «свежаков» продолжали шептаться между собой. Линн наблюдала за ними с усталым безразличием. Наивные дурёхи, свежее мясо. Байки о монстрах их возбуждают. Им невдомек, что такое настоящий страх. Со временем они могли бы стать неплохими солдатами, если граница позволит им набраться опыта и повзрослеть. Книга Правды однозначно высказывалась по этому поводу:

«У каждого от рождения свой радиус судьбы и окружность жизни, пронумерованная в числах и датах, ибо жизнь есть ни что иное, как бег по замкнутому кругу, который рано или поздно приводит к истокам».

Бег по кругу, бег, направленный в никуда. Конец пути и начало нового круга. Разве это не очевидно? И еще: разве все мы не пытаемся разорвать круг?

– Кор-Эйленд – пустое и унылое место. Только камни и песок, – безучастным голосом произнесла Робинс. – Еще там есть океан. Синий у берега и черный за границей континентального шельфа.

– Я где-то читала, что в океане на глубине нескольких тысяч футов выделяется гидротермальная вода с температурой выше шестисот кельвинов, насыщенная сульфатами металлов и сероводородом… – Ламберт говорила все тише и в конце концов замолчала, напуганная собственной смелостью. Робинс на нее даже не взглянула.

– Считается, что расстояния не могут превышать длину экватора. Вот только в глубоком океане вся эта ученая хрень перестает работать. Наука в нашем мире превратилась в бессмысленный балаган. Кто вообще огибал экватор за последние триста лет? Разве что сама Прародительница на реактивном помеле.

Курчавые черные волосы Робинс встопорщены жесткими пружинками и связаны в короткий хвост на затылке. Кожа с оттенком горького шоколада почти сливается с цветом переборки. Под глазами отметины от защитных очков. Рукава куртки закатаны до локтя. Жирный розовый шрам начинается под волосами и сбегает наискосок к виску, рассекая пополам левую бровь.

Сержант достала из-за отворота рукава кусок вощеной бумаги, послюнявила край и принялась неторопливо сворачивать бумагу в трубочку.

– Важно составить о Кор-Эйленде верное представление. На юге заканчивается все и ничего не начинается. Это как трамплин. Трамплин в пустоту.

Снова болезненная многозначность в исполнении Робинс, но на этот раз что-то отозвалось в памяти. Как пилой по нервам, как железом по стеклу: трамплин…

– Капитан, вы расскажите нам про Кор-Эйленд?

От жары клонило ко сну. Голову словно наполнили мыльной пеной.

– Может вы нам все объясните? – повторила Тина Харпер. Двусмысленные напевы Робинс ее только раззадорили.

«Место встречи?» – промелькнула шальная мысль, от которой по спине побежали мурашки. – «Да, это место встречи».

Трамплин…

Линн нехотя разжала зубы.

– Кор-Эйленд – автономная узловая станция для обеспечения дальних рейдов. – Она сдвинула назад козырек помятой форменной кепки. – Там нет штатного персонала, поэтому раз в три месяца с передовой базы дивизиона отправляют бригаду для профилактики и ремонта. Такие станции организованы вдоль всего побережья. Делается это скорее по привычке, и чтобы списать лишние средства для отчетности. На моей памяти никто даже не заикался об организации полноценных рейдов на восток. Там все красное на карте. Ареал нестабильной векторизации – так яйцеголовые это называют. Раз в полгода на станцию приходят сторожевые фрегаты, а иногда в окрестностях мелькают ватаги ходоков из пустошей. К военным объектам они стараются не подходить, но между собой группы из разных кланов режутся насмерть. У них это что-то вроде спортивного состязания или обряда инициации. Я ничего не упустила, сержант?

Робинс подтвердила ее слова небрежным кивком. Она по обыкновению курила, глубоко затягиваясь и выпуская дым из ноздрей.

– А это правда, то, что говорят об этих ходоках? – спросила Ламберт. Оставалось только гадать, что могла натворить эта худенькая семнадцатилетняя девчонка. Ведь на внешнюю границу за просто так не ссылают.

– А что о них говорят? – Линн тоже достала бумагу и кисет с табаком.

– Ну вы же знаете! – Ламберт напряженно сцепила тонкие пальцы. – После Схизмы и изгнания непокорных они зашли со своими тафу слишком далеко на восток. Туда никто не ходит, не потому, что не могут, а потому, что нельзя. А они пошли. И поплатились за это.

– В самом деле?

– На востоке Древние взрывали свои грязные бомбы. И от них что-то осталось. Что-то плохое в почве и в атмосфере. Отвергнутые много лет дышали испорченным воздухом и растили кукурузу на отравленной земле. Этот яд понемногу менял их, и их детей, и детей их детей. А сейчас, через двенадцать поколений, они ведь уже не вполне люди, да? Совсем как… ну, девианты на севере.

– Так говорят, – нехотя подтвердила Линн, – Откуда ты это взяла?

– Прочитала в книгах. Я люблю читать… То есть, любила. Мама работала в архиве академического кампуса, восстанавливала старые цифровые хроники. За это нас и наказали. Маму забрал Белый Легион, а меня отправили сюда.

– Ага. Теперь понятно.

В обществе, где фанатики правят бал, а добродетель послушных возводится в Абсолют, лишние знания становятся токсичными. Мысли тянули ее вглубь себя, завлекали, дразнили. Но отключаться нельзя. Никак нельзя.

Линн поднялась с сиденья, отодвинула в сторону часть переборки и заглянула в кабину. Мир за поляризованными стеклами кокпита выглядел плоским как в окуляре прицела. Линн облокотилась о спинку кресла пилота и поднесла зажженную спичку к кончику папиросы. Впереди, над зеленым морем, протянулось голое каменистое плато. Еще дальше маячили пики южного водораздела.

– Когда будем на месте, Надин?

– Прошли тринадцатую отсечку. Перепрыгнем Сторожевой кряж, и останется еще четыре. – В своем пластиковом шлеме с выпуклыми «ушами» центроскопов и чёрной глянцевой полусферой виртуального экрана, пилот-механик Надин Галлинс напоминала огромного насекомого-мутанта, страдающего мозговой опухолью.

Линн пару раз затянулась папиросой и швырнула ее за борт через приоткрытую форточку. Как Робинс удается мусолить эту гадость почти непрерывно? Во рту словно помои разлили. На границе многие увлекались контрабандным табаком, несмотря на запреты санитарной службы и выволочки начальства. Но Линн к куреву так и не пристрастилась.

– Что у нас с турбулентностью? Не получится, как в прошлый раз?

– Воздушные ямы? Хрен там! Я проложила новый курс над восходящими потоками. Пройдем как по зеркалу.

– Надеюсь, что так. У нас в багаже сорок цинков с боезапасом и триста кубов гидразина в коконе. Если рекер будет трясти как в прошлый раз, и туда случайно залетит искра, мы просто растаем в воздухе, Надин.

– Знаю, капитан. Буду осторожна.

– Ага, постарайся.

Грей, Ламберт и Тина приставали с расспросами к Сильвии Логит, а Робинс дремала в углу отсека. Линн вернулась на прежнее место и, усевшись возле иллюминатора, прикрыла глаза. Минуту назад у нее намокли трусы, что говорило о наступлении очередного месячного периода. Женские дела – еще одна неизменная константа, не дающая потерять счет времени. Они всегда приходили в срок и всегда неожиданно. До умопомрачения хотелось избавиться от противной липкой сырости между ног, но Линн знала, что сможет сделать это только на станции, после приземления. Приходилось терпеть.

Равномерное жужжание турбин убаюкивало. Линн сама не заметила, как ее мысли повернулись вокруг собственной оси и обратились к прошлому.

Она лежала на спине, разглядывала низкий оштукатуренный потолок и думала о капризах судьбы. Отличная тема для размышления в двенадцатом часу после полуночи, когда темнота отступает и настает новый день, похожий на продолжение сна.

Судьба? Хрень собачья! Что люди могут знать о Судьбе? И все же Линн не переставала думать. Ей нравилось выстраивать сложные логические цепочки. Так она лишний раз напоминала себе, что все под контролем. Хотя что-то внутри нее упрямо твердило: она уже ничего не сможет поставить под свой контроль.

Ничто и никогда!

Тогда почему она здесь?

Падение началось не вчера и даже не две недели назад, когда она окончательно и бесповоротно рассталась с любыми перспективами на дальнейшую карьеру. Все это лишь следствия или даже следствия следствий. Ведь такое тоже бывает? Следствия, но не причины. Причины в другом. Причины таились в ней самой.

Внизу, под лестницей слышались голоса. Они монотонно бормотали о чем-то, перехватывали друг у друга нить разговора, словно дополняя незаконченные фразы. Похоже на детскую игру в слова. Что если однажды она услышит голоса у себя в голове? Можно ли напиться до бреда, если как следует постараться?

Ее мать могла бы рассказать об этом немало интересного. Голоса со дна бутылки привели Шарлотту Эрвинс в квадратную белую комнатку с зарешеченным окном и мягкими стенами. Наверное, она и сейчас в перерывах между уколами спорит с невидимыми собеседниками или борется с вылезающими из вентиляции гигантскими тараканами.

«Туда ей и дорога!», – Линн ненавидела свою мать за то, что никогда не могла назвать ее мамой. И еще за то, что та не нуждалась в этом.

Линн вытянула руку и погасила ночник. Лампочка потухла, как последняя искра надежды. В темноте голоса почему-то звучали еще громче. Если они не замолчат, она спустится вниз и предложит им убраться на улицу.

Да, она спустится на вахту и пошлет их куда подальше.

«Почему бы вам не свалить на хрен отсюда и дать людям поспать!»

Но Линн знала, что не сможет уснуть, и у нее не хватит сил, чтобы встать с постели, натянуть штаны и спуститься на два этажа вниз. Все это могла сделать прежняя Линн Эрвинс, капитан спецназа СКСГ, еще не накаченная дрянным алкоголем. Теперешней Линн оставалось лишь втихомолку цедить ругательства и комкать в пальцах собственное раздражение. Беспокоило это ее? Да ни в малейшей степени!

Судьба. Есть ли на свете такая штука? Линн думала, что есть. Разве случайно то, что она оказалась в бригаде по сбору материала Ви и отправилась за Черту? Нет, не случайно, учитывая хренову кучу тестов, которыми ее засыпали в отборочной комиссии. В течении трех месяцев у нее взяли больше анализов, чем за всю предыдущую жизнь, а потом день за днем мурыжили на полигоне и гоняли по полосе препятствий до полного изнеможения. Почему ее суммарный балл оказался положительным? Стечение обстоятельств. Регулярные тренировки. Хорошая наследственность. Все, что угодно. Только не Судьба! Так она считала прежде, но с тех пор ее взгляды изменились.

Черта…

Наследие полузабытой эпохи, когда Древние явились на эти земли из глубин мрака, когда люди могли путешествовать среди звезд подобно богам. Каменный мегалит высотой в двадцать тысяч футов, искусственная складка на коже планеты, пересекающая континент с запада на восток в сорока милях к северу от тридцатой параллели. Но Черта являлась не только грандиозным физическим объектом. Она отделяла правду от лжи и запретное от дозволенного, реальный мир от фантазий и будущее от прошлого. Черта сдерживала противостояние двух миров, все еще связанных между собой кровоточащей пуповиной, но абсолютно чуждых друг другу, как атомы и нейтрино.

Черта пролегла через жизнь всей Леоры. Дети – основа любого общества, его самый ценный ресурс, а женский организм не способен оплодотворить сам себя. Наука так и не смогла найти способ заставить их размножаться при помощи партеногенеза. А потом, шестьдесят два года тому назад, случилось Очищение. Яйцеголовых сбросили с пьедестала, и исследования в области человеческого естества объявили аморальными. Все они стали добровольными заложницами Черты, рабынями ограничений, наложенных самой природой. Линн с недавних пор принимала это как должное.

В проклятом гнезде раскольников – Телигии проблему репродукции изучали с нарочитой обстоятельностью. Об этом писались монографии и устраивались дебаты в Ассамблее. Но и там наука топталась на месте, временами отрыгивая бесполезные теоретические выкладки и тут же списывая их в утиль. Отрицание божественной природы Прародительницы и неприятие пути Очищения создавали иллюзию морального превосходства, но принципиально ничего не меняли. Оба враждующих анклава зависели от Черты. Именно там, а не полях богословских диспутов, сталкивались их кровные интересы, терлись друг о друга как два наточенных клинка.

Так почему она все-таки здесь?

«Причины, детка, причины!»

Линн убрала волосы со лба, потерла отекшее лицо. После бутылки дешевой сивухи думалось с трудом. Голова напоминала тыкву, набитую стреляными гильзами. Вдалеке простучали торопливые шаги, хлопнула дверь. Голоса. Они не затихали, но Линн различала их краем уха, словно предметы в поле периферийного зрения.

– Это не просто залет по службе, Эрвинс. Ты умудрилась обоссаться, не снимая трусов, и сама виновата в том, что у тебя ничего не вышло!

Реальность порвалась надвое. Утренний сумрак рассеяли яркие полуденные лучи. Прошлое и будущее сомкнулись как челюсти капкана.

Они опять сидели на двадцать втором этаже здания генштаба, в огромном кабинете с панорамными окнами и серой декоративной штукатуркой на стенах. Снаружи летняя жара плавила асфальт и тол на раскаленных жестяных крышах. Стекла делового центра напротив отражали пламя звезды словно охваченные пожаром. По эстакаде над проспектом Семерых Верных шествовала очередная религиозная процессия. Мраморная ротонда Храма белела вдали как облако. Ледяной ветер вырывался из решеток климатической установки, остужающей комнату до температуры арктической пустыни.

– Я пришла сюда не для того, чтобы выслушивать оскорбления. Ты подпишешь мое заявление или нет? Если откажешься, я все равно уйду!

– И через пару недель твой труп сожгут в тюремном крематории. Мы обе читали закон о дезертирстве. Этот закон специально написан для таких как ты.

Да, Линн сама виновата в своих бедах. Она и Судьба. Они поровну разделили ответственность. Идеальное партнерское соглашение. Я виновата – ты виновата, так пожмем друг другу руки… так твою мать! Почему бы нам не катать эти шары вместе?

Линн опустила руку на живот. Он, конечно же, был горячим. И влажная щелка у нее в паху была до безобразия увеличена.

«Так в чем причина, капитан Эрвинс?»

– Они спустились со стены каньона на веревках и сцапали вас до того, как «свежаки» успели навалить в штаны.

Полковник Эльза Доэл, командующая центром специальных операций СКСГ, как будто нарочно испытывала ее терпение. В присутствии этой крупной чернокожей женщины с лицом гувернантки и замашками инквизитора Линн всегда чувствовала себя неуверенно, как будто сидела на бочке с пироксилином.

– Ты знаешь, все было совсем не так, – возражала она. – Сара Флоренс прострелила одному из них ногу, а я ударила другого по… тому месту. Он катался по траве и вопил так громко… так, словно я ему кое-что отрезала!

– Хочешь сказать, что вмазала ему по яйцам, Эрвинс? – в словах полковника не было ни капли сочувствия. Только отвращение к чужой слабости. – Сделай одолжение, давай называть вещи своими именами. Ах, эти милые словечки из ушедшей эпохи! Блюстителям морали так и не удалось очистить от них нашу речь. Запрещённой лексикой пользуются до сих пор, но лишь немногие знают, что она означала когда-то в прошлом. Но мы-то с тобой точно знаем. У нас обеих нулевой допуск, разве нет?

Эльза брезгливо сморщила толстогубый рот.

– Флоренс случайно дёрнула спуск «сорокапятки», когда эти ходячие обезьяны перестали изображать дружелюбие. А ты до смерти боялась, что они дотронутся до тебя, и в истерике начала махать ногами. Остальные послушно сложили оружие и задрали лапки вверх. Именно так все и было на самом деле. Таймер в обзорной камере рекера не умеет врать. Это случилось быстрее, чем твое дерьмо успевает уплыть вниз из унитаза. И ты имеешь наглость утверждать, что оказала достойное сопротивление? Даже компания засранных монашек на вашем месте справилась бы лучше.

Линн едва удержалась от того, чтобы прыгнуть на Эльзу Доэл и выскрести ногтями ее глазные яблоки. Несмотря на леденящее дыхание сплит-системы, ее лицо пылало, а веки стали тяжелыми от слез.

«Отсюда все выглядит таким уродливым, таким отвратительным, а как прекрасно это было там!»

Полковник сбавила обороты и заговорила спокойно, по-деловому:

– Они продержали тебя там четырнадцать месяцев, и тебе у них понравилось. Только не надо ля-ля! Остальных они отпустили через неделю-другую, но ты больше года не давала о себе знать, потому что собиралась остаться там насовсем. Тебе было плевать на то, что они нарушили договор, снюхались с еретичками из Телигии и надумали торговать своим липким сокровищем в обе стороны. Сколько ништяков они получили только за то, что время от времени гоняли лысого? Ножи, скобяные изделия, антибиотики, композитные луки из углеродного волокна. Со временем они перестали считать вас богинями, приносящими волшебные дары, и начали воспринимать как банальный источник выгоды. А потом вы сами стали товаром. Удивительно как эти варвары быстро учатся. Но ты пришлась у них ко двору. Они угощали тебя свежими фруктами, читали проповеди о единении с природой и выпускали погулять в окрестностях деревни. А чтобы ты ненароком не заблудилась, отправляли с тобой этого расфуфыренного длинного хлыща.

– Да, со мной всегда ходил Жар. – Линн знала, что должна молчать как утопленница, что сейчас любая необдуманная фраза равносильна смертному приговору.

«Сначала будет немного больно», – предупредил ее Жар, – «Но потом станет так хорошо, что ты позабудешь обо всем на свете!»

– И однажды он прикоснулся к тебе.

– Ну… он не просто прикоснулся. Он…

– Довольно! – Полковник шлепнула тяжелой ладонью по столу. – Твоя болезнь, Эрвинс, характеризуется словами, которые ни одна порядочная женщина не должна произносить вслух, если хочет сохранить чистоту и ясность мысли. Впрочем, это не так уж и важно, если учесть, чего мы все лишились.

Линн отказывалась верить собственным ушам. Может ей померещилось? Эльза продолжила вещать, как ни в чем не бывало:

– Ты ведь уже не можешь без этого жить, я права? Это как абстиненция у наркоманов. Большой лысый удав у тебя на шее, который время от времени хочет жрать. Ты притащила мне бумажку на подпись? Замечательно! Просто святая наивность! С тем же успехом я могла бы оформить тебе путевку в Дом Отчуждения. Подумай, что будут означать в твоем нынешнем состоянии четыре недели полного уединения.

Дом Отчуждения, приют для умалишённых. В последние годы такие места всегда переполнены. Есть определенная ирония в том, чтобы пойти по стопам матери и окончить свои дни в комнате, обитой белым войлоком и с крепкой железной дверью, запертой снаружи. Вообще-то Линн не думала ни о чем подобном. Зато она постоянно ловила косые взгляды знакомых и сослуживцев. Кто-то сторонился ее, другие испытывали нездоровое любопытство. Она стала пугалом и диковинной зверюшкой одновременно. Ее неразумное женское естество дымилось жаром греха, опаляя всякого, кто находился рядом.

– А теперь просто сиди и слушай, – Эльза разместила широкие ягодицы на краю стола, сцепила между собой пальцы, опершись ладонями о колено. – Ты просишь отправить тебя в отпуск. В отпуск, твою мать! Представь себе, Эрвинс, если бы я вовремя не нажала на нужные кнопки, ты бы уже проводила свой самый длинный в жизни отпуск. В тюремной камере, в ожидании аутодафе.

– Что?

– Не перебивай меня, цыплячий помет!

Линн стиснула под столом кулаки. Страх и возмущение раздирали ее как два пса, дерущиеся из-за кости.

«Тюрьма Падших! Она всерьез говорит о Тюрьме Падших! И, эта жирная черная сука, только что обозвала меня куриным говном!»

Эльза повесила на нос очки, взяла со стола записную книжку в красном виниловом переплете, перевернула несколько страниц, пробежала глазами по строкам.

– Я напомню некоторые из твоих лучших перлов: «жизнь в отрыве от природных законов нарушает естественное равновесие и ведет к упадку». А вот еще: «Сумма двух величин дает полноту и гармонию. Каждая половинка в отдельности не значит ничего». Помнишь, когда ты это сказала? Нет? Хорошо, что у меня все записано. Девять дней назад, в офицерском клубе, за ленчем. Присутствовали Шарлотта Гарфилд, Анастасия Трост, Патриция Оуэнс и еще кое-кто из младших офицеров. А вот это самое вкусное, здесь ты превзошла саму себя: «мы боимся наших естественных желаний, потому что признать их безусловное влияние, означает потерю нравственных устоев». Так-так… «Эти устои не более чем гнилой мешок, в котором мы прячем себя от остального мира. Нам кажется, что без него мы задохнемся, но воздух снаружи гораздо чище!» – Она подняла взгляд от страницы. – Впечатляюще, Эрвинс! Впечатляюще глупо с твоей стороны говорить такие вещи в компании с шестью задастыми сучками, у которых яблочный пудинг вместо мозгов.

– Как… как ты узнала, что я… – Линн замолчала на полуслове. Оправдываться и задавать вопросы не имело смысла – все равно что запирать двери стойла, когда лошадь уже выбежала.

– Очень просто. – Эльза потрясла перед ней блокнотом. – Твои тупые подружки прибежали ко мне раньше, чем успел остыть кофе, поданный на обед. Я убедила их не подавать письменный рапорт. Сказала, что во всем разберусь сама. Только поэтому твоим делом еще не занялась коллегия Священного Трибунала. – Она разглядывала Линн поверх очков как блоху под микроскопом. – Но не обольщайся, Эрвинс. Твоя судьба все еще висит на нитке. Я могу передумать в любой момент.

Линн обвела кабинет затравленным взглядом. Никелированная центрифуга на столе Эльзы вращалась как детский волчок. Световое панно на торцевой стене изображало Великую Мать с безупречным лицом ангела и огромным животом, заключающем в себе еще не рожденную Вселенную. Светлое чело Прародительницы горело как Пальмира в зените. Бесполые меньшие боги сгрудились возле ее подола. Испуганные цыплята у ног наседки.

Цыплячий помет… Паршивая аллегория.

– Ты намерена меня посадить?

Полковник швырнула блокнот на стол позади себя.

– С такой железобетонной доказательной базой можно надолго посадить тебя под замок или даже поставить перед расстрельной командой. Ты наговорила чепухи на дюжину смертных приговоров. Слухи о тебе расползлись по всей Леоре. Это преступление против морали, худшее из всех. Но я не стану ничего делать.

– Почему?

– Потому, что ты права.

Эльза выпрямилась, убрала очки в футляр, потерла двумя пальцами переносицу.

– Я подпишу твое заявление. Ты ходишь по краю безумия, Эрвинс, и скорее всего оступишься рано или поздно. В любом случае, сюда, в центр специальных операций, ты уже не вернешься. В службе контроля за состоянием генофонда служат только лучшие из лучших. Ты упустила свой шанс. Думаю, это более чем понятно.

– Ага. Более чем. – Изнутри ее продолжал терзать страх, но внешне Линн оставалась спокойной. Одни боги знают, каких усилий ей это стоило.

– Мы больше не можем закрывать глаза на правду! – выпалила она. – Если ты действительно признала мою правоту, то должна признать и то, что это… нездорово. Весь мир разделен на две части, и только мы изо всех сил боремся за право быть несчастными. Но так больше продолжаться не может!

– Почему нет? Наши предки жили так на протяжении трех веков.

– Ерунда! Ты знаешь, что времени почти не осталось. У нас обеих нулевой допуск, разве нет? Шестьдесят лет назад статистика регистрировала всего три процента тяжелых врожденных патологий, а теперь эта цифра выросла втрое. Положение усугубляется год от года. Во имя спасения души мы разогнали институт репродукции, отказались от прямого зачатия и ликвидировали всех тафу в профилакториях генного центра. День Очищения – так это принято называть. Хрень собачья! Я бы сказала: День Мясника. Неудивительно, что три миллиона недовольных сбежали за Узкий канал и теперь забрасывают нас ракетами. Черта стала единственным источником жизни. Загвоздка в том, что термоконтейнеры снижают качество исходного материала. Церковь воспевает ЭКО как панацею от греха, но Очищение сделало нас слабее. Когда-то, во времена расцвета Древних, Великий Излом стал началом. Сегодня мы несемся к концу со скоростью пули.

Линн прервалась на миг, чтобы успокоить дыхание, потом закончила:

– Если какая-нибудь дура уляжется посреди скоростного шоссе, наплевав на то, что к ней приближается груженый самосвал с заклинившими тормозами, будет ли это означать, что самосвал чудесным образом остановится?

Эльза нахмурилась, снова провела пальцем по переносице. В ее глазах впервые промелькнуло нечто похожее на сочувствие.

– В твою дурную голову не приходило, что у наших предков не осталось выбора, что они были вынуждены лечь под колеса?

– Они – может быть. Но не мы. Нам этот выбор навязали!

– Мы приняли его с благодарностью.

– Не все!

– Забирай бумагу на отпуск и проваливай. Жди нового назначения.

– В жопу назначение! Почему ты это сказала?

– Что «это»?

– Не засерай мне мозги! Ты знаешь, что я имею в виду!

– Вы забываетесь, капитан Эрвинс. – Тон полковника стал ледяным. Она взяла в руки заявление. – Хочешь, чтобы я это завизировала или нет?

Линн глубоко вдохнула, мысленно досчитала до десяти и кивнула. Эльза достала из ящика стола ручку и раздраженно вывела свою подпись в нужной графе.

– У тебя есть одна омерзительная черта, Эрвинс. – Она протянула Линн заявление с таким видом, словно давала милостыню. – Ты не понимаешь, когда нужно остановиться. Впрочем, это не так уж и плохо. Благоразумие всегда останавливало меня в самый последний момент. Теперь я начинаю об этом жалеть.

– В самом деле?

– У нас еще может получиться. У всех нас. И прости за «цыплячий помет».

– Не бери в голову.

– Надеюсь, ты уяснила положение вещей. Твои не слишком сообразительные подружки в любой момент могут обратиться через мою голову к кому-нибудь из блюстителей морали или к дознавателям из Белого Легиона. Или просто случайно проболтаться на исповеди. Тогда нам обеим не поздоровится.

– Ага. Знаю.

– Ни хрена ты не знаешь! – Полковник безнадежно махнула рукой. – Я рискую задницей вовсе не потому что влюбилась в твою смазливую мордашку!

– Тогда зачем?

Эльза обошла стол и плюхнулась в глубокое кресло с багряной обивкой.

– Как ни странно, я делаю это ради будущего всех нас. – Она холодно и ядовито усмехнулась. – Твоя история способна вызвать лавину. Бомба заложена, нужно только поджечь фитиль. Со временем ты превратишься в легенду, сама того не желая. О тебе будут говорить. Многие начнут с тобой спорить заочно, и это хорошо. Споры отвлекают от молитв и заставляют думать. Сейчас тебе лучше исчезнуть, уйти в закат. Ты понадобишься, когда придет время воздать кое кому по заслугам.

– Военный переворот? Революция?

– Восстановление справедливости.

– Хочешь использовать меня, как запасной патрон в обойме?

– Держи язык за зубами, Эрвинс.

– Думаешь, я смогу?

– Думаю, тебе требуется пилюля от глупости. Мост над бурной рекой. Решай, кем хочешь остаться в истории: живым знаменем революции или мученицей за правое дело. Меня устроит любой вариант. Такие, как ты напоминают падающие метеоры. Они быстро сгорают, но оставляют за собой яркий след. Катись отсюда, Эрвинс!

Линн приложила сжатый кулак к груди и направилась к выходу.

– Эрвинс.

Она обернулась.

– Если тебе все же придется беседовать с дознавателями или давать показания перед Священной Коллегией – лучше забудь о нашем разговоре. В этом кабинете нет ни одной камеры, ни одного скрытого микрофона. Я знаю достаточно их грязных секретов. Не только ты живешь с удавом на шее. Многие приходят ко мне и просят об одолжении. Белый Легион слушает даже генерала Шахрави, но только не меня.

Линн кивнула и получила в ответ фирменную ухмылку полковника.

– Удачи, Эрвинс. Она тебе пригодится.

За окном установилось шаткое равновесие между светом и тьмой. На авиабазе неподалеку садился тяжелый карго-бот похожий на летающего кита. Два «скорпиона» прикрытия зависли над крышами ангаров, сверкая габаритными огнями на плоскостях обтекателей. Валькирия коснулась горизонта и словно раздулась, стала в два раза больше. Далеко на севере колыхались зеленовато-розовые ленты атмосферной люминесценции.

Линн обхватила руками груди, слегка сдавила их и испытала мгновенное возбуждение, словно под кожей пробежал электрический ток. Она уже делала это не раз. Линн принялась массировать соски, чувствуя, как они набухают и твердеют под ее пальцами. Тело охотно реагировало на ласки. Правая рука скользнула вниз по плоскому животу, преодолела треугольник лобковых волос, нырнула в теплое пространство между бедрами. Линн задышала чаще и судорожно сглотнула.

Непередаваемое ощущение. Раз испытав это, ты наверняка захочешь попробовать снова и вскоре поймешь, что не можешь без этого жить. Жар однажды научил ее любви, но отнял покой. Не зря Эльза Доэл сравнила вожделение с наркотиком. Пальцы нащупали нужное место и стали двигаться быстрее. Линн изогнулась и застонала от удовольствия. Она попыталась воссоздать в памяти образ Жара. Он был сильным и нежным. И он называл себя колдуном. Он умел творить чудеса…

Линн резко села на кровати. Простыня под ней насквозь пропиталась потом. Сердце стучало как испорченный мотор. Она спустила босые ноги на пол, уткнулась лицом в колени и расплакалась. Жар мертв. Ударные «скорпионы» Эскадрона-33 атаковали ровно в полдень. Сплетенные из лозы хижины вспыхивали словно конфетные фантики. Горели загоны для скота, кукуруза, сахарный тростник и каноэ рыбаков у берега. Струи напалма, бесшумный ливень пуль из гауссовых пушек, хлопки термобарических мин. Улица завалена разорванными телами. В пыли чьи-то внутренности, кровь и мозг…

Она кричала, но не слышала себя за воем турбин и грохотом взрывов, а потом свернулась калачиком и крепко зажмурилась. Вокруг свистели вольфрамовые болванки, разогнанные электромагнитными ускорителями до трех тысяч метров в секунду. Звено «скорпионов» разворачивалось над поймой реки и делало новый боевой заход.

Хотела ли она, чтобы так получилось? Конечно, нет! Никто с этим не спорит. Но она позволила себе забыться, уверовала в то, что сказка будет длиться вечно. Но вмешалась судьба. Сука судьба! Она обычно не спрашивает у тебя разрешения. Она поднимает тебя и швыряет вниз с высокого обрыва.

На востоке небо стало прозрачно-белым, как брюхо форели.

Сегодня все закончится… и начнется сначала. Сегодня замкнется круг.

Желудок свело жестокой судорогой. Она бросилась в уборную, зажав рот обеими руками. Линн упала на колени перед унитазом и выплеснула в него остатки скудного ужина. Она сглатывала воздух тяжелыми, одышливыми спазмами. Приступ повторился. На этот раз Линн извергла из себя нечто желтое, похожее на мочу. Теперь в унитазе плавал ворох осклизлых хлопьев с резким сивушным запахом. Линн присмотрелась к ним, почему-то ожидая увидеть кровь, но рвота была чистой.

Она дрожащей рукой дотянулась до кольца и смыла эту мерзость в трубу. Потом долго мыла лицо и руки под струей холодной воды.

Это закончится сегодня.

«Забавно, что все так обернулось».

Почему она до сих пор жива и на свободе? Обычно в подобных случаях дознаватели из Белого Легиона роют носом землю с особенной страстью. Даже шпионов Телигии не ищут с таким завидным усердием. Вечная битва за нравственную чистоту общества. Грех нужно выжигать каленым железом, давить в зародыше без жалости и сомнений. Не может быть, чтобы Эльзе удалось спрятать все концы в воду. Слишком многие слышали ее сбивчивые рассуждения об «естественном равновесии» и «двух половинках целого», слишком далеко разошлись слухи о ее падении. Но Линн оказалась никому не нужна. Знамя будущей революции оставили пылиться в чулане. Или, в ее случае – в винном погребе.

Еще одна причуда судьбы?

«Это превращается в паранойю, детка!»

Линн опять расплакалась. Она сидела голой на холодном кафельном полу ванной армейского пансиона, поджав колени к подбородку и обхватив их руками. Она знала, что сегодня это ее последние слезы. К ней возвращалась былая твердость.

Синие тени ложились на скомканную постель. Они ползли вверх по стене дюйм за дюймом. Между оконными рамами жужжала муха. Было очень тихо. Даже голоса на лестнице смолкли. Лучи фонарей снаружи мигнули синим пламенем. Линн медленно разогнулась, поёжилась – ее знобило. Пятки прилипли к холодному полу. Кто-то сидел на дальнем конце кровати. Свет из окна ложился на его опущенные плечи.

Ледяной мрак звездных пустынь, белый снег, черный камень…

Линн сделала шаг в комнату.

… все мы похожи друг на друга, ведь все мы дети одного Бога.

Еще шаг. Как же холодно. Иней покрыл дверную ручку.

Этот мир принадлежит нам – тебе и мне. Мне и тебе.

– Жар?!

– Я ненадолго, – Жар повернулся и взглянул на нее своими бездонными темными глазами. – Ночь щедра на сюрпризы, Линн. Похоже, все вещи на свете обнаруживают свою истинную сущность в эту волшебную ночь. Тебе так не кажется?

– Не может быть! Как ты…

– Постой, – Жар встал и подошел к ней. Он был в узких штанах из рыжей оленьей замши. Смуглый торс масляно поблёскивал в темноте. – У нас не так много времени. Период ожидания закончился. Мы долго блуждали в лабиринте. Духи приготовили этот лабиринт специально для нас. – Он провел рукой по ее длинным, растрепанным волосам выцветшего соломенного цвета, и Линн поняла, что хочет его как никогда раньше. Но она помнила вольфрамовые пули, разрывающие его плоть, помнила его танец смерти.

– Ты не можешь здесь быть! Ты мертв! Я видела…

– Да, Линн, ты видела. – Он мягко коснулся пальцами ее губ. – Глаза часто обманывают нас. Я здесь, с тобой. И я жив.

– Ты пришел, чтобы убить меня, отомстить за своих?

– Мертвое нельзя убить. Я пришел, чтобы вернуть тебя к жизни.

Темные глаза блеснули воодушевлением.

– Воля небес запутана в сложный клубок. – Он обнял ее лицо широкими гладкими ладонями. Со своим ростом более семи футов он нависал над ней как сказочный великан. Линн прикрыла глаза, задыхаясь от желания. Она остро чувствовала свою наготу. Не верилось, что минуту назад она дрожала от холода. Сейчас ее окутывал лихорадочный жар… Да, Жар – он тоже был теплым, осязаемым, живым. Линн ощутила его дыхание, узнала запах: смесь табака, смолистого дыма и мяты. Сердце колдуна уверенно билось в груди. Руки вслепую отыскали завязки на его штанах, торопливо дернули раз, другой. Наконец, тугой узел поддался. Жар не обратил на это внимания. Он стоял неподвижно и продолжал говорить. Его бархатный голос сводил ее с ума.

– Иногда нам кажется, что в поступках высших сил нет никакого смысла. Но зачастую подлинный смысл теряется. Все дело в стереотипах, в инертности восприятия. Как часто мы отвергаем то, что не в силах понять!

– О чем ты говоришь?

– О духе, о вере, о судьбе, наконец! Ты ведь знаешь, что такое Судьба? Я ведь не ошибся, Линн? Приближается момент истины, время собирания, день, когда каждому из нас предстоит сдать экзамен на право обладать вечностью. И тот, кто стоит за кафедрой, не знает милости и снисхождения. Он держит в кулаке три пламенных ока. Великий дух указал на нас из своего обиталища в королевстве теней. Он шагнул вперед, а правила и мораль отступили в сторону. Так было всегда.

Глаза Жара потемнели еще больше.

– Но это зло! – с трудом выдавила она. – Ты же знаешь, что это зло.

– Зло, – задумчиво повторил воскресший колдун, – зло…

Где-то далеко над холмами сверкнула бесшумная молния.

– Три пламенных ока еще не взошли. Их огонь еще не выжег цветущие долины Ханаана. Ты отправишься на край земли, к узловой точке, чтобы совершить прыжок с трамплина. Приготовься к неожиданной встрече. Человек из неоткуда, Странник. Вы с ним предназначены друг для друга. Ты не сможешь свернуть с пути.

– Я ничего не понимаю.

– Теперь молчи. Ты узнала все, что должна была узнать. Эта ночь принадлежит только нам, – и он закрыл ее рот поцелуем.

Жар поднял ее на руки и уложил на кровать. Спустя пару мгновений он оказался сверху и плавно вошел в нее, как весло в хорошо смазанную уключину. Линн отдалась ему со всей страстью невостребованной любви и закричала, когда кончила.

Она проснулась от яркого света. В промежутки между оконными жалюзи пробивались лучи Пальмиры, заливая ее бледное, опухшее лицо, темные круги под глазами, давно не мытые волосы, разбросанные по подушке.

Линн вспомнила свой сон. Всего лишь сон? Но как он был реален!

Приготовься к неожиданной встрече. Ты не сможешь свернуть с пути.

Прошлым вечером она как обычно напилась до беспамятства. Но сейчас у нее не наблюдалось ни малейших признаков похмелья. Абсолютно никаких. Сама мысль о выпивке вызывала отвращение. Значительно позже, в четырнадцатом часу пополудни, к ней явилась Патриция Оуэнс с официальной бумагой.

– Выглядишь не очень. Ты в порядке? – С тех пор как они виделись в последний раз, Петти успела подкраситься и завить челку. Ее небольшие крепкие груди задорно подпрыгивали под светло-зеленым штабным камуфляжем.

– В полном порядке, – Линн провела целый час в душевой, расчесала волосы и оделась во все чистое. Но синева под глазами никуда не делась.

Петти села на стул и виновато уставилась себе под ноги.

– У меня приказ полковника Доэл, заверенный печатью верховного капеллана. Тебя высылают из столицы, направляют в аэромобильный дивизион на внешнюю границу. Линн, это ведь даже не линия Коры. Такая глушь и вообще… мне очень жаль!

– Черта с два тебе жаль, Пет! – Линн размозжила о стену только что наполненный стакан с яблочным сидром. Стакан лопнул как петарда и разлетелся во все стороны брызгами сверкающего стекла. Петти взвизгнула от неожиданности и едва не упала со стула.

– Когда ты доносила на меня Эльзе, тебе тоже было очень жаль?

– О чем ты!

– О том, как вы с Ширли Гарфилд и еще несколькими мартышками из штаба подставили меня две недели назад! – у Линн свело скулы от злости. – Только не говори, что у тебя не было выбора! Выбор, мать твою, есть всегда!

– Ничего такого не было! – Петти торопливо вскочила, опрокинув стул. По щекам у нее катились слезы. – Можешь думать обо мне что угодно, но я не подставляла тебя! Не подставляла, слышишь! Я бы никогда так не поступила!

– Кончай отпираться, Пет. – Линн привалилась спиной и затылком к стене, потому что ноги под ней онемели. Злоба схлынула. Осталась только горькая опустошенность. – Эльза процитировала меня, словно каждая из вас заранее обзавелась диктофоном. У тебя, оказывается, чертовски хорошая память.

– Какие слова? Какой диктофон? Я ничего об этом не знаю!

Линн присмотрелась к лицу Петти Оуэнс, впервые разглядев ужас и непонимание в ее взгляде. Петти содрогалась всем телом и плакала навзрыд.

«Эй, да очнись ты, наконец! Разве не видишь: она не врет тебе! Она действительно ничего не знает!»

Линн внезапно многое поняла. Например, почему она до сих пор жива и на свободе. Никто ее не подставлял, никто не писал на нее доносы. И Эльза у себя в кабинете зачитывала удачно слепленную подделку. Эта метафора о гнилом мешке. Разве она не показалась ей глупой, искусственной, излишне хрестоматийной? Но ведь это могли быть ее слова. Все дело в их значении. Эльза не дала ей времени на раздумья и заставила трястись как мокрую кошку. Полковник разыграла чертовски убедительный спектакль. Она знала, что лучшей пилюлей от глупости является страх. Линн забилась в темный угол, нашла забвение на дне бутылки и перестала вести опасные беседы с кем попало. Она больше не раздражала блюстителей морали, и в хозяйстве Эльзы Доэл снова воцарились мир и покой. Досадный инцидент во время планового рейда за Черту удалось спустить на тормозах. Репутация центра специальных операций осталась незапятнанной. Эльза могла и дальше готовить революцию, не привлекая к себе внимание.

Все счастливы. Все довольны. Каждый получил по заслугам.

– Ладно, Пет. – Она вытащила из кофра чистую салфетку и протянула бывшей подруге. – Извини меня. Я зря психанула. Ты ни в чем не виновата.

– Я не подставляла тебя, Линн. – Петти шумно высморкалась. – Как ты могла подумать, что я на такое способна! Все девчонки в штабе поддерживают тебя. И я, и Ширли Гарфилд, и Энис… мы все согласны с тобой. И многие другие, кто тебя слышал… Ты же знаешь, как в армии относятся к святошам. Боги! Как ты могла…

– Просто забудь об этом.

– Забыть? Ты только что вымазала меня грязью, а теперь просишь забыть?

– Ага. Такое я дерьмо. Она ничего не просила передать?

– Она? Ты имеешь в виду полковника Доэл? – Петти всхлипнула, подняла на нее обиженный взгляд и снова потупилась. – Ах да. Полковник сказала, что так будет лучше для всех. И еще, что она вспомнит о тебе, когда придет время.

Линн постаралась сдержать идиотский смех. Она знала, что если начнет хохотать, то уже не сможет остановиться. Вспомнился ночной визит Жара, и веселье как рукой сняло. Есть вещи, которые не принято обсуждать даже в кругу посвященных. Например, о том, как специальные команды, укомплектованные гвардейцами храмовой стражи, вылавливают за чертой тафу и тайно привозят в Леору. Их усмиряют, дрессируют, а потом выпускают по ночам, проводят темными потайными лестницами в зашторенные будуары Старших Сестер. Паутина греха, дымящееся горнило похоти, спрятанное за фасадом строгого пуританства и фанатичного следования религиозным заповедям.

Эльза Доэл подвязалась на этой кухне не первый год. Она не составляла рецепты, зато подсыпала специи и готовила закваску. А блюда к столу подавали другие. Нулевой допуск означает не только полную осведомленность, но и коллективную ответственность. Знать правду и молчать об этом, все равно что лгать самому.

И вот теперь полковник собиралась переехать из кухни в столовую, чтобы самой вкушать изысканные яства. И Линн предлагалось стать ее говорящей куклой, ее пропуском на фуршет. Белые хитоны вылетят из-за стола, и освободившиеся места займут оливковые мундиры. Эльза – расчетливая дрянь и не годится на роль ангела-хранителя. Но она предложила единственный разумный выход. Оборвать все связи, уехать на внешнюю границу. Как можно дальше от Черты. Там Линн сможет вздохнуть свободно, отдаст случившееся прошлому и со временем научится с этим жить.

Она думала встрече с неведомым и о дороге, с которой нельзя свернуть.

УЗЛОВАЯ ТОЧКА

Во время первого визита на станцию Линн только-только начала осваиваться на новом месте и больше наблюдала, чем руководила процессом. Сейчас она уже вникла в специфику пограничной службы и обнаружила, что работа успешно продвигается и без ее участия. В армии существуют циркуляры и инструкции на все случаи жизни. Остается только четко следовать регламенту, и колеса будут вертеться сами собой.

Станция состояла из трех бетонных модулей, обнесенных по периметру колючей проволокой под напряжением. В первом блоке, отмеченном косой белой буквой «A», находились: холодильная камера, склад запчастей, мастерская и гараж для гусеничного бронетранспортера с запасом топлива на восемьсот миль. Машину поставили сюда как запасной вариант на случай экстренной эвакуации. Второй пакгауз – блок «B» – представлял собой казарму на двадцать пять коек, где имелось все для жизни и гигиены, начиная от смены постельного белья и зубных щеток и заканчивая системой биологической очистки на основе прожорливых анаэробных бактерий. Блок «С» выполнял технические функции.

В десяти футах под посадочной площадкой разместился оцинкованный резервуар емкостью в пять тысяч галлонов. Сторожевые фрегаты на подводных крыльях заходили сюда для перезарядки вспомогательных электрохимических генераторов. Ракетное топливо использовалось там в качестве основного элемента, вступающего в реакцию с окислителем. Правда в последнее время военные корабли добирались сюда все реже и реже. Большую часть флота задействовали в акватории Узкого канала, где шестьдесят тысяч вооруженных женщин готовились вцепиться друг другу в глотки.

Грей Арсис дежурила в пулемётном гнезде на крыше казармы, а Робинс по заведенной традиции в одиночку патрулировала окрестности. Надин и Ламберт занялись перекачкой гидразина из резервуара рекера в цистерну. Тина пополняла содержимое холодильника. Ей предстояло отсортировать продукты и лекарства с истекшим сроком годности. Сильвия занялась починкой нагнетателя водяного насоса под блоком «С». Артезианская скважина уходила почти на четыреста футов в глубину. Мотор упрямо отказывался работать, издавая звуки напоминающие мясную отрыжку.

В отчетах за предыдущие годы прослеживалась нехорошая цепочка совпадений, переходящая в устойчивую систему. Но никто не спешил бить тревогу. Энтропия стала делом привычным. Цивилизация рассыпалась, как башня, собранная из детских кубиков. Общество отказывалось от знаний и технологий прошлого. Из запасников доставали пожелтевшие чертежи и образцы приборов, давным-давно ставшие музейной редкостью. Волокна на основе графена заменили синтетическими полимерами. Использовали органическое сырьё вместо энергии холодного ядерного синтеза. Сложные вещи либо исчезали со временем, либо медленно вырождались. Знатоки называли этот феномен «гниением по краям», а капрал Сильвия Логит – «мелкими пакостями».

Изменения развивались почти незаметно для современников. Их истинное значение обнаруживалось лишь по прошествии двух-трех поколений. Когда более ста лет назад вышел из строя последний орбитальный спутник, в небо подняли аэростаты и пассивные метеозонды. Когда термоядерный реактор в Эоте исчерпал запасы дейтерия, его заглушили, а в заливе Милдрет воткнули пару нефтяных платформ. Связь с дальним космосом пропала еще раньше, и об этом теперь мало кто вспоминал. Экспансия человечества во Вселенной, подобно раскаленной массе звезды в конце ее жизненного цикла, сначала бесконтрольно расширялась и поглощала все, до чего могла дотянуться, а потом обрушилась внутрь себя, сбросив внешние оболочки в космическую пустоту.

Линн заперлась в командном пункте по соседству с арсеналом. Сперва она посетила душевую, обтерлась влажными полотенцами и сменила белье. Ужасно хотелось подмыться, но сломанный насос лишил ее этой радости. Зато кондиционеры работали без сбоев, а стены из многослойных изолирующих панелей формировали замкнутый температурный контур. Поток горячего воздуха проникал в комнату через приоткрытое окно. Оттуда пекло, как из-за отодвинутой печной заслонки.

Линн при помощи цифрового ключа разблокировала верхний ящик стола и достала регистрационную книгу. Какая-то жирная пиявка в штабе решила, что инспекцию должен проводить офицер в звании не ниже капитана, хотя с поставленными задачами легко мог справиться даже желторотый су-лейтенант, получивший свое первое назначение.

Она внесла в таблицу необходимые данные, убрала книгу на место и защелкнула ящик. Снаружи в облаке полуденного жара плескались волны.

Место встречи

Линн готовила себя к неожиданному повороту, к резкой смене декораций. Круг вот-вот должен был замкнуться.

Южное побережье не менялось веками. В легендарные золотые годы Древние устроили тут что-то вроде биосферного заповедника или парка для экологического туризма. Как малые дети, перебившие всю посуду на кухне, они пытались склеить чудом сохранившиеся осколки. Инфраструктура развивалась на севере, в умеренных широтах, здесь же постоянно жили только биологи и натуралисты. Великий Излом перевернул все с ног на голову. Север обезлюдел, а оставшиеся в живых переселились ближе к экватору. Со временем в дикой саванне выросли новые города, заводы и фермы, связанные паутиной монорельсовых скоростных линий и автомобильных дорог. Но пояс джунглей и пустынные территории вдоль южного побережья так и остались нетронутыми.

И вот на смену тысячелетнему покою явилось смутное, беспокойное шевеление. Что-то кралось, что-то приближалось, что-то стремилось сюда, готовое начаться.

Линн надела защитные очки и вышла на воздух. После прохладной свежести пакгауза жара снаружи обрушилась на затылок тяжелой кувалдой. Пот выступил на теле крупными каплями. Крошечная тень скорчилась под ногами как испуганный щенок.

Навстречу шагала Сильвия Логит, на ходу вытирая руки о ветошь.

– Капитан, у нас есть запчасти к насосу? Придется разобрать кожух нагнетателя и заменить пару прокладок.

Привычка обращаться к собеседнику сверху вниз, заставляла капрала немного сутулиться. Возможно она была самым рослым человеком к югу от Черты. Линн тоже привыкла считать себя высокой, но только не рядом с Сильвией.

– Еще одна мелкая пакость?

– Это уж точно, капитан. Без них никуда.

Они улыбнулись друг другу.

Сильвия Логит никогда не выходила из себя и редко повышала голос. Она даже сквернословила неохотно, как если бы отбывала повинность. Линн нравилось иметь с ней дело. Такие солдаты становятся надежным тылом для командира. Они не будут впадать в истерику или оспаривать приказы. Они все делают обстоятельно, без лишней суеты, и им не нужно подтирать сопли.

Линн указала рукой в сторону посадочной площадки:

– Посмотри на борту. В багаже должна быть коробка с синим шевроном.

– Вы будете неподалеку?

– Ага, спущусь к океану.

– Осторожнее там, капитан. – Сильвия уперла мускулистые руки в бока и поскребла носком ботинка пыльный известняк. – Возле посадочной площадки остались следы. Совсем свежие. И дерьмо в канаве еще не успело засохнуть. Кто-то крутится поблизости. Это уж точно. Зря мы не наладили радиосвязь. Хотите я пойду с вами?

– Лучше почини насос к моему возвращению. Без душа совсем беда. И озонированная вода в бутылках на вкус хуже выпаренной мочи.

– Слушаюсь, капитан. Только будьте осторожны.

Сильвия легонько коснулась пальцами распущенных волос Линн, потом отвернулась и быстро зашагала прочь. Линн стояла в недоумении. Что это могло значить – простая дружеская забота или нечто большее?

Линн залезла в накладной карман брюк и нащупала жесткий целлофановый пакет с гигиеническими тампонами. Один из них она ощущала внутри себя. Низ живота сверлила привычная боль, всегда сопровождавшая у нее менструацию. И первые два-три дня обычно самые тяжелые. Натянутые до предела нервы могли лопнуть в любой момент. Она выдавила на ладонь гранулу обезболивающего и положила под язык. Спустя минуту боль улеглась, сменившись приятным холодком в желудке. Не бог весть что, но гораздо лучше.

Пальмира-А светила почти вертикально, вбивая гвозди жара в горячий песок. Невидимые струи зноя всплывали из-под ног, заполняя промежуток между пустыней и белесым небом. Впереди солнечные зайчики резвились на волнах Южного океана.

Линн миновала калитку в проволочном ограждении, сбежала по склону дюны и вышла на пляж. В трех шагах от нее, запутавшись в пучках водорослей, распласталось мумифицированное тело палеокраба. Оно ничем не пахло – здешнее пекло убивало даже трупную вонь. Птицы рассекали воздух, нарушая тишину тоскливыми воплями. Глыбы известняка усеивали желтые пятна гуано.

Линн присела возле кромки прибоя. Набегающая волна чертила у ее ног тончайший узор на влажном песке. Небо и океан стремились навстречу друг другу, сливаясь на грани обзора, в точке, которую невозможно определить.

Начало и Конец.

У современных исследовательских судов попросту не хватало запаса хода, чтобы достичь противоположного берега. Все расстояния были измерены давным-давно, но дерзкие попытки пересечь океан всегда заканчивались одинаково. Трюмы с припасами и топливные баки показывали дно. Выходила из строя электрика и опреснители для воды. Окислялась медная проволока в катушках генераторов, а стрелка компаса выписывала замысловатые круги. Время и пространство дурачили людей, насмехались над физическими законами и элементарной последовательностью чисел.

Океанский берег станет идеальной отправной точкой… Дорога. Путь.

«Приготовься к неожиданной встрече. Ты не сможешь свернуть с пути!»

Жар приходил к ней в ту, последнюю ночь перед отъездом на границу. Ей это не приснилось и не померещилось. Воскресший колдун явился к ней из-за Черты. Какая-то неведомая сила выдернула его с того света, перенесла через время и расстояние. Но зачем? Чтобы предупредить ее, подготовить… Но к чему?

Линн поднялась на ноги и бросила последний взгляд на искристый простор цвета кобальта, стремящийся к бесконечности. Линию подмеса и пугающие черные воды при всем желании не удавалось разглядеть с берега.

Океан тоже являлся своего рода чертой, непреодолимой преградой, ограничивающей мир живых. Черта на юге и Черта на севере, а между ними короткий список доступных вероятностей. Но скоро все должно измениться. Ждали волны, ждали камни, песок под ногами сгорал от нетерпения. И Линн Эрвинс тоже ждала. Она согласилась с правилами игры – а что еще ей оставалось?

Справа от нее хлопнул одиночный выстрел. Линн сняла очки, приложила руку к глазам и посмотрела на восток. В той стороне пляж рассекала длинная песчаная коса, а из воды торчала цепочка рифов, перекрывающая обзор.

– Капитан, тревога! Ходоки! – на гребне дюны появилась Сильвия Логит. В руке она держала огромный хромированный револьвер.

На востоке бухнуло, словно лопнул перекаченный автомобильный баллон. И еще. И еще. Бум… бум-бум… бум! По-прежнему далеко, но звук приближался.

С запада, на этот раз совсем близко, громыхнуло сразу несколько ружей. Сильвия дважды пальнула в ответ и спряталась за вершину дюны. Линн уже карабкалась на склон, помогая себе руками. За спиной раздался еще один залп. Она плюхнулась на живот, откатилась влево, уронила очки, и первый раз оглянулась.

Человек пятнадцать в серых и коричневых бурнусах двигались по пляжу с запада, перезаряжая на ходу примитивные кремневые ружья. С учетом сложности этой процедуры действовали они на удивление проворно: достать из подсумка бумажный патрон, надкусить, высыпать порох на полку, сунуть в дуло пулю вместе с основным зарядом, протолкнуть внутрь шомполом, вернуть шомпол на место, в медные крепления под стволом, вскинуть оружие к плечу, навести на цель. После каждого выстрела все по новой. Долго и муторно. Кажется, за это время можно забеременеть и родить.

Расстояние больше двухсот ярдов – недостаточно для автоматического пистолета. Враги тоже били наугад, полагаясь на удачу и кучность стрельбы. Линн перевалилась через край дюны, и ружья ходоков послали ей вдогонку порцию свинца. Скорее для острастки. Вряд ли они надеялись в кого-то попасть.

Линн сплюнула забившийся в рот песок, достала из кобуры пистолет, сняла с предохранителя, отвела затвор назад. Блеснул латунный бок патрона в стволе.

– Сколько их?

– Много. С востока тоже стреляют. – Сильвия высунулась из-за бугра, и ее хромированный монстр громыхнул три раза подряд – звонко, как картечью из пушки. Линн откашлялась и потерла шею рукой. Она случайно вдохнула несколько песчинок и теперь они крысиными коготками царапали горло.

– Желтоглазые устроили неподалеку лагерь, это уж точно. И видели, как садился рекер. – Сильвия отползла подальше от гребня дюны. – Они запросто пробегут по пустыне с десяток миль. Для них такой забег, все равно что перейти улицу. Только не пойму, чего они на нас ополчились. На моей памяти – это впервые.

Капрал высыпала на песок стреляные гильзы и при помощи пружинного зарядка втолкнула в барабан новую порцию патронов.

– С вами все в порядке, капитан?

– Ага. – Линн наполнила легкие горячим воздухом. Глаза без очков слезились. В ушах стоял звон. – Теперь к пакгаузам. Живо!

Они бросилась наутек, согнувшись почти параллельно земле. На какое-то время дюны защитят их от стрелков на пляже. С крыши блока «В» Грей Арсис открыла огонь из крупнокалиберного пулемета. Его басовитый рокот сотрясал все вокруг. Грей стреляла частыми, короткими очередями, сосредоточившись на границе прилива, где возвышались первые дюны. Линн слышала еще несколько хлопков левее, с востока. Это Робинс подключилась, или ходоки сцепились между собой?

Линн первой миновала калитку в ограждении, добежала до пакгауза и укрылась за изгибом стены. В этот момент кремневые ружья слитно гаркнули с дюны. Нестройный залп ходоков с расстояния в сотню ярдов обязан был уйти «в молоко», но один из стрелков попал точно в цель. Линн подхватила обмякшую Сильвию и уложила в тени пакгауза. Револьвер стукнулся о камни, разбрасывая ослепительные блики в лучах Пальмиры.

Мушкетная пуля вошла между лопаток капрала Логит, пробила тело насквозь и буквально взорвала грудную клетку, словно по ней ударили ломом. Ошметки легких конвульсивно сокращались, и при каждом вздохе струя пенящейся крови выплескивалась из раны и стекала по животу на разогретые плиты двора. Капрал умирала. Линн приподняла ей голову. Сильвия вцепилась в ее руку и попыталась что-то сказать. Кровь запузырилась в уголках губ и брызнула из ноздрей.

Сверху продолжал стрекотать пулемет, а пульс в висках у Линн стрекотал почти в том же ритме. Ей внезапно стало плохо, накатила тошнота. Живот как будто вскрыли консервным ножом, череп стянуло железным обручем, перед глазами поплыли красные круги. Она с трудом поймала равновесие, даже стоя на коленях. Рука Сильвии разжалась и упала ладонью вверх как подстреленное животное. Капрал больше не дышала. Кровь текла по белым камням, словно растаявшая шоколадная глазурь.

Линн переборола слабость и направилась к двери пакгауза, щурясь от яркого света и пульсирующей головной боли. Пальба на какое-то время смолкла. Ходоков за дюнами видно не было. Возможно, Грей удалось срезать нескольких нападавших.

Со стороны посадочной площадки подбежали Надин Галлинс, Тина Харпер и Ламберт Коль. Линн сходу прикинула их шансы. У Надин на плече висит укороченный автомат ASR-119 со складным прикладом. У Тины – стандартная армейская винтовка AR-225 песочного цвета. Ламберт безоружна. Они дышали как загнанные лошади. Серый пилотский комбинезон Надин спереди и сзади стал черным от пота. Она вытирала платком широкое, толстощекое лицо и, не переставая моргала, будто случайные соринки попали ей в оба глаза одновременно.

– Ходоки… их больше десяти! – выпалила она в перерыве между двумя прерывистыми вздохами. – Наверняка больше десяти… Держат под прицелом рекер… Стреляют во все что движется… Улететь? Хрен там! Их гораздо больше десяти!

– Они обложили нас! Злобные стервы с самопалами! Они размотают нам кишки! – Щеки Тины украсили ярко-розовые круги, похожие родимые пятна. – Эти желтоглазые повсюду! Они устроили нам ловушку!

Она через слово кривила в бок нижнюю челюсть.

«Нервный тик» – догадалась Линн. – «У этой пташки нервный тик, и она вот-вот перестанет соображать».

Ламберт молчала, но Линн видела, как дрожали ее узкие плечи. Когда Тина изрекла свое мрачное пророчество, Ламберт дернулась и издала тихий всхлипывающий звук, словно в груди у нее что-то заклинило. Линн неожиданно остро ощутила потерю Сильвии. Как же глупо и не вовремя она погибла! С уходом капрала в их рядах образовалась лакуна, которую было некем заполнить. А еще между ними осталась какая-то недосказанность, многоточие в конце строки.

Подошла Робинс Эйден. В руках – штурмовая винтовка с цифровым прицелом, подвесным ЛЦУ и нестандартным коробчатым магазином на шестьдесят пять патронов. Поверх куртки натянута разгрузка с подсумками для амуниции. К бедру пристегнута тактическая кобура с пистолетом сорок пятого калибра. Кевларовый шлем в чехле из камуфлированной ткани снабжён откидным электронным визиром, куда проецируется информация с датчиков прицела. Даже наколенники и налокотники затянуты, как полагается. Мастер-сержант подготовилась к любому развитию событий.

Она обвела всех отсутствующим взглядом и произнесла единственное слово:

– Окружены.

– Нужно тащить задницы с этой помойки! – Нижняя челюсть Тины судорожно дергалась вправо и вбок. – Нужно улетать! Вы что, не понимаете? Или Прародительница лишила вас разума?! Давайте просто свалим отсюда!

– Хрен там! – выдохнула Надин.

– Мы отрезаны от рекера, – объяснила Робинс безучастным, механическим голосом. – Они залегли у самых стоек, шагах с пятнадцати, не больше. Хотела бы я взглянуть в глаза той безмозглой суке, которая приказала разместить посадочную площадку у самой изгороди. С такого расстояния даже их дерьмовые ружья попадут в цель в девяти случаях из десяти. Единственное, что мы можем сделать – это дать по рации экстренные позывные и ждать, когда сюда пришлют маневренную группу. Но это техническая станция. Здесь негде обороняться. Сейчас желтоглазых сдерживает только колючка под напряжением, но ее ставили для защиты от морских хищников, а не от людей.

«Эти трое трясутся от страха, а ей просто на все плевать,» – Линн постаралась не обращать внимания на головную боль, которая приходила толчками, с каждым новым ударом сердца. На восточном краю периметра прогрохотала серия ружейных выстрелов. Грей Арсис полоснула очередью в том направлении.

– Сколько их может быть на самом деле? – спросила Линн.

– Гораздо больше десяти… – пробормотала Надин.

– Не меньше сотни. Может две или три сотни, – ответила Робинс. – Духи пустыни любят большие батальоны.

– Нужно провести рекогносцировку, – заключила Линн.

– Три сотни?! – Голос Тины взлетел вверх как сигнальная ракета и в конце она пронзительно завизжала. – Я не хочу умирать! Нужно что-то сделать! Немедленно! Прямо сейчас! Это несправедливо! Я не хочу…

Линн влепила Тине пощечину. Внутри все кипело, и нервы ни к черту. У Сильвии получалось разруливать сложные ситуации без криков и рукоприкладства, двумя-тремя короткими взвешенными фразами. Даже в критические дни. Линн так не умела.

– Коль! Марш внутрь, забирайся на крышу к Арсис. Пусть поддержит нас огнем на востоке. Будешь за корректировщика и притащи ей пару ящиков с запасными лентами для пулемёта. Харпер, Галлинс, Эйден – со мной!

– Все слышали приказ капитана! – рявкнула сержант.

Она оттеснила плечом Надин и подтолкнула Ламберт к двери пакгауза.

– Мы все сдохнем на этом чертовом берегу! – Пронзительный вопль Тины резанул по ушам как автомобильный гудок. – Мы все покойники! Они перехлопают нас одну за другой! Проклятая пустыня! Ненавижу пустыню! Ненави…

– Заткнись! – Линн хлестнула Тину наотмашь по лицу, но теперь ударила гораздо сильнее. С ее собственным лицом творилось что-то неладное. Тина смотрела на нее выпученными глазами, глуповато приоткрыв рот. Костяшки пальцев Линн отпечатались на ее скуле красочной аппликацией. Верхняя губа лопнула до крови.

– Капитан, мы… умрем, да? Они убьют нас? Они хотят всех нас видеть мертвыми? – Тина сжалась в ожидании очередного удара.

«Твою мать, Сильвия! Какого рожна ты позволила себя убить?»

Робинс схватила Тину за плечи и хорошенько встряхнула:

– Просто делай, что тебе говорят, Харпер! Прекрати скулить как опроставшаяся сучка, если не хочешь остаток жизни возиться с зубными протезами!

Надин топталась позади, нервно перебирая в пальцах трехточечный ремень автомата. Линн показала Тине сжатый кулак для пущей убедительности.

– Ты все поняла, Харпер?

– Д-да…

– Не да, а так точно, капитан!

– Так точно… э, капитан.

Линн пропустила Тину вперед, чтобы держать ее в поле зрения, и побежала следом, удерживая пистолет двумя руками на уровне пояса. Робинс двигалась позади нее с винтовкой наперевес, а Надин замыкала цепочку. Жаль у них нет при себе портативных раций, а доставать их со склада слишком долго. Беспроводная гарнитура из десантного отсека рекера могла бы решить проблему со связью, но никто не думал, что придется вступить бой. Расслабились. Прежде ходоки никогда не нападали на станции.

Они миновали пустой внутренний двор и прижались к стене технического модуля. Шагах в пятидесяти от них снова прозвучал выстрел.

– В кого эти твари палят? – спросила Надин.

– В твою гребаную бабулю! – огрызнулась Робинс.

Надин обиженно надула губы:

– В мою бабулю? Хрен там! Эта старая кляча давно в могиле.

– Плевать. А где Логит? – Робинс тронула Линн за плечо – Где капрал?

– Мертва.

Они обменялись быстрыми взглядами.

– Пора оглядеться, – Линн сунула пистолет в кобуру. Оружие ближнего боя на открытой местности почти бесполезно. – Харпер, дай мне свою винтовку. Эйден – со мной. Вы двое ждите здесь. Явитесь, как только позову и не секундой позже!

– Капитан… – Тина смотрела на нее с тоскливой мольбой. – Капитан, я… боюсь. Не… не хочу умирать.

– Прекрати нытье, Харпер! – Линн выхватила у нее винтовку, отстегнула магазин, убедилась, что патроны набиты под планку, вставила магазин обратно и передернула затвор. Глаза Тины наполнились слезами. Линн знала, что ведет себя как жестокая фурия, но не могла поступить иначе. Сильвия смогла бы – она нет.

– Клянусь Рождением, я пристрелю тебя на месте за паникерство! Ты солдат или мешок с отбросами? Имей же хоть немного уважения к себе!

Тина всхлипнула и покраснела. Рыжие и конопатые легко краснеют. Хорошо, что она снова не закатила истерику, но от этого не легче. Линн обернулась к Робинс, чтобы не видеть слез Тины Харпер.

– Готова?

– Так точно, капитан.

– Тогда поехали.

Линн была на взводе. Она сжимала зубы так сильно, что заныли десны. Боль в голове нарастала, и это не сулило ей в будущем ничего хорошего.

«Все дело в месячных и в этой проклятой жаре», – шепотом твердила она. – «Месячные и жара. Это они во всем виноваты!»

Линн жадно вздохнула, задержала воздух в груди и бросилась вперед, прижимая к бедру винтовку Тины. Вдвоем с Робинс они обогнули угол пакгауза и выскочили на каменную отмостку, идущую параллельно с восточной стеной здания.

– Тафу! – выкрикнула сержант, прежде чем Линн увидела лежащего перед ней человека. Он выглядел большим и нескладным. Голова и передняя часть туловища распластались на плитах двора, а ноги в вытертых рабочих штанах и странной тряпичной обуви все еще оставались на песке. Лицо и правая рука измазаны кровью. Узкие бедра. Квадратные плечи. Плоская грудь. От него пахло морем, горячим песком и потом, а одежда выцвела на солнце, покрылась бурыми пятнами и почти утратила изначальный цвет.

«Аут», – думал Алексей, прижимаясь щекой к горячим камням. – «Шах и мат. Я в ауте, я выдохся, я сошел с дистанции…»

Сознание меркло. Осталась только боль – горячий пузырь, распирающий тело, набухающий в нем, как огромный монгольфьер, который накачивают гелием. Раненая рука пылала. Каждый вдох обжигал легкие. Мышцы ломило. Как же хочется пить… Левый глаз залило кровью. Вес переставал тяготить его. Алексей стремился все выше, взлетал под облака. Но осколок сознания еще цеплялся за землю.

Одна из военных в желто-бело-коричневом пиксельном камуфляже присела возле него. Винтовку она положила рядом с собой на камни. Алексей улавливал слабый запах оружейной смазки. Он силился рассмотреть женщину, уцепиться за ее образ, превратить в прочный якорь, который хоть ненадолго замедлит полет.

На вид не старше тридцати. Похоже симпатичная. Алексею никак не удавалось сфокусировать зрение, рассмотреть ее целиком. Перед глазами проплывали разрозненные детали: гладкая щека, сжатые губы, плавная линия подбородка. Пуговицы военной куртки небрежно расстегнуты до живота. Видна аккуратная ложбинка в промежутке между грудями. По коже сверху вниз сбегает капелька пота. Она наклонилась, чтобы пощупать ему пульс и проверить дыхание. Выгоревшие на солнце мягкие льняные волосы коснулись его лица. Похоже, она находилась в замешательстве. Она боялась лишний раз к нему прикоснуться. Или все это лишь цепь безумных фантазий?

Стоящая поодаль негритянка со шрамом на лбу произнесла несколько резких фраз. Блондинка отрицательно покачала головой, выдержала паузу, потом ответила.

«Нет, сержант, так нельзя – разве не это она сказала? Но откуда я это знаю?»

«Просто знаешь», – в голове прозвучал мелодичный голос Посредника, который он до этого слышал только во сне, – «Просто знаешь и все».

«А та, вторая… она ведь хочет меня пристрелить?»

«Неужели?»

«Он опасен. Таким как он тут не место. Давайте его пристрелим!»

«Ты делаешь поразительные успехи, Странник», – похвалил его голос из сна, не скрывая ехидной насмешки. И исчез. Словно ёжик в тумане. Нырнул в глубину, и звезд не видно. Как там поживает белая лошадь…

Мысли начали путаться. Он улетал все дальше. Рядом оглушительно прогрохотали два выстрела. Алексею почудилось, будто обе выпущенные пули пробили череп навылет и опрокинули его в темноту.

– Давайте его пристрелим!

Робинс словно повстречала наяву свой самый страшный кошмар. Тонкие черты лица еще больше вытянулись и заострились. Она изо всех сил вцепилась в винтовку, как в спасательный круг посреди бурного моря. Шрам сделался пунцовым от притока крови. Жилы на шее вздулись. Сержант всегда славилась своей отстраненностью и умением скрывать эмоции, но сейчас она изменилась мгновенно, как по щелчку пальцев.

Линн отрицательно замотала головой. Она не могла ничего объяснить, не могла подобрать нужных слов. Простых и однозначных ответов не существовало. Но она доверяла своему чутью. Потому что это началось. Так или иначе, но это началось.

Приготовься к неожиданной встрече… Человек из неоткуда, Странник.

– Нет, сержант, так нельзя, – ответила она.

Раздался выстрел, затем второй. Линн подняла голову и увидела пятерых ходоков. Трое, растянувшись в цепочку, бежали в сторону ограды. Двое других перевернули мушкеты дулом кверху и орудовали шомполами в клубах рассеивающегося дыма. Похоже, дикари решили штурмовать колючку, приспособив труп своей соплеменницы в качестве импровизированной рампы. Каждая секция ограждения получала энергию от собственного трансформатора, чтобы поломка одного узла не обесточила весь периметр. Ближайший фрагмент забора сдох из-за перегрузки цепи в самый неподходящий момент.

«Очередная мелкая пакость».

Линн заставила себя встряхнуться:

– Галлинс, Харпер! Живо сюда!

«Что если эти дурёхи не послушаются? Может они уже смылись?»

Надин и Тина выскочили из-за угла. При виде тафу обе застыли на месте, а потом синхронно подались назад, как будто столкнулись нос к носу с опасным животным. Линн не дала им испугаться по-настоящему:

– Оттащите этого… человека внутрь. И шевелитесь, вашу мать! Я не собираюсь повторять свой приказ дважды!

Две первые дикарки добежали до ограды и полезли на другую сторону. Последняя из трех просунула дуло мушкета между рядами проволоки. Пуля вышибла крошку из стены пакгауза. Двое отставших ходоков перезарядили ружья и тоже рванули к ограждению. Линн передвинула регулятор в режим одиночного огня. Сейчас ей необходима точность, у нее хороший глазомер и твердая рука. На стрельбище в учебном центре она никогда не опускалась ниже третьего места.

– Сержант, перекрой дальний сектор. Я возьму первых трех.

Линн оперлась локтем о колено, выровняла дыхание и поймала в прицел первую жертву. Самая высокая из ходоков перемахнула через колючку и тоже навела оружие. Линн оказалась быстрее. Отдача мягко дернула правое плечо, зазвенела пустая гильза, и женщина с мушкетом упала. Ее лицо разорвало надвое и почти полностью снесло выстрелом. Тряпки взметнулись вокруг головы словно праздничные ленты. Время рассыпалось на короткие яркие отрезки. Непрерывным осталось только ощущение нервного спазма пополам с накатывающей головной болью.

Отставшая пара кочевников дала залп с пятидесяти ярдов, но ни в кого не попала. Пули вгрызлись в стены пакгауза, осыпав все вокруг мелкой известковой пылью. Робинс дважды выстрелила в ответ, и две фигуры в серых груботканых балахонах попадали как мишени в тире. Цифровое наведение в связке с лазерным целеуказателем обычно не дает промахов, если стрелок хоть немного знает свое дело. Сержант Эйден, несмотря на все ее странности и недостатки, по праву считалась лучшим бойцом в роте. Вот и сейчас она пришла в себя лишь только почуяла запах пороха.

Дикарка в коричневом бурнусе в два приема перевалилась через спину мертвеца на заборе, выставила сошку и разрядила здоровенную ручную пищаль, огрызнувшуюся снопом дыма и пламени. Тина Харпер опрокинулась, словно из-под нее выбили опору. Она приземлилась на задницу и удивленно вскрикнула. Ее правая штанина превратилась в лохмотья, а бедро – в бесформенную кашу из мяса, сухожилий и раздробленных костей. Тина посмотрела на это и заорала. Громко. Нечеловечески.

«Так кричат грешники в аду. Если они вообще способны кричать – они должны кричать именно так», – Линн надавила на спуск. Дикарка, которая только что ранила Тину, сама закричала от боли и с долгим протяжным стоном осела возле ограды.

На вершинах дюн показалось еще несколько темных силуэтов. Надин Галлинс полоснула по ним длинной бесполезной очередью из автомата. Ствол предсказуемо задрало кверху, и пули ушли в небо. Включился сервопривод орудийной башни на крыше казармы. Все звуки перекрыл оглушительный грохот станкового пулемета М-1200. Грей Арсис прошлась по дюнам свинцовой косой, подняв настоящий песчаный вихрь. Фигуры ходоков исчезли мгновенно, словно провалились в потайные люки. Пятидесятый калибр – весомый аргумент, особенно если тебе нечем ответить.

Одна из упавших кочевников начала подниматься. Она двигалась еле-еле, неуклюжими дерганными рывками точь-в-точь как сломанная механическая игрушка. Чадра на голове сбилась в немыслимый узел. Левая половина ее серого одеяния стала пурпурно-бурой. Робинс навелась на нее через визир. Узкая желтая вспышка и звук как будто треснула сухая доска. Дикарка рухнула навзничь, театрально всплеснув руками. Ее мозги и обломки черепа отлетели назад в облаке кровавых брызг.

Последняя оставшаяся в живых кочевница аккуратно целилась с колена. Линн поняла, что черное жерло мушкета направлено прямо на нее. Линн перебросила прицел и выстрелила навскидку, без подготовки. Сказался опыт стендовой стрельбы на время. Мушкет и винтовка бахнули одновременно.

Кочевница дернулась и завалилась набок, как от удара кувалдой. Линн словно пнул невидимый великан. Винтовку выдернуло из рук и отбросило на несколько шагов в сторону. Приклад рассадил губу, едва не выбив ей передние зубы. Линн оказалась на плитах двора. Острейшая боль прошибла все тело от макушки до кончиков пальцев. Что-то случилось с восприятием. Зрительный образ и его значение никак не хотели складываться воедино. Потом заклинившие подшипники в мозгу со скрежетом провернулись, и картина произошедшего обрисовалась перед ней в мельчайших подробностях.

Круглая мушкетная пуля весом в семнадцать с половиной унций угодила в нижнюю часть ствольной коробки и расщепилась на несколько острых кусков. Левую ладонь разорвало почти пополам. Вместо мизинца торчал обрубок фаланги. Безымянный палец стал короче. Он лишился ногтя, и мягкие ткани были срезаны до кости. Линн отползла к стене пакгауза, спрятав изуродованную руку за воротом куртки. Она чувствовала, как кровь сбегает по животу и затекает под брючный ремень.

«Я калека! Калека! Эта сука искалечила меня!»

Линн попыталась справиться с этой мыслью, как-то взять себя в руки, но не выдержала и разрыдалась. Слезы смешивались на щеках с потом.

Рядом, не переставая, орала Тина Харпер:

– Заткните! Ну пожалуйста! Заткните эту чертову дырку!

Крик ввинчивался в мозг как титановое сверло.

Линн заставила себя подняться, вздрагивая и сжимая челюсти от напряжения. Она привалилась спиной к шершавой стенке из шлакоблоков. Левая рука раздувалась, наливаясь мучительной, выворачивающей внутренности болью.

Пороховой дым рассеивался. Ходоки лежали вповалку, и ни одна из них не выглядела спящей. Площадка была залита кровью как на скотобойне. Пахло мясной лавкой, тухлыми яйцами и кордитом. Линн обежала взглядом ближайшие дюны. Пусто. Новой атаки не последовало. Надин волокла за угол Тину Харпер. Перебитая нога Тины оставляла не камнях размазанную вишневую полосу.

Робинс подбежала к Линн и обхватила рукой за талию, не дав сползти на землю.

– Не меня, – выдавила из себя Линн. – Его!

– Да какого хрена ты печешься о нем! Лучше подумай о нас! О нас, а не о нем! Пусть эта скотина сдохнет!

Сержант ударила бесчувственного тафу ногой с таким остервенением, словно он олицетворял собой все зло во Вселенной.

– Ты слышала меня! – Линн было трудно говорить, не то, что кричать, но она совершила невозможное, – Хватай его и тащи внутрь!

– А иначе что? Врежешь мне, как этой малолетней дуре?

– Врежу… если придется.

Разбитые губы Линн перекосились от боли. Она извлекла руку из-за пазухи. С сумасшедшей настойчивостью ее преследовала мысль о том, что все это могло померещиться ей во время легкого солнечного удара. Линн заставила себя опустить взгляд: пальца не было, нижняя часть ладони посинела и отвисла как губа у собаки. Из раны продолжала струиться кровь. Куртка снизу и брюки сверху уже насквозь промокли.

Линн опять застонала – не столько от боли, сколько от обиды и жалости к себе. Необратимость случившегося разрывала ее на части. Хотелось вздернуть на ноги проклятую дикарку, которая валялась мертвой у забора, и убить ее во второй раз. Слезы текли по щекам, оставляя дорожки на грязном лице.

Робинс выругалась, закинула винтовку за спину, схватила тафу подмышки и поволокла вдоль стены. Она старалась не смотреть на него. Линн разорвала зубами упаковку с гигиеническими тампонами, выудила из нагрудного кармана платок, кое-как завернула в него несколько штук, потом заткнула и туго перевязала изувеченную ладонь. Платок сразу начал пропитываться кровью. Она подобрала винтовку Тины и, опираясь на нее как на трость, побрела следом за Робинс.

Ходоки попрятались за дюнами, но они будут наседать до тех пор, пока не перебьют на станции всех до единого. А потом скорее всего надругаются над трупами. Это стало ясно, как только духи пустыни забрали первую жизнь.

Чтобы устоять на ногах, Линн всем телом наваливалась на винтовку. Каждый шаг давался с трудом. Реальность ускользала от нее, как выскальзывает из пальцев мокрая рыба только что поднятая сетью из глубины. Во рту и в горле все горело, а под рукой ни единой капли воды.

Они ввалились в технический пакгауз. Робинс оставила тафу возле двери и отошла в сторону, брезгливо вытирая ладони о штаны. Она делала это преувеличенно долго и усердно, как будто хотела убедить в чем-то всех вокруг и прежде всего саму себя.

Линн стащила окровавленную куртку, оставшись в одной майке на бретельках, взяла с полки аптечку, уронила ее на пол и снова расплакалась. Усталость и боль вытягивали из организма последние искры энергии. Она опустилась на колени, расстегнула красный пластиковый контейнер, вытащила из ячеек бинты и дезинфицирующие препараты.

Робинс стояла в дверях и сворачивала очередную вонючую самокрутку. Она больше не пыталась помочь, но Линн и не нуждалась в ее помощи.

Надин обмотала бинтами ногу Тины. Она использовала целую катушку толщиной в рулон туалетной бумаги. Но для Тины это было уже не важно. Судя по количеству вытекшей крови, мучиться ей осталось недолго. В госпитале, при наличии толковых врачей и современного оборудования, Тину еще могли откачать, но в полевых условиях ее шансы на выживание стремились к нулю.

Линн испытала невольное облегчение от того, что девчонка больше не способна орать. Ей стало стыдно. Она вспоминала свою резкую отповедь, свою пощечину, горящую на щеке Тины как серия восклицательных знаков. Линн обошлась с ней жестоко. После гибели Сильвии, она сама балансировала на грани нервного срыва, и Тина удачно подвернулась под руку. Теперь Линн обречена мучиться бессмысленным чувством вины. Избавить ее от этой тяжести некому. Тина уже не в состоянии ни простить ее, ни осудить.

Линн показалось, будто за спиной у нее возник призрак капрала Логит и смотрит на нее с горькой укоризной. По позвоночнику пробежала дрожь, и она с трудом подавила желание обернуться.

– Могу я что-нибудь сделать для вас, капитан? – спросила Надин Галлинс, вытирая влажными салфетками руки, по локоть запачканные кровью Тины.

– Ничего, Надин… – Линн проглотила стон. – Иди в казарму. Сменишь Грей на насесте.

– Капитан… – Надин переминалась с ноги на ногу. Ее обкусанные ногти без конца почесывали руки в разных местах, еще больше размазывая чужую кровь, – я не хочу… не хочу, как Тина. Ну… вы меня понимаете? Это все так ужасно!

– Шагом марш, Галлинс!

– Она была права! Отобьемся? Хрен там! Мы все здесь погибнем!

– Ага, сдохнем как крысы. А теперь вали отсюда!

– Так точно… капитан.

Надин попятилась в дверь, едва не налетев на Робинс.

Линн побрызгала на рану митрантом, потом использовала медицинский степлер, чтобы сшить разорванную ладонь. Наложив двенадцать швов саморассасывающимися нитями из полидиаксонона, она рванула обертку индивидуального перевязочного пакета и приложила к ране бактерицидный тампон с пленкой из нитрата серебра. Так бинты не прилипнут к ране, к тому же серебро – хороший антисептик. В завершении она ввела себе раствор адреналина, стимулятор и двойную дозу анальгетика. При исполнении этих нехитрых операций, Линн едва не потеряла сознание. По щекам сочились слезы, но она держалась. Коктейль из противошоковых, обезболивающих и тонизирующих препаратов поможет на какое-то время забыть о ране. Митрант остановит кровотечение и запустит процесс регенерации тканей. Но новый палец у нее не вырастет.

Линн прошла в дальний конец пакгауза к водяному насосу. Она дернула за рычаг, вывернув переключатель до упора. Хорошо если Сильвия успела починить насос. Инструменты все еще лежали на картонке вместе с гайками и силиконовыми уплотнителями.

«Прощальный подарок? Благодарю за службу, капрал. Покойся с миром».

Тень Сильвии постепенно рассеивалась, на этот раз окончательно.

Мотор лязгнул, завелся и застучал, вытягивая драгоценную влагу из грунтовой тьмы под пустыней. Удивительно, как глубоко приходится бурить в этом месте. У берега водяные жилы подступают к самой поверхности, но они грязные и не годятся даже для туалета – известь забивает трубы и фильтры.

Из крана брызнула тоненькая, но мощная струя обжигающе-холодной воды. Когда небольшой овальный бассейн из нержавеющей стали заполнился до краев, насос автоматически отключился с сухим щелчком. Потянув за другой рычаг, можно было слить содержимое бассейна в систему рециркуляции. Линн легла на живот возле края ванны и опустила голову в воду. Она долго пила, захлебывалась, кашляла, отплевывалась и снова пила. Потом вымыла лицо и волосы. Вода промочила майку, стекала по груди, по животу, по бедрам, просачивалась в промежность. Линн свесила волосы на бок, выжала их и отбросила за спину. Она никогда не стриглась по-военному, хотя длинная шевелюра причиняла массу неудобств. Это был своего рода вызов системе. Боль стихла после укола, но Линн воспринимала отстреленный палец, как продолжение своей руки, и это сводило ее с ума.

– Где я нахожусь?

На миг Линн показалось, что ее снова навестил Жар. Бывший любовник явился к ней из мира духов, чтобы поддержать, сообщить нечто глубокомысленное. Или трахнуть ее напоследок. Но это оказался всего лишь раненый тафу. Он пришел в себя и тоже воспользовался аптечкой, чтобы обработать раненое предплечье.

– Проверю, как там дела в казарме и отправлю кого-нибудь на караул, – вполголоса процедила Робинс. – Мне что-то нехорошо, капитан.

Она бросила окурок на пол и обежала помещение цепким взглядом.

– Осторожнее с ним. По-моему, вы не вполне представляете себе, насколько эти существа могут быть опасны.

– Ошибаешься, сержант. Я все понимаю.

– Если бы это было так, вы бы не остались с ублюдком наедине. Вы бы вообще не позволили ему жить.

Робинс проскользнула в дверь и захлопнула ее подчеркнуто, со злостью.

«Ей не повезло за Чертой» – Измученный разум охотно соскользнул в прошлое как по ледяной горке. Впервые Линн задумалась о своих приключениях в Резервации с отстраненным спокойствием, будто все это происходило с кем-то другим.

Соплеменники Жара называли себя «иноходцами», выращивали кукурузу и разводили домашний скот. Лошади, собаки, козы, свиньи и другие виды животных, а также длинный перечень садовых растений и сельскохозяйственных культур попали на эту планету с полулегендарной Prima Terra. Семена, рассаду и замороженные эмбрионы перевозили сюда на огромных межзвездных лайнерах-ковчегах во время массовой колонизации. Местные продукты плохо усваивались человеческим организмом. Жар утверждал, что бездумная хозяйственная деятельность нарушили экологический баланс и привели к исчезновению сотен эндемичных видов. Впрочем, Жар постоянно выдавал что-нибудь заумное, и не всем его словам стоило доверять.

Иноходцы приняли Линн в свою общину, за что и поплатились. Эти странные люди добровольно отказались от всех благ цивилизации и исповедовали принцип единения с природой. Но их старейшины бережно хранили крупицы знания, оставшиеся от предыдущих эпох. Не для того, чтобы когда-нибудь вернуться в города – чтобы помочь детям и внукам избежать прежних ошибок. Они пытались вести собственную игру, используя конфликт между Леорой и Телегией, но в конце концов подписали себе смертный приговор. Другие группы аборигенов за столетия одичали, забыли, как делать орудия и одежду, перестали откликаться на разумную речь и вели себя как животные.

И все же главную опасность представляли вовсе не они. За Чертой обитало нечто по-настоящему страшное. Девианты. Существа, которых не должно быть. Искусственная зараза, необратимо меняющая человеческую природу. Последний адский гостинец Древних. И чем дальше на север, тем хуже. Особенно плохо становилось там, где месячная изотерма регулярно опускалась ниже нуля.

Линн наблюдала как пришелец копается в аптечке в поисках нужных лекарств. Конечно он обладал сходством с прочими тафу… Нет, не так. Она сбилась с мысли. С мужчинами! В голове вспыхнуло нужное слово. Он походил на мужчин, которых она встретила за Чертой. И в то же время Линн не сомневалась, что он не здешний. Настоящий чужак. Одежда и обувь сильно изношены, но произведены на фабрике, а не слеплены кустарным способом из шкуры и козьих жил. Он родом не из Резервации. Но откуда взяться такому как он там, где таких как он не видели никогда?

Мужчина был примерно на пол головы выше Линн, но заметно уступал в габаритах долговязым воинам из общины иноходцев, на которых она даже при своих пяти футах восьми дюймах смотрела не иначе как, задрав подбородок.

Лицо и руки чужака пострадали от лучей Пальмиры, но кожа успела облезть и покрыться ровным, коричневым загаром. Русые волосы опускались почти до плеч и слегка курчавились. Видимо он пытался обкорнать их при помощи ножа. Спереди получилось лучше, чем сзади. Подбородок и щеки обросли густой жесткой щетиной. Еще одна странность. У Жара и его сородичей никогда не росли волосы на лице.

– Не могу разобраться в этикетках, – пожаловался он. – Я понимаю, что здесь написано, но все эти лекарства мне не знакомы. Вряд ли тут можно найти хоть одного толкового провизора. Может, вы что-нибудь посоветуете?

Линн слушала его речь с трепетным полудетским восторгом. Это особое низкое звучание мужского голоса! Она убрала за уши мокрые пряди, провела рукой по шее и поняла, что испытывает то самое основательно забытое чувство. Тоскливый зов плоти, сравнимый с зависимостью от наркотика. Линн поспешила одернуть себя. Нет, так не годится. Сейчас нужно думать мозгами, а не… другим местом. Женщины в Резервации многому ее научили. Пусть они не знали, как рассчитать баллистику пули и правильно выставить оптическую ось, но в некоторых вопросах они были гораздо мудрее.

Линн сунула здоровую руку в карман брюк, продолжая завороженно смотреть на пришельца. И не могла оторваться. Стимуляторы создали в голове что-то вроде разноцветного облака. Тело стало невесомым как кукла из папье-маше. Линн знала, что это ложное облегчение, и потом за него придется дорого заплатить. Но ей было плевать.

Вот он перед ней. Живой. Настоящий. Источник греха, погибель души. Но у него есть то, без чего сама жизнь невозможна. Страшилка для одних и спасательный круг для других. Во всем ли он похож на Жара или ее ожидает сюрприз? Если бы не двойная доза лекарств, она бы сейчас лежала пластом и стонала от боли, а так…

«Во имя Рождения! Почему бы ему просто не отвернуться!»

Мужчина продолжал смотреть на нее. Их взгляды соприкасались, проникали друг в друга и рождали нечто новое.

– Мы так и будем разглядывать друг друга? – Алексей выдавил из себя улыбку, как последние крохи зубной пасты выдавливают из тюбика, сворачивая его в рулон. Ему приходилось держать себя в постоянном напряжении, чтобы сохранить ясность мысли и не свалиться без чувств.

– Мне нужно обработать рану. Заражение крови довольно мрачная штука.

Женщина сдвинулась с места, присела рядом на корточки, достала из контейнера стеклянный флакон с какой-то желтой микстурой. Алексей пытался сосредоточиться на бутылке с лекарством, но взгляд все время соскальзывал в сторону.

Промокшая майка цвета хаки облепила ее как вторая кожа, подчеркивая гибкую, спортивную талию и идеальную форму груди. Тонкие пальцы с коротко подстриженными ногтями. Тыльная сторона ладони отмечена старым шрамом. Гладкое плечо украшает татуировка: крылатый конь и надпись «SF GPMS» Скорее всего какая-то военная символика. Левая кисть забинтована. На припухшей губе запекся кровавый струп. Загорелое лицо без следов косметики – из тех, что не назовешь совершенными, но достаточно привлекательное, чтобы обращать на себя внимание. Когда встречаешь такую девушку в метро или на улице, то невольно оборачиваешься, чтобы проводить ее глазами.

– Вот. – Она слегка взболтнула бутылку. – Универсальное средство для заживления и дезинфекции. Протри рану и перевяжи.

На этикетке написано: «Митрант» и еще какие-то буквы и цифры. Знакомый латинский алфавит и обычные арабские цифры. Здесь, на Богом забытой экзопланете. Все равно что обнаружить банку «колы» на дне лунного кратера.

Алексей перетянул руку жгутом, взял у нее лекарство и оторвал кусок ваты. Он размотал слипшуюся от крови футболку, плеснул на вату немного жидкости из бутылки, закусил футболку зубами, чтобы не заорать, и начал тщательно протирать рану. Микстура жгла нещадно, превращаясь в белую пену, как с перекись водорода.

– Это уберет боль и приведет тебя в норму. – Она протянула ему одноразовый шприц и две мягкие продолговатые ампулы. Алексей сделал себе укол прямо сквозь рубашку, отшвырнул испорченную футболку в сторону.

– Что это все-таки за место? – Он обмотал предплечье эластичным бинтом, закрепил конец чуть выше локтя и ослабил жгут.

– Станция технического обеспечения Кор-Эйленд, – Голос женщины прозвучал с холодной чеканностью полевого устава, но ее выдавал безошибочный язык тела, одинаковый в любом уголке Вселенной.

– Меня зовут… – он осекся. «Теперь ты не Алексей – ты Килар, Странник!» Сон на пляже все-таки оказался пророческим. Алексей Гранецкий погиб в автомобильной аварии, и его место занял другой человек.

– Я Килар, а как зовут тебя? – Новое имя звучало по-особенному. От него веяло запахом легенды и книжной романтикой. Это имя нравилось ему.

– Линн. – она мельком оглядела себя, поправила сбившуюся на лоб челку. – Капитан пограничной стражи Линн Эрвинс.

– Что ж, капитан Эрвинс, похоже мы с вами оказались на одном тонущем корабле. – Внутри него расслабилась какая-то зажатая мышца. Ощущение, будто свело лодыжку, а потом неожиданно отпустило. – Хотите верьте, хотите нет, но у меня сегодня выдалось на редкость скверное утро. Если бы не встреча с вами, впереди меня бы ждал не менее скверный денек. Рад, что мы разобрались с формальностями. Надеюсь, на этом сухопутном «Титанике» хватает шлюпок и спасательных плотов.

«Остановись! Что ты несешь!»

– Да. То есть… Не знаю! – она тряхнула головой, и влажные волосы скрыли половину ее лица. Линн отвела их рукой и взглянула на него с подозрением. Но за внешней настороженностью Алексей разглядел проснувшийся интерес.

– Послушай, Линн. У нас с тобой хватает проблем, и в ближайшем будущем их не станет меньше. Скорее наоборот. Желтоглазые злодейки вряд ли согласятся выкурить с нами трубку мира, а твои подруги настроены ко мне не слишком дружелюбно. Но эти мелочи не должны помешать нам лучше понять друг друга.

Она снова посмотрела на него исподлобья. Он улыбнулся так приветливо и дружелюбно, как только мог.

– Надеюсь, я не испортил тебе настроение?

– Оно уже испорчено, и твоей вины в этом нет.

Линн скупо усмехнулась, а Алексей поймал себя на том, что все время думает о ней, изучает ее лицо и фигуру вместо того чтобы озаботиться вопросами выживания. Они оба едва не погибли, они ранены, и опасность со стороны кочевников никуда не делась. Но Алексею было трудно сосредоточиться, пока Линн находилась рядом.

Вернулся прежний Алексей Гранецкий с укоризненными судорогами совести. Он все еще помнил тех, кто остался на другой стороне, в привычном мире, с которым его соединяло множество незримых нитей. Изменив Юле, он изменит своему родному слою действительности, окончательно откажется от него. Алексей подумал о новорожденной дочке. Вот бы увидеть ее хоть раз, подержать на руках. К горлу подступил комок, но тоска по дому ранила уже не так глубоко, как прежде.

Алексей сдался, затих, оставив после себя лишь затаенную обиду – ощущение, что все не так, все сломалось, что кто-то холодный и жестокий пришел и отобрал у него важную часть души. Но обида не могла ничего изменить. Дверь в прошлое захлопнулась, колесо судьбы продолжало вращаться, и остановить его уже никому не под силу.

Он встал, опираясь о выступ стены. Линн поднялась следом за ним. Обоих слегка шатало от усталости и потери крови.

Алексей наблюдал как она застегивает аптечку и убирает на полку. Ее стройное, тренированное тело двигалось на удивление гармонично. При взгляде на нее по спине ползали мурашки. Нет, все-таки Линн ему нравилась, и с этим уже ничего не поделаешь. Есть женщины, которые привлекают своей яркой внешностью, но лишь с некоторыми из них ощущаешь эмоциональную близость. К ним тянет с первого взгляда.

– Тебе больно? – Он заглянул ей в глаза.

– Да. Немного, – Линн приподняла забинтованную руку, поморщилась, – Все не так плохо, как кажется. Лекарства подействовали. Почему ты спросил об этом?

Отголоски внутренней борьбы то и дело пробегали по ее лицу.

– Потому, что меня это волнует, – ответил он, не задумываясь. – Но ты ведь хотела спросить о другом.

На этот раз она не смутилась:

– Я хочу знать, кто ты, черт возьми, такой и откуда пришел и…

Линн запнулась, как будто ей не хватало духу закончить фразу.

– Договаривай.

– Что ты скажешь об узловой точке? – выкрикнула она, – О пути, о долбанном трамплине! Ты ведь что-то знаешь об этом?

Вопросы улеглись сознании на заранее подготовленные места, как недостающие кусочки пазла. Узловая точка, трамплин… эхо памятного сна, тени среди теней. Отсвет пламени в черных глазах. Смуглая рука, перебирающая четки.

– Боюсь, мой рассказ тебя разочарует.

– Для начала расскажи о себе. Откуда ты взялся?

– Двадцать семь дней назад я очнулся на пляже к востоку отсюда. – Мысли, плохо связанные друг с другом, сыпались на него как из рога изобилия. Алексей с трудом поспевал за ними и при этом знал, что хочет сказать совсем не это. Он как будто разбирал зашифрованный текст, импровизируя на ходу. – До… всего этого я жил в другом месте и времени… в другом, параллельном мире. Надеюсь, идея множественности миров не кажется тебе бредовой? По всем признакам я должен был умереть, но ангелы на небесах дружно хлопнули в ладоши, и я оказался здесь. На самом деле… думаю, я уже давно готовил себя к чему-то подобному. Жил с мечтой о лучшей жизни, о лучшей версии самого себя. Но мечты и реальность редко совпадают между собой.

Он прервался и глубоко вздохнул.

– Если заморочил тебе голову, извини.

– Мне это знакомо, – Линн всерьез задумалась над его словами, примерила их на себя. – Я мечтала о том, чтобы все изменилось, пыталась вырваться из клетки. Но сейчас… я хочу поверить тебе и в то же время боюсь. Думаю, твое появление окончательно разрушит мою жизнь. А от нее итак мало что осталось.

– Со мной было еще хуже. Мою жизнь забрали целиком.

– И по-другому нельзя?

– Нельзя отправляться в путь с гирями на ногах.

Линн провела пальцем по лбу, словно распрямляя что-то у себя в голове.

– Оказывается, ты и сам ни черта не знаешь. Так как же нам быть?

– Для начала подчиниться судьбе.

Линн уставилась на него как на балаганного чудика:

– Подчиниться! Серьезно? Зачем я вообще тебя слушаю!

Он виновато улыбнулся и развел руками.

– Не спеши бросаться какашками в пианиста. Он играет как умеет. В моих словах гораздо больше смысла, чем может показаться на первый взгляд. Нам с тобой суждено было встретиться. Какая-то… высшая сила или, скажем, космическая аномалия… разорвала пространство и время, чтобы свести вместе две параллельные прямые. Два мира, две вероятности. Мы знаем вполне достаточно, чтобы отправиться в путь. Рано или поздно мы получим ответы. Если будем настойчивы. Нужно только запастись терпением.

– В жопу терпение! – раздраженно фыркнула Линн, – Надоело выслушивать проповеди о судьбе и предназначении! Сначала Жар, потом ты…

От неожиданности Алексей едва устоял на ногах.

– Жар? Ты сказала Жар?

– Да, Жар. Мужчина, которого я знала раньше. Он умер.

– Кажется вчера ночью я видел твоего покойника во сне и… это не может быть совпадением. Очень высокий, смуглый, черноволосый, так?

– Так. – Линн побледнела. – Его застрелили, но потом он навестил меня спустя три месяца после смерти. С тех пор прошел почти год. Он предсказал мне неожиданную встречу. Человек из неоткуда, Странник. Наверное, он имел в виду тебя.

Ее самообладание дало трещину. Губы дрожали. На нее было жалко смотреть.

– Что происходит, Килар? Мне еще никогда не было так страшно.

– Я тоже едва не рехнулся от страха, но это пройдет. – Алексей осторожно взял ее за руку. Пальцы Линн оказались холодными как сосульки. Она не отстранилась. Просто смотрела на него в каком-то оцепенении.

– Мы все боимся непознанного, – Алексей старался, чтобы его слова звучали убедительно. – Но, порой, нам приходится действовать вопреки страху. Вопреки привычке. Даже вопреки самим себе. В моем сне Жар говорил об узловой точке, о трамплине, о важной цели где-то впереди. Мне он тоже предсказал неожиданную встречу. Сказал: «ты узнаешь ее, как только увидишь. Леди во тьме…»

Линн отдернула руку. Ее серые глаза смотрели на него как сквозь огромное расстояние, с другого края разделяющей их пропасти.

– Так не бывает! Ты же тафу! Как я могу тебе доверять?

– Не только можешь, но и должна! – Алексей невольно повысил голос. – Мы с тобой находились в разных слоях действительности, но получили одинаковый опыт. С нами беседовал один и тот же мертвец. Разве мы не поняли друг друга с полуслова? Это все равно что читать по очереди из одной книжки.

– Ага, двое психов воруют глюки друг у друга. – Она нервно хихикнула, прикрыла ладонью рот, взъерошила волосы на затылке, прошлась вдоль стены туда и обратно. Ее дыхание выровнялось, голос обрел прежнюю твердость. – Жар был моим любовником, а тебе явился во сне. И похоже он до сих пор дергает нас за ниточки, хотя должен лежать в могиле в трех тысячах миль отсюда. Ну и хрен с ним, с Жаром! Мы встретились, и что теперь? Что мы должны сделать вместе? Куда идти?

– На север. Мне позволили узнать только направление. Но в этом есть своя неуловимая логика. Дорожка из хлебных крошек, как в сказке. Со временем все станет яснее. Когда мы оба будем готовы.

Линн тяжело вздохнула.

– Дорога на север вымощена не крошками, а костями. Туда никто не ходит по доброй воле. Будем ли мы готовы, Килар? Ты сам в это веришь?

Ее по-прежнему одолевали сомнения. Линн раздражало собственное бессилие. Что-то внутри нее не желало мириться с присутствием Алексея, отвергало саму возможность его существования. А еще это странное слово: «тафу», звучащее как обвинение или ругательство. Но давить на нее бесполезно. Линн не из тех, кто легко поддается чужому влиянию. Своей настойчивостью он сделает только хуже. Она должна пройти через все стадии осознания без принуждения, самостоятельно, шаг за шагом.

– Да, – сказал он через минуту. – Я верю. Стоит тебе как следует подумать, и ты тоже поверишь. А потом… – Алексею не хотелось говорить следующую фразу, но промолчать он не мог, – Сомневаюсь, что получится отвертеться.

Линн не ответила. Просто распахнула дверь и вышла, оставив его одного.

МОМЕНТ ИСТИНЫ

Алексей наблюдал, как умирает рыжеволосая девчонка с простреленным бедром. Ее юный возраст плохо укладывался в голове. Алексею хотелось отхлестать себя по щекам, чтобы проснуться. Ей бы сейчас выбирать платье к выпускному, а не лежать на бетонном полу в луже собственной крови. Минуту назад он попытался ее напоить, но девчонка не смогла проглотить ни капли. В какой-то момент ее глаза потускнели, стали похожи на два мраморных шарика. Она выпустила воздух из легких и просто не стала вдыхать его снова. Алексей пощупал ей пульс и прикрыл глаза.

Во рту пересохло, но он не смог заставить себя воспользоваться флягой покойницы. Горлышко должно быть еще теплым от ее воспаленного дыхания. Алексей встал и направился к колонке. Дернув рычаг насоса, он случайно задел кусок картона на полу. Разложенные на нем стамески, отвертки и гаечные ключи звякнули друг о друга.

Лекарства сработали даже лучше, чем он ожидал. Сознание прояснилось. Боль забилась вглубь нервных окончаний. Остались только легкое головокружение и общая слабость. Голода он тоже не чувствовал. Немного хотелось спать. Алексей взбодрился, умывшись ледяной водой из колонки, и неторопливо обошел пакгауз.

Помещение вытянулось с севера на юг и занимало площадь около двухсот квадратных метров. Вдоль восточной и западной стены тянулись два ряда узких окон. Изнутри их перекрывали мощные стальные жалюзи похожие на решетки вентиляционных шахт метро. Внутреннее пространство заполняли коммуникации и оборудование различного назначения: электрические шкафы, бойлеры, циркуляционные насосы, системы фильтрации. За сетчатой перегородкой гудел стационарный дизель-генератор размером с малолитражку. Трубы и кабель-каналы проходили сквозь пол и тянулись под плитами двора к другим пакгаузам, связывая все системы станции воедино.

Возле двери висели контрольно-измерительные приборы. Шкалы были проградуированы в привычных земных величинах. Алексей узнал барометр, анемометр, гигрограф, а еще амперметр с осциллографом, регистрирующим амплитудные колебания тока в сети. Пусть эта планета и находилась в другой звездной системе, но когда-то давно люди переселились сюда с Земли. Похоже, он провалился не только в параллельный мир, но и в отдаленное будущее. Люди успели освоить галактические перелеты и основали колонии в иных мирах. Хотя уровень местных технологий не впечатлял. Когда представляешь себе развитую космическую цивилизацию, на ум приходят силовая броня, ионные пушки, электронные импланты, варп-двигатели и плазменные резаки. Тут ничего подобного не было и в помине. Все вокруг казалось Алексею знакомым, если не сказать – тривиальным, словно калька с привычных ему вещей. И в то же время он оставался здесь чужаком, пришельцем из иного места и времени. Отличия в языке лишний раз это подтверждали.

Слова появлялись сами собой, как только возникала потребность что-то сказать. Алексей на ходу конструировал незнакомые фразы и одновременно понимал их смысл, как будто разговор шел на студенческом сленге конца восьмидесятых.

Алексей попытался извлечь из своей памяти какие-нибудь сведения о фонетике, о грамматике или о семантической структуре местного языка, но у него ничего не вышло. Новые способности позволяли ему выстраивать сложную цепочку рассуждений, но не давали теоретических знаний. Он использовал отвлеченные понятия, как иллюзионист, достающий кроликов из шляпы. Здесь использовали латинский алфавит, отсчитывали расстояние в милях, отмеряли жидкость галлонами, а температуру мерили в Кельвинах. Но и только. Если предки Линн и говорили на одном из языков романской группы, то теперь речь их далеких потомков изменилась до неузнаваемости.

Он распахнул дверь и вышел наружу.

Тишину нарушало лишь монотонное урчание волн. Начинался прилив. Через час с небольшим из воды начнут появляться «головозадые» – эти уродливые сивучи-вампиры, любители кровавых коктейлей. Они будут ползать по пляжу до вечера, потом большую часть ночи и исчезнут только перед рассветом, когда пузырь материнской планеты опустится к горизонту. Иногда они вылезают на берег и днем, но массовое нашествие случается после наступления темноты. Алексей обнаружил в закромах памяти точное название морских хищников: «сиизы», но ему нравилось использовать фривольное словосочетание, придуманное им самим.

Он огляделся: в глубине пустыни ни души. Безликие полумесяцы дюн напоминали рыбью чешую. Воздух в отдалении дрожал как над костром.

Алексей знал, что находится в осажденной крепости. Кочевники образовали вокруг станции живое кольцо, пусть сейчас их и не видно. Дикари не забудут о своих убитых. Все примитивные культуры свято чтят обычаи кровной мести. Кроме того, они гнались за ним с каким-то особенным, почти маниакальным упорством. Даже полезли в безнадежную атаку под пулемет. Тут не просто общая агрессивность по отношению к чужакам. Тут что-то личное или религиозное. У Линн преимущество в огневой мощи, зато кочевников много, и они могут позволить себе не считаться с потерями. Они не боятся умереть. Алексей вспомнил янтарные глаза женщин на пляже, и его передернуло.

У Линн красивые глаза: жемчужно-серые и немного грустные. Алексей разглядел эту грусть под внешней показной жесткостью. Она тщательно прятала свою ранимость, и все же Алексей сумел ее разглядеть.

«Но ведь есть что-то еще?» – он ухватился за эту мысль, повертел ее в голове как монетку между пальцев. Да. Определенно былочто-то еще.

Мужчины – догадался Алексей. Гарнизон базы не может состоять из одних женщин. Что если на этой планете эмансипация зашла слишком далеко? Допустим. Но откуда тогда взялся Жар? Линн говорила о нем, как о вполне реальной личности. Значит, мужики тут все-таки есть. Тогда почему он до сих пор не встретил ни одного?

Чем скорее он получит ответы, тем лучше. Когда оказываешься в незнакомом мире, жизненно необходимо разобраться в правилах игры. Такой закон действовал в книжных мирах, по которым он путешествовал, сидя в кресле…

– Эй, ты, выродок!

Алексей обернулся. Перед ним, широко расставив ноги, стояла та самая чернокожая женщина с курчавыми волосами, которая недавно грозилась его пристрелить. Она и сейчас держала его под прицелом винтовки.

– Надо было сидеть внутри и не высовываться.

Ее тонкое лицо слегка дрожало от внутреннего напряжения, словно поверхность стекла под воздействием звуковой волны. Шрам поперек лба стал багровым.

– Мы здесь не привыкли к таким как ты. Понял меня, выродок?

– Если честно, то не очень.

– Туго соображаешь. – Женщина приблизилась на два шага, по-прежнему удерживая оружие наизготовку. – Сейчас постараюсь объяснить на пальцах: я мастер-сержант Робинс Эйден, первый аэромобильный дивизион пограничной стражи. У меня в руках автоматическая винтовка А Эр двадцать пять Эм Зед. Заряжена бронебойными патронами с титановым сердечником под калибр двести двадцать шесть «Миротворец». Если через минуту ты все еще будешь топтаться во дворе и мозолить мне глаза, я нажму на крючок, вышибу тебе мозги, а потом плюну на них и разотру.

Она произнесла все это спокойным, будничным тоном, как будто диктовала рецепт домашнего пирога.

– Послушайте… дамочка. – Алексей сделал вид, что полностью владеет собой, но он не мог не замечать направленный на него ствол винтовки. Раструб пламегасителя казался огромным как железнодорожный тоннель. – Не знаю, за кого вы меня принимаете, но это какая-то ошибка. Ваши враги не здесь, а там, – он указал на далекие дюны.

– Да что ты говоришь! – голос сержанта Эйден прозвучал неестественно, растянуто, словно она изо всех сил сдерживала себя.

– Вам кажется, что я представляю для вас угрозу, но это не так. – Он поднял руки ладонями вперед и повертел ими перед своим лицом. – У меня нет оружия, а у вас винтовка с бронебойными пулями. Почему бы не поговорить как цивилизованные люди? Думаю, такой разговор пошел бы на пользу нам обоим.

Он сказал это! Неужели он действительно это сказал?

Ухмылка Робинс походила на оскал лунатика.

«Да у нее просто руки чешутся!», – Алексей облизал губы, – «Она не просто может это сделать – мои предсмертные конвульсии доставят ей несказанное удовольствие!»

– Кажется, я сейчас блевану. – Робинс выплевывала обидные слова ему под ноги, словно вишнёвые косточки. – Ты такое же мерзкое звериное отродие, как и все твои вонючие сородичи за Чертой! Ублюдок! Бешеная обезьяна в штанах! В отличие от прочих ты хитер, и поэтому вдвойне опасен. Ты можешь шевелить мозгами и говорить по-человечески, но это, твою мать, еще не делает из тебя человека! Тебе как-то удалось обдурить капитана, но мне известно, кто ты на самом деле!

Лицо сержанта стало цвета темной слежавшейся пыли. Шрам на лбу пылал ярким багрянцем словно неоновая реклама. У нее начали едва заметно трястись руки. Ствол колебался туда-сюда, но по-прежнему смотрел ему в грудь. Как просто ей сейчас нажать на спуск и тем самым поставить точку в затянувшемся обмене любезностями. С пяти шагов промахнуться невозможно. Даже странно, почему она так долго медлит.

– Вы говорите не обо мне. – Алексей постарался укрепить свой голос, не дать ему сорваться. Капли пота щекотали шею, стекая за шиворот. – Я не имею никакого отношения ни к вам, ни к этому месту. Ваш мир для меня чужой. У меня нет тут никаких сородичей. И мне незачем вам лгать…

– Ты лжешь потому, что в этом вся твоя гнусная сущность!

– Моя сущность – это природа, а не вина! – он понимал, что начинает терять терпение, оправдываться и нести околесицу. – Решили поквитаться со мной за прошлые обиды? Это несправедливо и неразумно. Сейчас вы слишком возбуждены, чтобы размышлять трезво. Поэтому предлагаю успокоиться. У нас всех был тяжёлый день.

Но она не слышала. Алексей с самого начала избрал не верную тактику. Гуманитарное образование приучило его во всем полагаться на интеллект, на цепочку разумных аргументов. Тезис и антитезис. Но Робинс сейчас захлестывали эмоции, а значит, они говорили на разных языках. Доводы Алексея напрасно стучались в запертую дверь ее разума – они отскакивали прочь как шарики для пинг-понга.