Павшин

Пролог.

– Молодец, Паша! Работаешь, а продолжишь в том же духе, ещё выше подниму тебя.

– Спасибо, Борис, будем работать!

***

– Надо бы выпить, отпраздновать. Может, ещё годик, Старого этого смещу, Бореньку, – Рассуждал Павел, посматривая на себя в отражении зеркала лифта, поднимаясь на пару этажей выше, – Я заслужил. А кого ещё он мог принять? Не ту же херню, которую Иванов сделал. Лоботряс, чудной, но прибухнуть разок можно.

Пролетая по синему ковролину этажа, как орёл, высматривая внизу свою жертву, Павел искал стол Иванова. Он действительно никак не мог запомнить, в каком из офисных закоулков сидит его дружок или же только хотел наглядно подтвердить, что этот ваш отдел ни умом, ни планировкой не блещет.

– А, дорогой, вот ты где, отдельчик ваш, конечно… Пока норму по кардио не выполнишь, хер тебя найдёшь.

– Здорово, Паш, как сам? Звонил тебе в субботу, ты просто про День Рождения Насти так ничего и не сказал, – говорил светленький в очках и околоспортивном костюме тридцатилетний Иванов, выглядящий на все двадцать.

– Приду.

– В субботу был.

– Извини, брат, замотался. Давай сегодня поправим ситуацию: посидим где-нибудь за здоровье твоей супруги выпьем.

Очки в чёрной круглой оправе задергались на смеющемся лице Иванова:

– Только, чтобы это отпраздновать?

– Ещё что-нибудь найдём, давай, собирайся, место нормальной такое знаю недалеко. Давай-давай, Старый добрый сегодня.

– Аа, он же твой проект принял, да? Поздравляю! – бурчал Иванов, кладя телефон и ручку в сумку.

– Да рано ещё поздравлять, а то, что он меня выбрал – повезло просто.

– Наверно, да. Только мы вдвоём пойдём?

– Можем Сашу прихватить.

– Какого?

– Ну ту, из бухгалтерш, тусили пару раз с ней вместе, – говорил Паша, вспоминая, кто же эта Саша и где они ее видели. Или упорно делая вид.

– Ну хочешь, зови, – театральным жестом Иванов застегнул сумку.

– Собрал вещички? Пойдём.

И вот они зашагали к лифту по лабиринтам отдела.

– Заметил, лифт чудит сегодня? – Иванов избивал пальцем кнопку лифта.

– Чего с ним?

– Ба-ра-хлит.

– О, да наша страна такого лифтовика теряет? Не поздно ещё сменить ремесло, номерок один знаю…

Открылся лифт, из него выходит брюнетка лет двадцати.

– Павел Карлович, здравствуйте! Я сделала ту таблицу, Вы посмотрели?

– Юлечка, у тебя будут лучшие оценки за практику, – не своим голосом с лицом ловеласа ответил Паша.

– Спаси-и-ибо, Павел Карлович! У Вас новые туфли? Они Вам очень идут! – сияла Юлечка.

– Ага, давай, не болей, – Паша вошёл в лифт, нажал на кнопку, гордо вспоминая, сколько он за них вчера отдал. Сразу видно, что девочка разбирается в хороших вещах.

Двери закрылись, играет тихая музыка.

– Так почему мы эту твою Юлечку не возьмём? – начал Иванов.

– Ну должны же быть какие-то принципы. Практикантка все-таки.

– Удивительно просто, тебе только свистнуть…

– Как у супруги дела?

– Да отлично, а на…

– Когда дети? – с едва заметной ухмылкой спросил Паша, лишь бы не слушать очередную историю счастливой семейной жизни от человека, который мечтает о всяких Юлечках.

– Да вот, я думаю, уже скоро. С Настей думаем, пора уже.

– Ма-ла-дцы, – вспоминая Сашин бюст, пропел Паша. Двери снова открываются, и компания выходит из лифта, – где она там?

– Туда.

– Ага.

***

– Александра, здравствуй! – почти идеально в два голоса сказали подошедшие к столу Саши Иванов и Павел.

Из огромного окна струился свет яркого тёплого весеннего солнца, заливая столы, ослепляя, отвыкшие от солнечного света лица, разливаясь в бриллиантах часов Саши и, поигрывая на близлежащих предметах, превращая их в часть большого радужного узора.

Разговор пошёл сразу, он был радостным, долгим и совсем ни о чем. Уговаривать ее не надо было, но разговор затянулся, как будто бы Паша и Саша действительно были очень рады видеть друг друга. Их разговор был бы похож на пение птиц, если бы ворона в лице Иванова не каркала бы невпопад х пению при каждом удобном случае.

– Ладно, мальчишки, внизу встретимся, мне кой-куда зайти надо.

«Мальчики» медленно пошли к лифту, жестами и мимикой обсуждая ее блузочку на голеньком теле.

– К нам совсем недавно пришла, а уже заместитель главбуха, – начал Иванов.

– Давай без твоего юморка, – заговорил Паша, – она всегда была умной девочкой, вспомни институт.

– Да, она прям передовик. – Иванов подошел к кулеру и сложил два пластиковых стаканчика в один, – Давай по воде? Влажность тут никакущая, в горле сохнет, – сказал он, и выпил стакан залпом, стал наполнять еще один.

Павел налил ледяную воду из «горячего источника».

– Ага, влажность та еще. Блин, с самого переезда не могут к сети подключить эти кулеры, ни один не греет, – кинув стакан с водой в бак, он начал ругаться, – за три года можно было бы.

– Зачем тебе тут горячая, для чая она холодной будет, а так просто не попьешь, бадяжить надо будет. А если заморочиться решил, то и из чайника горячую налить можно. Че тупить то, Пашка?

Паша с улыбкой смотрел на синий узор покрасневшего лица Иванова.

– Может Настюху твою позовем?

– Не понял.

– Чтоб не скучно было.

– Она отдыхает.

– Или ты? – подчеркнуто сконцентрировав внимание на уже новом стакане с водой, который он все-таки решил выпить, продолжил Павел.

– Не понял тебя.

– Извини, подумал, что ты заскучал, – он остановился, выдохнул, но тут же вдруг решил продолжить, – волнуюсь, дружище, за тебя. Я же знаю, что бабы херово влияют на тебя. Выдохни. Рюмка, две, три, ты поймешь, что Саша тебе не светит. Вспомнишь про Юлю. Говорю, выдохни. Юлин номер тебе никто не даст, расстроишься, в драку полезешь, а мне пора ехать будет, и что? Одному тебе огребать? Вспомни четверг пару недель назад. Я по-дружески тебе говорю.

Иванов начал осушать еще один стакан, думая над своим следующим выпадом. Заиграла мелодия звонка. Они оба и еще кто-то в отделе проверили свои телефоны, звонили Иванову.

– Але, Насть… да, потихоньку… ты как?.. ну хорошо… слушай, хочешь с нами посидеть?.. с Пашей… да ладно тебе, нормальный он… давай, собирайся, я тебе машинку вызову… на Цветном там заведение… вроде не были… давай, Настен, набери как соберешься… ага, давай.

– Видишь, Бог на моей стороне, – смеялся Павел.

– Вижу, что мудак ты, но настроение хорошее у меня…

– И повезло мне, да. Давай, пойдем, заждались нас уже, наверно.

Иванов и Павел дошли до лифта. «Цк, цк, цк», – Иванов защелкал кнопкой вызова лифта.

– Нажми еще кнопку «наверх», так быстрее приедет, – заметил Паша.

– А он вниз сможет поехать тогда?

– Нижнюю ты же тоже нажал.

Лифт приехал, не понятно, помогли ли ему две нажатых кнопки или нет, но так или иначе он приехал.

– Как-то вы не спешили, – сказала Саша, стоя в лифте.

– Управилась уже? Хорошо, мы тоже, едем, – сказал Павел, заходя с Ивановым в лифт.

В лифте играло что-то нежно-блюзово, запах Сашиных духов, второй молекулы, укутал Павла. Если постелить ему тут кровать, он ляжет и уснет сладким сном. Паша ушел куда-то глубоко в себя.

– Что это за звук? – сказал, будто облив холодной водой блаженного Павла, Иванов.

– Падаем, – ответил Павел, который понятия не имеет, о каком там звуке говорит его друг. Раздаются Сашины смешки.

– Ага, до минус первого, метро.

– А правда, какой-то скрежет…

Что-то произошло. Все замолчали. Тряска. Глухой гул. Мгновение отделяло мчащийся лифт от земли, всего мгновение. Целое мгновение. Лихорадочные думы Паши:

– Падаем? Да не, нет, херня, быть не может, не со мной, это сон, слишком долго падаем, сколько? слишком долго или только-только? Господи! я всем телом чувствую, в животе, правда падаем, сука, как? Мама узнает, больно будет, утром дома был, сука, завтракал, живой, не сейчас, скоро труп, блокировка, система безопасности, читал об этом, сейчас схватит, остановимся, сука, ноги отрываются, давай, бля, останавливайся!!!

Оглушающий Сашин визг.

– Ты то рот закрой, дура, идиотка, ну ни хера не останавливаемся, Боже, зачем? стой, паника, спокойствие спасет, эти орущие подохнут, я выживу, мужик, держаться, сука, дома же утром был, держаться за что-то, перила, прыжок, прыжок! в последний момент, в крайний, сука, прости, за метр до земли, мало, скорость огромная, импульс от мозга не успеет, за этаж, сейчас, да сейчас, раз, два, прыгнул.

Глава 1.

Жгучая боль, а затем и онемение охватили все тело. Чувства падения нет, лифт остановился. Темно. И душно. Падения вроде не было, все будто зависло. Так… я умер или это агония мозга? Нет, я сплю, точно, все сон. Да, я разгадал, что я во сне, теперь могу ожить. Теперь тяжело дышится, черт, да, я во сне, надо открыть глаза, а это не просто, надо стараться…

Да, открыл, мазня какая-то. Рыжий песок, коричневое море (такие уж ассоциации). Ладно, уже не холодный бархат гроба, радует. Я спал, точно, Господи, спасибо! Как я в это мог поверить? Я на боку, вдох… Никак, я задыхаюсь. Давай, вдох… Почти ничего, ну давай, давай, сука, вдох!

Я задышал, как мне хорошо сейчас! Зрение прояснилось. Я смотрю на мой дубовый шкаф, бежевое одеяло аккуратно подвернуто под голову. Руки возле подбородка. Протер бы глаза, руки не шевелятся. Черт. Наверно сонный паралич. Было как-то такое, но сейчас хоть сны на реальность не наслаиваются. Самое сложное – пошевелить руками. Да, забыл, как ими шевелить. А какое-то время в детстве я боялся, что забуду, как шевелиться. Почему нельзя было мой страх воспринять серьезно? Ребенок просто шутит. Итак. Надо стараться… Гадко то как! Пальцы на левой: вроде есть… самый кончик указательного… или большого. Ладно, нафиг мне руки. В смысле нафиг? Так, еще раз. Вот так, вот так!

Я сразу протянул руки к лицу, стал его даже не гладить, а очень даже свирепо чесать, как бы смывая еще живые воспоминание обо сне. Поворачиваюсь на спину, тяну руки вверх, потом скручиваю, как хорошо! Посплю еще немного. Нет, не хочу, присниться еще какая-то дрянь. Как колотиться сердце! Ну конечно, такая хероборина снилась. Однако часто оно так, надо к кардиологу, тахикардия наверно, после короны то конечно. Закрываю глаза. Начинаю вспоминать сон, пытаясь пережить его заново. Саша хороша была, надо было мне в лифте поцеловать ее, какой конец трогательный, какая развязка. В тайне друг друга любили, но в последний миг жизни решили бросить все карты на стол. И такая музыка играет, ритмичная, в такт сердца, дополняя мелодию из лифта. «Пам-пам, тын-тын-тын, там! Пам-пам, ц-цн – пам, тан-тан, ц-цн – дам, пара-а-а-… ц-цн, ц-цн, ц-цн» А Иванов…

Погоди, а если не сон? Да нет, вот я, вот моя спальня. Может, я в коме и вижу сны? Все, хватит! Надеваю часы, суббота, полдень; еще темно, значит зима.

Еще какое-то время лежу в кровати. Тревога, страх. Вдруг, правда, разбился, тело же не обманешь, да? Я помню ощущения от падения, эти мурашки… Мозг же еще работает какое-то время, не сразу отмирает. Нет, нереально! Со мной такого не могло произойти, это смешно просто. Лежать уже невозможно, я в поту, сердце колотиться, отдавая пульсом в уши. Хочу проверить телефон, он на тумбе, но вдруг там что-то не так, не те обои, и я все-таки… Господи! Я отдался нервам и покорчился, как какой-то псих, пару секунд, потом сразу бросаю руку к тумбе, хватаю телефон. Загорается экран. Обои вроде те (хотя какие – «те»?). Меня успокоили лучи солнца, которые били мне в глаза и нежным светом освещали всю комнату. Полдевятого, это был сон.

Надо к мозгоправу.

Как хорошо! Этот запах! Мама готовит блины. Я встаю!

Глава 2.

Я прохожу на кухню: завтрак уже на столе. Варенье или сгущенку? Возьму варенье. Засвистел чайник.

– Лимончик? – мама снимает чайник с плиты и подходит ко мне.

– Давай, – кладу варенье на блин и начинаю его заворачивать в трубочку, – а что за чайник такой? Мой вроде не свистел. Аа-а, или ты со своим?

– Ну конечно! Твоим я пользоваться не умею.

– Я же показывал, там всего одна кнопка. Ну да ладно.

– Ты кушай, тебе хорошо поесть надо. Сложный день у тебя будет, ты сам говорил, – мама начала громко размешивать сахар в чашке. – Ешь бутерброды, знаешь, какие вкусные с этой колбасой.

– Да, я уже съел парочку…

Доев бутерброды, я еще выпил несколько чашек чаю, уходя в свои мысли. Да, день действительно тяжелый. Сердце колотится. Ну не волнуйся ты так, ты хорошо подготовился; сколько ты контрольных в школе написал, тем более математику я помню хорошо. Но все-таки я не обязан туда ходить, и какой идиот додумался до того, чтобы после окончания работы еще учиться в двенадцатом и тринадцатом классах? Меня это уже не волнует, я изменился за эти годы. Почему бы не дать себе волю? Буду прогуливать, получать двойки, и мне будет все-равно, пусть остальные учатся. Мне тридцать уже. Черт! Ну нет, не хочу сегодня.

– Я простудился.

– Как? Когда? – мама протягивает руку к моему лбу. – Температуры вроде нет, – она чутко начала заглядывать мне в глаза. Мама точно поймет, зачем мне ей врать?

– Я просто в школу не хочу.

Мама смеется:

– Какая еще школа? Паш, ты же ее давно окончил, – и мама тут же надевает мне на шею мою золотую медаль. – Ты сегодня совсем странный, давай, приходи в себя. Тем более ты хотел встретиться с дружком своим, Ивановым.

Я внимательно смотрю на нее, пытаюсь собраться с мыслями.

– А, точно! Какая в жопу школа? Это мне приснилось сегодня, что школу продлили. Ну знаешь, когда ты сонный еще, путаешься, что было, а что приснилось.

– Ну конечно! А счастья то сколько у тебя на лице!

– Еще бы! Тем более Борис…

– Борис Петрович. Некрасиво человека, который настолько старше и настолько выше тебя называть вот так.

– Мама, сейчас так не принято. Совок какой-то. Даже смешно. Ну на самом деле! Так вот. Мой проект больше всех остальных понравился Борису Петровичу.

– Из всех вас он только тебя любит.

– Да. Ну а кого еще? Видела бы ты их.

– Честно говоря, тебе давно пора на его место, ты не думал?

– Мам, он ко мне хорошо относится, он хороший мужик, мне он нравится.

– Ты не думал?

– Пройдет время, он сам меня…