Ольхон. Легенда Души и Жизни

Пролог

Кан бежал достаточно быстро, крепко сжимая чалу1 тунур2. С трудом огибая длинные деревья, он старался насчитывать нужное количество лент, повязанных на широкие стволы. Всякий раз когда Кан углублялся в лес для обряда – оставлял по пяти алой повязи, через каждый третий аршин. Но сейчас, когда перед глазами была плотная пелена, кам3 с трудом различал цвета, путался в количестве лент из—за спешки, спиной ощущая приближение множества кормос4, только что умертвивших его суйла5. Кам желал добраться до деревни, скинуть с себя окровавленный манджак6, склоняясь пред родными почившего друга. Шипение раздалось подле уха, вынуждая кам дернуться, тяжело ударяясь плечом о дерево. Желтые листья пали на голову, тьма сгущалась над Каном и всякий раз, когда он дотрагивался до земли подле себя – не мог найти тунур. Вокруг стало темно и тихо. Стараясь не дышать, кам быстро прикрыл глаза, пытаясь не смотреть на тех, кто нарушил его камлание, проникая в светлую, еще не сильно окрепшую душу суйла. Пахло влажной землей, под пальцами рук ощущались ползающие черви, пытающиеся откусить малую часть от манджака: то дергали за подвязанную медвежий коготь, то пытались сдернуть его мех, добытый в тяжелом бою. Кан помнил, как долго пытался очистить руки после жертвоприношения, спокойно смотря, как шкура и туша поддавались наточенному топору в умелых руках скотовода. Но теперь обереги пытались отдернуть, разделяя дух кам и дух унаследованного животного – бурого медведя.

К уху приблизилось что—то влажное. Вода капала на плечо, утяжелив манджак, заставив дернуться от неприятного прикосновения чего—то шершавого. Кормос пытался запомнить пойманного кам, насладиться запахом страха, прежде чем поглотить неумелого. Тьма образовывала множество надломленных пальцев, с трудом удерживающих острый нож. Кан ощутил холод подле горла, перо неприятно покалывало глаз, заставляя дергаться, вырываться из крепких объятий. Кормос оказались сильнее. Их тела всё ещё принадлежали подземному миру. Поглощенное тело суйла помогало им принимать человеческий облик, перенимать черты того, кто пал настолько быстро, что, возможно, даже не осознал собственную погибель. Кам сжал горсть червей, с трудом дернул рукой и попытался кинуть их хоть куда—то. Его вовремя перехватили, заламывая руку, крепко вжимая в шершавое дерево. Несколько бело—красных лент пали на голову кам, вынуждая Кормос тихо запишет. Ощущая необузданную дрожь во всем теле, Кан удивился реакции организма, пока не понял – он впервые ошибся, позволяя подземному миру проникнуть в их. Шипение усиливалось, резкий жар возник на короткий миг, затем полностью распространился по всему лесу, обхватывая сухие деревья и кустарники своей мощью. Кан не сдержался. Судорожно распахнув глаза он начал осматриваться. Дергая головой, кам не позволял кормос перетянуть на себя взгляд, дабы полностью прогнуть его стойкую волю, разрушая два естества: человеческое и духовное. Треск горящих ветвей нарастал, постепенно удаляясь в сторону его деревни. Кан закричал. Дернув руки на себя, он заставил кормос оступиться, с трудом падая на его тело. Кам с удивлением замер, совсем забыв как дышать, когда заглянул в пустые, но горящие синие глаза смертной девушки, чей облик смог перенять кормос. Ее длинные волосы спадали с плеч, красно—синий манджак прикрывал тело. Несколько узоров на лице закруглялись к носу, в который была вставлена серьга.

– Как смел кормос стать карой?

– Пред смертью ты решил стать смелее, юный кам?

Усмехаясь, кара теснее прижалась к Кану, стараясь вдавливать лезвие ножа в его горло. Становилось жарко, теплый манджак неприятно прилипал к телу, а до конца не сформированное тело в некоторых местах истончало запах жженой травы и всё ещё влажной земли. Заметив за спиной кара тунур, Кан нахмурился, стараясь полностью сконцентрировать взгляд свой на появившейся деве, дабы та не заметила его единственный шанс на спасение. С лезвия медленно потекла кровь. Склонившись, кара высунула длинный язык, с легкостью слизывая теплую каплю. Сладострастный металлический привкус будоражил нечестивый дух, побуждая ту дернуться, отстраняя руку с орудием. Поймав мгновение, кам вытянул руки перед собой, отталкивая кара и, сделав уверенные шаги, смог сжать чалу.

Первый удар о натянутую ткань потерялся в треске деревьев, но всё же привлек внимание того, кому принадлежал. Кан не имел права действовать в одиночку, но сейчас, когда пред ним огонь всё быстрее и быстрее добирается до деревни, кам вынужден жертвовать любой своей частью. Кара успеет поглотить что—то одно, прежде чем будет изгнана обратно к Эрлик7.

Второй удар стал четче. Дотрагиваясь до натянутой ткани только пальцами, Кан старался не сводить тяжелого взгляда с кара, наступая с каждым последующим ударом. Нечестивый дух злился. Взвыв и крепко сжав множеством пальцев волосы, кара старательно разделялся на множество кормос, теряя надобность с теле старого, давно почившего кам. Кан усмехнулся. Насчитывая более двадцати кормос, он заметил нужные алые повязи, передвигаясь в их сторону, пока не замер, полностью теряя контроль над рассудком.

Камлание настигала кам не сразу. Всякий раз, когда пальцы дотрагивались до тунура, проходило много минут, прежде чем тело дойдет до пикового состояния. Душа Кана пала ниц, тело хаотично двигалось, а удары с каждым разом становились сильнее и громче. Кормос видели алые отпечатки на посеревшей ткани, ощущали сильный жар от пламени, окружившем их со всех сторон. Кам мог не выжить, но нечестивые духи желали сей плоти, мечтали вкусить хоть каплю мяса и понять, насколько мощная энергия поддерживала этого человека. Один из кормос раскрыл пустоту, создавая малую часть острых зубов, располагающихся где—то в центре. Рванув на Кана, кормос с жадностью впился в левую ногу, но даже это не заставило Кана остановиться, прерывая полное погружение в камлание. Несколько перьев обуглились, манджак то и дело был в опасной близости от огня. Почти все кормос ринулись в землю, пока та не была объята разъяренным пламенем. Жующий нечестивый дух наслаждался трапезой, откусывая огромные куски, жадно смакуя каждый раз, когда мощная духовная энергия проникала в его тело, вынуждая дергаться от наслаждения.

Последний стук раздался достаточно тихо. Манджак горел вместе с длинными волосами, камлание постепенно отпускало Кана из своих оков и по всему лесу раздался неистовый крик. Боль смешивалась со страхом, путала действия, мешала трезво мыслить. Озираясь, кам понимал, что вот—вот придет конец его. Не скидывая одежд, Кан рухнул на горячую землю, смотрел на безоблачное небо, мысленно прощаясь не только с семьей, но и всей деревней, пред которой будет извиняться еще очень долго.

***

С трудом распахнув глаза, Кан дернулся, но сразу же ударился лицом о тунур, с шипением потирая лицо. Уснув под густым деревом, кам совсем не заметил, как быстро пролетело время. Странный сон, навеянный предыдущим камланием, мог трактоваться по разному. Однако кам не был искусен в сие познании, желая найти нужного ему соплеменника. Поднявшись с сырой земли, Кан крепко сжал чалу и, поправив длинные волосы, выбившиеся из множества кос, направился в деревню. Широкое поселение, полностью уставленное юртами, заняло большую часть скалистой местности. Там, если дойти до самого края, можно было увидеть, как Байкал омывал камни. Ледяные воды озера бодрили дух, множество людей спускалось со скал, дабы насладиться чистотой и свежестью мощных вод, иметь возможность увидеть джеп—суу8. Но, такое случалось только по воле старшего кам, когда тот был в расположении духа, желал показать племени большее, чем те видели.

Много рогатого скота загоняли в широкий загон, несколько высоких мужчин носили поленья, а женщины трудились над котлом, подготавливаясь к скорому ужину. Замечая Кана, многие из жителей приветственно махали ему, почти сразу возвращаясь к своим обязанностям. Кам тепло улыбался, инстинктивно сжимая и поглаживая чалу пальцами. Всякий раз, когда он вынужден был выпускать тунур из рук – ощущал себя незащищенным, довольно одиноким и неспособным на что—то большее. Высокая юрта, стены который были из войлока, стояла недалеко от склона горы. Невысокая девушка, держа в руке сухие одежды, рассматривала их на наличие дыр, когда дернулась от резкого голоса за спиной.

– Вечера в дом, Умут.

– Кан? Что же подкрадываешься так?

Положив руку на грудь девушка тяжело выдохнула, ощущая быстро бьющееся сердце. Она не ожидала увидеть эджи9 так рано, привыкнув к тому, что тот возвращался в глубокую ночь, полностью погруженный в свои мысли.

– Где я могу найти ата10?

Задумавшись, Умут потирала подушечки пальцев, пока не заметила приближающуюся широкую фигуру. Облаченный в меха, Альп смотрел на огул11, отвлекающего кыз12 от прямых обязанностей. Умут заметно занервничала, легко махая Кану рукой и слегка склоняя голову пред отцом.

– Умут, твой эджи помешал тебе закончить дела?

– Нет, ата. Я прибрала всё, собрала ваши вещи и почти подготовила всё к вечеру.

– Ступай и закончи начатое, кыз.

Кан желал уйти от гневного взгляда ата, но его тяжелый голос вынудил замереть. Повернувшись к ата лицом, кам учтиво склонил голову, стараясь смотреть ата в глаза. Стойкий медвежий дух, сокрытый в каждом члене этой семьи, вынуждал их быть жесткими, иногда и жестокими с каждым, кто шел против их воли. Альп был старшим кам, старательно следил за тем, чтобы каждый обучался тому, к чему расположен дух, спокойно сотрудничая с Агабек. Кан не любил эту властную сторону ата, желал хоть иногда получать снисхождение, видеть подобие гордости в его тяжелом взгляде, но там всегда было пусто только для него одного.

– Ата, что—то случилось?

Вскинув бровь, Альп с непониманием смотрел на Кана, ощущая его внутреннее напряжение, замечая покрасневшие глаза и грязь на ободе тунура.

– Ты недостаточно хорошо ухаживаешь за тунур, огул.

– Простите, ата. Задремал у входа в лес и, возможно не заметил, как грязь попала на обод.

Махнув рукой, мужчина не желал слушать Кана дальше, скрываясь под плотной тканью юрты. Тяжело вздыхая, кам прикрыл глаза и потер из пальцами, стараясь прогнать наваждение, но что—то в столь диком сне его будоражило. Кормос, что стал столь юной кара, совсем не мог сотворить такого. Это разный духовный уровень, разная принадлежность к мирам. Хмурясь, Кан почесал затылок, находя одно из перьев, что так мешали ему во сне. С удивлением выдохнув, кам с трудом разглядел на перьевых кончиках черный цвет, от них пахло гарью.

Сидя на плотном меху, кам слегка смачивал тряпку, стараясь как можно аккуратнее стереть грязь, дабы не размазать ее по всему ободу. Продолжая раздумывать над увиденным, он всё чаще думал о том, насколько было кормос смогли оказаться в их мире, проникая из—под земли, поглощая суйла. Да, он был недостаточно опытен для того, чтобы вовремя среагировать и отстраниться от того места, где лежала свежая туша быка. Суйла только и сделал что дернулся, а затем пал с громким, довольно отчаянным криком, протягивая руку в сторону кам. Он мог спасти его там, во сне. Мог вернуться в камлание, взывая к джеп—суу или кудай13. Но Кан растерялся, испугался или попросту запаниковал, убегая с пустотной поляны, устремляясь вдоль цветастых деревьев.

Держа топор в руке, Барс вошел в юрту, вытирая ноги о небольшое тряпье. Замечая эджи, он с нескрываемым интересом приблизился к нему, но почти сразу был остановлен вытянутой рукой. Кан ощутил присутствие каин ини14 из—за сильного запаха. Подняв тяжелый взгляд, кам старался быть как можно серьезнее, но лицо его каин ини, загрязненное кровью, заставляло терять самообладание.

– Барс, сингиль15 много раз просила тебя умываться и только потом возвращаться в дом.

– Я услышал от ата, что эджи решил вернуться рано. Как я мог упустить шанса увидеть тебя, Кан?

– Лесть тебе не к лицу, Барс.

– А кровь? Мне идет?

Показывая лицо с разных сторон, Барс то и дело высовывал язык, пытаясь довести своего эджи. И у него получилось. Опустив руку с тряпкой, Кан начал тихо смеяться, опусти тело к ногам. Утыкаясь лбом в колено, он пытался сдержать порыв, но всякий раз, когда кам приподнимал взгляд, Барс старался приблизиться и отстраниться, нарочито капая кровью перед ним. Войдя в юрту с небольшим котелком, Умут с непониманием смотрела, как эджи дурачились, пока не разглядела алые капли на чистом полу.

– Вы не могли бы сделать так, как было раньше?

– Умут?

Успокоившись, Кан поднял на сингиль взгляд, стараясь уловить ее настроение. Сингиль заметно злилась. Поставив котелок близко к центральному очагу, она отряхнула руки, а затем скрестила их ну груди, стараясь казаться больше, чем она есть. Совсем низенькая и довольно тонкая, Умут была похожа на березовую ветвь, что только распустилась, почки набухали, как и красота Умут. Длинные темные волосы были собраны в тугую косу, длинные халаты сверху покрыты плотной накидкой.

– Сингиль, ты сегодня какая—то злая. Смотри, ведь Кан вернулся так рано.

– Барс, ты продолжаешь капать кровью на чистый пол и шкуры. Ата будет недоволен мной, а я буду зла на тебя. Чувствуешь?

– Что?

Приблизившись к Барсу, Умут крепко схватила его за ухо, стараясь как можно сильнее прогнуть к земле.

– Я ведь просила тебя быть аккуратнее, Барс?

– Умут, больно ведь.

– Я просила много раз, Барс.

– Что здесь происходит?

Умут дернулась от голоса ата за спиной. Отпустив эджи, она сильно сжала длинный рукав, стыдливо отводя взгляд.

– Барс вновь испачкал мех, ата.

– Что?

Обойдя огулов и кыз, Альп склонил голову, стараясь разглядеть совсем новую шкуру лисы, высушенную только вчера. Кан дернулся и поднялся, успев сжать чалу и прижать руку к ноге. Он знал, что когда ата зол – лучше молча повиноваться, исполняя каждый приказ, делая всё, дабы он как можно скорее покинул юрту в хорошем расположении духа.

– Кан, отчего же ты не уследил? Сидел ведь на ней.

– Ата, я.

– Я расстроен, Кан. Но совсем скоро нас троих ждут подле костра. Собирайтесь, огулы. Умут, у тебя будет возможность исправить оплошность эджи.

– Конечно, ата. Горячий чай будет ждать вас подле очага. Ещё что—то нужно?

– Поводья нужно подготовить.

– Вы куда—то собираетесь, ата?

Оставив Кана без ответа, Альп покинул юрту, глубоко вдыхая прохладный вечерний воздух.

Оставшись одни, Умут тяжело выдохнула, понуро опуская взгляд на застывшую кровь. Мех еще можно было спасти, но вот ткани не подлежали восстановлению, алые капли слишком сильно их пропитали. Умут видела, как стыдливо отводил взгляд Барс, стараясь спрятаться за спиной Кана. Но кам, совершенно не желая прощать каин ини за оплошность, отправился в левую часть юрты, принадлежащую только мужской части семьи. Все жители делили юрту на две части: слева спали мужчины и там же находилось оружие, поводья и инструменты; правая часть была женской и вместе в бытовой утварью, детскими вещами и посудой. Иногда некоторые семьи разделяли юрту занавеской. В центре юрты всегда стоял очаг, а в центре крыши было специальное отверстие, куда выходил весь дым. Умут одна управлялась со всем: следила за чистотой дома, оберегала эджи от ношения рваных одежд. Кан и Барс всегда с любовью и трепетом относились к сингиль, лишь изредка забывая и возвращаясь в глубокое детство. Проверяя обод на чистоту, кам удовлетворенно улыбнулся, кивая каин ини и покидая юрту, быстро махая сингиль.

Каждый вечер, когда солнце скрывалось за горизонтом, а Байкал смиренно спал, мужчины тюркского племени восседали вокруг огромного костра, над которым всегда висел большой котел. Мудрая и старая женщина, катын16 вождя, подготавливала мясо для варки, собирала и очищала урожай, складывая его в глубокие миски. Нарезая всё достаточно крупно, Лале ощущала себя неуютно среди кам и нарымчи17, постоянно не зная, что можно от них ожидать. Каждый род отличался от предыдущего духовной силой, имел своего внутреннего зверя и терял рассудок в самый разный момент. Мясо было скинуто деревянной ложкой, прозрачная вода кипела, постепенно покрываясь жировой пленкой. Со всех сторон загорался огонь. Агабек – староста деревни, шел прихрамывая на левую ногу. Мерно поглаживая длинную белесую бороду, он спокойно рассматривал каждую женщину, скрывающуюся под тканью юрты. Совсем скоро его катын поступит также, передавая власть мужчине.

Кан учтиво склонил голову пред Лале, опустил взгляд и не смел без надобности смотреть в глаза чужой женщине. На то были свои обычая и устои. Разного возраста и статуса, тюрки сидели подле друг друга, смотрели за тем, как горели ветви, ощущали дивный запах будущего яства и были готовы не только к трапезе, но и долгим обсуждениям. Кан заметил ата среди высоких, довольно широких мужчин, что всегда могли защитить каждого из них. Способные держать лук и попадать в цель, эти жители ценились и были куда важнее тех, кто просто следил за порядком. Кам знал и понимал, что ата желал ему именно этой судьбы, но когда Кан унаследовал дар предков, когда бурый медведь возник пред ним с ранним утром, – Альп понял, принял и осознал потери. С тех пор Кан не знал любви родители, ощущал себя неуютно, но постоянно сражался за признание, стараясь помочь каждому, во время кочевания.

– Когда выдвигаетесь на охоту?

Голос вождя был тихим, довольно хриплым. Возраст уже давно брал свое, но Агабек стойко сражался за возможность существования до самого конца.

– На рассвете, – Альп отозвался почти сразу, полностью отдавая свое внимание вождю.

– Будьте очень внимательны, Альп. Нам не нужны жертвы. Ты распорядился, кто останется за старшего кам?

Кивнув, Альп кинул беглый взгляд на Кана, но почти сразу отвернулся, подходя ближе к костру. Вытянув задеревенелые пальцы, старший кам сделал глубокий вдох, склоняясь над котлом. Суп из волка был наваристым, позволял восполнить силы, а также давал огромное насыщение. А остатки мяса мужчины брали с собой на охоту, питаясь им достаточно долго. Кивнув, Альп слегка махнул рукой Тугану, который сжимал и разжимал пальцы, пытаясь не сорваться с места.

– Эй, проверьте Тугана.

Кивнув, широкие мужчины скотоводы подошли к довольно низкому и понурому юноше. Он старался сидеть подальше от всех, смотрел куда—то перед собой и почти ломал себе пальцы, пытаясь сдержать сознание, рвущееся в дикое камлание. Быть нарымчи – значит страдать всякий раз, когда разум покидает тело. Ежели Кам сопровождает суйла, то нарымчи действует в одиночку. Перенося боль и муки, доводя тело до пика, Туган способен увидеть нечто сокровенное, предсказать страшное. Всякий раз, когда Тугана окружало много людей он срывался. И сейчас, когда его взгляд зацепился за множество фигур, он быстро поднялся с места и ринулся в глубокий, довольно темный лес. Вождь тяжело вздохнул, совсем не желая сейчас решать еще больше проблем, чем могло стать. Альп понял всё без лишних слов. Являясь старшим кам, он был способен удерживать в сильных руках не только тунур, но и лук. Тетива поддавалась его пальцам, а стрелы летели всегда точно в цель, – Кан видел это собственными глазами, когда прятался в густых зарослях. Недоверчиво подняв взгляд на каин ини, кам махнул головой, пытаясь сдержать пыл Барса. Туган был его другом, часто мог контактировать только с ним, поэтому Кан понимал желание каин ини ринуться на поиски нарымчи, но ата не позволил бы. В действительности, он слишком дорожил каждым их них, чтобы вот так просто терять.

– Кан, проследи за Барсом.

– Ата?

Кам совсем не заметил, как сильно удивился просьба ата. Альп вскинул бровь, поправляя колчан за спиной. Словно услышав нечто удивительное, Кан как можно быстро закивал, отставляя миску с едой, крепко сжимая чалу.

– Не переживайте, ата. Верните Тугана, он ещё слишком юн и неопытен.

В лесу раздался вой – волки всё чаще и чаще приближались к их деревне, совершенно не зная, что ожидать от племени тюрков. Волк был их символом, занимал большую часть нашивки на длинные халаты, или же ткани юрт. Но зверь – это дикое, совсем необузданное существо, от которого можно ожидать многое. Слыша завывание, Альп почти сразу скрылся вместе с тремя мужчинами, унося за собой что—то тяжелое, совсем не ясное Кану. Агабек вынужденно удалился, не видя смысла проводить собрание, когда отсутствовали важные люди. Кан и Барс продолжали сидеть подле костра, подставляя прохладную обувь под жар ветвей. Смотря на небо, усеянное звездами, эджи и каин ини думали о своем: Кан желал спокойно бродить по лесам, имея возможность общаться с небесными духами и духами земли; Барс желал стать кем—то большим, чем простой скотовод, но ата не позволял, отдавая всё предпочтение эджи. Барс незаметно злился, слегка ненавидел Кана за то, что тот всегда был первым. Кам повернул головой в сторону юрт. Там, где с обрыва можно было разглядеть Байкал, были видны небольшие искры, боле напоминающие светлячков.

– Я хочу чтобы ты знал, Барс.

– Мм?

С непониманием отведя взгляд, каин ини подпер руками подбородок, внимательно слушая эджи.

– Я не желал стать первым, готов бы быть каин ини по отношению к тебе. Я не выбирал стать первым, Барс. Но хочу, чтобы ты отрекся от столь пагубных мыслей и знал, что в любой момент может появиться тот, кто многое поведает ата.

– Как ты узнал?

– Тай сказал.

Фыркнув, Барс отвернулся от Кана, более не желая общаться с ним. Поднявшись, кам спрятал руки за спиной, покидая каин ини. Не желая соперничать с Барсом, Кан готов был отдать всё, что полагалось только ему. Постоянно прося ата распределить всё между каждым из них, кам получал пощечину и был вынужден покинуть деревню, покорно ночуя в лесу. В те моменты он не думал о том, что способен исчезнуть или кануть к подземным духам, нет. Стремление показать и доказать всем и вся многое – губили умиротворенную душу. Кан понимал это, но ничего не мог поделать с собой, полностью отдаваясь одному и тому же чувству – сожалению. Встав на край склона, он сделал глубокий вдох, даже с огромной высоты ощущая прохладу Байкала. Водная гладь была спокойной, если бы на небе была луна – она бы с легкостью отразилась на этом водяном зеркале. Кан усмехнулся. Увиденное во сне отошло далеко, словно и не было там странности. Только привычные будни. В груди появилась тяжесть. Сжав халаты, Кан старался сделать судорожный вдох, но невидимый ком застрял в горле. Паника выбивала из колеи. Еще один шаг и кам упал бы с обрыва, за спиной раздался тихий девичий голос:

– Найди, я ведь рядом.

Глава 1

Среди еловых ветвей бродила высокая девушка, облаченная в длинные халаты. С её плеча спадала коса, впалые щеки слегка румяны из—за холода, а тонкие пальцы всё пытались словить хрупкие снежинки. То и дело вытягивая руки, она с легкостью задевала пушистые ветви, вынуждая снег падать подле босых ног. С каждым пройденным шагом девушка приближалась к деревне, в которой царил мир и уют. Скотоводы носили на своих спинах сено, земледельцы с грустью махали головой, просматривая мешки, что достали из одной юрты. Замерев за широким стволом, она пыталась незаметно следить за каждым уверенным шагом мужчин, пыталась разглядеть дивные наряды женщин, замечая нечто пушистое на их плечах. Жесткий голос заставил её дернуться, вжаться в дерево как можно сильнее, боясь за собственную жизнь. Староста был зол. Осматриваясь, он словно пытался найти кого—то, но все те, кто попадался под его взор – не нужны. Сжав широкий кожаный пояс, староста сделал глубокий вдох. Опустив голову, он старался сосредоточиться на внутреннем спокойствии, но всё, что приходило в ему смятенную душу – злость да ярость. Девушка попятилась, но тонкая ветвь под ногами разломилась, привлекая внимание всей деревни. Староста победно усмехнулся.

– Джан, духи разгневались на нас. Отчего, подскажи нам.

Нервно сглотнув, девушка вышла из—за укрытия, стараясь прижимать руки к ногам. Не смея поднимать взгляд на мужчину, кам старалась придумать нужный ответ, найти его среди маленьких духов, мирно парящих в воздухе постоянно.

– Да простит меня староста. Но я не ведаю, отчего духи гневаются.

– Уверена, дитя?

Сжав малую часть халата, Джан решительно подняла взгляд, заглядывая в темные, почти пустые глаза старосты. Она всегда боялась этой суровости, никогда не осмеливалась перечить или разочаровывать своего ата, когда тот требовал большего от неё. Но теперь, когда Джан не могла войти в контакт с духами, потеряв большую часть себя, – ата гневался куда больше. Отобрав орбу и тунур, староста в тот миг одарил дитя пощечиной, выгнав из семейной юрты туда, куда только глаза видели – в густую чащу леса, где среди хищных зверей кружили и кормос, желая поглотить душу бывшей кам.

– Как осмелилась ты явиться в деревню?

– Меня не было здесь год, ата. А вы даже не думали, жива я или нет?

Совершенно точно зная ответ, Джан неосознанно повторила в слух то, что проговаривала про себя множество раз. Отступившись единожды – больше никогда не сможешь вернуть расположение старосты, даже если ты его кыз. Староста усмехнулся. Замечая, что всё больше и больше жителей деревни собирается вокруг них, он решительно пошел вперед. Приподняв руку, мужчина не сдерживая силы ударил Джан по щеке, заставляя ту пасть на ледяную землю. Красный след почти сразу выделился ярким на фоне бледной кожи. Джан знала, что злить ата нельзя. Слишком много «нельзя» было в её жизни, пока деревня не оказалась за спиной, а край скал, что вели к любимому Байкалу – недосягаемым. Сжав руки, кам смотрела перед собой, видела, как мелькала плотная зимняя обувь, как мех скользил и приподнимал тонкие хлопья, оставляя за собой небольшой след. Джан и не думала, что шкуры животных пойдут в обиход. Раньше они обходились плотной тканью, оставляя мех только мужчинам. Но теперь, когда леса полны зверья – её деревня способна существовать даже в зимнюю стужу. Красные пальцы ног слегка немели. Кам не помнила, когда украдкой могла выкрасть с длинных веревок одежды, кутаясь в них всякий раз, когда начиналась вьюга. Деревья в те моменты прогибались столь низко, что ломали небольшие шалаши, вынуждая искать пещеры без бурых медведей или стаи волков.

– Ты потеряла мое расположение, кыз. И не смела являться сюда. И пускай твое тело разорвут волки, но такого позора для нашей семьи я боле не потерплю. Уходи, Джан.

– Ата, вы очень жестоки.

– Сегодня я благосклонен, но не смей пользоваться моей добротой.

С трудом поднявшись, Джан стерла с губ вязкую слюну. Она давно не могла испить чистой воды, ибо все воды заледенели. Изредка довольствуясь талой водой, кам с упованием испивала до последней капли, совершенно забывая о её сохранности до следующих дней. Джан желала выжить, идти и познавать мир дальше, покидая Ольхон, прощаясь с Байкалом. Из мыслей кам выбил шепот, доносящийся со всех сторон. Несколько крепких мужчин приносило всё больше полупустых мешков, где должны были быть запасы деревни. Староста с удивлением развязал несколько тугих узлов, оттягивая край плотных мешков. Запасы пропали, полностью сгнили или были надкусаны кем—то. Мужчина обернулся в сторону Джан. Крепко сжимая руку, она слегка прихрамывала на правую ногу, пытаясь скрыться среди пушистых ветвей ели. Нагнав кыз, староста схватил её за волосы, натягивая те на кулак. Со злобой утаскивая Джан в деревню, мужчина не слушал крики, с силой ударял по рукам, пытающимся разжать его пальцы. Он был в ярости. Кинув кам на землю ближе к костру, он вытащил из небольших ножен острый нож. Присев, староста притянул кыз к себе так, что на шее появилась тонкая полоса. Алая кровь малыми каплями стекла внутрь тонких халатов. Страшась гнева ата, Джан не была в силах контролировать дрожь во всех теле, руки не могли сжаться на плотных одеждах ата. Всё, что было в силах Джан – смиренно принять свою участь, ибо не было сил никаких дать отпор и не смела она идти против мужчины.

– Это ты сделала?

– Ата, я не понимаю вас.

– Не смей называть меня так, пропащая. Поддалась воле кормос? Стала одной из них и теперь в смертной оболочке делаешь всё, дабы нашей деревни не стало?

С трудом сдерживая слезы, Джан смотрела в глаза ата, совершенно не зная ответа. Она не могла понять, отчего староста решил обвинить её, не видела человеческих зубов на плодах. Джан просто не знала, что могла сотворить, пытаясь вернуться в камлание. Всякий раз, когда кам пытался вступить в тесный контакт с духами без тунур – он страдал. Подвергал душу тягостным пыткам, в муках и терзаниях падая на земь. Сплевывая вязкую кровь, кам терял часть рассудка, забывался и путался в мысля, пропадая навек для этого мира. Джан это знала, осознавала последствия, но не могла ни минуты без душ, которые видела теперь постоянно. Не пугаясь их принадлежности к тому, или иному миру, кам с улыбкой на лице сотрудничала с каждым, протягивала руку помощи, была посредником. Тем, кем всегда должна была оставаться.

Жители деревни сторонились старосты, но не покидали небольшой площади, специально подготовленной для вечерних сборищ перед костром. Пепел пачкал одежды и ноги, тяжелые удары старосты обжигали, словно был он не руками, а чем—то легким, достаточно быстрым и резким при движении. Прикрывая голову, Джан молча терпела всё то, что уготовила ей судьба, пока староста не поднял ногу, отпихивая кыз от себя. Тяжело ударяясь головой о котел, кам с трудом удержала сознание, пытаясь запомнить, не простись происходящее. Ведь ата не разобрался, сразу же обвиняя её во всем. Не дал право слова. А все те, кто когда—то с любовью относились к ней – молча смотрели, не смели пойти против или просто спасти, позволяя сбежать. Приподняв взгляд, Джан заметила в толпе бывшего суйла – возлюбленного, что трепетно держал за руку, оберегал во время камлания и просто был рядом. Но теперь всё иначе. Его за руку держала другая девушка, тесно прижимаясь к его плотным одеждам. Взгляд юноши был растерянным, словно он хотел сделать шаг, но его сдерживали, не позволяли вмешаться.

Староста на короткий миг замер, когда поднялся сильный ветер. Снег воспарил, почти полностью перекрывая обзор. Нечто прохладное дотронулось до руки Джан, помогая подняться с ледяной земли. Природа укрывала кам, позволяя той сделать всё, дабы спастись от неминуемой гибели. От рук того, кто когда—то бережно поглаживал её голову, трепал темные густые волосы. Староста выпрямился, прикрывая глаза. Внутренне он ощущал, что происходящее не простая вольность природы. Духи гневались. Отвернулись от его деревни с тех самых пор, как во время одного камлания произошло страшное. И теперь виновный кам был наказан. Сослан так далеко, как только мог, но он вернулся, принося только беды.

Джан бежала так быстро, как только могла. Запинаясь о выпирающие корни или ветви, кам пыталась скрыться в лесах, найти ту пещеру, в которой успела обустроиться. Но светлая часть сил была изгнана из святых земель. Всё то злое, что скопилось в Джан, вынудило кормос пробудиться. Духи почувствовали ярость того, кто был с ними связан, ощутили дикую жажду справедливости, почти сразу же направляясь в её сторону, вбиваясь в тело с огромной скоростью. У кам не было шанса спастись от кормос. Покуда тунур был недоступен – связь с духом—защитником потеряна и нет никого кто мог бы спасти или защитить, ведь суйла предал. Упав на колени, Джан прижала голову к земле. Тело её дергалось, пыталось измениться и подстроиться под внешний климат, дабы кормос могли спокойно существовать в столь злобной стихии. На лице появилась ухмылка. Пальцами сжимая мягкий снег, кам приподняла голову, смотря на мир через темную пелену кормос, позволяя тем делать с телом всё, что им только вздумается. Правая нога хрустнула, а рот был зажат ладонью, желая спрятать оглушительный крик от зверья. Тянущая тяжесть исчезла. Во всем теле появилась невесомая легкость. Темные волосы постепенно меняли свой цвет: от корней до самого кончика, с каждым пройденным шагом они становились белоснежными, именно такими, как снег – чистыми, пушистыми. Карие глаза стали черными, а левый глаз был разделен темной полосой, почти похожей на шрам. Паутины тонких вен тянулись от полосы, доставая до лба, носа и виска. Одежды очистились от крови, но след на шее остался, дабы напоминать о произошедшем. Халаты стали длиннее, золотая тесьма окружала край подола, что тянулся по земле, оставляя за собой видимый след. Но теперь, когда внутри теплилась сила кормос – кам было всё равно на преследования. В её руках оказалась сила, способная изничтожить многое, дотянуться до самого нутра человеческих душ, полностью их осушая от любой светлой энергии, насыщаясь, приумножая силы. Замерев, Джан слегка повернула голову, замечая расплывчатый силуэт за одним из деревьев. Дернувшись в его сторону, кам резко отдернулась, когда яркий свет озарил малую часть открытой поляны.

***

Кан дернулся, проснувшись от быстрого движения в свою сторону. Совершенно не понимая, отчего сны казались такими реальными, он аккурат провел по лицу руками, пытаясь на себе ощутить те странные вены, выпирающие на лице девушки. Он слышал её голос который раз, постоянно ощущал присутствие, словно обернись – она стоит там, сжимая в руке окровавленный нож, которым изничтожила всю деревню. Босыми ногами ступив на мягкие ткани, Кан поежился от легкого ветра, проникающего в юрту из—под неплотного низа. Они пытались с Барсом утеплить юрту, закрепить так, чтобы ткани не поднимались, но нутро выпадало, почти сразу исчезая из виду. Кам говорил, что духи игрались так с ними, показывая свое расположение, однако Барс был куда суровее, постоянно ругаясь на тех, кто мог украсть необходимое утепление, заставляя его трудиться вдвое больше. Кан ощущал себя странно. Тяжесть во всем теле сковывала движение, боль в правой ноге то появлялась, то исчезала, когда он пытался обуться. До него донесся запах жирного мяса и множества трав. Сглотнув, Кан покинул мужскую часть дома, почти роняя Умут на пол. Успев поймать малую часть кухонной утвари, кам крепко сжал руку сингиль, притягивая ту к себе. Умут не успела и дернуться, утыкаясь носом в горячую грудь эджи.

– Доброе утро, сингиль.

– Ты бы смотрел хоть немного вниз, эджи. А то наступишь еще на меня.

Тихо смеясь, Умут забрала у Кана несколько чаш, указывая эджи на мягкие подушки. Умут просыпалась достаточно рано. Как только солнце выглядывало из горизонта, она должна была принести в дом свежей воды, дабы начать готовить плотную еду. Всякий раз, когда она сталкивалась с другими девушками подле берега озера, Умут смущенно отводила взгляд, пытаясь не слышать, как говорили об эджи, старалась прятаться за теми, кто был выше её. Именно в такие моменты Умут не могла терпеть значимость эджи, желала, чтобы он был простым скотоводом или земледельцем. Но затем, когда появлялись более взрослые женщины, высказывающее благодарность за заботу о кам, Умут становилось стыдно перед эджи, перед ата и перед собой. Принеся воду в дом, она почти сразу зажигала небольшой костер, располагающийся в центре юрты. Небольшой котелок был подвешен за металлический прут, мясо кинуто в воду, а овощи мелко нарезаны, дабы не заполнить собой всё пространство, не перетянуть вкус, иначе ата не возжелает еды, предпочитая покинуть дом и пойти к главному костру. Там всегда была Лале. Она следила за огнем, когда не было мужчин, готовила для всех самые вкусные супы и лепешки, почти сразу скрываясь в юрте, не желая нарушать правила и устои – мужчины должны быть одни, а все женщины могли откушать тогда, когда мужи их покинуть главный костер, отправляясь по своим делам: кто—то уходил на охоту, кто—то отправлялся к скоту, выводя тех к небольшую лестную чащу. Всякий был занят своим делом и только Умут не могла позволить себе быть свободной, отдаленной от всех домашних дел, вынужденно проводя большую часть дня в юрте.

Кан видел, как его сингиль задумалась с вытянутыми руками над котлом. Тепло улыбнувшись, он аккуратно перенял кухонную утварь, усаживая Умут подле себя. Накладывая мясо и слегка наливая бульон, кам поставил чашу рядом с Умут, слегка толкая ту в плечо.

– Ты сегодня слишком задумчива, сингиль.

– Что?

Заметив, что эджи накладывал себе еду, Умут дернулась, но почти сразу успокоилась, когда заметила мах головой. Кан был тем, кто не нуждался в полном обхаживании, предпочитая делать всё сам. Сторонясь некоторых женщин и девушек, кам самостоятельно начищал тунур, помогал Умут носить воду, пока никто из старших не видел. Кан был прекрасным эджи по словам каждого, кто замечал с какой любовью он смотрел на сингиль, стараясь сделать для неё всё.

– Если бы ата увидел.

– Но его нет, Умут. Ты можешь быть спокойно за себя. Я никогда не сделаю ничего, что заставить ата усомниться в тебе.

– Спасибо тебе, эджи.

Усмехнувшись, Умут взяла чашу, рассматривая жирные куски мяса. Она не любила такую еду, но была вынуждена готовить её каждый день, дабы мужчины не были голодны, исполняя свои обязанности.

– Ты куда—то торопишься, эджи?

– Да. Мне нужно найти Кичи и отправится на небольшой пригорок. Необходимо принести духам жертву, скоро настанет новая пора.

– А если этот год был не урожайным? Ведь они обвинят тебя, эджи.

– Я сделаю все, Умут, чтобы этого не произошло.

Улыбнувшись и поставив чашу, Кан потрепал волосы сестры, замечая легкое движение ткани, служившей дверьми. Нахмурившись, кам приподнялся, крепко сжимая в руке орбу, что всегда лежала подле входа. Отчего то внутренние инстинкты забили тревогу, требовали защиты дома и семьи. Резко дернув ткань, Кан занес руку для удара, но почти сразу остановился, замечая Кичи с куском мяса в зубах. Юноша попятился, совершенно не ожидая такой реакции. Подавившись, суйла пытался стучать по спине, но единственное, что у него выходило – кряхтеть. Вскинув бровь, Кан с непониманием смотрел на друга, обходя его и тяжело ударяя по спине, выбивая небольшой сгусток жира. Кичи глубоко вдохнул, вытирая выступивший пот с лица. Некоторые халаты прилипли к его телу, а резкие порывы ветра вынудили поежиться.

– Вот так и встречают друзей?

– Нужно было просто войти, а не дергать ткани, Кичи.

– Ты какой—то злой сегодня, Кан.

Заглянув в приоткрытые ткани, суйла помахал рукой, заставляя Умут смутиться. Быстро поднявшись, она подняла две чашки и почти сразу скрылась за тканями свой части юрты, стыдясь такого отношения к себе. Кан хмуро сжал ухо суйлы, утягивая его подальше от юрты. Кичи шипел, старался вырваться, но кам был куда сильнее из—за частого держания тяжелого тунур. Отведя друга на небольшое расстояние, Кан отпустил суйлу, скрестив руки на груди.

– Да что с тобой, Кан?

– Ты понимаешь, как сильно можешь опорочить Умут своим поведением? Тебе просто повезло, что ата не было в доме.

– Они еще не вернулись?

Пытаясь не отвечать за содеянное, Кичи с удивлением повернул голову в сторону леса. Он видел, как последний из высоких мужчин скрылся за еловыми ветвями и с тех пор прошло много времени. Всякий раз, когда кто—то из деревни пропадал, проходили почти целые сутки, прежде чем воины возвращались. Но вчера все стало иначе. И теперь убежал не ребенок, а тот, кто мог навредить не только себе, но и деревне. Кам осталось всего двое – Кан и его ата, а нарымчи только один и теперь все вынуждены оберегать его, держать в юрте и не позволять сойти с ума, полностью передавая волю Богов и их дары в виде предсказаний. Кан внимательно проследил за взглядом друга, тяжело вздыхая. Осознавая, насколько тяжело искать того, чей шаткий разум способен выбраться из любой ситуации только из—за опыта, кам считал неправильным посылать за нарымчи именно воинов. Они отпугивали своим видом, ведь были куда шире простого скотовода. И теперь, когда не заметил Барса в юрте, Кан понял, что тот правился следом за ата, желая привлечь к себе больше внимания.

– Я за тунур. Готовься выдвигаться, Кичи.

– Всегда готов, мой верный кам. То есть я твой верный суйла, мой кам.

– Я тебя понял и услышал. Не забудь сходить за жертвой.

Смущенно почесав затылок, Кичи кивнул, отворачиваясь от друга и убегая к себе в юрту. Кан знал, что суйла забудет о подготовке, посему нарочито оставил тунур и орбу дома. Вернувшись в юрту, он видел чистый котел, слегка приподнятую ткань в правую часть, где жила Умут. Ему всегда было интересно: довольно ли сингиль своей жизнью. Однако, всякий раз, когда кам сталкивался взглядом с уставшими глазами сингиль, то понимал её значимость в их жизни. Осознавал тяжесть быть женщиной, с которой живет не один мужчина. Кан уважал, ценил и любил сингиль больше кого—либо. Заметив подготовленный халат, украшенный перьями и мехом медведя, Кан улыбнулся, как можно скорее одеваясь. Сжав в руке чалу, он хотел что—то крикнуть Умут, но ощутил легкое прикосновение к щеке. Оно было ледяным, довольно обжигающим и привлекающим внимание, что кам заворожено двинулся вперед, даже не поправляя за собой ткани.

Кичи ждал подле тропы ведущей в лес. Держа в руке несколько кувшинов, суйла покачивался из стороны в сторону, разглядывая облака. Кан всегда думал, что его друг застрял в одном возрасте из—за их тесной связи, установленной духами. Когда кам находит своего суйлу – они связываются братскими узами, становятся близкими людьми, но когда подле его суйлы появляется карлык – Кичи теряется. Связь еж карлык и суйлой – как меж мужем и женой. Близкая, тесная и сильная. Три проводника постоянно должны ступать на тропу духов, принося нужную жертву, имея четкие вопросы и зная точные ответы на то, что могут спросить кормос или кудай. Всё зависело от того, чего желал кам, для чего начал он камлание, тяжело ударяя орбу по тунур. Кан слишком долго готовился к этому, познал тяготы отторжения духов, сплевывал кровь после неудачных попыток камлания. Суйла всегда был подле него, бережно поглаживая по спине, подставляя плечо и идя с кам в такт.

Заметив Кана, Кичи махнул и почти сразу скрылся в лесу, стараясь не тратить много времени. Солнце уже вошло в зенит и сейчас было самое время склониться пред духами земли, прося тех сжалиться и даровать хороший урожай. Размахивая кувшинами, Кичи с легкостью огибал прогнутые ветви, слышал нагоняющего Кана, пока не замер подле пустотой поляны и небольшого выступа. Их остров был странным. В любом месте можно было наткнуться на резкий обрыв или пустоты, ведущие прямиком в воды Байкала. Замерев и наклонившись, Кичи дернулся от прикосновения к плечу.

– Зачем пугать так?

– Ты знал, что я иду. Прекрати уже вести себя как дитя.

– Не, мне нравится, что все считают меня не таким. Меньше спроса, Кан. И тебе бы такое пошло, вот только строгость господина Альпа не позволит тебе сбавить темпа.

– Ты закончил, суйла?

– Увлекся, прошу простить.

Протянув один из кувшинов кам, суйла отошел от резкого края и, сев на прохладные земли, поджал под себя ноги. Откупорив пробку, Кан отпрянул от резкого запаха специальной браги, что готовилась несколько дней и ночей, настаиваясь настолько крепко, что Кану стало не по себе. Нервно сглотнув, он облизнул пересохшие губы, а затем сделал небольшой глоток, почти сразу сморщившись. Благодаря тому, что их всегда кормили жирным мясом, брага не сразу могла ударить в голову, помогая войти в камлание здесь и сейчас. Необходима долгая подготовка, смакование терпкости и ни одна капля не должна упасть на святые земли, ежели кам желает соединиться с духами земли. Суйла смеялся всякий раз, когда кам морщился, прикрывая лицо рукой. Его халаты слегка были влажные, но спиртовые нотки почти сразу испарялись, становясь малой частью жертвы, что лежала на дне. Скопление шишек и скорлупы орехов стучали о глину, когда кам и суйла, стоя друг напротив друга, вытянули руки, выливая остатки, высыпая содержимое земли. Именно то, что остается на дне – священное. Именно это будут пробовать маленькие джеп—суу, когда кам установит с ними связь.

Врата в их мир вот—вот распахнутся.

Крепко сжав чалу и орбу, Кан прикрыл глаза, делая глубокий вдох. Он прекрасно запомнил, где была дыра в земле и какая она по размеру. Кувшины были поставлены близко к резкому склону. Суйла оглядывался по сторонам, подмечая прекрасную лесную тишину. Духи явно были благосклонны к ним и простым дарам, принесенным в зенитное солнце.

Первый удар о натянутую ткань раздался внезапно. Мирно сидящие птицы воспарили, а некоторые листья кружили, замерев в полете. Время вокруг двух проводников душ остановилось, а вокруг дыры постепенно образовывалось нечто прозрачное, с каждым мгновением образовывая столп света.

Второй удар был куда громче и четче. Кан начал двигаться из стороны в сторону, постепенно припадая то на правую, то на левую ногу, шепча что—то себе под нос. Суйла стоял неподвижно. Его взгляд цепко цеплялся за кам, дабы тот не оступился, не свалился с края и не прервал камлание, полностью теряя над собой контроль.

Третий удар стал тише. Постепенно рука с орбу двигалась медленнее. Пальцами иногда задевая за натянутые нити, кам создавал тихую мелодию, пока суйла подвязывал по пять алых нитей на каждое дерево, окружающее их. Столп света увеличился.

Четвертый, самый последний удар пришелся в центр тунур. Отведя руку как можно дальше, Кан напряг её и ударил о ткань, завершая первую часть открытия врат в чужой мир. Свет волнами разносился по поляне, задевая внутренних духов—защитников, что реагировали всякий раз, когда Кан начинал камлать. Постепенно понимался ветер. Время отмирало и листья, наконец, пали на землю, знаменуя открытие земных врат. Последняя часть яркого луча ударила в тело кама, заставляя того замереть, пасть на колени и склонить голову, крепко сжимая чалу. Суйла последовал примеру своего кам. Встав на колени, он прикрыл глаза и поклонился, отдавая часть своей души на проверку: ежели света в ней больше, чем тьмы – духи дадут любой ответ даже суйле. Но, покуда тьма преобладает – не видать ответов и благодати.

Пред кам и суйла появился высокий олень. Его рога были наполнены разными цветами, а черные глаза выделялись на белоснежном теле. От каждого шага и удара копытом появлялась зеленая трава, что постепенно становилась желтоватой, увядала на глазах кам и суйлы. Олень хмурился, продолжая слышать звуки камлания. Кан шепотом продолжал что—то говорить, пока один из кувшинов не лопнул, до конца выливая остатки браги.

– Духи земли приветствуют кама Ольхона.

– Кам и суйла приветствуют духа земли. Джеп—суу, доволен ли ты принесенной жертвой?

От ответа зависело всё: жизнь их деревни, конец продовольственного сезона и то, можно ли кам и суйле вернуться в деревню. Олень опустил голову, принюхиваясь к браге, аккурат дотрагиваясь до жидкости языком. Остаток шишек пропитал жидкость своим вкусом, вынуждая джеп—суу воодушевленно кивать. Духи приняли простую жертву, не желая видеть кровь на своих землях. Кан и Кичи облегченно выдохнули, позволяя себе встать с колен и выпрямиться. Теперь они были на равных, могли позволить оленю войти в их душу и стать проводником в сие мире, но старший джеп—суу не желал этого. Закончив с брагой, олень забвенно лег на землю, создавая под собой плотную корку травы.

– Я готов выслушать вас.

– Джеп—суу, мы желаем знать: благосклонны ли вы к нашей деревне?

Задумавшись, олень двигал головой из стороны в сторону, словно пытаясь взвесить всё, что делали жители небольшой деревни. Олень ощущал их смирение и покой, видел глазами кама всё, что происходило и то, как относились к тем, кто по статусу ниже. Джеп—суу был доволен, но что—то слегка смущало его. Всякий раз, когда кам пытался полностью открыть свою душу, пред ним возникала девичья фигура, перекрывающая своей тьмой всё светлое. Олень хмурился, но все же готов был дать ответ. С трудом поднявшись, он пошатывался из стороны в сторону, пока полностью не взял контроль над расслабленным телом.

– Духи благосклонны к вам. Пусть ваш урожай будет хорош, а убойный скот одарит мясом и шерстью. Однако вы должны десять дней и ночей приносить к этому склону кувшины с брагой. Выливайте и уходите не поворачиваясь спиной. В вас, кам, сидит кормос.

Суйла сдержался, чтобы не дернуться от услышанного. Он знал, что если кам овладеет кормос – кам может погибнуть, потерять свою связь с миром духов и быть изгнанным из деревни. Кан хмуро кивнул, подозревая, что его сны не просты. Делая глубокий вдох, кам отвел руку в сторону и, почти ударив в тунур замер. Пред его взором стояла невысокая девушка, облаченная в длинные белоснежные одежды. Такие же светлые волосы спадали с её плеч, темный взгляд смотрел глубоко в душу, а паутина вен постепенно занимала всё большую часть лица. Кан узнал девушку из своего сна, хотел двинуться в её сторону, но та рассмеялась, махая головой.

– Не так быстро, юной кам.

Кан хотел заговорить, но будто оцепенел. Желая обратиться к суйле, кам понимал, что время вокруг него замерло, что даже джеп—суу не смел двигаться. Дева устремилась к нему как можно скорее. Её ледяные пальцы вновь дотронулись до его разгоряченных щек, заставляя дернуться. Она смеялась, изучающе смотрела на тело кам и понимала, что появился шанс на спасение. Открыв рот, она что—то желала сказать, но за спиной послышались крики. Отмахнувшись, кормос лишь тепло улыбнулась Кану и растворилась, возвращаясь в его тень. Джеп—суу исчез, а Кан успел повернуться так быстро, что поймал нарымчи, за которым отправился его ата. Туган дрожал и вскрикивал. Его обезумевший взгляд не мог зацепиться хоть за что—то, а из ноги торчала тонкая палка, насквозь пронзившая его. Кичи с удивлением подбежал к другу, помогая ему сдерживать вырывающегося Тугана. Голос ата Кан признал сразу. Громкие зазывания доносились эхом, пока полностью не исчезли, показывая кам высокого Альпа. Мужчина хмурился, но почти сразу расслабился, видя огула и его суйлу.

– Что ты здесь делаешь?

– Ата, вы забыли? Туган, прекрати дергаться.

Но нарымчи оказался сильнее. Отталкивая от себя кам и суйлу, он побежал дальше, но почти сразу провалился в дыру, успевая ухватиться за длинный корень. Кан дернулся вместе с Кичи. Упав на живот, кам протянул нарымчи руку, но тот дергался, сопротивлялся, соскальзывая и задевая ногой воду.

– Туган. Туган, ты слышишь меня? Это ведь я, Кан.

– Он никого не признает.

– Кан хороший. Кан знает.

– Туган, ты только не дергайся. Кичи, отойди подальше.

– Ты же знаешь, что я не могу.

– Кичи.

Сурово взглянув на друга, кам понимал, что просит невозможное – суйла не имел право покидать кам до тех пор, пока тот не вернется в деревню. Альп подозвал Кичи к себе, позволяя огулу действовать одному. Кан кивнул, крепко сжимая увиденный корень. У него был всего один шанс. Протянув свободную руку нарымчи, он аккуратно сжал его потрепанные халаты, прикладывая много усилий к его подъему. Туган замер, стал куда тяжелее, чем был. Кам хмурился, у него не было так много сил после камлания, но он должен был спасти Тугана. В один миг нарымчи широко распахнул глаза, дернулся наверх и сжал халаты Кана, заставляя вжаться его лбом в свой. Его голос был тихим. Никто их не мог услышать.

– Берегись. Берегись, Кан. За тобой идет злобный дух.

– О чем ты, Туган?

– Злобный. Злобный дух идет. Он всех. Всех нас убьет твоими руками. Убьет.

Громко смеясь, Туган произнес как можно громче последнее слово и, оттолкнувшись от Кана заставил его разжать хватку, падая и ударяясь головой о выступающие камни. Кан с удивлением смотрел на смерть последнего нарымчи, видел как его лицо исказилось в ухмылке и дернулся, почти сваливаясь следом. Альп успел вовремя ухватить ноги огула, резко вытягивая на себя. Тяжело дыша, кам вновь ощутил ту странную боль в области груди. Глубоко вдыхая, он то и дело дергался, сплевывая вязкую слюну. Кан не слышал голосов, но точно видел что перед ним ходили, его трогали и даже подняли, стараясь аккуратно перенести в деревню. Воздуха в груди не хватало, кам начинал задыхаться, судорожно кашлять, натягивая халаты так сильно, что край одного надорвался, а коготь медведя слетел, падая на землю. Последнее, что помнил Кан перед тем, как потерять контроль над сознанием: четкий девичий образ, её белоснежные волосы, черный взгляд и голос… Достаточно знакомый голос.

Глава 2

Взобравшись на невысокое дерево, Джан старательно окутывала ноги рваными халатами. Это всё, что осталось у нее от манджака, некогда созданного для камланий. Всякий раз, когда где—то вдали слышалось волчье завывание, бывшая кам дергалась, закрывая уши руками. Перед глазами всплывали образы деревенских: злобный ата, готовый на всё, дабы прогнать из деревни неспособную; бывший возлюбленный, руки которого крепко сжимали ту, что заменила Джан. В руках новой кам был её тунур, ткани которого обшиты еловыми шишками да зеленой травой. Джан любила природу, с почестями относилась ко всему, что её окружало, до тех самых пор, пока одно камлание не привело к трагедии, унесшей несколько невинных жизней. Судорожно прикрыв глаза, кам старалась считать духов, окружающих её в эту секунду.

– Первый кормос уже здесь. Два кормос где—то за спиной.

Внизу, где блестел снег, раздался треск. Тяжелая лапа, наступившая на тонкую ветвь, с легкостью разломила ту, привлекая к себе всё внимание. Джан ощутила, как подземные и небесные духи встрепенулись, их волосы дернулись, становясь острыми лезвиями. В этот миг, когда два мира сталкивались между собой, бывшая кам ощущала дикую боль, сковывающую тело. Руки немели, в груди ощущалась тяжесть, а горло сдавил невидимый ком. Пальцами раздирая кожу, она желала избавиться от того, что мешало дышать. Кровь слегка текла по пальцам, иногда капая на ветвь. Ветер становился сильнее, развевал волосы так, что—то попадали в глаза, полностью перекрывая зрение. Но Джан испугалась. Поддалась необузданным эмоциям, полностью раскрывая душу свою пред кормос, готовыми поглотить её здесь и сейчас. Духи ринулись в сторону беззащитной кам, желая добрать до неё первыми.

Кудай оказались быстрее. Встав подле кам с раскинутыми руками, души обретали размытые человеческие лики. Если присмотреться, можно было увидеть часть духа—защитника, что навек отпечатывался на душе и теле каждого живого существа. Однако только кам способен разглядеть его, дотянуться до центра силы и использовать в благих целях. Джан глубоко вдохнула, пытаясь контролировать панику. Аккурат дотронувшись до груди, она старалась огладить невидимый след, оставленный волком в глубоком детстве. Задняя лапа его была длинной, острые когти распороли кожу, но почти сразу пропал каждый видимый отпечаток. Волк растворился в тени. Последнее, что тогда видела Джан – красные глаза, что ярко светились даже тогда, когда от тела не осталось и следа.

Дух—защитник молчал. Смиренно сидя внутри кам, он не понимал, не слышал призыва без тунур, самостоятельно не находя пути в смертный мир. Волчье завывание усиливалось. Джан только дернулась, ибо тот, кто был в самом низу – боялся также сильно, как и она. Удар орбу о тунур Джан услышала не сразу. Слегка выпрямляясь, она крепко обвила ствол руками, стараясь удержаться на дрожащих ногах. Новая кам, окруженная несколькими высокими мужчинами, то и дело повреждала натянутую ткань, неумело используя орбу. Джан дергалась, хотела спуститься вниз и отобрать то, что по праву принадлежало ей, но присутствие ата мешало. С ним и другими старшими она не справится. Не в таком состоянии, когда руки даже тонкую ветвь держать не в силах. Её силы были на исходе. Душа вот—вот устремится в неизведанное и никто не знает кем станет та, чьи мысли и чувства стали темными. Склизкое желание мести ничуть не пугало. Напротив. Оно было желанным, тягучим и безумным, позволяя поддерживать тело в тонусе, давать шанс на жизнь.

Одинокий волк дернулся и убежал, завлекая за собой огромную стаю. Новая кам, приподняв бровь, спокойно смотрела на то, как мужчины осматривали пушистые кусты, приподнимая тяжелые ветки. Что—то новую кам здесь смущало. Вокруг витала тяжелая аура, но без камлания она не была способна видеть иное. Желание познать истину манило.

Первый удар оказался достаточно резким. Где—то сильно натянулась ткань и почти сразу стали заметны небольшие пустоты. Джан хмуро следила, как неумелая кам пыталась войти в камлание, совершенно не переживая о тех, кто был рядом. Покуда рядом нет суйлы – кам беспомощен. Простой люд не способен справиться с духами, ибо взор их пуст и запятнан. Пелена мешала каждому увидеть окружающий мир, разглядеть маленькие души, спокойно кружащиеся вокруг трав или грядок. Благодаря ним овощная культура не погибала, а урожай был хорош.

Второй удар был только сильнее и ткань тунур почти порвалась, как кам вскрикнула, ощущая нечто теплое на своей вытянутой руке. Не желая видеть мучения тунур, Джан решительно спрыгнула с дерева, успевая перехватить руку девы до тех пор, пока та полностью не надорвала священные ткани. Покрытые древними письменами, они служили малой защитой, ежели бы суйла погиб, спасая кам. Хмуро смотря, как её окружают мужчины, Джан напряглась сильнее, ощущая за спиной острый наконечник клинка.

– Отпусти её, нерадивый дух.

– Я ещё жива, ата. Вы похоронили меня вместе с ана18?

Занеся руку для удара, староста и не думал щадить свою бывшую кыз. Ударив Джан по щеке, мужчина дернул рукой, пытаясь умерить боль и жжение. Джан с трудом удержалась на ногах, отходя от юной и неумелой кам. Приложив ладонь к правой щеке, девушка пыталась понять содеянное, осознать за что ата поступал так с ней всякий раз, как та делала небольшие ошибки. А теперь, когда ошибалась другая, староста спокойно смотрел, скрестив руки на груди.

– Ты не смеешь упоминать её, дух.

– Я жива, ата. Вы слышите меня?

– Убирайся. В следующую нашу встречу я не пощажу тебя, Джан. Ты посмела прервать камлание и ещё думаешь, что мы простим тебе это?

– Она повредила тунур. Ни один кам не обращался так пренебрежительно с тунур, ата. Духи будут гневаться ещё сильнее.

– Убирайся.

Достав небольшой нож, староста был серьезно настроен, совершенно не желая видеть кыз, старательно делая вид, что та – кормос. Усмехаясь, Джан только кивнула, растирая ладонью щеку. Теперь ей не было больно и страшно. Можно было смело ступать к разъяренным волкам, даруя тем власть над телом и жизнью. Раньше бывшую кам держал здесь ата с возлюбленным, но те предали, покинули в тот самый миг, когда были нужны. Простое камлание, закончившееся трагедией, навсегда изменило жизнь той, кто просто желала спокойствия. Джан никогда не говорила о том, что без тунур способна видеть разные души, общаться с ними и позволять входить в её тело для взаимодействия. Кам не верили. Отмахивались как от нарымчи, которых считали безумными. Опустив голову и кивнув, Джан поправила потрепанные халаты, ступая босыми ногами по ледяным землям. Синие пальцы почти не сгибались, а каждый шаг давался с трудом и болью. Но бывшая кам, обнимая себя руками, делала всё, дабы согреться. Мужчины тихо шептались, продолжая удерживать в руках острые ножи. Неопытная кам прижалась к возлюбленному, что не смотрел в след той, кому готов был отдать свою душу и сердце. Джан ощущала смятение, видела, насколько сильно страдал он, до конца не понимая правильность действий каждого в Ольхоне. Но таков был приказ старосты, голос которого принуждал слушаться, склонять голову так низко, как когда—то давно.

Скрываясь за ветвями ели и белоснежным снегом, Джан прижалась к широкому стволу дерева, прикусывая губу так сильно, дабы не сорваться на крик. Постепенно переставая ощущать каждую из ног, бывшая кам не знала, как далеко сможет уйти. День сменялся вечером слишком быстро. С каждым новым вдохом Джан цеплялась за разодранные ткани, тяжело дыша и закрывая рот от немого крика. Ей было холодно. Голод уже давно прекратил быть столь ощутимым, чтобы привлекать особое внимание. Вьюга завывала. Витающий снег перекрывал путь, мешал ориентироваться по повязанным лентам, пока Джан не упала с громким криком. Она тянулась к ноге, полностью прекращая её ощущать. Пальцы будто исчезли, забирая с собой натянутую светлую кожу и малую часть нижних халатов. Хруст снега прерывал редкую тишину, когда ветер успокаивался, дабы поднять больше снега с деревьев, опуская его на Джан.

Прижавшись к земле и выдохнув, кам вытянула правую руку, стараясь дотянуться до чего—то невидимого, ощутимого только лишь ей. Но у нее не вышло. Свирепые волки накинулись на ещё теплое тело, вынуждая Джан кричать что есть сил, дергаться от каждого свирепого прикосновения, пока голос не сел, а силы не покинули.

Тёмная душа, что смотрела на остатки собственного тела, широко ухмылялась, ощущая необычайную легкость, замечая пустоту в ногах. Смертная жизнь принесла боль и отчаяние, вынуждала прятаться и голодать, пока некоторые спокойно трапезничали подле широкого костра, над которым всегда был огромный котел. Джан вспоминала ана. Насколько она была чиста и прекрасна, когда мягко ступала по траве или цветам, стыдливо извиняясь пред кыз за содеянное. Трепета в ана было так много, что вся деревня тянулась к ней за советом или мольбой, дети желали объятий и любви. Джан ощутила непонятную влагу на лице. Приподняв заледеневшие руки, она дотронулась до алой щеки, ощущая нечто теплое, совсем не свойственное духам. Тихо смеясь, кара прикрыла лицо рукой, совершенно не понимая откуда взялись слезы, закончившиеся уже очень давно. Она не плакала с тех самых пор, как ана покинула её в столь раннем возрасте, не плакала когда ата делал всё, чтобы его кыз была лучше всех, умела многое. Джан не желала того, не грезила становиться первым кам из всех. Староста не желал принимать поведение кыз и, когда та не справилась с камланием – прогнал, просто выкинул кыз не волю судьбы, позволяя судьбе решать: жить или же умереть.

Руки Джан постепенно оттаивали, но оставались такими же синими, как при смерти. Ноги появлялись гораздо дольше, принося легкое покалывание, примерно такое же, как от удара ата. Внутри ощущалось безумие. Джан хотела смеяться. Громко, почти надрывно, крепко обнимая живот и осознавая, что избавила Ольхон от себя. Теперь, когда деревня не получила благословение джеп—суу, им придется достаточно тяжко. Новое поколение кам не появилось, а среди суйла и нарымчи заметно изменение – те не желали что—либо делать. Явившись подле длинной тропы, что всегда вела в деревню, Джан с интересом склонила голову, рассматривая бывшую юрту, видя, как из неё выходил ата, аккурат поглаживая неопытную кам по голове. Что—то внутри оборвалось. Тело Джан опутывала легкая темная дымка, а телесная оболочка менялась, позволяя двум энергиями смешиваться в её новом теле. Кормос и кара становились чем—то единым, совсем непонятным для тех, кто оказался подле выхода из деревни.

Раздался громкий крик, а белый снег окрасился алым. Джан громко смеялась, облизывая руку, пока не заметила испуганный взгляд ата. Тогда она поняла, что желает мести.

***

Кан проснулся с рассветом, когда один из ярких солнечных лучей аккурат задел его лицо. Всё тело болело от неприятного ощущения, а перед глазами застыл образ Тугана: красные глаза, дрожащие руки и надломленный голос. Было видно, как нарымчи долго бегал по лесу, сдирал колени с руками, словно пытаясь что—то прогнать. Голос в голосе кам раздался внезапно. Девичий, довольно тихий, он постепенно усиливался, а редкая темнота, появившаяся в малой части юрты, сгущалась. Сев, Кан сжал волосы на голове, крепко закрыл глаза и старался шептать, моля духов о помощи. Но в те моменты, когда кам не имел единения с природой – он был беспомощен. Тунур лежал достаточно далеко, перед глазами плыло и всё, о чем мечтал кам – тишина. Тело непроизвольно дернулось. С уголка губ стекла вязкая слюна. Кан начал надрывно кашлять, сжимая горло одной рукой, пока второй натягивал волосы. Он паниковал. Поддавался дурным мыслям и страшился простую деву, лик и голос которой преследовал его достаточно давно.

Прохрипев, кам сплюнул небольшой шарик, откуда—то взявшийся в его рту. По лицу потекло что—то мокрое. Судорожно растирая щеку, он думал о том, что юрта протекла и начался дождь, пока попросту не понял – это чьи—то горькие слезы. Где—то вдали слышались голоса, образы то вспыхивали, то испарялись, то и дело стараясь дотронуться до разгоряченного тела. Кам поднялся. Совершенно не замечая непривычную наготу тела, он рьяно направился к выходу, быстро оттягивая входную ткань. Солнце слепило, голоса усиливались, но Кан точно знал, куда надо идти. Заметив тропу, что вела в густой лес, кам дернулся что есть сил и побежал, тяжело ударяя того, кто успел схватит его руку. Хотелось спрятаться. Вытащить из головы образ девы, забыть столь тихий, но надрывный голос, покуда он не принадлежал его миру, – кам знал это. Ощущал всем нутром, когда дотрагивался до грудины, где быстро билось сердце и появлялась тяжесть.

Еловые ветви прикрывали его наготу, когда Кан, запнувшись о выпирающие корни, пал на прохладную землю, тяжело ударяясь о камни рукой. Не желая издавать и звука, кам с трудом прикусил губу, ощущая металлический привкус во рту. С каждым новым днем, когда он просыпался от тягостного сна, жизнь только усложнялась, приносила черные краски. Только благодать, дарованная джеп—суу позволяла вдыхать полной грудью – его деревня будет жива, справится с предстоящими морозами, сможет преодолеть всё, даже если волки посмеют напасть. Кам с трудом взял себя в руки, переворачиваясь и ложась на спину. Вытянув руки, Кан внимательно разглядывал их, старался понять: смог ли он удержать нарымчи или все же это злой рок, что обрекал каждого тюрка, если тот был связан с Тэнгри или Эрлик. Усмехнувшись, Кан постепенно успокаивал душу и тело, начинал осознавать произошедшее, пока не зацепился взглядом за высокие ветви. Дикий еловый запах кружил голову, хотелось войти в юрту, положить эти ветви близ костра и наслаждаться, теряясь в пространстве, потягивая брагу или горячий суп. Лик девы растворялся. Сливался с местной природой, но в тот же момент был чернее, чем самая тёмная ночь, которую Кан заставал без долгого сна.

Сидя на склоне, он свесил ноги с обрыва, смиренно разглядывая Байкал. Воды мерно текли, а полная луна отражалась на водной глади, позволяя размышлять о многом: откуда в нем появилась сие сила; насколько хватит его жизни и куда приведет его конец. Всё то, на что не мог ответить ата – Кан желал узнать у любого. В те года, когда они кочевали по другим странам, маленький кам общался с людьми, изучал старые культуры и медицину, желая быть полезным, выделяться на чужом фоне. Только с возрастом пришло осознание, что все его труды – в пустую. Ата ценил только то, что доказывалось действиями: удачное камлание, где духи всегда в благоговении желали только добра; в удачной охоте, где каждый мужчина становился добытчиком всей деревни. Ведь тогда в центре разжигался большой костер, Лале подготавливала котел да овощи, пока другие женщины разделывали тушу. Что—то шло на суп и сушку, меха отдавались юным девам на отбивку, а кам должен был идти к джеп—суу, склоняясь пред ними с кровавой жертвой. Кан помнил, как ему приходилось жертвовать малой частью собственной крови, дабы доказать духам свою невиновность и сожаление.

Проведя по щеке рукой, Кан не ощутил теплых капель, а лес и звуки, что только недавно устрашали – исчезли. Мир становился привычным. Именно таким, к чему привык кам. Поднявшись с земли и отряхнувшись, он постепенно возвращался на тропу, ведущую обратно в деревню. Произошедшее казалось наваждением. Передавшись от нарымчи к кам, неизведанные силы вступили в контакт, но начали бороться с истинными возможностями Кана, заставляя того впасть в безумие, ощутить то, что чувствовал каждый из нарымчи, когда впадал в дикий транс. Заметив на себе плотный пояс, кам облегченно выдохнул. Понимая, что ата не сможет наказать его, кам воспрял духом, готов был вернуться к прямым обязанностям, просить всё, чего только возжелает староста. Главное забыть о лике и голосе. Забыть и боле никогда не вспоминать.

Мужская часть поселения, после погони за Туганом, постепенно пробуждалась, покидая свои юрты. Неподалеку от костра всегда стояли высокие чаны с ледяной водой, которую приносили женщины каждое утро, когда спускались к Байкалу. Вода обжигала, но они не смели сопротивляться – защитникам нужна еда и вода. Они должны быть хорошо одеты, а острие их ножей наточено для возможных сражений. Кан видел Умут среди других дев. Стоя подле небольшой ели, они что—то спокойно обсуждали, то и дело обмениваясь синими или белыми лентами. Заметив слегка обнаженного Кана, Севен заметно смутилась, стараясь отвести взгляд, не показывать своих чувств, однако Умут усмехнулась. Махая эджи, она аккурат толкала подругу в плечо, стараясь заставить её хоть немного сдвинуться с места.

– Умут, где каин ини?

– И тебе доброго здравия, эджи.

Приблизившись к сингиль, Кан погладил её по голове, тем самым стараясь извиниться за столь резкий тон.

– Рада видеть тебя в добром здравии, Кан.

– Севен.

Склонив голову, кам старался быть равнодушным, не давать деве того, чего она так сильно желала. Он просто не мог, ибо любой контакт с кормос мог закончиться чем—то страшным, совсем необычным или пугающим. Часть его тела было покрыто шрамами, оставшимися после острых когтей тех душ, что смогли пробраться в полумертвых зверей. Ата говорил, что всякий зверь должен был быть погребен, покуда душа его ослаблена и доступна всяк темному духу, желающему подняться из подземного мира.

– Ты столь холоден, Кан.

– Что? Севен.

Снисходительно улыбнувшись, кам желал повторить неловкое действо, почти дотрагиваясь до головы девушки. Но Севен, ловко увернувшись, грустно взглянула на того, кого когда—то посмела возлюбить. Кан делал всё, дабы чувство её не переросли в нечто большее, чем детская привязанность. Но у него не вышло. Отмахнувшись от кам, Севен кивнула подруге и, крепко сжав несколько шкур, направилась к себе в юрту, ощущая тяжелый взгляд на спину. Пожав плечами, Кан хотел помочь сингиль, но та лишь махнула головой, беря котел с чистой водой и уходя в их юрту.

– Кан, ты проснулся.

Голос Кичи вывел кам из некого транса. Смотря за тем, как уходила Умут, он ощущал нарастающую злость и ярость, в любой момент способную приманить кормос. Кан сильно нахмурился, но почти сразу взял тебя в руки, когда подле суйлы заметил ата. Альп шел хромая на левую ногу. На руках были заметны небольшие порезы, а уставший взгляд смотрел глубоко в душу, вынуждая Кана напрячься.

– Суйла, ата. Простите, что заставил вас переживать.

– Переживать? Ты вел себя как нарымчи, Кан. Ты хоть понимаешь, как странно это было видеть от тебя?

– Не понимаю твоего дикого удивления, Кичи. Камлание не так сильно отличается от того, что происходит с нарымчи.

– Разве что тебе не грозит…

Запнувшись на полуслове, суйла стыдливо отвел взгляд, совершенно забывая о каждых тяжелых последствиях, что преследовали его кам. Всякий раз, когда они уходили глубоко в лес, а тунур издавал звук, жизнь кам и суйлы не принадлежали им. В тот миг, когда грань меж тремя мирами разрывалась, их души терялись, ускользая либо во власть Тэнгри, либо во власть Эрлик. Кан почесал плечо, боясь перевести взгляд на ата. Сильная аура ощущалась на большом расстоянии даже суйла, который был связан только со своим кам.

– Ты можешь идти, Кичи. Сегодня Кан проведет день в деревне.

– Ата, мы не закончили последнее камлание.

– Довольно.

Вытянув руку, Альп не желал боле слушать огула, пока рядом был хоть кто—то. Смущенно улыбнувшись, суйла бегло махнул Кану рукой, стараясь в небольшой толпе мужчин разглядеть своего ата. Кан дернулся, когда до его плеча дотронулась горячая рука Альпа. Тот требовал подчинения. Кивнув, кам смиренно следовал за старшим, аккурат огибая уступы, крепко хватаясь за камни. Его ата спускался к широкому озеру. Облаченный в серый манджак, Альп то и дело поправлял непослушные перья, пришитые к плечам и шее. Острый медвежий коготь, туго перевязанный черной нитью, висел у него на шее, показывая каждому в деревне, что за дух—защитник таился в нем. Кам почти сразу дотронулся до своей груди и облегченно вздохнул, ощущая плотную веревку.

Кан никогда не мог понять ата, не мог принять его действа по отношению к каин ини или сингиль. Всякий раз, когда Барсу и Умут доставалось больше, чем ему, Кан был зол и ссорился с ата достаточно сильно. Ольхон будто дрожал, когда два кам сталкивались своими духовными силами, где один отстаивал свое мнение, а второй, более юный, желал защищать семью от нападок ата. Альп был строг после смерти катын, долго горевал в одиночестве и не желал подпускать к себе никого. Кан думал, что именно это заставило ата измениться, полностью подавив в себе любовь и трепет. Нагнав ата подле берега, Кан спокойно спрятал руки за спину, с наслаждением рассматривая Байкал. Он любил это место куда больше, чем прошлые азиатские деревни. Да, они были полны разных яств, обилие тканей привлекали к себе их женщин, но ничто не сравнится с чистым воздухом, ледяными ветрами и запахом озера. Байкал пах домом, защитой. Кан всегда спускался к берегам, поджимал под себя ноги и смотрел ночами за тем, как природа оживала под лунным светом. Яркие звезды отражались в его глазах и воде, птицы тихо напевали песни, а за спиной не было ни звука – деревня спала, погруженная в сладострастную дрему.

– Что ты видишь здесь, огул?

– Чистые воды, ата. Спокойные, необузданные, но такие близкие и родные.

– Что ты видишь во снах, огул?

Кан дернулся, совершенно не понимая, откуда ата знал о непонятных снах. Нервно сглотнув, кам отвел взгляд, сделал глубокий вдох, желая поведать ата всё то, что с ним происходило. Желая начать, Кан открыл было рот, но тут же осекся из—за вытянутой руки. Прижимая палец к губам, Альп показывал огулу что тот должен молчать. Ощущая спиной чье—то приближение, опытный воин и кам не желал раскрывать пред кем—то их тайны, особенно если тот оказался чужим. Кивнув, Кан почесывал широкий меховой пояс, пока Альп готовился к возможному нападению. Светлый образ рассеивался, вместо него пред двумя кам оказалась Умут, в руках которой было пустое деревянное ведро. На её щеке небольшой порез, а на руках были виды синяки. Кан дернулся к сингиль и крепко схватил за кисть, притягивая к себе.

– Что это, Умут?

– Эджи? Ата? Что вы здесь делаете?

– Умут, я ведь задал вопрос тебе.

Отведя взгляд, она пыталась высвободить руку, но эджи только сильнее сжал её, совершенно не желая прекращать разговора. Кан видел, насколько сильно стал серьезным ата, впервые за долгое время показывая истинные чувства. Хмуро смотря перед собой, Альп старался как можно скорее подняться к деревне, будто точно зная, кто смел так поступить с кыз. Умут старательно дергала руку, пыталась зазвать эджи за собой, почти со слезами на глазах падая на колени. Кан с непониманием смотрел на сингиль. Присев, он бережно поглаживал Умут по голове, изредка опуская руку, дабы коснуться щеки.

– Сингиль, что произошло?

– Он просто случайно, эджи. Он не хотел, честно.

Вскинув бровь, кам не сразу понял, о ком говорила Умут. В деревне послышался крик. Дернувшись и опустив руку сингиль, Кан незамедлительно побежал в Ольхон, по пути обдумывая кто был тем самым “он”. Пламя центрального костра резко вспыхнуло. Альп, держа в руке нож, наступал на высокого юношу, в руках которого был небольшой серп. Староста деревни, слыша непонятные крики, покинул юрту свою, желая разобраться в происходящем. Будучи в гневе, Альп то и дело наступал на Яраш, желая сделать с ним тоже самое, что он посмел сделать с его кыз.

– Господин Альп я ведь извинился.

– Как ты смел, наглый юнец, и пальцем тронуть ту, что и не принадлежит тебе?

– Она сама виновна в произошедшем. Я просто просился к ней в помощь.

– И поэтому халаты Умут надрезаны?

Яраш дернулся от голоса Кана.

– Я тебя не понимаю, Кан.

– Умут не давала согласия на свадебные обряды, и ты решил, что смеешь трогать её своими руками? Понимаешь ли ты, насколько сильно ты нарушил правила Ольхона?

– И это говорит мне кам, который не смог спасти нарымчи?

– Я сделал всё, Яраш. Произошедшее будет на совести моей и видят духи, я готов искупить вину пред ними. А ты? Что будешь делать ты, дабы вымолить прощение Умут?

– Не желаю, чтобы какая—то женщина была выше слова моего.

Крепко сжав руку, Кан приблизился к Яраш, тяжело ударяя его в скулу. Он не желал слышать да видеть такого отношения к своей сингиль. Кан мог злиться, не понимать и иногда не слышать Умут, но никогда бы не дал её в обиду. Понимая, что с одной стороны поступал неправильно, кам не желал видеть темную сторону и кормос, что кружили вокруг его светлой души. Сейчас его глаза покрыты тонкой пеленой, не позволяя видеть то, насколько сильно страдало лицо Яраш. Альп старался успокоить огул. Хватал его за руки и оттягивал, но Кан отстранялся, вырывался всякий раз, дабы нанести новы удар. Голос старосты вывел из некоторого транса. Затуманенный рассудок возвращался в нормальное состояние и пред глазами кам возникла неприятная картина: окровавленный Яраш лежал лицом в земле тяжело дыша; руки его были заломаны, а пальцы сломаны в нескольких местах. С рук Кана текла алая кровь, капая на ледяные земли. Умут прикрыла рот рукой, замечая эджи в таком виде. Она хотела подбежать, стереть чужую кровь с рук его, но рука ата остановила девичий порыв. Агабек шел медленно. Переваливаясь с ноги на ногу, староста махал головой, почесывая сухие руки. Он был ниже Кана на целую голову, тело Агабека маленькое, сухое. Было видно выпирающие вены, морщины не украшали его постаревшее лицо, однако голос выделялся на фоне такого образа. Тяжелый, властный. Одним только им Агабек мог подавить силу и власть любого, кто сбился с пути.

– Юный кам, ты понимаешь тяготы своего поступка?

– Понимаю, Агабек.

– Нет, он ведь не виноват.

Альп закрыл рот кыз ладонью, не желая той куда жёсткой участи. Мужчина понимал, что огул заступился за сингиль и сделал так, чтоб сам Альп не пострадал. Принимая весь удар на себя, Кан был готов к любому наказанию, протягивая старосте орбу. Жестко выхватив орбу у кам, Агабек подозвал несколько высоких воинов, тонким пальцем указывая на Кана.

– В лес его да подальше. Пусть сидит там пять дней и ночей, а вы следите, дабы ни один зверь не приблизился к юному кам.

– Да, староста.

– Господин Агабек.

– Я закончил на этом, Альп. Уведи кыз свою и сделай так, чтобы та не покидала юрту столько же. Яраш будет принесен в жертву на шестой день.

– Кровавая жертва жителем деревни? Вы желаете угостить Эрлик таким яством?

– Молчать, юный кам. Не вынуждай утяжелять меру наказания твоего. Ты защищал сингиль и за это я склоняю голову. Ты достойный эджи, но даже не думай, что это изменит решения моего.

Ощущая тяжесть на руках, Кан смиренно склонил голову, слегка прикусив губу. Он знал на что шел, понимал и готов был принять всё, дабы каждый в Ольхоне видел, что будет с тем, кто навредит семье его. Мужчины крепко сжали юного кам и повели далеко в лес. Кан слышал надломленные крики Умут, слегка разобрал голос Барса, который явился не совсем вовремя. Возможно, если бы каин ини был рядом – этого бы не произошло. Кан решительно был настроен на то, чтобы поговорить с Барсом, разобраться отчего тот потерял взгляд с Умут. Но до тех самых пор у него был только один путь – выживание. Среди широких деревьев и знойных ветров, где постоянно проливался ледяной дождь и слышались завывания волков. Рев медведей или шорох зайцев редко нарушал тех, кто были хозяевами острова и их деревни.

Волк – это символ, что шел за его соплеменниками уже очень давно, отражаясь ликом своим не только на одеждах, но и на юртах и орудии. Ночь отступила достаточно быстро. Кам мог позволить прикрыть глаза без опасения за собственную жизнь. Он нужен Агабеку куда сильнее, чем Альп, который недолго мог камлать, занимая больше старшее звание. Ата Кана передавал опыт, готовил тех, кто только—только развили в себе этот непонятный дар, однако.

– Дар или проклятье это?

– Всё куда проще, юный кам.

Кан дернулся, но привязанные к древу руки помешали подняться с земли.

– Кто здесь?

Ощущая ледяное прикосновение к щеке, кам пытался отвернуться, но что—то внушало дикий, совершенно необузданный страх. Руки Кана дрожали, пока его щека покрывалась румянцем.

– Я уже близко, мой юный кам. Найди и получила ответы, Кан.

Глава 3

Кан бежал так быстро, как только мог. Запинаясь о валяющиеся ветви, которые от прикосновения превращались в пыль, он старался как можно реже вдыхать. Сжимая рукой чалу, кам кидал беглый взгляд на порванные ткани, понимал, что не способен вырваться из нижнего мира. За спиной раздался грохот. Нечто невидимое упало на землю, поднимая пыль в воздух. Пелена на глазах не позволила двинуться с места, Кан начал судорожно кашлять, слегка сжимая горло от напряжения. Ему казалось, что вот—вот его нагонят кормос, желающие поглотить светлую душу, дабы вернуться в средний мир и бесчинствовать там. Тунур выпал из рук, а орба была резко выбита уверенным ударом ноги. Кан не мог понять откуда здесь тот, кто способен принимать человеческий облик. Пыль постепенно оседала, позволяя кам осмотреться. Отступив, он не до конца верил в происходящее, отрицал увиденное даже после всего, что произошло с ним.

Его собственная тень с широкой ухмылкой стояла напротив. Его манджак был полностью изрезан, открывая взору израненное тело, длинные волосы спутались. Тунур, что лежал точной тенью его, был чистым и целым, словно полностью забрал всю боль и тяжесть с того, кто пострадал из—за кормос. Кан спрятал руки за спину, крепко сжимая пояс. Впервые он жалел, что никогда не носил с собой острого ножа или хотя бы серпа. Ему не чем было защищаться. В силах его только камлание да сопровождение душ в нужный мир. А теперь, когда Кан вынужденно оказался в подземном мире, где за каждым мертвым древом его поджидали яростные кормос – он боялся. Липкий страх оставлял отпечатки на трепещущей душе, не способной найти покой, сталкиваясь с беспросветной тьмой. Нервно глотнув, кам сделал неуверенный шаг назад. Тень повторила, надвигаясь на самого себя. Манджак менял свой цвет, становился темным, словно нечто плотное обволакивало тело, стараясь защитить эту странную тень, напоминающую Кану кара. Желая заговорить, кам открыл рот, но ни единого звука не донеслось. Голос исчез, а за спиной тени скапливалась голодная тьма. Были видны пепельные руки, что проникали через тело тени, не имея смертной оболочки. Кан думал бежать. Двигаться так быстро, как только мог, однако что—то странное было в том, кто стоял напротив. Не отбрасывая тень, его вторая сущность менялась вместе с халатами: светлый лик становился темнее, кожа будто обугливалась, а глаза наполнялись черной пустотой. Тунур повреждался на глазах. Ткани и нити разрывались от громкого воя кормос, вынуждая Кана прикрыть уши руками. Он не был способен вынести этого воя в нижнем мире, где вокруг не было ни единой защиты. Даже внутренний дух впал в дрему, не позволяя воззвать к его силам.