Черный пепел на снегу

Размер шрифта: 13

Часть 1
Чёрный пепел на снегу

Все мужчины, собравшиеся в Медовом зале ярла, смотрели на неё с неодобрением, смешанным с отвращением и злобой. Никто не любил ведьм, особенно таких.

Были ведьмы – древние старухи, способные быть как доброй бабушкой, так и злобной каргой, к которым относились с уважением и почитанием к их возрасту. Были очаровательные молодые ведьмочки, которые даже в пятьдесят лет не теряли своего природного обаяния и пользовались спросом у противоположного пола, таких ненавидели, но терпели женщины. И была Агне – слишком высокая (выше многих мужчин) и излишне худая. Она – единственная женщина в селении, которая носила брюки, потому что ей так было удобно продираться через заросли в поисках нужных трав и корений. Издали можно было бы принять её за нескладного юношу, если бы не длинная пепельно-русая коса и едва выпирающая из-под рубахи грудь.

Она уже смирилась с тем, что никогда и никто не будет смотреть на неё так, как смотрели женихи на её товарок. Помимо неудачного сложения ей досталось ещё и на редкость невыразительное лицо – длинный прямой нос, тонкие светлые губы и водянистые глаза серо-голубого цвета. Сначала она и брови подкрашивала, и за щёки себя щипала, чтобы придать им хотя бы подобие румянца, но потом смирилась и махнула на все эти старания рукой. В свои двадцать восемь лет она не встречала мужчины, который смотрел бы на неё хотя бы с тенью восхищения.

Не сказать, что Агне испытывала неприязнь к своей прошлой ученице, скорее наоборот. Она искренне полюбила маленькую рыжую бестию за те четыре года, что Лана жила у неё. Девчонка оказалась способной ученицей и в свои шестнадцать лет покинула свою наставницу и отправилась в самостоятельную жизнь.

И вот снова-заново. Снова придется объяснять бестолковому ребёнку элементарные вещи, показывать, рассказывать… бррр…

Потенциальная ученица смотрела на ведьму так же, с неприязнью. Одиннадцатилетняя пигалица зло сверкала своими синими глазищами в сторону «доброй тети, у которой ты поживешь некоторое время».

– Агне! – вещал ярл. – Ты пойми, что никто из нас не справится с ребёнком. Если она не совладает со своей силой и её душу отравят демоны – это будет на твоей совести!

– Почему я?! – она с вызовом смотрела на правителя маленькой деревни, которую никто до сих пор не прибрал к рукам только потому, что этот клочок каменистой земли и тридцать домов не были нужны никому. – По близости живет ещё несколько ведьм, более способных к воспитанию маленьких детей!

– Дорте слегла с горячкой, а у Сигурн трое учениц. Ты – единственная, кто сейчас может её взять.

Агне с тоской посмотрела на ребёнка, понимая, что придётся подчиниться. Иначе девочку сегодня же до вечера утопят, чтобы не плодить нечистую силу.

Сегодня…

Сегодня – Самайн. А значит, нечисть будет свободно гулять по земле в поисках таких детей, и девчонка без защиты обречена.

– Агне, – из тени выступил Къелл. Его могучая фигура словно заполнила собой всё пространство, а голос, даже спокойный и ровный, гремел на весь Медовый Зал. – Мы очень надеемся на тебя. Если нам не поможешь ты – не поможет никто. Не заставляй нас марать руки в крови невинного дитя.

В прошлом Къелл был бравым воином, принёс немало побед на службе у короля нордов и повидал много дальних берегов, но старость решил встретить в родном селении в качестве воеводы у брата.

Агне недовольно поджала свои тонкие губы и согласно кивнула. По залу разнёсся облегчённый вздох – она сняла с их мужских плеч этот груз ответственности и переложила его на свои.

– Стина, подойди, – Къелл протянул руку девочке, и та бесстрашно подошла к воеводе.

То, что девчонка не местная, было понятно сразу. Смуглая, с пышной копной угольно-чёрных волос, она обещала вырасти в настоящую красавицу. Выразительные тёмно-синие глаза зло сверкали поочередно то на окружавших её мужчин, то на ведьму. Агне тогда ещё подумала, что с такими волчатами нужно держать ухо в остро. Интересно, какая стихия? Огонь? Смерть? Тьма? Это будут очень сложные четыре года.

– Я знаю, что ты готовилась зимовать одна и на твои запасы вдвоём вам до весны не дожить, – воевода крепко держал за руку ребёнка, и от внимания ведьмы не укрылось то, что он тишком вложил какой-то амулет в маленькую смуглую ладошку. – Поэтому ты можешь взять в закромах всё, что тебе может понадобиться…

– Нельзя ей давать ничего из общих запасов! – вперёд выступил один из присутствующих в зале мужчин, полный и высокий он с отвращением смотрел на ведьму. В голосе говорившего прозвучали истерические нотки. – Мы всё лето работали, а она будет объедать наших детей!

По залу пронесся согласный ропот.

– Заткнись, Ове, – Къелл устало прикрыл глаза. – Своё мнение на этот счёт ты можешь высказать Агне лично, но не сейчас, а зимой, когда твои дети заболеют и тебе понадобится её помощь. Или мне. Здесь и сейчас. Но тогда девчонку заберёшь в свой дом ты. И ответственность за всё, что она сотворит – тоже будешь нести ты.

Шёпотки мгновенно прекратились. Никто не хотел брать обратно ту ношу, которую они уже спихнули на ведьму. И все понимали, что случись что – кроме неё помочь некому.

Ове зло сплюнул, но всё же отступил назад, обратно к стене.

Когда за спинами Агне и Стины закрылась дверь, ведьма услышала, что спор в зале разгорелся с новой силой. Но её это уже не касалось. Къелл был в селении вторым человеком после ярла. А по влиянию – первым после Бога.

– Ты – ведьма, – наконец нарушила молчание девочка, когда они уже вышли за частокол. Не было в этих словах ни страха, ни упрёка. Только констатация факта.

– Да, – так же спокойно ответила Агне. – Неужели не боишься?

– Не боюсь, – Стина зло сжала маленькие кулачки. – Потому что ведьм не бывает! И всяких чудовищ – тоже! Ты их всех обманываешь! А они – дураки! Сами виноваты, что верят!

– Ну пусть будет так, – ведьма удивлённо подняла брови, но решила не спорить с девчонкой. Позже она ей покажет и расскажет, но не сейчас. Сейчас – главное не дать злым силам отравить её душу. – Мы пришли, можешь свои вещи сложить в дальней комнате, теперь ты будешь жить там.

Дом ведьмы был таким же невзрачным, как и она сама, хотя и чистым, в отличие от тех домов, где Стина уже успела побывать – чисто выдраенный пол не был покрыт перегнившей соломой, а у входа лежала влажная тряпка, о которую предполагалось вытереть ноги. В маленькие, больше похожие на бойницы, окошки были вставлены слюдяные стекла. Мутные и кривые, они были закреплены загнутыми гвоздями, вбитыми в рамы.

Пока девчонка располагалась в своём закутке, Агне достала из грубого деревянного шкафа целую стопку выбеленных льняных простыней. Держать их белоснежными было очень энергозатратно, но необходимо. Как раз на такой случай.

Ведьма аккуратно, чтобы не испачкать, достала первую простыню и начала завешивать окно, тихо шепча защитный заговор.

– Что ты делаешь?

Агне сбилась и чертыхнулась.

– Готовлюсь к сегодняшней ночи.

– А что будет сегодня ночью?

– Всё то, во что ты не веришь.

Стина презрительно фыркнула, всем своим видом показывая, что пусть эта чёртова ведьма своей придурью селян пугает.

– Сегодня ты спишь в маленькой комнате, перенеси свою постель туда, – кинула Агне через плечо своей ученице. – И что бы ты не услышала – не выходи оттуда, пока я не позову.

– Но там же нет окна! Даже кровати нет!

– Потерпишь. Это всего на одну ночь.

– Почему я должна тебя слушать? – девчонка упрямо вздернула подбородок.

– Потому что это мой дом, и я прошу тебя сделать именно так. Пока – по-хорошему.

Ведьма говорила совершенно спокойно, словно обсуждала какую-то обыденную вещь, и это возымело действие на упрямого ребёнка. Пусть эта странная тётка покомандует, всё равно здесь даже на полу чище и приятнее чем в доме, в котором она прожила последние несколько месяцев. И она хотя бы не кричит и не замахивается на неё. А её дети (благо их нет!) не пытаются силой засунуть её в бадью с холодной водой и оттереть от природы смуглую кожу до нордической белизны.

И Стина, недовольно сопя, послушно потопала в выделенную для неё комнату, чтобы перенести постельные принадлежности на указанное место. А Агне продолжила колдовать над окнами, особенно тщательно проверяя их на предмет зазоров между стеклами. Холода близко, незачем дважды проделывать одну и ту же работу.

Стоило Стине улечься на импровизированную постель под пуховое одеяло, она тут же забыла про свои обиды и сладко засопела, наконец, отогревшись от сквозняков, которые продували Медовый зал. Агне, прислушавшись к мерному детскому дыханию, тихонько прикрыла дверь.

Пора.

Ведьма расставила по полу загодя подготовленные свечи и провела между ними линии мелом так, чтобы получился лабиринт, села по центру на колени и выгнала из своего сознания абсолютно все мысли, и перестроила его в некое подобие радара, улавливающего эманации нечисти, хотя это было и не обязательно.

Она и без того знала. Они здесь. Они пришли за Стиной.

Она так просидела час, чувствуя, как нечисть подступает к дому, ощупывает её защиту в поисках лазейки. И отступает. И подступает снова.

Будь Агне сегодня одна – она бы спокойно легла спать – у мелких бесов, утаскивающих души маленьких девочек, не хватило бы сил, чтобы пробить её защиту, даже у спящей. А больших она не интересовала.

Но не сегодня.

Ведьма знала, что дальше будет сложнее, с каждым часом нечисть вступает в силу, и больше всего мощи она наберёт в предрассветные минуты, и тогда важно не сплоховать. Как же сложно. Натиск всё сильнее.

Сильно за полночь нечисть вошла в силу настолько, что смогла материализоваться в мире.

В дверь забарабанили.

– Впусти! Прошу! – раздался истеричный женский голос. – Пожалуйста! У меня на руках маленький ребёнок! Он умирает! Агне!

Ведьма знала, что никого живого нет на пороге, и всё же потянулась туда своим сознанием проверить. Так и есть. Только тьма.

Секунды потери контроля за дальним углом хватило для того, чтобы одна из тварей выдавила слюду из рамы и просочилась внутрь. Но так и не смогла зайти за белую завесу простыни – отпрянула, словно обжёгшись.

Агне, мысленно дав себе пинка, снова вернула контроль за всем периметром.

– Впусти нас… – наконец раздался шёпот. – Мы всё равно без неё не уйдём.

– Обещаем, мы не тронем тебя…

– Сестра, помоги…

– Мы подожжём дом…

Ведьма даже бровью не повела, когда кто-то начал словно тараном выбивать тяжёлую дверь. Нельзя. Им не пробить защиту.

Предрассветный час. Самый тяжёлый. Агне чувствовала, что её силы на исходе, скорее бы солнце встало. Если она сейчас потеряет сознание – это будет конец всему. Нельзя!

Она до боли ущипнула себя за руку.

Когда, наконец, забрезжили первые, холодные лучи солнца, ведьма увидела их силуэты, беснующиеся на белых простынях. Они толкались и шипели, и им, казалось, не было счёта. Пора.

Она резко подорвалась с места, не обращая внимания на острую боль, пронзающую затёкшее тело, и сорвала первую простыню, встряхнув её словно после стирки, силуэты забились в конвульсиях и растворились в солнечных лучах.

Затем со второго окна, с третьего.

Всё, последний рывок, осталось одно, дальнее окно.

Уже подойдя к нему и взявшись за простыню, Агне почувствовала, что её сознание уплывает, словно её зовет кто-то, и она не может противостоять этому зову.

– Впусти нас! – повелевающее гремел в её голове чей-то голос. – Ты станешь самой могущественной ведьмой из ныне живущих…

Мгновения промедления хватило, чтобы нечисть прорвалась из-под полога и быстрым потоком хлынула из выдавленного окна.

Агне захрипела, схваченная за горло кем-то очень сильным, понимая, что дверь в комнату Стины – последний рубеж. Если она откроется – это конец. И для неё, и для девчонки.

Она отчаянно закричала, высвобождая в заклинании последние остатки силы, понимая, что этого не хватит даже чтобы на миг притормозить нечисть и дать девчонке выбежать на улицу, где уже безопасно.

Орда мелких бесов носилась по комнате, снося всё на своем пути и слепо ища дверь, за которой спряталась их желанная добыча.

В следующий момент Агне с ужасом заметила, что дверь в маленькую комнату отворилась и оттуда вышла Стина. Заспанная и растрёпанная.

– Что тут происходит? – она быстро осеклась, видя, как замершая в предвкушении нечисть нацелила на неё свои маленькие злобные глаза.

– Беги… – с титаническим усилием выдавила из себя ведьма. Вместе с этим простым словом с губ её сорвалась кровавая пена.

Это словно послужило сигналом, и вся орда ринулась в сторону девчонки.

Глаза Стины расширились от ужаса, и она сделала то, что первое пришло в голову. Упала на колени и начала истово молиться на незнакомом для Агне языке, сжимая в кулаке амулет, который висел у неё на шее.

Дом содрогнулся и, кажется, даже застонал, а вся нечисть, что крутилась вокруг, начала осыпаться на пол чёрным пеплом, в считанные мгновения всё было кончено.

Ведьма подползла к все ещё шепчущей что-то и раскачивающейся из стороны в сторону девочке и с ужасом поняла, что ей отвечают иные силы. Она обняла Стину за плечи и потеряла сознание.

Когда она пришла в себя, уже совсем рассвело, Стина так же сидела над ней на коленях, над лицом ведьмы раскачивался амулет, висящий на веревочке на шее девочки. Крест с распятым на нём человеком.

– Откуда это у тебя? – слабым голосом спросила она, коснувшись пальцем амулета.

– Къелл вчера дал… – девочка сжала крест в кулачке, словно боялась, будто ведьма сейчас его заберёт.

– Понятно. Нужно будет его отблагодарить, – Агне слабо улыбнулась. – Стина…

– Это не моё имя, – девочка разжала кулак и с вызовом посмотрела ведьме в глаза. – Мне его дали уже здесь, родители меня нарекли по-другому.

– И как же?

– Богданка, – она улыбнулась, словно вспомнив что-то хорошее.

– Значит, и я буду звать тебя Богданкой.

Агне ответила не её улыбку, неожиданно тёплую и лучезарную, и в этот момент пришло ясное понимание. Не огонь. Не смерть. Не тьма.

Свет.

Они ещё долго так сидели на полу, пока Агне не почувствовала, что тело снова затекло и начало ныть. Тогда Богданка помогла ей перебраться на постель. Больше всего после прошедшей ночи ведьме хотелось отоспаться. Денька два.

Но жители деревни если и знали о её желаниях, то плевать на них хотели. У них были другие проблемы: утром все двенадцать детей проснулись с потемневшими лицами, страдали от жара, который матери не могли сбить.

– Агне, это происки демонов? – спрашивал её Ульрик – молодой ещё парень, который только обзавелся семьей, и чей ребёнок болел сильнее всего по дороге в деревню.

– Я не знаю, – горло ведьмы саднило, поэтому её голос был мало похож на человеческий.

Она шла рядом, держась за ушибленные рёбра и опираясь на плечо Богданки. Путь до деревенского частокола был сложным как никогда и казался ей вечностью, все мышцы горели огнём.

Прохладный осенний воздух приятно холодил горящие огнём щёки, а глаза ведьмы слезились. Она прекрасно понимала, что сейчас, кроме как советом, ничем не сможет помочь обеспокоенным матерям. И всё равно упрямо шла за Ульриком к его дому.

Атмосфера горя и отчаяния, пропитавшего деревню, начала давить на виски Агне задолго до того, как она подошла к частоколу. Ведьма успела подметить, что Богданка тоже недовольно закусила нижнюю губу: она чувствовала то же самое, но в силу отсутствия знаний не могла дать оценки своему состоянию.

В деревне Агне провожали тяжёлыми взглядами, полными ненависти, презрения и надежды. То и дело в спину летели злые шепотки. От самосуда этих людей останавливало только то, что она была единственной, кто, возможно, сможет помочь.

– А чернявая-то здорова…

– Это она её спасла, а на наших детей болезнь навела?

– Лучше б притопили её вчера и всё…

Агне привыкла к пересудам за своей спиной, но сейчас ситуация накалилась до предела. Для того, чтобы людской гнев вспыхнул неконтролируемым пламенем, было достаточно одной искры, и она судорожно думала о путях разрешения этого конфликта. Хоть бы не пришлось бежать. Зима на носу, без припасов и крыши над головой они с Богданкой в лесу не выживут.

Все дома в деревне были одинаковыми: длинные и узкие, они были наполовину вкопаны в землю, а крыша была густо устлана мхом, и располагались в совершенно хаотичном порядке, что делало невозможным поиски нужного дома без знания точного его расположения.

В дверях их встречала Нэл – жена Ульрика. Её обеспокоенный взгляд, полный надежды, был прикован к Агне.

– Вскипяти котёл воды, – вместо приветствия потребовала ведьма, проходя в дом.

Богданка, только зайдя, тут же скривила нос от нестерпимой вони. Хоть внешне это строение и было похоже на дом Агне, внутри всё было совершенно другим: не было деления на комнаты, и в одном большом помещении жили и люди, и скот. Пол был устлан соломой, в которую гадили козы и куры, и которая выметалась в лучшем случае раз в месяц. Неудивительно, что они тут болеют.

Агне же, словно не замечая отвратительных запахов, постояла в дверях, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте, и уверенно направилась к горе тряпья и соломы, в которой лежал больной ребёнок.

То, что дело очень плохо, – она поняла с первого взгляда. Болезнь была не похожа ни на одну известную Агне. Она, конечно, посоветуется с другими ведьмами, но пока она им всем отпишет, пока эти письма дойдут, пока ведьмы соберутся – время будет упущено. Поэтому действовать придется сейчас. Наугад.

Полуторогодовалый мальчуган тяжело дышал и был мертвенно-бледен, на восковой коже ярко выделялись почерневшие вены. Ведьма села рядом с ним на колени и почувствовала исходящий от мальчишки жар.

– Не хорошо это… – бормотала она себе под нос. Мысли о том, чтобы бежать или скрываться покинули её голову, она бросила все свои силы на то, чтобы хоть как-то помочь ребёнку. Когда Агне вспомнила, что все дети в селении в таком состоянии, ей стало дурно.

Она прикрыла глаза и положила ладонь на лоб ребёнка. Первое, что нужно узнать, – это природу болезни: телесная или душевная. Но тело ребёнка откликалось как полностью здоровое, а в душе ворочалось что-то маленькое и злое.

Она отдернула руку, словно обжёгшись. Этого быть не может. Только дети, наделённые силой, уязвимы для отравления души и для бьюрдов[1]. Обычная ребятня никогда не интересовала этих тварей – слишком малые потоки энергии проходят через их тела.

Да и ребёнок, наделённый силой, обычно не слишком сильно страдал – он становился вялым, глаза потухшими, его не интересовали больше детские шалости и забавы. Если рядом находился знающий взрослый – он быстро распознавал симптомы и избавлял детское тело от недуга ещё до того, как начнутся изменения. Но даже если рядом никого не оказывалось, и ребёнок сгорал в болезни, вызванной отравлением иной сущностью, этот процесс занимал месяцы, а то и годы. Нередки были и случаи самоисцеления.

Но чтобы так, за ночь…

– Приехал! Лекарь из замка конунга приехал! – в дверном проёме показался высокий нескладный подросток и, убедившись, что его все услышали, побежал дальше, разнося благую весть по всей деревне.

Агне никогда не имела дела с лекарями, только с ведьмами и ведунами вроде неё. Про лекарей и доктрусов она лишь слышала, что они едут к ним из просвещённой центральной Европы или Азии, их привозили с собой послы, или они приезжали сами, дабы заниматься своим искусством вдали от конкуренции. О них ходило много слухов, как хороших, так и не очень. В любом случае, ведьма была обнадёжена этой новостью: одной ей не справиться с недугом.

– Помоги мне встать, – кивнула она Богданке и, опёршись на её руку, поднялась с колен. – Идём в Медовый зал.

Когда они вышли на улицу, девочка сделала глоток свежего воздуха и только тогда поняла, что в доме старалась дышать через раз, убиваемая вонью. Она посмотрела на свою новоиспечённую наставницу и мысленно содрогнулась: человек в таком состоянии должен лежать смирно и стараться не сдохнуть, а не рваться помочь другим. Больше в её силе и знании девочка не сомневалась.

В Медовом зале было жарко натоплено. Собравшиеся там мужчины выглядели настороженно и напряжённо и внимательно слушали лекаря, который с ногами забрался на стол, чтоб его было хорошо видно и слышно.

Чужак обладал достаточно низким ростом, едва доставая могучим нордам до плеча, и жидкой ухоженной бородкой. Он был щупл и суетлив, его руки словно жили своей жизнью, постоянно что-то теребили – то бородку, то подол роскошного расшитого жемчугом и золотой нитью одеяния.

– Не стоит волноваться, – вещал он с сильным картавящим акцентом. – Я обучен лучшими доктрусами Европы и уверен, что проблема скоро будет решена! В первую очередь я сцежу дурную кровь, которая отравляет тела ваших детей…

– Ты же даже не видел их! – в удивлении, обычно очень спокойная Агне, не смогла сдержаться и дослушать речь выступающего до конца. – Как ты можешь уже предлагать лечение?

– Простите, а это у нас кто? – щека доктруса нервно дёрнулась. – Я думал, почтенные норды не впускают в святая святых женщин и детей…

– Это Агне, наша ведьма, – ярл недовольно хмурил брови. Ему тоже не нравилось предложение лекаря, но он уповал на образование и опыт пришлого. Кроме того, если конунгу помогает лечение, назначенное этим человеком, то и им сойдёт.

Ярл Балдер в свое время был сильным и решительным воином и правителем, но, когда к нему подкралась старость, вместе с ней пришла осмотрительность и осторожность, которые порой граничили с паранойей. Он всё реже доверял приближённым людям и в особенности младшему брату, а его поступки всё реже становились логичными и последовательными.

Къелл долго наблюдал перемены, которые происходят с его братом, с горечью понимал, что отставка у ярла может быть только одна – смерть, и в меру своих сил поддерживал порядок в деревне и оттягивал тот момент, когда его брату бросит вызов какой-нибудь юнец, самонадеянно считающий, что уж он-то справится с бременем власти.

– Ведьма, говорите? – голос лекаря стал угрожающе вкрадчивым. – В просвещённых цивилизованных странах давно перестали верить их дремучим суевериям. А если эта женщина продолжает настаивать на том, что она владеет магией – нужно разобраться, откуда у неё эта сила. И сжечь. В Европе каждый ребёнок знает, что все беды от ведьм!

Все присутствующие в зале уставились на Агне. В их взглядах читался немой вопрос и угроза.

– Я живу здесь уже больше десяти лет, – так же, не повышая голоса, сообщила она. – И за всё это время ни словом, ни делом, ни умыслом не творила зла этим людям. Я забочусь о них, как могу.

– Странно, что они от такой заботы все не перемерли как мухи, – лекарь выдавил из себя издевательский смешок. – Чем ты о них заботишься? Зельями из корений и собачьего хвоста? Непотребными танцами под полной луной?

– Довольно! – не выдержал Къелл. – Агне здесь все знают как хорошего целителя и с любыми хворями идут к ней. Я думаю, вам стоило бы объединить усилия, и тогда…

– Объединить усилия с ведьмой? – распалялся лекарь. – Она уже поставила под сомнения опыт многих ученых мужей в лечении болезней. И после этого работать с ней? Она ж не умеет ничего, кроме как страху на вас напустить, посмотрите на неё! Она живёт за ваш счёт и паразитирует на ваших людях!

– Гнать тебя за такие слова… – в голосе Къелла уже послышалась угроза.

– Здесь я решаю, кого и куда гнать, – несмотря на преклонный возраст, ярл ещё был способен громогласно заявить о себе и о своей воле. – Это Агне сегодня ночью прогневала богов, и её волей мы оказались в этой навозной куче.

– Ты что ж, забыл, как она твою ногу по частям собирала, вместо того, чтоб отрезать её? – Къелл возмущённо перевел взгляд на брата. – Или как она вернула твоему сыну, почти сгоревшему в горячке, жизнь?

– Я ничего не забыл, – ярл примирительно поднял ладонь. – И верю, что в её действиях не было злого умысла. Но, что сделано, то сделано. И сейчас я предпочитаю довериться знающему и опытному человеку, который не станет тратить время или обращаться к и так прогневавшимся на нас высшим силам.

Агне закусила губу в отчаянии, но спорить с ярлом было себе дороже. За годы знакомства с ним она прекрасно знала, как скор он на расправу.

– Если вам все же понадобится моя помощь, – тихо проговорила она, выходя из Медового зала, – Вы знаете, где меня искать.

В спину ей послышался издевательский смех лекаря.

* * *

Агне в очередной раз упала – подтаявшая было за день тропинка от деревни к её дому схватилась свежим льдом, по которому разъезжались ноги даже у здоровой Богданки.

– Вставай, – натужно прокряхтела девочка, поднимая ведьму. – Недолго осталось.

Но бесчувственное тело никак не реагировало на уговоры.

Богданка аккуратно положила Агне на землю и, сев перед ней на колени, приложила ухо к груди. «Дышит», – мелькнула мысль и тут же уступила место другим, более важным.

Сначала она попыталась поднять ведьму на плечи и донести её до дома – поросшая мхом крыша уже виднелась за деревьями – но через несколько шагов бросила эту затею и сошла с тропы в поисках подходящего для волока ельника.

Она ещё на выходе из деревни обратила внимание, что весь наст был усыпан волчьими следами, поэтому старалась не отходить далеко и всё время оглядываться на свою наставницу. Вязала волок она уже в сумерках. Дотащила свою поклажу до калитки в кромешной тьме.

Дом их встретил тишиной и звенящим холодом. Дверь промёрзла и покрылась инеем с внутренней стороны. Богданка заволокла Агне в комнату и, насколько могла, бережно уложила на заправленную постель.

Ведьма дышала натужно, с хрипом, от её кожи исходил сильный жар.

Девочка сначала зажгла лучину, потом принялась за очаг. Околевшие пальцы не слушались её, поэтому, когда в очаге наконец разгорелся маленький огонёк, который зябко жался к выложенной камнем стене, Богданка старалась даже не дышать в его сторону, то и дело подкладывая ему сухой травы для растопки.

Постепенно по комнате начало раздаваться уютное потрескивание, а затем стало расползаться тепло, но делало оно это так медленно и осторожно, словно боялось быть изгнанным из дома.

Желудок Богданки заурчал, и она попыталась вспомнить, когда в последний раз ела. Вчера в обед.

Она быстро, по-хозяйски, провела ревизию по ведьминому дому, заглянула в каждый угол и, разжившись котелком, выскочила из дому, чтобы набрать и натопить снега. На обратном пути она намеревалась набрать ещё дров, чтобы хватило на ночь, но возле порога лежало всего несколько поленьев. Девочка прикинула, что до рассвета их должно хватить, а как рассветет – можно будет и хвороста насобирать. Главное – ночь продержаться.

Когда она снова открыла дверь, и узкая полоска тусклого света вырвалась на улицу, Богданка краем глаза увидела две освежёванные кроличьи тушки, подвешенные за лапы прямо под низкой крышей. Ледяная корка на них тускло поблёскивала.

– И как только зверьё не растащило… Экая ты, Агне, запасливая.

Она цапнула одну тушку и скрылась в доме, опасаясь выпустить так старательно накопленное тепло.

Пока варилась похлёбка, Богданка, немного подумав, перетащила свою постель из маленькой комнаты без окна в комнату Агне, чтобы быть рядом, если ведьме станет хуже.

За ночь она несколько раз приходила в себя, и девочка поила свою наставницу остывающей похлёбкой. Ведьма давилась, но все равно жадно глотала.

Ближе к рассвету дыхание Агне немного выровнялось, и беспамятство сменилось беспокойным сном. Тогда Богданка тоже позволила себе немного отдохнуть и, закутавшись в одеяло так, чтобы торчал только кончик носа, чутко задремала.

Но стоило ей умоститься поудобнее, раздался стук в дверь.

– Кто там? – недовольно спросила она.

– Открывай, хозяйка! – мужчина за дверью говорил на её, Богданки, родном языке. Сон как рукой сняло. Это за ней! Она поедет домой! К родителям!

Девочка рыбкой выскочила из-под одеяла и бросилась к двери. Быстро справившись с засовом, она распахнула дверь и уже хотела броситься чужаку на шею, но что-то её остановило.

На пороге стоял молодой казак. Наголо бритая голова блестела в лунном свете, чёрный чуб был залихватски зачёсан на бок, на пышных усах оседал иней от пара, выходящего изо рта.

– Ну что, любоваться будешь, али пригласишь меня в дом? – чужак улыбался только губами. Глаза его оставались серьёзными.

– Проходи, – Богданка посторонилась, – грейся.

– Нет, девица, так не пойдёт. Сначала каракули эти богомерзкие сотри, негоже православному человеку с ведьмовкою знаться.

Он указал пальцем на косяк. На верхней перекладине в темноте едва просматривался начерченный угольком символ. Вроде как корявая ветка в кругу, а вроде и рог олений.

– Не мой это дом. Не буду ничего стирать.

– Ну, тогда сама ко мне выйди. Побеседуем. Если хочешь – домой увезу.

Под пристальным, колючим взглядом незнакомца Богданка сделала шаг назад, в спасительную темноту дома.

– Не пойду. И ты уходи.

– Так значит, – казак зло сверкнул глазами. – К безбожнице примкнуть решила? И чему учит она тебя? Курей воровать да ворожить на их потрохах?

– То не твоего ума дело, чему она меня учит. Уходи, – дверь захлопнулась прямо перед носом незнакомца.

Он с остервенением забарабанил кулаком в дверь, которая прогиналась под его напором, но не ломалась.

– Это твой последний шанс домой вернуться! Ты слышишь?! – в голосе его уже не осталось ничего человеческого.

Тук. Тук. Тук.

– Уходи!

Тук. Тук. Тук.

– Открой мне дверь или пожалеешь!

Тук. Тук. Тук.

Богданка попятилась от двери, села на пол у кровати Агне, которая так и не проснулась, зажмурилась и закрыла уши, словно её это могло спасти.

В дверь забарабанили всё сильнее, норовя сорвать её с хлипких петель.

Тук. Тук. Тук.

А когда снова распахнула глаза, обнаружила себя закутанной в одеяло. Солнечный свет пробивался через мутное окно и оставлял светлый размытый квадрат на полу, прогоревший очаг уже давно остыл.

Тук. Тук. Тук.

Она встала и подошла к двери и, немного подумав, распахнула её настежь. Яркий свет отражался от сугробов и больно бил в глаза.

– Тук. Тук. Тук, – стучал топор раздетого по пояс Къелла. Чуть поодаль, распластав рукава, словно крылья, валялась его рубаха из небеленого льна и куртка. А у ног выросла уже довольно большая гора дров.

Сам норд раскраснелся, от его тела шёл едва заметный пар, борода топорщилась в разные стороны.

Къелл боковым зрением увидел Богданку, с силой загнал топор в ствол поваленного дерева и остановился.

– Ну и горазды же вы спать, – сообщил он Богданке, собирая дрова.

В дом он вошёл без спроса, даже не остановившись на пороге, по комнате разлился запах свежесрубленной хвои и терпкого мужского пота. Светлые волосы норда влажными прядями прилипли к лицу и шее. Кожа на его спине раскраснелась от притока крови и мороза, и стала видна сеточка из шрамов, покрывавших торс могучего норда.

– Я сто раз тебе говорил, – он повернул голову в сторону Агне, которая успела проснуться и со старушечьим кряхтением сесть, – перебирайся в деревню. Выстроим тебе дом, нарисуешь на нём своих каракуль. Не придётся ходить проверять, не съели ли тебя по дороге волки.

Богданка, которая раньше видела его только в липком сумраке Медового зала, наконец, разглядела глубокие морщины, залегшие в уголках губ и на лбу мужчины.

– Нельзя мне в деревню, – слабый голос ведьмы скрипел, словно несмазанные петли.

– Упёртая баба, – он чиркнул огнивом раз, другой. Огонь в очаге разгорелся быстро, жадно слизывая выступающую от жара смолу. – Сегодня из дому не выходи. Я после заката приду, принесу пожрать.

– Спасибо, – прохрипела Агне, но дверь за ним уже захлопнулась.

– Почему нам нельзя в деревню? – Богданка повесила над очагом котелок с бульоном, застывшим и вязким. – Из-за людей?

– И из-за них тоже, – несмотря на быстро расползающееся тепло, ведьма всё равно куталась в одеяло. – Ведьмовские дома влекут к себе духов, пропитываются их силой. А там, где много силы, быть беде.

После завтрака Агне хотела снова провалиться в сон. Её тело, поддерживаемое не только жизненными силами, которые есть у каждого живого существа, но и магией, быстро шло на поправку, особенно если дать ему возможность полноценно отдохнуть.

Богданка же, вытерев пол от протаявшего снега, принесённого на ботинках Къелла, хотела выйти на улицу, дабы осмотреться. Спать ей не очень-то и хотелось, скота, за которым надо ходить, ведьма не держала, а больше ей заняться было и нечем.

– Присядь ко мне, – глаза ведьмы были так же прикрыты, а губы еле шевелились.

Богданка на мгновение замерла в раздумьях, прислушиваясь к завыванию ветра за стеной и осторожно присела на краешек кровати. И Агне заговорила.

Она рассказывала девочке о духах, которые населяют их мир, добрых и злых. У кого можно попросить помощи, а с кем лучше не связываться. Ученица, сначала скептически хмыкающая, постепенно расслабилась, потом и вовсе с ногами забралась на постель и придвинулась ближе, стараясь не упустить ни слова.

– Запомни, Богданка. Боги просто так силы никому не дадут, – подытожила Агне. – Ведьма сильнее любого человека, не силой – так знанием. И ответственность на ней лежит больше.

– Я никогда не стану ведьмой, – девочка, опомнившись, скрестила руки на груди. – И в сказки твои не верю!

Сказала и тут же спохватилась. Рассказывала Агне интересно, не хотелось её обижать. Но ведьма только тихо посмеялась.

– Ты – уже ведьма, – ответила она уже серьёзно. – Даже если пока не осознаёшь этого. Простой человек сегодня не устоял бы и впустил в дом перевёртыша. А ты всё сделала правильно.

– Откуда ты знаешь?

– Запомни, Богданка. В предрассветные минуты нечисть входит в полную силу, и тогда ей ничего не стоит обмануть простого человека. Но не ведьму.

Короткий северный день уже пошёл на спад, и комната освещалась последними предзакатными лучами, вязкими и тягучими, как мёд. Богданка хотела задать новый вопрос, когда в дверь постучали. Впечатлённая ведьмиными рассказами, она насторожилась.

– Не бойся, это деревенские, – Агне с сожалением откинула одеяло и встала с нагретого места.

На пороге действительно стоял Ульрик, в руках у него был закутанный во много слоёв тряпья ребёнок.

– Агне, помоги, – за спиной супруга стояла заплаканная Нэл.

– Кладите на стол, – ведьма посторонилась, выпуская гостей в дом.

Она бережно, почти по-матерински, слой за слоем, начала раскутывать мальчишку. Он был без сознания и какой-то весь холодный.

– Много доктрус крови ему спустил? – ведьма внимательно рассматривала грязную, пропитанную кровью тряпку, обмотанную вокруг запястья мальчишки.

– Малая фляга наберётся.

– Ясно. Второго раза он не переживёт.

Нел всхлипнула и закрыла рот ладонями, чтобы не разрыдаться в голос.

– Ты же поможешь? – Ульрик держался чуть лучше жены, но все равно, было видно, как его сердце сжимается от горя.

– Я сделаю всё, что смогу, – ответила Агне и, немного подумав, добавила – но ничего не обещаю. Время упущено. А сейчас – уходите.

– Не гони меня… – женщина упала на колени и зарыдала.

– Сейчас так нужно, Нэл. Я мало что могу сделать. Но если вы будете здесь перетягивать мои силы на себя – то ещё меньше. Придёте завтра на рассвете, – было в её голосе что-то гипнотическое. Глаза Нэл высохли, словно она и не плакала, и покрылись какой-то мечтательной поволокой.

– Хорошо, – спокойно ответила она.

– Почему ты так не могла сделать там, в Медовом зале? – спросила Богданка, когда дверь за ними закрылась.

– Потому что у меня не хватило бы сил на всех. Даже на одного Ульрика не хватило бы. А Нэл – слаба. Принеси снега, давай нагреем и натопим воды.

Как только принесённый снег в котелке начал таять, Агне кинула туда сушёных трав из разных мешков. Богданка ждала, что она сейчас начнёт читать заговоры или петь дьявольские песнопения, но ни того, ни другого не было.

Ведьма, помешивая ароматный травяной отвар, словно разговаривала с водой. Её речь с ласковыми, просящими интонациями, журчала горным ручейком. По комнате витали ароматы трав, Богданка повела носом.

– Хочешь? – Агне указала длинной деревянной ложной на котелок. – Неси плошку.

Девочка с сомнением посмотрела в чан с зельем, но пахло действительно вкусно. Она сняла с полки, где стояла другая кухонная утварь, грубую плошку и подала её ведьме.

– И мне, пожалуй, захвати, – немного подумав, сообщила она. – Мёд стоит в кувшине рядом.

Богданка наблюдала за действиями ведьмы, попивая обжигающий сладкий отвар.

Сначала Агне разбавила своё зелье простой холодной водой, натопленной из снега в деревянном корыте, которое было принесено откуда-то с улицы. Она бережно уложила ребёнка в ароматную тёплую воду, поддерживая рукой его головку.

– В шкафу лежат полотенца, дай мне парочку, – не оборачиваясь попросила она, продолжая купать ребенка, особенно тщательно растирая ладони и ступни.

От ребёнка не было никакой реакции, пока вода не начала остывать. Он недовольно сморщил нос, словно собирался закричать.

Тогда Агне достала его из корыта и, укутав в полотенце, начала поить тем же отваром с мёдом.

К лицу мальчишки прилил румянец, а неровное, отрывистое дыхание стало обычным детским посапыванием, вены больше не выглядели чёрными, извивающимися под кожей, червями.

– Молока бы… – тихо простонала-выдохнула Агне. – Козьего.

Лицо ведьмы словно постарело, Богданка видела кисти рук, и до того не отличавшиеся полнотой, выглядели, обтянутыми сухой полупрозрачной тряпкой, ветками, глаза её покраснели и слезились.

Богданка протянула руки к мальчишке, и ведьма, не говоря ни слова, отдала ей свёрток. Девочке было не впервой няньчить младших братьев, и она вполне умело перехватила его поудобнее.

То, что ребёнок не просто заболел, она поняла сразу.

Маленький мальчик мерно спал у неё на руках, детское умильное личико не выражало ничего, кроме умиротворения. Но на Богданку всё равно накатывал страх, чувство угрозы, исходящей от ребенка, волнами проходило через её сознание.

Агне в это время, пошатываясь, вышла на середину комнаты, и грузно опустившись на колени, начала мелом чертить круг непонятных, похожих на корявые ветки символов. Самый большой символ в центре круга был знаком Богданке.

Колядник она узнала сразу: сотни раз видела его на украшениях, с которыми молодёжь ходила колядовать, обрядившись в страшные наряды и желая добра и счастья дому, в который пришли. Попы смотрели на это с неодобрением, но помалкивали.

– Положи его в центр, – Агне внимательно посмотрела на девочку, – без полотенца.

Богданка была против того, чтобы только что искупанного ребёнка уложить голяком на пол, и замешкалась, но взглянув в глаза ведьмы и увидев в них полную уверенность в своих действиях, решила не спорить. В конце концов, ни разу ведьма при ней не делала никому зла. Даже не говорила. Хотя, с тем отношением, которое было к ней в деревне – имела на то полное право.

Богданку вообще поражало смирение, с которым её наставница принимала удары судьбы. Может быть, она и тёмная нехристь, но никакие добродетели ей не чужды? Может, она не совсем пропащая душа?

Лёжа на холодных поцарапанных досках, мальчишка недовольно сморщил нос и всё-таки захныкал.

Агне, словно не слыша этого, положила ладони на его грудь, скрестив пальцы, словно собиралась откачивать воду из утопающего.

– Открой настежь дверь, – попросила она Богданку, не отрывая взгляда от лица мальчишки.

– Всё тепло выдует.

– Не спорь. Натопим.

Девочка вздохнула, но всё равно послушалась. Стоило двери раскрыться настежь, Агне прошептала:

– Фригг, помоги мне…

И, словно мышкующая в снегу лиса, приподнялась и с громким выдохом обрушилась на грудную клетку ребёнка, на деле даже не прикоснувшись; её пальцы замерли в сантиметре от кожи.

Первые секунды ничего не происходило, даже завывающий на улице ветер утих. А затем под маленьким тельцем лужей начал растекаться чёрный туман. Он облаком начал метаться по комнате, словно случайно залетевшая птица, слепо натыкаясь на стены, пока не вылетел в распахнутую дверь.

Мир снова начал обретать звуки: зашумел ветер, затрещали дрова в очаге, послышалось заледенелое потрескивание близлежащих деревьев.

Мальчишка набрал полную грудь воздуха и наконец разразился пронзительным рёвом, а Агне, словно подкошенная, завалилась на бок.

Богданка захлопнула дверь и быстро замотала его обратно в полотенце.

– Выживет, – тихо прошептала ведьма, проваливаясь в глубокий обморок.

Агне провалялась в беспамятстве несколько часов, придя в себя только перед рассветом.

Она лежала одетая на своей постели, укутанная, как в кокон, в одеяло. Сквозь окна пробивалась серая предрассветная мгла, значит, за мальчишкой скоро придут. Агне с трудом встала на одеревеневшие ноги, сквозняк, продирающийся в дом между досками пола, ледяными иглами вонзился в обнаженные ступни, и она болезненно поёжилась.

На столе в центре комнаты стояло высушенное корыто, в котором мирно спал завернутый в покрывало из кроличьих шкур ребёнок. Дрова в очаге почти прогорели, и ведьма, сунув ноги в расшнурованные сапоги и накинув на плечи висящую на вешалке куртку, вышла на улицу.

Сначала у неё перехватило дыхание от мороза, обрушившегося на неё лавиной, нос и щёки начало щипать от холода, остатки сна выдуло с первым же порывом ветра. Агне набрала немного дров с заполненной поленницы, не забыв мысленно поблагодарить Къелла и попросить для него удачи у богов, и направилась обратно в дом.

Вокруг стола уже суетилась Богданка. Босоногая и простоволосая, в своей длинной до пят, ночной рубашке, она казалась маленьким приведением.

– Доброе утро, – поздоровалась девочка, зевая в кулачок. – Малыш выздоровел? Теперь мы отдадим его родителям?

– После рассвета, – подтвердила Агне. – Но сейчас нам нужно защитить его, чтобы не допустить повторения. Растопи пожарче очаг… и пойди оденься. Заболеешь.

Ведьма сложила дрова на полу и начала искать по полкам тонкую железную иглу и специальные чернила.

Она часто била небольшие руны с охранными символами взрослым воинам перед походом, юным роженицам или брачующимся, которые хотели быть вместе не только перед людьми, но и перед богами. Но никогда ещё не наносила рисунки под кожу детям – слишком высока среди них была смертность, в иных деревнях детям и имен не давали, пока они две зимы не переживут. Но этот случай был особым.

Из своей комнатки показалась Богданка, полностью одетая, с заплетённой косой и начала деловито возиться возле очага, разводя огонь и ставя на него разогреваться воду в котле.

Агне положила на стол чистую тряпицу, поставила рядом неглубокую плошку, в которой лежала игла.

– Налей сюда кипятка, – она указала кивком головы на плошку и пошла дальше искать нужный инструмент. В свете лучины на столе начали появляться щипцы, полотенца, длинная свеча, которую ведьма сразу подожгла, в комнате стало гораздо светлее.

Богданка налила кипятка в плошку, и Агне, выждав несколько мгновений, вытащила иглу маленькими щипцами, и, прокалив её над свечой, окунула кончик в чернила.

– Раскрой его, – приказала она. – И держи крепко.

– Что ты собираешься делать? – в голосе девочки послышалось беспокойство.

– Нанесу под кожу защитный знак.

– Может не надо? Ты же вылечила его.

– Прошу, не спорь, – Агне покачала головой. – Ещё вчера он был одержим. И сейчас, стоит ему покинуть мой дом – он станет уязвим для любой тёмной твари.

Богданка с сомнением закусила губу, но всё же выполнила указание ведьмы.

Оказавшись вне тёплого одеяла, ребёнок недовольно закряхтел, стремясь укутаться обратно, но девочка крепко держала его за руки.

– Разведи руки в стороны. Вот так. Мне нужна его грудь, – Агне взяла ребёнка за ноги, не давая ему ими дергать.

Мальчишка, догадываясь, что сейчас с ним будут делать что-то ужасное, захныкал, а когда игла проткнула его кожу в первый раз – заревел в голос. Он вырывался, дёргался, извивался, пока ведьма хладнокровно выводила на его груди, чуть повыше сердца, руну Турисаз. Богданка, не выдержав, отвернулась. По щекам её катились крупные слёзы.

Агне быстро доделала свою работу, вытерла грудь мальчика, испачканную кровью и чернилами, чистой тряпицей, и намазала свежую ранку мёдом. После чего, немного подумав, макнула в мёд деревянную палочку ещё раз, сунула её в рот ребёнка.

Тот сначала попытался выплюнуть угощение, но распробовав, присосался.

Ведьма хотела сказать своей ученице, чтобы она одевала ребёнка, но не успела – в дверь постучали. Робко и неуверенно, с надеждой. Так стучат только в ту дверь, за которой накануне оставили своего умирающего ребёнка, не зная, доживёт ли он до утра.

– Заходи, Ульрик.

Ульрик и Нэл, как и накануне пришли вдвоём.

Юный норд сначала хотел было поздороваться, но увидевшая в корыте на столе своего сына женщина, бросилась к нему, обнимая и покрывая сморщенное личико поцелуями.

– Как нам тебя благодарить? – Ульрик наконец оторвался от жены и ребёнка. – Проси, что хочешь!

– Принеси молока. Козьего, – попросила Агне, и, когда её взгляд наткнулся на полупустую банку с мёдом, добавила – и мёда… и ещё. На груди у твоего ребёнка символ, его нельзя мочить или стирать, он сам разойдется через несколько дней, когда он окрепнет.

– Спасибо, – ещё раз поблагодарил он, выпроваживая жену с ребёнком на руках за дверь. – Я сейчас вернусь и всё принесу тебе.

– Хорошо. Заодно расскажешь, что происходит в деревне.

– Я тебе и сейчас скажу, что всё плохо. У моего соседа, Снорре, ты его, наверное, помнишь, рыжий такой, жена пять зим назад родила мальчишек-близнецов. Оба не дожили до утра – лекарь всю ночь сидел с ними, пускал кровь, давал лекарства, но боги всё равно забрали их.

– Ясно, – по бесцветному голосу ведьмы было не понять, что она чувствует в этот момент. – Ступай, и не забудь мне молоко. Побольше.

За Ульриком уже закрылась дверь, но Агне все ещё задумчиво сверлила её взглядом.

– Богданка, – тихо позвала она, – поставь кипятиться воду на отвар. К полудню нам приведут всех детей, которые ещё живы. И неплохо бы посмотреть на тела мальчишек, что ушли к богам.

Ведьма ошиблась. Цепочка из посетителей потянулась к её дому вместе с Ульриком, который вернулся так быстро, словно бежал в обе стороны. И как только молоко не расплескал по дороге.

Но привели к ней не всех: четверо детей до десяти лет пребывали в состоянии близком к коматозу – и без того ослабленные болезнью тела были обескровлены и истощены; двое, кому лекарь уделял повышенное внимание, были практически при смерти. Ими Агне решила заняться в первую очередь: даже если они не переживут обряд, уйдут к богам чистыми, не поражёнными злом.

День для ведьмы и её ученицы слился в одну сплошную ленту событий, они не успевали ни поесть, ни отдохнуть, кроме того, дети, которые были приведены с утра, требовали повышенного внимания и нуждались в нескольких обрядах, о чём Агне предупредила их родителей.

Самый старший мальчишка из принесённых был единственным, до кого ещё не добрались руки светила от медицины, и пришёл в себя уже через несколько минут после обряда, стойко вытерпел, пока Богданка неумело наносила на его грудь символ, и, получив свой стакан молока с мёдом, уже к обеду на своих двоих вернулся домой, после чего, к ведьме на поклон прибежало ещё два семейства.

После заката, когда все родители и большая часть детей были отправлены в деревню, в доме ведьмы осталось всего двое: Арса, девочка примерно одних лет с Богданкой, и новорождённая девочка, которой родители ещё не успели дать имя – она агукала из давешнего корыта, которое, похоже, надолго взяло на себя функцию люльки.

Арса осталась в доме Агне, потому что с неё больше всех спустили крови, и она ещё была слишком слаба, чтобы возвращаться домой. Она лежала, укутанная в два одеяла на скамье, и тихо переговаривалась о каких-то мелочах с Богданкой, которая готовила ужин.

Агне, уставшая до дрожи в коленях, вытирала насухо только что помытый пол – толпа посетителей принесла с собой много снега с комьями глины, который в теплоте дома тут же подтаял, превратившись в грязные лужи, противно тянущиеся за ногами и размазывающимися по всему дому. Она уже закончила и выпрямилась, потирая ноющую спину, когда в дверь постучали.

Богданка привычно напряглась – она всё ещё побаивалась ночных визитеров, а Агне, отодвинув грубый засов, открыла дверь.

– Входи, Къелл, – приветственно кивнула она норду. – Какие новости из деревни?

– Не очень хорошие. Вчера собирался после заката принести вам еды и не смог вырваться – ярл стоит на стороне доктруса, хочет выслужиться перед конунгом, люди не знают, что им делать, многие идут сразу к тебе и к лекарю в надежде, что хоть что-то им поможет; но были и те, кто решил слушать только этого гуся… – Къелл хотел было зло сплюнуть, но, увидев в руках Агне тряпку, устыдился и сдержался. – Двое детей не дожили и до рассвета.

– Да, я слышала. Мне позволят над ними провести очищающий обряд и проводить их по-человечески?

– Не думаю. Доктрус свирепствует, брызжет своим ядом на тех, кто ходил к тебе за помощью, обещает кары небесные. Ярл в ярости, запретил к тебе ходить… Постой, ты куда?

– Я должна поговорить с ярлом, – Агне уже зашнуровала один сапог и принялась за второй.

– Он не послушал даже меня, – норд сокрушенно покачал головой. – Тебя не пустят и на порог Медового зала. Те, чьи дети достаточно взрослые, чтобы не заболеть, не верят в твою помощь, считают, что к тебе пришли только лишь от отчаяния и слушают пришлого. Тебя просто закидают камнями по дороге.

– Эти двое детей погибли от его лечения и моего бездействия. Я должна остановить это.

– Там, где замешана политика, обычные люди бессильны. Даже такие как ты, – неожиданно тихо и вкрадчиво произнес Къелл, у Агне мурашки побежали по спине от звуков его голоса. – Ярл слаб и сейчас готов на всё, чтобы заручиться поддержкой конунга, а тот доверяет чужаку. Как думаешь, что будет, если лекарь продолжит настаивать на твоем сожжении? Даже если ты сейчас не спасёшь всех детей, от живой тебя деревне больше толку, чем от мёртвой.

Ведьма бессильно опустилась на стоящий рядом табурет, а Богданка замерла, словно мышь под веником. Ей было странно и страшно видеть этих двух людей, которые до сего момента выглядели незыблемыми, как скалы, стойко переносящие на себе любые шторма, вот такими сломленными, сжимающими кулаки и едва сдерживающими слёзы от бессилия.

Ясные голубые глаза норда запали от усталости, казалось, этот человек принимал свою слабость в сложившейся ситуации и советовал сделать то же самое Агне. Богданка перевела взгляд на неё.

Ведьма, сгорбившись, сидела на табурете, её пустой взгляд был устремлён в одну точку, а бледные тонкие губы что-то беспрестанно нашёптывали.

– Я не пойду в деревню, пока лекарь там, – наконец порвала тишину Агне. – Но и не откажу в помощи ни одному пришедшему на мой порог.

– Ты, верно, меня не поняла. Пока чужак тут, тебе лучше совсем исчезнуть отсюда. Зреет что-то нехорошее.

– И куда я пойду? – она серьёзно посмотрела в глаза норду. – В лес? Зимой?

– Да хоть и в лес. Там, в глуши, есть охотничий дом. Я помогу подлатать его, и вы там перезимуете, а весной вернётесь сюда.

– Нет, я никуда не пойду. Люди каждую зиму болеют, а этой будут особенно тяжело.

– Глупая, упрямая баба! – он зло стукнул кулаком о косяк двери. – Ты можешь хотя бы сидеть тихо и не лезть ярлу в глаза?

Когда Къелл только собирался на охоту, было ещё светло, и вся деревня притихла, словно вымерла. Люди, казалось, исчезли с улиц, оставив на местах бесцельно бродящий скот и валяющуюся утварь. Общее горе давило на них, и редкие прохожие старались даже не смотреть друг на друга.

Сейчас же, когда он возвращался от ведьмы – только что в пляс не бросались, опьянённые счастьем. Каждый второй намеревался подойти к Къеллу, поделиться своей радостью, но самому норду отчего-то было не весело.

Дорога к Медовому залу, казалось, тянулась целую вечность.

Сейчас главное – попробовать снова поговорить с братом, не дело ему чужак говорит. Он уже уморил двоих детей.

Дверь в зал была приоткрыта, и отблески пламени от факелов и длинной жаровни, стоящей по центру, плясали на свежем снегу, а из самого зала слышались звуки жаркого спора.

– Не умеет ничего! – всё распалялся молодой мужской голос. – Мы сами и без него кровь пустить не могли?

– Закрой свой рот, сопляк! – жёстко ответил ему голос ярла. – Лекарь учился много лет и точно знает…

Къелл, не дослушав, уверенно толкнув дверь плечом, вошёл в зал.

– Нет. Это ты послушай, – он обратился к старшему брату. – Агне тоже долго училась. И никогда не позволяла себе пускать кому-то кровь или лечить кого-то даже не взглянув. А этот шарлатан…

– Эк ты, слово какое новое знаешь… – глаза ярла начали наливаться кровью. – Ты, видно, сговорился с ведьмой. А не она ли уморила тех двоих детей, как почувствовала, что ей тут больше не верят?

– Я слушаю тебя, брат, и думаю: голос твой, а слова – не твои. Такое не в силах Агне. Да и зачем ей это? Нужно испросить у неё помощи, пока…

– Не бывать тому! – голос ярла сорвался на крик. – А кто к ней за помощью пойдет за моей спиной – там, в её доме, может и оставаться. В деревню хода больше не будет!

Ярл устало откинулся на спинку кресла, а люди недовольно загудели.

– Не нужно волноваться! Ваш князь – мудрейший человек, денно и нощно печётся о вашем же благополучии! – суетливость лекаря раздражала многих нордов, но он был пока под защитой ярла. Если он уморит ещё одного ребёнка, Къелл за его голову и еловой шишки не даст. – То, что вам помогла так называемая ведьма – это лишь временный результат. Все ведьмы – богомерзкие твари, и служат тьме, она всего лишь пытается вернуть ваше доверие и продолжать им пользоваться дальше!

– Тогда почему все дети живы, а мои – нет? – спросил рыжий Снорре. Он был чуть ниже Къелла, но в плечах даже пошире.

– Они живы только лишь потому, что я вовремя оказал им помощь! И даже ваша ведьма не смогла навредить! Я сожалею, что Господь забрал ваших детей, но такова его воля.

По залу начали расходиться одобрительные возгласы. Как и любой профессиональный мошенник, лекарь был отличным оратором и умел втираться в доверие.

– Она годами жила и ела за ваш счет, – голос лекаря продолжал разливаться мёдом. – И теперь, когда появилась угроза её праздной жизни, она наслала проклятие на твоих детей. Только поэтому они не пережили этой ночи.

– Что за чушь ты несёшь? – вызверился Къелл. – Ты только что говорил, что это твой Бог прибрал к рукам мальчишек! А теперь, оказывается, это сделала Агне? Зачем?

Люди, находящиеся в зале, словно скинули с себя оцепенение, пробуждённые голосом Къелла, и тут же загалдели, делясь на два лагеря.

Норд же обратился к брату:

– Агне просила, чтобы ты позволил ей провести обряд очищения над мальчиками. Достойно проводить их к богам.

– Не бывать тому! Дети и при жизни настрадались её стараниями! Пусть же они хотя бы после смерти обретут покой! – лекарь заметно занервничал, услышав, что ведьма будет осматривать тела. В его голосе появились истерические нотки, но он быстро взял себя в руки. – Их нужно захоронить как можно быстрее!

– Мы предаём огню своих усопших, – раздраженно отмахнулся от него ярл. – Пойди, выдолби могилу в мёрзлой земле.

– Значит, сегодня же нужно…

– И что? Ты не смог спасти моих детей! – Снорре был готов броситься на лекаря с кулаками, кто-то сзади предупреждающе положил ему руку на плечо, и норд пришёл в себя. – А теперь не дашь матери достойно попрощаться с сыновьями? И проводить их как положено, на закате?

– Болезнь, насланная ведьмой, будет расползаться, если не избавляться от тел! – всё распалялся лекарь, пытаясь снова завладеть вниманием толпы, но его уже никто не слушал.

В доме Снорре его супруга сидела на коленях перед еловым лежаком, на котором покоились два маленьких тела, укрытые волчьей шкурой. На лицах была умиротворённая полуулыбка, казалось, мальчики просто спали.

Женщина раскачивалась из стороны в сторону, обхватив себя за плечи, и тихо подвывала, некрасиво искривив рот. Слёз в ней уже не осталось.

Над лежаком потрескивали и чадили факелы, очаг в центре дома давно прогорел и тихо остывал, отдавая последние крупицы тепла. В свете колышущегося пламени, казалось, что шкура, под которой лежали дети, мерно вздымается в такт их дыханию.

Она всегда могла различить на первый взгляд одинаковых мальчишек, знала, кто из них старше, помнила каждую родинку, каждый шрамик.

Больше всего женщине хотелось прижать своих детей к груди, обогреть их, но она боялась. Боялась почувствовать под пальцами холодное окоченение, восковую кожу. Боялась до конца поверить в то, что её мальчиков больше нет.

Она всматривалась в их лица, в надежде, что всё это – дурной сон, что сейчас они пошевелятся, почешутся, пробормочут что-то сквозь сон.

Женщина потеряла счёт времени, исступленно вглядываясь в лица сыновей, и почему-то совсем не испугалась, когда один из них открыл глаза.

Горячий ком радости и надежды начал подниматься у неё в груди, а мальчик неуклюже встал, сначала на четвереньки, а затем и на две ноги. Волчья шкура сползла, но он словно не чувствовал холода. Он посмотрел мутным взглядом в глаза матери.

– Мама… – раздался шёпот из посиневших губ, и он обнял разрыдавшуюся в голос мать.

Она чувствовала холод, идущий от его тела, неловкость движений окоченевших мышц.

Но, разве это было важно…

* * *

С утра всё поселение гудело от новостей.

Доктрус ходил важный, как индюк, свысока посматривая на Къелла, который мрачнел с каждым часом. Теперь, когда этот коновал обрел авторитет среди местных, он задрал нос и объяснял всем желающим, что да, иногда бывает так, что Господь возвращает тех, кому рано умирать, особенно, если они не запятнаны богопротивной ведьминой меткой. А посему, её нужно срочно смыть. Или выжечь, если не смывается.

Детей Къелл тоже осмотрел и очень ему не понравилось увиденное.

Холодные, с мутными бельмами глаз и ничего не выражающими лицами. На их маленьких телах уже начали намечаться трупные пятна. Но это совершенно не мешало мальчикам двигаться. Правда, и это получалось у них не очень хорошо – словно дети ещё не разобрались со своими конечностями. Спотыкались о собственные ноги, а руки будто не могли договориться между собой и мешали друг другу.

Говорить они тоже почти не могли, только шипели что-то нечленораздельное, в чём скорее угадывались знакомые слова.

– Это вполне нормально, – убеждал доктрус Снорре с супругой. – После кровопускания многие холодеют. А ваши мальчики ещё столько пролежали без движения. Напоите их горячим красным вином, и вскоре всё пройдет.

Женщина восторженно кивала, только что в ноги лекарю не кидалась, и даже не задумывалась, где в этом суровом краю она найдёт красное вино. А Снорре всё сильнее хмурился. Ему тоже не нравились перемены в когда-то непоседливых мальчишках, рыжими вихрями носившихся по деревне.

Лекарь ходил из дома в дом, осматривал детей, неодобрительно цокая языком при виде татуировок, нанесённых над сердцем.

– Сие есть знак тьмы, – многозначительно сообщал он. – Вы же не хотите, чтобы в душе вашего чада поселилась тьма?

Татуировка не выглядела глубокой и почти полностью исчезала, если хорошенько потереть её жёсткой щёткой, смоченной в горячей воде, оставляя на месте себя кровоточащую ссадину.

Несколько мужчин, которые бывали в походах конунга, и видели, как выглядят тела погибших, если их не захоронить вовремя, тоже относились с опаской к воскресшим детям. Но и к Снорре со своими советами не лезли.

Агне вместе с Богданкой перебирала остатки своих трав в ожидании, когда к ней приведут детей, которых она хотела ещё раз осмотреть на предмет одержимости.

Попутно она объясняла своей ученице, где какая трава, как её собирать и хранить, с чем она сочетается, а с чем лучше не мешать. Девочка слушала тихий и уютный, словно потрескивание огня в очаге, голос ведьмы, не находила в её словах ничего, что противоречило бы её взглядам, и старалась запомнить.

Наконец, они закончили с последним пучком, и Богданка спросила:

– Агне, а домовые и лешие тоже бывают?

– Кто это? – удивленно подняла брови ведьма.

– Ну… они живут в домах, помогают иногда…

– Ты про брауни? Бывают. Богат и счастлив тот дом, в котором он живёт. Но брауни сырости не любит, а потому его тяжело к себе заманить.

– А у тебя есть? – почему-то шёпотом спросила девочка.

– У меня – нет, – в голосе ведьмы послышалось искреннее сожаление. – И ни у кого в деревне нет.

За окном сгущались сумерки, и Агне всё тревожнее посматривала на тропинку, ведущую из деревни. Оттуда никто не шел.

Она в тревожном ожидании вертела в руках оловянный кубок с горячим отваром.

В деревню было нельзя. Просто выходить на улицу не хотелось, да и не зачем – скотины ведьма не держала. Подумав немного, она решила заварить новый отвар и добавить туда несколько листьев сон-травы. После последних напряженных дней ей нужен был качественный отдых.

Богданка, которой кто-то из деревенских принес в благодарность отрез грубой домотканой ткани, мастерила себе новую сорочку, рядом ждала своего часа уже скроенная нижняя рубаха до колена.

«Вышивку бы ей по воротнику пустить», – думала девочка, остро жалея о том, что в доме у ведьмы не водилось ничего для рукоделия.

Агне встала и направилась в сторону только что приведённых в порядок запасов, выбрав нужный пучок, она собиралась вскипятить котелок травы, но её остановил стук в дверь.

– Агне, это Ульрик! – представился гость и открыл дверь. В дом, однако, входить не стал.

– За тобой Къелл прислал. Просил только тихо, чтоб не видел никто. Надо посмотреть на детей Снорре, ему твой совет нужен.

Ведьма подозрительно смотрела на застывшего в дверях гостя, задумчиво перебирая в длинных тонких пальцах пучок сон-травы.

– Хорошо. А сам чего не заходишь? Подождал бы тут, пока я соберусь.

– Так это… – Ульрик неожиданно смутился. – Помыто у тебя. Къелл сказал, если натопчу – он меня языком заставит…

Агне расслабилась и рассмеялась.

– Ясно, – сказала она. – Подожди меня снаружи. Я быстро.

Ведьма натянула сапоги и потянулась за курткой, краем глаза заметив Богданку, которая метнулась в свою комнату.

– А ты куда собралась? – неожиданно строго спросила она. – В этот раз я пойду одна.

– А вдруг тебе понадобится помощь? – девочка с надеждой смотрела в глаза своей наставнице.

– Мне нужно, чтобы ты осталась здесь. На случай, если кто-то придёт, – Агне протянула Богданке пучок трав, который до этого бросила на столе. – Свари лучше ещё отвара и добавь это.

Девочка недовольно сморщила нос, но послушалась. А Агне, одевшись, вышла из дому.

На выходе беспокойно топтался Ульрик. Если бы не тусклый свет из окна – ведьма бы налетела на него.

– Къелл сказал не зажигать факелов, – объяснил он. – Не рады тебя будут видеть в деревне. Да и меня ярл накажет, – Ульрик протянул ей тяжелую накидку с отстрочкой из беличьего меха. – Это плащ Нэл на случай, если нам кто-то встретится.

Агне скривила губы в ироничной усмешке. Она была немного выше Ульрика, и спутать ведьму с миниатюрной Нэл было невозможно даже в темноте. Но накидку всё же надела.

Ульрик в дом Снорре заходить не стал – остался на улице, чтобы вовремя предупредить, если ярл или лекарь захочет навестить норда. Агне же юркнула в приоткрытую дверь.

В доме было жарко натоплено, и ей в нос бросился сладковатый приторный запах, который невозможно ни с чем спутать.

Къелл тихо переговаривался со Снорре, супруга рыжего норда, Илва, помешивала какое-то варево над очагом, постоянно оглядываясь на натянутую в углу дома сеть.

За сетью, словно два диких зверька, сидели её дети. Они всё меньше становились похожи на людей, их движения были резкими и прерывистыми. Передвигаться они предпочитали на четвереньках, изредка вставая в полный рост, чтобы оглядеться. При виде ведьмы, дети заметно оживились: тянули шеи в её сторону, шумно втягивая воздух, словно пробуя его на вкус, и издавали мычаще-гортанные звуки.

Къелл посмотрел в полные ужаса глаза Агне и понял всё без слов.

– Илва, а есть ли у тебя замороженная ягода? – нарочито миролюбиво спросил он.

– Да, снаружи, под крышей висит, – женщина удивлённо подняла глаза на норда.

– Уважь меня. Принеси горсть. Кислого захотелось – невмоготу.

Женщина быстро укуталась в меховую накидку и, взяв факел, выскочила из дому.

– Это нужно сжечь, – тихо сказала Агне, когда дверь за Илвой захлопнулась. Она мысленно похвалила себя, что не взяла Богданку с собой.

– Ты в своем ли уме, ведьма? – угрожающе зарычал Снорре. – Доктрус с самого начала сказал, что сжечь нужно тебя!

– Ты сам видишь, что я права, – спокойно ответила Агне, пропуская угрозы мимо ушей. – Только своим глазам не веришь.

Агне подошла к туго натянутой сети и присела на колени, один из близнецов тут же кинулся на нее. Второй наблюдал за ведьмой, сидя и слегка покачиваясь из стороны в сторону.

– Это не твои дети, Снорре, – Агне безучастно наблюдала, как мальчишки злобно кривят маленькие ротики. – Их телами завладели духи. Остальные дети защищены от этого, но только пока носят на груди защитный знак.

– Уже не носят, – тихо сказал Къелл и положил свою могучую руку на плечо Снорре, который стоял ни живой, ни мёртвый, закрыв лицо ладонями.

Агне выпрямилась так быстро, словно внутри у неё сработала пружина.

– Зря вы его послушали, – в свете факелов было видно, как её лицо пошло красными пятнами от гнева. – Илве всё объясняйте сами.

Ульрик, топтавшийся у дверей, с удивлением проводил взглядом ведьму, выскочившую из дома, словно её там ошпарили.

Он догнал Агне за околицей, где она скинула со своих плеч накидку и протянула её Ульрику, не оглядываясь, пошла вперед.

– Там всё так плохо? – тихо спросил он в спину Агне.

Ведьма остановилась и медленно повернулась к нему лицом.

– Всё хуже, чем могло бы быть, – так же тихо, почти шёпотом, проговорила она. – Если не хочешь, чтобы с твоим ребёнком случилось то же самое – сегодня же приведи его ко мне, чтобы я снова начертила защитный символ. Или хватай жену и сына и бегите отсюда. Так далеко, как только сможете.

И резко развернувшись – только кончик длинной косы просвистел перед носом норда – направилась в свой дом.

Къелл не хотел оставлять Снорре в трудную минуту, но рыжий норд убедил его, что будет легче поговорить с супругой наедине.

Вернувшаяся Илва долго плакала и не хотела признавать очевидного.

– Посмотри! – кричала она мужу. – Разве мёртвые так делают? Наши мальчики просто не в себе после болезни! Доктрус сказал, что им полегчает!

Снорре несмотря на долгие годы, проведенные вместе, всё ещё нежно любил свою супругу. Они были женаты не только перед людьми, но и перед богами, и сейчас её слезы рвали его сердце. Он обнял рыдающую женщину за плечи.

Они долго так простояли, пока Илва не успокоилась настолько, чтобы слушать и говорить.

– Наши дети не обрели покой, – Снорре обнял лицо жены ладонями, заставляя посмотреть ему в глаза. – Посмотри на них. Злые духи заставляют их тела двигаться. Эрика раньше было не заставить молчать. Разве сейчас добьёшься от него хоть слова? А Ньёрд? Посмотри на него. Разве это твой сын? Что говорит тебе материнское сердце? Мы не уберегли своих детей. Так давай хотя бы сейчас примем верное решение. Проводим их к богам, как это положено нордам. Подарим им покой.

– Мы можем хотя бы не спешить? – её голос предательски дрогнул, по щеке побежала горячая солёная дорожка. – Не сейчас. Дай мне проститься с ними. И проводить на закате.

– Хорошо, – тяжело вздохнул он. – Иди отдыхай, уже скоро рассвет.

Снорре уложил супругу на топчан и сам лёг рядом.

Горе не позволило им заснуть, а копошение в углу и гортанные рычащие звуки словно ножом разрезали тишину, каждый раз заставляя вздрагивать. Мужчина обнял жену за подрагивающие в беззвучных рыданиях плечи и прижал к себе. Она вынуждена потерять сыновей во второй раз. Боги, за что ей это?

Стоило первым рассветным лучам разбавить тьму – Снорре оставил супругу и вышел из дому, направляясь в лес.

Он давно заприметил там круглую поляну, огибаемую рекой, и часто останавливался там на привал, когда возвращался с охоты. Пожалуй, это хорошее место, чтобы проводить его мальчиков в последний путь.

Снорре самому было мерзко и страшно от поступка, который он должен был совершить. Червяк сомнения острыми иглами зубов вгрызался в его душу, сея смятение – вдруг ведьма ошиблась? Может можно ещё что-то исправить?

Нужно будет и её пригласить на поляну на закате. Пусть посмотрит на них ещё раз. И благословит их на встречу с богами.

Он шёл по занесённой ранним ноябрьским снегом тропе. Солнце ещё, бывало, подтапливало снег, а за ночь он брался тоненькой ледяной коркой, на которой были хорошо видны следы зверей.

Корка сахарно хрустела под его ногами, хрустально звенел морозный воздух, облачка пара вырывались изо рта норда при дыхании.

Да. Здесь – лучшее место для прощания. Пусть хотя бы это успокоит Илву.

По пути к реке он нашёл большое бревно, которое идеально подходило для того, чтобы выстругать из него погребальную лодку. Одну на двоих. Мальчики всегда спали вместе. Нечего их разъединять и сейчас.

Сначала он хотел связать плот – это было бы проще, но быстро отказался от этой идеи. Верёвки первые истлеют в жаре огня, и он развалится, не успев даже скрыться из виду. Такого зрелища сердце его бедной женщины не перенесёт.

Всё утро ушло на то, чтобы выстрогать из бревна грубое подобие лодки. Снорре взмок, монотонно работая своим топориком, и, сняв отстроченную заячьим мехом куртку, кинул её на снег. От разгоряченного, раскрасневшегося мужского тела шёл пар, а он продолжал работать.

Закончив с работой, он наломал свежих еловых лап и бережно уложил их в лодку, отчего она ещё сильнее стала напоминать детскую колыбельку.

Он мрачно полюбовался на результат своих трудов. Оставался последний штрих – игрушки мальчишек, которые они хотели бы взять с собой. Ньёрду – деревянный меч, выструганный заботливой отцовской рукой. Эрику – маленький охотничий рожок, с которым он не расставался даже во сне.

Снорре с силой воткнул топор в близлежащее дерево и упал на колени. Его крик, больше похожий на вой умирающего зверя, разнёсся над кронами деревьев, вспугнув стаи птиц.

По суровому мужскому лицу текли горячие слёзы, теряясь во взъерошенной бороде. Он позволял себе горевать, пока его никто не видит. Пока Снорре не видит его женщина, которой он сейчас так нужен, спокойный и уверенный.

Время близилось к закату.

Снорре умылся снегом, спрятал лодку-колыбель под раскидистыми лапами невысокой ели и пошел за Илвой и детьми.

Он быстрым шагом направлялся в деревню, дабы успеть до заката вернуться и свершить задуманное.

Мужчина толкнул плечом дверь и вошёл внутрь. В нос ударил отвратительный металлический запах крови. Илвма лежала на топчане, раскинув руки в стороны, глаза её стеклянно поблескивали в тусклом свете факелов.

Снорре сделал шаг, второй в сторону своей женщины. Рассудок отказывался принимать то, что видели глаза. Горло и грудная клетка Илвы были разорваны. Поломанные рёбра впились в разворошённые лёгкие и торчали из груди уродливыми ветками.

Мужчина замер не в силах пошевелиться. Кровь в его жилах застыла, а сердце пропустило удар.

В чувство его привел шорох за спиной. Снорре не успел развернуться к источнику шума – его едва не сбил с ног удар по загривку. Кто-то маленький и юркий, как лесной кот, спрыгнул на шею норда с потолка и начал его рвать крошечными, липкими от крови ручками, а мелкие острые зубы щелкали над ухом, стремясь вцепиться в сонную артерию.

Первый укус окончательно привел Снорре в чувство, и он завертелся волчком по дому, силясь скинуть с себя противника, но тот крепко держался за куртку и волосы норда. Тогда мужчина завалился на спину и начал кататься по полу, силясь с размаху придавить нападавшего.

Над ухом раздался приглушенный хруст, и хватка противника ослабла, движения стали медленными и неуклюжими. Еще раз прокатившись всем весом по напавшей на него твари, Снорре перевернулся на живот и поднялся на четвереньки, уже догадываясь, кого перед собой увидит.

Мужчине стоило больших усилий сфокусировать взгляд на лежащее изломанное тело одного из близнецов. Нежить, которая раньше была его ребёнком, силилась подняться и снова атаковать, но сильно пострадала под весом Снорре и не могла этого сделать.

Норд с трудом встал на колени, и, пошатываясь, выпрямился во весь свой могучий рост. Он снял с кольца в стене факел, чтобы лучше рассмотреть это порождение мрака.

При виде приближающегося живого огня на изуродованном смертью лице мелькнула новая эмоция, отличная от ненависти ко всему живому – страх.

– Папа… – прошептала-прошипела тварь, не отводя взгляда от факела. – Папа…

Снорре замешкался, сомневаясь в своих действиях. Этого мгновения второму бесенку хватило для того, чтобы подкрасться, и, словно белка по дереву, взобраться по его одежде на загривок норду. Маленькие острые зубы впились в открытую шею.

Свободной рукой Снорре извернулся и, схватив второго близнеца за лодыжку, оторвал его от себя.

Норд чувствовал, как кровь сильными толчками текла по шее и одежде. Он пошатнулся. Последней мыслью его было, что нужно не дать второму бесу уйти, и он в последний раз, нежно, по-отечески, прижал кусающуюся и брыкающуюся тварь к груди, прежде чем завалиться вниз лицом.

Факел упал на устланный соломой пол, и огонь благодарно затрещал. Разгораясь.

* * *

Дом Снорре потушили быстро. Огонь не успел переброситься на соседние крыши, благо, погода стояла безветренная. Толстые брёвна дверного косяка ещё потрескивали, остывая, когда Къелл прошёл сквозь них. Его взгляду открылась страшная картина. Вся семья была мертва, но все ли погибли от огня?

Он обернулся, услышав за спиной шаги.

Лекарь, опасливо морщась, пробирался по следам норда.

– Можешь не идти. Выживших нет, – Къелл зло посмотрел на доктруса, который под взглядом жёстких голубых глаз как-то съёжился, даже двигаться перестал, дабы не провоцировать этого дикаря.

– Мне нужно собрать анамнез, – наконец ожил он. В движениях снова появилась суетливая прерывистость. – И доложить о произошедшем конунгу.

– Так и доложи, – Къелл развернулся к лекарю грудью, закрывая ему обзор на развороченный труп Илвы. – Женщина не уследила за очагом, и на солому выпала окалина. Вернувшийся с охоты Снорре хотел вытащить из горящего дома жену и детей, но сам задохнулся. Все четверо погибли.

– Но я должен… – лекарь силился заглянуть за могучее плечо, а то и прошмыгнуть мимо.

– Людей ты должен лечить, а не нос куда не надо совать! – вызверился норд. – А ну брысь отсюда. Крыс-са.

Едва ли лекарь слышал последнее слово, брошенное ему в спину, но Къелл не сомневался, что он очень скоро вернётся вместе с ярлом, и тогда разборок не избежать.

– А вы чего встали, рты пораскрывали? – гаркнул он толпе собравшихся зевак. – А ну готовьте две лодки на погребальные костры. Закат уже скоро. Нечего им откладывать встречу с богами. Ульрик. Поди-ка сюда…

Нужно отдать людям должное – сработали они быстро.

Пока женщины собирали еловые лапы на последнее ложе для мертвецов, мужчины принесли с берега две лодки.

На одну уложили Снорре, на другую – Илву с детьми, как раз втроём уместились.

Своих вещей у покойников не осталось – все сгорело в огне пожара, а потому каждый, кто подходил попрощаться, стараясь не глядеть на обгоревшие тела, клал в лодку какую-то безделицу от себя.

Ярл с лекарем успели как раз к концу обряда, когда в отплывающие лодки полетели подожжённые стрелы.

– Ты что себе позволяешь? – взревел ярл, зло глядя на младшего брата снизу-вверх. Старость изъела его суставы и скрючила спину. – Почему не дал лекарю посмотреть на тела?

– А чего на них смотреть? – философски изрёк Къелл, устало потирая глаза. – Угорели. Мы их проводили как должно. До заката.

– Если лекарь хотел их посмотреть, значит… – Ярл ещё сильнее распалялся. Но он привык видеть брата с высоты своего импровизированного трона. Сейчас же, стоя с ним на равных, в окружении своих соплеменников, он чувствовал угрозу от внешне спокойного Къелла и оттого пасовал.

– А ничего это не значит, – отрезал тот. – Или ты хотел в угоду чужаку отказать Снорре и его семье во встрече с богами? Обычаи предков попрать захотел?!

Последняя фраза гремела, как гром. Къелл не зря пользовался авторитетом среди жителей селения. Он тоже умел играть на публику.

Люди вокруг согласно загомонили, осуждающе косясь на ярла, тому сказать было нечего. Но и отступить было нельзя.

– Хорошо брат, – прошипел он. – Твоя взяла. Но если я узнаю, что ты покрываешь эту ведьму… я точно её сожгу. Вместе с ученицей!

Как ни старался Къелл, а шила в мешке не утаишь. Кто-то что-то видел, слышал, придумал и передал дальше.

А потому к утру все четыре трупа оказались изуродованы. По одной из версий у Снорре вырос хвост, по другой – рог посреди лба. Кто-то даже утверждал, что видел Фрею, выходящую из его дома, прежде чем тот полыхнул.

Кроме того, снова начали болеть дети. Они засыпали, на их лицах выступали чёрные вены. Доктрус с умным видом ходил от одного дома к другому, обещая помочь, но Къелл по глазам видел: он не знает, что делать. Однако, лекарь с утра был особенно суетлив, щедро раздавал советы и инструкции всем желающим, а его взгляд всё чаще обращался к дороге.

Норд снова пошёл к брату, пытаясь того вразумить, но ярл был непреклонен в своём решении – ведьму в селение не пускать, и к ней за помощью не обращаться. Къелл разрывался между братом и людьми, всерьёз размышляя о том, что ему придётся сделать, когда придет время выбирать.

Люди же метались между реальной помощью, которую им уже оказала Агне, и страхом перед гневом ярла. К дому ведьмы снова было потек ручеёк страждущих, и перед единственными воротами в частоколе был выставлен караул, которому было запрещено выпускать любого, у кого был при себе ребёнок. Даже Ульрик с Нэл, которые стремились покинуть селение и переждать зиму в замке конунга, не смогли выйти за околицу.

Къелл корил себя за безделье, но на брата руку поднять не мог, хотя и понимал, что если дальше всё пойдет в том же русле, то придётся принимать решительные меры.

Два дня прошли для жителей селения как в тумане. Люди, чьи дети снова заболели, в отчаянии были готовы брать ворота штурмом. Караульные же, дальновидно отобранные из юных, горячих воинов, ещё не обзаведшихся семьями, не пропускали никого.

Дети стали погибать один за другим. А затем – возвращаться. Родители, ослеплённые надеждой, стеной стояли за своих чад и непрестанно уговаривали ярла о милости, отчего тот только сильнее распалялся.

Неизвестно, от кого впервые прозвучало страшное слово «драугры»[2], но оно накрепко осталось в сознании, вселяя ужас в людей.

– Это всё происки вашей ведьмы, – убеждал жителей лекарь, взгромоздившись на специально вынесенный для него стол перед Медовым залом: роста доктрусу не хватало, чтобы его было хорошо видно и слышно за широкими спинами мужчин. – Она навела порчу на ваших детей, поэтому они болеют. Уберёте причину – выздоровеют дети!

Люди мрачно слушали его, не перебивая – им уже нечего было сказать чужаку.

Вдалеке раздалось лошадиное ржание, и лекаря словно ветром сдуло с его импровизированной трибуны. Он крысой юркнул в Медовый зал, где ему была предоставлена маленькая коморка в дальнем конце.

Къелл, отправив убитого горем Ульрика проследить за пришлым (как бы не удавил, заразу), отправился к воротам.

Лекарь суетился не зря. За ним приехал провожатый от конунга. Совсем ещё юный, безбородый воин спешивался с разгорячённого жеребца. Вторую лошадь, смирную кобылку в яблоках, он держал под уздцы.

– Здравствуй, воин, – обратился он к юнцу. – Зачем пожаловал?

– И тебе не хворать, – зарделся юнец, довольный почётным обращением к нему. – Я приехал за лекарем конунга. Где он?

– А что же, конунг наш захворал? – сокрушённо удивился Къелл. Люди вокруг него начали прислушиваться к разговору и перешёптываться между собой.

Как же? Лекаря заберут – может к Агне можно будет ходить? Многие даже оживились, считая, что ведьма ещё сможет помочь их детям. Наивные.

Къелл понимал, что стоит лекарю вернуться к конунгу – он тут же расскажет тому про немощность ярла и про ведьму, что якобы медленно убивает селение, девочку с экзотической внешностью он видел, такая на невольничьем рынке дорого стоить будет, упустит конунг такую возможность? Этот пасюк уже в каждую щель сунул свой нос. Раньше бы норд руку отдал на отсечение, чтобы избавиться от надоедливого доктруса, теперь же…

– Нет… – парень растерялся. – Оговорено было, что лекарь отправится к вам на пять дней. Время истекло. Конунг отправил за своим слугой.

– А ежели мы его не отпустим? – Къелл хитро прищурился.

Парень замялся, не зная, что ответить.

– Что тут происходит? – от рявка ярла все вздрогнули.

Къелл неодобрительно посмотрел на вжавшего голову в плечи лекаря. Знал, собака такая, что просто так его теперь не отпустят. И решил заручиться поддержкой.

– Да вот, брат, полюбуйся, – норд посторонился в сторону. – Этот юный воин хочет забрать у нас лекаря – последнюю надежду наших детей на выздоровление.

– Я дал нужные рекомендации и готов… – доктрус попытался юркнуть мимо Къелла за спину сопровождающего.

– Не так быстро, – норд поймал его за воротник богатого одеяния, отчего тот затрещал. – Мы – люди тёмные, умных слов не понимаем. Нам нужен образованный человек. Вымрем же все без него. Хоть ты скажи ему, брат.

Ярл задумчиво хмурил седые кустистые брови, переводя злые выцветшие глаза то на Къелла, то на сопровождающего.

– Не готовы мы отпустить лекаря. Нам ещё нужна его помощь, – наконец сообщил он путнику. – И ты можешь остаться у нас, нечего в ночь ехать. А как справится – вместе и вернётесь. Нечего туда-сюда по лесу мотаться.

Обычно раздражительный ярл старался выглядеть в глазах чужака мудрым правителем, дабы конунг не усомнился в его полезности.

– Не готовы – так не готовы, – юнец вскочил в седло, не желая задерживаться в компании этих странных людей. Повисшая над селением атмосфера чего-то нехорошего давила на пришлого, не притерпевшегося к ней человека. Он хотел убраться из этого места как можно скорее. – Я донесу ваше послание конунгу и приеду за лекарем ещё через пять дней.

– Ты что творишь? – злобно прошипел лекарь, когда отошел от потрясения. – Ты ж первый хотел, чтоб я уехал!

Лекарь попытался вырваться, но не преуспел.

– Раньше хотел. Сейчас не хочу, – Къелл встряхнул его за воротник, как нашкодившего котенка. – Заварил кашу – теперь расхлёбывай. Не уйдешь отсюда, пока не вылечишь детей.

Доктрус тоскливо смотрел вслед удаляющемуся всаднику – его последней надежде живым уйти от гнева людей, когда они окончательно убедятся, что своих чад живыми больше не увидят.

После всего случившегося лекарь надолго забился в свою коморку, не желая выходить к людям. Къелл уже начал думать, что эта крыса просидит в норе до следующего визита сопровождающего, и размышлял, как бы вывести его на чистую воду, дабы брат увидел, кого пригрел на своей груди.

До вечера в селении было тихо. Люди сидели по своим домам и предавались горю. Тем, чьи дети были взрослыми для того, чтобы заболеть, тоже не стремились общаться между собой. Все вокруг начали медленно впадать в апатичное отчаяние.

В Медовом зале за столом сидело всего несколько приближённых к ярлу мужчин, остальные предпочитали проводить время с семьями. Сегодня их кормили олениной, приготовленной в пиве. Но Къеллу кусок в горло не лез. Он всё чаще посматривал на пустующее место лекаря и хмурился. Одни боги знают, что он ещё придумал.

Потрясти его что ли?

Брат не простит.

Остальные беседовали, старались отвлечься от мрачных мыслей, но всё равно разговор скатывался на больную тему. Все присутствующие норды были в годах, и их дети давно уже выросли из отроческого возраста, у многих уже были внуки.

Хлопнувшая дверь заставила разговоры утихнуть. Все посмотрели на фигуру вошедшего, дрожащую в слабом свете факелов.

Къелл узнал Хельке – мальчишку лет двенадцати из рыбацкой деревни в дне пути от селения. Та деревня примыкала к владениям ярла и обеспечивала его рыбой взамен на мясо, хлеб и меха.

Хельке загнанно хватал воздух, будто бы и не скакал на лошади, а бежал. Да и её на своих плечах нес.

– Что случилось? – Къелл решил опустить приветствия. – Подайте же ему кто-нибудь попить.

– Меня прислал староста, – мальчишка всё не мог отдышаться, и протянутый кубок с разбавленным вином принял с благодарностью. – У нас там беда. Нужна Агне.

– Да что такое?! – ярл встал и со злостью кинул свой кубок о земь. Тот, жалобно звякнув, покатился под стол. – Всюду эта ведьма! Из каждой вонючей дыры слышу её имя!

– Не серчай, брат, – как можно мягче произнес Къелл, наблюдая, как на шум из своей норы выглядывает лекарь. – Сейчас Хельке отдышится и расскажет нам, что у них случилось.

– Дети болеют, – выпалил Хельке, словно боялся, что ярл не даст ему говорить дальше. – Сначала заснули, а потом…

– И у вас тоже болеют? – Къелл зло сощурился. – Сильно?

– У моей сестры дочка сначала заснула, а потом проснулась… как не она… – Хельке сам не верил в то, что говорит. – Старики сказали, что драугры…

– А ну закрой свой рот! – взревел ярл, уже не в силах себя контролировать. – Откуда у нас драуграм взяться?! Высечь тебя в назидание другим придумщикам!

– Не гневайтесь, уважаемый ярл, – тихий и вкрадчивый голос лекаря лился словно мёд. – Возможно, юноша и преувеличил проблему, но проверить не помешает. Он ведь ради этого преодолел такой путь в одиночку.

Доктрус обласкал взглядом мальчишку.

– И ты, конечно же, хочешь предложить свою кандидатуру, – угрозой в голосе Къелла можно было хлеб резать. – А по дороге – сбежать.

– Зачем же сразу так… – именно эта мысль в голове доктруса и мелькнула, и теперь он отчаянно пытался выкрутиться. – Можем поехать с вами вместе, дабы вы лично проследили за мной.

Ярл переводил налитые кровью глаза с одного на другого и отчетливо понимал, что если отпустит лекаря в обществе брата, то никогда больше чужака не увидит. Къелл, скорее всего, просто скормит его волкам и вернется в деревню, рассказав всем, что сбежал паршивец.

– Къелл. Ты поедешь один, – угрюмо сказал он.

– Что ты такое говоришь? Я ж не лекарь. И не ведун. Чем я там помогу?

– Возьмешь с собой Ульрика. Наведёте там порядок. Если без лекаря действительно не обойтись – пришлёшь за ним. Всё ясно?

Къелл сжал кулаки, но промолчал, зло сверля взглядом лекаря.

Тот только засопел от негодования. Такой отличный шанс упущен. Ну, ничего, он ещё найдёт способ выкрутиться из этой ситуации.

* * *

Утро выдалось ясным. Рассвет раскрасил облака на горизонте в розово-золотистые тона, казалось бы, в насмешку над мрачным настроением Къелла.

Ульрик тоже был не в восторге от того, что ему приходится покидать жену и сына в такой непростой для них момент – Нэл была убита горем. Оставлять её одну в таком состоянии было страшно. Но с ярлом спорить было бесполезно, да и опасно.

Они выехали из ворот и сначала действительно проехали немного по заметённой дороге в рыбацкую деревню, но стоило частоколу скрыться за деревьями – свернули в сторону дома Агне.

Дверь им открыла Богданка, на ходу заплетая волосы в толстую, с руку, косу. Къелл в очередной раз подумал, что из девочки вырастет настоящая красавица. Не будь она ведьмой – местные женихи передрались бы. А так от той красоты девочке одни неприятности будут.

Агне, согнувшись над очагом, что-то сосредоточенно помешивала в бурлящем котелке. По дому витал аромат луговых трав.

– Проходи, Къелл, – поздоровалась она, не оборачиваясь к нему. – Мы завтракать собрались. Присоединишься?

– Некогда нам, – Мужчина тяжело вздохнул.

Агне на миг замерла. В смысле нам? Он что, не один пришел?

Ведьма обернулась и увидела Ульрика, выглядывающего из-за плеча норда.

– А ты тут что делаешь?! – она грозно, гневно стукнула ладошкой по столу. – Я тебе что сказала?

– Не шуми, Агне. Не пускает ярл за частокол никого с детьми, – Къелл поморщился. – Мы едем в рыбацкую деревню, там тоже дети болеют.

Агне замерла, взгляд её затуманился, словно замечталась о чём-то своём.

– Уже нет, – горько произнесла она, возвращаясь к ним. – Некому там болеть.

– И всё же, ярл приказал проверить. Поехали с нами. Сядешь на ближайший корабль до Бъёркё[3], там тебя не достанут.

– Я не поеду, пока в селении остался хотя бы один живой ребенок.

– А там что же – не дети? – норд решил зайти с другой стороны. – Нам может понадобиться твоя помощь.

– Она вам не понадобится. Там не осталось живых детей.

– Так это правда? – Ульрик нервно сглотнул. – Это драугры?

– Нет. Это не драугры, – Агне тяжело вздохнула и добавила. – Хвала богам.

– Ты о себе не думаешь – подумай о Богданке. – Къелл начал распаляться. – Когда до дурной башки ярла дойдет, что случилось, он ваши головы снимет и на колы насадит. Он же в рот пришлому смотрит.

– Я не пойду, – ведьма посмотрела на свою ученицу. – Богданка, если захочет – может уходить.

– Ты никак головой ударилась? – Къелл в один прыжок оказался рядом с Агне и тряхнул её за плечи. – Куда она без тебя?! Опять в плен попасть? Ты хоть представляешь, что с ней там сделают! Очнись, ведьма! Эти люди не заслужили тебя!

– Мне богами сила дана, чтобы помогать им, – тихо, на грани шёпота произнесла она. – И сейчас я должна остаться, нравится мне это или нет.

Её голос был тихий, шелестящий, как опавшая листва, но произнесённые слова колоколом звенели по всему дому. Къелл почувствовал, как у него вибрирует диафрагма от этих звуков. Он удивлённо икнул и отпустил Агне.

– Но я уйду, – неожиданно согласилась она. – Как только пойму, что здесь моя помощь боле не требуется.

Къелл ушёл, на прощание громко хлопнул дверью. Ульрик успел только оглянуться и послать ведьме сочувственный взгляд.

– Кто такие Драугры? – наконец спросила Богданка, с трудом выговаривая незнакомое для неё слово.

– Павшие воины, которые не нашли покой, – Агне обнимала себя за плечи и думала над словами норда. Ей действительно уже скоро придётся уходить с этого места. Нужно сделать волок для вещей – весь её скарб не уместился бы в сумках. Тра́вы тоже было бросать жалко – столько трудов. Одни боги знают, где ей придётся осесть и что понадобится. – Очень свирепые и жестокие. Но даже с ними иногда можно договориться.

Девочка замерла в предвкушении, но, поняв, что продолжения не будет, расстроенно передернула плечами и налила себе немного отвара. Не родной чай со зверобоем, конечно, но с мёдом – вполне себе ничего.

Её пугали события, происходящие в деревне, но расстаться с Агне Богданка боялась ещё больше. Ведьма была единственным человеком, который с пониманием относился к ней. Ну, и Къелл, может быть. Но норда она побаивалась.

Тогда её, вместе с другими невольниками, отправили в Каффу для перепродажи. Торговец хотел выручить за Богданку хорошую сумму золота, продав её в гарем какому-нибудь богатому старику. Один Бог знает, что было бы с ней сейчас, не вмешайся тогда морские разбойники.

Она уже стояла на помосте, наблюдая, как старцы с горящими, сальными глазами торгуются за шестнадцатилетнюю Ефросинью, светловолосую и белокожую. Что с ней сейчас?

Богданка украдкой, пока ведьма не видит, вытерла выступившие слёзы. О родителях она старалась совсем не думать, но каждый день молилась об их здравии, в надежде однажды снова свидеться.

Агне тем временем деловито раскладывала свои скромные пожитки. Одежда, травы, простыни. Селиться надо возле человеческого жилья, чтобы она могла выменять свои снадобья на еду, иначе зиму им не пережить.

– Идём, – ведьма накинула на себя куртку. – Нужно волок связать. Скоро действительно придётся уходить. Чувствую, ещё день-два и помогать здесь будет некому.

Весь световой день они потратили на то, чтобы связать верёвками конструкцию, похожую на плот с двумя длинными оглоблями спереди. Богданка подивилась, кого ведьма собирается впрягать туда, но раскрасневшаяся, и, кажется, даже повеселевшая на свежем воздухе, ведьма только хитро сверкнула глазами.

Аппетит за работой на морозе разыгрывается с волчьей силой, и ведьмы, быстро пожевав вяленой рыбы с пресными лепёшками, отправились на боковую. Но сон не шёл к Богданке, её беспокоило чувство, что вот-вот что-то случится. Хорошее или плохое – она не понимала, но оно было настолько сильным, что девочка, повертевшись на своём топчане, решительно забрала подушку и направилась к Агне под бок.

Ведьма сонно промычала что-то, и как только Богданка улеглась – обняла её. Стало спокойно и уютно. Но сон всё равно не шёл.

– Агне, скажи… – Богданка замялась. – А все ведьмы такие, как ты?

– Какие? – тихий голос был хрипловатым со сна.

– Добрые.

– Нет. Боги дают нам силы, а мы, люди, решаем сами, что с ними делать.

– Но сегодня ты Къеллу сказала, что твои боги хотят, чтобы ты осталась.

– Нет. Я сказала, что чувствую, что так будет правильно.

Девочка помолчала, обдумывая полученную информацию и слушая мерное дыхание вновь проваливающейся в сон ведьмы.

– Агне, то есть другие ведьмы не служат богам?

– Есть добрые боги, есть злые, – Агне испытывала двоякие чувства. С одной стороны, она устала за день и испытывала здоровое раздражение, что ей никак не давали провалиться в сон. С другой же – радовалась, что Богданка наконец заинтересовалась своей силой и сама начала задавать вопросы. – Я служу Фригг – жене Одина и матери всего живого.

– А Баба Яга добрая или злая?

– Я не знаю такой ведьмы.

– Ну, она живет в лесу, как ты, только дом её на куриных ногах. И ворует непослушных детей.

– Вот будешь прилежно учиться – сама разберешься, добрая она или злая. Потом мне расскажешь. Все, спи, – Агне покрепче обняла девочку, лениво размышляя о том, что болтливых она бы точно отдала этой ведьме на перевоспитание.

Но спать не получалось. Громко трещало в очаге сырое полено, в бок Богданке упирался острый локоть Агне, и хотелось поёрзать, но было жалко будить ведьму. Где-то под полом у входа копошилась мышь, может, уговорить Агне на котёнка в новом доме? Пушистого мурлыку. Кстати, почему она не держит никакой живности?

Страшная догадка заставила расслабившуюся было Богданку вздрогнуть. В ведьмином доме на каждом углы был начертан охранный символ от вредителей. Значит, либо он стёрся, либо у входа копошится не зверь.

По комнате потянуло дымом, а под окном вспыхнуло зарево.

– Агне! Вставай! Мы горим!

Богданка отчаянно начала работать локтями, расталкивая ведьму и освобождаясь от её объятий.

Агне вскочила на ноги ловко, словно кошка, будто бы и не спала. Она, было, рванулась к выходу, открыла дверь, и замерла, остановленная длинным двуручным мечом, слабо блеснувшим в нескольких сантиметрах от её горла.

– Ты думала, будешь безнаказанно губить детей, ведьма? – лекарь, который стоял на входе, дрожал, как осиновый лист. Вдохновляя мужчин в Медовом зале на этот поход, он планировал тихонечко отсидеться в своей коморке. В крайнем случае – пойти с ними и подбадривать их своими выкриками. Но никак не ожидал, что его выставят впереди всех. За его спиной стоял ярл в окружении своих людей. В руках у него был лук, с уже подожженной стрелой.

– Я никому не вредила, – как можно спокойнее сказала ведьма, пытаясь докричаться до сознания этих людей. – И не желала зла.

– Ты сейчас скажешь нам что угодно, чтобы спасти свою шкуру, погань, – осмелевший лекарь ткнул в неё мечом, заставляя сделать шаг назад, в дом.

– И что теперь? – она гордо вскинула голову, озирая своих соплеменников. – Вы, поверив речам чужака, пришлого, которого вы не знаете, готовы сжечь женщину с ребёнком?

– А ну замолчи! – взревел ярл, спуская тетиву.

Стрела пролетела над плечом Агне, обдав щеку жаром, и вонзилась в деревянный стол за её спиной.

Ведьма быстро захлопнула дверь и накинула начавшую тлеть мебель одеялом, выигрывая драгоценные минуты.

Окно у входа зазвенело, лопаясь от жара.

– Одевайся. Быстро, – прошипела ведьма Богданке, на ходу зашнуровывая сапоги и хватая собранные с вечера узелки с вещами.

Послышались несколько глухих ударов по крыше – кто-то пустил ещё огненные стрелы. По дому начал тянуться чёрный едкий дым.

Девочка запаниковала, заметалась по дому, словно испуганный зверек. Она побежала в свою комнату, к окну, и увидела сквозь мутную слюду других людей с огненными стрелами, готовыми сорваться в полёт.

Умирать не хотелось.

Она выбежала в общую комнату и едва не наткнулась на Агне, которая стояла посреди задымленной комнаты с отсутствующим взглядом.

Взгляд был направлен в глубь себя, а губы что-то беззвучно шептали. Девочка вскрикнула, когда ведьма неожиданно схватила её за запястье. Тоненькие косточки затрещали от силы, с которой сжались длинные тонкие пальцы ведьмы.

– Агне, отпусти. Мне больно! – Богданка попыталась вырваться, но наставница её словно не слышала.

По телу девочки начала растекаться горячая боль. Словно кто-то большой и сильный проталкивал раскаленные прутья сквозь её вены, она закричала, и Агне откликнулась на этот крик.

Она упала на колени рядом с упавшей Богданкой, и обняла ее.

– Прости меня, прости, – шептала она, гладя девочку по взъерошенным волосам. – Так надо было.

Сверху послышался треск – горящая потолочная балка опасно накренилась, роняя искры на их головы.

– Пойдём, – она потянула девочку за собой. – Быстро, только не поднимайся. Сейчас ветер раздует пламя и будет совсем худо.

Они проползли по полу в дальнюю комнату, откуда девочка наблюдала лучников с горящими стрелами.

Ведьма быстро выдавила окно и вытолкала в крошечный проем девочку, затем пролезла сама.

Холод отрезвил Богданку, она ещё замутненным взглядом оглянулась в поисках людей, которые были готовы ловить беглянок, и ничего не увидела, кроме сплошной белой стены снега.

Пурга выла, перекрикивая рёв пламени, ветер тысячами ледяных игл вонзался в лицо и забивался под воротник. Богданка попыталась выпрямиться в полный рост, но выскользнувшая в окно ведьма не дала этого сделать.

– Ползком! – крикнула она девочке на ухо. – Ты не устоишь на таком ветру.

Агне ухватила ученицу за воротник курточки, дабы не потерять её.

Через несколько метров они краем глаза заметили человека, лежащего в снегу, но тот был не в силах противостоять пурге, подняться и оглядеться.

А огонь все сильнее раздувался яростными порывами ветра и уже вовсю бушевал внутри дома.

Богданке казалось, что они ползли целую вечность, когда ведьма подняла её с четверенек и помогла сесть, опершись на толстый ствол дерева. Она похлопала девочку по щекам, приводя её в чувства.

– Сейчас, отдышимся, и пойдём дальше, – в перелеске вьюга шумела не так сильно, но всё равно её пришлось перекрикивать. – Метель скоро кончится, и нас пойдут искать.

Богданка ничего не могла ей ответить – бьющий прямо в лицо ветер не давал ни раскрыть рта, ни сделать полноценный вдох.

– Всё, пошли, – ведьма дёрнула ученицу за рукав, ориентируясь на одной ей известные приметы.

Лёгкие Богданки горели, спина, несмотря на холод, была мокрой от пота, а мышцы в ногах и спине отяжелели, стали свинцовыми.

Но она всё равно, упрямо закусив губу, старалась не отставать от ведьмы.

Постепенно вьюга стихала, и сзади начали слышаться голоса преследователей. Богданка заметалась, но Агне сильной рукой вжала её в свежий рыхлый снег.

– Не высовывайся, – жёстко приказала она.

Богданка хотела возразить. Они оставляли за собой не просто следы – настоящую колею, по которой их даже слепой найдет, но не стала, слишком бы много сил это отняло.

Впереди почудилось движение. Девочка внутренне сжалась, надеясь, что это ветер колышет ветки, а не волки пришли проверить, что у них сегодня на ужин. Но, сфокусировав взгляд, она чуть не закричала от страха – в свете луны их ждал кто-то очень высокий, растопырив свои длинные лапы с крупными ладонями, словно силясь поймать беглянок.

Ведьма же, заметив то же самое, заметно ускорилась. Они двигались прямо в лапы к чудовищу.

Богданка инстинктивно уперлась ногами в снег, и тогда Агне с неожиданной лёгкостью подняла девочку на руки и в несколько прыжков оказалась подле чудовища.

Ещё один рывок – и девочка оказалась на чьей-то покатой спине. Пахнуло лесным зверем, пальцы нащупали жёсткую, колючую шерсть. Перед лицом Богданки оказались раскидистые лосиные рога, которые она сначала приняла за руки.

Сзади запрыгнула Агне и, ласково потрепав зверя по шерсти, сказала:

– Прости, Асоф. Сегодня я к тебе без соли.

* * *

Запах гари Къелл почувствовал ещё на подъезде к деревне. Или это пахло от его одежды и волос?

Он хотел было пришпорить своего коня, но чем ближе подъезжал к частоколу, тем сильнее была заметена дорога. Последние метры конь преодолевал практически по пузо увязнув в сугробах, что было очень странно – остальной лес заметен не был. Да и не было ночью вьюги. Почему замело только селение?

Къелл и Ульрик оставили за спинами сожженную рыбацкую деревню. Когда они прибыли туда – всё уже было кончено. Только маленькие, испачканные с ног до головы монстрики, бесцельно слонялись от дома к дому, ища, чем бы ещё поживиться.

Запах гари всё усиливался. Ветер гонял между деревьев ошметки сизоватого дыма. Дурное предчувствие начало уныло тянуть душу.

Селение за частоколом не выглядело сожжённым. Единственный опалённый дом – дом Снорре, уже давно остыл и дымить не мог. Беспокойство всё усиливалось.

Сгореть мог и другой дом. Стоящий особняком ото всех остальных.

Норд, преодолевая желание кинуться как можно быстрее к жилищу Агне, быстрым и уверенным шагом шёл к Медовому залу. Там собрались все мужчины.

Они все были как-то странно возбуждены, и только лекарь, притихшей побитой собакой, сидел подле ярла. Он невидящим взглядом рассматривал потемневшие доски стола, а пальцы выбивали нервную дробь.

– Ну, рассказывайте, какие тут новости? – обратил на себя внимание Къелл, раскрывая настежь дверь.

Собравшиеся стушевались и притихли, не желая делиться с нордом сведениями о том, что они сделали.

Мужчины переводили встревоженные взгляды с Къелла на ярла, предпочитая, чтобы братья сами разбирались между собой.

Ярл зло смотрел в глаза Къеллу и хмурил свои кустистые брови.

– Что ж ты, брат? – наконец молвил он. – Не знал, что ведьма уморила всех наших детей? Они умирают из-за неё.

– Окстись. Никогда Агне не желала никому из вас зла, – голос Къелла разлился по Медовому залу звонким колоколом. – Никогда никому из вас она не отказала в помощи. И чем вы ей отплатили? Говорите же! Что вы сделали?!

– Сделали, что должно, – сварливо ответил ярл, откидываясь на спинку стула. – Больше она никому из нас вреда не причинит.

Къелл взревел раненым зверем и обернулся к лекарю.

– Что, доволен? Подстрекатель, – последнее слово Къелл выплюнул сквозь зубы.

Доктрус сжался, стараясь потеряться на фоне всё ещё могучей фигуры ярла, но и это ему не помогло. Он чувствовал на себе прожигающий взгляд норда, отчетливо понимая, что этот – не пощадит. И живым ему вряд ли удастся уйти из поселения.

Къелл в последний раз окинул взглядом присутствующих и направился к дому Агне, надеясь найти хоть какие-то следы. Душу снедал страх найти её обгоревший труп.

Он бежал к дому ведьмы, проваливаясь в свежевыпавший снег сначала по колено, потом по пояс.

Обгоревший остов, словно скелет какого-то животного, чернел на белом снегу сюрреалистичным пятном. Запах гари разносился ветром по окрестностям.

– А я тебе говорил… говорил, – причитал Къелл, разбрасывая голыми руками головешки, оставшиеся от дома и обжигая о них мозолистые ладони. – Какая же ты дура, Агне! Почему ты меня раньше не послушала? Почему решила остаться?

Умом он понимал всю бессмысленность затеи – её труп мог быть завален большими бревнами, мог сгореть дотла. Его могло там вообще не быть.

Как узнать?

Къелл сел на корточки, прислонившись к могучему стволу дерева.

Разобрать остов дома он сам не сможет, а помогать ему вряд ли кто-нибудь станет. Если они спаслись – то скорее всего отправились в охотничий дом в чаще леса. Так ли это?

Къелл решил не возвращаться в селение – видеть этих людей, и особенно брата, было тошно.

Он много раз бывал в том доме – он не сильно далеко от селения, примерно в дне пешего пути. В нем часто останавливались зашедшие в чащу охотники, но в основном – летом. Для зимовки он не подходил.

Норд решительно поднялся и, обогнув пепелище, побрёл в чащу.

Граница, где снег был не вчерашний и даже не позавчерашний, была неподалёку от дома. Словно там метель была, а здесь – нет. И здесь были следы, много следов. Вот тут – что-то тащили, волоком. Затащили за дерево и потащили дальше.

А тут – следы обрываются. По ним ещё хорошенько потоптался лось. Будь следы лошадиными, Къелл решил бы, что ведьма уехала верхом.

В душе мелькнул тёплый лучик надежды.

* * *

За́мок конунга за́мком в прямом понимании не был. Длинный Медовый зал освещался многочисленными факелами и жаровнями. Домочадцы и доверенные люди конунга сидели за длинным столом, мирно обсуждая последние новости. Из смежного помещения слышался плач новорождённого младенца – гордости правителя. Как же, первый внук.

Сам конунг задумчиво слушал своего посыльного, только что вернувшегося из селения, куда совсем недавно был направлен лекарь.

То, что в селении назревают проблемы, он понял с первых слов. Не нужна ли его ярлу поддержка? Быть может, кто-то из соседей решил ослабить границу и откусить кусок от его земель? Или там свирепствует чума? Пожалуй, выслать небольшой отряд воинов будет не лишним.

– Иди отдыхай, – благосклонно разрешил он мальчишке-гонцу. – Завтра поедешь обратно.

Мальчишка, поклонившись, ушёл.

– Поедешь с ним, – конунг обратился к своему доверенному, сидящему чуть поодаль. – Возьмёшь с собой тридцать воинов. Разведаете, что там и как. Если дело совсем плохо – ты знаешь, что делать.

Доверенный коротко кивнул, прикидывая, кого из воинов с собой взять.

* * *

С наступлением вечерних сумерек добираться до дома в чаще становилось всё сложнее, но Къелл упрямо шёл вперед.

Ночевать в лесу не хотелось – то и дело на его пути попадались волчьи следы, а тут несколько часов назад прошла большая кошка, волоча за собой добычу, оставившую на снегу яркую красную полосу. Оставалось надеяться, что на ужин у кошака сегодня косуля, а не маленькая девочка.

Къелла передернуло от собственных мыслей.

Уже на подходе к дому он почувствовал запах дымка. Не гари, а такой уютный и родной запах растопленного очага, еды. Силуэт дома с закрытыми ставнями чернел на фоне леса. Когда норд подошёл чуть ближе, из-за угла выскочил вспугнутый лось и умчался в чащу. А сохатый тут что забыл? Не тот ли, что ошивался возле дома ведьмы?

Домик был низенький – почти землянка, с покатой, поросшей мхом крышей. Къелл почувствовал, как с души снимается огромный груз. Живые.

Он дернул на себя дверь, но та оказалась закрыта на внутренний засов. Внутри послышался шорох, загрохотало, и дверь отворилась.

На пороге стояла Агне. Низкий потолок землянки не давал ей распрямиться во весть рост, и потому ведьма была вынуждена немного склонять голову набок, за её спиной маячила испуганное личико Богданки.

– А я что тебе говорил?! – шальная радость вдруг сменилась гневом, и норд грубо втолкнув ведьму в помещение, вошел следом и прикрыл за собой дверь.

В углу землянки горел грубый каменный очаг, слабо освещая внутреннюю обстановку – широкий топчан, и, собственно, всё. Убогая домашняя утварь, которой пользовались охотники, оставаясь на ночлег.

Над очагом на железной триноге висел котелок с ароматной кипящей похлёбкой, судя по валяющейся неподалеку шкурке – из кролика.

– Хоть что-то бы спасла из своего дома, а то и вообще вернулась бы в него по весне. А теперь как зимовать думаешь?

Агне только пожала плечами. Ей нечем было ответить Къеллу.

Да, он во всём был прав, но всё её естество противилось тому, чтобы бежать из селения и бросить людей в беде, с которой они без её помощи не смогут справиться. Если бы не этот пришлый лекарь – всё вообще могло пойти по другому сценарию.

Богданка отчего-то почувствовала виноватой себя. Видела же, что Агне не в себе – идёт на поводу у этих людей как овца на заклание, но ничего не сделала. Даже не попыталась уговорить ведьму сняться с места и уйти – боялась, что та отправит Богданку одну.

– Не шуми, Къелл, – Агне очень тонко подмечала состояние своей ученицы и ласково, почти по-матерински улыбнувшись, потрепала девочку по голове. – Мы не останемся тут на зиму. Я думаю, что нам действительно лучше отправиться в Бъёркё. Возле людей будет перезимовать легче. Там живет моя наставница – Сигурн, пока остановимся у неё, а там и своим жильём обзаведёмся.

– Не спешите, – Къелл сел на топчан и с благодарностью принял деревянную миску с обжигающей похлёбкой. От запаха его рот наполнился слюной, а желудок сжался в болезненном спазме. – Ты уверена, что она примет тебя?

– Не откажет.

– Хорошо, на том и порешим. Но до Бъёркё отсюда десять дней пути, почему не в Сигтуну? Это ближе.

– Там у меня нет знакомых. Нам негде перезимовать.

Къелл пил обжигающую похлёбку, с удовольствием чувствуя, как тепло разливается от желудка по всему телу. Насытившись, он заметно подобрел.

– Значит, в Бъёркё, – задумчиво повторил он. – Пока поживёте тут. Пять дней, может десять. Мне нужно вернуться в селение и набрать для вас припасов. Может, я пришлю к вам Ульрика и Нэл, вместе вам будет легче пройти этот путь.

– А их ребёнок? – Богданка забрала у Къелла опустевшую миску и налила туда вторую порцию, для Агне.

Ведьма благодарно кивнула головой, принимая из рук девочки еду.

– Я не заходил в его дом. Но что-то подсказывает мне, что всё кончилось.

– Надеюсь, у Нэл хватит сил, чтобы попрощаться с ним, – Агне горько вздохнула, в душе прекрасно зная – не хватит. – Они все обречены без моей помощи. Если кроме Ульрика и Нэл кто-то ещё захочет пойти с нами – присылай и их.

Спать все легли вповалку на одном топчане – больше места не было. Старались теснее жаться друг к другу, поочередно вставая и добавляя поленьев в очаг – землянка продувалась со всех щелей.

Богданка зябко жалась к боку Агне и беспокойно дремала – ей все время сквозь сон чудился чей-то шёпот. Хоть ведьма и начертила на входе и на каждом углу охранные символы – а всё равно, спокойно девочке не спалось.

– Думала сбежала от нас? – шептал кто-то ей на самое ухо.

– Ведьма не всегда будет охранять тебя, – вторил ей второй голос.

– Куда бы ты не пошла – мы отправимся за тобой…

Богданка заметалась во сне, силясь проснуться, но словно не могла вынырнуть из омута, она почувствовала, что задыхается.

Сквозь сон она почувствовала, как Агне прижала её к себе, и голоса замолчали, словно испугавшись гнева ведьмы. Или они больше не могли докричаться до Богданки? Девочка не знала, но, наконец, расслабилась, словно отогревшись, и она начала проваливаться в крепкий здоровый сон без сновидений.

Агне, которая лежала рядом, только закусила губу от боли, чувствуя, как нечисть бьётся о её защиту, пытаясь добраться до воспитанницы. Утром нужно будет освежить символы. Тяжело ей придётся этой зимой без заряженных амулетов.

Къелл сквозь сон почувствовал только мимолетное напряжение, словно мелькнула какая-то дурная мысль и тут же исчезла в подсознании. Сквозняк, наверное. Как рассветёт, нужно будет заделать все щели, иначе ведьмы тут околеют до прихода Ульрика.

* * *

Ингве почувствовал напряжение ещё до того, как частокол селения показался за деревьями. Атмосфера отчаяния давила на него, хотелось послать всё под хвост Ферниру и повернуть обратно. Доверенный конунга мотнул головой, отгоняя наваждение, и слегка пришпорил своего коня.

Он отметил, что и его воины тоже что-то подозрительно притихли. Только что отпускали скабрезные шуточки, а теперь как-то помрачнели, собрались. Словно перед боем.

Частокол показался быстро.

В воротах их встретили сонные часовые. Значит, действительно опасаются нападения?

Ингве спешился и, скупо поздоровавшись с часовыми, представился, не забыв упомянуть, по чьему он поручению прибыл в селение.

Его воины, во избежание недоразумения, остались стоять у ворот до тех пор, пока их не пригласит ярл, а сам доверенный направился к центру селения.

В Медовом зале было жарко натоплено, жаровни тускло освещали помещение, и Ингве пришлось постоять с минуту на входе, давая себя рассмотреть и привыкая к полумраку.

– Здрав будь, Балдер, – Ингве поздоровался кивком. Как же, доверенное лицо конунга, не абы кто. Не престало ему перед каждым ярлом спину гнуть. На равных почти.

Ингве знал, что Балдер стар, но все равно удивился, увидев перед собою скрюченного артритом старика. Норды до таких седин редко доживают.

Ярл буравил гостя налитыми злобой глазами. Такой вид старости знаком многим – страх перед неизбежным, недоступные ныне возможности молодого тела, зависть к тем, кто младше, сильнее, проворнее. К тем, кто крепче спит, лучше ест и легче испражняется. Всё это смешалось во взгляде ярла Балдера, помноженное на старческий маразм.

– И тебе не хворать, – Балдер чинно раскланялся с гостем. – С чем пожаловал?

Лекарь, увидев знакомое лицо, радостно засуетился – у него наконец появился шанс на спасение.

– Конунг отправил. Велел спросить, не нужна ли тебе помощь? – расшаркиваться со стариком Ингве не видел необходимости. – Малец, что давеча приезжал за лекарем, обмолвился, что у вас не всё хорошо. Соседи беспокоят?

– Нет. На границах всё тихо, – ярл собрался. Раз гость пришёл от конунга. Это проверка? Ему не доверяют? Прощупывают на предмет сговора с соседями?

– А что же тогда стражи на воротах? И лекаря не отпустили? – Ингве прошёл вглубь помещения и без приглашения сел за длинный стол.

– Дети у нас болеют, – процедил ярл сквозь зубы. – Нужен он нам пока.

– Дети болеют – а стражи на воротах зачем?

Ярл замялся. Не мог же он сказать, что стражи стоят, чтобы никого не выпускать. Решит доверенный конунга, что они тут чумные – и разбираться на станет, спалит их да и всё.

– Ведьму не пускать в селение, – ответил за ярла лекарь. Балдер кивнул, соглашаясь с новым приближенным. – Сие есть богомерзкое создание, спросите у каждого здесь – вам ответят. Совратила юную душу, забрав себе в ученицы, – лекарь загибал пальцы, – навела на детей неведомую хворь, исписала их тела символами богомерзкими, порчу пустила, уморила целую семью, запугала людей до икоты драгами…

– Драуграми. Что-то сильно много деяний для одной деревенской ведьмы, – хмыкнул Ингве. Ведьм он уважал и побаивался, как любой здравомыслящий норд. Всем известно, что ведьмы служат богам и несут их волю.

– Всё так и было, – подтвердил ярл. – Мы сожгли её дом, но думаю, это порождение тьмы может ошиваться ещё где-то поблизости.

– Что-то не сходится, – усомнился доверенный. – Жила себе баба, никого не трогала, врачевала вас. И тут вдруг решила со свету свести. Зачем?

– Почем мне знать? – ярл изо всех сил старался сдержать вспышку ярости. Этот человек пришел в его дом, смеет задавать ему вопросы! Слишком велик был соблазн приказать поднять его на мечи, а конунгу сказать, что никого не видел, наверное, волки по дороге съели. Но за ним же придут другие. И вопросов у них будет больше.

– Вот что, – Ингве решил закончить аудиенцию, незачем провоцировать старика на необдуманные поступки, – я прибыл не один. Со мной тридцать человек конунга. Всех надо разместить на ночлег и накормить.

– И надолго вы к нам? – ярл поиграл желваками. Не один значит. Тридцать обученных и хорошо экипированных воинов камня на камне не оставят от его владений.

– До тех пор, пока не разберёмся, что у вас происходит. Чувствую, изворотливую змею ты на своей груди пригрел, – доверенный смотрел на реакцию ярла, но тот только кивнул своим мыслям. Точно, плохо у ярла с головой.

Лекарь этот прибыл во владение конунга месяц назад по просьбе жены его старшего сына – Сильвы, миниатюрной и узкобедрой девицы. Та была на сносях и боялась не разродиться. Конунг тогда подумал над её просьбой и решил, что пригласить лекаря ему ничего не стоит. Авось действительно чего дельного посоветует. Ан нет – так если роженице будет спокойней, пусть.

А доктрус в первые же недели своего пребывания успел набить оскомину всем окружающим кроме Сильвы, конечно, та его слушала с полными обожания глазами. Конунг всё ломал голову, как убрать от неё это недоразумение, и как только подвернулся шанс – сослал лекаря в дальнее селение. Сильва расстроилась, но беременные бабы – они ж жалостливые. Там, мол, дети малые болеют. А за ней следом няньки да повитухи ходят, небось не упустят ребёночка. Женщина горестно повздыхала и согласилась отпустить от себя своего любимца.

Все тихо надеялись, что тут его тихо и прибьют, потом бы и не искали бы – так, для успокоения Сильвы изобразили бы деятельность и всё. Ан нет, гляди. И тут пристроился.

– Зови своих воинов, – ярл старался сохранить хорошую мину при плохой игре. Это не к нему приставили и навязали соглядатаев. Это он милостиво согласился пустить на постой людей конунга. – Сейчас накроют на стол, потрапезничаете с нами.

– Вот это хорошее дело, – добродушно согласился Ингве. Глаза его, однако, оставались цепкими и серьёзными.

Воины, настороженно переглядываясь, входили в Медовый зал и рассаживались за столом. Они были рады возможности обогреться и наконец-то перекусить, и всё же что-то давило на них. Словно отчаяние повисло густым облаком над селением. Что-то было не так.

Насытившись, люди немного успокоились, разговоры потекли в обыденном русле.

Всего три человека всё не могли расслабиться и предаться всеобщему настроению. Ярл буравил взглядом Ингве, пытаясь догадаться, о чём же тот всё-таки думает.

Доверенный кидал в сторону Балдера задумчивые взгляды. У ярла одна отставка – смерть. Но ради этого конкретного можно сделать исключение – поговорить с конунгом, и отправить его на заслуженный отдых. Всё ж уже слаб умом. А тут пусть сядет… Да тот же Къелл. С воином Ингве не раз встречался и был о нём хорошего мнения. У короля нордов он тоже был на хорошем счету.

Лекарь затравленно переводил взгляд с одного на другого. Отпустит ли его ярл? Заберёт ли его обратно Ингве? Остаётся уповать на его покровительницу в стране этих варваров.

Дверь с улицы тихонько отварилась. По ногам потянуло холодом. Люди, щурясь, посмотрели на фигуру, стоящую в дверном проеме.

– Сигирд? Что ты тут делаешь? – ярл первый узнал гостью. Он не мог разглядеть её лица, но она была единственной женщиной в селении, которая уже со дня на день готовилась стать матерью, её фигуру можно было узнать издалека по объёмному животу.

Женщина, ничего не ответив, сделала шаг вперед. Её походка была шатающейся и неуверенной.

– Где твой муж, Сигирд? – ярл начинал злиться. Вздумалось же этой курице шататься по Медовому залу, когда он принимает высоких гостей.

Ингве со спокойным интересом рассматривал гостью – в доме конунга на такие вольности смотрели сквозь пальцы. Женщина – она существо слабое, глупенькое и впечатлительное, особенно в таком положении.

Сигирд вышла на свет, и бывалые воины отшатнулись от неё. Лицо женщины было белым, как полотно, черные росчерки вен выглядывали из горловины льняной небелёной рубахи и поднимались вверх по шее и щекам. Глаза, словно блестящие в горячке, бешено вращались.

Она, покачиваясь, целенаправленно шла к ярлу.

– Мне нужна Агне, – одними губами прошептала она. – Мне нужна ведьма. Где она?

– Сигирд, успокойся. Нет больше ведьмы. Сейчас лекарь тебя посмотрит…

Женщина словно не слышала своего ярла. Она шла напролом, не видя перед собою ничего.

– Он не поможет. Мне нужна Агне… Мой ребёнок съест меня… – страх, волнами исходящий от беременной женщины, подавлял. Первобытное, ничем не затуманенное чувство разливалось по Медовому залу, заражая бывалых воинов. Даже Ингве зябко передернул плечами.

– Уведи её к мужу, – ярл кивнул лекарю. – И дай ей успокоительного. Пусть отоспится.

Лекарь подскочил со своего места, словно ужаленный, намереваясь исполнить приказ. Ингве только болезненно поморщился – он бы точно не доверил этому змею беременную бабу.

Теперь, когда лицо Сигирд было хорошо видно, он понимал, что ни одна виденная им болезнь (а повидал он не мало) не похожа на увиденное в Медовом зале.

Ингве хотел было сказать ярлу, что зря он так с ведьмой, но передумал: кто знает, что произошло между ними. Может, действительно чем обидели, и в отместку она наслала проклятие. А может, из ума выжила. Нужно разобраться.

– А дом ведьмы разбирали? – спросил он наконец. – Она точно там осталась?

– Нет, – Балдер начал успокаиваться. – Вчера пепелище ещё горячее было. Сегодня разберём.

– Мы поможем, – Ингве подумал, что действительно нужно поискать труп этой ведьмы. Потому, что, если она жива, особенно если вины её в болезни этих людей нет, скорее всего будет мстить. Кто знает, что обиженной женщине в голову придет. – Видел я, у вас ещё один дом горел. Тоже ведьминых рек дело?

– А чьих ещё, – ярл зло усмехнулся. – Она как поняла, что мы в зиму кормить её не собираемся – так и начала на нас беды слать одну за другой. Целую семью уморила и дом их сожгла.

Больше Ингве старался не задавать вопросов Балдеру – слишком ярл болезненно реагировал на всё, что связано с этой женщиной. А как бы реагировал он?

После обеда воины распределились по подворьям. Им было предложено остановиться в Медовом зале – там было помещение, похожее на казармы, специально для таких случаев. Но слишком в этом доме отдавало безумием, накладывающимся на и без того тяжёлую атмосферу.

То, что ведьма спаслась, доверенный конунга мог сказать, только посмотрев на пепелище. Всё вокруг было засыпано снегом почти по пояс.

– Чьи это следы? – Ингве указал пальцем на отпечатки грубых мужских сапог.

– Къелла. Моего брата, – Балдер, который тоже решил соприсутствовать при разборе пепелища, болезненно щурился, глядя на снег. – Надеюсь, он добьёт эту тварь.

Чёрные, обгоревшие брёвна рассыпались прахом в мозолистых руках мужчин, норовили выскользнуть, пачкали одежду, но люди всё равно осторожно разбирали завалы. Настроение было мрачное – все знали, что в ведьмином доме жила маленькая девочка. И поднялась же рука…

Весь световой день ушёл у них на то, чтобы разобрать обгоревший и, словно сложившийся внутрь себя, дом. С каждой разобранной комнатой или откинутой балкой кто-то из людей конунга вздыхал с облегчением. Кто-то – хмурился. Ингве получил подтверждение своим словам: тел не было.

– Я тебя поздравляю, Балдер, – он мрачно посмотрел ярлу в глаза. – Даже если ведьма не виновата в ваших бедах – она сейчас очень зла. Почему не смогли договориться?

Он, не дожидаясь ответа, махнул рукой своим людям, направляясь в селение и оставляя за спиной пустое пепелище.

Часовые уже сменились и теперь готовились закрыть ворота, как только все жители окажутся за частоколом.

– Где дом Сигирд? – Ингве на мгновение остановился возле стражника.

Тот, переминаясь с ноги на ногу, в ожидании холодной и скучной ночной смены, молча, указал на один из домов.

Мрак дома разгонял только жаркий огонь в очаге, факелы тускло тлели. Окна были наглухо закрыты ставнями и не пропускали последние солнечные лучи. Стоял затхлый запах редко проветриваемого помещения, словно не хватало кислорода для полноценного вдоха.

Женщина лежала на топчане, её необъятный живот горой возвышался над щуплым телом. Она уже не дышала. У её ног сидел убитый горем супруг. Совсем ещё юноша – сколько ему? Девятнадцать? Он спрятал лицо в руках, плечи его содрогались в беззвучных рыданиях.

Рядом топтался лекарь. В одной руке он держал кинжал, в другой – металлически поблескивающий камень, с которого соскабливал стружку и засыпал женщине в приоткрытый рот. По её бледному запястью, виднеющемуся из-под стёганного одеяла, стекала тоненькая струйка крови. Густые, быстро застывающие капли вязко отрывались от пальцев и падали в подставленную бадью.

Завидев Ингве, лекарь засуетился, пряча за пазуху камень.

– Ты что натворил, собака? – глаза норда налились кровью.

– Это ведьмино проклятие убило её! Я сделал всё, чтобы спасти две жизни!

– Может, ребенок ещё жив? – шёпотом спросил Энок, зашедший в дом следом за своим командиром. Бывалого воина передернуло от увиденного. Не должны женщины с детьми умирать. Это прерогатива мужчин.

– Ребёнок умер в утробе матери уже давно, – громко ответил лекарь, не заботясь, чтобы безутешный муж и отец его не слышал. – Я пытался спасти хотя бы её жизнь, но проклятие ведьмы…

Ингве молча отвесил затрещину доктрусу, так, что тот, не устояв на ногах, упал на задницу.

– А ну пошёл вон отсюда, – сквозь зубы процедил он. – Чтоб глаза мои тебя больше не видели!

Лекарь, держась за уже наливающийся синяк на щеке, на заднице отполз от разъярённого воина и, выскочив в распахнутую настежь дверь, помчался жаловаться ярлу.

– Пойдём, – Ингве положил ладонь на плечо новоиспечённого вдовца. – Нечего сейчас раскисать – солнце скоро зайдет. Проводи её как должно. Соберём костер. Где у вас лодки?

Он смотрел в раскрасневшееся лицо с опухшими от слёз глазами. Куцая бородёнка только начала густеть.

Парень закивал, собираясь с мыслями, и сделал шаг навстречу Ингве. А Энок слегка наклонился, чтобы рассмотреть усопшую.

«Красивая», – про себя отметил он. Даже беременность и смерть не смогли скрыть этого – большие, ясные глаза были закрыты, густые тёмные ресницы лежали на бледных щеках. Нежный овал лица, тонкий аристократический нос с легкой горбинкой, по-детски пухлые губы – всё это делало девушку настоящей красавицей. Две толстые, с руку, косы, спускались в низ.

Он уже хотел отстраниться, когда заметил лёгкое подрагивание ресниц. Показалось?

Девушка открыла глаза, заставив Энока невольно вздрогнуть.

Она смотрела на него затуманенным взглядом, зрачки были затянуты белой поволокой.

– Да что ж это такое! Чуть живую девку не сожгли! – он обрадовался и хотел кликнуть Ингве, но не успел.

Сигирд вцепилась в его лицо сначала скрюченными, холодными пальцами, а затем и зубами. До шеи ей мешала добраться густая борода воина, и она начала метить выше, в глаза.

Дикий, полный ужаса и отчаяния крик вырвался из его горла, и воин попытался оттолкнуть от себя женщину. Но она мёртвой хваткой вцепилась в его бороду, было бы легче разжать тиски, чем её тонкие пальцы.

Энок обхватил её голову, пытаясь оторвать от себя вцепившуюся зубами в щёку тварь. По шее потекла горячая струйка крови. Воину потребовались на это все свои силы. Кусок его кожи остался в зубах Сигирд. Она скалила окровавленный рот, рыча что-то нечленораздельное.

В распахнутую дверь влетел Ингве, сорвавшийся с места, как только услышал крик своего воина.

– Что здесь… – он не сразу в полутьме увидел происходящее, но запах крови уже ударил в нос.

– Драугр! – закричал Энок, пытаясь высвободиться из захвата женщины. – Она драугр!

У доверенного конунга не оставалось времени на то, чтобы оценивать ситуацию и раздумывать над своими действиями. Он схватил Сигирд за косы и начал оттаскивать её от Энока. Шейные позвонки той затрещали, но она не ослабила хватки.

Огромным усилием Энок вырвался, оставив в руках нечисти клок своей бороды, вырванной с куском кожи, и отскочил, зажимая рукой страшные раны на лице. Женщина, лишившись опоры, завалилась вперед на пол, в то время как ноги её были ещё на топчане. Она резво поползла к своей жертве – к тому, от кого исходило больше страха, больше так нужной ей энергии, к Эноку – и практически добралась до него, когда между её лопаток опустилась могучая нога Ингве.

Сигирд затрепыхалась, пытаясь высвободится, но норд стоял крепок на ногах, всем своим весом прижимая нечисть к полу. Он занёс над головой меч.

Один взмах, и голова мёртвой женщины покатилась по полу, клацая зубами. Из ровного среза на шее не вылилось ни капли крови.

Энока доставили в Медовый зал, где ему быстро обработали раны мёдом и закрыли повязкой. Страшные шрамы останутся с воином на всю его жизнь, и всё же он надеялся, что удастся сохранить глаз.

Лекарь не решался предложить помощь, да особо и не горел желанием – топтался за спиной ярла, прижимая комок снега к подбитому глазу и тихо ругался на своём языке. В другое время Ингве обязательно потряс бы его, но было некогда.

Энок же, когда его раны были обработаны, изъявил горячее желание присутствовать на сожжении Сигирд. Он испытывал к ней двоякие чувства.

С одной стороны, женщина в положении – особо уязвимое существо, её нужно оберегать от бед и разочарований, помогать и ухаживать, словно за стеклянной статуэткой. Тем более, что женщина была очень красива. Образ её, холодной, словно спящей, навсегда запал воину в душу.

С другой стороны – порождение мрака, которое едва не лишило его жизни, и которое было более чем достойным противником. Кто знает, что было бы, не вмешайся Ингве. Возможно, это его труп сейчас покачивался на волнах, в ожидании огненной стрелы.

Лодка с Сигирд полыхнула, ярко разгоняя тьму.

В суматохе люди пропустили закат, и по-хорошему нужно было дождаться следующего. Но никто не хотел оставлять рядом с собой покойницу, пусть и упокоенную окончательно.

– Ты убедился, что это дело рук ведьмы, – ярл скорее утверждал, чем спрашивал. В его выцветших глазах отражались языки пламени.

– Да. Коновалу на такое ума бы не хватило, – нехотя согласился Ингве.

Доверенный конунга мрачно размышлял о том, что, если ведьма сошла с ума, или боги весть толкнули на такой поступок, её срочно нужно найти.

В легендах не раз упоминались вёльвы[4], которые могли повлиять на ход битвы, наслать мор или голод на целые города в отместку за обиду. Но то, что сотворила эта ведьма, не укладывалось у него в голове. Ударила по самому ценному, что только есть в этой жизни: по детям.

Воин зло сжал кулаки. Конунг должен знать, что творится на его земле. Живой эта дрянь не уйдет, да простят его боги.

А что нужно сделать сейчас? Проверить всех местных на предмет болезни. А дальше что? Отбирать от материнских грудей младенцев?

Да. Отбирать.

Как бы мерзко Ингве не было от этих мыслей, но ему придется принять решение, от которого зависит выживание целого селения, раз ярл на него не способен.

А если люди болеть не перестанут? Дальше что? Норд мысленно схватился за голову. В первую очередь нужно усилить караулы ярла своими людьми. Даже хорошо вооружённый крестьянин – ещё не воин.

Они стояли на берегу незамерзающей реки, пока горящая лодка не скрылась из глаз за поворотом.

Уже на пути в селение Ингве подумал, что неплохо бы прислать сюда какую-нибудь другую ведьму, чтобы она могла справиться с напастью. Но это пока он доберётся до конунга, пока они найдут подходящую – нужна опытная и не совсем дряхлая, чтобы перенесла дорогу туда и обратно.

Люди начали расходиться по домам, когда доверенный конунга, оставив двух своих людей на воротах, направился в крайний дом. С собой он взял двух воинов, остальных хотел отправить на боковую, но Энок неожиданно напросился с ним.

Немного подумав, Ингве согласился: увидев такую тварь однажды, с живым человеком её уже не спутаешь, пусть идёт. Пригодится.

Люди в домах встречали их настороженно, а доверенный с каждой минутой всё сильнее чувствовал горечь: все дети до тринадцати лет оказались больны в той или иной степени.

В следующий дом они прорывались почти боем. Миниатюрная и хрупкая женщина (и откуда только силы взялись), как волчица, стояла на страже своего жилища. Её супруг – ещё молодой, но уже окрепший норд пытался сдержать жену, хватать её за руки, но безуспешно. Она скалой стояла в дверном проёме, не давая пройти.

Воины же, дабы не навредить женщине, старались не применять силы: такую на улице встретишь – чихом перебить можно было бы.

– Нэл, прошу тебя… – муж, обхватив её сзади за талию, пытался оттащить, но та упиралась руками и ногами в косяк. Её пальцы впивались в древесину до побеления, осколки обломанных от напора ногтей и щепка впивались в кожу, но она не чувствовала боли.

– Нэл, иди в дом! Они ничего не сделают!

– Они заберут его! – женщина билась в историке. – Они убьют его, как убили Сигирд!

Скрутить её далось только вдвоём. Воины держали Нэл за тонкие запястья, мешая друг другу в узком дверном проёме, и стоило её пальцам соскользнуть с деревянной балки – буквально вдавили вовнутрь дома, в объятия мужа.

Ингве, только увидев бледно-синюшного ребёнка понял, что истерила женщина не зря. Полуторагодовалый малыш стоял на своих кривых ножках, раскачиваясь из стороны в сторону. В левой ручке он держал за шею задушенную курицу. Та безвольной тряпкой обвисла в пухлой детской ручке.

Он задумчиво осмотрел ввалившихся в помещение воинов побелевшими глазами и откусил своей жертве голову. Ингве мрачно кивнул двум воинам, чтобы те помогли хозяину дома вывести беснующуюся жену и сделал шаг вперёд, доставая из ножен меч.

Нет преступления хуже и отвратительнее, чем на глазах у матери убить её ребенка, даже если он уже и так мёртв. Ингве был отвратителен сам себе.

Маленькое чудовище следило одними глазами, не прекращая жевать, как его мать выволакивают из дому. Закрывшаяся за ней дверь словно послужила сигналом – обезглавленная куриная тушка метким броском была направлена прямо в лицо воину, а сам мальчишка пушечным ядром кинулся под ноги.

Вынужденный отмахнуться от курицы, Ингве пропустил удар, и крошечные белые зубы вцепились ему в икру чуть повыше голенища, силясь достать вену под коленом. Воин взревел, когда Энок, оставшийся с ним, обхватив ребёнка поперёк туловища, дёрнул на себя.

Зубы соскользнули по вытрепанной коже штанов, и уже через мгновение мальчик извивался и шипел, силясь вырваться из стальной хватки воина, он перехватил его покрепче за шею и остановился.

– Я не могу… – его голос предательски дрогнул.

– Иди на улицу, – Ингве перехватил мальчика за руки и за ноги, давая возможность Эноку выйти из дома.

Нэл уже не бесновалась, она сидела на коленях, спрятав лицо в ладонях. Муж сидел рядом, обнимая за плечи и прижимая её к груди. Вместе они слегка раскачивались, словно единое целое.

Через минуту из дома вышел и Ингве. Руки его дрожали. Ни слова не говоря и стараясь не смотреть на супружескую чету, это было выше его сил, он прошёл мимо и направился в Медовый зал.

Если ему удастся выловить лекаря незаметно для ярла – сегодня одной паршивой собакой на этой земле станет меньше.

Сын Нэл и Ульрика был единственным обратившимся ребёнком. Одного мальчика двенадцати лет они так и не нашли. Его не молодой уже отец только разводил руками, мол, когда ушёл на охоту, мальчик лежал. Вернулся – ребёнка и след простыл. Сначала мужчина подумал, что его сын ушёл по нужде, но тот так и не вернулся.

Ингве только качал головой. Люди начали прятать воскресших детей. Этого следовало ожидать. Он долго пытался добиться от отца мальчика правды, но безуспешно. Где можно было спрятать ребёнка?

Подпола в этом доме не было. Чердака – тоже. В лес выйти невозможно: у ворот стоит усиленный людьми Ингве караул. Значит, мальчик ещё в селении. Где?

В Медовый зал Ингве попал уже глухой ночью. Искать сейчас лекаря бесполезно. Скорее всего, он наглухо забаррикадировался в своей норе, и тихо его не удастся достать. Остаётся только лечь отдыхать. А завтра?

Снова идти по домам, искать умерших детей. Найдёт ли? Да, Балдер, заварил ты кашу в своих владениях.

Он улёгся на топчан и закинул руки за голову. Уснуть не удавалось. Кликнуть прислугу, чтоб пива крепкого принесла? Нет. Ему нужна ясная голова.

Как Къелл бросил селение в такой момент? Эта ведьма так опасна, что он не мог послать за ней кого другого? Жив ли вообще?

Ингве был хорошо знаком с Къеллом: доводилось сражаться плечом к плечу. Матёрый воин, он крепкой рукой мог бы навести порядок в селении. Почему не сделал этого?

Мысли доверенного снова вернулись к детям. Нельзя оставлять всё на самотёк, но и уехать он не сможет. Что делать? Отправить конунгу гонца, конечно. Пусть ищет по своим гонцам другую ведьму.

До утра Ингве отдохнуть не дали. Истошный женский крик разорвал тишину и, казалось, раздался над самым ухом у доверенного.

Рефлексы воина сработали быстрее, чем мозг, и он во мгновение ока оказался на ногах с мечом наготове. Женщина на улице продолжала захлёбываться криком. Ингве поспешил туда.

Несмотря на предрассветный час, на улице было светло: добрая часть селения полыхала ярким погребальным костром.

Люди вперемешку с животными в панике метались между домами, а под их ногами сновали подозрительно неловкие детские силуэты.

* * *

Къелл задержался в лесном доме на срок больший, чем собирался: предстояло много сделать, чтобы Агне и Богданка могли провести в лесу минимум две десятины. Он латал крышу, заколачивал окна, в то время как ведьма рисовала защитные руны в каждом углу и под каждым окном.

Дом не был предназначен для зимовки, и крохотные окна-бойницы не были защищены ничем от холода и снега. Агне по мере своих сил натолкала в проёмы прошлогодней травы и мха и завесила их одеялами и полусгнившими шкурами, найденными в доме. Благо, окна было всего два.

Къелл же смастерил из досок глухие ставни, щели между которыми заделал глиной, которую пришлось сначала долбить у замерзшего ручья, а затем несколько часов оттаивать у очага. В доме стало совсем темно, но его наконец получилось протопить.

Норд уходил рано утром, ещё до рассвета. Агне тепло попрощалась с ним, дав небольшой амулет на тоненькой верёвочке: связанный из коры круг с крестом внутри.

– Повесь на шею, – амулет выскользнул из её тонких, длинных пальцев в его широкую ладонь. – Весь лесной зверь будет обходить тебя стороной. Соберёшься на охоту – сними.

На этом прощание и закончилось.

Поблизости от дома снова ошивался лось. Здоровая зверюга. Так и тянет его что-то сюда. Норд пожалел, что у него нет с собой копья – он бы обеспечил мясом ведьм на долгое время, ну ничего.

Къелл сделал для Агне охотничий лук и несколько стрел. Она – хорошая охотница, и для неё не составит труда разжиться кроликом или куропаткой.

К селению он выходил уже в темноте, испытывая острое чувство дежавю. Сначала потянуло дымком. В этом не было бы ничего странного – дома отапливались по-чёрному, и так пахло зимой близ всех селений. Его насторожило, что было ещё слишком далеко. Быть может, охотники развели костер и греются?

Подходя ближе, он всё яснее понимал. Смердело. К дыму примешался отвратительный запах сгоревшей плоти.

Дома уже не полыхали – нечему было. Только обгорелые остовы домов слабо поблёскивали, предупреждая, что внутри древесины ещё живет жар.

Сердце норда упало куда-то вниз.

Он, не чувствуя под собой земли, шёл между сгоревших домов привычной дорогой. На пути ему то и дело попадались тела людей. Многие были изуродованы, лица некоторых объедены.

Медовый зал обгорел только с одного бока. Вторая, целая половина стояла, словно насмехаясь над ним. Ну что, спас ведьму? Какой ценой?

Недалеко от входа лежало два тела. Мужчина распластался на женщине, словно закрывая её собой от всех напастей. Словно её это могло спасти.

Къелл догадывался, кто перед ним. И боялся подтверждения своей страшной догадки, но что-то всё равно заставило подойти к ним и, откинув мужчину на спину, всмотреться в его лицо.

Ульрик.

В личности женщины сомнений не оставалось.

Къелл долго ходил по селению, отсутствующим взглядом окидывая тут и там лежащие трупы. Он несколько раз обошёл Медовый зал вокруг, прежде чем увидеть труп своего брата.

Балдер, раскинув руки, лежал на спине. Горло ярла было вырвано, а лицо искажено от первобытного, ничем не прикрытого страха. Къеллу оставалось надеяться только на то, что его брат пал в бою, как это и подобает такому славному воину, но даже в это верилось с трудом: поза и выражение лица говорили об обратном.

Выживших не было. Никто в селении не спасся. Къелл в исступлении упал на колени и возвёл мокрые глаза к небу. За что, Один, за что ты отвернулся от нас?

Обход сожжённой деревни словно выпил все его силы. Не было мо́чи даже о чём-то думать, даже просто шевелиться. Хотелось просто обратиться в камень. Застыть в одной позе и больше никогда не шевелиться и ничего не чувствовать. Тело норда затекло, а руки и ноги потеряли чувствительность от холода, когда ветер словно прошептал ему на ухо имя ведьмы.

Да. Агне. Она ждёт его вместе с выжившими. Нужно срочно вернуться к ней и сообщить, что ждать больше некого. Пусть убирается в город как можно быстрее.

Къелл поднялся с колен и, прихрамывая на обе ноги, поплёлся в сторону леса.

Снег отражал лунные лучи, делая ночь достаточно светлой. Чуть дальше частокола лежало ещё одно тело. В отличие от остальных этот мужчина погиб от руки человека. Из спины его гордым знаменем торчал меч с клеймом конунга на цевье.

Это зрелище почему-то пробудило все чувства норда, которые, дабы избежать безумия, спрятались так далеко в подсознание, как только могли. Къелл испытал сильный, испепеляющий душу гнев – слишком легко эта крыса отделалась. Слишком легко ушла.

Норд одним сильным рывком выдернул меч из спины поверженного врага. Тело лекаря сначала подалось вверх, а потом всё же соскользнуло с лезвия.

Къелл кричал, кромсая бесчувственное, застывшее уже тело. И чем больше он бесновался, тем сильнее свирепел. Он должен был увидеть страх, боль своей жертвы, чтобы получить хоть какое-то удовлетворение. Но не видел ничего. Кроме маски равнодушия и удивления, навсегда застывшей на посиневшем лице.

Замахнувшись в очередной раз, он почувствовал, как его руку перехватили. Норд не успел ни удивиться, ни испугаться. Он лишь резко развернулся, намереваясь отыграться на том, кто посмел к нему подкрасться в минуту слабости. Но когда Къелл увидел перед собой Ингве – гнев словно растворился.

– Мы уж не чаяли тебя увидеть живым, – голос доверенного был настороженным. Сам он, задумчиво хмуря брови, пытаясь найти у Къелла признаки того, что он подконтролен ведьме. – Ты выследил эту гадину? Нам больше не о чем беспокоиться?

Къелл не сразу понял, что Ингве имеет в виду ведьму.

– Всё не так, как тебе видится, друг, – тихо произнес он.

– Пойдём к костру. Расскажешь, – Ингве никогда не встречал тех, кто находится под контролем у ведьм. Но много о них слышал: сильные, как демоны, они не чувствовали ни страха, ни боли. И не хотел с Къеллом оставаться наедине.

– Пойдём, – Къелл расслабился, чувствуя, как доверенный отпускает его всё ещё занесенную над трупом лекаря руку. – И ты расскажешь, что здесь произошло. Почему вы здесь.

– Из-за ведьмы и её проклятия, – Ингве тут же пожалел, что произнёс это. Боги весть как отреагируют на его слова. Несмотря на возможный контроль, Къеллу он всё равно доверял.

– Нет никакого проклятия, – норд горько усмехнулся. – Хотя эта падаль и убедила всех в обратном.

Он кивнул на лекаря.

Они шли к костру долго. Лагерь дружина конунга разбила чуть поодаль от селения, за холмом, тихо переговариваясь и обмениваясь информацией. При всём страхе перед неизвестным, Ингве был прежде всего доверенным лицом Короля Нордов и должен был услышать всё из первых уст, дабы потом передать уже отфильтрованную информацию своим людям. Нечего плодить слухи.

– Да, дело действительно плохо, – согласился он, внимательно выслушав старого товарища. – Но ты ведь понимаешь, что я теперь не могу тебя отпустить? Ещё утром я отправил к конунгу гонца с дурными вестями. Он захочет поговорить с тобой лично.

– Что будет с Агне и девочкой? – Къелл остановился как вкопанный.

– Их будут искать. Мне жаль, но такие деяния не должны оставаться безнаказанными, – Ингве всё ещё с надеждой заглядывал в глаза норду. Он боялся, что тот сейчас рванёт в лес. Нет ничего позорнее, чем стрелять в спину товарищу. Особенно если тот не ведает, что делает.

– Они не виноваты. Ни в чём.

– Это знаешь ты. Я хочу тебе верить. Но сказать такое конунгу – значит обвинить его в случившемся. Это же он прислал вам лекаря.

– Если я прибуду к конунгу и попытаюсь его убедить в том, что ведьмы не виноваты. Есть шанс, что от Агне отстанут?

Ингве невольно передернул плечами.

– Молчишь? Вижу, ничего хорошего мне сказать не можешь.

– Врать тебе и изворачиваться не стану, – подтвердил доверенный. – Тебя несколько раз допросят. Пригласят опытную вёльву, чтобы она подтвердила, что твои слова – это правда, а не навеянный морок. Это время.

– Агне и Богданку скорее всего разыщут и убьют. Я должен их предупредить.

– Нет, Къелл. Я не могу тебя теперь отпустить, – Ингве напрягся, ожидая, что собеседник кинется на него с кулаками, но норд только вздохнул.

– А я не могу остаться. Что ты будешь делать, если я уйду?

– Пойду со своими людьми по твоему следу. Ты приведешь нас к ведьмам. Там вас троих и порешат.

– А если я пообещаю через два дня вернуться?

Ингве задумался.

Къелл вёл себя не как одержимый, подконтрольный ведьме воин. Он был сам собой – спокойным, рассудительным. Если не считать, конечно, сцены, которая разыгралась над трупом лекаря. Но тут его тоже можно понять – у доверенного самого давно чесались руки. А ведь это не его близких погубил пришлый доктрус.

– Я хочу тебе верить, Къелл, – Ингве закрыл глаза, принимая решение. – Иди. Я жду тебя два дня. Потом иду по твоему следу.

Норд только благодарно кивнул. А что говорить? Слова излишни. И поспешил скрыться в лесу. Тихо, как кошка. Только ветви кустарников качнулись, словно от порыва ветра.

Ингве ещё долго стоял на месте, размышляя, правильно ли он поступил. Ему хотелось верить, что да.

* * *

Когда в предрассветной тишине раздался стук в дверь – Агне вздрогнула. Сон слетел с неё вспугнутой птицей. Богданка тоже проснулась и опасливо прижималась к своей наставнице, памятуя о том, чему та учила.

Ведьма потянулась сознанием к двери и удивлённо вскинула брови.

– Это Къелл, – тихо сказала она, вставая с топчана и успокаивающе гладя девочку по взъерошенной макушке.

Агне торопливо отодвигала засов. Она почувствовала не только норда, но и его состояние. Женщина посторонилась, впуская его в дом.

– Вам нужно уходить. Сегодня, – поздороваться Къелл даже не подумал: для него последние два дня слились в одни утомительно тяжёлые сутки.

– Где остальные? – Агне уже знала ответ на свой вопрос, но до сих пор не могла поверить, что всё случилось наяву.

– Мертвы. Все, – Къелл был настолько взволнован, что не смог сесть на освобождённый топчан, продолжая диким зверем метаться по единственной крошечной комнате. – Во всём, что случилось, обвинили тебя.

Внешне спокойная Агне, убедившись в своей страшной догадке, только закрыла глаза, душа непрошенные слёзы. Черты лица её заострились, скулы впали, отчего она стала походить на хищную птицу.

– Мы сейчас же выдвигаемся в Бъёркё, – как ведьма ни старалась сдержаться, её голос всё равно предательски дрогнул. – Богданка, собери всю утварь и приготовь нам поесть. Я позову Асофа.

– Вам нельзя туда, – Къелл, наконец, остановился, в упор глядя на женщину. – Люди конунга будут вас везде искать.

– Но я ни в чём не виновата.

– Это знаю я. Это знаешь ты. Но со стороны всё выглядит иначе.

– Значит, нам никуда нельзя, – грустно усмехнулась она. – Что ты предлагаешь?

– Вы отправитесь в Сигтуну[5]. И сядете там на корабль до Ладоги.

– Где это? И что мы там будем делать?

– Это Русь. Новгородское княжество, – он кивнул в сторону Богданки, которая, услышав знакомые названия, заметно приободрилась. – Она знает язык. Не пропадёте. Будете ждать меня там.

– Что? Ты не идёшь с нами? – Агне удивлённо вскинула брови, на её лбу залегла глубокая морщина.

– Нет. У меня здесь осталось важное дело.

По лицу ведьмы было видно, что она хочет возразить, но всё же, сделав над собой усилие, согласилась:

– Хорошо. Мы будем ждать тебя там.

– И ещё, – Къелл посмотрел ей в глаза. – Если я не прибуду по весне – вы отправитесь по речному пути в Киевское княжество[6], ты же оттуда?

Последний вопрос был адресован Богданке. Девочка согласно кивнула.

– Там вам будет легче устроиться.

– Быть может, нам лучше остаться ждать тебя в Ладоге?

– Нет. Опасно. Там часто бывают наши корабли. Можете нарваться на неприятности. В Ладоге прямо у порта есть постоялый двор, хозяин там Фёдор. Здоровый мужик, чернявый, не похож на наших. Ты его ни с кем не спутаешь. Если отправитесь без меня – можешь оставить у него послание. Запомнила?

Агне кивнула.

– Хорошо, – Къелл подался вперёд, расставив широко руки, и ведьма удивилась – никогда раньше норд не выказывал порывов к объятиям – но всё равно подалась навстречу.

В руке Къелла блеснул клинок. Богданка, увидев это, настолько удивилась, что даже не закричала. Она белкой кинулась к ним, намереваясь спасти Агне, вырвать её из объятий норда, но не успела.

Резкое движение, росчерк клинка, удивлённый взгляд ведьмы, ощутившей вдруг небывалую лёгкость.

В правой руке Къелла осталась её отрезанная коса.

– Две одинокие путницы привлекут к себе слишком много ненужного внимания, – пояснил он, отвечая на немой вопрос ведьмы. – Особенно в море. Теперь ты.

– Нет, – девочка попятилась, обнимая себя за плечи[7].

– Это ради твоей безопасности, – норд наступал. – И безопасности Агне. Вам будет легче добраться до Ладоги, если все будут думать, что ты мальчик. Выбирай: жизнь или коса.

Девочка забилась в угол и заплакала.

– Оставь её, – раздался спокойный голос Агне. Ведьма тоже была раздосадована, что лишилась единственного признака, делающего её хоть немного похожей на женщину. Но понимала, что Къелл прав.

Она забрала у норда кинжал и, задумчиво повертев его в руках, положила на грубый стол.

– Идём на улицу, – Агне кивнула Къеллу. – Поможешь мне развести костёр. От этого нужно избавиться.

Она забрала у Къелла свою косу и решительно направилась к выходу.

– Просто кинь в очаг. Или это какие-то ведьмовские ритуалы?

– Нет. Просто запах у сгоревшего волоса слишком въедливый. Каждый, кто сюда придёт – почувствует его.

Они вышли из дома и некоторое время молчали, пока собирали хворост, и Къелл разжигал костер, раздувая едва тлеющую сосновую кору. Ведьма сидела рядом на поваленном бревне и грустно теребила кончик косы. Норд почувствовал укол совести.

«Вот хэйд[8]! – ругал он Агне, но злился на себя. – Хоть бы слово против сказала. Так нет же».

Он потому и не стал предупреждать о том, что собирается сделать: боялся, что устроит бабью истерику, а у него не было ни сил, ни желания её успокаивать. Сейчас Къелл думал, что лучше бы она истерила.

Для него была понятна реакция Богданки, он не знал, как бы он поступил на её месте. Что бы выбрал? Жизнь или честь?

Наконец, появился маленький огонёк, робко пробуя своими языками подношение в виде жухлой травы и коры. Стоило ему сильнее разгореться, как Агне резким движением, словно видеть больше не хотела, бросила в пламя свою косу.

Та вспыхнула ярким снопом искр, смрадный чёрный дым начал подниматься в небо.

– Почему ты так спокойна. Тебе не жалко её? – наконец разорвал тишину Къелл.

– Жалко, – женщина вздохнула. – До слёз. Но это не та вещь, о которой сейчас нужно волноваться.

– Да. Осталось только убедить в этом твою ученицу, – он горько усмехнулся.

– Не нужно.

Они простояли так ещё несколько минут, смотря как догорает прошлое ведьмы. В этот момент для неё словно открывалась новая дорога, а сама она начинала новую жизнь, в которой должна стать другим человеком.

Хлопнула дверь. Къелл поднял глаза, а Агне обернулась. К ним понуро шла Богданка. На щеках её красовались дорожки горючих девичьих слёз, а в руках девочка держала свои отрезанные косы.

Она, мгновение поколебавшись, кинула их в пламя и, обняв ведьму, спрятала лицо на её плече и снова разрыдалась.

А Къелл смотря на них, только дивился. Как есть два мальчишки. Из Агне вообще получился очень видный юноша – из тех, что за лето вытягиваются, перегоняя отца, а потом начинают расти в плечах.

– Рано косу твою сожгли, – ему почему-то стало весело. – Бороду бы из неё сделать.

Ведьма только улыбнулась, успокаивающе гладя свою воспитанницу по неровно обрезанным волосам.

Къелл ушёл рано утром, как и обещал.

Агне долго смотрела ему вслед, задумчиво перебирая в пальцах несколько серебряных кругляшей – норд отдал ей все деньги, которые у него при себе были. Он прикинул, что для того, чтобы сесть на корабль до Ладоги, им этого должно хватить.

Дорога обратно к селению казалась ему как никогда долгой, даже мучительной. Каждый шаг отдавался в сердце болью и сомнением. Сдержал ли Ингве своё слово? Или послал по его следу воинов? Больше всего он боялся, что как только он отойдёт на достаточное расстояние от охотничьего домика – ведьм поднимут на мечи.

Он немного успокоился, только когда вышел к костру, вокруг которого расположился доверенный конунга со своим отрядом. Ингве был рад его появлению, но вместе с этим и удивлен – для него тоже последние два дня дались нелегко.

По идее, Къелла, как единственного выжившего в селении, потенциального предателя или околдованного ведьмой, нужно было бы связать. Но поверенный решил не оскорблять старого товарища недоверием. Всё же тот показал, что слову своему верен и собирается в доме конунга доказать невиновность ведьмы.

Къелл молча трусился в седле, с мрачной отстранённостью слушая, как лениво переговариваются люди конунга. Шутить никому не хотелось. Они долго оставались близ селения, чтобы выловить сбежавших в лес детей, и были пересыщены давящей атмосферой этого места.

Однако стоило им преодолеть невидимый рубеж проклятия, у людей начался откат. Сразу стало очень шумно. Даже у Къелла немного отлегло от сердца. Ну что ему конунг сделает? Он мудрый правитель, не станет казнить без суда и следствия.

Конунг слушал историю, поведанную ему, мрачно. После всех новостей и слухов, которые до него дошли – слабо верилось в поведанную ему историю. С другой стороны, он понимал, что лекарь, отправленный им в селение, ни на что не годился и мог натворить дел.

Однако, признать это – означало отчасти оказаться виноватым в случившемся. С одной стороны – лекарь. С другой – не уследил за своим ярлом, давно пора было отправить того на покой.

– Вот что, – он задумчиво вертел в руках серебряный кубок с янтарём, – пока я не разберусь в том, что произошло – ты мой гость. Только из уважения к тебе и твоим боевым заслугам. Но покинуть мой дом ты пока не можешь. А попытаешься – тут же станешь пленником. Ведьм я прикажу разыскать. Если она не попытается убить моих людей – доставить ко мне. Живой и невредимой.

Къелл молча склонил голову, надеясь, что Агне действительно, защищая себя и девочку, не причинит вреда преследователям. Однако, верилось в это с трудом – даже заяц, попавший в силок, становится опасным и коварным зверем. А ведьма – не из робкого десятка. Больше надежды было только на то, что они всё же смогут сесть на корабль и скрыться.

– Я уже разослал гонцов своим ярлам, чтобы держали ухо в остро, – продолжал конунг, пристально вглядываясь в лицо своего гостя и пытаясь распознать в нём хоть какие-то эмоции. Ему очень не понравилось то, что он увидел. Страх. Страх, что ведьму нагонят. Значит, дело тут действительно не чисто. Либо Къелл не доверяет слову своего правителя, либо хэйд действительно приложила свою руку к случившемуся. – Ступай. Для тебя выделили комнату. Я приглашу тебя, когда прибудет Астрид.

Услышав имя вёльвы, Къелл вздрогнул. По слухам, ей уже давно перевалило за восемьдесят, но выглядела она, как девица на выданье. Как ей удавалось? Люди судачили всякое. Одно другого страшнее. Но она была самой могущественной ведьмой из ныне живущих и точно может сказать, есть ли на Къелле проклятие. Захочет ли?

* * *

Агне прикинула, что до Сигтуны им четыре дня пути. Положение спасало то, что они были верхом.

Не будь у них лошади – путешествие растянулось бы ещё дня на два и стало бы гораздо опаснее. Им бы пришлось ехать только по дорогам и заезжать по пути во все встречные селения. Очень уж легко лошади в лесной чаще ломали ноги, попадая в барсучьи норы. Но Асоф уверено перебирал широкими, круглыми, как тарелки, копытами.

Диких зверей ведьма не боялась: её защищала Фригг, и животные в худшем случае просто игнорировали женщину, хотя, некоторые и изъявляли желание пообщаться. Чаще всего это были сохатые, которые, не чувствуя от неё угрозы, сами подходили и нагло попрошайничали, особенно если она пахла свежеиспеченным хлебом.

Асоф нёс их на своей спине, почти не увязая в снегу, оставалось только удивляться, как такой крупный зверь, да ещё и с ношей, умудряется так легко двигаться. Несколько раз они видели волков – они провожали их равнодушными взглядами. Богданку каждый раз передергивало от этого: вряд ли они отказались бы перекусить одинокой девочкой, не будь Агне рядом.

Ночевать они остановились на совсем маленькой поляне.

Пока Богданка разводила костер, Агне чертила вокруг их маленького лагеря линию с символами, каждому из которых полагалось по несколько капель крови из проколотого пальца. Асоф, который слонялся вокруг, осторожно переступал начерченные на снегу линии, высоко поднимая длинные ноги. В отличие от ведьм, он их видел. Как и другие лесные звери. Только близкое знакомство с Агне позволяло ему войти в круг – ей он доверял.

Они быстро поужинали и устроили себе ночлег на шкурах, прихваченных из лесного дома. Спать на промёрзшей земле было не комфортно, и Агне жалела, что ещё рано для обильного снега с шапками, чтобы можно было вырыть небольшую нору и греться там.

– А почему ты не сделаешь как тогда, в селении? – Богданка жалась к ней всем телом, чтобы согреться.

– Управление природой требует много сил, которых у меня нет.

– Но ты сделала…

– Я взяла твою силу. Ты помнишь? – Агне почувствовала, как рядом ложится Асоф. Острое копыто впилось ей в бок, и она легонько толкнула его локтем. – Подвинься.

Богданка помнила. Боль, которую силы Агне словно протягивали по её венам. Испытать такое снова не хотелось. Но и мёрзнуть тоже.

– А твоей силы недостаточно?

– Нет. Ты не задумывалась, почему нечисть идёт за тобой?

Девочка замолчала. Ей приходили в голову такие мысли, но она всегда думала, что такая охота ведётся за каждую молодую ведьму. Оказывается, нет? И все же спросила:

– Нет, почему?

– Потому что в тебе много силы. Она манит йотунов[9], как огонь мотыльков. До тех пор, пока ты не научишься закрываться, защищаться – ты желанная добыча для них. Пока тебя охраняю я. И амулет, что висит у тебя на шее.

– Ты не будешь заставлять меня снять его?

– Нет, конечно. Не бывает плохих верований. Их искажают злые люди.

Они лежали, прижимаясь друг к другу, чтобы не выпускать из-под шкур накопленные крохи тепла. Потрескивающий рядом костёр дышал жаром, но за ним всё время приходилось приглядывать – поднявшийся ветер то и дело норовил задуть огонь.

У Богданки всё равно получалось подремать отрывками. С одной стороны, её грел огонь, с другой – бок ведьмы. Вой ветра и потрескивание деревьев совершенно не мешали, наоборот, можно было закрыть глаза и представить, что она дома. Почему так спокойно на душе? Она не могла ответить на этот вопрос.

1 Энергетические сущности, паразитирующие на душе магов, чью защиту они смогли пробить.

2 Драугры – ожившие мертвецы скандинавской мифологии. В отличие от зомби современной поп-культуры, драугры сохраняли разум, могли устраивать засады на одиноких путников, воровали скот, нападали на маленькие селения, вырезая их подчистую. В бою драугры-воины бились привычным оружием и превосходили в силах живых воинов. Ближе всего к драуграм – навьи, заложные мертвецы из славянской мифологии.

3 Бъёрке – крупнейший торговый город шведских викингов X–XI вв., так же известен как Бирка.

4 Вёльвы – могущественные ведьмы из скандинавских саг.

5 Сигтуна – сейчас так называется Стокгольм.

6 Имеется в виду торговый Путь «из варяг в греки».

7 На Руси обрезать девушке косы – позор и бесчестье. Хуже, чем ворота дёгтем измазать.

8 Хейд у древних скандинавов – ведьма/ведьмак.

9 Йотуны – навьи.

Продолжить чтение

Черный пепел на снегу

Часть 1Чёрный пепел на снегу

Часть 1
Чёрный пепел на снегу