Девки гулящие 2

Глава 1 Объявление мобилизации

Точной хронологии событий попаданец в Ваньку Воробьева не знал.

Помнил, что начнётся всё где-то летом одна тысяча девятьсот четырнадцатого года. Даже месяц в его голове из школьной программы не отложился.

Каждое утро, когда появлялись свежие газеты, искал на первой полосе – случилось уже? Нет. Слава Богу – ещё денёк мирной жизни…

Однако, всё хорошее когда-то кончается, а приходит и чёрная полоса – прозвучали выстрелы в Сараево, застрелили наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца Фердинанда и его супругу герцогиню Софию Гогенберг. Как и во времени попаданца сербский гимназист это учинил.

Австро-венгерский орел грозно крыльями захлопал, острые когти выпустил и объявил Сербии войну. Сначала ультиматум был, но сербы его отклонили – на поддержку России понадеялись.

Заворочался и русский медведь, на задние лапы встал, рыкнул страшно…

Император российский мобилизацию объявил.

Ванька Воробьев газетный лист с Указом «О призыве нижних чинов запаса армии и флота в губерниях, областях, уездах Европейской и Азиатской России» несколько раз внимательно просмотрел. Не пропустить бы чего. Всё, что относится к Вятской губернии даже карандашиком подчеркнул.

Самому то ему нечего переживать – загодя он к этим событиям готовился. Запасся соответствующими медицинскими заключениями о собственной негодности к военной службе. Хорошо это или нет – посмотрим на развитие событий, но погибнуть на фронте ему как-то не хотелось…

Про Вятскую губернию в газете было прописано, что призываются на действительную службу согласно действующему мобилизационному расписанию от одна тысяча девятьсот десятого года нижние чины запаса из Вятского, Глазовского, Орловского и Котельнического уездов. Про остальные семь уездов губернии пока ничего не было сказано, а может и сам Ванька что просмотрел.

Кто, о чем, а вшивый о бане. Помнил попаданец, что в России проводы в армию – это прежде всего пьянка. Ну, а как напьется российский мужик – его частенько на баб тянет. Примут на грудь будущие воины и ломанутся в Ванькины заведения. Перспектива на войне туманна, так что напоследок могут призванные так погулять, что от публичных домов одни угольки останутся и бабы из заведений на лоскутки, порванные.

После того, как Ванька от «Парижа» избавился, квартировал он у Марии на Больше-Хлыновской. Незаконно это, но кто сейчас законы буква в букву соблюдает. Ну, если дурачки какие только.

Послали за Федором. Ему сейчас предстоит дома терпимости на режим военного времени переводить.

– Садись. Разговор к тебе будет, – начал Ванька с Федором немного издалека.

Тот кивнул, голову от нового модного картуза избавил, на венском стуле разместился. Стул скрипнул, но устоял. От спокойной жизни в последний год Федор раздобрел, почти пуд прибавил. Не дело, это конечно. Ванька Федору не раз уже пенял, но тот всё только отговаривался… В возраст мол он входит, с батькой у него так же было.

– Сам сейчас в Котельнич поедешь. За заведением нашим проследить надо. Не пострадало бы оно во время призыва. Ставни затворите и сидите тихо. Работу, конечно, не прекращать, но опасаться. Стражей порядка, кому мы там деньги платим, тоже подтяни, – инструктировал Ванька Федора.

– Прямо сейчас ехать? – уточнил Федор.

– Что, у тебя какие-то ещё неотложные дела есть? – несколько резковато оборвал его Ванька.

– Нет вроде… – вставая проговорил Федор.

– Сядь. Я ещё не закончил. – указал на стул Ванька.

Стул ещё раз скрипнул. В этот раз сильнее.

– В Глазов Ивана пошлёшь. Он, вроде, у нас понадежней, а в Орлов – брата его старшего. Пусть помогают там нашим бабам. Справятся? – уточнил у Федора Ванька.

Федор на секунду задумался.

– Должны. Мужики тёртые, – поддержал решение Ивана Воробьева Федор.

– Сам я здесь останусь. Ежели что – телеграфируй. Поезжайте прямо сейчас, не тяните, – закончил Ванька.

После разговора с Федором Ванька сестрам ещё распоряжения отдал и решил немного по городу пройтись. Не сиделось ему на месте. Вон какие события начались – теперь только держись. Завеяли вихри враждебные.

На улицах Вятки народа было больше чем обычно. Не одному Ваньке дома не сиделось. Сбивались в кучки, что-то бурно обсуждали. Что-что? Понятно – о событиях в мире говорили, о возможной войне, о мобилизации. События почти десятилетней давности вспоминали. Много чего тогда не совсем ладно получилось.

На домах флаги России и Сербии появились. Первые-то ладно, а вот сербские – откуда взяли? Быстро реагируют владельцы магазинов на появившийся спрос.

Всколыхнулась жизнь российской глубинки. То ли ещё скоро будет. Вот объявят о вступлении в войну, тогда и начнётся…

У Спасского собора что-то уже толпу напоминающее. Кто-то опять же сербским флагом размахивает, а там вот отечественный гимн петь пытаются…

Представители еврейской общины тут уже тоже присутствие своё обозначили – не отстают от народных масс, держат носы по ветру.

Полиции много, начинаются у господина полицмейстера веселые денечки.

Вдоволь нагулялся Ванька по улицам города. Погода позволяла.

Пьяных всё больше встречаться ему стало – пора и на Больше-Хлыновскую в осаду садиться…

Глава 2 События в Котельниче

Наверх, о товарищи, все по местам!

Последний парад наступает!

Врагу не сдается наш гордый «Варяг»,

Пощады никто не желает!

Поезд из Вятки шел согласно расписанию, сейчас ещё только перед мостом через одноименную реку находился, Котельнич на горизонте маячил, так что Федор из Бакулей слов «Варяга» пока не слышал, хотя его на котельничском перроне весьма громко распевали…

Все вымпелы вьются, и цепи гремят,

Наверх якоря поднимая.

Готовятся к бою орудий ряды,

На солнце зловеще сверкая.

Горланили «Варяга» мобилизованные из Котельничского уезда. Призывали их в армию из-за конфликта с Австро-Венгрией, но почему-то поющих не смущало, что данная песня написана на стихи самого что ни на есть австрийского поэта Рудольфа Грейнца. Не знали они, скорее всего, происхождение песни, а то как-то не политкорректно получалось…

Из пристани верной мы в битву идём,

Навстречу грозящей нам смерти,

За Родину в море, открытом умрём,

Где ждут желтолицые черти!

Этот куплет из множества пьяных глоток Федора уже хорошо по ушам ударил. Его вагон как раз перед деревянным зданием вокзала остановился. Всё правильно – не добралась ещё до этих строчек цензура. Запретили его распевать немного позже. Япония-то объявила войну Австро-Венгерской империи, когда? Правильно – только двадцать пятого августа. У нас же пока июль и подданные Российской империи про желтолицых чертей имеют право петь. Не стали ещё Россия и Япония в мировой войне союзниками.

Свистит, и гремит, и грохочет кругом

Гром пушек, шипенье снаряда.

И стал наш бесстрашный, наш верный «Варяг»

Подобьем кромешного ада!

Пушки в Котельниче не стреляли, но свиста, грома и грохота хватало. Кромешный ад пока не начался, он чуть позже будет. Федор бочком-бочком с перрона поспешил убраться и к месту своего командирования двинулся. Улицы были заполнены пьяными мобилизованными. В основном из крестьян. Почти шесть тысяч их сегодня по улицам небольшого уездного центра шарашилось. Сначала разграбили магазин Бабинцева. Чуть позже до магазина Зубарева добрались. Его тоже разгромили.

Шесть тысяч ведер спиртного совершенно бесплатно в распоряжении мобилизованных внезапно оказалось. Это почитай по ведру на душу – пить не перепить…

В предсмертных мученьях трепещут тела,

Вкруг грохот, и дым, и стенанья,

И судно охвачено морем огня –

Настала минута прощанья.

Моря огня пока не было, а вот под ногами белело. Как будто среди лета снег выпал. Мобилизованные пока до водки добирались, по ходу дела в магазине Бабинцева растащили и разбросали писчебумажного товара на семь тысяч рублей. Сейчас он и шуршал под ногами Федора из Бакулей. Можно было что-то и поднять, но не до того Федору было. Ему бы скорее до публичного дома добраться и там оборону от гуляющих чудо-богатырей организовать. Не стал Федор бумагой запасаться.

Прощайте, товарищи! С Богом, ура!

Кипящее море под нами!

Не думали мы ещё с вами вчера,

Что нынче уснём под волнами!

Спящие по дороге Федору встречались. Не у всех организм обильное потребление алкоголя выдержал.

Между тем толпа призывников перестала быть управляемой. Местные власти поделать с ней ничего не могли, силы полиции были незначительны. Пьяная орда двинулась к магазину Лебедева. Вооруженная полиция и стражники данную торговую точку всё же чудом отстояли и на какой-то момент остановили пьяных бунтовщиков…

Длился этот момент не долго. Мобилизованным оружие пока не было выдано, так они камни начали использовать. На углу Московской и Троицкого переулка ими чуть жизни помощника исправника Мазунина не лишили.

Не помогли и водометы. Мобилизованные хоть и пьяны были, а сообразили шланги перерезать.

Не скажут ни камень, ни крест, где легли

Во славу мы русского флага,

Лишь волны морские прославят вовек

Геройскую гибель «Варяга»!

О событиях в Котельниче было доложено губернатору. Экстренным поездом на помощь местным властям был направлен начальник жандармского управления и тридцать вооруженных стражников.

В бунтовщиков начали стрелять, но сразу навести порядок не получилось. Даже железнодорожное движение через данную узловую станцию было нарушено.

Девять человек было убито, двенадцать ранено. Разбитые носы никто не считал. Да, четверо ещё запились, не получилось у них проснуться…

Федор подоспел вовремя – Ванькины заведения в Котельниче почти не пострадали. Косметический ремонт – вот и всё. Легко отделались. Ну, а несколько синяков и порванную рубаху Ванька Федору компенсировал.

Глава 3 Боец невидимого фронта

Для войны нужны три вещи: деньги, деньги и ещё раз деньги…

Кто-то приписывает эти слова Наполеону I, кто-то – теоретику военного искусства графу Раймондо Монтекукколи, а шибко начитанные и знакомые с сочинением «Часы досуга» итальянского автора Людовико Гвиччардини – маршалу Джан-Джакопо Тривульцио. Именно эти три вещи нужны ему были для завоевания Миланского герцогства.

Да Бог с ним, кто бы это не сказал – всё равно прав он был абсолютно…

Деньги нужны не только для содержания армии, они и сами по себе воевать могут. Напечатал денежных знаков своего супротивника и нарушай себе его денежное обращение, бейся с ним за его же счёт.

Те же поляки и шведы воюя с Россией в семнадцатом веке, ой сколько поддельных копеечек-то начеканили. Войска свои содержали, а ещё и казну хорошо пополнили.

Российская империя тоже этим грешила. В начале девятнадцатого века во время войны с Турцией поддельные куруши выпускала для использования их российской армией на территории княжеств Молдова и Валахия.

Наполеон, о котором сегодня уже вспоминали, пытаясь победить Россию печатал её фальшивые купюры в Дрездене, Варшаве и даже в Москве в районе Преображенского кладбища.

Во времена Ваньки Воробьева в Вене в Военно-географическом институте австрийцы поставили на поток производство российских кредитных билетов десяти, двадцати пяти, пятидесяти, ста и пятисот рублевого номинала. Первая партия увидела свет уже в мае четырнадцатого года. Не стены они ими собирались оклеивать, а на территории Российской империи менять их на реальные блага и ценности.

Качество подделок было отменное. Основная проблема – сбыт, особенно пока война не началась. Потом уж – рассчитывайся ими с населением захваченных территорий, а пока границы в целости и только контрабандой эти фальшивки на территорию Российской империи из Австро-Венгрии можно доставить. Причем, не кубометрами, а понемногу, в чемоданах с двойным дном…

Доехал такой чемодан и до Вятки. Перед самой что ни есть суетой мобилизационной. Господин был при нём, одной весьма распространенной в России бедой страдающий.

Пить он ещё дорогой начал, а в Вятке продолжил.

Ванька Воробьев от правил своих и сейчас не отступал. Раз в неделю сестрицы к нему для отчета собирались, о текущих делах докладывали, заработанное девками из домов терпимости сдавали.

Сначала чай со всякими вкусностями пили, а потом уж и о делах беседовали. Сегодня Ванька сестер пирожными от Якубовского угощал. Сам-то Якубовский ещё в прошлом году скончался, но Спиридон Ситников его дело со всем старанием продолжал. На столе сейчас были и «Гимназистка», и «Наполеон», и «Шманка», и «Картошка» …

Сорок восемь видов пирожных кондитерская фабрика на Вознесенской готовила – было из чего выбрать. И как готовила – за красивые глаза Большую золотую медаль и Почетный крест на Всемирной выставке в Париже не дадут…

– Ванечка, тут дело такое… – Прасковья уже за чаем к Ивану обратилась.

Ванька ей кивнул. Говори мол. Что-то у неё важное, даже чай не допила, не утерпела.

– Постоялец странный у меня почти неделю как появился. Не в номерах где остановился, а как к нам с вокзала заехал – так и живет. Ночью с девками кутит, до обеда спит, а потом каждый день по соборам и церквям ездит, ещё и девок с собой берет. Откупит сразу на сутки и с ними катается, – продолжила Прасковья.

– Не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься, – вмешалась в разговор Александра.

Ванька на нее строго взглянул – не лезь в разговор старших.

– Что, странного-то? Не кутили у тебя по неделе раньше? – сразу пол «Картошки» Ванька откусил и чая отпил после сказанного.

– Всяко бывало, – согласилась Прасковья.

– В чем дело тогда? – продолжая жевать «Картошку» уточнил Ванька.

– Денег у него много. Всё новенькими билетами по десять рублей, – ответила Прасковья.

– Нам-то от этого какая печаль? Рассчитывается он с тобой правильно? – так пока и не понял проблемы Прасковьи Ванька.

– Так-то оно так. Со мной правильно. Только девок он каждый день то туда, то сюда за покупками посылает с этими десятирублевыми билетами. Купить что по мелочи просит, а сдачу ему полностью вернуть. Её у него уж с пол чемодана накопилось. Из её мог денег им давать, а он всё новенькими и новенькими, – поделилась своими подозрениями Прасковья.

– В лавках с этими деньгами всё хорошо? – отставил в сторону чашку Ванька.

– Всё хорошо, и в магазинах, и на базаре. Везде, куда девок посылал, – ответила Прасковья.

Так, похоже от блиноделов человечек. Вот, не было печали… Не надо нам таких гостей…

– Хорошо, что сказала. Федор сейчас в Котельниче. Кто у тебя от него? – начал инструктировать Прасковью Ванька.

– Анисим, – коротко проинформировала Ваньку Прасковья.

– Мужик он дельный. Пусть кого-то подговорит с гостем тем свару устроить, а там вызовите полицию и от него избавьтесь. Похоже, деньги фальшивые ваш гость сбывает, – всё по полочкам Ванька разложил.

Как сестры расходиться стали, Ванька Марию задержал и велел ей господину полицмейстеру про того гостя информацию передать. Пусть не кто попало его из дома терпимости у Прасковьи забирать будет, а доверенные его люди. Там уж у себя затем они пусть и колют гостя. Может что у них и выгорит.

Выгорело. Господин полицмейстер опять же через Марию Ваньке поклон и благодарность передал.

Так сам того не желая Ванька в ещё неначавшейся войне с австрийцами участие принял, один из ручейков сбыта их фальшивых денег перекрыл. Гибридные войны-то не в двадцать первом веке придумали, с испокон веков они велись. Вот и попаданец на такой побывал, ничего в этом нет удивительного.

Глава 4 Про охотников

Семьи у вятчан во времена Ваньки Воробьева большие, да и знаются они до седьмой воды на киселе. Как праздник, свадьба, похороны или ещё какое событие – родственников и гляден полон двор…

Вот и в эти дни, если в Болотовской или в Бакулях, а также в Стулове мобилизовали кого-то из мужиков в армию, то точно Ваньке и сестрам они по родству. Дальнему, ближнему – какая разница, садись на лошадку и приезжай. Проще на это время в родительский дом в Болотовской переехать, чем с Больше-Хлыновской туда-сюда мотаться.

Ванька, Прасковья, Евдокия, Мария и Александра теперь по разряду дальних гостей идут. Это те, кто рядом в деревнях живут – ближние гости, а Воробьевы – уже дальние. Им и почету больше, место за столом лучше, рюмка полнее…

У Ваньки в правом подреберье уж покалывать стало после такого гостеприимства, но до дна пить налитое приходится – нельзя хозяев обидеть, тем более на проводах в армию. Традиция – она нерушима.

Девки в домах терпимости у сестер теперь в две смены работают. Днем подарки уходящим в армию шьют, а уж вечером и ночной порой – по специальности. В солдаты у Ваньки много родни уходит, а каждому и кисетик с вышивкой изладить надо, и другие нужности. Табачок-то в кисете из лавки будет, а сам он должен быть от души, ручной выделки…

Хотя, некоторые самосад покупному предпочитают – крепче и дешевле. Своими руками выращен, а не за копеечки куплен.

Только всех проводили, молочком парным немного печень поправили – опять двадцать пять…

Анисим, что у Прасковьи в вышибалах, с мятым газетным листом явился, стоит, с ноги на ногу переминается. Дело у него к Ивану.

Высочайшее повеление в той газете опубликовано. О приеме охотников в сухопутные войска. Заведениям Ваньки от этого ущерб, а ведь не откажешь. Отпускать Анисима придётся в армию, его правда и право – не желает он за бабьими юбками в сложное для державы время отсиживаться.

Нужны России добровольцы, ни одна война у нас без них не обходится. Благословил Ванька Анисима, а сам оставленной газетой занялся.

Повелевал нынешний российский император охотниками принимать лиц, подлежащих воинской повинности, но ещё не являвшихся к исполнению таковой. Могли охотниками идти и имеющие отсрочки, и освобождения по разным причинам. Добровольно принимались в армию сейчас и состоящие в ополчении второго разряда, а также лица, на которых не распространялось действие Устава о воинской повинности и отставные нижние чины.

Не принимали охотниками тех, кому ещё не исполнилось восемнадцати лет или уже перешагнувших рубеж в сорок три года, лишенных всех прав состояния или всех особенных прав и преимуществ, лично и по состоянию присвоенных, состоящих под уголовным судом или следствием и подвергшихся по судебному приговору наказанию, сопряженному с лишением права поступать на государственную службу. Воры и мошенники ещё не могли пойти добровольно в армию. Не имели они такой гражданской привилегии.

Если Ваньке Воробьеву пришлось вопрос о добровольном вступлении в армию с одним Анисимом решать, то вятскому губернатору Андрею Гавриловичу Чернявскому было гораздо труднее.

В Вятской губернии нашлось немало охотников, изъявивших своё желание служить в армии, неподходящего возраста и состояния здоровья. На призывные участки шли несовершеннолетние и негодные к службе по болезни, им там отказывали, а они и писали прошения прямо на имя губернатора. Со всеми надо было разобраться, никого не обидеть. Ещё и из вятских тюрем начали поступать просьбы о зачислении в армию…

Ещё и из столицы бумаги одна за одной поступают – срочно, секретно, безотлагательно… Эх, часов бы пять-шесть ещё в сутки добавить, но не получается.

Да ещё и пить без меры народец стал. Традиция, у них видите ли такая… Донесения вон поступают – закупают активно и без меры спиртное, в Яранском и Уржумском уездах некоторые даже собственное имущество распродают и на эти деньги алкоголь приобретают. Самогон во всю гонят, настойку перцовки, имевшуюся в свободной продаже, употребляют внутрь совсем не в медицинских целях. Киндер-бальзама, одеколона, гофманских капель и лака днём с огнем в продаже не найдёшь… Черемисы кумышку опять варить принялись. Как они только её пьют? Приходилось Андрею Гавриловичу как-то видеть свежую, парную кумышку – беловатого цвета, скорее жидкую кашицу напоминает, в которой плавает какая-то шелуха и частички муки. Самое главное – процеживать кумышку нельзя, от этого, так верят вятские черемисы, утратит он свою силу. А запах? Смесь сивухи, горелого хлеба и дыма… Русскому питуху такое не по вкусу.

Что это Андрею Гавриловичу кумышка на ум пришла? Устал он сегодня сильно и надо ему сейчас коньячку употребить. Это весьма правильно будет…

Глава 5 На золото больше бумагу не меняют

В момент появления попаданца из девяностых во времени Ваньки Воробьева валюты крупнейших стран мира были привязаны к золоту. Всем было всё ясно и понятно – один российский рубль золотом был равен одной десятой английского фунта стерлингов, половине доллара Северо-Американских Соединенных Штатов, двум германским маркам, двум с половиной французским франкам.

Попаданец помнил, что, то ли с началом мировой войны в 1914 году, то ли в её ходе бумажные деньги перестали обменивать на золотые монеты, в большинстве воюющих стран наблюдалась инфляция, росли цены, люди лишились накоплений… В выигрыше оказались те, кто имел монеты из благородных металлов, а не раскрашенные бумажки. У него в девяностых так же было.

Загодя он готовился к этому, сестрицы по составленному им графику меняли бумажные рубли на золотые. Объявленная мобилизация и проводы ближних и дальних родственников, а также односельчан в армию внесли коррективы в этот процесс, сейчас у Воробьевых на руках имелось довольно много купюр с портретами правящих в разное время персон из Дома Романовых.

Двадцать седьмого июля Александра с утра под охраной молодцев Федора была отправлена в банк. Сам Федор при сем мероприятии присутствовать не мог – он пока ещё на охране Ванькиных заведений в Котельниче находился.

Вскоре Александра вернулась на Больше-Хлыновскую…

– Ванечка, не меняют они денежки. Говорят, что нельзя им. – протянула Александра увесистый пакет Ваньке. Как был он тесемочкой перевязан, так и остался.

– Что, опять поддельные нашли? – грустно пошутил Иван, а сам то уже понял – лавочка закрылась. Проводили земляков с почетом в армию, а сами на бобах остались. Не делай добра – не получишь и зла. Много желтеньких десяток и пятерок не заняли своё место в его железном сундучке. Нет, он и от пятнадцатирублевок, и от монет достоинством в семь рублей пятьдесят копеек тоже не отказывался, но их очень редко в банке удавалось получить. Те и другие только в девяносто седьмом году чеканили. В прошлом уже получается девятнадцатом веке.

– Закон, говорят, новый вышел. Нет больше обмена на золото. Когда снова будут менять – не сказали, – закончила отчитываться перед Ванькой Александра.

– Собирай быстро сестер. Я вас тут ждать буду. Пусть всё бросают и идут – разговор серьезный к вам имеется. – поломал Ванька планы Александры. Она уж чай себе из заварочного чайничка налить хотела, но чашку даже трогать после слов Ивана не стала. Хлопнула дверь. Простучали башмачки по лесенке.

Россия как государство, мудро и своевременно перед началом большой войны защитила свои золотые запасы. В день, когда Александре не поменяли на золотые монеты её бумажные деньги, начал действовать закон «О некоторых мерах финансового характера ввиду обстоятельств военного времени». Много чего он в себе содержал, а в том числе и приостановку размена кредитных билетов на золото. Народ российский, конечно, в очередной раз пострадал, так на то он и народ, чтобы терпеть трудности и несчастья в интересах державы…

Чуть позже, по тому же пути пошла и Германия. Её золотой запас был меньше российского в два с половиной раза. Не стали менять бумажные марки на золотые в день объявления Германией России ультиматума, и весьма разумные немецкие обыватели ещё успели за последнюю неделю июля опустошить подвалы Рейхсбанка на сто три миллиона марок золотом.

К пятнадцатому году от размена бумажных купюр на золото отказались все европейские государства. Единственной страной, не приостановившей действие золотого стандарта остались Северо-Американские Соединенные штаты.

Кстати, если бы двадцать седьмого июля одна тысяча девятьсот четырнадцатого года все россияне и иностранцы, имеющие российские купюры, их обменяли на золото, то его в государственных хранилищах ещё довольно много бы осталось. Не обеспеченных золотом бумажных денег тогда в России не было, это чуть позднее их очень много напечатали. Война требовала денег, денег и ещё раз денег…

В считанные дни в России, в том числе и в Вятке, золотые монеты исчезли из обращения, а ведь ещё в июне в империи их было в обороте на четыреста шестьдесят четыре миллиона рублей. К концу четырнадцатого года редко стала встречаться и полноценная серебряная монета – рубли, полтинники и четвертаки с профилями императора. Разменное серебро ещё ходило, а вот меди стало даже больше. К концу пятнадцатого года монеты население припрятало до лучших времен, а обращались сплошь банковские кредитные билеты и денежные суррогаты в виде разменных марок и казначейских знаков.

У Ваньки Воробьева и его сестер это всё было ещё впереди, а пока вятчане на площадях и у соборов текущие события обсуждали, решил Ванька провернуть ещё одну комбинацию. Нет, ничего криминального, но всё же…

Глава 6 Ванькина придумка

Завтра начнется Первая мировая война, а пока…

Внизу под окном голос Прасковьи Ванька услышал. Опять на глаза ей какой-то беспорядок попался, вот и распекает кого-то. Всем всё ладно, а она обязательно что-то заметит и до общего сведения это доведет. Так и раньше в деревне дома было, а и сейчас ничего не поменялось. Ванька ещё с детства помнил – саму сестру ещё не видно, а голосок-то её уже слышен…

Вошла. В зеркало на стене на себя полюбовалась, волосы поправила, села. При появлении в дверях Ваньке ещё кивнула – поздоровалась якобы.

Далее Евдокии предстать перед очами Ваньки черед пришел. Без шума и грома дверцу тихонько отворила, мышкой за стол проскользнула, Ваньке тоже кивнула, Прасковье улыбнулась. Перед зеркалом опять же остановилась, что-то на плече у себя заметила и правой рукой морщась стряхнула. Ванька голову на отсечение бы дал, что ничего там и не было другим заметного, а эта всегда что-то углядит, не у себя – так у того же Ваньки, подойдет и стряхивать начнет. Горе горькое. Привычка у её такая.

Александра запыхавшись прибежала. Сказала, что и Мария сейчас будет. Быстро идти не может, но велела ждать – появится. Перед тем, как за стол сесть, опять же как сестры перед зеркалом всю себя осмотрела, пуговку, расстегнутую на кофточке обнаружила, чему-то одной ей известному заулыбалась… Первым делом чашку сцапала, заварки до половины в её налила, кипяточку из самовара добавила. Задумалась. Нет бы над чем важным – сколько сахара добавить. Добавила. Пару кусочков маленьких, а потом ещё один. Глоточек отпила, проглотила, Ваньке язык показала. Всё проказничает, про паспорт, где годочки её прописаны и не вспоминает…

Вот и Мария. Бледновата. Опять прихварывает, но одета аккуратно, себя не распускает. С Прасковьей и Евдокией в щечку поцеловалась, Александру, идя к своему месту за столом, по голове погладила как маленькую, Ванюше кивнула уже без улыбки. Перед зеркалом тоже на секунду задержалась.

Ванька по всем глазами провел, на каждой чуть остановился.

– Так, сестрички. Проблема у нас нарисовалась. Банк на золото бумажки не меняет, – начал он.

Зачем они это уже несколько лет делают сестрам было известно. В своё время Ванька им хорошо всё разъяснил. Про перенос данным металлом своей ценности во времени и пространстве, про ненадежность других денег, будь они хоть Банком Англии выпущены. Он хоть и старейший центральный банк мира, основан шотландским купцом Уильямом Патерсоном аж в одна тысяча шестьсот девяносто четвертом году, но один леший – золотой червонец понадежней его билетов будет.

Не знал Ванька и сестры, что у Банка Англии сегодня как раз день рождения и юбилей – именно двадцать седьмого июля он был создан. Двести двадцать лет этому банку в сей день стукнуло.

– Что, делать-то, Ванечка, надо? – задала вопрос Прасковья. Чётко сформулировала. Знала наверняка, что Ванька уже что-то придумал. Готово у него уже решение. Реализуют они его и всё снова станет хорошо.

– Всем сейчас по домам своим идти, нарядно одеваться и пройтись надо будет по магазинам. Банк сегодня золотые монеты уже не даёт, но там-то они ещё остались. Покупайте какую-то безделицу или что на самом деле надо, а сдачу просите выдать золотыми монетами. Чую, завтра их уже не достать, а сегодня ещё можно попробовать, – проинструктировал Иван сестер.

– Хорошо, Ванечка. Сделаем всё как надо. А если в каком магазине золотых не будет? – спросила Прасковья Ваньку.

– Делайте вид, что передумали покупку у них сегодня совершать. Говорите, что завтра или ещё, когда к ним снова заглянете и тогда уж и купите. Ну, там придумаете что-нибудь. Не мне вас учить, сами кого хочешь научите, – ответил ей и сразу всем сестрам Ванька.

– Много ли денежек поменять надо? – это уже Мария. Как всегда, конкретно и по делу.

– Порядочно получается. С этой мобилизацией давно не меняли, многовато накопилось. Ещё и со всех уездов привезли, кроме Котельнича. Федору там задержаться пришлось. Слышали, наверное, что там творилось? – Ванька развернул пакет с деньгами и стал их на четыре кучки раскладывать. Сотенных и билетов в пятьдесят рублей не было, а вот двадцати пяти рублевых набралось порядочно. Ванька сам ещё вчера удивился, когда пакет в банк формировал. Видно, тряхнули свои заначки, мобилизованные напоследок или в уездах содержательницы перед отправкой деньги на крупные поменяли. Разгадывать сейчас этот ребус было некогда – дело надо было делать, использовать последний шанс.

Сестры, кто словами, кто жестами дали понять, что про события в Котельниче они в курсе.

Раскидав четвертные, Ванька за десятки принялся. Скоро и они закончились. Оставалось ещё много пятерок, трёшек и рублей. С них на сдачу золота не получить.

– Дели и их. Будем пытаться на крупные менять, – озвучила здравую мысль опять же Мария. Что потом делать с крупными билетами всем было ясно.

– Не поменяем мы столько. Где на нас четверых магазинов-то набрать? Да не во всех ещё и нужное будет, – засомневалась Евдокия.

– Девки-то ваши на что? Каждой по две-три десятки дадим, пусть тоже идут. Что-то да наменяют. На худой конец, если уж совсем ничего получаться не будет, пусть серебряными рублями сдачу берут. От полтинников тоже велите им не отказываться, – подсказал сестрам Ванька.

– Как с языка снял. То же хотела сказать. – улыбнулась Ваньке Мария.

– Свои загашники тоже поменяйте. Знаю, имеются у вас такие, – напутствовал сестричек Ванька.

Мог бы и не говорить. Сестры давно уже это в головах вертели. Прикидывали, как не только общее, но и кровное в вечные ценности перевести…

До самого позднего вечера, до закрытия дверей всех магазинов и лавочек сестры на извозчиках из магазина в магазин переезжали, а девки их своими ногами улицы Вятки меряли. Улыбались, дурами прикидывались, про не существующих родственниц рассказывали, у которых скоро свадьба или ещё какое-то событие и им надо подарить золотую денежку. Где-то им везло, где- то, а это было чаще, нужных монеток уже не было. Не одни Воробьевы были такие умные, хорошо ещё про новый закон в городе почти не знали…

До полночи потом Ванька денежки, привезенные сестрами считал и в колбаски бумажкой вощеной закатывал. Почти всю бумагу в золото перевели доморощенные алхимики, да серебра ещё и у них горка образовалась. Использовали свой шанс, не простодырами в войну они завтра вступят…

Глава 7 Весть о войне

Вот уж месяц прошел как прогремели выстрелы в Сараево…

Пять дней назад Австро-Венгрия предъявила ультиматум Сербии. Та отвергла некоторые его пункты и объявила у себя мобилизацию.

Позавчера в Австро-Венгрии была начата уже всеобщая мобилизация, а войска сосредоточены на границе с Сербией.

Сегодня, двадцать восьмого июля, по всему миру полетели телеграммы, типографии не успевали печатать экстренные выпуски газет – Австро-Венгрия объявила Сербии войну…

Утром на Хлыновке было всё по-старому – напевали птички, речка журчала, листочки шелестели, а Ванька, вот во дворе публичного дома разминку проводил. Предвидел, что скоро самому поддержанием порядка в домах терпимости у сестер придется заниматься. От команды Федора уже почти никого не осталось – призвали мужиков в армию. Да и самого Федора там уж заждались – как только он из Котельнича прибудет, тут же должен на призывной пункт явиться. Причем в шесть ноль ноль утра. Что там так рано делать? Ивану Афанасьевичу видно не терпится Федора в медицинском отношении обследовать и в вооруженные силы империи отправить. Так уж это Ванька не весело юморил, не до смеха ему было.

Особенно, сегодня около двух часов ночи. Девка от Прасковьи прибежала – солдатики дебоширят. Явились уже пьяные, в двери тарабанят, девиц и водки требуют, песни матерные поют и сквернословят. Постового городового во внимание совсем не принимают. Иди, Ваня, на помощь. Как бы плохого не вышло.

Пришлось идти. Солдатиков-то всего трое и оказалось. Нижние чины пулеметной команды 333-го Глазовского полка. Ванька их из вертикального в горизонтально-скрюченное положение перевел, а городовой потом уж их документы посмотрел. Разошлись сначала вроде и миром, но потом, когда метров на пятьдесят побитые военные от дома терпимости отковыляли, кричать стали и грозиться, что следующей ночью в большем количестве они явятся и тогда тебе мужик, это они так Ваньке орали, не поздоровится.

Вот и разминался с утра Ванька, потом ещё немного руками и ногами в воздухе помахал. После чего плюнул и пошел ствол чистить. Так оно надежнее будет.

В районе обеда сестры его насчёт войны австрияков с сербами просветили, велели чисто одеться – в город сейчас все они пойдут. Посмотрят и послушают что там делается. В мире вон что творится, а они у себя на Хлыновке сидят и почти ничего не знают.

Спорить с сестрами бесполезно. Вздохнул и подчинился.

В Вятке на улицах и площадях население верноподданнические чувства выражало. Российский император Николай Александрович Сербию-то поддерживает – наши они братики и сестрички.

Поддержка Сербии выражалась устно, письменно и в виде манифестаций. Участвовали все – губернские управы, депутаты городских дум, представители уездов, ремесленные общества, волостные сходы, мещанские общества, старообрядческие общины, православное духовенство, вятская еврейская община, мусульмане губернии, местные комитеты Красного Креста, земские начальники и инструкторы, кредитные товарищества, рабочие заводов…

Ванька и сестры тоже – неформально. Ну, как полноправные представители от девок гулящих. Письменно, конечно, это не оформлялось…

Флагов на улицах прибавилось. Наряду с российскими и сербскими можно было и наблюдать также флаги Англии и Франции.

До конца июля, так Ванька с сестрами большую часть дня на улицах и проводил. Всё сестрицам было интересно, везде они желали побывать.

В ночь с субботы на воскресенье второго августа в Вятку поступила телеграмма из столицы. Первого де августа Германия объявила войну Российской империи. В утреннем выпуске «Вятской речи» она была опубликована.

Уже в полдень на площади кафедрального собора был совершен молебен о даровании русским воинам победы. Ванька, сестры и их работницы на нём присутствовали в полном составе.

После молебна пели гимн, славили императора, весь царствующий Дом Романовых, русских воинов и отдельно квартирующий в Вятской губернии Свияжский полк.

Императору в столицу была отправлена телеграмма со словами поддержки. Кстати, через два дня от Николая Александровича был на неё получен и ответ. Всему населению Вятки, понимай и Ваньке с сестрами, была выражена благодарность за верноподданническую преданность. Подпись стояла простая – Николай.

В десять часов вечера второго августа началась в Вятке всеобщая манифестация. Участников, кому положено, насчитали до пяти тысяч человек.

Шествие началось от Александровского сада. Ванька и сестры были не в первых рядах, но и не в конце плелись. Прошли по Преображенской, Николаевской, Московской, Владимирской. Остановились у дома губернатора.

Играл оркестр, вятчане пели «Спаси Господи». Славили императора и русский народ, ругали Австро-Венгрию и Германию. Выступил губернатор, снова кричали и славили Россию…

Потом ещё прошлись по Спасской и разошлись. Ванька с сестрами направились к себе на Больше-Хлыновскую. Там на удивление было всё спокойно…

Глава 8 Про газеты и не только

Август прошел в сплошной суматохе – то одно, то другое…

Страна адаптировалась к жизни в условиях войны. Воробьевы не составляли исключения.

Сегодня Ванька решил старые газеты разобрать и всё лишнее Александре и сестрам на растопку отдать. Здесь без телевизора он только газетами от информационного голода и спасался.

Так, эта вообще январская, ещё прошлого года. Как и уцелела. Цены на рынке в Вятке. Посмотрим. Молоко – шестнадцать копеек за четверть, картофель – полтинник за пуд, лук – от семидесяти копеек до рубля за пуд, яйца куриные – двадцать три – двадцать пять копеек за десяток, мясо – четырнадцать копеек за фунт. Сейчас таких цен уж нет – подорожало всё из-за войны…

Мётлы – рубль двадцать за сотню. Дрова – до двух рублей за воз. Ну, возы они разные бывают, что-то весьма расплывчатая цена. Про мясо тоже не понятно – говядина, свинина, конина?

Газета полетела на пол. Ванька взял следующую.

Февраль прошлого года. Мясо – пятнадцать копеек за фунт. Сахарный песок – пять рублей пятьдесят копеек за пуд. Коровье масло – сорок копеек за фунт. Что-то одни цены на глаза попадаются. Евдокия каждый день про рост цен бубнит, вот и бросаются они в глаза…

Это что? Проездом через Вятку живой страус, пойманный в Африке, показ шесть дней, цена билета пять копеек. Помнится, ходили с сестрами на этого страуса. Даже дважды…

К Пасхе в Вятке открывается ещё один – третий по счёту электро-театр… Это они про «Колизей» пишут? Да, про него…

В мусор, в мусор, в мусор…

Что здесь? Майская газетка – купчиха Кукушкина в Яранске похоронила свою умершую собаку в восемнадцати шагах от могилы на татарском кладбище. Похороны были при публике, с выпивкой и закуской. Во, баба, дает…

Вот ещё рекламка интересная, с пистолетом… Смотрим. Пистолет «Тревога» – стальной никелированный с ореховой рукояткой. Цена один рубль семьдесят пять копеек. Прошу не смешивать с лодзинскими и варшавскими игрушками. Производство В. Петрова, Ижевский завод, Вятская губерния. Ну что – фирма, а не польская поделка…

Ванька пересмотрел уже целую кипу газет. Пресса за тринадцатый год кончилась. Перекурив, он приступил к году четырнадцатому.

Январь, февраль, март…

Вот и апрельские газетки… Официальное открытие бактериологического института вятского губернского земства… Работает с марта… Вакцины в том числе и для армии… Нужное заведение. Сам с сестрами там от бешенства прививался…

Май. Приезд известного художника вятчанина профессора живописи Виктора Михайловича Васнецова… Было дело… С сестрицами на вокзал ходили… На кого только не ходили – от борца-богатыря до профессора.

Вот уже, и война пошла… Августовские номера. Запись в добровольцы. Против немецкого языка. Пошив белья для армии.

Телеграммы почти в каждом номере. Повезло труженикам пера – не надо материалы готовить – вставляй себе на первую полосу официальные сообщения и всё.

Второе августа – вторжение Германии в Люксембург.

Третье августа – Германия объявляет войну Франции.

Четвертое августа – Германия объявляет войну Бельгии, Британская империя объявляет Германии войну.

Пятое августа – Черногория объявляет войну Австро-Венгерской империи.

Шестое августа – Австро-Венгрия объявляет войну России, Сербия и Черногория объявляют войну Германии.

Седьмое августа – Британский Экспедиционный Корпус высаживается во Франции.

Одиннадцатое августа – Франция и Британская империя объявляют войну Австро-Венгрии.

Семнадцатое августа – русская армия вторгается на территорию Восточной Пруссии.

Двадцать второе августа – Австро-Венгрия объявляет войну Бельгии.

Двадцать третье августа – Япония объявляет войну Германии.

Двадцать пятое августа – Япония объявляет войну Австро-Венгерской империи.

Это не считая сообщений о битвах, захвате или сдаче городов, военных операциях… Про войны в колониях ещё новости. Как они от германцев к другим хозяевам переходят.

Хотел даже Ванька газеты за август из растопочной кучи обратно взять, но потом передумал. Всё равно не сохранить. Он-то будущее приблизительно знает, а там такого понаверчено – мама не горюй.

Только со старыми газетами закончил – Евдокия со свежей прессой подошла. Сам Ванька велел ежедневно ему всю имеющуюся в продаже газетную периодику приобретать. Сестры и исполняют. Девок за газетками по очереди посылают. Те ворчат, а ходят. Куда ж им деваться.

Умостилась Евдокия на стул и пристально так на Ваньку смотреть стала. Сидит и молчит. Минуту. Другую.

– Что? – не выдержал Ванька.

– Ты только не серчай. Сестры спросить велели – сколько ещё Даше голову дурить будешь? Сватать то, когда её собираешься? – несколько неуверенно Евдокия разговор завела.

Ну, бабы. Ничего от них не скроешь…

– Как только – так сразу. Вам первым скажу. – посмотрел Ванька на Евдокию сначала вроде, как и сердито, а потом и улыбнулся.

– Ты, давай не тяни. Через неделю чтоб нам сказал, – определила рамки свободы Ваньки Евдокия.

– Как, сестрицы, прикажете… – шутливо склонил голову Ванька.

Глава 9 Поездка в Бакули

– Как, сестрицы, прикажете… – шутливо склонил голову Ванька.

– Тебе прикажешь. – улыбнулась в ответ Евдокия и продолжила сидеть на облюбованном стуле.

Сидит и сидит. С места не сдвинулась. Снова на Ваньку пристально смотрит.

– Ну, что ещё? – вздохнул Ванька.

– Ванечка, на базаре всё так подорожало, а девки как не в себя едят. Куда только в них входит, – завела Евдокия свою уже привычную Ваньке песню.

Права она, на все сто процентов. Согласно действующему положению девок из домов терпимости содержательница кормить и поить обязана. Причем, предоставлять им стол здоровый и сытный. Сейчас у Воробьевых только на Больше-Хлыновской девок более четырёх десятков – самые крупные они игроки на вятском рынке организованной проституции. С базара чуть ли не телегами им еду возить приходится, а цены каждый день растут…

– Всё дорожает. Особенно много просить стали за белый хлеб, свинину, муку, масло, сахар-рафинад, рыбу и овес. За газетку твою сейчас уже не пятачок отдавать приходится, а целых восемь копеек, – просветила Ваньку Евдокия насчёт тенденций на продовольственном рынке губернского центра.

– Разорил я вас газеткой, по миру пустил побираться, – попытался отшутиться Ванька.

– Да про газетку я так, а за то, что сказала – уже почти на треть больше просят, чем весной. Картошка только немного и мясо подешевели. – махнула рукой Евдокия.

Ну, с картошкой – понятно. Выкопали все её, вот и много продают на рынке, а если предложение увеличилось, то цены вниз пошли. Про мясо – тоже объяснимо. Мужики, когда их в армию забирать стали, много скотинки по своим хозяйствам порезали. Бабам одним без них не управиться, вот и прибрали лишнюю…

– Ваши предложения? – уже серьёзно начал Ванька вести разговор с Евдокией.

– Мы тут с сестрами подумали – самим в деревне закупаться продуктами надо. Дешевле гораздо будет, а и нашим тоже лишняя копейка не помешает. Той же братанихе списочек оставим, а сами приезжать и забирать только будем. Ты и ездить будешь, заодно и с Дашенькой повидаешься. – допустила в конце своей речи Евдокия улыбочку. Не может Евдокия без этого, водится за ней такое – любит она подшучивать, но не зло…

– Молодцы. Сэкономленный рубль – то же самое, что рубль заработанный. Мария, наверное, опять всё придумала? – уточнил Ванька.

– Она. Куда без неё, – подтвердила Евдокия.

– Когда поедем? – взял быка за рога Ванька.

– Как скажешь – можно сегодня после обеда, а можно и завтра с утра, – на всё уже у Евдокии ответ готов.

– О как. Вы, смотрю, всё уже порешали. – совсем не удивился Ванька. Самостоятельные у него сестрицы. Многое сейчас ему просто утвердить остается, а у них всё уже продумано, по полочкам разложено.

– У нас даже списочек написан, что на ближайший месяц и на потом надо, – согласилась с ним Евдокия.

Поехали в деревню на следующий день с утра. По холодку, как Ванька выразился. До Бакулей довольно быстро докатили, братанихе в ворота не успели постучать – она сама навстречу вышла. Встретила дорогих гостей как положено, продуктом своего производства угостила. Переговорили о поставках муки, мяса, масла. Опять же с ней – мужа её ещё в июле мобилизовали, она сейчас на хозяйстве за старшую. Почти все мужики деревни сейчас на фронте. Слава Богу, пока никого не убили.

– Глафира, может тебе чем помочь? Денежек подкинуть? – Ванька по- родственному к братанихе обратился.

– Да что ты, Ванечка. Ничего не надо. Государство солдаткам теперь помогает. Некоторые бабы в деревне сейчас говорят, что подольше бы их мужики в армии были, но только чтобы там их не ранили и не убили. Целыми домой вернулись. С августа денежки нам за них дают. Когда мужиков забирали, волостной писарь нам всё хорошо рассказал. – отмахнулась братаниха.

– Велика ли подмога от властей вам за солдатиков? – поинтересовался Ванька у Глафиры.

– Писарь то волостной нам по родне дальней через дедушку Егора приходится, вот и всё рассказал, как и что сделать. Бумагу даже помог составить. За кормильца, если его в армию забрали, каждый месяц денежки положены на жену и детей солдата, а также его отцу, матери, деду, братьям и сестрам, если они содержались трудом мобилизованного. Продовольственное пособие это называется – деньгами дают в расчёте на покупку для каждого одного пуда двадцати восьми фунтов муки, десяти фунтов крупы, четырёх фунтов соли и одного фунта постного масла. Это на взрослого, а на ребенка – половину. Учти, Ваня, каждый месяц. Цена устанавливается как на базаре в Вятке. У нас то – избы свои, хлебушек и всё прочее тоже сами растим, а не покупаем как в городе. Бабы некоторые таких денег отродясь в руках не держали. Сразу себе ситца и другой мануфактуры накупили, стали рады-радешеньки. Сейчас, ты ещё все излишки в нашей деревне брать по хорошей цене будешь, а не перекупщикам нам дешево сдавать – заживём… Да, ещё говорил писарь, что пересчитывать пособие будут если цены увеличатся, – вывалила гору информации Глафира на Ваньку.

Братаниха не только своего не упустит, а ещё и чужого прихватит. Записала на своего мужика-кормильца явно пол деревни, а попробуй проверь. Писарь по родне, кому надо – сунула. Бой-баба. Такая не пропадет.

Кстати, на пособия семьям нижних чинов за первые девять месяцев войны казна потратила более двухсот шестидесяти семи миллионов пока ещё не очень сильно обесценившихся рублей. Это примерно половина бюджета Военного министерства Российской империи в 1913 году…

На большую семью, особенно в Средне-Азиатском и Закавказском районах империи в месяц выходило до пятидесяти рубликов. Селяне таких денег, действительно, раньше и не зарабатывали, а вот в городах, где и семьи были поменьше, и покупать при постоянно увеличивающихся ценах всё надо было – мягко сказать – не шиковали.

Глава 10 Проблемы городового врача Ивана Афанасьевича

Иван Афанасьевич сегодня опять помогал коллегам в губернской земской больнице. Вел амбулаторный прием, оказывал неотложную помощь, а уж они стационарных больных лечили…

Как война началась, много врачей ушло на фронт. Примерно четверо из каждых десяти в армию было мобилизовано. Не так давно присутствовал Иван Афанасьевич на совещании в губернской земской управе, так там было сказано, что в Вятской губернии сейчас не замещено тридцать семь должностей врачей и восемьдесят семь фельдшерских вакансий имеется. Особенно плохая ситуация в Елабужском, Котельническом, Нолинском, Орловском и Сарапульском уездах. Да и в самой Вятке не сахар – Ивану Афанасьевичу постоянно предложения поступают о необходимости поработать, а у него ещё ежедневно освидетельствования, призываемых в армию и других дел полно по службе. Коллегам всё равно он помогает – в военное время люди болеть не перестали.

Амбулаторный прием сейчас без каких-то особенностей, если только мужчин меньше стало, а вот экстренность – очень много отравлений суррогатами алкоголя. Сегодня Иван Афанасьевич Николая Александровича не раз уже недобрым словом поминал вследствие этого, но только про себя. Вслух, по военному времени, это весьма чревато будет…

В прошлый раз, когда на войну с японцами мобилизацию объявили, из-за пьянства призванных все сроки данного мероприятия зачастую сильно сдвигались. Вот сейчас с началом мобилизации на охваченных ею территориях и ввели временное ограничение продажи спиртных напитков. Народ отреагировал волной винных погромов в Сибири, на Урале, Поволжье, в Центральной России. Вятчане тоже в стороне не остались. Котельнич хотя бы вспомнить.

Пьянство призванных, да к нему ещё и местные крестьяне зачастую присоединялись, напугало власти. Совет Министров продолжил до сентября запрет на продажу на вынос всех спиртных напитков кроме виноградного вина. Николай же Александрович двадцать второго августа взял и повелел продлить запрет на продажу спирта, вина и водочных изделий для местного потребления вплоть до окончания войны. Все так и ахнули.

Императора благодарственными письмами завалили, в газетах – статьи сплошь про внезапное отрезвление и оздоровление российского народа. Читал тут Иван Афанасьевич одну такую статью на днях. Некий Снегирев пишет, что деревня и город стали неузнаваемы, бабы, дети, скотина повеселели, ожили, оделись и стали по-человечески говорить, и хорошо есть, и чаек попивать. Что мужики тоже оделись, сапоги новые завели, сбрую справили и начали строиться. Что-то не видел Иван Афанасьевич на улицах Вятки веселую одетую и говорящую по-человечески скотину, сытую и чайку, напившуюся. Новое строительство мужики в сапогах тоже нигде не ведут, а вот пьяных хватает. Недавно младший персонал психиатрического отделения на рабочих местах весьма прилично на грудь принял и пациентов обижать принялся, да ещё и каждый день теперь травленных суррогатами алкоголя спасать приходится. В августе было вроде тише, а с сентября травленных опять всё больше и больше становится.

Вместо казенки ханжу пить стали. Ханжа – это разбавленный денатурированный спирт. Чем только умельцы денатурат не очищают – варят с корочками хлеба, разбавляют квасом или клюквенным морсом, молоком. Добавляют соли для образования осадка, который потом убирают, а оставшееся пьют. Для вкуса ещё перец или чеснок в денатурат сыплют.

На втором месте по популярности сейчас стоит политура. До войны ею деревянные изделия полировали, а сейчас её перегоняют и пьют, а потом и к Ивану Афанасьевичу попадают.

Самые неприятные пациенты – после приема внутрь древесного спита метанола. Не помрут, так ослепнут. Для потери зрения десяти миллилитров хватает.

Одеколон и тот пьют. Тоже очень опасное это дело. С началом войны для экономии его производители вместо этанола метанол начали использовать. Был на днях у Ивана Афанасьевича пациент – не пил одеколон, а только лицо им сбрызнул. Лечил Иван Афанасьевич ему ожоги на этой части тела. Парикмахеры одеколон сейчас со столиков своих убрали и в шкафчиках запирают – чуть отвернись, а пузырька уже нет – украли.

Знакомые у Ивана Афанасьевича теперь ещё рецепты в аптеку на спирт стали выпрашивать. Вроде как в шутку. В городе, слышал он, даже уже такса у некоторых докторов сложилась – два рубля за рецепт на двести миллилитров спирта, три – за рецепт на четыреста.

Появилась ещё и новая технология опьянения – дрожжи есть. Намажут их толстым слоем на хлеб и едят. До чего только народ не додумывается!

Самогон теперь – самое безопасное питьё. Его сейчас только ленивый не гонит.

Инородцы кумышкой пробавляются. Для крепости её на курином помете настаивают или извести добавляют. Как мухи после такого питья выздоравливают…

Много нового узнал Иван Афанасьевич спасая своих пациентов военного времени. Даже переводить ему уже не надо было если говорили, что отравленный «красненький» пил. Значит – денатурат. Правда, с февраля следующего года, его синим производить будут, но страдальцы у продавцов всё равно красненький ещё спрашивали. Он де повкуснее будет…

Ванька Воробьев в своих заведениях народ политурой не травил и самогоном не угощал. Запрещено это было, но квас под запрет не попадал и братаниха ему особый квасок варила. Крепостью до десяти градусов. Был у неё такой бабушкин ещё рецептик. Вот и вспомнить его пришлось при нынешних обстоятельствах. Посетители за такой напиток Ваньке в ножки кланялись и ещё налить просили. Почему бы не налить – любая причуда за ваши деньги…

Глава 11 Кавалерист-девицы

Война войной, а Вятка продолжала жить своей размеренной жизнью…

В электро-театре «Одеон» демонстрировалась картина «Жизнь Л.Н.Толстого». Особенно нравился вятчанам момент, когда довольно бодрый ещё старичок прибывает на вокзал станции Курск. Здесь его встречает огромная толпа народа. Ничего и удивительного – жители Вятки тоже толпами к поезду бежали, если приезжала или хотя бы следовала мимо какая-нибудь знаменитость. Будь то старец Григорий Ефимович Распутин или ученый с мировым именем.

Вятская уездная земская управа устроила выставку работ своих учебно-кустарных мастерских. Ванька с сестрами и здесь побывали. Хорошо хоть на открытие бесплатного детского сада на Морозовской они его не смогли с Хлыновки вытащить. Сумел отбиться.

В городе продолжалась запись в добровольцы. Записывались семинаристы, чиновники, телеграфисты, ремесленники, рабочие. Много было учащихся моложе восемнадцати лет, но их не брали…

Утром Александра с вытаращенными глазами к Ваньке прибежала.

– Ванечка, беда! Мои бабы всем составом на фронт собрались! – чуть не плачет, а Ваньку удивить сумела.

– Сядь. Успокойся. Это что, опять новая народная инициатива – передвижной публичный дом? Что-то такого я ещё не слышал, – попытался Ванька сестрицу в чувство привести. Хватит её ещё удар – лечи потом.

– Если бы. Воевать с оружием в руках собрались на фронтах Второй Отечественной. – голос у Александры дрожит, слёзы вот-вот из глаз брызнут.

– Ну, тут только личное распоряжение императора Николая Александровича им помочь может, а так баб на фронт не берут, даже добровольцами. Ты им это обскажи, они, наверное, не в курсе, – продолжил Ванька сестру успокаивать. Что она так расстроилась? Раньше за ней ничего такого замечено не было. Довели девку сучки. Надо им мозги на место вправить.

– Александра, а придумали то они на фронт идти после чего? Кто их на это надоумил? – начал Ванька сестру расспрашивать.

Та постепенно в норму приходить стала – кисти рук уже не трясутся и лицо менее красным стало…

– Газет они начитались. Про кавалерист-девицу. Они де развратничают за деньги тут под моим началом, а могли бы и Родину спасать… – опять всхлипывать задумала Александра. Лицо как красный кумач у нее стало.

Вон что сестрицу расстроило. Род её деятельности. Кто-то сейчас геройствует, а она распутству способствует. Да, дела…

– Так, когда та кавалерист-девица то вятская была. Ещё в войну с Наполеоном больше ста лет назад. Да и из дворян Надежда Дурова происходила, а твои то – в лучшем случае мещанки, – начал приводить аргументы Ванька. Надо сестру успокаивать, а с девками он потом разберется.

– Про теперешнюю сарапульскую кавалерист-девицу они прочитали. Про Антонину Пальшину. Как она сейчас воюет, а они тут только ноги раздвигают. – опять затрясло Александру.

Что ты будешь делать!

– Ну-ка, ну-ка… Расскажи и мне. Что-то я про такое не знаю. – снова сделал попытку перевести сестру с неприятных мыслей Ванька.

– Родилась Антонина под Сарапулом в бедной семье. Училась в церковно-приходской школе. После смерти родителей перебралась к сестре, портнихой хотела стать. Потом перед самой войной в Баку уехала. Как война началась, купила на рынке поношенную солдатскую форму и пошла на призывной пункт добровольцем. Голову ещё наголо побрила, чтобы девку в ней не заподозрили. Назвалась Антоном, всех обманула, ускоренное начальное солдатское обучение прошла и в кавалерию на Кавказский фронт попала. Вскоре уже слыла за бывалого храброго солдата. Приходилось ей участвовать и в кавалерийских атаках, и в оборонительных боях. Под турецкой крепостью Гасанкала их эскадрон попал под обстрел, погиб командир эскадрона, были ранены или убиты унтер-офицеры. В этот момент Антонина возглавила атаку, и враг бежал. Сама Антонина была ранена и попала в госпиталь. Там и раскрылось, что она девка. В свой полк она после этого решила не возвращаться, а уехать на другой фронт. Не получилось это у неё, задержали её и отправили к родным в Сарапул. Тут про неё наши газеты и писать стали. Про кавалерист-девицу эту. Девки мои начитались и решили тоже на фронт податься, – временами несколько путано, но всё подробно изложила Ваньке Александра.

– Вот чудеса. Сильна сарапульская, – только и смог сказать Иван.

– Что мне с девками то делать, Ванечка? – снова коровьими глазами смотрит на Ваньку Александра.

– Ничего пока не делай. Пусть день и ночь пройдет, может и образумятся. Но про разрешение от императора им ты расскажи, – завершил разговор Ванька.

Александра ушла.

В будущем ещё славно Антонина повоевала – двух Георгиев и медали получила, после революции в ЧК работала, замужем за комиссаром 4-й кавалерийской дивизии 1-й Конной армии побывала. Умерла в девяносто пять лет, уже в постсоветской России…

Девки же на фронт идти передумали, продолжили у Александры трудиться. Вот и пойми их, суматошных. Кавалерист-девицы.

Глава 12 Работа по принуждению

Мировая война на то она и мировая, что по всему миру люди друг друга убивают. В первых числах ноября немецкие колониальные войска победили британцев в битве при Танга в Германской Восточной Африке. Австро-венгерская армия заняла Белград, потом его, правда, назад отбили. Чуть ли не месяц длилась Лодзинская операция, но ни одна из воюющих сторон так и не добилась успеха. В начале декабря немцев побили у Фолклендских островов, а уже перед новым одна тысяча девятьсот пятнадцатым годом Россия добилась успехов на Кавказском фронте…

Тыловая Вятка в это время проводила благотворительную медовую неделю – мед продавался по сниженной цене, причем вся прибыль от его реализации отчислялась в пользу вятского общества помощи семьям запасных нижних чинов и ратников ополчения, мобилизованных в 1914 году. Ванька с сестрами для себя и девок меда тоже купили – чистый натуральный мед сплошную пользу организму приносит. Заодно и семьям ушедших на фронт помогли.

Благотворительные концерты в коммерческом клубе Воробьевы тоже не пропускали. Часть сбора здесь шла на подарки раненым воинам, находящимся на излечении в Вятке.

Ванька в своих заведениях выздоравливающим военным из вятских госпиталей тоже скидку ввел – внес посильный вклад в общее дело борьбы с врагами. Заработки у девок немного снизились, но они не роптали – для праведного дела не жалко…

Настроение у жителей губернии день ото дня портилось. Меньше становилось здравниц императору, а недовольные речи можно было услышать всё чаще. Росли цены, появились трудности в снабжении городов продовольствием, снижался уровень жизни. В крестьянских хозяйствах стали реквизировать для армии лошадей, скот и зерно. Ввели различные принудительные работы и повинности по прокладке дорог, перевозке грузов и заготовке леса.

В декабре был принят Указ о принятии всех мер для безостановочной работы военных заводов. Воткинскому и Ижевскому заводам в огромном количестве требовались дрова. Вятскому губернатору пришлось создать в Сарапуле специальную реквизиционную комиссию для организации принудительных работ по обеспечению данных заводов топливом. Подлежали привлечению к этому делу жители Сарапульского, Елабужского, Малмыжского и Глазовского уездов в возрасте от восемнадцати до сорока пяти лет. За отказ от выполнения принудительных работ грозило заключение в тюрьму или крепость на три месяца, арест на тот же срок или штраф до трёх тысяч рублей.

В данных уездах публичные дома у Ваньки также имелись. Содержательницы их забили тревогу – увезут наших девок в лес, а там они и погибнут. Не привычные они топорами махать, они специалисты по другой части…

Условия труда на лесозаготовках были и правда, весьма тяжелые. Жилищ для подневольных лесорубов, что построили заводы, не хватало. Сами мобилизованные на эти работы строить себе жильё в лесу не желали и нередко ночевали прямо в снегу у костров. Сообщали Ваньке содержательницы, что после таких ночевок застудят себе девки свои рабочие органы и для дальнейшей деятельности будут не пригодны. Срочно просили они Ивана что-то придумать для спасения своего промысла.

Пришлось Ваньке в Сарапул на спасение девок выезжать. По приезду разузнал он у местного начальства, что норма для одного привлеченного составляет вырубить и вывезти восемь квадратных сажен дров. Да, девкам долгонько надо будет в лесных жителях при таком объеме работы числиться.

Стал узнавать дальше. Нельзя ли, если у тебя такое несчастье случилось и забирают тебя на лесозаготовки, кого-то вместо себя послать. Оказалось, что местные жители тоже не лаптем щи хлебают, давно уж до этого додумались и большое число заготовщиков дров для Ижевского и Воткинского заводов в сей момент составляют дряхлые старики, подростки и женщины из бедняков. Кто побогаче голытьбу вместо себя нанимают, а тем и деваться некуда. Кто уж совсем больной или малых детей дома оставить не может, а в лес ехать ему доля выпала, последнюю лошадку со двора продают и соседей вместо себя нанимают.

На месте, кроме того, оказалось не всё так страшно – никто подряд всех девок из домов терпимости в лес не высылал. Это уж содержательницы тоже немного в панику зря ударились. Некоторым, да – светила такая удача. Пришлось Ваньке их выкупать. На тот момент, в январе это по семьдесят рублей за одну грешную душу вышло.

Почесал Ванька затылок и денежки на стол выложил. Содержательницам сказал, чтобы они сами взамен привлекаемых девок кото-то нашли, не Ваньке же этим заниматься. Он везде успеть не может, надо и его региональным руководителям на местах инициативу проявлять, решать проблемы своего уровня…

Потом уж, в самый день как Ваньке в Вятку возвращаться, отыскался ещё один способ освобождаться от принудительных работ. Поздно Ванька про него узнал, но на будущее он пригодится – принудительная лесозаготовка то не завтра прекращается. Имелся, оказывается, частнопрактикующий врач Самоглядов, у которого медицинское свидетельство о болезни можно получить, а после этого и в лес носа не показывать. Обойдется это дешевле, чем вместо себя другого работника нанимать.

В будущем, правда, эта лазейка закроется. Принимать будут подобные справки, выданные только правительственным врачом или земским в присутствии полицейского чина, но пока то она была. Около ста человек успел Самоглядов от лесных работ освободить.

Вернулся Ванька в Вятку, а там уж его другие дела закрутили…

Глава 13 Каждому своё

У каждого звонаря свой колокол. Умным человеком это сказано и не нам сие оспаривать.

Попаданец в Ваньке Воробьеве в новом для него времени максимально для себя комфортно устроиться пытается, Иван Афанасьевич больных лечит, господин полицмейстер свои служебные обязанности исполняет…

У вятского губернатора Андрея Гавриловича Чернявского сейчас хлопот полон рот. Да и проблемы у него не как у Ваньки или у Ивана Афанасьевича.

Первоначальный патриотический угар у населения прошёл довольно быстро. Тяготы военного времени, погибающие или становящиеся инвалидами родственники и знакомые поменяли настроение у народа.

Когда мобилизация в Вятской губернии началась, то мужиков на призывные пункты явилась даже больше, чем в планах значилось. Были, конечно, и те, что вовремя не явились, но согласно поданным господину губернатору сведениям, их насчитали всего чуть более полутора процентов от подлежащих призыву. Из них только семьсот сорок четыре человека по неизвестной причине не прибыли. Можно сказать – в пределах статистической погрешности…

Сейчас же вверенный в управление господину губернатору народец всё чаще пытался избежать воинской повинности. Использовали, причем, как законные, так и прочие методы. Утешало одно, что большинство жителей губернии относилось к таким с осуждением и всячески способствовало восстановлению справедливости. Даже коллективные ходатайства от целых деревень и сел на стол к губернатору ложились с доносами на уклонистов.

Вот и сегодня рабочий день господина губернатора с разбора таких бумаг начался.

Жители деревни Полом Поломской волости написали письмо, что крестьянин их деревни Федор Алексеев Вязников в своё время был отсрочен от военной службы ввиду болезни пальца, а потом, когда время отсрочки из-за больного пальца прошло, заявил о болезни ушей. Жители деревни сообщали, что здоров как бык, упомянутый Вязников, обманывает всех и не желает защищать от супостата Отечество. Искусственно приписал он себе болезнь ушей – сообщали односельчане Вязникова.

Господин губернатор отложил бумагу. Надо разбираться. Слова то какие жители деревни Полом нашли – супостат, Отечество, искусственно… Помог кто-то грамотный им с составлением сей петиции.

Снова взял в руки письмо. Перечитал. Молодцы какие – даже указали, как Вязников медицинскую комиссию в заблуждение вводил – «имитировал свист в ушах носом, что умел делать и раньше».

Второй документ был уже передан от начальника вятского губернского жандармского управления. Тут уже не только уклонение от военной службы, но ещё и срыв оборонного заказа. Так, смотрим – Абдул Тарифов Халфин взял подряд на Ижевском заводе на изготовление десяти тысяч ложевых и двух тысяч накладных болванок, но фактически не работает, а заказом тем прикрывается от службы в армии. Ага, что-то ещё на обороте сей бумаги написано. Тоже про Ижевский завод – Хайрулла Халиуллин поступил на завод под чужим паспортом с целью уклонения от службы. Ну ладно, это хоть работает…

Ещё одно прошение от крестьян. Это уже из деревни Сунской Ярковской волости Орловского уезда. Опять уклонист – Василий Герасимов Папырин. Он как от службы бегает? Фиктивно причислен к кожевенному заводу своего брата, а на самом деле продолжает заниматься своей прежней деятельностью – торгует мясом.

Вчера у господина губернатора тоже такие сообщения были в изобилии. Одно – про братьев Филиппа и Никиту Пустоваловых. Крестьяне их деревни сообщали, что они намеренно накурились специального табаку, ввели в заблуждение медицинскую комиссию и получили отсрочку от службы. Второе – про Александра Карпова Бердникова. Этот делец перед медицинской комиссией пять дней ничего не ел, кроме дрожжей, привел состояние своего здоровья в расстройство и был освобожден от военной службы.

Господин губернатор пришел к мысли, что надо эти письма городовому врачу показать, а также до сведения земских врачей в уездах довести. Пусть знают, как медицинские комиссии в заблуждение вводят, а самих уклонистов со стенами окружного суда следует познакомить, а потом куда положено отправить под белы рученьки…

Придумано – сделано. Иван Афанасьевич уже на следующий день с данными шедеврами эпистолярного жанра был ознакомлен, а уездные доктора вследствие территориальной удаленности чуть позже их прочитали.

Поразмышлял после изучения данных документов господин губернатор ещё и о том, что за социальное явление он сейчас наблюдает. Есть это атмосфера какого-то доносительства в его худшей форме или что-то иное? Так и сяк прикидывал, но в конце концов пришел к мнению, что это просто желание справедливости. Свойственно оно всему русскому народу и вятчане здесь исключение не составляют.

Имелись у господина губернатора на сей день данные и о другом перекосе – грамотных специалистов, работающих на оборонных предприятиях, обеспечивающих нужды армии и выполняющих её важные заказы забирали на военную службу. Это уж совсем ни в какие ворота не лезет. Необходимо срочно такое прекращать. Мастер своего дела долгими годами искусство познает, его под кустом не найдёшь. Забрить лоб не велика хитрость, а оружие в тылу кто делать будет?

Больные ещё каким-то чудом в армию попадают… Вон опять письмо. Крестьянин деревни Черпаковской Батаевской волости Котельнического уезда Харитон Фирсов Рыжков, признанный врачами больным малокровием, общей слабостью, постоянными головокружениями, не смотря на возмущение медицинской комиссии, отправлен в войска. Дураков заставь молиться – они и лоб разобьют…

Много дел у вершителя судеб губернии, где Ванька Воробьев сейчас проживает, ой много. Да всё важные, а не про какие-нибудь публичные дома и притоны разврата…

Глава 14 Сестра милосердия Аннушка

– Доброго дня, подруженьки, – ласково улыбнувшись, обратилась ко всем находящимся в комнате вошедшая женщина.

– Здравствуй, Аннушка. – махнула ей рукой Лизавета.

– Кто это к нам пожаловал? Ну-ка, ну-ка, покажись со всех сторон, красавица. – встала и пошла к ней навстречу Глафира.

– Тебя, Анна, и не узнать, – это уже Софья к ним присоединилась.

– Каким ветром тебя к нам на Больше-Хлыновскую занесло? Возвратиться решила? – Катерина как язва была, так ею и осталась. Завидовала она ещё и Аннушке – теперь у неё новая интересная жизнь.

– Нет, подруженьки, я к вам на минуточку в гости. Чаем не угостите? Я к нему и пряничков принесла, – продолжая улыбаться всем, в том числе и Катерине, ответила пришедшая.

Раньше она, как и Лизавета, Глафира, Софья и Катерина у Александры Воробьевой в работницах специфической направленности состояла, но легальная проститутка из дома терпимости – это не рабыня, в любой момент согласно «Положению об организации надзора за городской проституцией в Империи» может публичный дом покинуть.

Анна и покинула. Сейчас она в вятской общине сестер милосердия Красного Креста состоит. Работы сестрам в военное время прибавилось – вот Анну и взяли. Пока она как испытуемая ещё числится, а в будущем, уж как сама себя покажет…

В марте 1844 года в Санкт-Петербурге по инициативе Великой Княгини Александры Николаевны была учреждена Свято-Троицкая община сестер милосердия. Чуть позднее, в 1848 году, уже в Москве начала свою деятельность Никольская община сестер милосердия. Крестовоздвиженская община сестер милосердия была создана по инициативе Великой Княгини Елены Павловны в 1854 году. В 1867 году император Александр Николаевич утвердил устав Общества попечения о больных и раненых воинах и в том же году появилась община сестер милосердия в Вятке. С 1879 года Общество попечения о больных и раненых воинах стало называться Российским обществом Красного Креста, а соответственно и вятская община сестер милосердия тоже красно крестной стала.

В общины сестер милосердия принимались девицы и вдовы от восемнадцати до сорока лет. Анна под это требование подходила самым наилучшим образом. Вероисповедание вступающей должно быть христианским. Тут тоже Аннушка не подкачала. Третье требование – грамотность. По данному критерию Анна также соответствовала. Ну и наконец – состояние здоровья. Здесь опять же без придирок – проживая у Александры Воробьевой Анна дважды в неделю врачебный осмотр проходила и записи в её желтом билете всегда были одинаковы – здорова, здорова, здорова…

Девки Анну тормошить начали – расскажи, что у вас и как, чем занимаетесь, хорошо ли кормят… Вопросы сыпались как горох. Создавалось впечатление, что девицы сейчас всё у Анны разузнают, взвесят и прикинут, соберут свои узелки и записываться в сестры милосердия двинутся.

Они такие. Не так давно чуть все скопом на фронт не отправились, когда про кавалерист-девицу в газете начитались. Желала их душа чего-то большого и чистого, любви и признания, а не только сытой жизни и работы в публичном доме.

Анна вон ушла, значит и они могут, но предварительно всё же разведать им хотелось про жизнь сестры милосердия. Может минусов там больше чем плюсов, а шило на мыло менять смысла нет.

– Медицину сейчас я изучаю, учат нас этому врачи из губернской больницы и с фельдшерских курсов, есть там один такой очень красивый, правда, в годах уже, не молоденький… – рассказывала Аннушка девкам о своем житье.

Не только Катерина, но и остальные девки Анне немного позавидовали. Учится медицине, с врачами общается, даже один красивый есть, а то что не молод – это даже лучше, а они всё больше с приказчиками из лавок да с солдатами из запасных пьяными…

– Ухаживаем ещё за ранеными в госпиталях и больными в губернской больнице, помогаем в бесплатной лечебнице общества врачей, ну и у себя при общине работаем. Сестер опытных ещё командируют в частные дома для ухода за заболевшими. Меня пока не посылали – не обучена до конца. В уезды ещё бывает сестры ездят. Вот вчера только две из Елабуги вернулись, – продолжала Анна.

– Живёшь то ты сейчас где? – Лизавета к Анне с вопросом обратилась. Она из деревни, в Вятке у нее никого нет, а если она из дома терпимости уйдет, то жить то ей и негде, а снимать сейчас в городе квартиру очень дорого стало – приезжих по военному времени много и денежки у них имеются, вот и поднялись цены на съемное жильё.

– Прямо в общине у нас общежитие для сестер. Чисто и тепло, там же и кормят. С этим тоже обиды нет – сытно и не хуже, чем здесь. Правда, кваску нашего уже не попробуешь, – ответила Анна.

Девки засмеялись. Квасок то у них особенный – покрепче довоенного пива будет. Выпьешь ковшик-другой – голова светлая, а ноги уже не идут.

– Хирургическое отделение для раненых воинов у нас сейчас открыто, так меня больше туда и посылают. Крови я не боюсь, при перевязках участвую, бинтовать уже хорошо научилась. Утвержденные сестры даже меня хвалят. – гордо посмотрела Анна на своих бывших товарок.

– Счастливая ты, Анна. Не то что мы… – вздохнула Глафира.

– Да, чего я к вам ещё пришла то. Пожертвования мы на военно-санитарный поезд собираем. Может, поможете чем? – спохватилась Анна. Заболталась она и совсем запамятовала о цели прихода на Больше-Хлыновскую.

Девки, само-собой, пожертвовали. На память об этом марочки красивые получили. Паровоз с вагонами там были изображены, написано – санитарный поезд и, чтобы никто не перепутал – Вятская губерния. Красный крест ещё имелся и что-то напоминающее «Знак отличия военного ордена» для нижних чинов.

Распрощались. Работницы заведения Александры Воробьевой просили Анну ещё заходить, а она и не отказывалась…

Глава 15 Отчет в столицу

Что сейчас, что во времени Ваньки Воробьева любой отчет руководству должен красивым быть. Как уж ты сработал на самом деле – это вопрос второй, главное – правильно отписаться.

Кто наверх бумагу пишет? Первый руководитель? Да не смешите меня. Он его, в лучшем случае чуток поправит и подпись свою поставит.

С самого начала войны крошечная тыловая Вятка в крупный госпитальный центр превратилась. Расположена удобно – на Транссибе, раненых и больных воинов сюда легко эвакуировать и обратно на фронт возвращать.

Полгода уже война идёт, вот и потребовала столица справку – как в Вятке госпитали развернуты и своей деятельностью победе способствуют. Не господину же губернатору её готовить – он только дал распоряжение, его ниже спустили. Крайним оказался Иван Афанасьевич, он сейчас первичными документами обложился и вторичный ваяет. Если сказать по-простому, отчет губернатора в столицу готовит.

Первоначально, в Вятской губернии планировали три тысячи госпитальных коек разместить – тысячу первого разряда, тысячу – второго, тысячу третьего. Койки первого разряда предназначены для тяжелораненых, второй разряд – это койки госпитально-патронажные, они для легко раненых, койки третьего разряда – патронажные. Они служат для приюта и пропитания уже почти оправившихся от ран воинов.

Получилось не совсем как в планах, а как жизнь потребовала.

Перебрав справки и отчеты Иван Афанасьевич отметил в своем пока черновике, что уже к первому октября прошлого четырнадцатого года в губернии было развернуто тысяча сто двадцать госпитальных коек, а к пятнадцатому декабря их стало две тысячи триста девяносто одна.

Одну бумажку ветром из открытой форточки на пол сдуло. Оказалось – важная. Без неё бы отчет не полным получился. Значилось в ней, что уже в сентябре в губернии заботами земства были подготовлены для поступающих раненых пятьсот коек первого разряда, а также то, что земские деятели обратились к населению губернии с просьбой предоставить сведения о возможности размещения и питания легкораненых непосредственно на дому у жителей Вятского края. Тут же на обороте карандашиком написанная и информация о реакции населения на эту инициативу имелась. Оказалось, что Е.Н.Аммосова готова взять к себе на постой восемь легкораненых нижних чинов с оплатой за каждого по двадцать рублей в месяц, А.М.Маклецова – двух офицеров по двадцать два рубля в месяц за каждого, врач С.П.Дубровин – шестерых рядовых, платы за это не требовал, В.М.Хлебников – изъявил желание взять себе в дом офицера на полный пансион, епископ Вятский и Слободской Никандр – десять рядовых абсолютно бесплатно на полное содержание до излечения, Г.И.Спироидонова – четверых рядовых с платой по двадцать четыре рубля с человека в месяц…

Список был довольно большой, но Иван Афанасьевич для отчета в столицу его полностью скопировал. Пусть там знают наших…

По изученным документам выходило, что в сентябре 1914 года в губернии было открыто восемь госпиталей, в октябре – ещё три, а ещё один – уже в начале нынешнего пятнадцатого года. В дальнейшем их количество вырастет, но Иван Афанасьевич в будущее заглядывать не умел, писал в своем отчете то, что было на сей день.

Далее ему требовалось указать – где данные военно-медицинские учреждения размещены. С этим городовой врач тоже справился. На бумагу легли сведения о том, что организован госпиталь для больных воинов при губернской земской больнице на двести коек, для чего использованы первый, второй, девятый и десятый бараки психиатрического отделения, четвертый барак соматического отделения и двадцать пять коек размещено в главном больничном корпусе. Госпиталь №1 на двести коек находится в здании епархиального женского училища, №2 – в наемном доме и насчитывает семьдесят коек, №3 – в здании губернского земства и располагает сейчас двумя сотнями коек для раненых, №4 – в доме Н.Т.Булычева, имеет двадцать пять коек, №5 – в помещении казенного винного склада, мощность – сто коек. Госпиталь в уездном городе Глазове размещен опять же в помещении казенного винного склада, а в Котельниче – в наемном помещении.

География лазаретных палат была гораздо шире. По сути – вся Вятка в больничный городок превратилась. Ванька Воробьев и его сестры это могли подтвердить, но их Иван Афанасьевич об этом не спрашивал, а продолжал перышком скрипеть в официальную отчетность глядючи.

Вот что у него получалось: палата №1 на сто двадцать коек – при губернском правлении, палата №2 на двести двадцать коек – в доме благотворительного общества, палата №3 на двадцать восемь коек – при управлении земледелия, палата №4 на пятнадцать коек – при губернской чертежной, палата №5 на шестьдесят коек – при Мариинской женской гимназии, палата №6 на тридцать коек – при второй губернской чертежной, палата №7 на шестьдесят коек – в доме городского приюта, палата №8 на двадцать пять коек – в доме Фетисова, палата №9 на восемьдесят коек – при первой мужской гимназии, палата №10 на двенадцать коек – при Михайловской лечебнице, палата №11 на десять коек – в доме Лаптева, палата №12 на семьдесят коек – в доме Кушова, палата №13 на тридцать коек – при окружном суде, палата №14 на пятьдесят коек – в доме Зонова, палата №15 на двадцать пять коек – в доме конно-полицейской стражи. Была ещё палата №16, но уже на станции Опарино. Там только двадцать пять коек для раненых было размещено.

Иван Афанасьевич глаза потер – устали его органы зрения. Решил, что на сегодня уже хватит бумагами заниматься – завтра допишет. Если быстро отчет подготовит, скажут – тороплив, не прилежен… Не первую бумагу Иван Афанасьевич составляет – он на этом деле уже не одну собаку съел.

Глава 16 Про девок, Марию и военно-санитарный поезд

В январе-феврале пятнадцатого года в вятских заведениях Воробьевых количество работниц несколько сократилось. Протоптала Аннушка дорожку в общину сестер милосердия Красного Креста, а по ней за новой жизнью трое девок и ушло. Не наобум они свой старый промысел покинули, а вместе с Анной сначала в общину сходили, все необходимые вопросы решили, а потом и поставили Александру перед фактом. Всё мол, уходим, давайте нам полный расчет и всё причитающееся. Анна к Ваньке, тот повздыхал, но велел отпускать – не имеем права задерживать, да и на дело хорошее девки уходят…

Перед самой весной ещё несколько сиделками в госпитали города на работу устроились. Персонала там катастрофически не хватало, в местных газетах об этом то и дело писали. Вот и решили некоторые род деятельности сменить. Причем, ушли те, кто постарше был и уже особым спросом у клиентов в публичном доме не пользовался. Ванька и сестры их тоже держать на аркане не стали.

Мужики то из вятских деревень теперь на фронте воюют, а по весне опять пахать-сеять надо будет, война это не отменила. Вот и ещё несколько девушек домой в свои покинутые в мирное время семьи засобирались. Односельчане у них не знали, чем они в городе занимаются, поэтому вернуться им было не стыдно. В прислуге де работали, денежек на приданое и на ведение хозяйства подкопили, а сейчас к родным мамочкам вернулись на поле и со скотиной помочь.

Дефицит кадров у Ваньки образовался, а тут его одна из ближайших помощниц ещё обрадовала. Мария уходить из семейного бизнеса собралась. Причем, не куда-нибудь, а в военно-санитарный поезд один неназываемый гражданин ей устроиться помог на службу. Использовал господин полицмейстер свои годами наработанные связи, переговорил с кем надо и вопрос решился. Мария к тому же и ускоренные курсы, соответствующие прошла. Это до войны долго учиться надо было, а сейчас – раз-два и готовый специалист.

Всей губернией деньги на этот поезд собирали. Кто сколько мог, столько и жертвовал. Сейчас так поэтому он и называется – военно-санитарный поезд № 605 Вятской губернии.

Ванька пытался сестру отговорить, на слабость её здоровья налегал, но разве Марию переспоришь… Привезла она из Бакулей дальнюю родственницу – вот тебе, Ванечка, замена, оформляй на неё содержание публичного дома.

Оформили. Начала та работать. Кстати, фамилия её по деревне была – Бакулева. Не мудрили с фамилиями в то время, проще чем сейчас к этому относились.

Ванька сам даже в первую поездку военно-санитарного поезда на фронт одиннадцатого марта Марию на вокзал отвез. Сестрам ехать туда запрет вышел – нечего перед людьми сырость разводить и Марию позорить.

Состоял поезд из двадцати одного вагона. Один из них представлял из себя перевязочно-операционную. Оборудована она была всем необходимым в соответствии с последними достижениями медицинской науки текущего времени. Одновременно там можно было проводить даже не одну, а две операции – операционные столы и освещение для этого имелись. Инструментария тоже хватало.

Один вагон был оборудован для тяжелораненых, тринадцать – для тех, кто ранен легко. Кроме того, в составе поезда имелись вагон-кухня, большой ледник, кладовые, вагоны для персонала…

Рассчитан поезд был на четыреста десять раненых, но при необходимости мог вместить их и гораздо больше. Так Ваньке Мария рассказала.

Персонал поезда состоял из двух врачей, заведующего хозяйством, четырех сестер милосердия, пяти фельдшеров, сорока одного санитара и пяти слесарей. Сильно это по обеспеченности населения губернии медицинскими работниками ударило, но что делать – война…

Редко Воробьевы сейчас свою Машеньку видели – всё она в рейсах по Северным дорогам курсировала. Войны, они возвращенными в строй ранеными и больными воинами выигрываются. Вот и участвовала Мария сейчас в их своевременной эвакуации с фронта в госпитали. Давно замечено – чем быстрее раненому квалифицированная медицинская помощь оказана – тем для него лучше, меньше умерших и ставших инвалидами, сроки лечения короче…

Письма только Ванька и сестры от Марии теперь получали, она их почти со всех железнодорожных станций отправляла. Писала – как работает, что видела, как скучает. Сестры слезы лили в три ручья, а Ванька на крыльцо курить ходил после таких чтений.

В июне Мария написала, что Государыню Императрицу Марию Федоровну видела. Приезжала она их военно-санитарный поезд осматривать. Была с ней ещё и свитная фрейлина графиня Менгден. Старший врач поезда Лазаревич их встретил, всё про поезд рассказал и показал. Ее Величество всем осталась довольна, расписалась в книге Почетных Посетителей, со всеми здоровалась и с Марией тоже. Потом все вместе фотографировались. Фотография будет напечатана в издании «Родина» в номере двадцать шесть за этот год. Ваньке велено было этот номер иллюстрированного журнала купить, фотографию с Государыней Императрицей и Марией вырезать и хранить. Когда ещё с Ее Величеством на одном фото ещё побываешь. Там, правда, другие лица медицинского персонала поезда тоже запечатлены, но главные – это Государыня Императрица и Мария.

Ванька практически все имеющиеся в продаже в Вятке номера журнала с Марией скупил. Сестры каждая себе вырезки, соответствующие сделали и в рамках у себя на почетном месте повесили. В деревню родственникам ещё несколько номеров отправили – пусть Машенькой нашей погордятся…

Глава 17 Красный замок

Цены в Вятке и в пятнадцатом году продолжали расти. Ни на день этот процесс не останавливался, поэтому Воробьевы за съестным продолжали в Бакули ездить. Братаниха искала и покупала по списку нужное, а Ванька в оговоренный день приезжал и всё забирал.

Так и сегодня он уже по Николаевской к себе на Хлыновку с полной телегой возвращался, чуть-чуть и оставалось только доехать.

На против замка Тихона Булычева замедлил Ванька бег своей колесницы – хорош домик, на сотни, а то и на тысячу верст вокруг больше нигде такой красоты нет. Да уж не Булычева сейчас это чудо, а Дом инвалидов и сирот Великой войны 1914 – 1915 годов, хотя и имени того же Булычева. Первый такой в Российской империи, и здесь вятские всем нос утёрли…

Вспомнилось сейчас Ваньке, как он с сестрами на открытие этого дома ходил. Причем, не они его посетить данное мероприятие позвали, а сам он инициативу проявил. Евдокия тогда даже руками развела – виданое ли это дело – домосед их известный сам сестричек куда-то вывести решил…

Замок этот ещё не стар – только в одиннадцатом году архитектор Чарушин вятскому миллионеру и владельцу заводов, а также пароходов его построил. Попаданец в это время уже здесь был и наблюдал процесс возведения данного красного здания. Не раз видел, как сам Тихон Филиппович строителей распекал за что-то ему не понравившееся. Ежели замечал он, что где-то по его мнению кирпичик не так уложен – всю дневную работу заставлял переделывать.

Потрудился на славу Чарушин – хорош готический замок у него получился. Впрочем, некоторый опыт такого строительства у него уже имелся. До этого он возвёл подобный особняк в селе Вознесенском местному кожевенно-обувному королю Николаю Вахрушеву. Ванька мимо него сегодня тоже проезжал и опять же лошадку притормозил – любил он подобные строительные шедевры…

Хорошо сейчас дела идут у Вахрушева – война помогла, а ведь перед этим чуть ли не банкротом уже себя объявлял. Много сапог и ботинок сейчас армии требуется, вот и льются рекой заказы к нему от военного ведомства.

Не только снаружи красив красный замок, внутри тоже всё на высшем уровне сделано. После открытия дома инвалидов и сирот жителям города разрешено было его осмотреть – вот Ванька с сестрами и не упустили такую возможность. Везде проведено электричество, сделано водяное отопление, чуть ли не в каждой комнате телефоны, на любом этаже душевые комнаты, даже лифт в замке имеется. Стены отделаны – как во дворце султана из восточной сказки.

Поговаривали, что стены одной из комнат хотел Булычев выложить сплошь серебряными рублями, но так как на них император изображен, предварительно испросил его в этом деле разрешения. Телеграмму в Санкт-Петербург отбил, а вскоре и ответ получил: «НЕ ВОЗРАЖАЮ ТЧК РЕБРОМ ТЧК НИКОЛАЙ».

Искал Ванька тогда в мае в замке эту комнату, но не нашел. Все этажи обошел, в подвал даже спустился. Прачечную и восточную баню там обнаружил, а комнаты с рублями нигде нет…

Народу тогда пришло на открытие – страсть. Солдаты рядами выстроились, выздоравливающие из госпиталей тоже присутствуют, местное начальство в полном составе, учащиеся, рабочие, крестьяне даже из уездов приехали… Кого только не было. Тут и детки в нарядных костюмчиках, и барышни с зонтиками, и мужики с котомками за плечами – в город на рынок выбрались, а на торжество попали…

Тихон Филиппович свой дворец под дом инвалидов за малую часть цены отдал, да ещё и двести тысяч рублей от себя приплатил на его обустройство.

На среднем этаже, Ванька сам видел, устроили палаты для детей-сирот, классную комнату, столовую, буфетную и швейную мастерскую. Нечего детишкам лодырничать – пусть ремеслу обучаются.

На верхнем этаже комнаты особняка превратили в палаты для инвалидов, библиотеку, читальный зал и ещё одну мастерскую.

По стенам везде иконы и картины развешаны были – горожане много их тогда пожертвовали. В аванзале бюст правящего императора установили и портреты купцов разместили. Всё правильно – дом то инвалидов и сирот под личным покровительством Николая Александровича находится, а купцы денежками помогали на его обустройство.

Забегая вперёд, надо сказать, что дом инвалидов и сирот в этом до сих пор самом красивом здании города пробудет не долго. Уже в девятнадцатом году его займет штаб Третьей армии Восточного фронта, а затем ВятГубЧК. На момент написания данного текста здесь размещается Управление ФСБ России по Кировской области. Ванька Воробьев об этом пока не знает, а в воспоминаниях о весенних событиях витает и в сторону Больше-Хлыновской на телеге своей катит.

Вятка и Ванька продолжают жить своей размеренной тыловой жизнью, а в это время немецкие войска во время второй битвы при Ипре уже применили химическое оружие, происходит геноцид армян в Османской империи, немецкая подводная лодка U – 20 потопила британский лайнер «Лузитания», столица Германской Юго-Западной Африки Виндхук занята южно-африканскими войсками, русские войска оставили Перемышль, а австро-германские вновь заняли Львов…

Глава 18 Пленные

Как только в 1914 году Великая война началась, так в Вятке появились и пленные, а кое-кто из них ещё и раньше.

Некоторые прямо тут и жили – работали, на базар и в магазины ходили, в губернской больнице лечились и даже в Ванькины заведения заглядывали. Ещё и противоборствующими армиями ни одного выстрела сделано не было, а они уже пленными стали.

Это были австро-венгерские и германские подданные, проживавшие на территории Вятской губернии. Властями Российской империи они были признаны неблагонадежными и превращены в так называемых гражданских пленных.

Еще менее повезло из этой категории лиц тем, кто являлся мужчиной в возрасте от восемнадцати до сорока пяти лет. Это вообще был военнообязанный из вражеского стана, ещё более опасный для России человек. Он сразу же получал статус настоящего военнопленного, а не гражданского.

Перешерстили население губернии – оказалось, что имеется тринадцать германских и четырнадцать австро-венгерских подданных. Военнообязанных по возрасту среди них не обнаружилось. Что делать – пришлось их в плен брать, гражданский. Жить они, как жили продолжили, но статус свой поменяли.

Вскоре к этим бедолагам из других губерний империи ещё девятнадцать германских и один австрийский подданный присоединились. Вятская губерния то тыловая, к приграничным территориям не относится, вот и депортировали их сюда, подальше от театра военных действий. Хорошо ещё не в Томскую губернию они попали как первоначально это предполагалось.

Настоящие военнопленные, захваченные на поле боя или сдавшиеся в плен сами, появились в Вятке двадцать девятого августа. Это были сорок австро-венгерских военнослужащих. Слава Богу, что Ванькины сестры об этом не знали, а то бы опять на железнодорожную станцию намылились на их прибытие смотреть.

На следующий день, тридцатого августа, их вообще четыре сотни опять же железнодорожным транспортом в Вятку доставлено было. Среди пленных не только нижние чины находились, а имелся даже один офицер. Конвоировали их российские солдаты. Тут уж сестрицы своего не упустили – сходили на это явление, ранее в Вятке не виданное, подивиться, а потом и Ваньке все рассказали. Он то, понятное дело, на пленных смотреть не ходил.

Второго сентября, уже на пароходе в Вятку пленных привезли. Тут и офицеров много было – тринадцать из австро-венгерской армии и двое из германской. Среди солдат же разнообразие национальностей вообще зашкаливало – были и поляки, и чехи, и русины, и венгры, и итальянцы… Даже евреи. Целых три десятка. Команда парохода вятчанам рассказала, что итальянцы всю дорогу пели и плясали – наверное рады были, что в плену оказались. Эту партию в Вятке не оставили. Переночевав прямо на пароходе у пристани, утром они отправились пешком в Слободской.

На следующие партии пленных жители Вятки уже меньше внимания обращали – привыкли. Их же всё везли и везли. Вятская губерния входила в состав Казанского военного округа, а на его территории в годы войны было размещено почти триста тысяч военнопленных.

Осенью и зимой четырнадцатого, а также весной пятнадцатого года куда бы Ванька Воробьев в Вятке не пошел – везде ему пленные попадались. Полотно дороги, например, они весь октябрь на Владимирской в порядок приводили. В других местах города канавы копали, имеющиеся в обилии ямы засыпали, деревянные трубы для стока воды ремонтировали… Щебнем проезжую часть в городе покрыть – тоже их была работа. Зимой военнопленные заготавливали в лесу дрова и возили их в город. Расчисткой улиц Вятки от снега часть из них ещё была постоянно занята.

Весной на Царевской, Владимирской, Николаевской и некоторых других улицах работающих пленных было не меньше чем местных жителей. Они же благоустраивали Загородный сад, занимались погрузкой-разгрузкой на железнодорожной станции…

Ванька заметил, что к весне многие из них пооборвались, имеющаяся на пленных военная форма пришла в негодность. На чучела огородные европейские воины стали похожи.

Этим, кстати, господин губернатор тоже был озабочен. Даже через газету «Вятская речь» к городскому самоуправлению обратился, пусть де они внешним видом и рваной одеждой пленных займутся. Воинским начальникам тоже было приказано с городских работ оборванный пленных обратно не принимать и другими лицами их не заменять. Глаза горожан радоваться должны, а не горевать на оборванцев глядючи…

Глава 19 На реку Великую

Уже в начале мая сестры начали склонять Ваньку на реку Великую в крестный ход идти. Мария де наша вместе со своим военно-санитарным поездом сейчас почти до самого фронта ездит, всякое с ней может случиться. Поклонимся Святителю Николаю – это её и защитит.

Вятская губерния богата на крестные ходы, а самый главный в ней – Великорецкий. Не только вятчане, вся Россия в нем участвует. За тридевять земель приезжают на реку Великую сходить.

Обретение чудотворного образа Святителя Николая на высоком берегу реки Великой произошло в 1383 году при правлении благоверного и благородного и христолюбивого великого князя Дмитрия Иоанновича, нарицаемого Донским, при архипастырстве всесвятейшего Пимена, митрополита Московского и всея Руси.

Спустя некоторое время Господь через образ излил множество чудес и исцелений. Вятская земля в это время заселена была в основном языческими племенами и беспокойство за Святыню побудило вятичей в 1392 году перенести образ с берегов реки Великой в Хлынов. Хлыновцы при этом дали обет ежегодно приносить икону на место её явления.

– Прознали вскоре про икону и в столице. По велению государя Ивана IV доставили её, Ванечка, из Хлынова в Москву. Пока везли, по пути от неё исцелялись больные и творились чудеса. В Москве подобные деяния тоже продолжились… – просвещала Ваньку Александра.

– Там в честь Великорецкой иконы был даже освящен южный придел собора Покрова на Рву, – перебила её Прасковья.

Александра на неё строго посмотрела – не перебивай мол меня, сама знаю и Ванечке всё расскажу.

– Второй раз путешествовала в Москву наша икона уже после Смуты. С этих времен почитается она по всей России, – продолжила Александра.

Ванька внимательно слушал.

– Раньше икону то на место явления по воде на стругах возили, а сейчас пешком на Великую ходят. Вот и мы тоже, Ваня, пойдем, за Марию помолимся, – закончила Александра.

Пойдём, так пойдём. Хуже то Марии от этого не будет.

Начинался крестный ход из Вятского кафедрального собора. В тот майский день рядом с ним не только Ванька с сестрами стояли – десятки тысяч вятчан и приехавших из других губерний здесь сейчас собрались. Были тут и нищие, и весьма обеспеченные социально значимые люди, молодые и старые, многих национальностей – всех крестный ход уровнял и в одну колонну поставил…