Из жизни рыб

   Что миру известно о жизни? Можно этот, неопределённый в своих границах, вопрос назвать риторическим, а может он остаться вопросом вопросным. Не в этом суть. А в чём?

Если затрудняешься дать неопределённый ответ, а определённый вообще даже в голову не лезет, то можно парировать другими вопросами: какому миру – земному, вселенскому, подземному, потустороннему – надо знать? О какой жизни – примитивной, разумной, тайной – вообще-то идёт речь? Кто составляет, населяет, заполняет этот любопытный мир? Каким образом дойдёт, доплывёт, стечёт до этого непонятного мира инфа или наглядное пособие?

Проще махнуть на это всё безобразное скопление сопутствующих вопросов рукой и в сердцах сказать, что любому миру ничего не известно о жизни внутри или снаружи, вообще или частности. Мы может предполагать, что происходит в жизни вездеснующих по инету медиаперсон или, закатывая глаза под веки, думать что завтра будет лучше, чем вчера. Мы можем догадываться, почему работает гравитация или почему Ф.Конюхову лучше там, а не дома.

Мы не всегда даже можем сообразить, что на душе у самого нам близкого человека. Поэтому    нет единого ответа. Соответственно, вопросы такие не задавайте, а если всё-таки он возник, то ответом будет та жизнь, которую выбираю я. Я – описыватель, но не автор сей жизни. Жизнь эта существует помимо меня, вне зависимости от того, донесу и опишу её вам я или нет.

Самый большой мир, существующий на нашей планете – это водный. Это невероятно прекрасный по красоте мир. Он многосложен, со своими непрописанными на илистом или песчаном дне правилами и законами. Население живёт там одним днём, ничего не планируя наперёд. Только здесь и сейчас. Добропорядочные особи более или менее доживают до преклонных, по подводным меркам, лет. Можно, конечно, спрятаться в пустую раковину, зарыться под куст или прилепиться к спине более крупного соседа и проволочишь нудную, длинную историю своего бытия. Но трусоватость и беспринципность существования отменяет прогресс, то есть как был клопом бесхребетным, так им и останешься. Жизнь без эмоций, ярких красок в отношениях, без страстей – пресна как вода в озере. Исходя из этого, опишу я вам некоторый отрезок жизни небольшой конгломерации водных жителей, обосновавшихся в некоторых тёплых и условно солёных водах.

И это моё описанное предположение которое возможно. Ведь невозможное невозможно описать.

                                                                              Из жизни рыб.

Бескрайнее и безграничное водное царство предполагало свободу выбора мест для проживания, проведения досуга и вообще для всего, что придёт кому-то в голову. Тем не менее, вся территория была поделена на микрорайоны и участки. По разбитым и пронумерованным на квадраты песчаным участкам было легче ориентироваться местным жителям и правоохранителям. Не дай морской бог, какой-нибудь рыбке, рачку или кальмару заплыть дальше нейтральных вод близ своего ранчо и посягнуть на чей то участок или взять в безвременное пользование чужое имущество. Тут же, откуда ни возьмись, появлялись местные блюстители – отпетые хулиганы рыбы-петухи и пиявки. Диким гоготом и свистом сопровождали они отвязные вылазки к незваным гостям и шпыняли мародёров до тех пор, пока те не убирали свои загребущие плавники с чужой воды.

Зря бытует мнение, среди живущих на суше, что все водные жители молчуны – это сущая ложь надводного мира. Дни напролет стоит щебет, скрип и рокот. Лишь с заходом Солнца устанавливается приемлемая тишина – все попрятались в свои норки, раковины, зарылись в песок или скрылись в водорослях. Только скрежет зубов барракуды нарушает молчание. Эта отпетая головорезка обходит всё вокруг в поисках загулявшей жертвы из круглосуточного бара-отстойника «Замори червячка». Иногда такие несчастливцы попадали в центр её всевидящего зрачка. Тут можно было петь заупокойную, потому как скорость барракудного движения отметала все надежды на счастливый конец. Конец был один и весьма удобоваримый для желудка водной торпеды. Но, по словам самой плотожорки, она столько не съедает, сколько ей огласили на ежегодно проводимом собрании акционеров термальных источников «300 градусов». Акционеры были встревожены быстрой убылью мужского населения и со своей несводимой по всем статьям статистикой пристали к барракуде, как к одному из членов правления компании. Но не ту напали. Грозная рыбёха рассмеялась и показала всем свои два ряда идеально острых зубов:

– Да если бы съела всех из вашего списка, то я бы не паслась еженочно у бара-отстойника, а ползала бы по дну как морские нетопыри, не в силах поднять своё расползшееся по всем швам тело.

Акционеры почесали свои брюшки, жабры и перископические глазки и вняли доводам ответчицы. Но куда всё-таки подевались пропавшие особи? Вопрос должен быть закрыт только вразумительным ответом. И он нашёлся.

–Я предполагаю,– барракуда не унималась, так как была задета её честь, – что некоторые из погибельного списка просто смотались подальше от долгов, забот, обязанностей или от своей наскучившей жизни.

Кто был съеден, а кто смотался – решить было невозможно. Поэтому, пострадавшим семьям решено было выплатить некоторые отступные, а головорезку обязали охотиться с видеорегистратором, чтобы вести список жертв, на досуге.

В целях экономии фонари на дне небольшого городка больше не зажигают. По слухам, это электрические скаты-фонарщики когда-то объявили забастовку и перестали выходить на работу. Неразговорчивые и немногословные скаты долго выписывали свои требования на листах ламинарии. Что они там накалякали – никто не знает кроме скатов, а распространяться попусту среди любопытных они не стали. Во время передачи требований работодателю скаты-фонарщики не рассчитали силу угроз и сразили наповал своей двухсотвольтной молнией представителя власти. Больше к ним никто не вышел и все условия меморандума были унесены подводным течением. Труп же представителя администрации за ненадобностью был благополучно съеден мелкими зеваками.

В связи с таким положением дел, в городке была постоянная опасность членовредительства и    даже поедания горожан. Засидевшихся гуляк в баре-отстойнике «Замори червячка» с наступлением темноты постоянно предупреждало светившее табло над выходом « Ты ещё нужен семье». У кого под жабрами было пусто, то им в долг предоставлялось стойло-место. Если же у посетителя остались рачки, планктон или просто креветки (они использовались в качестве денег), то бар вызывал самоходное такси. Самоходка была гарантом целостности и невредимости. В водном городке все знали – если сел на такси (именно «на», а не «в»), то будь спокоен. Ни один хищник не посмеет тронуть, так как от вида этой агрегатины могла осыпаться чешуя от ужаса.

Такси всегда было с огоньком. Не в смысле, что долетишь и не успеешь опомниться. Так уж повелось, что самоходки – это рыбы – удильщики, вернее сказать, прекрасная их половина, потому что только самки обладают огоньком на длиной ножке, сидящей у них на лбу. Зубы удильщиц – большие и острейшие. Из-за их огромных размеров рот самок никогда не закрывается и зверский оскал частенько вводит в ступор обитателей. На самом деле, это добрейшей души рыбы, интеллектуально развитые собеседницы, способные поддержать разговор на любую тему. А уж если хорошенько попросить их спеть, то, мама не горюй, мандаринок-певичек из центрового театра « У Скалы» турнули бы со сцены и изваляли в тухлом морском винограде. Если бы это было возможно.

Осьминожья мафия, нагуливающая жирок на музыкальном бизнесе и не желающая что-либо менять в своем застойном илистом амфитеатре, не допускает удильщиц даже на прослушивания, мотивируя отказ тем, что громоздкие и подслеповатые дамы глубоководного семейства не вписываются в концепции и идеи.

Фу, какие там концепции, да и идеи у них давно не рождались. Хоть осьминоги и голубых кровей, но интеллект у них направлен, в основном, в руки-щупальца. Шаловливость этих флиртующих шлангов с присосками не в силах были терпеть на себе гордые рыбы-удильщицы. Поэтому и остались не у оперных дел.

Соответственно, бедным дамам приходиться постоянно бороздить неспокойные потоки вод, чтобы прокормиться и прокормить семью. Каждая самка помимо выводка мальков содержит иногда по несколько самцов-иждивенцев, присосавшихся к ней намертво, на всю жизнь, и питающихся за её счёт в самых лучших традициях рыбьего сыроедения. Эти, мягко говоря, мужчины её пальца, вернее, плавника не стоят. И вот, чтобы прокормить свое нехилое семейство и получить хорошие чаевые, удильщицы развлекают разговорами и песнями клиентов.

Они- гейши морской глубинки и многие из них имеют свою постоянную клиентуру.

Сословия и ранги у рыб и всяких моллюсков чётко соблюдаются. Вся беззащитная мелочь водится в непроходимых зарослях, илистом дне или в трещинах скал. Кто побольше и имеет зубы, шипы, иглы или просто огромную наглость, обитают в средних слоях. На самом верху – тяжеловесы. Элита, имеющая в аксессуарах ультразвук плюс умеющая дышать воздухом. Сплошной пафос. Видите ли, им мало кислорода в воде. Выскочки многотонные.

Всё, что обитает ниже одного километра и не освещается светом, находится в постоянном подполье. Туда лучше не заглядывать и не захаживать в гости, даже если пригласили.

Вот их водный мир в самых общих чертах.

В одном из коралловых рифов, в беспредельном царстве воды и водорослей, жила парочка самых обыкновенных, с точки зрения других обывателей, семейка рыб-ежей. Этот счастливый, во всех отношениях, дуэт был давно связан узами брака и от их сильной, не унывающей с годами любви, производилось ежегодно многочисленное рыбо-ежовое потомство.

Они обеспечили себе неплохую жизнь в среднем классе. Всегда добропорядочны и законопослушны. Не выставляются, но если требуется что-то отстоять, касающееся их семьи, любимых соседей, то рыбы-ежи в первых рядах митингующих. Благо им в этом помогают ядовитые шипы под боком, точнее, по всему телу.

Муж-ёж хороший, скажем прямо, не скрывая, отличный оплодотворитель. Не каждая самка может похвастаться так своей половинкой. Ежегодно в брачный сезон, как юный влюблённый, ухаживает он и оказывает все знаки внимания своей неувядающей, по красоте и стати, супруге. Каждый год, после этих активных знаков внимания, самка приносит огромное потомство в несколько сот икринок.

Несколько лет назад, когда шевелюра у рыба-ежа была кучерявее, а живот плоским, подкатил к нему один предприимчивый дракон-тряпочник с весьма деликатным предложением. Деликатность состояла в сдаче оплодотворяющего материала, которым в избытке был наделён самец-ёж. На такое предложение, порядочный во всех отношениях самец, ответил решительным отказом, хотя, в глубине своей рыбьей души, был весьма польщён. Дракон-тряпочник, сотрясая свои мотающиеся на лапках ошмётки новомодного костюма от дизайн-группы желтопёрых барабуль, визуализировал в ярких красках отказнику все прелести и выгоды этого бизнеса. Обалдевший, но ещё крепко держащийся на своих плавниках и моральных устоях, самец метнулся поделиться новостью с самкой. Выслушав басовые извержения словесных пузырей мужа, супруга, несмотря на свою наивность, поймала его на крючок.

– А не выставит тебе подросшее потомство алименты?

–Но ведь это будет тайно. Всё будет оплодотворяться анонимно. Я даже документ читал, – опешил муж.

–Всё тайное когда-нибудь становится явным, дорогой. Где гарантии, что твой конёк-тряпочник не продаст информацию о доноре какой-нибудь замшелой бородавчатке? Ищи его потом как медузу во время прилива со своими доками о неразглашении..

Ёж успокоился. Но молва ещё долго плавала по ближайшим окрестностям и передавалась из норки в раковину, из коралловых зарослей в кусты актиний. Друзья рыба-ежа подкалывали его частенько после выпитого пузыря контрафактного бренди.

–А ты не ведись на их шутки, – успокаивала рыба-ежиха супруга, – Они тебя колют завидуя. Им то не предложили.

Вот и в этот раз, разрешившись от бремени и смерив объём икры (считать трудоемко), самка-ёж хотела было отплыть на термические источники, чтобы подправить здоровье. Но верный супруг и бдительно-заботливый отец остановил её на пороге обители леденящим душу криком:

–А-а-ах!

Жена метнулась в комнату и увидела мужа, стоящего у полок с их родной любимой икрой. Вид у него был жуткий – растопыренные плавники, выпученные глаза, смотрящие куда-то в небытие.

–Что с тобой, милый?– пробулькала жена тихим шёпотом.

–Столько лет непорочной репутации, никто никогда не мог меня упрекнуть, что я бракодел. А что сейчас прикажете делать?– выкатившиеся, покрасневшие от налитой злобы глаза уткнулись в ничего не понимающую жену.

– Иди сюда, неверная жаберная жена и посмотри!– он указал плавником на одну из икринок. – Почему она розовая? В нашем роду мы отличаемся желтизной и прозрачностью. А эта? Как попала эта уродина в мою элитную икру? Может с кем-то из кетовых согрешила?

– Кетовые тут не плавают. Иногда заглядывают киты…– тут она запнулась, поняв, что ляпнула чушь

.– Прародительница, спаси и сохрани меня, дуру иглокожую. Пусть отсохнет мой язык и из меня сделают чучело (ужасы такие она услышала недавно по ТВ),– подумала она, но было уже поздно.

Было поздно и вполне достаточно для продолжения скандала, довольно редкого явления в этой семье.

–Киты?!– голос его звучал набатом. – До чего же ты поднялась, неверная, и нет стыда на твоей физиономии. Вместо мозгов у тебя плавательный пузырь.

– Дурак ископаемый, что ты говоришь, – закричала в слезах самка. – Они меня даже не замечают, – тихо с горечью добавила она, грустно подняв глаза вверх и представив могучих китов, плавно проплывающих над их маленькой скалой-жилищем. Эти могучие создания всегда ассоциировались с надёжностью и умиротворением у рыбы-ежихи.

–У нас разный с ними уровень развития, тупица ты безмозглая. Они живородящие,– она стала оправдываться, хотя понимала, что вины её никакой нет.

Затем она приблизилась к указанной полке и увидела, что действительно, одна икринка резко отличается цветом и плотностью от всех остальных. Помимо того, что была она розового, почти кораллового цвета, так ещё и переливалась, будто внутри находился маленький огонёк.

–Всякое в жизни бывает, но это твои и только твои дети, – твердым голосом и такой напористостью ответила она, что у самца все сомнения сразу уплыли далеко по течению.

–Ладно, прости милая. Будем ждать, что получится.

Как ни в чём ни бывало он обнял её хвостом и защекотал шипами. Самка смахнула слёзы плавником, поцеловала его в губы и поплыла на горячие источники, сокрушаясь всю дорогу о том, как она позволила унизить себя.

Горячие термальные источники находились с обратной стороны их родного рифа. Многие семейки и просто одиночки приплывали сюда в свободные дни понежиться и подлечиться. Как то это природное явление, а также всеобщее достояние и гордость, коммерческая компания «300 градусов» захотела поставить на ограничение посещений. Короче говоря, захотела компания сделать посещение платным, взимая рачки, креветки и всякую шушерную мелочь в счёт своих дивидендов. Не слушая никаких доводов от председателя, что станет лучше, а именно чище, спокойнее, безопаснее, все, от мелкопёрых и членистоногих до частозубых и хищных, встали на защиту своего неограниченного дармового пребывания у этого чуда морской природы.

– Пусть,– галдело просторыбье,– пусть будет мусор – уберём, сделаем четверг не рыбным днём, а днём борьбы за чистоту.

Председатель компании вещал, зачем устраивать какую-то борьбу, когда можно мирно и тихо нанять азиатских рабочих бычков. Заплатить всего лишь пять рачков за контейнер мигрантов и проблема решится. Но нет, аборигены спа – термо отстояли источники для всех и каждого, а председателя- сома за усы отволокли всем рыбьим гуртом поближе к пробуждающемуся вулкану и подпалили жирные бока. Стражи порядка со своей стороны предупредили представителя компании, что если он сунется ещё раз и побеспокоит отдыхающих, то его закоптят над разливающейся лавой. Как в старые добрые разбойничьи времена.

Прошло некоторое время, весьма достаточное, чтобы из икры рыб –ежей вывелись маленькие прозрачные, почти невидимые нетренированным глазом, головастики. Дни напролёт они резвились, дурачились у своего дома под присмотром родителей, не выпускавших их из поля зрения, так как много непрошенных гостей готовы были полакомиться нежной свежатинкой.

Дни сменялись ночами, складывались в недели и вскоре большеголовые детки превратились в нескладных подростков. Потомство заметно уменьшилось в количестве, потому что выживали самые смышлёные, здоровые и быстрые. Родители души не чаяли в своих детках. Окружали их заботой – кормили только свежими натуральными продуктами. Следили за температурой воды, в которой выгуливались сорванцы.

–Упаси их, Великая Прародительница Рыб, – нашёптывали родители себе в ноздри,– чтобы детки не попали в ледяное течение и не были унесены в жертву белобрюхим ненасытным косаткам, для которых иглы рыб-ежей вовсе не помеха.

Старожилы рассказывают страшные истории про нашествия семей косаток. Всё начинается с оглушительного свиста и визга извне. Поголовно все морские обитатели замирают от дезориентации и сбиваются в кучи. Затем вода вспенивается и чёрные, блестящие от солнечного света тела врываются в оглушённые стаи рыб и моллюсков. Начиналась неравная борьба, бойня.

Челюсти китов хватают всё без разбора. Плавающая мелочь быстро скрывается в укромных местах – они не интересны косаткам. К ним в зубы попадают остальные: средне- и крупнокалиберные особи. Плач, крики, хруст костей, рваные куски плоти и кровь. Кровь везде и повсюду. Не видно ничего. Только вопли ужаса и чавканье. Сколько это продолжается – неизвестно. Для спасённых – вечность, для пойманных – мгновение. Ещё немного и тишина. Тугая, давящая на плавники тех, кто успел выжить. Но нет радости в глазах уцелевших. Долго они не могут прийти в себя и в осознание, что всё закончилось. Когда останки плоти и песок оседают на дно, горожане начинают учёт погибших семей. Крабы-могильщики очищают территорию. Приглашённые миноги опресняют воду, так как увеличивается концентрация соли в морской воде на участке, где произошла трагедия. От слёз выживших горожан. Но такое, к счастью, случается крайне редко. Косатки обычно обитают и охотятся в более прохладных водах.

Сейчас всё было хорошо и размеренно в семье рыб-ежей. Страшилки пересказывали мальки друг другу перед сном, когда взрослые оставляли их одних. Родители догадывались о чём шепчутся их дети, но на это они не обращали никакого внимания – все так делают. Единственное беспокойство вызывала одна дочка, вылупившаяся из той странной икринки и приведшая в неописуемый ужас отца-ежа.

Вид её вызывал некоторое смятение родителей, когда они представляли своих потомков многочисленной родне и соседям – розоватость её чешуи стала отливать пурпуром, а маленькие неокрепшие ещё шипы на теле покрылись жемчужным налётом. Фигурой отличалась хрупкой, а плавники были до того изящны и длинны, что доставали её тонкий хвостик. Родственники, впервые увидевшие такое безобразие, кидались с вопросами к матери семейства о состоянии здоровья малышки. Советовали поменять клинику, семейного врача, чем кормить и как. В конце концов сходились все во мнении, что вряд ли из этой пигалицы вырастит продолжательница рода. Если вообще что – то вырастит.

Да, этого природе – матушке было, наверно, маловато, потому что стоило раскрыть ротик этой девочке и что-нибудь сказать, так удивлённые внешним видом гости дополнительно впадали в шок от её вопросов, констатаций или просто речей: когда вы были мальками – где была я? Почему вода зеленая, потом синяя и голубая? Почему морские коньки скрюченные и почему они называются коньками? А где я была с сёстрами и братьями до вылупления? А почему я глотаю воду и не захлёбываюсь? И ещё множество других, сложных и смешных.

Что творилось в маленьком рыбьем мозгу никто не знал, только мама, очень любившая малышку, гордилась её неуёмной любопытностью..

–Все дети как дети, но эта же…– иногда бурчал папа-ёж, попадавший часто впросак из-за хода мыслей странного ребенка.