Ненавижу тебя любить!

Сельский джентльмен,

галопом скачущий за лисой:

неописуемое в погоне за несъедобным.

Оскар Уайльд

Anna Premoli

TI PREGO LASCIATI ODIARE

Серия «Сердцебиение любви»

This edition was published by arrangement with MalaTesta Literary Agency, Milan, and ELKOST International Literary Agency, Barcelona.

Перевод с итальянского Полины Дроздовой

© 2012 Newton Compton editori s.r.l.

All rights reserved

© Дроздова П., перевод, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Глава 1

У меня все получится, у меня все получится, у меня обязательно все получится!

Но тут я допускаю промашку: бросаю взгляд на часы. Боже, нет, ничего у меня не получится…

Как сумасшедшая, я мчусь по улицам Лондона, потому что впервые за почти девять лет моей успешно складывающейся карьеры я дико опаздываю. Я, образцовая служащая и руководитель лучшей во всем банке команды экспертов по налоговому консультированию, превысила все мыслимые и немыслимые сроки опоздания – и это в день крайне важной презентации.

Как только я оказываюсь перед турникетом на входе, то, чтобы не терять времени, вываливаю все содержимое сумки прямо на землю. Я задыхаюсь от быстрого бега и от нервного напряжения, не говоря уже о том, что мне надо отыскать чертов бейдж и сделать это как можно скорее, иначе мне точно не сносить головы.

Я стремительно опускаюсь на пол и отчаянно роюсь в куче вещей, пока наконец не выхватываю из нее вожделенный кусок пластика. В ту же секунду я сгребаю все свои причиндалы обратно в сумку – ну или почти все, но меня это не слишком волнует. Все равно тот блеск для губ, успевший откатиться в сторону, не представляет из себя ничего особенно ценного.

Ну что ж, вот и я: явилась на два часа позже, чем было предусмотрено графиком!

– Какое любопытное зрелище. Я что, на съемках «Скрытой камеры»[1]? – язвительно спрашивает низкий голос у меня за спиной.

Моя рука повисает в воздухе, нервно сжимая пропуск, который я уже готовилась вставить в считывающее устройство. Мне даже не нужно оборачиваться, чтобы понять, кому принадлежит этот голос.

Окей, теперь уже сомнений быть не может: ничего у меня не получится…

В глубине души мне ужасно хотелось бы поскорее сунуть бейдж в считыватель и мчаться дальше своей дорогой как ни в чем не бывало, но со стороны это могло бы показаться бегством, а Иэну Сент-Джону удастся обратить меня в бегство разве что в тот день, когда объявят о наступлении конца света. Однако похоже, что, невзирая на все проклятия и зловещие пророчества, столь любимые индейцами майя и авторами голливудских фильмов, нам пока еще до него далеко.

– Делаю все возможное, чтобы повеселить коллег, – бурчу я, едва повернув к нему голову.

Краешком глаза я отмечаю, что его высокая угрожающая фигура опасным образом приближается. Быстрым движением я провожу магнитной картой по считывателю и бегом пересекаю холл. Оказавшись у лифта, торопливо нажимаю на кнопку вызова. Мне очень некогда – на случай, если он этого еще не понял.

– Вот уж не думал, что когда-нибудь стану свидетелем подобной сцены, – неотступно преследует меня все тот же голос, звучавший до этого у меня за спиной, а теперь… черт, теперь он раздается у меня прямо над ухом. Похоже, мы с его обладателем вместе стоим в ожидании лифта, который будто вовсе и не собирается приходить. Люди разрабатывают столько новых технологий, а ты потом оказываешься в ситуации, когда не можешь избежать того самого коллегу, с которым хотел бы никогда не встречаться. Ну почему, я спрашиваю, никто пока не додумался изобрести какое-нибудь такое приложение, чтобы людям не приходилось позориться так, как это случилось сейчас со мной.

Даже не глядя на него, я чувствую, что он рассматривает меня с явным любопытством. На его месте я бы вела себя точно так же.

Я украдкой смотрю на него, и меня тут же прожигает насквозь взгляд его глаз – таких пронзительно-голубых, каких, наверное, нет больше ни у кого на свете. Я быстро опускаю голову, как если бы меня ослепил этот невероятный блеск. Что за неразумная щедрость природы: пара столь изумительных глаз, принадлежащая столь самодовольному, столь высокомерному, столь отвратительному типу.

Но, кажется, любопытство берет во мне верх над всеми остальными чувствами, потому что я снова бросаю на него взгляд, не сдержав при этом нервного смешка.

Его угольно-черные брови съезжаются к переносице в знак удивления, смешанного с недоверием. Вообще-то это выражение я вижу на его лице очень часто. Я почти уверена, что он специально тренируется перед зеркалом, чтобы принимать наиболее выбивающий меня из колеи вид, когда я оказываюсь с ним рядом. Но, ясное дело, меня так просто не запугать.

– Очень рад, что смог насмешить тебя в такой сложный для тебя день. Ведь у тебя же должна была быть презентация где-то… около часа назад, да, Дженни? – спрашивает он, прекрасно зная, что бьет прямо в цель.

– Сволочь, – чуть слышно бормочу я, входя в пришедший наконец лифт.

Упс, мне казалось, что я это только подумала, но, судя по всему, это не так. Ухмыляясь, Иэн входит в лифт следом за мной.

– Да, я, конечно, ужасно опаздываю, ну а ты-то почему заявляешься только сейчас? Такой примерный сотрудник типа тебя не должен упускать случая продемонстрировать свою пунктуальность, – говорю я ему с выражением еще более кислым, чем незрелая ягода ежевики.

– Деловой завтрак с клиенткой, – отвечает он ровным тоном, ничуть не уязвленный моим едким замечанием.

Ну конечно, когда речь идет о встречах с клиентками, то их проводит Иэн. Говорят, что они от него просто теряют голову.

Если начистоту, то вполне вероятно, что голову от него теряет вообще все женское население в нашем здании. И в здании напротив тоже. И на всех соседних улицах… Я очень рада, что мне единственной удалось избежать этой участи.

За моей спиной поднимается рука и нажимает на кнопку пятого этажа.

– Раз уж ты так сильно опаздываешь, то могла бы хотя бы на кнопку уж сама нажать, – иронически поддевает меня он.

Черт, я и правда что-то слишком рассеянна, сегодня утром с меня уже хватит неприятностей. Слегка вздрогнув, кабина лифта приходит в движение.

– Давай, Дженни, – снова просит он, – рассказывай, что происходит. Ты же никогда не опаздываешь…

В конце концов мне приходится развернуться лицом к Иэну, который смотрит на меня взглядом охотника, прицеливающегося в свою добычу. Непокорная прядь угольно-черных волос озорно падает ему на лоб. Привычным отточенным жестом он смахивает ее со своих невероятно пронзительных глаз. Если бы я могла судить беспристрастно, то мне пришлось бы признать, что подобный контраст производит восхитительное впечатление, но, к счастью, когда речь идет об Иэне, я очень предвзята, а значит, могу совершенно спокойно не обращать внимания на его внешность. Более чем достаточно и того, что все мои коллеги женского пола пускают по нему слюни.

– Давай-ка проясним, – раздраженно говорю ему я, – прежде всего это не твое дело, почему я сегодня опоздала, а во-вторых, не делай вид, что тебя это хоть как-то волнует, потому что я прекрасно знаю, что тебе на это ровным счетом наплевать.

На долю секунды кажется, что моя отповедь не вызывает у него никакой реакции. Но потом на его прекрасно очерченных губах появляется наглая издевательская усмешка.

– Дженни, Дженни, ну как ты можешь такое обо мне думать… – У него такой тон, каким обращаются к маленьким несмышленым детям, и в этот момент лифт останавливается на нашем этаже. Я уже разворачиваюсь, стремясь поскорее выскользнуть из этой смертельной западни, когда слышу, что его тон изменился. Теперь его голос звучит скорее рассерженно. С удовлетворением отмечаю, что потратила около двух с половиной минут, чтобы вывести его из себя. Очень неплохо, но мне еще есть куда расти.

– И тем не менее, это очень даже меня волнует, раз уж меня вызвали, чтобы умилостивить разгневанного лорда Беверли, который вот уже целый час ожидает своего налогового консультанта.

И, выпалив эту эффектную фразу, он стремительно удаляется по направлению к комнате для переговоров. На какой-то момент я ошеломленно замираю, а потом пускаюсь почти бегом за ним вдогонку.

Мне удается его догнать в то самое мгновение, когда он решительно открывает дверь в комнату для переговоров. Мне не остается ничего другого, как войти туда за ним следом.

За дверью тем временем нашим глазам открывается нечто вроде чайного салона – сцена, которая могла бы показаться поистине комичной, если бы я не осознавала, что являюсь единственной виновницей этого неожиданного зрелища.

В момент нашего появления грозный, приводящий всех в трепет лорд Беверли как раз отпивает глоток из чашки чая, предложенного ему, чтобы его удержать, нашим шефом Колином – лицо у последнего пунцового цвета, и он явно сильно нервничает. А Колин никогда не нервничает.

Но сегодня ему это более чем простительно: известно, что все всегда невероятно волнуются, оказавшись лицом к лицу с лордом Беверли, неизменно сохраняющим очень напыщенный и вместе с тем угрожающий вид. От него веет таким высокомерием, которое можно было бы ожидать разве что от английского аристократа, полагающего, что он все еще живет в восемнадцатом веке, а его суровая надменность объясняется непомерной горой принадлежащих ему денег.

Вообще-то большинство современных аристократов разорены, и мы, простые смертные, можем разве что наблюдать, как низко они пали. Однако к лорду Беверли это не относится: он считает себя выше других по праву рождения и, кроме того, из-за своих денег. Состояние, всегда находившееся во владении его семьи, он сумел значительным образом приумножить благодаря неким рудникам в Новой Зеландии, о которых более ничего не известно.

– Иэн, мой мальчик! – приветливо восклицает Беверли, завидев моего коллегу, и поднимается с места, чтобы с ним поздороваться.

Я чуть заметно встряхиваю головой, чтобы убедиться, что не сплю. Беверли, который ведет себя приветливо? Что, черт побери, Колин подлил ему в чай?

Иэн уверенно и крепко пожимает лорду руку и от всей души ему улыбается. Ну да, от всей души, как же, как же…

– Лорд Беверли! Как я рад вас видеть! – восклицает Иэн непринужденно. Конечно, это же не он опоздал: он может себе это позволить.

– Я тоже очень рад! Как поживает твой дедушка? Давненько не встречал его в клубе, надеюсь, у него все в порядке, – любезно интересуется Беверли, будто он самый обычный человек, как и все мы.

Мы с Колином бросаем друг на друга вопросительный взгляд. Может, нам стоит выйти, оставив их наедине обмениваться светскими любезностями?

Но в тот самый момент, когда я уже собираюсь потихоньку ретироваться, лорд Беверли замечает мое присутствие. Мне следовало бы быть проворнее.

– А, мисс Перси… вы наконец пришли. – Это замечание звучит для меня так, будто я слышу собственный смертный приговор. Тон его голоса моментально меняется, становясь ледяным.

– Не знаю, как я могу заслужить ваше прощение за мое опоздание, – начинаю я оправдываться, но движение его руки, сопровождаемое суровым взглядом, тут же меня останавливает. Хотелось бы, чтобы кто-нибудь напомнил ему, что я не его собака.

Я чувствую, что он сейчас устроит мне настоящую выволочку, но тут вмешивается Иэн:

– Речь шла о действительно серьезной семейной проблеме, лорд Беверли. Надеюсь, что вы примете извинения моей коллеги.

И Беверли, который секунду назад уже готовился дать мне нагоняй, внезапно отступается от своего намерения и лишь пристально смотрит мне в глаза. Он побежден, это ясно читается у него на лице. И точно также ясно, что мои проблемы его нисколечко не интересуют. Однако ему почему-то важно завоевать расположение Сент-Джона. Что само по себе более чем любопытно: мне казалось, что за всю свою жизнь Беверли ни разу не испытывал необходимости завоевать хоть чье-нибудь расположение.

– Что ж, полагаю, что у всех время от времени возникают семейные проблемы, – уступает он наконец. Видно, что он говорит это неохотно, но все же он это делает.

Поразительно. На какой-то момент я замираю, буквально разинув рот. Сент-Джон одерживает верх над Беверли со счетом 1:0.

Какая-то часть меня испытывает едва ли не разочарование, но зато другая, более здравомыслящая, с облегчением успокаивается. Я снова начинаю дышать. Невероятно, но я даже не заметила, как у меня перехватило дыхание.

– Благодарю вас за понимание. – Я церемонно кланяюсь.

В этот момент Колин решает вступить в разговор:

– Ну, раз мы все уладили, то я предлагаю оставить лорда Беверли на попечении его налогового консультанта. А мы с Иэном удалимся, чтобы вы могли спокойно пообщаться.

И с этими словами он поворачивается в сторону двери. Но, судя по всему, у лорда Беверли другие планы.

– Колин, я тут подумал: а как ты посмотришь на то, чтобы Иэн тоже присутствовал при нашем разговоре?

У меня отвисает челюсть, и рот сам собой открывается от изумления. Чтобы Иэн участвовал в совещании вместе со мной? Беверли просто не понимает, о чем просит.

Но Колин слишком хорошо помнит те чрезвычайно бурные времена, когда мы с Иэном, работая вместе, без конца грызлись и цапались. Приступ внезапной паники перекашивает его лицо, и он бледнеет как полотно. Бедняжка, это утро по праву займет место в десятке самых отвратительных в его жизни.

– Лорд Беверли, кажется, у Иэна сейчас назначена встреча, – лепечет Колин, пытаясь спасти ситуацию.

Однако Беверли не из тех, кого могут напугать какие-то чужие встречи: в конце концов, он сидел в этой комнате для переговоров целый час, коротая время за чаем со сдобным печеньем, и хорошо знает, что ему пойдут навстречу во всем, что бы он ни попросил.

– Я все-таки настаиваю, Колин, – коротко повторяет он, и, черт его побери, прекрасно понимает, что этого уже достаточно.

Смирившись, шеф кивает.

– Как ты думаешь, ты сможешь освободиться, Иэн? – спрашивает он.

– Мне нужна только пара минут, и я буду свободен. Я вернусь буквально через секунду, – заявляет наш сегодняшний чемпион по востребованности. И скрывается за дверью.

Нет. Ничего у меня не получится.

Не успеваю я достать из сумки нужные документы, как Иэн уже возвращается – непринужденный, абсолютно уверенный в себе, с улыбкой на лице и решительным взглядом. Сегодня утром он просто упивается происходящим, и это целиком и полностью моя заслуга.

Сегодняшний день, вне всякого сомнения, – самый мерзкий день в моей жизни. До этого первенство сохранялось за тем утром, когда меня прооперировали от аппендицита и после того, как я отошла от наркоза, меня стало безостановочно рвать, но сегодня… да уж, сегодня определенно день еще хуже!

Мой враг номер один садится рядом с лордом Беверли, вольготно расположившись в шикарном кресле, обитом черной кожей, и всем своим видом демонстрирует готовность внимательно выслушать мои блестящие идеи по оптимизации налогов для моего клиента.

На какое-то мгновение я чувствую себя так, будто внезапно перенеслась в прошлое: аристократия против плебса.

Лорд Беверли, сын маркиза, и Иэн Сент-Джон, внук герцога Ривингтона, сын маркиза и, сверх того, наследник титула, а значит, граф чего-то там, чего я сейчас не помню, взирают на меня каждый со своего места и с плохо скрываемым нетерпением жаждут узнать, какого такого черта я там придумала.

Что ж, поскольку я, в конце концов, была и остаюсь самой светлой головой из всех, что наш банк имеет в своем активе – пусть даже у этого проходимца-графа на мой счет и противоположное мнение – я начинаю свою гениальную презентацию и демонстрирую им, чего стою.

Глава 2

У меня раскалывается голова, и я чувствую себя совершенно разбитой. Боль не отпускает меня с того самого трагического момента, когда этим утром я открыла глаза и осознала, что: во-первых, я не услышала, как два часа назад прозвенел будильник; во вторых, я опаздываю на суперважную встречу; в-третьих, я страдаю от самого настоящего похмелья – первого за всю свою жалкую жизнь.

Я всегда была сильной и решительной, всегда знала, чего хочу, никогда ни перед кем и ни перед чем не пасовала, но вчера вечером позорно расклеилась из-за очередной любовной неудачи. И больше всего меня доконал даже не сам факт того, что мой парень меня бросил, но скорее то, что сразу вслед за этим я с ужасом осознала, что мне на него было, в общем-то, наплевать.

В тот момент, когда он сказал мне, что не готов съезжаться и жить вместе со мной, я испытала облегчение. Да такое, что едва смогла сдержать улыбку. Ну вот, это случилось снова.

Это уже мои третьи серьезные отношения, которые терпят фиаско прямо перед тем, как наступает пора съезжаться, и вчера вечером я наконец поняла, что дело тут вовсе не в том, что мне попадаются какие-то недоделанные парни, – дело лишь во мне. Это я виновата во всех моих любовных неудачах, причина, по которой меня бросают, во мне: рано или поздно они понимают, что мне до них, по сути, нет никакого дела и что я в свою очередь лишь обманываю себя и строю себе иллюзии, и тогда они сбегают.

Я бы на их месте сбежала даже еще раньше.

Это внезапное осознание отправило меня вчера в такой мощный нокаут, что Лора с Верой заставили меня пойти с ними вместе куда-нибудь выпить. Мы отправились в поход по пабам и в итоге хорошенько наклюкались.

Короче, они выполнили свою задачу заставить меня полностью забыться. Я так накачалась алкоголем, что и в самом деле думать забыла о моих невероятно занудных парнях и о моих неудачах. На какое-то время мне даже удалось не думать о причине, по которой я их выбрала, иначе говоря – почему все они оказались настолько ничтожными, что у них не получилось оставить даже крошечного следа в моей безалаберной жизни.

Меня бесит, когда я не контролирую ситуацию, и в отношениях я всегда так или иначе выбираю тех, кто никаким образом не сможет воспрепятствовать моим планам – людей ведомых, позволяющих, чтобы я ими руководила.

Так что жаль, что мое пробуждение сегодня утром было, по сути, лишь кошмарным возвращением к действительности. И какой уродливой действительности.

Все это крутилось у меня в голове в тот самый момент, когда я выкладывала разные цифры и данные лорду Беверли и Иэну – парочке отъявленных мерзавцев, это несомненно, но мерзавцев, которых по какой-то извращенной логике я считаю людьми одного с собой уровня.

Но если вернуться к моему последнему парню, то полагаю, что какое-то крайне непродолжительное время я и в самом деле думала, что Чарльз идеально мне подходит: преподаватель философии в университете, размышляющий, невероятно серьезный, ненавидящий консерваторов и мечтающий изменить мир. Конечно, мечтами у него все и заканчивается и до реальных дел не доходит, но хотя бы мечтает он о правильных вещах.

Он сразу же пришелся по сердцу моим родным, которые сочли его духовно близким им настолько, насколько я никогда не была. В нашей семье я считаюсь заблудшей овцой.

Похоже, что после этой очередной любовной неудачи с Чарльзом мне придется всерьез поработать над собой. Мне надо постараться найти подходящего мне человека – того, кто нравился бы мне, а не моим родным.

Сумбурный поток мыслей прерывается звонком Веры. Увидев на экране телефона ее имя, я сразу же снимаю трубку.

– Привет, красавица, – говорю я с улыбкой.

– Похоже, ты жива! – с облечением произносит она в ответ.

– Ну, это как сказать… – признаюсь я.

– Как прошла твоя суперважная презентация?

– Да уж, я отличилась как могла, – отвечаю я ей с горькой иронией в голосе. – Я на два часа проспала и еле смогла доползти до работы, а потом еще обнаружила, что моему клиенту ужасно нравится находиться в окружении себе подобных, так что мне, ко всему прочему, пришлось изо всех сил притворяться непринужденной, когда я показывала все не только ему, но и его высокоблагородному собрату Иэну.

– Ой-ой-ой…

Вера знает все о длящейся уже не один год смертельной вражде между мной и Иэном – ей случалось ночами напролет выслушивать мои жалобы, и она в курсе практически всех деталей наших, ставших уже знаменитыми, стычек и ссор.

Полагаю, что о них даже предупреждают всех новых сотрудников, которых принимают на работу в банк, потому что, ясное дело, в этот момент к нам лучше не приближаться.

Вера убеждена, что наша с Иэном взаимная ненависть объясняется своего рода классовой борьбой. Я же просто думаю, что он – форменный идиот и различие социальных слоев большой роли не играет. Тот факт, что у него аристократическое происхождение, не меняет сути, а именно – что он в любом случае остается самодовольным идиотом.

– Да уж, можешь сказать это громче. Это именно что ой-ой-ой…

– Все было так ужасно? – испуганно спрашивает она.

– Вера, дорогая, это было хуже, чем ужасно. Но я же все-таки классный спец и останусь им в каких угодно обстоятельствах, так что каким-то чудом я выкрутилась. К тому же, надо признать, что Иэн не слишком свирепствовал и даже, как ни странно, в основном помалкивал.

– Это же хорошо? – спрашивает Вера.

– Ну, я в этом так уж не убеждена. Если бы на его месте был кто-то другой… то да, может быть. Но Иэну ни в чем доверять нельзя, ты это прекрасно знаешь. У меня такое впечатление, что сегодня он не размазал меня по стенке только потому, что вынашивает в голове какой-то еще более дьявольский план.

Вера смеется.

– Дорогая моя, да у тебя просто паранойя, тебе об этом кто-нибудь говорил?

– Ну конечно, у меня и должна быть паранойя, я же налоговый юрист, мне без нее никак!

Вера все еще хихикает в трубку, когда я вижу, как в поле моего зрения появляется Колин и издалека машет мне рукой, чтобы я подошла.

– Мне надо идти, солнце, – сообщаю я Вере, – шеф хочет меня видеть. Подержи за меня кулачки.

– Обязательно!

– Пока.

Я быстро направляюсь к Колину, который ждет меня, стоя у кофейных автоматов.

– Сегодня ты висела на волоске. – Шеф произносит это ровным голосом, без упрека.

– Я знаю, Колин, не думай, что я не понимаю, чем рисковала. Это была ошибка, и я не имею ни малейшего намерения допускать подобное вновь.

Колин опускает в автомат две монеты, быстро нажимает на несколько кнопок и, немного погодя, протягивает мне стаканчик обжигающего кофе. Я отпиваю глоток и чувствую, что он ужасно сладкий.

– Двойной сахар? – спрашиваю я.

– Тебе это понадобится… – отвечает он загадочным тоном.

– Тогда мне, наверное, стоит сначала сесть.

– Ты – сильная женщина, и я уверен, что ты переживешь это и без лишних удобств, – заявляет он, подмигнув мне.

– Ну же, Колин, ты же хорошо знаешь, что я в состоянии вынести почти любую плохую новость, – замечаю я стоически. На самом деле, я уже начинаю догадываться, к чему он клонит, и мне это совсем не нравится.

– А ты, Дженни, прекрасно знаешь, о чем идет речь, иначе бы у тебя не было такого кислого выражения после того, как ты выпила самый сладкий кофе в своей жизни.

Кажется, наш шеф очень проницателен.

– Я понимаю, о чем идет речь, но не хочу облегчать тебе задачу и избавлять тебя от необходимости мне это сообщить.

– Какая ты коварная девушка… Ну хорошо, если ты так хочешь меня помучить, я сообщаю тебе, что лорд Беверли настаивает, чтобы его делами вы занимались вдвоем с Иэном.

– А… – Я не в состоянии подобрать никакого другого ответа. К сожалению, мои предчувствия оправдались.

– Понятно, что наш клиент не осведомлен о ваших проблемах в прошлом, и, по правде говоря, после сегодняшней встречи я бы предпочел, чтобы он о них никогда не узнал, – уточняет он.

– Послушай, Колин, я – человек, умеющий отвечать за свои поступки. Я прекрасно понимаю, что облажалась и что должна каким-то образом за это заплатить, но вот это… это уж слишком. Лорд Беверли может ни о чем и не знать, но ты-то знаешь, что было и чем мы рискуем.

Не глядя на меня, Колин нервно крутит в руках стаканчик с кофе.

– Прошло уже четыре года, Дженни, и я надеялся, что двое умных и взрослых людей могли бы за это время преодолеть свои разногласия.

– Конечно, могли бы, если бы только Иэн был хоть сколько-нибудь взрослым или хоть сколько-нибудь умным. Но на данный момент я полагаю, что он лишен обоих этих необходимых качеств.

И пока я произношу эти слова, выражение лица у меня просто ангельское. В глазах Колина читается напряжение.

– Дженни… – начинает он с упреком.

Но я не даю ему даже договорить: я слишком хорошо знаю все его аргументы.

– Ты прав, это ведь я сегодня накосячила, так что мне и расхлебывать последствия.

Тогда Колин пытается изменить тактику.

– Попробуй посмотреть на это вот каким образом. Тебе приходится платить за ошибку, допущенную тобой самой, зато Иэн… он-то вляпался в эту ситуацию против своей воли. Наверняка он тоже в данный момент совсем не прыгает от радости.

Если рассматривать вопрос под таким углом, то он снова становится интересным. В конце концов, кто я такая, чтобы отказывать Иэну в великой радости вынужденной работы бок о бок со мной?

– А он уже знает? – спрашиваю я, внезапно ощутив прилив новой энергии. Никогда не следует недооценивать тех сил, которые придает человеку надежда испортить кому-то жизнь.

Колин обреченно улыбается.

– Вижу, что некоторые уловки не могут не сработать. Вы как будто двое детей, Дженни, – добродушно упрекает он меня.

– Прости, но поскольку я на два года его старше, то ребенок все-таки он.

– А, ну да, конечно, эта ваша гигантская разница в два года…

– Эта принципиальная разница в два года, – напоминаю я ему необыкновенно серьезно.

По правде говоря, пять лет назад все началось именно в связи с вопросом возраста: когда создали первую смешанную команду по налоговому консультированию, состоящую из экономистов и юристов, возникла необходимость тяжелого и затруднительного выбора. Кого поставить во главе?

Мне в то время было двадцать восемь лет, и за плечами у меня была невероятная и стремительная карьера. Иэну же было двадцать шесть, и он пришел в банк позже меня, хотя на его счет уже тогда рассказывали фантастические истории. Говорили, что он – блестящий, просто гениальный экономист и что клиенты ценят на вес золота каждое его слово.

Что ж, после того как правление банка отсеяло несколько других кандидатов, на место ответственного за работу команды остались претендовать только мы двое. Каждый из нас ожидал, что будет признан более достойным.

Решение принималось очень трудно, но в конце концов правление, поставленное перед фактической невозможностью обоснованного выбора, признало более подходящим для этой должности человека, старшего по возрасту, то есть меня. Нам сообщили, что для исполнения этих обязанностей нужен кто-то хотя бы с минимальной «возрастной умудренностью».

В глубине души я знала, что это обоснование было не более чем предлогом и что я обладала всем необходимым, чтобы занять это место. Отвечать за работу целой команды значит не просто быть лучшим – пусть даже я и лучшая, в этом нет сомнений, – но еще и уметь управлять людьми и воодушевлять их на работу. В моем представлении Иэн всегда умел управлять исключительно самим собой.

Как бы то ни было, он был крайне возмущен этим решением. В первый момент все мы думали, что он уволится и найдет себе работу где-нибудь в другом месте, но он вместо этого избрал гораздо более подлую стратегию. Он все-таки остался, но с того момента все его дни были посвящены одной-единственной цели: ставить мне палки в колеса.

Первые месяцы он еще тщательно маскировал свою враждебность по отношению ко мне, но со временем она вылилась в настоящую войну, ожесточенную и безжалостную. О наших нескончаемых перепалках во время рабочих совещаний в команде стали ходить легенды.

Если я говорила «А», он говорил «Б». Если я говорила «белое», то он – «черное». И так до бесконечности.

После года беспощадной борьбы эта ситуация стала уже неуправляемой: вначале я еще пыталась быть выше всех его провокаций и невозмутимо идти своей дорогой, не обращая на него внимания, но в результате его очередной, которой уже по счету, грубости, брошенной в мой адрес исключительно с целью дискредитировать меня в глазах одного из клиентов, я слетела с катушек. Мы сцепились в его кабинете, и я высказала ему все, что о нем думала, а он в ответ обхамил меня так, что дальше некуда.

Закончилось все это отвратительно. Я позволила вырваться наружу всей той ярости, которая накопилась у меня внутри после целого года ссор и грызни, и заехала ему кулаком в нос. Похоже, у меня это вышло очень даже неплохо, поскольку у Иэна оказалась сломана носовая перегородка, а у меня еще неделю болела рука. Притом что до этого я в жизни даже и мухи пальцем не тронула.

Этот эпизод наделал немало шума, и, в попытках спасти ситуацию, начальство приняло мудрое решение, что мы ни при каких обстоятельствах не должны больше работать вместе. Каждому из нас доверили руководство собственной командой, и с этого момента наша война продолжилась уже на профессиональном поприще. И действительно, каждая из наших групп добивалась невероятных результатов, стараясь превзойти другую еще и потому, что на кону стояло звание «лучшей команды».

На сегодняшний день никто из нас так и не сумел повести в счете, и мы застряли в ситуации вечной ничьей.

– Ну так как ты считаешь, у вас получится не поубивать друг друга, если вам придется провести вместе несколько встреч? – возвращает меня к реальности голос Колина.

– Прошло уже пять лет, мы можем во всяком случае попытаться вести себя как цивилизованные люди, – отвечаю я, удивляясь себе самой.

Колин приятно поражен: дипломатическая жилка никогда не входила в число моих главных достоинств. Я вижу, как на его лице снова расцветает улыбка. Что ж, хоть кому-то здесь хочется улыбаться.

– Ты меня очень обрадовала. Правда, Дженни, ты даже не представляешь…

Вообще-то очень даже представляю: я знаю, как много значит для него иметь возможность рассчитывать на надежных, готовых прийти на помощь людей. Признаюсь, за последние пять лет в этих стенах не слишком-то часто одерживало верх здравомыслие. Может, хоть раз и я могу попытаться сделать для него что-нибудь, ведь со своей стороны он меня всегда защищал, а после того печально знаменитого случая именно он спас меня от увольнения.

По сути, это же я позволила себе рукоприкладство, а значит, чисто формально я и была неправа в глазах других. Однако Колину было очень хорошо известно, что если я и отреагировала таким образом, то это потому, что кое-кто другой перешел все возможные границы.

– Хочешь, чтобы я сам поговорил с Иэном? – спрашивает меня шеф.

Но мне уже тридцать три года, и я могу обойтись без няньки. Конечно, это было бы замечательно, но увы – каждый должен заниматься тем, за что он несет ответственность.

– Нет, спасибо. С Иэном поговорю я. Я должна это сделать, и я сделаю.

Колин кладет руку мне на плечо:

– Что ж, удачи.

Что-то подсказывает мне, что она мне действительно очень понадобится.

Предложение не казалось мне столь уж безумным, когда я высказывала его Колину, но, когда я затем вернулась в свой в кабинет, оно показалось мне совершенно неисполнимым. И поэтому весь остаток дня я так и просидела на месте, будто приклеенная.

Это проявление трусости, я знаю… И на меня совсем непохоже. Одной мысли о моей слабости оказалось достаточно, чтобы вырвать меня наконец из оцепенения и подтолкнуть к действию.

Офис почти совсем опустел, а за окном уже непроглядная темень. Время ужина давно прошло. Слава богу, завтра суббота, а это значит, что те, кто могут, стараются уйти пораньше – кто-то уезжает на выходные за город, а кто-то спешит на свидание.

Джордж, мой помощник, просовывает голову в дверь моего кабинета.

– Ты еще здесь? – спрашивает он, как будто не знает, что я на месте.

– Как видишь…

На мгновение он всматривается мне в глаза, и во взгляде его читается сочувствие.

– Ни пуха ни пера, – желает он. И я знаю, что он имеет в виду. Вполне вероятно, это знает весь офис.

– К черту, Джордж. Хороших выходных! Отдыхай, – отвечаю я.

Какая-то часть меня хотела бы, чтобы Иэн уже ушел, и тогда ближайшие пару дней я могла бы провести относительно спокойно и отложить до понедельника необходимость встретиться с ним лицом к лицу, но сегодня меня явно преследуют неудачи.

Вздохнув, я встаю с кресла и иду наконец в нужном направлении, настраиваясь на то, что пара моих спокойных выходных сейчас полетят в тартарары. Свет в кабинете Иэна горит просто ослепительно – его трудно не заметить даже издалека, из другого конца коридора.

Я никогда не отступала, если мне бросали вызов. Сегодня впервые в жизни я сожалею об этом своем достоинстве.

Пока я неслышными шагами продвигаюсь вдоль коридора, то отмечаю, что и Тамара, правая рука Иэна, уже благоразумно смотала удочки: даже то, что она без ума от своего ненаглядного шефа, не смогло удержать ее в офисе до девяти часов в пятницу вечером.

Без каких-либо колебаний и долгих размышлений я решительно стучу в его дверь и тут же открываю ее, не дожидаясь приглашения войти. Лучше застать его врасплох, это даст мне психологическое преимущество.

Судя по всему, он и в самом деле, наверное, не ожидал моего прихода, потому что взгляд, который он на меня бросает, полон неподдельного изумления. Но это длится не дольше секунды, поскольку почти сразу же он включает режим настороженности и смертельной опасности. Его глаза моментально темнеют и теряют свой блеск, становясь мутными.

Забавно, но до этого момента я никогда не осознавала, как сильно может повлиять на него физическое нахождение рядом со мной. Всего секунду назад я видела перед собой спокойного, расслабленного человека – и вот это уже враг, готовый к нападению.

Иэн сидит, удобно устроившись в своем черном кожаном кресле, экран компьютера освещает его настороженное лицо. Мой взгляд тут же падает на расстегнутый воротничок его рубашки и ослабленный узел галстука. В руке у него объемная стопка листов, которую он с решительным видом кладет на стол, едва заметив мое присутствие.

– Интересно, зачем стучать, если ты все равно не хочешь ждать, пока тебя пригласят войти? – спрашивает он, как бы рассуждая сам с собой вслух.

– Я должна тебе что-то ответить? – бросаю я, усаживаясь в кресло напротив.

Уголок рта Иэна кривится в слабом подобии улыбки.

– Разумеется, не должна, я и сам прекрасно могу догадаться: ты постучала, чтобы соблюсти определенные формальности, но плевать хотела на мое приглашение войти, потому что хотела получить преимущество за счет своего неожиданного появления, разве не так?

Я выдавливаю из себя улыбку. Конечно же он прав.

Нужно честно признать: мыслительные способности Иэна всегда были для меня проблемой. Как правило, мне любого удается превзойти в проницательности, но, если говорить об Иэне, его хитрый изворотливый ум способен сравняться с моим. И это меня угнетает.

Иэн усаживается поудобнее, откинувшись на спинку кресла.

– Чем обязан такой честью? – Он внимательно разглядывает меня своими голубыми глазищами.

Теперь, когда я здесь, я вдруг теряюсь и не знаю, с чего начать. У меня в голове была выстроена целая логическая цепочка, но сейчас я чувствую, что у меня какой-то провал в памяти.

– Ты ведь пришла меня поблагодарить, правда? – насмешливо предполагает он.

– Поблагодарить? – Я в шоке. – Это за что?

Иэн усмехается.

– За сегодняшнее утро – за то, что я спас твою шкуру с Беверли, – напоминает мне он.

Я не даю ему договорить.

– Вообще-то с Беверли я спасла себя сама.

– Ну конечно, но только потому, что благодаря моему присутствию он успокоился и размяк. И только тогда ты и получила возможность спасти себя сама, – въедливо уточняет он.

В глубине души я знаю, что он прав, но за все это время я вынесла от него столько всяких гадостей, что даже тысячи таких поступков, как этот, не хватит, чтобы он расплатился со мной сполна.

– Можешь быть уверен, Иэн, я бы спасла себя даже и без твоего навязчивого присутствия.

Он бросает на меня взгляд, в котором сквозит явное сомнение.

– Ну, это еще как сказать, дорогая.

От тона, которым он это говорит, по телу у меня пробегает холодная дрожь. Несколько мгновений мы, не отрываясь, смотрим друг другу в глаза – никто из нас не желает отвести взгляд первым. В конце концов Иэн кладет конец нашему молчаливому поединку.

– Я бы с удовольствием оставался здесь хоть до ночи, но, увы, у меня сегодня свидание, и через десять минут мне нужно бежать, так что, может быть, ты сообщишь, какой у тебя конкретно ко мне вопрос, – говорит он неожиданно ледяным голосом. Вся его напускная любезность с него слетела.

– Вопрос касается Беверли, – начинаю я решительно, – он хочет, чтобы мы занялись его делом вместе.

– Разумеется, он этого хочет, – замечает Иэн, как если бы это было в порядке вещей. – Он слышал о нас как о двух самых блестящих экспертах в этом департаменте и, конечно, ждет помощи от нас обоих. Я могу его понять. Что ж, давай, работай над своим проектом, а когда закончишь – передашь его мне на рассмотрение, и тогда я смогу посоветовать тебе, как его улучшить, – невозмутимо заявляет он.

Это звучит странно, потому что вообще Иэна никак нельзя назвать предсказуемым человеком. В худшем смысле этого слова, я имею в виду.

– Я понимаю, что у тебя сейчас все мозги забиты той финтифлюшкой, которую ты будешь выгуливать сегодня вечером, но попытайся сосредоточиться хотя бы еще на пару минут, – раздраженно выговариваю ему я.

Мое язвительное замечание явно попадает в цель, потому что секунду спустя он резко выпрямляется в кресле и, схватившись руками за край стола, опасно приближает свое лицо к моему.

– Финтифлюшкой? – в бешенстве повторяет он. Я вижу, как в его глазах полыхают настоящие голубые молнии.

Его реакция вызывает у меня улыбку.

– Ну ты же с такими всегда встречаешься. Или ты успел поменять ориентацию? – спрашиваю я с видом полнейшей невинности.

Иэн берет меня за лицо и сдерживается изо всех сил, чтобы не вонзить ногти мне в кожу:

– Господи, как бы я хотел сделать так, чтобы твоя мерзкая пасть раз и навсегда заткнулась. Это стало бы лучшим подарком в моей жизни.

В его глазах я вижу с трудом контролируемую ярость. Кажется, я и правда вывела его из себя. Прекрасно.

Резким движением я высвобождаюсь из его хватки и, откинувшись назад, вновь восстанавливаю между нами безопасное расстояние. Я уже однажды сломала ему нос, и мне не хотелось бы, чтобы мне пришлось это повторить.

– Первое. Беверли хочет, чтобы мы работали по его делу вместе, и мы с тобой, как серьезные профессионалы, так и поступим, – объясняю я. – Второе. Никаких помощников, никакой команды, мы будем заниматься этим делом только вдвоем: ситуация и без того уже достаточно бредовая, чтобы нужно было привлекать кого-то еще участвовать в наших разборках.

Вместе с явным раздражением на его лице появляется чувство понимания. Вижу, что он начинает догадываться, куда я веду.

– И третье. Когда мы начнем таскать друг друга за волосы – в переносном смысле, я имею в виду, – то, разумеется, будем делать это подальше от офиса. А на глазах у всех остальных мы будем в мире и согласии заниматься этим поручением столько, сколько оно продлится. И наши неизбежные споры и ссоры будут происходить за пределами этих стен.

– Короче, тебе не нужны свидетели, – отвечает мне Иэн, нисколько не удивленный.

– Конечно, не нужны, точно так же как и тебе. В тот раз из-за наших бесконечных ссор мы рисковали пустить под откос нашу карьеру, так что на этот раз я не хочу, чтобы случилось что-то подобное.

– А я к тому же еще и поплатился собственным носом… – ядовито замечает он.

– И я бы очень не хотела портить тебе вот этот, который твой пластический хирург так удачно собрал из кусочков, – саркастически парирую я.

Я знаю, что у Иэна не было никакой операции на носу после моего удара, но мне всегда доставляло удовольствие намекать на нее в том числе и потому, что он особенно болезненно воспринимает разговоры на эту тему. Всем известно, как маниакально он заботится о собственной внешности, но точно так же все знают и об ужасе, который он испытывает при мысли о больницах и операциях.

– Вот этот, который мне хотелось бы поручить собрать из кусочков пластическому хирургу, – уточняет он с раздражением в голосе.

– Черт, ты так заботишься о форме своего носа, как будто ты девушка. Вот у меня некрасивый нос, и я прекрасно с этим живу. – Я чувствую себя невероятно мудрой.

– Вовсе у тебя не некрасивый нос, – возражает он, – у тебя совершенно нормальный нос, и он идеально подходит к твоему лицу.

Его слова меня поражают: Иэн положительно отзывается о моем носе? Что это вдруг за поворот принял наш разговор?

– Конечно, если говорить о твоих волосах, то на этот счет у меня найдется масса замечаний, – тут же спешит он добавить.

Вот это другое дело, его критика вызывает у меня меньше вопросов. К слову сказать, волосы у меня самые обычные, каштановые, очень распространенного оттенка и самой что ни на есть распространенной средней длины. Не знаю, что там можно сильно критиковать.

– Ну так что, договорились? – Проигнорировав его заявление, я поднимаюсь с места, протягивая ему на прощание руку. Профессионализм прежде всего.

– А у меня есть выбор? – обреченно уточняет он.

– Разумеется, нет, – откликаюсь я, снова становясь предельно любезной.

Иэн вздыхает.

– Ну, тогда договорились, – отвечает он. После чего с сомнением смотрит на мою протянутую руку – так, что я уже начинаю думать, что он не станет ее пожимать, – однако все же решается и стискивает ее в рукопожатии. Его рука энергично сжимает мою, не оставляя места сомнениям и неуверенности.

Я поднимаю глаза и встречаюсь с ним взглядом. Непростительная ошибка: его голубые глаза пленяют меня. Понимаю, почему женщины всего Лондона лежат у его ног, потому что в состоянии судить непредвзято и честно признать, что вижу перед собой человека невыносимо красивого. Болтают, что он часто попадает под прицел желтой прессы: аристократ, будущий герцог, наследник большого состояния и к тому же обладатель внешности, неизменно притягивающей к себе взгляды всех окружающих. Говорить о нем и о целом легионе женщин, оказывающихся с ним рядом в объективах фотокамер светской хроники, совсем нетрудно. Все они либо модели, либо какие-нибудь псевдопиарщицы, притворяющиеся, будто они где-то работают, в ожидании, что подцепят кого-то стоящего. Разумеется, их айкью даже в общей сумме не достигает уровня человека со средним интеллектом, но это не имеет большого значения. Иэну достаточно того, чтобы ему поклонялись, большего он не просит.

Я выдергиваю из его руки свою руку, будто обжегшись, и отвожу взгляд. Лучше будет вернуться к действительности.

– Что ж, тогда желаю прекрасного вечера и хороших выходных, – великодушно говорю я ему, упиваясь собственным превосходством.

Он, по своему обыкновению, с ироническим видом приподнимает одну бровь. И все мои благие намерения зарыть топор войны моментально тают, как снег под солнцем. Уже направляясь к двери, я бросаю ему по дороге:

– Давай, пошевеливайся, ты же знаешь, что финтифлюшки не любят ждать. Никогда не заставляй никого из них себя дожидаться.

И, чтобы совсем уж эффектно завершить наш разговор, подмигиваю ему на прощание и тут же исчезаю в темноте коридора.

Когда же наконец возвращаюсь к себе в кабинет, то впервые с того момента, как я сегодня утром открыла глаза, мне хочется улыбаться. Спасибо, Иэн, спасибо от всей души.

Глава 3

Моя малолитражка с ревом мчится по дороге вдоль полей, которые начались сразу за выездом из Лондона. Я в деревне, уже совсем рядом с фермой моих родителей. Здесь все такое экологичное.

Родители у меня – довольно странные люди, во всяком случае для такой здравомыслящей и уравновешенной особы, как я. Они – англичане, но при этом выступают против монархии, вегетарианцы – вернее, веганы, если говорить точнее, – и придерживаются антирелигиозных взглядов или, по крайней мере, чувствуют себя ближе к буддизму, чем к любой другой религии, официально не женаты и живут в гражданском браке, а, кроме того, поддерживают все негосударственные организации, какие только могут существовать. Они родили троих детей: у меня есть старший брат Майкл – врач, работающий в «Эмнести Интернэшнл»[2] и других ассоциациях, которые помогают беженцам по всему миру, и сестра Стейси – она адвокат и оказывает бесплатную юридическую поддержку тем, кто не может себе позволить оплатить услуги юриста.

В общем, совсем нетрудно понять, почему в своей семье я часто чувствую себя не в своей тарелке. Ведь я – налоговый юрист! В глазах своих родных я помогаю богатым становиться еще богаче и, следовательно, автоматически являюсь неким воплощением нездорового общества – для них я чуть ли не сатана в юбке.

Но при этом я еще и их младшенькая, их малышка, и поэтому они изо всех сил стараются меня терпеть. Если бы я была старшим ребенком, то они наверняка давно бы уже от меня отреклись. Стоит учесть еще и то, что, когда в моей жизни был Чарльз, мои родители все же смотрели на меня более снисходительно.

Теперь, когда его нет рядом, я, разумеется, снова скатилась в самый низ семейного рейтинга.

Едва я успеваю припарковаться на подъездной дорожке, как ко мне тут же спешит привычная стайка гусей, которые атакуют меня, так и норовя ущипнуть за руку.

Гуси на свободном выгуле – это счастливые гуси, считает моя мать. Лично я не слишком разделяю ее мнение, но так пока и не набралась смелости, чтобы ей об этом сообщить.

К тому же я искренне недоумеваю, зачем вообще мои родители держат гусей, если потом не собираются их есть. Гусь – птица коварная, это всем известно. Гуси же, которых разводят мои родители, еще и невероятно злющие и обладают диктаторскими замашками.

Но поскольку я к ним уже привыкла, я не обращаю внимания на их атаки и быстро направляюсь к входной двери, решительным шагом лавируя между собаками и кошками, дремлющими во дворе у дома. За годы постоянной практики я приобрела значительную сноровку и уже через каких-нибудь несколько секунд заскакиваю в дом, оказавшись наконец в безопасности. Зато безжалостный гусь-убийца, с самого начала наметивший меня своей жертвой, остается возмущенно гоготать за дверью. Хоть какое-то моральное удовлетворение.

– Мам, я приехала! – кричу я во всю глотку, чтобы известить о своем появлении.

– Я на кухне, – раздается в ответ бархатный голос моей матери.

И я в самом деле нахожу ее там в процессе приготовления какого-то невероятного овощного супа с довольно своеобразным ароматом. Но лучше даже не спрашивать, что она кладет в свои блюда, иначе можно просто умереть от ужаса.

– Наконец-то, Дженни, мы уже начали волноваться, ты задержалась больше, чем на час, – тут же заявляет мне мать, одетая сегодня в ярко-желтое платье. Вероятно, ей видится в нем некий привет солнцу, поскольку его цвет буквально ослепляет.

– Ничего я не задержалась. Я предупредила, что приеду к часу, и вот ровно к часу я здесь. Я точна как швейцарские часы.

Если начистоту, когда речь идет о поездке к родителям, я всегда стараюсь приезжать вовремя. Ни минутой раньше – в противном случае рискую оказаться под градом неудобных вопросов.

– Дай-ка на тебя посмотреть, моя дорогая. Почему у тебя лицо все время такого серого цвета? Чем ты, черт возьми, питаешься? Надеюсь, не мясом? – Мать явно в ужасе при одной только мысли об этом.

Что ж, поскольку я выросла в семье двух веганов, то ясно, что мяса не ем, но все же время от времени позволяю себе съесть рыбу или яйцо. Однако у меня никогда не хватит духу признаться в этом матери: если она узнает, что ее дочь – не фанатичная веганка, а позволяющая себе поблажки нестрогая вегетарианка, это может ее просто убить.

– Нет, мам, – отвечаю я поспешно, – никакого мяса, просто постоянный стресс.

По выражению ее лица я понимаю, что задела не ту струну.

– Ну, честно говоря, ты это заслужила той работой, которую ты выбрала. Правда, Дженнифер, ну что тебе взбрело в голову, когда ты решила вдруг заниматься налогами? Да еще и работать в коммерческом банке… Разве ты не отдаешь себе отчета? Ведь это именно банки являются причиной обрушения нашей финансово-экономической системы! – повторяет она мне уже в тысячный раз. Я так часто слышала от нее подобные заявления, что могла бы уже заранее слово в слово произнести все, что она собирается мне сейчас высказать. Ну разве что с минимальными отклонениями.

– Я думала, ты рада, что она рушится, – замечаю я.

Мать застывает, не успев донести до кастрюли поварешку, и потом оборачивается, чтобы взглянуть мне прямо в глаза.

– Ну конечно, я рада! Наконец-то и другие люди стали замечать то, о чем мы с твоим отцом талдычим вот уже сорок лет.

Она произносит эти слова с горящими глазами, и это очень ее молодит.

– Ну тогда ты должна еще больше радоваться, зная, что я участвую в развале этой системы. Тем или иным образом, – добавляю я с чуть заметной улыбкой.

Мне палец в рот не клади – я находчива, и моя мать это прекрасно знает. Вздохнув, она снова отворачивается к своей кастрюле.

– А что Чарльз, почему он не приехал вместе с тобой? – Она продолжает помешивать суп. Господи, я ведь и правда надеялась, что они не обратят внимания на его отсутствие, во всяком случае, не так сразу. Думала, что традиционные обвинения в адрес моей работы помогут мне выиграть хотя бы несколько лишних минут.

– И правда, Дженни, а где Чарльз? – интересуется брат, неожиданно материализовавшийся рядом со мной.

– Ммм, – бормочу я. И как только моя мать слышит этот короткий нечленораздельный звук, она тут же взрывается:

– Боже мой, Дженни, вы что, расстались?

– Ну…

Майкл чувствует неуверенность в моем голосе и пытается прийти мне на помощь:

– Да ладно, мама, не надо так драматизировать. Чарльз сегодня просто был занят, верно?

Он совсем не дурак и прекрасно знает, что мы разошлись, но, кажется, сегодня не самый удачный день для таких новостей. Мать, обычно такая невозмутимая, только при одной мысли превратилась вдруг в фурию. Так что лучше пока подождать.

– Ну конечно, он уехал на конференцию, – вру я с убедительным видом. Ведь за плечами у меня многолетний опыт вранья.

– Очень жаль. Значит, я соберу тебе с собой сумку со всей едой, что останется после обеда. Ты же знаешь, как он обожает мою стряпню.

Надо признаться, что хотя бы только по этой причине мне стоило выйти за него замуж. Я больше никогда не встречу человека, способного по-настоящему оценить стряпню моей матери. Но Чарльз и правда ее любил – не столько из-за вкуса, сколько из философского подхода: по его мнению, если ее ингредиенты выбираются с точки зрения этики и логики, то и конечный результат будет им соответствовать. Вне зависимости от того, вкусным получилось блюдо или не очень.

Потому что вкус блюд, приготовленных моей матерью – это очень и очень спорная вещь. И я говорю это со всей дочерней любовью.

– Давайте, все готово, – чуть погодя оповещает нас мать.

И мы идем за ней по коридору, ведущему в просторную столовую. Просторной она кажется потому, что в ней почти нет мебели и какого-либо другого убранства, как этого требуют новые правила фэншуй.

За столом из необработанного дерева (родители против любых искусственных материалов) уже сидит мой отец, поглощенный беседой с Томом – мужем моей сестры Стейси. Они живут на своей, тоже в высшей степени экологической ферме, расположенной в нескольких километрах отсюда. Двое их детей, Джереми и Аннетт, бегают друг за дружкой вокруг стола.

Моя сестра тем временем развлекает беседой Ханну, девушку Майкла. Ханна – немка, она врач, и с моим братом они познакомились несколько лет назад в одном из лагерей для беженцев. С того самого дня они безумно влюблены друг в друга. Их свадьба – дело практически решенное, вопрос лишь в том, чтобы найти свободный момент в их плотном графике.

На самом деле они уже больше года пытаются пожениться, но беспрерывные войны, без которых, кажется, человечество не в состоянии обойтись, нагружают их массой работы. Лично мне кажется, что, если они так и будут ждать, пока в мире наступит всеобщее согласие, они никогда не поженятся, но, в конце концов, к чему отнимать у других их мечты?

Все они – люди, объединенные общими идеалами и убеждениями, люди увлеченные, целеустремленные. И я здесь чувствую себя совершенно лишней.

Дело в том, что я с детства так много знала о творящихся в мире жестокостях, что мне пришлось выстроить для себя свою собственную защиту. И поэтому я решила заниматься чем-то, совершенно противоположным их убеждениям, – чем-то, что для них выглядело легкомысленным и пустым, но что позволило мне установить определенную дистанцию между ними и мной. Я узнала, кто я есть на самом деле, только после того, как в каком-то смысле сожгла между нами мосты. Я всегда ощущала необходимость существовать как самостоятельная личность, а не как часть некоего сообщества, где все обязаны разделять одни и те же идеи.

Тот факт, что в Оксфорде я стала одной из лучших студенток, еще больше закрепил наш разрыв, и это затем помогло мне окончательно покинуть родительский дом и уехать в Лондон, чтобы жить своей собственной жизнью.

Не то чтобы на данный момент я сильно в этом преуспела – во всяком случае, если смотреть на это с общечеловеческой стороны. Карьера – это единственное, что помогает мне удерживаться на плаву, как ни печально в этом признаваться.

– Привет, Дженни, – здоровается со мной отец. – Ты сегодня без Чарльза?

К счастью, он произносит эти слова сердечным тоном, совсем не таким взволнованным, каким говорила только что моя мать.

– Да, у него дела в университете, – повторяю я все ту же ложь с привычной непринужденностью.

– Ну тогда мы его прощаем, – произносит он с важностью в голосе. Просто, чтобы внести ясность: лично меня никто никогда не прощает, если в выходные мне приходится работать, и, как следствие, я не приезжаю их навестить.

– Ну что, что нового слышно в Сити? – спрашивает меня Том.

– Да ничего особенного. Все как обычно, – отвечаю я, садясь в свою очередь к столу.

– Вам там не угрожает банкротство, как банку братьев Леман? – встревоженно вмешивается Стейси.

Я суеверно стучу по дереву под столом.

– Нет, я бы сказала, что на данный момент мы не собираемся банкротиться.

«Гораздо вероятнее, что обанкротится Великобритания, чем еще один крупный инвестиционный банк», – думаю я, однако не вижу смысла полоскать им мозги рассказами о подобном развитии событий.

– Знаешь, я на днях в парикмахерской читала какую-то статью про аристократа, который работает с тобой в одном банке, – говорит мне Ханна. Ей дозволяется время от времени читать газетенки, специализирующиеся на светской хронике, потому что «она же немка».

В этот самый момент я жую кусок ржаного хлеба, который неожиданно застревает у меня в горле. Да что ж такое, он меня будто преследует: я слышу, как о нем говорят даже в том единственном уголке Англии, где, как я надеялась, о нем никто и представления не имеет.

– Как же его зовут? Такой невероятно красивый молодой человек, ты не могла его не заметить, – настаивает Ханна, не подозревая, что творится у меня на душе.

Все за столом замирают, уставившись на меня. Ух ты, какой саспенс.

– Иэн Сент-Джон, – прочистив горло, негромко произношу я.

– Точно! – радостно восклицает Ханна. – Ты его знаешь?

На какой-то момент я испытываю сильное искушение сообщить моей будущей невестке, что я сломала нос прекрасному графу Лэнгли, но это могло бы вызвать у моих родных, обычно вполне миролюбивых, слишком большое воодушевление. Лучше не вдаваться в подробности.

– Как-то видела мельком, – бормочу я.

И к тому же кто на самом деле может сказать, что знает Иэна Сент-Джона? Полагаю, никто.

Остается неясным, что он делает в крупном американском коммерческом банке, в то время как его семья владеет бессчетным количеством компаний, разбросанных по всему миру. В газетах говорилось о какой-то семейной ссоре, подтолкнувшей его отказаться от всех предложений работы, исходивших от его деда. Ведь работа на кого-то – даже если она очень хорошо оплачивается – явно не может сравниться с тем, когда ты управляешь гигантским предприятием своей семьи.

По правде говоря, он прекрасно мог бы вообще ничем не заниматься, подобно большинству людей его ранга, в то время как он целыми днями торчит в офисе, света белого не видя. Почти совсем как я. Это делает его для меня еще более невыносимым.

Вскоре разговор за столом возвращается к более безопасным для меня темам – таким, как постепенный переход от атомной к энергии солнца и ветра, который планируется произвести в Японии, или новая социальная политика Англии и тому подобное.

Пару-тройку часов спустя я уже снова сижу в машине, а соседнее сиденье занимает тщательно упакованный контейнер самого отвратительного овощного супа за всю историю человечества.

Неизвестно почему, но вид этого контейнера вызывает во мне жгучее желание поскорее вернуться домой.

Глава 4

– Я дома! – громко возвещаю я, едва переступив порог своей квартиры. Три очень симпатичные спальни плюс кухня и гостиная, где мы живем вместе с Верой и Лорой в довольно отдаленном от центра и не пользующемся большой популярностью районе города.

В последние годы оплата моего труда значительно выросла, и я вполне могла бы задуматься о переезде поближе к центру и в более спокойный район, но мои подруги не могут себе этого позволить, и поэтому еще несколько лет назад я решила, что останусь с ними до тех пор, пока не выйду замуж или не съедусь с кем-то. Можно не сомневаться, что я так и буду жить здесь всю жизнь.

– Привет, Дженни, – здоровается со мной Вера, которая растянулась на диване в гостиной, поглощенная чтением очередной книжки. Вера непрерывно читает книжки – даже когда готовит, или убирается, или делает покупки. Она работает в библиотеке и, видимо, на каком-то подсознательном уровне решила прочитать все, что когда-либо было написано. Поэтому она не теряет времени. Никогда.

– Привет, как книжка, интересная? – спрашиваю я, падая напротив нее в кресло.

Почти не отрывая глаз от страницы, она кивает.

– Как твои родные, все в порядке?

– Все как всегда, – вздыхаю я, водружая упакованный контейнер на столик у дивана.

– Что это в пакете? – спрашивает она с любопытством. Не знаю, как она умудряется видеть то, что происходит вокруг, если она ни разу не подняла глаз от книги. Очевидно, у нее уже развились экстрасенсорные способности.

У меня вырывается нервный смешок, и потом я отвечаю:

– Овощной суп моей матери, это для Чарльза.

Мои слова заставляют ее тут же отложить книгу. Подняв свои прекрасные зеленые глаза, она бросает на меня озабоченный взгляд:

– Ты же шутишь, правда?

– Если бы… – со вздохом отвечаю я.

– То есть твои еще не знают, что…

– Сегодня был совсем неподходящий момент, я себя чувствую слишком разбитой, чтобы вынести еще и их нотации, – пытаюсь я оправдаться.

– Тебе явно нужен отпуск. – Вера не так уж и не права. – Тебе явно нужно послать всех и вся к черту хотя бы на недельку. И провести ее в каком-нибудь экзотическом райском местечке типа Маврикия или Сейшел.

– Ты же знаешь, что если бы я поехала отдыхать в какое-то такое место, то потом мне пришлось бы рассказывать родителям, что я была в Афганистане и помогала там нуждающимся?

Вера с огорчением смотрит на меня.

– Ты вообще понимаешь, что по сравнению с твоей семьей даже моя кажется почти нормальной?

И то, что это сказано человеком, чья мать пять раз побывала замужем, а у отца есть еще трое других детей от разных женщин, кажется мне довольно показательным.

– В любом случае я им скажу. Не буду же я врать им бесконечно. Мне просто нужно сначала пережить этот напряженный момент на работе и вернуться к нормальной жизни, – устало отвечаю я.

– Мне так жаль, что на тебя все это свалилось, – утешает меня моя подруга.

– Я знаю, и я очень благодарна и тебе, и Лоре за вашу моральную поддержку. Это правда, что я крепкий орешек, но ближайшие несколько недель мне без вас пришлось бы совсем трудно.

– Почему, что такое опять случилось? – спрашивает она с беспокойством.

– Мне предстоит работа в составе эксклюзивной команды. – Я изображаю веселье. Но мой притворно жизнерадостный тон не может ее обмануть.

– То есть? – подозрительно уточняет она.

Выражение моего лица не оставляет у нее никаких сомнений.

– О боже, неужели вместе с… – Неоконченная фраза повисает в воздухе, что производит удивительный театральный эффект.

– С ним, с кем же еще. Мисс Перси, нам представилась потрясающая возможность: вы с графом Лэнгли великолепно подходите для этого самоубийственного поручения. – Теперь я решила попытаться ее насмешить, ну а что мне еще остается?

– Господи боже мой! Мне ужасно жаль, Дженни. – Ее голос звучит очень серьезно.

– Вера, не надо из-за меня так сильно переживать. Я смогу за себя постоять, правда.

Она на секунду задумывается, а потом, внезапно успокоившись, заливается смехом.

– Да, но вот кто защитит от тебя английскую аристократию? – поддевает меня она.

– Умоляю, только не надо говорить мне, что теперь мы должны трястись над ними как над каким-нибудь редким вымирающим видом, – недовольно ворчу я.

– Ты же понимаешь, что на этот раз тебе нельзя будет снова расквасить ему нос, даже если он этого заслуживает? – напоминает мне Вера. – И я говорю это не ради его носа, до которого мне нет большого дела, но я говорю это ради тебя и твоей карьеры.

– Понимаю, понимаю, – успокаиваю я ее. – В любом случае, я и первый раз не должна была этого делать. И я тоже говорю это вовсе не ради его носа, но из принципа ненасилия. Ганди вряд ли был бы мной очень доволен. Как и моя мать. Столько лет я и представить себе не могла, что способна на насилие, и вот, когда наступает трудный момент, что я делаю? Отвечаю обидчику ударом кулака? Какое банальное решение…

– Ну, все-таки это был не просто какой-то человек… – замечает моя подруга.

Проблема в том, что она права, потому что в глубине души я и сама понимаю, что Иэн – единственный на свете, кому удается вывести меня из себя, заставив потерять над собой контроль. Однако такой рациональной особе, как я, не доставляет большого удовольствия в этом признаваться.

– Нет, конечно же не просто какой-то человек. Судя по всему, это мой непримиримый антагонист, мое наказание в этой жизни, – признаю я со вздохом.

– Или, скорее, твой полный антипод, – слышу я в ответ.

– Дорогая моя, хотела бы я, чтобы это было так, но я достаточно реально смотрю на вещи, чтобы понимать, что он – мой антагонист, а не мой антипод. Даже в том, в чем мы с ним совершенно различны, многие его качества полностью совпадают с моими. Поэтому-то он и в состоянии вывести меня из себя – потому что ход мыслей у него очень близок с моим, и ему всегда удается задеть нужную струну.

Вера явно поражена моим анализом.

– Солнце мое, да тебе прямая дорога в психологи.

– Я думала, ты знаешь, что юристы, по сути, и есть психологи. Нам должны были бы сразу выдавать двойной диплом.

Она, смеясь, бросает в меня подушкой.

– Эй, вообще-то ты налоговый юрист, а не мировой судья!

– Да, и, если говорить о моих клиентах, то именно потому, что я – их налоговый юрист, я и знаю всю их подноготную!

В это мгновение на сцене появляется Лора. Вид у нее довольно мрачный.

– Что случилось? – спрашиваем мы хором.

– Я рассталась с Дэвидом, – отвечает она серьезным голосом, в котором слышится отчаяние.

К слову сказать, Лора расстается с Дэвидом еженедельно, и это всегда становится трагедией.

– Что на этот раз? – спрашиваю я.

– А то, что этот идиот не хочет никакой ответственности. Он не хочет, чтобы мы поженились, и это после целых семи лет отношений! Семи лет, вы себе представляете? – Она плюхается на диван рядом с Верой.

По правде говоря, мы прекрасно это себе представляем, потому что вот уже семь лет, как Дэвид повторяет Лоре, что он не из тех, кто женится, что он против свадьбы как таковой, но за совместное проживание. И в этом и есть пункт преткновения: Дэвид хочет жить вместе с Лорой, тогда как Лора не желает покидать эту квартиру иначе, как в белом платье невесты. Им явно трудно сойтись во мнении, стоя на двух таких разных позициях.

И все же они очень любят друг друга, а значит, не пройдет и пары дней, как они помирятся. Чтобы вскоре вслед за этим снова поругаться. И потом опять все сначала, и так каждый раз.

– А что, если вместо свадьбы вы пока попробуете рассмотреть возможность просто пожить вместе? – осмеливаюсь я спросить.

Она моментально испепеляет меня взглядом.

– Ни за что, – сердито заявляет она. – У меня есть свои убеждения и представление о жизненных ценностях, так что в моей жизни либо будет свадьба и муж, либо не будет вообще ничего.

Мы хочется ей заметить, что, когда ты живешь с кем-то вместе – это вовсе не значит «вообще ничего», что гражданский брак ничем не отличается от официального и что мои родители прекрасно живут вместе, не расписываясь, вот уже более сорока лет, но я знаю, что все это будет бесполезно. Когда она так злится, лучше оставить ее в покое.

В комнате повисает молчание, и мы сидим, погруженные в тягостные размышления, пока Вера наконец не восклицает:

– Я знаю, что всем нам троим нужно!

Мы с Лорой ошарашенно смотрим на нее.

– Нам нужна новая стрижка! – заявляет она уверенно.

Вера уже столько раз меняла цвет своих волос, что, наверное, побила все рекорды. Она – настоящий эксперт по окрашиванию и знает о нем больше, чем профессиональные парикмахеры. И, может быть, на этот раз она все-таки права.

– Лично я – за, – отвечаю я. – Мне и в самом деле кажется, что мне необходимо что-то круто поменять в жизни.

Я пытаюсь прогнать из головы назойливый голосок, который нашептывает мне, что я готова решиться на перемены только потому, что некий человек мне это посоветовал. Но, ясное дело, это же просто смешно: если я собираюсь сделать что-то с моими волосами, то только потому, что сама этого хочу, и уж никак не потому, что мне что-то там сказал Иэн.

Неожиданно Лора тоже проявляет интерес к нашему разговору.

– Я всегда думала, что Дженни очень пойдет быть блондинкой.

– Я – и блондинка? – спрашиваю я, в шоке от этого предположения.

Но Вера с ней согласна.

– Да, точно, но только это должен быть радикальный блонд с очень светлыми, будто выгоревшими на солнце прядями.

– Послушайте, вы что, обе с ума сошли?

Однако Вера, встав с дивана, уже направляется в ванную.

– Кажется, у меня здесь есть все, что нужно, – объявляет она, вернувшись пару минут спустя. – Давайте, за дело!

– Девочки, да вы в своем уме? Какой радикальный блонд? И потом, Вера, не то чтобы я сомневалась в твоих способностях, но ты уверена, что сама сможешь добиться эффекта выгоревших волос? – спрашиваю я с очевидным беспокойством.

На секунду лицо Веры принимает оскорбленное выражение, и она застывает на месте, с вызовом скрестив на груди руки. Но тут же оттаивает, увидев, что мои глаза полны ужаса:

– Тебе нужна встряска, нужно что-то резко изменить, так почему бы не попробовать? Ты же прекрасно знаешь, что я в этом спец, и тебе не о чем волноваться.

Я волнуюсь скорее не из-за ее умения, а из-за конечного результата… Да уж, на этот счет опасений у меня гораздо больше.

– Давай-ка, садись в это замечательное кресло и закрывай глаза. Если хочешь, можешь не открывать их до самого конца. Мы с моей помощницей Лорой обо всем позаботимся.

И тогда я поддаюсь наконец на их уговоры и впервые в своей жизни крашу себе волосы.

Глава 5

Сегодня понедельник, время половина восьмого утра, и в офисе нет почти ни одной живой души. Ну и замечательно, говорю я себе с облегчением после того, как выхожу из лифта и оглядываюсь по сторонам.

Кажется, моего антагониста пока еще нет на месте – хотя бы потому, что время на часах и в самом деле не слишком подходящее для начала рабочего дня в обычный, ничем не примечательный понедельник. Однако для меня этот понедельник – не такой, как все остальные. Сегодняшний понедельник знаменует собой начало нашей совместной работы с Иэном. Какая тягостная мысль!

Тамара появляется передо мной неожиданно, в тот самый момент, когда я уже стою перед дверью своего кабинета.

– Доброе утро, Дженнифер, – приветливо здоровается она. Она всегда очень мила и любезна со всеми просто по своей природе. Жаль только, что ее шеф – первостатейный мерзавец. Надеюсь, ей это помогает закалить характер.

– Доброе утро, Тамара, – отвечаю я ей с не меньшей любезностью, но потом замечаю, что она застыла как вкопанная перед моей дверью и уставилась на меня, разинув рот, а на лице ее написано крайнее изумление.

– Что-нибудь не так? – спрашиваю я с видом полнейшей невинности. Я прекрасно знаю, почему она так зачарованно меня разглядывает.

– Нет, ничего, – машинально говорит она, продолжая на меня таращиться. – Просто ты сегодня такая… совсем другая… – отваживается она наконец.

– Смелее, можешь сказать это громче, – отвечаю я ей с улыбкой.

Я действительно стала совершенно другой, и мне это очень нравится. У Веры оказались просто золотые руки: голова у меня ослепительно белокурая, и уложенные легкими волнами волосы распущены по плечам. И это я, носившая хвост последние двадцать лет своей жизни.

Не говоря уже о том, что на мне элегантный черный костюм со смелым разрезом на юбке и туфли на высоких каблуках. А ведь я всегда относилась к женщинам, гардероб которых состоит из кучи брюк и кучи обуви без каблука.

– Ты… как бы это сказать… довольно сильно изменилась. Но тебе очень идет, – тут же спешит она добавить.

– Спасибо. – Я знаю, что она права.

Теоретически перемены во внешности должны отражать собой и внутренние перемены. Будем надеяться, что это правда. Будем надеяться, что с серыми мышками и неудачницами навсегда покончено.

Буквально через секунду подходит и Джордж, который даже не думает скрывать своего восхищения.

– Да что, черт возьми, с тобой случилось? – спрашивает он. – Не то чтобы я не одобрял, но это какие-то слишком крутые перемены.

– Я рассталась с Чарльзом, – коротко отвечаю я. Нет смысла ходить вокруг да около.

Он кивает.

– Что ж, меня это не может не радовать. Ну правда, Дженни, где ты только в наши дни умудрилась откопать преподавателя философии? – подтрунивает он надо мной.

Приходится признать, что он прав, и я, смеясь, отвечаю на его вопрос:

– Ну что тебе сказать, у меня, наверное, какой-то особый нюх…

– В следующий раз тебе стоит выбрать кого-то не столь бесхребетного. Не такого несгибаемого, как ты, конечно – это было бы просто невозможно, – но хотя бы вполовину, – советует он мне из самых лучших побуждений.

– Если честно, я пока не планирую никаких свиданий. Хочу немного перевести дух и сосредоточиться на работе. В ближайшие несколько недель дело Беверли будет занимать у меня слишком много времени.

– Но у Иэна его имя тоже стоит в рабочем расписании, – в замешательстве произносит Тамара.

– Я знаю, – киваю я с таким видом, будто мне это совершенно безразлично. Боже, как бы мне хотелось, чтобы это и в самом деле было так, потому что в действительности меня это до смерти раздражает. Из-за этого человека у меня язва откроется еще до сорока лет.

– Этим делом мы будем заниматься вместе, согласно особому пожеланию клиента, – объясняю я им обоим.

И они оба разевают рты, будто выброшенные на берег рыбы.

– Вы с ним что, правда будете работать вместе? – спрашивает меня Джордж. – Ну, то есть… я слышал что-то такое в прошлую пятницу, но был уверен, что вы найдете способ этого избежать…

– Да, избежать – это была самая первая мысль, но она практически неосуществима, – признаюсь я.

Джордж и Тамара с изумлением смотрят на меня. Обычно для двух таких упертых типов, как мы, нет ничего неосуществимого.

– Что ж, ни пуха, ни пера, желаю удачи, – смеется Джордж.

– В последнее время ты слишком часто мне это повторяешь. Но спасибо, удача мне сейчас явно не помешает.

Несколько часов спустя в дверь моего кабинета заглядывает Колин. Он тоже явно несколько ошеломлен моим преображением.

– Добрый день, Дженни, – здоровается он, не отрывая глаз от моей прически. Как будто это так странно, когда женщина меняет цвет волос. Его секретарша перекрашивается чуть ли не каждый месяц, и никто не обращает на это никакого внимания.

– Добрый день, – отвечаю я ему, сосредоточенно изучая цифры на экране моего компьютера.

– Комната для переговоров в полном вашем распоряжении, – сообщает он. И я сразу же понимаю, кого он имеет в виду.

– Спасибо, это и правда хорошая мысль. Нам лучше общаться на нейтральной территории.

Колин довольно улыбается.

– Я так и подумал. И соответственно забронировал ее на два часа. Но все же она не звукоизолированная, – замечает он.

– Я знаю, вообще-то я не один год здесь работаю, ты не забыл?

Мой шеф закатывает к небу глаза.

– Ну, скажем, эти стены помнят немало бурных сцен, которые вы закатывали. Секретарши жалуются, что с тех пор, как вы не работаете больше вместе, жизнь в офисе стала невыносимо скучной и предсказуемой.

– А значит, наше новое совместное поручение вызывает всеобщее любопытство, – заканчиваю я за него фразу. – Но ведь предсказуемость в нашем деле является достоинством, ты не находишь?

– Просто я бы не удивился, если бы кому-то пришло в голову поставить в комнате для переговоров жучки, чтобы слушать, что у вас там происходит. Прежние ваши встречи носили очень… как бы это сказать… пылкий характер, – заявляет шеф.

Я с сомнением смотрю на Колина.

– Ну, я бы, наверное, не использовала именно это слово, но могу себе представить, что кто-то и правда может задумать что-нибудь в этом роде, – признаю я.

Уже в дверях Колин вдруг напоследок оборачивается.

– Кстати, выглядишь ты просто сногсшибательно, блондиночка.

И, подмигнув мне на прощание, он скрывается за дверью.

Комната для переговоров представляет собой аскетичное помещение с минимально необходимой обстановкой. Говорят, что все лишнее убрали оттуда как раз в период наших с Иэном ссор – из опасения, что мы начнем кидаться друг в друга какими-то предметами, способными причинить вред здоровью. Учитывая, какой оборот приняли затем события, в этом в общем-то было разумное зерно.

Когда я, собравшись с духом, решительно распахиваю дверь, то вижу, что Иэн уже удобно устроился в кресле, беседуя с кем-то по телефону. Если бы речь шла о ком угодно другом, я бы вышла, чтобы не мешать разговору, но Иэн не заслуживает никаких любезностей с моей стороны, так что пусть идет к черту.

Не прекращая говорить, он окидывает меня изучающим взглядом. Лицо у него остается непроницаемым, но он продолжает на меня смотреть, не отводя глаз.

– Ладно, мне пора, – произносит он в трубку, – я пока и правда не знаю, какие у меня планы на этот день. Не могу ничего обещать, но если я буду поблизости, то обязательно заскочу. Пока, мама. – Он разъединяется. Быстрым движением прячет телефон в карман и немедленно бросается в атаку.

– Тамара мне сказала, что у тебя новый впечатляющий лук, – язвительно заявляет он, – но, конечно, я и представить себе не мог, что до такой степени.

А я-то надеялась его поразить и тем самым получить над ним хоть какое-то психологическое преимущество, но его помощница успела уже выболтать все своему шефу, так что никаких тебе эффектов неожиданности.

– Женщины часто меняют прически, что тут такого необычного?

– Ты этого не делаешь никогда, – коротко отвечает он, явно не желая продолжать тему.

– Ну, а вот сейчас сделала, и неизвестно еще, не захочу ли делать это и в будущем. Я подумывала о том, чтобы стать рыжей. Разве есть какой-то закон, обязывающий меня оставаться все время одной и той же?

– Твоя проблема в том, что, несмотря на все внешние перемены, ты фактически остаешься той же, что и всегда. В этом твоя трагедия – ты не можешь убежать от себя самой, – говорит он с противным видом всезнайки.

А это уже просто смешно.

– Тебе никогда не приходило в голову, что я вовсе не хочу бежать от той, какая я есть? – раздраженно парирую я.

– Ты-то, может быть, и не хочешь, но твои парни явно хотят от тебя удрать, бегут со всех ног, – замечает он. Так, сегодня же голова Тамары будет лежать у меня на столе – это же надо, какая змеюка!

А теперь, если бы я двинула ему второй раз по носу, скажите мне, хоть кто-нибудь смог бы меня осудить? Разве его словесные удары не менее болезненны?

– Ха-ха, такие слова от человека, обычно даже не запоминающего имени девушки, с которой провел прошлую ночь, можно считать только комплиментами, – отвечаю я ему в тон.

– Однако я нашла для тебя выход: я бы посоветовала тебе называть их всех одним и тем же общим именем, например «золотко», и тогда ты сможешь не волноваться, что в них запутаешься. Перепутать имя в самый интересный момент – это же так по-плебейски, а для тебя так важно всегда оставаться лордом, ведь правда? – провоцирую я его.

Лицо Иэна внезапно становится очень напряженным. Гневно напряженным, если сказать точнее. Попала в самое яблочко.

Пару секунд мы молча глядим друг на друга с откровенной неприязнью. Потом я все-таки решаю, что пора уже бросить наконец все эти досужие пререкания.

– Ну что, если с любезностями мы покончили, то, как ты думаешь, может быть, мы займемся работой? – спрашиваю я, садясь с ним рядом и открывая папку с пятничной презентацией. Но я не успеваю взять из нее и листа, как чувствую, что он придвигается ко мне поближе.

– Прежде чем мы начнем, я хотел бы прояснить одну вещь. – Тон у него серьезный.

Мое молчание служит явным приглашением продолжать.

– Такие люди, как Беверли, привыкли вести дела по старинке, принятым когда-то образом. И вопрос тут не в твоих решениях, а в твоем к нему отношении. Даже если у тебя будут самые блестящие в мире идеи, для него самое важное – то, как ты ему их подашь. Это человек, привыкший всегда и во всем побеждать, и он ждет, что так дальше и будет продолжаться. Если он что-нибудь предлагает, то лишь для того, чтобы этой его идеей воспользовались, но уж никак не для того, чтобы ему взамен советовали что-то другое. Никогда и ни при каких обстоятельствах нельзя подвергать сомнению то, что именно его деловое чутье – самое острое и безошибочное.

Я внимательно смотрю на него, пытаясь понять, действительно ли он верит в то, что говорит. Его пронзительно-голубые глаза убеждают меня, что на этот раз он вполне серьезен.

– Ну, тогда я не понимаю, зачем он нам платит. Если он и сам способен найти все решения… – шепчу я тихо, но внятно.

Иэн всегда быстро выходит из себя, вспыхивая как спичка. «Не будь идиоткой, ты прекрасно понимаешь, как устроен мир. Секрет в том, чтобы подкинуть ему определенные идеи, которые он потом сможет представить как свои. Мы должны всего лишь посеять в нем зерно сомнения и ждать, пока оно прорастет.

– Ты же шутишь, правда? Я не собираюсь потакать мании величия какого-то старого сноба с окончательно поехавшей крышей! – восклицаю я нервно.

Иэн недовольно вздыхает.

– Мы все время возвращаемся к одному и тому же, разве не так? Для тебя все всегда упирается в классовую борьбу! – упрекает он меня.

Я яростно смахиваю с лица непокорную прядь волос, то и дело падающую мне на глаза.

– Это вопрос вовсе не классовой борьбы, это вопрос банальной логики: если ты платишь эксперту, то ты ожидаешь получить от него экспертное мнение. Ну а если ты в состоянии разрешить все проблемы сам, то тебе тогда вообще ни к чему обращаться за помощью! – запальчиво настаиваю я на своем.

– Ну хорошо, давай тогда поступим так. Я предлагаю определить какой-то период времени для изучения ситуации до вынесения окончательных решений – время, в течение которого мы сможем внимательно понаблюдать за Беверли и оценить его образ мыслей и подход к делу, а потом мы снова обсудим этот принципиальный вопрос. Потому что все найденные нами решения не будут значить ровным счетом ничего, если мы не сумеем представить их правильным образом.

– Ты что, намекаешь, будто я не знаю, как делать мою работу? – возмущенно спрашиваю я.

– Ни на что я не намекаю. Это очевидный факт, что в чуткости восприятия ты можешь потягаться с носорогом!

– Я? А про тебя-то тогда что можно сказать? Ты у нас прямо воплощенная чуткость и проницательность! – парирую я в свою очередь, угрожающе склоняясь в его сторону.

– Да уж побольше тебя! Ты с рождения каменная, тебя родители, наверное, высекли из гранита!

– Завидуешь моему характеру, Иэн? Так бы сразу и сказал…

И кто знает, сколько еще мы бы продолжали осыпать друг друга оскорблениями, если бы не внезапное вторжение Колина в комнату для переговоров. Очень вовремя, судя по всему.

– Между прочим, я стучался, прежде чем войти. Но, понятное дело, как вы могли меня услышать, если вы вопите как резаные?

Колин по-настоящему взбешен – это видно по тому, как раздуваются у него ноздри. От напряжения в воздухе буквально потрескивает электричество, и исходит оно не только от нас с Иэном.

– У вас есть две минуты, чтобы привести себя в чувство и потом с радостными и улыбающимися лицами явиться ко мне в кабинет. И если я говорю «улыбающимися», то это значит, что я хочу видеть, как рот у вас в буквальном смысле растягивается до ушей, пока вы идете по этому коридору, – угрожающе говорит он.

И после этих слов он выходит, громко хлопнув за собой дверью.

– Упс… – На этот раз мы серьезно попали.

– Да уж… – соглашается Иэн.

Мы поспешно собираем вещи и торопимся на выход. В коридоре толпятся коллеги, ожидающие нашего появления. Ясно, что все подслушивали и, конечно, слышали каждое наше слово.

Старательно удерживая на лице улыбки, мы быстрым шагом подходим к кабинету Колина. Иэн распахивает дверь, знаком приглашая меня проходить первой, и на этот раз я подчиняюсь ему без возражений. Пропустив меня вперед, Иэн следует за мной по пятам.

По-прежнему молча мы усаживаемся в два кресла напротив Колина, наблюдая за тем, как он, все еще очень рассерженный, тарабанит по клавиатуре своего компьютера. Через минуту, проведенную в похоронном молчании, он наконец решает поднять на нас глаза.

– Я думал, что имею дело со взрослыми людьми, но, судя по всему, мы тут в детском саду, так что я буду вести себя с вами соответствующе. С этого момента вы двое будете встречаться за пределами офиса. Будете уходить в шесть и обсуждать дела за аперитивом где-нибудь подальше отсюда. Как можно дальше, вам это понятно? Вас никто не должен видеть! Я бы посоветовал вам найти какое-то место с дурной репутацией где-нибудь в глухомани. Я уже почти готов предложить вам встречаться по вечерам дома у кого-то из вас двоих, но все-таки боюсь, что, если рядом не будет свидетелей, эти встречи могут закончиться смертоубийством, так что пока что воздержусь от внесения подобных инициатив.

Я уже собираюсь что-то возразить, как Колин решительным движением руки меня останавливает.

– Мое терпение в том, что касается вас двоих, лопнуло. После того безумного года я думал, что вы окажетесь в состоянии вести себя как взрослые люди и оставить наконец ваши бесконечные ссоры, но теперь понимаю, что заблуждался. Вы – просто пара идиотов, и поверьте, я делаю вам комплимент. Так или иначе, если вам хочется послать к черту вашу карьеру, то пожалуйста, вы имеете на это полное право. Но меня за собой вы не утащите. Я все ясно сказал?

Я еще никогда не слышала, чтобы Колин разговаривал подобным образом. Мне так стыдно, как будто я что-нибудь украла.

– Яснее некуда, – отвечаю я с пылающими щеками.

– Абсолютно ясно, – мрачно подтверждает Иэн.

– Хорошо, тогда договаривайтесь на завтра о вашей треклятой встрече и грызитесь сколько хотите, где угодно, только не здесь. Но когда вы закончите, я прошу вас, однако, перейти к рабочим вопросам. И обсудить их со всей серьезностью и конструктивностью. Потому что Беверли в субботу утром ждет вас в своем шотландском поместье, чтобы провести восхитительные выходные в компании двух своих любимых консультантов по имущественным делам. И, честно признаться, я ему совсем не завидую.

Произнеся эту фразу, он отворачивается и снова принимается сосредоточенно колотить по клавиатуре.

За одну минуту он нас просто уничтожил, стер в порошок, и это стало поистине горьким уроком. Когда мы выходим из кабинета Колина, на лицах обоих и в помине нет облегчения. И поэтому неудивительно, что каждый из нас возвращается к себе, так и не проронив ни слова.

Когда я на следующий день возвращаюсь домой, то Лора с Верой кажутся почти испуганными. И, вообще-то говоря, они правы: на часах всего шесть, а я с того дня, как меня приняли на работу, еще ни разу не возвращалась так рано.

– Ты себя плохо чувствуешь? – взволнованно осведомляется Лора, едва я успеваю с ними поздороваться.

– Девочки, не беспокойтесь, со мной все в порядке, но через полчаса у меня деловая встреча, и я должна переодеться. Во что-нибудь не слишком формальное. – Эти слова я произношу на ходу, прямиком направляясь в свою комнату в поисках чего-то подходящего. Господи, что обычно надевают в подобных случаях?

Иэн сегодня днем прислал мне на почту сообщение с указанием времени и места встречи. Я там не бывала, но название слышала. Когда я повторяю его Лоре, пришедшей вслед за мной в мою комнату, у нее глаза вылезают на лоб.

– И с кем это ты должна встретиться в таком крутецком месте? – спрашивает она меня с подозрением.

– Это просто по работе… – оправдываюсь я, выуживая пару джинсов вместе с черной футболкой.

– У этой футболки слишком большой вырез, – многозначительно отмечает Вера, в свою очередь проследовавшая за нами в мою комнату.

– Давай-ка не увиливай, с кем ты должна увидеться?

Прежде чем ответить, я секунду собираюсь с мыслями.

– Если вы поклянетесь мне, что ничего такого не подумаете…

С явно нарастающим любопытством обе они кивают.

– Ну хорошо, я должна встретиться с Иэном. Но это сугубо деловая встреча. В офисе мы только и делаем, что ссоримся, и поэтому шеф предложил, а вернее, приказал нам найти для общения нейтральную территорию.

– То есть после того, как вы чуть ли не поубивали друг дружку в офисе, вы решили довершить это дело где-нибудь в другом месте? А я-то думала, что чему-то тебя научила! Только смотри, чтобы не было свидетелей, Дженни! – подкалывает меня Вера.

– Это работа! Только работа и точка, – раздраженно уточняю я.

– Ну да, конечно… – вторит ей в тон Лора, – и именно поэтому ты вся на нервах, как натянутая струна, потому что это ведь только работа…

– Вовсе я не на нервах! – решительно протестую я.

Но, черт возьми, это и в самом деле так. Эта схватка с Иэном меня почти доконала, морально и физически.

Пара секунд – и я готова, заново краситься или распускать волосы я не собираюсь. Сегодня я сознательно снова завязала хвост в надежде вернуться к прежней нормальной жизни. Мне не хочется, чтобы Иэну в голову пришли какие-нибудь не те мысли.

Туфли на низком каблуке, а вернее, практически без каблука – я ведь ни на кого не собираюсь производить впечатление.

Я прощаюсь с девочками и уже через несколько минут спускаюсь в метро. «Иэн, конечно, выбрал самое что ни на есть малолюдное место», – думаю я с иронией. Но, могу вообразить, этот парень просто не знает ни одного неприметного паба или хоть какого-нибудь заведения в дальнем, не фешенебельном и не роскошном районе. Роскошь, по-видимому, является для Иэна необходимостью, все в нем буквально излучает ее: от волос, чуточку слишком длинных, но искусно подстриженных его доверенным стилистом, до его дорогущих, сшитых по мерке костюмов.

Я быстро добираюсь до указанного Иэном заведения, битком набитого разными модными пижонами. Ненавижу подобных снобов.

Одна из девушек, обслуживающих столы, быстро замечает мой потерянный взгляд и пытается прийти мне на помощь.

– Вы кого-нибудь ищете? – спрашивает она, видя, как я озираюсь по сторонам.

– Ну да, такого высокого черноволосого парня с голубыми глазами…

– А, я поняла, ты ведь Дженнифер!

Я смотрю на нее с изумлением.

– Пойдем со мной, там в глубине есть зал поспокойнее.

Мне остается лишь подчиниться, и я следую за ней, пока она ловко пробирается между столиками. В конце концов мы действительно оказываемся в гораздо более тихом зальчике, где народу совсем немного. За столиком в плохо освещенном углу сидит Иэн, просматривая поток писем и сообщений. Меня он пока не замечает.

– Это он? – спрашивает девушка.

– К сожалению, он, – подтверждаю я. В ответ она улыбается – как мне кажется, с пониманием.

Я благодарю ее и подхожу к столику. Иэн одет в костюм, в каком обычно он ходит в офис: он снял галстук и пиджак, закатал рукава рубашки, но во всем остальном он такой же, как и всегда. Заметив мое приближение, он кладет телефон на стол и удивленно меня оглядывает:

– Вижу, тебе нравится спортивный стиль.

– Для тайных встреч я предпочитаю удобную форму одежды, – объясняю я.

– И никаких платьев а-ля женщина-вамп, – изумляется он.

– Я – и женщина-вамп? Господи, Иэн, ты что, уже выпил? – Я усаживаюсь за столик.

– И капли в рот не брал. Алкоголь замедляет реакцию, а рядом с тобой я не могу позволить себе пойти на такой риск.

– Ну спасибо, буду считать это комплиментом, – ворчливо огрызаюсь я.

На какое-то мгновение мы замолкаем, с вызовом глядя друг на друга.

– Нам и правда нужно начать с чистого листа, – в конце концов вдруг произносит он, явно не испытывая от этой мысли большого энтузиазма.

– Я знаю, – соглашаюсь я с ним тем же ровным безжизненным тоном, каким говорят на приеме у стоматолога.

– Вчера дела у нас снова пошли наперекосяк.

– Я знаю. – Я и сама в состоянии понять, что мы опять перегнули палку.

– И это может разрушить нашу карьеру…

– Иэн, мы можем пропустить то, что и так очевидно? Мы здесь, потому что мы оба решили измениться. Я все поняла, правда.

– И ты готова приложить усилия? – Он поднимает на меня взгляд.

Я смотрю ему прямо в глаза.

– Ну, если и ты готов.

– Я – да, честно. – В пронзительной синеве его глаз мерцает опасный огонек.

– Тогда и я – да.

– Хорошо, в том числе и потому, что секретарша Беверли только что прислала мне подробные инструкции относительно этих выходных, и могу сказать, что пережить их будет очень непросто, если мы не найдем с тобой согласия.

– Да уж, могу себе представить, – подтверждаю я. И так ясно, что ситуацию нужно менять.

– Прекрасно, ну тогда можно сказать, что выяснение наших отношений прошло лучше, чем я ожидал, – облегченно вздыхает он.

Я раздраженно смотрю на него.

– Послушай, я – человек крайне рассудительный с тем, кто желает рассуждать.

– Ну, рассудительной я бы тебя не назвал, – заявляет Иэн, знаком подзывая к себе официантку.

– Ты что будешь, Дженни? – спрашивает он почти галантно – так, будто он не оскорбил меня секунду назад.

– Я бы хотела капучино, – бормочу я обиженно.

– Прекрасно, пожалуйста, капучино для барышни и бокал белого вина для меня, – заказывает он девушке.

– Мы же должны работать. Какой алкоголь? – колко замечаю я.

– Надеюсь, что теперь я могу позволить себе расслабиться. Худшее, похоже, уже позади.

– Ну-ну, надейся. – Я достаю из сумки внушительной толщины папку, содержащую максимально обширные и подробные сведения относительно Беверли и всех его компаний, а также его родственников. – Лучше пока не знать, что тебя ждет впереди.

Два часа спустя мы все еще сидим, склонившись над бумагами: я – взвинченная еще больше, так как в крови у меня циркулирует приличная доза кофеина, а Иэн – более расслабленный после нескольких выпитых им бокалов белого вина. Похоже, он чувствует себя вполне комфортно, время от времени улыбается и порой даже прилагает усилия, чтобы казаться милым. Однако единственное, что ему удается, – это вызвать у меня раздражение.

Я вижу, что он действительно старается изо всех сил, и это меня бесит, потому что сама я не в состоянии забыть прошлое и начать все с чистого листа с той же легкостью и непринужденностью. Я и правда хотела бы вести себя так же, но мне себя не пересилить. Подпускать его к себе близко – опасно, я ведь знаю, как он коварно действует: он всегда пытается усыпить твою бдительность, а потом – именно в тот момент, когда ты меньше всего ждешь, – наносит удар. Он столько раз поступал так в прошлом, когда я еще плохо его знала и считала умнейшим и талантливейшим парнем. И только потом я узнала, что на самом деле он деспотичный и мстительный.

Лучше этого не забывать и держаться настороже.

Но все это напряжение последних дней, видимо, совсем меня доконало, совершенно лишив сил, так что в конце концов я сдаюсь.

– Похоже, нам придется продолжить завтра, а то я чувствую, что у меня голова сейчас лопнет. – Я поднимаю глаза от плана секьюритизации корпоративных кредитов.

Иэн внимательно смотрит на меня.

– Да, что-то ты и в самом деле неважно выглядишь. Похоже, у тебя слишком сильный стресс.

И, быстрым движением протянув обе руки к моему лицу, он кладет большие пальцы мне на виски и начинает их массировать.

Я настолько ошарашена, что проходит несколько секунд, пока я наконец не отшатываюсь.

– Какого черта ты делаешь? – резко спрашиваю я, возможно, несколько грубее, чем входило в мои намерения.

– Пытаюсь снять с тебя напряжение, – отвечает он как ни в чем не бывало. Я стряхиваю с себя его руки, как будто его прикосновение меня обжигает.

– Только, ради бога, не надо нарушать мое личное пространство – не приближайся так ко мне и, самое главное, не смей до меня дотрагиваться! Одна из главных причин моего нынешнего стресса – это ты, так что лучше тебе держаться за пределами моего психологического пространства, – угрожающе заявляю ему я.

Иэн смеется над моими словами. Ну и пусть он считает меня ненормальной, мне наплевать.

– Окей, тогда пойдем. – Он встает из-за стола и знаком показывает официантке, что хотел бы расплатиться.

– Что ты делаешь? – Вижу, как он достает свою платиновую кредитную карту.

– Ну, может быть, плачу? – отвечает он саркастическим тоном.

– Нет уж, заплачу я! – агрессивно возражаю я.

– Об этом не может быть и речи, – решительно парирует он.

– Может, да еще как, ведь Беверли – это мой клиент, – напоминаю я ему.

– Беверли – наш клиент. – Он протягивает официантке карту для оплаты.

Но я вырываю ее у него из рук и кладу на стол. А затем достаю из кошелька пару купюр и отдаю их девушке, которая, смеясь, наблюдает за нами.

– Ни одна девушка не будет платить по счету, если она со мной, – с раздражением сообщает мне он.

– Вот именно, а я для тебя – не девушка, а коллега. Мне рассказывали о том, как ты бурно проводишь ночи, и, поскольку ночь еще только начинается, у тебя есть куча времени, чтобы выгулять кого-то из твоих обычных знойных красоток – из тех, кто, уж конечно, не будет против, чтобы ты заплатил за них по счету.

Лицо Иэна выражает такое горькое удивление, что кажется, будто он проглотил лимон. Может быть – но только может быть, – я немного перегнула палку.

Официантка схватывает ситуацию на лету: она берет со стола карту Иэна, вместе с тем забирая у меня и мои деньги. После недолгого ожидания она приносит обратно карту и мою сдачу.

Мы встаем из-за стола и направляемся к выходу. Иэн по-прежнему оскорбленно молчит. Перед тем как попрощаться, я поворачиваюсь к нему и слегка дотрагиваюсь до его плеча, привлекая его внимание.

– Я хотела извиниться. Я сказала то, чего говорить не стоило.

Он молчит, не высказывая ни согласия, ни возражения.

– Я серьезно говорю: что я могу знать о жизни моделей или пиарщиц, может, в их среде вести себя так и нормально…

Иэн в свою очередь стискивает мне локоть, явно желая, чтобы я прекратила. Вся эта сцена выглядит довольно смешно…

– Так ты делаешь только хуже, – говорит он мне наконец. – У тебя довольно дикий способ просить прощения.

– Мне недостает опыта, – признаюсь я, – как правило, я всегда права.

Это мое замечание странным образом помогает ему расслабиться, и он улыбается.

– Надо отдать тебе должное, у тебя есть какое-то свое извращенное чувство юмора.

– Ну конечно есть. У меня особый, колкий юмор, но это же в любом случае юмор, разве нет?

Иэн ненадолго задумывается.

– Ну, раз уж мы остались живы и не поубивали друг друга во время сегодняшнего аперитива, что ты скажешь на то, чтобы поднять планку и завтра вечером рискнуть вместе поужинать? Я чувствую отчаянную необходимость как следует питаться.

Ну а я – соблюдать диету. Правда, я всегда могу заказать себе салат.

– Можем попробовать. Только никаких пафосных мест, пожалуйста. И я понимаю, что тебе такие неизвестны, так что на завтра выбор за мной.

– Я тебе кажусь завсегдатаем пафосных мест? – насмешливо спрашивает он.

Мой взгляд слишком красноречив, чтобы нужно было еще что-то отвечать.

– Ну ладно, ладно, можешь сама выбирать место, можешь сама платить и, если тебе этого мало, можешь даже сама выбрать завтра вино. – Он поднимает руки в знак капитуляции.

– Никакого вина, только вода. Не обижайся, но вино на тебя как-то странно влияет. И потом, каждый платит за себя. Или, в крайнем случае, можем разделить счет пополам, – уступаю я.

– Как великодушно с твоей стороны. – Он приподнимает брови.

– Ну а теперь я пойду. – Я указываю рукой в сторону метро.

– Я бы предложил проводить тебя, но ты же наверняка скажешь, что тебе это не нужно и что ты абсолютно в состоянии сама, без провожатых, добраться до метро, так что, как видишь, я воздерживаюсь!

– Я ценю, что ты не набиваешься в провожатые, – заверяю его я.

– Спокойной ночи, – желает он.

– Ну, а я не желаю тебе спокойной ночи, потому что она у тебя впереди еще долгая. Пока! – и, помахав ему рукой, я удаляюсь.

Как только я переступаю порог дома, меня уже ждут Вера и Лора, явно сгорающие от любопытства.

– Ну как? – хором интересуются они.

– Что «ну как»? Мы не поубивали друг друга, если вы именно это хотите знать, – отвечаю я, почти защищаясь. Расчистив себе местечко посередине, устраиваюсь между ними на диване.

– Ты не отделаешься таким простым ответом. Мы тут уже который час воображаем себе картины вашей жестокой схватки. Ты плещешь ему в лицо из своего бокала, он в ответ швыряется в тебя орешками… Короче, что-то в таком роде, – смеется Лора.

– В общем, вечер был странный, – признаюсь я, делая упор на последнем слове. – Ну правда, я даже не знаю, как по-другому его описать.

– Странный в каком смысле? – нетерпеливо переспрашивает Вера.

– Ну, если честно, я и сама ждала, что мы с ним будем ругаться гораздо сильнее, чем получилось на самом деле, но нам как-то удалось сдержать свою враждебность. И, в общем, мы очень продуктивно поработали, так что можно сказать, что все прошло хорошо.

– Очень за тебя рада. Тогда предлагаю завтра устроить вечер в чисто женской компании и отпраздновать твою свободу от отношений, потому что, скажем прямо, потерять Чарльза оказалось гораздо большей удачей, чем его найти. К тому же нам надо выпить еще и за то, что мы с Дэвидом помирились! – торжественно произносит Лора.

Во всяком случае, несомненной пользой от всех этих событий, происходивших в последние дни, стало то, что я не слишком думала о Чарльзе и у меня не было времени, чтобы себя жалеть. Но, хотя обычно я всегда согласна найти повод что-то отпраздновать, на этот раз мне придется уклониться.

– А что, если мы перенесем это на послезавтра? – предлагаю я. – Завтра вечером мне нужно работать.

– С Иэном, – уточняет Вера. Она не спрашивает, а уверенно заявляет, хихикая.

– Да, с Иэном, но я знаю, когда ты говоришь таким тоном, дорогуша… – угрожающе начинаю я.

– Кто бы мог сказать, что наша подруга пошлет нас куда подальше и предпочтет нам графа, – подкалывает меня Лора.

– Да уж, и подумать только, что ее родители воспитывали в ней уважение к определенным ценностям… Смотри-ка, в кого она превратилась в Сити… – в тон ей откликается Вера.

– Эй, может, вы обе заткнетесь? – возмущаюсь я.

Но они веселятся от души.

– Надо отметить, что этот парень и в самом деле достоин внимания, – не унимается Лора. – Ты видела газету там, на столике?

Вера берет газету и начинает быстро ее перелистывать.

– Вот, нашла! – восклицает она, демонстрируя нам фотографии, на которых Иэн запечатлен вместе с какой-то очередной красоткой с ногами от ушей и явным отсутствием мозгов.

– Однако, – Вера разглядывает фотографии, – в этом молодом человеке чувствуется потенциал.

– Ну уж нет, моя дорогая, этот молодой человек уже более чем достаточно раскрыл свой потенциал, точно так же как и свое самомнение и свое мерзкое отношение к людям. – В это время мой взгляд падает на одну из фотографий. Нужно признаться, что мои подруги отдают ему должное.

– По-твоему, он такой из-за своего титула, из-за денег или из-за своей внешности? – серьезно спрашивает меня Лора.

– Вполне вероятно, из-за того, другого и третьего вместе. Знаешь, когда растешь в определенной среде, для тебя само собой разумеется, что тебе все должно подаваться на тарелочке.

– А жаль, – немного погодя, задумчиво бормочет Вера.

– Да уж, – подтверждает и Лора.

Что касается меня, то я беру пульт от телевизора и начинаю щелкать по каналам, потому что я и в самом деле устала без конца говорить об Иэне. Лучше подумать о чем-нибудь другом.

Глава 6

Я сижу за столиком в ресторане, битком набитом людьми. Никакого пафоса, обычнейшая пиццерия в далеко не самом привлекательном районе города. Уверена, что Иэну здесь жутко не понравится, и при этой мысли по спине у меня пробегает легкая дрожь удовлетворения. Впрочем, совсем небольшого – все-таки я стараюсь быть политкорректной.

Пользуясь тем, что он опаздывает, звоню матери.

– Привет, мам, – здороваюсь я, когда она берет трубку после первого же гудка.

– Дженни, дорогая, а мы тут как раз о тебе говорили, – торжественно заявляет мне она.

Потрясающе.

– И в связи с чем? – уточняю я настороженно.

– Мы с твоим отцом обсуждали, что очень надеемся увидеть у нас Чарльза в эту субботу. Как ему мой овощной суп, понравился? – заботливо спрашивает она.

– Ну конечно, – беззастенчиво вру я.

– Кстати, насчет субботы: на этой неделе у меня не получится приехать.

– Это почему? – сухо спрашивает меня мать.

– Я буду в Шотландии по работе, – объясняю я. Ну хоть какой-то положительный момент в этой поездке: она спасет меня от неизбежного визита к родным.

– Правда, Дженнифер? Ты что, снова будешь работать в выходные? Ты же уже не девочка. Ты заверяла нас, что такое возможно только в первые годы, но прошло уже сто лет, а эта история все не кончается!

«Спасибо тебе большое, мама, за напоминание, что я уже старая», – мрачно думаю я.

– Так и есть, сейчас такого не случается почти никогда. Речь идет всего лишь об исключении, – уточняю я, теряя терпение. – Майкл почему-то может разъезжать по всему миру и не появляться дома целыми месяцами, зато мне не позволяется пропускать даже и одной недели, когда я могу не приехать к вам в выходные.

– Ты каждый раз говоришь, что это исключение, – замечает она сурово.

В ответ я предпочитаю просто промолчать. Иначе я серьезно могу сорваться и послать ее к черту.

– Ну, может, хотя бы у Чарльза получится приехать?! – с энтузиазмом восклицает она.

– Он тоже занят, – отвечаю я нервно. Эта ложь уже начинает меня напрягать.

Разумеется, Иэн выбирает самый подходящий момент, чтобы появиться в зале. Он направляется ко мне и, подойдя к столику, наклоняется, чтобы поцеловать меня в щеку.

Но какого черта он вытворяет? Я едва успеваю отпрянуть и вижу на его лице насмешливое выражение.

– Добрый вечер, прошу прощения за опоздание. – Он, наконец, усаживается напротив меня.

– Кто это там с тобой? – тут же спрашивает у меня мать – женщина с самым тонким и избирательным слухом на всей планете.

– Это официант. – Мой голос звучит не слишком уверенно.

– Ты где-то в ресторане? – спрашивает она с подозрением. – И с кем же? – продолжает допрос этот новый Пуаро в юбке.

– С Верой и Лорой, – вру я.

– Передай им трубку, – требует она, как будто это что-то нормальное.

– Зачем? – начинаю я выходить из себя.

– Как зачем? Затем, что я хочу с ними поздороваться. Что за вопросы, Дженнифер… Ты сегодня какая-то странная.

Взглядом я велю Иэну закрыть рот. Он может все погубить.

– Ну так что, ты передашь им трубку?

– Не могу, они пошли в туалет. – Я снова вру, зажмурившись от отчаяния.

– Сразу обе? – недоверчиво переспрашивает она.

– Ну да, они ушли вместе! Что это вообще за допрос? Я передам им от тебя привет! Спокойной ночи, мама! – И я разъединяюсь. Ну с какой стати я поддалась угрызениям совести и решила ей позвонить?

Иэн изо всех сил пытается удержаться от смеха, но у него это плохо получается.

– Да, да, смейся. Я же обожаю устраивать цирк для окружающих. – Я яростно ломаю в руках хлебную палочку и запихиваю обломки себе в рот. К черту диету, в ближайшее время мне явно не суждено потерять ни грамма, так что имеет смысл есть как следует.

– Меня терзает единственный вопрос: к чему врать? – Он устраивается поудобнее.

– К тому, что она начинает меня напрягать, когда настаивает, что я слишком много работаю, – не слишком определенно объясняю я.

– Тебе надо было сказать, что ты со мной. Все матери меня обожают, – заявляет он с горделивой важностью. И, произнося эти слова, он демонстрирует мне свою знаменитую шикарную улыбку.

Я серьезно смотрю на него.

– Только не моя.

– Поверь мне, абсолютно все. Гарантировано тридцать одним годом опыта, – высокомерно бросает он.

– Поверь мне, только не моя, – отрезаю я с тем же высокомерием.

Я вижу, как в глубине его синих глаз загорается огонек.

– Проверим? – предлагает он.

Ну конечно, как будто в моей жизни и без того не хватает неприятностей.

– Думаю, что не стоит. – Иэн что, нашел себе новую жертву для принесения на алтарь собственного самомнения?

– Я не из тех, кто отступается. – Он явно уверен в своем успехе. Как будто даже и не слышал.

– Поверь, я говорю ради твоего же блага, – предупреждаю я его, чувствуя себя слишком великодушной.

И здесь я ошибаюсь, потому что становится очевидно, что он это воспринимает как настоящий вызов. Я вижу это по упрямому выражению, которое появилось у него на лице. Против своей воли я уже научилась читать по его лицу его мысли и чувства.

– Может, поспорим? – спрашивает он, опасно наклоняясь в мою сторону.

Господи, ты свидетель, что я действительно сделала все, что в моих силах, чтобы избежать подобного исхода.

А знаешь, что я тебе скажу, Иэн Сент-Джон? Валяй, пробуй. Эта мысль кажется мне до того смешной, что я никак не могу прогнать от себя ощущение веселости.

– Ну хорошо, – наконец уступаю я, сдавшись. – Как-нибудь в один из ближайших выходных можешь заехать на ферму моих родителей, если окажешься поблизости, скажем, в субботу после обеда.

– Я вполне мог бы заехать и во время обеда. Знаешь, пожилые леди в восторге от моих обходительных манер.

Давай, давай, приезжай, вот уж моя семья закатит для тебя пир. Неожиданно эта мысль кажется мне такой заманчивой, что я решительно хватаю из корзинки еще одну хлебную палочку. Такое стоит отпраздновать, говорю я себе.

– Окей, если тебе так хочется. – Я стараюсь, чтобы по выражению моего лица он не догадался, в какие неприятности ему так не терпится вляпаться. И без меня, это уж точно.

– Прекрасно. – И с этими словами он протягивает мне руку, чтобы скрепить наше соглашение рукопожатием.

В ответ я быстро пожимаю ее, наслаждаясь исходящим от нее ощущением тепла и твердости.

Во мне начинает шевелиться чуть заметное чувство вины, которое я, однако, тут же прогоняю из головы: этот человек абсолютно заслуживает все то, что моя восхитительная антимонархическая семейка будет готова ему предложить.

Глава 7

Перелет из Лондона в Эдинбург проходит довольно спокойно. Мы с Иэном сидим, с головой уйдя каждый в свои бумаги. Мало болтовни, еще меньше дежурных любезностей. Я бы сказала, просто идеально.

Дальнейший же переезд на машине оказывается гораздо более проблематичным, потому что сначала мы ссоримся из-за того, кто из нас двоих сядет за руль (побеждаю я, после долгих и изнурительных переговоров), потом из-за того, кто будет следить за дорогой и сверять наш маршрут с картой (побеждает он), и наконец, из-за того, кто все-таки виноват в том, что мы заехали не туда. Тот, кто за рулем, или тот, кто должен следить за дорогой по карте?

Два часа спустя мы подъезжаем к имению Беверли – большому особняку сомнительного вкуса. Конечно, нельзя забывать, что Беверли – сын маркиза, женившегося на дочери герцога, но, насколько мне известно, ни один из его родителей не унаследовал никаких действительно древних имений. Одни только псевдостаринные особняки.

Сад вокруг дома – огромнейший и необыкновенно ухоженный. Пруд перед фасадом может достойно состязаться с тем, в который по лучшей версии «Би-би-си» нырял мистер Дарси. Однако сам особняк вызывает поистине спорные чувства. И это я еще вежливо выразилась…

Иэн выходит из машины и качает головой.

– Хмм… – мычу я в подтверждение того, что написано у него на лице.

– Говори уж как есть, – бормочет он, озадаченно разглядывая дом.

Но мы не успеваем больше сказать друг другу ни слова, потому что откуда ни возьмись перед нами вдруг появляются пятеро слуг и очень тепло нас приветствуют. Ну, или по крайней мере одного из нас.

Среди них, разумеется, есть и дворецкий, как этого требуют лучшие английские традиции. Рано или поздно кто-то должен сказать Беверли, что мир вот уже добрых два века как изменился. Если бы здесь оказалась моя мать, ее хватил бы инфаркт.

– Лорд Лэнгли, – с большим почтением здороваются они с Иэном. Меня удивляет, как это еще они не раскатывают перед ним красную дорожку, чтобы, не дай бог, ни одна пылинка не угрожала его великолепным итальянским мокасинам.

– Мисс Перси, – обращаются они ко мне с гораздо более сдержанным пылом.

А дворецкий даже бросает на меня довольно подозрительный взгляд. Да, я не из аристократов, и что теперь?

Через несколько секунд появляется и Беверли, который величаво стоит в дверях, устремив на нас свой обычный напыщенный и самодовольный взгляд. Как приятно, что не приходится сталкиваться с неожиданностями: именно такой прием я и ожидала от своего клиента.

– Иэн, дорогой! Как вы добрались, все в порядке? – заботливо спрашивает он, пожимая руку моему коллеге и напрочь игнорируя мою скромную персону.

– Все хорошо, спасибо, лорд Беверли.

– Ну, раз уж ты официально будешь заниматься организацией дел в отношении моей собственности и моих компаний, лучше, если ты будешь называть меня Чарльз, – произносит тот очень любезно. Вот только кого он хочет обмануть своей любезностью?

Кстати говоря, тот факт, что его зовут так же, как и моего бывшего парня, очень показателен. На губах у меня невольно появляется насмешливая улыбка.

Беверли ненадолго отвлекается, чтобы поручить своим слугам выгрузить наши вещи из машины, и Иэн подходит ко мне.

– Тебе что-то кажется здесь смешным? – спрашивает он вполголоса, чтобы его не услышали. Я бросаю на него красноречивый взгляд.

– Я хотел сказать, что-то еще, помимо дома, слуг и всей этой атмосферы? – продолжает он с язвительной иронией.

Иэн, конечно, человек просто невыносимый, но если бы я решила найти в нем какую-то положительную черту, то назвала бы иронию. Он умеет очень прямо и остро потешаться над многими вещами, и надо признаться, что речь почти всегда идет о вещах и в самом деле более чем достойных насмешки.

– Его зовут так же, как моего бывшего парня, – шепчу я ему. – Ты не находишь, что в мире как-то слишком много Чарльзов?

На лице Иэна появляется лукавое выражение. Кажется, ему хочется что-то добавить, но он сдерживается, видя, что Беверли возвращается к нам.

– Пойдемте со мной. Моя домоправительница покажет вам ваши комнаты.

И мы заходим в дом столь величественный, что его хочется назвать храмом – хотя бы потому, что я не могу подобрать других слов, чтобы его описать. Нас оглушает сумасшедшая какофония стилей и эпох, перемешанных каким-то архитектором, у которого явно следовало бы отобрать диплом. Как говорится, «за особые заслуги» – за то, что он воздвиг или, во всяком случае, позволил подобный ужас.

Вестибюль не просто грандиозный, он намеренно безумно огромный, – отмечаю я про себя. Две широченные лестницы в неоклассическом стиле ведут на второй этаж, вновь соединяясь наверху у статуи, которую я, как воспитанный человек, могу назвать только своеобразной.

«Домоправительница» – седовласая особа лет шестидесяти со злющим взглядом – останавливается и указывает нам на статую.

– Это – современное произведение искусства, скульптурный портрет мисс Элизабет, дочери лорда Беверли, – с гордостью говорит она. Окей, теперь все более или менее объясняется.

Я оборачиваюсь на Иэна и вижу на его лице чуть ли не смятение. Он не знает толком, что сказать, – случай довольно необычный.

– Мисс Элизабет, должно быть, очень красива, – замечаю я, не слишком хорошо представляя, что бы еще придумать. Понятно, что я вру, но эти люди ждут, что им будет сказано нечто подобное.

– Вы даже не представляете насколько. В любом случае, сегодня вечером у вас будет возможность познакомиться с ней за ужином, и вы сможете оценить ее красоту собственными глазами. Это поистине редкая красавица, – почти мечтательно произносит домоправительница, обращаясь к нам обоим.

Мы с Иэном обеспокоенно смотрим друг на друга.

Домоправительница, она же мисс Роттенмайер, ведет нас в незаметный коридор, вход в который прячется под лестницей. Пройдя по нему вперед несколько метров, она останавливается напротив одной из дверей и указывает мне мою комнату. После чего обращается к Иэну:

– Лорд Лэнгли, вам мы решили отвести комнату на втором этаже. Пожалуйте за мной, прошу вас.

И с этими словами она разворачивается ко мне спиной, оставив меня без каких-либо дальнейших пояснений стоять у двери, и устремляется обратно в сторону лестницы.

В первую секунду Иэн ошеломлен не меньше меня и не очень понимает, что ему делать дальше: оставить меня одну в этом узком мрачном коридоре и спешить вслед за домоправительницей – или все же подождать, пока я войду, и посмотреть, не является ли предназначенная мне комната чем-то вроде ловушки – типа той, где держались взаперти жены Синей Бороды.

– Иди за ней, – вздыхаю я, – если ты от нее отстанешь, ты пропал.

– Похоже на то, – отвечает он озабоченно.

– Пока, увидимся, – прощаюсь я и берусь за ручку двери.

– Давай, пока, – он, наконец, решается оставить меня одну.

Первая мысль, которая приходит мне в голову после того, как я вхожу в комнату, – это что Беверли сделал это намеренно. Возможно, это составляет часть моего наказания за его часовое ожидание на прошлой неделе.

В общем, эту комнату уродливой, конечно, не назовешь, но в ней есть только строго необходимое, она аскетична, как больничная палата, и полностью серая – пусть и тысячи разных оттенков серого цвета.

Вид моей комнаты вызывает у меня улыбку, потому что я – прирожденный боец, и Беверли просто еще не знает, с кем он имеет дело.

Несколько часов спустя я сижу на помпезнейшем диване – подделке под стиль Людовика XVIII, прихлебывая аперитив, помогающий мне скоротать время в ожидании прибытия столь долгожданной дочери Беверли. Которая, между прочим, уже скандально опаздывает. И это слишком даже для такой невероятно редкой красавицы.

Бокал у меня в руках – это уже мой третий мартини, и, если я продолжу пить на пустой желудок, то рискую потерять ясность сознания.

Похоже, что Иэну пришла в голову такая же мысль, потому что, сидя поодаль от меня на втором, не менее устрашающего вида, диване, он бросает на меня многозначительные взгляды.

Выразительно подняв бровь, я пытаюсь донести до него, что не стоит беспокоиться, но, кажется, мой сигнал так и остается непонятым.

Беверли услаждает наш слух своим монологом на тему охоты и добытым им трофеев. Поскольку я – абсолютная противница охоты, то стараюсь сосредоточить свое внимание на Иэне, лишь бы не слышать всех этих кровавых подробностей. Как бы то ни было, все же я – дочь убежденных пацифистов и экоактивистов!

Заметив мой встревоженный взгляд, Иэн наблюдает за мной с таким напряжением, что кажется натянутым как струна. Вот уж кому я не завидую: тут тебе сразу и Беверли, и столь ненавистная мисс Перси. Вероятно, у моего коллеги бывали выходные и получше.

И наконец, когда мы уже исчерпали все возможные темы для разговора – с учетом того, что «нельзя же обсуждать рабочие вопросы на пустой желудок», выражаясь словами хозяина дома, – нас осчастливила своим появлением долгожданная звезда этого вечера, иначе говоря, Элизабет Беверли.

Мне достаточно бросить на нее один только взгляд, чтобы понять, почему Беверли так настаивал, чтобы Иэн был его консультантом.

Дело тут вовсе не в доверии ко мне или к моим способностям. По всей вероятности, в глубине души Беверли прекрасно знает, что я отлично справляюсь со своей работой. Нет, он пожелал иметь в качестве консультанта еще и Иэна, потому что на самом деле его цель – заполучить будущего герцога в качестве зятя.

И на моем лице – впервые за вот уже много дней – появляется широкая, искренняя улыбка. Ну что, ребята, похоже, мы здесь здорово повеселимся.

Глава 8

Элизабет отличается красотой, которую можно назвать броской. Признаться, даже очень броской.

Пышно взбитые волосы огненно-рыжего (не натурального) цвета, голубые глаза, густо обведенные таким количеством туши, что по вечерам у нее, вероятно, уходит не менее двух часов на то, чтобы ее смыть. Если ей вообще удается это сделать. Со всей остальной косметикой у нее тоже перебор – ее явно слишком много даже для парадного ужина, притом что сегодняшний ужин вряд ли можно отнести к таковым…

Но самое ошеломительное в ней – это ее одежда: на ней короткое, развевающееся платье леопардовой расцветки, выставляющее напоказ целые километры ее подтянутых, очень загорелых ног. То есть она практически полуголая, и в дополнение образа на ногах у нее босоножки – чрезвычайно эффектные, но летние. Не уверена, что такой наряд можно назвать подходящим для этого грандиозного мавзолея, возвышающегося среди просторов Шотландии. В комнате, где мы сидим, разве что с натяжкой будет восемнадцать градусов. На улице – не больше пяти.

На мне самой, если уж на то пошло, брюки и рубашка, поверх которых надет черный свитер – свободный и теплый. Пораженный, Иэн моментально бледнеет. Так ему и надо.

– Элизабет, дорогая, иди познакомься с нашими гостями. Позволь представить тебе графа Лэнгли, – объявляется ее отец. И я наконец понимаю, кто на самом деле командует в этой семье. Обожаемая дочурка – кажется, это более чем очевидно.

Элизабет подходит к Иэну, успевшему тем временем встать с дивана, и с видом кинозвезды пожимает ему руку. Довольно вяленькое рукопожатие, – ехидно отмечаю я про себя, наблюдая за ними.

– Для меня это большая честь, лорд Лэнгли, я так наслышана о вас, – говорит она с притворной застенчивостью. С чего это вдруг – разве девушка, одетая подобным образом, способна в принципе быть застенчивой? Не смешите меня.

– Могу вообразить, достаточно взять в руки любую газету, специализирующуюся на светских сплетнях, – комментирую я, в свою очередь поднимаясь с дивана и протягивая ей руку.

– Дженнифер Перси, – представляюсь я решительно, в то время как она протягивает мне свою. Я пожимаю ее – может быть, даже с чересчур рьяным усердием.

– Простите? – растерявшись, переспрашивает она, и я не понимаю, относится ли это к моей фразе или к моему рукопожатию.

Иэн, стоящий со мной рядом, вздыхает.

– Дженни любит шутить, – произносит он сквозь зубы и бросает на меня сердитый взгляд.

Господи боже, как будто это я виновата, что он то и дело попадает под прицелы фотографов в компании каких-то клоунесс.

– Как это, должно быть, чудесно, когда между коллегами такие шутливые, такие простые и искренние отношения, – сообщает она нам.

– О, Дженни – это воплощенная простота и искренность, – подтверждает Иэн. Тон у него язвительный и острый, как жало осы.

– Беру пример с Иэна, – объясняю я ей.

– О, вы говорите о нем так запросто, без титула! – с изумлением замечает Элизабет, как бы размышляя вслух.

– Без титула, – подтверждаю я, не колеблясь. Что я, по ее мнению, должна делать – называть его лордом и замирать в глубоком поклоне при встрече?

– Я никогда его не использую, – заверяет ее Иэн. Эти слова звучат так, будто главное здесь – его разрешение, а не мое собственное решение.

– Да, но я бы не обращалась к тебе иначе, даже если бы ты его использовал, – щепетильно возражаю я.

– Дженни несколько… как бы это сказать… – начинает наш маленький лорд и, запнувшись, останавливается.

– Несколько..? – с любопытством спрашиваю я.

– Несколько непочтительна по отношению к титулам, – наконец выдает он, широко, но притворно улыбаясь всем остальным.

– Совершенно верно, и не только к ним, – отвечаю я, не моргнув глазом, в то время как Элизабет смотрит на нас с подозрением.

Беверли, кажется, уже порядком наскучил наш разговор.

– Что скажете, может быть, мы пройдем к столу? – предлагает он.

– Конечно, – быстро отвечаю ему я. Наконец-то нам дадут хоть что-то кроме алкоголя.

Беверли предлагает руку мне, а Иэн – Элизабет.

Такой пышной процессией мы торжественно перемещаемся в столовую, где садимся к столу, на котором царит буйство столового серебра и старинной посуды, сияющих в свете грандиозной люстры. Я искренне надеюсь, что Беверли, прежде чем повесить над головой подобную штуку, распорядился укрепить потолок. Кажется, она весит не одну тонну. А я еще слишком многого не успела сделать, чтобы погибнуть от свалившейся на меня роскоши.

– Ну что, Иэн, – интересуется Беверли, – как поживает твой дедушка?

– В целом более или менее хорошо. Конечно, возраст дает о себе знать, но он по-прежнему тот, кто приводит всех вокруг в трепет.

– Разумеется, он же герцог, – хихикая, замечает Элизабет.

Клянусь, я не понимаю, что в этом такого забавного.

– Вот именно, – возражаю я ей, – он герцог, а не египетское божество.

На секунду все замирают, глядя на меня с некоторым изумлением. Очень хорошо.

– Нет, моему дедушке точно бы не понравилось, что его сравнивают с мумией, – подтверждает Иэн, смеясь над моим замечанием. После его шутки расслабляются и все остальные.

Тем временем на столе появляется целая череда блюд, которые приносят одно за другим. Испытывая явные затруднения, я стараюсь понять, есть ли среди них что-нибудь, подходящее мне, как вегетарианке.

Элизабет быстро обращает внимание на мои колебания перед выбором блюд.

– Все в порядке, мисс Перси? – спрашивает она как настоящая заботливая хозяйка дома.

– Да, в полном порядке, просто я не очень голодна, – уверяю я ее. Это наглая ложь, я умираю от голода, однако невежливо заявлять пригласившему тебя человеку, что у него на столе нет ничего, что ты можешь съесть.

– Но, пожалуйста, называй меня Дженни, как и все остальные, – с улыбкой обращаюсь я к ней, чтобы увести разговор от темы еды.

– С удовольствием, Дженни. – Она искренне радуется.

Потрясающе. Эта девушка, внешне такая эффектная, на самом деле – очень простая и не уверенная в себе. Никакой тебе острой проницательности, никакого хлесткого юмора. Нет, даже еще хуже. Вообще никакого юмора. А она точно уверена, что желает заполучить себе такого циничного и безжалостного типа, как Иэн?

– Чем ты занимаешься? – пытаюсь я поддержать разговор.

– Я – пиарщица, занимаюсь связями с общественностью! – с гордостью восклицает она.

– Правда? – Я бросаю многозначительный взгляд на Иэна. – А направление?

– Я занимаюсь организацией праздников и торжеств – ну, знаешь, в общем все в таком роде, – объясняет она как-то слишком торопливо, как если бы сама имела об этом довольно туманное представление.

«Другими словами, не занимаешься ничем», – думаю я ехидно. Конечно, мне ли этого не знать.

– И после работы у тебя остается много свободного времени? – спрашиваю я с любопытством.

– Ну конечно! К счастью, у меня целая куча свободного времени, и я могу сколько угодно заниматься шопингом, – восторженно подтверждает она.

Боже мой, это даже слишком просто – клянусь, так даже и удовольствия никакого.

– Но, в любом случае, я, разумеется, не буду работать всю свою жизнь – как только выйду замуж, то брошу работу, – спешит она добавить. И бросает красноречивый взгляд на Иэна.

– Ну разумеется. А сколько тебе лет? – проявляю я заинтересованность, протягивая руку за небольшой круглой булочкой. Наконец-то я нашла что-то, где точно нет мяса.

– Двадцать четыре года, и я уже целых девять месяцев работаю! – вздыхает она так, будто работа уже успела ее страшно утомить.

Иэн на секунду замирает, держа вилку на весу. В его голубых глазах отражается некоторое потрясение.

– А ты, Дженни, сколько уже времени ты занимаешься вопросами имущества? – спрашивает она в качестве ответной вежливости и, уж конечно, не потому, что это ее и правда интересует.

– Девять лет, – отвечаю я с ангельским видом.

– Ничего себе! Девять лет – это ведь так много! А я могу спросить, сколько тебе лет? – восклицает она, в то же время беспокоясь, как бы случайно меня не обидеть.

– Ну конечно можешь. Мне тридцать три года, – отвечаю я безмятежно. У меня нет никаких причин скрывать мой возраст.

– И ты никогда не была замужем? – спрашивает она. Голос ее звучит слегка встревоженно.

Едва услышав эту фразу, Иэн чуть не взрывается от хохота и, чтобы не выдать себя, притворяется, что закашлялся. Бросив на него возмущенный взгляд, я вижу, как он утирает слезы, выступившие на глазах от невероятных усилий сдержаться.

– Нет, никогда, – подтверждаю я.

– Очень надеюсь, что я в твоем возрасте уже буду замужем. Ну, или хотя бы разведена, – уточняет дочь Беверли.

– Я никогда не испытывала особого желания выходить замуж, – невозмутимо объясняю я ей.

Элизабет этим явно поражена – настолько, что ее отец тут же считает нужным ее успокоить.

– Можешь не сомневаться, дорогая, ты в этом возрасте будешь замужем, – успокаивает он ее, однако ему не удается вернуть ей недавнюю пустую улыбку.

Встреча с тридцатитрехлетней деловой незамужней женщиной, похоже, стала для нее немалым потрясением. Бедняжка.

Но очень быстро она вспоминает о своей главной задаче и вновь принимается бросать обольстительные взгляды в сторону своего драгоценного графа – будущего маркиза и будущего герцога. Потому что именно он и является ее целью, это всем ясно.

Иэн пытается делать вид, что он этого не замечает, но речь идет о таком явном, неприкрытом желании его покорить, что он никак не может сказать, будто ничего не понял.

Ужин продолжается вполне мирно, без каких-либо новых потрясений, и по его завершении все, что нам остается, – это перейти к делам. Или, во всяком случае, мы пытаемся это сделать, потому что, по правде говоря, сам Беверли явно не испытывает большого желания.

– Наша главная задача на этих выходных – познакомиться друг с другом получше, – заявляет он, когда после ужина мы переходим обратно в гостиную.

– А делами займемся, уже когда вернемся в Лондон.

Что??? А за каким тогда вообще чертом нам было ехать в этот глухой и промозглый уголок Шотландии? Я бросаю вопросительно-озабоченный взгляд на Иэна, который, судя по всему, подумал то же самое.

– Ну что, молодежь, оставляю вас общаться вашей молодежной компанией, – прощается он. И, направляясь к двери, бросает на меня красноречивый взгляд. Ему явно хочется, чтобы мы с ним оставили этих двух голубков наедине.

Иэн тоже это понимает, потому что, сидя рядом со мной на диване, сразу же хватает меня за руку и приближает губы к моему уху.

– Только попробуй оставить меня здесь одного, и ты за это поплатишься, – угрожающе шепчет он, и я вижу в его глазах панику.

На какую-то долю секунды я почти испытываю искушение остаться и помочь ему. К несчастью для него, этого почти недостаточно, чтобы меня удержать.

Я выдергиваю у него руку и решительно поднимаюсь с места. Потом наклоняюсь к нему и, под предлогом того, что хочу поцеловать его на прощание в щеку, шепчу ему на ухо:

– В следующий раз я бы не советовала тебе начинать мне угрожать, попробуй лучше как следует попросить. Может, и сработает.

И с ехидной усмешкой отправляюсь к себе в свою унылую серую комнату.

Я сижу в одиночестве за огромным обеденным столом, желая от души насладиться завтраком. Но единственное, что я могу найти для себя из еды, – это хлеб с маслом. Есть яичница, но она с беконом, а о жареных сосисках с фасолью лучше даже и не упоминать. Есть еще маффины, но они соленые – с начинкой из ветчины вместо привычной черники. Жаль, я бы охотно съела даже простое яйцо.

Глубоко погрузившись в размышления, я даже не слышу, как в столовую бесшумно входит Иэн. Когда в знак приветствия он дотрагивается до моего плеча, я подпрыгиваю от неожиданности.

– Ох, прости, не хотел тебя напугать. – Он усаживается рядом со мной.

– Я слишком задумалась, – оправдываюсь я, окидывая взглядом его мрачное невыспавшееся лицо. – Что, плохо провел ночь?

– Скажем, что так… – Он потягивается.

– А я-то думала, ты нашел себе отличную компанию, – с нескрываемым сарказмом подкалываю его я.

– Я тебя умоляю. И, кстати говоря, ты мне еще за это заплатишь, – заявляет он, накладывая себе яичницу.

Я смотрю на него с видом полнейшей невинности.

– Что ты хочешь этим сказать? Совершенно не понимаю…

– Да ладно, не понимаешь. Я еле от нее вырвался. И потом еще боялся, что она ночью придет и заберется ко мне в постель. Разумеется, моя комната не запирается на ключ, так что мне всю ночь пришлось спать вполглаза. Короче, скажем, что такой нервный сон не позволил мне как следует отдохнуть, – жалуется он, явно в ужасе от одной мысли о подобных ночных визитах.

– Ничего страшного, одна бессонная ночь для такого, как ты, – это ерунда…

Он бросает на меня возмущенный взгляд, а потом переводит глаза на мою почти пустую тарелку.

– Ты не хочешь мне объяснить, почему ты практически ничего не ешь с тех пор, как мы сюда приехали? – спрашивает он серьезно.

– Потому, что я – вегетарианка, а здесь только и говорят, что об охоте, и едят одно мясо, – отвечаю я с досадой.

– А… – протягивает он удивленно, – я не сообразил.

– Это не твоя вина: вам, мужчинам, проницательность вообще не свойственна.

Мы спокойно сидим и продолжаем завтракать, обмениваясь замечаниями о том, сколь приятно времяпрепровождение в шотландской глуши, как вдруг у меня звонит телефон.

Я достаю его из кармана и вижу, что это Вера.

– Привет, дорогая, – здороваюсь я с ней, – ну что, как там в Лондоне?

– Эй, где, ты говорила, ты сейчас находишься? – Она необыкновенно взволнованна.

– Где-то в Шотландии, а что?

– Ты еще явно не видела сегодняшний выпуск «Сан»[3]! – восклицает она.

– Хмм, нет, вообще-то я никогда не читаю подобных газетенок, – напоминаю я ей. Для меня существует только финансовая пресса – я думала, это всем ясно.

– К счастью для тебя, их читаем мы, – сообщает мне Вера.

Я кладу недоеденный кусок хлеба на тарелку, чувствуя, что мне начинает немного надоедать этот бессмысленный разговор.

– Конечно, я была бы рада подольше поболтать с тобой ни о чем, но знаешь, все-таки хочется, чтобы ты перешла к делу…