За Японию против России. Признания английского советника

Henry C. Seppings Wright

With Togo: The Story of Seven Months’ Active Service Under His Command Hurst and Blackett, London 1905

© ООО «Издательство Родина», 2024

Предисловие

За последний год появилось так много книг о войне на Дальнем Востоке, что, по всей вероятности, многие сочтут совершенно излишним всякое новое добавление к этому длинному перечню. Но почти все изданные книги занимаются исключительно разбором военных операций на суше, совершенно не упоминая о ведении дел на море, или сообщают о них очень мало сведений. Японские начальствующие лица только после больших хлопот разрешали корреспондентам присутствовать в действующей армии, поэтому казалось полнейшей невозможностью, чтобы корреспонденту удалось добиться позволения находиться на военном корабле и принимать участие в действиях флота. На мою долю выпало счастье получить почти недостижимое, потому что с августа 1904 г. до февраля 1905 г. я служил на нескольких судах, принадлежавших к составу эскадры адмирала Того. Это преимущество не было распространено ни на какого другого корреспондента, или вернее сказать, ни на какого другого иностранца, за исключением великобританских морских агентов, являвшихся представителями единственной державы, пользовавшейся такой исключительной привилегией. Все японские моряки, начиная с адмирала Того до последнего матроса, обходились со мной с величайшей предупредительностью и делали все зависящее от них для того, чтобы мое пребывание между ними было приятным и счастливым. Вдобавок, мне постоянно предоставляли все случаи для присутствования при различных операциях, чтобы я мог всесторонне изучить подробности той изумительной системы организации флота, которая так много способствовала достижению успеха японцами на море. Но я присутствовал не при одних только морских операциях: благодаря доброте адмирала Того мне было разрешено высадиться на берег и разбить палатку на вершине горы в шести милях от русских батарей, откуда я мог наблюдать одновременно за сражениями на суше и на море в продолжении своего пятинедельного пребывания на этом биваке. Большая часть моего времени была посвящена присутствию при морских операциях, в которых я принимал участие, как находившийся в числе судового состава, и главным содержанием этой книги является рассказ о моих впечатлениях, вынесенных за время пребывания на действительной службе в японском флоте.

С.-Р.Гавант. Июнь 1905 г.

Глава I

5 марта 1904 года я покинул Англию с целью посетить Японию и попробовать ближе познакомиться с ее флотом, заслужившим впоследствии такую почетную мировую известность. Задача эта представлялась далеко не легкой. Все наперерыв старались мне доказать, что иностранцу наверное окажется невозможным добиться разрешения находиться на одном из японских военных судов. Но для военного корреспондента не должно существовать слово «невозможно». Рекомендательные письма сэра В. Армстронга Нобль и К°, собственника всемирно известных Эльсвикских верфей, адресованные японскому морскому министру и другим влиятельным лицам в Токио, позволяли мне надеяться на успех, несмотря на все зловещие предсказания моих друзей.

Все путешествия очень похожи одно на другое; кроме того, поездка в Японию описывалась такое бесчисленное количество раз, что я не буду утруждать читателя длинным рассказом о моем путешествии через Канаду. В Ванкувере мне пришлось остановиться на один день в ожидании очередного парохода «Empress of India» Канадской Тихоокеанской компании.

Несмотря на свежую погоду и холод, переход океаном оказался прекрасным! Крикет, биллиард на палубе, также и беседы за трубкой и вином оживляли монотонный переход и возбуждали аппетит, необходимый для того, чтобы оценить по достоинству обильный и роскошный стол этой пароходной компании. В числе пассажиров находилось несколько английских офицеров с их семьями, несколько дипломатов и много японских офицеров, – первых, с которыми мне пришлось встретиться. Между ними был один принц императорской крови и много офицеров, бывших военных и морских агентов в различных государствах. Между последними особое внимание обращал на себя капитан 1 ранга Сакаи, из рода древних Даймё, возвращавшийся на родину из С.-Петербурга. Это был спокойный, сдержанный человек, по-видимому искренно сожалевший о начатии военных действий. «У меня так много друзей в Петербурге, – говорил он, – и только недавно я простился с адмиралом Макаровым, который, – прибавил он с меланхолической улыбкой, – надеется скоро встретиться со мной на Дальнем Востоке».

Приведу здесь кстати рассказ об адмирале Макарове, который, как известно большинству читателей, был одним из подписавших Симоносекский договор по окончании японо-китайской войны. Во время выработки условий трактата японцы заявили о своем желании оставить за собой Порт-Артур и временно занять Ляодунский полуостров. Макаров быстро вскочил и, положив свою саблю на эту часть карты, запальчиво воскликнул: «никогда»[1].

Первое, что меня поразило в японцах, это их изумительная благовоспитанность, и последующее, более близкое знакомство с ними только подтвердило мое первоначальное мнение. Очень мало кто из них знал по-английски, но все бегло говорили по-французки и по-немецки. На опасения некоторых дам быть захваченными в плен владивостокской эскадрой они только улыбались и пожимали плечами. Очевидно, они были прекрасно осведомлены на этот счет, так как их разведочная служба является одной из наиболее совершенно разработанных отраслей их дивной военной организации, но мне казалось в то время, что русские могли бы взять ценный приз, выйдя навстречу нашему пароходу. Как бы там ни было, но русские крейсеры не вышли, и мы благополучно достигли берегов Японии. С помощью лоцмана мы миновали минные заграждения, защищающие Токийский залив, и 5 апреля стали на якорь в прекрасной обширной гавани Иокогамы. Пароход немедленно был окружен оригинальными японскими лодками с острым носом, на которых выехали навстречу своим возвращавшимся родным многие японские семьи. Я сошел на берег в пять часов и первоначально остановился в гостинице «Ориенталь».

На следующее утро я отправился в Токио с целью вручения своих рекомендательных писем, что заняло у меня большую часть дня. Вечером я переехал в гостиницу «Метрополь», которую пришлось сделать своей главной квартирой в виду переполнения отеля «Империал». Дело в том, что в Токио очень много гостиниц на японский лад и очень мало на иностранный. Лучшей гостиницей бесспорно считается Hotel Imperial, а так как кроме всех остальных удобств, она находится гораздо ближе к посольствам и министерствам, то естественно, что корреспонденты отдают ей преимущество. Я имел честь немедленно по моем прибытии быть избранным в члены Токийского клуба – отличие, особенно лестное для корреспондента, тем более, что все телеграммы и новости с театра войны в клубе получались гораздо раньше, чем где-либо в городе. Кроме того, там можно было постоянно встретить большинство японских политических деятелей и официальных лиц, представлявших собой безукоризненно воспитанных джентльменов. Гостеприимство японцев не знает пределов; предупредительность их по отношению к чужестранцу, находящемуся в их доме, вошла в пословицу. Я должен сознаться, что меня невольно пленяли эти токийские чародеи, если можно употребить подобное выражение относительно мужчин. Со мной согласится всякий, знающий ближе этих чарующе любезных людей.

Устроившись в Токио, я сразу принялся за осуществление своих планов. Прежде всего я отправился к представителю Эльсвикской фирмы, капитану 1 ранга Бойль, одному из английских офицеров, доставивших в Японию «Ниссин» и «Кассугу», оказавшие впоследствии такие ценные услуги.

Эти два крейсера строились в Эльсвике[2] и достойно поддержали славу величайшей кораблестроительной фирмы. Капитан Бойль только недоверчиво покачал головой, услышав о цели моего прибытия в Японию. «Они даже не разрешат вам близко подойти к их верфям и арсеналам, и тем более не допустят вас находиться на каком-либо из их военных кораблей. Чего вы хотите, если они не позволяют что-либо видеть даже иностранным морским атташе?»

Это был сильный удар, но интересы фирмы побуждали меня не останавливаться перед препятствиями. Я все-таки написал просьбы различным официальным лицам, намереваясь, по крайней мере, пустить дело в ход. Кроме того, я обратился за советом к агентам. Гостеприимный представитель фирмы Жардин Матисон жил в Иокогаме, куда я и отправился, чтобы с ним познакомиться. Он был чрезвычайно изумлен, услышав о моем желании, и даже выразил сомнение в том, станет ли даже морское министерство и рассматривать подобную просьбу.

«Но ведь в худшем случае мы только подвергаемся риску получить отказ», – настаивал я.

Серьезно обсудив положение, мы выработали план действий. Не вдаваясь в подробности, упомяну только о том, что мне посчастливилось заручиться содействием крупного японского коммерсанта, г. Таката, одного из самых популярных и влиятельных людей в Токио, и г. Кондо, другого многообещающего молодого человека.

Результатом хлопот было прямое обращение с просьбой к самому морскому министру. Подав прошение, мне ничего более не оставалось делать, как только ждать результата и надеяться, хотя дело мое было слишком ничтожно по сравнению с грандиозными задачами и решениями, лежавшими в то время на ответственности правительства.

Я проводил время, посещая товарищей корреспондентов, изучая японские нравы и глубоко наслаждаясь причудливыми красотами Токио. Надо было посетить и разные общественные парки, сады, театры, вечера и тому подобные места забав и развлечений.

Свойство японцев делать все основательно бьет в глаза в Токио на каждом шагу, даже по отношению к уходу за деревьями. Они тщательно подрезают деревья своих общественных парков и предохраняют их от влияния времени и непогоды. Если срезается толстый сук, на ствол делают накладку, похожую на большой железный обруч, плотно прилегающую к дереву для предупреждения гниения. Некрасивые трещины и дупла в деревьях заливаются цементом не менее заботливо, чем зубной врач пломбирует пустой зуб, – в результате деревья их садов и парков имеют всегда вполне здоровый вид.

Японские базары представляют собой громадные склады, где можно купить всевозможные дивные, оригинальные японские вещи, и являются неистощимым источником наслаждения для европейца. Тщательно обдуманная система дверей заставляет посетителей двигаться постоянно в одном направлении и проходить перед прилавками в строгом порядке. Эта превосходная система предупреждает всякую толкотню. Продавцы никогда не пристают с предложениями покупки товаров и выглядят всегда веселыми и довольными. Купили вы, – вас усиленно благодарят; не купили – вас провожают ласковым взглядом. При некоторых базарах устроены сады, где в горшках выставлены на продажу всемирно известные карликовые деревья. Тут же, рядом, небольшие пруды с множеством неповоротливых золотых рыбок редких сортов, которые целый день лениво дремлют в светлой воде, едва сдвигаясь с места, когда в пруд опускают сачок.

Почти у каждого японского мальчика есть золотая рыбка; он заботливо ухаживает за ней, стараясь, чтобы она как можно дольше осталась жива и здорова и постоянно сравнивая ее с любимыми рыбками своих товарищей. Любовь к цветам и рыбам составляет главное очарование японских детей, которые до того добры и деликатны в обхождении друг с другом, что, право, мне кажется, нельзя найти ни одного дурного мальчика во всей стране. Это результат общественного воспитания. В Японии слушаются все: ребенок слушается своих родителей, маленькие дети – старших братьев и сестер, девушки и женщины – своих братьев и мужей. Со стариками всегда обходятся с нежным уважением, граничащим с почитанием. В Японии неизвестна система работных домов; на нее посмотрели бы, как на унижение всей нации. Каждый считает своим нравственным долгом содержать престарелых родителей, и следовательно, каждый везде видит веселую молодость рядом со счастливой старостью. Сколько времени еще может пройти, пока безжалостный коммерческий дух, постепенно подтачивающий лучшие народные свойства, не наложит на них свою печать и не разрушит великодушные, гуманные характерные черты этого очаровательного народа? Дай Бог, чтобы Япония сумела охранить себя от предательского влияния этого духа и сохранила бы во всей своей неприкосновенности древние, высоко нравственные принципы и в наш век поклонения золотому тельцу.

В большинстве правительственных учреждений всего мира чиновники никогда не торопятся! В этом отношении не составляет исключения и Токио, хотя, конечно, японцев, в виду исключительной важности текущих событий, обвинять было бы несправедливо.

Наконец я получил письмо от морского министра с уведомлением, что моя просьба должна быть подана через английского посланника. Сэр Кл. Макдональд, выслушав меня с ласковой улыбкой, обещал сделать все от него зависящее. «Но, – прибавил он, – ведь вы не один в таком положении», и вслед за этим он начал рассказывать о непреодолимых трудностях, испытываемых всеми военными атташе и корреспондентами.

Возвратившись в гостиницу, я тотчас написал официальное прошение, после чего мне только оставалось снова начать ожидать.

А между тем Токио было накануне большой внешней перемены. Наступал знаменитый сезон «цветения вишневых деревьев». Японцы совершенно справедливо гордятся своей прекрасной национальной эмблемой. Сезон цветения вишен самый лучший в году: весна только что наступает, зимнее небо получает ясный, свежий, радостный оттенок. Под влиянием ярких солнечных лучей, заливающих все своим блеском, цветочные почки быстро распускаются. Ранним утром все кажется покрытым как бы розовым снегом, птицы весело щебечут и вся Япония любуется и наслаждается красотами природы. Лучше всего любоваться цветущими деревьями, находясь на реке: медленно плывя в сампане[3], наслаждаешься голубым небом с морем розовых цветов внизу. Это сочетание цветов, отраженное в теплой желтизне реки, дает причудливую, редкую по красоте красок, картину. На берегах реки толпится множество ярко одетых японских девушек. они так весело и радостно болтают и смеются, что кажется, что именно аромат вишневых цветов способствует их увлекательному веселью. Все так красиво и живописно; единственным резким диссонансом являются европейские черные дождевые зонтики, употребляемые многими японцами для защиты от солнца. Только представьте себе кимоно рядом с этим полезным европейским изобретением, между тем, как японский национальный зонтик так изящен и грациозен! В садах видишь те же самые сцены: среди массы цветов толпы безумно счастливых молодых девушек. Чувствуешь себя снова молодым, когда любуешься ими!

Дни шли один за другим. Новости с театра войны получались чрезвычайно редко, хотя Gogei – газетчик специального издания, – и бегал ежедневно по улицам под аккомпанемент колокольчика, привязанного к поясу. Корреспонденты томились, ожидая распоряжений, но при подобных обстоятельствах нельзя было и требовать многого. Первое благоприятное известие я получил от г. Таката, который, однажды позвав меня к телефону, сообщил мне, что частным образом слышал о том, что мое имя попало в список приглашенных на пароход «Маншу-Мару», идущий в Порт-Артур. Эта поездка являлась чем-то вроде увеселительной прогулки, устраивавшейся правительством на широкую ногу. Выбор участвовавших строго ограничивался членами парламента, военными агентами иностранных держав и некоторыми корреспондентами.

По-видимому я был в числе немногих счастливых избранников. Г. Таката просил меня пока никому об этом не говорить, обещая своевременно известить меня о времени и месте отплытия.

В это время японцы употребляли отчаянные усилия, чтобы закупорить Порт Артур, и в Токио то и дело происходили похороны погибших героев. Особенною торжественностью отличались похоронные обряды при погребении капитана 2 ранга Хирози. Этому храброму офицеру удалось выброситься на берег со своим кораблем под самыми батареями Порт-Артура и за этот смелый подвиг он заплатил своей жизнью. Русские нашли его тело и передали его японским передовым линиям, чтобы оно могло быть отправлено на родину.

Я сделался очень частым посетителем морского министерства, хотя ходил туда преимущественно для дружеских разговоров и не надоедал своим знакомым деловыми просьбами. Адмирал Сайто, товарищ министра, – прекрасный тип японского моряка, крупный, сильный и с добродушным лицом. Его легко можно принять за обожженного солнцем английского адмирала. Меня с ним познакомил вице-адмирал Иджуин, очень похожий на великого германского полководца фон Мольтке. Он же меня представил вице-адмиралу, графу Ито, с головой Бисмарка, прославившемуся в Китайской войне. Кроме того, в числе моих знакомых был адмирал Арима, удивительно походивший на американского генерала Гранта. Я был крайне поражен этими изумительными сходствами. Меня также представили адмиралу Сэсон. Ласковое обращение всех названных лиц породило во мне уверенность, что я получу желаемое разрешение, как только представится к этому малейшая возможность.

Глава II

Наконец я получил приглашение прибыть на «Маншу-Мару». 12 июня в Шинбаши (железнодорожная станция в Токио) всех приглашенных ждал специальный поезд, который должен был нас отвезти в Иокосуку, – пункт отправления «Маншу-Мару». На вокзале собралось нас провожать множество народу. Толкотня и суматоха были большие, но мне скоро удалось разыскать иностранных гостей. Некоторые из них страшно беспокоились о своем багаже, что в Японии собственно совершенно излишне.

Если вы предоставите свободу действий японскому носильщику, он благополучно доставит вас со всеми пожитками на предназначенное вам место в поезде. Наконец все устроилось. При оглушительных криках «Банзай!» поезд медленно отошел от станции. На первой же остановке, в Шинегава, нас снова встретили восторженные друзья и поезд здесь долго стоял, пока мы окончательно не распрощались со всеми. Некоторые из провожавших делали шутливые предположения о возможности попасть в плен к русским, что встречалось взрывами общего смеха. В Иокогаме в наш поезд село еще несколько приглашенных, радушно встреченных гостеприимными хозяевами.

В час пополудни мы прибыли в Иокосуку. Встретившие нас японские офицеры и матросы приняли на себя все заботы о нас и нашем багаже. Паровые катера перевезли нас на «Маншу-Мару», стоявший на якоре недалеко от адмиралтейства и похожий скорее на яхту.

При входе на пароход нас встретил командир судна, капитан Ямагуши. Все ближайшие заботы по нашему приему и устройству были возложены на старшего офицера, капитана Такараби. Быстро устроившись на корабле, мы прежде всего хорошо позавтракали. Вскоре раздался звук сирены, приглашавший сойти на берег тех немногих избранников, которым было разрешено сопровождать нас на пароход. Во время завтрака вокруг «Маншу-Мару» медленно ходил пароход с хором военной музыки. В гавани было два японских военных судна – «плавучая база» «Тойо-Мару» и крейсер второго класса, построенный в Иокосукском адмиралтействе и только что окончивший свои испытания для окончательного перехода в строй. В 2 часа пополудни мы подняли якорь и с помощью правительственного лоцмана прошли через минные заграждения. Звуки старинной английской песни: «В давно минувшее время», – последнее, что доносилось до нас от военного оркестра, – постепенно расплылись в тумане. Погода стала дождливой; впрочем, трудно было ожидать чего-либо иного в виду дождливого времени года. Ненастный день в море крайне неприятен: горизонт сужается и трудно найти на палубе сухое место. Некоторые из нас курили, другие занялись разборкой багажа в каютах. Пароход был переполнен: все помещения были заняты, но мне посчастливилось получить только одного постоянного товарища по каюте, молодого оксфордского студента.

К моему большому изумлению, все объявления, развешанные на пароходе, были напечатаны по-русски. Я обратился за объяснением к стоявшему неподалеку виконту Инуйе, и он любезно рассказал мне историю этого парохода. Первоначально он принадлежал русским, был построен в 1900 г. для совершения рейсов между Японией, Дальним и Порт-Артуром, согласованных с поездами сибирской железной дороги. При открытии военных действий на нем производились починки в Нагасаки. Японское правительство его арестовало, и он явился первым пароходом, захваченным у русских. Впоследствии, во время войны, число призов, взятых при разных случаях, было так велико, что из них составился целый флот, уже в то время доходивший до сотни судов. Русский капитан «Маншу-Мару» или уничтожил все судовые документы, или выбросил их за борт, а потому не было точных сведений о вместимости парохода, а также других менее важных данных. Предполагают, что «Маншу-Мару» вместимостью около 3500 тонн. Отделка парохода чрезвычайно красива: картины в кают-компании в мозаичных рамах из разноцветного дерева.

Всех приглашенных было 55 человек. Переход до Кобе был сделан без всяких приключений, только великолепная радуга окружила корабль, как бы ореолом, что было всеми принято, как предвестие счастливого путешествия. В Кобе мы переночевали. Некоторые отправились на берег, чтобы осмотреть знаменитый водопад и минеральные ключи в Токиве. При лучах восходящего солнца мы вошли в узкий пролив, ведущий во Внутреннее море Японии, – ее главную красоту и, бесспорно, самое дивное море в свете. Другой подобной панорамы моря, земли и гор не существует. Голубая вода испещрена белыми парусами бесчисленных рыбачьих лодок золотистого цвета. Этот прекрасный гармоничный оттенок происходит оттого, что японские рыбаки не имеют обыкновения красить свои лодки, но моют и скоблят их деревянные части. Чтобы дать нам возможность долее наслаждаться чудной панорамой, пароход шел тихим ходом; мимо нас медленно проплывали джонки и шхуны. Горы местами казались покрытыми какими-то странными пятнами. Этот световой эффект обязан своим происхождением песку, залегающему широким слоем в этой части страны. С точки зрения художника тускло-голубой цвет воды и горевшие золотом горы были чрезвычайно красивы, хотя один, реалистически настроенный американский корреспондент и сравнил их со спиной мула, больного чесоткой.

На следующий день, после обеда, мы обогнули остров Мияджима, посвященный Морю и опоясанный лентой каменных фонарей. Здесь были сделаны приготовления к нашей поездке на берег и осмотру местных достопримечательностей. Главной из них бесспорно является храм Воды, воздвигнутый в маленькой бухточке, совершенно защищенной от ветров. Тори, – ворота храма – возвышаются совершенно отдельно, поражая своей величественной простотой. Каждый праздник под ними проплывают бесконечные вереницы лодок, наполненных верующими, которые спешат на поклонение святыне. Я предпринял восхождение на гору вместе с моим другом, лейтенантом Матсумура, одним из героев первого периода войны, тяжело раненым осколком ядра на броненосце «Микаса». Подъем на гору был очень затруднителен, особенно ближе к вершине, где несколько последних ярдов представляют ряд старых каменных ступенек, искрошившихся от времени. Особенно красивы кедры около храма, в священных рощах которого гуляют стада почти совершенно ручных ланей.

Обедали мы в чайном доме Мэпл, единственной в своем роде гостинице на всем земном шаре. Посетителей приглашают в крошечные домики, разбросанные в уютных уголках, в тени деревьев, где журчит чистый, светлый ручей. Эти идеальные маленькие столовые – настоящее сказочное царство! Все освещено электричеством. На нашу долю достался один из маленьких домиков над ручьем, куда нам очень быстро принесли наш обед. Он состоял из обыкновенного супа, рыбы, риса, тушеного мяса и овощей, – нечто вроде усовершенствованного boeuf à la mode. Прислуживали нам гейши, обязанности которых нечто среднее между хозяйкой и горничной: за обедом они наливали нам сакэ, а вечером развлекали пением и танцами. Во всяком случае, гейши – артистическое дополнение к обеду: многие из них очень красивы и положительно все прелестны. В своих живописных, ярких кимоно они напоминают больших бабочек, когда они ухаживают за гостями с особой, свойственной только им грацией и изяществом. Но долго оставаться в этом волшебном уголке нам было нельзя. На следующий день надо было выехать очень рано, чтобы успеть посетить морское училище в Этаджиме и осмотреть арсенал в Куре.

Посещение морского училища было чрезвычайно интересно и поучительно. Мы стали на якорь в прелестной, почти совершенно закрытой бухте Этаджима, окруженной со всех сторон высокими горами. Прилив в ней не разводит почти никакого волнения, так что кататься на лодке и купаться можно вполне безопасно. Приблизительно в ста ярдах от мола были ошвартовлены старая канонерка и плот для купанья. Вдоль стенки пристани на боканцах висели училищные шлюпки в полной готовности к спуску. В небольшом внутреннем бассейне сохраняется лодка, на которой возвратилась команда одного из пароходов, принимавших участие в первой попытке закупорить Порт-Артур.

Нас встретил адмирал Томаока вместе с другими начальствующими лицами, и мы тотчас пошли осматривать здания училища, хорошо распланированные и прекрасно отделанные. Училище окружено садом, далее переходящим в парк. Главный корпус – длинное, двухэтажное здание, по заднему фасаду которого во всю длину тянется коридор. Прежде всего нас повели в спальни. В каждой из них стоит два ряда кроватей с зелеными кисейными пологами для защиты от москитов. Постели все были сложены. Подушки набиты чайными листьями, которые японцы считают лучшим предохранительным средством от головных болей. Вдоль стены стоят сундуки кадет. Один из них открыли, чтобы удовлетворить нашему любопытству: в него вкладывается три решетки, под которыми в образцовом порядке лежало имущество ученика. Актовая зала, или комната для совещаний, помещается непосредственно над вестибюлем; стены ее украшены фотографиями адмиралов. Между двумя окнами, на самом почетном месте висели портреты Императора и царственной семьи, украшенные пурпуровыми кистями. Но самым интересным украшением зала была безукоризненно исполненная модель военной джонки, около 10 футов длины. Это прекрасное, хотя с виду неуклюжее судно, было вполне оснащено: на реях висел большой парус, отдельные шелковые полотнища которого были не сшиты, но скреплены шнуровкой. На модели были тщательно воспроизведены все мелочи, вплоть до якорей, старинных фонарей и вымпелов на мачтах.

На корме находился маленький алтарь. Вся середина джонки между фок и грот-мачтой была занята целым рядом маленьких кают с шелковыми занавесками, очевидно предназначавшихся для офицеров. Разительный контраст с этим старинным боевым судном представляла стоявшая рядом модель современного броненосца.

Японцы стараются увековечить в сердцах учеников все героические подвиги своего флота. Например, на стене висит та самая забрызганная кровью карта, которую рассматривал капитан Сакамото в то время, когда он был смертельно ранен осколком китайского ядра в битве при Ялу в 1895 году.

Под спальнями расположены просторные классы с массой света и воздуха. Одежда воспитанников из чистой белой парусины. Различные специальные предметы преподаются им на английском языке. Особенно нас поразило то глубокое сосредоточенное внимание, с которым вся эта молодежь слушала лекции своих профессоров. Ни один ученик не поднял даже глаз и не обратил ни малейшего внимания на длинную вереницу посетителей, проходивших мимо открытых окон. Царившее в классах безмолвие скорее напоминало монастырь во время богослужения, чем морское училище.

К классам прилегала галерея, в которой помещались сделанные учениками чертежи машин, пушек, полевых орудий и т. п. Принимая во внимание, что кадетам полагается всего один час в неделю на подобные занятия, можно только изумляться, глядя на достигнутые результаты. В зале моделей находились модели безусловно всех боевых средств, употребляемых на военных судах.

Мы обратили внимание на модель 6-дюймовой Эльсвикской пушки, поставленной на лафет и снабженной усовершенствованным приводом для наводки орудия.

В смежном помещении находится безукоризненно исполненная модель современного броненосца, точная до мельчайших подробностей. В гимнастическом зале мы долго любовались знаменитой борьбой джиу-джитсу. Она основана на умении пользоваться слабыми сторонами соперника с целью заставить его упасть. Японцы совершенно справедливо так серьезно относятся к изучению этой науки, – именно науки – иначе ее невозможно назвать. Некоторые из знаменитых борцов джиу-джитсу дошли до такого совершенства, что без особого напряжения, легко перебрасывают противника через голову. Сцена, которую мы увидели, войдя в гимнастический зал, была достойна кисти художника. По всем направлениям летало несколько сотен человеческих тел: перед нашими глазами мелькали то головы, то руки, то ноги. Пол был устлан толстыми циновками, но шум от падения тел был так силен, что мы с трудом могли слышать друг друга. По краям большой залы на корточках сидели ученики, дожидавшиеся своей очереди. Показали нам также фехтование большими бамбуковыми палками с двойной рукояткой. На лицо надевается маска, на грудь кожаные латы; руки же остаются обнаженными. Кадеты очень ловко сражаются этим старинным оружием. Идя на приступ русских траншей, японцы всегда употребляли с успехом свою национальную саблю с двойной рукояткой[4].

Затем мы присутствовали на артиллерийском учении. Оно происходило в длинном сарае, построенном по образцу палубы военного корабля: на бортах находились шестидюймовые пушки, на носу стояла девятидюймовка. Дело поставлено образцово: от момента заряжания до выстрела прошло всего восемь секунд. Последнее виденное нами упражнение превзошло все остальные своей оригинальностью; ничего подобного мне нигде не приходилось видеть. Виконт Инуйе объяснил нам его значение, говоря, что ведь конечной целью всей борьбы джиу-джитсу несомненно является стремление победить противника. Поставили два столба, приблизительно в 200 ярдах друг от друга, отметили правую и левую сторону… Ученики разделились на две партии: половина каждой из них защищала свой столб от нападения, а другая с яростным криком кидалась в атаку на столб противной партии. Вскоре около этих центральных пунктов завязалась такая ожесточенная борьба, перед которой самая яростная свалка при игре в футбол в Рюгби кажется невинной детской забавой. Были пущены в ход даже и кулаки; многим из учеников сильно досталось, но никто не слышал от них ни одного звука жалобы. Словом, это была мимическая битва, участники которой ни на минуту не потеряли своего прекрасного расположения духа, несмотря на разорванное платье, синяки под глазами и разбитые в кровь носы, свидетельствовавшие о далеко не шуточных последствиях этого японского спорта.

Наше посещение Этаджимы закончилось прекрасным легким завтраком, перед которым все мы снялись в общей группе около 9-дюймового орудия.

В 4 часа пополудни пароход вышел в Мияджиму. Снова перед нашими восхищенными глазами красовался отражавшийся в голубом море, дивно прекрасный «Тори», весь горевший золотом в лучах заходящего солнца.

На следующий день 17 июня все пассажиры «Маншу-Мару» находились в сильнейшем возбуждении. Нам только что сообщили о нападении, произведенном владивостокскими крейсерами на транспорты близ острова Окисима. Если бы мы случайно не отступили от первоначально выработанного маршрута, нам пришлось бы посетить Владивосток в качестве русских военнопленных.

В 4 часа дня пароход стал на якорь на рейде Матсуями. Мы высадились под проливным дождем, чтобы навестить русских пленных, размещенных в разных частях города. Матсуями красиво раскинут у подножия высокого, лесистого холма, на вершине которого стоит замок древних Даймё. Во время нашего посещения в замке были расквартированы солдаты и осмотр его нам не был разрешен. Таким образом мы потеряли редкий случай осмотреть один из лучших памятников древней японской архитектуры. На следующий день мы вошли в пролив Симоносеки. По прибытии в Моджи нас встретили радостным известием, что один из транспортов, атакованных неприятелем, «Садо-Мару», спасся от гибели и был прибуксирован джонками в порт. Таким образом была спасена тысяча человеческих жизней! Проходя мимо приткнувшегося к берегу «Садо-Мару», мы видели неотлучно находившиеся около него два парохода для отливания из него воды.

Около полудня 19 июня, в воскресенье, мы вступили в опасную область, где рисковали встретиться с неприятелем. За два или за три дня до нашего прихода именно в этой самой местности владивостокские крейсеры потопили японские транспорты. Два дыма на горизонте, принадлежавшие вероятно пароходам, корпусов которых не было видно за дальностью расстояния, очень живо и очень неприятно напомнили нам о недавней драме. Впечатление было настолько сильно, что один из пассажиров даже не поленился достать свой паспорт для доказательства своего американского подданства. Точное место, где произошло несчастие, находится между Окисима, Орошуна и еще одним островом, составляющими неправильный косой треугольник. В некотором отдалении виден отныне исторический остров Цусима, на котором, в виду его центрального положения между Японией и Кореей, устроена укрепленная морская база.

Мы продолжали идти по направлению к Сасебо. Недалеко от этого порта, в три часа пополудни, нас встретил сторожевой миноносец, который провел нас через минные заграждения. Главный командир адмирал Самиджима пригласил нас к ужину. Приглашение, конечно, было принято с благодарностью и мы провели замечательно приятный вечер. Присутствовал весь его штаб. Была чудная лунная ночь; немного резкий ночной воздух согревался огромными кострами, пылавшими в железных жаровнях. Кругом все было залито электрическим светом. За ужином, сервированным à la fourchette, подавали европейские и японские кушанья; вино разливали матросы. Вечер закончился крайне оригинально даже и для этой страны постоянных неожиданностей. Оркестр, находившийся на эстраде, вдруг спустился с нее и, не прерывая музыки, начал ходить вокруг стоявших гостей. Постепенно к нему начали присоединяться отдельные группы – пока из всех приглашенных не образовался огромный, бесконечно двигавшийся круг, разошедшийся только при последнем, оглушительно громком: «Банзай!»

На следующий день в 10 ч. 30 мин. утра начиналась погрузка угля. Капитан Ямагуши предупредил нас, что завтрак будет сервирован на берегу. Ровно в 11 часов к борту подошли присланные за нами паровые катера. Вся гавань была полна транспортами, между которыми нам пришлось пробираться с большой осторожностью. Стоявший здесь же пароход – база для миноносцев, выкрашенный в боевой темно-серый цвет, казался особенно внушительным рядом с коммерческими судами. Наоборот, плавучий госпиталь, белый с зеленой полосой по борту произвел на нас такое приятное впечатление, что один офицер даже сравнил его с «невинной голубкой».

По мере того, как мы приближались к входу в гавань, джонки и сампаны быстро скрывались из виду. Длинный пролив ведет в другую бухту, где стояло не меньше шести захваченных пароходов в ожидании решения призового суда. На выдающемся в море мысе, густо поросшем хвойным лесом, были разбиты палатки, украшенные флагами всех национальностей. Под отдельным зеленым навесом был приготовлен очень хороший завтрак, за которым прислуживали пароходные лакеи, успевшие хорошо изучить личные вкусы своих пассажиров. Остаток дня мы провели, осматривая верфи и арсеналы, где царила обычная лихорадочная деятельность. Общее воодушевление, охватившее всю Японию, было так глубоко, что, например, рабочие, получавшие в день всего 60 центов, т. е. около 1 шиллинга на английские деньги, жаловались не на низкую заработную плату, а на малое, по их мнению, количество работы. Все готовы были жертвовать последним для своего дорогого отечества.

Мы осмотрели решительно все адмиралтейство вплоть до прекрасных вновь строящихся обширных доков. Под открытым небом, защищенный навесом от непогоды, был сложен хлеб, предназначавшийся для отправки на эскадру; это было сделано для сохранения его как можно дольше в свежем виде. Каждый день пеклось 5000 фунтов хлеба; каждая порция, весом в один фунт, тщательно завертывалась в бумагу и укладывалась в полукруглые корзины. Разорванное платье матросов, находившихся на театре войны, присылалось для починки в Японию, – эту работу с удовольствием брали на себя женщины. Одно отделение рядом было занято портными, кроившими новое платье для матросов. Соседний цейхгауз был до самой крыши наполнен запасами чая и мясных консервов, – военной добычей, взятой у русских. Следующий визит наш был в морской госпиталь, который, впрочем, во время войны охотно принимал не только матросов, но и солдат. Во время нашего посещения там находилось около 300 больных и раненых, прибывших с театра войны. Большинство из них принимало участие в осаде Порт-Артура; раны их были почти однородны: ожоги и поранения ядрами. Арсенал в Сасебо работал так же напряженно, как и арсенал в Куре. Плавка, отливка, необходимые исправления, все входило в сферу его лихорадочно энергической деятельности! Но интереснее всего виденного нами в арсенале несомненно были отбитые у русских военные запасы и пушки, в числе которых находились орудия, снятые с «Варяга». Пушки, ружья, патроны, ядра, гранаты, принадлежавшие к этой интересной коллекции военной добычи, были тщательно занумерованы и снабжены особыми билетиками.

Впечатление, вынесенное нами из очень продолжительного, и правду сказать, утомительного осмотра, можно кратко резюмировать таким образом: адмиралтейству в Сасебо несомненно предстоит блестящая будущность: в очень скором времени оно смело может стать наравне с лучшими адмиралтействами мира. Хотя главный центр постройки новых судов – это Куре, но Сасебо, благодаря сравнительно небольшой глубине залива и большим незастроенным пространствам, останется главной станцией для ремонта, и наиболее удобным пунктом для перевооружения кораблей.

На следующий день я съехал на берег вместе с капитаном Такараби, чтобы набросать несколько эскизов и интервьюировать главного командира – адмирала Самиджима. Это большего роста старик, с прекрасной головой и очень резкими чертами лица; рот и подбородок свидетельствуют о силе характера и решительности, но веселые искорки в блестящих глазах выдают прирожденный юмор. Все соглашались с моим мнением, что адмирал – лучшее из виденного нами в Сасебо. Это был один из доморощенных адмиралов, так как все морское образование он получил в Японии, но одиннадцать лет тому назад он посетил Англию, о которой вспоминает с удовольствием, и Францию, куда был послан на короткое время своим правительством посмотреть, как идет постройка заказанного крейсера.

«А как же вам нравится наша японская пища?» – задал он мне неожиданный вопрос.

«Очень нравится, – ответил я, – она излечила меня от несварения желудка. Дайте мне пару палочек, и я вам покажу, как ловко я умею с ними управляться!» Так как палочек в настоящий момент под руками не оказалось, пришлось прибегнуть к помощи двух ручек для пера, которыми я маневрировал так успешно, что заслужил полное одобрение адмирала. Были поданы папиросы и обычный очень жидкий, но очень освежающий японский чай. Наше правительство сделало бы очень полезное нововведение, введя этот чай в паек армии и флота: он гораздо лучше восстанавливает и поддерживает силы, чем спиртные напитки. Самиджима согласился позировать мне для эскиза, сидя с папироской у своей жаровни, составляющей необходимую принадлежность каждого присутственного места в Японии. После сеанса он любезно доставил меня на «Маншу-Мару» на своей собственной шлюпке. При расставании адмирала с нами с обеих сторон было высказано много искренних пожеланий всего хорошего. Наш путь лежал в Чемульпо. Буксирный пароход с адмиральским оркестром военной музыки сопровождал нас до выхода из гавани, а два миноносца конвоировали на двадцать миль.

Хотя разрисовка вееров считается неоспоримой специальностью японцев, но во время нашего перехода я тоже попробовал свое искусство на веере, предназначенном для маркиза Курода, бывшего представителем императора на «Маншу-Мару». Работа моя встретила полное одобрение и мне пришлось разрисовать еще несколько вееров для моих друзей. Переход из Сасебо в Чемульпо ознаменовался только еще одним интересным происшествием: я получил от Нэбешима подарок – бутылку виски «Банзай».