Пустoта

Пустота.

Утром он проснулся с ужасной головной болью. Как только ему удалось разомкнуть тяжелые веки, головная боль стала еще сильнее. Яркие лучи солнца ослепляли и прорезались сквозь глаза до самого мозга. Спустя несколько минут парень наконец-то смог открыть глаза. Поднявшись с кровати, он ощутил тяжесть своего тела. Ему казалось, что каждая его конечность подобна булыжнику, каждый из которых, он поднимал с огромным трудом. В комнате было тихо, в своей спальне он был совершенно одинок, впрочем, как и во всей остальной квартире. По его мнению, у жизни в одиночку были свои плюсы. Никто по утрам не будил его своей возней в соседних комнатах, никто не устраивал скандалов, если он возвращался за полночь или под утро. Никто не наводил свои порядки, вся территория трехкомнатной квартиры была в полной власти одного единственного владельца. Он сел на край кровати и обхватил голову руками, по ощущениям, в нее словно положили несколько кирпичей. С каждым движением он ощущал, как эти кирпичи перевешивают его голову и тянут к земле. Опустив ногу на пол, он случайно задел пустую стеклянную бутылку, которая со звоном упала, задев другую такую же бутылку, и они вместе издали противный режущий звук. Парень сделал глубокий вдох, чтобы хоть как-то привести себя в чувства. Во рту было невероятно сухо и после вдоха, он почувствовал неприятный привкус, который намекал, что пора встать и почистить зубы.

Взяв с полки в ванной комнате зубную пасту и щетку, Ник подошел к зеркалу над раковиной и посмотрел на свое отражение. Ник. Это было его имя. Он всегда его использовал, и у этого имени не было полной версии или сокращения. На самом деле в документах было написано имя «Никита», но так его когда-то называли только приемные родители. Родные родители, хоть и дали ему это имя, всегда называли его Ником, возможно, потому что так было проще. Поэтому в сознательном возрасте Ник решил оставить себе именно эту версию имени, потому что считал ее более универсальной. Ник начал чистку зубов, каждое движение давалось ему с большим трудом. Он прекрасно знал, что нужно чистить зубы не менее нескольких минут, в идеальном случае, он мог бы воспользоваться зубной нитью перед основной чисткой, но ему было слишком лень это делать. Он чистил зубы и разглядывал свое отражение в зеркале. По большей части в его внешности не было ничего особенного, он был молодым парнем, не так давно ему исполнилось двадцать пять лет. Его рост был сто восемьдесят три сантиметра, а тело было в неплохой физической форме. Работа обязывала его выглядеть хорошо. Чем привлекательнее ты выглядишь в глазах публики, тем больше стоит время, когда они рассматривают тебя или находятся в твоей компании. Чем более грациозны и изящны твои движения на сцене, тем больше томно вздыхающих фанаток заплатят за билет, чтобы увидеть тебя вживую. Ник был артистом, хоть и не мировой известности. Он выступал в клубах и на небольших закрытых концертах, иногда как танцор, иногда сочетал танец и вокал, ему нравилось петь, но чаще все-таки приходилось танцевать, и это было более привычным и естественным для него делом. Примерно с двадцати трех лет он заметил, что его тело перестало меняться, но для него это было ожидаемо по некоторым причинам. Теперь он точно знал, что если он будет поддерживать себя в форме, следить за питанием, заниматься спортом, то он еще очень долго будет выглядеть стройным и подтянутым. Свою внешность, свое лицо и тело он воспринимал как товар, который стремился продать подороже. Для него было очень важно найти баланс в своем имидже. Нужно было быть в меру спортивным, но не слишком мускулистым, чтобы смотреться изящно и элегантно. Каждое движение должно было подчеркиваться изгибами мышц и не казаться громоздким. Так же не стоило быть слишком женственным и худощавым, иначе мог появиться шанс, что в какой-то момент общее количество фанатов превысит количество фанаток. Не то чтобы Нику было дело до того кто именно платит за его выступления, но это могло бы задеть его мужское самолюбие. Когда Ник закончил чистить зубы, он посмотрел на свое отражение. Небольшая прядь, осветленных до светлого песочного блонда волос, небрежно падала на левую сторону его лица. Он неохотно поправил прическу и заодно проверил состояние своей кожи. Его кожа была гладкая и ухоженная, на ней даже не было прыщей и шелушений. Еще бы, ведь он вкладывал столько денег и времени в это лицо, поэтому его кожа была идеальной. Даже не смотря на то, что он безбожно выпивал. Парень достал из тумбочки в ванной комнате упаковку патчей для глаз, они помогали скрыть отечность и усталый взгляд после прошедшей попойки. У Ника были необычные глаза. Они были яркого небесно голубого оттенка, но это была не главная их особенность. В его глазах не отражался окружающий свет, из-за чего глаза выглядели матовыми, а радужная оболочка глаза испускала слабое едва заметное собственное свечение. Накладывая патчи под глаза Ник задался вопросом, а с кем же он пил вчера? Но уже спустя пару мгновений эта мысль ушла, потому что ответ был очевиден, он пил один. Когда-то он выпивал только в хорошей компании после успешных выступлений. Потом и по другим важным поводам, дальше поводов выпить находилось все больше, как и количества выпитого спиртного. Он не замечал, как каждый раз увеличивал дозировку, потом наступил момент, когда ему стало не хватать легких напитков, для желаемого эффекта. Ему казалось, что он пил бесконечно много жидкости, но ничего от этого не получал. Он чувствовал лишь то,, как его организм был переполнен водой, тогда он перешел на более крепкие напитки. Еще спустя какое-то время компания стала для него не важна, так он начал выпивать один. Он понимал это, но не волновался по этому поводу. Выйдя из ванной, он пошел на кухню, захватив с собой телефон, чтобы проверить новости и почту. Большая кружка черного кофе с сахаром и корицей была далеко не лучшим вариантом для завтрака, но ничего другого ему не хотелось. Медленно попивая теплый напиток, Ник чувствовал как ему становилось лучше. Он начал пролистывать страницы социальных сетей, изредка обращая внимание на заголовки, вчитываться в содержание ему было лень. «Ежегодные соревнование по бегу среди финалистов профессиональной лиги!», «Молодые инженеры ищут спонсоров для финансирования создания экспериментальных бионических протезов нового поколения!», «Гильдия шифтеров борется за права и полную легализацию своей трудовой деятельности!», «Сотрудник компании по разработке самообучающегося искусственного интеллекта вышел из четырехлетней комы!», «В Конкордии обнаружен юноша, предположительно Кюлеанец, с полной потерей памяти!». «Скукота.» – Подумал Ник, размазывая языком по небу ароматный крепкий кофе. Устав смотреть заголовки новостей, он наконец-то удосужился открыть свою рабочую почту. На вечер этого дня у него было запланировано выступление в клубе. Кроме него на этом вечере должны были выступать и другие артисты, по своей сути это было клабшоу, где каждый из исполнителей выступает небольшой промежуток времени, таким образом никто из гостей не успевал устать и можно было заинтересовать аудиторию с разными вкусами. Ник не очень любил такие выступления, ему не всегда удавалось найти общий язык с другими артистами, да и готовиться к ним нужно было не меньше, чем к обычным концертам. Он допил свой утренний кофе, во рту остался кисло-горький привкус.

До вечера еще оставалось достаточно времени, поэтому перед сборами на работу было решено немного прогуляться по тихим районам и подышать свежим воздухом, если это можно было так назвать. «Дышание свежим воздухом» представляло из себя практически безостановочное выкуривание пачки сигарет, приправленное размышлениями о предстоящих делах, и о том, как эти самые дела ему надоели. Каждый новый день, как рыбья кость вставал поперек горла его существования. Ник хотел бы прекратить горстями поглощать рыбьи кости, которые ему любезно преподносила жизнь, но он уже не мог остановиться, только не сейчас. Поздно было думать об этом, когда он уже до отказа набил свой рот этими острыми костями, у него были сложные отношения с жизнью и работой. Эти отношения можно было назвать абьюзивными и в этих отношениях у Ника было всего два выбора: либо глотать, либо сплевывать. И что бы он ни выбрал, жизнь уже напихала ему за щеку, а он как маленький жадны ребенок запихал в себя все, что жизнь ему преподнесла. Каким бы не был его выбор, он так или иначе уже успел расцарапать себе щеки и горло, а рыбный привкус еще надолго останется с ним. Он прекрасно понимал, что сам поставил себя в такое положение, и что было бы очень глупо бросить и лишиться всего сейчас. Чем больше он думал об этом, тем больше он ощущал себя посмешищем.

Сделав несколько кругов по почти безлюдному парку, Ник решил присесть и отдохнуть на скамейке, заодно выкурив очередную сигарету. На улице была зима. Снег лежал на земле ровным и искристым ковром. В такую погоду из-за мороза на улицах было мало людей, поэтому для прогулок Ник старался выбирать именно такие моменты. Благо он был не особо восприимчив к холоду. Для того чтобы не замерзнуть ему было достаточно его любимой белой толстовки, пары джинс и кроссовок. Внезапно к нему подошла девушка в меховом пальто. Она посмотрела на парня с надеждой в глазах. Ник посмотрел на девушку с выражением непонимания на лице.

– Привет! Ты же Селений, верно? – Взволнованно перебирая пальцы рук спросила девушка.

– Эм… Да, здравствуйте. – «Селений» – это был его творческий псевдоним. В какой-то момент это прозвище настолько приросло к нему, что даже некоторые знакомые знали его именно под этим именем, не задумываясь как его зовут на самом деле. Девушка из-за чего-то смутилась, но продолжила разговор.

– Я, это… Пару месяцев назад я была на концерте, а потом, после концерта, ты пошел в бар и я там тоже была.

– Пару месяцев назад? – Ник начал судорожно перебирать в голове все свои выступления за прошедшие месяцы, но чем больше он копался в воспоминаниях, тем сильнее они отзывались головной болью. Только в прошлом месяце он выступал в десяти местах, не меньше ходил по барам. С кем это было и где именно, сказать было сложно. Все эти события сплелись между собой в один большой клубок, давно ставшим обыденностью.

– Да, мы с тобой тогда полвечера болтали, помнишь? – Продолжила девушка – Правда, по большей части говорил ты. Рассказывал про звезды, про высших существ, про то, что боги на самом деле не боги, а… Не помню точно, но было все равно интересно.

– Ага. Ясно. – Ответил Ник, не понимая куда должен вести этот диалог.

– Ты разве не помнишь?

– Нет, извините.

– Но ведь… Тогда мы весь вечер вместе провели!

– Девушка, послушайте! Мне очень жаль, но я понятия не имею кто вы! Если тот вечер и был, то я этого совершенно не помню! Я на трезвую голову вас первый раз в жизни вижу! – Ник не выдержал и высказал все что думал об этой ситуации, хоть и понимал, что девушку не обрадует такой ответ.

– Ясно. – Девушка ушла больше ничего не сказав.

Ник еще какое-то время сидел на обледенелой скамейке, обдумывая, правильно ли он поступил. С одной стороны она рассказала, что он говорил ей о звездах, а значит, это точно был он. Может он наговорил ей чего-то лишнего. Раньше после таких случаев Ник пообещал бы себе больше никогда не пить, но он прекрасно понимал, что обещание не сдержит. Все же привычка пить одному была вредной, но имела свои плюсы. На этом он решил закончить прогулку.

Когда Ник пришел в клуб, где скоро должно было начаться выступление, он постарался настроить себя на рабочую волну. Работники вокруг суетились, в гримерках артисты готовились к выступлению и беседовали со своими менеджерами. У Ника не было менеджера, вернее он был, но только когда Ник выступал в заведениях, которые принадлежали этому человеку. Во всех остальных случаях «Селений» был совершенно свободен. Около входа в гримерку Ника остановил охранник. Парень достал из кармана карточку с печатью организаторов концерта и надписью «Артист», после чего охранник оценивающим, недовольным взглядом просканировал человека перед собой, затем неторопливым жестом дал понять Нику, что тот может пройти. «Неужели все настолько плохо?» – подумал он, разглядывая свою повседневную одежду. У Ника было собственное видение сценического образа, однако, его менеджер настаивал на смене имиджа. Он считал, что нужно что-то более приземленное и слегка романтичное. А Ник в свою очередь был склонен выбирать что-то вызывающее и очень не однозначное. Это вызывало у людей широкий спектр эмоций. Раньше для Ника было нормой выйти на сцену в обуви на высоком каблуке или подошве, реакция людей, как правило, делилась на крайне положительную и крайне негативную. Но реакция всегда была яркая. Рафаель, так звали менеджера, настаивал на более спокойном и стабильном образе, который Ник должен был поддерживать. Поэтому все цветные и блестящие костюмы Селения, граничащие с нарядами девушек известных профессий, были отправлены в забытие. На смену им пришли самые обычные кеды, футболка, надорванные джинсы и жакет. Для большей солидности Ник надевал небольшие очки в тонкой оправе, но с линзами без диоптрий. В обычной жизни Ник почти никогда не носил очки. Они были нужны, только если он на протяжении долгого времени занимался чтением или бумажной работой. В таких случаях Ник постепенно становился близоруким. Но это можно было исправить, хоть и не самым ординарным методом. Единственная вольность, которую позволил себе Селений – это рисунок синих языков пламени на белоснежных кедах.

Несколько артистов уже выступили. Настала очередь Селения появиться на сцене. Перед выходом он сделал глубокий вдох за кулисами. Во взвеси спертого воздуха он почувствовал запахи сотен людей. У каждого там, по ту сторону сцены, был свой парфюм, остаточный запах еды на руках и одежде, собственные запахи тела. Уже который раз Селений подумал, что хоть все эти запахи и отличаются друг от друга, они всегда сливаются между собой в одно единое облако, пахнущее духотой и тревожностью. Это запах публики и публика ждала. Один шаг отделял его от взглядов зрителей. Заиграла музыка, приглушился свет, на лице Селения появилась мягкая, слегка надменная, но по сути своей фальшивая улыбка, которая должна была быть знаком качества продукта.

«Я разливаю масло

По бокалам с ядом на большом столе

И гости скалят свои зубы

Ночью, позабыв о сне.

Завтра точно не наступит,

По крайней мере, для меня.

На этом пире Я главное блюдо,

Ну же! Шеф! Поддай огня!

Застыли стрелки на часах,

Стаканы все еще звенят,

Для вас часы всего предмет,

Для меня тщетный вечный ад,

Все, что считал своей судьбой

Хрустит как стекла под ногами.

Ты веришь, вертишь всем ты сам,

Но ты пойми, нас нае….

…

Танцы в темпе вальса на поле костей,

Я позову на свои похороны тысячу гостей!

Подливая масло в яд, мы глубже топим якори,

Хватаясь кончиками пальцев за иллюзию судьбы.

Танцы в темпе вальса на поле костей,

Я позову на свои похороны тысячу гостей!

Мне звезды не нашепчут путь к свободе и мечте,

Они нашепчут только горе в жгучей темной пустоте…»

Выступление длилось не долго. Несколько песен, пара ответов на вопросы, главное было делать вид, что происходящее Селению действительно интересно. Иногда это правда было так, например ему понравилось, когда в передышке между песнями, организаторы концерта устроили среди зрителей музыкальную викторину. За этим было интересно наблюдать. Но большую часть времени на сцене, как и в этот день, он был напряжен. Он держал у себя в голове, что все должно было пройти хорошо и без приключений, он должен был достаточно хорошо исполнить свои песни и, хотя бы на этот раз, ничего не сломать. Пару раз он входил в кураж и мог либо наступить на что-то ногой, либо уронить микрофон. Пару раз это произошло по его вине, в попытке выпендриться перед публикой, он подкинул микрофон в воздух, не успев поймать его, Селений не вовремя вступил, а в другой подобный раз и вовсе не смог поймать микрофон, из-за чего организаторы разозлились. Поэтому Селений на сцене мысленно напоминал себе о таких вещах, но в этот день роль напоминания, видимо, решил выполнить кто-то из зала. Помимо людей сидящими с коктейлями за столами и теми, кто просто танцевал в центре зала, были те, кто действительно слушал выступление. Кто-то из этих людей схватился за обувь на левой ноге Селения, когда он подошел близко к краю сцены. Он был занят и решил сделать вид, что не заметил этого, но это доставляло ему неудобство. Он боялся наступить на руку этого человека, ведь он даже не мог во время пения посмотреть вниз и узнать как выглядит тот, кто решил так бестактно потрогать его ногу. Освещение на сцене было выставлено для удобства зрителей, а не артистов, поэтому если Селений опускал взгляд, свет бил ему в глаза, все это раздражало и сбивало, но по личным ощущениям, Ник подытожил, что выступление прошло хорошо. После концерта он вернулся в гримерку чтобы переодеться.

Зазвонил телефон. Сделав глубокий вдох, Ник рефлекторным движением поднес телефон к своему уху. И с грациозностью старика, страдающего артритом, подагрой и болезнью Паркинсона одновременно, уселся на стул перед большим зеркалом.

– Алло? – Уставшим голосом проговорил Ник, он даже не посмотрел кто ему звонил.

– Я надеюсь ты уже закончил и еще достаточно трезвый. Жду тебя через час в моем баре, нужно обсудить завтрашний день. – Из телефонного динамика раздался собранный, немного хриплый мужской голос.

– Аа.. – С облегчением протянул Ник, поняв, что звонит его менеджер. – Здарова, Рофланчик, как жизнь? – Парень пальцами начал тереть глаза, чтобы сбросить с себя чувство усталости.

– Было бы лучше, если бы ты не коверкал мое имя. Обсудим все как приедешь. – Рафаель завершил разговор.

По его голосу Ник понял, что Рафаель хочет поговорить о чем-то важном, но боялся даже предположить о чем. Хотел ли он выдвинуть новые требования, снова как-то переработать образ «Селения» или что-то еще. Ник надеялся, что Рафаель просто хочет еще раз разжевать свои ожидания по поводу завтрашнего концерта. Это должен был быть сольный концерт Селения, более масштабный и прибыльный, чем обычное выступление в клубе. Как бы то ни было, Ник решил, что расстраивать человека, который помогал ему с организацией концертов, будет не лучшим решением, поэтому незамедлительно отправился в бар.

На входе Ник встретил девушку в платье официантки. Она поприветствовала парня, сообщив, что Рафаель ожидает в своем кабинете. Кабинет Рафаеля представлял из себя небольшую комнату, попасть в которую можно было только через служебный вход для персонала. Обстановка в комнате была минималистичная, но со вкусом. Стол небольшого размера с кучей выдвижных ящиков, на столешнице которого лежало несколько стопок документов, все они были рассортированы по какому либо признаку, будь то имена клиентов, бронирующих бар, или сроки заключения договоров, срочность выполнения заказов и много чего еще. Ориентироваться в этом всем могли только люди работающие на Рафаеля. К столу было приставлено громоздкое кресло, с откидывающейся назад спинкой, у противоположной стороны стола было еще одно кресло попроще, оно было больше похоже на внебрачного ребенка роскошного бархатного кресла с компьютерным стулом без колесиков, купленного на барахолке за бесценок. У стены за солидным креслом был огромный шкаф с книгами, а у шкафа стоял мужчина средних лет, крупной комплекции. Его волосы были на половину седые, но без залысин, аккуратно подстриженные и уложенные. Прическа частично закрывала слегка заостренные уши, немного неправильной формы, они были следствием смешанной крови Рафаеля.

– Проходи, садись. – Сказал Рафаель и жестом указал на небольшое кресло перед столом. Ник послушно сел на указанное место, стараясь не показывать своего волнения.

– Ты же хотел о чем-то поговорить? – Спросил Ник, ожидая услышать очередной длинный монолог.

– Да, одну секунду. – Рафаель сел в свое роскошное кресло лицом к собеседнику, а затем поднес к лицу свои наручные часы. – Кхатари, зайди ко мне, пожалуйста. – После этой фразы Рафаель принял удобную позу в кресле, а в кабинет зашла девушка с кожей сливового оттенка, на которой были нанесены племенные узоры в виде шрамов. Несмотря на свой внешний вид, девушка была одета в самую обычную одежду. На ней были спортивные штаны, кроссовки и короткий топ. Девушка молча подошла к Рафаелю и встала по правую сторону от него.

– А это обязательно? – Спросил Ник с нотками раздражения в голосе.

– Это ради экономии моего и твоего времени. – Ответил Рафаель. – Итак, Селений, ты же помнишь, что завтра вечером у тебя состоится сольный концерт с автограф сессией?

– Да, конечно, у меня все важные события отмечены в календаре на телефоне. Если ты из-за этого переживаешь, то не стоит, ты же знаешь, мне нужна работа и я ответственно к ней отношусь.

– Да, я знаю, но я хотел обсудить немного другое. Я еще раз пересмотрел твой репертуар и мне кажется, что стоит внести пару небольших изменений. Твой стиль… Неплохой, правда, но тексты ты пишешь слишком замудреные, как-то много экзистенциальных рассуждений и философских тем. Понимаешь, люди обычно ходят на концерты развлекаться и веселиться, для них это должно быть развлекательное шоу, от которого у них останутся приятные воспоминания и за которое они захотят заплатить еще раз, чтобы испытать те же эмоции. Я понимаю, что за один день мы ничего не сделаем, но я внес небольшие изменения в программу на завтра. – Рафаель протянул Нику листок бумаги с напечатанным сценарием. Ник бегло изучил текст на листке.

– Окей, я понял твою мысль, но это обязательно делать в такие сжатые сроки? Все же уже отрепетировано.

– Я думаю стоит попробовать. Завтра на концерт придет больше людей чем обычно. Помимо твоих основных слушателей придут и новые люди, на которых ты должен произвести хорошее впечатление. Твой новый образ немного справляется с этим, но недостаточно, нужно привлекать аудиторию всеми способами. Сейчас нашей основной задачей будет как раз расширение твоей аудитории, поэтому…

– Поэтому ты хочешь сделать из меня стандартный клон почти всех современных артистов? Их же и так хоть жопой жуй.

– Их так много, потому что сейчас это именно то, что нужно людям. Если организовываешь свои выступления сам, то пожалуйста, делай что хочешь, а когда ты работаешь со мной, пожалуйста, постарайся сделать так, чтобы мы оба остались в выигрыше. Если твои выступления перестанут приносить определенный доход, мне будет просто не выгодно работать с тобой. – В комнате нависла неловкая тишина. Рафаель подождал какое-то время, давая Нику подумать, а затем вздохнул. – Для чего ты работаешь? – Спросил Рафаель. – Понятное дело, что ради денег, но это же всего лишь инструмент, если бы тебе были важны только деньги, тебя бы не так сильно заботили организационные вопросы и имидж. Но по какой-то причине тебя это раздражает.

– Нет, я думаю в этом плане все нормально. – Промямлил Ник, но не успел закончить свою фразу.

– Ложь! – Звонко произнесла девушка.

– Так значит, тебя это все-таки задевает. – Заключил Рафаель. – Слава? Ты хочешь известности? Добиться творческих успехов, чтобы тебя запомнили как творца?

– Я никогда не хотел быть супер популярным. Мне это не нужно. – Спокойным голосом ответил Ник.

– Это правда! – Сказала девушка.

– Ну, тогда, в чем дело? Ты можешь сказать? Извини, конечно, что я, возможно, затрагиваю личные моменты, но это нужно, чтобы понять, как нам работать дальше. – Рафаель старался быть максимально тактичным.

– Это… Как бы получше объяснить… – Ник пытался грамотно сформулировать свою мысль. – Это заставляет меня чувствовать, что я перестаю быть собой, наверное. Обезличиваюсь. Как будто с каждым разом Селений на сцене кусь! Кусь! – Ник изобразил рукой в воздухе челюсти крокодила. – Откусывает у меня кусочки моей личности. Это сплошной обман.

– Правда. – Подтвердила девушка.

– Тогда почему ты все еще здесь? – Спросил Рафаель.

– Очевидно, деньги. – Ответ Ника был прост.

– Ты мог бы выбрать любую другую работу.

– Это то, что я умею делать лучше всего.

– Петь?

– Продавать себя.

– Чтож… – Рафаель задумался. – Тогда, раз ты выбрал эту работу, ты можешь либо принять правила ее игры, либо забыть о такой работе. Я уже предложил тебе самую эффективную на мой взгляд формулу, по которой твои «продажи», будут максимально хорошими.

– Я просто не люблю притворяться тем, кем я не являюсь. Мне не привыкать подстраиваться, но иногда, мне хочется побыть настоящим.

– Правда. – Тихо подтвердила девушка. Она не показывала никакой заинтересованности в диалоге, но ее присутствие начинало раздражать Ника.

– Хорошо. – Рафаель взял со стола ручку, достал небольшой листок бумаги и начал писать какой-то список. – Мы можем сделать так: завтра, все как и договаривались, ничего менять не будем, за исключением тех изменений, которые я уже внес. Потом можешь попробовать написать свою новую программу, отработаем ее, будем пробовать в небольших местах, чтобы не вызывать большого резонанса в случае неудачи. И, все же, я настоятельно рекомендовал бы тебе написать пару простых песен. Что-то по типу «кровь – любовь», ну ты и сам знаешь. Завтра выступишь и можешь начинать работу над новой программой, у меня скоро открывается новый бар, думаю, через шесть месяцев можно будет попробовать.

– Шесть месяцев?! – Воскликнул Ник.

– Что, этого времени не достаточно?

– Это очень долго, что я буду делать это время? В промежутке?! Мы же составляли плотный график! Я не договаривался о других выступлениях на этот период!

– Это было рассчитано на твою актуальную программу, раз мы ее убираем, берем перерыв и работаем над новой.

– Раф, я же могу отработать то, что было запланировано до конца!

– Это не обязательно, продаж билетов на другие выступления еще не производилось, так что, никто не узнает, что они должны были быть. Я планировал сделать анонс после твоего завтрашнего выступления, но теперь в этом нет смысла. Невозможно проработать новую программу, параллельно выматываясь на сцене.

– Я смогу, поверь мне! Мне сейчас очень нужна работа! Вот увидишь, завтрашний концерт пройдет офигенно!

– Ты вымотан, я же вижу. А еще тебя начинает раздражать твоя работа. – твердо сказал Рафаель.

– Нет, вовсе нет, ты ошибаешься!

– Это ложь. – Девушка прервала слова Ника.

– Видишь? – Рафаель сделал выражение лица, словно старался сохранять спокойствие перед оправдывающимся за проступок ребенком. – Если ты выгоришь, это так же скажется и на моем доходе, а я плачу за работу очень многим людям. – Рафаель тяжело вздохнул. – Хорошо, давай примем окончательное решение завтра. Выложись на полную. Хорошо отдохни сегодня и подготовься.

– Да, хорошо. – Ник встал с кресла и направился к выходу из бара.

По пути домой Ник курил одну сигарету за другой, его распирало от противоречивых чувств. Он понимал позицию своего менеджера, более того, он понимал, что на самом деле Рафаель был прав. Ник корил себя за то, что сболтнул лишнего. Ему не стоило заикаться по поводу того, что он на самом деле в гробу видал стерильный образ артиста. Нужно было промолчать, тогда Рафаель не стал бы задавать вопросы и не поставил бы под вопрос дальнейшие планы. А возможно, что и до этого разговора Рафаель обдумывал отмену концертов, раз он даже не начал предварительную продажу билетов и не упоминал их в медиапространстве. Ник злился на себя не только из-за своей несдержанности, он пытался понять, почему же ему так неприятны эти сценические стандарты, которые он примерял на себя каждое выступление. Это же должно было быть лучше, чем то, что он делал раньше. Чем для него отличалась продажа искусственного певца, от продажи такого же фальшивого танца? И то, и то, было пустышкой, но похоже, что те танцы, вульгарность, двусмысленность, гниль, за которую в те времена никто не осуждал, были ему отвратительны, но уже успели стать частью его личности. Но было ли это что-то приобретенное, что с течением времени приросло к нему, или же это на самом деле был он, который всегда был таким и теперь подсознательно пытался вырваться наружу? Пытался принять эту низменную часть себя и больше не испытывать сожалений из-за нее. А была ли у него вообще личность? Что, если этой самой личности его лишили уже много лет назад и теперь он просто всеми силами старался выполнять вшитые в него установки? Все эти мысли усиливали и без того нарастающую тревожность. Гнать мысли было бесполезно, они подобно рою взбешенных ос возвращались и жалили его прямо в мозг. Нужно было как-то отключить сознание. Выпивка была ядом, но в тот момент послужила бы лекарством. Но пить было нельзя, Ник пообещал, что завтрашний концерт пройдет идеально, нужно было быть в лучшей своей форме.

Придя домой Ник в первую очередь решил принять душ, надеясь, что теплая вода поможет ему расслабиться и настроиться на здоровый сон. В квартире была абсолютная тишина, ни одного лишнего звука, это немного успокаивало, но так же создавало ощущение пустоты, словно в этот момент никого в мире больше не существовало. После душа Ник и правда почувствовал, как мышцы его тела немного расслабились. Зайдя на кухню, он открыл шкафчик, где хранились лекарства в поисках чего-то, что могло бы помочь. В итоге парень нашел таблетки успокоительного на основе трав и снотворное. Он принял и то, и другое, запив все стаканом воды из под крана, после чего поплелся в спальню. Кровать была такой же, какой он оставил ее утром. Простынь была скомканной, одеяло лежало на краю кровати бесформенным комком, а подушка уползла куда-то за изголовье кровати. В паре мест на постельном белье были заметны пятна от вина, бутылки из под которого все еще были разбросаны по полу. Пообещав себе, что когда-нибудь точно уберет весь этот беспорядок, Ник залез в постель, которая в ту же секунду окутала его неприятным холодом. Он положил телефон у изголовья кровати и попытался уснуть.

Ночь прошла беспокойно. Несмотря на принятые перед сном таблетки, парень периодически просыпался, то от ощущения накатывающей тошноты, то от жара. Сон был не глубоким и на утро Ник не мог четко вспомнить что же ему снилось и снилось ли вообще. Он помнил только чувство беспокойства, как будто он сбежал от чего-то жуткого, но не мог вспомнить от чего именно. Сон растворился, а тревога осталась. Просыпаться было тяжело, возможно, что принятые перед сном лекарства все еще продолжали действовать, но заснуть уже не получалось, поэтому Ник понял, что нужно вставать. На завтрак он как всегда приготовил себе чашку крепкого кофе и пока напиток остывал, парень пошел в ванную. Стоя перед зеркалом с зубной щеткой в руке, Ник рассматривал свое отражение в зеркале. Накануне он совершенно не пил алкоголь, но его лицо выглядело уставшим и помятым, а под ярко голубыми глазами стали заметны синяки. Патчи для глаз должны были исправить это дело. Открыв новую упаковку, он аккуратными движениями разместил кусочки ткани под глазами, появилось ощущение прохлады и вроде бы даже появилось немного бодрости. Ник уперся руками в край раковины и наклонился ближе к своему отражению. Из зеркала на него смотрело трусливое и уставшее существо, холодный бездушный взгляд прорезал саму материю пространства, если глаза и правда были зеркалом души, то этим глазам было нечего отражать. В них не было ни блеска, ни жизни, в них не отражался свет, они были матовыми, мертвыми, холодными, как стекло. Он никогда не плакал, возможно, только в детстве, еще до того, как его глаза навсегда угасли. Он пытался вспомнить, когда же он последний раз в своей жизни проливал слезы. На ум приходили воспоминания о родителях. Приемных родителях. Его приемная мать была строгой женщиной, возможно, она старалась быть хорошей по началу, но, похоже, что она так и не смогла полюбить не родного ребенка. Она очень хотела выглядеть состоявшейся женщиной в глазах общества. Она считала, что женщина без детей не имеет права называться настоящей, поэтому в глубине души ненавидела и призирала себя за то, что не могла иметь своих. Дело было не в том, что она хотела быть матерью, если бы она хотела кого-то любить, она бы не срывалась на маленького мальчика каждый раз, когда он делал что-то не так, как ей хотелось. Ей просто нужен был ребенок, чтобы чувствовать себя полноценной, ведь все ее коллеги и друзья уже имели своих детей и обсуждали достижения и быт своих отпрысков. Ей хотелось быть частью всего этого, поэтому она уговорила своего мужа усыновить ребенка из детского дома, но уже относительно взрослого, чтобы не возиться с соплями и подгузниками. Поэтому они выбрали себе пятилетнего мальчика с ангельским личиком и красивыми небесно-голубыми глазами. «Он так хорошо будет смотреться на семейных фотографиях!» – воскликнула его мать, когда увидела его первый раз. Похоже, что даже та, кто должна была заботиться и оберегать, взяв на себя ответственность в форме слова «мать», воспринимала Никиту не больше чем красивую вещь. «Он будет хорошо смотреться в этом костюме!», «Давай отдадим его на танцы, ни в коем случае не на борьбу! Да, он мальчик и должен быть спортивным, но нельзя, чтобы его били по лицу!», «Хватит ныть! Что ты как девочка?! Это отвратительно, мальчики не должны плакать, прекрати сейчас же!» – говорила она. А он плакал, ведь он был не игрушкой, не вещью, он был всего лишь маленьким ребенком, человеком, у него была душа. И ему никто не помогал справиться с чувствами и эмоциями, поэтому он плакал. Он плакал, когда его мать била его по рукам, потому что хотела, чтобы он красиво писал буквы правой рукой, а он не мог, он всегда был левшой. Он плакал, когда она рвала и выбрасывала его рисунки, потому что считала, что рисование не мужское занятие и вообще, художники мало зарабатывают, поэтому Никита должен был заниматься чем-то полезным, а не переводить бумагу на каракули. Он плакал, когда она заставила маленького мальчика выбросить на улицу маленького лишайного котенка, которого он украдкой протащил в дом и спрятал в своей комнате. А ведь он всего лишь хотел, чтобы котенок выжил и хоть немного отъелся перед зимой. Но мать запретила, она сказала, что это рассадник заразы, что из-за кота у Никиты выпадут волосы, а под одеждой и на кровати заведутся блохи, и что от него будет пахнуть кошачьей мочой, тогда он станет больным, грязным и никому не нужным, и все в школе будут над ним издеваться. Поэтому она заставила семилетнего мальчика выставить за дверь маленький дрожащий комочек. Никита плакал, он плакал еще сильнее, когда слышал, как котенок мяукал и жалобно просился обратно. «Покричит и перестанет!» – сказала мать и запретила Никите даже подходить к двери или окнам. Поэтому он сидел в своей комнате и продолжал плакать, закрыв уши ладонями, он плакал так сильно, так крепко впивался в свою кожу ногтями, что оставлял на себе царапины. Мать побила его за то, что он громко плакал. Через несколько дней по дороге в школу, Никита увидел знакомый комочек шерсти в кустах, посреди осенней листвы. Комочек не двигался, по его маленькому бездыханному телу ползали насекомые. Тогда он заплакал еще громче, а мать побила его еще сильнее. Ее не волновало какое-то бездомное животное, ее волновало только то, что ее «сын» опоздал в школу больше чем на час и пришел туда грязный и заплаканный, и ей пришлось как-то оправдываться перед учителями. Никита был добрым ребенком, но его приемная мать была бессердечной женщиной. Был еще и отец, но он практически не принимал участия в семейной жизни. Он много работал и почти никогда не контактировал ни со своей женой, ни с приемным ребенком. Он согласился на усыновление, только потому, что этого хотела его жена. Если бы Никите при усыновлении не передалось его отчество и фамилия, мальчик совсем забыл бы о его существовании.

Помимо этих воспоминаний о приемной семье, в голове Ника вспыхнуло еще одно очень блеклое и далекое воспоминание. Он вспомнил, как будучи еще маленьким, он прижимал к себе другого ребенка на несколько лет помладше. Ник помнил, что во что бы то ни стало, он хотел удержаться за того трехлетнего малыша с мраморно-серыми глазами. Этот мальчик большую часть времени плакал, цеплялся Никите за одежду, постоянно просился к маме, но пятилетний Никита не знал что стоит делать в таких ситуациях, поэтому он тоже плакал и обнимал того другого маленького мальчика. Он держал его так крепко, как только мог, чтобы хоть как-то успокоить его и успокоиться самому. Плач и крики другого ребенка совершенно не раздражали и не злили его, Никита понимал что чувствовал тот мальчик. Ему было страшно, он не понимал что происходит и почему мама его до сих пор не забрала домой. Но никто, даже взрослые не знали как сказать этому малышу, что мама больше никогда к нему не придет. Поэтому он плакал. Они оба плакали.

Ни_ _ _ _

Закончив свои утренние приготовления в ванной, Ник наконец-то добрался до своей вожделенной кружки с крепким кофе. Он отхлебнул глоток и налет туманных воспоминаний в момент улетучился, вернув его в реальность. День должен был пройти идеально, иначе Рафаель, мог решить, что его мысли по поводу того, что Селению нужен перерыв, окажутся верными. А этого Ник не мог допустить. Нужно было не курить хотя бы половину дня. Неприятно, но выполнимо. Еще было бы хорошо съесть на завтрак что-то полезное, чтобы иметь силы. Яйца пашот с цельнозерновым хлебом и овощами были хорошим вариантом. После завтрака парень отправился на небольшую прогулку, которая перетекла в пробежку, а затем в комплекс простых, но эффективных упражнений. После всех этих процедур, Ник почувствовал, что ему стало легче дышать и появились силы, придавая ощущение уверенности в том, что все точно пройдет хорошо.

Во второй половине дня люди начинали собираться у входа в концертный зал. Их оказалось больше, чем ожидал Селений, Рафаель предупреждал, что людей будет много, но не уточнил, на сколько именно. По крайней мере это означало, что выручка с концерта должна быть больше. До начала автограф сессии оставалось примерно пять минут. Селений, уже переодетый в свой сценический костюм, стоял перед зеркалом изучая свое отражение. «Волосы уложены, очки чистые и не отблескивают, одежда сидит по фигуре, хочется курить… Блядь! Не думай об этом!» – Селений говорил сам с собой. «Мы начинаем!» – сказал кто-то из работников зала. Ник сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. Огромное количество незнакомых людей пугало его, но нужно было выходить и выполнять свою часть работы.