Море по колено

© Александр Прялухин, 2024

ISBN 978-5-0064-8713-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Море по колено

Когда корабль взлетает с Мелководья – даже не с отмели, а с возвышающейся над океаном платформы – поднимается туча водяной пыли. Хочется отвернуться, закрыть лицо руками, но дело это бесполезное. Брызги проникают повсюду – в нос, уши, под одежду, окружают тебя искрящимся туманом. Кажется, что и дышать-то нечем.

Отец Григорий стоически переносил очередной взлет, зажмурив глаза, игнорируя капли, стекающие за ворот полиэтиленовой рясы. Когда гул уходящего в небо рудовоза стал стихать, он поднял веки. Набрал полную грудь влажного воздуха.

– Не больно-то и хотелось! – погрозил кулаком вслед улетающему кораблю.

На самом деле хотелось. Очень хотелось! Уже без малого неделю просился, чтобы взяли хоть на какой-нибудь корабль, вывезли не важно на какую планету, только бы подальше от рыбной вони, соленого воздуха, от пьяных промысловиков… Но никто не подбирал. Никому не нужен был пассажир. Однажды оставленный здесь проповедовать, священник застрял, оказался в плену чужого ему мира.

Мир назывался «Мелководье бросающих вызов». Кто и кому его бросал – непонятно. Видать, разведчики, открывшие новый приют для жизни, решили, что легко он не покорится. Шутка ли, планета-океан! Ближе к полюсам ревут ветра, гуляют волны, там сталкиваются теплые и холодные воздушные массы. Но здесь, окольцованная с севера и юга штормовыми поясами – сплошная водная гладь, которую изредка вспарывают макушки песчаных отмелей, да и то ненадолго, пока ленивая приливная волна снова их не накроет.

Дойти от одного поселения до другого можно пешком, замочив ноги лишь по колено. Переживающая свой миллион лет оттепели, планета была ласковой, в обитаемой зоне почти безветренной, хоть и всегда закрытой тучами. Нечему тут бросать вызов.

На железной платформе, среди ржавых луж, Григорий заметил шевелящееся нечто.

– Эй! – крикнул он дежурному по взлетной площадке, выжимающему промокший желтый флажок. – Лацертианцы пилота бросили!

Дежурный равнодушно пожал плечами – мол, лаци часто так делают. Скрылся в пластиковой будке. Священник последовал за ним, проникая в сумрак душной лачуги, пропахшей угольным дымом и водорослевым чесноком.

– Пристроить бы его.

Дежурный развалился на кровати, делая вид, что не слышит. И все же ответил:

– Не моя проблема. Сдохнет скоро, чо его кормить? Они всегда подыхают.

Григорий еще немного потоптался у дверей.

– Тьфу, йо… – развернулся и вышел на свет пасмурного мелководского дня.

Брошенный лацертианец походил на толстую ящерицу, длиной с человеческую руку. От настоящей ящерки его отличала радужная шерсть, да глаза с круглыми, почти человеческими зрачками. Сейчас эта тварь, одетая в оранжевый пилотский жилет, забиралась на оставленный без присмотра рюкзак отца Григория.

– Фу! Брысь! Это мое, не трожь!

– Я поглядеть, – скрипучим голосом ответил лаци.

Священник попытался снять чужака со своей поклажи, потянув его за лохматый загривок.

– Поглядеть ему… Слезай!

Но лаци крепко держался коготочками за рюкзачью ткань.

– Видишь, написано «Гриша»? – Григорий ткнул пальцем в надпись перед самой инопланетной мордой.

– М-м-м… – ответило существо все тем же скрипучим голосом, просунувшись внутрь рюкзака, разнюхивая там что-то, роясь носом в вещах.

Еще минуту священник, поджав губы, смотрел на брошенного пилота. Потом поднял рюкзак вместе с ним, закинул за спину.

– Черт с тобой. Сам свалишься.

Он спустился с платформы, направился к цели, известной лишь ему одному. Оглянулся, услышав звонкий паровозный гудок. Был соблазн дойти до станции, купить билет на поезд. Но и денег жаль, да и укачивало его в огромных вагонах, ползущих над водой по эстакадам. Григорий махнул рукой, побрел дальше.

– Знал бы ты, куда я иду, ни за что бы на меня не забрался.

По океану, даже когда глубина небольшая, идти тяжелее, чем по суше. Но где та суша? Нет ее. А смотреть, как теплая, прозрачная вода при каждом шаге вспенивается вокруг ног, было забавно. Да и мелкий песок приятно щекотал ступни. Гулять по Мелководью в радость!

– А куда идешь? – скрипнул голос сзади.

– К бандюкам.

– Зачем?

– Значит есть дело.

Отдалившись на километр-другой от обитаемого места, можно было подумать, что ты один посреди океана. Но проповедник прекрасно знал, что севернее простирались архипелаги буровых, на юге рыболовецкие колхозы с их ползающими по дну пароходами, а на западе и востоке множество жилых и заброшенных построек, жмущихся друг к дружке на стальных сваях – по две, три, а иногда и целыми деревушками, маленькими городами.

– Почему тебя бросили?

– Старый. Тест не прошел. Скоро дуреть начну, потом сдохну.

– Дуреть?

– Да-а, – проскрипел лаци. – Деменция.

– Почему домой не отвезли? На вашу планету?

– Нет своей планеты. Мы грузы возим, на кораблях живем большими семьями. Вместо меня другой лаци подрос, мое место стало его местом. Я не нужен.

Григорий не чувствовал в его голосе ни сожаления, ни обиды. А с другой стороны, в голосе чужого не обязательно должны быть эмоции. Он же чужой.

– Нехорошо это. Взяли и выбросили! Как так?

– Тест не прошел – старый. Несколько дней и помрешь. Уходи с корабля.

– Несколько дней? – удивился Григорий.

– Несколько дней, – подтвердил лаци.

Над головой загудел гидросамолет. Редкая штука на Мелководье! Нефть здесь добывают, но не перерабатывают, поэтому машины большей частью на пару, уголь пожирают. А для самолета нужен керосин, который привозят с других планет.

Священник проводил железную птицу долгим, завистливым взглядом, двинулся дальше. «Хорошо, что всегда пасмурно», – подумал он. – «Под солнцем идти жарко, да и рясу пришлось бы делать не из черного, а из белого мешка. Где бы я взял белый полиэтиленовый мешок?»

Час или два он молча шлепал по воде, смакуя в глубине души привычное уныние. Вдруг вспомнил про лаци.

– Эй, ты там еще?

Никто не ответил.

– Спрыгнул, что ли?

Отец Григорий скинул лямку с левого плеча, посмотрел на рюкзак. Нет, не спрыгнул. Тут он, по прежнему цепляется когтями, глаза прикрыл, будто дремлет.

– Ну и зря. Лучше б спрыгнул!

«Хотя куда ему прыгать? Это мне мелко. А его с головой скроет. Утопнет ящер, если плавать не умеет. Да пусть и умеет – далеко ли проплывет? Из сил выбьется и все равно утопнет».

– На что живешь? – проскрипел за спиной пилот.

Григорий не считал, что должен отвечать на личные вопросы попутчика-приживальщика. Но почему-то, сам того от себя не ожидая, ответил:

– Монастырь из соседней системы на зарплатную карточку переводит. Пожрать хватает, а в остальном… Сам видишь, в чем ходить приходится.

– Не густо.

– Да уж куда там!

– Выходит, что и тебя… того… бросили.

– Меня не… ну, хотя… Может и так. Может, бросили.

Он посмотрел вокруг, стараясь сориентироваться. На Мелководье глазу зацепиться не за что, поэтому бывалый путник на шестое чувство полагается – ощущение времени, светлую сторону неба, желтизну воды у знакомых отмелей и силу течения.

– Скоро отольет, – резюмировал Григорий. – Ненадолго, правда. Но можно будет на песок присесть, отдохнуть.

Прошли еще с полчаса и вода действительно стала уходить, отступая вглубь океана, освобождая песчаные бугорки и кочки.

– Четвертый спутник пролетает, – проповедник посмотрел на серое небо. – Слабенький, но воду тоже за собой тянет.

Он скинул рюкзак, с вымученным «уф» сел на мокрый песок.

– Как твоя церковь называется? – спросил лаци.

– Черти полосатые, – проворчал в ответ Григорий.

– А?

Священник вздохнул.

– Галактическая ремонстрационная.

Ему хотелось прилечь, поспать, но для сна на Мелководье особые приготовления требуются: накачай матрас, да заякори его, чтоб не унесло – без этого глаз лучше не смыкать.

Рядом вдруг раздалось довольное урчание. Отец Григорий огляделся, стараясь понять, в чем дело. В нескольких шагах от себя увидел лацертианца, сжимающего в зубах, волочащего по песку украденную из рюкзака майку. Встал, догнал вора и, взяв его за радужный шкирятник, вернул к поклаже.

– Брось! Кому говорю?!

Лаци выпустил из зубов добычу, хоть и пришлось священнику еще раз на него шикнуть. Пока Григорий возвращал майку обратно в рюкзак, пришелец провожал ее задумчивым взглядом.

– Извини, Гриша. Нашло на меня…

Гриша не стал отвечать. Достал кусок хлеба, прикинул на глазок – сколько оторвать. Протянул лаци четвертинку, которую тот с благодарностью принял.

– Нормальная булочка. Ничегошная.

Хлеб действительно был хороший. Отец Григорий не покупал абы что, чревоугодия своего не стеснялся и покушать любил. Потому, может, на остальное денег и не хватало.

– Пожалуйста.

Умяв хлеб, лаци неторопливо расстегнул пуговицы и, сняв с себя оранжевый пилотский жилет, положил его на воду. Долго смотрел, как матерчатый кусочек его прошлой жизни уплывает вдаль.

– Ладно, идем. Есть тут одно место…

– Бандюковское?

– Еще нет. Но оно приведет нас куда нужно. Все равно вброд по прямой не получится.

Небо порозовело и стали уже сгущаться сумерки. На горизонте показалась подмигивающая проблесковыми маячками вышка. Что-то под ней было еще, какие-то платформы, строения – толком не разобрать. Когда путешественники приблизились, все это превратилось в шахтерский поселок, суетившийся своей живой, каждодневной суетой.

– Вниз.

С решетчатой набережной спустились по цилиндрической шахте на несколько пролетов, прошли через воняющую железом залу, заполненную спешащими по своим делам людьми.

– Налево.

Еще несколько минут по тесному коридору, уже не такому оживленному. Пол под ногами стелился по наклонной, уводил их еще глубже.

– И сиди теперь тихо, не вякай. Говорить буду я.

Перед ними стояли двое полицейских, преграждающих вход в тоннель. Оба дородные, не обделенные жалованьем и сытой жизнью. Тот, что справа, молча указал на табличку: «Подземная переправа. Проход 10 селлеров». И рядом, под табличкой, терминал для приема электронных платежей.

– Отпущу вам грехи, дети мои, – густым басом пообещал отец Григорий, – а вы пропустите меня на ту сторону.

– Десять селлеров, – вслух сказал полицейский, заглянул священнику за плечо и добавил: – С носа!

– Я человек божий! – с возмущением воскликнул проповедник, постучал себя кулаком в грудь. – Понимаешь или нет? А ты кто? Нацепил лампасы и что-то о себе возомнил?!

– Много вас тут ходит. И божьих и всяких. Десять селлеров!

– Да я же… – отец Григорий с гордостью выпятил грудь. – Кто ты, а кто я! Как ты смеешь, мать твою за ногу… – в душе у него забурлило, гнев заставил священника сделать шаг вперед. – Ох, прости господи!

Он со всей дури приложился лбом о нос полицейского. Другого, который хотел было прийти на помощь товарищу, взял за грудки и впечатал в стену, да потом еще раз, и еще.

– Держись! – крикнул цепляющемуся за его рюкзак лаци и рванул во весь дух по тоннелю.

Позади раздавались крики, и, кажется, даже топот сапог. Но недолго. Два-три поворота и все стихло. Отец Григорий остановился, чтобы перевести дыхание. Прислушался.

– Дальше не сунутся. Бандитская территория, они сюда ни ногой. Ф-фух!

Потер лоб и быстрым шагом пошел навстречу редким фонарям, уводящим их все дальше и дальше от пропускного пункта.

– Заплатить можно было, – подал вдруг свой скрипучий голос лацертианец. – Десять – недорого.

– Помалкивай там! Мой хлеб ест и еще советы советует! Финдиректор.

Григорий замедлил шаг, остановился у хлипкого забора, не дающего наивному путнику сунуться в боковое ответвление. Старая штольня, уходящая круто вниз, овеяла их холодком.

– Я свою копеечку берегу, на что попало ее транжирить жадно.

Он осторожно отошел от спуска в преисподнюю и снова направился к бандитскому логову.

– Они за то могли бы в нас и пульнуть, – заметил пилот, но развивать тему стрельбы не стал.

Переход по тоннелю был долгим. Изредка попадались им другие прохожие, но каждый был сам за себя и чужих сторонился, не желая присоединиться или хотя бы перекинуться парой слов.

Один раз пришлось сделать привал, отдохнуть. Достал Григорий водичку, хлеб. Попили, покусали, дали себе еще несколько минут, прежде чем отправляться дальше. Священник сидел, прижавшись спиной к стене, закрыв глаза. Потревожил его уже знакомый звук: рядом кто-то урчал. Уже понимая, что он увидит, Григорий вскочил на ноги.

– Опять?! Ну что же это такое! Отдай майку!

Не сразу, но лаци выплюнул человеческую одежку.

– Извини. Что-то снова… нашло на меня…

Бывший пилот растерянно оглядывался, будто только что заметил, где он находится.

– Ты в порядке?

Ящер взглянул на него, стал забираться на рюкзак.

– Не. Но теперь уж что… Теперь уж так… Так и будет.

Когда тоннель закончился и они поднялись по длинной, возвращающей путников на белый свет лестнице, сразу стало понятно, что это совсем другая территория. С другими законами, нравами и обитателями.

Смотрели на них оценивающе, с интересом, словно калькулируя в уме возможности и выгоду. Но большинство, видимо, приходило к выводу, что взять с этой странной парочки нечего.

– Что мужик, продаешь зверушку?

– Это лацертианец. Он разумный и не продается.

– А-а…

Раньше здесь было респектабельное поселение, основанное вокруг какого-то прииска. Со временем источник истощился и законный бизнес ушел. Вместе с законом. Может, когда-нибудь порядок и вернется, но пока в железном муравейнике, возвышающемся и медленно ржавеющем над океаном, правили бал лихие люди.

– Уважаемый, нам бы местечко на ночь. Подешевле, если можно.

Усатый держатель съемных ячеек достал из-под прилавка карту-ключ, покосился на лаци.

– С животными нельзя.

– Это не животное, а лацертианец, – снова пришлось пояснять Григорию. Дремучесть местных, весьма далеких от космоса, начинала его раздражать.

– За двоих тогда, – ответил хозяин, улыбнувшись каким-то своим паскудным мыслям.

Уже в комнате, когда священник прикрыл сдвижную дверь, он кинул на кровать рюкзак и проворчал, указывая пальцем на ящера:

– Зря жилетку снял. В одежде ты больше на разумного был похож.

– Уже пофиг.

– Ну ясное дело, новую шить не станем. И майку свою я тебе не отдам. И вообще, знаешь – посиди-ка ты здесь! Пока я по делам хожу.

– Бросаешь?

– Нет, скоро вернусь. Видишь же – рюкзак оставил.

– Постой.

– Ну?

– Много у тебя прихожан?

Григорий выдохнул, опустив голову. Отвечать ему не хотелось.

– Давай я буду? Прихожанином.

Священник кивнул.

Ему не пришлось долго искать человека, который помог бы улететь с Мелководья. Все этого человека знали, охотно подсказывали, как пройти к нужному месту. Вот широкий «проспект» между северными ржавыми домами и еще более ржавыми южными, вот поворот налево, уютный тупик и башенки над входом в заведение, из которого доносилась громкая музыка. Попасть внутрь, к счастью, можно было задаром, хоть и проводили его взглядами два дюжих молодца.

В недрах огромного зала полутьма, разрезаемая лучами света, дергающимися в такт музыке. В центре круглый подиум и шест, танцующая рядом с ним стриптизерша – темноволосая, миловидная девчушка совсем еще нежного возраста. На ней был лейский купальник, модный среди танцовщиц в кабаках.

Оглядевшись, отец Григорий вычислил столик, к которому следовало подойти. Но его, конечно, остановили.

– Куда?

– Мне к господину Бугзи. Переговорить. По личному делу.

– А ты кто такой?

– Отец Григорий.

– Стой здесь.

Доложили, указали на проповедника пальцем, выслушали распоряжение.

– Подходи! – позвал охранник, махнув рукой.

Человек, внимание которого надеялся привлечь Григорий, был поглощен созерцанием танцовщицы. На незнакомца в полиэтиленовой рясе он глянул лишь мельком.

– Чего надо?

– Добрый вечер.

Священник завистливо посмотрел на еду в расставленных тарелках, перевел взгляд на дорогой костюм своего собеседника, на украшения. Ему бы тоже хотелось такой жизни! Какой ценой? А не все ли равно… Очнувшись от наваждения, отец Григорий прокашлялся.

– Извините, что отвлекаю, но, поскольку не вижу для себя иной возможности…

– Покороче-то можешь? – господин Бугзи повернулся к охране, сказал кому-то «приведите ее сюда».

– Да. Конечно. Покороче… Что ж, если совсем коротко…

– Милая, а я тебя раньше не видел!

Гангстер заставил танцовщицу сесть к нему на колени.

– Одним словом – не могли бы вы поспособствовать… – все еще пытался заговорить с ним Григорий.

– Пойдем ко мне, малышка. Нам тут не дадут расслабиться.

Священник видел, как рука с перстнем беззастенчиво ощупывает юное тело. Во вспышках цветомузыки было заметно, что девушка сжала губы.

Мимо прошел человек с бледной кожей, посмотрел на происходящее неодобрительно, но вмешиваться не стал.

– …помочь мне покинуть планету на одном из ваших кораблей, – с трудом закончил Григорий.

И тут, словно громкий выстрел, прозвучал звук пощечины. Музыка продолжала греметь и цветные лучи все так же плясали, но люди вокруг замерли, с ужасом глядя на девчонку и большого босса, схватившегося за щеку.

– Ах ты маленькая тварь!

В момент все вокруг зашевелилось: кто-то, бросив несколько бумажек на стол, предусмотрительно покидал заведение, кто-то приготовился наблюдать расправу. С запозданием подскочили к девице охранники.

– Ко мне домой ее! – выкрикнул Бугзи. – В комнату для особых развлечений… Там повеселимся! – он зло ударил ногой по столу, заставляя посуду звенеть и падать на пол. Повернулся к священнику.

– А ты… Ты мне не нравишься, святоша. Ты здесь всем не нравишься, понял?

Григорий сделал шаг назад.

– Извините.

Не считая нужным дальше испытывать бандитское терпение, он развернулся, пошел к выходу. «Неудачная попытка. Неудачный момент. С самого начала вся затея была неудачная!» И еще подумалось – «жаль глупую».

Лаци ждал его в комнате с одним носком в зубах. Рядом, на кровати, лежал второй и раскрытый рюкзак. Отец Григорий молча забрал предметы своей одежды.

– Ничего не вышло. Надо валить отсюда.

– По добру, – согласился ящер. – По здорову.

Вдруг снаружи, в общем коридоре, раздался шум. Проповедник прислушался, подошел к двери. Осторожно сдвинул ее в сторону. И, пока он пытался разглядеть что-то сквозь узкую щель, с той стороны схватили за ручку и с силой дернули!

Отец Григорий даже не удивился, увидев на пороге ее. Девушка вошла внутрь, закрыла створку. Сказала шепотом:

– Я сбежала!

Он мотнул головой из стороны в сторону.

– Поздравляю, – ответил так же шепотом. – И чего теперь делать?

– Эта с нами? – встрял в разговор лаци. – Пусть будет с нами.

Священник повернулся к нему, сказал уже в голос:

– Пилот-ящерка, ты скоро сдохнешь! Но я-то не собираюсь! О боже… – снова развернулся к девушке. – Ладно. Если… Если они видели, что… Как зовут?

– Ленка.

– Если видели, что ты, Ленка, сюда бежала, то будут обыскивать все комнаты.

Посмотрел на окно. Попробовал его открыть. Не с первого раза, но у него получилось.

– Вылезаем, тут можно спуститься! А дальше железнодорожный квартал – есть где спрятаться.

Когда-то в поселении работала станция. Она была и сейчас, но ни сюда, ни отсюда никто уже не ездил. Единственный паровоз, стоявший на рельсах, грел воду для прачечной.

– Коле-есики! – с восхищением протянул лаци, разглядывая огромные паровозные колеса.

– Быстро в кабину! – скомандовал Григорий. – Пересидим внутри, а там видно будет.

– Он ездит? – спросила девчонка. – Как думаешь, мы можем им управлять? А волосатый случайно не умеет? Ты говорил, что он пилот.

– Ну какой к черту пилот?! Он старый лацертианец с деменцией!

Дело, впрочем, оказалось легче, чем можно было подумать. Чудовищная машина, изрыгающая пар и пламя, была франкенштейном ископаемых и передовых технологий: силу ей действительно давала испаряющаяся вода и для этого следовало регулярно подкидывать в топку уголь, но все остальное управлялось электроникой. Вместо рычагов и вентилей – джойстик, болтающийся на проводе. Словно это не настоящий, а игрушечный паровоз.

Григорий ни на секунду не верил, что это может быть так просто, но, помолившись и поглядев по сторонам, снова спрыгнул на платформу, отбросил из-под колес увесистые «башмаки». Забрался обратно.

– Что, хочешь попробовать? – посмотрел на Ленку. – У нас с тобой одинаковый стаж управления паровозами, так что… дерзай!

И Ленка, взяв джойстик в правую руку, нажала кнопку старт, пихнула пальчиком силиконовый рычажок. Да и в самом деле, какой еще могла она придумать алгоритм действий? Но паровоз понял команду и, пробуксовывая колесами, тронулся с места.

Кабина вздрагивала, бренчала забытая в пустом стакане ложка. Под колесами раздавался хруст и скрежет.

Кажется, на выезде их обстреляли: что-то сыпалось на машину горохом, стучало по ней барабанной дробью. Локомотив оборвал несколько трубок, идущих от котла к прачечной и теперь из дырок сифонила горячая вода. Но ни это, ни даже прогибающееся под многотонным монстром полотно и ужасный скрип опор не могли их остановить.

Не мог и господин Бугзи, потому как не обзавелся гидросамолетом. Слишком дорого, даже для него. Поэтому погоню могли организовать только на плоскодонках – шустрый транспорт, но… Паровоз быстрее. И движется он по эстакаде, почти по прямой, ему не надо огибать отмели. Пожалуй, у беглецов была фора. Оторвутся на час? На два? Зависит от того, сколько локомотив проедет, ведь угольный тендер был пуст, куча с каменным топливом осталась там, на перроне у запасного пути.

Под потолком качалась тусклая лампа. За железным бортом бликовал на воде луч единственного фонаря, причудливо вывернутого на носу паровоза – что-то он там, видимо, должен был освещать, в бытность свою фонариком для стиральщиц. Рассвет не торопился с появлением и блики, тусклые отсветы оставались единственными источниками света для двух человек и одного лаци.

Григорий поймал себя на том, что в этом неверном сиянии разглядывает ничем не прикрытые ленкины ноги. Рыкнул на себя, отвернулся, ругаясь в уме грязными словами и одновременно вспоминая подходящую молитву. Не вспомнил.

– Как сбежала-то?

– Блеванула охраннику на башмак. Сказала – надо в туалет, живот крутит. Он меня в сортир и затолкал. А там вентиляция. Не шибко просторная, но мне хватило.

Григорий улыбнулся.

С появлением солнца, когда черные тучи снова стали серыми, паровоз замедлил ход. Внутри у него что-то застучало и через несколько километров он все-таки замер.

Ленка выглянула из кабины, огляделась. Она плохо ориентировалась на планете, на которой не было никаких ориентиров. Спросила:

– Нас найдут?

– Найдут, – подтвердил отец Григорий.

Девушка насупилась, потом гордо вскинула голову.

– Ну и что! Все равно – я рада, что это сделала! И ждать их здесь не собираюсь. Давайте вылезать, пойдем… куда-нибудь.

Григорий тоже осмотрелся. В отличие от Ленки он понимал, где они находятся, умел угадать место и направление.

– К омуту пойдем. Это недалеко.

– Куда?

– К священному месту.

– Если оно священное, то почему омут?

Григорий усмехнулся. Вслед за беглянкой слез сначала с паровоза, потом с эстакады, очутившись по колено в воде.

– Да потому, что пошутили, – достал скрученную из серых водорослей сигарету, подпалил ее спичкой. – А потом еще и построили на том участке обшитую пластиком домину, расцвеченую фонариками, не гаснущими даже днем. Короче говоря – трактир. Назвали «Омут Марии Анновны». И не спрашивай, что было на уме у хозяйки, когда она его так называла. Дураки думают, что и вправду из-за глубины.

Он выпустил облако пахучего дыма.

Бурлящая вода у ног, сверкающая чешуя рыбешек – гулять по Мелководью в радость! Не прошло и часа, как показалась обещанная домина с фонариками. Отец Григорий кивнул в ее сторону:

– Пример губительного разрушения души человеческой. Здесь в порядке вещей торговля всяческой дрянью, органами и телами, а то и самой жизнью.

Он вдруг подумал, что удачный был бы финал для проповедника – вот тут, у святого места, взять Ленку в охапку, зарулить в трактир и гульнуть на оставшиеся, вытворяя с девчонкой всякое. Сглотнул. Даже почувствовал, как шевельнулось его естество, из-за чего вынужден был смущенно повернуть в другую сторону.

– Внутрь я заходить не стану! – приказал сам себе Григорий и направился чуть в сторону от здания, подальше от праздно шатающихся людей.

– Я еще в первый год своего проповедования упрашивал губернатора поставить священный столб, оградить территорию. Но разве есть кому до этого дело…

Прошлепали еще метров сто, чувствуя, как мелеет под ногами дно.

– Вот! – священник потоптался в центре отмели, разбрызгивая теплую воду. – Здесь особое место!

– Разве? – проскрипел лаци.

– Глубина не меняется, всегда ничтожно малая. Самая малая на всей планете! Потому и омутом обозвали, шутники. Видите, покуда мне? До щиколотки не доходит! Одним словом – аномалия.

– В чем же святость? – спросила Ленка.

Священник пожал плечами.

– Может, как раз в том, что отмель не меняется? Течения, наносы, приливы – ей все хоть бы хны! Всегда тонкий слой чистой, прозрачной воды.

– Тогда спускай меня, – раздалось за спиной.

– А?

– Спускай на особое место.

– Сейчас, – Григорий поставил поклажу с сидящим на ней ящером прямо в воду.

Лаци сполз с рюкзака, успев прихватить из него то ли правый, то ли левый носок. И проповедник, глядя на неуверенную походку лацертианца, не посмел отбирать. Ящер, приподнимая над водой голову, проковылял несколько метров. Раздался всплеск. Носок вместе с разноцветным комком шерсти поплыл, следуя за слабым течением, куда-то вдаль, где еще раньше растворилась в небытии оранжевая жилетка.

Священника накрыло то чувство, которое может испытывать пастырь лишь потеряв своего единственного прихожанина. Непривычное, странное чувство. Щемяще тоскливое и удушливое.

– Отец.

Григорий обернулся. Перед ним стоял коренастый мужчина с бледной, не знавшей загара кожей.

– Говорят, ты местечко на корабле спрашивал?

Священник облизнул пересохшие губы. То ли с надеждой, то ли уже с благодарностью посмотрел на небеса.

– Ага. Хотелось бы. Местечко.

С грустной улыбкой повернулся к Ленке, подмигнул ей. Дай бог не в последний раз он привел сюда страждущих.

Взлетающий с Мелководья корабль поднимает тучу водяной пыли. Но отцу Григорию не впервой. Нужно лишь закрыть глаза и не дышать несколько секунд. А потом… Потом можно идти прочь. В мир бескрайней глади, чтобы еще раз попытаться – вдруг теперь получится? – донести до людей доброе слово. Ведь должно же быть в этом мире что-то хорошее. Что-то по-человечески теплое, как вода на «Мелководье бросающих вызов».

Я кое-что сжигаю

– Кто ты?

– Я твоя девушка.

Она улыбнулась, сняла футболку.

Андрей смотрел на нее во все глаза, сердце его колотилось в предвкушении чего-то волшебного. И в то же время парень хмурился, не верил. Не верил в такую удачу, в свое счастье. В реальность той, что сидела напротив, совсем рядом, только руку протяни и дотронешься.

– Нет, погоди. Кто ты на самом деле? Где живешь, чем занимаешься? Я же о тебе ничего не знаю!

Засмеялась в ответ.

– Дурачок!

Стянула с себя шорты.

– Разве это важно? Я ведь тебя не расспрашиваю. Мне достаточно того, что ты есть.

Он протянул руку, дотронулся. Теплая, нежная. От нее исходил запах цветочного, исключительно девчоночьего шампуня. Никогда еще аромат шампуня так не кружил ему голову.

С трудом поднял глаза, натыкаясь на ее взгляд.

– Мы встречаемся… В который? В девятый? Или десятый раз? – не унимался Андрей. – Но так и не погуляли вместе, не сходили в кино или… Не знаю. В пиццерию. Я вот и не в курсе, какую пиццу ты любишь.

Она нащупала резинку, стягивающую темные волосы, сдернула ее, бросила на пол. Вьющиеся локоны рассыпались по обнаженным плечам.

– Что же ты хочешь знать, Андрюша? Ну, кроме любимой пиццы и места жительства.

Хитро улыбнулась.

Мысленно он хватался за вопросы, которые все время были рядом, а сейчас вдруг разбежались, оставив его наедине с девушкой. Моргнул несколько раз в растерянности и выпалил первое, что пришло в голову:

– Сколько тебе лет?

– А тебе?

– Восемнадцать.

Она смотрела на него, склонив голову набок.

– Мне чуть больше.

Потянулась, касаясь его носа своим.

– А чего я родителям скажу, – прошептал он, уже не в силах отпрянуть, – если захочу тебя с ними познакомить?

– Скажешь, что знаешь меня уже тыщу лет, – прошептала она. Прижалась теплыми, мягкими губами к его губам.

Андрюхин мир поплыл, полетел ко всем чертям в затягивающую его черную дыру. Вместе с разбежавшимися вопросами, с уютной комнатой и домом, с улицей, городом, и даже с накопленной на новый монитор кубышкой. Все стало неважно. Только он и она. Только эти мягкие, теплые губы.

– Я… люблю тебя.

– И я… тебя.

Освободились от остатков одежды, упали на расправленную кровать, в которой потревоженным сверчком что-то скрипнуло.

Говорят, человек понимает, что был счастлив, лишь спустя время. Лишь с высоты прожитых лет. Но Андрюха точно знал, что именно сейчас он абсолютно, неподдельно счастлив. Что душная от их общего дыхания комната, скрип сверчка – это и есть счастье. То самое, к которому будешь примеряться всю оставшуюся жизнь. Примеряться и понимать, что каждая новая удача, каждая радость – нет, не дотягивает. И еще Андрюха теперь знал, что счастье не бывает для одного, что оно подлинное, если делишь его с кем-то.

Молодые сердца не знают усталости, но, то ли одно из них не было таким уж молодым, то ли борьба с самими собой и друг с другом была очень страстной и яростной – они устали. Вытянулись, переплетаясь, успокаивая дыхание.

Сколько прошло времени? Может быть час, а может и вся ночь уже пролетела. Да что ночь! Вся жизнь могла пролететь.

Он посмотрел на часы, возвращаясь к реальности.

– Родители? – спросила она.

– Угу. Скоро утро, приедут с дачи.

Вставать решительно не хотелось! И, хотя простыня под ними была влажная, можно было бы лежать на ней еще вечность. Или, пожалуй, несколько вечностей. Почему нет? Если сладкая истома скомкалась вокруг них теплым одеялом, то пусть все так и остается!

– Пойдем гулять? – предложил Андрей. – Сначала в парк, потом на мост. Будем смотреть, как уходят на острова утренние теплоходы. Купим чипсов и колы.

Все так же улыбаясь она отрицательно покачала головой.

– Мне пора. Время.

Обнял, поцеловал. Нежный аромат девчоночьего шампуня растворился, уступив место запаху разгоряченного, потного тела. Но ее это нисколько не портило. Просто она стала настоящей.

– Когда снова увидимся?

Девушка отстранилась, спрятавшись от него за распущенными волосами. Сказала тихо:

– Никогда.

Андрей продолжал спокойно лежать, потом вдруг встрепенулся.

– Чего? Извини, мне послышалось, ты сказала «никогда». Глупость какая, правда?

– Я далеко, Андрюша. А для связи требуется энергия. И я… Я здесь, у себя, кое-что сжигаю. И скоро вокруг меня ничего не остан…

Ее рядом не было. Никого не было. И кровать аккуратно заправлена. А сам Андрей сидит в кресле, к его шее от компьютера тянется аккуратный белый проводок.

– Что значит – я далеко? – спросил он сам себя. – Да ну и что! Хоть в Америке, хоть в Австралии! Какая разница?

С досадой дернул проводок, отключаясь от компьютера. Покосился на старый монитор. Все накопленные деньги ушли на апгрейд машины – проц, мощная видеокарта, целая прорва оперативной памяти… Все ради того, чтобы встречаться с девушкой там, в иной реальности.

– Почему никогда? Я приеду куда угодно! Так почему же никогда?

Сжал зубы, проморгался, стараясь не выпустить слезу. И еще раз шепотом:

– Кто ты?

За окном чернел бархат ночного неба, не тронутый пока розовыми отблесками зари. Холодно сверкали искорки звезд. И где-то далеко, на границе наблюдаемой человечеством вселенной, невидимая для глаз Андрюхи и почти невидимая для «Хаббла» и «Уэбба» сверкнула и… погасла последняя звезда неизвестной галактики.

Плюшевые звездолеты

«Все хотят пожизненный. Но если ты потерял берега и творишь разные глупости, то дадут тебе лет пятнадцать, а потом освободят. И живи с этим, как хошь».

(Дядя Вася, старый зэк).

– Антипов!

– А?

– В космос полетишь.

Сережка Антипов положил стамеску на верстак, отряхнул руки от древесной пыли.

– Чего я-то? Чуть что – сразу я.

– Молчи, дурак. Делай, что говорят и Родина тебя не забудет!

– Оно и плохо…

– Чо сказал?!

– Полечу! С радостью, гражданин начальник!

– Ну то-то же.

Родина в лице администрации ни о ком не забывала и постоянно что-то придумывала. То субботник в честь сорокового юбилея теплого туалета, то день починки дырявых носков, а то вот как сейчас – покорение безвоздушного пространства.

Потащили Антипова на общее собрание, к главному корпусу, куда радостный из-за прерванной работы народ уже стекался стройными ручейками. За стройностью людских потоков никто не следил и можно было бы вразброд, но привычка – великое дело. Шли организованно, по одному только велению собственных сердец.

Вот и дощатая трибунка, едва приподнятая над бетонной площадью. На нее уже взгромоздился Главный и сурово поглядывал на нерасторопных людишек, отнимающих его драгоценное время, главным образом обеденное, но и для игры в нарды тоже.

Он дунул в микрофон, постучал по нему пальцем, вынужден был раздраженно обернуться, выискивая глазами ответственного за звук. Потрясая кулаком начал что-то выговаривать и прорвавшийся в динамики голос отчеканил оборванное «…вставлю, если еще раз такое, вашу мать».

Главный развернулся к толпе, крякнул, поглаживая себя по кое-как бритым щекам. Начал без лишних предисловий:

– Администрацией принято решение об организации космической экспедиции! Наша с вами задача – восстановить связь с исторической Родиной…

Оратор шмыгнул, глаза его увлажнились и закончил он с торжественным придыханием, почти шепотом:

– Планетой Земля!

Достал платочек, промокнул слезинки.

– Конструктором космического корабля, его строителем и – чего уж там! – штурманом и пилотом, назначаю столяра, Сережку Антипова.

Народ зааплодировал, радостно и с великим облегчением оттого, что Сережку, а не кого-то из них, потому как освобождаться раньше времени никому не хотелось. Столяра же подмывало снова спросить «чего я-то?», но он сдержался.

Скоротечное собрание закончилось. Разочарованная толпа медленно двинулась в разные стороны, снова распадаясь на ручейки, уже не такие стройные.

Антипов сиротливо продолжал стоять рядом с трибуной. Ждал, что сейчас подойдут умные люди, все объяснят-разъяснят, на пальцах покажут, чего и как делать. А то, может, и подмигнут, шепнут – так мол и так, пошутили мы. Еще немного лапши навесим вам на уши, а потом это дело замнем по тихой грусти и новую выдумку сочиним. Родина сочинит.

Но никто не подходил к нему. Сережка вздохнул, посмотрел на серое небо, обещавшее скорый дождь, засеменил к столярной мастерской. Да и не к мастерской даже, а вокруг, с другого хода – к той части дома, в которой была обустроена библиотека.

Бенджамину Апполинариевичу – библиотекарю – очень не нравилось такое соседство. Против Сережки-то он ничего не имел, а вот мастерскую его не любил и каждый раз не забывал об этом сказать.

– Здорово, герой. За знаниями пришел? И дела свои деревянные ради книжек бросил? – старик Бенджамин усмехнулся в закрученные усы. – Ох уж мне эта твоя столярня! Ведь надо было так извернуться – в одном здании два самых пожароопасных объекта на всю зону! Чем они думали?

И Антипов, и библиотекарь прекрасно понимали – каким местом чаще всего думает Администрация. Но, от греха подальше, место это не обсуждали.

Апполинариевич даже не стал спрашивать про то, какие знания нужны столяру, скрылся за стеллажами, поворчал там о чем-то на своем, матерно-библиотекарском, пару раз уронил древние фолианты, и вот, наконец, появился со стопкой пыльных книг.

– Держи!

Бросил их на стол. Сережка стал разглядывать обложки: «Ремонт навигационного оборудования», «Материалы внешнего корпуса кораблей класса Б», «Энциклопедия юных космонавтов», «Космос для чайников» и, наконец, «Заблудившийся звездолет» издательства Детская литература.

– Более ничем помочь не могу! Нет других знаний, – развел руками Бенджамин.

Столяр вздохнул, отодвинул четыре томика, раскрыл тот, что для детишек. Увлекся. Первая глава, вторая, третья… Через час Антипов обнаружил себя спящим на столе, лицом прямо в книге. Даже слюней успел напускать на желтую страницу. Вытер сырость рукавом и, понимая, что никакие энциклопедии – хоть для чайников, хоть для кофейников – его не спасут, заявил:

– Пойду к Главному. Что-то здесь не так!

– Определенно, – согласился библиотекарь, не поднимая головы от мужского журнала.

Главный, к счастью, был у себя и как раз занес ложку над тарелкой борща, а потому очень раздосадовался, что пилот, штурман и конструктор космических кораблей пришли к нему отвлекать от этого интимного занятия.

– Что-то здесь не так, Гаврила Пафнутьич!

– Чего не так? Вот сметана, вот сало и чеснок. Пампушки опять же. Все как надо! Сейчас стопочку еще налью…

– Речь про космос и полет. Почему я-то? Столяр ведь, а не… Как я вам корабль соберу? Сроду ничего подобного не делал.

– Что значит – не делал? – искренне удивился Главный.

Он со скрипом отодвинул стул, встал из-за стола и вышел из комнаты. Вернулся с двумя игрушками в руках. Сережка Антипов прекрасно знал эти поделки, сам их изготовил для гавриловых ребятишек. Так или не так должны выглядеть звездолеты – кто его знает? Отпускал фантазию на волю, когда вырезал. Правда, один из мелких засандалил себе игрушкой в лоб, пришлось тогда ее и все остальные мягким материалом обтянуть, а то бы Главный снял шкуру с самого Антипова.

– Смотри! – показал Пафнутьич на звездолеты, отобранные у ребятишек. – Вот такой, а? Или нет, лучше такой!

Сережка сглотнул, выдавил из себя едва слышно:

– Это игрушки.

Он делал пацанятам маленькие, причудливые корабли для того, чтобы дарить мечту. Те самые корабли, которые, как ему казалось, должны бороздить космическое пространство, открывать человеку новые миры. Нести людям свободу или хотя бы веру в нее.

– Игрушки… – недовольно проворчал Главный. – Выйди-ка вон. Подожди меня снаружи, а то стоишь тут, смотришь, что и кусок в горло не лезет. Прогуляемся потом с тобой, договорим.

Гуляться после борща пошли до самой границы зоны. Остановились лишь у стены, которая тянулась, плавно закругляясь, на запад и на восток. Гаврила Пафнутьич шаркнул башмаком, поправляя границу, потому как стеной здесь называли линию, прочерченную в пыли и песке.

– Нас на планете, можно сказать, бросили! – начал он издалека. – Ни тебе начальства министерского, ни вооруженной охраны. А мы что? М?

– Сами себя охраняем, – с готовностью ответил Антипов.

– Правильно! Не растерялись, не позволили себе всех этих глупых вольностей, а продолжили дело наших героических предков, первооткрывателей космоса.

И он многозначительно поднял толстый указательный палец. Погрозил кому-то. В ответ с той стороны границы ветерок швырнул ему в лицо пылью. Впрочем, кроме пыли бояться здесь было нечего, мир этот не страшный. Никто оттуда сюда прийти не мог, не было там даже зверья, не говоря уже о разумных существах. Стерильная планета. Потому и отсюда туда не стремились. Зона – единственное место, где есть еда, кров, плац, культурный сортир, а главное осмысленный взгляд такого же, как ты сам, сидящего. Взгляд, не дающий сойти с ума от одиночества.

– Да, – подтвердил Главный, выковыривая песок из глаз, – вот я и говорю – будем хозяевами своей судьбы, не нужно ни на кого надеяться. Не летят? Сами прилетим!

– Так я же… – виновато опустил голову Сережка. – Из чего? По каким чертежам? Куда лететь? И кушать ведь в полете надо.

Главный помял подбородок.

– Кушать… Выдадут тебе в столовой чего пожрать, не переживай.

– Испортится, – возразил Антипов. – Надо такие продукты, которые много лет не испортятся.

– Тьфу… А раньше-то как летали?

Антипов замялся – очень уж не хотелось ему казаться умнее начальника. Но набрался смелости, ответил:

– Раньше они в анабиозе летали. По крайней мере, в книжках так пишут.

– Да и ты завернись в антибиоз!

– Это не одежда. Это камера такая, где человек может все путешествие проспать.

– Тю! Вот так сложность! Ну и ты спи дольше. Если б мне кто дал в камере отоспаться, я бы – ух!

Он повернулся на юг, задрал голову к небу, на котором начинали проступать первые звезды.

– А лететь… Где у нас Земля? Во, туда надо лететь!

Даже если и туда, погрешность была равна тремору его руки, то есть примерно в четверть галактики. «Спорить бесполезно» – решил для себя Сережка. У Главного на любой вопрос есть ответ, а чем больше вопросов, тем злее ответы. Можно и пинка под зад получить, если умного из себя корчить.

– Гражданин начальник, мне нужно совершить побег к старому кораблю.

– Завтра совершишь. Темнеет уже, иди домой.

И Сережка пошел домой. Этой ночью ему снились космические пираты. Они уговаривали его перейти на темную сторону, угощали ромом и учили, как правильно вырезать игрушечные звездолеты. А он им рассказывал о том, что раскаяние и чистосердечное признание смягчают участь, поэтому надо бросить разбой и явиться к Гавриле Пафнутьичу с повинной. Хоть, по совести говоря, Гаврила и не был назначен Землей, а лишь являлся самым авторитетным из прочих сидящих на богом забытой планете.

Побег до старого корабля – дело не хитрое. Всего километров пять, не больше. Но чтоб зря не шастали, справа и слева от дорожки закапывали покойничков: сидящие – народ суеверный, по кладбищу просто так бродить не станут.

Формально корабль за пределами зоны, но тропинку окаймляла с обеих сторон такая же нарисованная в песке «стена», как и та, что опоясывала поселение. Мол, не оторван древний артефакт от людей, остается частью их культуры и богатого прошлого. Частью общей, уютной зоны.

Перед тем, как отправиться в путь, Антипов заглянул в дом для котеев. Кроликов на зоне – тех хоть лопатой ешь. Завались кроликов. А по части котеев бедствовали. И не то, чтобы от них пользы много, но в книгах, написанных на Земле, котеев часто упоминали, а значит это связь с Родиной, дело почти политическое.

Всего в доме оставалось пять животин, три мальчика и две девочки. Да и то один мальчик уже не в том возрасте, чтоб его мальчиком называть, котят давно не стругал. Жаль, но, учитывая ничтожную популяцию, этот вид на планете неизбежно вымрет.

У Сережки со старым котеем, тем, к которому не прилипло иное имя кроме как Черно-белый, были особые отношения. Он его, бывало, сунет за пазуху и украдкой выносит из дома, пока теток-нянек котейских нету. Сядут они вместе на травку, подальше от прочих людишек и разговаривают, греются на солнышке. Котею в его годы много не надо, да и характер у него покладистый, сбежать не пытается. Сидит себе, щурится, зевает.

И сейчас Черно-белый высовывал голову из-за ворота антиповской телогрейки, смотрел на холмики, появляющиеся то по правую, то по левую руку от идущего вдоль тропинки столяра. Дул порывистый, зябкий ветерок, иногда на кожу падала капля – предвесник мороси, надвигающейся из глубины материка. Сережка уныло подвывал:

– Вот и лето прошло-о… Словно и не быва-ало-о… Трам-парам пара-рам… Только этого ма-ало-о!

Показался самый большой холм. Такой большой, что в нем могли бы упокоиться все живые, кто еще коротал свой век на этой планете. Но поросшее мхом, травой и редкими кустами нечто не было могилой. Так теперь выглядел последний транспорт, опустившийся когда-то на поверхность планеты и большей частью своего корпуса уже утонувший в жирной, инопланетной земле.

– Только, только, только, то-олько… Ни хрена себе. Ты гляди, Черно-белый, вход совсем зарос.

– Мр-р-рня.

Пришлось поработать длинным ножом, пробивая себе дорогу в чрево транспорта. Внутри Сережка поставил котея на пол – знал, что тот будет идти рядом, не ускачет в темные переходы.

Подпалил факелок, взялся за него покрепче, да смотрел, чтобы огонь был в левой руке, если «мрня» идет справа, и наоборот. Двинулся по коридору, сверяясь со старой схемой, злодейски украденной из библиотеки.

Не прошло и десяти минут, как они добрались до места, называющегося «рубкой». Все приборы внутри покрыты толстым слоем пыли, панорамные окна заросли с внешней стороны и почти не пропускают свет – в рубке царит вечный сумрак. Казалось, что в металлического монстра и звуки не проникают, но, если постараться, можно было расслышать какие-то скрипы, шорохи… Что там могло скрипеть и шуршать? Разве только призраки другой жизни, давно исчезнувшей, погребенной под слоем ушедших десятилетий.

Столяр несколько раз обошел помещения, собственноручно отмеченные на чертеже. Что-то проверял, разглядывал, дергал руками и даже пинал. В конце концов выдрал из пульта панель с джойстиками и кнопками, обозначенную как «Аварийный блок управления».

Сережка Антипов развалился в капитанском кресле, достал из-за пазухи фляжку.

– Вот бы эту дуру запустить! А, Черно-белый?

– Мр-р-рня.

– Согласен, теперь не получится. Раньше надо было. А сейчас – тут прогнило, там вытекло…

Сделал глоток, но после недолгого размышления решил, что этого мало. Глотнул еще пару раз. Ядреная смесь перебродившего, настоявшегося на забавных грибах напитка пролилась внутрь, расплескалась в животе огненным озерцом.

Черно-белый сидел напротив, на раскуроченном пульте, лениво вылизывал причинное место. Прервался, вздохнул. Посмотрел на человека. Гляделки у него были зеленые и не банально-округлые, а с косой линией сверху, прикрывающей блестящие пуговки глаз чуть сильнее, чем у остальных котеев, и оттого делающей эти глаза более осмысленными.

Пойло захватило Сережку, остановило время, тогда как окружающий мир ускорился и облака, едва видимые за грязными, заросшими окнами, понеслись потоком раздерганной ваты, а местное солнце рвануло через небосклон, стремясь как можно быстрее упасть за горизонт. Лишь зеленые глаза напротив оставались такими же неподвижными, как и сам Антипов.

– Они верят в сломленный дух.

– Кто верит? – переспросил столяр у зеленых глаз.

– Те, что оставили нас. Считают, суки, что зона – это нормально, что людей можно запихать в паучью банку, где страх заправляет всем. Они думают, что это сделает нас трусливыми рабами. Но ты, парень, держи для них фигу в кармане и ни на секунду не забывай, что в масштабах Вселенной власть бармалеев – ничто. Для нас это лишь временные трудности. Наступит момент и все мы, закрытые в зоне, перешагнем через них.

– Через трудности?

– Через бармалеев.

Черно-белый повидал жизнь, ему можно верить. Но можно ли верить самому себе, когда напился до разговоров с котеем?

Сережка тряхнул головой. За окнами вечер, хотя казалось – только что был полдень. Котей все еще лижет себя между ног.

– Идем. Нам пора.

Неделю мужички таскали из старого корабля запчасти, из которых Антипов стал собирать одноместную скорлупку. Основой послужил цилиндрический септик, к которому прирастало все остальное – баки для топлива, маршевые и маневровые двигатели, продовольственный контейнер… Рабочий пока еще компуктер аварийного блока мог взять на себя управление всем этим безобразием. Взлетит? Долетит?

Сережка подумал: «Шансы у меня как у того странного дядьки… Черт, забыл имя. Ах да, барон Мюнхгаузен! В старом кино его вынудили залезть на пушку, чтобы проверить – правда ли сможет полететь на ядре?»

Думалось и о том, чтобы сжечь, взорвать кораблик. Глядишь, на другой запчастей уже не найдется. Но за такие дела Антипова обвинят в диверсии и освободят к чертовой матери, безусловно-досрочно.

Пока сомнения теснились в его душе, корабль слишком быстро, словно сам собою, оказался готов. Под присмотром госкомиссии в составе повара Элеоноры, кочегара Хо и библиотекаря Бенджамина был осуществлен контрольный взлет. Чудо техники заставили приподняться на несколько метров и опуститься на землю. За сим испытания были признаны успешно завершенными.

– Может, тебе в женский отряд перед полетом? – спросил Пафнутьич. – Сходи, отдохни душой и телом. Наберись, так сказать, положительных эмоций.

– Не, – отказался Сережка. – Девки меня не любят. Скипидаром пахну и опилки в рукавах. Чего навязываться?

Главный махнул на него рукой.

В день Икс вокруг плаца и на туалете развесили флажки. Снова согнали людей и все вместе, дружно помогали бледному Антипову устроиться на неудобном пилотском кресле, после чего закрыли за ним люк. Пафнутьич даже успел толкнуть пространную, мало кому понятную речь про закон и порядок. Злые языки поговаривали потом, что это он про любимый сериал.

Наконец сосчитали хором от десяти до нуля и корабль взмыл на недосягаемую для человека высоту! Метров на пятьдесят. Нет, пожалуй, даже на пятьдесят два. Потом завис, стал заваливаться на север, в сторону большого, старого корабля-прародителя, из потрохов которого и был сделан. Тот будто притягивал его к себе, звал обратно.

Включились тормозные, посудина коснулась земли, но уже за нарисованной стеной – так далеко, что выскочившему из нее Сережке толпа показалась серой, шевелящейся массой. Столяр перекинул через плечо дорожный узелок, нажал что-то внутри корабля, и, захлопнув люк, отбежал в сторону.

– Антипов в космос не летит! – он рассмеялся. – Почему чуть что, сразу я?

Помахал соплеменникам рукой, двинулся от них прочь. Обратно его уже не пустят. Во всяком случае до тех пор, пока в поселении жизнь не перевернется с ног на голову. А к тому времени он сдохнет среди безжизненных, стерильных скал и холмов. Жаль. Жаль, что не гладить ему больше Черно-белого.

Опустевшая скорлупка снова пошла вверх, надрывно клокоча маршевыми двигателями.

– Куда это он? – спросили в толпе, имея в виду Сережку.

– Туда, – ответили, имея в виду «прочь от зоны».

– Совсем сдурел?!

– Как сказать. Теперь он свободен.

– Разве так можно? Добровольно выбрать свободу? – засомневались в толпе.

– Видимо – да. Можно.

Кораблик, взлетевший на полкилометра, рванул сразу во все стороны, рассыпаясь над людьми красочным фейерверком.

Оставляющий свет

– Чего у тебя, Аркадьич, дверь в комнату все время закрыта? И зачем вообще две комнаты? – секретарша откинулась на подлокотник дивана, дотянулась до ноги начальника голой ступней, недвусмысленно двигая ею по начальниковому бедру. – Ты ведь мужик холостой. Теперь.

Дональд Аркадьевич Беккер, комендант колонии на планете Елец Гончих Псов, достал самодельную сигарету, скрученную из листьев местного дерева, аккуратно снял с дивана кота, чтобы не попасть на него пеплом, щелкнул зажигалкой.

– В той комнате Муська. А здесь… – выпустил струю пахучего дыма, покосился на черно-белого, – Федор Михалыч.

Кот понял, что речь о нем, уставился на хозяина.

– Муську жена откуда-то притащила. Когда уезжала, решила оставить. Побоялась, что в корабле она сдохнет от перегрузок. А мне что, выкидывать животину? Пусть будет. Только они морды друг дружке расцарапают, если их по комнатам не развести. Однако, Люся, ты зря ножкой елозишь. Доставай документы – посмотрим, как нам на этот раз мозги будут полоскать.

Документы ухнули увесистой папкой на велюровую обивку, заставив диван всколыхнуться. Земля требовала ведение делооборота в своем первозданном, бумажном состоянии. На случай, если непреодолимая сила испортит электронный архив. Они там, на Земле, все грехи валили на непреодолимую силу, а на бессмертие пергамента полагались больше, чем на твердотельные накопители.

– Наших дел немного, – заметила Людмила, растягиваясь всем обнаженным телом от одного подлокотника до другого, укладываясь животом на колени коменданта. – Большая часть – постановления и распоряжения Террконтроля. Вчера дошли, весь вечер распечатывала.

– И чего там?

Люся хотела было ответить, даже рот открыла, но в следующее мгновение оставила бумаги, замерла.

Дом и все в нем находящееся ощутимо вздрогнуло. Показалось даже, что апартаменты куда-то кренятся, однако жужжащие под полом гироскопы одержали победу, выправили положение.

– Ветер, – констатировал Дональд Аркадьевич.

– Ага, – согласилась Людмила и отобрала у него тлеющий цилиндрик, затянулась. – Так вот о постановлениях-распоряжениях.

Вернула начальнику самокрутку, смочила палец языком, принялась листать.

– Запрет несогласованных контактов с коренными жителями…

– Согласовывать с Землей? По полтора месяца, пока сигнал туда-обратно?

Девушка пожала хрупкими плечиками, перелистнула документ.

– Новые правила строительства на территории колонии…

– С запретом на несогласованное с Землей?

– Угу. Дальше… Запрет на непредусмотренный в смете расход энергии. Это, видимо, потому, что они отчет за прошлое полугодие получили, у нас там небольшой перерасход был. Дальше… Запрет на…

Комендант перестал слушать. Где-то на периферии сознания еще звучало – «запрет… запрет…», доносился шелест бумаг и покашливание уставшей от чтения Люси, но Дональд Аркадьевич не вникал в бесконечный поток информации, он растерянным взором смотрел в окно. Там, за бронированным стеклом, качались деревья.

Так же аккуратно, как и кота, он отодвинул секретаршу. Встал. Подошел к оконной раме и, протянув руку, нажал на тугую кнопку «открыть». В лицо Беккеру дунуло знойным воздухом, несущим запахи леса.

– Вот тебе и зима.

– А? – девушка отвлеклась от чтения, посмотрела на коменданта.

– Духота говорю. Жарко.

– Аркадьич, закрой. Вот из-за таких, как ты… Кондишен шпарит из последних сил, энергию жрет, а он, понимаешь, в окошечко решил поглядеть. Закрой!

Стекло скользнуло снизу вверх, снова отрезая обитателей дома от ароматов елецкой чащи.

– Пойду отменять, – сказал Дональд, рассеянно оглядывая комнату, будто потерял что-то.

– Чего отменять?

– Все. Протяжку силового кабеля, совместные занятия в школе, строительство… – махнул рукой. – Идем!

Комендант то и дело утирал платком лицо, прикладывался к фляжке с прохладной водой. Голый торс и короткие шорты от жары не спасали. А Люсе, так той и футболку не снимешь, семенила за начальником в пропитавшейся потом, ставшей совсем мокрой одежде.

Вокруг скрипели и качались крепления – лестницы, открытые переходы между строениями, все это не являлось жесткой конструкцией.

Парочка спустилась на первый уровень объекта, ступив на ярко-зеленую траву. Они направлялись к разложенным на земле бухтам кабеля и суетившемуся рядом с ними электрику.

– Сергей! Отбой. Собирай барахлишко.

Электрик вытер руки о сетчатую, оранжевого цвета жилетку. Лицо его удивленно вытянулось.

– Да ты что, Аркадьич? Я с утра… Столько надо было… По местам на уровнях… А ты – отбой?!

– Не я. Догмы изобретают дяденьки и тетеньки с Земли. Вон, целую кипу прислали, – кивнул на папку, которую Люся таскала под мышкой. – А мы с тобой должны под их бубен ритуальные танцы плясать.

Покрутив над головой руками, Беккер выдал неуклюжее па.

Взгляд электрика скользил с коменданта на секретаршу, потом на бумажные правила, потом снова на коменданта.

– Ну и… – он сплюнул, принялся собирать вещи. – И черт с ними! И хорошо, что подключить не успели. А то ведь потом не отключишь. Там такая система, что… Весь объект разбирать придется, – Сергей покосился на «Объект №1», единственное человеческое поселение на планете.

– Дональд Аркадьевич! – окликнул их кто-то. – Дональд Аркадьевич!

Этого окликающего Дональд Аркадьевич не любил и про себя называл «политруком», потому как должность его – зам по работе с персоналом – придумана была в чистеньких офисах метрополии. Здесь она совершенно без надобности: коллектив маленький, все вопросы через коменданта решаются. И зачем этот зам, нахлебник? Не имеющий никакой полезной специальности. Разве только доносики в головной офис строчить.

– Дональд Аркадьевич!

– Чего?

«Политрук» поглядел на электрика, складывающего в кейс инструмент.

– Ах, вы уже распорядились? А то я думаю – проверить, вдруг…

– Ты-то уж все и знаешь, сразу прибежал!

– Так это… Все знают. Инфа с Земли в общем чате выкладывается.

– Иди-ка ты отсюда, Евгений Евгеньевич. Займись чем-нибудь полезным. Поспи или на гитаре поиграй – «гитар, гитар, кам ту май будуар»… А мы тут сами справимся.

– Еще по поводу школы…

Лицо у коменданта слегка побагровело. Он повторил вполголоса:

– Сказал же. Мы. Сами. Разберемся.

– Я понимаю, – не унимался «политрук», – хотел только сказать, что на ихней сходке летуны сами запретили мелким в школу ходить. Еще до распоряжений с Земли. Там этот… Как его… Дар-Кес, один из старейшин. Он остальных агитировал. Отдаляются они от нас.

Дональд глядел на зама, прищурив глаза.

– Ушлый ты человек, Евгений. Во все дыры пролез, все обо всех узнал.

Зам посчитал, что это комплимент. Улыбнулся. Подошел ближе и доверительным тоном добавил:

– А вам, Дональд Аркадьевич, осторожнее надо быть. Молодые летуны вас винят в том, что светлое дерево погибло. Некоторые даже, прошу прощения, угрозы нехорошие высказывают.

Комендант скривился. Противно ему стало оттого, что этот маленький в своем значении человечек думал, будто Беккер не знал или не понимал всех рисков. И вдвойне противно из-за веры человечка в то, что Беккер мог испугаться.

Он отвернулся от заместителя. Поднял голову, рассматривая деревья, окружающие объект номер один. Нигде, кроме Ельца Гончих Псов, такие деревья не растут. Высокие, разлапистые. Да еще с причудливыми домишками на ветвях.

– Знаешь, Сережа, давай мы эту штуку все-таки подключим. А?

Приятно было видеть ужас на лице Евгения Евгеньевича. Он даже хотел что-то возразить начальнику, однако подумал о чем-то своем, политручьем. Развернулся и ушел быстрым шагом в знойное марево. Наверное, сочинять.

– Сергей ничего подключать не будет, – пробормотала за спиной Люся.

– Почему это?

Но комендант уже и сам видел, что электрик стоит опустив руки, смотрит насупившись, безо всякого желания «эту штуку все-таки подключить».

– Не станет нарушать. Не захочет терять работу. Он же слышал, что Земля запретила.

Видимо, Сергей слышал не только это, потому что покачал головой и сказал «извини, Аркадьич».

– Черт с тобой, я сам. Оставь все и иди, ответственности на тебе не будет.

Облегченно выдохнув, Сергей еще раз пробормотал что-то похожее на «извини» и скрылся следом за «политруком», в то время как секретарша, нахмурившись, продолжала смотреть на Дональда.

– Ты не пойдешь! – наконец произнесла она.

– Пойду, – он принялся раскладывать инструмент.

– Тебя током дернет. Ты не специалист, Дональд. Сдурел что ли?!

– Я комендант внеземной колонии. Уже двенадцать лет как. И ты серьезно считаешь, что я не умею соединять проводки?

– Но… Я… Ты…

Дональд Аркадьевич оставил в покое инструменты, повернулся к секретарше. «Что же она там думает, в своей прелестной головенке? На что-то, видимо, надеется. Да и то сказать – я же в самом деле теперь холостой».

Протянул ей тонкий ободок – наушники со встроенным микрофоном.

– Возьми. Будешь держать со мной связь. На тридцать пятом уровне есть площадка, ты знаешь. Как раз половина пути. Постараюсь выйти к ней, если кабель удачно ляжет. Его же надо по спирали до самой верхушки закручивать. В общем, принеси на площадку чего-нибудь пожрать.

Люся обреченно кивнула, понимая, что все равно его не переубедит.

Весь кабель, который был нужен коменданту, на себе не утащить. Поэтому бухты – по две штуки сразу – загодя были оставлены на разных уровнях. По три нести не с руки, хоть и сделаны они из облегченных материалов, а вот две – в самый раз.

Взгромоздив на плечи рюкзак с механизмом, в котором вращались барабаны, несущие на себе прочный провод, Дональд поднялся по первой из множества лестниц. Глянул вниз, с деланной улыбкой помахав рукой любовнице, и, уже проклиная брошенный самому себе и земной администрации вызов, двинулся дальше.

Объект номер один, как и деревья вокруг, был основой для жилых и прочих построек. Гуманоидным летунам, населяющим планету, это удобно – прыгаешь с ветки и вперед, на покорение воздушного пространства! Любой же сарайчик, сколоченный по недоразумению на поверхности, они готовы были немедленно сжечь – неприятие наземных построек стало у них чем-то религиозным. Земляне решили не раздражать местных, организовали себе деревушку, приютившуюся на уходящем ввысь переплетении веток.

– Это я, пожалуй, погорячился, – Дональд Аркадьевич остановился, хлебнув из фляжки уже теплой воды.

Он посмотрел вниз – где-то там, в молочной дымке, скрывалась земля. Час подъема, размотано две пары бухт-барабанов и вот уже подходила к концу третья. Кажется, что идти бы должно легче, но ноги налились свинцом, а частое дыхание на привалах не успевало восстанавливаться.

Комендант перевел взгляд наверх. Уже виднелась площадка, на которой его должна ждать Людмила. Он щелкнул креплением, зафиксировав кабель на тридцать первом уровне, поставил ногу на нижнюю ступень шаткой лесенки. Здесь, на внешнем радиусе Объекта, основательных конструкций не найдешь. Все строения жались к центральной части – там хоть и темнее, зато надежнее, не так качает.

– Давай, альпинист хренов, – ругал он себя. – Левой, правой… Левой, правой… Вот и тридцать второй. Ф-фух!

Снова остановился, но на этот раз не столько для отдыха, сколько для того, чтобы подставить лицо первому свежему ветерку, подсказывающему и людям, и аборигенам, что вечерняя пора близко.

– О-о… Хорошо-о!

«Было бы еще лучше выбросить шорты и остаться в труселях», подумал он, но вспомнил, что давно уже не носил трусов – лишняя одежда на Ельце ни к чему. А голый комендант, карабкающийся по внешней стороне Объекта, будет смотреться совсем уж гротескно. «Ладно, потерпим. Вниз на лифте, а дома душ и кондиционер. Потерпим».

Кабель закончился на самом пороге площадки.

– Тридцать пятый. Здравствуй, Люська.

Дональд на четвереньках прополз еще немного, скинул с себя пустые бухты и лег на доски. Грудь его вздымалась и опадала, по лицу текли капельки пота. Люська молча легла рядом, обняла. Так они и лежали – десять минут, пятнадцать…

– Почему то дерево, на месте которого мы основали колонию, летуны называли светлым?

Начальник заставил себя сесть.

– А ты не знаешь? Хотя… Давняя ведь история. Задолго до тебя было. Листья у него раз в год светились! Фосфоресцировали, видимо. И не спрашивай, с каких щей именно раз в год, никто толком не изучал.

– Оно что, единственное такое было?

Дональд открыл контейнер с едой, достал сосиску в тесте.

– Не. Мы как-то ночью взяли флайер, прошлись на бреющем по округе, в радиусе тысячи километров. Нашли еще штук пять. Но, надо признать, явление редкое. И, главное, у местных брачный период привязан к этому свечению. Они теперь думают, что если делать свои дела не при свете листиков, то ничего не выйдет. Огорчены, одним словом. А уходить от дома на сотни километров, чтобы потрахаться под ближайшим светящимся деревом, это ж кому понравится? Но молодежь все равно уходит, что бесит стариков еще больше.

Замолчал, потому как не хотел больше отвлекаться от еды. Девушка терпеливо ждала, когда он расправится с куриным бульоном и карбонарой. Лишь после этого позволила себе спросить:

– А спилили зачем?

Аркадьич долго, жадно запивал ужин водой. Утер губы ладонью.

– Как же, спилишь его… Испарили промышленным аннигилятором. Мы ж не знали, что оно чем-то от других отличается. Тут везде гребаные деревья и все более-менее одинаковые. Выбрали первое попавшееся и испарили.

Он посмотрел тоскливым взором на темнеющее небо.

– Ладно, милая. Спасибо за еду, но мне пора двигаться дальше.

– Скоро ночь.

– Ну и что? Я прошел половину пути. Имеет смысл закончить дело.

– Может, завтра закончишь?

– Ага, конечно. Знаю я, как оно бывает. Встанешь утром и сразу поймешь, насколько все глупо. Что не стоило начинать и уж тем более не стоит заканчивать.

Он подсоединил протянутый до площадки кабель к новой бухте, закинул ее за спину.

– Если глупо, – тихо попыталась возразить секретарша, – тогда зачем?

Дональд улыбнулся.

– Мы же тут, Люся, планету осваиваем. У черта на куличках. Нам некогда разбираться – «правильно, неправильно…» И вообще, только трусливые мещане переживают за то, во что они вляпались накануне вечером. Паскудное чувство.

Он поцеловал ее в губы.

– Делай дело и пусть история рассудит! Пошел я. Сотворю немного истории для Ельца Гончих Псов.

Вторая половина пути давалась ему с трудом. Хоть Дональд и не был еще, в его сорок с небольшим, уставшим от жизни человеком, хоть и не успели испортить его здоровье разного рода злоупотребления, а все же останавливаться приходилось чаще. Да и стремительно надвигающаяся ночь подъему не способствовала. Пришлось нацепить на голову резинку с фонариком – бело-голубой луч хоть что-то выхватывал во тьме между уровнями.

Коменданту вдруг показалось, что за ним идут. Обернулся – никого. С минуту вглядывался в обманчивую синеву, на фоне которой едва заметно качались черные силуэты деревьев.

– Эй! Кто там?

Тишина.

– Никого?

Он двинулся вверх по очередной хлипкой лесенке.

– Ну и хорошо. Потому что идти следом, – бросил взгляд за спину, но и на этот раз никого не увидел, – плохая идея.

На всякий случай связался с секретаршей:

– Люся! Слышишь меня?

В радиоэфире что-то пискнуло.

– Да, слышу, – прорвалось сквозь помехи.

– Ты где? Сигнал плохой.

– В лифте поднимаюсь, буду ждать тебя наверху.

– Ясно.

– Что-то случилось?

– Нет-нет, все хорошо. До связи.

И в наступившей тишине, в промежутке между порывами ветра, снова непонятный шорох. Теперь комендант понял, что доносится он не сзади, а откуда-то справа, из тьмы жаркого елецкого воздуха.

«Случайный летун? Да ведь не любят они ночью по воздуху».

Местных люди не воспринимали как опасность. Нападений, во всяком случае, не случалось. Потому Дональд и оружия с собой не носил, уж тем более сейчас, когда каждый грамм кажется центнером.

Он чертыхнулся, пошел дальше. «В темноте всякое мерещится. А с листиками надо завязывать».

И почти до самой вершины никто его не беспокоил. Ничего, кроме чуть спавшей жары и еще большей усталости, не отвлекало. Так что он даже поверил – показалось. Пока в воздухе вновь не зашелестело, не захлопало крыльями. В том, что это именно крылья, он уже не сомневался.

– Чего тебе надо, летун?

Неизвестный молчал. Отлетел подальше, но вскоре снова вернулся, сопровождая Дональда.

– Вань, это ты?

Местный, наконец, появился из тьмы, но лишь для того, чтобы зло сверкнуть глазами и снова исчезнуть.

– Я отправлю тебя к черным духам, – послышалось в ночи, так тихо, что слова едва перекрывали шелест крыльев и шум гуляющего в ветвях знойного ветра. – А потом лес заберет и твою девку!

Дональд остановился.

– Которую?

Вопрос остался без ответа.

– Знаешь, Ваня…

– Меня зовут Ван-Цок! – раздраженно сказал летун.

– Я и говорю – Ваня. Ты, Ваня, фанатик религиозный. С деревьями со своими.

– Оно было светлым деревом!

Аркадьич вздохнул. Сколько раз он объяснял молодым летунам, что произошла трагическая случайность и земляне вовсе не хотели уничтожать именно это, особенное бревно с листьями. Да и, по правде сказать, свет от таких деревьев бледненький. Чего там разглядывать, чем любоваться? Не видели аборигены ярких-то огней. Но…

Из темноты вдруг блеснуло металлом и в следующую секунду Дональд почувствовал, как что-то острое чиркнуло по его ноге. Метательный дротик, похожий на кинжал, скрылся в ночи, бесшумно устремившись к земле.

– Ах ты ж!..

Каждый летун, прошедший инициацию, носил с собой два заточенных лезвия. Комендант не сомневался, что там, в ночи, к броску готовится и второй. Но Аркадьич не прятался, не убегал. Даже фонарик на лбу не стал выключать. Почему-то верилось, что удача, не оставлявшая его раньше, не оставит и сейчас. А главное, не зря же говорят – «братья по разуму». Должен разум одержать верх над желанием убить!

Не одержал. Снова сверкнул металл, но только в этот раз броска не получилось: тень, метнувшаяся к ним сверху, ударила Ван-Цока еще до того, как он смог совершить задуманное. Удача Дональда Аркадьевича Беккера, коменданта земной колонии на планете Елец Гончих Псов, оказалась сильнее.

– Живой? – спросил кто-то, совсем рядом хлопающий крыльями. Ударившая Ван-Цока «тень» появилась в свете фонарика, приобретая черты Дар-Кеса, старейшины летунов.

– Живой, – ответил ему Аркадьич. – Поцарапанный маленько, но это ничего, до свадьбы заживет. Главное, чтобы он Люську не тронул. А то болтал тут всякое… Что лес ее заберет.

– Он не то имел в виду. Хотел сказать, что не будет она с тобой. Что белые духи леса любят ее, поэтому к себе привязали. Не полетит она на Землю. Никогда. А Ван-Цока или кого другого не бойтесь, нападений больше не случится. Зуб даю.

– Го-осподи… – протянул Дональд, разглядывая кровоточащий порез. – Кто тебя таким словечкам научил, Дар-Кес?

– С Серегой общаемся. Электроником.

– Электриком, – поправил комендант.

– Электриком, – согласился Дар-Кес и добавил: – Все ваше нам интересно и, думаю, полезно будет. Но только детишек в школу все равно не отдам! Не в этом поколении. А то раздадите им свои экранчики, будут они в них втыкать с утра до вечера, как люди. Тьфу!

Дональд преодолел последние несколько пролетов, приветливо махнул рукой ждавшей его секретарше и скинул, наконец, рюкзак-бухту, почти опустевшую, с остатками размотанного кабеля. Чтобы подключить его, потребовалось не больше минуты. Пискнуло зуммером в электрощитке, загудело. Находясь на самой верхушке, два человека не могли видеть Объект №1 со стороны, но заметили, как на соседних деревьях отразился свет новых огней.

Муська заняла центр дивана, положив передние лапы поверх черно-белой шубы кота Федора. На столе стояли две чашки холодного чая, рядом вазочка с конфетами «Мишки в лесу», заначенными еще с последнего прилета грузового транспорта. Люся держала Дональда за руку.

– Забыл дверь закрыть? – улыбнулась она.

Начальник пожал плечами.

– Давно надо было ее выпустить, – Люся развернула конфету, хрустящий фантик скомкала и бросила на диван, но ни кот, ни кошка не сочли нужным прервать сладкий сон. – Пусть живут вместе.

Она посмотрела на коменданта – сначала на перевязанную ногу, потом в глаза.

– Уволят?

– Само собой, – спокойно ответил он, отпивая из чашки. – И наверняка будет запрет на въезд.

– Сюда? На Елец?

Утвердительно кивнул.

– Ты знаешь, я… – Людмила опустила взгляд, – я, наверное…

– Не полетишь со мной? Останешься?

Люся молчала.

– Не переживай, – он потянулся через стол, поцеловал ее руку. – Делай то, что считаешь нужным. А я не пропаду! Наймусь в другую компанию, на свеженькое освоение. Пусть и не главным, не придется хоть документы разбирать. Ну а там – как сложится… Может, еще увидимся. Когда-нибудь.

Чай был выпит, конфеты съедены. Начальник и секретарша стояли у раскрытого окошка, где яростно боролись стремящийся в комнату елецкий зной и прохлада созданного на Земле кондиционера. Обнаженные любовники старались восстановить дыхание после долгой, изматывающей близости. Наверное, последней, случившейся между ними.

– А мне нравится, когда огни светят ярче, – сказала она. – И праздники люблю. Особенно Новый год. И подарки. Сладкие конфеты. И еще – когда в голове ворох фантазий, желаний. Пусть даже неправильных.

Дональд ухмыльнулся.

– Никто из любителей запретов ничего подобного не скажет. В их серых мыслях просто не хватит радости для таких слов.

Он смотрел вниз, где на изумрудной траве стояли две фигурки – человека и летуна, казавшиеся с большой высоты очень маленькими. О чем-то они там говорили, без смущения передавая друг другу самокрутку.

– Кабель от резервных генераторов все равно пришлось бы протягивать, – говорил Серега Дар-Кесу. – Не такой, конечно, без вот этого всего, что Аркадьич придумал… Но старая схема по любому не держала нагрузку. Куча ведь охлаждающих систем. Даже предохранители выбивало.

– Ага, – согласился старейшина, живо, но неверно представляя себе выбитые предохранители.

– Теперь распределение более равномерно пойдет. Сложность только в том, что компьютер не даст этот кабель отключить, иначе все вырубится.

– А если старые потроха на каждом уровне поменять?

– Ха! Модули с электрооборудованием вдоль ствола ставили, дальше они обрастали жилыми да всякими хозяйственными постройками. Потому что рассчитаны на наземное строительство, на доступ сверху, когда один-два этажа. А здесь… Здесь их под сотню. Поди-ка доберись до какого-нибудь пятидесятого! Все верхние разбирать придется. Не, это теперь надолго. Так и будем светиться.

– Красиво, – сказал Дар-Кес.

– Красиво. Только Аркадьича за это самоуправство снимут, как пить дать. Отзовут на Землю.

– Что ж, – задумался на мгновение абориген. – Кто-то должен дарить свет. Оставлять его после себя.

Ель, посаженная людьми на месте Светлого дерева и, к удивлению многих, выросшая, как все местные деревья, на несколько сотен метров ввысь, невольно ставшая человеческим поселением, Объектом номер один, светилась хоть и одинаково белыми, но яркими, праздничными огнями.

Жующие мясо

Они спустились на закате, когда щербатый диск Меркло показался над горизонтом, а багровая Пылка уже падала за холмы, заставляя деревья и хижины отбрасывать длинные тени.

Спустившихся было семеро. Вооруженные до зубов, в странных одеждах, окрас которых сливался с каменистой долиной, они шли по тропинке без страха, но с той осторожностью, которую можно увидеть лишь в повадках опытного хищника.

Команда зачистки – так их называли люди, ждавшие в высокогорном поселке. Дед просил меня не связываться с пришлыми, но я все равно следил, осторожно выглядывая из-за валунов, прижимаясь чешуйчатым животом к земле.

Тем временем небесный корабль, железная туша которого извергла семерых, уже поднялся и исчез в темнеющей синеве. Люди тихо разговаривали о чем-то, цепочкой поднимались к плато, ориентируясь на мачту связи, установленную в поселке. Оружие держали наизготовку.

Я глянул себе под ноги: крошево из камней. Один неосторожный шаг и посыпется, зашуршит, привлекая ненужное внимание. Спустился пониже, туда, где зеленела трава. Вприпрыжку – на всех четырех – обогнул неудобное место и снова поднялся до самого края террасы, с которой видны чужаки.

Пользуясь увеличительными инструментами, они смотрели на хлебные поля, где работали наши общинники. Продолжалось это недолго: приборы убрали, к хлеборобам потеряли интерес. Семеро продолжили свой путь, упрямо шагая по тропинке.

Я увлекся, подошел совсем близко, настолько, что мне стали слышны голоса и можно было разобрать отдельные фразы.

– Если джерни прогнали колонистов… До заката не успеем… Ночевать на высоте…

Чтобы слышать каждое слово, можно подобраться еще ближе, но я вдруг понял, что граница, которую общинники не пересекают без надобности, осталась позади. Мне не следовало идти дальше. Там – поселок людей.

Я замер, с тоской вытянул шею. Ужасно хотелось понять: что это за команда такая, зачем они сюда прилетели? Чего зачищать-то собрались? Решившись, пополз вперед.

Чужаки сделали остановку через две сотни шагов. Один из них подошел к железному холму, ощетинившемуся стволами, неуклюжими металлическими ногами и плоскостями неизвестных машин.

– Механоиды джерни, – донеслось до моих ушей. – Первого поколения. Неудивительно, что колонисты сами с ними справились. Но почему никого нет? Что тут случилось?

– Илья, давай его спросим! – один из них кивнул в мою сторону.

Я вздрогнул, спрятался за камень, отщелкивая языком недобрые слова.

– Эй, местный! Выходи! Мы тебя видели.

Послышались громкие звуки, я уже слышал такие. Люди смеялись. Им было весело.

– Не бойся, мы уже завтракали.

Проклиная свое любопытство, я выполз из-за валуна. Ох, дед узнает – заставит выгребную яму чистить!

– Подойди ближе. Ты нас понимать?

– Дурак ты что ли, Строганов? Конечно понимает, если выполз!

Я остановился в десяти шагах от них, но меня жестом попросили подойти еще ближе и я не посмел ослушаться.

– Знаешь, что здесь случилось? – спросил один из семерых, который, видимо, был у них главным. Он опустился на колено, чтобы его глаза оказались на одном уровне с моими.

– Не знаю, – тихо ответил я. – Мы зря не ходим. Слышали только, что гремело наверху.

– Угу. Гремело. Черт, как тебе объяснить-то… Значит так! Мы, – он ткнул себя пальцем в грудь, – хорошие.

Я счел за лучшее согласно кивнуть.

– Они, – человек показал на холм из разбитых машин, – плохие. А там…

Теперь указал пальцем прямо в небо.

– Там война между плохими и хорошими. Может, ты даже видел, как в небе по ночам звездочки пляшут, огоньки сверкают. Видел, а?

Я и вправду видел, поэтому снова кивнул.

– Ну вот! Скоро война уйдет отсюда. Четвертая беты Кас теряет стратегическое значение… Впрочем, тебе это до фонаря. Суть в том, что мы уже долго не появимся. Лет десять, или даже сто. Никто точно не скажет. А эти… – снова показал на железные останки, – высадили на планету отряд механоидов. Машины такие, людей убивают. Да и вас тоже могут, за компанию. Это они тут гремели, стреляли по колонистам. Наша задача – убедиться, что целых механоидов не осталось, а если остались, то уничтожить их. Понимаешь, что ли?

– Понимаю. Что ли.

– Ф-фух… Как зовут-то тебя, местный?

Я прощелкал на своем языке – Ци-ка-ун.

– Отлично, Цик. Звук выстрелов, значит, ты слышал. А куда все люди из поселения делись, не знаешь?

– Нет. Я внизу был, в долине, когда гремело.

Человек встал, разочарованно посмотрел на окрестности. Сказал, обращаясь уже не ко мне, а будто бы к самому себе:

– В одном подразделении десять механоидов. Похоже, все они тут. Колонисты их порешили и в кучу сволокли. Тускарора, пересчитай. Мало ли… Нехорошее у меня предчувствие! Если они все джернийские железки уничтожили, то нет причины из поселения уходить. Что-то здесь не так. Пересчитал?

– Десять. По ногам, стволам – десять. И техничка вон еще, в овраге валяется.

Чуть в стороне от остальных действительно лежала машина поменьше, с черной дырой в боку.

– Что ж, пойдем в поселок. Поглядим, куда люди могли деваться.

– Можно с вами?

Не знаю, какой злодух меня за язык дернул! Я и сам испугался того, что произнес. Но главный, которого звали Илья, разрешил:

– Иди, – он одарил меня безразличным взглядом, словно смотрел на пустое место. – Вдруг подскажешь чего. Но если стрелять начнем – драпай на всех четырех!

Мы вышли на плато, где люди дома построили. Поселок они давно основали, еще до моего рождения. За эти годы общинники выучили и слова человеческие: нетрудные они, запоминаются легко.

Прошли по главной улице. Вокруг тишина, такая оглушающая, что аж в ушах звенит. Я помнил это место другим – говорливым, суетным. А сейчас… Только железка поскрипывает, висящая на столбе. Илья протянул к ней руку, повернул к себе одним боком, другим.

– Били по рельсу, весь в отметинах. Видимо, система оповещения не работала.

– Так ведь разряд электромагнитный, – заметил один из команды, державший оружие потяжелее, чем у остальных. – Наши сами бомбу сбросили, надеялись, что механоиды отключатся.

Илья кивнул.

– Твоя правда, Джес. Но у железок, похоже, защита от ЭМИ. Мы больше своим навредили, чем… Ладно, чего уж теперь. Ойвинд, загляни в здание администрации. А мы пока тут осмотримся.

Когда один из команды скрылся в большом доме, остальные вдруг дружно повернулись на север. Я там ничего не видел и звуков никаких не слышал, но изменивший направление ветерок донес странный запах. Люди переглянулись. Молча взяли оружие наизготовку, пошли навстречу ветру. И я держался рядом с Ильей, идущим впереди, потому что любопытство подталкивало меня, делало чуть смелее.

* * *

Местный бежал рядом, опасливо прижав уши, не отставая ни на шаг. Я покосился на него, но тут же снова устремил взгляд вперед: то, что должно было нам открыться, волновало меня сильнее. Ох, этот запах! Какой же он знакомый и отвратительный. Стоило попасть хотя бы в одну серьезную переделку, в которой сгинуло много бойцов, чтобы запомнить этот смрад навсегда!

Миновали корпуса техчасти – электростанция, бойлерная, очистные… Вот уже и граница поселения. Обошли каменистую гряду, отсекающую северную оконечность плато.

– Вот же… твари… – тяжело вооруженный Джес остановился, сплюнул. Прищурившись, посмотрел по сторонам.

Остальные тоже замерли. Я чувствовал, что к горлу подкатывает тошнота, но сумел подавить секундную слабость.

Нечто жуткое предстало нашим взорам – гора человеческих тел, сваленных друг на друга. Хорошо еще, что в высокогорной местности на четвертой беты Кас почти нет летающих насекомых, иначе эту гору уже накрыла бы жужжащая туча.

– Они специально, сволочи, – процедил сквозь зубы Строганов. – Колонисты механоидов в кучу, а они в отместку… людей.

– Кто «они», Герман? – тихо спросил я своего заместителя. – Джерни смогли десантировать лишь одно подразделение. Один только транспорт прорвался. И мы их уже видели, верно?

Я повернулся к остальным.

– Слепцов, Тускарора! Смотрите следы – не было ли посторонних? Майер! Сколько всего колонистов в поселении?

– Четыреста восемнадцать, согласно штатному расписанию.

– Как думаешь, они все тут?

Джерд Майер, медик по образованию, тоскливо покосился на гору тел.

– Откуда ж мне знать? Но я бы сказал, что вполне… Вполне могут быть все.

– Кто мог это сотворить? – спросил я, обращаясь к каменистой гряде, которую окружала пожухлая трава. Ветер, снующий на открытом пространстве плато, ответил мне тихим завыванием.

Мы стояли на одном месте, смотрели во все глаза, но ничего подозрительного, ничего, что помогло бы найти ответ, не замечали. Несколько птиц в вышине, гора тел и ветер.

– Следов много, – сказал подошедший Тускарора. – И механоиды были, но только когда шли к поселку от места десантирования. И человеческие следы. Все вперемешку. Посторонних не заметил.

– Хорошо. Идем обратно. Надо осмотреть поселение, вдруг кто остался в живых, забился где-нибудь в темный уголок. А может и еще кто прячется… Смотреть в оба!

Когда проходили мимо электростанции, в наушниках раздался писк зуммера, а на экране, встроенном в очки, появилась пульсирующая надпись: «Стрелок Ойвинд Бьорн, потеря сигнала».

– Черт! У Ойвина телеметрия отключилась!

Расстояние, отделявшее нас от администрации поселка, преодолели бегом. Не произнося ни слова, отдавая приказы знаками, я оставил трех бойцов снаружи, с двумя другими осторожно поднялся на крыльцо. Дверь открыта, за ней виден темный тоннель длинного коридора.

Строганов вошел первым, включил подсветку на шлеме и автомате. Мы с Майером двинулись следом. Осторожно проверяли каждое помещение – везде беспорядок, следы панического бегства. В конце коридора повернули налево.

Я сразу остановился, поднял руку. На полу, в черной луже, лежало тело. Посветил: на плече надпись «Ойвинд Бьорн». Луч фонарика метнулся по стенам, распахнутым дверям. Никого. Показал Майеру и Строганову, чтобы проверили ближайшие помещения, сам склонился над телом. Хотел нажать на кнопку медицинского диагноста, но понял, что панели с электронной начинкой нет. В груди у Ойвинда была дыра.

Мы обыскали всю администрацию – не нашли никого. Вынесли тело на улицу. Как раз, когда последний луч местного солнца скрылся за горами.

– Сквозное отверстие диаметром пятнадцать сантиметров, – резюмировал Майер. – Грудь пробита вместе с бронежилетом.

– Импульсатор или огнестрел? – спросил я у него.

Майер покачал головой.

– Его проткнули. Чем-то очень твердым и острым. И удар был нанесен сзади. Думаю, Ойвинд даже не успел ничего понять.

– Проткнули?! Вместе с броником? Джерд, ты уверен?

Он кивнул.

– Значит, все-таки мех, – сказал Блэйн. – Один схоронился. И хорошо, если только один.

– В куче было десять, точно посчитано, – подал голос Тускарора.

Я размышлял, не торопился с выводами. Задумчиво смотрел на Цика, который уселся неподалеку; глаза его в вечерней тьме стали большими, он внимательно слушал наш разговор.

– Никогда джерни не отправляли больше десяти боевых единиц в одном подразделении, – я снял очки, протер линзы. – А даже если и добавили лишнего – не похож он на механоида первого поколения. Тупые они, берут лишь натиском и огневой мощью. А тут… Тут кто-то похитрее. Как думаешь, Цик?

Он подполз ко мне ближе.

– В нашем мире нет опасных животных. Никто не угрожает. И мы тоже – никому. Мы не охотимся. Не знаю, как одни разумные могут делать плохо другим разумным.

– Еще как могут, – ответил ему Майер. – На то они и… разумные.

Мы покинули территорию поселка. Нельзя было оставаться на ночь в таком месте, каждое здание, каждое помещение которого ты не в состоянии контролировать.

Нас было семеро, осталось шесть. Никому до этого дела нет. Умники, отправившие команду зачистки на четвертую беты Кас, знали только то, что в известном месте мы встретим известного противника – хорошо вооруженного, но недостаточно умного, чтобы противостоять живым, опытным бойцам. Подмогу нам не пришлют, эскадра уже перестроилась и эшелонами покидает систему. Только беспилотный челнок остается ждать на орбите. Дождется ли он сигнала?

Я погладил радиомаяк, встроенный в бронежилет. «Мы должны закончить дело. Нельзя оставлять здесь то, что убило Ойвинда».

* * *

Ночной холод меня не пробирает: защищает шкура, покрытая чешуйками, да под ней еще слой жира. Хотя лучше бы оставить двуногих, спуститься в долину, домой. И дед наверняка волнуется. Но он знает, что я могу уйти в горы на день или два – как суетная молодость позовет. Ругать тут не за что. А мне с людьми любопытно, хочется с ними рядом: интересные они, пусть и странные.

Огонь разводить не стали, понадеялись, видно, на свои ненастоящие шкуры, что согреют не хуже моей. Или другое у них на уме, чего я сообразить не могу. Не я же умелец со смертью играть, а они, двуногие.

Двое остались смотреть за тьмой, остальные прижались к скале, закрыли глаза. Камень за спиной успокаивал их: сзади никто не нападет. И пока небо не посветлело, еще два раза спящие и смотрящие меняли друг друга.

– И-эр-пэ делим на три части. Неизвестно, сколько еще здесь пробудем, – сказал главный, когда солнечные лучи добрались до горных вершин.

Они вскрыли металлические банки, принялись выгребать из них ножами еду. Я уже нахватался иссинь-ягод, запил водой из ручья – голод меня не мучил. Но интерес заставлял держать нос по ветру, даже на задние лапы вставать. Странный душок щекотал мои ноздри, раздражающий и одновременно манящий.

– Что, Цик, тушенки захотел? – Илья наклонил банку, показал мне содержимое.

Я потянулся к ней, но отпрыгнул в последний момент, фыркнул брезгливо. Спросил:

– Оно живое?

– Уже нет.

– Но было?

– Было. Это корова. А что, вы не едите мяса?

– Мы не охотимся, – повторил я то, что уже говорил. – Хлебную траву ростим, плоды собираем. Живых не едим.

– Это плохо, – Илья выскреб остатки еды, облизал лезвие.

– Не убивать – плохо? Почему?

– Нет охоты – нет оружия, а нет оружия… За себя вы постоять не сможете.

– Мы без врагов живем.

– Мне бы твой оптимизм. Ладно, парни, собираемся!

Встали, двинулись вереницей в сторону поселка, оправляя на ходу скрытные шкуры, проверяя оружие. Чудными мне казались эти перемещения. Ведь если есть в горах опасность, то лучше бы к нам спустились, в долину. Но они идут своей дорогой, значит надо им. Значит, есть в этом какая-то главная потребность.

– Ойвинда оно убрало тихо, – рассуждал командир. – Следило за нами. И будет дальше охотиться, пока не прикончит последнего.

– Посмотрим еще, кто кого! – Джесси Блэйн сплюнул на серые камни и устремился вперед.

– Я к тому, – тихо продолжал Илья, – что далеко оно не ушло. Рядом где-то прячется, у поселения.

– Это понятно, – отозвался врач. – Дело за малым – найти проклятую железку!

Главный встал на краю плато, с подозрением осматривая окрестности и видневшиеся в отдалении постройки селения. Я тоже замер, приподнялся на задние лапы, разворачивая нос по ветру. Со стороны доносился запах крепкой скорлупы, которую люди называют металлом. Стоило ли им об этом говорить? Означало ли это приближение опасности? Я никогда не охотился и угадывать в таких вещах не умел. В конце концов запах могло принести и от той кучи, в которую колонисты свалили поверженные машины.

– Джесси, не отходи слишком…

Вдруг раздался оглушительный грохот и Блэйна снесло потоком огня. Изрыгало его неизвестное оружие, скрытое между домов.

– Назад! Всем назад!

Смерть, взвизгнувшая над головой и отскочившая от камня, почему-то не напугала меня. Лишь заставила плотнее вжиматься в шершавую землю.

Грохот продолжался и я слышал, как рассекают воздух железные сгустки.

– Слепцов, Тускарора – обходите справа!

Стрельба множилась, расползалась вокруг, закладывая уши. Казалось, что стреляют уже со всех сторон. Но я не поднимал головы и поэтому ничего не видел: передо мной лишь пыль, которую приходилось глотать вместе с воздухом.

Стал медленно отползать назад. Там, в восьми или десяти прыжках вниз по склону должна быть ложбина, пробитая водным потоком в сезон дождей. Мое дело маленькое – не поймать железку, вернуться к деду живым.

Свалился в канаву, поехал на мелких камнях вниз – туда, где летом была заводь, а сейчас только ссохшаяся грязь. Кажется, с плато меня уже не видно. Рискнул приподнять голову и чуть не столкнулся нос к носу с Ильей.

– Отлично, Цик! Правильно сообразил. Оставайся здесь!

Он прошмыгнул мимо меня, карабкаясь к домам. С этой стороны его не должны заметить.

И вдруг все смолкло. Последний, словно запоздавший выстрел заставил меня вздрогнуть, прокатился эхом по скалам и растворился в тишине. Я невольно потер лапами голову – так звонко в моих ушах еще не звенело.

– Слепцов! Эй! Вы достали его?

Несколько мгновений никто не отвечал.

– Не знаю. Но он затих.

– Это я и сам понял, – проворчал Илья.

– Из-за чертовой пыли ничего не видно! Ждем. Держим на прицеле…

– Майер, проверь – что с Блэйном!

Главный не решился подходить к опасному противнику в условиях плохой видимости. Вернулся сначала ко мне, потом выше, к подъему на плато. Я засеменил следом.

Наверху были видны развалины деревянных построек: похоже, люди превратили их шквальным огнем в труху. Мутная взвесь кружилась в воздухе, разносимая ветром по округе. Еще немного и можно будет сказать – есть там кто или нет?

Пыль, наконец, осела. Никого.

– Ушел, – бесстрастно констатировал Тускарора.

– Командир, – окликнул Илью тот, что склонился над раненым.

Джесси Блэйн сидел на земле, уперевшись спиной в большой валун. Рядом валялось оружие. Грудь стрелка увлажнилась красным, сам он часто дышал, крепко схватив Майера за руку. Еще два порывистых вздоха, и…

Что-то засвистело в шлеме у Ильи. Он поднял руку, отключил сигнал.

– Без шансов, – сказал ему Майер. – Импульсатор джерни. Удивительно, что Джесс еще стрелял после того, как его отбросило. Сильный был парень.

Ствол мощного оружия испускал пахучий дымок, вокруг валялось множество блестящих цилиндриков.

* * *

Мы ждали возвращения остальных. Когда они появились, Строганов лишь махнул рукой, а вот Слепцов сказал, что видел следы.

– Странные отпечатки.

– Джерни?

– Да, но… Для боевого механоида маловаты. Я таких не припоминаю.

Тускарора подтвердил его слова вкрадчивым кивком.

– Ушел в ту сторону, – он указал на склон, за которым виднелись неизвестные нам горные вершины.

– Что ж… Потеряли двоих, – я знал, что должен оставаться невозмутимым и на несколько секунд сжал зубы, стараясь не показывать эмоций. – Теперь никаких вольностей. Вперед без разрешения не забегать, держать друг друга в поле зрения. Мы имеем дело не с простым механоидом первой генерации. Еще не ясно, что оно такое, но эта тварь очень умна, она будет нападать исподтишка, устраивать нам ловушки.

Меня слушали молча. На лицах бойцов угадывалось понимание того, что зачистка на четвертой беты Кас – не простое и понятное дело, как было обещано на орбите.

– А где этот? – я оглянулся, заметил местного, все так же наблюдающего за нами со стороны, внимательно слушающего разговор. – Чего домой не удрал, Цик? Я ж говорил тебе!

Он кашлянул – видимо, наглотался пыли.

– Дома дед, накажет. Я погуляю еще.

– Он погуляет! – усмехнулся Строганов. – Нет, вы только посмотрите! У него прогулка!

– Слушай-ка… – я подошел ближе к Цику. – Тот пересохший ручей, в котором ты спрятался во время перестрелки… Ты же и раньше про него знал?

– И раньше знал.

– А про другие места, где можно затаиться, спрятаться – знаешь?

– Разные места есть, некоторые знаю.

– Наш враг ушел туда, – я показал в сторону неизвестных вершин. – Есть там хорошие места, чтобы укрыться?

– Там – только в ущелье. Оно длинное, на два дня прыжков.

– Покажешь?

Идти пришлось долго. На перевале угодили в снежный заряд и я решил, что нужно остановиться. Лучше переждать непогоду на одном пятачке, ощетинившись оружием, чем случайно наткнуться в метели на засаду.

По свежему снегу двинулись дальше. Комбезы автоматически переключились на светлый режим, теперь мы сливались с окружающим нас пейзажем. Даже Цик, ныряющий и выпрыгивающий из сугробов, был покрыт снежинками и потому не слишком заметен.

Когда достигли прорехи между гор, с которой начиналось ущелье, сделали очередной привал. На разведку я снова отправил Тускарору и Слепцова. В жилах первого течет кровь коренных американцев, второго – якутских охотников. Они разные, но понимают друг друга без слов и дело свое знают: если враг оставил хоть какие-то следы, они их найдут.

Я смотрел на ущелье через электронный бинокль. Снег здесь если и сыпал, то сразу таял – только голые кусты да сырые камни вокруг, из-за которых комбезы опять стали серыми. Ни шороха, ни движения. Отложил оптику, оглянулся на Строганова, что-то рассказывающего местному.

– Смотри-ка сюда, приятель. Добываешь себе в кустах палку – покрепче, но чтобы хорошо гнулась и при этом не ломалась.

– Зачем? – удивился Цик.

– Не перебивай.

Строганов срезал кинжалом прут, не слишком большой, по росту Цика. Сделал на его концах насечки.

– Сюда мы сейчас тетиву натянем.

– Чего натянем?

– Веревку тонкую. Чем тоньше, тем лучше. Вот такую, например, – он отмотал кусок лески. – Найдешь дома похожую, если эта испортится?

– Очень тонкая. Но похожую найду.

– Герман, чему ты его учишь?

Строганов отвлекся, посмотрел на меня.

– Я учу его правильному языку, на котором разговаривает вся вселенная. Мы уйдем, но рано или поздно придут другие. И если они окажутся не слишком дружелюбны, он будет знать, как им ответить.

Я не стал спорить. Пока мы с Майером следили за округой и ждали возвращения разведчиков, Герман натянул тетиву, сделал для Цика несколько стрел. Тот, несмотря на свое телосложение, больше напоминающее ящерицу, довольно ловко стоял на задних лапах и держал в передних только что созданное оружие. Первый опыт оказался не очень удачным, но Цик быстро учился и вскоре мог сносно отправлять стрелы в импровизированную мишень.

– Я могу сбивать плоды этой штукой, – он разглядывал лук, но в глазах еще виднелось сомнение. – Хотя залезть на дерево и сорвать лапой будет проще.