Минотавр

Построю лабиринт,

в котором смогу затеряться с тем,

кто захочет меня найти.

В. Пелевин «Шлем ужаса»

Глава 1. Оракул далёк от иллюзий и страха

Не первый раз в жизни Кирилл Громов просыпался с головной болью. Всё же ему было тридцать два: за плечами остался школьный выпускной, бурная университетская жизнь, посиделки в баре с друзьями, семейные праздники. Часто головная боль преследовала его и без похмелья – с возрастом могло подняться давление на погоду или давала о себе знать бессонная ночь. В такие моменты тридцатник вдруг придавливал Громова к земле, показывал, что беззаботная молодость без похмелья осталась в далёком прошлом, а сейчас после пьянки нужно было обязательно перед сном выпить «Энтеросгеля» и утром закинуться таблетками, которые всегда лежали в сумке и прикроватной тумбочке – а вдруг что?

В общем, головная боль при пробуждении не была для Громова чем-то новым, а вот амнезия – да. Воспоминания о повседневном были размыты: он помнил, как напился на школьном выпускном, но едва ли мог сказать, что делал позавчера. Они только позволяли понять, что какая-то жизнь у Громова до этого пробуждения была. Но вот какая именно – вопрос.

Но он не стал тратить время на пустые размышления и решил осмотреться, в каких условиях, собственно, находился. Под ним было что-то твёрдое, похожее на ортопедический матрас. Ну конечно, он ведь спал на таком лет десять подряд, если не больше. Воспоминание вспорхнуло в голове и тут же улетело прочь. «Спал где? Может, прям вот в этой комнате?» – подумал он.

Второе, что понял Громов, – кровать была ему как раз. Редко когда в новом месте удавалось уместиться, вытянув длинные ноги, поэтому, очевидно, это была его кровать. Или подобранная специально для него. Это было вполне возможно: Громов вдруг вспомнил, как щепетильно выбирал себе кровать при переезде.

«Но если бы я был дома, – отстранённо подумал Громов и поднялся на локтях, – то где-то горел бы свет».

Действительно, в комнате стояла абсолютная темнота, не нарушаемая ни дневным светом, который мог бы пробиваться сквозь неплотно закрытые шторы, ни мигающим от уведомлений экраном телефона – ничем. Громов медленно сел, пытаясь привыкнуть к темноте. На расстоянии вытянутой руки сквозь темноту проглядывало что-то бесформенное. Громов дотянулся до силуэта кончиками пальцев. Это был компьютерный стул.

Ничего больше разглядеть не получалось, поэтому Громов решил не гадать и сел на кровати, без труда касаясь голыми ступнями холодного пола. Как он ни силился, воспоминания не возвращались. Ощущалось это так, будто ему надо было поймать птицу в закрытой комнате, но та всё ускользала. Предприняв ещё одну безрезультатную попытку что-то вспомнить, он рывком встал и практически на ощупь сделал шаг вперёд, к стулу. Тот стоял на небольшом ворсистом ковре, в который Громов с удовольствием погрузил холодные ступни. Над головой вдруг мигнула одинокая лампочка, справа загудел компьютер – совсем старенький, с выпуклым белым монитором, проводной клавиатурой и офисной мышкой с тонким колёсиком. Громов догадался, что с его пробуждением заработала и система электроснабжения комнаты, так как до этого компьютер не подавал никаких признаков жизни: даже монитор не мигал привычным красноватым огоньком светодиода на панели.

Оглядевшись, он понял, что находился в небольшой коробке три на четыре метра с кроватью, столом с компьютером, двухдверной тумбочкой и большой бронированной дверью. Она оказалась ожидаемо заперта, и металлическое окошко тоже не поддавалось. В тумбочке ничего полезного не нашлось – только затёртая книга Пелевина с быком на обложке. «Шлем ужаса». Приглядевшись, Громов увидел, что у быка были человеческие руки и ноги, а после и вовсе понял – никакой это не бык. Минотавр. Но думать об этом сейчас хотелось в последнюю очередь.

Кроме того, в тумбочке было ещё несколько упаковок новых носков и трусов, зубная щётка с пастой, бритва со сменными станками, две пачки салфеток, сменная одежда. Напоминало стандартный набор пятизвёздочного отеля, в которых Громову пару раз приходилось проводить ночи в деловых поездках. За второй створкой тумбочки лежала только записка, на которой от руки было выведено: «Если что-то понадобится – попроси».

– Мне надо выбраться отсюда, – уже вслух сказал Громов и продолжил осмотр. Так он заметил неприметную дверь рядом со столом и камеру, висящую прямо над кроватью. За дверью оказалась просторная ванная комната с душевой кабиной, раковиной и начищенным до блеска унитазом. В шкафчиках вновь нашлось всё необходимое: мыло, гель для душа, шампунь, аптечка и вафельные полотенца. Комната явно была подготовлена специально для нового жителя.

Громов умылся и глянул на себя в зеркало над раковиной. Больше всего его удивило то, как ужасно он выглядел: отросшая борода и фингал под глазом, пусть и почти заживший – от него осталось только слабое синеватое пятнышко около нижнего века. Он помнил, что брился часто и ненавидел зарастать даже чуть-чуть. Но убрать колющуюся бороду сразу не вышло – в ванной не оказалось геля для бритья.

Последним, что Громов не осмотрел, был компьютер. На мониторе висел синий стикер с шифром:

1516192018151142119

Громов аккуратно подцепил его двумя пальцами и отложил в сторону, не желая сейчас думать над этим. Привлекло внимание и то, что нигде не было пыли, даже на клавиатуре и мониторе, что только доказывало очевидную мысль: его тут ждали.

Компьютер стоял на спящем режиме, поэтому Громов несколько раз подвигал мышкой по маленькому коврику. Тут ему не повезло – компьютер оказался запаролен. Громов ввёл примитивное «1234», свою дату рождения (и её – вспомнил), годы Второй мировой войны, Октябрьской революции, развала СССР и сдался. Исторические события и их даты вспоминались сами в процессе, стоило только подумать. Но вместо личных воспоминаний в мыслях был туман. Кроме того, болела голова, хоть он и выпил таблетку из аптечки.

Потерпев везде неудачу, Громов пересел на кровать и устало опустил голову на руки. Грудь сдавливало от страха замкнутого пространства и неизвестности. Если его похитили, то в этом не было никакого смысла. Повернувшись к камере, Громов спросил:

– Кто вы? Почему держите меня здесь?

Ответа ожидаемо не последовало. О том, что камера работала, свидетельствовал только горящий индикатор.

Целый час после Громов провёл в поисках: заново перерыл тумбочку с вещами, осмотрел каждый угол в ванной (даже залез в бачок унитаза), постоял в кабинке под холодной водой, покричал на камеру и, наконец, забился в самый угол кровати, прижавшись боком к стене. Громов обнял себя за плечи, закрыл глаза и принялся представлять, будто находится сейчас в совсем другом месте: на острове, среди песка и воды, купается в океане, ест на ужин крабов и моллюсков. Ему было и страшно, и непонятно, и тоскливо: ни одного человека не было рядом, а в голове звенела пустота.

Ровно в шесть часов вечера окошко на двери открылось с глухим скрипом и в проёме появился поднос с едой. Громов кинулся к нему, желая докричаться до похитителей, но не услышал ни звука – кто-то только несколько раз дёрнул подносом, а когда Громов не взял его – толкнул на пол комнаты. Пластиковая посуда не разбилась, но еда разлетелась в разные стороны. На полу оказался чай с лимоном, овощной салат и картофельное пюре с котлетой. Следом залетела бутылка воды, и окошко закрылось. Громов, как ни пытался, не смог увидеть за ним человека.

Схватив бутылку воды, он сел в кресло и уставился на неё так, будто видел в первый раз. Но это определённо было не впервые: вспомнилась вдруг девушка с длинными белыми волосами, пухлыми губами и расплывающимся бейджиком на груди. Громов силился вспомнить, увидеть её имя, но не мог. Она положила перед ним планшет с прикреплённой к нему бумагой и ручку. Рядом стояла такая же бутылка «Эдельвейса» и лежала нетронутая плитка белого шоколада с миндалём и кокосом.

– Кирилл Владимирович, вы должны хорошо подумать, прежде чем будете принимать решение. Это очень опасно, – сказала девушка и нервно покрутила пуговицу на манжете.

Громов не помнил, что ответил. И что было опасно – тоже не помнил. Вздохнув, он кинул бутылку в стену и вернулся в свой угол на кровати, обхватив колени руками. Сильнее, чем выйти отсюда, хотелось только поесть. В животе неприятно урчало, а к вечеру будто стало прохладнее, и пришлось замотаться в одеяло, чтобы согреться. Очевидно, сегодня приёма пищи больше ждать не стоило, поэтому Громов решил отвлечься от голода и ещё раз осмотреть всё, что на данный момент имел.

В глаза бросился забытый стикер с шифром. Громов знал мало способов дешифровки. Цифры не были паролем к компьютеру – это он проверил с самого начала, но всё ещё могли содержать в себе указание на пароль. Кроме этого, больше всё равно ничего не было.

На дешифровку ушло ещё минут сорок, если не больше, и Громов прокрутил все возможные варианты в голове, кроме самого тупого и очевидного – каждая цифра могла означать букву в алфавите. Обернувшись к камере, он спокойно сказал, глядя в её неподвижное око:

– Мне нужен блокнот и ручка. И мусор заберите завтра.

Камера ответила молчанием, но Громов запретил себе думать о плохом. Его должны были услышать.

***

Ночь прошла очень беспокойно. В 23:00 выключили свет, и Громов, споткнувшись в темноте о стул, в абсолютной ярости добрался до кровати с зудящим пальцем. На злость было много причин: час назад он побрился, несмотря на то что геля для бритья в ванной так и не было, и теперь лицо саднило от острого лезвия. После он несколько часов кряду провертелся, ругая на чём свет стоит того, кто похитил и закрыл его здесь. Подумал о маме с отчимом: вряд ли они уже хватились его, но совсем скоро поймут, что их сын пропал. Представил в красках, как матери становится плохо от одной только новости об этом, и со стоном уткнулся носом в подушку.

В итоге заснуть получилось нескоро, а пробуждение вышло как по будильнику: в девять утра включили свет.

Абсолютно измождённый и уставший, с синяками под глазами и замёрзшими за ночь ногами Громов принял в 9:30 завтрак, а вместе с ним – блокнот, ручку, карандаш с ластиком на конце и два больших баллона с гелем для бритья.

– Спасибо, – буркнул он в камеру и плюхнулся на стул, уже в процессе принимаясь за еду. Кто-то сердобольный, видимо, понял, как сильно Громов проголодался, поэтому положил порцию побольше. В итоге он с удовольствием навернул яичницу с беконом, четыре бутерброда с маслом и сыром и тёплую овсяную кашу, а запил всё это ягодным компотом. Под тарелкой нашлась записка, на которой тем же почерком, что и на бумажке в тумбочке, была выведена просьба передать вечером через окошко пакет с мусором.

После завтрака Громов вернулся к вчерашней задаче – шифру. Сначала надо было по памяти выписать алфавит, а после – пронумеровать буквы. Казалось бы, на этом загадка решалась, но Громов столкнулся с ещё одной трудностью: цифры были написаны сплошным текстом, без пробелов, поэтому слово могло начинаться с АД или с Н. Из-за этого он потратил ещё минут десять, чтобы выписать все варианты, и только в одном начало что-то складываться.

– Нострадамус! – радостно выкрикнул он в пустой комнате, когда на шестой букве уже стало всё очевидно, и прокрутил победный круг на стуле. – О боже! Ну конечно, «Нострадамус»!

В апреле прошлого года Кирилл Громов стал посещать «Нострадамус» всё чаще и чаще. Давило, наверное, одиночество, перекликающееся с нежеланием заводить новые отношения. Он провёл последние три года за работой, не обращая внимания ни на одну симпатичную девушку рядом. Каждое утро брал из коробочки около кровати кольцо и надевал на безымянный палец, поэтому почти никому даже в голову не приходило проявить интерес и познакомиться. Тем единицам, кто на кольцо внимание не обращал, он давал от ворот поворот и в клубе, и на работе, и даже на улице.

На «Нострадамус» он наткнулся случайно, когда выбегал из машины за кофе в семь утра и увидел вывеску с большим магическим шаром, приковавшим взгляд на несколько секунд. Вспомнил о нём уже после, приехав домой, и решил на выходных съездить и посмотреть.

В первый раз Громов просидел в клубе до утра и после остался там на несколько месяцев. Не буквально: на работу ходил, с друзьями общался, но ноги сами тянули в «Нострадамус», особенно когда на душе было паршиво и хотелось просто перестать быть собой на вечер.

В апреле же стало особенно тоскливо, и Громов приходил в клуб почти каждый день. Сидел за барной стойкой и даже особо ни на кого не смотрел – только потягивал виски с колой и иногда болтал с барменом.

В один ветреный холодный вечер он пришёл в совсем уж плохом настроении и полчаса изливал душу Максу – добродушному бармену с отличным чувством юмора.

– Забей, у всех есть месяцы, когда работа не прёт. Сейчас и погода не очень, и люди все какие-то унылые, – поддерживал он, мешая в стакане ингредиенты для Голубой лагуны, которую только что заказали.

– Так самое время, чтобы идти ко мне! – хмыкнул Громов и залпом допил содержимое стакана. – Грёбаный кризис. Ни у кого нет лишних денег на хотелки.

– Не думаю, что твоё дело – «хотелки». Ты ведь жизни спасаешь.

– Если бы.

Громов попросил Макса повторить и отвернулся к большому танцполу, рябящему от быстро сменяющихся огней разноцветного диско-шара. У края появилось две фигуры, незнакомые ему. Не то чтобы он знал всех в клубе, но таких – несомненно замечал. Девушка была высокая (но до Громова всё равно не дотягивала), худая, с короткими тёмными волосами, завитыми и, судя по отблескам, намертво закреплёнными лаком, но в первую очередь в глаза бросалось не это: на ней был надет разноцветный костюм, будто бы сшитый из кусочков разной ткани. Парень мерк на её фоне – среднего роста, в джинсах и футболке, с растрёпанным ёжиком таких же тёмных волос. Обычный.

Громов принял из рук Макса стакан с виски и снова посмотрел на танцующих. Яркие вставки на костюме заблестели при свете диско-шара, лицо несколько раз попало под софит, бесцельно бегающий от человека к человеку, и Громов мог бы пристальнее рассмотреть, но не стал – только отвёл взгляд. Не хотелось привлекать внимание, особенно если из-за этого кто-то захотел бы к нему подойти, хоть кольцо на безымянном пальце и говорило само за себя.

Но ввязаться в разговор всё же получилось, пусть и случайно: спустя несколько минут парень подошёл к барной стойке за напитками и стал совсем рядом с Громовым. Тот уже порядком выпил, поэтому не успел себя остановить и брякнул:

– Вы здесь первый раз, да?

– Да, – дружелюбно отозвался парень и осмотрел Громова.

– А где вы до этого с девушкой тусовались, если не здесь?

– Девушкой? – Он рассмеялся. – А я так и знал, что сегодня мне нечего искать тут с такой компанией. Это подруга моя. Терпеть не может людные шумные места, а сегодня вот напросилась. Говорит, лучше тут, чем дома одной. Ладно, бывай, братан.

Парень взял из рук Макса два стакана с Лонг Айлендом и вернулся на танцпол, явно желая поделиться этим диалогом. Девушка, взяв тонкими пальцами стакан, выслушала и перевела внимательный взгляд на Громова. Пухлые губы медленно обхватили трубочку. Громов только нервно покрутил кольцо на пальце и отвернулся.

И дома он был почти уверен, что забыл незнакомку, но, лёжа полупьяный в пустой тёмной комнате, перед тем как провалиться в сон, вдруг вспомнил аляповатый, в какой-то степени даже нелепый костюм и улыбнулся.

***

После той встречи Громов на время оставил «Нострадамус», но через неделю ноги снова потянули туда.

Кое-как пережив рабочий день, он выпил кофе недалеко от офиса, а потом сорвался и поехал в клуб. Было только шесть, поэтому музыка играла тише и людей было мало. Устроившись на любимом месте за барной стойкой, Громов с сожалением обнаружил, что сегодня Макс не на смене, и заказал виски у нового бармена. Напиваться не хотелось, поэтому один стакан он растянул на час, поглядывая на танцующих людей и размышляя.

Он сам себе не мог объяснить, почему в толпе людей с музыкой, разрывающей барабанные перепонки, лучше думалось, чем дома в тишине и комфорте. Щёлкнув ногтем по стакану, Громов вздохнул и сделал небольшой глоток. Иногда ему казалось, что ответ лежал на поверхности, просто принимать правду не хотелось; поэтому он только покрутил кольцо – неизменный признак верности жене – и отбросил эти мысли. Вспомнилась вдруг та незнакомка, которая тоже пришла в клуб, не желая оставаться наедине с собой дома. В этом они были определённо похожи.

– Привет, – вдруг услышал Громов голос, почти переходящий в крик, и обернулся. На секунду показалось, что это была та незнакомка в забавном костюме, но нет. Рядом на барный стул опустилась невысокая девушка (которой пришлось чуть подпрыгнуть, чтобы сесть и зацепиться ногами за перекладину) в коротком платье, в общем-то, абсолютно типичном для клуба, и приветливо улыбнулась. Громов тут же поймал внимательный взгляд, оценил глаза, на веках которых переливались разноцветные тени, и подумал, что она на самом деле очень красива. И моложе самого Громова лет на восемь.

В таких ситуациях он всегда говорил, что женат. В большинстве случаев выходило раз и навсегда пресечь все попытки проявить знаки внимания. Но сейчас левая рука почему-то непроизвольно накрыла правую, где на пальце блестело кольцо, и даже захотелось ответить улыбкой на улыбку.

– Привет, – так же стараясь перекричать музыку, сказал он. Девушка воодушевилась и, перегнувшись через стойку, крикнула бармену:

– Водки, пожалуйста! Ты не будешь ничего? – последнее было уже обращено к Громову.

– Мне хватит, – кивнул он на полупустой стакан и отсалютовал им, не переставая улыбаться. – Что ищешь здесь?

– Смотрю, что предлагают, – хитро сощурилась она, чуть придвинулась и села почти в упор, чтобы слышать Громова и не кричать самой. Он невольно опустил взгляд на пухлые губы с тёмно-красной помадой. – Я Диана.

– Кирилл.

– А ты зачем тут?

Если бы Громов сам знал ответ на этот вопрос.

– Стараюсь сбежать от одинокой и печальной жизни вечно работающего человека, – лишь отчасти шутя, всё же нашёлся он и незаметно опустил правую руку на колено. Подцепив мизинцем и большим пальцем кольцо, стянул и сунул в карман джинсов.

– Значит, нам по пути. Сбежим туда, где не громко? – И Диана, залпом выпив стопку водки, поднялась. Громову она казалась такой миниатюрной, милой, весёлой. И вряд ли он мог сказать, что Диана его не привлекла с первого взгляда: едва ли раньше он когда-то подумал бы снять кольцо.

Тем не менее через пять минут они уже целовались на улице, вжимаясь друг в друга. Точнее, вжималась Диана, а Громов неловко держал её за талию и водил руками по спине, почти открытой в таком платье.

– Вызывай такси, поехали к тебе, – быстро сказала Диана, когда Громов уже почти впечатал её в кирпичную стену клуба. Она быстро провела ладонью по губам, стирая размазанную помаду, а потом протянула руку и сделала то же самое ему.

Громова же будто парализовало: он смотрел на Диану – разгорячённую, красивую, с копной умилительно растрёпанных волос, в которые он сам только что запускал руку, и не мог сдвинуться с места.

– Я… Я женат, – выпалил Громов, сам не понимая зачем, и отстранился. Диана удивлённо подняла брови.

– И зачем тогда всё это? Господи, какой ты, оказывается, неудачник, Кирилл. Или измени жене нормально, или не трать чужое время!

Громов отшатнулся, когда Диана со всей силы толкнула его в грудь, и не нашёлся, что сказать. В ушах свистел ветер, неожиданно поднявшийся, и волосы Дианы, открывающей дверь «Нострадамуса», взметнулись от очередного порыва. В голове у Громова будто тоже был ветер.

Развернувшись, он пошёл вдоль проезжей части в сторону дома. Порадовался, что не взял машину: знал, что выпьет, да и погода сегодня, несмотря на ветер, была самой что ни на есть весенней. Часы показывали восемь, и солнце ещё не село, но вот-вот уже должно было. Небо окрасилось в нежно-розовые цвета, светлые облака медленно проплывали над головой.

Громов решил срезать, поэтому свернул с главной улицы во дворы и побрёл вдоль однотипных безликих многоэтажек. Ему нравилось иногда затеряться в них. В этом районе стояли хрущёвки, слепленные из серых панелей; двор, по которому шёл Громов, был окружён квадратом таких же домов, а внутри него находилась детская площадка с песочницей, старыми кривыми горками и скрипучими качелями.

Ему никогда не было понятно, почему многие считали все эти виды депрессивными и мрачными. Зимой, конечно, тяжело было поддерживать бодрость духа, но весной и летом в таких двориках всё расцветало. Около подъездов пестрели клумбы едва-едва расцветших нарциссов и пионов, высились клёны и вязы с шапками зелёных листьев, на маленьких балкончиках алели разноцветные простыни, футболки и штаны, вывешенные на сушку. Везде здесь была жизнь, такая маленькая и такая важная. Эти клумбы появились только благодаря труду многих женщин, выходивших ежедневно пропалывать клумбы, высаживать, удобрять, поливать. На детской площадке были разбросаны игрушки: мячики, паровозики, совки и ведра, – да так, будто их владельцы не боялись, что что-то украдут. Будто всё это было коллективным, общим, а в этом крошечном дворике царила настоящая жизнь.

И Громов знал, что за поворотом его ждёт такой же. Может, другие машины, другие цветы на клумбах, более новая горка на площадке и асфальт не такой дырявый, но маленькая, ценная, невероятно важная жизнь – та же. Громов действительно никогда не понимал тех, кто всего этого не любил, или, ещё хуже, ненавидел. Его детство прошло в таком дворе: играл с друзьями на огромном пустом поле прямо напротив вереницы похожих хрущёвок, в одной из которых жила бабушка. Воображал себя Сталкером, прячась на заброшенном заводе недалеко от дома, знал в лицо всех продавщиц маленьких ларьков, но так и не смог ни у кого из них выпросить хотя бы одну сигарету, когда старшие друзья уже курили их пачками. В таком дворе он был счастливым ребёнком, и несчастливым взрослым с удовольствием возвращался в то мироощущение.

Когда-то, выпускаясь из школы, Громов мог попытаться подать документы в столицу: и баллы только-только зарождающегося ЕГЭ позволяли, и финансовое положение семьи – отчим прилично зарабатывал и ещё не вышел на пенсию, как сейчас. Но почему-то ему и в голову это не пришло. Подал в местный вуз и потом уже на первое сентября поймал на себе несколько удивлённых взглядов, когда сказал, что до самого конца был в списке на бюджет самым первым. «Почему в Москву не поступил?» – спросила тогда староста, и Громов только пожал плечами: в родном городе всё равно было лучше. Так или иначе образование ему едва ли пригодилось после выпуска.

Между родными девятиэтажками Громов смог вдохнуть полной грудью и понял, что действительно никогда не смог бы уехать в большой город. Это было бы ошибкой.

Громов вышел из арки последнего двора и снова оказался у проезжей части. До дома оставалось минут двадцать ходьбы, и он решил больше никуда не сворачивать. По пути купил баночку пива и орешки, чтобы скоротать остаток вечера за сериалом, и уже около подъезда вдруг остановился. Солнце почти село, в полумраке едва ли можно было что-то разглядеть, но в воздухе стоял непередаваемый запах чудесного весеннего дня, который выдался на редкость тёплым и под конец – даже почти безветренным. Громов не чувствовал больше стыда и разочарования, как возле клуба. Прогулка позволила отпустить случившееся и на какой-то миг даже забыть. Он достал из кармана кольцо и медленно надел на палец.

– Слишком рано, – сказал он одними губами, поднёс кольцо к лицу и зажмурился. В это же мгновение будто кто-то коснулся его плеча – Громов открыл глаза, и призрак сразу же испарился. Только звезды на небе, непривычно яркие для города, вдруг сложились в две длинные искаженные линии, очень похожие на рога.

Глава 2. Не тратьте время на удары о стену в надежде превратить её в дверь

Громов возлагал большие надежды на компьютер, поэтому, вбив пароль, аж привстал на стуле и ударился локтем о край стола. Озарения не случилось: интернет не работал, рабочий стол был практически пуст, не нашлось даже браузера. В левом верхнем углу, сливаясь со стандартным фоном Windows, была только иконка приложения MyChat. Громов сразу же размечтался: и что получится связаться с его похитителями (он был уже абсолютно убеждён, что это не один человек), и что можно будет попросить о помощи.

Процессор загудел, но справился с простеньким приложением достаточно быстро: на экране появился интерфейс из нулевых, отдалённо смахивающий на аську, и пустой список доступных чатов. Больше ничего. Изучение всех доступных разделов мессенджера не помогло. Всё выглядело как какая-то глупая обидная шутка. Или, возможно, очередной шифр, постичь который Громов уже был не в состоянии.

– Грёбаный ты придурок, выпусти меня отсюда! – снова обратился он к камере, повышая голос. Ярость охватывала так быстро, что первым желанием было разбить монитор. Вместо этого он снова схватил бутылку «Эдельвейса» и кинул в камеру. Не достал – она упала на кровать, лишь слегка ударившись о спинку. – Я не знаю, что сделал тебе! Но какой садист может закрыть человека в комнате с этим чёртовым еле работающим камнем и мучить тишиной, неизвестностью, голодом! Ты урод!

Побесившись ещё несколько минут, Громов хотел было принять успокаивающий душ, как вдруг услышал звук открывающегося окошка; из него высунулась рука в перчатке и протянула шоколадку. Громов метнулся, желая ухватиться хотя бы за пальцы, но не успел: плитка упала на пол, а окошко захлопнулось.

– Ты всё равно не прощён, – фыркнул он, но через пару минут уже залез на кровать, поедая белый Alpen Gold с миндалём и кокосом.

***

Помаявшись без дела, Громов решил посмотреть, что за книгу ему оставили. С первых страниц стало ясно, почему выбор пал именно на неё. У героев Пелевина хотя бы были собеседники, пусть и такие же несчастные. Разговоры с камерой и собственным отражением очень скоро могли привести в сумасшедший дом. «Если я уже не там», – с раздражением подумал Громов и отложил книгу. Через час она снова оказалась у него в руках, а ещё через три – была прочитана с пристальным вниманием к деталям.

В шесть доставили ужин, а в семь компьютер издал звук входящего сообщения. Подлетев на кровати, Громов отбросил пустые пластиковые тарелки в сторону и, спотыкаясь о собственные ноги, прыгнул на стул. Иконка мессенджера мигала.

Это означало, что там есть кто-то живой, пишущий ему.

В столбце слева действительно появился новый чат – «Ариадна».

– Ну кто бы сомневался. А похититель, наверное, минотавр, – фыркнул Громов и щёлкнул по чату, сам не зная, чего ожидать. Всё оказалось очень прозаично:

Ариадна: Привет?

Тесей (Громов еле сдержался, чтобы снова не фыркнуть, когда увидел свой ник): привет!! ты кто?

Ариадна: Тот же вопрос. Это ты меня похитил?

– Да ладно! – воскликнул Громов и разочарованно осел на стуле. По ту сторону сидела, вероятно, тоже похищенная девушка, а значит, всё это было очередной игрой со стороны похитителя.

Тесей: думаю нас похитил кто-то другой. давно ты тут?

Ариадна: Не понимаю. Ты тоже сидишь в какой-то непонятной закрытой комнате? Или это такая шутка?

Тесей: я тоже сижу в какой-то комнате да

Тесей: с камерой, с компом, с едой по расписанию и непонятками что делать дальше

Тесей: и никаких шуток(

Ариадна: Боже. Я с утра только тут. Ты тоже ничего не помнишь о своей жизни?

Тесей: есть такая фигня. как тебя зовут?

Ариадна: Я ***.

Тесей: чёрт имя цензурится. давай я попробую

Тесей: ****

Ариадна: Забей, будем по никам друг друга называть.

Громов улыбнулся невидимой собеседнице и снова покрутился на кресле. На душе стало легче. У него появился кто-то.

Позже Громов выяснил, что Ари (так в голове он окрестил собеседницу) сразу разгадала шифр на стикере, а потом смогла подключиться к локальной сети и выйти к их диалогу. Они обсудили потерю памяти, но информации было мало: Ари помнила, что говорила с каким-то мужчиной про подписание договора – и всё. Незаметно за перепиской время приблизилось к одиннадцати, и Громов предупредил о выключении света. Они пожелали друг другу доброй ночи и разошлись.

Громов засыпал спокойно, с чувством облегчения. Он не один – есть Ари. И вместе они выберутся из ловушки, построенной каким-то абсолютно сумасшедшим человеком.

***

За несколько дней после знакомства они никуда толком не продвинулись. Описали друг другу комнаты, рассказали, насколько могли, про шифр. По крайней мере Ари рассказала; Громову же пришлось стыдливо соврать:

Ариадна: Хорошо, что пароль такой лёгкий был. Не понадобились системы счисления или там сложные методы дешифровки.

Тесей: а долго ты решала?

Ариадна: Да пару минут. Что сложного? Вспомнить алфавит и посчитать. А ты?

Тесей: ой знаешь

Тесей: у меня совсем другое было)

Но чаще всего болтали на отвлечённые темы, чтобы не сходить с ума в четырёх стенах. Оказалось, что у Ари лежало в тумбочке несколько книг – «Улисс» Джойса и сборник стихов Борхеса. Узнав об этом, Громов долго смеялся и написал, что даже в полном одиночестве никогда бы не взялся за «Улисса» (а потом подумал, что о Борхесе вообще не слышал). Через час он увидел сообщение, что Ари прочла уже треть за эти дни. Всё это помогало не думать об очевидном: кто и зачем запер их здесь, а ещё – выйдет ли когда-нибудь выбраться.

С похитителем тоже проблем не было: изрядно и плотно кормил, пополнял то, что кончалось, и в целом оперативно реагировал на все запросы Громова. Ари говорила, что у неё всё было точно так же. Это было даже странно: в самом начале их встретили шифры, но никаких загадок больше похититель не стремился загадывать. Как и раскрывать причину похищения.

На пятый день своего заточения (их Громов отмечал в календаре на компьютере) пришлось попросить новую книгу. Через полчаса принесли потрёпанный сборник рассказов Проспера Мериме, который будто достали из чьей-то старинной библиотеки. Читать было скучновато, но всё лучше, чем ничего. К тому же у них с Ари появилась тема для обсуждения; оказалось, что та много читала.

Ариадна: Я видела сон, будто сдавала экзамен в университете по зарубежной литературе. Мне выпал Пруст, и я ответила на «отлично», потому что зачитывалась «В поисках утраченного времени». Проснулась и вспомнила мадленки. Неужели это правда было?

Арианда: И как понять, где реальные воспоминания, а где сны?

Тесей: то что ты зануда я могу сказать тебе и без снов

Ариадна: Ой, да иди ты!

Ариадна: :/

Громов понятия не имел, что такое мадленки, но читая сон Ари, улыбался. Кем бы ни была эта девушка, интеллекта и эрудиции ей явно было не занимать. Сам он помнил, что никогда за собой рвения к литературе не замечал: больше любил в свободное от работы время посмотреть фильмы и сериалы, провести время с друзьями. Пялиться же в книжку все эти дни в заточении было очень утомительно, поэтому компания Ари доставляла даже больше удовольствия, чем если бы они познакомились в обычной жизни.

Вечером седьмого дня заточения Громову вместе с ужином принесли бумажку, где шрифтом Брайля было выведено предложение:

⠏⠗⠕⠊⠵⠺⠑⠎⠞⠊ ⠏⠑⠗⠺⠕⠑ ⠺⠏⠑⠟⠁⠞⠇⠑⠝

Но не успел он сказать об этом, как Ари уже настрочила возмущённое сообщение:

Ариадна: Мне принесли бумажку с каким-то новым шифром!

Ариадна: Тебе ничего не давали?

Тесей: тоже принесли

Тесей: у меня шрифт Брайля

Тесей: мы в жопе

Ариадна: А вот и нет. Я знаю. Ну, по крайней мере основы

Тесей: ты хоть что-нибудь НЕ знаешь???

Ариадна: Тот язык, на котором написано моё послание, очевидно.

Ариадна: Но спасибо, комплимент зачтён :)

Всё оказалось проще простого: каждая последовательность точек, выдавленных на листе, обозначала букву. Ему нужно было только объяснить Ари расположение, так как напечатать их оказалось невозможно.

Спустя три часа напряжённой работы за час до отбоя они наконец смогли расшифровать первое слово – произвести. Громов упростил себе работу и сопоставил уже известные буквы с такими же в остальной части шифра, но этого всё ещё было недостаточно. Ари, явно уставшая от такого мозгового штурма, попросила оставить расшифровку на завтра, а после прислала своё сообщение, которое, к счастью, было написано кириллицей:

Ариадна: Ц егф рз дцжзх ехсусёс ыгрфг.

Ариадна: У меня есть парочка вариантов, но я их пока не отработала.

Ариадна: Давай закончим с твоим завтра.

Тесей: стой, я знаю что это!!

Тесей: дай пять минут

Громов схватил блокнот с уже написанным когда-то алфавитом, начеркал карандашом фразу Ари и бегло сопоставил первые четыре буквы. Воспоминание о дурацкой игре в универе появилось совершенно случайно, как и образ лучшего друга – Матвея Беляева, с которым они всегда едва ощутимо соперничали, хотя вряд ли смогли бы признаться в этом друг другу. И сейчас абсолютно бесполезное в течение семи лет знание шифра Цезаря и способов его дешифровки внезапно пригодилось. Сдвиг на одну и две буквы не помог, а вот третья попытка оказалась успешной: чуть не подпрыгивая на стуле от восторга, Громов корявым почерком вывел в блокноте: «У вас не будет второго шанса».

– Получилось! – вслух воскликнул он и тут же прикусил язык, зная, что его слушают. А после, промахиваясь по клавишам, переписал расшифрованное сообщение Ари.

Ариадна: Всё, стой

Ариадна: Ты молодец! ))

Ариадна: Разгадывать твой шифр дальше не надо, я знаю эту фразу.

Ариадна: «У вас не будет второго шанса произвести первое впечатление».

Тесей: о, я слышал эту фразу, но не помню автора. такая знакомая!!

Ариадна: Как ты сказал – я зануда :)

Ариадна: Это Коко Шанель.

Тесей: и что это значит, зануда?

Ариадна: Ну я не всезнающая.

Тесей: ну ну

Ари ничего не ответила, и Громов, усмехнувшись, выписал цитату в блокнот. Как он ни смотрел на неё – всё не мог найти хоть какого-то ответа. Похититель попросту над ними издевался.

За пять минут до отбоя у них всегда было традиционное прощание на сон грядущий, но сегодня вместо рядового «спокойной ночи» Ари написала то, от чего у Громова отчего-то потеплело на душе:

Ариадна: Записала тебя в список умников, но пока карандашом. :)

Ариадна: Спокойной ночи.

Залезая под одеяло, Громов абсолютно точно знал, что не мог испытывать симпатию к тексту из компьютера. Но понимал, что в четырёх стенах, в одиночестве мог увлечься той, кто ставила точки в конце сообщений, могла часами обсуждать постмодернизм (Громов готов был оторвать себе пальцы, когда понял, что зря упомянул в разговоре Пелевина) и козыряла умными словами. Это не значило ничего. В лучшем случае они могли выбраться отсюда и потерять связь навсегда, в худшем – умереть в этой комнате от болезни или старости. Ни один из этих вариантов не предполагал встречу.

И всё равно Громову казалось, будто они с Ари знакомы гораздо дольше, чем кажется на первый взгляд.

И только погружаясь в сон, он вдруг подумал, что словосочетание «второй шанс» не просто выглядело каким-то знакомым. Оно будто бы было неотъемлемой частью его прошлой жизни – туманной и загадочной.

Идея «Второго шанса» появилась у Громова ещё на втором курсе университета. Это всё было каким-то странным стечением обстоятельств: сначала одногруппница рассталась с парнем, потом Мотя Беляев расстался с девушкой, а у школьной подруги развелись родители.

Но никакого чёткого плана, конечно, не было: они с Мотей обсуждали это сотню раз в курилке, на студенческих вечеринках, даже в аудитории на особенно скучных парах, но ничего не делали. Матвей уверял, что проект – бомба, нужно только накопить денег и стартануть; Громов же считал, что прогорит в первый же месяц, потому что идея второго шанса была хороша только как идея. Никто не захочет всерьёз что-то менять в своей жизни так кардинально, да ещё и платить за это деньги.

Но сценарии всё же писал. Своей гордостью он долго считал проект, созданный специально для соседа – музыканта Артемьева. В один день у него пропала любимая кошка, и тот появился под дверью у Громова весь в слезах. И они помогли. Сначала нашли саму кошку, неудачно выпавшую с балкона, а потом вытащили Артемьева из непрекращающегося горя. Работали слаженно: они с Мотей писали сценарий и осуществляли его, а Андрюха Кецховели, которого все называли просто Кец, приятель с психиатрического отделения, проводил бесплатные сеансы. Несмотря на грузинскую фамилию, он всю жизнь прожил в России, говорил без акцента и обладал удивительной харизмой и тонким чувством юмора, из-за чего привлекал клиентов и практически не сталкивался с отказами, когда вошёл в штат «Второго шанса» как психотерапевт.

В итоге Артемьев остался доволен настолько, что даже заплатил Громову денег. Они разделили их с Мотей и Кецем за бутылкой виски и, казалось, забыли об этом.

Но не Матвей Беляев.

Окончив университет, Громов забил на работу по профессии и засел на кассе в «Пятёрочке». Стоически высиживал длинные смены, пил валерьянку после нашествия бабушек, орущих, что их снова обвесили и обворовали, выучил и возненавидел весь ассортимент – в общем, провёл время не зря и даже свыкся. Пока однажды Мотя, женившийся полгода назад и с тех пор всё время находящийся вне зоны доступа, вдруг не позвонил и не закричал в трубку:

– Кирюх, у меня есть бабки! На нашу идею!

С этого дурацкого разговора, который Громов вёл, параллельно пытаясь выгрузить упаковки с подгузниками из большой коробки на прилавок, и началась история «Второго шанса».

Мотя действительно откуда-то надыбал деньги и вложил львиную долю в продвижение. Они сняли небольшой офис на окраине города, наняли студентов, которые с готовностью раздавали чёрно-белые листовки, напечатанные на принтере у Моти дома, заказали простейшую вывеску и принялись ждать. Громов уволился из «Пятёрочки» под клятвенные заверения Моти, что тот одолжит денег до момента, пока «Второй шанс» не выстрелит, и сел в офисе за неудобный стол, куда никогда не помещались коленки. Сидел, ждал, накапливал огромный долг и видел, что ничего не меняется.

– Я тебе говорил, Моть. Никому не нужен наставник, который будет на пальцах объяснять, как жить жизнь. Если у человека умирает близкий, то он идёт не в какую-то сомнительную контору деньги сливать, а скорбит за закрытыми дверьми, – сказал как-то Громов, сидя жарким летним днём вместе с Мотей на своём крошечном балкончике съёмной квартиры.

– Да, а потом идёт к нам. Ты мне помог, Кирюх, а всё ещё не веришь в успех затеи. Мы не психотерапевты, конечно, но и не шарлатаны. Это даже наш слоган говорит: «Мы не даём готовую рыбу – только удочку». Гениально же! – не соглашался Мотя, затягиваясь своим вонючим синим Винстоном.

Громов очень хотел, чтобы Мотя оказался прав. А ещё – просто жаждал помогать другим людям.

Всё по-настоящему началось двадцать первого августа в самый разгар рабочего дня, когда Громов, закинув ноги на стол, рубился в мобильную игру и даже подумать не мог, что человек, задевший дверью колокольчик, пришёл не спросить, где остановка или ближайший супермаркет, а действительно захотел свой второй шанс. Поэтому он только один глазом оторвался от игры и уже хотел было что-то подсказать в привычно язвительном тоне, как вдруг прикусил язык. Это был мужчина среднего возраста, растрёпанный и небрежно одетый. Под глазами у него залегли синяки, а нижняя часть лица была закрыта густой бородой. Только переступив через порог, он будто сразу захотел уйти и даже сделал шаг назад, но остановил себя. Громов же нутром почуял своего клиента и сел ровно. Помявшись, мужчина наконец заговорил:

– Вы ведь… «Второй шанс»?

– Верно.

– А это правда… Правда, что вы можете вернуть тягу к жизни? И помочь мне понять, как вообще жить дальше. – Мужчина снова замялся и дёрнул за край грязного пиджака.

– Не совсем. Мы даём только способы, а в ваших силах их использовать. Или же нет.

– Хорошо, я… я готов. – И мужчина поднял на Громова грустный взгляд. Тому же хотелось запрыгать на месте от счастья.

Александр Васильевич стал первым и самым любимым клиентом. Оказалось, что его жена увезла дочь за границу и запретила поддерживать какие-то контакты с отцом. Громов выяснил, что она не имела веских причин на это – просто захотела начать жизнь с чистого листа в другой стране. Мужчина страдал, пил и скучал по дочери.

Это и стало материалом для сценария.

Сначала они отправили Александра Васильевича к Кецу на консультацию. Тот выписал антидепрессанты, рекомендовал сеансы три раза в неделю и позже поделился с Громовым той информацией, которой мог.

В итоге за полгода работы они смогли не только поставить несчастного мужчину на ноги, но и (совершенно случайно) свели с женщиной, которая в будущем стала его женой. Александр Васильевич сначала отнекивался: и рыбалка ему не нравится, как раньше, и в бассейн возвращаться не хочет – ноги болят, всё это отнимает много денег и времени. Громов и не пытался наседать, скорее прощупывал, изучал, что может заинтересовать мужчину, подтолкнуть к переменам. И нашёл в самом неожиданном месте: Александр Васильевич вдруг влюбился в юмор. Отчим Громова тогда ещё жил в городе и часто ходил на выступления местных стендап комиков: ничего особенного, но скоротать вечер в их компании можно. Отчаявшись, он послал туда и Александра Васильевича, предварительно даже познакомив с отчимом, чтобы была какая-никакая компания, и мужчина внезапно настолько увлёкся этим, что после пары посещений выступил сам. Выплеснул на публику все чувства, отрефлексировал прошлые отношения и ситуацию с дочерью с помощью юмора. Там же познакомился с новой женой, Светланой.

После и рыбалка, и бассейн вдруг снова стали ему интересны. Громов, потерявший голову от успеха, по окончании сценария даже подарил Александру Васильевичу билет на самолет в Италию, к дочери. До сих пор помнил, что сказал тогда:

– Никто ведь не смеет вас остановить, если только сами не захотите. Уверен, что дочь будет рада, а её мать примет ситуацию, какой бы болезненной она ни была. Не отстраняйтесь от ребёнка.

Александр Васильевич тогда долго жал руку Громову и всё благодарил, говорил, что не верил с самого начала в успех, а тут раз – и так вот сложилось. Смотря в его радостные глаза, Громов именно тогда понял, что всё получится. Понял, что людям действительно иногда нужен второй шанс, и сменил рекламный слоган, несмотря на возмущения Моти:

У вас всегда будет второй шанс

Дела пошли в гору, и спустя несколько лет они втроём с Матвеем и Кецем, став сооснователями «Второго шанса», сменили маленький офис на большое двухэтажное здание с кучей кабинетов и сотрудников в центре города, а на входе повесили красивую вывеску.

Сначала Громов составлял сценарии сам, сотрудничая только с Кецем, который скоро стал штатным психотерапевтом, прикрепляемым к каждому клиенту. Когда заказов начало приходить слишком много, он поручил Моте нанять и обучить людей, а сам брался только за самое сложное или интересное – в общей сложности выходило не больше десяти–пятнадцати сценариев в год.

В итоге получилось купить и отремонтировать квартиру недалеко от офиса, приобрести удобный внедорожник, чтобы следовать за клиентами хоть на край света, и завести собаку – красивую и строптивую рыжую бордер-колли, Моцареллу, которая, впрочем, души не чаяла в Громове и его немногочисленных друзьях.

Однако дела не всегда шли гладко. После последнего неудачного похода в «Нострадамус» Громов решил больше времени уделять работе и взяться за какой-нибудь заказ, чтобы развеяться, но не тут-то было – секретарша, Олеся, грустно сказала, что клиентов стало ощутимо меньше. Громов часто думал, что они будут делать, когда помогут всем людям, живущим в городе, но Мотя над этой мыслью только смеялся. «Новые родятся и вырастут!» – говорил он. Но Громов видел с самого старта, в чём была проблема «Второго шанса», хоть и закрывал на это глаза какое-то время: сценарии были направлены только на решение простых проблем, будь то поддержка после тяжёлого расставания или толчок к изменению жизни. Они не справлялись с более тяжёлыми случаями. Ради интереса Громов однажды предложил потенциальному клиенту, переживающему затяжное горе, бесплатно поучаствовать в эксперименте. Со стороны Кеца и его сеансов никаких проблем не было, а сценарий подкачал – что бы Громов ни придумывал, всё оказывалось недостаточно эффективным; пережитое горе прорабатывалось в терапии, но всё, что обычно сопровождало клиентов вне её, не работало. Нужен был способ лучше, но его так никто придумать и не смог. Поэтому многочисленные рекламные кампании были направлены именно на большинство, так или иначе переживающее различные проблемы в течение жизни.

Второй проблемой их работы были нерадивые клиенты. Сценарии хоть и предполагали постоянное сопровождение со стороны специалиста, следовать ему нужно было самостоятельно. И часто случалось то, что и в других сферах встречалось нередко: клиент, не выполнивший и половины сценария, возмущался, что заплатил деньги и не получил должной помощи. Поначалу Громов регулярно сталкивался с этим, и за многие годы свести к нулю проблематичных клиентов не вышло. Впрочем, для любого бизнеса, предполагающего работу с людьми, это было нормально. Однако подобные отказы от помощи превращались в отрицательные оценки в интернете и сокращали вероятность сарафанного радио. Мотя говорил, что нужно придумать способ, при котором каждый, пришедший во «Второй шанс», смог бы пройти сценарий до конца, даже если изначально он не был достаточно замотивирован.

Но пока решений у этих проблем не было, и в начале мая Громов, заканчивая просматривать отчёты и страшно переживая из-за доходов в этом месяце, не мог усидеть нормально в собственном кабинете, поэтому решил спуститься вниз, чтобы налить кофе и проветрить голову.

Сбежав по прозрачной стеклянной лестнице, он замер в удивлении на предпоследней ступеньке. У стойки регистрации с Олесей беседовала молодая девушка в идеально выглаженном синем костюме-тройке, с небольшим дипломатом в руках, обтянутых перчатками телесного цвета, и в тёмных очках. В этот раз волосы струились по плечам, а не были завиты, а костюм не пестрел разными цветами, но Громову не составило труда узнать девушку. Всё же она была высокой и статной – таких сложно забыть.

– Добрый день! – крикнул он, прежде чем успел себя остановить, спустился и подбежал к стоящей. – Кирилл Владимирович, директор «Второго шанса», приятно познакомиться.

Девушка, явно удивившись, повернулась и облокотилась на стойку тонким локтем в обтягивающей ткани пиджака.

– Здравствуйте. Я как раз хотела записаться на консультацию.

– Пройдёмте в мой кабинет тогда. Олесь, ты оформила? – Громов взглядом показал секретарше, что объяснит позже, получил короткий кивок и сразу же повёл незнакомку наверх. Та только осмотрела прозрачную лестницу и взбежала по ней следом за Громовым, который в свою очередь радовался, что оказался неузнанным. И неудивительно: едва ли он обладал запоминающейся внешностью.

Оказавшись за закрытой дверью кабинета, Громов предложил девушке кофе, указал на кресло около стола, а сам сел на офисный стул – в сто раз удобнее, чем тот, в каморке.

– Рассказывайте, с чем пришли, – дружелюбно сказал Громов и откинулся на спинку кресла с расслабленной улыбкой. Девушка помялась и всё же сняла очки, за которыми скрывались приятные карие глаза, обрамлённые длинными ресницами. Теперь она казалась Громову ещё более привлекательной, чем тогда, в клубе.

– Меня зовут Ася. Ася Викторовна, – сухо сказала девушка и тоже слегка откинулась на спинку кресла, хотя была явно сильно напряжена. – Пришла, потому что не могу пережить расставание. Что ни делала – ничего не помогает. Мы были вместе три года, а после разошлись по… определённым причинам. Инициатором была я, но всё равно вышло как-то болезненно.

Ася поморщилась, будто воспоминания причиняли физическую боль, и облизала быстрым движением сухие губы. Громов несколько секунд обдумывал, насколько корректна будет его следующая фраза, но всё же не удержался:

– И ходите в клуб, потому что не можете быть дома в одиночестве? – Карие глаза испуганно вспыхнули, и Ася попыталась встать. Громов тут же примирительно вскинул руки: – Простите! Не обижайтесь, пожалуйста. Мне ваш друг сказал об этом тогда, и я подумал, что будет неплохо напомнить вам о встрече в «Нострадамусе». Поэтому и утащил вас от Олеси: захотел подобрать лучшего ментора. Я, конечно, тщательно сотрудников отбираю, но всякое бывает, сами понимаете.

– А почему я должна вам доверять? – Ася будто бы превратилась в натянутую струну, тем не менее вставать не спешила – только замерла, положив руки на колени. Громов видел, как её пальцы начали едва заметно теребить стрелку на брюках.

– На это нет веских причин, конечно. – Громов продолжил обаятельно улыбаться и чуть подался вперёд, желая немного сократить расстояние. – Вас никто не торопит. Подумайте. Если решитесь, то придёте позже.

Ася на пару секунд замолчала, продолжая дёргать ткань брюк, а после вскинула голову и встретилась с Громовым внимательным взглядом. У того от серьёзности всего этого где-то внизу живота всё скрутилось в узел, но улыбка с лица не сошла, а стала только шире. Ася держала зрительный контакт всего несколько секунд, а после быстро опустила взгляд в пол и снова надела очки.

– Подруга сказала, что вы можете помочь забыть мне его. Моего бывшего. Совсем. А из клуба я, между прочим, почти сразу за вами ушла. Шумно там очень и многолюдно.

– Послушайте, Ася. Я не маг и не дам вам волшебную пилюлю, из-за которой напрочь отшибёт память. Простите, это никому не под силу, даже мне. Зато могу помочь почувствовать жизнь заново, и ваш бывший превратится в безболезненное воспоминание о прошлом опыте. Но придётся приложить усилия. – Громов уже не улыбался и втайне надеялся, что она согласится.

– А что мы будем делать? В смысле… Это безопасно? И… и правда поможет?

– Не нервничайте так, пожалуйста. Поможет, если будете делать всё в точности так, как я скажу. И безопасно, конечно, не с парашютом же буду заставлять вас прыгать. – Громов повернулся к компьютеру, открыл файл с договором и быстро распечатал. На тёплых листах, вылетевших из принтера, он поставил две подписи и передал Асе. – Ознакомьтесь дома со всем. Если согласны, то подпишите оба, второй мне принесёте на встречу. Обращаю ваше внимание на то, что вместе с выполнением сценария вы будете посещать штатного психотерапевта. Он назначит вам сеансы после ознакомительной встречи, кроме того, если врач по каким-то причинам вас не устроит, мы всегда сможем подобрать хорошую замену. Не стесняйтесь говорить о таком. Но есть один нюанс: психотерапевт будет передавать нам некоторую информацию с вашего соглашения. В договоре всё расписано, но скажу кратко: ничего личного озвучено не будет, а также вы будете в точности знать всё, что рассказывает нам врач. Если хотите, чтобы мы не знали вообще ничего, то сможете сказать это при следующей встрече. Сценарий всё равно напишем, не переживайте. Ваши данные нужны только для большей точности, и, подписывая договор, мы соглашаемся с абсолютной конфиденциальностью. А, и вот, – Громов достал из стола маленькую бумажку, —уникальный qr-код для доступа к диалогу с Телеграм-аккаунтом нашей компании. Как будете готовы – пишите туда, и я вышлю вам первое задание с подробными инструкциями. И имейте в виду: к этой переписке не будет ни у кого доступа, кроме нас с вами. Так что не бойтесь. Остались ещё вопросы?

– Нет, спасибо, Кирилл… Витальевич?

– Владимирович. Было приятно познакомиться.

– Да, и мне. До свидания.

Ася быстро встала, поправила края пиджака и вышла не оглянувшись. Было видно, как она нервничала, но Громов знал одно: ещё в момент разговора про «Нострадамус» Ася решилась.

Глава 3. Когда у тебя ничего нет, нечего и терять

Следующая неделя заточения протекала невероятно медленно. Похититель больше не выходил на связь, память возвращалась неохотно. Громов вспоминал жизнь отрывками: вот он сдаёт госэкзамены в университете, вот открывает свой первый офис в городе, вот получает права. Каждый раз, чтобы вспомнить события полностью, приходилось напрягать мозг, и после такого напряжения начинала болеть голова. Сознание сопротивлялось воспоминаниям.

Они с Ари пришли к выводу, что лучшей идеей будет записывать всё. Сейчас воспоминаний было мало, зато потом можно было сложить приблизительную картину прошлого и, возможно, понять, какого чёрта они здесь делают. Так Громов начал узнавать об Ари больше. Во-первых, она работала завучем по воспитательной работе в самой обычной МБОУ СОШ вот уже чуть больше одного учебного года. Во-вторых, Ари отучилась на филолога, и не абы где, а в МГУ – Громов решил, что это было хорошим объяснением занудству. Ничего важного она больше не могла вспомнить.

У самого Громова тоже было негусто: он помнил, что управлял «Вторым шансом» вместе с Мотей и Кецем, помнил маму с отчимом, их дачу за городом. Больше, как и у Ари, ничего не было. Она однажды сказала, что похититель выбрал слишком скучных людей, и Громову сложно было не согласиться, несмотря на то что он всё больше укреплялся в мысли, что выбор этот был неслучаен.

Личную жизнь они не затрагивали. Громов вспомнил «Нострадамус», в котором так часто зависал в одиночестве, но говорить об этом Ари не хотел. Его смущал собственный целибат, причины которого он едва ли помнил, да и к слову как-то не приходилось. Ари тоже молчала.

Тем не менее однажды разговор практически вывернул в это русло. Они взяли за привычку переписываться практически весь вечер после ужина и до отбоя. Темы для разговора как-то всегда находились, хотя ни у кого ничего нового не происходило. Вот и тем вечером на тринадцатый, по подсчётам Громова, день в заточении они вдруг завели безобидную беседу о спорте:

Ариадна: Я когда-то занималась, но очень мало и непостоянно. Помню, как купила абонемент в зал и больше одного раза так и не воспользовалась, потому что там всё время был один и тот же симпатичный тренер.

Ариадна: Мне тогда вообще с симпатичными нельзя было общаться.

Тесей: почему?

Ариадна: Потому что у меня был парень.

Тесей: а как наличие парня влияет на это?

Ариадна: Себе дороже было.

Тесей: подожди, а это точно был парень, а не мудак?

Тесей: он что, на тебя руку поднимал?

Ариадна: Неважно, давай закроем тему.

Ариадна: У тебя как со спортом?

Тесей: да никак особо. или не помню, но это врядли. тут и помнить не о чем

Тесей: нет вру. вспомнил

Тесей: у меня дома был велотренажер, я приучился как-то каждый день педали крутить

Тесей: было круто

Ариадна: Я терпеть не могу спорт, но здесь бы обрадовалась и велотренажёру. Скучно целый день сидеть за компьютером или книгой. Да ещё и кормят на убой.

Тесей: а ты же писала, что бегала по утрам?

Ариадна: Не помню, кажется, одно время бегала. Чёрт знает, какая муха меня укусила.

Громов решил не отвечать и только задумчиво покрутился на кресле. Почему-то вдруг вспомнилась залитая летним солнцем набережная, давящие на живот спортивные шорты и фигура, бежавшая рядом. Кажется, она была крайне возмущена их забегом, но не останавливалась. Мотнув головой, Громов вернулся к диалогу и написал:

Тесей: давай попросим че нибудь?

Тесей: у похитителя

Ариадна: Ты о чём?

Тесей: велотренажер или беговую дорожку. одному стремно

Ариадна: Хахахахаах

Ариадна: Ну давай. ))

Безобидная шутка закончилась тем, что им обоим притащили гантели и гири. Неудивительно, конечно: через окошко невозможно было бы протолкнуть велотренажёр. Они ещё долго смеялись над этим, а после даже попробовали (обязательно – одновременно, чтобы не стыдно было) и делились впечатлениями, наверное, целый день. Громов был рад, что глупым предложением поднял настроение и себе, и Ари. Вероятно, здесь даже похититель повеселился, потому что Громов явно выглядел совсем не сексуально, когда несколько раз уронил гирю себе на ногу и выл так громко, что у самого уши заложило. Мысли об их не самом завидном положении уходили на второй план.

О бывшем парне Ари Громов всё же не забыл. Хотелось расспросить подробнее, но она явно дала понять, что не будет обсуждать его. Надо было дождаться подходящего момента.

Время шло, а новых посланий и загадок снова не было. Казалось, они должны были решить что-то ещё, но даже Ари ничего не могла придумать.

На пятнадцатый день заключения Громов во время рутинной уборки вдруг нашёл у компьютера дисковод. Он отражался в системе, значит, был рабочим и вполне мог использоваться по назначению. Естественно, он сразу же поделился новостью с Ари, а та вдруг предложила такую гениальную и простую вещь:

Ариадна: Давай посмотрим фильм. Попросим у похитителя что-нибудь одинаковое и включим. Будет весело.

Тесей: ничего себе идея! ты гений. а какие фильмы ты любишь?

Ариадна: Лучше ты выбери ))

Тесей: ща я подумаю

Тесей: зеленая миля?

Тесей: матрица?

Тесей: Хатико?

Ариадна: Ты ничего из этого не смотрел?

Тесей: смотрел

Тесей: но я же не могу вспомнить того, что не смотрел

Ариадна: Может, тогда «Титаник»?

Тесей: оооо сопли

Тесей: давай давай

Ариадна: Это великая трагическая история любви!

Громов расхохотался, откинувшись на спинку кресла, а после попросил у камеры диск с «Титаником».

В итоге на следующий день после завтрака они полчаса разбирались во всём и настраивали так, чтобы начать смотреть вместе, а потом потратили почти четыре часа на просмотр, так как прерывались на обсуждения и шутки.

Ариадна: Что он в ней вообще нашёл??

Тесей: а как по мне, она гораздо симпатичнее ))

Ариадна: Ничего удивительного.

Ариадна: Эта их богатая жизнь.

Ариадна: Мечта.

Тесей: богатые тоже плачут, ты знала?

Ариадна: Я готова плакать, утираясь банкнотами)

Ариадна: Я не могу смотреть финал. Пойду в ванную.

Тесей: какать или плакать?

Ариадна: Ты ужасен!!!

В конце Громов и сам почувствовал грусть, хотя, естественно, знал развязку истории. Она будто отзывалась в нём, хотя за все эти дни он так и не вспомнил ничего о своей личной жизни. Но волновало другое: он чувствовал, как они с Ари медленно сближались. Хотелось отстраниться, выставить границы, но вместо этого Громов бежал к компьютеру каждое утро, чистил зубы у монитора, переписываясь, и засыпал с мыслями об Ари в голове. Подобное тоже помогало абстрагироваться и отвлечься на более приятное.

Поужинав, они снова обсудили фильм и приняли решение, что теперь надо посмотреть что-то весёлое. Ари пошутила, что больше не хочет плакать, но Громов воспринял это всерьёз и предложил то, над чем плакать невозможно, – «Правила съема: Метод Хитча». Ари согласилась и сказала, что они могут выбирать фильмы по очереди.

За несколько дней они посмотрели кучу комедий, драм (на «Списке Шиндлера» Громов заснул и после просил прощения у Ари весь вечер за это), фантастики и, кажется, заставили похитителя выкупить весь интернет-магазин с дисками из нулевых. Однажды с ужином ему даже пришла гневная записка – «Составьте список, пожалуйста», и они с Ари весь вечер смеялись над этим.

Всё шло прекрасно, насколько позволяла ситуация, пока однажды на подносе с едой не появилось два фильма, которые не были включены в список, и вместе с ними вместо привычного сытного ужина стояла миска с гречкой и тарелка с нарезкой сыра, поданной как в ресторане. Выглядело всё это как очередная загадка. Громов уже начал было писать Ари об этом, но в последний момент передумал – не хотел портить хороший вечер. Загадки могли подождать до завтра.

Они, как и обычно, посмотрели перед сном комедию. Просмеявшись в голос весь фильм, Громов почти забыл о новых дисках, но перед сном снова наткнулся на них взглядом и написал:

Тесей: тебе ничего странного утром не приходило?

Ариадна: Допустим. А что?

Тесей: блин, ну чего ты не сказала!

Тесей: это Бетховен, да?

Ариадна: Да.

Тесей: а, и еще что-то новенькое

Тесей: тэмпл грандин

Тесей: никогда не слышал, а ты?

Громов выждал несколько минут, нервно дёргая ногой под стулом, но ответа не было.

Тесей: посмотрим завтра?

Ари так ничего и не ответила – уже вышла из сети, и Громов расстроенно откинулся на спинку кресла и отправил в рот кусок недоеденного сыра. После взял снова диск с «Бетховеном» и рассмотрел внимательнее обложку. Всё же не просто так похититель отправил им именно эти диски. Как и в случае с предыдущими загадками, он что-то хотел сказать, но Громов совсем не понимал смысла. Как и до этого, нужен был ум Ари.

Взяв последний кусочек сыра, он ещё покрутил тот в руках и подумал, что на вид и вкус сыр сильно отличался от какого-нибудь Российского или Чеддера, да и выглядел иначе – белый, плотный, нарезанный кружками. Громов плохо разбирался в сортах сыра, но тут как будто бы всё было очевидно, просто ответ никак не приходил на ум. Откусив маленький кусочек, он прикрыл глаза и погрузился в воспоминания, словно сыр мог помочь что-то вспомнить. В голове беспорядочно носились самые разные мысли, крутились названия всех сыров, которые Громов когда-либо пробовал, но результата не было.

– И как этот чёртов сыр может быть связан с Бетховеном? – пробормотал Громов, сдавшись, открыл глаза и вдруг, всего на секунду столкнувшись взглядом с собакой на диске, почувствовал, как сердце бешено заколотилось. Слово возникло в голове вдруг так легко и просто, будто всегда там было.

– Моцарелла… Моца! – воскликнул Громов и тут же испуганно повернулся к камере, чтобы спросить про собаку, но не успел – свет погас, и комната погрузилась во тьму.

На следующий день после встречи в офисе Громов неожиданно для себя вспомнил Асю. Но не с раннего утра, когда на собрании в очередной раз обсудили дела фирмы и даже оптимист Мотя был вынужден признать, что всё было хуже, чем год назад. Время года тоже влияло на поток клиентов: сезон всегда был осенью-зимой, но и весной часто можно было увидеть желающих начать жизнь с чистого листа вместе с просыпающейся природой. Громов таких ласково называл понедельничными и редко когда брался за них сам. Мрачно-депрессивные осенние ребята, жизнь которых необходимо было повернуть с ног на голову, интересовали его куда больше.

Но этой весной понедельничных почти не было, а до лета оставалось меньше месяца. Громов был уверен: застой вызван тем, что «Второй шанс» уже давно стоит на месте; стоило задуматься о расширении или внедрении новых услуг, но пока они только обсудили более интенсивную рекламную кампанию и разошлись.

– Нужно ехать, – мрачно сказал Громов самому себе, стоя около машины на улице.

И уже через час он, наскоро приняв душ и облившись одеколоном с ног до головы, стоял в пробке. В это время машин на дороге было много, но даже в самый час пик Громов не мог и приблизительно сравнить пробки в их городе и в Москве.

Весеннее солнце не светило в глаза сквозь лобовое стекло, как утром, когда он ездил на другой конец города за материалами для сценария, голова после двух таблеток обезболивающего уже почти не болела – всё было нормально.

– Стабильно паршиво, – снова сказал вслух любимую фразочку Майи Громов и проехал прямо, минуя очередную пробку на повороте в один из новых районов. Вскоре мимо пролетел знак с зачёркнутым названием города – значит, он уже на полпути к цели. Десять минут отделяли его от самого комфортного места в мире. По крайней мере оно так ощущалось каждый раз, когда нужно было толкнуть массивную дверь, войти в маленькую прихожую и услышать громкое «Кирилл, это ты?».

Громов так и сделал: заехал на территорию небольшого посёлка, оставил машину у обочины рядом с домом, вытащил из багажника только что купленный мешок с кормом и потащил тот к дверям «Звериного уголка». Ещё в прошлом году названия не было – просто вывеска «Приют и передержка». Хотя те, кто приезжал сюда, и так знали цель своего визита. Сам дом ничем не отличался от других на этой улице: одноэтажный, с большим задним двором, слегка покосившейся деревянной крышей и таким же забором, который едва ли мог защитить от воров или преступников. Но вряд ли в этом богом забытом посёлке стоило чего-то такого бояться.

Как только Громов подошёл к двери, залаяли собаки. Он знал: они просто радуются, но каждый раз слегка вздрагивал от громкого раскатистого лая, который проносился по пустой улице. Громов толкнул дверь, и звон дверного колокольчика затерялся среди лая.

– Кого там принесло? – услышал он знакомый голос, пока сгружал пакет с кормом на пол. В доме ничего не поменялось: небольшой коридорчик перемежался со спальней и кухней, а первая дверь слева вела сначала в большую комнату, где обитали кошки, а потом – во двор к собакам. Для каждого животного был свой вольер, но чаще всего они гуляли сами по себе и заходили туда, только когда на пороге появлялись потенциальные хозяева. Да и одной комнатой не ограничивались: к Громову тут же подошли две кошки – серая и чёрно-белая – и обнюхали сначала мешок, а потом уже и ботинки чужака.

– Это я, Иван Сергеевич! – крикнул Громов и быстро стянул надоевшие ботинки. Встречи с Иваном Сергеевичем были своего рода терапией.

– Кирилл, это ты, что ли, блин? – Мужчина выскочил из кухни с полотенцем через плечо и тут же бросился к гостю для рукопожатия. Ему в прошлом году исполнилось шестьдесят восемь лет, но едва ли его можно было назвать стариком: возраст выдавала разве что копна седых волос, в остальном же Иван Сергеевич был чересчур бодр и энергичен для человека, который уже пять лет как вышел на пенсию. Громов знал, что тот занимается спортом у себя во дворе, и лично видел, как Иван Сергеевич в одиночку таскал клетки с животными в прошлом году. Вечно в работе, с весёлыми, живыми глазами, он привлёк Громова с первой встречи и будто бы магнитом притягивал в свой богом забытый посёлок в получасе от города каждый раз, когда жизнь проходилась по Громову катком.

– Не ждали? – улыбнулся он и кивнул на мешок. – Знаю теперь, какой корм лучше всего. Моца такой же ест.

– Ой, да не стоило, Кирилл, – заулыбался Иван Сергеевич, но сразу же подхватил корм и потащил в сторону кладовки. – Впрочем, если бы не ты и другие такие волонтёры, то мне бы туго пришлось. Так что грех жаловаться. Ты по делу или просто так?

– Просто так, – признался Громов и подхватил на руки серую кошку. Она тут же прижалась щекой к его руке и заурчала. Многие животные у Ивана Сергеевича были ручные, и Громов сразу вспомнил первую встречу с Моцей: маленький рыжий комочек, перепуганный после долгих переездов, лежал в дальнем углу одного из вольеров. Громов ещё раз провёл ладонью по серой шерсти и поставил кошку на пол. – На работе проблемы. Не знаю, куда двигаться дальше, если честно.

– Ну проходи, поговорим, – через плечо бросил Иван Сергеевич и указал на дверь в гостиную. – Дуй туда, я сейчас с кофе закончу и подойду. Тебе сделать?

– А покрепче ничего нет? – усмехнулся Громов, сам не зная, шутит он или нет.

– Даже так! А Майя не будет против, если ты домой поздно придёшь?

Громов замер, чувствуя, как по спине прошёл холодок, а ладони сразу же вспотели. Иногда он успевал забыть о том, насколько на самом деле были странными отношения между ними.

– Не будет, – буркнул он и прошёл в небольшую уютную гостиную. На полу валялись игрушки для кошек, стояла большая когтеточка с домиком, а на диване, небрежно застеленном покрывалом, лежал кот – крупный британец с приплюснутой мордой. Арчи был единственным в этом приюте, кого нельзя было забрать. Любимый кот Ивана Сергеевича. Громов сел рядом и столкнулся с изучающими жёлтыми глазами.

Первый раз он приехал в приют за Моцареллой. Ивана Сергеевича Громов тогда не знал – просто нашёл на Авито приют и недолго думая поехал. Перед этим несколько недель смотрел в разных питомниках, выбирал породистого щенка с родословной, а в последний момент сорвался неизвестно куда.

В принципе у этого имелась причина. Был дождливый, холодный осенний день, к тому же двадцать третье октября – день рождения Майи. У Громова тогда уже не так сильно болело, но всё же ощутимо, особенно в праздник, который столько лет до этого приносил счастье. По утрам он всегда ходил за букетом цветов, пока жена ещё спала, а после делал всё, что она захочет; чаще всего, следуя за безумной фантазией Майи, они оказывались в самых непредсказуемых местах. Например, в первый год брака они трижды гуляли посреди ночи в разных городах, иногда совершенно неожиданных, и происходило это не только на день рождения – чаще всего, как только ей в голову взбредёт. У Майи не было рамок, ограничений, она всегда уверенно смотрела вперёд и не оглядывалась, даже если за спиной оставалось тяжёлое прошлое. По крайней мере до определённого момента. Громов поздно понял, что сам он никогда не был таким.

В тот день он места себе не находил. На кладбище ехать не хотелось, вспоминать прошлое – тоже, поэтому поездка за город под любимую музыку помогла немного разгрузить голову. Громов как сейчас помнил: дождь, затянутое тучами небо, и он один на один со всем, что случилось.

Моцареллы на тех фотках на Авито даже не было; Иван Сергеевич только-только забрал её у нерадивых хозяев и не успел выложить никуда. Но Громов увидел её сразу, как зашёл в подвал, где пережидали дождь собаки приюта. Она боялась всех, а особенно – чужака, нарушившего и без того тяжёлую адаптацию после жизни в квартире, но Громов как-то сумел завоевать доверие. Он не верил в родство душ, но почувствовал что-то неуловимое, когда протянул руку, а тогда ещё безымянная Моцарелла ткнулась в неё мокрым носом. Решение было принято за секунду.

Но не только Моца прочно вошла в жизнь Громова – Иван Сергеевич тоже. В тот день он рассказал всё о себе: как вышел на пенсию, как подобрал первых котят на улице, как решил посвятить остаток жизни животным. Громова и тогда, и сейчас поражало, насколько идейным Иван Сергеевич был: несмотря на небольшую пенсию и практически отсутствующие дотации, он продолжал делать для животных всё, что мог. Громов сам видел, как старик пристроил за эти годы сотни животных и, кроме того, вёл учёт, списывался с владельцами регулярно и даже забирал обратно, если хозяева просили. Громова это восхищало.

– Как Моцарелла? Не обижает твою жену больше? – весело сказал Иван Сергеевич, после того как залетел в комнату и стукнул по столу бутылкой водки. Громов хмыкнул и подвинул к себе рюмку.

Это случилось как-то само собой. Громов, прижимая к груди крошечную Моцареллу, сказал, что взял её в подарок жене на день рождения. В какой-то степени это так и было – за небольшим исключением, но сказать правду, глядя улыбающемуся Ивану Сергеевичу в глаза, не получилось. Громову на долю секунды захотелось прикинуться, побыть не собой. И он соврал, не зная, что скоро окажется в этом доме снова – сначала по делу, чтобы помочь Ивану Сергеевичу, а потом уже и просто так заскочит на чашку чая. И признаваться во лжи стало уже как-то совестно.

Громов и сам не знал, как столько времени умудрялся хранить свой грязный секрет.

– Да уже давно нет, – покачал головой он и стыдливо уставился в пустую рюмку, чтобы только скрыть виноватый взгляд. – Всё хорошо. На улице гуляет, с игрушками играет – всё как у всех.

– Уже не боится других собак? – Из рассказов Ивана Сергеевича Громов знал, как Моца шарахалась ото всех в приюте, да и потом на прогулках какое-то время вела себя так же. Сейчас у неё было несколько хороших подруг на площадке, к которым Моца бежала, как только замечала издалека.

– Всё замечательно, правда. Лучше собаки в мире нет. Только храпит иногда. – Громов неловко свёл разговор в шутку, чтобы уйти подальше от Майи, и налил себе стопку. – А у вас тут как дела?

– Ой, такая история недавно приключилась, блин. – Иван Сергеевич сразу приободрился. – Посреди ночи звонит мне женщина, вся перепуганная, чуть ли не кричит от страха. И не заставишь, блин, говорить нормально! В итоге чуть подуспокоилась, сказала, что нашли с мужем в квартире летучую мышь. Представляешь, она, видимо, жила на балконе много лет, а они этот балкон раз – и отремонтировать решили. И мышь в панике где-то в квартире под диваном забилась. Вот как бывает.

– Ого. А что, летучие мыши в городе живут? Я думал, только в пещерах.

– Какие пещеры, Кирилл? Живут как миленькие, очень даже комфортно. Просто вышло так глупо с этой. Они ещё и заметили её присутствие в квартире на третий день, представляешь? Пока кошка не начала бегать за мышкой – не видели. В общем, продрал я глаза, поднялся и почапал за мышкой в город. Так, – Иван Сергеевич потёр ладони, – что будешь к выпивке? У меня есть потяжелее – макароны с мясом, полноценный ужин, считай, или же колбаску, сыр порезать, чтобы было как в ресторане?

– Последнее, – кивнул Громов и поднял стопку. – Давайте за мышку выпьем. Что с ней случилось-то в итоге?

Иван Сергеевич залпом выпил и захохотал:

– А сам как думаешь? Отправил в питомник в Москву. У нас в городе не водится таких, только всякие частные разводчики, но я им не доверяю. Замучают животинку, блин. Сейчас, принесу всё, ты пока посиди тут с Арчи. Тьфу, ну и имя, вот единственное, что дочери доверил сделать, и она что?

Пока Иван Сергеевич ходил на кухню, Громов действительно уделил чуть больше внимания Арчи: провёл по шерсти рукой, зарылся в неё пальцами и почувствовал, как строптивый кот под приятными и ненавязчивыми поглаживаниями тихо замурчал. У Ивана Сергеевича была дочь, Громов часто слышал про неё, но никогда не видел. Кажется, та давно уехала учиться в Москву и иногда приезжала к отцу.

– Так, ну-ка расскажи, ты когда с женой познакомился, куда её водил, что дарил? Я тут недавно с одной бабой встретился – просто чума. Такая умная, как скажет что – хочется аж в словарь залезть, блин. Учителем в местной школе работает. – Иван Сергеевич поставил на стол тарелки с нарезками и кивнул на них Громову.

– Я… – Тот чуть прочистил горло и, чтобы скрасить неловкую паузу, отправил в рот кусочек колбасы. – Иван Сергеич, мы познакомились в школе ещё. Тогда из вариантов куда сводить и что подарить у меня была только булочная через дорогу от школы с кофе по двадцать рублей и самодельные открытки на восьмое марта. Очень сложно какие-то советы давать.

– Вы со школы прям? Ого, вот это ты выносливый, Кирюх. Да и она тоже. Столько лет вместе, блин.

– А ощущение, что прошло всего ничего, – грустно улыбнулся Громов и снова наполнил стопки. – Давайте выпьем за долгую, я бы даже сказал вечную любовь. У меня с Майей, а у вас с… как её зовут?

– Мария Семёновна, – гордо улыбнулся Иван Сергеевич и кивнул. – Давай. Только я в вечную любовь всё равно не верю.

Громов опустошил стопку и на секунду закрыл глаза. Когда-то он верил. Помнил Майю в пышном платье, крутящуюся у зеркала; она заказала его заранее – обязательно кипенно-белое и с длинными рукавами. Громов помнил, как бездумно подцеплял пальцами маленькие рюши и считал себя самым счастливым в мире. Майя тогда говорила: «Давай я напишу сценарий на свадьбу, позову Роберта, и мы снимем полноценный фильм». И ведь написала: Роберт, её друг-оператор, превратил скромное домашнее торжество в настоящий короткометражный фильм. Майя отправила его тогда по студиям, но ответа так и не было. Видеоролик долгое время хранился на её компьютере, а теперь – у Громова в бесконечных папках, отправленных в запароленный архив, названный «Майя». Иногда он жалел, что нельзя так же сделать с памятью.

Спустя несколько часов Громов уже практически лежал на диване, пьяно хихикая из-за какой-то глупой шутки, и смотрел на белый с редкими пятнами потолок. Он казался таким безграничным, почти как небо, а звонкий голос Ивана Сергеевича – убаюкивающей мелодией. В ушах слегка зазвенело, когда Громов чуть приподнялся и потянулся за наполненной рюмкой.

– А что у тебя с работой, Кирюх? – вдруг спросил Иван Сергеевич, когда они опрокинули ещё по одной. – Ты же это обсудить пришёл.

– Ой, да я не знаю, Сергеич, – в определённый момент Кирилл начинал вести себя очень фамильярно, но не из-за развязавшегося языка, а потому что имя и отчество было трудно произнести. – Херня какая-то. Клиентов всё меньше и меньше, а я не понимаю, как расширяться. У нас настолько специфический род деятельности, что, боюсь, все желающие в этом городе уже пришли.

– Глупости. Людей больше, чем ты думаешь, даже у нас. Да, не вещь первой необходимости, но ты жизни спасаешь, Кирилл, – более серьёзно ответил Иван Сергеевич, и Громов с удивлением отметил, что то же самое слышал от Макса не так давно. – Это дорогого стоит.

– Не знаю, не уверен уже в этом. В прошлом месяце две жалобы поступило, мол, не помогли, как обещали. А как помочь тому, кто никакие предписания не выполняет? Я иногда удивляюсь, как люди считают, что, заплатив деньги, могут не делать ровным счётом ничего и всё равно получат нужное. Не только в моей сфере так.

– Жалобы всегда будут. И недовольные клиенты тоже. – Громов невовремя вспомнил мем о том, что и Северному сиянию кто-то ставит реакцию клоуна, и еле сдержался, чтобы пьяно не улыбнуться. – Ты скажи, какое будущее у компании ты видишь? Это главное. Перспективы, блин, и рост.

– Сергеич, слушай, когда я всё это начал, то не знал вообще ничего. Как слепой котенок тыкался во все углы и однажды обнаружил нужный. Ну, мы с Мотей обнаружили, конечно. И когда настало время расширять границы, я стою в тупике. Ладно, – Громов лениво отмахнулся, – придумаем что-нибудь. Пока всё не так плохо.

– Я думаю, Кирилл, что тебе действительно надо расширяться. Но не в другом районе офис делать, а уже начать засматриваться на другие города. Ты понимаешь, блин, что наша страна – самая огромная в мире? Можно бесконечно открывать офисы и никогда не исчерпаться. Подумай об этом.

Громов честно думал. Но открыть франшизу в других городах было не так просто, как у них в городе. Как минимум нужен был местный директор, какой-то координатор от фирмы, а потом уже штат людей, готовых составлять сценарии, психотерапевты… Это буквально означало взвалить на себя все проблемы будущей франшизы, разориться и, скорее всего, прогореть вовсе. Громов ругал сам себя за дилетантизм и каждый раз думал, что надо бы найти профессионала. И не искал.

В итоге он так и уснул на диване наполовину раздетый с отвратительным привкусом водки во рту. Арчи забрался под бок и остался рядом до самого утра.

В десять Громов проснулся от звонка. Мотя рвал и метал: они договорились обсудить стратегию на ближайшие полгода, а в итоге директор упился в хлам и всё проспал на узеньком диване в деревенском доме, обнимая сопящего Арчи.

– Я буду через час, – вяло сказал Громов, почти скатываясь с дивана на пол. – Кофе выпью и сразу рвану к тебе.

– Ты ещё не протрезвел, Кирилл, какой рвану? Приди в себя и приезжай. Мы без тебя собрание проведём.

– Моть, а что, если в других городах попробовать открыть франшизу? Мы же с тобой никогда эту идею всерьёз не рассматривали. – Громов подхватил пустую бутылку, тарелки и пошлёпал на кухню. – Для нашего города «Второй шанс» уже привычная вещь, но ты представь наши офисы в Курске, Липецке, Нижнем Новгороде и других городах. Или вообще в Москве! Совсем другой уровень, другие клиенты, другие результаты.

– Кир, для этого нужен бюджет в разы больше, чем мы имеем сейчас. Настолько большой, чтобы можно было прогореть и не переживать по этому поводу. Мы пока не можем себе такого позволить, ты и сам знаешь. Давай, трезвей – и я жду тебя в офисе.

Громов действительно сделал себе кофе на кухне в маленькой закоптелой турке, понаблюдал в окно за собаками, играющими во дворе, и в конце концов отправил Ивану Сергеевичу сообщение, чтобы не уходить молча.

Голова немного болела после ударной дозы алкоголя, но в целом за рулём Громов чувствовал себя нормально. Выехав из посёлка, он направился было к городу, но по пути вдруг свернул с трассы на небольшую просёлочную дорогу, в конце которой раскинулось поле. Судя по всему, только-только закончились посевные работы: на поле были видны борозды. Громов оставил машину на обочине, прошёл чуть вперёд, к колее от колёс, разделявшей два участка земли, перепаханных и засаженных. Солнце спряталось, тучи сгущались, и вот-вот должен был начаться дождь. Именно в такой момент Громов всегда острее чувствовал, что жив: ветер слегка обдувал лицо, шум от похмелья в ушах стихал, а аромат расцветающей весны, свежей травы и чего-то совсем неуловимого проникал в голову. Родившись в городе, он всегда почему-то тянулся к природе. Тянулся, но бывал на деле так редко, что оставалось только вспоминать эти редкие моменты в одиночестве у реки, в поле или вообще в деревне у мамы с отчимом и вздыхать в душном офисе. Город он, впрочем, тоже любил и даже чуть больше, поэтому до сих пор не сбежал в дом на край света, куда-нибудь в глухую деревню.

Начало накрапывать. Громов остановился, поднял голову и прикрыл тяжёлые веки. Он думал о Майе, как и всегда. Её образ – такой прекрасной, почти воздушной, как в первые годы их отношений, – отпечатался на веках, и почему-то перестать его видеть не получалось. Никто не знал, какую рану она оставила в душе Громова. Невосполнимую, глубокую. В тот вечер жизнь вокруг замерла надолго, по воспоминаниям, на год, а потом пошла снова, но совершенно в другом темпе. И сам Громов, и другие замечали на первый взгляд незаметные изменения, которые вплетались в его жизнь быстрее, чем получалось осмыслить. Сначала отношения с друзьями начали портиться, потом он стал огрызаться с самыми близкими, забился в скорлупу из работы и дома, превратил свою жизнь в памятник об умершей жене, которая не только бросила его одного, хотя когда-то клялась вечно быть рядом, но и заставила почувствовать себя беспомощным, бесполезным. Виноватым. Не тем человеком, кто мог сделать жену счастливой. Или хотя бы живой.

Громов всё думал, и тучи над головой и в голове сгущались, не давая сдвинуться с места, хотя дождь усиливался, и по щекам уже сбегали холодные влажные дорожки. Думал, как страшно будет когда-нибудь наконец отпустить её и как хорошо – остаться жить в мире, придуманном специально для Ивана Сергеевича. Думал – и вдруг понял, что видит не жену, а Асю.

– Ася Викторовна, – произнёс Громов, будто мог призвать её прямо сейчас, как Сивку-бурку. В ней был огонь, и – он не хотел сравнивать с Майей, но мысли сами двигались в этом направлении – не огненное пламя, обжигающее каждого, кто прикоснётся, а мягкое, спокойное – синее. Они виделись дважды и поговорили только в офисе, но у Громова будто впервые получилось вдохнуть полной грудью. Получалось и раньше: на семейных праздниках, на природе, на той короткой, но приятной встрече с девушкой в клубе (Громов, правда, уже забыл её имя). Но никогда это чувство не оставалось надолго.

«Надо ей помочь. Не подвести», – подумал Громов и будто бы очнулся ото сна: дождь лил как из ведра, одежда была вся мокрая, а с волос стекало за шиворот. Он несколько раз подряд чихнул и побежал к машине.

***

Громов стоял на пронизывающем, холодном утреннем ветре уже минут пятнадцать и проклинал опаздывающую Асю. Он и сам чуть не опоздал, потому что безбожно проспал и даже не успел выгулять Моцареллу: она сейчас лежала рядом на траве и грызла свой мячик, не обращая внимания ни на что вокруг.

Только в половину седьмого на горизонте появилась знакомая фигура в розовом спортивном костюме. Она выглядела не так вызывающе и ярко, как в первые встречи: наоборот, казалась какой-то мягкой, уютной, домашней. На груди болтался шнур от наушников.

– Хоть и за ваш счёт жду, но не полчаса же, Ася Викторовна! – воскликнул он, когда фигура приблизилась и приняла более чёткие очертания.

– Я не могла заставить себя встать, – пробурчала Ася и хотела было что-то ещё сказать, как вдруг её чуть не снес на траву ураган по имени Моцарелла. Колли встала на задние лапы, толкнула новую знакомую в грудь и потянулась, чтобы лизнуть лицо.

– Моцарелла, тихо! Успокойся! – Громов бросился вперёд и тут же оттащил счастливую собаку, но Ася не выглядела расстроенной, хоть и с деланным возмущением вытирала лицо. – Простите. Думал, что опаздываю, пришлось взять её с собой.

– Ничего, я к собакам нормально. Напомните, зачем мы притащились сюда в такую рань?

Громов окинул взглядом пустую набережную и улыбнулся. Вчера он получил отчёт от Кеца после сеанса с Асей и принялся за разработку сценария. Три года отношений – большой срок. Но, по опыту «Второго шанса», пережить расставание было проще, если люди отвлекались на что-то новое. Рана болела и тяжело зарастала, но надо было сделать главное: заставить посмотреть в другую сторону – туда, где нет бывшего партнёра. Эти сценарии всегда давались Громову легко.

В качестве первого задания он выбрал небольшую утреннюю пробежку. Не со всеми удавалось провернуть этот трюк, но здесь вдруг захотелось попробовать. Мотя предложил подослать какого-нибудь куратора-стажёра, но Громов твёрдо решил, что раз дал обещание, то и выполнить его нужно несмотря ни на что. Тем более отпугнуть Асю, которая решилась на перемены, было нельзя. Сейчас им как никогда были нужны новые клиенты. Обдумав всё как следует, Громов написал ей в Телеграме время, место встречи и дресс-код.

– Мы притащились сюда, чтобы устроить утреннюю пробежку. Давайте, Ася Викторовна, надо размять старческие кости, – весело поддел её Громов, поймал раздражённый взгляд и побежал вдоль набережной в обратную сторону. Моцарелла недолго думая двинула за ним. – Догоняйте!

И Асе ничего не оставалось, кроме как тоже побежать. Через пару минут она даже поравнялась с Громовым и крикнула срывающимся голосом:

– Вы сумасшедший?

– Абсолютно верно!

Даже через свистящий в ушах ветер Громов услышал фырканье и громко рассмеялся, замедляясь. Набережная кончилась. Ася снова хотела что-то сказать, но не успела даже заикнуться: Громов мягко, почти невесомо дотронулся до её локтя, потянув за собой дальше, в череду частных домов, и отпустил, только когда удостоверился, что она идёт следом.

Они прошли через дома и снова выбрались на берег, уже не оформленный в набережную. Громов взбежал на возвышение, туда, где вид не был закрыт деревьями, обернулся и махнул рукой, предлагая пройти следом. Моцарелла устало села у его ног и лизнула Громову руку.

– Да куда мы идём? Вы меня убить хотите? – возмущённо воскликнула Ася. Продираясь через траву и тяжело дыша, она всё равно шла, будто верила в терапевтический эффект высоких «лопухов», бьющих по лицу.

– Всегда нравилось, как городская местность внезапно превращается в сельскую. Не замечали? Идёшь-идёшь и бац – куры вокруг бегают, деревья растут на каждом шагу, бабушки с ведрами ходят. Только в русской провинции такое возможно, – философски сказал Громов, когда Ася взобралась к нему и остановилась, переводя дух.

– Вы меня позвали пасторалью наслаждаться? – всё ещё злилась она, вытирая мокрый лоб.

– Ну не совсем. Вот, смотрите. Мы чуть опоздали, но вид всё равно прекрасный. – И Громов указал на небо, которое уже пережило рассвет, но всё ещё оставалось нежно-розовым в столь ранний час. Вокруг не было ни души, только летали мошки и тяжело дышала под ногами уставшая Моцарелла. Ася ничего не сказала – просто долго смотрела на небо нечитаемым взглядом, а после села, пачкая шорты сырой землёй. Моца сразу же оказалась рядом и снова попыталась лизнуть Асю в щёку – в этот раз удачно.

– Зачем это? – вместо восхищений спросила она. Громов тяжело опустился рядом и вытянул длинные ноги.

– Это часть вашего сценария. Почувствовать эффект можно при выполнении двух условий: если честно дойдёте до конца и будете верить мне. Скептицизм нам не помощник.

– Простите, я просто не привыкла выбираться из зоны комфорта, – пожала плечами Ася и вырвала из земли какую-то травинку. – И вы мне правда кажетесь сумасшедшим.

– Запомните то, что почувствовали сегодня, когда злились, когда видели этот восход, когда Моцарелла вас облизывала – что угодно. И вспомните, когда снова станет грустно или больно, – улыбнулся Громов и перевёл взгляд на красноватое от бега лицо Аси.

– Я на самом деле недавно в город вернулась из Москвы и уже забыла, как тут может быть всё, – тихо сказала она. Громов знал только то, что можно было нагуглить: филфак МГУ, несколько лет работы в столичном вузе на кафедре зарубежной литературы, а сейчас – завуч по воспитательной работе в местной школе вот уже девять месяцев. Ответ на вопрос «почему?» только предстояло получить. – Москва утомляет. Начинаешь думать, что везде такая бешеная гонка, в которой никак не выиграть. А здесь вдруг оказывается, что никакой гонки и нет – только вот эти вот рассветы, закаты. И всякие сумасшедшие, называющие своих собак в честь сыра.

– Вы что сейчас, фамильярничать решили? – в шутливо-удивлённом стиле вскинул брови Громов и увидел слабую улыбку Аси.

– Отомстила за пробежку.

– Справедливо. Но завтра придётся мстить себе.

– Вы думаете, что я и завтра смогу в такую рань подняться? Я у вас помощи попросила, а не чуда, – хмыкнула Ася и сняла с горловины футболки солнечные очки. – До свидания, Кирилл Владимирович. Вид и правда прекрасный, но я больше люблю лес. Там тихо.

И, не дожидаясь ответного прощания, Ася двинулась в сторону набережной. Громов надел на Моцу поводок и задумчиво посмотрел ей вслед. В фантазиях он уже обрисовал ситуацию, как Ася, только увидев это волшебное место на берегу, сразу преисполнится желанием изменить свою жизнь. На деле всё вышло куда прозаичней: и ранние подъёмы были не для неё, и, очевидно, сюрпризы тоже не нравились. К счастью, у него в арсенале было много приёмов.

От Кеца Громов узнал одну прелюбопытную вещь: бывший парень Аси терпеть не мог смотреть фильмы вместе. Оказалось, что они настолько не сходились во вкусах, что постоянно ссорились, а даже если решали смотреть что-то по совету Аси, то заканчивалось всё это осуждением её вкуса и насмешками. Ещё один хороший способ забыть бывшего, как считал Громов, – сделать что-то, что никогда бы не смог с ним. Или даже лучше – сделать то, что ему точно бы не понравилось.

От знакомых Громов узнал, что в городе раз в неделю собираются любители кинематографа и смотрят на проекторе оскароносные фильмы. Это убивало двух зайцев: на встрече Ася могла и фильмом насладиться, и с кем-нибудь познакомиться. Громов сразу позвонил туда и узнал, насколько большая группа у них и как шумно обычно в комнате во время просмотра. Оказалось, что перед фильмом каждому выдавали наушники, выделяли отдельное мягкое кресло, которое можно было переместить в любую часть комнаты, если не хочется сидеть рядом с людьми. Для Аси, которая не любила шумные и многолюдные места, звучало как нельзя лучше. В мыслях Громов бесконечно забегал вперёд: сходит пару раз, найдёт друзей или, может, любовный интерес и начнёт потихоньку забывать злодея-бывшего.

Всё это, кроме части про любовный интерес, Громов озвучил в голосовом для Аси и через два часа, не получив ответа, позвонил:

– Вы издеваетесь? Какой киноклуб? – раздражённо спросила она, как только выслушала план Громова. Он вышел из конференц-зала, где они только-только заключили договор по поводу рекламы с местным блогером, и стоял в коридоре, прислонившись плечом к холодной стене.

– Вспомните наш разговор, – мягко ответил Громов. – Я ведь не просто так прошу довериться. Там всё вам подойдёт, будьте уверены.

– Да, ладно. Ладно, вы правы, – слегка успокоилась Ася. – А вы там будете?

– Ася Викторовна, я ведь вам не нянька. Берите жизнь в свои руки. Там будет много людей, познакомьтесь, подружитесь с кем-то новым. Но главное – хорошо проведите время и не думайте о плохом.

– Как я буду хорошо проводить время, не зная никого? Где вообще этот клуб? Как долго до него идти? Скиньте адрес, я посмотрю фотки!

– Сейчас всё вышлю, не нервничайте, пожалуйста. И держите меня в курсе ваших встреч. До свиданья, Ася Викторовна. – Громов положил трубку и сразу же подумал, что для куратора был слишком груб. И не потому, что Ася чем-то его взбесила; это была нормальная реакция для человека в новых обстоятельствах. Просто Громов действительно захотел пойти в этот киноклуб вместе с ней, узнать новую знакомую получше, но клеймо «клиент» (а больше всего – собственные страхи) сразу же заставляло очертить границы. И уж точно не соглашаться на что-то, слишком уж похожее на свидание.

Когда разговор закончился, Громов собрался уже вернуться в кабинет, как вдруг получил на рабочий аккаунт забавное сообщение: «Вы правда сумасшедший!». Ничего лучше не придумав, он отправил в ответ смеющийся смайлик и едва сдержал собственную довольную улыбку.

Глава 4. Не такая, как другие, но и не хуже других

После разговора с Ари Громов долго вертелся в кровати, прежде чем уснуть. Было интересно, почему похититель выбрал именно этот фильм, игнорируя составленный ранее список. Казалось, он хотел что-то сказать или намекнуть, но пока разгадка от Громова ускользала.

Кроме того, он был явно заинтересован в Ари. Казалось бы, как можно думать о какой-то почти неизвестной ему девушке, которую, возможно, не получится никогда даже одним глазком увидеть, а не о реальной проблеме – похищении и заточении. Но Громов всегда работал в режиме энергосбережения: молчал, если не требовалось говорить, не приходил, если не звали, и не думал, если решить проблему прямо сейчас было невозможно. Поэтому он решал что-то более насущное.

После вчерашнего они так и не разговаривали, даже доброго утра друг другу не пожелали. Ари была онлайн, но так и не ответила на последнее сообщение. Громов тоже не спешил нарушать тишину первым, однако в три часа дня всё же написал что-то максимально нейтральное, чтобы не выдать напряжения.

Тесей: приветик

Тесей: так что, посмотрим?

Ариадна: Да, давай. Увлеклась «Улиссом», забыла совсем.

Громов тут же выдохнул: никакого напряжения не было и, кажется, он его сам себе придумал. Довольно хмыкнув, он напечатал что-то о минутной готовности и вставил диск в привод.

Тем не менее просмотр проходил не так интересно, как до этого. Ари молчала, и многие комментарии Громова так и остались без ответа либо же получали не больше смеющегося смайлика. Он гадал, какие чувства испытывает собеседница и почему вообще предложила посмотреть, если так не нравится, и из-за этого практически всё пропустил – только пялился в чат и ждал хоть чего-то привычного от Ари. Но за два часа она только однажды попросила поставить на паузу, чтобы сходить в туалет, и Громов постеснялся снова подключить сортирный юмор, хотя мог бы таким образом хоть немного разбавить неловкость.

Фильм кончился, когда на часах было пять вечера. Громов выждал какое-то время после титров, покрутился на кресле, но всё тщетно. Ари явно не хотела первой начинать обсуждение, поэтому инициативу снова пришлось взять на себя:

Тесей: как тебе?

Ариадна: Я не понимаю, почему похититель выбрал именно этот фильм. Это какое-то безумие.

Тесей: что?

Тесей: почему?

Ариадна: Этот человек – извращенец, Тесей. С таким же ужасным чувством юмора, раз подсунул нам это.

Тесей: ты думаешь это как-то связано с нашим заточением здесь?

Ариадна: Это связано со мной. Но я не собиралась говорить, боже, мы с тобой даже не увидимся никогда!

Тесей: Ари, ты о чём?

Она ничего не ответила ни через пять минут, ни через десять. Громов понимал уже – что-то не так, но боялся слишком надавить. Страшно было потерять единственного собеседника и того, кто мог вытащить Громова отсюда.

Тесей: ладно, давай я первый признаюсь в чем-нибудь

Тесей: я терпеть не могу оливки

Ответа не было, и в груди болезненно сжалось. Громов вскочил и сделал круг по комнате, кусая заусенцы на пальцах, а после вдруг схватил одеяло, залез на кровать и закрыл им камеру. Момент был слишком интимным, чтобы кто-то имел право подглядывать.

Адриана: Вау.

Ариадна: Конечно, теперь я готова тебе рассказать всё о себе.

Тесей: я просто не хочу чтобы ты расстраивалась Ари

Тесей: фильм не обязывает тебя рассказывать что-то личное

Тесей: давай еще что-нибудь посмотрим?

Ариадна: Нет, это глупо, Тесей. Я всю жизнь борюсь с этим, чтобы спасовать перед сумасшедшим похитителем.

Ариадна: Но я не понимаю, откуда он узнал?

Тесей: о чем?

Ариадна: Тесей, у меня расстройство аутистического спектра. Синдром Аспергера, если пожелаешь.

Тесей: ты аутист?

Тесей: да ну Ари

Тесей: как я мог не заметить?

Ариадна: Я не слабоумная, Тесей, просто нейроотличная. И не люблю, когда меня называют аутистом. Ты в провинции рос?

Тесей: ну да

Ариадна: Значит, знаешь, какое значение давно закрепилось за словом «аутист». Хотя мне кажется, что для этого достаточно один раз почитать чат любой онлайн-игры, чтобы понять.

Тесей: я все равно не понимаю

Тесей: у тебя с детства диагноз?

Ариадна: Да, с детства. И я не распространяюсь об этом. У меня педагогическое образование, я работала в вузе и в школе, мой диагноз мне никак не мешает. Только вот похититель посчитал, что это обязательно нужно знать тебе.

Ариадна: И я не хочу это обсуждать. Наше общение – переписки, едва ли тебе пришло в голову за эти дни, что я отличаюсь хоть чем-то.

Тесей: но мне интересно

Тесей: я могу задать вопросы?

Ариадна: Нет.

Ариадна: Спокойной ночи, Тесей.

***

Следующие дни тянулись как жвачка. Громов всерьёз увлёкся гантелями от безделья, несколько раз за день торчал в душевой кабине, мерил шагами комнату (десять до двери от кровати, пять – до компьютера), вспоминал сначала таблицу умножения по порядку, потом – алфавит, горланил песни Арии и Многоточия и делал много чего ещё. На это было две причины: Ари перестала выходить на адекватный диалог, лишь изредка отписываясь на абсолютно нейтральные темы, а похититель, судя по всему, обиделся на завешенную одеялом камеру.

– Нет, ну вы на него посмотрите! – вопил Громов, бегая рядом с камерой и размахивая руками. – Это я тут взаперти сижу, а обижаешься ты! Мне что, всё при тебе делать, прям на камеру? Чтобы ты потом эти видео на сайты для взрослых сливал? Не-не-не!

Но гневная отповедь тоже не помогла. Дисков и книг больше не было, как и приятной собеседницы. Громов остался один на один с собой в тесной камере и абсолютно не был этому рад.

Пугало и то, что некоторые конкретные воспоминания не спешили возвращаться. Ему было жутко интересно, что же использовал похититель, раз смог уничтожить их с Ари память на такой срок. Раньше он вообще думал, что это невозможно, а сейчас недоумевал. И обсудить, собственно говоря, было не с кем.

Спустя три дня молчания, Громов снова решился выйти на контакт с обоими собеседниками. Сначала спросил у камеры, в порядке ли Моцарелла, а после сел за компьютер и написал большое сообщение, потрудившись в этот раз расставить заглавные буквы и некоторые знаки препинания:

Тесей: Ари, я не знаю, что сделал тебе, но меня эта пытка игнором и молчанием уже заколебала. Если ты так испугалась нашего последнего разговора, то давай сделаем вид, что ничего не было. Но как по мне всё это такая глупость. Мы заперты чёрт знает где и вряд ли выберемся живыми, а тебя волнует это?

Тесей: я скучаю(

Тесей: без наших разговоров я свихнусь быстрее, чем ты скажешь «Моцарелла» клянусь

Ответ прилетел так быстро, будто Ари все эти дни ждала подобного разговора. Хотя, вероятно, так действительно и было.

Ариадна: Я испугалась.

Ариадна: Прости.

Тесей: чего? меня? моей реакции?

Тесей: я, конечно, удивился, но чего ещё можно было ожидать?

Ариадна: Я через многое прошла, прежде чем смогла принять себя. Думаю, ты понимаешь, что многие некогда близкие люди не смогли.

Ариадна: И я не исключаю возможности, что ты – кто-то из моего прошлого.

Тесей: я в школе одноклассника буллил за внешность, но это же была не ты?

Ариадна: Ты у нас абьюзер, значит?

Ариадна: Меня буллить не будешь?

Тесей: буду, хочешь, дурочкой назову?

Тесей: только не обижайся еще на пару дней))

Ариадна: Иди к чёрту!

Ариадна: Ладно, окей. Я за эти дни прогнала в голове все возможные мысли о том, кто ты такой. Даже о бывшем своём подумала. Но ты явно гораздо дружелюбнее, да и фильмы со мной смотришь. Он терпеть не мог то, что выбирала я.

Тесей: о это мы теперь и о бывших поговорим?

Тесей: победа, мы снова друзья!!

С чувством лёгкости и облегчения Громов застучал по клавишам до самого ужина, погружаясь с головой в обсуждение чужих отношений. Оказалось, Ари вспомнила много за эти дни. Она рассказала про Костю, музыканта и парня из параллельной группы в университете, который таскал её по тусовкам и клубам, а покидал эти места у Ари на плече в полной отключке. Ей тогда было особенно тяжело, потому что в клубах всегда громко играла музыка, а незнакомые люди постоянно пытались заговорить. С Костей она рассталась, а он вскоре после этого отправился в рехаб. Дальше был Егор – большая и нежная любовь, прервавшаяся c окончанием университета. Ари осталась в Москве, а Егор вернулся в родной город, так как не смог найти работу по профессии. Про третьего же они говорили дольше всего.

Ариадна: Костя и Егор не знали про РАС. После школы мне было сложно довериться хоть кому-то, да и в Москву я уехала, чтобы жизнь жизнью «нормального» человека.

Ариадна: Как видишь, я в кавычки взяла это слово не просто так. Всё детство меня этот дурацкий диагноз уничтожал, больше всего на свете хотелось перестать быть собой хоть на минуту. А в университете на меня смотрели обычно, общались на равных, а всякие мелочи, типа там сложностей с коммуникацией вне учёбы и работы или того, как тяжело мне было воспринимать громкие звуки, все списывали на особенности характера. Я хорошо научилась маскироваться. Это, кстати, маскинг называется.

Тесей: а потом кто-то узнал?

Ариадна: Да. Когда мы с Богданом начали встречаться, я сразу рассказала. Решила, что глупо будет скрывать от того, с кем собираюсь постоянно видеться и близко общаться. И он… воспринял это странно.

Тесей: ну я бы тоже удивился, если б мне что-то такое девушка сказала

Ариадна: Он не просто удивился, Тесей. Он решил, что его миссия – оградить весь мир от меня. Никто, включая его друзей и родственников, не должен был узнать, что я аутистка. Он не разрешал мне брать с собой антистресс-игрушки и фиджеты, хотя я была от них просто зависима, особенно на работе пользовалась постоянно, запрещал носить одну и ту же одежду, хотя я бы душу продала за свою любимую футболку, которую весь четвёртый курс протаскала не снимая, а ещё приучил к солнцезащитным очкам в любую погоду и время суток. Сначала хотел заставить всем смотреть в глаза, но потом у меня случился мелтдаун прямо во время встречи с его друзьями, и он разрешил носить очки. Если честно, до сих пор не избавилась от этой привычки. В какой-то степени это и правда помогло – не нужно постоянно объяснять людям, что, если я отвожу глаза, это не значит, что я вру.

Громов тяжело вздохнул и перевёл взгляд на камеру. Наверняка похититель тоже видел все их переписки, и его посетила шальная мысль: а что если это был Богдан?

Тесей: подожди секунду, у меня два вопроса

Тесей: что такое мелтдаун?

Ариадна: Состояние, при котором ты не можешь контролировать себя и свои эмоции. Ощущается так, будто внутри вдруг взрывается бомба такой силы, что уничтожает тебя. В детстве я часто во время таких приступов причиняла вред себе. Царапала лицо, билась головой об стену. Поэтому психотерапевт научила меня вести дневник и отслеживать даже малейшие признаки, когда нервная система перегружается. До отношений с Богданом не было ни одного срыва с тринадцати лет.

Ариадна: Второй вопрос?

Тесей: какого чёрта ты терпела, Ари????????

Ариадна: Не знаю. Что-то подобное делала моя мать когда-то, но мягче, конечно, поэтому, возможно, я просто попала в привычную среду и не могла сопротивляться какое-то время. Но в определённый момент решила, что хватит. И ушла. И знаешь что? Он разослал анонимные сообщения моим коллегам и студентам, в которых описывал в подробностях мой диагноз и его проявления. Разоблачил меня.

Тесей: я тебе ещё неделю назад сказал, что он мудак. так и оказалось

Тесей: какая же ты молодец, что ушла в конце концов

Ариадна: Меня так это подкосило, что я вернулась в родную провинцию через пару недель после всего. Не могла смотреть им всем в глаза уже не только в прямом, но и в переносном смысле. Все люди взрослые, никто никак не показал, что знает, – только одна коллега, с которой мы более-менее общались, переслала то письмо и спросила, правда ли это. Но мне было невыносимо осознавать, что все всё знают, и я уволилась. Сначала жила с родителями, но они просто извели меня: бросила престижную работу, благодаря которой могла построить карьеру, рассталась с Богданом, хотя они были уверены, что мы вот-вот должны пожениться. В итоге я получила первую зарплату в школе и переехала. Только вот, знаешь…

Ариадна: Не помню, что вообще делала после переезда. Кажется, встречалась с кем-то ещё.

Тесей: получается, у тебя где-то там есть парень?

Тесей: изнервничался весь небось

Ариадна: Не думаю. Мне в целом всегда было тяжело найти отношения, в частности из-за комплексов и страхов. А у тебя как?

Громов честно сказал, что ничего не помнит. Опустил только странные сны, приходившие иногда уже здесь, в комнате. В них он видел силуэт в ярком цветном платье. Длинные светлые волосы были наброшены на лицо так, что его невозможно было разглядеть. Иногда незнакомка танцевала, покачивая бёдрами, а Громов заворожённо смотрел, иногда – подходила и клала руки ему на плечи так нежно и невесомо, что он просыпался смущённый и удивлённый. Она казалась такой родной и одновременно такой далёкой, будто последний раз они встречались много лет назад.

Пришлось прерваться на ужин, который Громов подхватил без особого интереса и поставил на край стола. Долгожданное общение сейчас насыщало куда больше, а ещё почему-то подарило покрасневшие щеки и холодные ладони, будто бы у Громова поднялась температура. Это совершенно точно была какая-то запредельная радость от возвращения Ари.

Поэтому фотографию Моцареллы под тарелкой Громов заметил уже почти перед самым отбоем, когда экстренно запихивал в себя еду, зная, что в темноте точно не сможет этого сделать. Моца стояла на задних лапках, погружённая в сугроб по живот, и радостно позировала для камеры, как делала всегда. В правом нижнем углу была написана дата, совпадающая с датой на компьютере. Значит, Моцарелла жива и здорова, радостно подумал Громов и зашёл в MyChat, чтобы поделиться с Ари, но вовремя посмотрел на часы – 23:00. Свет погас.

Забравшись в абсолютной темноте под одеяло, Громов подумал, что с удовольствием бы познакомил Ари с Моцареллой. А ещё – очень бы хотел посмотреть фильм вместе, но не через компьютер, а сидя рядом с чипсами, колой и крекерами-рыбками для Моцы.

Ночью расслабленному и спокойному Громову снилось, будто он парит без парашюта над огромным городом.

До самого вечера среды Ася молчала. Не то что бы Громов ждал сообщения – вовсе нет, но надеялся, что какой-то отчёт о киноклубе получит. Это поможет понять, как строить сценарий дальше.

За час до сбора телефон Громова, засидевшегося в офисе, завибрировал от входящего сообщения. Он аж вздрогнул от неожиданности, так как полностью был погружён в изучение сценария для нового клиента, написанного одним из стажёров, но тут же взял телефон в руки. Ася Викторовна, как было написано у него в контактах, отправила фотку. Громов против воли улыбнулся, когда увидел её в футболке с надписью «FRIENDS» разноцветными буквами. Неизменными были и те тёмные очки на тонких дужках. «Иду в киноклуб, как и обещала!». Громов решил только поставить реакцию – огонёк – и вернулся к бумагам.

Ещё два часа за сценариями и отчётами пролетели незаметно. Устало зевнув, Громов подумал было остаться ночевать тут, как делал всегда, но пока что планам не суждено было сбыться: в десять часов ему позвонила Ася.

– Здравствуйте. Вы не в офисе случайно? – будничным тоном спросила она, будто беспокоила его не в самое неподходящее время для деловых разговоров.

– А что? – удивлённо спросил Громов и подошёл к окну. Внизу, в свете фонарей, он увидел одинокую фигуру, взгляд которой был устремлён прямо на окно его офиса. Какая невероятная память. – Вижу. Господи, ну поднимайтесь.

После этого Громов нехотя спустился вниз, открыл по ключ-карте двери и впустил замёрзшую в одной футболке Асю внутрь. Та выглядела как-то бодро и весело, а когда увидела взгляд Громова, опустила глаза в пол и слегка улыбнулась.

– Извините за грубость, но какого чёрта? – фыркнул Громов, пока они проходили через приёмную к лестнице на второй этаж. – Я понимаю, что киноклуб всего в паре улиц отсюда, но вам не кажется, что в такое время здесь могло никого и не оказаться?

– Я шла на трамвайную остановку. Они до двенадцати ездят, – пожала плечами Ася. – И увидела, что только у вас в офисе горит свет. А я ведь не поделилась впечатлениями от встречи, как вы просили.

В этот раз создавать официальную обстановку не было никакого желания, поэтому Громов уселся на небольшой диван, где раньше и ночевал, расслабил галстук на шее и перевёл взгляд на Асю, которая внезапно застыла в дверях. Помявшись, она села в то же самое кресло, что и в прошлый визит, закинула ногу на ногу и как-то абсолютно бесстыдно осмотрела Громова. Было в её взгляде что-то хитрое, даже игривое, и сейчас Ася отличалась от того человека, который появился на пороге «Второго шанса» полторы недели назад. Видя такое, Громов в очередной раз успокоил себя, что сценарии реально работают.

– Так что там про киноклуб? – нарушил он тишину, хотя не очень хотел слушать ответ на свой вопрос.

– А, ну вот. Всё замечательно прошло, я вам так благодарна. Познакомилась с милыми людьми, посмотрели «Титаник». Я удивлена была такому банальному выбору, но что поделать? Пришлось смотреть.

Громов откинулся на спинку, чтобы слегка прикрыть усталые глаза.

– Вы для этого пришли?

– Нет. Скажите, вам про фильмы психотерапевт рассказал? – Громов услышал тихое, нервное ёрзание на кресле.

– Секрет фирмы.

– Да ладно вам!

– Да, Ася Викторовна, от него. Разве вы не давали согласие на это?

– Я дала ему согласие на всё. – Громов еле сдержался, чтобы не вскинуть брови в удивлении.

– Значит, не задавайте глупых вопросов. Кстати, это всё тоже можно было спросить по телефону. А ещё лучше – в мессенджере, – продолжал потешаться Громов, не открывая глаз. В неофициальной обстановке он редко был таким сдержанным и вежливым, но тут обязывала ситуация. Хотелось, конечно, послать Асю к чёрту и отправиться домой спать.

Диван рядом с ним прогнулся, и голос вдруг зазвучал так близко, что стало уже не до веселья. Приоткрыв один глаз, Громов увидел взволнованное лицо, сжатые в тонкую линию губы и взгляд, устремлённый будто бы сквозь него. Руками Ася непроизвольно теребила край тонкой футболки.

– Я хотела попросить. Как я поняла, вы помогаете сделать то, что человек никогда не решится или не сможет сам. В частности, становитесь… мотивацией. Я права? – Ответ явно не был нужен, поэтому Громов снова прикрыл глаза и промолчал. – Я очень хочу прыгнуть с парашютом, Кирилл Владимирович. Хочу уже много лет и боюсь. Пыталась брать с собой друзей, парней – все против. А мне кажется, будто после я смогу вдохнуть полной грудью, надо только решиться.

– Сами за меня хотите писать ваш сценарий? – Громов, заинтересовавшись, перестал вальяжничать и сел ровно. Да и заснуть в таком положении можно было куда проще, чем казалось на первый взгляд. Теперь волнующаяся Ася сидела очень близко, и можно было разглядеть изящный нос с горбинкой, карие глаза и тонкие ресницы. Громов мысленно одёрнул себя и перевёл взгляд на кондиционер за спиной собеседницы. – Да окей. Будет вам парашют. Найду людей, договорюсь и скину только время и место. Устроит? Не испугаетесь в последний момент?

– Нет, вы не поняли, – тихо сказала Ася. – Я прошу вас пойти со мной.

– И прыгнуть? – У Громова похолодели ноги от одной только мысли об этом. Ася медленно кивнула. – И не просите. Сопроводить сопровожу, но не больше.

– Ладно, так тоже нормально. Спасибо. – Ася тут же расслабилась и встала. – А теперь я пойду, ещё успею на трамвай. Простите за беспокойство.

И она ушла, а у Громов на губах так и застыло предложение подкинуть до дома. Оно не было озвучено, потому что сил не хватало даже встать. Как только дверь внизу хлопнула, Громов поленился воспользоваться ключ-картой и просто заснул на диване, свернувшись калачиком.

А через несколько дней купил два билета на прыжок с парашютом.

Мотя, конечно, спросил, зачем ему вообще всё это надо. И был прав. Громов сам учил не вмешиваться в сценарий, особенно – не принимать во всём этом участия. По-хорошему, Ася с их помощью или самостоятельно должна была найти друга, который согласился бы прыгнуть вместе с ней, или же уговорить имеющихся. Ментор мог поначалу показать, направить, но не становиться другом самостоятельно. Мотя попытался даже напомнить об этом, но почему-то сразу отмахнулся.

– Делай, что хочешь, Кирюх. Предохраняйтесь только, а то мало ли что.

У Громова как у подростка загорелись щёки, и он начал с запалом доказывать, что ничего такого быть не может, но Мотя не стал слушать. Очевидно, он относился к подобным служебным романам куда проще.

Мастер по прыжкам с парашютом был занят до самого конца мая, и Громов договорился только на первое июня. Ася прилежно пообещала ходить всё это время в киноклуб, к тому же, по её словам, уже начались летние каникулы и времени, особенно во второй половине дня, у неё, как у завуча, освободилось немерено. Они лишь несколько раз после встречи в офисе перекинулись сообщениями, и однажды в шесть утра Ася позвонила, естественно, не получив ответа от крепко спящего Громова. Оказалось, она ходила на пробежку и смотрела на восход солнца в том месте, где и в первый раз, и хотела позвать Громова с собой. «В следующий раз можете зайти, взять Моцареллу» в шутку написал он и получил короткое «Хорошо. ))».

Но следующего раза не было. Никто из них сознательно не пытался преступать черту, не лез с общением. Собственно, они даже не перешли на «ты», хотя со многими клиентами Громов избирал более нейтральный стиль общения, чтобы не было ассоциации со злым начальником или учителем в школе. Здесь же они вели понятную только им игру.

Первого июня Ася появилась у входа во «Второй шанс» в девять утра. Узнал спящий Громов это от Олеси, которая увидела её у входа на скамейке и пустила в комнату ожидания. Моментально проснувшись от взволнованного и удивленного голоса секретарши, Громов увидел кучу пропущенных и застонал в подушку. Прыжок был назначен на три часа дня.

Через полчаса Ася позвонила снова, и на этот раз Громов ответил, зажимая телефон плечом, так как в руках был поводок с Моцареллой и её обслюнявленный мячик для игры.

– Вы меня ещё сумасшедшим называли? – вместо приветствия сказал Громов и не сдержал раздражённого вздоха. – Что вы мне телефон обрываете? И Олесю довели.

– Я боюсь, – виновато сказала Ася. – Пожалуйста, можете приехать в офис?

– А что ещё вам сделать, Ася Викторовна? Раз уж пришли – сидите и ждите. Мы вчера договорились на час дня не просто так. – Громов кинул мячик, отцепив Моцареллу с поводка, и взял телефон в руку.

– Ладно, я поняла. Извините. Я подожду здесь с вашего позволения. До встречи. – Ася не звучала обиженно или задето, скорее как-то несчастно, будто ей действительно было настолько страшно. Громов вспомнил, почему она вообще попросила о помощи, и почувствовал укол совести. Всё же он сам взвалил ответственность за взрослую девушку на свои плечи, значит, надо было нести до победного.

– Стойте, – вздохнул он и сел на корточки перед Моцареллой, прибежавшей с мячиком. – Приходите ко мне, тут недалеко. Мы с Моцей на площадке рядом с домом – сразу увидите. От офиса идти пять минут.

– Спасибо, Кирилл Владимирович! – подёрнутый теплотой голос заставил улыбнуться, но Громов не сменил тона:

– Адрес эсэмэской скину.

Действительно, совсем скоро на площадке появилась Ася. Громов так увлёкся игрой, что не заметил, как она подкралась и остановилась рядом, но обмануть Моцареллу не удалось – собака тут же подбежала к уже знакомому человеку и по привычке бросилась облизывать ей лицо. Ася села напротив неё и начала гладить, тормошить и сюсюкаться как с ребёнком.

– Ах ты солнышко! Какая чудесная собака! Спасибо, Кирилл Владимирович, – коротко кивнула она, когда закончила с приветствиями и перевела короткий благодарный взгляд чуть выше. – Я полночи не спала, всё представляла, как у меня в полёте сердце останавливается.

– Попросите у доктора Кецховели таблетки от тревоги, – хмыкнул Громов и нацепил Моце поводок. – Возьмите ключи и идите к моей машине, а я переоденусь и спущусь. Поедем пораньше, что уж делать.

Ася молча приняла ключи, поцеловала на прощание Моцареллу и ушла. Громов всего секунду смотрел на неё сзади: на обтянутые тонкими джинсами ягодицы, хрупкие плечи под той же самой оверсайз футболкой с «Друзьями», на развевающуюся на ветру копну тёмных волос.

Дома он натянул старую футболку с группой «Kiss», джинсы, подумав, надел кепку от солнца и кроссовки. Он специально не стал смотреть видео и читать о прыжках, иначе бы ещё вчера кинул Асю в чёрный список. Закончив со сборами, Громов бросил Моце привычное «пока-пока» и выбежал на площадку. Собака проводила хозяина грустным взглядом, больше всего на свете, видимо, мечтая присоединиться к нему.

Ася сидела на пассажирском сидении и задумчиво смотрела в окно. По её лицу то и дело пробегали тени волнения, она морщилась и переводила взгляд с одного на другое, но, когда в поле зрения появился Громов, тут же дежурно улыбнулась:

– Даже не угнала вашу машину, видите. Серьёзно настроена.

– Спасибо, – шутливо закатил глаза Громов и сел на водительское сиденье. – Вбейте адрес в карты, подскажете мне, где съезжать с трассы.

Ехали они почти всё время молча, лишь иногда комментируя песни по радио. Громов выехал за город, пересёк несколько населённых пунктов и хотел было уже свернуть по наводке Аси, как вдруг увидел стрелочку с надписью «Голубые озёра – 500 метров».

– Заедем? – спросил он и наткнулся на горящие глаза спутницы. Угадал, значит. – У нас всё равно ещё три часа в запасе есть, не там же сидеть всё это время.

– Да! – подпрыгнула на сиденье Ася и тут же пристыженно села назад. Громов только рассмеялся и свернул по указателю.

Озёра, как оказалось, уже начали превращаться в болота, потому что за ними толком никто не ухаживал, но вдали всё равно виднелась голубая, сверкающая на солнце гладь. Они остановились неподалёку от берега и спустились вниз на берег. Громов взял из багажника старое покрывало, которым обычно застилал заднее сиденье, когда перевозил Моцу, и кинул его под деревом на небольшой полянке, закрытой от солнца. Ася побегала по берегу, пофотографировала там, где не было видно тины, и прилетела обратно к удобно устроившемуся Громову с мольбой в глазах:

– Сфоткайте меня! Там, повыше, где голубизна видна.

– Ну и словечки вы подбираете… Я так считаю: одна просьба за раз.

– Кирилл Владимирович! Вам же ничего не стоит! А я в инстаграм1 выложу.

– Ссылку тогда на меня дайте, – вздохнул Громов и действительно пошёл. Конечно, он больше притворялся, что ему не хочется; легально смотреть на Асю столько времени хотелось очень даже.

Закончив с фотосессией, они оба, изнурённые июньской жарой, упали на покрывало. Времени оставалось вагон, и Громов даже подумал подремать, но с беспокойной Асей это было, кажется, невозможно.

– Почему вы всё же решили прыгнуть? – спросила она, несколько минут нервно ёрзая рядом.

– Потому что тоже хочу бороться со своими страхами, – нехотя сказал правду Громов и достал из кармана практически разрядившуюся электронную сигарету. – А вы почему уехали из Москвы?

– Ой, вы и об этом знаете? Там долгая и нудная история. Вам не понравится.

– Если я спрашиваю, значит, мне интересно. – Громов выпустил вверх струйку дыма. Курить хотелось очень редко, но сейчас будто бы ситуация располагала.

– Ну… – История явно была более болезненной, чем предполагал Громов, и он хотел было забрать свои слова обратно, но не успел – Ася продолжила: – Я сбежала. Богдан, ну, мой бывший, распустил слухи… В общем, клевету всякую. Дошло и до коллектива в университете. Впрочем, я не жалею, что уволилась: это было хорошим шансом сбежать от всего. Как когда-то я сбежала в Москву от родителей, так и сейчас вернулась… получается, к ним.

– Как-то нелогично, Ась. Вы хотели сбежать от родителей и приехали туда, где они живут?

– Теперь я под их мнимым контролем. Да и, знаете, после Богдана я ведь ни с кем не встречалась больше. Только однажды в этот ваш «Нострадамус» сходила. Я приехала по большей части к Лёше, Алёне, Кириллу – не к вам! – и многим другим друзьям ещё со школы. Спокойнее, когда в жизни творится херня, а рядом близкие люди. Ой, извините за такое грубое слово! – Ася резко села, повернула голову и встретилась взглядом с расслабленным Громовым.

– Положите пятьдесят рублей в баночку для мата, – усмехнулся тот и протянул руку, имея в виду, конечно, озвученные деньги. Ася несколько секунд задумчиво смотрела и вдруг приложила свою ладонь сверху. Они даже не держались за руки – просто сидели, едва прикасаясь друг к другу, но почему-то момент превратился в интимный. Громов смотрел сначала на руки, а потом – в тёмные глаза Аси, которая вдруг оказалась какой-то невозможно уязвимой и грустной. Чёлка, мокрая от пота, была зачёсана наверх, а тонкие ресницы дрожали от учащённого дыхания. Ася смотрела прямо на безымянный палец Громова и блестящее на солнце кольцо.

– Не ношу наличку с собой, – тихо сказала она и убрала руку, падая обратно на покрывало. Магический момент закончился. – Не хотите подремать?

– А, вот сейчас вы не против сна! Ну уж нет, засыпайте, а я начну названивать! – возмутился Громов, чтобы развеять неловкость, и повернулся к Асе спиной. – Шучу. Поставьте будильник – через час встанем.

И Громов действительно заснул под тихое дыхание Аси сзади и едва слышимый стрёкот кузнечиков у берега. Сон про огромную Моцареллу, уничтожающую город из-за потерянного мячика, прервала мягкая рука, трясущая за плечо: «Вставайте, Кирилл Владимирович, нам пора».

На аэродром Громов и Ася приехали за час до назначенного времени. Этого хватило, чтобы удачно припарковаться, заполнить документы на ресепшн и получить небольшой инструктаж для предстоящего прыжка. Всё это время Громов будто бы не испытывал мандраж, а Ася, наоборот, травила какие-то странные анекдоты, энергично бегала по всему аэродрому, когда до прыжка оставалось полчаса, накупила магнитиков в сувенирном магазине и, кажется, совершенно вымоталась.

– Уже бояться нечего, – сказал ей Громов, слегка перегнувшись через плечо, когда перед посадкой в самолёт работники аэродрома выдали всем парашютную систему, с помощью которой потом можно было прикрепиться к инструктору. – Прыгайте и ни о чём не думайте. Обещаю, после станет гораздо легче.

– А вы откуда знаете? – в привычной слегка тревожной манере спросила Ася, но быстро поправилась: – Да, вы правы, я знаю. Спасибо.

В самолёт вместе с ними сел ещё один мужчина с инструктором. Смотря в круглое окно на землю под собой, Громов пока не чувствовал волнения, а вот Ася, кажется, позеленела от страха. Она сидела неподвижно, а взгляд был устремлён в одну точку – куда-то за спину своего инструктора. Спустя несколько минут полёта, она повернулась и тихо сказала:

– Я не прыгну.

– Не глупите. Мы здесь исключительно для того, чтобы вы прыгнули, – тихо сказал Громов и лёгонько задел Асю плечом, не зная, как можно поддержать.

– Неужели вам не страшно? – Лицо её действительно приобрело бело-зелёные оттенки, а карие глаза, полные страха, пытались пристроить беспокойный взгляд.

– До ужаса. Но я всё равно прыгну, – всё так же шёпотом ответил Громов и вздохнул. Его слова никак не помогали, а кажется, делали только хуже, потому что Ася отвернулась и снова стала пялиться в одну точку, на этот раз на свои кроссовки. Её руки были напряжённо сцеплены на коленях. Громов, секунду поколебавшись, подхватил одну и переплёл пальцы, прежде чем Ася вообще успела что-то сообразить.

Но она не сопротивлялась. Наоборот, сжала ладонь так, что Громов сразу пожалел о своём решении. Один из инструкторов бросил понимающий взгляд, и Ася вдруг резко разжала пальцы.

Чувство мимолетной близости неожиданно взбодрило Громова, и поэтому, когда пришло время, он без вопросов встал, с сожалением оставляя Асю позади, помог инструктору прикрепиться и подошёл первым к открытой двери самолёта. Внизу была земля, но так далеко, что едва ли что-то можно было разглядеть. Над ухом раздался громкий крик «Прыгаем!», а после тело Громова буквально вынесло на холодный, пронизывающий ветер.

Несколько секунд свободного падения были ошеломляющими. Как и предсказывала Ася, Громов почувствовал, будто действительно начал дышать полной грудью. Его не держали проблемы, работа, неуверенность в себе, незакрытые гештальты и всё, что столько времени придавливало к земле и заставляло откладывать вот такую эмоциональную жизнь на будущее. Громов столько лет писал сценарии всем, кроме себя, потому что когда-то давно не смог найти силы действительно последовать хоть одному собственному совету. С этого полёта вполне могла начаться новая жизнь. Но Громов знал, как всё работает: коснувшись ногами земли, он неизбежно забудет о свободе в воздухе и ничего не изменит.

Он часто любил думать, что бы сказала Майя. Они были вместе со школы и поженились сразу после того, как съехались, поэтому долгое время всё самое экстремальное в жизни Громова было связано с ней. Едва ли, конечно, после её смерти он делал что-то безбашенное; пределом его активности были прогулки с Моцареллой по несколько часов. Раньше, где бы они ни оказались, Майя всегда тянулась к приключениям, к новым эмоциям. Она была наполнена искрящейся жизнью и невольно передавала это и Громову. До тех пор, пока огонь не погас. Ему не приходило в голову сравнивать Майю и Асю, разве что совсем немного. Они были противоположностями друг друга, но этот прыжок с парашютом, возможно, стал бы началом дружбы.

Спустя три года после смерти жены Громов чувствовал только притупившуюся боль. Она саднила, как давно нарывающий зуб, и не пропадала. Он догадывался, что вряд ли пропадёт навсегда – но всё же превратится в то, с чем можно жить и двигаться дальше, пусть и крошечными шажками.

Свободное падение кончилось. Когда инструктор раскрыл парашют, стало немного некомфортно из-за тряски, а ещё – волнительно. Аси нигде не было видно, но это, конечно, ничего не значило.

– Немного в сторону отлетели, приземлимся дальше, – услышал он голос инструктора и нервно фыркнул. Ощущение чуда кончилось, и хотелось поскорее уже оказаться на земле и удостовериться, что Ася цела.

Они действительно приземлились не совсем там, где их ожидали. Инструктор скомандовал сначала поджать ноги, затем вытянуть, чтобы успешно приземлиться, а несколько работников аэродрома уже бежали к ним, чтобы отстегнуть парашют.

– Поздравляю, – широко улыбнулся инструктор и слегка стукнул Громова по плечу, когда они поднялись и избавились от лишней экипировки. – Давай возвращаться.

Громов слегка покрутил головой в поисках Аси и даже испугаться не успел, потому что тотчас увидел фигуру, стремительно приближающуюся к ним. В какой-то момент Ася перешла на бег и в конце концов буквально сбила Громова с ног. Мягкие, трясущиеся руки, ничего не стесняясь, обвили его талию, а нос, из которого быстро и тяжело вырывался горячий воздух, уткнулся в шею.

– Я прыгнула! Я прыгнула! – шептала она, всё ещё сжимая его бока руками. – Кирилл Владимирович, я так за вас испугалась! Чего вы здесь приземлились?

– Не я управлял парашютом, – нежно улыбнулся Громов и с готовностью обхватил Асю за плечи. Сжимая в объятиях едва знакомого человека, он откинул голову назад и, переполняемый адреналином, вдруг в голос рассмеялся.

Глава 5. Если орёл – я выиграл, если решка – ты проиграл

На двадцатый день заточения Громов проснулся раньше обычного. После утренней рутины он принял завтрак, который ничем не отличался от других, до тех пор пока Громов не заметил странный свёрток, подсунутый под тарелку с бутербродами. Естественно, он сразу подумал про новую загадку, поэтому отложил еду и полез смотреть. Но всё оказалось совсем иначе: в бумажном свёртке лежал смартфон.

Громов сначала не поверил своим глазам. Повертел телефон в руках, включил, рассмотрел чехол с картиной Ван Гога и снова – оглядел. Это действительно был самый обычный смартфон, только без наполнения. В первую секунду Громов обрадовался, увидев значок вай-фая, но потом понял, что это не имело значения. В очевидно взломанном смартфоне не было ни настроек, ни камеры, ни сообщений – только привычный значок MyChat’а, заметки и много популярных сетевых игр.

– Жесть, – пробормотал Громов и сразу же зашёл в мессенджер. В почти пустой колонке с чатами появился новый – некто «Минотавр». Громов сразу подумал, что смог пробить ник похитителя ещё в первый день пребывания здесь, и прочитал сообщения:

Минотавр: Теперь вы подключены к сети. Сначала немного о мерах безопасности. Во всех играх отсутствует внутриигровой чат (как голосовой, так и текстовый). Не пытайтесь найти способ позвать на помощь. Любая попытка приведёт к блокировке телефона.

Минотавр: У вас есть доступ к пяти различным играм. Какие-то из них кооперативные, какие-то – одиночные. Жанры тоже разные: от текстового квеста до RPG. В каждой игре вам необходимо получить определённое достижение или же, если игра сюжетная, пройти её полностью.

Минотавр: Первая – Save the queen. Это кооперативный платформер, в котором вы должны пройти все уровни до конца на самой высокой сложности. По окончании вы получите карточку, на которой будет ответ на один из волнующих вас вопросов.

Минотавр: Каждый раз, когда вы будете проходить игру и выполнять мои задания, я буду высылать новые инструкции. И не пытайтесь играть в другие игры. Если захотите меня обмануть, то всё закончится, и никто из вас больше никогда не сможет отсюда выбраться. Также не думайте, что получится пройти все игры быстро, и не спешите.

Минотавр: Вопросы по играм вы можете задавать в этот чат, а также сюда должны будете присылать скриншоты, подтверждающие, что вы выполнили задание. На любые другие вопросы я отвечать не буду.

Минотавр: Действуйте сообща и сможете узнать больше о себе и друг о друге. А может, и выбраться отсюда – кто знает? Удачи!

В горле у Громова застрял истерический смех. Похититель в самом деле подогнал им с Ари новое времяпровождение! Это было, конечно, прекрасно, но из-за нахлынувшего ужаса Громов захотел смыть телефон в унитаз. Кто-то не просто держал их здесь: он издевался над ними, как самый настоящий психопат. Будто проводил какой-то жуткий эксперимент: смогут ли два человека выйти из бункера живыми после несколько месяцев, проведённых взаперти, или же сойдут с ума и повесятся на зарядке от телефона? Которая, кстати, тоже лежала в пакетике.

Телефон замигал, оповещая о новом сообщении, но Громов из вредности пошёл отвечать за компьютер:

Ариадна: Тебе тоже принесли телефон?

Тесей: да

Тесей: тут игры

Ариадна: Ага. И нам надо в них играть.

Ариадна: Мне пипец как стрёмно, Тесей.

Ариадна: Мы умрём здесь, а этот псих всё будет издеваться дальше.

Тесей: эй, хватит!!!

Тесей: надо делать как он скажет

Тесей: авось выпустит

Ари ничего не ответила, видимо, всё ещё будучи в замешательстве. Не было никакого чувства облегчения или радости от телефона в руках. Телефона, который ничего не давал, ничего не привносил нового в их жизнь в заточении. Только вот до этого у Громова оставалась надежда, что похититель наиграется и выпустит их, а теперь становилось очевидно: они не прошли и сотой доли всех испытаний этого извращенца. Как будто бы всё до этого было просто подготовкой, разогревом, а теперь начиналась настоящая игра.