Спрут

Кто убил комиссара?

По окраинным улочкам Трапани на бешеной скорости с включенными сиренами неслись две полицейские «альфеты». Выскочив на берег моря, затормозили посреди широкой поляны.

Слепящий свет фар выхватил из темноты длинный силуэт стоящей машины – «фиата-регаты». Вокруг автомобиля с осторожностью кружили полицейские с автоматами наготове. В тишине жаркой июльской ночи сухая трава громко шуршала под ногами.

– Не прикасаться к машине! – прогремел голос рослого массивного мужчины, единственного здесь в штатском.

От группы полицейских отделился невысокий толстяк с чемоданчиком в руке, специалист из экспертно-криминалистического отдела. Он направил луч карманного фонарика внутрь автомобиля, и лицо его передернулось, словно от удара током.

– Боже мой, – еле слышно пробормотал он, – они убили начальника оперативного отдела.

По кучке сгрудившихся вокруг машины пробежал смутный ропот: «Мерзавцы… сволочи…»

Мужчина в штатском хранил бесстрастное спокойствие. Подойдя к эксперту, он сказал ему, что надо поработать как можно тщательнее, и отошел на край поляны.

Тьму прорезали фонари новых машин с полицейскими. Прибыл и большой автофургон с надписью на боку «Сици-ТВ». Из него поспешно выгрузилась съемочная группа телевизионщиков во главе со стройным, элегантно одетым господином – Нанни Сантамарией.

Телеоператоры приблизились к «регате», начали ощупывать ее сверху донизу лучами своих переносных юпитеров и вот задержались на трупе комиссара Маринео – убитый сидит за рулем, голова откинута, рот открыт, руки свисают на сиденье.

Мужчина в штатском пошел назад к своей машине. Сантамария сразу же его узнал и ткнул под нос ему свой микрофон.

– Доктор[1] Альтеро, вы – заместитель начальника оперативного отдела. Есть ли у вас сведения, что комиссару Маринео кто-то угрожал?

Альтеро метнул разъяренный взгляд на журналиста и швырнул окурок.

– Сантамария, – прохрипел он в ответ, – неужели вы не могли выбрать другого времени?

И, отведя в сторону эксперта, спросил:

– Нашли что-нибудь интересное?

– Очень странно, – пробормотал эксперт, скребя затылок. – Нет ни следов пуль, ни гильз… Нет даже следов крови на сиденье. Вероятно, эти негодяи выполнили свою работу где-то не здесь.

– А потом привезли тело сюда и устроили всю эту инсценировку, – закончил Альтеро убежденным тоном. – Да, наверно, именно так.

Вокруг суетились телеоператоры, прорезая ночную тьму своими лампами. Свег их слепил полицейских, то укорачивая, то удлиняя их гигантские тени, плясавшие в темноте, словно какие-то сюрреалистические призраки.

– Черт бы их побрал, – сквозь зубы процедил с горечью Альтеро, – рано или поздно вы вот так найдете и меня.

Толстячок из экспертного отдела неуверенно возразил:

– Ну что вы говорите, доктор.

– Да, когда живешь, окруженный неуловимыми тенями, не замечаешь опасности. Бредешь вслепую, пока не сверзишься в пропасть и не разобьешься.

– Вы полагаете, доктор Маринео угодил в ловушку?

Альтеро вперил взгляд куда-то далеко в темноту и промолчал. Полицейский продолжал строить предположения:

– Может быть, кто-нибудь из его информаторов, казавшийся вполне надежным, завлек его в уединенное место. И он не сообразил, что это ловушка.

Альтеро словно не слышал его слов.

– Бедняга Маринео, – сказал он со вздохом. – Как раз когда он уже собирался покинуть Трапани. Его перевели в Салерно, его родной город. Жена и дети так радовались…

Полицейский фотограф непрерывно включал свой аппарат. При каждой вспышке можно было разглядеть, что поначалу немногочисленная толпа любопытных все прибывала.

– Заканчивайте вашу работу, – сказал Альтеро и сел в свою машину.

Ночь незаметно подошла к концу. Вдали, за черной грядой холмов, уже занималась заря.

Солнце уже вставало и над Северной Италией, когда в одной из миланских квартир, в районе площади Суза, настойчиво зазвонил телефон. Коррадо Каттани всегда поднимался рано и сейчас стоял с намыленной физиономией перед зеркалом. Во рту он еще ощущал аромат и вкус первой утренней чашечки кофе. За день, прежде чем улечься спать, он выпьет их еще по крайней мере добрый десяток, потому что работа в комиссариате полиции требует, чтобы голова была постоянно свежей и ясной. Кофе придавал бодрость в те минуты, когда чувствуешь себя вялым.

Полицейский комиссар был лет сорока, хорошо сложенный, темноволосый, с суровым лицом и всегда с настороженным выражением черных, как уголь, глаз. Каттани снял трубку и услышал о неприятном событии. Он выслушал доклад со всеми мельчайшими подробностями, и ни одна жилка не дрогнула на его лице. Разговор он закончил односложным сухим «Хорошо».

Проходя мимо зеркала в коридоре, он увидел, что мыльная пена у него на лице засохла густым белым слоем. Лицо казалось маской, в которой было что-то гротесковое. Продолжая разглядывать свое изображение, комиссар пошарил в пачке, извлек сигарету и сунул ее в рот.

Жена его уже встала. Он услышал, как она открывает дверь спальни. Когда-то он очень любил жену. Теперь даже не повернул головы в ее сторону. Она стояла перед ним, тихонько наматывая на палец прядь длинных светлых волос. Она, красотка Эльзе, француженка, познакомилась с ним пятнадцать лет назад во время поездки в Италию.

– Что произошло? – спросила она с беспокойством.

Он не любил пускаться в объяснения. Особенно если речь шла о работе. Но на сей раз дело касалось также и жены. Все равно придется каким-то образом сообщить ей неприятное известие, так лучше сразу.

– Все наши планы летят кувырком, – сказал он. – Мы не сможем не спеша отправиться на будущей неделе. Мне надо выехать в Трапани сегодня же – убили начальника оперативного отдела, которого я должен сменить. Неплохо они там придумали отметить мое назначение.

Жена не могла скрыть огорчения.

– Это ужасно, Коррадо. Но меня обрадовало твое назначение на Сицилию. Я думала, это поможет нам заново начать жизнь, хоть чуточку вновь нас сблизит…

– Нам надо обоим выпить хорошего кофейку, – ответил он, устало высвобождаясь из ее объятий. Потом, поддавшись приливу нежности, погладил ее по щеке: – Ну, конечно же, мы начнем все заново, как начинали с тобой когда-то.

Она нежно, растроганно посмотрела ему прямо в глаза.

– Пойду уложу твой чемодан.

В эту минуту на пороге показалась их дочь – двенадцатилетняя Паола. Она была босиком и терла спросонья глаза.

– Ах, бедненькая, мы тебя разбудили, – бросилась к ней мать.

– Я услышала ваши голоса и испугалась, – сказала девочка.

– Это почему же?

– Я думала, вы опять ссоритесь.

– Нет, нет, – попыталась улыбнуться мать, – сегодня мы вовсе не собираемся ссориться.

Они объяснили ей, что отец должен срочно уехать, а она с матерью приедут к нему через несколько дней, как только соберутся, уложат и отправят багаж. Но девочка никак не могла оправиться от испуга.

– Папа, но ведь ты не бросишь нас одних навсегда?

Отец погладил ее по голове.

– Тебе очень понравится Сицилия.

Ему самому Сицилия, сказать по правде, никогда не нравилась. У всех тут слишком мрачные, настороженные лица. И слишком много поклонов, слащавого почтения. Ему рассказывали, или он где-то прочел, сейчас он в точности не помнил, одну историю, которая, на его взгляд, точно отражала социальные отношения, регулирующие жизнь человеческого улья на этом острове.

Речь шла о древнем аристократическом роде из Палермо – неких Паламитоне. Каждый Новый год их крестьяне собирались на огромном дворе старинного палаццо, чтобы поздравить «хозяев». На балконе с непроницаемым лицом появлялся ныне уже покойный, старик маркиз. И в то же время как из толпы неслись приветственные клики и пожелания, он в ответ расстегивал штаны и мочился на головы этих несчастных бедняков.

У комиссара Каттани когда-то этот рассказ вызвал глубочайшее возмущение.

Теперь, вновь попав на Сицилию уже в качестве чиновника полиции, он всеми силами старался избавиться от всякой предубежденности. Быть может, он даже начал поддаваться очарованию этого острова.

В аэропорту Палермо его ждала полицейская машина. Водителя он давно знал – это был молодой расторопный парень по имени Лео Де Мария, который сам вызвался его встретить.

Каттани был очень рад его вновь увидеть. Он помнил Де Марию как одного из самых лучших курсантов полицейского училища.

– Счастлив работать с вами, – сказал Де Мария, распахивая перед ним дверцу автомобиля.

Они выбрались на дорогу на Трапани. Близился час заката, машина мчалась среди апельсиновых, лимонных и оливковых рощ, обгоняя запряженных в повозки осликов. Комиссар полной грудью вдыхал пьянящий ароматный воздух. И думал о судьбе этого райского края, слава о котором идет по всему миру, но – увы! – не благодаря его природным красотам. Сицилия стала символом, именем нарицательным из-за орудующей там зловещей, кровавой организации. Спрута, тянущего во все стороны свои страшные щупальца. Каттани предложил полицейскому сигарету.

– Ну как идёт жизнь, парень?

– Вся жизнь в работе, дорогой комиссар. Днем и ночью. Война продолжается.

– Да, настоящая война… А за что ухлопали Маринео?

Полицейский пожал плечами, словно выражая покорность судьбе.

– Загадка. Вчера я нес ночное дежурство в автопатруле в районе порта. Около одиннадцати вечера там началась ужасная поножовщина. Я пытался связаться по телефону с доктором Маринео. – В кабинете его не было, дома тоже. Тогда я стал звонить его помощнику Альтеро. Никакого ответа. Не удалось разыскать и его.

Каттани уже взял расследование в свои руки. Голова у него работала быстро. Точными вопросами он старался воссоздать общую картину.

– В котором часу Маринео ушел из полицейского управления?

– Я его не видел, но обычно он уходил около половины девятого. Альтеро же задержался допоздна. В десять он наверняка был у себя, я еще не уехал на патрулирование и снял трубку, когда ему позвонили. Женский голос. Я переключил телефон на его кабинет,

– И что потом?

– Как только он закончил разговор, сразу же уехал.

– Ты знаешь, что за женщина ему звонила? – спросил Каттани.

– Нет, понятия не имею.

– Ты, наверно, заодно с любовницей Альтеро, – пошутил комиссар.

– Вы меня за сводника принимаете?

Каттани некоторое время сидел молча, устремив взгляд на мелькавшие за окном темные силуэты деревьев. Нервы у него были натянуты как струна. Как всегда, когда он по-настоящему погружался в расследование какого-нибудь запутанного дела.

– Послушай-ка, – он вновь обратился к подчиненному, не отрывая взгляда от деревьев, – а ты не заметил что-нибудь особенное в голосе этой женщины?

– Ну, пожалуй, он показался мне обеспокоенным… Теперь, когда вспоминаю, я сказал бы – чуточку дрожащим. Вы считаете, что между телефонным звонком и убийством имеется какая-то связь?

Комиссар резко повернулся к Де Марии, словно удивленный его вопросом. Однако решил не развивать эту тему и попросил водителя продолжать рассказ о том, что произошло той ночью.

Де Мария наморщил лоб, чтобы лучше вспомнить.

– В час тридцать ночи я возвратился в управление. Хотел проверить одну карточку в картотеке. Альтеро еще сидел за своим столом. Курил сигарету, и вид у него был расстроенный. Я попробовал заговорить с ним, но он не отвечал. Черт возьми, подумал я, наверно, тут какие-то серьезные неприятности. Около двух зазвонил телефон. Человек, не назвавший себя, сообщил, что внутри машины модели «регата» он видел труп. Мы выскочили и помчались как сумасшедшие. Несколько минут спустя мы узнали в убитом своего начальника.

Каттани, по-прежнему погруженный в свои мысли, в ответ только хмыкнул.

– А сам ты, – попытался он прощупать своего собеседника, – что думаешь по этому поводу?

– Не знаю, что и сказать. Странное преступление, немотивированное, или, во всяком случае, мы еще не можем найти ему какого-то правдоподобного объяснения. Знаем только, что комиссара застрелили не в машине. Потому что ни на кузове, ни на сиденьях нет следов от пуль.

– А гильзы?

Полицейский отрицательно покачал головой.

– Пока нигде не нашли. Каттани задумчиво кивнул.

– Значит, нет ни гильз, ни пуль, наверно, нет и следов крови, – подытожил он.

– Именно так. Не было ни капли крови ни на земле, ни даже на сиденье. Доктор Альтеро написал первое донесение. Он высказывает предположение, что имелся некий осведомитель, которого использовали, чтобы заманить доктора Маринео в пустынное место,

– Осведомитель, – произнес Каттани тоном, полным сарказма и жалости к тому, кому могло прийти это в голову. – Да разве кто поверит такой чепухе?

Сидящий по другую сторону письменного стола кругленький, с бесцветными глазками, пожилой мужчина беспокойно заерзал в кресле и надулся, как кот перед собакой.

– Молодой человек! Мне о вас рассказывали как о человеке, привыкшем рассчитывать на собственные силы. Но я не ожидал от вас такого самомнения. Вы меня извините, но, едва сюда приехав, откуда вы можете знать, что правильно, а что нет?

– Но, господин прокурор. Сардоца, – терпеливо сказал комиссар, – подумайте сами. Неужели вам кажется, что такой опытный человек, как доктор Маринео, мог дать обвести себя вокруг пальца осведомителю?

Прокурор отодвинул кипу бумаг и развел руками.

– Что поделаешь? И умные люди ошибаются.

– Конечно, конечно, – согласился Каттани, – но в нашем случае я не вижу и следа логики, никакой заботы о своей безопасности. Когда полицейский отправляется в безлюдное место, он принимает меры предосторожности. Предупреждает надежного человека, чтобы его подстраховал.

– Слова, дорогой, одни слова. Нам же нужны факты. А факты мне кажутся вполне ясными. Маринео уже не раз угрожали. За угрозами последовали действия, и первоклассный полицейский заплатил жизнью за свою преданность делу.

– Вы полагаете, это преступление совершила мафия?

– Мафия, мафия… Вы приехали с Севера и первым делом начинаете болтать о мафии. Мы здесь с вами не в Палермо. – Не давайте сбить себя с толку предвзятыми мнениями. Не спешите с обобщениями и выводами. Занимайтесь только тем, что вам положено – находить убийц и передавать их в руки правосудия.

– Приложу все усилия, – заверил Каттани. – Разрешите, господин прокурор, задать вам лишь один вопрос: что такое, по-вашему, мафия?

Сардона сжал губы и процедил:

– Если вы, дорогой мой, имеете в виду убийство Аугусто Маринео, то тут дело идет всего лишь о пистолете.

Уже с порога, бросив последний взгляд на прокурора, Каттани увидел, как тот обхватил голову руками.

Вернувшись в полицейское управление, комиссар принялся просматривать архив. Он начал с донесений, составленных Маринео. Кражи, контрабанда, драки, убийство старушки с целью ограбления. Одно за другим проглядывал Каттани уголовные дела и клал папки обратно на полки. Пока его внимание не привлекло одно имя: Санте Чиринна.

Маринео описывал этого тридцативосьмилетнего мужчину как торговца наркотиками, «опасного человека, склонного к насилию, жестокого и не брезгующего никакими средствами». Указывалось, что он является владельцем трех роскошных автомобильных салонов, бара в районе порта и что он обязан своим богатством «услугам, им оказанным лицам, стоящим на верхних ступенях социальной лестницы».

В самом деле, любопытно. Каттани еще полистал папки и обнаружил несколько обвинений, предъявленных Чиринна. Принадлежность к организации, созданной в преступных целях, и торговля наркотиками. Однако обвиняемого не побеспокоили даже вызовом в суд: с него сняли обвинения уже в ходе следствия – за недостатком улик.

– Привет, комиссар, не думал найти вас здесь!

В комнату архива вошел заместитель начальника оперотдела Альтеро. В руках у него было несколько папок, которые он собирался поставить на место. С Каттани он старался держаться любезно, желая понравиться новому шефу. Чтобы сломать лед, он извлек из кармана пачку сигарет и предложил закурить. Но был несколько ошарашен, услышав в ответ:

– Нет, спасибо, я только что курил.

Сделав вид, что не обратил на это внимания, Альтеро спросил, нашел ли комиссар то, что искал, и не нужна ли его помощь.

– Да, – ответил холодно и несколько загадочно Каттани, – я кое-что нашел.

Постучав пальцами по папкам, он сказал, что обнаружил в них одно имя, которое, как ему подсказывает чутье, заслуживает внимания:

– Сан-те Чи-рин-на.

Он произнес его по слогам и незаметно взглянул на Альтеро, чтобы увидеть его реакцию. Но Альтеро никак не реагировал и только спросил, чем же этот человек мог заинтересовать комиссара. Каттани спокойно ответил: насторожило то, что оба расследования по делу Чиринна вел лично Маринео, а также решительно отрицательная характеристика, данная ему начальником оперотдела.

На губах Альтеро появилась двусмысленная улыбка. Что она означала: что у Каттани тонкое чутье или же что он наивный простак? Судя по последующим словам, второе предположение было вернее.

– Оба эти расследования, дорогой Каттани, начались из-за женщин. Дело шло о клеветнических слухах, которые распространяли обманутые мужья, желавшие любым способом отомстить тому, кто наставил им рога. Ибо Чиринна всего лишь известный бабник.

Каттани явно не понравился этот тон.

– Предоставьте мне разобраться в этом самому, – резко прервал он своего заместителя.

– Разумеется, ради бога, я только хочу вам сказать, что с Чиринна вы напрасно теряете время.

Что за тип этот Альтеро? Коллега, которому можно доверять, или человек, с которым следует всегда быть настороже? Каттани на собственном опыте начал постигать: несмотря на яркое солнце, сицилийские туманы рассеять куда труднее, чем знаменитые миланские. Он прикрыл глаза и глубоко вздохнул. И в душе дал себе обещание делать каждый шаг осмотрительно, никому не доверяя.

Он весь взмок от пота. Жара была невыносимая.

– Останови у этого киоска, выпьем пива, – сказал он сидевшему за рулем Де Марии. Обтерев пальцем горлышко, он поднес к губам бутылку и почувствовал, как внутри по телу разливается прохладная, освежающая волна.

– Спасает от смерти! – выдохнул он с облегчением. Он стоял на главной улице, дома на которой – древние и несколько претенциозные – показались ему обветшалыми. Особенно по сравнению с некоторыми новыми, выставлявшими напоказ свою роскошь, магазинами с огромными витринами.

Мимо ковыляли сгорбленные, ссохшиеся старички, словно прожитые годы их иссушили и сделали ниже ростом. Молодые парни щеголяли прическами под панков и одеждой, подражающей столичным модам. Обезьянничанье, которое часто принимает в провинции вульгарные и даже чуть трогательные формы.

Каттани поправил темные очки.

– Что ты можешь рассказать мне о Санте Чиринна? – спросил он Де Марию.

Полицейский оторвался от почти уже пустой пивной бутылки.

– Порядочная сволочь, – ответил он.

– Им занимался Маринео…

– Да, но сел в лужу. И Чиринна этим хвастался. В последнее время он дошел до того, что в глаза насмехался над доктором Маринео. Комиссар, говорил он, под меня вы не подкопаетесь. Я чист как стеклышко. Но вот любопытная вещь: казалось бы, этот Чиринна должен был ненавидеть Маринео, а вчера я видел его на похоронах комиссара.

– Да, конечно, – задумчиво произнес Каттани, – будто он хотел всем показать, что уважал покойного и скорбит о нем. Хитер мерзавец. Интересно, в каких он отношениях с высшими кругами города.

Де Мария прислонился спиной к машине.

– Они его словно не видят, но частенько. используют. Однако в свои гостиные не допускают, – ответил полицейский. Он говорил о Чиринна совсем другим тоном, чем Альтеро. – А он пытается туда проникнуть. Это мелкий разбогатевший мафиозо, которому не терпится выскочить наверх.

В этот момент показался мотоцикл, который вела девушка с развевающимися на ветру волосами. Она резко затормозила у бара на противоположной стороне улицы. На вид ей было лет двадцать пять. Высокая, стройная, с фигурой, как у манекенщицы. Каттани не мог отвести от нее взгляда. «Вот это красотка!» – подумал он. Хотя ему показалось, что на ее бледном личике заметны следы какого-то затаенного страдания.

– Хороша метелка, не правда ли? – подмигнул Де Мария, повернувшись в сторону девушки. – Знаете, кто это? Злые языки говорят, что она подружка Чиринна. Если это так, то мечта нашего мафиозо скоро сбудется, потому что эта девица из самой знатной семьи. Ее зовут Титти Печчи-Шалойя, она дочь герцогини Элеоноры. У нее денег куры не клюют. Набита доверху, дорогой доктор. А теперь осталась одна-одинешенька в огромном палаццо; потому что мамаша покончила самоубийством. Эти аристократы всегда немножко того…

Полицейский допил последние капли пива.

– И вот какое странное совпадение, – продолжал он, – герцогиня Элеонора пустила себе пулю в лоб в ту же самую ночь, когда убили комиссара Маринео.

– В ту же ночь? – машинально повторил Каттани, по-прежнему не отрывая взгляда от девушки, которая всем видом показывала, что кого-то ждет. Он видел, как она посмотрела на часы, пригладила волосы, потом принялась нервно прохаживаться взад-вперед.

– Вот именно, – со значением произнес Де Мария. – В ту же самую ночь.

Заметив, что внимание комиссара отвлечено другим, он снова повернулся в сторону девушки.

– Она все еще там? Насколько я понимаю, поджидает именно его – этого Чиринна. Видите, какая она бледная? Молодая герцогиня колется. Насквозь прогнила от наркотиков. Говорят, ими ее снабжает этот мафиозо, чтобы совсем поработить. Да, я угадал: вот и он!

Из боковой улочки показалась машина с Чиринна за рулем. Он вывернул на проспект и подъехал к бару. Чиринна, коренастый, с черными напомаженными волосами и широкой физиономией, держался вызывающе. В его тяжелом, свинцовом взгляде было что-то зловещее. Он обменялся с девушкой несколькими словами, словно о чем-то условливаясь. Потом сел в свою машину, она оседлала мотоцикл, и оба поехали в одну сторону.

Комиссар проводил их взглядом, пока они не скрылись из виду.

– Я должен поговорить с этой девушкой, – сказал он Де Марии. – Позвони ей по телефону и условься о встрече.

– Будет исполнено!

Но, кроме посещения герцогини, Каттани подумывал еще об одном визите.

– Где живут вдова и дети Маринео?

– Сразу же после похорон они уехали, – ответил Де Мария. – Отправились к родственникам в Салерно. Но рано или поздно должны вернуться за мебелью и вещами.

– Значит, квартира их сейчас пустует, – подумал вслух Каттани. – Как ты считаешь, будет очень невоспитанно, если мы сунем нос в бумаги Маринео?

– Как прикажете. Может, там и найдется что-нибудь полезное.

Подъехав к небольшому дому, где жил Маринео, в восточной части города, очутились перед запертым подъездом. После нескольких минут ожидания они увидели, как дверь тихонько приотворилась, и на пороге показалась миниатюрная старушка вся в черном.

– Бабушка, – сразу же бросился к ней с вселяющей доверие улыбкой Де Мария, – не закрывайте. Мы должны снять показания электрического счетчика.

Не садясь в лифт, они неслышными шагами поднялись на третий этаж и остановились перед блестящей лаком дверью с металлической табличкой с выгравированной на ней фамилией Маринео. Де Мария, не теряя времени, вытащил из кармана связку ключей и отмычек. Открыв замок, они вошли в квартиру.

Там царили беспорядок и запустение. В углу гостиной Каттани увидел небольшой секретер, наверно, служивший Маринео письменным столом. Он тщательно его осмотрел. Старые ненужные бумаги, пачка фотографий – по-видимому, комиссар сам снимал своих детей. Тонкая папка с квитанциями о взносах платы за телефон, электричество.

Каттани был разочарован. Он дернул последний ящик и услышал, как внутри что-то глухо шлепнулось, упав между ящиком и задней стенкой стола. Встав на колени, он вынул ящик и увидел белевшую там маленькую чековую книжку. Остались только корешки оторванных чеков. Кто знает, может, и это пригодится.

Каттани опустил книжечку в карман. Таков был единственный практический результат этого посещения.

Герцогиня

Он снял квартиру в только что выстроенном доме, в которой еще пахло свежей краской и побелкой. Когда из Милана приехала с дочерью жена, квартира ей очень понравилась, и она целые дни проводила, любовно обставляя комнаты и прикидывая, как затем она заполнит цветами выходящую на море террасу.

Но когда с домашними хлопотами было покончено, она огляделась вокруг и почувствовала, как ее охватывает так хорошо знакомое отчаяние. Она с ним боролась, подавляла его, но теперь была не в силах больше его сдерживать. Вся ее энергия и душевные силы, с которыми она принялась за устройство семейного гнездышка, иссякли. Муж относился к ней как к посторонней. Уходил рано утром и возвращался домой, когда она и дочь уже спали.

Однажды она прождала его на кухне до глубокой ночи. У нее было такое чувство, словно она сидит в засаде, охотясь за ускользающей дичью. Он же, казалось, ожидал, что рано или поздно последует подобная сцена, и, войдя, не произнес ни слова.

– Коррадо, прошу тебя, скажи, что происходит? Муж нахмурился и покачал головой.

– Ничего. Ложись спать.

– Ничего, ничего… – плачущим голосом повторила Эльзе. – Ты не глядишь мне в лицо, по нескольку недель не приходишь ко мне ночью. Я тебе совсем не нужна, ты хочешь от меня избавиться.

Он постарался быть с ней полюбезней.

– Пожалуйста, оставь меня в покое. Ведь я только-только сюда приехал, мне надо осмотреться. Работы выше головы.

Краешком глаза он смотрел, как она раздевается. Ноги у нее длинные и стройные. Ничего не скажешь, она еще хоть куда. Но какие-то мелочи его отталкивали. Теперь его раздражали ее ступни, руки, эти нагло выпиравшие тяжелые груди. «Совсем такие, как у ее мамаши», – подумал он с отвращением. Однако положа руку на сердце, если бы его спросили, в чем истинная причина такого охлаждения, он вряд ли смог бы вразумительно ответить. В общем он, наверно, просто устал от нее. Мне надоело, время от времени пытался он объяснить себе, мне надоело видеть рядом каждый день одно и то же лицо. Он не мог примириться с тем, что прикован к жене на всю жизнь. Идеалом для такого человека, как я, подумал он, уже засыпая, было бы менять женщину каждый год.

Приезд Эльзе в Трапани не мог пройти незамеченным. Красивая блондинка – тем более блондинка там редкость – заставляла всех оборачиваться на улице. И ей это доставляло удовольствие. Нравилось ощущать всеобщее восхищение. В сущности, ее больше всего обижало в нынешнем отношении мужа именно то, что он не обращает на нее внимания. Ей мало было знать, что она красива, хотелось, чтобы и другие восхищались.

Она взяла привычку каждое утро отправляться вместе с дочерью на море. Ее появление на пляже неизменно вызывало всеобщее оживление. «Жена комиссаpa», – из уст в уста пробегал приглушенный шепот. Владелец купален приветствовал ее с низким поклоном:

– Мое почтение, синьора. Добро пожаловать! Один служащий купален тащил ей лежак, другой

спешил раскрыть пляжный зонт.

– Вы как цветок, вокруг вас всегда кружат пчелы, – сказал ей как-то утром Нанни Сантамария, журналист с Сици-ТВ, тот самый, что в ночь убийства Маринео поспешил на место преступления.

– Вы очень любезны, – просияла Эльзе, хлопая длинными ресницами, оттенявшими ее хорошенькое личико.

Сантамария был известный донжуан, весьма церемонный, всегда прекрасно одетый.

– Почему бы вам с дочерью не оказать нам честь и не посетить нашу телестудию? – пригласил он.

– Да, мама, – загорелась Паола, – мне очень хочется.

Они поехали на студию. Сантамария лез из кожи вон, демонстрируя весь свой набор галантностей. Он немало изумил Эльзе тем, что много о ней знал. Знал, что училась она в Швейцарии, что любит рисовать, что познакомилась со своим будущим мужем в доме «одного очень важного человека».

Эльзе была удивлена, но вместе с тем и польщена. Ухаживание Сантамарии, быть может, потому, что слишком долго она страдала от небрежения, кружило ей голову. Паола в экстазе нажимала кнопки монитора и телекамер, а потом в восхищении уставилась на прислоненную к стене большую куклу. Она была в сверкающих медных доспехах и изображала паладина из войска Роланда.

Сантамария взял куклу и протянул девочке. – Возьми этого рыцаря, считай, что это первый друг, которого ты нашла на Сицилии.

Паола сияла от восторга. Она прижала к себе куклу, и доспехи нежно зазвенели. Сантамария не скрывал удовлетворения. И, подчеркивая свою образованность и широкую культуру, прочел целую лекцию о сицилийских марионетках. Опустившись на одно колено и склонившись к Паоле, он объяснял, что марионетками управляют сверху при помощи нитей в отличие от буратино, которых двигают, наоборот, снизу.

Паола попробовала заставить паладина ходить, но ей удалось только, что он ударил мечом по своему кованому щиту.

– Это не так-то просто, – усмехнулся Сантамария, – у марионеток нет ниток, управляющих движениями ног. Чтобы заставить ходить марионетку, нужно дернуть вот так: раз-два, раз-два. Ты со временем научишься ею управлять.

Главное, чего хотел избежать Каттани, – это послушно следовать стратегии какого-то неведомого ему режиссера. «Я не желаю, чтобы мной управляли, как сицилийской марионеткой», – подумал он. Именно поэтому он отправился в Рим. Комиссар поехал, чтобы представить доклад и заручиться поддержкой. Если уж я замахнулся на- сильных мира сего, думал он, то должен иметь прочный тыл.

– Рад, очень рад видеть тебя, дорогой Каттани.

Человек, встретивший комиссара в своей римской квартире, улыбался, как кот. Он усадил его в большой, устланной коврами гостиной. Изящной рукой взял серебряную шкатулку, полную сигар, и предложил комиссару закурить.

– Ну, рассказывай, как живешь, как ладишь с красоткой Эльзе?

Каттани повертел в пальцах сигару.

– Хорошо или плохо, но мы вместе уже больше двенадцати лет.

– В некотором смысле я чувствую себя хранителем вашего семейного очага. Ведь вы познакомились у меня в доме, и я был шафером у вас на свадьбе, – сказал мужчина, поудобнее устраиваясь в кресле. Звали его Себастьяно Каннито. Его зачесанные назад седые волосы отливали серебром, и, хотя ему было под шестьдесят, лицо оставалось гладким, без единой морщины. Годы будто проскользили по нему, как по стеклу, не оставив следа.

Каттани сразу перешел к делу.

– В убийстве Маринео есть что-то подозрительное.

Я еще точно не знаю, что именно, но меня беспокоит поспешность, с которой стремятся закрыть это дело.

– Следствие ведешь ты. Я позаботился направить на Сицилию самый лестный о тебе отзыв. – Каннито жадно затянулся сигарой. – Но что тебе кажется таким подозрительным?

– Видите ли, имеется целый ряд обстоятельств, над которыми я ломаю голову. В автомобиле не обнаружено пуль, не найдено гильз, ни даже следов крови. Чистая работа! Однако мы знаем, что, когда мафия убивает представителей власти, она это делает, не стесняясь. Ей наплевать, найдут стреляные гильзы или нет, не так ли? И встает вопрос: где же на самом деле убили Маринео? Что это за тайное место? Кто придумал посадить его труп в машину?

– Вижу, что ты не упускаешь ни одной детали, – лишь заметил в ответ собеседник.

– Надеюсь, это принесет хоть какие-нибудь результаты, – сказал Каттани и весь подался вперед. – Есть еще один важный момент в этом деле. Мне удалось найти корешок чековой книжки. Все чеки выписаны, а корешки их девственно чисты. Владелец чековой книжки там ничего не отмечал. Из чего совершенно ясно, что он мог тратить сколько влезет, не опасаясь превысить сумму вклада. – Он выпрямился в кресле, словно желая подчеркнуть значение своих слов. – Этот корешок чековой книжки лежал в ящике письменного стола Маринео у него дома.

Вошла горничная в белой вышитой наколке и принесла поднос с кофе и печеньем. Хозяин дома сделал глоточек кофе и поставил чашку на фарфоровое блюдце.

– Все, что ты рассказываешь, весьма интересно. Пожалуйста, продолжай. Уверен, ты добьешься результата. Что же касается меня, то, как тебе известно, мой дорогой друг, я уже три года не занимаюсь практической работой. Меня решили сослать в Центр подготовки высшего командного состава полиции. – Он нахмурил брови и крепче зажал в зубах сигару. – Я считаю это по отношению к себе несправедливостью. Но некоторые влиятельные друзья меня не покинули и потихоньку готовят мой реванш. – На его тонких губах вновь мелькнула тень улыбки. – В скором времени я, наверно, займу один очень высокий и ответственный пост. Тогда я смогу оказать тебе более ощутимую поддержку.

Это прозвучало как прощальное напутствие. Он поднялся и, смотря Каттани в глаза, добавил:

– Друг мой, секрету жизни нас учат моряки: ставь паруса и плыви по ветру.

Мысли комиссара вновь вернулись к молодой девушке – Тити Печчи-Шалойя. Де Мария позвонил ей тогда по телефону.

– Можете прийти, когда хотите, – ответила она без всякого выражения. – Я всегда сижу одна дома.

Они отправились к ней в четверг в середине дня. Она провела их через двор палаццо, потом по величественной лестнице в пыльную, гостиную со стенами, увешанными большими портретами, гобеленами, зеркалами в золоченых рамах. Вблизи личико у нее оказалось совсем юным, вокруг ласковых голубых глаз залегли темные тени, еще больше подчеркиваемые восковой бледностью. На ней были черная с золотом дырчатая блузка и джинсы. «Она еще красивей, чем мне показалось сначала», – подумал Каттани.

– Я здесь совсем недавно, и мне хотелось познакомиться и немножко поболтать с вами, – начал он.

В глазах девушки он прочел недоверие.

– Вы не нашли ничего лучшего, чем бы занять время? – произнесла она насмешливым тоном.

– Не надо так говорить: я пришел к вам с самыми дружескими намерениями.

– Весьма польщена, – ответила она с чуть заметным поклоном.

– Я вам не слишком симпатичен, не так ли?

Девушка закинула ногу на ногу. Было видно, что она объята беспокойством. От волнения на лбу и на верхней губе у нее выступили капельки пота.

– Господин комиссар, – сказала она, – давайте отбросим церемонии, и скажите мне прямо, что вам от меня нужно.

Каттани уселся поудобнее в обитом блестящим шелком кресле.

– Видите ли, – произнес он профессиональным тоном, – мне хотелось бы выяснить вместе с вами некоторые интересующие меня подробности, касающиеся самоубийства вашей матери.

– Например?

– Например, причины ее поступка.

Девушка пожала плечами.

– Об этом было написано в газетах: нервное истощение.

– Понимаю. А где, ради бога, извините, это произошло? В этой комнате?

– Да, здесь. Она застрелилась, сидя вон в том кресле.

Казалось, теперь девушка держится не так напряженно и враждебно. Она решила быть полюбезнее и предложила что-нибудь выпить.

Комиссар поднес к губам стакан с виски, глядя с непритворной нежностью на уютно устроившуюся напротив него в глубоком кресле девушку и любуясь ее красивыми руками. При каждом движении они чуть заметно дрожали.

– Вы курите? – спросил Каттани. Ему хотелось не столько закурить, сколько упрочить атмосферу наметившегося доверия.

– Нет, но вы, если хотите, можете курить.

И протянула ему длинную деревянную сигаретницу. Он открыл коробку. Она была наполовину наполнена сигаретами. Там же лежала книжечка спичек «Минерва». Он зажал во рту сигарету и, раскрыв спички, еле сдержал возглас удивления: на внутренней стороне обложки темнело круглое коричневое пятно. Кровь. Черт возьми, вот это настоящая удача!

Каттани несколько секунд подержал книжечку в руке, потом естественным движением опустил в карман пиджака.

– Синьорина, – сказал он, – я действительно был рад с вами познакомиться.

Девушка поднялась с кресла и попыталась сострить:

– Неужели у вас в полиции все вот так зря тратят свое время?

– Я вовсе не потратил зря время; – сказал он как можно галантнее. – Мне было очень приятно побеседовать с вами. – И склонился поцеловать ей руку.

В тот же день, выйдя из палаццо герцогини, он дал Де Марии два поручения. Выяснить, на чье имя был открыт текущий счет в Народном ремесленном банке под номером 804/36, значившимся на корешках чековой книжки, найденной в письменном столе Маринео. Передать на исследование в экспертный отдел спички «Минерва» с пятном крови.

– Де Мария стал звонить в банк, сказал, что говорит из Палермо служащий Сицилийского банка.

– Нам надо оплатить чек вашего банка с неразборчивой подписью. Будьте любезны сообщить фамилию вкладчика и достаточно ли у него денег на счете.

На другом конце провода послышался стук положенной на стол трубки. Через несколько минут Де Мария получил информацию: счет был открыт на красиво звучащее, но явно вымышленное имя: Антонио Фьордализо[2]. Еще одна впечатляющая деталь: счет закрыт четырнадцатого числа прошлого месяца…

– На следующий день после убийства Маринео, – прокомментировал Каттани.

Он сидел один в своем кабинете и перебирал в уме все эти постепенно накапливающиеся данные, между которыми ему никак не удавалось установить связи, когда в дверь постучал и заглянул Де Мария.

– Разрешите? – В руках у него было несколько листков бумаги. – Результаты экспертизы, – сказал он. – Это кровь, по-моему, очень редкой группы – нулевой, с отрицательным резус-фактором.

– А какая группа крови была у герцогини Элеоноры?

– У герцогини – не знаю, – ответил, усаживаясь, Де Мария, – но ребята из экспертного отдела говорят, что такая группа крови была у Маринео.

Каттани подскочил словно ужаленный.

– Это, черт возьми, не может быть простым совпадением! – хватил он кулаком по столу.

Де Мария догадывался, что вроде бы хочет сказать комиссар, но не был уверен, что правильно его понял,

– Вы хотите сказать, что Маринео ухлопали в доме герцогини?

По лицу Каттани он прочел, что попал в точку. И с ошарашенным видом продолжил:

– Ухлопали, а потом положили в машину и тайком перевезли? Но кто мог это сделать? И зачем?

Лицо комиссара напряглось. Он словно не слышал вопросов своего помощника и спросил, кто глава Народного ремесленного банка.

– Один тип по фамилии Равануза, – ответил Де Мария – Важная шишка.

– Важная шишка, – саркастическим тоном повторил Каттани. – Мне не терпится с ним познакомиться.

Не успел он показаться на пороге банка, как ему навстречу с услужливым видом бросился служащий.

– Чем могу служить, господин комиссар?

– Я хотел бы открыть у вас счет.

Служащий с приторной любезностью поклонился и, попросив извинения, исчез за тяжелой дверью орехового дерева. Через несколько секунд дверь отворилась, и в проеме появился элегантный господин лет пятидесяти, с зорким взглядом холодных глаз, широко улыбаясь ему, как старому приятелю.

– Весьма польщен, господин комиссар. Меня зовут Равануза. Поистине счастлив иметь вас вкладчиком в своем банке. Прошу входить.

Он ввел его в кабинет, а слащавый служащий побежал заполнять какие-то бумаги и выписывать чековую книжку. Он позаботился вложить ее в кожаную обложку и через несколько минут принес в кабинет Раванузы.

– Все готово, доктор Каттани, – объявил он с торжественным видом. – От вас потребуется лишь парочка подписей. Одна тут, вот здесь и здесь. Пожалуйста, возьмите.

– Я просто в восхищении от вашей оперативности, – поблагодарил Каттани.

– Да что вы, – усмехнулся Равануза, – когда мы можем хорошо обслужить клиента, мы сами тому радуемся. – Он сопровождал свои слова широкими взмахами левой руки. И при каждом жесте яркими лучами вспыхивал большой бриллиант в перстне на мизинце.

– Поскольку теперь мне представилась счастливая возможность с вами познакомиться, – продолжал Равануза, – разрешите пригласить вас с супругой завтра на вечер, который мы устраиваем в Клубе интеллигенции нашего города.

Небольшой оркестрик заиграл медленный фокстрот, и все ужинающие оставили свои столики и устремились на большую террасу, на которой было светло, как днем. Несколько пар начали танцевать. Каттани с женой смешались с веселой толпой и вскоре потеряли друг друга из вида.

Комиссар столкнулся с банкиром Раванузой, державшим в руке бокал с шампанским. Бросались в глаза его загорелое лицо и стройная фигура.

– Доктор Каттани, вы не танцуете?

– Сказать по правде, – с подчеркнуто равнодушным видом ответил комиссар, – танцы меня никогда не привлекали.

– Тогда позвольте спросить: что вас привлекает? – с двусмысленным смешком продолжал Равануза.

– Цветы. А особенно я люблю… васильки.

– В самом деле?

Если банкир и был удивлен или почувствовал какой-то намек, он ничем этого не выдал и продолжал с невозмутимым видом улыбаться, как господь бог. Тем временем Коррадо подцепил какой-то подвижный старичок с нимбом вьющихся седых волос вокруг лысины.

– Разрешите представиться, я – барон Платто, поэт.

– Да-да, – кивнул Каттани, – мы с вами познакомились за ужином.

– Вы ведь из Милана? Вы знакомы с моим коллегой Эудженио Монтале?[3]

– Нет, лично незнаком. И – увы! – даже не читал. Мои познания в поэзии ограничиваются тем, чему учили в школе.

Поэт неодобрительно покачал головой, подошел к буфетной стойке сменить пустой бокал шампанского на полный. Увешанные драгоценностями дамы бесцельно слонялись по залу. В уголке толпилась кучка молодежи, и оттуда доносился громкий смех.

– Доктор Каттани! – Комиссар обернулся и увидел мужчину с лицом, похожим на хитрую мордочку ласки, который держал под руки двух приторно улыбающихся манерных девиц. – Доктор Каттани, разрешите? Я – адвокат Терразини, а это мои племянницы.

Девицы заулыбались еще шире. «Хороши племянницы, – подумал Каттани, – как бы не так!»

Адвокат Терразини оставил своих барышень и отвел комиссара в сторону.

– Простите, что беспокою в неподходящий момент, но я – адвокат обвинения в деле по убийству Маринео. Я представляю интересы вдовы. Могу ли спросить, как идет расследование, пролилось ли хоть чуточку света? Я прекрасно понимаю, вы не можете вдаваться в подробности, но хотя бы скажите в самых общих чертах.

– Адвокат, мне абсолютно нечего вам сообщить, – категорическим тоном ответил Каттани. Но потом, словно передумав, добавил: – Да нет, пожалуй, кое-что я могу вам сказать.

Терразини навострил уши.

– Только что здесь ко мне подходил один человек, которого сейчас я нигде не вижу. Он сказал, что хочет поговорить со мной о Маринео, а потом куда-то исчез.

– А он представился?

– Да, сказал, что его фамилия Фьордализо. Если увидите его, пошлите ко мне. Интересно, что он расскажет.

– Если только увижу… Но такой фамилии я никогда не слыхал. Надо же – Фьордализо!..

И адвокат отошел с ошарашенным видом. Смотря ему вслед, Каттани встретился взглядом с ослепительно красивой женщиной, которая стояла в одиночестве со стаканом виски в руке. Ее тонкая фигура была затянута в длинное черное платье. Лицо у нее было открытое, держалась она уверенно и гордо. Каттани не отрывал от нее взгляда. Она чуть заметно насмешливо улыбнулась уголком рта и сделала несколько шагов в сторону комиссара. Ее притягивало словно магнитом.

– Чем это вы тут занимаетесь? – произнесла она глубоким грудным голосом («Голос у нее чарующий», – подумал Каттани). – Издали за мной наблюдаете? Боитесь подойти поближе? Меня зовут Ольга Камастра.

Женщина без предрассудков и весьма ловка. Двадцати пяти лет, ослепительно красивая, без роду без племени и без гроша денег, она выскочила замуж за графа Камастру, на сорок лет старше ее. И теперь, оставшись вдовой, она с полным правом звалась графиней. Но главное, что она унаследовала, – это капитал. Обладая предприимчивостью, основала строительную фирму. «Запачкала известью родовой герб», – как прохаживались на ее счет злые языки.

– Так что же, комиссар, вы в самом деле меня боитесь?

Каттани не отрываясь смотрел в ее лучистые черные глаза.

– Может, и боюсь, – флегматично ответил он. – Я знавал женщин вашего типа.

Графиня рассмеялась.

– Ну давайте же, скажите откровенно. Сколько убийств вы мне приписываете? Сколько трупов, упрятанных под фундамент домов, которые я строю?

– Да нет, – Каттани наконец оторвал от нее взгляд. – Я имел в виду совсем другую опасность. – И продолжал, стараясь глядеть на нее не так откровенно: – Вы мне кажетесь червонной королевой. И жертвы ваши совсем иного рода. Представляю, сколько их!

Из толпы вынырнула изящная фигурка Эльзе. За ней как тень, следовал Нанни Сантамария, танцевавший с Эльзе весь вечер. Увидев мужа, любезничавшего с Ольгой, она вскричала чуть ли не с истерическими нотками в голосе:

– Ах, вот он где, мой муженек! А я-то никак не могла понять, где ты запропастился!

– Ты же знаешь, что я не выношу такой толкотни. Стоял тут, в сторонке.

«Не слишком-то убедительный ответ, дружище, – подумал он. – Нет, совсем не убедительный».

– Если вам интересно это знать, то комиссар признавался мне, каков его идеал женщины, – вмешалась графиня. Ей хотелось поддразнить ревнивую жену.

Каттани словно только сейчас заметил Сантамарию и смерил его взглядом. «Сначала делает подарки моей дочери, потом пристает к моей жене», – подумал он. Этот тип начинал его раздражать.

Вновь выплыла сутулая фигура Платто, поглощавшего кто знает какой по счету бокал.

– Мертвый придавлен доской гробовой, тот, кто еще жив, ищет покой… Разрешите представиться: барон Платто, поэт.

Смерть полицейского

Девушка сидела на скамейке, обхватив себя тонкими, слабыми руками. На лице ее застыло выражение тоскливого страха. Де Мария поспешил подойти к ней и сразу же понял, что у его невесты что-то стряслось.

– Анна, почему у тебя такое выражение лица?

– Все из-за брата. Его перевели в другую тюрьму. В Палермо, в Уччардонскую. Он страшно испуган, хочет тебя видеть. Говорит, должен тебе что-то сказать. Ты к нему съездишь?

– Конечно. Сегодня же, – успокоил ее полицейский.

Возвратясь из Палермо, Де Мария позвонил невесте.

– Да, я с ним говорил. Это очень важно. Ты успокойся, а я сейчас же должен повидать комиссара.

В квартире Каттани зазвонил телефон. Комиссар находился как раз у аппарата и сразу же снял трубку.

– Слушаю.

И услышал, как что-то щелкнуло, словно повесили трубку. Через несколько минут вновь раздался звонок.

– Говорит Де Мария.

– Это ты сейчас звонил? – спросил комиссар.

– Нет, я только вот набрал ваш номер.

– Ну ладно. Выкладывай.

– Я ездил в тюрьму к брату Анны. – По его голосу можно было понять, что Де Мария не в силах скрыть волнения. – Я должен немедленно видеть вас, комиссар. Я нахожусь в баре на площади, в трех кварталах от вас, там, где поворачивает автобус.

– Сейчас приду.

Вешая трубку, Де Мария не заметил вошедшего в бар приземистого парня с худым лицом и пластиковым пакетом в руках. Полицейский подошел к стойке бара, парень, намеренно замедляя шаги, сзади приблизился к нему. В двух шагах от Де Марии он сунул руку в пакет и вынул оружие. Взгляд его был прикован к затылку полицейского. Он поднял пистолет и спустил курок. Тело Де Марии, ударившись о стойку, сползло на пол.

Никто не пошевельнулся. Всех парализовал ужас. Только хозяин бара, словно в истерическом припадке, стал кричать как одержимый. Киллер, схватив его за отворот пиджака, прошипел ему в лицо:

– Молчать, молчать!

Прежде чем опустить пистолет в пластиковый пакет, он снова прицелился в голову полицейского, и вновь прогремел выстрел.

Не спеша вышел из бара, свернул за угол и исчез. Как раз в тот момент, когда с противоположной стороны подходил Каттани. Комиссар уже слышал взволнованные крики посетителей бара. Они не в силах были без ужаса глядеть на мертвое тело у своих ног.

– Все это выдумки, – монотонно твердил молодой парень. Он сидел, весь скорчившись. Левая сторона лица у него то и дело подергивалась от нервной усмешки.

Каттани обвел взглядом тесную голую тюремную камеру.

– Послушай, – сказал он вполголоса увещевающим тоном, – тебя сейчас никто не слышит. Не бойся и повтори все, что ты сказал Де Марии.

– Вы что, не понимаете, что я вам говорю? Все, что он вам наболтал, – выдумки. Я ему ровно ничего не сообщал, – упрямо твердил заключенный.

– Зачем же ты просил, чтобы пришел Де Мария? О чем хотел с ним поговорить?

– Семейные дела, – пожал плечами заключенный. – Моя сестра Анна осталась одна, мы с ней сироты. И кроме меня, хоть я и попал за решетку, кто же о ней позаботится? А так как Де Мария увивался за ней, я хотел разобраться в его намерениях. Комиссар начал терять терпение.

– Этого парня убили за то, что ты ему нечто сообщил. Что-то такое, о чем ему нельзя было знать. Если ты мужчина, то должен сказать мне, в чем тут дело.

– Я, господин комиссар? – прохныкал арестованный. – Да я ведь ничего не знаю. Я хотел его спросить, собирается ли он жениться на моей сестре. Клянусь вам.

Каттани пристально на него посмотрел.

– Ну что же. Ты сделал свой выбор, – сказал он. Юноша молчал. – Но если передумаешь, дай мне знать через Анну.

Анна Карузо прибиралась в кухне, когда в дверь позвонил комиссар. Увидев его, она не выказала удивления. Молча отодвинулась, пропуская его в комнату. В черном траурном платье она выглядела старше своих двадцати лет.

– Я пришел просить о помощи, – сказал Каттани. – Мне необходимо знать, не сообщил ли вам жених какие-нибудь тайные сведения, которые узнал из разговора с вашим братом.

Девушка даже не подняла глаз.

– Мне не хочется мучить вас, – продолжал Каттани, – но я тоже был привязан к Де Марии. Если у вас есть хоть какие-то данные, они могли бы быть очень полезны.

– Я ничего не знаю, – резко ответила девушка.

– Вы должны хотя бы знать, зачем вашему брату понадобилось видеть Де Марию.

– Семейные дела, – пробормотала Анна. – Брат хотел узнать, когда он собирается на мне жениться.

– Вижу, вы тоже поете эту песенку, – взорвался комиссар. – Известно ли вам, что я могу привлечь Вас к ответственности за сокрытие улик?

Наконец Анна подняла голову. Взгляд ее был полон горя и отчаяния.

– Вы думаете, это будет иметь для меня какое-нибудь значение?

Сильный и резкий африканский ветер гнал по небу гигантские дождевые тучи. Они были желтые от песка пустынь, и все вокруг казалось нереального желтовато-серого цвета. Песчаные дожди не редкость на Сицилии – они оставляют свой след на автомобилях, покрывая их тонким слоем песчинок, и на людях, изнемогающих от жаркого дыхания Африки.

Каттани ехал на работу в самом мрачном настроении. Этот странный свет на улице еще больше усиливал его раздражение. Его стратегия, как видно, зашла в тупик. Каждый шаг ведет к неудаче. Где выход? Что теперь, черт возьми, ему делать дальше?

Он поставил машину на стоянке. полицейского управления, взял пистолет, который, когда был за рулем, всегда держал в углублении под приборной доской, и направился к своему кабинету. Следом за ним с похоронным выражением на лице шел его заместитель Альтеро.

– К сожалению, ничего нового. Известно только, что убийца Де Марии был очень молод.

Они вместе вошли в лифт.

– Мы ведем проверки во всех направлениях, – выказывая служебное рвение, добавил Альтеро, словно желая оправдаться в том, что расследование брело наугад в абсолютной тьме.

Они подошли к кабинету Каттани. Комиссар резко обернулся и взглянул на Альтеро так, словно хотел испепелить его взглядом.

– Скажите положа руку на сердце, вы ничего от меня не скрываете?

– Не знаю, почему вы меня об этом спрашиваете. – Альтеро весь напрягся, и лицо у него потемнело.

– Например, в ту ночь, когда убили Маринео, вам позвонила по телефону какая-то женщина.

– Женщина? Не припомню. Может, моя жена.

– И вы куда-то бросились сломя голову из-за звонка жены?

– Послушайте, дорогой Каттани, – с некоторой досадой произнес Альтеро, – вы пренебрежительно относитесь ко мне с первого же дня, как тут появились. И мне непонятно почему. Если к тому же вы мне теперь не доверяете, то отстраните меня от расследования. Поступайте, как хотите, но я не желаю, чтобы на меня смотрели как на врага.

– Идите, идите работайте, – выговорил, показывая, что разговор окончен, Каттани, – но не надейтесь на мое слепое доверие. Теперь я никому не доверяю, даже себе.

Паола весело бросилась ему навстречу и повисла у него на шее.

– Здравствуй, папа, иди посмотри, что нарисовала мама. Так здорово! – И потащила его за руку на террасу. – Гляди.

На мольберте стояло полотно. Какое-то абстрактное изображение, написанное нестерпимо яркими, резко контрастирующими красками. На террасу вышла и синьора Каттани.

– А, ты вновь взялась за живопись, – прокомментировал со скучающим видом комиссар. – Ты же несколько лет не держала в руках кисти. Ну что ж, по-моему, хорошо.

– Папа, разве тебе не нравится картина? – не отставала девочка.

– Конечно, нравится, очень красиво, – ответил он без всякого энтузиазма.

Жена внимательно следила за реакцией Коррадо – она глядела на него изучающим взглядом, как исследователь смотрит в микроскоп.

У Каттани была тяжелая голова, он чувствовал себя разбитым, больше всего ему хотелось, чтобы его оставили в покое. Он мучительно пытался подобрать какие-то подходящие слова.

– Я решила устроить выставку, – объявила жена, продолжая следить за каждым его жестом. – Я рассчитала, что если поднажму, то через пару месяцев у меня будет достаточно картин для выставки.

– Такая спешка? А выставочный зал?

– Ну, это не проблема, – ответила она уверенным тоном, – все организует Нанни Сантамария в одной из картинных галерей в центре города.

Каттани почувствовал, как кровь ему ударила в голову.

– А кроме того, он сделает тебе рекламу по своей задрипанной телепрограмме, и все толпой кинутся покупать твои картины, потому что ты – жена комиссара полиции.

– А может, потому, что они нравятся людям, – обиженно возразила Эльзе. Ее вдруг охватила ярость. Не в силах сдержаться, она сорвала картину с мольберта к несколько раз ударила о стену, пока та не превратилась в клочья.

– Да что с тобой? – удивился Коррадо. – Она мне понравилась.

– Видела я, как она тебе понравилась! Ты жестокий, бессердечный человек!

– Ну что тебе от меня надо? – Каттани говорил спокойно и сурово. – Разве ты не видишь, каково мне приходится? У меня убивают людей, а я не знаю, где искать виновных. Ты же выходишь из себя, если я не восхищаюсь твоими шедеврами и не сравниваю их с полотнами Пикассо.

Эльзе, казалось, проняли его слова.

– Ох, прости меня, дорогой. – Она обняла его. – Может, я просто дура, но мне так нужна твоя ласка и внимание. – Коррадо молча погладил ее по голове. – Когда ты со мной вот так ласков, я чувствую себя счастливой.

Кто-то позвонил в дверь.

– Извините, господин комиссар, что беспокою вас дома, но мне было необходимо вас срочно увидеть.

Это был священник Манфреди Сантамария – брат журналиста. Дон Манфреди приобрел в округе известность благодаря своему человеколюбию, воплотившемуся в некоторые конкретные дела, и непримиримости, с которой обрушивался в проповедях на мафию – этот «позор Сицилии». По его инициативе возник Центр по лечению молодежи – жертв наркомании,

– Я вам принес вот это, – и он протянул комиссару белую коробку.

– Конфеты? – спросил Каттани. – Кто-то женится?[4]

– Нет, – мрачно ответил дон Манфреди. – Советую вам их не пробовать. Они наполнены героином.

Каттани не смог сдержать удивления.

– Откуда они у вас?

– Их получил один парень, который находится на излечении у меня в Центре, и передал мне.

Каттани повертел коробку в руках. Вид ее не внушал никаких подозрений – на крышке красовалось название фирмы: «Премированная кондитерская фабрика братьев Капитуммо».

– Что это значит? – растерянно спросил комиссар.

– Все очень просто, – объявил священник, – это значит, что здесь действует организация по торговле наркотиками. Под видом экспорта конфет ей удается пересылать в Соединенные Штаты крупные партии героина.

– Вы хотите знать, колюсь ли я? Да все знают, что я насквозь пропиталась героином! – как ни в чем не бывало призналась герцогиня Титти Печчи-Шалойя, сопровождая свои слова выразительным жестом.

Она сидела в машине комиссара, мчавшейся по направлению к Палермо. Каттани пригласил девушку на ужин. «В какое-нибудь местечко поспокойней и подальше отсюда», – сказал он ей. Теперь, ведя машину в розовых сумерках, он наблюдал за спутницей краешком глаза.

Комиссар еще сам толком не понимал, какого рода интерес питал к этой девушке – профессиональный или же личный. Порой он думал о ней – такой хрупкой, светловолосой – с искренней нежностью. Иногда же его мысли обращались к ней только в связи со следствием. Имя юной герцогини частенько встречалось в деле и постепенно заняло в нем не последнее место.

Каттани вел машину сосредоточенно, с таким же вниманием и вместе с тем азартом, с каким шел «по следу» в своей работе.

– Ну давайте же, – поддразнивала его девушка, – прочтите мне нотацию. «Наркотики очень вредны для здоровья, они тебя погубят».

Он искоса взглянул на нее,

– Вы уже достаточно взрослая, чтобы самой понимать это. Меня больше интересует, кто вас ими снабжает. Чиринна, не так ли?

– Почему именно он?

– Потому что я это знаю.

– В таком случае зачем же спрашивать? – Девушка отвернулась. Потом тихо добавила: – Да, он.

Смуглый мальчик на стоянке у ресторана показал им свободное место, где поставить машину.

– А теперь что вы мне скажете? – спросила Титти. – Начнете объяснять, что Чиринна опасный тип и что девушке из приличной семьи следует держаться от него подальше?

– Да, именно это я вам и хочу сказать.

Перед входом в ресторан Каттани слегка коснулся ее плеча, пропуская девушку вперед.

Ужин удался на славу. Когда Титти приподняла бокал, любуясь золотистым цветом легкого сицилийского вина, Каттани приблизил к нему свой бокал, и раздался веселый звон.

– Я пью, – сказал комиссар, – за ваше выздоровление.

Титти, казалось, тронули эти слова.

– Да, вы можете выздороветь, – убежденно продолжал он. – Вам нужно для этого не пожалеть сил и проявить выдержку. Но это вполне вам по плечу. И как первый шаг – вы должны заставить себя порвать с Чиринна.

Титти пригубила вино.

– Но вы, может быть, еще опаснее, чем Чиринна, – сказала она, хлопая ресницами.

– В каком смысле?

– Вы такой умный, смелый, с вами чувствуешь себя уверенно. Любой женщине легко потерять голову.

– Если вы боитесь довериться мне, я знаю одного священника, который разбирается в подобных вещах. Он вам может помочь по-настоящему.

– Ну вот, – усмехнулась она, – не хватало только священников!

На обратном пути у Каттани стал одерживать верх профессиональный интерес.

– Мне хотелось бы задать один чуточку нескромный вопрос, – сказал он.

– Слушаю вас.

– Комиссар Маринео бывал у вас в доме? – спросил он без обиняков.

– У нас в доме? Да, иногда…

– И он заезжал к вам в тот вечер, когда был убит?

Каттани спрашивал с таким строгим и решительным видом, что Титти даже не сделала попытки отрицать. Ее начала бить нервная дрожь.

– Ну, – еле слышно произнесла она, – посмотрим, какой еще козырь вы прячете в рукаве.

– Мой козырь – коробок спичек «Минерва» с пятнышком крови.

– Я не курю.

– Однако курил Маринео. Это его спички, и кровь на них тоже его. Когда вынесли труп, вы или кто-то из прислуги подняли коробок и положили в сигаретницу.

Заморосил мелкий дождь, и Каттани включил «дворники», шуршание которых заполнило повисшую – между ними тишину.

Потом вновь зазвучал голос комиссара:

– В тот вечер у вас в гостиной было двое мертвецов. Маринео и ваша мать. Не кажется ли вам такое совпадение довольно странным? Впрочем, если немножко подумать, это вовсе не так уж странно. – Каттани сделал многозначительную паузу. – Ведь Мари- нео и ваша мать были любовниками, не так ли?

– Хватит! – закричала Титти. – Немедленно отвезите меня домой!

Она свернулась клубочком на сиденье, повернувшись к Каттани спиной и прижавшись лбом к стеклу дверцы. И не произнесла больше ни слова.

Когда автомобиль остановился у ворот палаццо, Титти не пошевелилась. Каттани заглушил мотор.

Дождь прекратился, и в мокром асфальте мостовой отражался свет фонарей.

– Весьма сожалею, – сказал комиссар, – я был груб с вами.

Титти продолжала молчать, вся сжавшись, застыв, словно кусок льда.

– Я не знаю, как заслужить ваше прощение, – вновь попробовал он добиться примирения.

Девушка чуть приоткрыла дверцу, но не вышла из машины. От свежего воздуха она зябко передернула плечами и повернулась к комиссару. В ее огромных глазах светилась нежность. Неожиданно она схватила Каттани за руку, потянулась к нему и легко коснулась губами его губ. Потом, по-прежнему не произнося ни слова, вышла из машины и, понурив голову и глубоко засунув руки в карманы плаща, скрылась в темноте ночи.

В большом пустом доме ее шаги отзывались мрачным эхом. Она обошла все комнаты и везде зажгла свет. Но это не помогло ей развеять мрак, переполнявший сердце. Титти попыталась подбодрить себя алкоголем. Щедрой рукой плеснула виски и осушила одним глотком. Она почувствовала, как согревается все внутри, и от удовольствия прикрыла глаза. В душе у нее что-то шевельнулось. Она взяла второй бокал, налила в него немного виски и поставила рядом со своим. Бокалы звякнули, словно ими чокнулись.

Резкий телефонный звонок заставил ее вздрогнуть.

– Так, значит, эта полицейская ищейка еще не оставила тебя в покое! – Звонил Чиринна, вне себя от бешенства. – Чего ему было надо?

Захваченная врасплох, Титти пролепетала:

– Да ничего особенного, спросил, знала ли я его помощника, того, которого застрелили.

– И что ты ответила?

– Я сказала, нет, мне о нем ничего не известно.

– Ты ему не верь. Поняла? – Теперь Чиринна говорил покровительственным тоном. – Если что-то будет не в порядке, я позабочусь сам.

Титти слушала его через силу, прикрыв глаза. Подтянула стул, опустилась на него, с трудом следила за словами, жужжавшими в трубке.

– Может, он еще ухажера из себя строил? – вновь завелся Чиринна, и в голосе его опять зазвучало подозрение. Казалось, он и впрямь ревнует.

– Да нет, – ответила она после короткого замешательства. – Ничего похожего.

Она надавила пальцами на правый висок. Голову пронзили первые стрелы начинающейся мигрени.

– Можно, я сейчас к тебе приеду? – спросил Чиринна.

– Нет, сейчас не надо, прошу тебя. Я неважно себя чувствую.

Голос его опять зазвучал угрожающе.

– Ты от меня что-то скрываешь?

– Нет, клянусь тебе, ничего не скрываю.

Она оперлась локтем о колено и опустила голову на руку.

Но Чиринна не утихомирился:

– Послушай, госпожа герцогиня, если ты вздумаешь шутить со мной шутки, то ни черта больше не получишь. Понятно?

На другом конце провода Чиринна с садистским удовольствием слушал ее отчаянные всхлипывания. «Да, ваша идиотская светлость, ты у меня в кулаке, – думал он. – Санте Чиринна твой полный хозяин, захочет, может тебя, черт подери, сземлей смешать, а то и вовсе в порошок стереть».

Но, казалось, ему все еще мало. Чтобы превратить свою победу в полный триумф, он заговорил ласковым тоном:

– Титти, ты же знаешь, что я никогда не причиню тебе зла. Я ведь люблю тебя. А ты-то, ты меня любишь?

Помимо его воли, голос Чиринна звучал чуточку растроганно. Было ясно, что он строит из себя жестокосердного злодея, а сам без ума влюблен в эту девушку.

Он умолк, ожидая, какой эффект произвели его слова. Последовало долгое молчание. Потом из трубки донесся прерываемый всхлипами шепот:

– Да, я люблю тебя.

Он удовлетворенно ухмыльнулся и повесил трубку.

Нежелательная свидетельница

Синьора Каттани нашла в одном из ящиков старый альбом с фотографиями и, удобно устроившись в кресле, принялась его рассеянно перелистывать. Она перевернула несколько страниц с картинами своей юности – друзья, родители, дом, где она выросла. Потом задержалась взглядом на фотографии, занимавшей целый лист. На ней были изображены они с мужем. Коррадо ее нежно обнимал, выражение лица у нее было веселое и озорное, палец она наставила в направлении фотографа. У мужа лицо было совсем еще мальчишеское, несмотря на его серьезный вид. Снимок был сделан в Цюрихе через несколько месяцев после их свадьбы.

Эта фотография пробудила в Эльзе воспоминания. Первые годы пролетели в любви и согласии. Она сохранила о них самую добрую память. Потом их брак постепенно пошел под уклон. Когда-то они, проснувшись, целыми часами не вставали с постели, не разнимали объятий. Она баловала мужа, приготавливала всякие деликатесы, подавала ему в кровать. Как всему этому пришел конец, она сама не заметила. И не была уверена, в ком из них двоих причина – в муже или в ней самой.

Когда муж вернулся домой, она еще сидела в кресле е открытым альбомом на коленях.

– Тебя видели с этой девушкой, – устало пробормотала она.

– Какой еще девушкой? – попытался возразить он. – Это главная свидетельница в следствии, которое я веду.

– И ты водишь всех своих свидетелей по ресторанам?

– Послушай, дорогая, перестань ко мне цепляться. Ты даже не представляешь, как приходится некоторых обхаживать, чтобы хоть что-нибудь из них выудить.

Она горько улыбнулась.

– Почему ты на мне женился?

– Что за вопросы? Потому что любил тебя.

– А теперь?

– Теперь, теперь… Теперь я и сам не понимаю, чего хочу. Словно попал в водоворот. И не знаю, сумею ли выбраться или разобьюсь насмерть о камни.

На следующее утро Эльзе отправилась к Сантамарии, чтобы переговорить относительно устройства выставки. С каждой их встречей журналист становился все предприимчивее.

– Дорогая синьора, – сказал он, здороваясь, – вы действительно женщина, которая может осчастливить мужчину.

Эльзе не пыталась дать отпор его авансам. Напротив, принимала их с каким-то веселым безрассудством. «Если это должно произойти, – думала она, – так и пусть произойдет».

Судя по ее телефонному звонку, Титти была в панике. Голос ее дрожал. «Мне необходимо видеть вас сейчас же», – умоляла она.

Каттани отправился к ней домой. Он был поражен, застав ее в таком жалком виде. Титти сидела на полу, прислонясь спиной к старинному деревянному ларю. Ее прекрасные волосы в беспорядке рассыпались по плечам, горящие лихорадочным блеском глаза застыли неподвижно, как у куклы.

– Нет, это так не кончится, – бормотала она, разговаривая сама с собой. – Я вам всем покажу. Да, я ничего не боюсь, меня ничто не остановит. Я хочу выговориться до конца, освободиться, выкинуть из головы весь этот ужас…

Что за чертово ремесло быть полицейским! Мнишь, что помогаешь людям, спасаешь их от гибели. А вместо того каждый раз у самого вновь и вновь сердце саднит. На лице у Каттани застыло выражение растерянности, чуть ли не ужаса. Комиссар помог девушке подняться с пола, усадил в кресло и увидел у нее на левой руке синее пятно с дырочкой посередине, окруженной красноватой припухлостью.

– Где ты, комиссар? – Она пыталась пошарить вокруг себя, ноне в силах была даже приподнять руку и только еле пошевелила холодными как лед пальцами.

– Прошу вас, успокойтесь, – бесстрастно проговорил Каттани, – я здесь.

Наконец разглядев его, как сквозь туман, она сказала:

– Я хочу исповедаться. – И ухватилась за его руку, пытаясь встать на ноги.

– Не надо двигаться, – удержал ее Каттани, – прошу вас, посидите несколько минут спокойно. Вы сейчас не в состоянии разговаривать.

Титти послушно закрыла глаза. Комиссар снял ее пальцы со своей руки и отправился на поиски воды, надеясь, что глоток-другой поможет девушке прийти в себя. Он заставил ее отпить из стакана и вскоре увидел, что она постепенно оживает. Лицо ее осветила легкая улыбка.

– Не оставляй меня, комиссар, – произнесла она дрожащим голосом.

Соскользнув с кресла, она свернулась клубочком у ног сидевшего рядом Каттани. Положив голову ему на колени, она принялась осыпать его руки поцелуями.

– Я ведь тебе нравлюсь, комиссар? – еле слышно спросила она и тихонько засмеялась.

– Да, признаюсь, нравишься, – он тоже перешел с ней на «ты».

– Тогда обними меня, если не хочешь, чтобы я умерла от холода.

Он погладил ее по волосам. Потом решительно отстранился.

– Ну, так ты, кажется, начала о чем-то говорить, – осторожно сказал он.

Титти усмехнулась:

– Да, нелегко иметь в любовниках полицейского. Ты падаешь к его ногам, а он превращается в инквизитора… Ну да ладно! Ты оказался весьма проницателен, раз догадался, что Маринео и моя мать были любовниками. Ничего не скажешь: ты парень сообразительный, – она не скупилась на похвалы. – Оба они умерли тут, в доме. И тебе, наверно, хочется услышать, как это произошло, не правда ли?

Титти напустила на себя таинственный вид, словно желая подчеркнуть, какие она собирается сделать сейчас сенсационные разоблачения.

Каттани уже обдумывал некоторые гипотезы насчет побудительной причины убийства. Но, как ни ломал голову, ему не удавалось вообразить ничего другого, кроме любовной драмы. Например, кто-то из двух любовников, допустим герцогиня-мать, застрелила Маринео, а потом пустила пулю себе в лоб. Но оставалось объяснить загадку: каким образом труп Маринео оказался в машине? Кто его туда перенес и отвез далеко от места преступления? Но это казалось ему пока что не столь важной подробностью.

Первостепенное же значение он придавал тому, – что речь идет в первом случае об убийстве, а во втором – о самоубийстве. Когда же он услыхал, как было в действительности, то у него, как говорится, от удивления отвалилась челюсть. Он сидел и слушал, и у него перед глазами происходила подробная реконструкция фактов, как были убиты Маринео и герцогиня. Да, уважаемые господа, именно убиты. И оба убийства были совершены одним человеком. Вся сцена произошла на глазах у Титти, и теперь она была единственной свидетельницей, показания которой могли припереть к стене убийцу. Свидетельницей единственной и весьма нежелательной.

– Тебе грозит опасность, – сказал Каттани. – Я должен придумать, как уберечь тебя.

По вечерам Клуб интеллигенции сиял огнями. Представители местного «высшего света» прибывали туда один за другим. Сначала пропускали стаканчик в маленьком баре, потом со смехом и шутками направлялись в зал, оборудованный для карточной игры.

Велико было всеобщее удивление, когда однажды вечером увидели, как в клуб вошел Каттани с повисшей у него на руке герцогиней Титти.

– Знаешь, что они скажут? – прошептала девушка, намеренно подчеркнуто нежничая с ним. – Они скажут: бедняжка комиссар спутался с этой наркоманкой.

– Да нет, – засмеялся он в ответ, – они скажут другое: как низко пала наша аристократия – представительница знатного сицилийского рода в объятиях полицейского!

Комиссар решил выставить себя напоказ не из наглости или легкомыслия («Давай устроим небольшой спектакль», – предложил он Титти). У него был вполне определенный план, и он тщательно продумал каждый шаг. Он хотел заставить поволноваться убийцу. Испугать. Дать понять, что между ним и девушкой начался роман. Выстрел попадет в цель, думал комиссар, убийцу приведет в ужас мысль о том, что Титти могла открыть мне правду.

Провокация – вот что это было. Ловушка, опасная не только для дичи, но и для охотника. Если убийца потеряет голову, кто знает, как он будет реагировать.

Первым пришел в себя от изумления адвокат Терразини.

– Добро пожаловать! – приветствовал он парочку с терпимостью и снисходительностью человека, глубоко познавшего жизнь. – Окажите нам честь и выпейте с нами.

Банкир Равануза, со стаканом разбавленного тоником джина в руке, сказал:

– Весьма польщен, господин комиссар. Поистине очень обрадован таким приятным сюрпризом.

Потом, обращаясь к девушке, добавил с поклоном»

– Синьорина Титти, мое глубочайшее почтение.

И вновь сосредоточил все свое внимание на Каттани.

– Господин комиссар, не знаю, как вы к этому отнесетесь, но я хотел бы покаяться в одном маленьком грешке. Видите ли, тут у нас есть комната, где мы иногда делаем по мелочи ставочки на зеленом сукне, перекидываемся в картишки, совершенно невинно коротая время с друзьями. Повторяю, не знаю, как вы к этому относитесь, но если бы соизволили присоединиться, то доставили бы нам истинную радость.

Каттани старался держаться как можно сердечнее.

– Ну что за опасения, дорогой Равануза. Я тоже иногда охотно играю в покер.

Стены игрального зала были украшены росписями, изображающими сцены религиозного содержания. Гигантский святой Михаил, поражающий змея, Иона в чреве кита, какой-то кандидат на вечные муки, окруженный толпой чертенят, тащивших его на костер… В облаках табачного дыма, плывущих над головами игроков, эти росписи выглядели еще чудовищнее и нелепее.

За одним из столов сидела графиня Ольга Камастра. Она сразу же заметила Каттани и его юную даму. Комиссар перехватил ее взгляд. И прочел в нем удивление и иронию. Несколько секунд он не мог отвести от нее глаз – его восхищала ее осанка, манера держаться. Даже если одеть ее в лохмотья, подумал он, она все равно бы кружила головы.

– Комиссар, – сказала Ольга, когда он подошел ближе, – вот уж никак не ожидала встретить вас в этом вертепе.

Громко щелкнув, она раскрыла золотой портсигар и предложила сигарету.

– Мне тоже надо изредка развлечься, – ответил Каттани, поднося зажигалку графине, а потом закуривая сам.

Титти намеренно, напоказ, все теснее прижималась к нему, но Ольга Камастра не удостаивала ее взглядом,

– Комиссар, – сказала она, – если когда-нибудь вам будет нечего делать, приезжайте ко мне на стройплощадку. Я покажу вам, как вкалывает южноитальянская женщина.

Она положила сигарету на пепельницу и стала сдавать карты. Потом рассеянно взглянула на него из-за полуопущенных ресниц и добавила:

– Или вы до сих пор меня боитесь?

От графини отвлек Каттани все тот же старичок.

– Вы ведь приехали из Милана? Вы, случаем, не знакомы с Эудженио Монтале? Ах, нет? Жаль, мы с Монтале коллеги. Я – барон Платто, поэт.

В маленьком домике, рядом с церковью, дон Манфреди денно и нощно пестовал свой «сад надежды». Он давал приют наркоманам и пытался отвлечь их от болезненной потребности в наркотиках, постоянно занимая их время и мысли – главным образом при помощи труда и спорта.

– Только вы один можете ее спасти, – сказал Каттани. – Позаботьтесь о ней.

– Сделаю все возможное, – заверил его священник, – Но самый важный шаг к ее спасению уже сделали вы, дорогой комиссар, когда уговорили Титти здесь укрыться.

– Да, в конце концов мне это удалось, – вздохнул Каттани. – А для ее безопасности я поставлю у ворот парочку полицейских.

– Когда она выздоровеет, то будет вам глубоко благодарна.

– Возможно. Но мне немного стыдно, что использую эту девушку как приманку, чтобы поймать одного типа, у которого руки по локоть в крови.

В тот же вечер Каттани отправился повидать человека, с которым давно уже собирался побеседовать с глазу на глаз. Толкнув тяжелую стеклянную дверь, он вошел в салон по продаже автомобилей, находившийся на набережной. Среди сверкающих дорогих, мощных машин появилась агрессивная физиономия Сайте Чиринна. «Мафиозетто» – мелкий мафиозо, как называл его Де Мария.

Чиринна машинально застегнул пиджак и выпятил свою тяжелую нижнюю челюсть.

– Чем могу вам служить? Желаете купить новую машину?

– Нет, Чиринна, вы торгуете слишком дорогими, они мне не по карману.

Каттани не отрывал от него холодного взгляда, стараясь узнать цену этому человеку. Вдруг он почувствовал, что на него еще кто-то смотрит. Наполовину спрятавшись за машиной, за ним тайком наблюдал механик с мрачной рожей, в грязном комбинезоне. Прислонившись к бежевому «мерседесу», засунув руки в карманы пиджака, стоял, не сводя с него глаз, жуя жвачку, еще один, парень зверского вида, скуластый, одетый в просторный костюм в крупную клетку, из верхнего кармашка торчал огромный платок.

– Ну так чем же я обязан?..

Чиринна начинал нервничать. Левый глаз у него Дергался от тика и то и дело почти совсем закрывался. Сквозь узкую щелку он мрачно глядел на комиссара.

– Я по личному делу, – сказал Каттани, стараясь увести Чиринна в сторонку.

– И что же это за дело?

– Насчет синьорины Печчи-Шалойя.

– А! – Лицо Чиринна перекосилось от еле сдерживаемого бешенства. – И чем же я могу быть полезен нашей маленькой герцогине?

– Вы можете сделать очень много. Например, оставить ее в покое.

Вспыльчивость сицилийцев, когда дело касается женщины, всем известна. Задетый за живое, Чиринна раздул ноздри и тяжело задышал, как взбешенный бык.

– Говорите – оставить в покое? – Он попытался вложить всю свою ненависть в циничную остроту. – Но ведь она… нуждается во мне.

– Теперь уже нет, – сухо ответил Каттани. – Она больше не нуждается в услугах того рода, что вы имеете в виду.

– Да неужели? Может, она стала святой?

– Это уже не ваша забота. Выбросьте ее из головы – и все.

Чиринна не в силах был больше сдерживаться. Он ощутил во рту вкус желчи. Да кто такой этот легавый, что позволяет себе приказывать ему?

– Послушайте, комиссар, – прошипел он сквозь зубы, – а по какому праву вы пришли требовать от меня этой жертвы?

– Я мог бы ответить – по праву сердца: нас с Титти связывает любовь.

– Связывает любовь, – насмешливо повторил Чиринна. – А разве у вас нет жены?

– Это вас не касается, – сказал Каттани по-прежнему сдержанно. – Вы отойдите в сторонку, и дело с концом. Могу я на это рассчитывать?

Чиринна уставился куда-то вбок, словно ревность его оглушила.

– Можете, можете, но сейчас убирайтесь. Исчезните.

Каттани не спеша погладил хромированный нос «ровера». Так же неторопливо повернулся и направился к двери. «Проклятая полицейская ищейка, – злобно повторял про себя Чиринна, – здесь у тебя не выйдет командовать. Здесь мы на Сицилии, на моей родной земле».

Им овладела дикая ярость. При мысли, что он должен отказаться от Титти, его бросало в дрожь, он задыхался от бешенства и возмущения.

Эльзе стояла с кистями в руках перед белым холстом. Из окна гостиной в вечерних сумерках виднелось море, усеянное десятками дрожащих огоньков. Синьоре Каттани хотелось перенести это зрелище на полотно. Но ей никак не удавалось сосредоточиться. Она отложила кисти и вышла на террасу. Воздух был свеж и прохладен, и она зябко передернула плечами. Потом обвела взглядом панораму раскинувшегося внизу города, остающегося для нее все еще чужим, города, который (теперь она была в этом уверена) навсегда отнимет у нее мужа.

Где он сейчас? Все еще возится со своим расследованием? Вечно идет по какому-нибудь следу в надежде, что тот его куда-то выведет? Или же развлекается с этой шлюшкой-герцогиней? «Во всяком случае, – с горечью думала она, – я теперь уже не часть его жизни, я для него постороннее существо». Но к этой мысли она все-таки не могла привыкнуть.

Она возвратилась в гостиную. Налила на донышко коньяка. Почувствовала, как алкоголь обжигает горло и наполняет теплом все тело. На цыпочках пошла заглянуть в комнату дочери и послушала, как девочка глубоко дышит во сне. Допила последние капли коньяка и решительно направилась к телефону. Набрала номер Нанни Сантамарии.

– Позавчера вы приглашали зайти к вам выпить бокал вина? Не забыли? Вам удобно, если я приду сейчас?

– Жду вас с распростертыми объятиями, – был восторженный ответ.

Без лишних церемоний, как только Эльзе пришла, они обнялись. Помогли друг другу сбросить одежду. Упали на постель и занялись любовью, не обменявшись ни единым словом. Потом она покрылась простыней, натянув ее до подбородка, закурила сигарету. Волосы ее рассыпались по подушке. Она лежала неподвижно, поглощенная своими мыслями. Журналист испытывал странное чувство, будто ее здесь нет. Немного раздосадованный, он спросил:

– В чем дело? Ты недовольна?

– Да нет, совсем другое, – пробормотала Эльзе. – Дело в том, что сейчас я отдаю себе отчет, что поступила, повинуясь бессознательному порыву. Меня подтолкнуло не желание заняться с тобой любовью, а намерение отомстить ему – моему мужу. – Она свернулась калачиком под одеялом. – Мне так хочется, чтобы он по-прежнему оказывал мне внимание, но ему на меня наплевать. Я его больше не интересую. И вот я иду на все более жалкие уловки, чтобы встряхнуть его, пробудить в нем ревность… – Она подняла глаза. – Сегодня в этой мерзкой игре я использовала тебя. Наверно, тебе это не очень неприятно…

Сантамария попытался сохранить хорошую мину при плохой игре.

– Не будем делать из этого драму. Мне хорошо и так. В следующий раз будешь более довольна и ты.

– Следующего раза не будет, – сказала Эльзе, одеваясь.

Она порывисто схватила сумочку и вышла из комнаты, даже не кивнув на прощание. Захлопывая за собой дверь на лестницу, она услышала за спиной звучавший чуть ли не умоляюще голос:

– Могу я тебе завтра позвонить?

Засада

Поздним вечером, когда его жена лежала в постели другого, Каттани захлопнул толстую папку. Отодвинул ее от себя и потер покрасневшие от усталости гла-. за. Напряжение не оставляло его. Он взглянул в окно. Две патрульные машины возвращались с включенными мигалками. Он надел плащ, вышел на улицу и направился домой. Чистое небо было усыпано звездами. Каттани вспомнился его старый дед, который в детстве указывал ему на эти светящиеся точки, называя каждую своим именем. Теперь эти названия окончательно выветрились из памяти. Воспоминания вызвали печальную улыбку.

На стоянке осталась только его машина, припаркованная в слабо освещенном углу. Мотор завелся со второй попытки. Миновав пустынные бульвары, он выехал на приморскую набережную. На горизонте взошла полная луна, все вокруг дышало спокойствием.

В зеркале заднего вида Каттани вдруг увидел фары двух мотоциклов, которые быстро догоняли его. Он попробовал сбросить скорость, и мотоциклы тоже замедлили свой бег и, не обгоняя, пристроились в хвост к его машине. «Черт, – выругался он, – эти не иначе, как по мою душу». Он достал из-под приборного щитка пистолет и положил рядом с собой на сиденье, ни на секунду не переставая следить за двумя огнями в зеркальце. Но, как ни напрягал он зрение, ему никак не удавалось хорошенько рассмотреть лица мотоциклистов, ведь головы их закрывали шлемы. Машина въехала на спуск, ведший к туннелю. Она словно погружалась в голубоватое сияние неона.

В это мгновение Каттани резко затормозил, бросил машину поперек проезжей части и остановился. Оба мотоцикла чуть не налетели на автомобиль, но преследователи не растерялись. Они сразу же открыли огонь, однако их выстрелы не достигли цели. Каттани с пистолетом в руке выскользнул из машины. Он быстро выстрелил два раза подряд и поразил в голову и в грудь одного из нападавших, который недвижимо распростерся на асфальте.

Защищенный кузовом машины, Каттани прицелился и выстрелил во второго. Раздалось приглушенное проклятие. Он увидел, как незнакомец левой рукой схватился за окровавленную правую. Ранение заставило выпустить пистолет, и человек бросился поднять оружие. Но Каттани его опередил и ногой отшвырнул пистолет далеко в сторону.

Одним прыжком комиссар настиг незнакомца. Сильно ударил ногой в низ живота, сбивая дыхание. Затем вновь бросился на него и прижал к борту машины. Противник истекал кровью и больше не сопротивлялся. Комиссар сорвал с него шлем и увидел перед собой искаженную от злобы физиономию Санте Чиринна. Тут ему показалось, что он узнал и убитого. Это был тот парень со зверской рожей, который не сводил с него глаз в автомобильном салоне.

Провинциальные государственные чиновники почти всегда относятся с подозрением к телефонным звонкам из Рима. Когда звонят из столицы, говорят они, то это или сулит какие-нибудь неприятности, или же преследует чьи-то личные цели. Поэтому, когда дежурный телефонист объявил: «Рим на линии. Говорите», – Каттани скривился.

Но тотчас успокоился, услышав в трубке голос Каннито:

– Ваше превосходительство, рад вас слышать.

– Как поживаешь, Каттани? До меня дошло, что тебе пришлось участвовать в перестрелке. Ну, рассказывай, рассказывай.

Комиссар постарался как можно меньше драматизировать тот эпизод.

– Обычный случай на работе, – сказал он. И добавил – Главное, что благодаря этому следствие значительно продвинулось вперед.

Затем он размашисто что-то записал на листке. Подчиненный, который положил перед ним на стол бумагу, взял ее, вложил в папку и на цыпочках вышел.

– Тот подонок, что приказал долго жить, был вооружен пистолетом, из которого убили Де Марию. Да, да, тем самым. У научно-экспертного отдела никаких сомнений. Видите ли, что касается Де Марии, то мне еще остается уточнить побудительную причину убийства, а в деле Маринео я, убежден, все выяснил до конца.

– Ну что же, это действительно приятные известия, – сказал звонивший из Рима. Он сидел у себя в кабинете и достал из ящика папку темной кожи. – Так же и мои дела приняли благоприятный оборот. Да, да. Помнишь, в нашем разговоре я упоминал о важном назначении? Так вот, дорогой друг, теперь это очень близко. Осталось лишь преодолеть некоторые мелкие препятствия. Так, маленькие формальности.

Он положил руку на верхний правый угол папки и кончиком среднего пальца принялся отсчитывать страницы. Дойдя до пятой, он начал ее открывать с мучительной медлительностью, словно электрик-любитель, боящийся, что дернет током. Отогнув страницу номер пять до половины, он склонил голову набок и принялся внимательно изучать следующую. С улыбкой облегчения он отметил, что на третьей строке в середине напечатанного на машинке слова «президент» обнаружилось что-то вроде запятой – серая кривая закорючка. Это был седой волосок из брови, один из тех, что высокопоставленное лицо имело обыкновение у себя выдергивать и стратегически располагать меж своих особенно секретных документов. В случае, если бы какому-нибудь любопытному вздумалось совать в них нос, волосков не оказалось бы на месте.

Телефонный собеседник Каттани, казалось, был вполне удовлетворен результатами произведенной проверки.

– Послушай-ка, – он снова обратился к комиссару. – Ты сказал, что задержал второго нападавшего. Что это за тип?

– Подонок, который вообразил себя бог знает кем. Мелкий мафиозо.

– Гм, – раздалось на другом конце провода. – И ты рассчитываешь через него выйти на кого-то поважнее?

– Перспективы весьма ободряющие, – ответил Каттани. Появившемуся на пороге Альтеро он показал жестом, чтобы тот вошел. – Уже просматриваются кое-какие связи, но чтобы получить доказательства, потребуются время и удача.

– А, понимаю, – собеседник выдержал паузу, словно прикидывая, удастся ли это комиссару. Потом, заканчивая разговор, сказал: – Ну, хорошо, продолжай в том же духе, дорогой Каттани. И если на этом фронте у тебя появится что-нибудь новенькое, держи меня в курсе.

Комиссар положил трубку и посмотрел на сидящего напротив Альтеро.

– Ну как дела?

– Мы перевезли Чиринна в Палермо, в тюрьму Уччардоне, – сказал Альтеро. – Теперь мне хотелось бы согласовать с вами дальнейшие шаги по этому делу.

Каттани с улыбкой, не спеша ответить, переменил тему разговора.

– Сказать по правде, я был о вас не очень-то высокого мнения.

Альтеро слегка нахмурился, но не выказал удивления.

– Я отдавал себе в этом отчет, – признался он.

– Теперь же мне все видится в другом свете, – произнес Каттани, постукивая карандашом по столу. – Подумав как следует, я пришел к выводу, что вашему поведению все же можно найти объяснение.

Альтеро заерзал на стуле. – Какому поведению?

– Настало время открыть карты, – продолжал комиссар. – Речь идет о том пресловутом телефонном звонке, когда Маринео в ночь убийства позвонила какая-то женщина. Это была герцогиня Печчи-Шалойя. И не нужно сидеть с видом побитой собаки, дорогой Альтеро. Послушайте, что я скажу. Вы были в курсе любовной связи между Маринео и герцогиней Элеонорой. Титти вам позвонила, сказала, чтобы вы немедленно приезжали. Вы приезжаете и находите там два трупа. «Это все наделала моя мать, – рассказывает вам девушка. – Маринео должны были перевести в другой город, и мама впала в отчаяние, после стольких лет она не хотела его терять. Была ужасная сцена, которая кончилась тем, что мать выхватила револьвер, застрелила Маринео, а потом пустила себе пулю в лоб». И вы, дорогой Альтеро, поверили этой версии. Впрочем, она весьма правдоподобна. Но здесь вы как поступили? Движимый чрезмерным желанием оградить память Маринео от пересудов, вы решаете, что труп комиссара должен исчезнуть из этого дома. Вы уважали своего начальника, отца семейства, о котором никогда не ходило сплетен. Вам хотелось избежать скандала. Его роман с герцогиней должен был оставаться тайной и после смерти. Вы следите за моими словами? По этой причине вы, воспользовавшись темнотой, перенесли тело. Маринео в оставленную им во дворе машину и бросили ее посреди той поляны, где она была обнаружена. Заключительный штрих вы добавили в своем докладе прокурору, где высказали предположение, что кто-то из осведомителей Маринео завлек его в ловушку. Прошу вас, дайте мне закончить. Таким образом, эти две смерти – комиссара и герцогини – стали выглядеть как два несвязанных между собой события, и их стали считать первую – убийством, а вторую – самоубийством.

Альтеро сидел, безвольно опустив руки, лицо его покраснело, он не в силах был произнести ни слова. Потом с мрачным видом пробормотал:

– Я готов сполна нести за это ответственность.

– Ах, да я и не думаю вас в чем-то обвинять. Только благодаря чистой случайности я нашел спички Маринео в доме Печчи-Шалойя. На коробке заметил пятнышко крови, по которому нетрудно было догадаться, что убили комиссара именно тут. Но вы не могли себе представить. Вам показался правдивым рассказ Титти, вы ей поверили. – Каттани подался вперед и, ударив ладонью по столу, добавил: – А девушка вам наврала, дорогой Альтеро, она вас сбила со следа. В действительности же в тот вечер там был еще один человек – этот хитрец Санте Чиринна. Да, да, именно он. Маринео взял его за грудки из-за Титти. Комиссар был привязан к ее матери и относился к Титти как к дочери. Он начал грозить этому мерзавцу, что упечет его, если тот не оставит девушку в покое и не перестанет отравлять ее наркотиками. Вспыльчивый по характеру, Чиринна вышел из себя, кровь бросилась ему в голову. Он выхватил пистолет и в упор выстрелил в Маринео.

Альтеро был ошарашен такой реконструкцией происшедшего, на лице его отразились изумление и недоверие.

– А герцогиня? – спросил он. – Почему же она покончила с собой?

– Она не покончила с собой, – поправил его Каттани. – В отчаянии от убийства человека, которого любила, она обрушила весь гнев на Чиринна. «Не думай, что тебе это сойдет с рук, – грозила она ему, – я не намерена покрывать преступление такого уголовника, как ты». И Чиринна в слепом бешенстве поднял пистолет и прикончил также и герцогиню Элеонору. Потом заставил Титти позвонить вам. «Вызови Альтеро, – приказал он ей, – он знает про роман между Маринео и твоей матерью, скажи ему, что они убили друг друга, он придумает, как все уладить. Но только смотри, без всяких фокусов, не то у меня найдется пуля и для тебя». Здесь Чиринна вложил свой пистолет – номер на оружии был спилен – в руку герцогини и смылся.

– Да, – признал Альтеро, – теперь все сходится. Но я не могу понять одного: почему некоторое время назад вы высказали подозрение, что Маринео ворсе не был таким уж святым, каким я его считал.

Вместо ответа Каттани выдвинул ящик стола и извлек небольшую папку. Он вывалил ее содержимое на стол и принялся рыться в бумагах, пока не нашел то, что искал.

– Видите эту книжечку? Это корешки чеков, которые Маринео заполнял на вымышленное имя Фьордализо. Последний чек, вырванный из этой книжечки, послужил для покупки за триста миллионов квартиры в Салерно. Маринео собирался возвратиться в свой родной город и подготавливал себе жизнь без забот, когда он вскоре выйдет на пенсию. Чиринна его убил не только потому, что они поссорились из-за Титти. Маринео зашел слишком далеко в своих угрозах. Он грозился ни перед чем не остановиться, все взорвать и выйти из игры. А вам хорошо известно, дорогой Альтеро, что мафия не прощает угрызений совести и раскаяний.

Альтеро был подавлен обрушившимися на него разоблачениями.

– Этого я не ожидал, – только и мог сказать заместитель начальника оперативного отдела. – Это для меня страшный удар.

Он в отчаянии развел руками и весь как-то сжался на стуле, его массивная фигура сразу стала словно меньше. Некоторое время помолчав, он продолжал:

– Но я не понимаю, почему вы сразу же не приказали мне арестовать Чиринна и подвергали себя риску – ведь этот сукин сын мог вас убить.

– У меня не было выбора. Чтобы доказать убийства Маринео и герцогини, у нас всего одна свидетельница, слишком хрупкая, чтобы выстоять на суде перед защитой, как нетрудно предвидеть, весьма агрессивной и не брезгующей никакими средствами. К тому же она наркоманка. Ничего не стоит ее дискредитировать, выдавать за фантазерку. Нет. Я должен был спровоцировать этого мерзавца Чиринна, заставить его сделать какой-нибудь опрометчивый шаг. И, судя по тому, как он себя повел, должен сказать, что вы в свое время дали точную характеристику этому негодяю. Чиринна всего лишь хвастун, безмозглый бабник. Настоящий мафиозо не терял бы так головы, как он. Подведем итоп мы поймали мелкую рыбешку, акулы плавают в более глубоких водах.

Осколки супружества

Прежняя мафия держалась подальше от наркотиков. Не столько из боязни угрызений совести, сколько из практических соображений. Алкоголь, азартные игры, рэкет считались невинными и законными средствами наживы. Если не хватать через край, даже полицейские власти иногда готовы были смотреть на это сквозь пальцы. Но наркотики другое дело. Крупные боссы сознавали, что встревать в эту грязную торговлю грозило слишком большим риском. Политические деятели, мечущие громы и молнии, полицейские, ведущие войну до последней капли крови… Нет, лучше не затеваться.

Первым позабыл о благоразумии Лаки Лючано. «Счастливчик» видел в наркотиках бизнес и был убежден, что мафия напрасно оставляет его в стороне, когда он сулит такую огромную наживу. К концу тридцатых годов Лючано ушел с головой в торговлю героином. Прежде чем эта мысль придет кому-нибудь другому, как говаривал он.

Тогда-то Сицилия и превратилась в базу, откуда уходил «товар», предназначенный для американского рынка. Продукты обработки мака прибывали на остров морским путем из Турции и других восточных стран. Здесь они превращались в героин в оборудованных мафией подпольных лабораториях. Затем происходила отправка. Белый порошок прятали при помощи все новых, поистине гениальных уловок. Его отправляли в путь внутри кожуры апельсинов, яичной скорлупы, в полостях механизмов. Благодаря постоянно меняющимся остроумным и не вызывающим подозрения методам эта система, придуманная Лаки Лючано и усовершенствованная Джо Адонисом и Фрэнком Копполой, прекрасно функционирует поныне.

– Значит, теперь дошли до того, что героином начиняют конфеты, – развел руками Каттани.

Один из полицейских продолжал вынимать из ящика белые коробки и складывать их на столе. Все они были точь-в-точь такие, как коробка, принесенная доном Манфреди.

– Эй, хватит, хватит, ты мне завалишь весь стол!

Отворилась дверь, и на пороге появился Альтеро с подробным рапортом об операции по борьбе с наркотиками. Указав на ящик, он произнес:

– Мы обнаружили шестьдесят таких ящиков, уже опечатанных и готовых к отправке.

– Они работают масштабно, – отозвался Каттани. – И что же говорят владельцы этой кондитерской фирмы «братья Капитуммо»?

– Рыдают. Клянутся, что никогда ничего не замечали. Это кто-нибудь из рабочих, говорят они, использовал доброе имя фирмы для преступной операции. Ничего себе объяснение!

– Да, неплохое, – задумчиво процедил Каттани. – При помощи ловкого адвоката им не составит особого труда заставить суд принять его как святую правду. Что дал обыск у Чиринна?

Альтеро полистал бумаги.

– Ничего. Парочка по всем правилам зарегистрированных пистолетов. Но зато мы задержали много мелких торговцев наркотиками. На улице, в одном ночном клубе, около школы. Я засадил за решетку также молодого барона Шечилли, жениха дочери банкира Раванузы. У него собственная маленькая плантация марихуаны.

Этот ответ поверг Каттани в уныние. Он оперся локтями о стол и опустил голову на руки.

– Этот список, дорогой Альтеро…

– Я еще не закончил. Если хотите, я продолжу.

– Нет уж, спасибо. Этот список, говорю я, меня не слишком радует. Надо брать повыше. Сменить методы. Что толку заметать эту мелкоту? Я считаю, необходимо схватить того, кто держит в руках все нити этой торговли. Вы со мной согласны?

Альтеро находился в некотором замешательстве и почувствовал облегчение, когда на столе зазвонил телефон. Каттани снял трубку и услышал голос жены.

Столь упавший и расстроенный, что он встревожился»

– Что случилось?

– Ты не мог бы прийти домой?

– Сейчас? Но у меня уйма работы.

– А когда ты сможешь прийти?

– К ужину, хорошо? Что там еще стряслось?

– Нет-нет, ничего. Только не запаздывай, – умоляюще закончила Эльзе.

Каттани, помрачнев, опустил голову. С размаху плюхнулся обратно на стул, поглядел на свой стол, заваленный конфетными коробками, и лицо его приняло жесткое и решительное выражение.

– Уберите их, – отрывисто приказал он. Полицейский, вздрогнув, как от удара хлыстом, в несколько секунд освободил стол, сбросив коробки обратно в ящик. Поднял и неслышно вынес его. Так же и Альтеро хотелось незаметно выскользнуть из кабинета, но он не находил повода. Потом, положив свой рапорт на стол, произнес:

– Вот, просмотрите, когда будет время… И с этими словами исчез.

Оставшись один, Каттани подошел к металлическому шкафу. Вставил в замок ключ и, приподняв стопку бумаг, извлек из-под нее тетрадь. Раскрыл ее и стал перечитывать некоторые личные записи. Эти заметки не отражали в точности результаты ведущегося расследования – они скорее фиксировали возникающие у комиссара ощущения и мысли.

Быстро пробежав их глазами, он остановился на странице, посвященной Раванузе. В одном месте у него было записано: «Связующее звено с американской мафией? «Отмывает» через свой банк доходы от продажи наркотиков?» Глядя на эти вопросы, на которые он еще не мог дать ответа, Каттани тяжело вздохнул. Захлопнув тетрадь, снял телефонную трубку.

Он набрал номер Центра по лечению наркоманов. Услышав искренний и сердечный голос дона Манфреди, приободрился.

– Иной раз, – признался он священнику, – меня одолевают сомнения, и кажется, что силы, стоящие на страже закона, становятся все менее эффективны. И распутать некоторые махинации делается невозможно.

– Вам нельзя падать духом, тем более сейчас, – воскликнул священник. – Ваше поведение многих удивило, но вместе с тем вдохнуло в людей надежду. Здесь у нас все привыкли держать язык за зубами, но уверяю: на вас смотрят и многого от вас ждут.

Каттани тем временем рассеянно рисовал на лежащем перед ним листке маленькие стрелки. От центральной точки тянулись в разные стороны длинные прямые линии. Каждая заканчивалась треугольничком. Эти стрелки образовывали звезды, целые связки. Когда он нервничал, это был его способ успокоиться.

– Да нет, я вовсе не собираюсь сдаваться, – горячо возразил он. – Я приехал сюда с намерением хорошенько поработать, и свои обязанности я выполню до конца. – Казалось, этими словами он хочет сам себя подбодрить. – Ну а как обстоят дела с девушкой?

– Гораздо лучше, – ответил священник. – Сначала ей было нелегко, но сейчас как будто она попривыкла. Если вы немного подождете, я ее позову к телефону.

Голос Титти звучал как-то сонно.

– У меня совершенно пустая голова, – сказала она. – Иногда с трудом брожу, словно у меня совсем нет сил.

– Дон Манфреди говорит, что у тебя появился хороший цвет лица.

– Неужели? Но я вовсе не хочу превращаться в южанку, толстенную и загорелую до черноты

– Как только выдастся свободная минута, заеду тебя проведать. Ну и как тут живется?.

– Хуже, чем в казарме. Подъем в семь утра, потом стелить постель, приготовить завтрак, стирать, гладить, работать в саду. Я совсем к этому не приучена. Болят руки, каждый мускул. Послушай, как долго ты намерен держать меня в карантине?

– Столько, сколько будет необходимо. Ты будешь паинькой?

– Ладно, несчастный шпик, обещаю вести себя хорошо, – сказала Титти.

Женщина, с которой он мечтает связать свою жизнь.

– «Потерпи, потерпи…» Ты мне это повторял до тошноты. А я уже не желаю терпеть. Мне надоело. – Эльзе злобно топала ногами. – Когда ты нужен, тебя никогда нет дома. Если я звоню по телефону, ты от меня отделываешься, вечно занят, дел выше головы. Да на кой ты мне сдался?

Каттани повернулся к ней спиной и, руки в карманах, пристально смотрел, как за окном садилось солнце. Хотя он ее и не видел, но прекрасно представлял каждый жест жены – она у него за спиной размахивала руками, морщила лоб, орала со своим французским акцентом; который когда-то ему так нравился, а теперь стал просто невыносим.

Женщина, от которой он мечтает избавиться.

Эльзе ненадолго замолчала. Как обычно, излив свою злость, она ощущала, как ей на смену в ней поднимается волна трогательной нежности и становишься мягче и ласковее. Сделав шаг вперед, она почти касалась спины мужа.

– Ну разве я виновата, что тебя люблю? – прошептала Эльзе.

Эти слова проняли его, он обернулся, взглянул в лицо жене.

– Мне не хотелось бы делать тебе больно, – сказал он, – но, может быть, я не самый подходящий для тебя человек.

Она обняла мужа и положила голову ему на плечо.

– Ну что ты, дорогой.

Сбоку на стене он заметил фотографию в рамке: они в день свадьбы. Каттани почувствовал, как от мыслей о прошлом у него что-то шевельнулось в душе.

– Вот уже несколько дней, – вновь заговорила Эльзе, – я сама не своя. Я просто в отчаянии.

– С чего это? Сегодня у тебя по телефону был ужасный тон.

– Потому что у меня на сердце тяжелым камнем лежит один секрет, – сказала она, слегка отстраняясь. – Лучше все сказать тебе, иначе я сойду с ума. – Она просунула руку под лацкан его пиджака. – Ты знаешь, где я была, когда тебя пытались застрелить? У Сантамарии, у него дома. Да, я спала с ним. Я дура.

Хотела посмотреть, как ты будешь на это реагировать, хотела, чтобы ты наконец заметил, что я существую…

Она замолчала и внимательно смотрела на него, словно врач, желающий обнаружить симптомы болезни.

Сколько раз он задавал себе вопрос, как бы себя вел, если бы вдруг открыл, что жена ему изменила! Теперь он об этом узнал, но не испытывал ни гнева, ни досады. «Ну хорошо, ты это сделала, – думал он, – так чего же теперь тебе от меня надо?» Он не только не придал признанию жены большого значения, но оно его даже обрадовало. Словно эта измена как по мановению волшебной палочки сразу освободила его от всякого чувства долга по отношению к жене.

Он вновь перевел взгляд на фотографию на стене. В вечерних сумерках на ней уже нельзя было ничего различить – лишь вырисовывался темный прямоугольник. Ему казалось, что так же и лицо стоявшей перед ним жены он видит где-то далеко и смутно, словно сквозь туман.

– В последнее время, – проговорил он холодно, – ты вела себя как одержимая, была совершенно невыносима. Возможно, ты подготавливала алиби для того, что сделала.

– Не говори так. Я в отчаянии – Она пыталась сохранять спокойствие, но ее вновь захлестывала глухая злость. – Если бы ты был со мною рядом… – Она била кулаками по его мощной груди. – Я тебя ненавижу. Вот так меня бросить после стольких лет, прожитых вместе. Я без звука следовала за тобой из одного конца Италии в другой. Каждый раз чужой город, новые люди и опять одиночество. Но я ни на что не обращала внимания, потому что со мною был ты. Пока мы были близки, я могла все вытерпеть…

– Ты эгоистка, – сказал он, теряя терпение. – Ты только и говоришь, что о себе, о своих желаниях и переживаниях. До других тебе нет никакого дела. Неужели за все это время ты даже на минутку не задумалась о том, что, может быть, я тоже чего-то от тебя ожидаю? Что н мои проблемы заслуживают того, чтобы к ним отнестись с должным вниманием?

Она уже не сдерживала свою ярость.

– Ты загубил мою жизнь. Тринадцать лет я была твоей верной собачкой, а теперь ты попрекаешь меня, что я о тебе не заботилась. Как только у тебя хватает наглости… И что же, по-твоему, мне теперь делать? Уложить вещички и сказать: «До свидания»? Неужели мы дошли до этого?

– Не знаю, – сказал он. – Поступай как хочешь.

– А ты, значит, умываешь руки? Вместо того чтобы помочь мне, предпочитаешь меня бросить. Теперь я тебе противна, ты считаешь меня шлюхой…

Эльзе бросилась на диван и, закрыв лицо руками, разразилась неудержимыми рыданиями.

Прибежала дочь. Она застыла на пороге, лицо ее отражало глубочайшее изумление. Потом мелкими шажками, ступая на цыпочках, она приблизилась к матери. Опустилась на колени рядом с диваном и принялась ее утешать.

– Мама, не плачь!

Не глядя на отца, обратилась к нему: – Всякий раз, когда ты приходишь домой, ты ее мучаешь. Спокойнее, когда тебя нет.

Для Каттани эти слова были как острый нож. Внезапно он до конца осознал свое одиночество и подумал о том, что у него осталась только любовь к работе, о том, что жена никогда его не понимала и настроила против него и дочь. Исполненный чувства горечи, словно оглушенный, он топтался на месте. Неловким движением задел керамическую вазу, она упала на пол и разлетелась на множество мелких острых осколков.

Звон осколков отозвался в голове у Каттани оглушительным грохотом; Так разлетелась, разбившись вдребезги, его семейная жизнь.

Когда Нанни Сантамария получил вызов к Каттани в полицейское управление, он здорово струхнул, ожидая нагоняя и бог знает каких угроз. Лучше было бы держаться подальше от этой красотки – жены комиссара. Поэтому он переступил порог полиции, поджав хвост и приготовив длинную фразу, полную оправданий. Он повторял ее про себя, чтобы не забыть и выпалить, если его припрут к стене.

Он ерзал на стуле, то клал ногу на ногу, то откидывался – сидел как на иголках, не поднимая глаз. Его несколько удивило, когда Каттани сказал, что вызвал его, чтобы предложить одну работу. «Или лучше сказать, – тотчас уточнил комиссар, – попросить вас об одном одолжении». «Начинает издалека», – подумал журналист.

– Видите ли, – сразу перешел к делу Каттани, – мне хотелось бы обратиться к гражданам этого города по вашему телевидению. И я подумал, что наиболее подходящая и действенная форма – интервью.

Еще с подозрением, недоверчиво журналист поднял глаза и впервые с начала разговора прямо взглянул в лицо Каттани.

– Значит, просьба состоит в том, чтобы я взял у вас интервью?

– Вот именно. Только одно условие: мы должны будем заранее согласовать вопросы.

Поскольку вид у Сантамарии был несколько растерянный, комиссар спросил, что у него вызывает сомнения и согласен ли он вообще на такое сотрудничество. Журналист, словно очнувшись от ночного кошмара, заверил его, что все в полном порядке, и, не скрывая своего глубокого облегчения, добавил, что сочтет за честь пригласить Каттани в свою телестудию.

Потом, по-прежнему с опаской, спросил, не собирался ли комиссар еще о чем-нибудь с ним поговорить.

– Нет, это все, – ответил, прощаясь. Каттани.

Правильный шаг

Идею эту подал брат Сантамарии – дон Манфреди. «Люди смотрят на вас, – сказал как-то священник, – они помалкивают, но внимательно следят за каждым вашим шагом». И уже тогда он твердо про себя решил, что обратится к этим людям, которые смотрят на него. Он хотел заключить с ними своего рода соглашение. И выполнить свой долг: информировать граждан о том, как продвигается расследование и какие цели он перед собой ставит. Как знать, надеялся он, а вдруг со временем кто-нибудь проникнется к нему таким доверием, что сообщит какие-то важные сведения, Пропасть, существующая между полицией и широкой общественностью, всегда заботила его.

Каттани прочистил горло, поправил галстук и подал знак Сантамарии, что готов. В квартирах многих семей, смотревших программу Сици-ТВ, на экране появилась слащаво улыбающаяся физиономия ведущего, который объявил: «Сенсационное событие, дорогие друзья, – интервью с комиссаром полиции Каттани, который расскажет нам о недавних преступлениях мафии».

Телекамера показала сосредоточенное лицо комиссара, в то время как Сантамарии за кадром задавал ему первый вопрос.

– Разумеется, – отвечал Каттани, – я не могу обнародовать все до конца. Многое еще должно оставаться в секрете. Но кое в чем мы в нашем расследовании, несомненно, продвинулись. И я со спокойной совестью без ложной скромности могу вам сказать, что удовлетворен первыми результатами.

Он напомнил («для тех, кто этого не знает»), что его перевели на Сицилию только недавно. И сразу же ему пришлось столкнуться с несколькими случаями убийства.

– Благодаря некоторому везению, – добавил он, – мне удалось распутать до конца обстоятельства убийства Маринео, а сейчас, надеюсь, я уже близок к разгадке убийства Де Марии.

Журналист задал следующий вопрос. Каттани продолжал:

– Что в настоящий момент я собираюсь предпринять? Я постараюсь поглубже проникнуть в тот прогнивший, продажный мирок, существование которого вскрылось в результате расследования этих двух убийств. Скажем так: подобно Тезею из известного мифа, я держу в руках нить и обещаю вам следовать за нею до конца. Имя этой нити – деньги, и, насколько мне удалось установить, она связывает некоторых влиятельных представителей местного общества с теми, кто действует в Риме, Милане и даже еще дальше – за океаном.

Через два дня после этого короткого выступления по телевидению Каттани был вызван к областному прокурору Скардоне. Он терпеть не мог этого чиновника, для которого на первом месте – избежать каких-либо хлопот и неприятностей; у него вошло в привычку откладывать все вопросы в долгий ящик, лишь бы не принимать на себя ответственность.

Прокурор встретил Каттани ироническим смешком:

– Наш комиссар стал телевизионной звездой! – И протянул ему пухлую, мягкую руку. – Вы знаете, ваше шоу вызвало отклики даже в Риме, – произнес он таким тоном, каким делают выговор нашалившему ребенку. – Из министерства у меня затребовали кассету с записью.

Каттани позволил себе саркастически пошутить:

– Дело идет к тому, что скоро объектом следствия стану я сам.

– О нет, нет, совсем напротив, – попытался исправить впечатление от своих слов прокурор. И, не спеша покачиваясь в кресле, с удовлетворением проговорил: – Они одобрили, они одобрили вашу инициативу.

– Что ж, приятно слышать, – коротко ответил Каттани. – А вы, господин прокурор, как на это смотрите?

– Признаюсь, сперва был решительно Против. Увидев вас на экране телевизора, я, честно сказать, не поверил своим глазам. «Ну что еще там придумал этот комиссар?» – спросил я себя… Однако теперь, взвесив все обстоятельства, мне не хочется вас упрекать. Так говорить, как вы говорили, с таким тактом, пытаясь пробудить в людях совесть… Да, да, это был правильный шаг!

Выйдя из кабинета прокурора, Каттани взглянул на часы и решил, что успеет навестить Титти. Он хотел поддержать ее дух, чтобы не, чувствовала она себя одинокой, что роковым образом могло помешать ее исцелению.

В Центре лечения наркоманов дона Манфреди он обнаружил довольно странную компанию. Какой-то длинный парень со светлыми волосами до плеч и повязкой вокруг головы был занят тем, что полол сорняки в саду. Другой, маленький и худенький, с глазами как щелки, похожий на подростка, прошел мимо, толкая

перед собой тачку, доверху груженную пакетами. Потом встретилась девушка, которая, наверно, насмотрелась фильмов про любовь: в волосах у нее были цветы, а одета она была в развевающееся на ветру воздушное шелковое платьице. У всех был занятой и вместе с тем какой-то необычно радостный вид.

Титти отложила блузку, которую она вышивала, и последовала за Каттани. Он про себя отметил, что, судя по ее виду, дело идет на поправку.

– Ну, – помолчав немного, спросила она, – как ты находишь больную?

– Я бы сказал, что она хорошо играет свою роль, – усмехнувшись, ответил Каттани.

– Ты непрерывно беспокоишься обо мне. А сам-то ты как? Как дела с женой?

Лицо комиссара омрачилось.

– Все кончено, – сказал он. – Этот вопрос исчерпан, и я к нему не хочу возвращаться.

Титти, казалось, досадовала на себя, что своим вопросом испортила ему настроение. Меняя тему разговора, она сказала:

– Иногда меня охватывает ужасный страх.

– Кого ты боишься?

– Его. Я боюсь, что вдруг, неожиданно, он появится передо мной. Этот Чиринна со своими проклятыми наркотиками превратился в какой-то кошмар, иногда мне снится, что он утаскивает меня отсюда.

Каттани внимательно посмотрел на нее и легко коснулся пальцами ее подбородка.

– У тебя нет никаких причин беспокоиться, – сказал он. – Чиринна сидит я тюрьме, и ему предстоит еще долго там оставаться.

– Да, но этот человек вселяет в меня ужас, даже если он в тюрьме.

– Здесь, у входа, днем и ночью дежурят двое полицейских.

Услышав это, Титти не могла скрыть своего удивления.

– Ты охраняешь мою жизнь, – спросила она, – потому что я – главная свидетельница?

– Дело не в этом, – ответил Каттани. – Я забочусь о твоей личной безопасности прежде всего потому, что это ты.

Девушка не могла скрыть своего замешательства и, не найдя что сказать, только пожала плечами. Потом долго не отрывала глаз от лица комиссара, словно изучая его, и наконец спросила:

– Но чего ты от меня хочешь?

Да, в самом деле, чего он от нее хочет? «Правильный вопрос», – подумал Каттани. Он прекрасно понимал всю двусмысленность ситуации и наконец, чтобы положить конец неловкому молчанию, произнес:

– Ты мне очень дорога.

Вернувшись в тот вечер домой, он не нашел на столе ужина. Не делая из этого трагедии, зажег газ, взял сковородку и сделал себе яичницу – единственное блюдо, которое он с детства умел приготовить. Налил себе стакан пива и сел за стол. Тут он услышал, как в кухню вошла жена. Не обращая на нее никакого внимания, он продолжал есть свою яичницу.

Эльзе была вся напряжена и с трудом сдерживала глухую злость. Она взяла чашку, которую до того поставила на холодильник, и открыла дверцу шкафчика, чтобы водворить ее на место. Но движения ее были столь нервны и неуправляемы, что чашка упала на пол и разбилась.

– Да что с тобой? – раздраженно спросил он. Эльзе театральным жестом развела руки и, оглядев себя сверху донизу, сказала:

– Вот видишь, что ты со мной сделал. Нервы ни к черту. Я вся издергана. Я этого не выдержу.

Он, держа себя в руках, холодно проговорил:

– Если хочешь мне все изложить, валяй сейчас, чтобы потом никогда к этому больше не возвращаться.

Эльзе вся словно окаменела. Губы у нее были плотно сжаты. И вдруг она изо всех сил дала мужу пощечину.

– Ты сам довел меня до этого. Не могу тебя больше выносить. На следующей неделе сяду в поезд и уеду. Освобожу тебя от своего присутствия.

Комиссар попытался не терять спокойствия.

– Не смогли ли бы мы разрешить этот вопрос как цивилизованные люди? – сказал он, – Тем более это касается и девочки.

Эльзе в знак согласия слегка кивнула. И покачала головой, словно признавая, что вела себя глупо. Теперь, дав выход нервному напряжению, Эльзе чувствовала себя вконец опустошенной.

В тот вечер они больше не обменялись ни словом. Когда настало время ложиться спать, комиссар достал из шкафа одеяло и простыни и постелил себе на диване.

Новые богачи

Сереньким ноябрьским утром на вокзале Трапани Каттани помог жене погрузить в поезд чемоданы. В конце концов оба пришли к выводу, что для них будет лучше пожить вдали друг от друга. Если эксперимент удастся, то есть если они затоскуют по семейной жизни, то вновь съедутся. Если же нет – каждый пойдет своей дорогой.

Некоторое время Эльзе собиралась пожить в Милане, где у нее много знакомых и друзей. Потом, возможно, она покинет Италию и поселится во французском городке Эвиан, где родилась. Что же касается девочки, то Каттани не возражал против того, что мать увезет ее с собой. «Да, я вряд ли смогу о ней как следует заботиться», – уступчиво соглашался он.

До отхода поезда оставалось всего несколько минут. Опаздывавшие пассажиры прибавляли шаг, громко окликали друг друга. Каттани с женой обменялись поцелуем – вернее, только сделали вид, что поцеловались. Потом он нагнулся – попрощался с дочерью. Но Паола, которая внешне спокойно переносила разрыв между родителями, вдруг повела себя совершенно неожиданно. Обхватив руками отца за шею, она принялась кричать во весь голос:

– Я не хочу уезжать, не хочу с тобой расставаться! – И разразилась неудержимыми рыданиями. – Папа, возьми меня к себе!

Ошеломленный этой сценой, которой он никак не ожидал, Каттани стоял в полной растерянности. Потом попытался успокоить Паолу лаской.

– Не волнуйся, – шептал он ей на ухо. – Папа приедет навестить тебя в Милан. И обещаю, что все каникулы ты будешь проводить здесь, со мной.

Но все уговоры были тщетны. Тем временем на перроне появилась приземистая фигура дежурного по станции, в красной фуражке, со светящимся жезлом в одной руке и свистком – в другой. Еще секунда-другая, и поезд отправится. Паола вдруг выскользнула из объятий отца и пустилась бегом ко входу в здание вокзала. Ее было уже не догнать. Она бежала легко и решительно, длинные волосы развевались по ветру, словно флаг.

Эльзе в досаде и огорчении застыла на площадке вагона.

– О боже, – прошептала она, – за что ты отнимаешь у меня и ее?

Дежурный поднес к губам свисток.

– Не будем устраивать спектакль, – торопливо сказал Каттани. – Я не смогу держать ее у себя. При всем желании не смогу ухаживать за ней. Поэтому ты сейчас уезжай, а я ее отправлю в Милан самолетом, как только сумею уговорить. Может быть, я пришлю ее даже сегодня.

– Закрыть двери! – прокричал дежурный, и под громкое хлопанье дверей он трижды просвистел в свой свисток. При третьем свистке поезд с лязгом дернулся и тронулся в путь.

Сидя у себя в служебном кабинете, Каттани приглядывался к дочери. Девочка уже почти совсем успокоилась и, пристроившись рядом с ним за столом, рисовала. Наверно, он слишком долго не уделял этой девчонке сколько-нибудь внимания и теперь чувствовал, как его захлестывает необыкновенная нежность. Но тут же пришла тревожная мысль: что будет, если дочь останется у него насовсем? «Мне просто не справиться, – думал он. – Отправлять в школу, следить за урокам я, кормить, одевать… Нет, я не создан для такого».

Подстегиваемый этой мыслью, он придвинулся еще ближе к Паоле и сказал:

– Слушай, давай заключим с тобой соглашение. Завтра ты отправишься к маме, я посажу тебя на самолет. А время от времени ты будешь приезжать ко мне. Я это организую, буду брать на несколько дней отпуск, и мы всегда будем проводить его вместе.

Но девочка не поддавалась никаким уговорам.

– Я никуда не поеду, – твердила она. Каттани начал терять терпение. Он попробовал повысить голос:

– Нет, ты поедешь. Не хочешь по-хорошему, я заставлю тебя.

– Даже и не надейся, – столь же решительно заявила Паола. – Если будешь заставлять меня, я выброшусь из окна.

У отца не было сил отвечать. Он положил руку на плечико дочери. Опустился рядом с ней на колени и стал изучать ее лицо, словно никогда раньше не видел. Потом взял за руку и сказал:

– Ну ладно, сейчас мне надо уйти по делу. Ты оставайся здесь, а когда вернусь, поговорим.

– Нет, – упрямо возразила она. – Мы с тобой больше не будем говорить.

– Почему? Ты. не хочешь со мной разговаривать?

– Нет, конечно, хочу. Но только не об отъезде.

– Хорошо, маленькая упрямица. Что-нибудь да придумаем.

Часа через два Каттани возвратился. Паола показала ему листок бумаги.

– Я написала письмо маме, – сказала девочка. Отец взял листок и прочел: «Дорогая мама, я думаю, что папа любит меня так же, как и ты…»

На письменном столе Альтеро оставался свободным лишь маленький уголок – все остальное пространство было завалено горами бумаг. На этом уголке заместитель начальника отдела и работал, выглядывая, словно из засады, из-за бумажных баррикад. Время от времени осторожным и точным, как у фармацевта, движением он извлекал из груды папок нужный документ. Проглядывал его, делал заметки и так же ловко возвращал на место.

– Как дела?

Услышав голос вошедшего Каттани, Альтеро приподнял свое массивное тело и доложил о ходе расследования. Не вдаваясь в подробности, подчеркнул, что собрал уйму сведений о новых богачах в городе. А теперь отбирает и вносит в особый список имена тех, кто, как подсказывает ему нюх, вызывает наибольшие подозрения.

Каттани признался, что именно такого списка от него и ждал. Чтобы провести эффективную операцию, необходимо иметь перед глазами полную картину распределения капиталов в городе. Сосредоточить внимание на тех, кто нажил огромное богатство за короткое время; и потребовать у них объяснения, откуда эти суммы. Новый закон по борьбе с мафией позволяет это делать, но загвоздка в том, добавил он, что предварительно надо добиться разрешения прокурора – «этого трусливого перестраховщика».

Какая ирония судьбы, – думал он, – когда собственные деньги становятся уликой против их владельца. Предмет гордости и бахвальства, цель, достигнутая путем сложных махинаций, а то и преступлений, в конечном итоге оборачивается против человека и становится причиной его краха. Слишком литературно, совсем как в романах? А кто сказал, – спросил себя Каттани, – что романы не соответствуют жизненной правде?

Так же и Альтеро не мог скрыть своего волнения. Уже первые результаты, сказал он, принесли много удивительного: в его список попадают многие, кого он никак не ожидал там увидеть. Например, некоторые рыбаки, которых он считал бедняками, оказывается, владеют состоянием, исчисляемым в миллиардах лир.

– Черт возьми! – воскликнул Каттани. – Сдается мне, что на этот раз мы сумеем им здорово насолить!

Энтузиазм комиссара заразил и Альтеро. После месяцев взаимного недоверия это была первая важная работа, которую они выполняли дружно. Заместитель хотел, чтобы комиссар заметил его рвение, оценил стремление принести пользу. Мало-помалу они становились сработавшимся дуэтом, стимулировали, заряжали друг друга. Можно было подумать, попали они в этот сицилийский городок по собственной воле, как собираются вместе старые бойцы, когда в воздухе пахнет порохом.

Рассматривая возможные варианты дальнейшего хода операции, Каттани посоветовал Альтеро уделять побольше внимания Чиринна.

– Мы должны быть постоянно в курсе всех его дел и планов, – сказал Каттани. – Знать о всех, кто навещает его в тюрьме.

– Не беспокойтесь, – заверил Альтеро, – я уже позаботился, чтобы за этим типом получше присматривали. За ним установлено особое наблюдение. Согласно последним сведениям главная забота этого мафиозо – сколотить такую коллегию адвокатов защиты, «чтобы чертям стало жарко».

По спине у Каттани пробежал холодок.

– Он-то может себе это позволить, – сказал комиссар сардонически.

Потом он подумал о другом человеке, находящемся в заключении. Тот парень, который передал Де Марии какую-то, так и оставшуюся неизвестной, важную информацию, наверно, чувствует себя не очень-то спокойно. Вряд ли он пришел в себя от такой травмы, как убийство полицейского, которому он доверил свои секреты. И Каттани задумался, как вернуть этому парню хоть лучик надежды, как заставить его заговорить.

– Насколько мне известно, – сказал Альтеро, – его недавно положили в тюремный лазарет с высокой температурой.

– Не мудрено, – ответил Каттани, – любого кинет в жар, если день и ночь жить под страхом смерти.

На следующее утро к комиссару явился посетитель, на встречу с которым он даже не надеялся. На пороге его кабинета стояла Анна Карузо, сестра заключенного… Он видел ее в первый раз после того, как убили Де Марию: тогда комиссар заходил к ней спросить, знает ли она, за что отправили на тот свет ее жениха.

Девушка начала с того, что решилась прийти, когда увидела его по телевизору. Рано или поздно я должна была выбрать, кому довериться, – сказала она, – потому что эта ужасная беда не дает мне покоя и сна.

Каттани уговорил ее выпить кофе. Он хотел, чтобы она чувствовала себя как можно спокойнее, без стеснения. Немного освоившись, девушка стала жаловаться, что ее семью преследует несчастье. И ее брату не удалось спастись от этого злого рока.

– Он нашел работу в Палермо, – рассказала Анна, – но именно из-за этой-то работы и угодил на год в тюрьму. Он служил в одной туристической фирме, которая, оказывается, лишь прикрытие для дел совсем иного пошиба: ее использовали, чтобы пускать в обращение «грязные» доллары, получаемые из Америки в обмен на наркотики. Это вскрылось, произошел скандал, о котором даже писали в газетах. Но отдуваться пришлось моему брату. Владельцы фирмы свалили все на него. «Во всем виноват этот бесчестный служащий», – уверяли они. А ему обещали вытащить из тюрьмы через пару месяцев. Но вот прошел год, а он все сидит. У него уже больше нет сил терпеть. Он просил о встрече с моим женихом, чтоб рассказать ему, что произошло, брат живет в постоянном страхе – в любую минуту его тоже могут убить. «Прежде чем это случится, – сказал он мне, – пойди поговори с тем комиссаром, который ко мне приходил, и передай ему, что я готов все ему рассказать, но только при условии, что он распорядится перевести меня в другую тюрьму».

Каттани спросил девушку, знает ли она, кому принадлежало агентство путешествий, в котором служил ее брат. «Еще бы, – ответила она. – Владелец агентства – банкир Равануза. Агентство поспешно ликвидировали, как только разразился скандал».

Комиссар остолбенел. Он предполагал, что Де Мария заплатил собственной жизнью, узнав нечто очень важное, но не мог даже вообразить, что речь идет о таких разоблачениях. Боясь, что ослышался, Каттани переспросил девушку, уверена ли она, что главой фирмы был Равануза. Она ответила, что это вне сомнении.

– Вы шутите? Именно Равануза сам назначил моего брата на должность.

Впрочем, чтобы окончательно убедиться, нетрудно проверить. Каттани решил заняться этим немедленно. И дал девушке слово, что завтра же утром посетит ее брата. Появилась еще одна козырная карта.

– Когда вы в последний раз видели брата? – спросил Каттани.

– Вчера. Клянусь вам, его невозможно узнать – так он исхудал. Кожа да кости. Поговорите с ним, вы сделаете доброе дело. Ах да, сейчас я вспоминаю, что в зале свиданий заметила и мерзкую рожу Чиринна, к которому пришла целая толпа родственников.

– А Чиринна видел, как вы разговаривали с братом? – встревожено спросил Каттани.

– Наверняка видел.

Брат Анны делил камеру с каким-то приземистым парнем с багрово-красной физиономией. В тот вечер, несколько часов спустя после разговора девушки с комиссаром, в глазок камеры заглянул охранник. Открыв дверь, он подмигнул краснорожему и сказал:

– Забирай свои шмотки и иди за мной. Парень привстал на койке.

– Что случилось?

– Ничего. Тебя переводят в другую камеру.

Брат Анны, когда уводили соседа, спросил, почему его оставляют одного.

– А я почем знаю? – обернувшись, осклабился охранник. – Видно, у тебя на небе есть какой-то святой заступник, раз предоставляют отдельную камеру.

На следующее утро Каттани приехал в палермскую тюрьму Уччардоне и потребовал свидания с заключенным Карузо. После необычно долгого ожидания комиссар увидел, что к нему с явно смущенным и растерянным видом направляется начальник тюрьмы. Он сказал, что случилось несчастье. Когда охранник пошел вызвать из камеры Карузо, то сделал страшное открытие: парень покончил с собой (начальник тюрьмы произнес это подчеркнуто четко, чуть ли не скандируя по слогам). Карузо свил веревку из разорванной на ленточки простыни, сделал петлю и, встав на койку, привязал другой конец веревки к решетке окна. Его нашли висящим в петле и без признаков жизни.

Каттани не мог вымолвить ни слова. Его снедали ярость и чувство собственного бессилия. Кому они пытаются пудрить мозги? Этот парень, яснее ясного, и не думал кончать самоубийством. Его прикончили, чтобы окончательно обезвредить. Он был как миназамедленного действия, которая может в любую минуту взорваться и всех их уничтожить.

Однако в этой мерзкой истории, размышлял Каттани, все же имеется один позитивный момент: убийство Карузо является бесспорным подтверждением всего того, что рассказала его сестра. А также свидетельствует о том; что Равануза – одна из центральных фигур преступной организации, которая пустила глубокие корни и ведет очень крупную игру.

В жизни бывают моменты, когда все огорчения и неприятности будто сливаются воедино. Именно такую минуту тогда переживал Каттани. Его ужасала эта непрерывная цепь убийств, эти трупы, число которых все растет и которым не видно конца, и нет конкретной перспективы в борьбе с преступниками. Черт дери, зачем о» только соблазнился стать полицейским?! Послушал бы отца, хотевшего, чтобы он стал адвокатом, теперь безбедно жил-поживал бы на денежки из карманов своих клиентов.

Он никогда не увлекался алкоголем. И сейчас даже пожалел об этом. Если бы напиться, может, хоть это принесет некоторое облегчение. Ему хотелось как-то забыться, избавиться от засевшей гвоздем в мозгу мысли об этом очередном мертвеце.

Вдруг ему показалось, что он нашел подходящее решение. Он вскочил в машину и на полной скорости помчался в Центр дона Манфреди. Договорился, чтобы Титти отпустили на целый вечер, и повел ее ужинать в ресторан на берегу моря. Он попросил девушку рассказать о своем древнем роде и сидел, с любопытством слушая истории о кардиналах, военачальниках, искателях приключений, хитроумных тетушках» и любившем весело пожить папаше, который разделил состояние на две равные доли: одну записал на имя жены и Титти, а другую оставил себе, чтобы промотать за карточным столом и на женщин..

После ужина они отправились в пустовавшее палаццо Титти. И комиссар попытался узнать на украшавших стены огромных портретах те персонажи, о достоинствах и недостатках которых ему так живописно рассказала девушка.

Титти помогала ему в этой игре. Она смеялась. Ее личико заметно округлилось, кожа стала нежнее, на щечках появился румянец. Каттани не мог оторвать от нее глаз.

– Знаешь, я заметил, – сказал он, – что, когда я тебя не вижу, мне тебя очень не хватает.

Она взяла его лицо в ладони и притянула к себе.

– Ты сильно рискуешь, комиссар, – прошептала Титти. – Ты нашел умирающую и вдохнул в нее любовь к жизни.

Они улеглись в старинную кровать с балдахином и занялись любовью под строгими взглядами предков.

Возвратясь поздно вечером домой, Каттани нашел свет зажженным. И был неприятно удивлен, увидев дочь спящей перед включенным телевизором, на экране которого мелькали кадры какого-то фильма ужасов.

Он осторожно поднял девочку, чтобы отнести в постель, но она все-таки проснулась.

– Папа, ты пришел? – спросила Паола, вновь закрывая глаза.

– Да, малышка. Я надеялся найти тебя уже в постели.

– Мне было немножко страшно. В следующий раз, когда будешь запаздывать, звони мне по телефону.

Он опустил ее на кровать, заботливо подоткнул одеяло и убедился, что на вновь спит.

Каттани уже ложился сам, когда раздался телефонный звонок.

– Наконец-то вернулся. – Это была жена. – Я звонила уже несколько раз, но тебя все не было. Вечно оставляешь девочку одну.

– Когда могу, я сижу с ней.

– Ты был у герцогини, не так ли?

– Да, у нее, но ты напрасно на нее злишься. Причина нашего с тобой разрыва не в ней. Причина отчасти в тебе самой, а отчасти – во мне, так как я очень изменился.

– Ты вызываешь у меня ненависть, – прошипела Эльзе и повесила трубку.

Идея, натолкнувшая на препятствия

Скардоне слегка приподнял брови.

– Значит, вы задумали, – сказал он, – считать деньги в чужих карманах. Вы хотите прижать к стене тех, кто в короткое время обогатился, и потребовать у них объяснений, каким образом они накопили свое состояние. Я верно говорю?

Прокурор поерзал в кресле и продолжал:

– По вашему мнению, закон по борьбе с мафией дает нам право осуществлять такой контроль. Но, дорогой комиссар, законы сухи, абстрактны. Это мы должны вдохнуть в них жизнь, понять их потаенный смысл и применять в конкретных условиях. Это мне как прокурору надлежит в каждом отдельном случае решать, существуют ли такие обстоятельства, которые оправдывали бы всю эту кутерьму.

– Должен сказать, сделанные вами замечания мне не кажутся убедительными, – возразил Каттани. И, указывая на свою докладную, лежащую на столе перед прокурором, добавил: – Я считаю, что имею полное право провести это расследование о доходах. Вот здесь я собрал самые подозрительные случаи обогащения. Рыбаки, которые неожиданно стали владельцами целого маленького флота, каменщики, открывшие собственное дело и процветающие благодаря муниципальным подрядам, мелкие чиновники, на которых вдруг неизвестно откуда обрушился поток миллионов…

Прокурор, явно раздосадованный, тяжело вздохнул. До чего же все-таки упрям этот комиссар.

Кончиком среднего пальца поправив сползавшие на нос очки, спросил:

– Извините, но вы считаете виной, если человек разбогател? – Он смотрел на Каттани снисходительно, как на ребенка. – Ведь эти господа прекрасным образом могут оказаться честнейшими гражданами. И свои деньги они, возможно, заработали, трудясь в поте лица.

– Конечно, конечно, господин прокурор. Однако позвольте высказать некоторое сомнение. Не кажется ли вам странным, например, что все эти люди получили щедрые субсидии от банка Раванузы? Какой банк предоставит без всякой гарантии свои фонды рыбакам и разнорабочим? Без всякой надежды на получение выгоды? – Теперь уже Каттани глядел на прокурора, как на наивного простака. – Во всяком случае, заранее я никого не собираюсь обвинять. Хочу только проверить, законно ли они обогатились. Если все в порядке, то тем лучше.

– Вот это-то меня и беспокоит, – сказал прокурор, которому разговор начал надоедать. – Вы хотите всех поставить на одну доску. Проверять всех подряд, без всякого разбора. И вас не волнует, что среди них могут оказаться уважаемые люди. Но вы отдаете себе отчет в последствиях такой широкой операции? Это перевернет вверх дном весь город. А вы подумали об ущербе, который можно нанести ни в чем не повинным людям? Мой дорогой, мы с вами на Сицилии. Даже если из наших проверок человек войдет с высоко поднятой головой, в глазах остальных он все равно обесчещен, с ним все кончено. Не обижайтесь, Каттани, если на ваше предложение я говорю «нет». Такие люди, как вы, мне нравятся. Вы инициативны, полны идей. Но постарайтесь понять и мою точку зрения.

– Я все понимаю, – проговорил Каттани, – но убежден, что победить мафию мы сможем, только проявив немножко смелости и чуточку фантазии.

– Сохраняя при этом уважение к добропорядочным гражданам, – весомо произнес прокурор. – Я не могу позволить развернуть против мафии кампанию, которая могла бы задеть ничем не запятнанных людей. Вы мне принесите данные, свидетельствующие о том, что такой-то и такой-то подозревается в принадлежности к мафии, и тогда я санкционирую, проведение всех проверок, какие вы только пожелаете. Но действовать так, вслепую, нельзя.

Что же теперь делать? Каттани чувствовал, что руки у него связаны, и не находил себе покоя. Разумеется, он не согласится вот так топтаться на месте, не решаясь дать бой. После долгих размышлений он решил попытаться пойти окольным путем – ведь именно окольный путь иной раз оказывается самым коротким. Поскольку прокурор возражает против его предложений, надо попробовать надавить на него сверху.

Все надежды он возлагал на Каннито – своего влиятельного столичного друга. Сел на самолет и отправился к нему в Рим. Теперь тот занимал ответственный пост – стал начальником отдела «Зет» секретной службы. Каннито принял комиссара в своем просторном кабинете, в бельэтаже старинного римского палаццо.

– Я не сомневался, что вам это удастся, – поздравил его Каттани.

– Жизнь, любезный друг, подобна лестнице, – усмехнулся тот, весь с иголочки и благоухающий, словно только что из парикмахерской, – то спускаешься, хо поднимаешься.

– Прошу извинить за мою настойчивость, – сразу перешел к делу Каттани, – но там, на Сицилии, я словно попал в стадо овец. Никто не хочет брать на себя ответственность, всегда находят подходящую отговорку, чтобы уйти в кусты. Я решился просить у вас поддержки. Достаточно одного лишь легкого толчка с вашей стороны, и весь механизм сразу бы заработал.

– Я не совсем понимаю, о чем идет речь.

– Сейчас, ваше превосходительство, вы все поймете.

И комиссар положил перед ним копию докладной, представленной прокурору.

Читая докладную страница за страницей, его превосходительство отмечал отдельные места то мычанием, то восклицаниями.

– Гм… Черт возьми!.. Однако…

Наконец захлопнул папку и положил на нее руку.

– Любопытная история, – проговорил он сухо. Все его жизнерадостное оживление вдруг куда-то пропало. – Но я не вижу, чем я мог бы быть тебе полезен.

– Воздействовать на прокурора, ваше превосходительство, – подсказал Каттани. – Без всякого сомнения, он посчитается со звонком из Рима.

Каннито молчал, и комиссару показалось, что от патрона начинает веять чуть ощутимой враждебностью.

– Да уж, никак не скажешь, что ты хоть кого-нибудь жалуешь, – наконец произнес он. – Тут и банкиры, и подрядчики. И все, по-твоему, разбогатели на наркотиках.

– Я не могу в этом поклясться, – возразил Каттани, – но у меня имеются достаточные основания это подозревать, и для очистки совести мне хотелось бы убедиться, правильны ли мои подозрения. Вы слушаете меня?

– Да, да, конечно.

Его превосходительство, казалось, утомил этот натиск, и он поспешил попрощаться с комиссаром, заверив, что позвонит прокурору.

– Попробую уговорить его, хотя, думаю, это будет не очень-то легко. Да не надо так торопиться. Вы бросились в атаку сломя голову.

На следующий же день влиятельное лицо из Рима вызвало по телефону прокурора города Трапани. Прокурор, казалось, был польщен этим звонком, сказал, что для него слышать голос его превосходительства «огромное удовольствие», и начал рассыпаться в комплиментах и слащавых поздравлениях с «заслуженным назначением на столь престижный новый высокий пост». Наконец он спросил:

– Но скажите, чем могу вам служить?

Услышав о поездке Каттани в Рим, прокурор расхохотался:

– Ну этот молодой человек зря времени не теряет! Замечательный парень, старательный, его рвение достойно всяческого восхищения. Но он хочет отдать под следствие полгорода. Вы же понимаете, что это невозможно. Я знаю, что он ваш протеже. Конечно, весьма ценный работник, ничего не скажешь…

Из Рима донесся произнесенный раздраженным голосом ответ, который поверг прокурора в изумление:

– С чего вы взяли? Какой протеже? Пора бы нам в государственных органах перестать употреблять подобные выражения. Этот парень всего лишь способный сыщик, он был моим учеником в Высшей школе полиции. Это вовсе не означает, что я должен поддерживать все его фантазии. А этот его проект насчет проверки капиталов, по правде говоря, мне кажется просто нелепостью.

Не сразу оправившись от удивления, прокурор осторожно заметил:

– Вы знаете, меня тоже смутила эта идея.

– Тут нечего приходить в смущение, – без всяких обиняков изрек собеседник. – Вы должны воспротивиться – и дело с концом. Мне кажется, это ваш долг.

– Я не совсем понимаю, ваше превосходительство, – лицо прокурора несколько омрачилось. Этот высокомерный тон начинал его раздражать.

– Но это же, черт возьми, очень просто. Если вы разрешите распространить проверку на всех указанных в списке ли, это может привести к непредсказуемым последствиям в социальном плане. Возникнут проблемы с поддержанием общественного порядка. И вся ответственность ляжет лично на вас.

Прокурор похолодел. Он не мог поверить, что этот человек смеет говорить с ним так резко и грубо. С ним, прокурором республики? В нем нарастало глубокое возмущение. Чувство собственного достоинства заставило его выпрямиться в кресле.