Не грустить!

Размер шрифта: 13

Предисловие

Для начала постараюсь объяснить, что я задумал.

Возможно, это следует назвать предисловием, что на самом деле не имеет никакого значения, так как я не претендую на литературную ценность своего «творения» – и очень надеюсь, что никто меня в этом не заподозрит.

Дело в том, что за долгое время у меня накопились забавные, на мой взгляд, истории, которые возникли благодаря тому, что в самых разных жизненных ситуациях я замечал смешные моменты и, дорисовывая их в своём воображении, превращал в маленькие новеллы для устного воспроизведения. Каждый раз, рассказывая ту или иную историю, в зависимости от реакции аудитории, мне удавалось менять отдельные детали и достигать максимального эффекта именно в данной конкретной ситуации.

Более того, когда я слушал свои рассказы в чужом исполнении, они мне казались пресными, лишёнными важных нюансов, интонационных и мимических акцентов.

Мне, конечно, могут приписать манию величия, но я решил, не стесняясь, сказать о том, что наблюдал много лет и чему постоянно находил подтверждение в реакции слушателей.

И тут я перехожу к главному. За эти годы (с сочувствием хочу отметить, что близкие мне люди отдельные, наиболее популярные рассказы слушали десятки раз) сложилось впечатление, что мои тексты предназначены только для устного исполнения.

Ещё больше меня утвердил в этом мнении один из друзей, который опубликовал два моих рассказа в собственном изложении.

Прочитав их, я обнаружил, что они стали в лучшем случае дежурно забавными. И я понял, что к моим сочинениям должен прилагаться комплект приправ в виде правильной аудитории, ощущения внутреннего ритма, точных акцентов (они всегда разные в зависимости от реакции слушателей), выбора темы к месту и т. д.

Так было до этого момента…

Сейчас я еду в Питер на «Сапсане» по не очень приятному поводу: должен пройти медицинское обследование.

Вчера внимательно изучил кинорепертуар, загрузил на планшет несколько фильмов и вдруг обнаружил – к айпаду у меня нет наушников с подходящим штекером. (Пишу эти строки и понимаю, что случайно выхожу на маленькую зарисовку уже в предисловии.)

Тут я допускаю ошибку номер один: спрашиваю мою жену Катю, нет ли у неё наушников для айпада. Вы спросите: почему ошибка?

Для понимания этого надо знать Катю. Она никогда не отвечает нет на вопросы, которые для неё не принципиальны. Вернее, отвечает то, что от неё хотят услышать, – самый короткий путь завершения участия в обсуждении. К примеру: «Катя, ты пойдёшь гулять?» Не отрываясь от какого-то из экранов, она отвечает моментально: «Да». – «Тогда я пойду одеваться». – «Давай…» Спускаюсь через десять минут, одевшись. «Пошли?» – «Как я могу пойти, если мне надо написать реферат?..»

И в этот раз она мне ответила, что только вчера обнаружила нужные наушники. Я, правда, удивился, когда она мне их принесла! Вот чудо!

И тут – ошибка номер два! Главная! Я не проверил штекер!..

Как вы уже поняли, я еду в Питер, не понимая, чем заполнить четыре часа дороги (здесь нужна красивая фраза о проносящихся мимо деревьях или монотонно постукивающих колёсах, но уж извините).

Я открыл айпад, принялся рассматривать разные фотографии, пока не набрёл на фото нескольких страниц с перечнем названий моих рассказов. Когда-то давно я подумал, что начну их забывать, составил список и сфотографировал.

И вот они все перед моими глазами… С этого момента я начинаю размышлять вместе с вами. Откровенно говоря, мне мои рассказы нравятся, и будет жаль, если они бесследно исчезнут! С другой стороны, не утратят ли они всю привлекательность в формате изложенных на бумаге новелл?

И едва написались эти строки, сразу пришёл ожидаемый ответ: ничего страшного, если рассказы потеряют (надеюсь, только частично) свой шарм. Я не намерен их издавать для широкой аудитории и надеюсь, что они останутся в семье (возможно, и у близких друзей) в качестве приятных, вызывающих улыбку воспоминаний.

P. S. И вдруг я вспомнил историю, которая придала мне дополнительную смелость.

В те замечательные времена, когда был ещё жив Саша Абдулов, с которым мне довелось дружить, мой друг Алексей Орлов пригласил меня на кинофестиваль в Ханты-Мансийск, организатором которого был Саша вместе с замечательным режиссёром Сергеем Александровичем Соловьёвым.

В один из морозных снежных вечеров на площадке перед гостиницей был организован уличный ресторан, где собрались участники фестиваля. В том числе – гости из Грузии, выдающиеся сценаристы и режиссёры, авторы известных грузинских короткометражек. И я оказался в их кругу.

Дальше пересказываю со слов Алексея: «Вдруг слышу громкий хохот из скопления гостей, которое постепенно растёт. Мне стало интересно, что там происходит, и я присоединился к ним. А там в середине круга стоит Давид и рассказывает свои байки, а «великие» держатся за животы от хохота.

Потом они говорили, что это великолепные сюжеты для коротких новелл или короткометражных фильмов».

Вот так!.. Надеюсь, последний пассаж не создаст завышенных ожиданий, но я честно предупредил, что не отвечаю за результат в неорганичном для меня жанре!

Охотники

Это – самая ранняя история.

Мне тогда было где-то лет 8–9.

Главный герой моего рассказа – дядя Вахтанг, брат моей матери, высокий, красивый, добрейшей души мужчина с пышной шевелюрой, лучший друг всех детей.

А ещё он был настоящий на все руки мастер. Сколько я его помню, он постоянно что-то мастерил: мой отец специально для него даже вырыл смотровую яму в нашем огромном гараже (кирпичное строение, одна из трёх сохранившихся в городе старых конюшен, которую ещё до революции вместе с домом купил мой дед Давид), чтобы он мог чинить свои старенькие «Жигули». И делал он это с огромным удовольствием.

Там же он создал целую мастерскую. Чего там только не было: дрели, резаки, точильные машины, бесконечное количество инструментов… В том числе на стенах висели разные принадлежности для рыбалки и охоты: они меня буквально завораживали.

Вот огромные, высокие резиновые сапоги, в которых можно заходить в любую реку, вот охотничий комбинезон маскировочного окраса, спиннинги, удочки, чехол для ружья, пояс для патронов…

Я мог долго стоять, смотреть на них и представлять охотничьи и рыболовные сцены из наполненных приключениями рассказов моего дяди.

«Когда же я вырасту, чтобы он взял меня с собой?» – мечтал я.

И вот однажды такой день наступил: к нам приехал дядя Вахтанг, собрал всю нашу семью и сообщил, что он предлагает в первые же выходные отправиться в деревню Кикети, в загородный дом, который тоже построил мой дед Давид, в получасе езды от Тбилиси; за это время ты поднимаешься на 800 метров над уровнем моря.

А там благодать. Жарко не бывает никогда! Тот, кто оказывался в Тбилиси летом, хорошо понимает ценность этого обстоятельства.

(Во время Великой Отечественной войны в доме разместили военных. От тех времён на стене сохранилась надпись, которая в моём детском воображении рождала батальные сцены с собственным героическим участием: «Воин, свято выполняй присягу, бейся смело, назад ни шагу!»)

«Открылся сезон охоты на перепёлок, а там есть очень подходящее для этого пшеничное поле», – сказал он. (Кстати, именно на упомянутом необычайно живописном поле был снят известный короткометражный фильм «Бабочка», сценарий к которому написал Резо Габриадзе.)

«План такой, – продолжал он, стоя в позе полководца, – отправляемся рано утром, приезжаем в дом, мы с Дато переодеваемся и идём на охоту, а Тариел (мой отец, его все звали Джагуни), Этери (моя мама) и Нана (моя сестра) нас ждут к обеду».

«Очень хорошо, – сказал отец. – Тогда мы с Этери заранее поедем на рынок и купим продукты».

«Покупайте только овощи на гарнир и хлеб, – распорядился дядя Вахтанг, – основным блюдом будут перепёлки!»

Учитывая его авторитет известного охотника, ни у кого не возникло никаких вопросов.

И вот наступил счастливый момент: я и дядя Вахтанг в полной амуниции стоим и смотрим на распростёртое перед нами поле.

«Действовать будем так, – сказал он, – я иду впереди, а ты на один шаг сзади, чтобы не мешать мне прицеливаться, так как перепёлки будут взлетать с разных сторон».

«Как он точно всё рассчитал!» – с восхищением подумал я.

И мы пошли!..

Приблизительно через час нашего топтания по полю вдоль и поперёк дядя предложил передохнуть, и мы присели под единственным деревом в центре поля.

«Странно, – задумчиво сказал он, – почему-то перепёлки не взлетают».

И это была правда. Я видел, как они убегали от нас по земле, но не взлетали.

«Нам надо поменять тактику, – после недолгих раздумий сказал дядя Вахтанг, – так как у нас нет столь необходимой охотничьей собаки, ты будешь бегать по полю и пугать перепелов. Тогда они будут взлетать.

У меня даже дух перехватило от столь ответственного задания. Ещё через час я остановился весь взмокший, очень переживая, что подвожу дядю, так как от усталости больше не мог бегать.

«Давай немножко обсохнем», – предложил дядя. Мы сидели в полной тишине.

(Так и тянет написать: «и слушали приятное пение перепелов», что абсолютная правда, но тогда они звучали издевательски.)

И вдруг тишину нарушил грохот, который доносился со стороны дороги, проходящей мимо нашего поля. Через несколько минут на поле выкатился комбайн, за рулём которого сидел местный крестьянин.

«Вот оно! – радостно вскрикнул мой дядя. – О лучшем трудно было и мечтать. Мы пойдём рядом с комбайном, а из-под него перепёлки уж точно будут взлетать!»

«Какой он всё-таки мудрый!» – подумал я.

Мы встали справа от комбайна, который медленно ехал по полю, собирая урожай пшеницы, и пошли рядом с ним. Буквально через пять минут произошло именно то, что предполагал дядя Вахтанг: из-под комбайна вылетела перепёлка.

Ура, свершилось!

Дядя вскинул ружьё на плечо и взял перепёлку на мушку. Перепёлка вначале полетела вперёд, но быстро поменяла направление и по дуге улетела влево. Я видел, как дядя, опытный стрелок, сопровождает перепёлку и не теряет её с прицела. И в какой-то момент ружьё, комбайнёр и перепёлка оказались на одной линии!

В этом месте я всегда делаю выразительную паузу…

Комбайнёр, поняв, что происходит (дядя видел перепёлку и только, а всё, что между ружьём и птицей, потеряло очертания и приобрело размытую форму), с криком спрыгнул с комбайна!

Раздался выстрел!

Упала перепёлка!

Комбайн, оставшись без управления, врезался в дерево, под которым мы недавно отдыхали, и продолжил рыть землю разбитыми, разлетающимися в разные стороны лопастями!..

К обеду мы вернулись домой. Мы добыли (термин охотников) одну перепёлку, которую мама, стараясь не задеть наше самолюбие, пошла готовить. (Во время готовки выяснилось, что в перепёлке столько дроби, что практически не осталось мяса и её просто опасно есть.)

Кстати, оказалось, что отец не питал никаких иллюзий по поводу охотничьих навыков дяди Вахтанга и предусмотрительно купил на рынке мясо для шашлыка, благодаря чему мы все вместе вкусно пообедали!

А к вечеру к нам пришёл глава местного сельсовета, который хорошо знал моего отца, и пожаловался по поводу разбитого комбайна. Отцу ничего не оставалось делать, кроме как оплатить стоимость ремонта.

Впоследствии он шутил, что никогда ещё не совершал такую невыгодную сделку: купить несъедобную перепёлку за половину стоимости комбайна.

А я ещё долго продолжал восхищаться своим дядей Вахтангом и вспоминать его точнейший выстрел во время нашей охоты на перепёлок.

Бегун

Совсем маленькая, но дорогая мне зарисовка школьного периода.

Тот, кто бывал в Тбилиси, знает, что город расположен на холмах, угол наклона которых поражает воображение. Приезжих всегда удивляло умение местных водителей останавливать автомобили и трогаться с места на крутых склонах без каких-либо проблем (напоминаю, что автоматических коробок передач тогда не было и в помине).

Я и большинство моих школьных друзей жили и учились в старом районе Мтацминда (Святая гора), который был назван в честь одноимённой главной вершины города.

Гору снизу вверх рассекала улица Шио Читадзе длиной приблизительно 2–2,5 километра, соединяя главную артерию города – проспект Руставели – с верхней точкой – улицей Чонкадзе (где-то в середине склона находилась 47-я средняя школа с двухсотлетним клёном во дворе и баскетбольным залом в часовне старой церкви, где мы все учились).

Чаще всего, перед тем как куда-то пойти, мы встречались на горе и пешком спускались в город.

В тот раз мы решили пойти в кино Руставели – главный кинотеатр Тбилиси, который находился прямо на другой стороне проспекта Руставели напротив улицы Читадзе (надеюсь, я не очень утомил вас описанием расположения улиц, но вскоре станет понятна важность этого момента).

В назначенное время пришли все: Лаша, Меко, Чиа, Пайло (настоящие имена – Георгий, Мераб, Вахтанг, Давид), кроме Амирана. Мы его ждали до тех пор, пока не стало ясно, что уже опаздываем на киносеанс.

«Давайте оставим ему записку на асфальте, где мы будем его ждать, и пойдём», – предложил кто-то из нас.

Недолго думая, мы откололи кусок цемента от стены и большими буквами написали прямо на дороге: «Амиран, мы в Руставели, твой билет на проходе!»

Дальнейший ход событий мы узнали уже из рассказа самого Амирана… Придя в назначенное место и увидев послание, наш друг быстро помчался по крутому склону вниз. Добежав до проспекта Руставели, он понял, что до подземного перехода ему надо двигаться далеко направо, а потом ещё и возвращаться… и, несмотря на четырёхрядное движение, решил пересечь улицу в неположенном месте.

Лавируя между автомобилями, ему удалось через минуту оказаться у входа в кинотеатр.

Но тут Амирану изменила удача: рядом с ним остановилась жёлтая машина ПМГ[1], и сидящий впереди милиционер пальцем подозвал его.

«Почему нарушаешь правило, бичо[2], и в самом центре города, на глазах у всех?..» – в голосе служителя порядка не было никакой агрессии.

Как потом нам объяснял Амиран, в тот момент он не собирался пошутить или тем более поиздеваться, просто хотел дать логическое, удовлетворительное для милиционеров объяснение своему поступку, и только: «Знаете, в чём дело, товарищ милиционер, я совершенно не собирался нарушать правила, просто бежал с улицы Чонкадзе вниз и набрал такую скорость, что не смог вовремя затормозить!..»

Возникла пауза. Похоже, милиционеры старались поставить диагноз происходящему и решали в голове, как на эти слова реагировать.

Ребята оказались не без чувства юмора. Они попросили Амирана сесть к ним в машину, отвезли его на другой конец проспекта Руставели и выпустили его там со словами: «Похоже, ты так быстро бегаешь, дорогой, что успеть отсюда к началу сеанса тебе не составит труда!» – и уехали.

Амиран говорил, что всю дорогу, пока он бежал обратно к кинотеатру, он не мог сдержать улыбку и периодически его разбирал смех…

Вундеркинд

Главный герой этой новеллы вам уже знаком – мой одноклассник Амиран. Человек с полным отсутствием гибкости и координации: он ходил, словно был сделан из дерева, отдельные части его тела просто не шевелились.

Однажды мы играли в футбол на настоящем, большом поле. Из-за сильной жары все сняли футболки. Амиран в том числе.

Вратарь соперников, профессионально занимавшийся в футбольной секции, умел выбивать мяч из ворот, поднимая его высоко в небо.

В этот раз мяч опускался долго и летел прямо на Амирана, набирая скорость.

Никто так и не понял, почему наш друг, при своей жёсткой конструкции тела и полном отсутствии навыков игры в футбол, внезапно решил исполнить сложный элемент, требующий максимальной гибкости и профессионализма, – остановку мяча на груди!

Не то что отбить, а именно остановить!

Так, как делают большие мастера, буквально втягивая грудь вместе с мячом.

Амиран встретил мяч стоя, как супермен, максимально выпятив грудь вперёд (по иронии судьбы Амиран в грузинском эпосе – эквивалент древнегреческого Прометея и, подобно ему, тоже украл с неба огонь). Звук от удара был такой громкий, что все игроки обеих команд замерли.

Мяч, вместо того чтобы остановиться, отскочил далеко, как от стены.

Амиран стоял ещё секунд 15, а затем прямо, как и стоял, не сгибаясь, упал навзничь на поле, от боли на несколько секунд потеряв сознание.

Ещё целую неделю у него на груди красовалось ярко-красное пятно, почему-то больше по размеру, чем сам мяч.

Мы были в девятом или десятом классе, когда в нашей школе произошло значительное событие: у нас появился кабинет физики! Если во всех остальных классах стояло несколько рядов парт (почему-то с наклонной поверхностью, с которой всё сползало вниз, те, кто постарше, помнят такие, объединённых со скамьёй и рассчитанных на двух учеников), то в кабинете физики всё было по-другому.

Во-первых, вместо обычного стола для учителя появилась длинная кафедра, за которой расхаживал преподаватель и писал мелом на висящей на стене доске. Но это не главное: вместо парт в помещении стояло несколько рядов очень красивых столов и отдельно от них стоящих стульев.

Ощущение было просто космическое: мы как будто попали в будущее.

Единственное, что омрачало наш праздничный настрой, – чересчур, часто несправедливо, строгая учительница физики – энергичная, по-мужски жилистая женщина средних лет. Именно по физике было наибольшее количество двоек в классе, и все страдали от «тирании».

«Всё, больше терпеть это издевательство нельзя! – объявил нам Амиран после очередного посещения кабинета физики. – Я начинаю действовать, будем физичку перевоспитывать».

С этого дня он, приходя на урок в кабинет, каждый раз садился не за стол, а перед ним, ближе к преподавателю, один, между первым рядом и кафедрой. Более того, он не просто сидел на стуле, а постоянно раскачивался на задних ножках, балансируя на грани падения, и, скрестив руки на животе, с умным лицом комментировал учительницу в паузах, когда она объясняла что-то или решала задачу.

«Мне кажется, что вместо косинус альфа нужен просто синус, что вы скажете?» – поворачивался он с вопросом к остальным ученикам. Или: «Я уверен, что полученный вами результат ошибочен, по моим расчётам вместо 67 должно быть 68…» – и традиционная просьба к одноклассникам подтвердить его правоту.

Закономерный вопрос: а почему физичка терпела такие наглые выходки? Отвечаю: не терпела. Без лишних церемоний Амирана выгоняли из класса практически с каждого урока физики. Как только он начинал раскачиваться на стуле, его сразу просили покинуть помещение.

На третьем месяце отсутствия на уроках информация об этом дошла до директора школы, высокой властной женщины, которая любила идеальный порядок, и её все боялись. Она вызвала учительницу физики и, не дав ей объясниться, строгим голосом сообщила, что обязанность преподавателя не в том, чтобы месяцами не допускать ученика на уроки, а в том, чтобы любыми способами найти с ним общий язык и передать ему знания, определённые учебной программой! Вот и всё!

Не знаю, так ли было задумано «воспитателем», но именно с этого момента у учительницы начались реальные проблемы: терпеть Амирана в классе с его выходками стало абсолютно невыносимо! И она решила действовать. Раз директор не понимает, надо вызвать в школу отца её мучителя и всё ему объяснить. Последующие два месяца она старалась разными способами выйти на отца Амирана, но наш друг умело блокировал все попытки, и у неё так ничего и не получилось.

Это ещё больше усугубило и без того стрессовое состояние учительницы. И вот в один прекрасный день, проходя по коридору второго этажа, она увидела во дворе мужчину и замерла: без всяких сомнений, это – отец Амирана! Они в самом деле были очень похожи: абсолютно одинаковые непропорционально большие носы с горбинкой, деревянная походка, высокий рост, наклонённые вперёд головы и, как следствие этого, наблюдательный взгляд сверху вниз… Единственное отличие: отец Амирана из-за плохого зрения носил очки с увеличительными линзами, отчего его взгляд становился ещё более изучающим. Он был известным профессором-лингвистом и настолько был погружён в свою научную работу что выглядел абсолютно неприспособленным к обычной жизни.

Не теряя ни секунды, учительница помчалась вниз и быстро настигла цель. Убедившись, что не ошиблась, схватила его за руку и, ничего не объясняя, потащила на второй этаж в сторону пресловутого кабинета. Завела в класс, посадила на стул уже к тому моменту изумлённого профессора, который не понимал, что эта странная женщина от него хочет, сама выбежала и заперла дверь на ключ. Далее влетела уже в наш класс, не обращая внимания на учительницу, которая вела урок, схватила Амирана и тоже притащила в кабинет. Сама, опять закрыв двери на ключ, помчалась к директрисе, которая, увидев, в каком возбуждённом состоянии находится преподаватель, сразу последовала за ней. Свершилось! Все, кого она так долго мечтала собрать вместе, стоят перед ней! Вот сейчас она всем расскажет о своих мучениях и негодник будет наказан! От возбуждения она даже потеряла дар речи и способность подбора нужных слов: все формулировки, которые ей приходили в голову, даже близко не соответствовали тем испытаниям, через которые ей пришлось пройти.

И она решила не говорить, а продемонстрировать: взяла стул, поставила перед столами, села на него и стала раскачиваться, нервно приговаривая: «Вот так, уважаемые, вот так, на каждом уроке – вот так, вы понимаете, каково это, если вот так постоянно…» Вероятнее всего, она сказала бы что-то более внятное, но не успела: в отличие от Амирана, у неё не было многочасовой практики в выполнении столь непростого акробатического трюка, и она потеряла равновесие!

Только благодаря проворству Амирана учительница не оказалась на полу – он успел её подхватить. Стоп-кадр: Амиран с учительницей физики на руках, обалдевший отец Амирана, пристально смотрящий на них через свои линзы, абсолютно растерянная, ничего не понимающая директриса!..

«Пойдём, амиго, домой, – нарушил молчание профессор и ласково обнял сына. – Я теперь понимаю, почему у тебя по физике такие низкие оценки…»

Зевака и парикмахер

Этот рассказ основан на старом-старом анекдоте.

Однако события удивительным образом переплелись с историей из жизни двух реальных людей, которую я слышал неоднократно от многих. Со временем всё приобрело цельную форму, в которой мне самому трудно отделить вымысел от реальности.

Действие происходило в одном из древних районов Тбилиси – Мтацминда, где я вырос. Мтацминда в переводе – Святая гора, на склоне которой находится храм Святого Давида Гареджийского. При храме – пантеон выдающихся деятелей Грузии. Там же похоронен и Александр Грибоедов вместе с супругой Нино Чавчавадзе.

И вот в этом районе жили два героя моего рассказа: грузин Гия и армянин Самвел. Начнём с Гии. Раньше я его никогда не называл по имени. Он типичный представитель того поколения, о котором снял, на мой взгляд, один из лучших своих фильмов Отар Иоселиани – «Жил певчий дрозд». Мой герой – точная копия главного персонажа этого фильма, которого тоже зовут Гия (я вас предупреждал о мистических переплетениях): молодой человек лет 27, любимец всех соседей, готовый всегда прийти на помощь, бесцельно гуляющий по улицам, пропадая на постоянных, никогда не меняющихся местах встречи ребят района, которые назывались «биржами». (Главная биржа нашего района находилась недалеко от моего дома, что позволяло постоянно наблюдать за её жизнью. Меня поражало постоянство трёх братьев (не буду называть фамилию), которые присутствовали на бирже с утра до вечера, в любую погоду и в любое время года. Братья даже обедать и ужинать ходили по очереди, как будто боялись пропустить очень важное событие или дорогого гостя. А «гостей» в течение дня было много: кто-то приходил просто постоять и поболтать, другие – посоветоваться по разным жизненным ситуациям, разобрать футбольные матчи, попросить помощи в решении проблем…)

Среди всего прочего у моего героя была одна постоянная привычка, правильнее сказать – ритуал, которого он свято придерживался: обязательно, что бы ни происходило, уже много лет он через день заходил побриться, а один раз в месяц – постричься в маленькую местную парикмахерскую, где с помощью нехитрых приспособлений творил его давний знакомый, парикмахер, армянин Самвел.

А вот и мой второй герой, который жил в типичном для Тбилиси «итальянском» дворике вместе с грузинами, русскими, греками, езидами, евреями, прямо рядом с парикмахерской.

В течение дня к Самвелу заходили люди просто так, без намерения подстричься или побриться, а чтобы повидаться со знакомыми, поиграть в шахматы или в нарды, узнать новости…

Тут никак не обойтись без упоминания гениального фильма «Мимино» для описания духа и стилистики общения этих двух героев: постоянное соперничество и готовность друг друга поддеть, посмеяться, продемонстрировать преимущество (помните диалог о воде, которая течёт из крана в Дилижане и второе место в мире занимает?), никогда не переходящие в озлобленность, носящие исключительно добродушный, но принципиальный характер.

И вот однажды Гия собрался в очередной раз побриться. Он выходит из дома, по привычке покупает газету и направляется в сторону парикмахерской. Но, уже подходя, вдруг останавливается в нерешительности. Он вспоминает, что вчера был футбольный матч «Арарат» (Ереван) – «Динамо» (Тбилиси) и «Арарат» выиграл с разгромным счётом 4:0!

Визит к Самвелу в такой ситуации равносилен сдаче в плен! Но нарушить давнюю традицию он тоже не может себе позволить и решается: будь что будет!

Самвел, увидев своего давнего знакомого, сразу преобразился: на лице появилось выражение подчёркнутой уважительности и доброжелательности. «Это не к добру», – напрягся Гия и молча сел в кресло.

«Как я рад тебя видеть, дорогой!» – продолжил Самвел линию подчёркнутого миролюбия. «Неужели он не смотрел вчерашний матч? – на секундочку понадеялся Гия. – Но такого не может быть!» – сразу вернулся он в реальность. Самвел достал самую лучшую, белоснежную простыню, обернул вокруг шеи Гии, закрыв всё туловище, и начал помазком наносить тщательно взбитую из куска мыла пену на лицо. «Всё, – подумал Гия, – подготовка завершена, мне уже некуда деться. Сейчас он, смакуя, начнет восхвалять „Динамо“ Тбилиси, отдельных футболистов, вспомнит богатую историю грузинского футбола, и каждое слово как кинжал в сердце!..»

«Надо срочно перехватывать инициативу», – решил Гия и, не откладывая, обратился к Самвелу:

– Знаешь, я на прошлой неделе на два дня уезжал в Ереван…

– Ну и что? – напрягшись, спросил Самвел, понимая, что расслабляться ни в коем случае нельзя.

– Потрясающий город, я даже не представлял, что он такой красивый, – продолжал Гия. – Особенно впечатляют здания из армянского розового туфа.

Самвелу было очень приятно слышать такие лестные слова о Ереване, но он продолжал ждать подвоха и поэтому решил промолчать.

– …А потом нас повезли в Эчмиадзин[3], и по счастливой случайности мы попали на вечернюю службу. Более того, службу проводил не кто иной, как сам Католикос Вазген! Можешь себе представить?

И тут Самвела отпустило: Гия говорит о таких святых вещах, что никакого подвоха, конечно же, быть не может! И он превратился в заинтересованного, восторженного слушателя, всё больше и больше радуясь услышанному

– Ну рассказывай, что было дальше? – с нетерпением спросил он.

– А дальше, ближе к концу службы, Католикос обратился к пастве с просьбой преклонить колени, и все присутствующие послушно встали на колени…

– Продолжай, продолжай, – подгонял Самвел. – А ты что сделал?

– А я не стал опускаться на колени, так как, сам понимаешь, я всё-таки не принадлежу к Григорианской церкви, и потому остался на ногах.

– Ну, и что дальше?!

– Католикос увидел меня и обратился прямо ко мне.

– Что ты говоришь, – удивился Самвел, – прямо к тебе?

– Да, он сказал: «Я вижу, что ты другой веры и поэтому не становишься на колени, но склони хотя бы голову, чужестранец». И конечно же, я склонил голову.

– Поразительно, – эмоциональный накал Самвела достиг максимума. – И что было дальше?

– Католикос посмотрел на мою голову и возмущённо произнёс: «Передай твоему профану-парикмахеру, что так безобразно стричь и уродовать людей абсолютно недопустимо!»

Рассказывают, что, когда через много лет скончался Самвел, Гия перестал бриться и сам поправлял бороду, когда она становилась слишком длинной. Никто не знал истинной причины, но выглядело это как память о друге, по которому он бесконечно скучал…

Совсем не смешная история

Когда я думаю о сюжете данной истории, меня всегда удивляет и даже изумляет, как можно было ухитриться в одной десятидневной поездке попасть в такое количество проблемных, а порою просто опасных ситуаций. Но давайте по порядку.

За поступление в Тбилисский медицинский институт (тогда самый престижный институт в Грузии с максимальным количеством претендентов на место) меня и двух моих друзей, Отара и Гию, родители наградили десятидневной поездкой в Ленинград! Ни о чём большем мы не могли и мечтать: втроём, одни, в самом европейском (после прибалтийских столиц) городе.

Если к этому прибавить, что в северной столице жил и учился мой лучший друг Лаша (настоящее имя – Георгий), который к тому моменту досконально изучил все злачные места и сгорал от нетерпения нам их продемонстрировать, можно представить степень нашего восторга.

Хочу признаться: мы совсем не думали об изучении архитектурных достопримечательностей великого города. Извините великодушно! Нам было по 16–17 лет, и нас манил запах неизведанного: необычные бары с настоящими барменами, взбивающими коктейли, современная западная музыка, знаменитая русская кухня… и, конечно же, перспектива знакомства с русскими красавицами (возможно, с этого надо было начинать), в чём мы абсолютно не сомневались, как и все самоуверенные кавказцы, приезжающие в Россию.

Мой отец забронировал нам ведомственную гостиницу «Нева» прямо на Невском проспекте. Возможно, из-за того, что ведомством являлось Министерство внутренних дел, гостиницу практически невозможно было обнаружить: зайдя в арку с Невского проспекта, вы оказывались в типичном ленинградском дворике с несколькими одинаковыми дверями, ведущими в жилые дома. Только подойдя совсем близко к одной из них, можно было обнаружить незаметную надпись «ГОСТИНИЦА „НЕВА“» и рядом звонок.

Вместо швейцара дверь открывал хмурый дежурный, правда, без служебной формы. Нам предоставили одну большую комнату с тремя кроватями и со всеми удобствами. Пока мы раскладывали вещи, нас посетила женщина-администратор средних лет и строгим голосом объяснила, что нам следует соблюдать правила пребывания в гостинице, суть которых сводилась к тому, что нельзя шуметь и тем самым беспокоить других постояльцев, а также возвращаться из города позднее двенадцати часов вечера. И, конечно же, никаких ночных гостей – они обязаны покинуть номер не позднее полуночи! С нарушением правил всё очень серьёзно – моментальное выселение. В ответ мы в один голос поспешили успокоить администраторшу, сообщив, что более спокойных и законопослушных гостей трудно себе представить. На этом этап обмена верительными грамотами завершился.

Последующие несколько дней мы непроизвольно посвятили изучению основных достопримечательностей города: в страстном желании познакомиться с девушками мы побывали везде – исколесили проспекты и площади, посетили музеи и соборы, поплавали на лодках по каналам, покатались на экскурсионных автобусах… (Этот эпизод – ещё одно подтверждение важности стимула в человеческой жизни: никогда мы не смогли бы посетить такое количество, как оказалось, совершенно незабываемых мест, которые произвели на нас неизгладимое впечатление.)

К нашему удивлению, оказалось, что красавицы нас совершенно не ждали и проводить время со столь привлекательными молодыми людьми абсолютно не входило в их планы. Ближе к вечеру, уставшие после длительных скитаний, мы, как правило, ужинали в ресторане русской кухни с тем же названием, что и гостиница, – «Нева». Помню удивлённые лица ужинающих за соседними столами посетителей, которые наблюдали, как каждый из нас заказывает двойные порции бефстроганова или котлет по-киевски и расправляется с ними, запивая советским шампанским!

Надо отметить, что в те времена в Грузии было модно быть «шампанистом». Для понимания этого феномена привожу классическую рекомендацию «Как выпивать игристые вина»: «Не глотайте игристое вино, как сок или чай, – сначала вдохните аромат, затем отпейте маленький глоток, посмакуйте на языке, проглотите и насладитесь послевкусием».

Так вот, у «шампанистов» всё наоборот: они без всякого вдыхания аромата глотают залпом весь бокал, пропуская момент смакования на языке, и наслаждаются проглоченным, а не послевкусием. Более того, чтобы выполнению описанного ритуала (быстрому проглатыванию) не мешали пузырьки, из проволочной сетки, которая традиционно надевается на пробку, отработанными движениями изготовлялся «трезубец Посейдона», и с его помощью взбалтывалось шампанское до полного удаления пузырьков газа. Некоторые ленивые товарищи ту же процедуру осуществляли с помощью обычного пучка зелени. В результате за вечер шампанское выпивалось не бокалами, а бутылками. Представляю лицо увидевшего эту картину утончённого винодела, для которого перляж[4] не менее важен, чем вкус самого вина.

Нас каждый день обслуживали одни и те же симпатичные официантки, с которыми мы уже были на короткой ноге, но считали, что попытка их куда-нибудь пригласить не имеет перспектив в связи с большим количеством надоевших им претендентов, проходящих через ресторан ежедневно.

Только по причине сложившейся безнадёжной ситуации я решился попробовать, и, к нашему общему удивлению, одна из девушек согласилась встретиться со мной на следующий день, так как у неё был выходной.

Местом встречи я предложил торец здания Гостиного двора, ближе к Казанскому собору. Именно в этом месте находилась вторая по значимости (после Львовской) толкучка Советского Союза. Здесь можно было найти оригинальные западные товары: тонкие носки, кожаные ремни, «баттеновые» (с пуговицами на воротнике) рубашки… и, конечно же, настоящие джинсы Wrangler, LEE, Super Rifle… У перекупщиков брюки лежали в фирменных пакетах, и когда они их открывали для показа, заранее отойдя в незаметное для хранителей порядка место, вокруг распространялся характерный запах, с которым не мог соперничать даже самый изысканный парфюм.

Наступил момент, к которому я заранее подготовился: для такого торжественного случая я с собой привёз костюм из чёрного бархата! Мне его сшили на заказ в ателье для выпускного вечера. До этого момента я его надевал только один раз и вот готовился ко второй попытке.

Именно попытке, так как костюм был неимоверно тяжёлым: маме не удалось достать ткань из тонкого бархата, и костюм сшили из портьеры, которая раньше служила занавесом в одном из театров. Помимо того, что долго стоять в костюме из-за его тяжести было чрезвычайно сложно (не говоря уже о ходьбе), в нём было ещё и очень жарко: костюм был предназначен для носки в холодную погоду и не требовал дополнительно никакой верхней одежды.

Но меня ничто не могло остановить – я был уверен в своей неотразимости в белой рубашке, чёрном костюме, с белым платком в нагрудном кармане.

И вот я уже на месте, расхаживаю с серьёзным лицом, с маленьким букетом, еле держась на ногах и весь обливаясь потом. После пятнадцати минут опоздания я занервничал и стал пристальнее всматриваться в силуэты, допуская, что девушка могла неправильно понять место встречи.

И вдруг я увидел знакомое, как мне показалось, лицо на противоположной стороне Невского проспекта. Нас разделял только подземный переход, удачно оказавшийся в нужном месте, прямо передо мной. Недолго думая, я стал спускаться в переход. И вдруг понял, что происходит нечто странное: под землёй нет ни души! Час пик, Невский проспект, лето, уйма людей на улице, одно из самых оживлённых мест… Я всё-таки продолжил свой путь, и, когда дошёл до середины, вдруг с противоположной стороны почти бегом начали спускаться пятеро мужчин в чёрной одежде, почему-то громко крича угрожающие, агрессивные слова. Мне совсем не понравилось подобное поведение незнакомых мне людей, и я повернулся, чтобы идти в обратную сторону.

Удивительным образом картина повторилась: опять пятеро агрессивных мужчин, уже с пистолетами в руках, громко приказывающих лечь на землю!

Ничего не оставалось, кроме как подчиниться явно превосходящей силе и, несмотря на промелькнувшее сожаление по поводу неизбежно испачканного костюма, лечь на асфальт. А дальше всё было как во сне! Несмотря на то, что я не оказывал никакого сопротивления, набросившись на меня, мужчины громко кричали, больно заламывали мне руки, прижимали к земле коленом…

Создавалось такое ощущение, что им грозит большая опасность и от их решительных действий зависит, выживут они или нет. Затем меня потащили в сторону одного из выходов, где погрузили в милицейскую машину, и мы поехали.

Через некоторое время меня завели в полицейский участок и закрыли в помещении с решетками, так называемом обезьяннике – камере предварительного заключения. Передо мной стояла деревянная лавка небольшого размера, на которой сидели двое товарищей: один был задержан за избиение жены, а другой отмахнулся и не стал ничего говорить. Они деликатно раздвинулись и предоставили мне место посередине. Представляю, как я украшал нашу тройку в чёрном бархатном костюме, к сожалению, уже без белоснежного платка в кармане.

А через несколько часов мучительного ожидания меня отвели в кабинет к следователю, куда вызвали трёх дружинников (добровольцы с повязками на руке, оказывающие помощь правоохранительным органам), которые подтвердили, что я именно тот!

Постепенно по вопросам следователя и ответам дружинников картина стала проясняться: днём раньше двое кавказцев завели местного фарцовщика[5] в подъезд для примерки фирменных джинсов, которые тот продавал. После того как они убедились, что штаны подходят по размеру, попросили продавца подняться на третий этаж и не спускаться, пока он не досчитает до тысячи. Естественно, при этом они не расплатились и ушли.

Выходя из подъезда, они столкнулись с тремя дружинниками, которые, увидев в руках кавказцев фирменный пакет с джинсами, решили, что перед ними фарцовщики. На требование предъявить документы подозреваемые не обратили никакого внимания и быстрым шагом двинулись в сторону Казанского собора. Дружинники последовали за ними. На площади перед собором они решили перейти к активным действиям и окружили преступников.

Вместо того чтобы подчиниться, один из кавказцев напал на них, а другой (который с джинсами), воспользовавшись моментом, смешался с толпой и исчез.

А на следующий день все сотрудники отделения милиции вышли на спецоперацию по поимке опасных преступников. И как только одного из них в моём лице засекли, началась заранее тщательно продуманная операция с перекрытием перехода с двух сторон, ограничением пешеходного движения по проспекту, мобилизацией личного состава с распределением ролей…

Как всё было исполнено, я вам уже рассказал. Допускаю, что дружинники обознались в связи с тем, что я на самом деле несколько раз посещал злополучное место в поисках фирменных джинсов по приемлемой цене.

Я пропустил важную деталь. Когда меня привели в кабинет к следователю, там сидела молодая девушка в красивой одежде. Было сразу видно, что она не сотрудник отделения милиции. «Вероятнее всего, подруга следователя, и они собираются после работы куда-то вместе идти», – подумал я.

Когда дружинники закончили свой рассказ о том, как на них напали, и для отягощения вины преступника стали в красках описывать, как больно их били, я заметил, что девушка еле сдерживает смех, закрыв лицо руками. Заметил это и следователь. Он оторвался от бумаг на столе и внимательно стал смотреть на дружинников, а потом на меня: высокого, худого, без особенной мышечной массы парня 16 лет.

«И вы утверждаете, что из двух преступников остался один?» – спросил он. «Совершенно верно», – ответили пострадавшие. «И тот, который остался, вас избил, так?» – продолжил тот. «Именно так: бил больно и беспощадно», – продолжали жаловаться дружинники, считая, что именно этого от них и ждут.

И мне бы несдобровать, если бы не девушка, перед которой, как я впоследствии понял, следователю хотелось выглядеть достойно. «И в задержанном, который стоит перед вами, вы узнаете нападавшего?» – «Без всяких сомнений», – дружно ответили трое помощников блюстителей порядка. В этот момент следователь и девушка захохотали уже вместе.

И тем не менее он мог ещё долго меня держать в отделении до полного выяснения обстоятельств, сбора всех показаний, сопоставления фактов, оформления документов…

По распространённой практике мне предложили позвонить близким, если таковые имеются в городе, для ускорения процесса. Единственный номер, который я знал наизусть, – это телефон моего друга Лаши, которого в предыдущие дни не было в городе, и отчасти из-за этого наши скитания имели хаотичный характер. К счастью, на мой звонок ответила мама Лаши, тётя Луиза, властная, но очень добрая женщина, супруга министра лёгкой промышленности Грузии. Я коротко описал ей сложившуюся ситуацию и сообщил, в каком отделении милиции нахожусь.

Через несколько часов меня опять позвали к следователю, и под его диктовку я написал заявление, которое полностью меня оправдывало и было направлено против дружинников, которые меня оклеветали… Я понял, что тёте Луизе удалось найти общий язык с милиционерами.

На улице меня ждала вся наша компания: Отар, Гия, Лаша и тётя Луиза. Я намеренно не стал описывать свои, мягко говоря, не очень приятные ощущения на разных этапах этой криминальной истории. Но никогда не забуду ощущение радости, которое захлестнуло меня, когда я понял, что свободен, и увидел близких мне людей! Как мало нужно человеку для полного счастья: всего лишь ценить то, что у него и так есть!

А на другой день Лаша пригласил нас отметить моё освобождение в знаменитый бар «Тройка» – самый настоящий бар в цокольном этаже здания. Полная стена фирменных напитков, из которых профессиональный бармен (мы таковых видели только в кино) смешивал разные экзотические коктейли для стильно одетых молодых людей, и, конечно же, замечательная музыка, которую бармен подбирал из уникальной коллекции виниловых пластинок. В том числе мы впервые услышали группу «Бони Эм.», от которой буквально захватывало дух.

Мы были в таком восторге, что Лаша договорился с барменом, а потом с мамой и купил пластинку Boney M. в оригинальной обложке за пятьдесят рублей.

И вот в одно из очередных посещений «Тройки» нам в конце концов повезло. Мы познакомились с тремя девушками (правильнее сказать – женщинами значительно старше нас), и после веселой вечеринки они согласились посетить наши апартаменты.

В гостиницу приехали часам к одиннадцати, купив по дороге у таксистов ящик чешского пива (это было шикарно) и бутылку водки. Мы чувствовали себя галантными кавалерами и были сконфужены, когда «девушки» без лишних приглашений принялись опустошать наши запасы алкоголя. Вскоре выяснилось, что на всех выпивки не хватает, и мы «добровольно» отказались от дальнейшего участия в пиршестве.

Когда изрядно повеселевшая компания дам запела во весь голос, мы постарались их остановить, но к тому моменту ситуация уже вышла из-под контроля. Одна из гостий пригласила Гию в прихожую и неожиданно кинула его через плечо, чем сильно развеселила своих подруг, которые стали смотреть на меня и Отара явно с недобрыми намерениями.

«Не переживайте, ребята, – успокаивающим голосом обратилась к нам одна из них. – Мы в Красноярске работаем в отделении милиции, и нас в секции рукопашного боя на тренировках учат применению приёмов боевого самбо без нанесения серьёзных травм». К тому моменту Гия падал с грохотом на пол уже в третий раз. Вскоре и мы с Отаром узнали, как делают подсечки, зацепы, броски через бедро… А затем уже сильно пьяные девушки решили уединиться в туалете. Мы были только рады остаться одни (ни о каком ухаживании, естественно, речь уже не шла) и стали лихорадочно обсуждать, как безболезненно избавиться от вконец распоясавшихся объектов нашего вожделения.

Всё разрешилось само собой. Вдруг из туалета раздался грохот, и оттуда выскочили наши девушки. Непонятно, как это могло произойти, но, подойдя к дверям, мы обнаружили ужасную картину: бачок унитаза был оторван и валялся на полу, а из трубы в стене фонтаном била вода! Мы кинулись затыкать дыру, но ничего не получилось: постепенно не только туалет, но и комната стали наполняться водой и заливать нижние этажи…

Как и было обещано, нас выселили моментально. В час ночи мы с чемоданами оказались на улице.

Дело было в середине июня, в самый разгар знаменитых белых ночей, но почему-то нас это совсем не радовало. После короткого совещания было решено, что всем троим заваливаться к Лаше неудобно, и мы отправили Гию с чемоданами, проводив его словами: «Не переживай, мы что-нибудь придумаем».

Я в детстве очень любил читать рассказы Джека Лондона и хорошо помнил сюжеты, связанные с холодом и постепенным замерзанием. Но я никогда не думал, что мне самому придётся испытать это чувство в цивилизованном городе без всякого «белого безмолвия».

Мы с Отаром опрометчиво остались в одних рубашках. И это было критической ошибкой! Нам не удавалось найти место, где можно было скрыться от всё более и более мучительного холода: пробовали заходить в подъезды, но там было ещё холоднее, думали пойти на вокзал, но до него было далеко и никакой транспорт уже не ходил, да ещё и разведённые мосты…

На некоторое время мы присоседились к рыбакам, которые, увидев наши посиневшие физиономии, одолжили нам свои куртки, но злоупотреблять их добротой было неудобно, и мы вскоре с благодарностью вернули им столь драгоценную одежду и пошли искать тепло дальше. Ничего, кроме телефонных будок, которые мы старались нагреть выдыхаемым воздухом, так и не удалось найти. Я ничего не придумываю и не преувеличиваю: отчаявшись, мы заняли рядом стоящие телефонные будки, плотно закрыли двери и начали выдавливать из себя всё тепло, которое наши организмы могли произвести!

Когда появлялись редкие прохожие, мы прикладывали телефонные трубки к уху и изображали важный разговор, ещё больше замерзая от прикосновения ледяной пластмассы.

Никогда не забуду возникшее чувство радости, когда в шесть утра в сумерках появились первые светящиеся троллейбусы. Не знаю, сколько кругов мы сделали по маршруту, во сне плотно прижавшись друг к другу…

А потом мы все вернулись в Тбилиси и ворвались в студенческую жизнь, полную новых друзей и событий.

Вскоре выяснилось, что мы единственные в городе владельцы бесценной вещи – новейшего диска «Бони Эм.». Постепенно стало понятно, что из этого можно извлечь изрядную выгоду: всем желающим мы объясняли, что одалживать пластинку мы не можем, так как неаккуратное обращение с ней неизбежно нанесёт непоправимый вред в виде царапин. Как следствие, нас приглашали вместе с пластинкой на все тусовки, которые были расписаны на несколько месяцев вперёд.

И каждый раз, когда начинала играть знакомая музыка, мы мысленно возвращались в великий город, который подарил нам такие странные, незабываемые воспоминания! И так происходит со мной и по сей день!

Кахетинские шапки

В те далёкие времена моим тестем был Арчил Окуджава (двоюродный брат Булата Шалвовича), человек кристальной порядочности, олицетворение интеллигентности, доброжелательности и миролюбия, которого все любили и уважали.

По профессии он был физик и занимался, на мой взгляд, чрезвычайно интересным и загадочным направлением – физикой облаков: как образовываются облака, выпадают атмосферные осадки, какого типа облака существуют, какие внутри них происходят физические и химические процессы…

Но непосредственной специализацией дяди Арчила были грозовые облака, которые являлись причиной града и создавали огромную проблему для виноградников (и не только) во всём мире. В число страдающих от этого неблагоприятного атмосферного явления регионов входила (и входит) Кахетия – виноградники Алазанской долины.

Ежегодно в разных винных регионах мира проводился слёт физиков облаков, куда приезжали специалисты из разных стран для поиска путей противодействия разрушительному влиянию, к которому, как правило, приводило выпадение града!

Я, конечно, с уважением отношусь к людям, которые решают столь важную для сельского хозяйства задачу, и одновременно им немного завидую, представляя, как оргкомитет собирается и выбирает место очередной конференции: Бургундия, Шампань, Пьемонт, Мендоса… и как они в свободное от научной работы время, окружённые красивейшей природой, изучают местные сельскохозяйственные культуры уже в переработанном лучшими виноделами и поварами виде.

В тот год местом слёта был выбран город Телави, столица Кахетии, куда должны были прилететь в том числе учёные из капиталистических стран: Франции, Испании, Италии, Германии, Аргентины… что придавало особую значимость мероприятию.

Помимо научных сессий, в рамках конференции были запланированы экскурсия с посещением архитектурных достопримечательностей Кахетии (а также виноградников с дегустацией местных вин) и роскошный ужин в ресторане грузинской кухни.

Уважаемый Арчил, стараясь проявить внимание и сделать приятное, пригласил меня на автобусную экскурсию, которая началась рано утром.

Я находился в автобусе с гостями из капиталистических стран – их было шестеро: четверо мужчин и две женщины из Европы, люди очень доброжелательные и открытые. Мы разговаривали в основном о Грузии – их интересовало буквально всё: традиции, география, население, культура…

По мере сближения они мне признались, что их тревожит вопрос безопасности: они читали, что на Кавказе живут агрессивные, воинственные народы, которые даже чтят кровную месть…

Конечно же, я категорически опроверг такую ересь, одновременно думая о том, как продемонстрировать им настоящее грузинское гостеприимство и тем самым показать себя с наилучшей стороны перед тестем.

И вот мы подъезжаем к первой точке нашего маршрута – храму Алаверди, монастырскому комплексу одиннадцатого века с большим внутренним двором, окруженный церковной оградой.

Когда мы вышли из автобуса, я обратил внимание на лавки, где продавались разные национальные сувениры и предметы одежды. Моё внимание привлекли традиционные кахетинские шапки – такие чёрные квадратные изделия из очень плотной ткани.

И тут у меня появилась идея.

Я дождался, пока группа зайдёт на территорию монастыря, и подошёл к сувенирным прилавкам, за которыми стояли типичные кахетинцы: чёрные волосы, короткая чёрная борода (больше щетина), чёрный камзол, чёрные брюки и чёрные кахетинские шапки на голове. Если к этому добавить заметные животы (я бы сказал «винный живот» вместо общепринятого «пивного»), то у вас сложится представление о пятерых совершенно безобидных и доброжелательных, но для непривычного глаза весьма грозно выглядящих героях моего рассказа.

– Друзья, – обратился я к ним, собрав их вместе, – у меня к вам есть очень важное дело! Мы с вами вместе должны продемонстрировать иностранцам наше знаменитое грузинское гостеприимство!

Мужчины выказали полную готовность участвовать в столь почётной миссии.

– Вот как мы будем действовать, – я выглядел как военачальник, выступающий перед бойцами, – когда группа выйдет из монастыря и направится к автобусу, ей придётся пройти мимо вас. Я буду идти сзади и пальцем покажу вам нескольких людей (я имел в виду капиталистических гостей), которым вы подарите кахетинские шапки: просто так, от души. Гости будут в восторге и надолго запомнят такую щедрость. Я вам заранее заплачу за них, – добавил я и, вынув деньги, сразу расплатился за шесть шапок.

Я уже собрался уходить, но в последний момент повернулся и дал дополнительную, на мой взгляд, незначительную инструкцию, которая впоследствии сыграла роковую роль:

– Друзья, – сказал я, – постарайтесь подобрать шапки по размеру, – и ушёл.

Ничего не подозревающая группа исследователей облаков спокойно, беседуя между собой, двигалась в сторону моих кахетинских товарищей.

Я, как и обещал, подкрался сзади и указал пальцем на головы «избранных» гостей. По кивку кахетинцев я понял, что они всё усекли, и сам пошёл в обратную сторону, чтобы быть как можно дальше от места запланированной благородной акции во избежание любых подозрений о моём участии.

Когда я понял, что надо срочно вмешаться в происходящее, было уже поздно: контроль над ситуацией был потерян.

Кахетинцы поджидали, внимательно наблюдая за приближением группы. Когда гости поравнялись с ними, они вдруг одновременно выбежали из-за лавок с несколькими шапками в руках у каждого. При этом они по-грузински (это уже была их импровизация для создания доброжелательной атмосферы) громко приветствовали иностранцев и одновременно старались, заранее распределив между собой гостей, надеть на них шапки для примерки, чтобы, не дай Бог, не подвести меня и не ошибиться размером.

Гости, приняв слова приветствия за боевой клич, а чёрные шапки – за мешки, которые надевают в кинофильмах на людей во время похищений, начали громко кричать и в диком ужасе побежали в сторону автобусов.

Добрые наивные кахетинцы, которые не могли нарушить данное обещание, побежали за ними, призывая остановиться…

Вбежав в автобус, я обнаружил следующую картину: в задних рядах между креслами прятались светила физики облаков с побледневшими, перекошенными от страха лицами. Над ними нависли мои кахетинцы и, уверенные, что обязаны довести дело до конца, старались всучить им шапки, приговаривая уже с обидой:

– Мы же подарки, подарки вам принесли, а вы что устроили? Как не стыдно, а?

Возвращались мы с экскурсии в гробовой тишине.

А на другой день четверо докладчиков из нашей группы не смогли выступить, сославшись на плохое самочувствие, и просто не вышли из гостиничного номера.

Впоследствии они признались, что находились в состоянии стресса, так как никогда в жизни не испытывали такого ужаса!

«Эту поездку в солнечную Грузию с её гостеприимным народом мы запомним навсегда», – нашёл в себе силы улыбнуться во время прощания один из претендентов на обладание замечательной кахетинской шапкой.

Вот так, невольно, руководствуясь только благими намерениями, я принял участие в задержке развития такого важного для человечества направления, как физика облаков!

Тамада

Написал заглавие новеллы и сразу понял, что просто шуточным рассказом (как я изначально собирался) не обойтись: тамада в Грузии – это намного больше, чем просто ведущий, произносящий красивые тосты. От него напрямую зависит, состоится праздник под названием «застолье» или нет! Настоящий тамада – это уместные поэтические тосты, импровизации, искромётный юмор, многоголосное пение, внимание к гостям, чтобы они чувствовали себя частью происходящего, и, конечно же, умение пить вино, ни в коем случае не напиваться до последнего гостя.

Мне понравилось такое высказывание: «Тамада – это модератор застолья, балансирующий между весельем и серьёзностью».

Тут мне вспомнился один рассказ Владимира Познера о грузинском тамаде и его тостах, который мне кажется уместным для лучшего понимания феномена тамады.

Как-то Познер был в Тбилиси в гостях у своего грузинского друга. И вот друг приглашает его на большую свадьбу, которая длилась до позднего вечера. Дальше буду рассказывать со слов самого г-на Познера:

«После свадьбы мы гуляем по проспекту Руставели и обсуждаем богатый событиями день. Я говорю своему другу:

– Ты, пожалуйста, не обижайся, но я решил быть перед тобой откровенным: какой же всё-таки грузины лицемерный народ! Подумай сам: тамада сразу после тостов за молодожёнов и их родителей третий тост посвятил мне!.. Он долго хвалил меня, говорил, какой я замечательный человек, и пожелал столько всего са-мого-самого, что я не знал, куда спрятаться от недоумения и смущения. А после него все гости до единого поднимали бокалы и радостно за меня выпивали. Я уверен, что тамада даже представления не имел, кто я такой!

Какое-то время мы шли молча.

Потом мой друг начал вдумчиво говорить:

– Володя, мой хороший, ты так ничего и не понял. Во-первых, тамада знал, что ты мой гость и я не приведу на свадьбу случайного человека. Во-вторых, он меня хорошо знает уже давно и он не сомневался, что мой друг – порядочный и достойный человек. И тем не менее в глубине души он мог допускать, что ты можешь быть последним мерзавцем, но надеялся, что если он тебе скажет столько приятных слов, может, ты задумаешься?..»

События, о которых я хочу рассказать, происходили в моём детстве и были связаны с другом моего отца, известным тамадой батоно Ираклием, который так зазнался от своего «величия», что, как говорят, перестал чувствовать землю под ногами. Дело дошло до того, что он стал отказываться принимать приглашения от близких друзей: «Мне надо себя беречь для серьёзных застолий, это вам не просто вино хлестать, как вы делаете, нужен творческий подход, а это не всем дано», – говорил он поучительно, даже не замечая, что уже давно обижает людей.

К Ираклию обратился его близкий с просьбой быть тамадой на свадьбе его дочери. Как правило, это делается заблаговременно, минимум за месяц до события, чтобы у тамады было время всё спланировать и подготовиться. Сами понимаете: дело серьёзное. Ираклий, как подобает «великим», дал согласие после нескольких дней раздумий.

Утром, в день свадьбы, вдруг к Ираклию приезжает отец невесты в возбуждённом состоянии и в сердцах сообщает, что произошло непоправимое: двести литров вина, которое специально для него привезли из Кахетии неделю тому назад и положили на хранение в его гараже, полностью прокисло! Никто не понимает причины, но сегодня он на всякий случай проверил, и во всех бутылях вместо вина практически уксус! И нет никакой возможности найти за оставшиеся несколько часов столько вина!..

– Что будем делать? – близко к сердцу принял проблему Ираклий.

– Я напряжённо думал, пока ехал к тебе, – ответил отец невесты, – и вижу один-единственный вариант выхода из сложившейся ситуации: ты настолько авторитетный и всеми уважаемый человек, что, если ты будешь вино хвалить, никто не усомнится в твоих словах, тем более что там ещё не до конца уксус…

Наступила длинная пауза. Ираклий понимал, что авантюра практически обречена на провал, но слова о его авторитете польстили ему, и он, поколебавшись, согласился.

И опять ход повествования напомнил мне об одной маленькой истории, которая поможет лучше понять суть дальнейших событий.

Как-то раз я читал газету, которая называлась «Комунисти», что, как несложно догадаться, на грузинском языке означает коммунист (вот так легко, убрав одну букву «м» и добавив в конце букву «и», можно превратить русского коммуниста в грузинского). Единственная страница, которая привлекала моё внимание в газете, – последняя, где публиковались спортивные новости и криминальная хроника. Именно в этом разделе я прочитал сообщение о реальном происшествии, написанное с максимальной серьёзностью:

«В селе Ахалсопели[6] Зугдидского района товарищ Кемулария справлял свадьбу. Во время празднования товарищ Эмзар Кобалия пробежал по столу 35 метров (я представил, как криминалисты с серьёзными лицами замеряли свадебный стол) и ударил тамаду товарища Васо Джанашия графином по голове! Товарища Джанашию с разбитой головой забрала прибывшая скорая помощь, а товарища Кобалию препроводили в местное отделение милиции. На вопрос дежурного инспектора, по какой причине он так поступил, товарищ Кобалия крайне возмущённо ответил, что он многократно обращался к тамаде с просьбой говорить тосты громче, так как он ничего не слышит! „Я весь измучился! Не мог же я выпивать сам по себе, не понимая за что!“ – пожаловался задержанный в заключение, уверенный, что все понимают, в какую тяжёлую ситуацию его поставил тамада». И он был не далёк от истины.

Но вернёмся к нашему уважаемому батоно Ираклию.

В день свадьбы перед Ираклием лежало «поле боя» – огромный зал с тремя сотнями гостей. Ему подобрано почётное место, которое видно всем. Отец невесты берёт слово и по традиции первым тостом предлагает всем выпить за батоно Ираклия, которого просит быть тамадой и руководить застольем. Батоно Ираклий смущённо (так принято) соглашается и предлагает кандидатуры своих заместителей на флангах, которые будут передавать тосты дальше, чтобы все знали, за что или за кого выпивать (вы уже хорошо разбираетесь в правилах грузинского застолья и понимаете важность правильной организации мероприятий). К тамаде прикреплён помощник (мерикипе), который следит за тем, чтобы в графине тамады всегда было вино, и вовремя наполняет ему бокал.

Ираклий произносит первый красочный тост за молодожёнов и выпивает бокал вина. «Да-а… – подумал Ираклий. – Это хуже, чем я предполагал…» – и изобразил абсолютный восторг, не опуская бокал на стол, театрально показывая всем, как он смакует, причмокивая губами.

Он настороженно окинул взглядом зал и сам не поверил своим глазам: он видел со всех сторон одобрительные жесты, указывающие, что вино всем очень нравится. Они многозначительно переглянулись с отцом невесты. «Сработало», – подумал Ираклий.

Чтобы закрепить успех, он решил нарушить все традиции и предложил высокопарный тост за людей, которые собирали виноград, давили его, бережно хранили сок, пока он не превратится в то великолепное вино, которое доставляет всем нам такое удовольствие сегодня!.. И выпил очередную порцию уксуса с тем же восторженным выражением лица.

Застолье длилось долго…

В какой-то момент, когда всякая вероятность разоблачения отпала, он подошёл к отцу невесты и высокомерно произнёс: «Я сам не до конца понимал, каким авторитетом, оказывается, я пользуюсь!» – и покровительственно похлопал его по плечу.

Единственное, что омрачало его триумф, – несколько графинов настоящего винного уксуса, выпитых им в тот день.

Он даже не подозревал, насколько был прав, когда хвалил великолепное кахетинское вино от лучших виноделов, которым угощали гостей. Единственным, куда в тот вечер друзья наливали скисшее вино, был личный графин не в меру зазнавшегося тамады.

Людоед

Хочу рассказать ещё одну тбилисскую байку которую я в детстве слышал от разных людей, причём каждый называл себя «непосредственным участником» того события. Во избежание лишних вопросов я всегда говорил, что свидетелем этой истории был близкий друг моего отца, который и поведал её мне.

Как я уже рассказывал, в Тбилиси я жил в старом районе Мтацминда[7], расположенном у подножия горы святого Давида, которую снизу до самой вершины (270 метров выше города) рассекает фуникулёр, построенный бельгийской компанией ещё в 1905 году.

Красивое трёхэтажное арочное здание верхней станции с великолепными панорамными видами на город, возведённое в 1938 году, можно увидеть с любой точки города. Оно, можно сказать, является одной из визитных карточек Тбилиси.

На втором этаже строения находился (и по сей день находится) знаменитый ресторан «Фуникулёр», куда в советское время в обязательном порядке привозили иностранные делегации для праздничных ужинов, как правило, с участием артистов грузинских народных песен и танцев.

Как часто со мной происходит, начали всплывать воспоминания, связанные с памятными местами, заставляющие отвлечься от основной линии сюжета.

На вершине горы находился парк развлечений и аттракционов. В том числе одна из двух в городе бильярдных, которые считались полулегальными заведениями, а игра на бильярде – занятием людей с сомнительной репутацией.

Начиная с 9 класса (середина семидесятых), я стал постоянным посетителем указанного заведения: часто вместо школы на вагончике фуникулёра поднимался в бильярдную и терпеливо ждал возможности поиграть в свободное от игр на интерес[8] между профессионалами время. (Так продолжалось и все годы учёбы в институте уже вместе с моим другом Отаром.)

Вспоминаются колоритные завсегдатаи, которые ходили в бильярдную ежедневно, как на работу. Наблюдать за ними вблизи было чрезвычайно интересно.

Главными людьми бильярдной являлись маркеры. Их было двое: высокий, статный мужчина по имени Амиран с кличкой Каджана и среднего роста, с большим животом, хромой на одну ногу Отар, которого все звали Элиоз.

Игра на бильярде состоит из двух основных элементов: кладка – как точно ты умеешь забивать шары, выходить на следующие – и отыгрыш – умение не подставлять лёгкие шары сопернику Так вот, Элиоз феноменально владел отыгрышем. После его ударов, как правило, шары не оказывались «на игре». При этом он практически никогда не бил сильно, но шары странным образом закатывались в лузу.

В основном в бильярдной шли игры на интерес между постоянными «членами клуба». Так как игроки хорошо знали друг друга и уровень игры каждого, началу состязания предшествовали длинные, иногда растянутые на несколько дней переговоры по поводу размера форы.

Дискуссии велись открыто и порою весьма напряжённо. Но достаточно было в бильярдную забрести незнакомцу, как атмосфера сразу преображалась: никаких споров и противостояний. Только улыбающиеся доброжелательные мужчины, изображающие таких же случайных посетителей. И никакого соперничества за «клиента»: каждый понимал свою роль и исполнял её с неменьшим мастерством, чем играл на бильярде.

Особенно желанными гостями считались обеспеченные товарищи, у которых были домашние бильярдные. Как правило, они обладали великолепной кладкой и легко обыгрывали родственников и друзей, но без навыка отыгрыша не имели никаких шансов против профессионалов, которые изматывали соперников и заставляли их нервничать и подставляться. Таких игроков называли «хлопушками».

В один прекрасный день Элиоз собрал всех и объявил, что с ним связался представитель райкома партии и сообщил о принятом решении провести матчевую встречу между спортивными командами бильярдистов Москвы и Тбилиси.

Надо сформировать сборную команду познакомиться с которой и провести инструктаж приедет один из руководителей райкома партии, отвечающий за спорт.

До сих пор перед глазами стоят обескураженные лица «спортсменов». (Хочу отметить, что ничего, кроме тёплых чувств, воспоминания о них у меня не вызывают. Игроки до мозга костей со своим кодексом чести, юмором, относящиеся к нам заботливо и никогда не ленящиеся давать нам уроки мастерства.)

И тем не менее команда была сформирована и в назначенное время собралась для встречи с представителем райкома. Естественно, я тоже не мог пропустить такое событие.

Первая часть выступления райкомовца была посвящена регламенту соревнования: сколько матчей и по какой системе запланировано. Затем он перешёл к организационным моментам.

Выяснилось, что соревнования первым ударом будет открывать многократная чемпионка мира по шахматам Нона Гаприндашвили.

Эта информация вызвала одобрительную реакцию. Но после двух следующих пунктов регламента – приходить на соревнования в костюмах, в рубашках с бабочками и ни в коем случае не играть на деньги – спортсмены начали шумно высказывать недоумение: «У нас в жизни не было никаких костюмов, в них невозможно играть, какие ещё бабочки, мы не умеем играть без интереса, так ни одного шара не сможем забить…» – посыпались протесты с разных сторон.

Тем не менее чемпионат состоялся в запланированные даты. (Игрокам с обеих сторон разрешили играть в привычной для них «спортивной форме».)

Мы с Отаром наблюдали за всеми играми без исключения и стали свидетелями высочайшего уровня игры на бильярде в исполнении лучших бильярдистов страны.

В командных соревнованиях с минимальным перевесом победила команды сборной Москвы. Абсолютным чемпионом турнира стал капитан сборной команды Москвы легендарный Ашот Потикян, общепризнанный первый кий СССР.

Он был известен не только феноменальной игрой, но ещё и тем, что впервые в истории полузапрещённого бильярда поднял в стране ставки с 5-10 рублей до 500. Мне запомнилась одна из его игр на серьёзную сумму денег, когда он каждый удар выполнял, поставив шар на борт бильярдного стола. И это не помешало ему выиграть!

После турнира мне предоставили возможность вручить один из призов Ашоту и пожать ему руку. Представьте себе моё состояние, когда через несколько лет я вместе друзьями зашёл в бильярдную в Парке культуры имени Горького в Москве и Ашот меня узнал, подошёл, пожал руку и тепло обнял. Более того, подозвал маркера и попросил предоставить нам стол для игры и подобрать кий.

По сей день, когда я прилетаю в Тбилиси, у нас с Отаром обязательный ритуал – посещение бильярдного клуба. И как же без воспоминаний о нашей славной спортивной карьере.

Но пора возвращаться к основному повествованию.

В тот раз в ресторане «Фуникулёр» принимали большую делегацию из Японии. Среди почётных гостей на ужин был приглашён известный грузинский борец по вольной борьбе сверхтяжёлой категории – огромный человек устрашающего вида. Вероятнее всего, из-за любви японцев к борцам сумо организаторы посадили нашего героя непосредственно рядом с одним из членов делегации.

После разнообразных закусок официанты начали выносить горячие мясные блюда.

Первыми на столе появились жареные курицы. Борец переложил себе на тарелку целую курицу, обильно посолил, разорвал на части и быстро расправился.

Японец, увидев такое, стал вежливо улыбаться.

Через некоторое время подали жареных поросят. Борец оторвал половину поросёнка, долго солил и моментально съел, оставив только горстку косточек.

В выражении лица японца появилось некоторое удивление.

Следующим блюдом на столе появились жареные ягнята. Картина повторилась: борец оторвал внушительный кусок, сильно посолил и съел без промедления.

Можно предположить, что японца этот этап трапезы тоже впечатлил.

После нескольких официальных тостов тамада объявил о присутствии за столом известного спортсмена и попросил его произнести тост, для чего официант поднёс бокал с красным вином.

Но когда борец с бокалом в руках вставал, он чуть-чуть потерял равновесие и случайно пролил вино на своего соседа! Ему стало жутко неудобно перед облитым красным вином гостем, и он в качестве первой помощи схватил солонку и, нависнув над своим маленьким соседом, начал сыпать соль прямо на одежду японца.

Говорят, что никто из присутствующих так и не понял, почему один из гостей с жутким криком убежал из зала.

Памятник

Тбилисский государственный медицинский институт находится на проспекте имени классика грузинской литературы Важа-Пшавела и состоит из двух основных корпусов, между которыми разбит большой сквер. В этом сквере был установлен памятник известному физиологу Ивану Тархнишвили, который величаво восседает в удобном кресле в позе мыслителя.

В институте существовала традиция: в период выпускных экзаменов ректор лично приглашал особо отличившихся студентов и награждал их разными памятными подарками.

И вот в один прекрасный день я тоже получаю приглашение от ректора, Арчила Асатиани (дяди Арчила, который был очень близким другом нашей семьи, вплоть до того, что я считал членов его семьи родственниками и знал его с малого детства), в числе отличившихся студентов. Я был сильно удивлён, так как точно ничего выдающегося за период учёбы не совершал.

Но я не мог ослушаться, пришёл в назначенное время к кабинету ректора и смущённо заглянул, просунув только голову, с надеждой, что, увидев меня, они поймут ошибку и мне не придётся унижаться дальше.

– Батоно Арчил, произошла какая-то ошибка, на мой взгляд, – произнёс я.

– Нет, нет, нет, Дато, заходи – мы именно тебя и ждали.

Я подошёл к столу, вокруг которого стояли ещё два проректора института. Батоно Арчил взял со стола несколько гвоздик и диплом и торжественно произнёс:

«Как ты знаешь, мы отмечаем особо отличившихся студентов. Мы, очень внимательно изучив твои показатели, единогласно пришли к мнению, что у тебя есть уникальное достижение: за период учёбы в институте ты провёл в сквере между корпусами больше времени, чем г-н Тархнишвили, за что мы тебя и решили отметить!..»

И передал мне цветы и диплом!

Призывник

Учёба в медицинском институте была привлекательна ещё и тем, что выпускники нашего вуза освобождались от призыва в армию.

Вот как это происходило: в институте была военная кафедра, которая давала будущим защитникам отечества теоретические знания по общим вопросам и по токсикологии (всякие отравляющие вещества: зарин, зоман, иприт, фосген… – курс изучения гадостей, созданных человеком).

По завершении обучения на кафедре, ещё до сдачи экзамена, нас отправляли на двухмесячные сборы в военную часть уже для строевой и стрелковой подготовки. Студенты привозили оценку со сборов от двойки до пятёрки, затем сдавали экзамен по токсикологии и получали суммарный балл, который не должен быть меньше шести, а итоговый результат рассчитывался как среднеарифметический, и он не должен быть меньше тройки: шесть, разделённое на два, равняется трём. Ура! Ты свободен от призыва.

Ради справедливости скажу, что, несмотря на кажущуюся сложность, в многолетней истории института не было прецедента, чтобы кому-либо ставили оценку ниже тройки и отправляли на два года служить в армию.

Фактически все последующие события, которые чуть не стали для меня роковыми, начались с того, что я банально опоздал на общий сбор студентов в большом актовом зале. Заведующий военной кафедрой товарищ Миндадзе, высокий худощавый полковник со строгим выражением лица, собрал всех студентов мужского пола для проведения инструктажа перед отправкой на военные сборы в город Батуми. В зале присутствовали и высокие чины из Закавказского военного округа.

Я открыл дверь и вошёл в помещение, не очень чувствуя вину за опоздание, в тот момент, когда выступал непосредственно заведующий кафедрой. Он прервал речь и стал пристально на меня смотреть. В зале воцарилась тишина.

– Фамилия! – властно, как произносят приказы военные, спросил он.

– Моя? – спросил я в ответ.

– Нет, моя, – так же строго передразнил он меня.

– Ваша – Миндадзе… – посчитал уместным пошутить я.

Зал захохотал.

– Если я вас неправильно понял, то меня зовут Чи-чуа Давид, – я решил смягчить неловкую ситуацию.

– Садись! – после недолгой, но многозначительной паузы скомандовал полковник.

Мне ничего не оставалось делать, кроме как сесть в первом ряду, чего я всегда избегал, и, как впоследствии выяснилось, совсем не зря.

Товарищ Миндадзе продолжил свою речь, суть которой заключалась в том, что с этого момента нашему расхлябанному существованию пришёл конец. Ближайшие два месяца главной категорией нашего быта станет дисциплина и ещё раз дисциплина!

– И это будет задел на всю оставшуюся жизнь! – высокопарно завершил он.

А дальше он передал слово представителю Закавказского военного округа, чины и регалии которого он зачитывал минуты три. Заняв место на трибуне, офицер низким звучным голосом скомандовал по-русски:

– Товарищи рядовые, смирно!

Зал оказался абсолютно не готов к такому повороту событий и практически не среагировал на приказ: студенты переглядывались и пожимали плечами, демонстрируя полное недоумение.

– Встать!!! – ещё громче произнёс офицер.

На этот раз зал неохотно подчинился.

Дальше офицер долго зачитывал регалии уже генерала, с приказом которого он нас собирался ознакомить. Стало ясно, что нам должны сообщить информацию чрезвычайной важности. Следующие полчаса мы, стоя вразвалку (от требования выполнить приказ «Смирно!» офицер предусмотрительно отказался), слушали бесконечное количество абсолютно непонятных инструкций и правил, которые мы должны досконально выполнять во время сборов.

Я оживился, когда офицер стал зачитывать пункты правил следования к месту назначения. Это звучало примерно так:

«Для отбытия в пункт назначения необходимо прибыть на центральный железнодорожный вокзал.

Перемещение призывников в пункт назначения будет происходить посредством железнодорожного подвижного состава (т. е. поезда).

В момент отправления состава все призывники должны находиться внутри вагонов…»

Таких пунктов, регламентирующих каждый возможный вариант нашего поведения, было огромное множество. И всё бы ничего, если бы не две совсем уж странных инструкции:

«Следовать в пункт назначения на крыше вагона запрещается (тут я только хмыкнул).

Выходить из движущегося состава запрещается…»

И здесь я уже не сдержался и, как мне казалось, тихо пробурчал:

– Я что, Чингачгук (перед глазами возник образ бегающего по крышам вагонов удалого индейца из племени могикан, героя романов Фенимора Купера) – выходить из движущегося поезда?!

По паузе в речи докладчика и гневному взгляду полковника Миндадзе я понял, что слегка переоценил свои конспираторские способности…

Военная часть, в которую нас привезли через несколько дней, находилась в городе Батуми. Солнечные летние дни, море и пляжи совершенно не располагали к несению военной службы.

Впоследствии выяснилось, что к нашему прибытию командиру части поступила информация о наличии в составе призывников опасного антиобщественного «элемента», который требует особого к нему внимания и максимально строгого подхода.

Естественно, командир спустил информацию всему личному составу для «торжественной» встречи.

А дальше всё так, как вы многократно видели в фильмах про армию: я находился под постоянным контролем в течение дня. Если остальные сослуживцы могли отдыхать между заданиями, которых было не так уж и много, то я постоянно получал дополнительные поручения. Типичная картина, которая мне особенно запомнилась: я часами до изнеможения один шагаю по плацу, следуя приказам (напра-а-во, нале-е-во, лечь, встать…) младшего офицера, и вымученно бодрым голосом пою: «Не плачь, девчо-онка, пройдут дожди, солдат вернё-ётся, ты только жди…» И так каждый день.

Мои друзья, пока я грустно маршировал в одиночестве, после утренних построений и лёгкой строевой подготовки спокойно уходили в самоволку через брешь в ограде части и замечательно проводили время на пляжах солнечного Батуми. Уверен, офицеры прекрасно знали об этой шалости, но не обращали на это никакого внимания: всё-таки у них к сборам студентов было не совсем серьёзное отношение.

Но только не в моём случае. Понятно, что, несмотря на мой изнурительный труд на плацу, я по строевой подготовке получил двойку.

Следующим этапом становления бойца была запланирована стрельба. Нас долго учили, как разбирать и собирать автомат Калашникова, устраивали соревнования на время, обучали правилам перемещения с оружием и занятия огневых позиций…

Венцом этой части подготовки являлся выезд на настоящее стрельбище для получения уже окончательных оценок. На столь ответственное мероприятие из Тбилиси приехал сам полковник Миндадзе.

Я понимал, что мне надо показать хорошие результаты по стрельбе для нивелирования предыдущей неудовлетворительной оценки.

И вот мы приезжаем на стрельбище, которое было устроено в горах в очень узком ущелье (возможно, из соображений безопасности). Нам провели детальный инструктаж по последовательности действий перед тем, как приступить к стрельбе: услышав свою фамилию, промаршировать к столу, где выдают сам автомат, потом переместиться к следующему столу для получения рожка, полного патронов, подойти к определённой огневой точке, вставить рожок в автомат, занять положение для стрельбы лёжа, спустить предохранитель, по команде приступить к стрельбе, закончив стрельбу, отсоединить рожок, встать, сдать оружие.

После первых же выстрелов моих товарищей стало понятно, что из-за близости гор с двух сторон и без того весьма громкий шум от выстрелов усиливается в несколько раз и буквально бьёт по барабанным перепонкам. Для меня он точно превышал болевой порог. Вначале я заткнул уши пальцами и с ужасом начал думать о том моменте, когда придётся стрелять самому и источник шума будет находиться прямо у моего уха: я же не смогу стрелять и одновременно затыкать уши?!

И я нашёл, на мой взгляд, весьма технологичное решение: взял носовой платок, скрутил трубочкой, провёл её над головой от одного уха к другому, надел сверху панаму а торчащие с двух сторон концы платка засунул максимально глубоко в уши. Я испытал наслаждение от возникшей тишины, через которую пробивались далёкие, совсем не беспокоящие хлопки. Вероятнее всего, мой вид не совсем соответствовал уставу, возможно даже я выглядел комично, но выбора просто не было: перспектива оглохнуть меня совсем не привлекала. Благодаря толчку кого-то из друзей я понял, что назвали мою фамилию. Я получил оружие и рожок, подошёл к огневой точке, вставил рожок и лёг для произведения выстрелов.

И вдруг боковым зрением увидел чьи-то ноги прямо рядом со мной. Повернув голову, я обнаружил полковника Миндадзе, который навис надо мной и, весь красный от злости, гневно что-то кричал. Вынув один конец платка, я понял, что полковник возмущён моим видом, считает, что я специально издеваюсь над Красной армией, что такие, как я, – это позор не только для института, но и…

В конце он приказал встать, не позволив мне осуществить стрельбу, и покинуть огневую точку.

И тут взыграли все обиды, которые во мне копились за последние два месяца, и я, встав с гневным выражением лица, повернулся к полковнику!

Я-то уж точно знаю, что мой гнев и снятый с предохранителя автомат с полным рожком, направленный в сторону полковника, существовали по отдельности.

Конечно, у меня и в мыслях не было выстрелить в него! Но мой визави в тот момент, похоже, этого не понимал.

К моему удивлению, он вдруг перестал кричать и побледнел, на лбу появились капли пота. Более того, он стал мне говорить успокаивающие, доброжелательные слова, что-то о том, что всё в этой жизни бывает, но проходит, не стоит излишне переживать из-за незначительных по своей сути событий и т. д.

Чудесная нормализация отношений и его доброжелательность закончились ровно в тот момент, когда я сдал автомат, так и не произведя ни одного выстрела.

И всё приобрело завершённую, плачевную для меня форму: с военных сборов я точно увожу двойку.

Посоветовавшись с друзьями, я решил прибегнуть к испытанному методу – ввести в игру тяжёлую артиллерию – политико-идеологическую! В связи с тем, что все «руководящие» комсомольские должности были уже заняты, друзья выдвинули меня и собранием из пяти человек утвердили секретарём (руководителем) ячейки комсомольской организации. Я надеялся, что наличие такого факта в моей биографии будет оценено по достоинству и повлияет на окончательную оценку.

Если о моём назначении на высокий пост узнали всего лишь несколько человек, то снимали меня с него торжественно, перед всем строем, с приглашением чинов из военного округа и публикацией в местной армейской газете.

Короче говоря, уехал я со сборов с максимальным набором негативных оценок и отзывов.

Ситуация становилась критической: для получения итоговой тройки мне было необходимо сдать экзамен по токсикологии минимум на четвёрку или готовиться обнадёживать плачущую девчонку возвращением солдата в течение последующих двух лет.

И, как тогда было принято, я обратился за помощью к моей родственнице тёте Кето, доценту одной из кафедр института. Выяснилось, что она хорошо знакома со вторым по значимости человеком на военной кафедре, батоно Гоги, который тоже принимает экзамены и недавно обращался к ней с аналогичной просьбой. «Главное – сесть именно к нему», – предупредила меня моя спасительница. Важно было и то, что мы обращались к человеку, который совершенно не участвовал в истории со сборами и ничего не знал о напряжённых отношениях между мной и заведующим кафедрой.

В назначенное время я подошёл к экзаменационному залу.

Несколько раз меня вызывали к другому экзаменатору, и друзья говорили, что меня ещё нет. Но вот наступил правильный момент, и я оказался за столом, на котором были разложены экзаменационные билеты.

Я особенно и не стал вчитываться в содержание выбранного наугад билета.

– Ну и как? – спросил батоно Гоги. – Готов отвечать?

– Батоно Гоги, мне попался самый неудачный билет, практически ни на один вопрос я не смогу ответить… – откровенно признался я.

– Может, тогда поменяешь билет? – с надеждой спросил экзаменатор.

– Если честно, – сказал я, – не вижу в этом никакого смысла, извините.

– Тогда продолжай говорить на любые темы, чтобы шеф видел, будто ты отвечаешь. (Забыл сказать, что полковник Миндадзе принимал экзамены за другим столом.)

И я стал ему рассказывать о своей семье, о том, что дом, в котором я живу, купил ещё мой дед, которого звали тоже Давид, о моём отце, о…

Батоно Гоги одобрительно кивал головой и периодически громко, чтобы слышали все, произносил:

– Отлично, по этому вопросу достаточно, переходи к следующему!

– Обычно мы летом отдыхаем в Кикети, – продолжал я, – но у нас есть родственники и в Кутаиси. Я очень люблю ездить к бабушке и дедушке в Кутаиси. Вы лучше меня знаете, как там вкусно…

– Эту тему ты раскрыл максимально глубоко, видно, что, помимо обязательной литературы, ты изучал и дополнительные источники! – восторженно произнёс батоно Гоги: он явно тянул меня к максимальной оценке.

Похоже, то же самое подумал и полковник Миндадзе. Он встал из-за своего стола, быстро подошёл к нам, наклонился и так, чтобы моему экзаменатору было хорошо слышно, обратился ко мне:

– Я обещаю, что ты обязательно будешь служить в армии все два года и, как бы ты ни был подготовлен к экзамену, из этой аудитории ты оценку выше тройки не вынесешь!

– Какая тройка?! – моментально сориентировался дорогой батоно Гоги. – Он не смог ответить ни на один вопрос, я уже поставил ему двойку ещё до того, как вы подошли, и хотел об этом вам доложить.

Он посмотрел на меня просящим прощения взглядом. А я и не обижался. Мы оба понимали, что доказать мою стерильность полковнику не составило бы никакого труда.

А дальше всё развивалось уже без моего участия: к тому моменту я уже сделал всё, что мог.

Решение о пересдаче экзамена принималось в прямом смысле на уровне одного из секретарей ЦК (всем чинам ниже полковник Миндадзе категорически отказывал), к которому обратился с просьбой мой отец. Мне дали время на подготовку, и я на совесть (страх всё-таки наилучший стимулятор) проштудировал весь курс токсикологии.

Единственное, за что мне было обидно, – на экзамене я на самом деле отвечал очень хорошо и заслуженно получил заветную четвёрку, но никто этого не оценил, и все дружно решили, что это не моё личное достижение, а моего отца.

Возможно, история про тот уникальный случай, когда выпускник медицинского института лучше всего был подготовлен именно по военной токсикологии – столь нужному и важному для будущих пациентов предмету.

Целина

Перед тем как приступить к написанию этого рассказа, я мысленно представил сюжет и обнаружил, что в нём нет завязки, кульминации, интересного финала…

При этом без него я тоже не могу обойтись, так как, во-первых, он нужен для понимания последующих историй, а во-вторых, абсурдность всего того, о чём я хочу рассказать, и является главным в повествовании.

Ближе к завершению учёбы в мединституте, где-то на 5 курсе, наступал момент распределения студентов по специальностям. При этом существовали квоты, которые странным образом совпадали с наиболее востребованными профессиями: чем более «денежной» в плане будущих «нетрудовых доходов» считалась профессия, тем меньше мест выделялось и тем труднее было туда попасть.

Хирургия являлась именно таким сложным, заветным направлением.

И тем не менее, несмотря на сложности, мы с моим другом Отаром Урушадзе решили, что мы обязаны послужить отечественной хирургии и вывести её на новый, высокий уровень.

Каждый раз, когда я упоминаю очень близкого мне человека, с которым меня связывает значительный (не только по продолжительности, но и по содержанию) этап моей жизни, меня неуклонно тянет рассказать подробно, какой это замечательный человек, как я ценю то время, которое мы провели вместе, и как мне его не хватает. И всё время приходится напоминать себе, что я решил не выходить за рамки обещанного формата коротких новелл, хотя сам же от этого страдаю.

И тем не менее буквально несколько слов об Отаре я обязан сказать, так как он будет участником ещё нескольких рассказов и без раскрытия его образа картина получится неполной.

Отар – человек, сочетающий доброжелательность и юмор с удивительным магнетизмом. Все хотят быть рядом с ним! Его присутствие – гарантия приятной атмосферы. А ещё он самый настоящий, надёжный друг!.. На этом заставлю себя остановиться…

И вот мы с Отаром стали обсуждать наши шансы на попадание в касту избранных и сразу пришли к единому мнению, что по показателям успеваемости наши шансы близки к нулю. (Вспомнилась шутка Отара: ряд лекторов, заходя в лекционный зал, общение со студентами начинали так: «Чичуа, Урушадзе, покиньте аудиторию… Здравствуйте, молодые люди!»)

Вряд ли наши достижения в игре на бильярде, которому мы посвятили огромное количество времени, будут учитываться, несмотря на важность точного глазомера у хирурга, – в этом мы были единодушны.

«Остаётся один-единственный вариант, – сказал я, – если мы поедем на внутреннюю и внешнюю целины, нам никто не посмеет отказать, это уже станет политически неоправданным решением, и все испугаются!»

Тут я должен пояснить, что имелось в виду. В классическом понимании целина – непаханые, слабо освоенные земли, за которые в пятидесятые годы двадцатого века взялась доблестная коммунистическая партия СССР с целью увеличения продовольственных запасов. Туда ехали отряды, сформированные из молодых людей, которые в тяжёлых бытовых условиях совершали трудовые подвиги (для более глубокого понимания моих с Отаром устремлений можно прочитать роман Михаила Шолохова «Поднятая целина»).

Под внутренней целиной понималось участие в трудовом отряде на территории Грузии (думаю, у читателя сразу возникает образ молодых людей, борющихся с тяготами природы в нечеловеческих условиях, похожих на сцены из романа Николая Островского «Как закалялась сталь»).

Что же касается внешней целины, то трудовые отряды за подвигами направлялись в другие республики бескрайнего Советского Союза. Вы уже поняли суть моей задумки: мы будем единственными студентами с «двумя целинами», так как подавляющее большинство студентов медицинского института вообще не ездило на целину а тем более на внешнюю! (Напоминаю, что мой рассказ – о всеобъемлющем абсурде, и потому прошу не задавать вопросов, типа: «А почему участие в трудовых отрядах влияло на выбор медицинской профессии?» – и т. д.)

Решение было принято единогласно!

Поначалу я поехал на внутреннюю целину (нас с Отаром распределили в разные места) – в Зугдиди, административную столицу Мегрелии (или Мингрелии, по-грузински – Самегрело).

Для того чтобы понять, какое тяжёлое испытание выпало на мою долю, необходимо сказать несколько слов о месте моей «ссылки»: самая зажиточная часть Грузии, цветущие фруктовые сады, самобытная вкуснейшая кухня, гостеприимные люди… одним словом, целина в классическом её понимании.

1 Подвижная милицейская группа.

2 Обращение, которое не обозначает возраст: не мальчик и не молодой человек, что-то нейтральное.

3 Главный кафедральный собор Армении.

4 Игра пузырьков в бокале.

5 Подпольный продавец запрещённых в СССР, недоступных рядовому советскому обывателю дефицитных импортных товаров.

6 В переводе – Новое село.

7 Святая гора.

8 На деньги.

Продолжить чтение