Ценитель

Сергей Котов

ЦЕНИТЕЛЬ

Роман

Глава 1

Скупой торговец никогда не станет ценителем. Эту истину мне рассказал дедушка, в первый же день нашего знакомства.

«Если цена за настоящую вещь покажется слишком высокой, и её никак не удастся сторговать – скупец откажется от покупки, а потом совсем перестанет видеть настоящие вещи, – говорил он. – Но помни, что есть и другой вид скупости – держать на складе давно приобретённую настоящую вещь, назначение и смысл которой понять не в состоянии. И ещё неизвестно, что хуже…»

Любой ценитель в состоянии разглядеть настоящую вещь. Но вот с пониманием её предназначения дела обстоят по-разному. Кто-то выясняет, что именно приобрёл, лишь испытав вещь на себе. Я тоже так делал в первые годы, пока дедушка учил меня. Мне повезло: благодаря врождённым задаткам и его усилиям постепенно удалось развить интуицию. Со временем настоящие вещи стали раскрывать мне свою сущность ещё до приобретения. Довольно часто я торговался, уже понимая, за что именно идёт торг. Но попадались и редкие исключения.

Около десяти лет на моём дневном складе в Москве хранился старый виниловый проигрыватель. Я обнаружил его на блошином рынке в Тбилиси. Его продавал грустный пожилой грузин с обвислыми усами и мудрыми чёрными глазами. Как обычно в начале торга, я старался не подавать вида, что знаю подлинную природу предмета. Улыбнулся продавцу, поздоровался. Потом присел рядом. Аккуратно потрогал полированный деревянный бок проигрывателя. Уже тогда я понял, что не смогу сходу определить в чём его ценность. Только почувствовал, что она огромна.

– Хорошая вещь, – сказал я. – Добротная.

Продавец заинтересованно, с прищуром, посмотрел на меня.

– Как есть хорошая, – ответил он. Он говорил по-русски с заметным достатакцентом. Столичные жители его поколения обычно говорят гораздо чище. Приезжий? Из деревни?

– Почему решили продать? – поинтересовался я.

Грузин вздохнул.

– Отец у меня моряком был, – сказал он. – Привёз его из рейса в подарок внуку на его день рождения, сказки слушать… внук давно вырос. Отучился в Америке, сейчас живёт за океаном. Приезжал этим летом в гости…

Продавец сделал паузу, поглядел на осеннее небо, прищурился.

– Вырос сын. Уже и внуков мне родил, да только увидеться не получается – не хочет везти в такую даль. А у меня хозяйство, дом, скотина, на кого это всё оставишь? Только и общаемся, что по видео… вот он сам, без детей, приехал этим летом. Говорит, заберём тебя, у нас поживёшь. Только распродай весь старый хлам, и дом продай. Зачем он тебе одному? У нас лучше будет.

Старик потёр ладонями колени, вытянул левую ногу. Затекла, наверное – он сидел на низеньком раскладном стульчике, не слишком удобном даже на вид.

– Вот я подумал, и решил начать распродавать потихоньку, что нажил. Собираться буду.

Я улыбнулся.

– Удачи вам на новом месте! – сказал я.

– Спасибо на добром слове, – кивнул старик. – Да только зачем мне удача?.. – он потёр грудь, – сердце ноет, как представлю, что всё закончилось. Надеюсь вот, что на пару лет хватит вещей, чтобы распродавались помедленнее…

– Внучата растут быстро, – заметил я. – Тут каждый день на вес золота.

Он кивнул.

– Знаю, знаю, и прав ты… только как вот это всё оставить, а? И с внучатами нянчиться хочется, и прошлое не отпускает… меня же самого в том доме мама тетешкала… там своим, родным пахнет… а как оно на чужбине-то будет?.. чувствую, что поеду – не вернусь больше.

Мне даже показалось, что у него акцент почти исчез. Да и словечки редкие появились. Специально поначалу старался казаться более чужим, что ли?..

– Тут уж выбирать приходится, – вздохнул я в ответ. – Тяжелый выбор, на разрыв… но как по мне – будущее, оно всегда интереснее!

– Это ты верно говоришь, – кивнул он. – Да только что нужнее старику? Новьё или тепло старое, проверенное?… эх!

– Иногда можно на судьбу положиться, – улыбнулся я. – Посмотрите, как торговля пойдёт. Если легко ваши вещи уйдут, да по хорошей цене – значит, ехать надо, без сожалений. Ну а задержат, значит, задержат, тут ничего не попишешь. Пускай внучки подрастают, чтобы перелёт дальний выдержать.

Старик улыбнулся в ответ – открыто, искренне.

– Скажи, ты хочешь его купить? – спросил он.

– Да, – не стал отпираться я.

– Тогда назови свою цену. Давай поторгуемся.

Я назвал. Ровно половину той суммы, которая была у меня с собой наличными, в долларах.

Старик нахмурился.

– Разве ты не знаешь, что грех шутить над стариками? – спросил он с рассерженными нотками в голосе.

Вместо ответа я достал и пересчитал купюры. Старик сделал круглые глаза. Потом снова прищурился и оглядел меня внимательнее.

– Коллекционер, наверное? – спросил он.

– Ценитель, – ответил я.

– Разбираешься в таких делах… и наверняка знаешь, сколько эта вещь на самом деле стоит, – тихо, будто размышляя про себя, проговорил грузин.

В ответ я молча пожал плечами.

– Теперь, когда я знаю, что эта вещь ценная – я бы, может, и не стал её продавать… – сказал торговец.

У меня сердце замерло. Может, не стоило быть слишком щедрым?.. я ведь только начинал набираться опыта и первые склады поставил совсем недавно.

– Но я вижу, что ты старался не обидеть старика, и предложил столько, сколько можешь дать… – он вздохнул. – Что ж… забирай, пожалуй. Сын, когда увидел его в чулане, долго возмущался, что я храню дома всякий хлам – будто и не было тех вечеров, когда он слушал волшебные сказки, натянув одеяло до подбородка.

Я протянул старику руку.

– Значит, договорились, – произнёс я.

– Договорились, – ответил он.

Пожатие его сухой, мозолистой ладони было очень крепким.

Заранее оформив все необходимые документы, я вывез проигрыватель самолётом. В полёте гладил его полированные бока, пытаясь угадать его подлинное назначение, но тщетно.

После прилёта, по дороге на склад, я заехал в специализированный магазин и купил несколько пластинок: классическую музыку, рок и детские сказки. И сразу по приезду включил его.

Как и положено настоящей вещи, проигрыватель работал безупречно. Я получил возможность наслаждаться музыкой в прекрасном, живом качестве – но и только. Больше никаких изменений ни в жизни, ни в настроении и состоянии здоровья не наблюдалось.

После долгих и бесплодных экспериментов я решил, что проигрывателю нужна настоящая пластинка, чтобы раскрыть свой потенциал. И начал охоту за этими вещами, которая заняла целых два года.

Наконец, на складе одного известного парижского ценителя, нашлось искомое. На той пластинке была записана сороковая симфония Моцарта, а её настоящее предназначение оказалось незамысловато: она пробуждала плотские желания, которым почти невозможно сопротивляться.

Разумеется, покупка обошлась мне в целое состояние. Плюс пришлось вынести снисходительные взгляды Пьера (так звали ценителя) и слухи о моём сладострастии, которые, конечно же, сразу начали распространяться в определённых кругах.

Впрочем, они быстро заглохли после того, как я выгодно перепродал пластинку одному известному владельцу казино из Макао.

Пластинка, к сожалению, не добавила ничего нового к проигрывателю. Да, мне пришлось пережить несколько странно-приятных минут, пока я слушал Моцарта – но более ничего не случилось.

Настоящее предназначение проигрывателя для меня оставалось загадкой ещё долгих три года. До того дня, когда дедушка познакомил меня с ценителем из Сингапура, которого я из вежливости пригласил посмотреть мой московский склад.

Он-то и предложил выкупить проигрыватель, назвав более, чем достойную цену. Я даже выторговал небольшую прибавку, но особо не упирался: очень уж любопытно было узнать его подлинное предназначение. А такие вопросы можно задавать только после завершения сделки.

– Скажите, Герман, вы продолжаете общаться со своими родственниками после того, как стали ценителем? – спросил он.

Я вспомнил про маму.

– Да, господин Цай, – я пожал плечами, – звоню родителям, поздравляю с праздниками. И считаю, что это нормально, даже для ценителя.

– А братья или сёстры у вас есть?

В другой ситуации я бы на этом завершил разговор, но тут любопытство победило.

– Единоутробные, – сухо ответил я.

– И отношения вы, разумеется, не поддерживаете? – спросил сингапурец, прищурив и без того узкие глазки. Но хорошо хоть обошлось без снисходительных улыбок.

– В этом нет необходимости, – спокойно ответил я. – Им вполне хватает их большой семьи.

– Обычная история для ценителей, – сказал он. – У вас в окружении нет детей. Поэтому вы так долго не могли понять, для чего нужна эта настоящая вещь.

– И для чего же? – немного раздражённо спросил я.

– Она прибавляет мозгов, – улыбаясь, сингапурец потрогал пальцем свой блестящий высокий лоб. – Но только у детей, лет до двенадцати. Ребятишки, которые его слушали, проявляют выдающиеся способности в тех сферах, которые выберут для обучения.

Я выдохнул. Потом расслабился и улыбнулся.

– Это прекрасно, – сказал я. – Надеюсь, теперь в мире будет немного больше разума.

– Посмотрим, насколько он действительно нужен нашему миру… – загадочно ответил сингапурец.

После этого он забрал проигрыватель и отнёс его к машине, которая стояла на парковке моего склада, возле настоящих ворот.

Эти ворота я приобрёл случайно, когда заглянул во время летнего отдыха в кузню мастера, где-то под Талдомом. Они ржавели на задворках его двора. На мой вопрос, можно ли их приобрести, мастер охотно согласился. «Заказчик пропал два года назад… внёс аванс – и исчез… обидно немного, я всю душу вложил в эти ворота, а тут… в общем, пускай вам послужат!» – объяснил он.

Без этих ворот я бы никогда не решился поставить свой склад на берегу Москва-реки, в Мневниках – место слишком приметное. А так, когда ворота закрыты, они сами и всё, что находится за ними, будто бы исчезает для недоброжелателей и праздно любопытствующих.

В тот вечер я закрыл ворота за сингапурцем и долго сидел на берегу реки, пока мне не позвонил дедушка.

– Слышал, ты помог Цаю? – спросил он.

– Скорее, это он меня сделал… – раздражённо заметил я.

– Помнишь, что я говорил тебе про скупость?

– Помню… – ответил я.

– Цаю было очень нужна эта вещь. Не могу рассказать подробностей – но просто поверь, что всё к лучшему.

– Да я верю… – сказал я, вздохнув. – Всё в порядке, правда. Просто хочу немного один побыть. Спасибо тебе за поддержку.

– Пожалуйста, – ответил дедушка.

Глава 2

Мой московский склад представляет собой три стандартных сорокофутовых контейнера. В одном их них я устроил что-то вроде уютного гостиничного номера с дорогой отделкой и всеми удобствами. В двух других поставил стеллажи, которые постепенно заполнялись приобретёнными мной настоящими вещами.

Каждый ценитель организует свои склады по собственному разумению. Кто-то сортирует настоящие вещи по свойствам, кто-то – по размеру, стране или региону происхождения. Дедушкины склады состоят из трёх отделений: мужского, женского и среднего. В них, соответственно, находятся вещи, распределённые по родам в русском языке. Мешочек настоящего кофе, кстати, у него стоит в «мужской» секции.

Я же предпочитаю сортировать настоящие вещи по времени покупки. Не в хронологическом порядке – а в зависимости от того, когда была совершена сделка: днём или ночью. Какой-то особенной причины именно для такого разделения нет, впрочем, как и в любых других случаях. Так что можно считать это просто моим капризом.

Жилой контейнер моего склада расположен торцом к воде. Перед ним я оборудовал небольшую площадку с грилем, диванчиками и уличным душем. На площадке даже зимой довольно уютно: инженеры одной особенной технологической фирмы создали по моему заказу хитрую систему воздушных тепловых штор для изоляции пространства. Она обошлась мне в целое состояние, но мне очень нравится ощущение нематериальных стен, которое она даёт.

Мне кажется, это очень здорово: сидеть в домашнем халате на мягком кресле, когда вокруг мороз со снегом, а у тебя, в созданном искусными инженерами микромире – тепло и сухо. И между промозглым холодом и уютом нет ничего, кроме воздуха. Стоит протянуть руку – и кожа мгновенно покроется пупырышками от холода.

Впрочем, до настоящих морозов ещё далеко. Днём жарило солнце, лишь к вечеру с воды повеяло сентябрьской прохладой.

Постояв немного на берегу, я решил зайти в свой дневной склад. Там, на стеллажах, осталась одна вещь, предназначения которой я до сих пор не знаю. Моя самая первая настоящая покупка. Благодаря ей я и познакомился с дедушкой.

В конце девяностых мы с мамой жили в небольшом подмосковном городке под названием Егорьевск. Жизнь, как и у многих в то время, была не сахар: денег вечно не хватало, зарплату на обувной фабрике, где работала мама, постоянно задерживали.

Хороших вещей у меня не было. Их просто негде было найти, поэтому приходилось довольствоваться турецким и китайским ширпотребом, которым торговали челноки на рынке.

Впрочем, рынок я любил уже тогда. Мне нравилось ходить между узких рядов, среди вечной сутолоки, примечая, что появилось нового. Я представлял, как эти люди за прилавками со своими большими баулами летают в далёкие земли, где всегда лето и тёплое море. Там они гуляют по невообразимо огромным рынкам, где у каждой большой фабрики есть свой торговый контейнер. А потом торговцы-челноки закупают в огромных количествах всё самое-самое дешёвое – потому что ничто другое на родине у них просто не купят…

Конечно, моё представление о челночной торговле было по-детски наивным. Но я и был ребёнком, который к тому жев пору обожал фантазировать.

Торговцы поначалу относились ко мне настороженно. Однажды, при неудачных обстоятельствах, заподозрили, что я – начинающий воришка. Поймали и хотели было поколотить, но, к счастью, быстро разобрались в ошибке, вывернув мои карманы. Там обнаружилось лишь двести рублей на школьные завтраки.

Потом ко мне привыкли. Начали узнавать и даже угощать горячим чаем из термосов, когда я, подсев рядом, слушал их разговоры про премудрости торговли.

Я очень любил август и ждал его. Потому что в это время нужно было готовиться к очередному школьному году и закупать одежду на рынке.

Мама начинала откладывать деньги на всё это чуть ли не с января, однако сам поход на рынок не любила. Ей была в тягость торговля, обсуждение цен и всё, что с этим связано. Кроме того, её раздражала моя придирчивость. Она терпеть не могла, что для меня было нормальным обойти вообще весь рынок, перемерять с десяток пар туфель или кроссовок прежде, чем выбрать ту, которая меня хоть как-то устраивала.

Но в тот раз мне невероятно повезло. Уже во второй палатке я зацепился взглядом за пару кроссовок «Адидас», не оригинальных, конечно – но меня это совершенно не волновало.

Глядя на них, я испытывал целую бурю чувств, будто сам, лично, каким-то волшебством вдруг оказался на берегу тёплого моря, где они были изготовлены.

Я осторожно взял в руки левый кроссовок. Провёл указательным пальцем по замшевому боку, чувствуя покалывание в позвоночнике.

– Дай посмотрю, кажется, эти тебе великоваты будут, – предложила торговка. Её звали Валентина. Как-то зимой она рассказывала забавную историю про то, как в Шереметьево её задержали на сутки из-за ложного доноса.

– Нет! – резко ответил я, прижимая кроссовок к груди. После чего, наткнувшись на растерянный взгляд мамы, повторил: – нет, они как раз впору, уверен.

– Мерять будешь? – спросила Валентина.

Я кивнул.

Кроссовки сели, как влитые. И после этого я спросил цену.

– Ну это новая партия, и кожа тут вроде бы натуральная… – вздохнула торговка. Я буквально видел, как в ней боролась скупость с жалостью. Она знала меня; прекрасно понимала, что денег в нашей семье не много. Но в то же время чувствовала, что, раз вещь мне понравилась, то можно содрать денег чуть больше.

Конечно, мне нельзя было показывать сразу свой интерес. Таковы азы торговли, которых я не зал. Впрочем, гораздо позже я понял, что даже из этого правила есть исключения.

Валентина назвала цену. Мама цокнула языком, помотала головой и протянула мне руку.

– Пошли, Гера, – сказала она. – Посмотрим, почём такие же у соседей.

Торговка пожала плечами и скользнула по мне равнодушным взглядом.

– Не найдёте таких же – говорю же, партия новая, только завезли, – сказала она.

– Подожди, мам, – ответил я, глядя торговке в глаза.

Она не выдержала – опустила взгляд.

– У вас отличный товар, – сказал я. – Значит, умеете выбирать.

Валентина заинтересованно посмотрела на меня.

– Значит, клиентов будет больше, чем у других. И прибыль хорошая, – продолжал я. – Но очень много зависит от первого клиента, так? Если первая сделка в начале дня не получится – то есть риск, что вообще торговля не пойдёт, верно?

Такая примета действительно была у челноков в то время. Я слышал об этом неоднократно, во время своих долгих зимних прогулок по рынку.

Валентина ухмыльнулась.

– Ну, допустим, – кивнула она. – Но даром отдавать такой товар тоже не дело! Так и разориться можно.

– Так ведь мы не даром, – улыбнулся я. – Давайте так, я в школе буду всем говорить, что такие кроссовки только у вас продаются. И цену назову в два раза выше. К вам точно ещё клиенты придут – гарантирую!

Теперь торговка улыбалась.

– Это интересное предложение, – сказала она. – И сколько ты готов за них отдать?

Я назвал цену. Мама всё равно недовольно нахмурилась, но промолчала. И сделка состоялась. Тогда я ещё не подозревал, какие изменения в мою жизнь она принесёт.

Кроссовки оказались настолько хороши, что привлекли внимание в классе. На второй учебный день меня тормознули парни из одиннадцатого класса, на выходе из школьного двора, и потребовали «пояснить за шмот».

Штаны «Адидас» определённой модели были чуть ли не официальной униформой городских бандитов, которые гордо называли себя «борцами». Никому другому такие штаны носить было нельзя. По слухам, во втором микрорайоне по весне одного парня зарезали только за то, что его штаны были похожи.

В ответ на претензии я проблеял что-то про разницу между штанами и кроссовками, но, конечно, это было ошибкой. Надо было сразу бить или бежать. Словесная придирка была только предлогом, чтобы меня остановить.

Последовал сильнейший удар по корпусу. Похоже, били сзади, ногой. Кажется, такой удар в карате называется «маваши».

У меня дыхание перехватило и потемнело в глазах. Я рухнул в траву возле раскисшей пешеходной дорожки. И тут же ближайшие хулиганы, как стая гончих собак на дичь, накинулась на мои ноги, пытаясь стащить «адики».

Я брыкался изо всех сил. Тогда они навалились всей толпой, не давая мне пошевелиться. Краем глаза я видел, как один из нападавших достал нож-«бабочку» и нацелился на кроссовки. Я осознал, что вот сейчас, в следующий момент, я могу навсегда потерять эти вещи, что их просто порежут в лоскуты. Мне стало нестерпимо больно, физически, будто нервы ошпарило кипятком.

Что было дальше я помню плохо. Несколько мгновений слепой ярости, звук из моего горла, напоминающий звериный рык. Растерянность и даже испуг на лицах хулиганов, когда я зубами впился одному из них в щиколотку, прокусив её сквозь штаны. Визг покусанного, вкус крови на губах…

А потом в одно мгновение, словно по волшебству, всё закончилось. Хулиганы исчезли, будто испарились. Даже покусанный.

Надо мной, на фоне свинцово-серого неба нависала фигура в чёрном плаще, опираясь на трость с металлическим набалдашником в виде бульдога. Лица не было видно – чёрная шляпа с широкими полями давала слишком густую тень.

Я не испугался. В какое-то мгновение я даже подумал, что меня уже убили тем самым ножом-«бабочкой», и что теперь бояться больше нечего. Я испытал грусть вперемешку с облегчением и на всякий случай ощупал себя. Бок после удара сильно болел. Это меня расстроило: разве после смерти боль остаётся? Это нечестно…

– Поднимайся, – сказала фигура, протягивая руку. – Земля холодная, застудишься. Пойдём, приведём тебя в порядок.

– К… кто вы? – рискнул спросить я прежде, чем схватиться за руку.

– Меня зовут Филипп Петрович, – ответила фигура.

– Очень приятно, – кивнул я. – А меня – Герман. Можно просто Гера.

– Я знаю, – ответил мой собеседник, после чего повернулся так, что я смог разглядеть его лицо.

Филипп Петрович оказался импозантным пожилым мужчиной, с умными карими глазами, орлиным носом и щёткой седых усов.

– Ну, ты будешь подниматься? – повторил старик. – Или лежать понравилось? Что, тут особенно мягкая трава? Надо попробовать, что ли?

Он сделал вид, что собирается опуститься рядом со мной. В его глазах плясали озорные искорки.

– Нет-нет, не надо, сейчас… – ответил я, подтягивая под себя ноги.

Бок болел довольно сильно, наверняка будет огромный синяк.

Филипп Петрович снова протянул руку. В этот раз я схватился за неё, после чего он неожиданно сильным рывком помог мне подняться.

– Пойдём ко мне, – предложил он. – Приведёшь себя в порядок. А то как в таком виде домой возвращаться?

Как и всякому ребёнку в то время мне, конечно, были известны жуткие истории про маньяков, которые охотились за детьми. И в другой ситуации я бы ни за что не пошёл куда-то с незнакомцем. Но тут я даже не подумал об опасности. От этого человека веяло чем-то родным, близким, уютным. Совершенно безопасным. Больше того: он будто обещал защиту. Наверно, если бы я задумался в тот момент об этом, такое доверие показалось бы мне странным. Но я не задумался.

– Спасибо… – тихо сказал я, оглядывая свои школьные брюки, испачканные дорожной грязью и пятнами от раскисшей осенней травы. Удивительно, но новенькие кроссовки при этом выглядели отлично, на них не осталось ни пятнышка.

– На здоровье, – кивнул Филипп Петрович. – Нам туда!

Он указал в сторону Советской улицы, куда мы и направились.

Я думал, что он живёт в одной из старых девятиэтажек во втором микрорайоне, но мы пошли дальше. Мимо Дома культуры, через перекрёсток, мимо фабрики, где работала мама – прямо до единственной в городе гостиницы с незамысловатым названием «Егорьевск».

– Вы в командировку приехали к нам, да? – спросил я, когда мы прошли возле сонной толстой тётки, лузгавшей семечки за стойкой. На нас она не обратила ни малейшего внимания.

– Получается, так, – кивнул Филипп Петрович.

– Ясно. Спасибо, что помогли. Это вы ведь их отогнали, да?

– Я немного помог. И, к сожалению, чуть не опоздал, за что себя до сих пор укоряю, – грустно улыбнулся мой спутник.

Мы поднялись пешком на третий этаж. Тут пахло пылью и старыми квартирами. На скрипучем паркете в коридоре лежала ковровая дорожка, местами протёртая до дыр.

Филипп Петрович остановился возле двери, на которой висели прикрученные шурупами латунные цифры «37».

– Ну вот, нам сюда, – довольно кивнул он, проворачивая в замке дверной ключ с огромным коническим деревянным брелком.

Из номера веяло древностью. И чем-то ещё: тёплым, живым и домашним. Наверняка эту живую нотку привнёс нынешний постоялец.

– Подожди пока здесь, – сказал он, закрывая дверь на ключ. – Я воду включу. Её приходится долго сливать, пока горячая не потечёт.

С этими словами он скрылся в санузле. Через несколько секунд послышался плеск воды.

– Там на раковине щётка, – сказал Филипп Петрович, когда вернулся. – Ей можно брюки почистить. И на вот, возьми, надень.

Он достал из-под кровати новенькие пластиковые шлёпанцы и подвинул ко мне. Я осторожно снял кроссовки и переобулся.

– Полотенце на сушилке. Оно большое, ты в него завернись, как в халат. Потом на сушилку штаны повесь, а я её включу. За полчаса, думаю высохнут… ты как себя чувствуешь в целом? – вдруг спросил Филипп Петрович, взглянув на меня и нахмурившись.

– Бок болит… – честно признался я.

– Так, значит, под душем долго не стой. Ополоснулся – и сразу выходи. Если чувствуешь, что плохо стало – зови.

– Ладно… – кивнул я.

Кое-как очистив брюки и ветровку, я разделся. Посмотрел в старое зеркало на свой бок. Там красовался огромный фиолетовый синяк, который, казалось, темнел с каждой секундой.

Ополоснувшись, я завернулся в большое розовое полотенце, повесил на его место брюки с ветровкой и вышел обратно в комнату.

Филипп Петрович сидел возле стола, на котором откуда-то появился вычурного вида фарфоровый чайник. Рядом стояли две такие же чашки.

– Присаживайся, сделай пару глотков, – сказал он, разливая по чашкам чай, аромат которого поплыл по комнате.

Я осторожно, стараясь не потревожить бок, сел на краешек соседнего стула. Поднёс чашку ко рту, понюхал. Пахло приятно: недавно прошедшим летом, солнцем и дальним озером.

Сделал глоток. Тут же почувствовал, как по телу поплыло приятное тепло.

– Это какая-то лекарственная трава? – предположил я.

– Самый обыкновенный красный чай из провинции Юньнань, – ответил старик.

Я кивнул и сделал ещё один глоток.

– А вот чайник – настоящий, – продолжал он. – Скажи, ты ведь видишь это?

Я посмотрел на пузатые фарфоровые бока. И вдруг почувствовал уже знакомое покалывание в позвоночнике и в кончиках пальцев. Совсем как недавно, когда я впервые потрогал кроссовки.

– Да… – выдохнул я, осторожно прикоснувшись к горячей гладкой поверхности.

Перед мысленным взглядом вдруг возникли горы, сплошь заросшие густым лесом, жаркое южное солнце, крохотная лодчонка, плывущая по глади спокойного озера… видение быстро растаяло, оставив лишь отголоски эмоций.

– Так странно…

Мне вдруг очень захотелось обладать этим чайником.

– Он, наверно, очень дорогой? – предположил я.

– Как и все настоящие вещи, – улыбнулся Филипп Петрович. – Как твои кроссовки.

– Что значит «настоящие вещи»? – спросил я.

– Ты ведь уже понял это, верно? – вопросом ответил старик.

– Пожалуй… но как-то не до конца, если честно…

– Ты чай не забывай пить. Заварка из этого чайника даёт здоровье. Тебе бы пришлось в больницу ложиться, а так завтра к вечеру будешь в норме. Синяк, правда, ещё пару дней будет проходить – но от него останется так, одна видимость… ничего опасного.

Я сделал пару глотков.

– Что касается настоящих вещей, – продолжал старик, – лично я считаю, что иногда мастер, работая над каким-то изделием, передаёт ему значительную часть своей души. Порой даже всю душу. Из-за этого простая вещь становится особенной. Настоящей. Она приобретает определённые… скажем так, ценные свойства. Как этот чайник.

Я снова потрогал белую поверхность. Видение не вернулось, но ощущение электричества и странного, приятного возбуждения осталось. Больше того, оно будто бы стало отчётливее.

– Настоящую вещь нельзя сделать намеренно, – продолжал Филипп Петрович. – Мастер может учиться всю жизнь и достичь огромного совершенства в своём ремесле. Он будет создавать качественные изделия. Но может так сложиться, что у него никогда не выйдет ни одна настоящая вещь. И наоборот: возьмём простого парня из бедной семьи, который лишь недавно получил работу. Он сидит по двенадцать часов на смене за верстаком в тёмном и душном цехе или даже на конвейере. Но всё равно он счастлив, потому что альтернатива в его стране – вполне реальный голод. А у него семья, которую теперь есть на что кормить. И вот, в один ослепительный момент он вдруг испытывает непреодолимый порыв поделиться чем-то важным с этим миром. Тогда из-под его рук выходит настоящая вещь. Этот момент созидания всегда случаен, но чаще всего он связан с каким-нибудь значимым событием в жизни мастера. С потрясением – не важно, позитивным или негативным. Вполне может быть, что твои кроссовки сшил мальчишка твоих лет. Кто знает, что с ним случилось?.. может быть, узнал о поступлении в престижную школу на международный грант. Или его любимого дворового пса сбила машина, а он весь день будто бы чувствовал его присутствие и ловил знакомый запах шерсти во время коротких перерывов…

Старик сделал паузу, уставившись куда-то вдаль, за окно. Я же молчал, потрясённый услышанным.

– Но… разве мастер не может забрать себе такую вещь? Когда понял, что сделал? Чтобы, например, продать её за дорого? Конечно, на заводах это незаконно, но ведь наверняка есть способы…

Филипп Петрович улыбнулся.

– Дело в том, что ни мастер, ни обычные люди не могут разглядеть настоящую вещь, – сказал он. – Мастера не понимают, не видят, что сотворили. Для этого есть мы, ценители.

– Ценители? – переспросил я.

– Посмотри по сторонам. Скажи, есть ли тут кроме твоего чайника и кроссовок другие настоящие вещи?

Я огляделся. И тут же моё внимание привлекла трость с бульдогом. Она была в руке у старика в тот момент, когда я пришёл в себя после нападения.

Я поднялся со стула и подошёл к ней. Точно: то же самое покалывание. И видение – грозовое море и огромный утёс, о который разбиваются многометровые волны. Запах свежести и солёные брызги на щеках…

– Вот видишь? – снова улыбнулся старик. – Ты тоже ценитель, Герман. Сможешь угадать, что делает это настоящая вещь?

Я нахмурился, пытаясь уловить какой-то смысл в той картинке, которая возникла после прикосновения. Но ничего в голову не приходило.

– Это ничего, – кивнул Филипп Петрович. – Возможно, научишься со временем. Не все ценители это умеют.

– Так что эта вещь может? – спросил я.

– Она вызывает непреодолимый ужас у тех, кого обладатель трости считает врагом, – ответил старик. – И безграничное доверие у других людей.

– Понятно, – кивнул я.

Мне действительно стало понятно, как так получилось, что я вдруг оказался в гостиничном номере с незнакомцем.

– Не сердись, – улыбнулся Филипп Петрович. – Нам нужно было спешить, иначе дело точно закончилось бы больничным. Я уверен, что у тебя были сломаны рёбра. А как иначе было тебя привести к моему чайнику и чаю?

Я подумал и решил не обижаться.

– А мои кроссовки? – спросил я. – Что делают они?

– Пока не знаю, – улыбнулся старик, которого я лишь спустя полгода начал называть дедушкой. – Думаю, скоро ты сам это выяснишь.

Он подмигнул мне.

Я носил кроссовки почти два года, пока окончательно не перерос их размер. После этого они заняли почётное место на моих складах. Их подлинное предназначение осталось мне неизвестным. И не было ни одного покупателя, не важно, из ценителей или посвящённых людей, который бы заинтересовался ими.

Глава 3

Меня разбудил деликатный, но настойчивый стук в дверь. В первый момент я решил, что мне показалось – всё-таки номер был достаточно дорогим, чтобы исключить всякие недоразумения со стороны администрации, но стук повторился.

Стараясь подавить раздражение, я приоткрыл левый глаз.

Леночка глядела на меня сверху вниз с хитрой ухмылкой на пухленьких губках.

– О, проснулся! – заявила она. – А я нам завтрак заказала! Уже принесли!

С этими словами она выпорхнула из комнаты, накинув гостиничный белый халатик.

Застонав от досады, я откинулся на подушку. Ну вот, а ведь начиналось всё так многообещающе. Вчера в клубе Леночка много не пила, в разговорах не поднимала раздражающих тем и вообще казалась очень разумной. Я даже начал прикидывать, на сколько встреч хватит наших отношений – и тут такой облом. Разумеется, после подобного самоуправства о новой встрече не может быть и речи.

Кокетливо приоткрыв халатик, так, чтобы было видно соблазнительные округлости её крупных грудей, она вкатила в спальню тележку, на которой стояли накрытые колпаками тарелки. Резко и неприятно запахло кофе.

– Яичница с омарами – это тебе, – подмигнула она, поднимая один из колпаков.

Я изобразил улыбку и кивнул.

– Помню, ты вчера рассказывал, что любишь морских гадов.

– Ага, – подтвердил я, выбираясь из-под одеяла.

Мой халат со вчерашнего дня валялся в изножии кровати, рядом с тележкой. Леночка на него едва не наехала. И как я мог вчера посчитать, что она умненькая, а?..

Халат я поднимать не стал. Вместо этого сходил в ванную и прикрылся широким банным полотенцем.

– А я буду блинчики с икрой, – подмигнула она, поднимая второй колпак.

Икра, разумеется, оказалась чёрной. Не то, чтобы мне было прям жалко – но очень неприятно, когда тебя начинают откровенно доить вот так, на второй день знакомства.

Я сел возле тележки-столика. Вилкой лениво поковырял яичницу, в которой кое-где проглядывали волокна омарьего мяса.

– Ешь! – приказным тоном заявила Леночка, наклоняясь ко мне, чтобы я лучше разглядел её груди, которые почти вывалились из халатика.

Однако же это зрелище не произвело на меня того впечатления, на которое она рассчитывала.

Не люблю приторной сладости. И дело даже не в бурной ночи – просто… ну, это был перебор. И я ведь говорил вчера, как всё есть на самом деле. Что меня не интересуют отношения, и я не хочу по-настоящему сближаться. Что меня интересует только одно: чистая физиология. Я вообще в этом отношении всегда максимально честен, так проще. Но почему-то очень многие девушки считают это элементом кокетства. Воспринимают как вызов. Ну, и стараются всеми правдами и неправдами «завоевать моё сердце», которое у меня, как у любого нормального ценителя, для серьёзных отношений запечатано навеки.

– Это полезно для мужчин, – томно прошептала она.

– Ага, – сказал я, отправляя в рот яичницу.

В этот момент на прикроватной тумбочке зазвонил мой телефон. Я лениво взглянул на экран. Дедушка. После неудачного начала дня на душе сразу потеплело.

– Даже не вздумай, – сказала Леночка.

– Надо, – ответил я и потянулся к телефону.

Эта коза натурально перепрыгнула через кровать, выгнулась, достала до телефона и провела по экрану, отклонив вызов. Потом глянула на меня, издевательски улыбаясь.

Я прикрыл глаза и пару раз глубоко вздохнул. Самоконтроль – это очень важно. Хотя временами держать его бывает ох как трудно…

– Пошла вон, – спокойно сказал я, вернувшись к яичнице.

– Чего? – опешила Леночка.

– Вон, – так же спокойно повторил я. – Пошла отсюда.

– Ах… – выдохнула она, поплотнее запахнув халатик. Её щёчки раскраснелись и, пожалуй, сейчас она была более красива чем тогда, когда пыталась играть в «хозяйку». Просчиталась ты, девочка – все эти «верхи» «низы» и прочие «оттенки серого» не про меня.

Леночка довольно шустро оделась, не забыв прихватить мою карточку. Если её, конечно, на самом деле так зовут. Теперь у меня в этом возникли определённые сомнения.

– М**ак, – заявила она, застыв на пороге номера.

Я даже голову не поднял.

– Козёл! – зачем-то добавила она.

Я продолжал мерно пережёвывать яичницу. Кстати, неплохую. И омар, кажется, был настоящим – а то бывает, что кладут крабовые палочки.

– Импотент! – заявила Леночка.

Вот это совсем странное обвинение, совершенно несправедливое, учитывая обстоятельства прошедшей ночи.

Я поднял взгляд и с любопытством посмотрел на неё. Она же торжествующе улыбнулась и выбежала из номера, громко хлопнув дверью.

Сделав глоток слишком крепкого кофе, я потянулся к тумбочке и взял телефон. Открыл банковское приложение. Выставил лимит на карте – сто тысяч. Чисто в память об отлично проведённой ночи. Нравится Леночке (или как там её на самом деле?) чувствовать себя подстилкой – пускай чувствует. Потом оставил заявку на выпуск новой карточки.

Дожевав яичницу и закусив тостом с абрикосовым джемом, я позвонил дедушке.

– Привет! – ответил он через пару гудков. – Случилось чего?

– Да не, – вздохнул я. – Так, личные обстоятельства.

– Ясно, – усмехнулся дедушка. – Опять воевал с какой-то шмарой?

– Зато у неё сиськи огромные, – заметил я.

– Даже не сомневаюсь!

– Нет, правда! – продолжал я, – с мою голову размером.

– Настоящие?

– Обижаешь!

– Как же она, бедолага, их таскает? – с беспокойством заметил дедушка, прицокнув языком.

– Так спина накачана знаешь как? – Ответил я. – Вот прям будто мраморную статую трогаешь, когда она стоит ра…

– Ой, всё, – ответил дедушка, едва сдерживая смех, – издеваешься над стариком, да?

– Знаю я тебя, старика, ага!

– В общем, чего я звонил-то… – голос дедушки сразу стал серьёзным. – Ты в Москве сейчас?

– Ага, – ответил я, автоматически кивнув.

– Есть один посвящённый. Из высшего уровня, – продолжал он. – Интересуется твоим складом. Ему, говорят, в этих ваших Дубаях птички нашептали интересное.

– Что за человек?

– Интересный человек. Крайне серьёзный, – ответил дедушка.

Вот как, значит… получается, кто-то из АП или правительства уровня министра. Или олигарх из приближённого семейного клана.

– Почему сразу на меня не вышли? – поинтересовался я.

– Понимаешь, тут какая ситуация… – замялся дедушка. – Его рекомендатели не имели тебя ввиду, поскольку ты недавно в бизнесе.

– Чего? – удивился я.

– Ну вот так бывает, – вздохнул дедушка. – Я говорил тебе. Есть определённые круги, которые ценителей младше века вообще не воспринимают…

– Идиоты, – беззлобно заметил я.

– Дело традиций, – ответил дедушка. – Так ты сможешь его принять?

– Когда он хочет?

– Завтра. Получается, сегодня вечером его охрана должна осмотреть место и выставить посты.

– Чего? – удивился я.

– Государственная охрана, – добавил дедушка.

Я присвистнул.

– Да, Гера, пора окончательно взрослеть, – сказал дедушка.

– Ладно, – ответил я.

– Мы будем часам к пяти, – сказал дедушка.

– Мы? – переспросил я.

– Конечно. Я не могу такой вопрос на самотёк оставить. Сторожевые вещи сними. Оставь только защитные – те, которые при себе носишь.

– Ворота я снимать не буду! – возразил я.

– Ворота – не сторожевые, они не опасны, – примирительным тоном ответил дедушка.

– Это спорный вопрос, но ладно. Значит, ворота остаются… и я твой браслет надену! – сказал я.

– Это уже давно твоя вещь, – ответил дедушка. – Перестань называть его моим. Будто я понарошку его подарил!

– Ла-а-адно, не буду больше, – улыбнулся я, прекрасно понимая, что, конечно же, буду. Дедушкин браслет – это как имя собственное, которое я дал своей второй настоящей вещи.

Ценители, уцелевшие в период становления и не потерявшие дар из-за скупости, дальше, как правило, живут долго. Иногда – очень долго.

Есть настоящие вещи, способные поддерживать идеальное здоровье. Есть те, которые замедляют старение – сильно, в сотни раз. Правда, что бы там ни говорили сказки, не существует таких вещей, которые могли бы обратить время вспять и вернуть молодость. Ну или пока не нашлось мастера, который бы создал нечто подобное.

Кроме оздоравливающих и поддерживающих молодость, есть огромное разнообразие сторожевых и защитных вещей. Поэтому опытному ценителю крайне сложно навредить физически.

Я узнал об этом почти сразу. Конечно же, от дедушки. В первый вечер нашего знакомства.

После чая из оздоравливающего настоящего чайника он уложил меня поспать. Я не думал, что смогу уснуть – но меня сморило почти мгновенно. А когда я проснулся – за окном уже были осенние сумерки.

– Герман, – дедушка (в то время я ещё называл его Филиппом Петровичем) осторожно трогал меня за плечо. – Герман, пора. Твоя мама уже вышла с работы.

– Что? А? – я с недоумевающим видом хлопал глазами, пытаясь сообразить, где нахожусь.

Бок почти не болел. И вообще я чувствовал себя великолепно: отдохнувшим, полным сил.

– Тебе пора домой, – повторил Филипп Петрович.

– А… да, да, конечно, – кивнул я.

Я поглядел на пол. Мои кроссовки в полной сохранности стояли возле кровати.

– Знаешь, почему я решил помочь тебе? – спросил старик.

– Нет, – ответил я, обуваясь. – Почему?

– Я окончательно решился, когда увидел, как ты защищаешь настоящую вещь, – ответил Филипп Петрович. – С такой яростью, самоотверженно… они ведь стоят такого отношения.

– Просто… – я вздохнул. – Это было невыносимо. Когда я представил, что их режут. Тогда мне показалось, что лучше бы порезали меня самого…

– Кстати, настоящую вещь уничтожить не так просто, – с улыбкой сказал старик. – Вполне может быть, нож бы сломался.

– Да? – удивился я.

– К счастью, да, – кивнул Филипп Петрович. – Твои кроссовки никогда не потеряют форму, не порвутся, не стопчутся.

– Значит, они вечные?

– Увы, не совсем, – вздохнул старик. – Им всё-таки можно навредить. Если долго резать – они порежутся. Если сжечь – они сгорят. Но вот ведь какое дело: в том месте, где это произойдёт, останется частица их свойств. Само место станет особенным… – он выдержал небольшую паузу. – А вообще ты ведь не думаешь, что те ребята, которые напали на тебя сегодня, на этом успокоятся?

Я так не думал. Больше того, точно знал, что меня в покое не оставят. Просто старался не портить себе настроение заранее.

– Поэтому тебе нужно научиться защищаться, – улыбнулся Филипп Петрович. – Так, как это делают ценители.

Он снял со своей левой руки браслет – кожаный, плетёный, с магнитным замком, украшенным замысловатыми узорами.

– Настоящий… – почувствовал я, когда он протянул его мне.

– Конечно, – подтвердил Филипп Петрович.

Я осторожно взял браслет в руки. Прикрыл глаза. В лицо пахнуло морозной свежестью; мелькнул образ сурового северного моря и гранитных скал, вздыбившихся над свинцовыми волнами.

– Увидел что-то? – заинтересованно спросил мой неожиданный благодетель.

– Да, – подтвердил я. – Холодное море и скалы.

– Этой вещи скоро тысяча лет. Предыдущий её обладатель погиб в сражении, выдержав несколько дней битвы один на один с почти сотней врагов, – сказал Филипп Петрович.

– Откуда вы можете знать это? – я подозрительно прищурился. – Или вы… настолько старый?

– Я? – удивился мой собеседник. – Нет, лично я этого не видел. Ты прав, я стар – но всё-таки не настолько. Эта история написана в одной старой книге, которая называется «Деяния данов».

– Не слышал, – признался я.

– Это ничего. Всему своё время. Надень! – сказал он.

Я осторожно примерил браслет на руку. Странное дело – только что он казался слишком свободным, но тут лёг на запястье почти идеально, будто был создан по моей мерке. Щёлкнул магнитный замок, узор совместился. В центре замка появилась стрелка, направленная вверх.

– Будто указатель или компас, – улыбнулся я. – Только нарисованный.

Филипп Петрович грустно вздохнул.

– Н-нда… – сказал он. – Ну да ничего – всё ещё впереди. Герман, это не стрелка. Это древняя руна «Тейваз». Означает «воин».

– А-а-а, – кивнул я. – От оно что. И что она делает? Эта вещь? Придаёт сил?

– Не совсем. Она даёт бесстрашие и усиливает воинские навыки, во много раз.

– Воинские навыки? – Вздохнул я. – Если б они ещё были…

– Ну ты хоть раз руку в кулак сжимал? Бил по груше? – спросил Филипп Петрович.

– Ну так, было дело…

В первом классе у нас в школе работала секция карате, бесплатная для детей из неполных семей, по справке. Мы учили ката и занимались физической подготовкой; до спаррингов только-только дошли к весне, а там льготу отменили.

Какое-то время я ещё пытался заниматься самостоятельно по картинкам в самоучителе, но со временем бросил это занятие, как совершенно бесперспективное. А через пару лет и секция закрылась – преподаватель встрял в какую-то неприятную историю и попал на зону.

– Вот их хорошо, – кивнул Филипп Петрович. – Этого хватит.

– Ладно… – сказал я.

– Главное ни в коем случае не снимай его, хотя бы пару недель. Это ясно?

– А в душе? – уточнил я.

– Особенно в душе или в раздевалке. Ни в коем случае. Понимаешь, браслет обладает некоторым сдерживающим действием. Эти зверьки в человеческом обличье, которые пристали к тебе, чуют такие вещи, рептильным мозгом, и стараются не связываться. Но если уж их желание крови пересиливает страх – ни в коем случае нельзя оставаться без защиты. А то может плохо закончиться.

– Ясно, – кивнул я. – Не буду снимать. Несколько недель вы сказали, да?

– По крайней мере, – кивнул Филипп Петрович.

– А потом как мне вас найти, чтобы вернуть его?

Филипп Петрович растерянно моргнул. Потом рассмеялся.

– Во-первых – искать меня не придётся, всё это время я буду рядом. Пожалуй, я задержусь в вашем городке на некоторое время. А во-вторых – настоящие вещи не одалживают. Так что теперь он твой, насовсем.

Я набрал воздуха в грудь, чтобы что-то сказать. Но все слова в голове вдруг разбежались, как испуганные тараканы. Это было слишком необычно. Кто-то подарил мне по-настоящему дорогую и ценную вещь. Не продал – а именно подарил. От самого осознания этого перехватило дыхание, а в горле появился колючий ком.

– Ну ты чего? – озадаченно спросил Филипп Петрович. – Эй? Всё в порядке!

– С… спасибо! – всё-таки удалось выдохнуть мне.

– Пожалуйста! Носи на здоровье. Завтра ближе к вечеру заглянешь ко мне? Расскажешь, как всё прошло?

– Да! – охотно согласился я и утвердительно кивнул. – Да, конечно!

– Вот и славно! – улыбнулся Филипп Петрович, – а теперь быстренько домой! Времени совсем не осталось…

Я бегом добежал до своего дома. Еле дождался лифта, размышляя, не рвануть ли по лестнице пешком. Но, к счастью, он вскоре открыл свои скрипучие дверцы и, мерно поскрипывая, повёз меня на девятый этаж.

Дома я успел снять верхнюю одежду, поставить кроссовки на полку для обуви и навести на рабочем столе «учебный беспорядок», включив лампу и раскрыв учебник по алгебре на странице домашнего задания.

Услышав, как проворачивается ключ в замке, я вышел в коридор.

Мама несла пакет с покупками. Я подхватил его и понёс на кухню.

– Почему не в шлёпанцах? – бросила она мне вслед.

– Сейчас надену, – ответил я.

– Уже не лето! По полу сквозняки ходят, ты что, хочешь простыть и пропустить занятия? Как догонять потом будешь? Денег на репетиторов у нас нет!

Почему-то она очень любила про это напоминать, будто я когда-то нуждался в услугах этих самых репетиторов. Впрочем, я не обращал на эти ритуальные реплики никакого внимания.

– Сейчас надену! – сказал я, доставая с полки пластиковые шлёпанцы.

– Так лучше… – кивнула мама. – Я пельмени купила, твои любимые. Сейчас сварю!

– Здорово! – ответил я, чмокнул её в щёку.

Честно говоря, пельмени, которые она покупала, я ненавидел. В них не было даже запаха мяса. Но как-то однажды нам случайно попалась на распродаже более дорогой вид, которые мне действительно понравились, и я имел неосторожность сказать об этом маме. После этого она решила, что мне нравятся вообще любые пельмени и начала их часто покупать. Я же предпочитал делать вид, что это вкусно, лишь бы не нарваться на её расстроенные вздохи а то и слёзы.

– Что это у тебя? – мама указала на мою руку с браслетом.

– Да так, безделушка, – ответил я.

– Потратил деньги на завтраки? – спросила она. – Гера, я говорила, это недопустимо! Не надо экономить там, где это неуместно!

– Да нет, мам, друг подарил!

– Знаю я этого друга… а ну-ка покажи? – попросила она.

Я поднял руку.

Некоторое время мама внимательно разглядывала узор на замке, потом попыталась расстегнуть его. Я отдёрнул кисть.

– Это дорогая вещь, – сказала мама. – Гера, где ты его взял?

– Мне его подарили! – упрямо повторил я.

Мама рассерженно фыркнула.

– Если на тебя заведут дело в детской комнате – я не буду улаживать твои неприятности, – бросила она. Разбирайся сам!

Я промолчал, вернувшись в свою комнату.

Конечно, все эти угрозы про «разбирайся сам» давно были пустыми. Мама не то, что в дневник мне не заглядывала – она даже на родительские собрания не ходила. Ей всегда было некогда, а я уже был «слишком взрослым».

И, кажется, я действительно начинал понимать, что это такое на самом деле – быть взрослым и отвечать за себя сам.

Глава 4

О существовании ценителей мало кто знает. Да, тёмные века давно прошли, но излишняя популярность нашего рода занятий могла бы сделать жизнь невыносимой. Поэтому мы бережём наши тайны.

Чтобы получить приглашение стать нашим клиентом, прежде всего нужно быть платежеспособным. Иметь деньги, власть, влияние или же обладать ценной информацией и технологиями, за которые можно приобрести настоящие вещи.

Однако способность заплатить вовсе не единственное условие. Самое главное качество посвящённого – это умение держать язык за зубами. Любая утечка информации обходится слишком дорого, поэтому мы тщательно работаем с клиентурой, чтобы этого не допустить.

Ещё посвящённый не должен быть скупцом и снобом. У него не должна кружиться голова от собственных успехов.

Поэтому само приглашение обычно обставлено очень скромно: простой конверт с краткой информацией или короткий звонок на личный номер. Девяносто процентов тех, кто могли бы стать посвящёнными, переводят эти запросы на своих секретарей и тем самым навсегда лишаются возможности покупать настоящие вещи.

Как правило, во время первой покупки ценитель подробно консультирует нового клиента по известным свойствам настоящих вещей, даёт необходимые советы. Потом, постепенно, необходимость в таких консультациях отпадает. Иногда старые клиенты приходят за определённой вещью целенаправленно, по совету других посвящённых.

Бывает так, что наши давние клиенты достигают очень высокого положения в социальной иерархии, в том числе благодаря открывшимся после посвящения возможностям. В этом случае они получают некоторые преференции – например, возможность выбрать склад и ценителя для очередной покупки.

Тот человек, о котором говорил дедушка, добрался до самых вершин социальной пирамиды. И он шёл на мой склад целенаправленно, чтобы приобрести какую-то определённую вещь. Конечно, мне было жутко любопытно, что же его могло так заинтересовать, однако источники информации у нас раскрывать не принято. Такова природа торговли.

Формально все процедуры были соблюдены, и у меня не было повода, чтобы ему отказать. Тем не менее отказать хотелось. Даже вопреки тому, что у человека такого уровня можно запросить очень хорошую плату.

Особенно раздражала необходимость взаимодействия с его челядью. Конечно же, его охрана понятия не имела, для чего босс решил посетить такое странное место, как мой склад. Но, как обычно, старалась выслужиться изо всех сил, глядя на окружающих свысока, чуть не лопаясь от осознания собственной значимости и крутости.

Дедушка позвонил мне за пять минут до их прибытия. Я зашёл на ночной склад, взял кожаный браслет с руной «Тейваз» и надел его. Потом вышел на улицу и распахнул настоящие ворота.

Целых пять чёрных внедорожников с «мигалками» на огромной скорости вылетели из-за поворота и синхронно затормозили, подняв тучу пыли.

Я поморщился.

Из первой машины выпрыгнул здоровый амбал в чёрном костюме, белой рубашке, непроницаемых чёрных очках и «затычкой» рации в ухе. Оглянувшись, он сделал несколько быстрых жестов. Ещё несколько человек в черных комбинезонах и балаклавах вынырнули из других машин и разбежались по окрестным кустам.

Наблюдая за этим цирком, я старался не рассмеяться.

Рядом с амбалом встал ещё один человек в чёрном костюме. Он был худощав и лыс. Очки и «затычки» отсутствовали – так что я сразу понял, что он стоит рангом выше первого охранника. «Вот здесь поставим… шур-шур-шур… а вон там… бр-бр-бр…» – до меня долетали обрывки того, что амбал рассказывал лысому, непрерывно жестикулируя.

После этого лысый кивнул, и направился в мою сторону.

– Ты тут отвечаешь за территорию? —бесцеремонно заявил он, приблизившись.

Я задумался на секунду, размышляя, как бы ответить, чтобы поставить его на место.

– Эй! Ты оглох? – не унимался лысый.

Тогда я решил просто его игнорировать. Развернувшись, я пошёл в сторону жилого контейнера.

Браслет действовал: я ловил все шорохи, видел тени, ощущал запахи, и по этим признакам довольно точно восстанавливал картинку происходящего за моей спиной.

Вот лысый поднял руку, показал на меня, и два раза повернул ладонь по часовой стрелке. Догадаться о значении жеста было не сложно: «скрути его».

Вот двое в чёрных комбезах рванулись ко мне, видимо, всерьёз считая, что делают это бесшумно.

Ну конечно: как же ещё можно решить сложившуюся ситуацию иначе, чем положив кого-нибудь мордой в асфальт?

Я продолжал спокойно идти. Двое приблизились. Первый попытался сделать подсечку – чтобы я сразу рухнул плашмя. Потом, видимо, намереваясь скрутить руки и «подготовить для допроса».

Через мгновение первый нападающий сидел на пятой точке, с недоумением глядя на свою неестественно вывернутую ногу. Болевые импульсы ещё не успели дойти до его крошечного мозга.

Я презрительно усмехнулся. А ведь предполагается, что это элита из элит! Но, похоже, охранники есть охранники, даже высшего ранга.

Второй нападающий был более осторожен. Он отступил на шаг назад, потом стремительным броском метнулся навстречу, метя кулаком в солнечное сплетение. Вот это уже серьёзно: неподготовленного человека так и убить можно. Ему я сломал обе руки – причём так, чтобы боевик гарантированно отправился на пенсию. Потому что нельзя просто так калечить людей.

Лысый озадаченно почесал в затылке и поднял руку, видимо, чтобы дать команду остальным боевикам напасть на меня. Но я не предоставил ему такой возможности.

Я сделал с ним ровно то, что намеревался сделать со мной его подчинённый – сбил с ног и заломил руки за спиной.

Не то, чтобы мне это нравилось, но в данной конкретной ситуации я испытывал что-то вроде удовлетворения. Всё-таки хорошо, что я поддерживал физическую форму и занимался тайцзи. Без этих навыков браслету просто нечего было бы усиливать. А так я чувствовал себя вполне уверенно.

– Ты что творишь?! – прошипел лысый. – Жить надоело?!

Оставшиеся невредимыми боевики окружили меня полукольцом. Двое достали пистолеты и нацелились на меня. Ещё я чувствовал одного снайпера, который успел занять позицию на дереве справа от ворот.

– Вас разве не предупредили, что с хозяевами следует вести себя вежливо? – спросил я нейтральным тоном.

– Слезь. Немедленно. Последний шанс!

Странно… поначалу мне показалось, что у этого лысого есть проблески интеллекта. Я ещё сильнее сжал его руки. Он попытался вырваться; под тонким чёрным пиджаком перекатывались стальные мышцы. Надо признать, что в целом он пытался действовать грамотно – и в любой другой ситуации это приём сработал бы. А так он только сломал себе одну из лучевых костей.

Лысый глухо замычал.

– Слушайте, среди вас есть хоть кто-то с мозгами, а? – обратился я к стоящим вокруг меня боевикам. – Свяжитесь с руководством. Опишите ситуацию.

Краем глаза я заметил, как один из боевиков отступил на пару шагов назад и тихо заговорил, едва шевеля губами. Прошло несколько секунд. Потом в его глазах появилось бесконечное удивление.

Он сделал жест и боевики медленно и неохотно опустили оружие.

Боевик вынул из уха рацию, потом обратился к лежащему подо мной лысому:

– Михаил Петрович, вас шеф… – сказал он.

– Идиот… – выдохнул лысый.

– Рацию, – сказал я и протянул руку.

Боевик в балаклаве колебался.

– Ты хочешь, чтобы он поговорил с шефом или нет? – спросил я дружелюбным тоном.

Боевик нехотя подошёл и осторожно, стараясь не слишком приближаться, протянул наушник рации.

Лысый попытался ещё раз рыпнуться. Конечно же, неудачно. Прижав его голову к земле, я всунул наушник в его левое ухо. Он ещё пару раз дёрнулся и затих.

Через несколько секунд я отпустил его и поднялся.

Лысый продолжал лежать на земле с отсутствующим выражением лица. Он слушал.

Остальные боевики продолжали стоять полукольцом, удивлённо переглядываясь. Готов спорить, с подобной ситуацией они столкнулись впервые за всю карьеру. А кое-кто из них и в последний раз.

– Вызовите скорую, у этих двоих серьёзные переломы, – я снова обратился к боевику, который передал рацию, кивнув на площадку за воротами, где меня пытались положить.

Раненые мной боевики пытались ползти по направлению к своим авто.

Лысый начал медленно подниматься. Встал на ноги. Хотел отряхнуть штаны, но поморщился – сломанная лучевая кость давала о себе знать.

Плотно стиснув зубы, он посмотрел на меня, после чего произнёс, почти не размыкая губ:

– Прошу прощения за недостойное поведение, – сказал он. – Если вам причинён ущерб, мы его компенсируем. Искренне сожалею об этом недоразумении.

Я выдержал паузу, наслаждаясь почти физически ощущаемой растерянностью других охранников.

Лысый бледнел и потел. Если я правильно понял, от моего ответа в его дальнейшей жизни зависело очень много чего.

– Будем считать инцидент исчерпанным, – ответил я.

– Благодарю, – кивнул лысый.

– В контейнеры не заглядывать. В остальном территория в вашем полном распоряжении, – ответил я, добавив: – Если понадоблюсь, я буду на берегу.

После этого я, улыбаясь своим мыслям, направился в зону отдыха.

Я думал о дедушке. Точнее, о том, как ему удаётся успешно моделировать ситуации. Он ведь не зря посоветовал мне надеть браслет. Будь со мной более серьёзные вещи, ситуация могла закончиться куда более плачевно. Возможно, не обошлось бы без жертв. И тогда я бы точно отказался встречаться с высокопоставленным посвящённым; это было бы нарушением моих принципов. А так у меня оставался выбор: отказать во встрече по формальным основаниям или же проявить дипломатический такт и принять посвящённого, который вроде как становился мне обязан уже в самом начале делового общения.

Кроме того, у меня давно не было выгодных продаж. Не то чтобы я прям в самом деле начинал бедствовать – нет, конечно. Денег у меня на счетах, на складах, в золоте, драгоценностях и крипте хватило бы на несколько роскошных жизней. Но дело ведь не только в деньгах. Дедушка хотел, чтобы я не терял вкуса к сделкам. А тут такая возможность…

Когда-то меня такие его выкрутасы раздражали. Я считал это недостойными манипуляциями, недопустимыми в доверительных отношениях. А потом, со временем, я научился ценить его расчёт и, самое главное – то, с какой неизменной точностью он приводил к благим результатам, сохраняя свободу выбора.

Когда он подарил мне браслет, я искренне думал, что он заботился только о моей безопасности. И лишь спустя какое-то время понял, что вся комбинация была тщательно рассчитана. Что он нашёл достойный способ забрать меня из дома, не причинив никому особого вреда.

Если, конечно, не считать «борцов». Им тогда капитально досталось.

На следующее утро после нашей встречи, в школе, вокруг меня образовалось что-то вроде круга отчуждения. Те пацаны, которых я считал приятелями и даже друзьями сторонились меня. Не подходили на переменах. Отвечали односложно на мои вопросы и вообще старались сбежать куда подальше.

Это было неприятное чувство. Будто я прокажённый.

Впрочем, в каком-то смысле так оно и было: все уже знали, что я наехал на «борцовских» шестёрок, побил их и прокусил одному ногу.

За такое должна была «прилететь ответка». Это понимали все. На этом держалась власть страха уличных банд: там, где не очень работает закон, неотвратимость «наказания по понятиям» становится краеугольным камнем.

Не могу сказать, что мне было не страшно. Даже напротив: я откровенно боялся. Под конец занятий мне даже хотелось выйти в проход между партами и крикнуть: «Мне жаль, жаль, что так получилось, я не хотел! Накажите меня как-нибудь иначе, только не убивайте! Не надо!»

Браслет на моей руке выглядел каким-то жалким талисманом, который носят с собой неудачники в надежде, что неприятности обойдут их стороной. Несмотря на все вчерашние чудеса, я никак не мог поверить, что эта вещь в состоянии меня защитить. Никаких особых изменений в себе я не замечал.

И всё-таки, несмотря на нарастающую панику, я держался достойно. Не ныл, не болтал и не пытался убежать.

Даже тройку дюжих парней в «адиках», которые ждали меня возле школьного крыльца после занятий, я воспринял как должное.

Когда я спускался, школьное крыльцо вдруг опустело. Стало тихо.

Я подошёл к троице и только после этого заметил, как в отдалении, возле забора, стоят вчерашние старшеклассники. Они не зубоскалили – лишь наблюдали за происходящим с жадным вниманием, что только подчёркивало серьёзность ситуации.

– Ты что ли Петров? – спросил первый громила, после чего сплюнул через дырку в верхних зубах с громким звуком: «ц-ц-ык!»

– Ну я, – даже не знаю, как у меня получилось сделать так, чтобы голос не дрожал.

Парень ухмыльнулся.

– Ну ты дерзкий! – сказал он. – Ну чё, пойдём, побазарим? Пояснишь, чё как.

– Пойдём, – ответил я.

Стоявший рядом с ним молодчик протянул руку с очевидным намерением залепить мне подзатыльник, но старший остановил его.

– Эй, ты чё? – сказал он. – Вроде всё по-пацански.

– Посмотрим, как по-пацански! – ответил тот. – Сдриснет он, вот увидишь! Зассыт!

– Ты здриснешь? – серьёзно спросил меня старший.

– Нет, – ответил я. – Ещё чего.

– Вот, – удовлетворённо кивнул он. – Пошли, короче.

С этими словами вожак развернулся и двинулся в сторону прудов за школой, которые назывались Кербаты. Нехорошее место. Говорят, на дне тех прудов, если хорошенько покопаться, много кого найти можно.

Остальные двое встали по бокам от меня, на манер конвоя. Я вздохнул и пошёл следом за старшим, стараясь не замечать, как сильно колотится сердце.

Мы дошли до небольшого пятачка у поросшего высоким камышом берега третьего пруда. Вокруг росли густые густы. Идеальное место, если хочешь скрыться от посторонних глаз.

– Ну что, – начал вожак, развернувшись ко мне. На его тонких губах заиграла улыбочка. Хищник почуял кровь.

Удивительным образом эта его улыбочка, которая должна была напугать – меня, скорее, успокоила и разозлила. Да кто такой этот хмырь, чтобы вот так считать себя вершителем судеб и судьёй? Шпана подзаборная…

– Что? – спросил я.

– Э, я тебе слова не давал! – сказал старший. – Я говорю – ты слушаешь. Усёк?

Я промолчал.

– Чё там вчера ты быковал на парней, которые тебе по делу предъявили? Нафига укусил пацана? Это вообще не по понятиям, в курсах?

– Нет, – ответил я. – Не в курсах.

Вожак вздохнул и картинно развёл руками, будто призывая своих подельников в свидетели.

– Та-а-ак, а ну-ка поясни мне, что это такое ты на ноги нацепил? – продолжал он, снова цикнув, сплёвывая.

– Кроссовки, – ответил я.

Он размахнулся и хотел ударить меня кулаком в ухо. Просто, с места, безо всякого предупреждения, всё с той же издевательской ухмылочкой на губах.

Я будто наблюдал его удар в замедленной съёмке. Легко увернулся от кулака, потом схватил его руку за запястье и увлёк на себя, используя инерцию тела молодчика. Он пролетел мимо меня, даже не поменяв выражение лица – наверно, просто не успел. А я продолжал удерживать его руку, пока его несло назад и потом он, теряя равновесие, падал вниз.

С тихим треском, который показался мне оглушительным, кость в его руке сломалась. Я отпустил запястье. Время снова вернулось к нормальному течению.

Старший молодчик катался у моих ног; он, скуля и подвывая, баюкал сломанную руку.

Остальные двое сначала растерялись. Потом, глядя друг на друга, синхронно оскалились и вытащили оружие. Первый – довольно-таки большой нож, второй кастет.

К этому моменту мой страх совершенно исчез. Осталась только отстранённая сосредоточенность.

Я сначала отпрыгнул в сторону, уходя от ножевого выпада, потом развернулся и ударил напавшего с ноги. Тем временем другой, с кастетом, попытался зайти мне в тыл. Я резко дёрнул его за руку. Потом направил оружие в затылок его подельнику.

Тот не успел оправиться от моего удара ногой и даже не оглянулся. Кастет с хрустом обрушился ему на голову. Молодик тут же упал, как подкошенный. Появилась кровь. Сначала он не двигался, а потом начал мелко сучить ногами.

Тот, который хотел достать меня кастетом, выронил оружие и медленно опустился перед дёргающимся напарником.

– Саня? – дрожащим голосом спросил он и потрогал его за плечо. Тот никак не отреагировал, продолжая сучить ногами. – Саня…

Теперь в его голосе звучал настоящий ужас. Он посмотрел на меня. В этот момент я понял, что он не настолько взрослый, как мне показалось вначале.

– Он же… он… – всхлипнул молодчик. —Надо скорую. Срочно скорую! Мотор, где мобила? Мотор?

Он посмотрел на заводилу, который немного притих, всё так же баюкая повреждённую руку.

– Мотор, мобила где! – повторил молодчик.

– В… штанах… – выдавил тот, кого он назвал Мотором.

Немного покопавшись, он достал огромную «Мотороллу» и лихорадочно начал набирать номер.

Я продолжал стоять на месте, отстранённо наблюдая за происходящим. И лишь когда молодчик дозвонился до оператора, я решил убежать.

Глава 5

Прошло три дня. Я начал робко надеяться, что всё обошлось. В школе меня сторонились, но этот вдруг возникший круг отчуждения оказался удобной штукой: не надо напрягаться, поддерживая ничего не значащие разговоры на переменах. Настоящих друзей у меня не было – а приятели… ну что приятели? Я вдруг понял, что мне даже комфортнее одному.

Они пришли утром, на четвёртый день, как раз, когда мама собиралась выходить на работу. Я это почувствовал – ещё до того, как посмотрел в дверной глазок.

– Кто там? – спросила мама удивлённо из кухни.

Настойчивый звонок в дверь повторился.

– Милиция… – ответил я тихо.

– Кто? – мама удивлённо переспросила и вышла в прихожую.

Я отступил в сторону и посмотрел на неё стараясь, чтобы мой взгляд не выглядел жалобно.

– Мам, наверно, это за мной… – тихо произнёс я.

– Что?.. – мамины глаза округлились. В них появился первый испуг.

Она подошла к двери, посмотрела в глазок и начала открывать замок.

Я стоял рядом. Безумно хотелось убежать, спрятаться под кровать и не вылазить – так, чтобы меня никто и никогда не нашёл.

Вдруг с необыкновенной тоской я подумал, что, если бы здесь был мой отец – он бы смог защитить меня от этих людей в синей форме. У него был бы твёрдый голос, он знал бы всё о правах, умел бы говорить так, чтобы становилось совсем не страшно…

Я с силой проглотил колючий комок в горле и заставил себя не думать об отце.

– Вы Петрова Анна Владимировна? – спросил один из милиционеров: суровый мужик лет сорока.

Рядом с ним стояли два мента помоложе, оба вооружены короткими автоматами. И какая-то женщина с рыбьими глазами за стёклами толстых очков. У меня внизу живота похолодело.

– Да, а что случилось? – ответила мама дрожащим голосом.

– Ваш сын, Герман Петров, тут проживает? – продолжал мент.

– Да… что он натворил? – теперь испуг в её голосе смешался с яростью.

Я втянул голову в плечи, но продолжал стоять на месте. В какой-то момент мне даже стало всё равно, что произойдёт дальше – потому что хуже уже быть не могло.

– Разрешите пройти, нам необходимо с вами поговорить.

– Да… да, конечно! Я собиралась на работу, но девочки прикроют… проходите!

Мама отступила в квартиру, освобождая проход.

– Нет-нет, разуваться не надо – ничего страшного! Всё равно полы нужно мыть, – она заискивающе улыбалась.

Теперь мне было не только страшно, но и противно.

Тут мент посмотрел на меня. Странно, но, встретившись с ним взглядом, я даже как-то успокоился. Он глядел без ненависти, с любопытством и даже чем-то вроде уважения.

– Ты Герман? – спросил он.

– Да, – ответил я, кивнув.

– Подожди, пожалуйста, в другой комнате. Мы тебя пригласим, – сказал он.

– Можешь пока вещи собрать, – добавила тётка, издевательски усмехнувшись. – Нижнее бельё и средства гигиены.

Я ничего ей не ответил. Даже не посмотрел на неё. Не хотел доставлять удовольствие своим страхом и растерянностью.

Мент укоризненно посмотрел на неё, но тоже промолчал.

Я ушёл в комнату и закрыл двери.

Некоторые время просто ходил из угла в угол, стараясь ни о чём не думать. Смотрел на прочитанные книги в шкафу. Жаль, что не получится их взять с собой. Но, может, в том месте, куда меня хотят забрать, будет какая-то библиотека? Говорят, что обычно она есть…

Потом я подошёл к двери, чтобы послушать, о чём визитёры говорят с мамой. Но смог расслышать только отдельные слова: «перевоспитание… травма… в тяжёлом состоянии, так что… никак иначе…»

Я закрыл глаза, изо всех сил сжал кулаки, впившись ногтями в ладони так, что, кажется, выступила кровь. Полегчало, но не сильно. Я по-прежнему был на грани паники. Больше всего пугала неизвестность: «Как там всё будет? Туда, куда меня заберут?»

И в этот момент снова раздался звонок в дверь. Уверенный, настойчивый, бодрый.

В порыве безумной надежды я подумал, а что, если вот именно в этот момент, когда он критически необходим, меня нашёл папа? Что это именно он стоит за дверью сейчас, что он пришёл, чтобы спасти меня?..

Я снова проглотил колючий комок в горле, прогоняя несбыточную, безумную надежду.

Автоматически потрогал браслет на запястье. Я так и не снимал его, все эти дни, даже в душе. «По крайней мере, он точно работает, – подумал я. – Пускай только попробуют ко мне сунуться! Те, кто встретит меня там…»

Мама открыла дверь. А потом я услышал знакомый голос:

– Анна Владимировна? – сказал Филипп Петрович. – Я из военного комиссариата, по поводу вашего сына.

Мама всхлипнула.

Я же не смог сдержать любопытство и, приоткрыв двери, выглянул.

Мой знакомый был в военной форме, с двумя крупными звёздами на погонах. В руках он держал солидного вида чёрную папку.

– О, Герман, ты дома? Отлично! – сказал Филипп Петрович. – Подойди к нам, пожалуйста.

Я вышел из комнаты.

– Но мы сейчас… – хотела было вставить мама, но её перебил старший мент, вышедший из кухни.

– Что здесь происходит? – спросил он, после чего добавил, заметив Филиппа Петровича. – Здравствуйте.

– Здравия желаю, – ответил тот. – О, вы уже на месте? Хорошо, что я успел вовремя. Вы следователь Кирпичёв, верно?

– Я… – немного растерянно ответил милиционер.

– Свяжитесь со своим руководством. Документы шли слишком долго, поэтому процесс пришлось ускорить, – уверенным голосом сказал «сотрудник военкомата».

– Подождите. Тут речь про расследование серьёзного уголовного преступления! – начал было возражать милиционер.

– Правда? – Филипп Петрович изобразил удивление. – А по мне так превышение должностных полномочий ответственным лицом, ведущим расследование. Вы ведь в курсе, сколько лет Герману, верно?

– Ему через две недели исполняется четырнадцать! – вмешалась тётка, появившаяся из кухни.

– А когда случился инцидент, который вы расследуете? – спросил Филипп Петрович.

Именно в этот момент я впервые назвал его про себя «дедушка». Просто мне очень хотелось так думать – он был первым взрослым мужчиной, который за меня заступался.

– Послушайте, не знаю, что вам надо, но вы мешаете нам работать! – насупившись, пробурчала тётка.

– Работать – это вводить в заблуждение мать ребёнка насчёт возможных правовых последствий его поведения? – спросил дедушка. – Что, кстати, само по себе является уголовно наказуемым деянием. – Он перевёл взгляд на милиционера. – Вы не хотите составить протокол?

Тот был явно растерян.

– Позвоните в управление, – повторил дедушка, и спросил, обращаясь к маме: – У вас можно воспользоваться стационарным телефоном?

– Да… да, конечно, – кивнула мама, протирая заплаканные глаза. – В коридоре.

Дедушка указал на аппарат. Мент медленно двинулся к нему, хмурясь и почёсывая нос. Он набрал номер.

– Следователь Кирпичёв, – сказал он. Потом последовала долгая пауза, во время которой его выражение лица менялось от сосредоточенного внимания к растерянности и крайнему удивлению. – Да, да, понял, товарищ полковник. Так точно. Да, здесь. Да, принял… есть.

Он положил трубку. Посмотрел сначала на меня, потом на дедушку. После чего просто вышел из квартиры, даже не попрощавшись.

Тётка, обнаружив, что осталась в одиночестве, поспешила последовать его примеру.

Я с грустью посмотрел на грязные следы на линолеуме и, вздохнув, сказал:

– Натоптали.

Мама нервно хихикнула, заискивающе глядя на дедушку.

– А не надо в следующий раз пускать в обуви в квартиру, – назидательно сказал он.

Однако же сам, не снимая чёрных туфель, прошёл в гостиную.

– Анна Владимировна? – позвал он оттуда. – Подойдите, пожалуйста! Нам надо поговорить.

Я вздохнул и направился было в сторону кухни, но дедушка остановил меня.

– Герман! Ты тоже, пожалуйста, подойди, тебя это касается напрямую, – добавил он.

Когда мы разместились вокруг старого круглого стола, дедушка положил на него толстую папку и достал какие-то документы.

– Ваш сын – уникально талантлив, – сказал дедушка, – можете посмотреть результаты тестирования по экспериментальной программе патриотического воспитания. Он нужен нам. Он нужен своей стране.

– Что… что это значит? – спросила мама. Она больше, к счастью, не плакала – наоборот, как-то приободрилась.

– Мы можем предложить ему место на специальном курсе для одарённых детей в Нахимовском училище. Само училище находится в Санкт-Петербурге.

– Но… – растерянно произнесла мама, потом задумалась на пару секунд и спросила: – Это ведь бесплатно, верно?

– Для курсантов – безусловно, – кивнул дедушка. – Более того: именно для этого курса вводится понятие «взрослого иждивенца». Если курсант происходит из неполной семьи.

– Что это значит? – прищурилась мама.

– Это значит, что вы, как единственный родитель и опекун ребёнка, получаете право на пенсию, – ответил дедушка. – Она небольшая, но вполне может быть хорошим подспорьем в хозяйстве.

Мама поглядела на меня с очень странным выражением на лице. Похожее у неё бывало, когда она за что-то несправедливо кричала на меня или наказывала, а потом, разобравшись в ситуации, понимала, что это было зря.

– Но… получается, я не смогу его часто видеть, да? – вздохнула она.

– Он будет приезжать на каникулы. Дважды в год, – ответил дедушка. – Плюс телефонные звонки и письма. В этом вас никто ограничивать не будет. Но с учётом распорядка дня в училище, разумеется.

Ещё один вздох.

– Мне… это сложное решение.

Дедушка положил сцепленные руки на стол.

– Анна Владимировна, – сказал он. – Вы ведь только что чуть не подписали документы, по которым ваш сын мог уехать в одно крайне неприятное якобы исправительное учреждение для проблемных детей. И с этим у вас сложностей не возникло.

– Они сказали, что это единственный способ избежать реального тюремного заключения, – на её глаза снова навернулись слёзы.

– А вы, конечно, им сразу поверили, – дедушка покачал головой. – К вашему сведению, это учреждение – похуже настоящей тюрьмы. Удивительно, что нечто подобное вообще существует в наше время… и, кстати, так, для информации. У следствия ничего не было на вашего сына. Совсем ничего, никакой доказательной базы, кроме слов нескольких отмороженных молодчиков. Но отец одного из них, известный в городе юрист и член бандитской группировки, хотел сатисфакции. Для этого он договорился со знакомым следователем об одолжении – немного подтасовать документы о возрасте и надавить на одинокую мать. Чтобы пацана отправили на расправу в нужное ему учреждение.

Мама всхлипнула.

– Ну-ну, что уж теперь… не стоит, – сказал дедушка спокойным тоном. – Уже всё в порядке. Так что рыдать определённо не нужно.

– Что… что мне нужно сделать? – спросила мама.

– Для начала – поговорить с сыном и спросить о его решении, – дедушка повернулся и подмигнул мне; я улыбнулся.

Мама поглядела на меня тем самым «извиняющимся» взглядом. Но теперь в нём было кое-что ещё. Надежда. Что вот теперь её жизнь, наконец, изменится. Что она избавится от «обузы» – как она сама иногда называла меня в минуты плохого настроения или после полбутылки вина, выпитого по какому-нибудь особенному поводу.

Я прикрыл глаза. Невольно в памяти всплыли те моменты, о которых я бы очень хотел забыть. «Ни один мужик с таким грязнулей не будет жить в одном доме!..» – Я случайно разлил варенье, когда мы сидели за столом с очередным «перспективным папой». «Я ради тебя своим личным счастьем пожертвовала! Мог бы и погулять подольше, когда действительно надо…» – Я пришёл домой, забыв, что мама просила побыть на улице хотя бы до восьми…

Злости не было. Даже обида куда-то улетучилась, когда я осознал: что вот именно сейчас всё поменяется. Что мы больше не будем с мамой жить под одной крышей, не будем одной семьёй… осталась только грусть.

Я тогда не имел ни малейшего понятия – действительно ли дедушка собирается меня устроить в Нахимовское или же просто хочет меня забрать под благовидным предлогом. Но был готов на любой вариант. Только бы больше никогда не видеть этот извиняющийся мамин взгляд.

– Герман, ты действительно хочешь поступить в военное? – срывающимся голосом спросила мама. Теперь она старалась не глядеть мне в глаза.

– Да, мам, – ответил я. – Очень сильно хочу.

Дедушка одобрительно кивнул.

– Хорошо, – сказала мама. – Тогда я подпишу все необходимые документы.

Тем же вечером я вышел из своего первого и последнего дома. Собираясь, я заметил, как удивительно мало, оказывается, у меня было своих вещей. Брюки, джинсы, рубашка. Несколько комплектов нижнего белья и носков. Зимняя куртка. Свитер на осень… ещё книги – но они как бы не совсем мои. Библиотека в нашем доме была общей.

Мама чмокнула меня на прощание в щёку и пожелала удачи. Попросила звонить почаще, хоть это и прозвучало фальшиво. Я хотел сказать, что люблю её – но слова вдруг застряли в горле.

В лифте дедушка неожиданно наклонился и крепко обнял меня, не говоря ни слова. И эти тёплые объятия задушили рвущиеся слёзы. Я лишь всхлипнул пару раз. И это прошло.

– Я действительно поступлю в Нахимовское? – решился спросить я, когда мы вышли на улицу.

– Ну… в какой-то степени, – загадочно ответил дедушка. – Юридически ты действительно будешь там учиться. Если вдруг кто-то надоумит твою маму организовать проверку – она получит любые подтверждения. Но на самом деле у меня на тебя другие планы.

– Какие? – тут же переспросил я.

– Помочь тебе уцелеть, чтобы смог стать настоящим ценителем, – улыбнулся дедушка. – Это начальный период, он самый опасный. Без наставника пройти его очень сложно. Вот поэтому я и появился в твоей жизни, – он подмигнул мне.

Несколько секунд я переваривал полученную информацию. Значит, военного училища не будет. Пожалуй, это хорошо: никогда не любил военных, армию и всё, что с этим связано.

– Куда мы теперь? – спросил я. – Снова в гостиницу? Или к вам домой?

– У ценителей не бывает дома, – улыбнувшись, ответил дедушка. – Мы слишком много путешествуем.

После того вечера я ни разу не возвращался в наш старый дом. Да и некуда стало возвращаться – мама продала квартиру, когда выходила замуж, всего через пару лет. Меня даже приглашали на свадьбу – но я решил не ехать, сославшись на «учебную командировку».

Её новый муж вроде бы оказался человеком обеспеченным, и всё у неё стало хорошо. Спустя некоторое время они завели детей – двух дочерей. Когда те были маленькими, мама пару раз присылала мне фотографии на электронную почту.

Дедушка сразу сказал, что ценителю лучше держаться подальше от любых родственников и не заводить близких связей. Во-первых, так безопаснее: меньше уязвимостей, через которые можно надавить. А во-вторых, так легче – ведь, как правило, мы живём довольно долго. Каково это, оставаться молодым, наблюдая со стороны, как стареют и умирают собственные дети?..

И всё же я долго пытался найти хоть какую-то информацию о своём отце. По мере роста возможностей, мои поиски становились всё более серьёзными – но каждый раз не приносили никакого результата. Постепенно я смирился с этим. Дедушка помог. Нет, он не запрещал мне искать отца, он вообще ничего не запрещал. Просто постепенно открывал передо мной новые горизонты, на фоне которых какие-то детали прошлой жизни становились всё менее значимыми.

Лишь где-то в самой глубине души остался едва тлеющий огонёк безумной надежды. Со временем я понял, что этот огонёк – просто часть моего существа, часть сложной конструкции внутреннего мира, благодаря которой я могу видеть настоящие вещи.

И всё же родство душ может быть важнее родства по крови. Нет, дедушка никогда не называл нас семьёй. Говорил, что мы выше этого. Воспитывал мою самостоятельность – и преуспел в этом.

Выполнение его просьб никогда не было обязательным. И несколько раз я ему отказывал – например, когда не стал выкупать настоящую вещь на колдовском рынке в Бамако, сделанную из части человеческого тела.

Я не стал отказываться от встречи с высокопоставленным посвящённым после инцидента с его охраной вовсе не потому, что об этом меня попросил наставник. Просто мне самому было любопытно поглядеть на этого посвящённого. Понять его интересы. И, конечно, дедушка знал об этом, планируя всю комбинацию.

Глава 6

Деньги давно перестали быть универсальным эквивалентом. Обладание определённой суммой в уважаемой мировой валюте или даже в крипте вовсе не означает, что вы сможете приобрести какое-либо имущество и свободно им распорядиться. Особенно это касается дорогих вещей и активов.

Вас могут ограничить в правах просто из-за страны происхождения. Или из-за того, что один из ваших бизнесов вошёл в противоречие с интересами какого-либо политического клана.

Так что возможность приобретать, обладать и распоряжаться дорогим имуществом – это комбинация финансовых, политических и общественных качеств. Имея деньги, но не имея политической возможности обеспечивать контроль над приобретаемым активом, инвестор рискует потерять и деньги, и сам актив. Владелец одного известного мессенджера не даст соврать – и это только из недавних примеров.

Поэтому ценители принимают в оплату далеко не только деньги. Информация, политическое покровительство, определённые лоббистские действия – всё это может быть платой за настоящую вещь.

И когда я узнал, кто именно интересуется моим складом, у меня не осталось сомнений, что деньги в качестве оплаты я обсуждать даже не буду. Не той высоты полёта эта птица.

Он опоздал на пятнадцать минут. Впрочем, я знал, что он имеет обыкновение опаздывать, поэтому вышел на парковку своего склада только тогда, когда увидел его кортеж на подъездной дороге.

Три «Ауруса» выстроились в ряд напротив распахнутых ворот. Ещё четыре автомобиля оставались здесь со вчерашнего вечера, вместе с охранниками и снайперами.

Посвящённый сам открыл дверь, вышел и, увидев меня, быстрым шагом направился навстречу.

Остановившись возле меня, он протянул руку. Я ответил на пожатие, оказавшееся крепким и сухим.

– Герман? Э-э-э… – запнулся он, намекая, что я должен представиться по отчеству.

– Просто Герман, – ответил я. – Сюда, пожалуйста.

Я указал на проход между воротами.

– Хорошо, – кивнул клиент. – Примите мои извинения за вчерашнее недоразумение. С учётом всей ситуации люди нервные… стараются перестраховаться.

Сам он представляться не стал. Впрочем, в этом действительно не было необходимости.

– Вежливость ведь не просто так придумали, – вздохнув, ответил я. – Когда-то кодекс поведения среди аристократии помог резко сократить число случайных жертв в этой среде.

Он улыбнулся.

– Верно, вы правы. Вежливость – это ценно.

– Извинения приняты, – ответил я.

Клиент вдруг посмотрел на мой «Лэнд-Крузер», притулившийся в углу парковки, возле самых ворот. Я оставил машину снаружи накануне, как напоминание охране, что это всё-таки не их территория.

– Вы консервативны, – заметил посвящённый.

– Как и все люди моего рода занятий, – ответил я.

– Это правда… вы позволите? Посмотреть ближе?

– Разумеется, – немного поколебавшись, ответил я.

Он подошёл к машине.

Этот «Лэнд-Крузер» сотка был настоящим. Моя гордость. Среди технически сложных изделий настоящие вещи попадаются редко. Собственно, чем сложнее предмет, тем меньше шанс, что попадётся настоящий экземпляр. Слишком много людей участвуют в его создании, в таких условиях сложно вкладывать душу.

Дедушка считает, что сам создатель серии присутствовал на конвейере, когда собирали этот экземпляр. Возможно, в последний раз в своей жизни.

Настоящих автомобилей во всём мире меньше сотни. Настоящих самолётов, насколько мне известно, нет ни одного.

Мне невероятно повезло с покупкой этого «Круизёра». Я обнаружил его случайно, лет пятнадцать назад в «Зелёном Углу» во Владивостоке. Его продавал какой-то моряк, в сильном похмелье. Он даже торговаться толком не стал, так ему хотелось поскорее избавиться от этой нудной обязанности.

Потом, немного покопавшись в документах, я обнаружил, что авто выставили на аукцион родственники погибшего владельца, который разбился на мотоцикле в центре Токио. Уверен, они даже не приближались к машине.

Когда я впервые прикоснулся к его чёрному глянцевому кузову, перед глазами сразу же развернулась панорама ночных улиц мегаполиса, стремительно несущихся мне навстречу. У меня даже сердце зачастило от такой гонки.

– Подскажите, он ведь… настоящий, верно? – спросил клиент.

Я с интересом посмотрел на него.

– Нет-нет, не подумайте чего лишнего, – улыбнулся гость. – Я не могу видеть такие вещи. Просто спросил наугад.

– Автомобиль не продаётся, – сказал я.

– Понимаю, да… хотя, если вдруг передумаете – дайте знать, – улыбнулся он.

Я понял, что это его поведение в определённом смысле было прощупыванием границ. Он чувствовал себя уязвлённым после моей небольшой нотации про аристократов, и, надо признаться, мне это даже льстило.

– Едва ли это произойдёт, но спасибо за предложение, – ответил я.

– А что он делает? – спросил клиент. – Для чего нужен? Знаю, это не принято спрашивать – но ведь и не запрещено, верно?

Я в ответ вежливо улыбнулся и ответил:

– Эту информацию я бы предпочёл оставить при себе.

Не то, чтобы предназначение «Круизёра» было большой тайной: на нём всего-то невозможно было заблудиться – ни в городе, ни в степи или тундре. И никакого навигатора не нужно, достаточно держать в голове точку прибытия, и машина будто сама вырулит именно туда. Я просто испытывал странное чувство, похожее на неловкость, из-за того, что такая уникальная по сложности настоящая вещь обладает распространённой и даже банальной функцией. Впрочем, это не отменяло тот факт, что внедорожник никогда не ломался, не гнил и вообще практически не старел.

Посвящённый тоже вежливо улыбнулся и кивнул.

– Что ж. Пойдёмте на склад? – предложил он.

В ответ я сделал приглашающий жест рукой.

– У вас очень уютно, – сказал клиент, поднимаясь на небольшой помост на берегу. – Никогда бы не подумал, что хороший дом можно сделать вот так… тут ведь даже нельзя сказать «построить», так ведь?

– Это не дом, – возразил я. – У ценителей не бывает дома.

– А, ну да, – кивнул он.

– Многие обыватели тоже считают, что вы живёте на работе.

– Но ведь часто оно именно так и есть, – улыбнулся гость.

– Что ж, если вы готовы – приступим, пожалуй, – предложил я.

– Я готов, – кивнул гость.

– У вас есть какое-то представление о том, что именно вы ищите? – спросил я. – Или же просто желаете испытать судьбу?

Гости рангами пониже чаще выбирали второй вариант ответа. И уходили, затарившись дорогими настоящими безделушками, вроде туфель, которые никогда не теряют внешний вид и лечат больные ноги.

– Есть, – кивнул гость.

– Эта вещь у вас больше ассоциируется с дневным временем или же с ночью? – спросил я.

Гость мог и не знать о моём способе сортировки для склада. Однако настоящие вещи рождаются и проходят свой путь не просто так. Если ему суждено обрести что-то своё через мой склад – такая ассоциативная связь часто возникает будто бы сама собой, в чём лично я убеждался неоднократно.

– С днём, – уверенно ответил гость.

Я повёл его в правый контейнер. Открыл большой навесной замок (разумеется, настоящий) и сделал жест, приглашая его внутрь. Там уже горел свет: сработал датчик движения.

«Эх, а ведь было время, когда я предпочитал возиться с фонариками! – вдруг подумалось мне, – это казалось романтичным… и когда же комфорт стал важнее романтики? Старею?..»

– Благодарю, – кивнул гость.

– Не спешите, – посоветовал я. – Если вдруг ничего не обнаружите – осмотрим другую секцию. Такое редко, но бывает.

– Хорошо, – ответил он и ступил внутрь контейнера.

Когда он зашёл, я попытался угадать, что же именно из моих запасов его интересует.

Настоящие вещи не всегда обладают приятными или даже полезными функциями. Иногда создатели начиняют их чем-то таким, от чего в обычной жизни лучше бы держаться подальше. Впрочем, души у людей ведь тоже очень разные. А потенциальной способностью создать нечто настоящее обладают, практически, все. В том числе очень злые люди.

Такие настоящие вещи требуют особой осторожности, и я стараюсь не держать их на открытом складе для продажи. Но опять же, строгих правил тут нет. Даже «злую» настоящую вещь нельзя заставлять долго томиться без дела, это неправильно. И относиться к ней следует с подобающим уважением.

Этому меня тоже научил дедушка. Хотя свою первую настоящую «злую» вещь я увидел только на второй год обучения.

«Многие начинающие ценители гибнут именно от «злых» вещей, – говорил он. – Одна из главных задач наставника – научить молодого ценителя обращению с ними».

Помню, мы прилетели в Шанхай. Специально, чтобы погулять по брендовым магазинам, рынкам Ятай Синьян, где продаются подделки, в том числе очень качественные.

Это был мой первый выезд за границу. И первый длительный перелёт в бизнес-классе. Мы летели «Аэрофлотом» на старом «Боинге-767». Там даже не было встроенных мониторов, а стюардессы по требованию выносили плееры. И кресла не раскладывались в полноценную кровать. Но в то время даже этот устаревший «бизнес» казался мне верхом роскоши. Я наслаждался каждой минутой полёта. Даже спать было жалко.

Поэтому по прилёту я жутко не выспался. На паспортном контроле пытался предъявить брошюрку с анекдотами вместо паспорта. К счастью, обошлось без последствий – пограничник лишь улыбнулся, ожидая, пока я осознаю свою ошибку.

Как доехали до гостиницы – не помню. Всё слилось в сплошную череду небоскрёбов, грандиозных развязок, жары и пряного запаха готовящейся еды, который тут, казалось, был повсюду.

Проснулся я лишь под вечер. Дедушка разбудил звонком в мой номер.

– Ну что, пришёл в себя? – весело спросил он, когда я снял трубку.

– Ну, так… – ответил я, зевая.

– А я говорил, что самое ценное в перелётах премиальными классами – это возможность выспаться. Ничего, поймёшь со временем.

Я принял душ, надел свежую одежду и через пятнадцать минут уже стучался в дедушкин номер.

Дверь распахнулась. Дедушка был одет в белый балахон, широкие джинсы и кожаные шлёпанцы, а на его переносице разместились кошмарного вида дымчатые очки.

Лишь через пару секунд я понял, что очки – настоящая вещь.

– Ну чего рот открыл? – улыбнулся дедушка. – Да, мы идём развивать твою интуицию, на обычных вещах. Мне нужен контроль.

– Для чего они? – спросил я, разглядывая очки.

– Пока не понял? – вопросом ответил дедушка.

Я отрицательно помотал головой.

– Вот в этом и дело. Когда научишься чувствовать обычные вещи – определять назначение настоящих будет куда как проще, – он подмигнул, потом скрылся в номере и через пару секунд вернулся с небольшой кожаной барсеткой с фирменным принтом LV в руках.

– Ты голодный? – спросил дедушка.

Практически всю дорогу в самолёте нас кормили. Так что, несмотря на сон и отдых, желудок всё ещё ощущался полным.

– Не-а, – ответил я.

– Вот и отлично. Значит, сразу к делу.

Мы поселились в самом центре мегаполиса, в одной из башен делового района Пудун. Когда мы вышли на улицу, Солнце как раз заходило; повсюду полыхала рекламная иллюминация, по улицам двигалось людское море, а от постоянных сигналов автомобилей сводило зубы.

– Впечатляют масштабы, да? – спросил дедушка, указывая на один из строящихся небоскрёбов.

– Пожалуй… – согласился я.

– Будущий всемирный финансовый центр. У этого здания очень интересная история: изначально строительство активно поддерживалось японцами. И они придумали, что на его вершине будет отверстие круглой формы, якобы для снижения сопротивления воздуха в самой ширкой части здания. Но китайцы оказались не дураками – вовремя сообразили, что после завершения строительства эта дырка на здании будет очень похожа на восходящее солнце. Потом, в девяносто восьмом, вроде как из-за кризиса, строительство заморозили. И возобновили лишь недавно, но уже после изменения проекта. Теперь отверстие на вершине сделают в форме трапеции. А само здание будет здорово напоминать открывашку, я видел макет, – дедушка улыбнулся.

– Забавно, – кивнул я.

Мы прошли пару кварталов и свернули на широкую пешеходную улицу. Тут торговали уличной едой, сувенирами и безделушками. Встречались уличные музыканты и актёры. На первых этажах зданий размещались дорогие магазины известных мировых брендов.

– Это улица Наньцзин, – пояснил дедушка. – Главное туристическое место. Вместе с «Знаменитой Жемчужиной Востока» и набережной Хуанпу.

– «Жемчужина Востока» – это телебашня? – уточнил я.

– Верно, – кивнул дедушка. – Как догадался?

– По шарам… – ответил я.

И действительно: башня формами напоминала поделку из крупного жемчуга правильной формы, скреплённого спичками. Её было хорошо видно из окон нашего отеля.

– В общем, сейчас мы зайдём в один магазин. Там продаются оригинальные вещи, предназначенные для богатых китайцев и туристов. Твоя задача – внимательно изучить их, постараться прочувствовать, – сказал дедушка.

– Мы ищем настоящую вещь? – на всякий случай уточнил я.

– Вовсе нет! Пока что мы учимся интуитивно определять происхождение самых обычных вещей. И чувствовать качество.

– Ладно, – я пожал плечами.

В конце концов, мне всегда нравилось ходить по магазинам.

Вскоре мы подошли к бутику со знакомыми стилизованными буквами LV. Дедушка толкнул дверь и с уверенным видом вошёл. Я последовал за ним, немного робея. Несмотря на то, что жили мы обеспеченно, до сих пор мне не приходилось бывать в таких местах, напрямую ассоциировавшихся с роскошью. Мы с дедушкой больше катались по блошиным рынкам и челночным маршрутам.

Внутри нас встретила симпатичная китаянка с выбеленной кожей, в строгом деловом костюме. Дедушка что-то сказал ей на китайском, после чего она улыбнулась, кивнула и куда-то скрылась.

– Пойдём, – сказал дедушка, и уверенно двинулся вглубь бутика.

Там, за роскошными витринами с разными сумками, скрывалась небольшая ложа с кожаным диваном и кофейным столиком. Мы с дедушкой сели.

– Как думаешь, как появились бренды? – спросил он.

Я задумался на несколько секунд.

– Наверно, какой-то мастер однажды создал настоящую вещь, а потом люди начали раскупать ту продукцию, которая отмечена его подписью или клеймом, в надежде её заполучить? – предположил я.

Дедушка в ответ весело рассмеялся.

– Ну ты даешь, – сказал он, успокаиваясь. – Конечно же, нет. Бренды возникли тогда, когда изжили себя клейма кустарных мастеров. А люди по привычке продолжали им доверять даже после расцвета мануфактурного и затем фабричного производства. Поэтому фабриканты изобрели замену. Но настоящие вещи не имеют никакого отношения к брендам. Больше того: среди подделок вариант встретить что-то настоящее даже выше. Как думаешь, почему?

Теперь я, ожидая подвоха, рассуждал более вдумчиво.

– Дело в условиях труда… там, где делают подделки, они тяжелее, да? – предположил я.

– В целом верно, – кивнул дедушка. – Уважающие себя бренды стараются обеспечить стабильное качество. Для этого нужно вводить стандарты труда на предприятиях. Чем больше стандартов, тем меньше возможностей для творческих или трагических всплесков.

– Ясно, – кивнул я.

В этот момент из глубин бутика показалась ещё одна девушка. Она несла на подносе крохотный чайничек и пару чайных чашек. Пока мы разговаривали, она устроила для нас что-то вроде чайной церемонии в миниатюре.

– Но, кстати, старина Луи действительно создал в своей жизни настоящую вещь. Под самый конец своей карьеры. Ему было семьдесят лет. Он сотворил небольшую настоящую дорожную сумку для своего сына, Жожра. И вскоре после этого умер. Сын возглавил компанию и успешно вёл дела… догадаешься, в чём было предназначение той сумки? – спросил дедушка, глядя на меня с хитрым прищуром.

– Она повышала трудоспособность? – спросил я.

– Интересная версия, но нет, – улыбнулся дедушка.

– Помогала сохранять верность?

– Тоже не верно! – он помотал головой и сделал глоток чая. – Понимаешь, какое дело: Луи вовсе не был добряком. Скорее, наоборот. Он очень много пережил в детстве, когда скитался полуголодный в поисках работы… и он очень, очень высоко ценил свой собственный труд.

– Сдаюсь, – вздохнул я, пожимая плечами. – Не догадаюсь.

– Это была злая вещь, Гера, – сказал дедушка. – Любой из его конкурентов, которые пытались копировать решения его компании или даже занимались прямыми подделками, разорялся после личной встречи с ним. Если при нём была эта сумка.

– Вот как… он был ценителем? – спросил я.

– Нет, – ответил дедушка, сделав ещё один глоток чая. – Вовсе нет. Он был слишком скуп для ценителя. Он просто следовал ритуалу после первой, удачной для него встречи. В каком-то смысле он был очень суеверен… тем не менее, он не смог или не захотел рассказать об этой примете своему сыну Гастону. В результате мне удалось перекупить эту сумку. Невероятно дорого по тем временам, но, сам понимаешь, для таких вещей деньги – не цена, – он подмигнул мне.

– Получается, это… она? – ошарашенно спросил я, глядя на его барсетку. Но я ведь ничего не почувствовал!

– Нет-нет, что ты! – отмахнулся дедушка. – У меня нет таких врагов, против которых её стоило бы применить… – сказал он, но тут же добавил: – уже нет.

Я тоже решил попробовать чай, который нам принесли. Это оказался отличный пуэр.

– Это очень качественная подделка, Гера, – сказал дедушка, поглаживая барсетку. – Кстати, Жорж ненавидел подделки, и даже изобрёл этот логотип и знаменитый принт, который ты здесь видишь. По иронии судьбы, в наше время это один из самых подделываемых символов в мире.

Я улыбнулся. Действительно, во время наших «челночных» поездок он встречался довольно часто.

Вернулась первая девушка. Она несла на подносе три женские сумки. Что-то прочирикав на китайском и заискивающе улыбаясь перед дедушкой, она поставила их на столик, забрав поднос с чаем и чашками.

– Смотри, – дедушка указал на сумки.

Я осторожно взял одну из них в руки и начал рассматривать.

– Смотри не глазами, – продолжал дедушка. – Старайся чувствовать. Помни, что за вещь перед тобой, и что она должна значить. Что за ней стоит.

– Это обычная вещь… – немного растерянно проговорил я.

– Для тебя – да. А для множества женщин это очень важный символ, дающий целый спектр ощущений. Часто даже меняющий взгляд на мир… скажи, ты смотрел «Завтрак у Тиффани»? – спросил он.

– Нет, – я пожал плечами.

– Ничего, на обратном пути исправим, – подмигнул он. Сквозь толстые дымчатые стёкла его очков это смотрелось странно.

Потом дедушка замолчал. А я очень долго рассматривал сумки и, как он советовал, старался их прочувствовать. Но заодно я всё-таки запоминал мелкие детали: размер строчки, её расположение, углы. Ощущение материала на ощупь. В какой-то момент я даже понял, что мне это нравится. Изучение качественной вещи доставляло эстетическое удовольствие, пускай она и не была настоящей.

Так прошло довольно много времени. Потом дедушка позвал продавщицу, указал на одну из сумок, после чего рассчитался за неё через карточный терминал.

Через пару минут покупку вынесли, упакованную в красивую картонную коробку и брендированный бумажный пакет.

– Ну как тебе? – спросил дедушка, когда мы вышли из бутика в сутолоку пешеходной улицы.

– Понравилось, – честно ответил я.

– Отлично. Теперь перейдём к следующему этапу.

Я едва сдержал разочарованный вздох. Честно говоря, я успел немного устать и надеялся, что сейчас мы вернёмся в отель.

Однако же мы вышли с пешеходной улицы, прошли пару кварталов, потом дедушка поймал такси.

– Теперь мы едем на рынок, – сказал он. – Там продаются копии вещей известных брендов.

– Понял, – кивнул я.

Поездка оказалась долгой. Наконец, мы остановились возле огромного здания футуристического вида, на краю обширной площади, где было много народа.

– Ого! – сказал я, когда мы вышли из такси, разглядывая здание. – Это у них такие рынки?