Если бы ты знал

Глава 1. Возвращение

Нотариус монотонно и быстро бубнил под нос текст документа. Я смотрела на его красивые губы и слушала голос.

Виктор Иванович был слишком похож на своего сына. Вернее, это его сын был копией отца, но мне от этого не легче. Я сидела напротив человека, которого ненавидела сильнее всех в своей жизни.

Ладно, сильнее я ненавидела его сына.

В моем родном городе было несколько нотариусов, но я все время попадала к Раевскому.

В комнате пахло вишневым дымом. Виктор Иванович всегда курил эти странные крепкие сигареты. Так пахли для меня страдание, боль, страх.

Нужно было оставить папе доверенность и попросить возиться с продажей.

Я вздохнула. Папа и без меня вечно занят. Работа, другая работа, свои звери, Светины звери, приютские звери, свой дом, который вечно требует внимания, Светин дом, который…

В общем, папу я не просила.

– Все верно? – Раевский повысил голос, привлекая мое внимание. – Ева Евгеньевна!

– Д-да, – брякнула я заикаясь.

Он мог читать мне Библию или справочник садовода вслух с одинаковым успехом. Все, о чем я могла думать – как поскорее отсюда убраться со своими документами.

Помощник положил передо мной бумаги для подписи. Я отчаянно молилась, чтобы не напутать ничего. Где полное имя, где просто автограф.

Еще одной встречи с отцом Ильи я не переживу.

Мне и в городе этом было тяжело дышать, а уж рядом с Раевским…

Я зачем-то глянула на него между подписями и встретила взгляд холодных красивых глаз.

В меня словно тысяча игл вонзились. Стало жарко, потом холодно. Я сжимала ручку изо всех сил, чтобы не выдать дрожь.

Наконец все закончилось, и меня отпустили.

Разумеется, я не стала собирать документы в кабинете, а сгребла все в кучу и помчалась прочь.

Уже на улице я сообразила, что не смогу вызвать такси без рук силой мысли. Пришлось изображать волшебство жонглирования и засовывать документы в папочку навесу. Как ни странно, ни одна бумажка не улетела. Я застегнула папку на молнию и полезла в карман за телефоном.

Но тут я почувствовала запах вишневого табака, а потом сильный захват на своем локте.

– На минуточку, Ева, – проговорил Раевский и потащил меня за угол дома.

Слова застряли в горле, я вспотела и собиралась задрожать.

Ах, к черту!!!

Мне больше не восемнадцать, и он не имеет никакого права меня хватать и запугивать. Я хотела крикнуть или рявкнуть, но с губ сорвался жалкий писк.

– Пустите.

– А мы уже пришли, дорогая.

Он остановился за углом, где курил кто-то из сотрудников. Раевский кивнул ему. Ладно, он будет вести себя тише и, возможно, прилично при свидетелях.

– Рад тебя видеть, Ева. Столько лет, – лживо заулыбался Виктор Иванович.

– Не рады, – буркнула я. – И это взаимно. Сколько лет? Я была здесь полгода назад на оглашении завещания. Тогда вы сделали вид, что не знаете меня. Это было приятно.

– Ох, колючки отрастила девочка? Неожиданно.

Я не стала обсуждать мои метаморфозы. Хотелось послать его ко всем чертям, но страх привычно липким запахом вишни сжал горло. Что если он узнал про Митьку?

– Что вам надо от меня? – спросила я тихо, но твердо.

– Ничего, девочка. Ровным счетом – ничего. Хотел лишь уточнить для себя. Ты приехала в город, чтобы продать квартиру?

– Не ваше дело.

Виктор Иванович достал сигарету и прикурил. Он выдохнул дым в сторону, но меня и без этого подташнивало.

– Если ты хочешь быстро и выгодно продать квартиру, я могу посоветовать отличного риелтора, – продолжал он невозмутимо.

– Мне не нужен ваш риелтор. Я справлюсь сама. Авито никто не отменял.

– О, значит, ты здесь по делам все-таки, а не ищешь встречи с моим сыном?

Он снова выдохнул дым в сторону. Я закашлялась от его абсурдного предположения.

– Ты не станешь снова портить жизнь мне и моей семье? – продолжал Раевский задавать вопросы.

– Вы сдурели совсем, Виктор Иванович. Я в гробу видала вас и всю вашу семью.

– Неужели?

– Воистину. Дайте пройти. Мне надо домой.

Я сделала шаг в сторону, чтобы обойти его, но Раевский снова закрыл дорогу.

– Я не шучу, Ева. Продай квартиру и уезжай. Поняла? – Он бесцеремонно открыл мою папку и сунул туда визитку. – Позвони риелтору, скажи, что от меня. Она не начислит проценты, продаст твою хрущевку быстро и дорого. Все будут в плюсе.

– Особенно вы? – не сдержалась я. – Всегда продавите любого человека ради своей выгоды. Хоть риелтора, хоть девчонку беременную.

Он закатил глаза, сбросил пепел мне под ноги и с насмешкой сказал:

– Не строй из себя сломанную куклу. Я сделал тебе одолжение. Срок был маленький. Вряд ли ты успела прочувствовать себя мамочкой. Да и какая из тебя мать в восемнадцать лет? Только бы жизнь себе сломала. И ребенку заодно.

Мне ужасно хотелось плюнуть ему в лицо или хотя бы ударить, но в этом городе жил мой отец, да и в Москве Раевский достал бы меня при желании.

Все, что я могла сделать, – это ядовито усмехнуться и сказать:

– Все вы знаете, Виктор Иванович.

– Работа такая, Ева, – самодовольно проговорил он. – Не ищи Илью. Не задерживайся тут.

– Не имею ни малейшего желания задерживаться там, где есть вы.

На этот раз я игнорировала его выступающее плечо, задела его своим и вышла с заднего двора.

Руки неожиданно затвердели, и я с первого раза вызвала машину. Ужасно боялась, что Раевский продолжит меня преследовать, но он больше не подошел. Машина приехала быстро. Я села в салон и всю дорогу боролась с тошнотой. Моя одежда и волосы пропахли вишневым дымом.

– Ненавижу, ненавижу, ненавижу, – повторяла я дома, скидывая с себя одежду в машинку.

Я обещала сразу поехать к папе, но не могла вдыхать этот запах до конца дня. Пришлось заглянуть в квартиру, переодеться и принять душ.

Я снова ехала в такси, подгоняя мысленно водителя.

Находиться наедине с собой – роскошь. Мне бы кайфовать, но я снова купалась в парадоксальных эмоциях. Чувство вины, гордыня, злость, зависть и ненависть. Жгучая ненависть выжигала все остальное.

В этот раз я ненавидела не Раевских, а саму себя. За ложь, за трусость, за самонадеянность.

Каждый день по сто раз я задавала себе вопрос: а вдруг все могло сложиться иначе?

Если бы я сказала ему…

Если бы я дождалась…

Если бы он знал…

– Приехали, – сообщил водитель у дома моего отца.

– Спасибо, – рассеянно проговорила я, толкая дверь.

Как в замедленной съемке, я видела маленького мальчика, который несется ко мне через улицу. Митька мчался наперегонки с Максом, папиным псом. Отец с трудом поспевал за ним, смеясь и ругаясь одновременно:

– Митька, Максик! Ну потише. Что вы за демоны реактивные?

Я присела на корточки и обняла сына. Митька прижался ко мне всем своим маленьким телом, много раз целовал в щеку.

Разумеется, Макс тоже облизал, как родную.

Папа догнал нас через минуту.

– Уф, старый я для таких забегов, – пожаловался он.

Я рассмеялась.

– Не прибедняйся. Ты в отличной форме.

– Не в лучшей.

Я махнула рукой, чтобы не продолжать спор. Папа мой – мужчина хоть куда. Уже не молод, но каждый день делает зарядку и закаляется. Родной огород – залог дополнительной физкультуры и здорового питания.

Митька отпустил меня и заявил:

– Деда крутой. Как терминатор, только старый.

Я нахмурилась.

– Ты показывал ему «Терминатора»?

Папа виновато пожал плечами.

– А что такого, Ев?

– Рановато.

– Тебе я тоже показывал, и ничего.

– Мне было шесть, а ему четыре.

Отец обнял меня за плечи и повел к дому.

– Не придирайся. Мы отлично проводим время. Лучше расскажи, как все прошло.

Я поморщилась, вспоминая прилипучего Раевского.

– Прошло, – бросила я, следуя за папой через ворота. – И слава богу.

– Он опять не узнал тебя?

Врать папе я не хотела. Да и не могла. Он быстренько вычислит меня по дрожащему голосу. Единственный родной человек у меня остался. Я точно не хочу его обманывать.

– Узнал и просил не искать его сына.

Папа глянул на Митьку, который беззаботно трепал Макса по холке. Я прочитала его мысли легко.

– Нет, он не знает про него. Вроде бы, – быстро и тише проговорила я. – Просто опять трясется над сыночком.

– Козел, – буркнул отец.

– Кто козел? – тут же повторил Митька.

Я осуждающе посмотрела на отца, но он быстро сообразил.

– А вон там мы козла видели. Помнишь?

– Это была коза, – поправил его наблюдательный ребенок.

Я больше не злилась. Когда Митька начинает рассуждать – тушите свет.

– Коза, да? Без разницы.

Папа был бы рад закрыть тему парнокопытных, но внук не собирался сдаваться так быстро.

– Коза – это мама. А козел – папа. Вот и вся разница, деда, – повторил он слова из детской книжки.

Я ему эту фермерскую сказку читала с года, и он залипал на каждом животном. Теперь, видимо, будет выдавать цитаты оттуда всю жизнь.

– А ты клубнику собирал сегодня? – наконец нашел отец отличный повод сменить тему. – Сгоняй до грядки, посмотри.

Митька бодро и часто закивал, пес пританцовывал рядом с ним, готовый тоже сходить на клубничную разведку.

– О, круто, деда. А горох можно посмотреть?

– Можно, но Максу не давать.

– А то пердеть будет, ага, – закончил сам ребенок и скрылся за кустом смородины.

Отец подтолкнул меня к гаражу, пытаясь запудрить мозги как четырёхлетнему ребенку.

– Давай-ка машину посмотрим, а потом чаю попьем.

Но со мной не сработало.

– Пердеть? – огрызнулась я. – Папа, что за выражения.

– Почти приличные, – оправдывался отец. – Это я его еще на смену не брал, а он очень хочет.

– Никаких смен. Через мой труп! Это вообще не положено.

Я возмущалась, а папа посмеивался.

– Пошутил я, Евик. Что ты заводишься? Расслабься. Все мы пердим и смотрим «Терминатора». Это не самое страшное, что может случиться с ребенком.

Пришлось с ним согласиться.

– Пожалуй.

Самое страшное, что Митя мог не родиться. Не менее страшное, что о нем может узнать его дед. Не мой папа, а другой.

А если бы о сыне узнал Илья..?

Слишком часто я задавала себе этот вопрос за последние несколько дней. Возвращение в родной город всколыхнуло старые чувства. Я много думала об Илье. Вспоминала все, что между нами было.

Отец моего ребенка давно не живет здесь. С чего бы мне волноваться?

С чего бы волноваться Раевскому старшему? Непонятно. Мы никто друг другу и живем свои жизни отдельно давным-давно.

– Масло тебе заменил, колпачки почистил, свечки тоже новые поставил. Ну и ходовую там. Еще год точно будешь катать и горя не знать, – вещал папа о машине, перебивая мои мысли. – И бензинчика тебе залил до полного бака.

– Зачем, пап? – мягко укорила я. – Я и сама могу.

– Можешь, конечно. И на парах доехать тоже смогла. Не зли меня, колобок. Митьку заодно на заправку отвез. Он был в восторге.

– Сосиски ели? – угадала я.

– И пистолет он держал.

Я рассмеялась и обняла отца, перегнувшись через торпеду.

– Заправка – лучший аттракцион в нашем деревенском парке.

– Ну а то! Ты тоже обожала со мной на заправку ездить. Я все помню.

Я тоже помнила. Трогательные воспоминания из детства намного приятнее тревог, что связаны с Раевскими. У меня на глаза навернулись слезы светлой тоски.

Как круто быть маленькой и ехать с папой на заправку. Обязательно на переднем сидении, потому что мама осталась дома.

Мамы давно нет. Тетушка тоже умерла. С папой я общаюсь хорошо, но редко. Спасибо ему, что берет Митьку, пока я таскаюсь по делам.

Митька. У меня есть сын. Я никогда не буду одинока. Его я точно никому не отдам.

– Света варенья из клубники наварила. Пойдешь свежее пробовать? – снова отвлек меня отец от мыслей.

– Кончено. А пенки остались.

– Остались, – улыбнулся папа.

Мы забрали Митю с огорода и пошли пить чай. Я и не предполагала, что все веселье начнётся потом.

Глава 2. Сотрясение

У папы в гостях мы просидели до ночи. Митя совсем не хотел уходить. Я бы тоже осталась, но папа собирался на смену с раннего утра. Я не хотела путаться у него под ногами.

Митька, конечно, уснул по дороге в машине. Я затащила его на себе домой, раздела и уложила в свою кровать.

Все равно проснется ночью в незнакомом месте и придет ко мне. Я ленивая мать. Мне тяжело мотаться ночами к ребенку. Если можно спать вместе с ним всю ночь, я буду спать с ним.

Конечно, к такому дзену я пришла не сразу. Пробовала приучить Митьку к кровати, не спала ночами, а днем клевала носом на лекциях. Если бы я продолжила такой путь самурая, то вряд ли смогла бы закончить обучение.

Поэтому к черту правила. Я буду жить, как хочу.

После трудного дня я спала как убитая. Среди ночи меня разбудил глухой звук и плач Мити. Я вскочила и нашла сына на полу между стеной и кроватью. Он свалился.

Я сгребла его с пола, успокаивала, целовала и трогала везде.

– Ушибся? Больно, маленький? Где? Скажи мне.

Митя шмыгнул носом, ничего мне не сказал, но обнял и прижался. Через минуту он снова крепко спал.

Я пыталась успокоиться, но сердце выскакивало из груди.

Никогда он не падал с кровати. Если Митя спал со мной, то почти не двигался. В своей кроватке он мог ворочаться, но там стоял специальный бортик.

Я малодушно подумала, что это Раевский во всем виноват. Он один своим существованием умудряется портить мне жизнь. Нельзя приближаться к этому человеку. От него одни неприятности.

Бред, конечно, но вдруг. Надо скорее продавать эту квартиру и возвращаться в Москву. Лучше выставлю цену пониже, чтобы забрали сразу. И не нужен мне никакой риэлтор.

Успокоившись, я обложила Митьку подушками, накидала несколько на пол и снова заснула.

Разбудил меня снова Митька. Он больше не падал, сидел на кровати какой-то потерянный.

Я протерла глаза. Сын кашлянул.

– Эй, малыш. Ты чего? – Я потянула к нему руки, чтобы обнять и потрогать лоб.

Митька снова закашлял, схватился за горло, а через секунду его вырвало.

Я с ужасом увидела что-то зеленое на простыне.

– Господи! Что это такое?

Пока я соображала, сына еще раз стошнило. Он упал на подушки. Весь бледный и вялый.

– Голова кружится? – спросила я, начиная догадываться о причине.

Митя промычал что-то утвердительное. Его обычно не заткнешь, а тут ответить не может. Я вспомнила, как сама в три года ударилась головой и заработала сотрясение мозга. Меня тошнило от любой еды, я не могла встать, все время лежала. Мама часто рассказывала, как перепугалась в тот день.

– Неужели после падения такие последствия? – думала я вслух, пока аккуратно меняла белье.

Митя попросил воды, но его снова стошнило. Он заплакал, и я обнимала его долго, успокаивая. Ко всему прочему еще и суббота – врача не вызвать.

Я позвонила папе и рассказала все. Он посоветовался с фельдшером из своей смены и выдал мне план.

– Отвези в травмпункт его, Ев. Там осмотрят, сделают рентген. Можно и на скорой прокатиться, но быстрее и комфортнее на своей машине.

– Спасибо. Поняла.

Я повесила трубку и вернулась к Мите. Он выглядел получше, но бледность никуда не делась. Никуда ехать мне не хотелось. Интуиция подсказывала, что пройдет само. Зато тревожность не оставляла. Я торговалась с собой до обеда.

Митьку тошнило снова и снова. Пришлось ехать. У меня наготове были пакетики, влажные салфетки и чистые вещи. Но в машине не было ни одного эпизода. В приемном Митя тоже держался молодцом, даже заинтересовался игрушками.

Как только я сказала про падение с кровати, нас отправили на рентген. Как папа и сказал.

Меня встретил хмурый полноватый врач. Молодой, но уже противный.

– И куда вы вечно претесь. Не сидится дома.

От его грубости у меня подкатили ком к горлу и слезы к глазам. Только ради сына я сдержалась и не позволила себе разреветься.

Митя не хотел ложиться на рентген, стал хныкать. Врач ругался на меня. Я уговаривала ребенка, целовала его лоб и держала голову, чтобы он не дергался.

– Нормально все. Череп не поврежден. Хотя и так было видно. Занимаетесь херней, мамаша, – приговорил меня чертов рентгенолог.

– А может быть сотрясение без травмы черепа? – поинтересовалась я аккуратно.

– У врача спросите, – огрызнулся мужик.

«А вы кто?», – хотела спросить я, но Митька опять закапризничал.

Пришлось забрать заключение и скорее вернуться в приемник. Там меня встретили несколько врачей. Главной выделялась девушка немногим старше меня на вид. Она расспросила о ночном падении, провела какие-то тесты и сообщила:

– Да, это сотрясение. Ложитесь. Будем наблюдать.

– Ложиться в больницу? – уточнила я с ужасом.

Мне сразу предложили:

– Можете отказ написать.

Я начиталась за утро интернета и понимала, почему она не настаивает.

– Если это небольшое сотрясение, то все пройдет за день? Так?

– Да. Скорее всего. Но никогда нельзя исключать осложнение, – сказала доктор.

У меня пересохло во рту.

– А что будут делать в больнице?

– Капельницу поставим питательную.

Я смутно представляла Митю и капельницу. Я только что с трудом держала его минуту для рентгена. Он вяленький, но все равно неугомонный. Доктор посмотрела на меня и сказала:

– Да поезжайте домой. Нет разницы: здесь лежать или в своей кровати. Если станет хуже, вызовите скорую.

Она подтолкнула мне бумагу отказа, и я заполнила форму.

Мы вернулись домой без рвотных эпизодов, но с рекомендациями врача. Нельзя читать, смотреть телевизор, играть на телефоне. Постельный режим и покой. Для Митьки с шилом в попе – это невыполнимо. Для меня – это ад.

В здоровом состоянии я бы не удержала его в постели. Но ему было плохо по всей видимости. Поэтому Митька согласился на сказку. Я прочитала ему штук семь и охрипла к чертям. На выручку пришли аудиокнижки. Я начала думать, что все будет хорошо, но между Золушкой и Сивкой-буркой его опять стошнило.

Митя вырубился, едва пробило восемь вечера. Я поправила все подушки, чтобы на этот раз не было никаких падений. Но они не понадобились. Я почти не спала, потому что ночью стало хуже. Митька метался, его стошнило несколько раз. Я перепугалась и вызвала скорую. Приехали две девочки. Митя к этому времени уже крепко и сладко спал. Они осмотрели его кое-как сонного и по-человечески посоветовали:

– Лучше утром сами приезжайте ложиться. Сейчас только измучаетесь оба.

– А если у него обезвоживание? – выдала я свой новый страх. – Его слишком часто тошнит.

Девушка осмотрела Митю еще разок и спросила:

– В туалет ходит?

– Да, перед сном точно ходил, – припомнила я.

– Дробное питье по ложке?

– Да-да, как и велели. Но его все время тошнит.

– Нет у него обезвоживания. Это просто слабость. Но если хотите, мы вас заберем в стационар.

Я чувствовала себя полной дурой, подписывая второю за сутки отказную от госпитализации. Зато твердо решила, что утром точно поеду с Митей ложиться в больницу.

Я собирала вещи, таскаясь по квартире, как призрак. Митя спал хорошо, а меня трясло от переживаний. Я написала папе, который все еще был на смене.

Будем в больницу ложиться утром.

Все плохо? – ответил отец моментально.

Спит. Не тошнит пока. Но и вчера до вечера было нормально. Я с ума сойду, а так хоть врачи рядом.

Не дождавшись ответа папы, я уснула калачиком около сына. Меня разбудил звонок. Не глядя, я сняла трубку и что-то промычала.

– Евик, привет, это я, – услышала я папин голос. – Ты в больнице?

– Нет. А сколько времени?

– Восемь. Я тут подумал и записал тебя к знакомому педиатру. Она крутая. Мы работали на скорой, но она ушла в частную клинику. Сгоняй на прием. Если ничего хорошего не скажет, то оттуда сразу в больничку поедешь сдаваться.

Я мрачно усмехнулась.

– Ты вроде на скорой работаешь, пап, а так не любишь больницы.

– Потому что делать там нечего. Я в них бывал, ребенок, и не советую повторять. Отвезти вас с Митькой? Я освободился как раз.

– Лучше домой поезжай спать, – отказалась я. – Мы сами справимся.

– Отзвонись мне, пожалуйста, после приема. Я волнуюсь.

– Хорошо.

Митя проснулся, пока мы разговаривали.

– Это деда? – спросил он.

– Да. Записал тебя к врачу. Поехали?

– Неееее. Не хочу опять, – захныкал он.

– Надо, Мить.

Это я еще не сказала ему про больницу. Папин волшебный педиатр вряд ли вылечит нас за один прием.

– Пить хочу, – пожаловался Митя и потянулся к чашке на тумбочке.

Я выдрала у него и стала поить с ложки. Он снова захныкал. Я разрешила сыну сделать три маленьких глотка.

– Прости, сладкий. Нельзя много. Вдруг опять стошнит.

Митя сглотнул. Всем своим видом он был не согласен, но спорить не стал.

Мы быстро собрались и поехали в клинику. Прием был назначен на девять. Я прихватила больничную сумку и молилась, чтобы Митьку не тошнило в машине.

Обошлось. Ребенок смотрел в окно и выглядел почти здоровым. Только щеки впали как будто, и бледность оставалась.

Я совершенно не выспалась и теперь рулила, как робот. Даже кофе не попила, но стресс бодрил куда лучше. В больницу возвращаться ужасно не хотелось, но рисковать здоровьем сына я не собиралась.

Пытаясь свыкнуться с этой перспективой, я припарковалась у крыльца клиники. Митя сидел тихонько всю дорогу. Он вышел по команде, держал меня за руку и озирался в незнакомом месте. Я сжимала сумку, в которой снова был чрезвычайный набор одежды и салфеток.

– Если будет тошнить, скажи. Побежим в туалет, – предупредила я сына.

Он что-то промычал, соглашаясь. Разумеется, мы вряд ли успеем, даже если Митя предупредит. В последнем я тоже сомневалась.

Мало мне было переживаний о сыне. Еще и на ресепшене огорошили.

– К сожалению, Наталья Петровна не сможет вас принять, – проговорила милая девушка из-за стойки, виновато улыбаясь.

– Как не сможет? Нас записали к ней на девять.

– Ваша запись была оформлена рано утром. Простите, мы не смогли предупредить заранее.

Вежливые объяснения обескураживали меня не хуже вчерашнего грубияна на рентгене. Я окончательно растерялась и от страха наехала на бедную девушку.

– И что вы мне предлагаете? Ехать с больным ребенком назад?

Она снова расшаркалась в извинениях.

– Нет, конечно. Простите, я не сказала о замене? Вас примет другой доктор. У него отличная квалификация. Он вообще в Москве работал. Не переживайте, пожалуйста.

Московский доктор всегда вызывал уважение в области. Девушка говорила о нем с придыханием.

– Наталья Петровна была вынуждена срочно уехать на похороны. Я понимаю, что вы хотели попасть именно к ней, но попытайтесь войти в положение…

Я подняла руку, останавливая ее оправдания. Нет смысла качать права. Всякое бывает. К сожалению, я много знала о похоронах и внезапной смерти.

– Ладно. Без проблем, – смирилась я и протянула ей документы.

Посмотрела вниз, а Митьки около меня уже не было. Черт, я его руку отпустила минуту назад. Паника мгновенно вскипятила кровь. Я обернулась и выдохнула с облегчением. Митя рассматривал рыбок в большом аквариуме у окна.

Его способность бесшумно перемещаться однажды доведет меня до нервного срыва. Как будто телепортируется, честное слово.

Нас быстро оформили, и я позвала Митю. Он вложил свои пальчики в мою ладонь и позволил отвести на второй этаж к кабинету.

Дверь была закрыта, но на ресепшене уверили, что доктор ждет. Я постучала.

– Да. Войдите, – услышала я за дверью до боли знакомый низкий голос.

Моя рука уже толкала дверь, но я бы успела захлопнуть ее, схватить Митьку и умчаться куда глаза глядят. Но мой неугомонный сын снова проявил суперсилу. Он дотолкал дверь и влетел ураганчиком в кабинет. Я осталась стоять в дверях, наблюдая, как в замедленной съемке за происходящим.

Сердце подпрыгнуло к горлу и забилось там. В ушах зашумело, когда я встретилась глазами с Ильей.

Илья Раевский.

Подонок, который обманул меня, разбил сердце и бросил. Самое ужасное, что он отец моего ребенка.

Пока я соображала, как быстро убраться из кабинета, мой прекрасный реактивный ребенок помчался по кабинету, сделал круг, притормозил на секунду у шкафа с игрушками и вернулся к доктору.

Митя расправил плечи, подал Илье руку и выдал:

– Здравствуйте, у меня потрясение мозга.

Я застонала. Илья хмыкнул и сжал Митькину ладошку.

– Здравствуй, – сказал он, отведя от меня глаза. – Я Илья Викторович. А ты?

– Митя. То есть Дмитрий. Дмитрий Евгеньевич Данилов.

Илья продолжал улыбаться и рассматривал Митю слишком внимательно. Я наконец отмерла, догнала сына, взяла за плечи, чтобы увести.

Илья снова взглянул на меня.

– Здравствуй, Ева, – проговорил он, прожигая меня взглядом.

– Здравствуй, Илья… Викторович.

Мой голос почти не дрожал, чего нельзя сказать про коленки. Я крепче сжала плечи сына и сказала:

– Кажется. Мы ошиблись кабинетом.

Я врала безбожно первое, что пришло в голову, ради спасения.

– Не ошиблись, – возразил Митя. – Мама, ты отлично считаешь. Кабинет два-ноль-три.

– Двести три, – поправила я его на автомате.

– Ну да.

– Ну да, – повторил Илья за Митькой. – Все верно.

Илья вынул из моей руки бумаги с направлением, прочитал быстро.

– Вы записаны к Наталье Петровне. Сегодня я за нее. Садитесь, рассказывайте, что случилось.

– У меня потрясение мозга, – повторил Митька.

Он дернул плечами и вырвался из моих рук, послушненько сел на стул около Ильи.

– А еще я блевал дальше, чем видел.

– Митя, так нельзя говорить, – простонала я.

– А ты говоришь, – пришпилил меня сын аргументом. – Почему мне нельзя?

Оставив без ответа экзистенциальный вопросик Мити, я потянула его за руку.

– Мы уходим в любом случае.

– Зачем? Почему? Я не хочу, мам, – заныл Митька. – Мы еще не рассказали ничего, и я не поиграл.

Он стрельнул глазами в игрушки, которые не оккупировал сразу. Илья прищурился с подозрением, вцепился в меня взглядом.

Мои инстинкты подчинились разуму. Можно бежать хоть босиком до Москвы, но Раевский найдет меня по запаху, как проклятая борзая. Он ничем не лучше своего отца. Я не должна показывать свой страх. Тогда у него не будет надо мной власти.

Пять лет прошло. Илья не догадается, если я не подам виду.

– Я врач, Ева, – напомнил он мне. – Я могу осмотреть Митю.

«Говно ты на палке, а не врач, – чуть не выкрикнула я.

Но сжала губы, сказала вслух:

– Да, действительно. Хорошо.

– Что случилось? Расскажи с самого начала, пожалуйста, – попросил Илья.

– Он упал с кровати ночью. Я сначала не придала значения, потому что почти не плакал. Больше испугался, мне показалось. Уснул быстро.

Я старалась выдавать информацию кратко, привыкшая к пятнадцати минутам у обычных врачей. Но Илья явно никуда не спешил.

– Кровь, гематомы? – уточнил он.

– Нет-нет. Ничего не было.

– Удар был сильный?

– Вроде нет.

– Ладно. Дальше.

– Утром его стошнило.

– Что ели на завтрак?

– Ничего. Он только глаза продрал, и сразу…

– Сразу блеванул фонтаном. Как жаба какая-то, – приукрасил Митька.

– Родной, – взмолилась я, краснея. – Может ты игрушки посмотришь?

– А можно?

Он глянул на Илью, потом на меня. Мы оба кивнули. Митя пошел к шкафу, стал перебирать машинки, кубики, мячики.

Илья склонил голову, сигналя мне продолжать.

– Да, стошнило его. Я сразу поняла, что это сотрясение. У меня тоже в три года было. Тошнило весь день. Я смутно помню, но очень похоже. Мы поехали в травму. Вот.

Я достала из сумки заключение врача из травмпункта. Илья едва взглянул на него, отложил в сторону.

– Череп целый, – озвучил он.

– Да.

Я неуместно вспомнила рентгенолога и пожаловалась зачем-то:

– Там такой ужасный врач. Он мне с ровного места нагрубил. Я и так чуть с ума не сошла, а он злой…

– Это нормально, – перебил меня Илья. – Они там часто не самые добрые. Минимальная эмпатия помогает лучше исполнять работу.

Я смотрела на него с недоверием. Как-то я не очень понимала связь квалификации с озлобленностью. Например, сам Раевский сейчас работал, как няшечка. Хотя не исключено, что скотина обладает каплей совести и чувством вины.

– В общем, я написала отказ от госпитализации, а ночью вызвала скорую, как истеричка какая-то. И снова написала отказную.

– Ты нормальная тревожная мать, – успокоил меня Илья.

В его голосе звучали те самые вкрадчивые, успокаивающие нотки, которые давным-давно кружили мне голову. Я снова хотела верить ему, ведь он говорил мне такие приятные вещи. Типичный Раевский.

– Мы собирались в больницу, но папа записал на прием к своей знакомой. И вот.

– Понятно. Дмитрий Евгеньевич, можно вас отвлечь, – позвал Илья Митьку.

Тот важно отложил паровоз и подошел к доктору.

– Посмотри на меня, приятель.

Митька смешно уставился на Илью. Вопреки напряжению, которое сковало все мои мышцы и сознание, я прыснула.

– Теперь вверх. На стену. На другую. Хорошо. На меня опять. Закрой глаза. – Илья отодвинулся и попросил: – Вытяни руки вперед. Теперь нос потрогай. Ага, отлично. А другой рукой найдешь нос? Супер.

Митя исполнил все задания без энтузиазма, но четко.

– Скучноватая игра. Задания – легкотня, – пожаловался он.

– Мы не играем, Митя. Это осмотр, – попыталась я осадить его.

Парень грустно вздохнул, посматривая на паровоз.

Илья разрешил ему открыть глаза и попросил задрать майку. Он прослушал его, помял живот.

Митька чуть заметно скривился, Илья это заметил.

– Болит? – спросил он.

– Немного.

– От тошноты, наверное, болит, – предположила я. – Он весь измучился.

– Понятно, – бросил Илья и отпустил пациента играть. – Вы давно в городе?

Я хотела сама ответить, но Митька влез вперед.

– Три дня тут уже, – сообщил он, усаживая на паровоз пупса. – Я был у деды, мы гуляли с Максом и ели клубнику. Макс тоже ел, хотя мама запретила с ним делиться.

– Макс – это собака, – пояснила я, зачем-то оправдывая свою жадность.

– Понятно, – Раевский кивнул и выдал полный бред: – Нет у него сотрясения, Ева. Это гастроэнтерит.

В этот раз я не сдержалась и выкрикнула:

– Да ты прикалываешься! Я же сказала, он упал ночью, ударился головой. Ты меня слушал вообще?

Подавшись вперед, я буквально наезжала на Илью, мать его, Викторовича. Но он не отодвинулся, не моргнул, а объяснил мне очень спокойно.

– Дети все время падают, Ева. Они крепкие. Для сотрясения, я уверен, нужно как следует приложиться.

От его уверенного тона я растерялась и стала лепетать невнятно.

– Но я… У меня тоже так было.

– Ты помнишь, как сама ударилась?

– Да. Я прыгала на кровать и врезалась головой в стену.

– Вот! То есть было ускорение и сильный удар. Ты плакала?

– Конечно. На весь дом ревела.

– Митя ударился не настолько сильно. Если честно, я уверен, что его голова вообще не пострадала при падении. Раз он уснул сразу, то точно не особенно страдал.

Я все еще была уверена в сотрясении, но Илья заставил меня сомневаться. Ткнув пальцем в бумагу из травмы, я спросила:

– А как же заключение врача?

– Ты пришла к ним со своим диагнозом. Пациенты в травме на потоке, врачам некогда разбираться в деталях. Да и вряд ли хочется за ту зарплату. Это я могу себе позволить полноценный прием и внимательный осмотр.

Я сидела с открытым ртом. Сложно поверить, что все твои тревоги за последние сутки были вообще не по делу. Вернее, по делу, но по другому поводу. Тем более сложно было поверить Илье.

– Дыщ-дыщ-дыщ, аааааааааааааааааааааааууууууу, – громко имитировал Митька столкновение поезда с резиновой гориллой. – Я орангутаножидкий терминатор. Ты не можешь победить, но я вернусь.

– Терминатор?– переспросил шепотом Илья. – Серьёзно?

Я отмахнулась.

– Не спрашивай. Лучше объясни, что за черт этот гастро…

– Энтерит.

– Ага, точно. И почему у нас именно он, а не сотрясение.

Илья пояснил:

– Парень отлично реагирует на свет, выполняет все тесты, нет расфокусировки, он не теряет сознания и вообще достаточно активен.

– Это же мальчик. Все мальчики активны.

– Удар по голове даже активных успокаивает, поверь.

Сузив глаза, я отчаянно захотела врезать ему по макушке чем-нибудь тяжелым и проверить эту гипотезу.

– При пальпации живота была боль.

– Так его выворачивает наизнанку сутки. Конечно, заболит живот, – я не сдавалась.

– А накануне вы были у дедушки, где парень вряд ли мыл руки, ел клубнику с собакой и смотрел «Терминатора».

– «Терминатор» тут при чем?– окончательно запуталась я.

Илья усмехнулся. Захотелось ему врезать еще сильнее.

– «Терминатор» ни при чем. Просто вы сменили привычное место жительства, где все микробы уже родные. Незнакомый биогенном, скорее всего, стал возбудителем воспаления в желудке. Или кишечнике. Понос был?

– Не было.

– Значит, желудок.

– О боже, – я прижала руку ко рту, чтобы не завыть. Илья разложил все по полкам, и я поверила. – Значит, нет никакого сотрясения?

– Только сплошное потрясение мозга, вызванное тревогой и врачами.

– И бесконечной рвотой, – добавила я.

– И ей, да. Парень и на кровати крутился, потому что живот болел. Так что падение – это следствие, а не причина.

До меня наконец дошло, что нет никакого сотрясения. Сразу улетучились страхи о последствиях травмы, гематоме в мозге, осложнениях в виде отклонения в развитии. Железный прут напряжения, который торчал у меня в спине, рассосался в одночасье.

Я расслабилась, плечи опустились, морщинка между бровями расправилась. Я даже немного сползла в удобном кресле и пробормотала:

– Ничего себе.

Илья тактично дал мне минуту прийти в себя. Он что-то записывал в наш файл на компьютере. Митька остыл к паровозу и горилле, вернулся ко мне.

– Ну чего там? – поинтересовался он. – Жить буду?

Илья снова прыснул. Я давно привыкла к таким выражениям. Что тут поделать? Сама виновата. Парень знает все мои словечки.

– Будешь, – успокоила я сына. – Возможно даже, что долго и счастливо.

– Не исключено, – подтвердил мое предсказание Раевский. – Вам самое главное сейчас, Дмитрий Евгеньевич, много пить.

– Так мама не дает, – нажаловался он на меня моментально. – Дает ложку, как издевается. Это же не суп. А если глотну, то ругается и выдирает чашку.

Я стала оправдываться.

– Его тошнило после каждого глотка. Я боялась обезвоживания.

– Сразу тошнило? – уточнил Илья.

– Нет. Минут через двадцать.

– Тогда не будет обезвоживания. Вода транзитом в желудке. Ей не надо перевариваться.

– Я же говорил! – тоном всезнайки вставил Митя.

Хотя ничего он не говорил. Вчера только ныл и спал.

– Мама правильно все делала, – поддержал и меня Илья. – Дробное питье должно помочь, если рвота сильная.

– А меня и не рвет больше.

Раевский приподнял бровь.

– Кстати, да. Вы тут уже полчаса… И ни разу.

– В машине тоже не тошнило, – добавила я и с надеждой предположила: – Может, ему лучше?

– 

Не исключено. Если захочет есть – дела налаживаются. Но питание тоже дробное. Для начала бульон, каши, тушеные овощи.

– Овощи – отстой, – вклинился Митька.

Раздосадованный диетой, он стал изучать палочку, которой Илья прижимал его язык, когда смотрел горло. Я хотела отобрать, но Раевский сделал знак, что все нормально.

– Несладкие сухари из белого хлеба можно.

– Сухарики люблю.

Я закатила глаза и сказала:

– Мы не в ресторане. Будешь есть, как положено.

– Скучно. – Митька отбросил палочку и потянулся к фонендоскопу, который висел у

Ильи на шее.

Раевский снова не стал отказывать ребенку. Он снял с себя фонендоскоп и отдал Мите.

– Сломает, – предсказала я.

– Вряд ли. Зато развлечется. Я записал все рекомендации по еде.

Я вздохнула, и тут меня вовремя озарило.

– Стой, – выпалила я, обращаясь к Илье.

– Обязательно? – засмеялся он. – Можно я посижу, пока дописываю хотя бы?

Я не обратила внимания на его хохму. Мне не до шуток сейчас.

– Если нет сотрясения, значит… ему можно мультики, игрушки, книжки.

– И телефон поиграть, – закончил за меня сын. – И ютуб!

– Можно, конечно, – разрешил нам все Илья и очень педагогично добавил: – Но в пределах разумного. Ютуб вообще много смотреть нельзя. Мозги гниют.

Митя, который был расположен к доктору, моментально уволил его из приличных людей.

– Вы тоже скучный, – приговорил он Раевского. – Как все взрослые. Только деда прикольный. Он водит медицинскую тачку, как Доминик Торетто.

Просить сына помолчать я не стала. От этого будет только хуже. Нам лучше скорее уйти.

– Это все рекомендации? – спросила я у Ильи.

– Пробиотики не назначаю. Если рвота не прекратится, а боли усилятся, то позвони мне. Я запишу на срочный прием. Или зайду…

– Уверена, все будет хорошо. Спасибо.

Не хватало мне еще визитов этого… В общем, нам пора уходить.

Я протянула руку за назначением. Илья отправил его в печать и выдал мне.

– А бланк на оплату? – вспомнила я.

Илья покачал головой, но я не собиралась принимать его милостыню.

– Выпишите квитанцию, Илья Викторович, – проговорила я с нажимом. – Вы нам помогли. Работа должна быть оплачена.

Он не стал спорить и быстро оформил бумагу.

– Могу я спросить, Ева, – начал Илья, едва я поднялась и протянула сыну руку.

– Нет! – оборвала я его. – Спасибо за прием. Нам пора.

– Пока, – успел крикнуть Митька, которого я скорее вытолкала за дверь.

Мы чуть не сбили девушку с дочкой, которая стояла у двери. Видимо, следующие пациенты. Я извинилась и скорее помчалась с сыном по коридору к кассе.

Глава 3. Страх и надежда

Я тряслась, пока оплачивала прием. Все время оглядывалась, как уголовница. Боялась, что Илья последует за нами, украдет Митьку, и я их больше никогда не увижу.

Раевский заговорил мне зубы в кабинете. Я совсем забыла, что он обладает обаянием на грани с гипнозом. Я снова поплыла, как пять лет назад, и забыла, что должна ненавидеть его и опасаться.

Стоит признать, подонок выглядел еще лучше, чем вещал. Илья возмужал, плечи как будто стали шире, волосы гуще, а глаза ярче. Это я развалилась на части после родов и кормления. Декрет, совмещенный с учебой и работой, сделал из меня чучело панды. Вечно лохматая, помятая с кругами под глазами от хронического недосыпа.

Еще и голову не помыла после бессонной ночи. В вытянутой майке и художественно драных джинсах я точно выгляжу чучелом.

Я выругалась под нос, злясь на свои глупые мысли. Какая разница, как я выгляжу? Соблазнять этого козла мне точно не надо.

Митя почти бежал по парковке, с трудом поспевая за мной.

– Мам, притормози, – захныкал он и потянул мою руку, вырываясь.

– Прости, милый. Я что-то разволновалась. Ты как себя чувствуешь?

Я присела на корточки, внимательно рассмотрела лицо сына.

– Ничего, – ответил он.

– Тебя не тошнит?

– Нет, но бежать устал. Немного. Мы разве опаздываем?

Сделав длинный выдох, я заставила свое паникующее сердце биться медленнее. Сын задавал очень мудрые вопросы. У Митьки стоит поучиться расставлять приоритеты.

– Нет, Мить, не опаздываем, – сказала я. – Мы везде успели.

– А в больницу ложиться?

– Откуда ты знаешь, что мы собирались в больницу?

Митя по-взрослому закатил глаза и сообщил:

– Я живу с тобой, мам. Ты говорила вчера дедушке. Сегодня утром – тоже. И сумка в багажнике. Я маленький, но не тупой.

Я рассмеялась, едва сдерживая слезы, и обняла Митю.

– Ты самый умный, самый красивый и чудесный мальчик на свете, – проговорила я растрогавшись.

Митя поморщился, но объятия принял.

– Вспомни об этом, когда будешь отказываться купить мне второе мороженое за день, – пожелал он.

Я сама себе пообещала, что куплю ему два подряд, когда поправится. Главное сейчас не озвучивать, а то замучает.

– Нам сначала нужно выздороветь. Слава богу, дома, а не в больнице. Поехали.

Я щелкнула брелоком, и мой «Ниссан Ноут» дружелюбно чирикнул, мигнув фарами.

Сев за руль, я снова выдохнула, повернула ключ. Машина завелась, окончательно успокаивая меня гудением мотора.

Черт, какое же счастье, что нет сотрясения, что не надо ехать ни в какую больницу. Я заплатила за это пучком нервов из-за встречи с Ильёй, но оно того стоило. Раевский – редкий гад, но врач отличный. Он умный до безобразия и постоянно пополняет багаж знаний, читая медицинские блоги со всего мира. Даже мое предвзятое мнение о личных качествах Ильи не мешало уважать его как специалиста.

– Мама, я хочу посмотреть «Кунг-фу панду», – сообщил мне с заднего сидения Митя. – Доктор сказал, что можно. Мы собирались, пока я не заболел. Можно?

– Да. Думаю, можно.

Мы встали на светофоре, и я увидела, как Митя потянулся к бутылке с водой, сделал два глотка. Его не тошнило с самого утра. Я боялась думать о хорошем, но спокойствие накрывало меня приятной теплой волной.

Всю дорогу я, словно шпион, следила по зеркалам за машинами. Как будто могла разглядеть в них Илью. Митя подпевал радио и выглядел огурцом. Страх вперемешку с надеждой не отпускали меня всю дорогу. Я воровато оглядывалась даже в подъезде.

Только закрыв дверь на все замки, я немного успокоилась.

– Вымыть руки, – скомандовала я, едва мы вошли домой.

Митька почти бегом отправился в ванную. Догнав его, я увидела, как он пенно намылил ладошки и тщательно смыл.

– Илья Викторович сказал, что я заболел из-за грязных рук, – сказал мне сын. – Я теперь всегда буду их мыть.

Я не могла не заметить, что сын запомнил имя и отчество врача. Он такой умненький, но в этом случае лучше б ему забыть доктора Раевского.

– Лучше два раза помой тогда, – посоветовала я.

– Хорошо.

Митя смыл и намылил снова. Я не успела и глазом моргнуть, а он уже переоделся и сидел на диванчике, изображая паиньку. Парень поерзал и напомнил:

– Давай, включай мультик.

Я нашла на телевизоре мультфильм, включила, а сама пошла колдовать с мультиваркой. У меня была индейка для бульона. Как знала, купила в день приезда.

Залив мясо водой, я включила режим супа, разложила диван и прилегла рядом с Митькой.

Усталость моментально догнала меня. Я моргнула два раза, а на третий мои веки склеились крепким сном. Когда я открыла глаза, на экране уже были титры, а в воздухе витал запах супа.

– Мать года, – проворчала я под нос, протирая глаза. – Как мультик?

– Отличный. А можно еще посмотреть?

Я решила не лишать ребенка радости и включила второй мультик подряд.

– Тебя не тошнило, пока я тут дрыхла? – спросила на всякий случай.

– Неа. Я пил водичку и пописал.

Митя указал на пустой стакан и полный горшок. Я хотела поворчать, что надо бы выливать, но не стала. Успею побыть строгой. Пусть парень кайфует. Счастье, что он пьет и писает, а не фонтанирует зеленой жижей. Значит, никакого обезвоживания, и сама болезнь отступает.

Я налила Митьке еще воды и помыла горшок. Пока он смотрел мультики, доварила суп.

Звонок в домофон заставил меня подскочить на месте. Я сразу подумала, что это Илья. Он пришел и будет требовать…

– Мам, звонят, – крикнул мне Митя.

Я подошла к трубке, сняла и повесила ее обратно, чтобы скинуть звонок.

– Телефон, мам, – снова сообщил мне сын. – Он вибрирует.

Митя протянул мне мобильный. Я с облегчением обнаружила, что звонит отец.

– Ева, ты меня в гроб свести хочешь? – заговорил он, не дожидаясь моего ответа. – Вы где?

– Дома, – пискнула я.

– А почему не открываешь?

– О, это ты? Прости пожалуйста. Позвони еще раз, я открою.

Папа поднялся через минуту и продолжил меня отчитывать дома, но уже тише.

– Ребёнок, я просил мне позвонить после врача. Ты трубку не берешь, я все отделения обзвонил. Вас нигде нету. Поехал домой, а ты и тут меня игнорируешь.

– Прости, я заснула, а вызов был на вибрации. Митя смотрел мультики. Мы не слышали.

– Деда! – Митька пролетел через кухню, повис на дедушке. – Я смотрю мультик, а мама спала.

Выдав всю концептуальную информацию, он умчался на диван. Вид почти здорового ребёнка успокоил отца.

Папа покачал головой и передумал ругаться.

– Главное, что все живы. – Он разулся, прошел на кухню. – Ох, как вкусно пахнет супчиком. Как вы сходили? Что Наталья сказала?

Я решила не говорить папе про отсутствие его врача и встречу с Ильёй. Мне самой еще предстоит пережить это. С папой будет сложнее успокоиться.

– Сказали, что у нас нет никакого сотрясения. Гастроэнтерит. Наелся у тебя ягод с куста, не мыл руки, целовался с псом.

– Ой. Ничего себе. – Папа потеребил волосы на затылке и тут же стал выглядеть очень виноватым. – Пожалуй, я пойду помою руки.

Я усмехнулась, наблюдая, как он ретируется в ванную.

– Так… и что будем делать с энтеритом? – спросил отец, вернувшись.

– Есть суп и много пить.

– И сухарики мне можно, – напомнил Митя.

– И сухарики, – согласилась я. – Ты сам поспал?

– Вздремнул пару часиков. Мне нормально.

Папа снова принюхался к супу, и я предложила:

– Налить тебе?

– Не откажусь.

Митя увидел, что достаю тарелку, и сообщил:

– Мама, есть хочу.

– Мыть руки и за стол тогда, – скомандовала я.

Пацан поставил на паузу мультфильм и помчался в ванную. Мы сели пообедать втроем. Я тоже, оказывается, проголодалась. Хорошо, что варила много. Супа хватило, еще осталось.

Пока мы ели, мой телефон снова завибрировал.

– Ох, блин! – выругалась я. – Это Карина. Я совсем забыла. Господи! Она просила подменить бармена на пару часов.

Я схватилась за волосы, не решаясь снять трубку и сказать подруге, что подведу ее.

– Сильно опоздала? – спросил папа.

– Пока не опоздала, но я не смогу. Митька болеет. Как я его оставлю? Совсем забыла ее предупредить.

Папа осмотрел внука и сообщил:

– Митька вроде в порядке. Ты не блевал больше?

– Неа, – гордо сообщил бандит.

– Давай я посижу с ним, а ты поезжай в бар, – предложил отец. – Раз это обычный желудочный грипп, мы справимся.

Карина снова меня набрала. Телефон светил ее вызовом, отчаянно вибрируя.

– 

Давай, давай. – Папа подтолкнул мне телефон. – Обещала – иди.

Я сняла трубку.

– Ева, ты не забыла, что бар на тебе сегодня до девяти? – деловым голосом проговорила подруга.

– Забыла, – ответила я честно. – Но папа меня обещал подменить. Я приеду.

– Супер. Тогда увидимся.

Я быстро доела суп, собралась и выдала последние наставления мужчинам.

– Много телек не смотреть. Никаких терминаторов, папа. Ему четыре года.

– А «Правдивую ложь» можно? – поддел меня отец.

Я прищурилась и ничего не ответила на это.

– Если станет плохо, звоните. Есть ему можно суп и сухари. Белый хлеб в шкафу. Ты сможешь подсушить?

– Справлюсь, Евик. Не переживай.

– Не могу не переживать. Я же мать, – сказала я вроде весело, но вполне серьёзно.

Папа провожал меня у двери. Я все держалась за ручку, не в силах выйти из квартиры.

– Игрушки в ящике. Салфетки в спальне. Трусы тоже там, в комоде.

– Зачем трусы? Он ходит на горшок отлично.

– Ну мало ли.

Папа обернулся на Митьку, который был поглощён продолжением мультика. Отец склонился ко мне и тихо проговорил:

– Слушай, ты не спеши домой. Останься с Каринкой в баре. Выпейте, потусуйтесь.

– Зачем? – не поняла я.

– Отдохни, девочка. Ты совсем замоталась. В Москве никто тебя не прикроет. Здесь я могу. Если соблазнишь какого-нибудь смазливого пацана, то смело оставайся на ночь.

– Папа! – возмутилась я.

– Ты живой человек, Ева. А еще красивая, молодая женщина. Я хоть и твой старый батя, но о потребностях помню. Давай, проваливай. Чтоб я тебя не видел хотя бы до полуночи.

– Безобразие какое. Выгоняет меня из дома, – смеялась я, пока папа нежно подталкивал меня в спину за дверь.

– Да. Ужас. Ни в чем себе не отказывай. Пока.

Он выставил меня в коридор и закрыл дверь.

Я посмеивалась всю дорогу до бара. У меня крутой батя. Жаль, что я вынуждена жить так далеко от него.

Папа был абсолютно прав. Я все свое время проводила с ребенком. Митька – любовь всей моей жизни, но с ним невозможно расслабиться. Иногда я сдавала его в садик на пару часов, чтобы в тишине пройтись по магазину или посидеть в парке. На полный день в частном саду я пока не зарабатывала, а без прописки в государственный нас не брали.

Так что моя личная жизнь отсутствовала напрочь. Правда, со мной флиртовал сосед и все время грозил позвать на свидание. Если это можно засчитать?

Эх, все-таки нет.

Я оставила машину у дома и поехала на такси. Карина встретила меня на крыльце, быстро обняла и умчалась куда-то с барменом.

Я встала за стойку, сразу вспомнила молодость. Именно здесь я и познакомилась с Ильей.

Не поступила в универ, мама болела, и я пыталась всеми возможными способами заработать немного денег. Без образования и полезных знакомств меня взяли только официанткой в бар подруги. Заведением владела мама Карины. Народ толпами не ходил, но постоянные клиенты имелись. На пике своей карьеры тут я могла работать и в зале, и за стойкой, и посуду мыть и немного разбиралась в накладных и логистике.

Чтобы смен было больше, я работала почти без выходных, не высыпалась, чувствовала себя ужасно. Еще и за маму переживала. Конечно, в таком разобранном состоянии я не могла не доверится шикарному, взрослому, серьезному Раевскому. Я хотела, чтобы он помог забыть все мои проблемы и тревоги. Илья с этим прекрасно справлялся.

Глава 4. Забавное

Как ни странно, но я скучала по работе в баре и тем временам. Моя молодость пролетела незаметно и осталась здесь. Вернувшись за стойку, я вспомнила все пропорции коктейлей, названия вин и какая водка самая популярная.

В воскресный вечер посетителей было немного. Я скорее бездельничала, чем работала. На мне был расчет и выпивка – легкотня. От нечего делать я натерла до блеска бокалы и отполировала столешницу.

Время пролетело незаметно. Но вместо Карины бармена вернул на смену ее муж Леша.

– Привет, Ева. Как жизнь? – поздоровался он, чмокнул меня в щеку.

– Потихоньку. Мы с Кариной выпить собирались, – напомнила я. – Она подъедет?

– Не, осталась дома с Милой. Температура и кашляет, как шахтер. Похоже, опять бронхит. Откуда только он взялся среди лета.

Я сникла, но разговор поддержала.

– Из сада, наверное.

– Наверняка. Дался Каринке этот сад. Как будто она на заводе работает.

Леша глянул на батарею бутылок за стойкой и печально вздохнул.

– Я бы тебе составил компанию, но лучше к девочкам поеду. Сашка сейчас пиво выгрузит и сменит тебя. Спасибо, что подстраховала, Ев.

– Не за что.

Я улыбнулась ему и подставила другую щеку, прощаясь. Каринка, конечно, коза. Напоминала мне про работу, но ничего не сказала о больном ребенке. Обидно, блин.

Видимо, придется подвести отца, который настойчиво выставил меня из дома до полуночи. Если честно, мне совсем не хотелось уходить из бара. Я знала, что с Митькой все будет хорошо. Папа включит какой-нибудь трешовый боевик и обязательно позвонит, если ребенку станет хуже.

А я точно не смогу никуда выбраться в ближайшие лет пятнадцать.

Ладно. В школе точно будет полегче с личным временем, но до нее надо дожить.

– Чего грустишь, Данилова? – громко проговорил Сашка.

Он напугал меня внезапным появлением. Я подпрыгнула и шлепнула его по плечу.

– Сволочь! Ты откуда взялся?

– Из подсобки, – ответил он невозмутимо с наглой улыбочкой, довольный что застал меня врасплох.

Саша работал у Карины сто лет. Он уже был здесь, когда я пришла официанткой, и оставался бессменным барменом все пять лет. Старше меня на непонятно сколько лет, всегда веселый, всегда с похмелья. Иногда он уходил в запойный штопор, но всегда возвращался. Карина принимала его, потому что особо никто и не рвался работать за стойкой. Саша хотя бы не воровал внаглую и знал барменскую науку как свои родинки.

– Так чего грустишь, женщина? – повторил он вопрос, выгоняя меня на другую сторону стойки.

Я вернула ему фартук и присела на высокий стул.

– Выпить хотела с твоей шефиней, а она болеет с ребенком, – пожаловалась я.

– Тоже мне проблема. Выпей со мной – сразу решил Саня мою дилемму.

Я не могла не поддеть его.

– Ты же на работе.

Он фыркнул.

– И что? Я всегда на работе. Теперь не пить, что ли? Давай побалую тебя, как столичную чиксу.

И он принялся обрамлять краешек рюмки солью, как в лучших домах. Сделав белый кантик, Саша налил текилы и повесил на край дольку лайма. У меня рот наполнился слюной. Не столько мне хотелось напиться, сколько вернуть себе эту эстетику.

– Давай, – подбодрил меня бармен и налил себе тоже.

С соленым краешком он больше не заморачивался, а по-простому макнул палец в солонку. Саша дождался, пока я возьму рюмку, стукнул о нее своей.

– Твое здоровье, Ев, – бросил он и опрокинул шот в рот.

Я облизала рюмку, выпила половинку и втянула в рот сок лайма. Ностальгия по старым недобрым временам окончательно завладела мной.

Мне нравится моя жизнь. Я обожаю Митьку. У меня все хорошо складывается на работе. Я не покорила пока Москву, но точно прижилась там. Однако мое сердце осталось здесь. Я точно не стану напиваться, как в восемнадцать, и вряд ли подцеплю смазливого парня, но выпить с Сашкой – это особенный кайф из той свободной бесшабашной жизни.

Саша заметил, что я не допила свой шот, и поддразнил:

– Ты все еще пьешь, как девчонка, Данилова.

– Я и есть девчонка, придурок, – не осталась я в долгу.

– А еще ты стерва.

– А ты алкаш.

– Так выпьем за это.

Я захохотала, а Саша налил себе вторую. Мы чокнулись и выпили. Бармен мельком сгонял на кухню и притащил оттуда вазочку с гуакамоле и хлебные палочки.

– Это идеальная закусь к текилосу, – сказал он. – Поешь, а то окосеешь. За счет заведения.

– Спасибо.

Я оценила его заботу. Сашка – бестолочь, но человек хороший.

Я макнула хлеб в гуакамоле, откусила и одобрительно покивала.

– Народу сегодня почти нет, – то ли пожаловался, то ли порадовался Саша, наливая себе третью, а мне вторую.

Он больше не баловал красивой подачей, но я и не капризничала. Макнуть палец в соль я не брезговала.

Мы выпили еще раз. Я щедро выпачкала палочку в гуакамоле и откусила.

– О, знакомые лица, – радостно воскликнул Саша, глядя мне за плечо.

Я обернулась и увидела… Илью.

Он стоял в дверях как призрак из прошлого. Высокий, красивый, немного потерянный. Илья оглядывался по сторонам. Похоже, искал знакомых.

Я замерла, окаменела и изо всех сил пыталась открыть портал домой или в ад. Хоть куда-нибудь. Главное, подальше от него. Нужно незаметно ускользнуть, пока он меня не увидел. Но бармен порушил мои планы.

– Эй, Раевский, – крикнул Саша и замахал руками. – Илья Раевский! Иди к нам.

Я отвернулась, собираясь избить бармена, или заклеить ему рот, или избить с заклеенным ртом. Но мои реакции безбожно тормозили. Я никогда не отличалась мгновенной сообразительностью. В стрессовой ситуации я замираю, думаю, а потом только делаю. Это помогает, когда ребенок болеет, например. Но совершенно неуместно, когда отец этого самого ребенка идет к тебе и садится рядом за стойку.

Илья ворвался в мое личное пространство своим запахом, и я окончательно обомлела.

– Саша, – весело выпалил Раевский, протягивая руку бармену. – Рад видеть.

– Взаимно, бро. Какими судьбами?

Илья покачал головой и нейтрально ответил:

– По работе. – Он повернулся ко мне и склонил голову, приветствуя. – Ева…

– О, а вы знакомы, да? – припомнил Саша. – Ты чего не здороваешься, Данилова?

– Мы сегодня виделись, – выдавила я, едва шевеля непослушными губами.

Илья улыбался широко и радостного. Мне захотелось выбить его идеальные зубы.

– И снова встретились. Как раньше. Забавно, да? – проговорил Раевский.

Сжав кулаки, я пыталась понять, чего хочу сильнее: ударить Илью или убежать прочь. Кажется, оба варианта неприемлемы. Поэтому я допила свою текилу и проскрипела:

– Ничего забавного я не вижу.

– Ты офигела одна пить? – возмутился Саша. – Илюха! Ты будешь?

Он показал ему бутылку.

– Зачем я тогда сюда пришёл, – рассмеялся Раевский.

Саша достал еще одну рюмку и разлил. Я злорадно отметила про себя, что выпендрежного соленого бортика Илье бармен делать не стал. Скорее всего, потому что спешил выпить.

Раевский по-свойски залез пальцем в общую солонку, чокнулся с Сашей и опрокинул шот.

– Саша, блин. Ты опять бухаешь? – заныла официантка Лена, которая подошла к стойке с заказом. – Мне нужны прямо сейчас три Маргариты и Лонг-Айленд.

– Сделаем, кисуль. Хотя бухать мне нравится больше.

– Не смешно, – огрызнулась Лена.

Она взглянула на Илью и мгновенно изменилась в лице.

– Могу я что-то сделать для вас?

Ладно, теперь захотелось избить Елену. Это текила или со мной что-то не так? Я в жизни никого пальцем не трогала.

– Нет, спасибо, – отказался Илья. – Саша с Евой уже все делают для меня.

Не знаю, зачем он приплел меня, но Лене это не очень понравилось. Она сморщила нос и ушла на кухню.

Сашка временно нас покинул, чтобы смешать коктейли.

– Как дела у Мити? – спросил Илья, воспользовавшись нашим своеобразным уединением.

– Все хорошо. Он с папой, – зачем-то сообщила я, как бы оправдывая свое пребывание в баре, пока больной ребенок дома.

Но Илья понял мои слова иначе.

– С папой? – переспросил он. – Ты замужем?

– Да, – соврала я, не моргнув глазом.

– Странно.

Я возмутилась.

– Что странного? Я не могу быть замужем?

Раевский указал на мои пальцы, заметил:

– Кольцо не носишь.

Я не сдержала издевательского смеха, сказала:

– Поверь моему паршивому опыту, Илья. Отсутствие кольца не гарантирует отсутствие брака.

Раевский дернул уголком губ, изображая усмешку.

– Не поспоришь, – буркнул он и сам плеснул нам в рюмки текилы.

Я выпила, снова не дожидаясь ни тоста, ни товарищей по бутылке. Илья тоже не стал дожидаться Сашу и выпил со мной.

Он поставил рюмку и посмотрел на меня внимательно, протянул руку. Прежде чем я поняла, что он собирается меня коснуться, Раевский провел пальцем по моей верхней губе.

– Гуакамоле, – сказал он и облизал палец.

Меня как кипятком окатило. Я вспыхнула, моментально покраснела.

«Текила. Это все текила», – трусливо объяснила я сама себе колкое возбуждение.

И все же это Илья снова действовал на меня всеми своими афродизиаками. Его взгляд, его голос, его запах, небрежные прикосновения. Даже просто сидеть с ним рядом было запретно, остро, сладко и горячо.

Голова кружилась.

Это текила. Все текила.

– Значит, ты замужем. У тебя сын, – проговорил Илья голосом диктора из новостей. – Ты счастлива?

– Вполне, – не соврала я, отвечая лишь на последний вопрос.

Я взяла еще одну палочку, пытаясь успокоиться и не вызвать у Ильи никаких подозрений. Кажется, он настроен мирно и ничего не подозревает.

Илья поймал мою палочку и надломил, забирая себе половину. Он зачерпнул гуакамоле.

– Кажется, у тебя тоже жена и ребенок, – напомнила я.

Илья поморщился и ничего не ответил, а бесконечно долго жевал.

– Ты счастлив? – вернула я ему вопрос.

– Не уверен.

Он налил себе и выпил один, оттолкнул пустую рюмку.

– Кажется, я был счастлив здесь пять лет назад. Все, что случилось со мной после, не очень похоже на счастье.

Он накрыл мою руку своей, и я выдрала ее яростно, чуть не упав со стула. Илье пришлось поймать меня.

Я забилась в его объятиях, вырываясь.

– Не смей меня трогать, Раевский, – зашипела я на него. – Никогда. Понял?

Он убрал руки, но не отстал.

– Я надеялся встретить тебя здесь, Ева, – сказал он.

Я слишком громко засмеялась.

– Забавно. А я вот надеялась с тобой никогда больше не встречаться. Ни здесь, ни где-нибудь еще.

– Значит, теперь ты видишь забавное в этой встрече, да? – Илья приподнял бровь.

Он ослеплял меня своими наглыми глазами и усмешкой, от которой мои трусики буквально сгорели под джинсами.

Разве можно одновременно ненавидеть и желать человека? Оказывается, да.

За стойку вернулся Саша. Я собралась попрощаться и уйти, слезла со стула. Илья закрыл мне дорогу.

– Ева, нам надо поговорить. Давай пересядем за столик или пройдёмся? – настойчиво предложил он.

Если я сейчас уйду, он точно последует за мной. Я начала выдумывать на ходу.

– Нет, у меня дела. Я должна пиво проверить… И вообще.

– Какое еще пиво? – крикнул мне вслед Илья.

Обернувшись, я увидела, как Саша пожимает плечами.

Надеясь укрыться от всех своих тревог, я промчалась через кухню в подсобку. Прижавшись к стене, я пыталась заново научиться дышать. Сейчас переведу дух и ускользну через служебный выход.

Я не успела сделать ни того, ни другого. Дверь открылась, и в полоске света я увидела Илью. Он вошел и заполнил собой почти все пространство. Я оказалась прижата к нему.

– Ты зря прячешься от меня там, где мы столько раз занимались сексом, Ева, – заметил Илья. – Я знаю этот бар лучше собственного дома. Думала, я не пойду за тобой? Зря.

Я сама себя привела в ловушку, оказалась заперта с Раевским в темной тесной подсобке без свидетелей. Боже, какая дура. Это не кабинет в клинике и даже не полупустой бар. Здесь нет Мити или Сашки, перед которыми Илья должен вести себя прилично. Тут только мы.

Мое сердце билось одновременно во рту, в горле, колотилось пульсом в висках, в животе, в пятках. Я была на грани панической атаки. Илья припер меня к стенке во всех смыслах, но при этом зачем-то продолжал вести со мной светские беседы.

– Я слышал, твоя тетя умерла. Соболезную, – проговорил он, почти касаясь моих губ.

Я опустила голову, чтобы он никаким образом не смог меня поцеловать.

У меня не было никакого желания любезничать.

– Поздновато соболезнуешь, Илья. Ее полгода как нет.

Я попыталась оттолкнуть его, но он продолжал стоять каменной глыбой, нависать надо мной скалой. От собственной беспомощности впору было разрыдаться. Я сдерживала слезы, но голос дрожал, когда я потребовала:

– Уйди. Не хочу тебя видеть.

Он снова никуда не собирался, продолжал болтать.

– Ева, я знаю, что обидел тебя. Прости. Мне жаль.

Я рассмеялась.

– Жаль? Тебе жаль, Раевский? Твои сраные извинения опоздали на пять гребаных лет. Отстань, Илья!

– Нет! – Илья положил руки мне на талию. Они сдавили меня, заключая в кольцо его власти. Я до сих пор вся дрожу от его прикосновений.

Ладони Ильи заскользили по моим бокам, по спине. Он погладил мою шею, запустил пальцы в волосы, заставляя запрокинуть голову и смотреть на него. Второй рукой он сжал мою попку.

Предательский стон вырвался из моего рта. Колени подогнулись. Я была на грани, но все еще могла сопротивляться. Оттолкнуть его опять не вышло, и я просто била его кулаками по груди.

– Хватит. Прекрати! – скулила я, стараясь не стонать. – Убери от меня свои мерзкие женатые лапы.

– Не могу, – выдохнул Илья мне в шею. Его губы заскользили по чувствительной коже к ушку. Он куснул меня за мочку.

Я всхлипывала, продолжая бить его.

– Не смей, нет. Уходи к жене. Иди Таню свою целуй.

Илья неожиданно послушался и прекратил целовать меня. Я теперь была готова завыть от потери и разочарования.

– Я не могу пойти к жене, потому что ее нет, – сказала Илья.

Прозвучало ужасно.

– Она умерла? – предположила я самое плохое.

Илья нервно усмехнулся.

– Нет, слава богу. Я развелся, Ева.

Глупая радость пронзила меня в самое сердце. Я разозлилась, потому что не имела права радоваться.

– Я развелся, – повторил Илья, потому что я никак не реагировала.

– И что ты за это хочешь? Медаль? – едко поинтересовалась я.

– Нет. Тебя.

Он держал мое лицо в ладонях. Наши глаза привыкли к темноте, и я могла видеть его лицо. Не так хорошо, как в баре или утром на приеме. Но мне и не нужен свет, чтобы помнить его потрясающие скулы, волевой подбородок и пронзительный взгляд.

Время остановилось, реальность рассыпалась. Мне как будто снова восемнадцать, и все, что я хочу – забываться в объятиях этого мужчины. Так сложно сопротивляться своим желаниям, когда он хочет того же.

– Хочу тебя, Ева, – вторил Илья моим мыслям.

Он склонился, погладил пальцами мои щеки, но не спешил поцеловать.

– Видит бог, как я хочу тебя, девочка, – выдохнул он. – Но нам лучше сначала поговорить…

– Нет, – выпалила я и сократила расстояние между нашими губами.

Никаких разговоров. Я должна заткнуть ему рот и заставить забыться. Раньше у меня прекрасно получалось. Посмотрим, есть ли у меня власть над Ильёй теперь.

Я только коснулась его губ, и хватка Раевского усилилась. Он сжал меня в объятиях, почти причиняя боль. Но я не возражала. Мне нравилось чувствовать его страсть и неистовую потребность во мне. Илья смял, сокрушил мои губы. Он не тратил время на нежные уговоры, как раньше. Его голодный жадный рот терзал меня. Щетина царапала мне губы и щеки, но я снова была не против. Эти колкие болезненные поцелуи желаннее любой нежности.

– Ева, Ева, Ева, – бормотал Илья, жаля меня губами. – Хочу тебя. Как же я скучал, малышка. Ты такая…

Я укусила его за губу, чтобы заткнуть рот. Не хочу ничего слышать. Все вранье. Его слова – сплошная ложь. Только губы и руки говорят правду.

Илья потерся пахом о мое бедро, намекая, что и его член готов искренне высказаться. В нем я тоже не сомневалась, но так далеко точно не буду заходить.

– Я не буду трахаться с тобой в подсобке, – заявила я, задыхаясь от желания.

– Серьезно?

– Да.

– Ну ладно, – быстро согласился Илья и снова стал целовать меня.

Он потянул меня за волосы, заставляя повернуть голову. Так ему было удобнее покрывать поцелуями шею. Илья провел языком до ключицы, прикусил кожу груди. Его пальцы ловко расстегнули рубашку до пояса и отодвинули в сторону чашечку лифчика.

Я извивалась и постанывала, пока он водил языкам по соску, посасывал его, сдавливал губами.

Моя грудь изменилась после кормления, но Илью это, кажется, не беспокоило. Он измучил один сосок и переключился на другой. Его руки колдовали теперь с моими джинсами. Пальцы разделались с пуговицей, проникли под трусики. Он безошибочно нашел самое чувствительно место, там, где билось одно из моих маленьких сердец.

Илья поглаживал и надавливал, водил пальцем по кругу и чуть пощипывал мега чувствительную плоть. Теперь была моя очередь вцепиться в его волосы.

Я ненавидела себя за слабость, но не могла отказаться от волшебства его рук и губ. Старые, давно забытые инстинкты взяли надо мной верх. Я была на грани и точно знала, что не сдержу ненавистного восторга.

– Илья, я не выдержу, – предупредила я его. – Я закричу.

Он пришел мне на помощь и накрыл мой рот поцелуем. Его губы заглушили мои громкие бесстыжие крики и стоны. Я крупно вздрагивала в его руках, раздираемая удовольствием и ненавистью.

Позволив мне кончить, Илья потянул джинсы ниже.

– Ты бесподобна, малышка, – бормотал он мне в губы. – Хочу почувствовать тебя такую горячую…

– Нет, – выпалила я, останавливая его. – Я не буду здесь!

– Ладно, – тут же согласился Раевский. – Поехали ко мне.

На одну безумную секунду я позволила себе представить, что действительно поеду и займусь сексом с Ильёй в его кровати. В кровати, которую он не делит с женой. Это очень соблазнительно.

Но я кончила, и кровь вернулась обратно в голову. Мозги начали соображать.

– Я выйду первая. Потом ты, – предупредила я, делая вид, что на все согласна.

– Как в старые добры вре…– начал Илья, но осёкся.

Времена, когда я тайком выскальзывала из подсобки, нельзя назвать добрыми. Раевский понял свою ошибку и сказал:

– Да, я за тобой через минуту. Жди на углу.

Кивнув в темноту, я застегнула пуговицу на джинсах, запахнула рубашку и вышла тихонько на свет. Но я не пошла ждать Илью, а проскользнула через служебный выход, оттуда переулком на другую улицу и бегом мчалась два квартала.

Когда начала задыхаться, вызвала такси и уехала домой.

Глава 5. Заложники

Я вошла в темную тихую квартиру. Папа спал с Митей в кровати. Они выглядели очень мило.

Я бы стояла и любовалась ими до утра, но нужно было улепетывать и срочно. Мне не привыкать собирать вещи за десять минут. Пять лет на съемных квартирах научили аскетизму.

Я старалась не шуметь, чтобы дать папе и Мите поспать. Быстро сложила в сумку свои и Митькины шмотки, вскипятила и вылила в термокружку остатки супа. Главное, не забыть горшок и щетки.

Черт знает, почему они главные, если можно купить в любом супермаркете.

У папы есть ключи. Он сможет сам подать объявление и показывать квартиру всем желающим. Ну а на сделку я сама приеду на денек. Сейчас я разбужу сына и уеду, чтобы никогда больше не видеть Илью.

Он не найдет нас в Москве. Он вообще никогда нас не найдет. Старший Раевский не узнает, что я его обманула. Он не сможет нам навредить.

Сев на диван, я велела себе успокоиться. Подышав квадратом, чтобы избавиться от приступа паники, я немного пришла в себя.

Сумка, ночь, машина, брошенный отец и сонный ребенок.

Отличный план, Ева. Только в него совсем не вписывается текила, которую я глушила в баре.

Блин, я так отвыкла от алкоголя, что совсем забыла о несовместимости оного с вождением. Зато текила прекрасно помнила свои функции. Меня размазало. Я прилегла на минутку.

Убавив с помощью дыхательных практик адреналин, я ощутила ужасную усталость и головокружение.

Клянусь, я не закрывала глаза, а только моргнула. Но очнулась, когда на улице было уже светло.

– Мам. Мама.

Я разлепила глаз и увидела, что Митя стоит у дивана. Он просиял, заметив, что я ворочаюсь.

– Доброе утро. Включи мультики.

Резко сев, я уронила на пол плед. Похоже, папа меня укрыл.

– Уже утро? Сколько времени? Где дедушка? – забросала я ребёнка слишком сложными вопросами.

Митя предсказуемо пожал плечами.

– Я проснулся, пописал и вылил горшок, – все, что он мог мне ответить о ситуации в доме.

– Молодец, малыш, – похвалила я парня и чмокнула в щеку.

Отца дома не было. Похоже, он тихонько ушел, пока я дрыхла. Кошмар какой-то. Привычка спать без задних ног при любой возможности сегодня со мной сыграла злую шутку. Интересно, если меня будут этапировать на Колыму за похищение ребенка, я тоже не проснусь?

Идиотские мысли с похмелья. Митьку я родила, а не украла. Он мой. Даже Виктор Раевский не сможет упечь меня в тюрьму за вранье. Зато его сын точно намеревается влезть в мою жизнь.

Сегодня утром события в баре казались мне дурным сном. Но я не повелась на уловки разума и текилы. Сумка все еще стояла у двери. Я поспала и могу сесть за руль. Похмелья толком и не было. Голова не болела, только во рту вкус лайма и соли.

– Митя, мы уезжаем, – сообщила я сыну, который все еще стоял около меня с пультом.

– А мультики? – обиделся он.

Его губки сжались и кривились уголками вниз, подбородок дрожал, обещая мне скорую истерику.

– Нам нужно выехать быстрее, чтобы не попасть в пробки, – попыталась я объяснить.

Митя захныкал и стал хитрить.

– А завтрак?

– Ты же не завтракаешь так рано.

– Я мог бы посмотреть мультики за завтраком.

Я присела перед ним на колени и сжала плечики.

– Эй, малыш, мы с тобой должны быть заодно. Я очень тороплюсь в Москву. Помоги мне, пожалуйста. Или не мешай.

– Опять работа? – заворчал Митька.

Он передумал плакать, но все еще злился на меня.

– Дела, – туманно пояснила я, чтобы не обманывать.

– Ладно. Но мы заберем сухарики, которые деда нажарил вчера.

С таким ультиматумом нельзя было спорить.

– Согласна.

– И сок мне купишь. Я буду есть и пить по дороге. – Он не спрашивал, а уверенно ставил условия.

Меня немного покоробило его сходство с дедом в этот момент. Как будто мало, что он похож лицом на Раевских. Еще и характер диктаторов достался с паршивыми генами.

Но возражать я не стала. Сок и мультики – это не принципиальные уступки. В ответ я выдвинула свои условия.

– Если захочешь писать, скажешь.

– Скажу.

– Ладно. Тогда обещаю сок в дорогу и много мультиков по приезду.

– Урааааа!!! Ты лучшая мама в мире.

Митька вырвался и запрыгал на одной ножке.

Он слишком рано стал взрослым. Похоже, я его таким сделала. Баловать сына не было особенно возможностей. Я совсем недавно перестала выживать. Спасибо хорошей работе.

Митя совсем разбесился от радости, стал скакать на диване. Не хватало мне еще падения.

– Чистим зубы и поехали, молодой человек, – осадила я его и пошла в ванную.

Умывшись, я помогла Мите с зубами и одеждой. Буквально через полчаса мы вышли из дома, направились к машине. Я тащила сумку, а Митя деловито пер свой горшок. Он предлагал поменяться каждые пять секунд. Потому что он мужчина, а я девочка.

– Девочкам надо помогать, – настаивал хмурый сын.

Я забрала у него горшок и поставила в салон на всякий случай. Стратегические девайсы должны быть рядом. Следом в салон отправился Митька. Я пристегнула его в кресле под продолжение ворчания.

– Как я буду тебе помогать, если ты не даешь?

– Ты помог мне с горшком, – не согласилась я.

– Он легкий. Тебе было тяжело.

– Мне нормально. Я привыкла, родной.

Митя вздохнул и смирился. Я выдала ему сухарики, который мы собрали в контейнер с собой, и пообещала:

– Сейчас заедем на заправку и купим сок.

Настроение улучшилось. Митя снова улыбался. Я закрыла дверь и обошла машину. Но не успела взяться за ручку водительской двери, меня кто-то схватил за плечо и развернул.

Я оказалась прижата к капоту. Снова прижата, как несколько часов назад. И это опять был Илья.

Он все-таки догнал меня.

– Далеко собралась, Ева?

Я в очередной раз замерла и окаменела. Илья словно вылез из моих ночных кошмаров, где зомби с его обезображенным лицом утаскивал меня в преисподнюю. Я приготовилась, что сейчас под нами разверзнется земная твердь, и мы оба полетим в тартарары.

Но вместо треска земной коры я услыхала голос своего сына.

– Йо-хо-хо, придурок!

Скосив глаза, я увидела, как Митя замахивается в лучших традициях боевиков. Думаю, он хотел ударить в живот, но дотянулся только до паха. Маленький кулачок со всей силы врезал Илье по самому дорогому.

Раевский моментально отпустил меня и сложился пополам, заскулил от боли.

Мне стало жаль его. К тому же включилась мамка-воспиталка. Я на автомате отчитала сына.

– Митя! Ты что!!! Нельзя так.

Я скорее схватила сына за руки, потому что он намеревался добавить Илье.

– Тебя тоже нельзя хватать руками, – заявил мой маленький защитник. – Так что он первый начал.

– Неважно, кто первый начал, – продолжала я. – Главное, не устраивать драк. Насилие – не метод.

– Я должен был сидеть и смотреть, как мужик хватает мою маму?

– Ребенок дело говорит, – неожиданно похвалил Митьку Илья.

– А ты заткнись лучше! – Митя ткнул в него пальцем очень грозно.

Я начала косеть от богатой лексики моего сына. С одной стороны, он очень метко подбирал выражения, но все же не стоит это поощрять.

– Пожалуйста, следи за словами, молодой человек, – осадила я сына.

– Пусть он следит за руками. Еще неизвестно, на что среагирует металлоискатель: на свинец в его заднице или на дерьмо в башке.

Общий треш ситуации не помешал мне нервно хрюкнуть, подавляя смешок. Митя точно цитировал какой-то боевик. Поразительно, как быстро прилипают к ребёнку ругательные реплики.

Илья тоже усмехнулся и присел на колени, чтобы поговорить с Митей.

– Я извиняюсь за применение силы, – проговорил он очень серьезно. – Мне жаль, что я не сдержался.

Митя молчал насупившись. На его лице отражались муки выбора. Казнить Илью или принять извинения?

– Вы собирались уехать, и я вспылил. Мне очень нужно поговорить с твоей мамой. Я не могу позволить ей улизнуть от меня. – Илья глянул на меня и добавил: – Опять.

– Опять? – переспросил Митя.

Я думала, Илья уйдет от этого уточнения, но он пояснил.

– Да. Мы давно знакомы, и твоя мама все время ускользает от меня. Это неприятно. Поэтому я немного вышел из себя. Мне очень стыдно. Этого больше не повторится, обещаю. Мир?

Он протянул Мите руку. Тот выдержал драматичную паузу, оценивая открытую ладонь Ильи.

Я следила за ними как завороженная.

– Окей, извинения приняты, – сжалился Митя и крепко пожал руку Ильи. – Мама, мы от него ускользаем?

Вопрос сына поставил меня в тупик. Я хватала ртом воздух как рыба, выброшенная на берег. Воспользовавшись этим, Митя начал сам отвечать на свои вопросы.

– Мы собирались остаться здесь на недельку, но мама сказала, что надо срочно ехать. Мне больше нравится летом у деды, чем в Москве. Я бы хотел побыть подольше.

Я поспешила закрыть ему рот рукой.

– Митя, ты слишком много болтаешь.

Он продолжал мычать мне в ладонь, елозя по ней губами.

– Нам срочно нужно уехать, Илья. У меня дела.

– В Москве? – уточнил Раевский. – Какие?

Он при этом довольно улыбался, словно выиграл в лотерею.

Я сжала губы и ничего не ответила.

– Я ждал всю ночь, чтобы поговорить, Ева. Давай обойдемся без сцен, спокойно поднимемся и обсудим наши дела. Я хочу знать…

– Нет! – выпалила я, перебивая его.

Вцепившись глазами в Илью, я умоляла его взглядом ничего не говорить при Мите.

– Пожалуйста, не здесь и не так, – простонала я, борясь со слезами в голосе.

Думаю, он все понял. Илья посмотрел на Митю, снова на меня и вполне мирно сказал:

– Я бы хотел поговорить наедине, но прямо сейчас. Если у тебя срочные дела, я поеду с вами.

– В Москву? – не поверила я.

– Хоть в Квебек, Ева. Я никуда не уйду, пока…

– Черт с тобой. Давай поднимемся.

Митька вырвался из моего захвата и потребовал объяснений.

– Мы не поедем?

– Пока нет, дорогой.

Он воспринял это удивительно легко.

– Я возьму горшок и сухарики, – сообщил Митя, дергая дверь машины. – И сок. Ты обещала сок!

Илья достал мою сумку из багажника и пошел за нами в магазин. Я быстренько взяла коробку сока, оплатила, и через минуту мы уже входили в подъезд.

Я следила за Ильей во все глаза, готовая закрыть ему рот, едва начнет говорить при Мите что-то шокирующее. Он помалкивал, слава богу, но доверия моего все равно не заслуживал. Мы вошли в квартиру, и Митя отправился относить горшок в спальню. Я сразу зашипела на Илью.

– Хоть слово при ребенке скажешь, и я придушу тебя.

– Я не собирался ничего обсуждать при Мите, – не менее зло зашептал Илья. – Думаешь, я ждал всю гребаную ночь, потому что обожаю сидеть в темноте на лавочке?

Я ахнула.

– Ты ждал всю ночь?

– Да, на скамье у подъезда. Как пес, – выплюнул Илья.

– Зачем?

Илья растолковал мне, как невменяемой:

– Чтобы не будить ребенка, разумеется.

– Зачем ты вообще пришел?

– Да, зачем ты пришел? – повторил за мной вернувшийся в прихожую Митя.

Мы с Ильёй стояли друг напротив друга у двери, пререкались, не разувшись, даже дверь я забыла запереть.

– Ты опять обижаешь маму? – с угрозой в голосе поинтересовался мой сын.

– Мы просто разговариваем, Митя.

– Я за тобой наблюдаю.

Митька направил два пальца на свои глаза, затем указал ими на Илью. Все было бы очень смешно, если бы это происходило не с Ильей. Зато сам Раевский вполне весело посмеивался.

– Ты очень болтливый парень, знаешь? – проговорил Илья, потешаясь над Митей.

– Знаю, – он пожал плечами. – Мама мне каждый день об этом говорит. И просит помолчать хоть минуту, чтобы она могла послушать свои мысли.

– Вчера тебе, наверное, было плохо. Поэтому ты больше помалкивал на приеме в моем кабинете?

Митя хлопнул себя по лбу и выпалил:

– Ты доктор! Из клиники. Я вспомнил, где мы виделись.

– Меня часто не узнают без формы. Я привык, – махнул рукой Илья.

– Значит, ты мамин знакомый, а не какой-то хрен с горы…

– Митя! – рявкнула я, окончательно сатанея. – Еще слово, и я запрещу тебе общаться с дедом.

– Но деда так и не говорит.

– «Крепкий» орешек, – влез Илья. – Они смотрели крепкий орешек. Джон Маклейн и Рождество.

– Йо-хо-хо, при… – начал восторженно цитировать Митька, но ругательство проглотил под моим суровым взглядом.

– Вы меня с ума сведете.

Я разулась и прошла в ванную помыть руки.

Илья последовал за мной и напомнил об этом же Мите. Парень растолкал нас, чтобы влезть первым. В тесной ванной я сразу же оказалась прижата к Илье. Он стоял позади, похоже, не возражал. Мы встретились глазами в зеркальном отражении. Меня затягивало в синий омут глаз Ильи. Голова шла кругом, подташнивало от нервов.

Митя намывал руки и ничего не замечал.

– Помыл два раза, – похвастался сын, показывая мне ладошки. – Раз мы никуда не едем, я могу посмотреть мультики?

– Да, – выдохнула я. – Сам включишь?

– Попробую. У меня получается.

Он умчался вихрем пробовать. Илья тотчас закрыл дверь в ванной и зашептал:

– Ты можешь бегать сколько угодно, Ева, но Митя – мой сын. Ведь так?

Он все понял сам, но требовал от меня подтверждения. Я опустила голову, пытаясь срочно что-то придумать. Илья не дал мне возможности спрятаться. Он развернул меня к себе лицом и приподнял мою голову за подбородок, смотрел прямо в душу. Его синие глаза снова заставляли меня бледнеть, краснеть, дрожать и таять.

– С чего ты взял? – жалко сопротивлялась я.

– У меня есть глаза, Ева. А еще я умею считать. Ему четыре года.

– Откуда ты знаешь?

Илья закатил глаза.

– Медицинская карта.

– Твою мать, – выругалась я в сердцах. – Это ничего не значит. Думаешь, я только с тобой спала? Очень самонадеянно, Раевский.