Игра в дурака

Размер шрифта: 13

* * *

Глава 1. Игорь

Если бы я знал, кто этот господин, зачем к нам пришел и как будет себя вести, я бы ему прямо на пороге сказал, что он ошибся дверью, домом и улицей. Но, в отличие от моей ближайшей подруги и напарницы Варвары, я не очень силен по части интуиции, а потому дал промашку – пригласил его зайти и, более того, без всякого предварительного выяснения провел прямиком в кабинет директора нашего детективного агентства «Феникс» Геннадия Кирпичникова.

Впрочем, если уж быть точным, в кабинет его завел сам Кирпичников, встретивший нас в коридоре. Однако, будучи ближайшим сотрудником и хорошим другом Гены, я мог бы принять первый удар на себя. Я же этого не сделал, ограничившись тем, что принял из рук визитера довольно странную для пусть и не жаркого, но все же летнего дня размахаистую хламиду, после чего сам визитер вмиг превратился в маленькую тощую собачонку.

– Козлинский! Григорий Акимович! – провозгласил он с тем пафосом, с каким провинциальный конферансье объявляет самый ударный номер. При этом он гордо вскинул свою прилизанную головенку, вытянул цыплячью шейку и победно блеснул глазками-бусинками.

Судя по его тону, нам следовало соскочить со своих мест и закричать «Браво!». Но мы продолжали сидеть с видом тупых зрителей, которые никак не могут сообразить, что пора разразиться громкими аплодисментами, и этим ввергли неизвестного господинчика в неописуемое изумление.

– Как?! – возопил он. – Вам мало о чем говорит моя фамилия?!

– Она нам вообще ни о чем не говорит, – ответил Гена за нас обоих, хотя мне, честно признаться, эта фамилия что-то говорила, только я не мог вспомнить, что именно.

Маленький господинчик всплеснул маленькими ручками и, не вынеся потрясения от нашей дремучести, бессильно рухнул на первый подвернувшийся стул. В таком рухнувшем состоянии он пробыл не менее минуты (причем я не мог отделаться от ощущения, будто вижу перед собой кем-то небрежно брошенный носовой платок), после чего вновь вскочил на ноги и произнес с вызовом:

– Я – будущий мэр!

Не знаю, как Гена, а я после таких слов готов был рухнуть сам и не сделал это лишь потому, что отличаюсь хорошим самообладанием. Уж если подобное существо с замашками актера из погорелого театра – будущий мэр, то я имел полное право претендовать на пост премьер-министра. Разумеется, я не позволил себе даже легкой усмешки – равно, как и Гена, который, в отличие от меня, даже не удосужился напрячь голову и вспомнить, где мог слышать фамилию Козлинского.

Но я-то вспомнил. Именно эту фамилию видел в газете, где публиковался список почти десятка кандидатов на должность мэра. Я еще тогда подумал: сколько, оказывается, людей считают себя способными рулить нашим большим городом.

– Допустим, вы – будущий мэр. И что с того? – сказал Гена столь буднично, словно наш визитер намеревался стать вахтером на складе ночных горшков.

– В каком смысле «допустим»?! – взвился Козлинский.

– А в том, что вы пока не мэр, и я пока не знаю, кто вы такой и зачем сюда явились, – отрезал Гена, нимало не заботясь о деликатности.

– Я обязательно буду мэром! – едва ли не топнул ножкой Козлинский и вновь уселся на стул, приняв надменный вид. Можно было подумать, мэрское кресло уже подкатили под его тощий зад.

Однако в данный момент его зад поддерживал наш стул, а мы не входили в число его подчиненных, готовых терпеть затянувшуюся паузу, что Козлинский, наконец, понял, заговорив с подчеркнутой важностью:

– Я принимаю участие в предвыборной кампании, являясь председателем Фонда формирования общественного сознания и развития гражданских инициатив.

– Чего, чего? – наморщил лоб Гена.

Козлинский фыркнул и тут же извлек из кармана рубашки две одинаковые визитки, которые разве что не швырнул нам в лицо.

Я внимательно прочитал набранный витиеватыми буквами текст и все равно ничего не понял. С таким же успехом Козлинский мог назвать себя начальником вселенной или генералом микрорайона.

– Крайне странно, что вы не знаете меня, – снова фыркнул Григорий Акимович и многозначительно добавил: – Зато я знаю вас. Вы, – он величественно кивнул в сторону Гены, – Геннадий Валентинович Кирпичников, директор частного детективного агентства «Феникс», в свое время работали в уголовном розыске, были там на хорошем счету. А вы, – кивок достался мне, – Игорь Андреевич Погребинский.

– Погребецкий, – поправил я.

Козлинский недоверчиво прищурился, словно подозревая, будто я не совсем в ладах с собственной фамилией.

– Хорошо, Погребецкий, – разрешил он. – Но на вас у меня тоже имеется справка. Вы тоже работали в уголовном розыске.

Я подумал: если это вся информация, которую он собрал, то ее никак нельзя назвать впечатляющей. При этом Козлинский имел такой самонадеянный вид, что я не смог отказать себе в маленьком удовольствии и провокационно поинтересовался:

– С чего вы вообще взяли, будто я – Погребецкий? Может, я обычный охранник?

– А, бросьте! – отмахнулся Козлинский. – Мне вас достаточно хорошо описали. Тридцать пять лет, эдакий лощеный красавчик с глазами героя-любовника и фигурой героя боевика.

Ну да, конечно, этот перезрелый стручок перца мог описать мою внешность только так – чтобы у всякого нормального человека возникло ощущение, словно он наелся приторных пирожных с кислой капустой. Но я не обиделся – в конце концов, человек имеет право невзлюбить свой антипод, тем паче, что его любовь меня интересовала в самую последнюю очередь.

– Итак, к делу! – вдруг решительно заявил Козлинский, словно мы пытались его завлечь разговорами о кулинарных рецептах.

Мы не возражали. Однако тут же приступить к делу нам не удалось, поскольку дверь распахнулась, и на пороге выросла Варвара.

Сказать, что Варвара выросла, означало бы сильно преувеличить действительность. Когда возраст женщины преодолел тридцатилетнюю планку, а рост не дотянул до метра пятидесяти пяти, то вырасти она может только в смысле авторитета. Но зато по части этого смысла Варвара Волошина, моя бывшая однокурсница, мой лучший друг и самый надежный напарник, уже достигла таких впечатляющих размеров, что, по крайней мере в моих глазах, вряд ли кто способен с ней сравниться. Уверен, Гена Кирпичников всецело разделяет мое мнение, хотя в свое время, когда я предложил ему взять в агентство Варвару, твердо заявил: «Нет». Но у Гены есть большая и тщательно скрываемая слабость: он, примерный муж и отец двух дочек, человек смелый и решительный, сильно побаивается женщин – причем не каких-то конкретных, а всех скопом. А посему кандидатуру Варвары Кирпичников отмел по определению, что вывело мою взрывоопасную подругу из себя. Эта дюймовочка явилась в кабинет Гены и за закрытыми дверями учинила такую взбучку, после которой ему ничего другого не осталось, как взять ее на работу. Сегодня, подозреваю, Гена считает тот страшный день большим праздником.

Варвара тряхнула рыжими кудрями, обвела нас круглыми зелеными глазами и, растянув свой большой рот в улыбке, поинтересовалась:

– Не помешаю?

– Помешаете! – отрезал Козлинский.

– Не помешаешь! – отрезал в свою очередь Кирпичников и, грозно зыркнув на председателя Фонда формирования и развития, добавил: – Здесь распоряжаюсь я.

Председатель не стал ерепениться, однако же недовольно сморщил свое желчное личико и пробурчал:

– Если вы думаете, я не навел справки о женщине, которая с вами работает, то вы меня недооцениваете, однако…

– Никаких «однако», – пресек бурчание Гена и, кивнув Варваре, велел: – Садись. – После чего повернулся к Козлинскому и напомнил: – Вы, кажется, хотели поговорить о деле.

– Разумеется.

Григорий Акимович тут же перешел на деловой тон и водрузил на стол массивный кейс, в чьих недрах запросто мог уместиться сам. Он открыл крышку, но так, чтобы содержимое было видно ему одному, и выложил на стол два бумажных листа.

Честно говоря, бумага выглядела так себе – приличные люди на подобной не пишут письма даже нелюбимым родственникам. И печать, которую использовали авторы этих, без сомнения, листовок, тоже оставляла желать лучшего – грязновато-голубой цвет создавал впечатление небрежной линялости. Зато содержание листовок было ого-го!

На одной красовался щит с надписью «Мэрия», воткнутый посреди грядок с капустой, причем отдельные капустные листы были нарисованы в виде стодолларовых купюр. Посреди всего этого художества шел текст: «Пустить Козлинского во власть – все равно, что козла в огород».

Вторая листовка обыгрывала тот же самый персонаж только с другого бока. На ней была изображена группа демонстрантов в обличье козлов, которые несли транспаранты. На самом большом из этих транспарантов было начертано: «Любовь зла, полюбишь и… Козлинского!»

– Ну и как вам такое нравится?! – воскликнул герой карикатур.

Мне, признаться, понравилось – в том смысле, что я оценил юмор автора листовок. Варвара, похоже, была со мной солидарна, она даже тихо прыснула, чего, к счастью, Григорий Акимович не заметил, потому как свой гневный взор обратил исключительно на Гену. Надо отдать должное Кирпичникову – он даже лицом не дрогнул. У него это при надобности всегда хорошо получается. В целом же нам удалось сохранить приличествующую серьезность, в отличие от самого вдохновителя неизвестного сатирика.

– Вот именно! Вы ведь со мной согласны! – вскричал он со смесью обиды и негодования, самонадеянно записав нас в сочувствующие. – Жуткая мерзость!

– Да уж, и бумага плохонькая, и краски блеклые, – заметил я, чем вверг Козлинского в полное изумление.

– Вы что?! – Глазки у него были маленькие и серенькие, а тут увеличились раза в три и почернели. – Это же намеренный трюк! Разве сегодня избирателя удивишь яркими плакатами? Да такие плакаты сегодня вызывают только раздражение! Избиратели на них плюют! А вот эти бумажонки, – он брезгливо схватил двумя пальцами листовки и потряс ими над столом, – как раз и привлекают внимание! – Козлинский отшвырнул листовки и сжал пальцы в кулак. – Ловкие политтехнологи не зря получают свои огромные деньжищи!

Мы пожали плечами. Нас никогда не приглашали в политтехнологи, и мы не знали расценок.

– Так вот, – Козлинский вдруг разом успокоился, – я хочу, чтобы вы нашли тех, кто изготовил эту пакость.

Из нас троих самая ехидная – Варвара. Она же и самая нетерпеливая, что и было продемонстрировано немедленно.

– Вы хотите этому юмористу набить морду? – поинтересовалась она с притворной ласковостью и при этом смерила взглядом тщедушную фигуру Григория Акимовича.

Козлинский в долгу не остался:

– Да уж вас-то я об этом просить не стану!

Вообще-то заявил он такое исключительно по незнанию. Лишь несведущий человек мог подумать, что маленькая худенькая Варвара Волошина способна одолеть только цыпленка. Козлинский явно хотел еще что-то добавить в том же духе, но передумал – вероятно, опять ошибся, приняв Варвару за несущественное приложение к нашей мужской компании, на которое не стоит тратить запал.

– Я хочу выяснить, – заговорил он сухо, – кто заказчик этих листовок. Прошу обратить внимание: я не ищу автора, он меня не интересует, я ищу заказчика, потому что…

– Стоп, – перебил его Гена. – Насколько мы трое понимаем, – слово «мы трое» он произнес с нажимом, явно давая понять, что Варвара здесь отнюдь не соринка на полу, – вы участвуете в избирательной кампании, и кто-то выпустил листовки, направленные против вас как кандидата?

– Оскорбляющие меня как кандидата! – гневно уточнил претендент на пост градоначальника.

– Неважно, – проигнорировал уточнение Гена, чем вызвал у Козлинского очередной приступ негодования.

– Очень даже важно! Именно это и важно! Критиковать соперников, в том числе печатно, допускается. Но подобные оскорбления!..

– Обычный прием черных технологий, – вновь перебил Гена, продемонстрировав лично для меня довольно неожиданное знание предвыборных выкрутас.

– Да! Это черные технологии! Это именно то, на чём я могу сделать громкий скандал! – Козлинский окинул нас торжествующим взглядом, схватил листовки и взметнул их вверх, словно знамена. – Здесь по меньшей мере два серьезных нарушения! Первое – прямое оскорбление личности, что может быть рассмотрено в суде. Второе – в листовках нет указаний, где и кем они напечатаны, что считается серьезным нарушением закона о выборах. В любом случае заказчику этих бумажонок не поздоровится!

– А вы сделаете себе на этом рекламу? – спросил Гена тоном, в котором меньше всего угадывалось сочувствие.

– Я тоже имею право на свои методы борьбы! – запальчиво ответил Григорий Акимович.

– Без нас! – отрубил Гена.

– А?! – Козлинский опешил, но ровно на мгновение, после чего зло прищурился и процедил: – Вы работаете на кого-то из моих противников?

– Нет. – Гена тоже прищурился, и тоже зло. – Мы не участвуем в политических разборках.

И вот тут я понял: мне с самого начала не следовало пускать этого типа даже на порог. Но кто же мог подумать, что такой маленький человечек способен наделать столько шума!

Он вопил минут пять, в течение которых вылил на нас столько яда, сколько не наберется у всех ядовитых змей вместе взятых. Под конец он перешел почти на визг, пообещав, что, как только станет мэром, тут же разгонит нашу частную лавочку к чертовой матери, после чего схватил свою хламиду и унесся, опрокинув по ходу два стула.

– Полный придурок, – поставила диагноз Варвара, и мы не стали его оспаривать.

Глава 2. Варвара

Вот уж точно: как что привалит, так целой кучей. Мало было этого клоуна с козлиной фамилией и претензиями льва, так вечером на меня еще одна придурошная насела.

Мама у меня нормальный человек. Зато ее сестра Зинаида прямо-таки в голову ужаленная. Сколько себя помню, а также знаю по чужим рассказам, она вечно за какую-нибудь идею страдает и всех своими страданиями напрягает. Во времена своей советской юности Зинаида с одинаковым пылом выступала против спекулянтов, диссидентов и американских агрессоров. В начале восьмидесятых, в период короткого правления Андропова, публично клеймила позором нарушителей трудовой дисциплины. В конце восьмидесятых, при Горбачеве, лезла на трибуны, призывая поддержать перестройку и гласность. Начиная с девяностых годов у Зинаиды началась просто штормовая жизнь. То она шла на демонстрации с требованием положить конец коммунистическому режиму, то, наоборот, – воинствующему капитализму. То она митинговала за экономические реформы, то – против экономического развала страны. То кричала: «Ельцин – наш президент!», то – «Ельцина в отставку!» При Путине с пеной у рта возмущалась пенсионной реформой и одновременно призывала сплотиться вокруг президента.

И ведь что удивительно: тетя Зина не какая-нибудь там корыстная конъюнктурщица. Она искренний борец за очередную идею-фикс. И все, что она когда-либо получила за свои старания, это почетную грамоту райкома комсомола и выбитый зуб на одном из митингов.

Ладно бы Зинаиде больше нечем было заняться. Так нет же! Она до сих пор работает в своем институте повышения квалификации учителей, имеет мужа, двоих детей и троих внуков. Но тете Зине неймется. Ей подавай нечто глобальное, нечто такое, чтобы на массы воздействовать!

В общем, занес же меня черт к родителям именно в этот вечер, когда тетя Зина на них сверзилась с очередным приступом гражданской активности.

– Ты очень вовремя! – обрадовалась она и тут же принялась науськивать меня на отца с матерью. – Ты только посмотри на этих обывателей! Можно подумать, им сто лет, и единственное, что их заботит, – это удобный гроб и сухая могила!

От таких слов мой папа крякнул, а моя чувствительная мама, которая до сих пор не может без содрогания говорить о работе единственной дочери, всплеснула руками.

– Да, именно так! – пригвоздила их тетя Зина. – Вам наплевать на то, что творится вокруг! Вы только и можете, что новости по телевизору смотреть! А в реальной жизни вы никакого участия принимать не хотите!

Про какую такую реальную жизнь и про какое такое в ней участие завелась Зинаида, я выяснила только минут через двадцать – и то не с первого раза. Но с тетей Зиной так всегда – ее как понесет, никакими вожжами не притормозишь.

– Я, Варвара, твоим непутевым родителям два часа втолковываю, что пора проявить свою политическую сознательность! А эти мещане, – Зинаида возмущенно ткнула пальцем в моих ближайших родственников, – заявляют, что им своих забот хватает. Своих, видите ли! Можно подумать, придет чужой дядя и всех задарма осчастливит!

– Нам не нужен чужой дядя. У меня, например, свой есть. Твой муж, – попыталась я отшутиться, но Зинаида уже была переполнена воинственностью. А когда гремят пушки, юмор замолкает.

– Неужели вам наплевать, кто будет мэром нашего города?! – возмущенно спросила она.

– Нет, нам не наплевать, – хором ответили мы, дружно сомкнув семейные ряды против натиска Зинаиды.

– А раз так, то вы тоже должны внести свою посильную лепту! – безапелляционно констатировала тетушка.

– И кому же эта лепта достанется? – поинтересовалась я.

– Как кому? – Судя по взгляду Зинаиды, я была дура дурой. – Конечно, Валентину Егоровичу Саватееву!

– А это еще кто такой? – проявила я непростительную дремучесть, за что тут же была награждена совсем не родственными эпитетами. – Зато я знаю Козлинского, – попыталась я оправдаться, чем вызвала прямо-таки гомерический хохот Зинаиды.

– Ха-ха-ха! Козлинский! Этот сумасшедший? Да как его вообще можно ставить рядом с Валентином Егоровичем? Что такое Козлинский?! Тьфу! – И Зинаида почти натурально сплюнула на родительский ковер. (Мама вздрогнула, но взяла себя в руки.) – А кто такой Саватеев?! Это личность! Это человек, который достоин, чтобы его фамилию писали только большими буквами! Он управляющий строительным трестом номер один – самым крупным строительным трестом в нашей области! У него дела идут! У него люди хорошую зарплату получают!

А дальше Зинаиду понесло, как по накатанному. И если верить всем ее словам, то получалось, что Валентин Егорович Саватеев – это мудрец, герой и святой дух в одном лице.

– Конечно, у него есть достаточно сильные конкуренты, – с большой неохотой признала поклонница строительного начальника. – Это нынешний мэр Звягин и директор машиностроительного завода Шелест. Ну, с мэром все понятно. Что в прежние годы делал, то и дальше будет делать. Я не хочу сказать, что он плохой мэр, но он всю жизнь в чиновниках ходит, а вся эта чиновная жизнь – она же с конкретной, повседневной жизнью рядовых горожан только боком соприкасается, да и то вскользь. И многие это понимают. А вот Шелест… – Зинаида посуровела. – Это, конечно, серьезно. Тут нам работать и работать. И между прочим, вы все, – вновь набросилась она на нас, – тоже могли бы помочь! К примеру…

И пошли примеры всех тех благородных дел, которые мы просто обязаны совершить во имя торжества справедливости, а конкретно – Валентина Егоровича Саватеева.

Я поняла, что мой визит к родителям омрачен окончательно, но я могу принести ближайшим родственникам большое благо, если избавлю их от общества Зинаиды. Именно это я и сделала, предложив тетке довезти ее до дома. Против такого соблазна Зинаида устоять не смогла, быстро прикинув, что тащиться под дождем до остановки, неведомо сколько ждать транспорт, а потом пилить полчаса в троллейбусе – слишком большое испытание для человека, вступившего на тропу политической борьбы.

Домой я возвращалась через магазин. В том смысле, что, вовремя вспомнив о своем обещании мужу затариться продуктами, заехала в супермаркет. Вот тут-то я и столкнулась с Катей Сокольниковой.

С Катериной мы учились в одном классе. Подружками не были, но, как говорится, состояли в теплых товарищеских отношениях. Последний раз виделись лет десять назад, и с тех пор она сильно изменилась. Но, честное слово, только в лучшую сторону. Такая стала роскошная мадам – просто блеск! Рядом с Катериной я смотрелась как дворовая кошка на фоне королевской львицы.

Катерина набросилась на меня с неописуемой радостью, и я не стала отбиваться. Все-таки общие школьные годы просто так в землю не втопчешь. Мы вышли из магазина и принялись болтать. Катерина мне поведала, что дважды выходила замуж и дважды развелась. Первый муж, как сообщила она с презрением, оказался авантюристом, а второй, сказала она с еще большим презрением, – алкоголиком. Сама она работает директором вполне процветающей рекламной фирмы. Мама ее, Зоя Тимофеевна, продолжает понемногу преподавать английский язык в педуниверситете, одновременно зарабатывая частными уроками. Отец, Валерий Аркадьевич, – замдиректора по общим вопросам машиностроительного завода.

– Это у Шелеста, что ли, у кандидата в мэры? – проявила я осведомленность.

– У него самого, – кивнула Катерина и тут же перешла к расспросам о моей жизни.

В этой самой жизни ее больше всего поразило, что я по-прежнему с прежним мужем и занимаюсь частным сыском.

– А этот твой дружок, красавец такой шикарный, он по-прежнему с тобой? – притуманила взор Катерина.

– Ну ты даешь! – удивилась я, припомнив, как лет десять назад мы с Погребецким случайно встретили Катерину на улице, на бегу перекинувшись парой фраз. Катя тогда первый раз замуж собиралась, судя по всему, за будущего авантюриста, тоже, между прочим, очень симпатичного парня.

– А у меня на классных мужиков глаз – во какой! – И Катерина лихо стрельнула глазами.

Мы поболтали еще минут пятнадцать, вспомнили кое-кого из общих знакомых и расстались, обменявшись телефонами.

Ну что ж, решила я, начался день со знакомства с придурком, продолжился общением с политически озабоченной теткой, зато завершился встречей с приятным человеком. Не самым поганым оказался день.

Глава 3. Игорь

Время от времени женщины посещают мою холостяцкую квартиру вечерней порой, но не в моих правилах устраивать столпотворение. На сей раз получилось самое настоящее столпотворение, хотя женщин было всего трое, однако две из них вполне могли заменить дюжину. А что еще следовало ждать от сестер Малышкиных?

С этими девицами, отличить которых друг от друга я до сих пор способен только по одежде, меня (впрочем, как и Варвару с Геной) судьба свела при расследовании одного хитрого дельца в дамском клубе, и с тех пор они неотвратимо присутствуют в нашей жизни. В то дельце с дамским клубом нас втравили именно они, движимые, с одной стороны, желанием стать штатными корреспондентами «Городской газеты», а с другой – патологической тягой к авантюризму. В конце концов, они получили работу в газете, где вполне удовлетворяли свое пристрастие к беспокойному существованию, но я никогда не обольщался на тот счет, что они не предпримут очередной попытки поделиться своим беспокойством с нами.

И потому, когда в восемь вечера они позвонили и начали настойчиво проситься в гости, я сразу понял: меня хотят нагрузить очередной проблемой. Слабые попытки перенести свидание на завтра закончились, как и следовало ожидать, ничем, и уже через семь минут я открывал входную дверь своего жилища. Судя по всему, барышни болтались где-то поблизости от дома, борясь с желанием без предупреждения свалиться мне на голову снежным комом.

Увидев в свое время впервые Ирину и Марину Малышкиных, я решил, что у меня двоится в глазах. Конечно, я очень быстро сообразил, что передо мной классические близнецы, причем в большом количестве: габариты сестриц вполне позволяли вместить в их одежду еще парочку человек средней комплекции. За последние месяцы они явно не потеряли ни одного грамма веса и не утратили ни одного процента своего буйства.

– Ой, Игорь! Как здорово, что мы пришли! – завопили они с порога. – Мы уж и Варваре звонили на мобильник, но она не откликается, а дома ее нет, хорошо, что ты есть! Молодец!

Мне очень хотелось сказать чего-нибудь едкое в ответ на их похвалу, но тут я увидел, что коллектив гостей отнюдь не ограничивается одними Малышкиными. За их спинами просматривалась высокая, до невозможности худая девушка с черными волосами, черными глазами, длинным тонким носом и смуглым лицом. Восточной красавицей я бы ее никак не назвал – на фоне сестер она, скорее, выглядела как обугленный сухарик рядом со свежеиспеченными булками.

– Галя, – произнесла она низким глуховатым голосом и довольно подозрительно оглядела меня сверху донизу.

Так обычно придирчивые хозяйки рассматривают на рынке кусок мяса – не слишком ли костлявое и жилистое. Хотя если уж говорить о костлявости и жилистости, то тут Гале было бы самое время посмотреть на себя – не женщина, а прямо какое-то теловычитание. Впрочем, я сразу же устыдился собственных мыслей – в конце концов, я сам всегда говорю, что не бывает женщин некрасивых, а бывают мужчины с разными вкусами.

– Ой, Игорь, у нас тут такое дело! – Малышкины по-хозяйски ввалились в комнату, плюхнулись на диван, ткнули Галю в кресло, оставив мне на выбор один из стульев. – Только вы можете нам помочь!

– Кто это «мы»? – уточнил я.

– Ты, Варвара и Геннадий Валентинович.

Девицы посмотрели на меня с большим недоумением, дескать, неужели ты решил, будто мы тебя на «вы» называем?

– Тогда вам надо было прийти к нам в агентство. Вы прекрасно знаете, у нас Кирпичников решает, каким делом заниматься, а каким нет, – сказал я довольно строго.

– Ну уж нет! – воспротивились Малышкины. – Знаем мы его! Он опять про нас невесть что подумает. Было уже, проехали. – Они явно намекали на историю с дамским клубом. – А после он нам даже спасибо не сказал, хотя, если бы не мы…

– Ладно, – пресек я начавшиеся претензии, решив, что все равно они нас всех достанут, и, в конце концов, кто-то должен принять первый удар на себя, – рассказывайте, какая на вас проблема обрушилась. Но прежде… – Я посмотрел на одну сестру, на вторую…

Они поняли меня с ходу.

– Я – Марина, – сказала та, что была одета в светло-голубую кофту.

– А я, как ты теперь, наверное, догадался, – Ирина, – язвительно добавила вторая Малышкина, ткнув пальцем в свою светло-зеленую кофту.

– Вот если бы ты с нами чаще общался, уже давно научился бы различать, – издали сестры коллективный вздох, на который я отреагировал совсем не деликатно:

– Избавь и помилуй!

Сестры восприняли мои слова с присущим им оптимизмом:

– Как бы не так! – И радостно захихикали.

Вполне вероятно, мы бы еще немножко попикировались, но тут из кресла в углу подала голос Галя:

– Так он поможет нам или нет?

– А как же! – уверенно заявили сестры.

– Посмотрим, – осторожно заметил я.

После чего девушки перекинулись взглядами, отдав инициативу Ирине.

– У нас в газете есть журналист, политический обозреватель Сева Желтухин, – начала она. – Так вот, три дня назад я зашла к нему в кабинет, он сидит с экономическим обозревателем Таней Величко, она мне и была нужна, и в это время раздался телефонный звонок. Сева взял трубку, сказал что-то типа «я мигом» и убежал. И с тех пор его никто не видел. Я была последней, не считая Тани. И мобильник его отключился.

Теперь я понял, почему право первого слова предоставили Ирине.

– Мы обзвонили все больницы и морги, его нигде нет. Домой Сева не возвращался и в редакцию тоже, хотя в редакцию он точно должен был вернуться и, мы думаем, совсем скоро.

– Это почему?

– Он караулил главного редактора, хотел с ним о чем-то переговорить. А раз убежал, не переговорив, значит, собирался скоро вернуться. Но не вернулся. И вот мы считаем, что его похитили, – уверенно подытожила Ирина.

– А может, у вашего Желтухина срочно возникли другие планы? – предположил я. – Например, от жены решил на время сбежать?

– У него нет жены! – с вызовом воскликнула Галя.

– Тогда, может, от подруги? – внес я уточнение.

– С какой стати? – ожгла меня взглядом Галя. – Ему нечего от меня сбегать. Мы не живем вместе. Хотя Сева предлагал. А я считала, так, как сейчас, лучше.

Она гордо вскинула голову, а я еще раз про себя отметил, что у разных мужчин – разные вкусы.

– Допустим, – не стал я спорить, – тогда он мог где-нибудь элементарно запить. Или он стойкий трезвенник?

Я ждал очередного отпора, но дождался смятения в рядах.

– Ну… в общем… – смущенно засопели Малышкины, – Сева может. Это у него бывало… По несколько дней пропадал…

– Сейчас это исключено! – отрезала Галя и, чуть помедлив, добавила: – Когда у него такая работа, он никогда не пьет.

– Какая такая? – Право же, мне даже стало любопытно.

Галя пронзительно посмотрела на меня, как бы прикидывая, насколько я достоин важной информации (хотя Малышкины наверняка убеждали ее, что достоин), после чего произнесла с явной неохотой:

– Он работает на выборах мэра. У них есть команда, маленькая, но постоянная, с которой они работают на выборах уже не первый раз. Когда он на выборах работает, он никогда не пьет. Потому что сразу выгонят. А там такие деньги платят!.. Севке за них надо несколько месяцев в редакции вкалывать.

Я подумал, что если есть дни повышенной солнечной активности, то, видимо, для меня сегодня день повышенной политической активности. Не часто тебя пытаются озаботить одной и той же проблемой, к которой ты не имеешь никакого интереса. Хотя, конечно, ситуация с Козлинским и Желтухиным – это отнюдь не одно и то же, однако отличаются эти два случая друг от друга, как два пирога: начинка разная, а тесто одинаковое. Мне не надо было обладать особой догадливостью, чтобы понять: девчонки решили, что исчезновение Желтухина связано с его выборной работой, и теперь они хотят нагрузить работой уже меня.

Я мог пойти двумя путями: либо начать долго и изнурительно изображать из себя человека, начисто лишенного сообразительности, либо с ходу вклиниться в проблему с трудно прогнозируемыми для меня последствиями. Последнее меня совсем не устраивало, но я знал, что Малышкины неотвратимо прилипчивы, а они знали, что я не самый большой на свете тупица. Кроме того, дело шло к ночи, и я не хотел провести эту ночь в обществе трех девиц. Это был бы уже явный перебор.

– Ну хорошо, – сказал я, не видя, впрочем, ничего хорошего. – Насколько я вас понял, вы считаете, что Желтухин исчез неспроста, и подозреваете, что это связано с его работой на выборах. Так?

– Так, – дружно кивнули все трое.

– А от меня вы чего хотите?

– Чтобы ты… вернее ваше агентство, нашли Севу, – заявили Малышкины.

– А в полицию вы не хотите обратиться? – дал я весьма разумный совет, который мгновенно привел моих посетительниц в уныние.

– Они не будут его искать. Тоже начнут предполагать всякую ерунду, ждать, не объявится ли он сам, и все такое прочее. Опять же родителей или близких родственников у него здесь нет, Галя – не жена, поэтому наверняка найдут отмазку. Нет, мы только на вас и надеемся.

Я покачал головой.

– Ничего не могу обещать. Во-первых, окончательное решение у нас принимает Кирпичников, но его вряд ли вдохновит ваше предложение, потому как тут пахнет политикой, а это тот самый запах, который он сильно не любит. Во-вторых…

– Мы заплатим! – с горячностью опередили меня сестры.

– Однажды мне уже приходилось слышать подобное, – напомнил я, – но заплатил другой человек. Вы думаете, на сей раз это сделает Галя? – Я с сомнением посмотрел на подругу Желтухина. Судя по ее лоснящимся брюкам и далеко не первой молодости футболке, она вряд ли отличалась повышенной платежеспособностью.

– Нет, заплатим мы! – пылко возразили Малышкины.

– Из своих редакционных гонораров? Простите, но ваши заработки не внушают мне доверия. – Возможно, я был бестактен, однако же честен.

– У нас есть, где взять деньги! – с явным вызовом заявили девчонки.

– Вот как? Вы обзавелись богатым спонсором? – Я продолжал задавать бестактные вопросы, причем довольно ироничным тоном, что меня, разумеется, не красило.

– Он у нас всегда был!

– Да ну? – Я и впрямь удивился. – И кто же это, если не секрет?

– Мама. У нее частная стоматологическая клиника. «Дента» называется.

Я развел руками. «Дента» находилась в самом центре города, ее рекламу я видел, а о весьма высоком уровне обслуживания и соответствующих ценах слышал.

– Ну что ж, – сказал я, – если ваша мама готова потворствовать вашим прихотям…

– Хороши прихоти! – возмутилась Марина, и ей тут же, естественно, вторила Ирина: – Речь идет о нашем коллеге! Может, даже о его жизни!..

– Ладно, ладно, – пресек я порыв благородного гнева, – оставим это. Но я вас все равно предупреждаю: окончательное слово за Кирпичниковым, и тут я вам ничего не гарантирую. Но пока мой шеф не ответил категоричным отказом, я готов потратить на вас время. А поскольку я не собираюсь оставлять вас у себя на ночь, извольте коротко, но точно отвечать на мои вопросы. Принято?

– Вот видишь, Галка, мы же тебе говорили, что он хоть и красавчик, но очень славный мужик! – услышал я вместо ответа.

– Значит, Всеволод Желтухин работает политическим обозревателем в «Городской газете», – начал я. – И попутно подряжается для участия в избирательных кампаниях. Так?

– Так.

– Он хороший журналист?

– Самый классный политический обозреватель! – с гордостью сообщили Малышкины.

– Классный журналист, насколько я понимаю, хорошо разбирается в предмете и, по возможности, старается писать объективно. Иначе кто же будет всерьез воспринимать его писанину. Или я не прав?

– Прав.

– Но ведь работая на выборах, он своего клиента облизывает, а конкурентов обгаживает. Что же дальше с его репутацией?

– Чего уж вы так примитивно? – подала голос Галя. – В газете и на нашем сайте он публикуется под псевдонимом Жаркий. А под материалами, которые пишет на выборах, фамилии вообще ставят с фонаря. Фамилия автора здесь никого не интересует.

– Что-то я не совсем улавливаю. Получается, по четным числам Желтухин пишет объективные статьи в родную газету, а по нечетным – оды и компромат?

– Вот и нет, – заступились за коллегу Малышкины. – Сева на время выборов отпуск взял. Он, конечно, в редакции появляется, но редко. Поэтому его никто не хватился. Это Галя сегодня позвонила, сказала, что его уже три дня не видно и не слышно.

– И многие знают, чем во время отпуска занимается ваш приятель? – обратился я к Гале.

– Кому сильно надо, тот знает. Но это ничего не значит. Как будто только он один на выборах пишет. И другие есть. А вы газеты с телевидением посмотрите, радио послушайте, Интернет прошерстите – кругом заказуха. Выборы для СМИ – самый кайф. Денежки на подносе приносят.

– Насколько я понял, у Желтухина это не первая избирательная кампания и он всегда работает в одной команде. У кого?

Сестрицы переглянулись и вопросительно уставились на Галю.

– У Бреусова, – сообщила она после некоторой заминки, – Виталия Сергеевича. Он политтехнолог.

– А Бреусов на кого сейчас работает?

– На Никиту Петровича Шелеста, директора машиностроительного завода.

– Бреусов – руководитель избирательного штаба?

– Нет, он заместитель по работе со средствами массовой информации.

– И что же, он не принялся искать своего журналиста?

– А мы не знаем, – хором ответили девушки.

Мы поболтали еще с полчаса, которые не принесли мне никакой особо впечатляющей информации. За исключением нескольких деталей, а именно…

Главные претенденты на пост градоначальника – это сам мэр, Шелест и управляющий строительным трестом Саватеев.

Желтухин имеет привычку собирать досье на всякого более или менее заметного политика.

Сам Сева – человек вполне мирный, явных врагов не имеет и ни разу не высказывал Гале каких-либо опасений. В день своего исчезновения он собирался с Галей в гости, но у нее не появился, на что та обиделась и не звонила трое суток, а когда всполошилась и даже пришла к нему домой, обнаружила на столе банку с котлетами, которые принесла утром того злополучного дня, из чего сделала вывод, что Сева в собственной квартире не появлялся.

Вот и все. Ничего особенного. Однако же я был склонен верить Гале, которая напоследок заявила:

– Я давно Севке говорила, что политика – грязное дело, и он когда-нибудь вляпается по самую маковку. Лучше бы, как я, спортом занимался.

Оказалось, Галя работает на телевидении спортивным репортером. Понятно тогда, отчего она такая худая. Попробуй, побегай за этими спортсменами.

Глава 4. Варвара

– А что ты хотела? Чтобы я их выставил за дверь, хотя они, между прочим, проявили в определенной степени деликатность, предварительно позвонили и…

– Бросились тебе на грудь, – злорадно добавила я, с удовольствием представив, что если бы Ирка с Маринкой одновременной бросились на Погребецкого, то даже он бы рухнул под их тяжестью.

– В конце концов, я мужчина и в некотором роде джентльмен! – напомнил Игорь.

– Это ты расскажешь Кирпичникову. Он разрыдается от умиления и подарит тебе букет цветов, – не унималась я.

– Все-таки иногда мне хочется щелкнуть тебя в лоб, причем наповал, – признался мой лучший друг.

Нет, у него сегодня явно было повреждено чувство юмора.

– Ты, конечно, все хохмишь, – развеял мои сомнения Игорь, – а я, между прочим, считай, влип. Во-первых, сама знаешь, Гена на Малышкиных неадекватно реагирует.

Уж это точно. Он по-прежнему считает, что сестрицы тайно вынашивают какие-то авантюрные планы в своих журналистских интересах, хотя девчонки ведут себя – не подкопаешься. И вообще они славные. Нам с Игорем нравятся. А Гена почему-то все пыхтит.

– А во-вторых, здесь явно политикой попахивает. А от этого Кирпичников просто в бешеный восторг придет.

И это точно. Так обрадуется, что нас со свету сживет.

– Но, с другой стороны, – продолжил Погребецкий, – я не мог им сказать, будто нас это не касается. Я им, конечно, посоветовал в полицию обратиться, но, если вдуматься, что они могут сообщить? Барышня на три дня потеряла своего любовника? Ладно бы мужа, к этому у нас хоть с каким-то пониманием относятся, а то кавалера. Нет, я никак не мог выставить их за дверь.

– Допустим, Желтухин исчез. В редакции его не хватились, потому что он вроде как в отпуске. Но тогда его начальник по избирательному штабу Бреусов должен был бы всполошиться. – Мне это показалось логичным.

– Может, он и всполошился, но только Галя обзвонила всех приятелей, никто не знает, где Сева, и ни у кого о нем никто не спрашивал. У Гали о нем не спрашивали тоже. Тебе это не кажется странным?

– А если он не пропал? – предположила я. – Если его тот же Бреусов срочненько куда-то отправил? Галя звонила в избирательный штаб?

– Дорогуша, попробуй сама позвонить в штаб и поинтересоваться. Неужто ты свято веришь, будто тебе что-нибудь внятное сообщат? У них же там не избирательные, а прямо-таки военные штабы. Они боевые действия ведут по захвату мэрского кресла.

Погребецкий крутанулся в собственном кресле и попытался дотянуться до кофейника. Разумеется, как обычно, не дотянулся, после чего соизволил-таки проявить джентльменство в отношении меня – встал и налил в мою чашку кофе. Себя, разумеется, тоже не забыл.

– А самая большая головная боль у нас с тобой на данный момент, – «обрадовал» он, – это Гена. Вот уж кто бой устроит!..

В это время дверь распахнулась, и в кабинет ввалился любимый начальник собственной персоной.

– Кофеи распиваете? Пижоны! Люди на работе время экономят и растворимый пьют, а вы исключительно варите. У вас много свободного времени…

Гена потянул носом и, как мне показалось, довольно завистливо глянул на кофейник.

– А мы тебе тоже нальем, – сподхалимничала я.

– Да уж, хорошо бы, – вздохнул он. – Но некогда. – И, сурово глянув на Погребецкого, добавил: – Сегодня ты остаешься за главного. Я уезжаю и уже не вернусь. А ты чтобы из офиса ни ногой. Тут может один клиент появиться. Если, конечно, появится… – И довольно мрачно закончил: – У нас, между прочим, уже две недели клиентов нет. Хорошо, я дураком в свое время не был и охранное подразделение создал, а то сосали бы теперь лапу.

«Есть клиенты! Есть!» – чуть было не заорала я, но вовремя одумалась. Подставить ему сейчас Малышкиных – все равно, что собственную голову под топор.

– Ну, подруга, считай, нам повезло! – обрадовался Погребецкий, когда за Геной закрылась дверь. – У нас есть целый день, чтобы хоть в общих чертах прояснить ситуацию с Желтухиным.

– Не у нас, а у меня, – уточнила я, представив Погребецкого, которому предстоит целый день болтаться в конторе, томясь в ожидании потенциального клиента.

– Да, у тебя, – уныло согласился Игорь. – Но я хороший друг и не заставлю тебя в одиночку придумывать, как с наибольшим удовольствием провести этот день.

Я фыркнула. Вот уж действительно, удовольствий – полные карманы. Просто вся в предвкушении!

…Поначалу мы решили отправиться в избирательный штаб Никиты Петровича Шелеста вдвоем – я и Галя. Вполне славная версия получалась: озабоченная гелфренд и ее подружка разыскивают непутевого Севу. Но тут, как две горы, выросли близнецы.

– Это что же, мы – лишние?! – набросились они на нас. – Мы, между прочим, коллеги по работе! Мы тоже имеем право беспокоиться!

– А я вообще была последней, кто его видела! – заявила Ира так, словно совершила подвиг и уже готова позировать для собственного памятника. Даже грудь выпятила, отчего ее бордовая кофта подозрительно треснула на бюсте.

Мы с Игорем могли, конечно, устроить с ними долгое препирательство и в конечном счете победить в тяжелой схватке, но не стали напрягаться. В конце концов, их присутствие вряд ли что испортило бы, а напор вполне мог пригодиться. Галя мне показалась какой-то малахольной…

Я, кстати, думала, что избирательный штаб Шелест устроит на собственном заводе. Ан нет! Он, видать, и впрямь мужик крутой, а потому отхватил целый этаж в небольшом, однако расположенном почти в центре особнячке.

Первое, что мы обнаружили, оказавшись у входной двери, – это видеокамеру, которая нацелилась на нас, словно автоматное дуло. Я приготовилась ткнуть пальцем в кнопку звонка, но дверь резко распахнулась, пропуская на улицу высокого крупного мужчину. Мужчина бегло глянул на нас сквозь дымчатые очки и решительно прошел к темно-синему джипу, стоящему недалеко от входа. Мне показалось, что где-то я его видела, но совершенно не могла сообразить – где.

Мы юркнули внутрь прежде, чем дверь успела закрыться. Вернее, это я юркнула, вместе со мной успела прошмыгнуть тощая Галя, зато Малышкины, не подумав уступить друг другу дорогу, чуть не разнесли весь дверной проем.

– Вы с ума спятили?! – рявкнул грозный голос, и заветный путь в помещение преградил здоровяк в камуфляже.

– Мы к начальнику штаба! – влезла поперек меня Марина.

– Нет его! – отрезал здоровяк. – Только что ушел.

Ага, сообразила я, значит тот представительный мужчина и есть начальник штаба. Сосредоточившись на его заместителе Бреусове, мы почему-то о нем даже не подумали.

– Да вообще-то нам не он нужен, – поправилась я. – Нам к Бреусову, к Виталию Сергеевичу.

– Он вас ждет? – строго уточнил охранник.

Я чуть было не брякнула, что нет, но тут меня Малышкины опередили.

– Мы считаем, в избирательном штабе всегда ждут журналистов! – заявили они дружно, причем с одинаковой долей высокомерия. И тут же сунули под нос охраннику свои удостоверения.

Здоровяк вмиг подобрел и даже изобразил улыбочку.

– Один момент, я сейчас предупрежу, – произнес он настолько любезно, насколько, видать, был способен. После чего снял трубку внутреннего телефона и сказал: – Оля, здесь журналисты к Виталию Сергеевичу пришли. Пропустить? Понял. – Повернулся к нам и показал в сторону вестибюля. – Направо и по коридору до конца. Там кабинет Бреусова.

Чтобы попасть в кабинет Виталия Сергеевича, нам пришлось сначала пройти через комнату, где две девушки сидели за тремя столами, на которых стояли и лежали два стационарных и два мобильных телефона. Я все эти детали подмечала по строгому указанию Погребецкого. Он вечно ворчит, дескать, я не замечаю мелочи, а они как раз могут оказаться самыми важными. Я решила, что, может, две девушки, три стола и четыре телефона – это и в самом деле путь к разгадке исчезновения Севы Желтухина, хотя сильно в этом сомневалась.

Вообще же я почему-то думала, что в избирательном штабе – как при вавилонском столпотворении. Все бегают, суетятся, шумят и галдят. Но, оказалось, ничего подобного. Чинно, степенно и даже тихо.

И про Бреусова я думала, что это такой солидный мужик в солидном кабинете, заставленном оргтехникой, заваленном различными газетами, листовками и прочей наглядной агитацией. Все-таки, чтобы заниматься СМИ (это я по опыту общения с Малышкиными знаю), надо их в руках держать, а потому некими генеральскими качествами обладать. Но опять же оказалось, что все не так.

В кабинете Бреусова действительно много чего было, но все в абсолютном порядке. А сам Бреусов оказался довольно молодым, примерно моего возраста, высоким, поджарым, с коротко стриженными волосами и умными глазами. Его даже можно было бы назвать симпатичным, вот только мне не нравятся узкие длинные лица и тонкие бесцветные губы. Кстати, насчет цвета природа Бреусова малость обидела, да и он никаких усилий не предпринял, чтобы хоть немного ее подправить. Какого-то он был весь пепельного оттенка. Волосы темно-серые, глаза светло-серые, брюки и рубашка – от густо-серого до бледно-серого, а на лице – хоть бы намек на то, что под кожей кровь течет.

Виталий Сергеевич лежал за большим столом в большом кресле. Ну, почти лежал. По крайней мере, я не знаю, как так надо развалиться в кресле, чтобы над столом только голова торчала. То, что он высокий, я поняла лишь тогда, когда при нашем появлении он поднялся, вышел на середину кабинета, обошел вокруг нашу живописную четверку и вздернул брови.

– Вы все – журналисты?

– Ага! – ответили за нас Малышкины и тут же сунули Бреусову свои удостоверения. Галя полезла в сумку.

Я оценила их ход. Когда из четверых людей двое готовы документально подтвердить свои личности, а третий изготовился последовать их примеру, на четвертого обычно внимания не обращают.

– Но мы не проводим пресс-конференцию, – усмехнулся Бреусов и тотчас же нас успокоил: – Впрочем, неважно. Прошу.

Он указал на крутящиеся стулья, расставленные вокруг довольно большого круглого стола. Сам же уселся в кресло, вернее, весь в нем утонул, вытянув далеко вперед ноги, и сказал:

– Готов ответить на ваши вопросы.

– Сева Желтухин с вами работает? – спросила я без предисловий.

Бреусов явно предполагал другой вопрос, потому что колени вдруг подтянул, в кресле выпрямился и холодно поинтересовался:

– А в чем, собственно, дело?

– Четыре дня назад он пропал.

– И почему вы пришли сюда?

– Потому что здесь избирательный штаб, в котором он работает.

– Ну вот что, девушки, – Бреусов скривил губы, – здесь действительно избирательный штаб. Но вы перепутали его с пунктом хранения неопознанных вещей.

И он встал, давая понять, что высочайшая аудиенция окончена.

Но тут произошло неожиданное. Галя, которая мне показалась такой спокойной, на фоне Малышкиных почти тихоней, вдруг вскочила с места и заорала:

– Вещей?! Это Севка-то вещь?! Ах ты сукин сын!

Бреусов дернулся, глаза у него стали колючими, но Гале было наплевать. Она его буквально на части принялась рвать.

– Севка на тебя который раз работает, а ты теперь делаешь вид, что знать ничего не хочешь?! Где Севка, говори! Это ты его куда-то затырил?! Или из-за тебя, грязный выборщик, с ним что-то случилось?!

– Прекрати орать! – рявкнул Бреусов. Он тоже перешел на «ты». – Я сейчас вызову охрану – и духу вашего здесь не будет!

Это он уже нас всех скопом имел в виду.

– Ха-ха! – злобно зашлась Галя. – Напугал до смерти! Да мы такой скандал поднимем! – Под словом «мы» она тоже явно имела в виду всех нас. – От тебя и твоего Шелеста только мокрое место останется!

У Бреусова все лицо перекорежило. Мне показалось, что он сейчас мокрого места от самой Гали не оставит. На всякий случай я напружинилась, прикидывая, куда нанести упреждающий удар. Но, видать, люди, которые в политике крутятся, умеют вовремя взять себя в руки.

– Значит, так, – сказал Виталий Сергеевич, с трудом, но сдержавшись. – Я предлагаю изменить тон нашей беседы. Предлагаю это вам, – он глянул на Галю, – и вам, – он обвел взором нас троих. – Хотя вы, – он явно имел в виду опять же нас троих, – выступаете, судя по всему, в роли группы поддержки.

– Мы работаем с Севой в одной редакции, – заявили сестрицы.

– А я – подружка Гали, – проинформировала я.

– А вы, – Бреусов опять перевел взгляд на Галю, причем ему это явно не доставило удовольствия, – подружка Севы?

Галя молча кивнула. Она по-прежнему кипела и, похоже, боялась, что, если откроет рот, тут же Бреусова обматерит.

– Так вот. – Виталий Сергеевич окончательно взял себя в руки и даже соизволил сесть назад в кресло. Правда, теперь он уже не стал разваливаться в нем, словно барин на софе. – Желтухин действительно работает со мной. Это не бог весть какая тайна. Но уже четвертый день он на работу не является, на звонки не отвечает, я пять раз посылал к нему домой людей, но он дверь не открывает. Вы, – он неприязненно посмотрел на Галю, – спрашиваете меня: где он? А я точно такой же вопрос задаю вам.

– Но я не знаю! – раздраженно бросила Галя.

– А я догадываюсь, – скривился Бреусов. – Запил ваш приятель. Элементарно запил! И где-то отсиживается. Или вы будете меня уверять, что он образцовый трезвенник?

– Нет, не буду, – неожиданно растерялась Галя. – Но ведь он… когда с вами работает… никогда… ни разу.

– Это потому, что я его всегда в кулаке держу. – Бреусов потряс кулаком. Кулак у него был так себе, ничего впечатляющего. – А тут слегка ослабил. И вот, пожалуйста. Мало того, что он мне работу срывает, так еще и вы мне истерики закатываете. Да! – Он треснул кулаком по собственному колену. – Желтухин хороший журналист! Он в нашем городе вообще самый лучший из тех, кто на политические темы пишет! Но он еще и пьет лучше всех! Черт бы его побрал!

– Но это все при мне случилось, – вмешалась Ира. – Севе в редакцию кто-то позвонил. Он сказал: «Я мигом» и убежал. И не вернулся. Ни в редакцию, ни домой. Ни… к вам в штаб он тоже не вернулся?

– И не вернется! – отрезал Бреусов. – Я с ним больше не работаю!

– А если с ним какая беда приключилась?! – вновь начала распаляться Галя. – Вам наплевать?!

– Какая беда? – совершенно обозлился Бреусов. – Вы в больницы звонили? В морги звонили? Нет его там? Вот именно, нет!

– А если его похитили? – подала, наконец, голос я и внимательно уставилась в глаза Виталия Сергеевича. Ответом мне была усмешка.

– Вы детективов начитались? На кой ляд он кому-то нужен? Это он, что ли, в мэры избирается? Или он какие-то особые секреты знает? Или за него выкуп большой дадут? Бросьте вы эти фантазии! Объявится ваш Желтухин.

– И – ваш, – напомнила я.

– Мой? Уже нет. Я серьезный человек. Я политтехнолог с репутацией. Я не могу себе позволить подобные проколы. А поведение Желтухина – это уже прокол. – И, многозначительно хмыкнув, Бреусов добавил: – Вот видите, я вам в этом сам признаюсь.

– Значит, вы не будете Севу искать? – с тихим бешенством уточнила Галя.

– Нет, не буду. Мне некогда. А вы можете обратиться в полицию. Можете там рассказать, что ваш любовник вас покинул, не попрощавшись, а вы его непременно хотите вернуть под свое крылышко.

Да уж, не удержался Бреусов, дал волю злорадству…

Глава 5. Игорь

Ее голос произвел на меня впечатление – эдакое сочетание саксофона с арфой. И сама она тоже произвела на меня впечатление – эдакий дорогой рояль светлого дерева. Я не самый большой специалист в музыке, но почему-то в данном случае мне пришли на ум именно музыкальные сравнения. Уж не знаю, почему.

Промежуток между тем, когда я усладил свой слух, и тем, когда усладил свой взор, составил минут сорок. Именно столько времени потребовалось незнакомой женщине на то, чтобы пригласить к телефону Варвару, выяснить, что ее на месте нет, но она скоро будет, поинтересоваться, можно ли к нам приехать, услышать, что всегда рады, и, наконец, появиться на пороге нашего кабинета.

Она была ростом с манекенщицу, с идеальной прической в форме «каре» и в элегантном светло-бежевом брючном костюме, который замечательно сочетался с ее светло-русыми волосами и темно-карими глазами, а фигура вполне позволила бы ей обойтись и вовсе без одежды.

В ней все ласкало взгляд за исключением одной детали. Я всегда считал, что тревожное выражение лица – это не самое лучшее украшение красивой женщины.

– Вы – Игорь? – произнесла она с приятной, но не очень радостной улыбкой.

Я отвесил полупоклон.

– Мы однажды с вами виделись. Но вы меня, конечно, не помните, – сказала она.

Я с сомнением покачал головой. У меня вообще-то хорошая память, а уж на такие лица и подавно.

Она вновь улыбнулась.

– Это было давно, мельком, и выглядела я совсем по-другому.

Ну что ж, коли по-другому, то я мог найти себе оправдание.

– Я одноклассница Варвары, – продолжила знакомая незнакомка, – Сокольникова… Екатерина Валерьевна… Просто Катя. Мы с Варварой на днях случайно встретились, она оставила номер телефона вашего офиса и свой мобильный. Я решила сначала позвонить в офис. Потому что я по делу… – Она грустно вздохнула. – Мне нужна ее помощь. И ваша, вероятно, тоже.

– Чем могу служить? – откликнулся я с готовностью человека, пребывающего в бездеятельном ожидании и вдруг обнаружившего, что вместо скуки ему может выдаться приятное времяпрепровождение. – Может, для начала кофе? Или чай?

– Кофе! – раздался за спиной требовательный голос Варвары, которая буквально влетела в кабинет, но резко затормозила, воскликнув удивленно: – Катерина?! Как я тебя рада видеть! А почему ты мне не позвонила?

– У твоей одноклассницы проблемы, – сказал я.

– Да, – кивнула Катя, и Варвара сразу стала очень серьезной. – Мой отец… Он пропал. Вчера поздно вечером вышел погулять с собакой и не вернулся. Собака вернулась, а он нет.

– Ты обратилась в полицию?

На мой взгляд, Варвара задала самый элементарный вопрос, но он почему-то вызвал у Кати довольно странную реакцию.

– В полицию?! О! Она нам с мамой очень помогла! Она просто кинулась нам на подмогу! Какой-то сосунок – ну, по крайней мере по голосу, совершеннейший сосунок, – тут же выдал изумительный совет. Он сказал, что мы должны позвонить во все больницы и морги. Он даже проявил необыкновенную любезность и сообщил телефон самого главного морга. По-моему, он его помнил наизусть. А когда я сказала, что все это мы с мамой уже сделали, и нигде отца нет, этот защитник простых граждан милостиво разрешил нам побеспокоить его еще раз, но не раньше, чем через три дня. Раньше пропавший человек считается просто вышедшим погулять на бульвар.

– Чушь! – возмутилась Варвара. – Такого правила уже нет. Полицейские просто дурят людям головы!

– Да-а-а? – растерялась Катя. – А мы поверили… И не знали, что делать, ведь если пропадает, особенно в нынешнее время, такой человек, как мой отец, то это очень серьезно!

Тут мы с Варварой несколько стушевались – Катя явно имела в виду нечто, что мы должны были понимать, но не понимали.

– Мы полностью разделяем ваше беспокойство, – произнес я осторожно, – но, вероятно, мы не в курсе какой-то ситуации, а потому…

– Ситуация совершенно очевидная, – перебила меня Катя. – В городе идет предвыборная кампания. Я полагаю, вы в курсе.

Мы с Варварой переглянулись.

– А мой отец имеет к этому самое прямое отношение.

Мы вновь переглянулись.

– Я тебе, Варя, кажется, говорила, он заместитель Никиты Петровича Шелеста, директора машиностроительного завода. Так вот он сейчас руководит его избирательным штабом.

– Мама родная! – прошептала Варвара, а я на мгновение закрыл глаза. У меня было ощущение, будто мне чем-то стукнули по лбу. Пропавший несколько дней назад Сева Желтухин из команды Шелеста, а теперь еще и сам руководитель штаба, сгинувший в неизвестном направлении. Это уже начинало смахивать на американский боевик. Правда, там, как всегда, хэппи-энд, а у нас трагический реализм.

– Вам мои слова кажутся странными? – спросила Катя.

Я не видел смысла напускать туман таинственности и открыл было рот, но меня опередила Варвара.

– Такой крупный представительный мужчина в дымчатых очках – это Валерий Аркадьевич?

– Да. А что?

– А я-то думала, чем же мне лицо так знакомо. И не могла вспомнить. Ну, конечно, я же его последний раз видела, когда мы еще в школе учились.

– Ты встречалась с отцом?! – мгновенно оживилась Катя. – Когда?

– Три дня назад. Хотя встречей это я бы не назвала. Так, столкнулись под дверью и мимо прошли. Он меня, конечно, тоже не узнал.

– Под дверью… – уныло протянула Катя и вдруг насторожилась. – Под какой дверью?

– Под дверью избирательного штаба.

– А вы что, тоже участвуете?!

– Упаси бог! – воскликнул я, а Варвара, скривив губы, буркнула:

– Но нас, похоже, втягивают.

Катя замолчала, мы замолчали тоже, впав в раздумье. Не знаю, о чем размышляла Катя, а Варвара наверняка о том, стоит ли рассказывать своей однокласснице, каким образом нас втягивают в политические разборки, к которым мы относимся с большим предубеждением. Я как истинный друг решил, что просто обязан прийти ей на помощь.

– Видите ли, Катя, мы с Варварой считаем разумным, – начал я несколько церемонно, – поделиться с вами некоторой информацией.

Катя вскинула на меня взор. В ее глазах читалась готовность слушать меня до конца жизни.

– Дело в том, что несколько дней назад из штаба, которым руководил… – я немедленно поправился, – руководит ваш отец, пропал еще один человек. Журналист Всеволод Желтухин.

Глаза округлились и из темно-карих превратились почти в черные.

– Вы когда-нибудь слышали о нем?

Катя помотала головой.

– А «Городскую газету» вы хоть иногда читаете?

Она снова мотнула головой, на сей раз утвердительно.

– Фамилия Жаркий вам о чем-нибудь говорит?

Вновь утвердительный кивок.

– Так вот это псевдоним Желтухина.

– Он хорошо пишет, – произнесла она наконец.

– Да, все говорят, что хорошо, и потому его пригласили работать на Шелеста.

– Папа пригласил? – Судя по тону, для нее это было важно.

– Нет, его пригласил Бреусов. Желтухин с ним работает не первый раз.

– Ах, Виталий… Виталия позвал папа… Он говорил, это хороший специалист… И Никита Петрович одобрил… Никита Петрович вообще доверяет папе!

Она посмотрела на меня с вызовом, хотя я и не помышлял спорить. Я всего лишь поинтересовался:

– Вы с Бреусовым знакомы?

– Да, папа пару раз приводил его домой. По-моему, Виталий достаточно умный и очень деловой. По крайней мере мне так показалось.

– Значит, об исчезновении журналиста вы не слышали? – вернулся я к злополучному Севе.

Глаза Кати вновь почернели и наполнились испугом.

– Нет-нет, я ничего не слышала, – торопливо проговорила она. – Папа ничего не рассказывал, да, впрочем, он нам вообще ничего не рассказывал о штабе. Он считал, нас с мамой в это впутывать не надо.

– А Бреусов с Шелестом знают, что ваш отец исчез?

– Конечно! – Похоже, вопрос ее сильно удивил. – Утром я позвонила Виталию, и он тут же приехал к нам домой. По-моему, он был просто потрясен. Теперь-то я понимаю… После того, что вы мне рассказали о журналисте… Какой ужас!…

Ее пальцы буквально впились в виски, нарушив четкую линию прически, а все тело превратилось в качающийся маятник. Мне показалось, она сейчас либо зарыдает, либо просто упадет со стула. Я выбежал из-за стола и схватил ее за плечи.

– Успокойтесь! – почти взмолился я.

Варвара кинулась мне на помощь, вернее, – на помощь Кате, быстро приложив к ее губам стакан с водой. Катя сделала маленький глоток, глубоко вздохнула и отчаянно тряхнула головой, но ее прическа самым невероятным образом вновь приняла свой прежний строго очерченный вид.

– Простите, – произнесла она глухо и, чуть помедлив, добавила твердо: – Я держу себя в руках. Можете не беспокоиться. Сначала я сомневалась, а теперь нет. Папа не просто исчез. Его похитили. Виталий поехал от нас к Шелесту, тот сказал, что они предпримут все меры, но я предприму свои меры. Собственно, для этого я к вам и пришла. Вернее… – Она опять на мгновение замолчала, после чего продолжила: – Поначалу я просто хотела посоветоваться. А теперь я хочу стать вашим заказчиком… Или клиентом… Как это называется?

– Клиентом, – подсказала Варвара, которая на удивление долго хранила молчание.

– Вот именно, – кивнула Катя. – Я уверена, полиция будет выжидать. Уже хотя бы потому, что там все спишут на политическую борьбу и не захотят вмешиваться. К тому же полиция наверняка поддерживает мэра, поэтому проблемы у противника ей только на руку. Я знаю, Виталий и Никита Петрович сделают все возможное, но я понятия не имею какие их возможности. А я хочу, чтобы папу нашли. И я верю, что это можете сделать вы.

Она посмотрела на нас глазами, полными надежды.

Мы не могли ей отказать. Но ей запросто мог отказать Гена.

Его не было в агентстве не день, как он обещал, а почти три дня, так что про Желтухина мы ему ничего не успели сообщить, трусливо оттягивая миг собственного разоблачения. Малышкины звонили несколько раз, но мы ссылались на отсутствие начальника. Теперь начальник сидел на месте – утром он заглянул ко мне в кабинет поздороваться и сообщить: долгожданный клиент без нашей помощи справился со своими проблемами. Варвара намеревалась приехать на работу позже, а без нее я малодушно не решился обрадовать Кирпичникова появлением нового клиента в лице Малышкиных. Я надеялся, что присутствие Варвары несколько смягчит эффект этой «радости», однако у меня закралось сильное подозрение насчет подруги, которая, похоже, намеренно припозднилась, рассчитывая, что я все же возьму первый удар на себя.

И вот теперь нам предстояло прийти к Гене с проблемой Валерия Аркадьевича Сокольникова, отличавшейся от проблемы Севы Желтухина примерно так же, как сестры Малышкины друг от друга. Однако сестры Малышкины сильно отличались от Кати, и это дарило надежду.

Обычно мы заранее заходим к Гене и предварительно обрисовываем ситуацию, после чего тот уже решает: принимать или не принимать клиента. Однако мы с Варварой вновь проявили малодушие и отправились в директорский кабинет вместе с Катей. Впрочем, периодически мы допускаем подобные вольности, и иногда они сходят нам с рук.

Я никогда бы не назвал нашего шефа галантным кавалером, но бывают моменты, когда он демонстрирует дамам вполне приличные манеры. Чаще всего, как я успел заметить, подобное случается тогда, когда у нас дефицит работы, а дама обещает этот дефицит ликвидировать. Судя по всему, Катя произвела на Кирпичникова должное впечатление, поскольку при ее появлении он не только вышел из-за стола, но даже изобразил вежливый кивок. То, что мы нарушили традиционную процедуру и не уведомили его заранее о сути визита, он как бы не заметил.

Зато когда мы сообщили ему в чем, собственно, дело, картина изменилась полностью. Нельзя сказать, что Гена тут же превратился в ревущего зверя, однако даже Катя поняла: каменное выражение Гениного лица отнюдь не признак глубокой задумчивости, а, скорее, чего-то малоприятного или совсем неприятного.

– Вам что-то не нравится? – спросила Катя довольно нервно, явно имея в виду не ситуацию с отцом, а реакцию Кирпичникова.

– Мне не нравится все! – отрезал Гена. – Мне не нравится ваше предложение. И мне не нравится, что эти двое, – он тут же вспомнил все наши правила, – привели вас в мой кабинет, ничего мне заранее не сообщив. Сделали они это специально, и мне это особенно не нравится. Они авантюристы, которые получают зарплату в моем агентстве, а я директор этого агентства и вынужден заботиться, чтобы у них была зарплата.

– Но ведь я не прошу помогать мне бесплатно! – воскликнула Катя.

– А я не хочу, чтобы ваши деньги были для нас последними! Вы втягиваете нас в политику, а мы политикой не занимаемся! Политикой надо заниматься либо профессионально, либо никак. Мы в политике дилетанты, мы по вашей милости сюда влезем, а потом будем искать, где на кусок хлеба заработать. Эти фокусы я уже видел на чужом примере. А потому я вам говорю: нет! А им говорю… – Гена поглядел на нас угрожающе. – Им я скажу все потом.

По идее, Катя должна была захлебнуться эмоциями. По крайней мере, глядя на ее выражение лица, я бы этому не удивился. Но она вдруг заговорила очень тихо и спокойно:

– А если бы мой отец не был руководителем избирательного штаба, вы бы согласились мне помочь?

– Возможно.

– И вы полагаете, он исчез не просто так, а его похитили?

– Не исключаю.

– Значит, вы считаете, это связано именно с тем, что он занимается выборами?

– Допускаю.

– А почему вы в этом уверены?

– Я не сказал, что уверен. Я сказал, что допускаю.

В эту минуту я понял: Гена нас просто убьет, потому как Катя наверняка сообщит ему о Севе Желтухине. Черт нас дернул поделиться с ней информацией, да к тому же не попросив держать язык за зубами. Но Катя произнесла совсем другое:

– Вот видите, у вас нет стопроцентной уверенности, что похищение моего отца связано с выборами, и при этом вы заявляете, что я втягиваю вас в политику.

Надо признать, это было вполне логично. Однако не настолько убедительно, чтобы Гена сдался.

– Если вы намекаете, дескать, ваш отец – заместитель директора крупного завода и в этом все дело, то можете не намекать. Он исчез вчера, а не три, к примеру, месяца назад, – сказал Кирпичников.

– А если кто-то специально похитил отца именно сейчас, чтобы все решили, будто это связано исключительно с выборами, а вовсе не с какими-то другими причинами? Если нас специально направляют по ложному следу? – не сдавалась в свою очередь Катя, уверенно заявляя то, во что сама не верила.

– Допустим. Тогда есть два варианта. Либо вашего отца похитили с целью выкупа, и это вы очень быстро узнаете. Либо сделали это с какой-то другой целью, но если мы станем выяснять, то в любом случае нам придется влезть в политику. Ваш отец может работать кем угодно, но сегодня он прежде всего занимается выборами. И если мы возьмемся его искать, значит нам все равно придется влезать в выборные дела. Так что все, чем я могу помочь, это дать совет: либо пусть этим занимается начальник вашего отца Шелест, либо сами обратитесь в полицию.

И тут случилось то, чего я никак не ожидал, – Катя разрыдалась. Похоже, Гена, втянувшись в довольно жесткий и предельно деловой диалог с претенденткой на роль нашей клиентки, этого не ожидал тоже, потому как на мгновение оторопел, а потом принялся ерзать в кресле с видом человека, попавшего в крайне неловкую ситуацию. И его можно было понять. Только что перед ним сидела великосветская дама, которая спокойно и вполне логично пыталась договориться с ним о контракте, и вдруг она превратилась в несчастную женщину, обливающуюся слезами.

– В полиции мне ничем не помогут, – рыдала Катя. – Если вы не хотите ввязываться, то они и подавно. А он мне отец… И я его люблю… А какие-то негодяи его похитили… Они наверняка знали, что никто не захочет вмешиваться… Эти сволочи понимают, что им ничего не будет… Все безнаказанно… Я не знаю, что сделает Шелест… Ему тем более везде откажут… А вдруг он проиграет выборы? Никто не захочет рисковать… Я так надеялась на вас… Именно потому, что вы не занимаетесь политикой, у вас нет этих отвратительных политических интересов… А теперь… – И тут Катя вдруг резко вскинула голову и произнесла с отчаянной решимостью: – Тогда я займусь этим сама! Как смогу!

Я понял: пора вмешаться. Я взял Катю под локоть и со словами «Подождите, пожалуйста, в приемной» препроводил ее, поникшую, к секретарше Людочке. После чего вернулся назад и заявил тоже решительно, но совсем не отчаянно, а, напротив, твердо:

– Мы должны ей помочь. Я думаю, она права: мало сегодня найдется желающих ввязываться в это дело. Но, думаю, все же найдутся, и это будут какие-нибудь темные людишки, которые заварят такую кашу, какую переварить невозможно.

– Это не наша каша, – буркнул Гена, который, похоже, еще не отошел от Катиных рыданий.

– Не обольщайся, – опроверг я собственного шефа. – Если Екатерина Сокольникова попадет в переделку, обязательно всплывет наше агентство. Выяснится, что она обращалась к нам, а мы отказали, сославшись на свою политическую девственность. Как ты думаешь, много людей в эту девственность поверят?

Гена насупился.

– Вот именно, – продолжил я. – В результате кто-нибудь нас обязательно обвинит либо в тайных политических играх, от которых мы так яростно открещиваемся, либо – и это тоже не надо исключать – в причастности к исчезновению Сокольникова.

– Ты несешь полный бред! – рявкнул Кирпичников. – Мало ли кто нам какую дурь захочет заказать. Этот, например, ненормальный Козлинский с его листовками!

– Никакой бред я не несу, – сказал я холодно и одновременно многозначительно, отчего Гена напряженно прищурился. – Козлинский – это мелочи жизни, здесь криминала нет. Зато есть несколько иные обстоятельства, о которых ты пока не знаешь.

И я рассказал все о Желтухине.

Надо заметить, наш шеф умеет при надобности соблюдать стоическое спокойствие, исключительную вежливость и предельную стройность речи. Ему это далеко не всегда дается легко, но удается всегда, когда он того хочет. В данном случае Гена этого не хотел. Рассказ о сестрах Малышкиных, Севе Желтухине и походе к Виталию Бреусову вызвал у него одно, но страстное желание, которое он и удовлетворил немедленно, обрушив на нас прямо-таки вулканическую ярость. В течение минут десяти он гремел, рокотал и низвергал на нас молнии. Мы не сопротивлялись, понимая, что бороться со стихией бессмысленно – лучше переждать. Наконец, буря стихла, и Гена произнес мрачно:

– Значит, эти две девицы вас уже успели втравить в дело, а вы уже успели засветиться в штабе Шелеста.

– Там не знают, где я работаю. Бреусов думает, будто я тоже журналистка, – подала голос Варвара, вызвав у Гены такую гримасу, какой награждают только полных дур.

– Что из тебя, что из Погребецкого конспираторы – как из дерьма пирожное. Его, – он бросил уничижительный взгляд в мою сторону, – самый раз в рекламных роликах снимать. Ему там красоваться – самое толковое занятие. А тебя с твоей рыжей шевелюрой и в темноте не спрячешь – везде отсвечивать будешь. Да если этот Бреусов не самый последний дебил, он в две минуты вычислит, что никакая рыжая лахудра ни в какой редакции даже не значится. А еще малость времени потратит и обнаружит, что ты мышкуешь по части сыска. Да твоя же подруга Сокольникова тебя и сдаст. Бреусов ей расскажет, как четыре идиотки к нему ввалились и права начали качать: две толстухи, одна – не знаю уж какая, а четвертая – рыжая пигалица. Ты думаешь, Сокольникова промолчит, что тебя с детства знает? Совсем даже не промолчит, а, наоборот, расскажет, как явилась к нам и получила от ворот поворот.

– Но мы ж тогда не знали, что с отцом Катерины такое случится… – промямлила Варвара. – Я ведь с девчонками просто на разведку пошла.

– На разведку? Уж лучше бы ты, знаешь, куда пошла?!

Если бы Гена обращался ко мне, он бы прямо указал направление движения. Но тут он только зубами клацнул. Все же женщина, причем такая, на которую наш шеф редко орет. Зато и без ора на сей раз он вполне вразумительно разъяснил, что по поводу нас думает, и эти думы никак нельзя было назвать комплиментами.

В принципе Кирпичников все равно мог бы отказаться от дела Сокольникова, а от Желтухина и подавно, но, будучи человеком разумным, понял: во всю эту катавасию в штабе Шелеста мы уже влезли, и теперь делай – не делай вид, будто мы тут просто мимо проходили, все равно скажут, что были, присутствовали и успели наследить. Опять же имелась еще одна немаловажная деталь. Мы сидели без заказчиков, а это Гена не любил ни в материальном, ни в моральном смысле. Он считал, что отсутствие денег и работы действует развращающе. Насчет денег мы не стали бы спорить, а вот насчет работы… Впрочем, безделье не было нашим с Варварой любимым занятием.

Перемену настроения нашего директора Катя, похоже, восприняла как исключительно мою личную заслугу. Я понял это по ее выразительному взгляду и той печально-благодарной улыбке, которую она адресовала мне. От Гены сей факт персональной признательности не укрылся и отреагировал он не самым, признаюсь, товарищеским образом.

– Если вы думаете, Погребецкий так старался ради вас, то не обольщайтесь.

Надо отдать должное Кате, она парировала подобающе:

– Я думаю, он так старался ради вас.

У Гены приподнялись брови, зато у Кати они даже не дрогнули.

– Меня он практически не знает, – продолжила она тоном, в котором никак не угадывались недавние слезы, – а вас, полагаю, знает достаточно давно. Поэтому вряд ли он стал бы что-нибудь делать ради меня в ущерб вам. И если вы все же решили проникнуться моей ситуацией, значит, он нашел доводы, удовлетворяющие именно вас.

Если бы я не знал, что это экспромт, я бы подумал, что это очень крепко сбитая домашняя заготовка. Я отдал должное Катиной находчивости, выдержке и четкости мысли. Гена же все это немедленно использовал для собственной надобности, заявив:

– Как я погляжу, вы больше не собираетесь устраивать тут сцены.

Катя вздохнула и покачала головой.

– А потому давайте точно, без лишних эмоций отвечайте на мои вопросы. Ваш отец вернулся вчера домой поздно?

– Около одиннадцати вечера.

– Он часто так возвращается?

– В последнее время – да.

– Он вернулся из штаба?

– Вероятно.

– Что значит – вероятно?

– Дело в том, – Катя на мгновение задумалась, – что я звонила ему в штаб примерно в половине восьмого. Мне ответили, дескать, он недавно уехал на какую-то встречу. Возможно, он потом вернулся… Я точно не знаю, я больше не звонила в штаб.

– А на мобильник звонили?

– Да, но он был отключен. Наверное, встреча была очень важной, и папа не хотел отвлекаться на звонки.

– Что произошло после того, как ваш отец вернулся домой?

– Да ничего не произошло. Он даже в квартиру не стал проходить, взял собаку и пошел на улицу.

– И ничего не говорил?

– Возможно, он сказал: «Добрый вечер». Но что-то другое… особенное… Нет, ничего запоминающегося.

– Хорошо, может, он как-то по-особенному себя вел?

– Да нет же, ничего такого. Он дома-то пробыл от силы пару минут. Мы ничего не заметили.

– А вы не обратили внимания: когда Валерий Аркадьевич зашел в дом, он улыбался?

– Пожалуй, нет, – с некоторой растерянностью ответила Катя, и ее можно было понять: ну кто, скажите, фиксирует, с каким выражением лица человек переступает каждый день порог собственного дома?

– Он был сердит? – продолжал допытываться Гена.

– Вроде нет…

– Расстроен?

– Вряд ли…

– Озабочен?

– Мне так не показалось…

– Выглядел усталым?

– Пожалуй, совсем наоборот… – произнесла Катя с некоторым удивлением. – Да-да… Я открыла отцу дверь и подумала, что он очень хорошо выглядит. Как будто отдохнувшим… Я так подумала, потому что с утра он просил таблетку от головной боли и выглядел гораздо хуже. Но это была совершенно мимолетная мысль. Мы ведь все в течение дня может выглядеть совершенно по-разному.

И она машинально поправила прическу, что было абсолютно лишним. И Катина прическа, и сама Катя выглядели образцово. По крайней мере, на мой взгляд.

Гена кивнул, но углубляться в детали внешнего облика Сокольникова не стал. На данный момент они ничего особенного нам не говорили.

– Значит, ваш отец ушел гулять с собакой и не вернулся? – уточнил Гена.

– Совершенно верно, – подтвердила Катя уже известный факт.

– И когда вы это поняли?

– Минут через сорок после того, как он ушел. Обычно по вечерам он гуляет с Маги не больше получаса, а тут…

– Вы исключительно заботливы. Прямо минуты считаете. – Реплика была не лишена язвительности, но Гена ее отпустил с совершенно конкретной целью, которую и достиг.

– Вы напрасно иронизируете! – вскинулась Катя. – Ни мама, ни тем более я никогда не засекаем время, когда папа пришел, когда ушел, где был и с кем встречался. У нас в семье не принято держать друг друга на коротком поводке.

Значит, прикинул я, особые подробности жизни, а тем более жизни деловой, жена с дочкой вряд ли знают. А жаль, потому как тут может быть много собак зарыто.

– Все дело в собаке, – словно подхватила мою мысль Катя. – Минут через сорок мы вдруг услышали лай. Открыли дверь, а там – Маги. Одна. Вернее, вместе с нашим соседом по площадке Николаем Васильевичем. Тот сказал, что увидел Маги около подъезда, она скулила, а внутрь попасть не могла. Николай Васильевич ее впустил, причем удивился, что она одна, до того он видел, как с ней папа во дворе гулял.

– То есть ваш сосед встретил Валерия Аркадьевича во дворе? – переспросил Гена.

Катя кивнула.

– И ничего особенного он не заметил? Он вам не говорил?

Катя растерянно пожала плечами.

– Мы даже не догадались его об этом спросить.

– Кстати, – вдруг резко свернул в сторону Гена, – вы на каком этаже живете?

– На третьем.

– Окна куда выходят?

– Во двор.

– А собака у вас какая?

– В каком смысле? – не поняла Катя

– Порода у нее какая?

– Карликовый пудель.

– А-а… тогда ясно.

– А мне нет, – неожиданно взволновалась Катя. – При чем тут наша собака?

– А при том, что если бы у вас был какой-нибудь ротвейлер или овчарка и если бы вашего отца, скажем так, похищали силой, то собака могла бы заступиться. В конце концов, громко залаять. А вы, судя по всему, ничего такого не слышали?

– Нет.

– Пудель, он и есть пудель, – изрек Гена. – Тем более карликовый.

Я почему-то подумал, что Катя сейчас примется защищать собаку, но она заговорила о другом:

– Мы звонили отцу на мобильный телефон, он по-прежнему был отключен. Мы обзвонили всех знакомых, мы звонили в штаб, в морги, в больницы, но отца нигде не было. Он не мог исчезнуть просто так. – Катя вдруг запнулась, внимательно оглядела всех нас троих и добавила решительно: – И если вы думаете, что тут может быть замешана женщина, то это чушь. Отец никогда бы не исчез внезапно, бросив собаку и ничего нам не сообщив.

Мы не стали спорить. Вариант с женщиной нам не представлялся фантастикой, но фантастикой казалось, чтобы Сокольников ради женщины вдруг внезапно бы испарился. По крайней мере по моему разумению, в этом не было никакого смысла

Мы проговорили еще около часа, выясняя всякие подробности о жизни и работе Валерия Аркадьевича Сокольникова, но ничего внятного не выяснили. Так, набор всяких сведений, которые могли пригодиться, а могли и не пригодиться вовсе.

Глава 6. Варвара

Реакция Бреусова была просто замечательной. Как будто его оса в энное место ужалила. Если в тот момент он валялся в своем кресле, то уж точно подскочил. Я это, правда, не видела, но готова поспорить, что так оно и было. Молодец Катерина, ничего не скажешь!

Она ему позвонила прямо из кабинета Кирпичникова, со стационарного телефона. Мы немедленно припали к параллельным трубкам. Конечно, могли громкую связь включить, но Бреусов сразу бы сообразил, что тут публика приготовилась концерт слушать. А я, в отличие от всех остальных, была просто уверена: концерт начнется. Гена с Игорем, понятно, этого Виталия знать не знали, а Катерина хоть и знала, но совершенно с другого бока. Она почему-то пребывала в уверенности, что он от счастья зарыдает, узнав, кто ринется на поиски пропавшего начальника штаба.

В общем, концерт-то он устроил, но прежде Катерина ему, образно выражаясь, прелюдию исполнила. Так душевно поинтересовалась, что слышно о папеньке, и узнала, что ровным счетом ничего. Тогда она спросила, какие мысли имеет по этому поводу Шелест, и получила ответ: Никита Петрович страшно озабочен и вместе с ним, Бреусовым, анализирует ситуацию. Катерина полюбопытствовала, долго ли они намерены предаваться анализу и когда начнут действовать, и выяснила: ситуация совершенно неожиданная, исключительно тонкая, а посему требует не спешки, а взвешенных поступков.

Вот тут-то Катерина и сообщила про частное детективное агентство, после чего Бреусов прямо-таки взвился:

– Вы с ума сошли! Какое еще частное агентство?! Это явно какие-нибудь проходимцы, которые хотят использовать вас в своих целях! А, может, и хуже того! Они могут быть просто нашими врагами!

Это Бреусов хорошо сказал. Для Кирпичникова в самую точку. У Гены от злости искры из глаз посыпались, а я злорадно подумала: теперь-то он вычеркнет нас с Погребецким из списка злодеев и впишет туда красными чернилами фамилию Бреусова.

Катерина на выплеск эмоций соратника своего отца отреагировала, как леди, которой на великосветском приеме рассказали скабрезный анекдот:

– Вы неприлично себя ведете, – произнесла она холодно. – Вы оскорбляете людей, которых даже в глаза не видели.

– Да при чем здесь приличия?! – вновь взвился Бреусов, но Катерина его перебила:

– Меня совершенно не интересует ваша предвыборная борьба. Но меня интересует судьба моего отца. Утром я вам сообщила, что он исчез. Сейчас я вас спросила, что вы предпринимаете, и не услышала ничего внятного. Я не знаю, может, вы с Никитой Петровичем имеете некоторые соображения, но так боитесь потенциальных врагов, что держите все в большом секрете. Это ваше дело. Но мое дело найти отца. И я намерена его искать так, как сочту нужным.

– Катя, о чем вы говорите? – возмущенно-командный голос Виталия превратился в сахарный сироп. – Неужели вы думаете, будто мы сидим сложа руки? Да мы уже поставили на ноги всех, кого нужно. У нас все задействовано. Но, во-первых, Валерий Аркадьевич мог… скажем так, исчезнуть сам… То есть по каким-то только ему понятным причинам… Ведь это в принципе возможно?

– Нет! – отрезала Катерина.

– Допустим, – продолжал увещевать Виталий. – Это, конечно, маловероятно. Более вероятно, что его кто-то… Но, поверьте, если его похитили с целью выкупа, то мы, конечно…

– А если нет? – оборвала Бреусова Катерина. – Никто не звонил и выкуп не требовал.

– Право же, тогда все совершенно непонятно. Тогда, по идее, похищать нужно было бы Никиту Петровича. Ведь, в конце концов, ваш отец… Ну да, разумеется, он руководитель штаба, однако же не он кандидат в мэры. Вы согласны?

На все эти психологические штучки с вопросами-призывами Катерина даже не подумала клюнуть. Зато самого Бреусова она клюнула так клюнула.

– Насколько я понимаю, – сказала она, – ваш журналист Желтухин тоже в мэры не баллотируется. Однако и он исчез.

У телефона будто связь вырубили – такая тишина возникла. Не меньше минуты прошло, пока голос Виталия прорезался:

– При чем здесь Желтухин?

– А при том, что он несколько дней назад тоже исчез. Или я ошибаюсь?

Встречный вопрос Бреусов принял как опытный политтехнолог.

– Да, это действительно так, – произнес он многозначительно. – И хотя я бы не стал так однозначно связывать эти два обстоятельства, но это одна из причин, почему мы столь осторожно и аккуратно занимаемся ситуацией с Валерием Аркадьевичем. Если мы будем действовать с наскока, можем только навредить. Вы меня понимаете?

– Вас, – не менее многозначительно произнесла Катерина, – я понимаю.

Бреусов сделал вид, словно Катиной интонации не заметил, зато, конечно же, не утерпел, чтобы не полюбопытствовать:

– А вы откуда про Желтухина узнали?

– Земля слухами полнится, – последовал на редкость вразумительный ответ.

Уж какая при этом стала физиономия у Бреусова, не ведаю, но готова поклясться, он здорово занервничал. Потому как вдруг начал нести всякую всячину на предмет того, что кто-то пытается сильно насолить команде Шелеста, что интриги во время предвыборной борьбы подчас очень изощренны, что человеку неопытному легко попасть в скверную историю и т. д. и т. п. В общем, такую выдал тираду – впору от страха занемочь. А закончил просьбой к Катерине немедленно приехать в штаб, на что она, проигнорировав бреусовские страшилки, все же милостиво согласилась.

– Этот тип ведет себя странно, – сказал Гена, когда Катерина положила трубку.

– Ничего странного, – помрачнела Катя. – Просто у Виталия все выстроено и запрограммировано. Отец говорил, он очень опытный политтехнолог, у него на любой шаг имеется ответный ход. Но таких шагов он, похоже, никак не ожидал, и теперь гадает, как отреагировать. Да причем старается сделать вид, будто у него все под контролем. Сейчас приеду к нему, начнет у меня допытываться, что да как. – Она вздохнула и проникновенно посмотрела сначала на Гену, потом на Игоря, а напоследок на меня. – Ребята, я, честное слово, ничего не могу понять. Но у меня вся надежда на вас.

И с этими словами она отправилась в штаб Шелеста, а мы сели в углу Гениного кабинета вокруг журнального столика и принялись мозги парить.

Гена по обыкновению пододвинул к себе калькулятор и шлепнул пальцами по клавишам. Это у него любимое занятие во время раздумий. Кто-то, когда в мыслительный процесс погружается, начинает ходить туда-сюда, или бумажки перебирает, или карандаш в руках вертит. А Гена насилует несчастный калькулятор. Он у него из строя выходит чаще, чем в нашей бухгалтерии, впрочем, в бухгалтерии все считают на компьютере.

– Значит, так, – начал Гена, – какие есть варианты исчезновения Сокольникова?

– Либо его действительно похитили. Либо он похитил себя сам по доброй воле и неизвестной причине, – изрек Погребецкий.

Я не удержалась и хмыкнула. А Гена продолжил на полном серьезе:

– Положим, Сокольников исчез сам. Причем сделал это так, чтобы все подумали о похищении.

– Очень умно. У него что, возникла эта необходимость именно тогда, когда он собачку пошел выгуливать?

На мою реплику мужики отреагировали, будто я решила повыпендриваться. Посмотрели снисходительно да еще головами покачали. Понятно, меня это уело.

– Нечего головами качать. Вы лучше этими головами подумайте. Вечером Сокольников уезжает из штаба на какую-то важную встречу. Мы, между прочим, еще не знаем, на какую. Но телефон свой мобильный отключает. Через три с лишним часа он благополучно возвращается домой. Если Сокольников хотел испариться, зачем он вернулся домой? Когда человек хочет исчезнуть, он всяко не хочет, чтобы его тут же принялись искать. А тогда ему в самый раз было это сделать в те самые часы, про которые мы пока ничего не знаем. Получилось бы все хорошо. В штабе бы думали, что он на встрече или уже дома, а дома считали, что он в штабе или где-то по делам.

– Ну да, конечно, – вклинился Погребецкий. – Как в старом анекдоте. Хорошо иметь жену и любовницу. Жена думает, что ты у любовницы, любовница – что ты с женой, а ты – в библиотеке читаешь и читаешь…

Я не сочла нужным это комментировать, продолжив:

– Допустим, Сокольникову обязательно нужно было заехать домой и что-то забрать. Но Катерина сказала, он дальше порога не проходил и забрал только собаку. А сосед сказал, что видел его с этой собакой во дворе.

– Кстати, – снова вклинился Погребецкий, – а Сокольников дома ничего не оставил? Портфель, к примеру, или папку, или еще какую-нибудь вещь?

Этого мы не знали, зато знала Катерина, которой мы тут же перезвонили на мобильник и выяснили: отец вернулся с пустыми руками, ничего дома не оставлял и, само собой, ничего не забирал. Отвечала она по телефону односложно, только «да» и «нет», имен наших не называла, и мы сразу сообразили: она, скорее всего, сидит в кабинете Бреусова.

– Ну вот, – сказала я, – пока мы не можем найти ни одной причины, с чего бы вдруг Валерию Аркадьевичу надо было домой наведываться, если он хотел из этого дома втихаря смыться. Зато есть еще Сева Желтухин, который тоже растворился во мраке. И вы что, оба думаете, в штабе Шелеста все эти исчезновения стали любимым развлечением?

– Ладно, – буркнул Гена, – хватит умничать. У нас все равно нет никаких фактов, а только домыслы. Поэтому примем версию, что Сокольникова похитили. В принципе, тогда понятно, почему это случилось именно тогда, когда случилось. Обычно Сокольников либо в штабе, либо дома, либо в машине, либо еще в каком-нибудь месте, но, судя по всему, всегда не один. В одиночку он только собаку выгуливал. Кстати, – Гена повернулся ко мне, – надо выяснить у твоей подружки: всегда ли ее отец сам гулял с собакой? Судя по всему, те, кто похитили Сокольникова, не только следили за ним, но и знали, что он отправится с собакой свежим воздухом дышать. А такие тонкости обычно знают далеко не все. То есть искать надо в достаточно близком кругу. Есть возражения?

Возражений у нас не было.

– Дальше, – продолжил Кирпичников. – Зачем Сокольников кому-то понадобился? Вариант первый – с целью выкупа. Это самое простое. Тут мы умываем руки, здесь пусть Шелест сам разбирается, в том числе подключает полицию. Но пока о выкупе ни слуху, ни духу. И я в это, признаться, плохо верю.

Мы с Игорем снова не стали возражать.

– Вариант второй. Кому-то понадобилось Сокольникова срочно нейтрализовать. Не самого Шелеста, ни этого типа Бреусова, а именно Сокольникова. Почему?

– Либо потому, что он руководит избирательным штабом, либо потому, что работает замдиректора машзавода, – предположил Игорь и без того всем очевидное. – Но я бы сосредоточился на первом. И опять же из-за Желтухина. Выборы – единственное, что связывает этих двоих.

– Разумно, – кивнул Гена. Хотя, на мой взгляд, Погребецкий продемонстрировал не разумность, а банальность. – Значит, делаем следующее.

И он принялся раздавать руководящие указания.

Но прежде, чем благословить нас на выполнение начальственных распоряжений, сам начальник позвонил нашему старому другу подполковнику из уголовного розыска Ивану Земцову.

– Во что вляпались? – проявил дружескую заинтересованность Иван.

– В политику, – не стал скрытничать Гена.

Иван присвистнул:

– Идиоты!

Гена издал скорбный вздох и вкратце просветил Земцова насчет наших тяжких дел. После чего тот – видать, в хорошем был настроении – быстро оказал нам товарищескую помощь, которая свелась к нескольким «нет». За последние сутки не было обнаружено ни одного неопознанного трупа. То есть в списке мертвецов Сокольников не значился. За последние несколько дней не обнаружился ни один труп, который бы хоть чем-то напоминал Севу Желтухина. Не было также ни одного криминального события, в котором бы фигурировали интересующие нас мужчины. То есть, как говорится, ни в каких полицейских сводках наши пропавшие не числились. Испарились – и все.

Нажав клавишу отбоя, Гена вызвал Славика Цветкова. Наш Славик – это огромный-преогромный сундук, набитый всевозможной информацией. То есть на самом деле Славик – маленький щуплый очкарик с компьютером, в котором есть все, кроме тараканов и клопов. Целыми днями Славик, который в Интернете знает все ходы-выходы, собирает, анализирует и систематизирует всякую всячину, сбивает это в таблицы, графики, схемы, после чего на любой вопрос быстренько находит нужный ответ. Совершенно бесценный кадр, с которого мы пылинки сдуваем.

– Слушай задание, – сказал Гена. – Поройся в своем ящике и выуди все про мэрскую выборную кампанию. Особенно обрати внимание на Никиту Петровича Шелеста, всех, кто с ним связан, и все, что с ним связано. Основные там конкуренты, союзники, компромат и прочее. Впрочем, не мне тебя учить.

На совершенно справедливый комплимент шефа, равно как и на само задание, Славик отреагировал в своей обычной манере – кивнул круглой головой и очень серьезно произнес:

– Разумеется.

Отправив Славика к его компьютеру, мы снова принялись общаться с Катериной. Наш звонок настиг ее, похоже, уже вне стен штаба, а потому заговорила она вполне внятно:

– Был жуткий разговор. Шелест разорался на Виталия, Виталий тоже шум поднял, дескать, он отцу не охранник, у него своя работа, и он не нанимался выслушивать претензии, которые не имеют к нему отношения. Тогда я рассказала про этого журналиста, Желтухина, и все превратилось в скандал. Никита Петрович разве что не за грудки Виталия схватил, почему тот скрыл пропажу журналиста. Виталий в ответ нес всякую пургу, дескать, Желтухин, гад такой, талантливый, но пьяница, и его, Виталия, подставил, потому как наверняка где-то запил. В общем, все это продолжалось довольно долго, а потом Никита Петрович сказал, что перевернет весь город, что это явно дела Саватеева, и он с этим будет разбираться. И тогда я ему повторила то, что уже Виталию говорила, то есть про ваше агентство. Шелест артачиться, как Виталий, не стал, но насторожился и крепко задумался. И тут – ну надо же! – Бреусова осенило. Откуда, говорит, вы узнали про Желтухина? Я ответила, дескать, это мое дело, а он спрашивает: не от тех ли девиц, которые к нему приходили? Ну и начал цепочку разматывать. Я решила, мне нет смысла скрывать, и рассказала про Варвару. Тут Виталия и понесло… В общем, он стал убеждать Никиту Петровича, что вы крайне темные личности, связываться с вами ни в коем случае нельзя, а лучше вас вообще нейтрализовать.

– Нейтрализовать?! – рявкнул Гена. – Это он что имеет в виду?!

– Плевать на него! – гневно отозвалась Катерина. – Бреусов строит из себя черт знает кого, не обращайте внимания. Все равно ваш заказчик – я, а согласятся они или нет, не так важно. Все равно никуда не денутся. Иначе я им такую предвыборную кампанию устрою, мало не покажется!

– Ладно, – прервал эмоции Гена. – А вы далеко от штаба находитесь?

– Нет, пока еще поблизости.

– А случайно не знаете: ваш отец вчера на машине с шофером приехал или один?

– Не знаю.

– Зайдите к нему в приемную и спросите у секретарши, заодно уточните марку машины и по возможности номер. Свой интерес как-нибудь объясните, придумайте любую причину. Потом перезвоните мне.

Катерина перезвонила через несколько минут.

– Машина – джип, номер В714КВ. Папа вчера из штаба уехал на машине один, сказал, что шофер ему не нужен, а машину он оставит на стоянке, она в двух шагах от нашего дома.

– И сегодня машину никто не забирал?

– Нет.

– Хорошо живут, транспорта, видать, навалом, – хмыкнул Гена и уточнил: – Вы сейчас домой собрались?

– Да.

– Игорь с Варварой к вам подъедут, сходите с ними к соседу, который вашего отца с собакой во дворе встретил.

Катерина ответила точь-в-точь как наш Славик:

– Разумеется.

Но прежде, чем отправиться к Катерининому соседу, мы с Игорем завернули на стоянку. Джип Сокольникова был цел и невредим. Попытки порасспросить охранника стоянки увенчались абсолютно нулевым результатом. На все наши вопросы у него был один ответ: его дело – охранять автомобили, а кто на них ездит, ему без разницы.

Зато Катерининому соседу, видать, до всего было дело. Он оказался страшно общительным стариканом, который, похоже, и без Катерининого посредничества поболтал бы с нами с удовольствием. Мы проторчали у него около часа, наслушались всякой всячины, но и ценную информацию получили тоже.

Оказывается, старикан не просто видел Сокольникова, гуляющим с собакой. Он видел, что тот беседовал с неким человеком, который во время разговора сильно размахивал руками.

– Я так думаю, – солидно сообщил сосед, – что дамочка та в большом волнении находилась. А то чего бы ей руками-то махать?

– Значит, это была женщина? – уточнили мы.

– Ну… вроде как.

– Что значит – вроде?

– Ну, вообще-то лица я не видел. Она спиной ко мне стояла, да и далековато было и темно, а у меня уж глаза не ваши, молодые. Но все ж думаю, что женщина. Конечно, сейчас мужика от бабы, особенно сзади, не сразу отличишь, все в брюках ходят, но для мужика-то мелковата, то есть ростиком не ахти. Опять же на голове у нее что-то было на шляпку похожее… или на панаму. Так что всяко женщина, а уж кто такая, понятное дело, не ведаю.

На том мы и распрощались. Причем все довольные.

Глава 7. Игорь

Я никогда не верил в телепатию, но время от времени убеждаюсь в собственной неправоте. Похоже, на сей раз был тот самый случай.

Вечером, ложась спать, я подумал о Савелии Ильиче Лузганове – человеке, который знал или мог узнать обо всем, что происходит в нашем городе, а может, и не только в нем, используя самый широкий набор средств, позволяющих получить почти любые сведения. Для этого у него есть большие деньги, хорошие помощники и обширнейшие связи. Сбор и продажа информации, чаще всего сугубо конфиденциальной, – главная профессия и надежный источник доходов Савелия Ильича. Гена Кирпичников называет его темной личностью, предрекая, что рано или поздно того либо посадят в кутузку, либо пристрелят, но мне эта угроза не кажется столь уж очевидной. Лузганов умен, хитер и по-своему порядочен в делах – в том смысле, что никогда не подставляет клиентов, не сдает своих информаторов и не создает всяких взрывоопасных ситуаций. Он знает тайны почти всего города, а потому никто не заинтересован вступать с ним в конфликт. Как любит говорить Лузганов, никто не осмелится на него покуситься, поскольку на свет божий тут же вылезут такие секреты, от которых слишком многим не поздоровится.

Несмотря на то что Лузганов годится мне в отцы, я называю его по имени – он сам на этом настоял, тем самым подчеркивая особенность наших отношений. Отношения эти действительно особенные.

Несколько лет назад Савелия Ильича обвинили в убийстве, а я, тогда опер уголовного розыска, докопался, что парень, которого застрелили около коттеджа Лузганова, никак не мог погибнуть от руки хозяина дома. Через три месяца, не без помощи самого Савелия, убийца был найден, а еще через полгода состоялась моя первая неофициальная встреча с самым информированным человеком нашего города.

Он позвонил мне домой и тут же продемонстрировал осведомленность, сообщив, что знает о моем увольнении из полиции и переходе на работу в частное детективное агентство «Феникс», после чего настоятельно предложил почтить его дом своим присутствием. Я отнюдь не горел желанием отправляться в гости, однако, малость поразмыслив, решил: подобное знакомство, особенно с учетом моей нынешней работы, может оказаться совсем не лишним.

Разговор с Лузгановым вышел занятным. Он заявил, дескать, специально выждал время для нашей встречи, поскольку теперь, когда я из полицейского превратился в частного детектива, имею полное моральное право общаться с кем захочу. Я как воспитанный человек не стал, разумеется, интересоваться, с чего он решил, будто я хочу общаться именно с ним. Потом Лузганов сказал, что считает себя моим должником, по поводу чего я выразил горячий протест, от которого тот попросту отмахнулся, настоятельно порекомендовав без церемоний обращаться к нему за любой информацией. Я вновь попытался отнекаться, но Савелий был непреклонен.

– К сожалению, Игорь, мне мало кто в жизни помогал бескорыстно, а посему я это особо ценю. Не противьтесь, на вашей новой работе от знакомства с таким, как я, может быть много пользы. Польза будет для вас, а моральное удовлетворение – для меня. Причем оба мы это будем иметь совершенно бесплатно.

В общем, так или иначе, но судьба нас с Савелием в определенном смысле связала. Несколько раз я обращался к нему, а он – ко мне, и это уже вполне можно было назвать не частым, но вполне продуктивным сотрудничеством.

И вот вечером, ложась спать, я подумал, что неплохо бы провентилировать ситуацию у Савелия: кто есть такой Валерий Аркадьевич Сокольников, кому могло понадобиться его исчезновение, а заодно, что из себя представляет вся его штабная компания – от Шелеста до журналиста Желтухина. Но позвонить Савелию я не успел, потому как по утру, когда я наслаждался своим традиционным кофе и неизменным апельсиновым соком, он позвонил мне сам.

Голос Савелия не спутаешь ни с каким другим – бархатный баритон с переливами от вкрадчиво-нежного до искристо-металлического. Варвара, которая однажды пообщалась с Лузгановым по телефону не более минуты, дала самое точное определение: мурлыкающий лев. Надо заметить, что и внешне Савелий похож на льва – массивный, с буйной светло-русой шевелюрой и такой же внушительной бородой. Хотя многие считают, и не без оснований, что он очень похож на барина из русской классической литературы, особенно когда восседает в своем кресле в атласном халате – любимом одеянии домашней обстановки. У Савелия и прозвище именно такое – Барин, к чему тот относится весьма благосклонно.

– Игорек, – проурчал Савелий в трубку. – Надеюсь, не разбудил?

– Собираюсь завтракать, а потому бодрствую, – ответил я.

– Завтракать – это правильно. Многие молодые люди сим разумным занятием пренебрегают, и совершенно напрасно. Но не надо забывать, что есть еще и обед, тоже крайне важная процедура, а в твоей многоуважаемой фирме, насколько я осведомлен, – тут Савелий издал короткий смешок, – повара не держат и потому питаются, чем бог пошлет.

– Издержки производства, – усмехнулся я в ответ, сразу сообразив, что гастрономическую тему Савелий завел отнюдь не для «разогрева» беседы. Обычно, когда нам предстоит серьезный разговор, в качестве обязательного приложения следуют обед, ужин, полдник или на худой конец легкая закуска – уж такие у Савелия манеры.

– Мне вчера, Игорек, привезли свежую форель из горной речки. Ты когда-нибудь ее ел? Не морскую на десять раз перемороженную тряпку, которую называют форелью, а ту, которая нежна, как лепесток розы, и тает во рту, как взбитые сливки? Я думаю, дружок, ты такую не ел, но я буду счастлив, если сегодня ты составишь мне компанию в этом наслаждении часика в два. Мое предложение никак не нарушит твои планы? – наилюбезнейше осведомился Савелий, на что получил галантный ответ:

– Сочту за честь.

Прежде чем отправиться к Савелию, я дисциплинированно приехал на работу и честно доложил начальству: вместо бутербродов в родном офисе меня ждет изысканный обед в загородном коттедже. Кирпичников отреагировал в полном соответствии со своей обычной реакцией на фамилию Лузганова:

– Ты с этим типом допрыгаешься. В конечно счете он втянет тебя в какую-нибудь гнусную историю или нароет что-нибудь про наше агентство, а потом перепродаст втридорога.

– Думаю, он давно нарыл про нас все, что хотел, – «успокоил» я шефа, – поэтому терять нам уже нечего. Но вот в смысле перепродать… тут я сильно сомневаюсь. Вернее, – заметил я с издевкой, – тебя-то он, может, и выложил бы на прилавок, а вот меня побережет. Поэтому пока я с тобой, можешь ничего не бояться.

– Наглец! – фыркнул Кирпичников, но развивать тему моего недостойного поведения с начальством не стал, предпочтя этому тему корысти. – Уж коли ты Лузганову понадобился, так используй ваш обед не только для собственного желудка, но и для наших мозгов. Этот пройдоха наверняка мимо выборов не прошел – тут деньги крутятся немалые, и он свой кусок явно откусит. Так что пусть сведениями поделится. Может, и по нашему Сокольникову у него какая-никакая информация найдется.

Особых новостей утро этого дня нам не принесло. Позвонила Катя и сообщила: от отца вестей нет, никто по поводу Валерия Аркадьевича не обращался и выкупа не требовал. Нас это нисколько не удивило – в версию выкупа мы с самого начала верили плохо. Славик Цветков продолжал корпеть за своим компьютером, дав обещание, что во второй половине дня выдаст первые результаты. Честно признаться, мы втайне надеялись на звонок Никиты Петровича Шелеста или Виталия Бреусова, но эти надежды оказались тщетными…

Лузганов ждал меня на втором этаже своего коттеджа в комнате, чье назначение я никогда не мог точно определить, – то ли кабинет с барскими удобствами, то ли гостиная с деловым антуражем. На резном деревянном столике меж двух массивных мягких кресел меня уже ждал традиционный набор: апельсиновый сок и кофейник с горячим кофе – непременное сопровождение серьезного разговора и преамбула изысканного обеда.

– А скажи-ка мне, дружок, – начал Савелий, вальяжно развалившись в кресле, – как отреагирует твой шеф, если я захочу стать клиентом вашей достопочтимой фирмы?

– Разом густо, разом пусто, – прокомментировал я вслух первое пришедшее на ум. А именно: еще несколько дней назад мы сидели без работы, а теперь у нас два готовых клиента в лице сестер Малышкиных и Кати Сокольниковой да к тому же еще один потенциальный – Лузганов.

– Что, работенки много? – быстро уловил самый информированный человек в городе.

– От безделья не маемся, – признался я и тут же добавил, вспомнив, что сам я, когда обращаюсь с просьбами к Савелию, никогда не интересуюсь его занятостью: – Но вас это не должно беспокоить.

– Да меня, признаться, другое беспокоит, – усмехнулся Савелий. – Захочет ли Геннадий Валентинович моими проблемами заниматься. Только не говори, – упредил он мои возможные возражения, – что твой шеф будет просто счастлив. Я-то уж знаю, – он снова усмехнулся, – Геннадий Валентинович ко мне сильно подозрительно настроен.

Конечно, я мог бы из вежливости попытаться его опровергнуть, но осведомленность Лузганова как всегда была безукоризненной, и потому я не стал кривить душой.

– Есть такое. Но вы же знаете, Кирпичников человек разумный, он со своим настроем умеет справляться. А уж что касается меня… На меня вы можете рассчитывать. Если, разумеется, ваше дело не выходит за рамки наших правил.

– То есть если это не супружеские измены и не политика.

– В некотором смысле… – произнес я уклончиво, подумав, что в данном случае информированность Савелия дала сбой, равно как и наша приверженность собственным принципам.

– Так-так… – Лузганов внимательно посмотрел на меня и принялся приглаживать бороду.

Это «так-так» было настолько многозначительным, что я насторожился: хитрый лис явно имел в своем загашнике сюрприз.

– Конечно, Игорек, – произнес Савелий с некоторой расстановкой, – ты не обязан мне ничего сообщать, но я тебе сообщить могу: буквально на днях Варвара Волошина была в избирательном штабе Никиты Петровича Шелеста, причем инкогнито. Хотя, полагаю, это была тайна для людей Шелеста, но совсем не для вас.

Выражение, которое появилось на моем лице и которое я даже не попытался скрыть, вызвало в свою очередь выражение глубочайшего удовольствия на лице Лузганова. Впрочем, оно тут же сменилось на некое подобие смущения.

– Игорь, – он прижал свои холеные руки к груди, – даю честное благородное слово, я узнал об этом совершенно случайно. Более того, я даже не был уверен, что это именно твоя Варвара. Просто женщина, которую мне описали, показалась уж слишком похожей. Согласись, твоя милейшая подруга весьма запоминающаяся дама.

Я залпом, почти как водку, выпил бокал сока и сказал с решимостью человека, вознамерившегося испить до дна все ему уготованное:

– Вы надумали стать нашим клиентом после того, как обнаружили следы Варвары в штабе Шелеста? Вы решили, что мы ввязались в политику, а у вас здесь есть свои интересы?

– Дорогой Игорь, у меня нет политических интересов. У меня есть интересы бизнеса. В этом плане мы, полагаю, схожи. Не так ли? – Голос Савелия был почти ласковым, зато взгляд очень серьезным. – А посему я изложу тебе суть проблемы, а ты выскажешь свое мнение. И это будет разумно. Ты согласен?

Я кивнул. Вообще-то мне первым делом хотелось прояснить ситуацию с Варварой, но я удержался от поспешности, понимая, что Савелий скажет ровно столько, сколько сочтет нужным.

– В отличие от твоей уважаемой фирмы, – начал он, – моя фирма политикой занимается. Но исключительно в рамках наших деловых интересов. Надежная информация в определенные политические моменты – крайне ценный товар, и я на этом рынке делаю свой бизнес. Так вот, в свое время одна московская структура… какая именно, по хорошо понятным причинам, умолчу, сделала мне заказ: выяснить, у кого из основных претендентов на пост мэра нашего города какие реальные шансы. Уверяю тебя: это не бог весть какой сложный заказ. Более того, у нас наверняка найдется добрый десяток фирм, которые выясняют то же самое для разных заинтересованных лиц. Это я к тому, что здесь нет ничего особенного, никакого эксклюзива – обычная работа. Я этим занимаюсь не первый год, просто, в отличие от многих, я делаю это качественно и непредвзято, за что и платят мне соответственно.

– Прямо как на ипподроме, – усмехнулся я. – За информацию о фаворите отстегивают кругленькие суммы.

– Напрасно иронизируешь, – заметил Савелий. – Мэр нашего города стоит дороже всех самых лучших лошадей, вместе взятых. Здесь такие ставки!.. Даже если он будет честнейшим и благороднейшим человеком, это вовсе не значит, что кто-то на этом не станет делать большие деньги. Честность и благородство тоже стоят немало. И те, кому именно такой и нужен, готовы будут крупно заплатить. Кстати, вор-градоначальник оценивается дешевле – он уже на крючке, с ним проще договориться.

– А с честным и благородным договориться труднее, но все-таки можно?

– Видишь ли, дружок, даже самый прозрачный бизнес все равно с изрядной долей примесей. Уж в такой стране живем. Но есть люди, ты мне поверь, которые хотят работать по более или менее внятным правилам. И если мэр эти правила обозначит да еще от них не отступит, то для избрания такого мэра всегда деньги найдутся. И всегда найдутся люди, которые заплатят за то, чтобы узнать, в того ли они вкладывают деньги и не зря ли они это делают.

– Значит, вам заказали информацию на какого-то конкретного претендента, и я даже догадываюсь – на кого именно. Но я не догадываюсь, зачем вам понадобились мы.

– Если ты, Игорек, считаешь, что я собираю сведения на Шелеста и потому знаю о походе Варвары в его штаб, то ты в некотором роде ошибаешься. Но вот то, что я хочу обратиться за содействием в вашу фирму по поводу Шелеста, – истинная правда. Вернее, даже не по поводу самого Шелеста, а по поводу его ближайшего компаньона Сокольникова.

Я подумал, что все в жизни переплетено гораздо круче, чем можно предположить, хотя это меня уже давно не удивляет. И еще я подумал, что Кирпичникову не обязательно было давать мне напутствие использовать информированность Лузганова на пользу нашего дела с Сокольниковым, поскольку сам Лузганов явно вознамерился использовать нас.

– Значит, сам Шелест вас не интересует, зато интересует Сокольников? – уточнил я.

– Не совсем так, – поправил Савелий. – Я тебе сказал, что у меня был заказ от одной московской структуры. Конечно, эту структуру интересовал весь предвыборный расклад, но прежде всего четыре фигуры – нынешний мэр Николай Алексеевич Звягин, директор машиностроительного завода Никита Петрович Шелест, управляющий строительным трестом Валентин Егорович Саватеев и руководитель некоего общественного фонда с трудно выговариваемым названием Григорий Акимович Козлинский.

– Козлинский?! Этот шут гороховый?! – изумился я.

Савелий мою осведомленность по части Козлинского воспринял как само собой разумеющуюся:

– Представь себе.

– Но у него же шансов – шиш да маленько! Один шум.

– Правильно заметил, – удовлетворенно кивнул Савелий, – шум имеется, причем в больших количествах. Но, видишь ли, во время выборов, как правило, всплывает какая-нибудь шумная фигура, которая сама по себе пшик, однако вокруг поднимает такие волны, что будь здоров. И опять же почти всегда находятся люди, которые этим шумливым дают деньги именно для того, чтобы они создавали гомон и желательно – вокруг кого-то конкретного, весьма значимого. Бузотерам подбрасывают некоторую информацию, чаще всего компромат, а уж те это жареное пережевывают и с удовольствием разбрасывают объедки по всем сторонам.

– Значит, Козлинский – элементарная подстава?

– В принципе – да, хотя сам-то он себя считает тузом козырным.

– Это уж точно, – подтвердил я и рассказал о визите Григория Акимовича в наше агентство.

Савелий хохотал долго, даже прослезился, после чего вытер платком глаза и снова перешел на серьезный тон:

– Вчера мне позвонили из Москвы, сказали, будто исчез руководитель избирательного штаба Шелеста Валерий Аркадьевич Сокольников, и попросили выяснить, в чем здесь дело. Насколько я понял, для моих заказчиков такой поворот стал полной неожиданностью. Однако, признаюсь честно, я не понял, радует их это или огорчает. Но в любом случае для них это важно.

– И вы хотите, чтобы мы выяснили, куда исчез Сокольников? – задал я прямой вопрос, на который, по моим представлениям, должен был последовать прямой ответ. Однако Савелий сделал зигзаг.

– Как ты наверняка догадываешься, Игорек, для начала я навел кое-какие справки. Не стану утверждать, что информацию я получил абсолютно достоверную. За столь короткое время, сам понимаешь, нечто абсолютно достоверное получить сложно. Но все же… Я узнал, что вчера Сокольников в штабе не появлялся и никто из его людей ничего вразумительного ответить на сей счет не мог, а мобильный телефон был отключен, и это более чем странно. Зато утром в штаб приезжал Шелест и о чем-то долго беседовал с заместителем Сокольникова Бреусовым. Затем в штаб приезжала дочь Сокольникова, которая никогда прежде туда не наведывалась, причем дочка была в довольно нервном состоянии. Мне удалось выяснить еще кое-какие детали, но пока они не кажутся мне особо существенными, кроме одной. – Лузганов сделал паузу. – На днях в штаб приходили четыре журналистки. Предварительной договоренности у них не было, хотя, насколько я знаю, обычно о таких встречах договариваются заранее. И обычно журналисты такими бригадами не ходят, разве что на какие-нибудь пресс-конференции, но пресс-конференцию никто не собирал. Они о чем-то беседовали в кабинете Бреусова, однако после их посещения тот впал в сильное раздражение, которое заметили многие. Не скажу, будто меня это сильно удивило. Во время выборов иных журналистов хочется просто пристрелить. Я бы, наверное, не придал этому особого значения, если бы мне этих журналисток не описали весьма подробно. Так вот одна мне показалась вылитой Варварой Волошиной. Такую женщину ни с кем не спутаешь. Для детектива, скажу тебе, дружок, это не самое лучшее, но… уж какой природа сотворила, такой и сотворила. Хотя, – он удовлетворенно причмокнул сочными губами, – весьма пикантная женщина твоя Варвара. Будь я помоложе… – Он мечтательно вздохнул. – Но дело не в этом. Просто я вполне резонно сопоставил два факта. Твоя подруга зачем-то появляется в штабе Шелеста незадолго до исчезновения руководителя этого штаба. Пусть это всего лишь совпадение, вполне допускаю, но зачем она появилась там под видом журналистки? Я совсем не поверил, что просто из чистого любопытства. Я решил, что у вас там какое-то дело, причем вряд ли связанное непосредственно с политикой, потому как политикой вы не интересуетесь, зато интересуетесь криминалом. Но криминала – по крайней мере явного криминала – вокруг Шелеста нет. Уж тут ты можешь мне поверить, я достаточно покопался вокруг этой команды. Тогда, спрашивается, чего вы там забыли? Я задал себе этот вопрос, а ответа придумать не смог. – Савелий внимательно посмотрел на меня, я придал своему лицу выражение почтительного внимания. – Ну-ну… Пусть так. Ты знаешь, я очень любопытный, но умею сдерживать порывы. Я тебе просто объясняю, почему решил обратиться в вашу уважаемую фирму.

Савелий откинулся на спинку кресла, закинул ногу на ногу и сложил руки на объемном животе с видом человека, которому больше нечего сказать и некуда спешить.

Я усмехнулся.

– Но вы так и не объяснили, что конкретно от нас хотите.

– Неужели? – Голубые глаза Савелия наполнились прямо-таки детской наивностью.

– В самом деле, – развел я руками, после чего оба мы рассмеялись.

– Да ладно, чего уж там, – отсмеявшись, сказал Лузганов. – Ты все правильно понял. Я хочу, чтобы вы нашли этого Сокольникова. Или по крайней мере выяснили, что с ним в принципе могло случиться. Лично меня этот деятель не волнует, но москвичей он почему-то беспокоит, и они готовы за свое беспокойство прилично заплатить. Как ты понимаешь, дружок, заплатят они вам.

– И вам, – решил я поступить по справедливости.

– Отнюдь, – покачал головой Савелий. – Я собираю информацию, но я не занимаюсь сыском. Каждый должен заниматься своим делом в рамках… – он хмыкнул, – эффективного разделения труда. Я выступлю посредником, но совершенно бескорыстно. Это по части денег. Зато соблюду другую корысть. Пусть знают, что я – тот самый человек, который может все, в том числе и кое-какое расследование организовать. Так сказать, вам – деньги, мне – репутация.

В принципе, без согласия Кирпичникова я не имел права давать обещания. Но я его дал. В конце концов, мы уже влезли в дело Сокольникова, за которое нам собиралась платить Катя, и я посчитал, что переложить затраты с очаровательной женщины на неведомых москвичей не просто разумно, но и гуманно. Для Кати Валерий Аркадьевич был отцом, а для москвичей одним из фигурантов их политических затей. Хотят играть в политические игры? Пусть выставляют на кон свои денежки.

Я ничего не стал скрывать от Савелия, подробно рассказав ему обо всем, что случилось в последние дни, включая историю с Севой Желтухиным. Про журналиста Лузганов ничего не знал, отреагировав на это весьма серьезно:

– Кажется, друг мой, я недооценил ситуацию. Вокруг штаба Шелеста происходят малопонятные вещи.

– Ну почему же? – возразил я. – Конкурентная борьба.

– Не-ет… – усомнился Савелий. – Это тебе не бандитские разборки и это не славный город Москва. Это наша местная политика, где человека могут отправить в небытие компроматом, всяческими юридическими каверзами, но где никто еще не исчезал сам по себе. Уж ты мне поверь, в политических битвах людей у нас никогда не похищали, а я сильно сомневаюсь, что Сокольников и Желтухин тихо улизнули на Мальдивы.

– Все когда-то происходит в первый раз, – заметил я, имея в виду, конечно же, отнюдь не Мальдивы.

– Но почему исчезает сначала журналист, а затем руководитель штаба? Причем никто не находит их бездыханные тела где-нибудь в канаве, люди испаряются без всяких следов и, по большому счету, без всяких серьезных оснований. Согласись, уж кому надо было бы исчезнуть, так это Шелесту, а с ним, я так понимаю, все в полном порядке.

– Но, может, он – следующий?

– Ерунда! Либо те, кто приложили руку к этим странным исчезновениям, полные дураки, во что я плохо верю. Шелест теперь будет осторожен, как матерый волк. Пристрелить его можно, но схватить в охапку и уволочь в дальний угол… К нему теперь не подступишься, причем все предпринятое против него ему же и послужит хорошей рекламой. Нет, дружок, кому-то нужно было исчезновение именно тех двоих. Причем в отношении Сокольникова я поначалу прикинул совсем не политический вариант. В том смысле, что он руководит штабом временно, а заместителем директора завода работает постоянно. А это уже бизнес, здесь уже совершенно иные возникают повороты. Но исчезновение журналиста, которого, насколько я понял с твоих слов, наняли на избирательную кампанию, совсем меняет дело. То, что Шелест с Бреусовым пытаются дочку Сокольникова успокоить и не хотят с детективами связываться, вполне объяснимо: им такой шум не нужен, а вы для них личности неизвестные. При этом Бреусов от журналиста чуть ли не открещивается, хотя это его человек. Ладно бы Желтухин был ему не очень-то нужен, но, судя по всему, он там главное перо. Хотя, не исключаю, опять же шум поднимать не хотят. В общем, Игорек, все возможно и все не очевидно. Поэтому я и говорю: дела вокруг штаба Шелеста творятся малопонятные.

– Мы поручили нашему Славе Цветкову подготовить всю информацию по выборам. Хотим прояснить ситуацию, – сказал я в расчете на то, что сведения, которые Савелий собрал и продал москвичам, могут достаться нам без особых интеллектуальных и материальных затрат.

Он понял меня с ходу, явно расценил мои намерения как справедливые, а потому заговорил без всяких предисловий:

– Расклад здесь весьма занятный. Реальных претендентов на пост мэра восемь человек. Но фигуры совершенно разномастные. Пользуясь преферансной терминологией, четверо – это «десятки». Так сказать, ни то ни се, ни для взяток, ни для мизера. Еще один – валет. Хоть и «картинка», да в реальности никакая. И три туза. Но! Ни один туз не козырный. – Будучи заядлым преферансистом, Савелий не удержался, чтобы не переложить предвыборную игру на игру карточную. – О «десятках» говорить нечего. Их рейтинг – четыре-пять процентов на всех скопом. Примерно столько же получит валет, то есть знакомый тебе Козлинский.

– Козлинский?! Пять процентов?! – поразился я. – Неужели в нашем городе так много сумасшедших?!

Не знаю, как по прикидкам тех, кто считает рейтинги, а по моим собственным – у психиатров получался слишком большой список пациентов.

– Это ты зря. Сразу видно, в политике ты просто девственное создание. Политика – это такая выкрутасистая дама, которая любит и беленьких, и черненьких, и в полосочку.

– Любовь зла, полюбишь и… Козлинского, – вспомнил я листовку, которую с величайшим возмущением демонстрировал нам Григорий Акимович.

– Вот именно. А посему нашего валета поддерживают не только люди с отклонениями в голове. Хотя, конечно, сторонники у него специфические. Непризнанные гении, сверхактивные общественники, экзальтированные старые девы, борцы со всем и всеми… В общем, специфический электорат, обуреваемый почти патологической энергией. В отличие от коммунистов люди эти, как с бору по сосенке, то есть не слишком организованные, суетливые, с претензиями… Однако же большие энтузиасты и в значительной степени бессребреники. Штаб и группа поддержки у Козлинского – просто Ноев ковчег, но работают в основном либо за гроши, либо вовсе бесплатно.

Продолжить чтение