Он принадлежит моей мертвой дочери

***

Вынырнув из метро, Настя сразу увидела арку во двор, про которую писала помощник главного редактора в длинном, явно не по шаблону, а лично для неё составленном письме, где приглашала на собеседование, особо напирая на необходимость прийти вовремя – то есть не раньше и не позже назначенного срока.

Однако Настя так нервничала, что вышла заранее, поэтому обнаружив нужную дверь в полуподвальное помещение, на которой висела табличка с названием редакции журнала «Редакция», ещё полчаса простояла на улице под мелким, но колючем, злым мартовским снегом.

И лишь за тридцать секунд до назначенного времени она робко нажала на кнопку звонка.

Дверь ей открыла женщина средних лет в черном спортивном костюме с капюшоном. Достаточно полная для чересчур короткой стрижки, делавшей её похожей на мужика-борца.

– На собеседование? – смерила она Настю недружелюбным взглядом и, не дожидаясь ответа, кивнула. – Проходи, – с ходу перейдя на «ты».

Спускаясь в полутьме, Настя насчитала семь ступенек, которые привели её в начало длинного коридора, куда свет падал через открытые настежь двери просторного кабинета с длинным деревянным столом, по обе стороны которого стояли стулья, а во главе – большое коричневое кожаное кресло с высокой спинкой. Нечто в средневековом стиле.

Больше ничего Настя углядеть не успела – её увлекла за собой спортивная женщина, которая недовольно на неё зыркнула, обнаружив, что Настя замешкалась, чтобы осмотреть кабинет.

Вторая дверь по левую сторону коридора была закрыта. На стенах в рамках висели дипломы, грамоты и благодарности, но Настя не успела прочитать, что на них написано, предположив, что это стена почёта журнала и его главного редактора, с которым Настин мастер посоветовал быть поделикатнее.

– Маргарита – женщина старой закалки: суровая, властная, настоящий профессионал. Только не болтай лишнего. Она этого не любит.

Настя, понимая, как сложно без связей устроиться на работу в настоящее печатное издание, клятвенно заверила, что будет держать рот на замке. И ничего, что в штате по специальности для неё пока нет места, и собеседоваться она идёт на должность «хозяйки офиса». Или попросту кухарки.

– Тут же главное что? – спросил её мастер и сам тут же ответил. – Тут главное зацепиться. Я сказал Маргарите, что ты неплохо пишешь. Однажды тебе представится возможность показать свои работы. А дальше все только от тебя будет зависеть.

И Настя, не раздумывая, согласилась. Она не сомневалась, что как только главная увидит её публикации, сразу же решит использовать на более квалифицированной работе. А кухня, это временно.

Кухня, которой закончился коридор, оказалась просторной и светлой, но запахами и обстановкой напоминала столовую. Стоял дух щей и сосисок. Её не украшали цветы, весёлые шторы или игривые передники на крючках. Недорогой кухонный гарнитур, чистая, но далеко не новая посуда и утварь. Ничего лишнего. Странно, для богатой редакции в центре Москвы. Редакции, которая владела весьма обеспеченная и знаменитая в городе семья.

За столом обедали трое: мужчина в чёрном свитере и джинсах, мрачная неулыбчивая девушка в брючном костюме, пожилая дама в шали. Встретившая Настю женщина-боец, не предложив Насте присесть, заняла свое место за столом и молча доела суп из белой глубокой тарелки, затем положила мокрую грязную ложку на стол и вопросительно посмотрела на остальных.

Мрачная девушка бросила на Настю быстрый недовольный взгляд и пожала плечами.

– Не понравится она Маргарите, – и обратилась к Насте, точно та предыдущих слов слышать никак не могла. – Я же просила вас одеться в тёмное.

Настя оглядела себя: на ней была серая юбка и темно-синяя блузка, поверх которой её единственная осенняя куртка жёлтого цвета. Раздеться в прихожей ей так же не предложили.

– Это самое тёмное, что у меня есть.

– Что ж, я предупредила. Пойдемте. Маргарита вас ждет.

Она встала из-за стола и кивком головы велела Насте следовать за ней.

– А какое отчество у главного редактора? – осторожно спросила Настя.

– Никаких отчеств, – отрезала девушка. – Она этого не любит.

– А вас как зовут?

– Какая разница? Тебя все равно на работу не возьмут.

После этих слов она постучала в дверь. Ту самую, которую Настя отметила по дороге на кухню.

– Маргарита, я привела девушку.

То ли стены редакции надёжно сдерживали звук, то ли комната хранила неестественную тишину, но, когда, наконец, изнутри раздался голос, Настя вздрогнула от неожиданности.

– Жду.

До того, как увидеть хозяйку вживую, Настя представила её крупной властной женщиной с коротко стриженными химически завитыми волосами и густо напомаженным ртом. Поэтому стушевалась на пороге, увидев в глубине комнаты за широким, из дорогого дерева столом подтянутую миниатюрную женщину лет пятидесяти шести в чёрном балахоне и повязке, из-под которой виделись светлые с сединой волосы, похожие на цепочки из белого золота.

– Здравствуйте, – громко и четко, чтобы придать голосу уверенности, сказала Настя. Но Маргарита нахмурилась и приложила палец к губам.

– Тише, сильно тише, – приказала она. – Проходи, Настя, будем знакомиться.

Пока Настя шла к столу, внимание ее привлек журнальный столик у стены, на котором стоял большой, даже огромный портрет молодой и очень красивой женщины. Сначала Настя решила, что это фотография Маргариты в молодости, но потом поняла, что женщина на снимке намного красивее хозяйки. При этом у неё был незаносчивый, а напротив, притягивающий внимание приветливый и располагающий взгляд. Глядя на её улыбку, хотелось улыбнуться в ответ.

Рядом с фотографией стояла старинная, похожая на греческий сосуд, ваза, но свежие, явно только сегодня срезанные цветы, стояли не в ней, а лежали рядом на столике.

Маргарита не предложила Насте присесть. Но и чувства, будто она смотрит на хозяйку сверху вниз у Насти не возникло. Где бы Маргарита не находилась, сидела ли, стояла – она всегда оставалась надо всеми.

– Итак, Настя, сколько тебе лет?

– Двадцать четыре. В этом году заканчиваю институт. А до этого училась в кулинарном колледже, – от волнения она не решалась даже опереться о спинку стула, который ей не предложили.

– Решила стать журналистом?

Настя воодушевилась.

– Да, мечтаю.

Но Маргарита неодобрительно скривила губы.

– Паршивая профессия. Из-за неё погибла моя дочь, – она бросила печальный и злой одновременно взгляд на портрет красавицы.

Настя почувствовала себя неуютно. Узнав, что девушка на фотографии мертва, она стала все в кабинете воспринимать иначе: и задернутые шторы, и приглушенный свет, и одежду Маргариты, ее шепот. От неё самой как будто веяло смертью. Это был запах горя, который ни с чем не спутать.

– Мне очень жаль, – едва слышно сказала Настя. Сейчас, пожалуй, она бы не слишком расстроилась, если бы в работе ей отказали.

– Красавица! Да? – требовательно посмотрела на Настю Маргарита.

– Красавица, – покорно согласилась Настя, предварительно бросив взгляд на портрет.

– Ее убили почти год назад. Думаю, я следующая. Пришлось нанять телохранителя. Теперь им до меня не добраться.

Не зная, что сказать, Настя спрятала руки за спину и тихонечко отковыряла правой рукой заусенец у левого указательного пальца. Ногти Настя не грызла – берегла зубы – но, когда нервничала, она их отковыривала под корень. Иногда, как сейчас, до крови.

– Ну, что ж, ты мне подходишь. У тебя простое лицо. Не привлекает внимание и не мешает думать. Только запомни: все, кто работают на меня, носят темную одежду. В знак уважения и памяти к моей дочери. Мы все очень любили Свету. Она была гениальным журналистом. Заруби на носу – ты никогда не станешь такой. Никто не станет.

Настя мысленно перекрестилась, что с порога не достала свои публикации. Теперь она уже не так была уверена, что ей когда-нибудь дадут шанс проявить себя по специальности там, где до нее работала гениальная Света. Которую, по словам ее матери, убили.

– Твой рабочий день, – продолжила Маргарита, как ни в чем не бывало, – начинается в восемь. Завтракаю я на работе. Предпочитаю правильное питание. Примерное меню тебе скинет Люба. Еще на тебе будет обязательная влажная уборка. Не терплю пыли. И Света моя была невероятной чистюлей. Настоящая леди…

Продолжить ей помешал неожиданный гость. Дверь без стука распахнулась, и в кабинет стремительно вошел такой красивый мужчина, что у Насти пропал дар речи. Она таких только на обложках журналов видела. Высокий, темноволосый с удивительно синими непроницаемыми глазами и тонким длинным носом, который придавал его лицу хищное выражение победителя и завоевателя. Он, как и остальные, был одет во все черное. Дьявол, а не человек.

Не взглянув на Настю (а, возможно, просто не заметив с высоты своего совершенства кого-то столько незначительного, как она) он подошел в Маргарите и наклонился, чтобы коснуться губами ее руки.

– Я ненадолго. Ехал на встречу с партнерами и увидел в витрине цветочного магазина Светины любимые ромашки. Решил заскочить к вам и порадовать ее.

Впервые Настя увидела, как улыбка может обезобразить лицо. Маргарита попыталась улыбнутся, но стала похожа на злобного, расчерченного глубокими складками тролля.

– Света будет очень рада. Но, надеюсь, это не отменяет нашего ужина в выходные? Мы ждем тебя у нас. Не забыл?

Дьявол выпрямился и коротко кивнул.

– Разумеется, нет. Я буду, как и обещал, – после чего он подошел к журнальному столику и положил ромашки рядом с другими цветами, затем провел пальцем по фото и, не оборачиваясь, попрощался и вышел.

Маргарита еще какое-то время задумчиво смотрела на закрытую дверь. Взгляд ее выражал нечто большее, чем Настя могла прочесть.

– Бедный мальчик, он так ее любил. Никогда ему уже не быть счастливым.

Затем она посмотрела на съежившуюся Настю и, казалось, удивилась, обнаружив ее в кабинете.

– Ты еще здесь? Можешь идти. Завтра приходи в восемь. И постарайся пореже попадаться мне на глаза.

Первой, кого Настя встретила, почти бегом покинув кабинет Маргариты, была мрачная девушка, которая ошиблась в своих прогнозах.

– Поздравляю, – сухо сказала она. – Можешь звать меня Любой. Меню на две недели я вышлю по почте. И обязательно завтра приходи в чёрном.

Она развернулась, не попрощавшись, но Настя её остановила.

– Я ещё не решила, нужна ли мне эта работа. Я все обдумаю и напишу вечером свой окончательный ответ.

Люба обернулась. На лице её застыла ничего не выражающая усмешка.

– Я не собираюсь ни уговаривать тебя, ни отговаривать. Но когда буду высылать меню, приложу файл с договором, где будет указан твой оклад.

Лишь оказавшись на улице и полной грудью с облегчением вдохнув свежий воздух, Настя поняла, насколько неуютно и тягостно ей было внизу. Даже мартовский холод показался жарче, чем отдающее склепом тепло кабинета главного редактора. Ей будет очень неудобно перед мастером, который лично звонил Маргарите и просил за неё, но возвращаться сюда она не собиралась. Отказывать в лицо Настя не умела, поэтому всю обратную дорогу домой придумывала вежливый, но категоричный отказ.

И только открыв письмо, которое, как и обещала, отправила ей мрачная Люба, заколебалась.

Её так и подмывало уточнить у помощницы, не допустила ли она ошибку – слишком фантастической выглядела её зарплата. Настя не первую неделю мониторила рынок труда и знала, что подобный оклад предлагают главным редакторам с приличным опытом работы. Но никак не поварихам в журнале, о котором она до недавнего времени не слышала.

Даже отработав хозяйкой офиса всего два месяца, Настя спокойно сможет отложить на год скромной жизни в Москве, учитывая, что обитает она в собственной квартире.

Настя почти два часа промучилась над ответом, взвешивая все «за» и «против». И только когда очнулась на стремянке, вытаскивающей с антресолей чемодан со старыми вещами, поняла, что решение созрело.

Это черное платье она не надевала с одиннадцатого класса. В нем Настя хоронили маму. После, на полгода, которые оставались до её совершеннолетия, переехала к отцу, но при первой же возможности вернулась домой, официально вступив в наследство.

Платье, хотя прошло всего семь лет, оказалось ей тесновато. Слишком плотно облегало её дозревшую фигуру. Зато было идеального черного цвета, с длинными рукавами и воротником под горлышко.

Настя забросила его в стирку и пошла писать ответ Любе.

***

В конце первого рабочего дня, который закончился в пять часов дня, когда Настя во второй раз вымыла полы во всей редакции, у неё голова раскалывается настолько, что, только приняв пару таблеток, она, вытянувшись на кровати, была способна обдумать прошедший день.

В более жутком месте ей однозначно ещё не приходилось бывать. Утром Настя пришла на работу первой. С трудом нашла выключатель, чтобы не споткнуться в темноте на невидимое препятствие и спокойно обследовать помещения.

Кроме кабинета Маргариты, который вызывал у неё благоговение и ужас – она надеялась, что ей там придётся бывать нечасто.

Помимо кухни и кабинета хозяйки, в редакции было ещё три комнаты: большой зал с длинным столом, который она видела мельком накануне, и два небольших кабинета, куда попасть можно было только через этот зал.

В первом, судя по всему, обитала Люба. Во-втором – пожилая дама. Последнее Настя поняла, узнав шаль, которая была вчера накинута на плечи старушки, а сегодня аккуратно свисала со спинки компьютерного кресла.

После девяти утра в редакцию стал подтягиваться народ. Поскольку согласно указаниям Любы, завтрак Настя готовила исключительно для Маргариты, члены небольшого коллектива по очереди заходили на кухню, не здороваясь, делали себе чай или кофе, после чего уходили, не пожелав хорошего дня. Дружный коллектив, ничего не скажешь. Типичное змеиное логово.

Единственный мужчина, – как вычислила Настя, телохранитель, о котором говорила Маргарита, появился вместе с хозяйкой и все время, пока та провела в своем кабинете, просидел на кухне.

Настя попыталась его разговорились, но он только шумно хлебал чашку за чашкой чая, тыкал пальцем в телефон, фыркал и бегал каждые полчаса в туалет.

Исчез он перед обедом вместе с Маргаритой. Поскольку Настю никто не предупредил, правильный обед хозяйки пришлось вылить. Зато остальные с аппетитом навернули Настин борщ, киевские котлеты, побросали на столе грязную посуду и ушли, не поблагодарив.

В целом, атмосфера в течение дня мало чем отличалась от утренней – пустынно, тихо, мрачно.

Настя вымыла посуду и принялась за уборку. Приведя в порядок все помещения, она с досадой поняла, что остался только кабинет Маргариты. Настя робко подергала ручку. Заперто.

– Маргарита велела пустить тебя и проследить, чтобы ничего не разбила, – услышала она рядом голос Любы. Та отперла дверь, как будто сделала одолжение и вошла первой.

– Шторы не открывай, мебель не двигай. И самое главное – аккуратнее со Светой.

Настя кивнула, решив, что быстренько уберется и смоется отсюда еще до наступления сумерек. Ничего страшного.

Протерев кресла и стол Маргариты, она бережно подняла портрет Светы, убрала уже свежие цветы (по крайней мере, вчерашних ромашек она не обнаружила) в мусорный мешок, схватилась за ручку вазы, но отодвинуть её не успела, потому что на нее с шипением набросилась Люба.

– Ты с ума сошла. Маргарита узнает, что ты трогала Свету, лично убьет.

И только увидев недоуменный взгляд Насти, Люба поправила вазу и снизошла до объяснений.

– Это специальная урна. Очень, очень дорогая. Ее делали на заказ где-то за границей. Внутри прах её дочери – Светы. Маргарита очень её любила. Её все любили. Кстати, завтра у нас собрание акционеров, – без паузы сообщила она. – Приготовить фуршет и из кухни не высовывайся. Меню пришлю по почте.

Меню оказалось простым, но трудоемким: разные виды канапе, тарталетки с начинками, особым способом порезанные фрукты и овощи. Поэтому на следующий день Настя пришла на час раньше и с облегчением обнаружила все нужные для фуршета продукты в холодильнике.

Редакцию освещал синий утренний свет недовольно просыпающегося марта, отчего все вокруг казалось ещё более зловещим, особенно после вчерашнего заявления Любы.

В одиночестве Настя заперлась, включила на кухне утреннее шоу по радио и занялась заготовками для фуршета, одновременно обдумывая, насколько слова Любы её потрясли.

После того, как три разные начинки для тарталеток были готовы, она пришла к выводу, что в глубине души всегда знала – в кабинете Маргариты нездоровая атмосфера, независимо от того, хранит она рядом с собой прах дочери или нет. Так что надо придерживаться первоначального плана: отработать несколько месяцев, накопить денег, а потом бежать отсюда без оглядки. Карьеры, что бы мастер ни говорил, ей здесь точно не сделать.

К девяти, когда начали подтягиваться сотрудники, завтрак для Маргариты был уже готов, а фуршетные блюда оставалось только разложить по тарелкам и подать к столу.

– На стол накрывать буду я, – сообщила Люба, наливая горячий, недавно заваренный Настей первый за день кофе. – Ты хорошо поработала, – неожиданно похвалила она кухарку, осматривая содержимое холодильника. – И да – сегодня на тебе только вечерняя уборка. Я уйду пораньше, так что кабинет Маргариты вымоешь завтра.

Самая потрясающая на сегодня новость!

К двум часам Настя легко управилась с обедом, но к столу пришёл только молчаливый телохранитель. Любитель телефонов и чая. Люба только заскочила, чтобы сказать:

– Мы сегодня есть не будем. Сиди здесь и не высовывайся. Через час придут деловые партнеры Маргариты. Еще не хватало им с тобой встретится. От тебя воняет щами и сосисками.

Люба и Наташа (короткостриженая женщина, чьи функции в редакции Настя так и не смогла угадать) перетаскали приготовленные Настей блюда на стол и прикрыли дверь.

Настя приготовила чай для себя и села, как можно ближе к выходу. Откровенно подслушивать она не решалась – чувствовала, что телохранитель не сводит с неё пристального взгляда. Но как бы ненароком попить чайку рядом с коридором, откуда сквозь тонкую дверь, должно быть все слышно, ей никто не воспретит. Так ведь? Чем еще ту заниматься рядом с этим каменным изваянием?

Однако сколько Настя не прислушивалась, из коридора не доносилось ни звука: ни разговоров, ни шарканья ног по полу, ни скрипа ступенек. Ничего.

Поэтому она подпрыгнула от испуга, когда на кухню вошла возбуждения Люба.

– Все прошло отлично! Ты молодец. Через час, когда Маргарита уедет, можешь начинать уборку.

Ровно через пятьдесят пять минут телохранитель встал, всосал в себя остатки чая с целым букетом крупных чаинок на дне чашки и, все так же не удостоив Настю вниманием, вышел из кухни.

Ещё через пять минут редакция задремала в отсутствие людей.

Настя осторожно выглянула в коридор, убедилась, что осталась одна, накинула передник, в котором делала уборку, на свое похоронное платье, надела перчатки и пошла в зал, где проходили переговоры.

Двери после встречи остались распахнутыми. На длинном столе напротив каждого стула лежала стопка бумаг, набор ручек и нетронутая бутылка с минеральной водой.

Рядом с высоким средневековым креслом стояла кружка Маргариты – Настя видела её на столе у главной в её кабинете.

А у стены был разложен стол, сервированный для фуршета.

Ни одно блюдо, приготовленное Настей, не было тронуто.

– Если им так не понравилось, почему Люба меня нахваливала? – кажется, Настя произнесла это вслух.

***

На другой день Люба пришла раньше обычного и отвела Настю в кабинет Маргариты:

– Приберись тут до её прихода. Я отойду, но ты уже знаешь, что ни в коем случае не надо ничего трогать. Да? Не хватало тебе убить Свету еще раз.

Настя кивнула и бросила косой взгляд на урну с прахом. Да она к ней и пальцем не прикоснется.

Принесенные накануне цветы провели ночь без воды и ожидаемо повяли, поэтому Настя первым делом избавилась от них, а когда развернулась в пакетом к двери, чтобы вынести мусор в коридор, нос к носу столкнулась с Маргаритой.

– Ой, – воскликнула Настя от неожиданности.

– Доброе утро, – Настя, которая не видела до этого Маргариту в полный рост, удивилась, какая она маленькая и миниатюрная. Особенно в чёрном безразмерном балахоне. – Обрежь цветы и отдай их Свете.

Настя проворно взяла у Маргариты розы и едва сдержала крик: острый шип проткнул палец, кровь испачкала зелёные листья. Настя поспешила перехватить цветы другой рукой и пошла, было, к выходу, чтобы смыть с цветов свою кровь, но Маргарита задержала её.

– Да, хотела отметить, что ты прекрасно готовишь. Мои гости вчера были в восторге. Так что считай тебе повезло – вечером в субботу у меня будет небольшой вечер памяти. Только для самых близких. Я хочу, чтобы ты позаботились об ужине. Оплата в двойном размере. Ровно в три Владимир будет ждать тебя у подъезда. Не опаздывай.

***

К утру субботы палец, который Настя уколола о Светины розы, все еще болел. Более того, он раздулся, как вулкан перед извержением, и пульсировал. Это был отличный предлог, чтобы отказаться и не ехать к хозяйке, но ровно в три Настя послушно спустилась вниз и безропотно села на заднее сиденье дорогой машины.

Владимир бросил на нее короткий взгляд, удостоверился, что пассажирка на месте и тронулся с места.

Вскоре знакомые городские пейзажи сменились однообразной загородной дорогой. И чем дальше они уезжали от Москвы, тем сильнее чувство беспокойства вытесняло «все будет хорошо», которое Настя внушала себе накануне.

И как она не подумала, что вечер, для которого ей предстоит готовить, будет проходить не в городе? Недаром за ней отправили телохранителя.

Загородный дом главного редактора находится неблизко: они выехали за пределы Москвы уже, как минимум, полчаса назад, а все еще, не сбавляя скорости, мчали по трассе. И хотя в марте темнеет уже не так рано, как в феврале, но, скажите на милость, во сколько же она вернется домой? Если это, кончено, входит в планы ее хозяйки.

С другой стороны, что с ней может произойти? Маргарита зажарит Настю и подаст гостям в качестве главного блюда? Ерунда.

Так себя успокаивала Настя. Бредовая идея, что она может стать жертвой какого-нибудь сатанинского обряда по воскрешению обожаемой Светланы, упорно не покидала ее. Надо при случае сказать Маргарите, что с невинностью Настя покончила пару лет назад. На всякий случай. Если им вдруг позарез нужна кровь девственницы.

Прошло еще полчаса, и они, наконец, свернули с трассы на идеально заасфальтированную дорогу, петляющую между сосен.

Опасения, что дом Маргариты окажется зловещим замком посреди дремучего леса, к счастью, не оправдались. Дорога закончилась обыкновенным, пусть и элитным дачным поселком.

Владимир остановил машину возле высоких кованых ворот, сквозь которые Настя разглядела пухлый трехэтажный особняк, выполненный по моде позапрошлого десятилетия в стиле дворянской усадьбы.

Дверь, как и положено, открыл дворецкий. Только не старый и надменный, а молодой и преувеличенно веселый, чем не вписывался в полную скорби жизнь Маргариты.

– Привет, ты Настя? Вообще-то слуги у нас заходят через черный ход.

Настя отпрянула

– Серьезно?

Но парень широко дружелюбно улыбнулся, весьма довольный собой.

– Шучу, конечно. Пойдем, провожу тебя на кухню – ты же не против, если мы будем на «ты»? Меня, кстати, зовут Степан.

Очень скоро выяснилось, почему он в доме скорби позволяет себе неуместное веселье: Маргарита еще не приехала, а комната ее отца, расположена на третьем этаже, в противоположном крыле дома, до куда смех и радость не доносятся, а хранит приличия хорошо воспитанная чинная тишина.

Если бы не веселый дворецкий дом действительно можно было назвать «обителей горя и печали». Свет везде приглушен, чтобы его блеск, надменно озаряющий роскошь обстановки, не мешал хозяевам придаваться грусти и воспоминаниям о былом счастье, которое когда-то, наверное, обитало и здесь. Если оно действительно здесь когда-либо обитало. Не похоже что-то.

Все зеркала в доме были завешаны, точно хозяйская дочь умерла только вчера, а пространство между ними плотно занимали портреты. Не фотографии, а именно портреты, писанные художниками на заказ.

Со всех сторон на Настю смотрела Света: в разном возрасте, но обычно в ярких, резко контрастирующих с преклонной угрюмостью дома, нарядах. Иногда среди множества «Свет» встречались картины, с которых ухмылялась юная Маргарита. Как ни странно, но несмотря на пережитое горе, она мало изменилась внешне – напоминала… бабочку. Пеструю, яркую, беззаботную.

Настя, которой на ум пришло это сравнение, даже усмехнулась про себя. Придумается же такое!

Когда Настя, следуя за Степаном, прошла все парадные комнаты (он как будто старался удовлетворить ее любопытство и проводил маленькую экскурсию), они свернули в коридор, обе стены которого были увешаны фотографиями. Здесь Настя впервые увидела реальное изображение Светы и подумала, что художник – возможно по просьбе матери – сознательно приукрасил от природы миловидные черты лица погибшей девушки, сделав ее невероятной красавицей. Ее муж был также до чертиков красив, как в жизни. Как она назвала его про себя, увидев в первый раз? Дьявол. Дьявол и есть. Только фотографии не смогли запечатлеть его взгляд – взгляд искусителя. Наверное, именно поэтому Настя придумала ему такое прозвище.

Впрочем, фотографий Дьявола по сравнению с остальными членами семьи было немного. Всего пара удачных свадебных, совместных со Светой, снимков. И то их повесили так высоко, что Настя со своими ста шестьюдесятью сантиметрами едва ли могла как следует их рассмотреть.

Стоп. А зачем ей вообще их рассматривать? Зачем ей рассматривать ЕГО? Почему его идеальное лицо притягивает ее внимание снова и снова? Может потому, что Настя вдруг поняла: что-то не так. Если она встанет на цыпочки, вытянет шею и получше рассмотрит, то, возможно, и поймет…

– Эй, ты чего застряла? – окликнул ее Степан. – Ужин сам себя не приготовит, а Маргарита с Егором приедут уже через полтора часа.

Егор. Так зовут мужа покойной дочери Маргариты?

На безупречно чистом столе в огромной кухне (и очень современной, в отличие от редакционной столовой) Настя нашла подробное меню, а в холодильнике, как обычно, полный набор продуктов, закупленный заблаговременно. Поскольку времени оставалось немного, она быстро переоделась и приступила к готовке, предварительно отгородившись от внешнего мира наушниками.

Полтора часа пролетели незаметно, но, когда Степан, уже не такой веселый и беспечный как вначале, а наоборот суровый и непроницаемый, пришел на кухню и сказал, что готов помочь накрыть на стол, у Насти уже все было готово.

– Они приехали? – догадалась Настя.

Степан прижал палец к губам и кивнул.

– Только тебе надо переодеться. Будешь вместе со мной прислуживать за столом.

В четыре руки они быстро уставили блюдами по всем правилам этикета сервированный Степаном стол, после чего Настя, следуя указаниям дворецкого, отправилась в комнату при кухне, где ее ждала униформа прислуги.

Чтобы попасть туда, ей надо было снова миновать коридор с фотографиями. Она надеялась, что на этот раз, без Степана, она сумеет как следует рассмотреть снимки, но еще издалека поняла, что там кто-то есть.

Голос Егора Настя слышала лишь единожды, в кабинете Маргариты, и, хотя сейчас он звучал несколько иначе, она сразу его узнала. И сердце от чего-то заколотилось. И волнение сделало ее застенчивой и робкой.

Настя не стала сворачивать в коридор, а точно преступница затаилась рядом: то ли собиралась подслушивать, то ли ждала, когда муж Светы уйдет, не столкнувшись с ней.

Егор разговаривал по телефону. Возможно, он искал уединения, потому что чем дальше Настя оставалась невольным свидетелем его беседы, тем меньше ей хотелось быть обнаруженной.

Дело в том, Настя могла поклясться, безутешный вдовец с кем-то безбожно флиртовал, используя обаяние, которое в первую встречу она не увидела за маской холодной отрешенности, и магией голоса, пленившей ее еще в при первой встрече.

С кем бы он ни говорил, собеседница никак не могла остаться равнодушной к тому, как он говорил. Настя, стоя в опасной близости и зная, что эти слова предназначены не для ее ушей, невольно таяла от звуков его голоса.

Странно, но сейчас он мало походил на убитого горем супруга, которым обрисовала его Маргарита. Ему больше подходил совсем другой типаж. Бабника, например.

Когда Настя поняла, что разговор подошел к концу, она на цыпочках отошла на несколько шагов назад и сделала вид, что только-только подошла. При этом она низко опустила голову, чтобы проскользнуть мимо незамеченной горничной, на которую по традиции никто не обращает внимания.

В результате своих ухищрений она преуспела и врезалась прямо в мужчину, который, вывернув из коридора, действительно ее не заметил.

– Извините, – не поднимая глаз, пробормотала Настя. Она отошла в сторону, чтобы пропустить, но он не двинулся с места, не прошел равнодушно мимо, а резко схватил ее за руку.

– Ты кто такая? – спросил он строго, но Настя уловила в его голосе тревогу и сразу поняла, чем она вызвана – он догадался, что она могла подслушать его беседу.

– Я – никто, – признала она. – Просто помогаю по кухне.

Но Егора ответ не удовлетворил. Он взял ее длинными холодными пальцами за подбородок и вынудил поднять голову. Настя изо всех сил старалась не смотреть ему в глаза, но их космическая синева притягивала ее, гипнотизировала, подчиняла и лишала воли.

– Я где-то тебя видел? Признавайся, где? Кто послал тебя шпионить? Маргарита?

– Я хозяйка офиса, – не в силах противиться, окунулась Настя в безграничный космос его глаз, поэтому голос ее прозвучал как будто извне, снаружи колодца, в который она упала. – Вы видели меня в кабинете Маргариты несколько дней назад, когда я устраивалась на работу. Странно, что вспомнили, – добавил за Настю кто-то другой – кто-то бесстрашный и острый на язык.

– И она приказала следить за мной? – Егор все еще крепко держал Настю за подбородок, не давая возможности вынырнуть в реальность.

– Я слежу за тем, чтобы не убежало молоко и не подгорели сырники, – ответила Настя и ударила ребром ладони по его запястью. Он не ожидал нападения и сразу отпустил ее.

Настю выбросило на сушу, и она судорожно, с облегчением вздохнула. А Егор посмотрел на нее с удивлением. Ей удалось разрушить четвертую стену.

– Допустим. А здесь ты что делаешь?

– Готовлюсь вам прислуживать, – честно ответила она. – Я могу идти?

– Иди, – Егор, казалось, все еще был в замешательстве. – Зачем они тебя взяли?

Настя пожала плечами.

– Я хорошо готовлю.

– Сейчас увидим… хозяйка, – хмыкнул он, развернулся и, не оглядываясь, удалился.

***

За столом во время ужина хозяйничала нездоровая тишина, в которой ложки тоскливо звякали, достигая дна тарелок. Хозяев обслуживала в основном Настя. Помощь Степана заключалась в том, что он стоял у двери с непроницаемым лицом, постарев из-за напускной надменности дворецкого сразу лет на десять.

Кроме Маргариты и Егора на вечере памяти присутствовал большой, установленный на мольберт портрет Светы (теперь уже Настя не млела от ее красоты, зная, как на самом деле выглядела покойная), и отец Маргариты – старик, покрытый коричневыми пятнами времени, с широкой белой салфеткой, заложенной за воротник, которая делала его невидимым для окружающих, списанным со счетом, еще по какой-то нелепости живым, экспонатом музея истории этого дома. Между подачей блюд он дремал, но, когда Настя выкладывала на его тарелку еду, оживал и принимался жадно есть, как проголодавшийся мальчишка после долгого летнего дня, проведенного на улице.

Единственное, что отвлекало Настю от работы, это внимательный взгляд Егора, который следовал за ней на протяжении всего вечера, но стоило Насте попытаться его поймать, как он ускользал, точно ей все привиделось.

Несмотря на то, что увлекательной беседы не получилось, Маргарита вставила несколько дежурных фраз о погоде, похвалила ужин и спустя полтора часа, к облегчению Насти, встала, чтобы отвести отца в комнату. Егор немедленно вызвался помочь. Но уже в дверях обернулся и, убедившись, что кроме Насти никто его не видит, показал рукой знак, будто следит за ней.

На секунду Насте показалось, что он флиртует.

Пока Настя убрала со стола, пока вымыла посуду и расставила ее по местам в буфете, время перевалило за полночь и о возвращении домой нечего было и думать.

– Маргарита велела устроить тебя при кухне. Я уже положил на кровать свежее белью, – сообщил Степан, просунув голову в дверь. – Но ты ведь пока не хочешь спать? – как по волшебству ровно в полночь он из зануды вновь превратился в приятного весельчака.

Настя не была уверена, что сможет заснуть в этом доме. То, что ее пока не съели вообще чистая случайность. Ночи, наверное, ждали.

– А что ты хочешь предложить? – спросила она, вытирая руки о полотенце.

– Прекрасный вечер с коньяком в хорошей компании.

В доме все уже спали, но наверх они пробирались, стараясь не шуметь, держась за руки. И Настя очень удивилась, когда дворецкий, не задержавшись на третьем этаже, потащил ее выше.

– У нас потрясающая крыша, – ответил Степан на ее немой вопрос.

– В марте? – усомнилась Настя.

– Зимой еще интереснее, – заверил он ее.

Настя ему не очень поверила и оказалась права: даже под двумя пледами, которые Степан прихватил, как выяснилось, заранее, она дрожала, пока не сделала несколько глотков из фляжки, так же припасенной дворецким. На голодный желудок Настя очень скоро почувствовала себя ватой, но язык, напротив, развязался.

– Ты давно работаешь здесь? – спросила она, всматриваясь в темноту погруженного в ночь поселка.

– Как и все – около года.

– Как и все? – удивленно переспросила Настя.

– Ну да. После смерти внучки старик уволил тех, кто работал в доме при ее жизни. Кроме сиделки – тире экономки. Но я ее почти не вижу – она живет в смежной с ним комнате. Кухарка даже еду ей приносит туда.

– У вас есть кухарка? – сквозь коньячный туман осознала Настя. – Тогда зачем понадобилась я?

Степан пожал плечами.

– Понятия не имею. Мне нравится зарплата, поэтому я не задаю лишних вопросов.

– Значит, ты никогда не видел Свету? Странно все это.

Но Степан не дал ей договорить. Он встал со своего кресла, накинув плед на плечи, подошел к Свете и сел рядом с ней на корточки.

– В этом доме и так слишком много Светы. Давай на какое-то время оставим ее внизу, а еще лучше в могиле, где ей сейчас самое место. Может, я лучше тебя поцелую?

Не дожидаясь разрешения, он приблизился вплотную, и Настя подумала, почему нет? Внутри плескалось согревающее и убаюкивающее коньячное море, колючий ветер лениво гладил непокрытые волосы, пухлые губы обещали сладкое томление, жар и длинную ночь, полную греха, в которой они оба освободятся от давящего, хоть и неясного чувства опасности.

Еще мгновение, и поцелуй смыл бы их в бурлящий поток случайной страсти, но Настя вместо того, чтобы прикрыть веки, взять протянутую руку и позволить унести себя в бездну, посмотрела ему в глаза и ничего не почувствовала: ни магии, ни желания. Невидимый занавес с шумом опустился и разделил их еще до того, как она, выставив вперед руки, оттолкнула Степана.

– Пойдем-ка спать. У меня завтра выходной, и я хочу, как можно раньше вернуться домой.

Дворецкий замер, как бы размышляя стоит ли продолжить штурм леденеющей на крыше девушки или оставить все, как есть. Затем, приняв решение, он легко вскочил на ноги, криво усмехнулся, скрывая досаду от неудачи, пожал плечами и сделал большой глоток из фляги.

– Как хочешь. Иди спать, а я еще здесь посижу, – и он отошел к самому краю, не обращая больше на Настю внимания.

Неловкий момент, но Настя только улыбнулась, скинула плед, и, хотя перспектива путешествия в одиночестве по мертвому дому выглядела малопривлекательно, она предпочла совершить его, чем остаться со Степаном на крыше.

Бесшумно спустилась Настя по лестнице, избегая смотреть по сторонам, чтобы не наткнуться на очередной портрет Светы, зашла в обеденный зал, прошла мимо мольберта, зажмурив глаза, и вскоре оказалась в коридоре, ведущим на кухню.

Глаза Насти быстро адаптировались к полумраку, поэтому, продвигаясь по дому, она не включила фонарик на телефоне, боясь, что кто-то из обитателей может заметить свет, но в глухом коридоре все-таки достала телефон – хотела, наконец, спокойно рассмотреть свадебные фотографии Светы и Егора. Возможно, тогда она увидит и поймет, что смутило ее в первый раз и подсознательно не давало покоя до сих пор.

Луч от фонаря медленно скользил вверх, перескакивая с одной фотографии на другую. Смотреть на живую и счастливую Свету было жутко: перед глазами почему-то упорно вставала картина ее похорон, на которых Настя, естественно, не была, но четко представляла вызывающе дорогой гроб, забальзамированное в безмятежности тело, черную вуаль на черной от горя Маргарите и яркий запах вишни. Этот запах преследовал Настю с похорон матери – был жаркий день, и кто-то из маминых подруг все время обрызгивал воздух вишневым дезодорантом.

Чего-то не хватает. Конечно. На этой картине, столь подробно написанной ее воображением, не было Егора.

Настя вздрогнула и вернулась в настоящее. Егора нет. Фонарик скользит по пустой стене, выхватывая из темноты едва заметные дырочки в стене, в тех местах, где висели фотографии.

Это открытие, как ледяная лавина, чуть не сбило ее с ног. Она мелко задрожала, едва не выронила телефон и бегом кинулась в свою комнату.

Оказавшись внутри, Настя заперлась и медленно сползла вниз. Да что же здесь происходит? Кому могли понадобиться снимки, которые привлекли днем ее внимание. Что же с ними не так?

Все еще дрожа, она включила фонарик и осмотрела почти каждый сантиметр своей комнаты. Только убедившись, что никакие чудовища в человеческом обличие не прячутся за занавеской, она, не раздеваясь, упала в кровать и уснула.

***

Проснулась Настя рано. За окном еще не расцвело, и отдохнувшей она себя не чувствовала. Весь остаток ночи, после неудачного свидания на крыше, она крутилась с боку на бок, а отпущенное на волю подсознание рисовало безумные образы, портреты и пейзажи, которые, сливаясь в единое целое, мучили ее пока она, наконец, не вырвалась из их лап, сев на кровати.

Настя решила не дожидаться рассвета. Если выйти из поселка и пройти минут двадцать вдоль леса в сторону шоссе, она выйдет к остановке, где сядет на автобус до города.

План ей показался блестящим. Всклокоченная и помятая Настя быстро собралась, выскользнула из комнаты и направилась прямиком к выходу. Опасения, что дверь окажется заперта, не подтвердились, а вот охрану, чтобы открыть ворота, пришлось разбудить. Зато с первыми проблесками воскресенья она уже бодро удалялась от дома Маргариты, с каждым шагом чувствуя себя все более свободной и счастливой. Ночной страх растворился в новом утре, облегчение от несовершенной на крыше ошибки вызывало улыбку. Обо всем остальном Настя решила подумать потом.

Не дойдя пару десятков метров до шлагбаума, где заканчивался поселок, она услышала позади звук приближающегося автомобиля и отошла к обочине, чтобы пропустить его.

Но синяя Шкода затормозила рядом, стекло опустилось, и Настя вновь почувствовала волнение. Сильное.

– И куда ты такую рань собралась одна, хозяйка?

Настя подумала, что даже если бы на нем по какой-то невероятной причине в этот момент были солнечные очки, она и сквозь них узнала бы эти невероятные синие космические глаза.

– Домой, куда ещё. Мой выходной уже начался.

– Садись в машину, – не то пригласил, не то приказал Егор. – До города больше ста двадцати километров. До понедельника будешь добираться.

– А я на автобусе, – интуиция подсказывала держаться от вдовца подальше, учитывая свою реакцию на него.

– Тебе не сказали, что автобус отсюда ходит только по будним дням, да? Чудо, что мне сегодня в город надо рано. Считай, тебе повезло.

Настя молча открыла дверь и села на заднее сидение.

– Хозяйка! – воскликнул Егор. – ты меня боишься, что ли?

– Соблюдаю субординацию, – ответила Настя.

Егор спорить не стал, поднял окно, чтобы ей не дуло, и тронулся с места.

***

Ехали молча, но Егор время от времени бросал на Настю задумчивые взгляды в зеркало заднего вида, подкашливал, ерзал на месте, так что она не выдержала и прямо спросила.

– Говорите уже, что хотели! Иначе поперхнетесь своими вопросами, – опять эта непонятная смелость, которая никак не билась с ее благоговением перед Дьяволом.

Сначала взгляд Его стал удивлённым, а потом он улыбнулся. Так искренне и просто, что Настя впервые с того момента, как села в машину, расслабилась. Его улыбка сделала ее счастливой? Вот это да!

– А ты права, хозяйка. Есть у меня к тебе пару вопросов. Что ты думаешь о Свете? – при этом он так пристально и долго смотрел на неё, что едва не свернул на встречную.

– За дорогой смотрите! – взвизгнула Настя, вцепившись в ручку двери. И только, когда Егор справился с управлением, ответила. – Что я могу думать? Я её не знала. Могу только сказать, что вся эта ситуация меня.., – Настя хотела сказать «пугает», но осеклась, вспомнив, с кем разговаривает. На какое-то время она забыла, что Егор потерял горячо любимую жену. Возможно потому, что сейчас его поведение сильно отличалась от того, что она видела в редакции и вчера за столом.

Но Егор, напротив, вцепился, в непроизнесенные вслух слова.

– Что? Что? Что ты хотела сказать?

Надо быть с ним мягче и… осторожнее. Он как будто что-то вынюхивает. Только что и с какой целью?

– Расскажите мне о ней, – попросила Настя. – Какой была ваша жена?

Снова это внимательный взгляд в зеркало заднего вида. Точно выстрелил в неё своей синевой. Да что же он делает, почему она не может спокойно выдержать его присутствие? Почему становится другой? И почему эта другая ей так нравится?

– Моя жена? Какой она была? А почему вы спрашиваете? Это Маргарита велела? Можете сказать сейчас правду, – он повысил голос. – Её здесь нет, она ничего не узнает. Обещаю.

Прежде чем подумать, Настя обнаружила, что схватила Егора за плечо. Да он параноик!

– Не отвлекайтесь от дороги, если не хотите нас угробить! Я не понимаю, почему вы вбили себе в голову, что я за вами слежу?! Я просто готовлю и мою полы! Отчего такое внимание к моей персоне?

Несмотря на её предупреждение Егор вновь отвлекся от дороги, на этот раз, чтобы посмотреть на её руку, которой она дотронулась до него. Он нахмурился и плотно сжал губы.

– Наверное, потому что ты меня чем-то зацепила. Это не может быть случайностью. Что у тебя с пальцем? – без перехода спросил он зло? Откуда взалась эта злость?

Пластырь, которым Настя заклеила ранку, отошел, и стало видно распухший палец. К боли Настя почти привыкла.

– Повторите, что вы сказали? – ошарашенно переспросила Настя.

– Что у тебя с пальцем? Ты была у врача? – и тут же сам себе ответил. – Да что я спрашиваю, конечно, не была! Палец даже не обработан! Тебе эта рука надоела? Мы сейчас же едем в трампункт.

Настя одернула пострадавшую руку и спрятала её под мышку. Совсем не то она имела ввиду, переспрашивая его. Она его чем-то зацепила? Зацепила Дьявола? Мужчину, на которого не может спокойно смотреть. Этого быть не может. И чем дольше они удалялись от места, где все произошло, тем нереальнее казалось его признание.

К врачу они попали почти сразу – все благодаря тому, что вернулись в Москву так рано, что никто из спящих в субботу жителей города не успел попасть в неприятности. Рану Насте обработали, прописали антибиотики, поэтому перед тем, как отвезти Настю домой, Егор заехал ещё и аптеку.

Остановились возле подъезда, Егор открыл дверь и помог Насте выйти.

– Ну пока, хозяйка. Лечи руку, береги себя, – какая-то неловкость возникла между ними. Наверное, из-за тех слов, которые, как показалось Насте, он сказал. – Если Маргарита тебе действительно не приказывала шпионить за мной, совет, не задерживайся на этой работе.

– Я и не собиралась, – честно призналась Настя.

Он кивнул.

– Вот и отлично. Ну теперь уж точно пока.

Он не сказал, ещё увидимся, подумала Настя и огорчилась. Почему он так не сказал?

Однако Егор и не ушёл. Все так же стоял рядом и смотрел то на Настю, то себе под ноги. А потом вдруг за её за руку, подошёл вплотную, наклонился…

Настя закрыла глаза. Это должно случится. Это должно произойти сейчас.

Она все ещё стояла с закрытыми глазами, когда почувствовала, что больше не ощущает его тепло рядом.

– Я не могу, не могу. Черт! Черт!

Настя открыла глаза. Да он зол, как Дьявол. Он и есть Дьявол. Зачем так с ней?

– Это из-за Светы.

– Из-за Светы? – переспросил он. – Да! Все из-за Светы.

Настя отступила.

– Я понимаю.

Егор хмуро посмотрел на неё исподлобья.

– Ничего ты не понимаешь.

После несостоявшегося поцелуя Егор хлопнул дверью машины и уехал так быстро, что Настя не успела закрыть рот, а на ее лице сохранилось озадаченное выражение: 2:0. За сутки двое совершенно разных мужчин изъявили желание ее поцеловать, но одного отшила она, а второй отказался от нее сам.

Мозгами она понимала, что, это к лучшему. Если бы Егор ее поцеловал, она потом уже не смогла бы выбросить его из головы. Если бы ей понравилось. Но ей бы понравилось, можно не сомневаться: он только приблизился к ней, она только уловила его дыхание на своих губах, а уже едва могла владеть своим телом – сердце устроило такую гонку, что затуманенное его близостью сознание утратило над ним всякий контроль. Настя поцеловала бы его в ответ, и уже точно не смогла бы о нем не думать. Даже сейчас не может, когда ничего не было.

Какая глупость. Теперь она будет обсасывать это короткое мгновенье, и страдать не хуже, чем если бы он действительно ее поцеловал. В этом случае, из двух зол, она предпочла бы первое.

Или все-таки было что-то? Ей ведь не показалось – между ними проскользнуло какое-то особое напряжение? Как будто они магниты с разным полюсом, и стоит им оказаться внутри поля притяжения, вырваться невозможно.

Однако у него получилось. Он ее оттолкнул. Почему? Из-за Светы? Из-за той другой, с кем весело болтал в коридоре под своими же собственными свадебными фотографиями?

Настя плеснула себе в лицо холодной воды, испытав ревность к незнакомке. Все потому, решила она, что он дал ей почувствовать свой интерес. Но это может быть с его стороны только уловка, на которую Настя благополучно клюнула.

Надо держаться от него подальше.

***

– Мне сегодня нужно уйти пораньше. Все, что не успею сделать сегодня, доделаю завтра с утра, – предупредила Настя Любу на следующий день.

Утром она опять приехала в редакцию на час раньше, чтобы успеть вымыть полы, приготовить завтрак, обед, сварить кофе и уйти не позже двенадцати. Раз в неделю Настя встречалась со своим мастером – он курировал ее диплом, который уже в мае ей предстояло защитить. Половину текста она написала, но каждый раз Юрий Львович отдавал ей рукопись с пометками и замечаниями к предыдущим главам, так что работала она, как шила: стежок вперед, два стежка назад.

– Как ты справилась с ужином в субботу? – неожиданно спросила Люба.

Настя вспомнила лицо Егора, склоненное над ней, и подумала, что объективно справилась она на слабенькую троечку.

– По-моему все прошло хорошо, – ответила вслух и покраснела под задумчивым взглядом Любы.

– Это хорошо, что хорошо. По-твоему. Я получила письмо от Маргариты. Она хочет с поговорить с тобой тет-а-тет.

– О чем? – вырвалось у Насти. Уволить собралась? Так это можно и через Любу передать.

– Понятия не имею. Но я перенесу вашу встречу на завтра. Хотя Маргарита будет и недовольна. Но я постараюсь ее успокоить, – откуда такая забота? – Ты ведь журфак заканчиваешь?

Настя не смогла скрыть удивления: ей казалось, Люба даже имя ее запомнила с неохотой.

– Да, верно. Как раз сегодня встречаюсь со своим куратором.

Люба как будто еще что-то хотела добавить, но передумала, только кивнула сама себе и вышла из кухни.

***

Юрий Львович Лавицкий жил в самом центре города недалеко от метро Третьяковская. Время от времени, он назначал встречу своим студентам не на кафедре, а дома. Все знали, что в эти дни опять «шалит» его давление, но вслух здоровье мастера не обсуждали.

В прошлом известный публицист, Юрий Львович стал не только замечательным педагогом, но и наставником, который старался всех своих «детенышей», как он называл студентов, обеспечить стартовой работой.

Насте тоже «повезло». Она попала к Маргарите, где вместо журналистской работы парит котлеты и вытирает пыль.

Ничего такого старому мастеру Настя рассказывать не собиралась – знала, что он расстроится, чего в те дни, когда он звал студентов домой, допустить нельзя.

– Настя, ты? Входи, открыто, – крикнул из-за двери Юрий Львович.

Удивительное место, эти элитные старые дома с консьержками, истертыми коврами на лестницах, старыми кокер-спаниелями, спящими на кровати хозяев, книжными шкафами с раритетными изданиями, и настоящей деревянной мебелью.

– Я тут кое-что пометил, – Юрий Львович полулежал на диване, в клетчатой фланелевой рубашке, прикрытый по пояс клетчатым пледом. В одному руке у него была рукопись Настиного диплома, пестрящая стикерами, в другой – очки с толстыми стеклами. В ногах спала старая такса. – Там немного, но прошу обратить внимания на мои замечания. А целом, ты молодец, так держать, – похвалил он. Это дорого стоило.

Настя бросила унылый взгляд на количество замечаний и натянуто улыбнулась.

– Да, конечно, я все сделаю. Как вы себя чувствуете?

Юрий Львович отмахнулся.

– Все великолепно. Между нами, я просто решил устроить себе небольшой выходной, – и он заговорщицки подмигнул. – Лучше ты расскажи, как устроилась у Маргариты. Уже удалось показать ей свои работы?

Настя вспомнила, какими глазами смотрела на нее редактор журнала, и усмехнулась про себя.

– Пока нет, но при первой возможности покажу, – заверила она мастера.

– Она тебя не напугала? Маргарита – женщина экстравагантная. В последнее время я с ней мало общаюсь, но в институте не было парня, к ней равнодушного. Да, да, была, – мастер замолчал, подбирая слова. – Она была обворожительна в юности. Но никого не выделяла, хотя такая женщина не может без мужчины. Потом Маргарита вышла замуж и родила дочь.

Она родила Свету. Более удобного случая, трудно себе представить.

– Юрий Львович, – запинаясь, начала Настя. – Я, может, лезу не в свое дело, и будет справедливо, если вы подумаете, что я излишне любопытна, но вы случайно не знаете, что случилось с дочерью Маргариты?

Мастер нахмурился, отложил очки на маленький столик рядом с диваном. Настин диплом по-прежнему оставался у него в руках.

– Да, да, да, я слышал. Ужасная трагедия. Подробностей я, конечно, не знаю, но ребята с нашего выпуска говорили, что дочь Маргариты умерла после приступа астмы. Вроде ингалятор не сработал, а скорая приехала слишком поздно. Ужасная трагедия, ужасная, – повторил Юрий Львович несколько раз. – Как Маргарита? Держится?

Тут Настя не выдержала и в общих чертах рассказала про урну в кабинете главного редактора, про особый дресс-код в редакции, про огромную зарплату. Она только про Егора не рассказала. К слову не пришлось.

Юрий Львович слушал, качал головой и все повторял:

– Бедная Маргарита, какая трагедия. А относительно зарплаты, не волнуйся. Маргарита очень, очень богатая женщина. Не удивлюсь, что если вы поладите, она и еще больше платить тебе станет.

– И все-таки странно все это, – отвела в сторону глаза Настя.

–О, – оживился Юрий Львович, – в тебе Анастасия, кажется, проснулся авантюрный журналистский дух? Одобряю, одобряю. И даже могу помочь. Не думаю, что обижу кого-то если дам кое-какой контакт. Подай мне, пожалуйста, с полки рядом с телефоном красную книжечку.

Мало того, что у Юрия Львовича в доме по-прежнему стоял городской телефон – это был старый тяжелый дисковый телефон, рядом с которым лежала пузатая записная книжка. Сейчас, когда все информацию хранят исключительно в гаджетах!

– Где он тут у меня… Вот, – обрадовался Юрий Львович, заложив пальцем нужную страницу. – Записывай. Его зовут Слава. Он работал у Маргариты какое-то время назад. Не уверен, но кажется, еще при Свете. Он внук наших общих с Маргаритой знакомых. Людей с улицы, как я уже говорил, туда не берут. Поговори с ним, вдруг, это поможет тебе освоиться побыстрее.

Настя решила позвонить Славе, как только доберется до дома, но там ее ждал сюрприз.

– Ты уволилась? —Егор закрыл собой вход в подъезд. Он выглядел встревоженным, напряженным и пытался одновременно держать в поле зрения Настю и пустой в этот момент двор.

– С чего ты взял? – Настя подумала, что их странные взаимоотношения позволяют ей без дополнительных сантиментов тоже перейти на «ты».

Егор еще раз огляделся, а Настя, чувствуя, что находиться поблизости с ним небезопасно, сделала несколько шагов назад. Но он быстро нагнал ее и, не трогая даже пальцем, окружил невидимым объятием, заполнив собой все пространство вокруг.

– Я приезжал сегодня в редакцию. Тебя там не было, – констатировал он уже известный ей факт.

– Ты мог спросить у Любы, где я – приезжать не обязательно, – Настя гордилась, что ей удалось не выдать своего реального состояния.

– Издеваешься? – прищурился Егор. – Ты же знаешь? – тут он схватил Настю за плечи и легонько встряхнул. – Или не знаешь? – отпустил, сжал и разжал кулаки. – Черт, я с ума сойду. Иногда смотрю на тебя и кажется, что ты просто наивная дурочка. А иногда – что ведешь со мной игру? По их правилам. Поехали.

– Куда? – Настя все меньше понимала, что происходит, но ощущение, будто она знает Егора не два дня, а целую вечность усиливалось.

– Поговорить. В укромном месте.

В прошлый раз Насте показалось, что Егор хладнокровный водитель, но сегодня он ехал рвано, то и дело кидая напряженные взгляды в зеркало, пару раз даже оглянулся назад, но не на Настю, а мимо, точно опасался погони. Вскоре Настя поняла, что так оно и есть.

– Егор, в чем дело? Почему мы играем в сыщиков? Ты пугаешь меня. Мне не комфортно.

Он коротко на нее глянул, но не ответил.

Укромным местом оказалась чебуречная в спальном районе. За годы учебы в институте Настя не раз обедала в похожих забегаловках, поэтому от еды отказалась не из-за брезгливости, а потому что поведение Егора напрочь лишило ее аппетита.

Себе Егор взял чай, но за все время их странного и короткого разговора не сделал из граненного стакана ни глотка.

Настю он усадил в угол, а сам сел так, чтобы закрыть ее от остальных посетителей, которые с удивлением посматривали в их сторону – в основном, на самого Егора – такого холеного для этого места. Настя-то как раз хорошо вписывалась в интерьер.

– Короче, у меня мало времени, поэтому перейду сразу к сути, – заговорил Егор, едва они уселись. – Я хочу, чтобы ты немедленно уволилась. Понимаю, что ты понесешь расходы, поэтому готов заплатить.

– Сколько? – спросила Настя вместо «почему?».

Егор достал телефон и быстро на калькуляторе набрал сумму, которая по сравнению с Настиной зарплатой выглядела смешно.

– Зачем тебе это?

Он был готов к этому вопросу.

– Ты должна исчезнуть. Не знаю из какой преисподней ты появилась, но из-за тебя моя жизнь превратилась в ад. Я не потеряю из-за тебя все! Слышишь? Я слишком во всем этом уже увяз.

Дьявол, а боится ада!

Наклонившись вперед так далеко, что ее небольшая грудь прилегла на стол, Настя, не сводя с него глаз, сказала.

– Дам бесплатный совет – просто прекрати за мной бегать. Я не уволюсь. Мне платят хорошие деньги, и они мне нужны, – он вел себя так вызывающе, что Настя решила умолчать о том, что планирует остаться с Маргаритой не дольше пары месяцев. А потом сбежит так же, как и Слава, чей номер все еще лежит в кармане куртки.

Егор поймал ее руку и сжал так сильно, что Насте пришлось приложить усилия, чтобы не вскрикнуть.

– Ты стерва, – прошипел он, любуясь ей. – Они же все поймут. Или ты все-таки специально меня провоцируешь? Конечно, специально, – ответил он вместо Насти. – Это искушение. Новый этап игры. Я не понимаю.

Настя попыталась встать, но Егор по-прежнему удерживал ее на месте.

– Передай им – ничего не выйдет. Я буду любить Свету вечно.

***

«Он будет любить Свету вечно», – четко произнесла про себя Настя и отвела взгляд от сияющего ослепительной красотой лица покойной жены Егора. Только сейчас она поняла, что перед ней не фотография, а тоже рисованная улучшенная версия Светы, коих она во множестве видела в загородном особняке Маргариты.

– Что ты сказала? – переспросила Маргарита. Она сидела, откинувшись в своем глубоком мягком обволакивающем кресле, укутанная балахоном из густого сигаретного дыма.

– Я молчала, – быстро ответила Настя и украдкой ущипнула себя. А может, это продолжение вчерашнего сна? И она все еще лежит в кровати у себя дома с высохшими в виде красных пятен слезами, до подбородка укутанная в одеяло, при свете ночника, который включила, когда проснулась далеко за полночь от ночного кошмара.

Ей снилось, что она лежит на кровати, укрытая до подбородка одеялом, и напряженно вслушивается в тишину, точно зная, что она обманчива, и кто-то бесшумно передвигается по ее квартире, приближаясь к комнате, где охваченная ужасом Настя зажмуривается.

Вскоре к рваному дыханию присоединяется другое, спокойное. Оно обжигает лицо, и Настя не выдерживает, открывает глаза и видит широкое лицо, короткие волосы, хладнокровный взгляд, который равнодушно скользит по ней, точно на кровати на самом деле никого нет.

– …хорошо…, – вырывает ее из воспоминаний голос Маргариты. Настя пытается сообразить, вопрос это или реакция на ее ответ. – Ты согласна? – спрашивает Маргарита, закуривая очередную сигарету.

– Извините, я не расслышала, – Настя заерзала на стуле, сползая на самый краешек.

– Через две недели годовщина убийства моей дочери, – Маргарита повторила, но за кажущимся спокойствием Настя уловила раздражение. «…но ребята из нашего выпуска говорили, что дочь Маргариты умерла от приступа астмы…», – Мне понравилось, как ты отработала на семейном ужине в субботу, так что прошу помочь моей кухарке. Но поскольку тебе предстоит обслуживать нас за столом, я бы попросила привести себя в порядок. Света была очень красивой женщиной. Я хочу, чтобы ее в этот день окружали только самые красивые люди.

Настя не нашла, что ответить. Правая рука накрыла левую, а большой палец стал отковыривать заусенец, пока на месте раны не появилась маленькая теплая капля крови.

– Я постараюсь, – пообещала Настя, не имея представления, как сдержать слово.

– Люба обо всем позаботиться, – Маргарита потушила едва начатую сигарету в пепельнице, выполненной в виде головы дьявола. – Ты ведь уже видела мужа моей Светы?

Настя, которая надеялась, что разговор окончен, вздрогнула, как будто Маргарите удалось прочитать ее мысли, или, хуже того, добраться, разорвав грудную клетку, до сердца.

– Да, мы встречались, – «…передай им – ничего не выйдет. Я буду любить Свету вечно».

– Он красив, как Дьявол, – задумчиво произнесла Маргарита, переведя взгляд на портрет дочери. – И так же несчастен. Знаешь почему?

– Потому что он всегда будет любить вашу дочь Свету, – неожиданно громко и четко произнесла Настя. Не для нее. Для себя.

Маргарита быстро перевела взгляд на Настю.

– Да. Верно. Помни об этом. Не вздумай в него влюбляться, – с этими словами Маргарита крутанула кресло на 180 градусов.

Разговор закончен.

На кухне в тишине обедала редакция в полном составе. При появлении Настя все, кроме Виктора, который продолжил тщательно вытирать мясной соус четвертинкой черного хлеба, повернули головы, словно ждали от Насти чего-то.

– Вы же согласились, – утвердительно сказала Люба. – После работы сегодня пойдем по магазинам.

После работы Настя договорилась встретиться со Славой.

– Я не уверена, что смогу присутствовать, – там будет Егор. От Егора надо держаться подальше. Никак нельзя его видеть. Теперь, когда она вышла из кабинета Маргариты, идея вновь поехать в усадьбу, казалась ей безумной.

– Делайте, как сказала Маргарита. И не спорьте, девочка, – строго сказала пожилая женщина, традиционно укутанная в теплой кухне в свою шаль.

– Я буду ждать на улице. У меня машина, – сказала Люба, не обратив внимание на сомнения Насти.

Похожая на борца Наташа отставила недоеденное мясо, тяжело встала, подошла к кухонному столу, налила из графина воды в стакан, выпила тремя крупными глотками, пошла к выходу, но возле Насти задержалась.

– Дура, – знакомо обожгла она лицо Насти своим невозмутимым дыханием. Насте снова показалось, что ночной сон так и не закончился.

***

В машине Люба вытащила шпильку, с наслаждением потрясла освобожденными волосами и повернула лицо, которое выглядело сейчас не таким мрачным, как обычно, к Насте.

– Пристегнись. Поехали из тебя красотку делать.

***

До встречи со Славой у Насти оставалось полчаса. Их она провела в туалете, не замечая удивлённых, а иногда завистливых взглядов, которые кидали на её отражение беспрерывно хлопающие дверями кабинок женщины с пакетами, сумками, куртками и свертками под мышками. Они нарочно пытались оттолкнуть её к стене, когда тянулись к дозатору с мылом, что-то громко бормотали под нос и уходили, а их место сразу занимали другие, такие же безликие, недовольные, неповоротливые, шуршащие покупками.

Настя едва понимала, что происходит вокруг. Прислонив к стене многочисленные пакеты, в которых лежали новенькие платья, брюки, блузки, пиджаки, чьи ценники давали им право брезгливо морщить носы, если бы они имелись а наличии, от запахов общественного туалета и жаться другу к другу, прикрываясь этикетками, когда их неслучайно задевали грязными от мартовской непогоды демисезонными сапогами – бросив покупки на растерзание толпы, Настя смотрела на свое отражение, закрывала и открывала глаза, убеждая себя, что это именно она, а не чужая взрослая женщина с тёмными волосами и с испуганными, не по возрасту опытными и печальными глазами той другой, незнакомой женщины. Она убеждала себя, что не мертвая Света смотрит на неё в зеркало, ужасаясь своей заметно прикрашенной красоте.

Не выдержав, Настя открыла кран и стала яростно натирать лицо дешёвым жидким мыло, пока глаза не стали красными, слезящимися, а вся наложенная визажистом косметика не уплыла в водосток, оставляя на раковине разноцветные разводы.

Люба, перед тем как оставить её, сказала, копошась в сумке в поисках ключа от машины.

– Тебе так даже ничего. Стильно. Но придётся научиться самой накладывать макияж.

– У меня не получится, – ошарашенно ответила Настя, разглядывая свое размытое отражение в витрине за спиной Любы.

– Ты привыкнешь, – уверенно ответила Люба. – И вот ещё. Когда будет время, вышли мне на почту свое портфолио. Если ты действительно умеешь писать, я что-нибудь придумаю. Не реви.

Все это вылетело у Насти из головы, когда она зашла в туалетную комнату и, наконец, смогла спокойно рассмотреть свое новое лицо.

Нет, конечно, она не стала копией Светы, но появилось какое-то неуловимое сходство, возможно из-за нового цвета волос, который делал ее старше.

И сходство не исчезло, когда Настя, смыв косметику, обратно помолодела лет на десять.

Она поняла это по взгляду Славы, на встречу с которым все-таки опоздала, потому что забыла покупки в туалете, и возвращалась уже с полдороги.

– Привет, ты Настя? – спросил он, оборачиваясь, когда она его окликнула.

Они встретились у большого фонтана, в центре зала. Настя не сразу его заметила, и даже решила, что он передумал и не пришёл. А он накручивал круги, яростно и жадно вгрызаясь в малиновое мороженное в вафельном стаканчике.

– Юрий Львович говорил со мной, – он смотрел не в глаза Насте, а на её свежевыкрашенные шоколадно-каштановые волосы и отчего-то волновался красными пятнами на бледном лице. Или она так переживала из-за своего преображение, что подозревала, будто все встречные смотрят с удивлением и подозрением на её новый образ. – Не знаю, если честно, чем могу тебе помочь – я проработал в Редакции у Светы всего пару месяцев, а как только появилась возможность, слинял. Там атмосфера нездоровая.

– У Светы? – переспросила Настя. – Разве не у Маргариты? Она ведь главный редактор журнала.

– Ты о её мамаше? – насупился Слава и неловко уронил кусок подтаявшего мороженого на пол. Появлялась пару раз. Жуткая баба – только и делала, что гнобила и унижала дочь. Такое чувство, что ради этого и приезжала. Не понимаю, почему Света терпела этот токс. Мамаша и чужих людей не стеснялась. Сколько раз при мне её отчитывала. И при других. А Света все терпела. Но она, как я понял, вообще терпилой была. О гулянках её мужа вся редакция сплетничала. И его я видел пару раз – тот ещё кобелина. При жене флиртовал со всеми подряд. Та все замечала, понимала и улыбалась. Дура. Или влюбленная. Или влюбленная дура, – добавил он странным нечитаемым тоном.

Ух. Настя точно замерла на высшей точке американских горок, а потом на бешеной скорости рухнула вниз. Разговор об изменах Егора был ей неприятен.

– То есть, когда Света умерла, тебя уже в редакции не было, – уточнила, чтобы сменить тему Настя.

– Нет, но я слышал, что она погибла. Жаль её, конечно. Кстати, а тебе не говорили, что ты чем-то на неё похожа?

***

Неприятное тревожное чувство жжения в затылке появилось через несколько дней после встречи со Славой. Настя стала нервной и подозрительной. Научилась пользоваться боковым зрением и внезапно оборачиваться, чтобы поймать того, кто за ней наблюдает, врасплох.

А еще кто-то, чей номер не определял телефон, стал звонить ей не реже двух-трех раз в день.

Первое время Настя отвечала и слышала в ответ дыхание, а потом, спустя пару секунд, короткие гудки. Она догадывалась, кто это, и злилась на себя, но стала чаще включать дисплей телефона, чтобы проверить, не пропустила ли ежедневный звонок неизвестного.

В конце концов Настя пересилила себя и перестала реагировать на вспыхивающий незнакомым номером дисплей. Но перестать проверять телефон было выше ее сил. И волнение, которое вызывали ритуальные звонки не унималось одним усилием воли.

Маргарита после того, как Настя превратилась в брюнетку, стала чаще вызвать ее к себе в кабинет: обсудить меню, рассадку гостей, поговорить о Свете.

Егора Настя не видела, но всегда знала, когда он приходил – научилась угадывать его шаги в коридоре, шелест входной двери, которую он придерживал, врываясь внутрь, слышала горький запах свежей зелени от лишенных своего аромата ромашек. И дыхание ее прерывалось само собой, чтобы не пропустить звук его голоса, если он вдруг заговорит.

Никогда раньше Настя не влюблялась, и сейчас, учитывая странность их отношений, не понимала, нравится ей новое состояние или нет. Скорее, да. И мучительные думы о невозможной любви украшали ее дни смыслом, сладкой тоской и предчувствием новой встречи. Фантазии о том дне, когда он приблизился к ней настолько, что она могла жадно, как собака впитывать вкус его кожи, дразнили Настю по ночам. Он хотел ее поцеловать. Его тянуло к ней. И это не прошло. Это не может закончиться вот так за нетронутым чаем в граненном стакане в дешевой столовой спального района.

Егор – причина, по которой она тянула с увольнением. Хватит себе врать.

После разговора со Славой у Насти вошло в привычку ежедневно мониторить информацию о Маргарите и ее семье. Маргариты было много везде. Похоже до смерти дочери она не отказывала себе в удовольствие блеснуть в обществе. Появлялась она на людях и после ее смерти. Все такая же эффектная, стройная, элегантная, но облаченная теперь в черные наряды, которые, надо отметить, лишь подчеркивали ее хрупкость, ранимость, глубину горя. Совершенство ее горя.

«Я хочу, чтобы ее в этот день окружали только самые красивые люди».

После преображения Настя не стала красивой. Но красивой не была и Света. Покойная была далека от того образа, который создали художники на многочисленных портретах, пытаясь убедить, что их творения правдивее оригинала.

Фотографий Светы в сети почти не найти. Настя искала их особенно рьяно, надеясь найти исчезнувшие со стены свадебные портреты и понять, наконец, что же ее так взволновано и насторожило.

Но оказалось, что Света не зарегистрировалась ни в одной социальной сети. Все, что удалось обнаружить, это несколько официальных снимков с мероприятий, которые устраивал журнал.

И ни на одном из них не было Егора. Как не нашла она его и на странице у Маргариты, пролистав ее до дня основания.

Как не нашла она его в толпе скорбящих на похоронах жены, обнаружив в сети один-единственный внешне бесстыжий, снятый украдкой, но на самом деле тщательно спланированный и отрежиссированный снимок с похорон.

И все же именно из-за Егора Настя откладывала свое увольнение, день за днем убеждая себя, что дело в деньгах. Что глупо отработать две с половиной недели, включая сверхурочные за ужин, и уйти, не дождавшись хотя бы аванса.

А тут еще и Люба удивила ее, задержавшись на кухне после того, как остальные, отобедав, разошлись по своим делам.

– Я видела твои работы. Неплохой слог, мне понравилось. Я подумаю, какую статью смогу тебе поручить.

– А Маргарита не будет против?

Люба скривила рот. Ей не сказали, что не всем блондинкам идет капризный рот.

– Мы договоримся.

И все же за несколько дней до годовщины, Настя несмотря на все доводы разума и чувств решила бежать без денег, не попрощавшись и не сообщив о своих намерениях никому, включая Любу.

По факту ничего особенного не произошло. Настя заканчивала мыть кабинет Маргариты: протерла пыль, портрет Светы, убрала успевшие завять без воды тоскливые ромашки, потянулась тряпкой к подоконнику и услышала за спиной возглас.

– Света, ты здесь?

Она оговорилась, она говорилась. Она просто оговорилась. Но сколько бы Настя не повторяла эти слова по дороге домой, убедить себя не получалось.

Она выронила тряпку, и та упала на кресло Маргариты как клетчатая шаль, мелькнувшая из-за спины главного редактора. Маргарита стояла в дверном проеме. Она, кажется, даже не заметила, что назвала Настю именем покойной дочери.

– Я уже ухожу, – подхватив тряпку дрожащими руками, отозвалась Настя.

– Поторопись, у меня возникли дела.

Настя взяла пылесос, прошла мимо Маргариты, мимо клетчатой шали и на мгновение заглянула в проницательные старушечьи глаза с короткими, торчащими, как ёршики из детского набора для рисования, серыми ресничками. «Я знаю, что ты задумала», – сказал ей этот взгляд. – «Не надо так, ой, не надо».

Настя испугалась и опустила глаза. Маргарита в отличие от своей пожилой сотрудницы ничего не заметила.

Она оговорилась. Она оговорилась.

Возле подъезда Настя столкнулась с курьером. Он загораживал собой проход, тыча в телефон, и Настя обогнула его, прижала магнитный ключ к домофону, просочилась внутрь и захлопнула дверь у курьера перед носом.