Битва за Дальний Восток. От противостояния к Антанте

Глава первая

К концу XIX века активное соперничество ведущих европейских держав в далеких от метрополий регионах продолжилось. При этом, как и раньше, главным конкурентом и соперником России являлась Англия. Наши интересы сталкивались с английскими практически повсеместно. В свою очередь, считать Россию главным противником продолжала и английская дипломатия.

Во время парламентских дебатов 1885 года премьер-министр Уильям Гладстон открыто заявил:

– Русский кошмар должен быть устранен самым решительным ударом!

– Где и когда? – выкрикнули ему с парламентской скамейки.

– Когда-нибудь и где-нибудь, – ответил премьер-министр и печально вздохнув, сорвал издевательские аплодисменты оппозиции…

– Сэр! Почему вы дали сегодня возможность торжествовать консерваторам? – спросил Гладстона после завершения дебатов лорд-хранитель печати Арчибальд Примроуз.

– Потому что скажи я, где мы намереваемся в ближайшее время скрестить с Россией свои мечи, вой поднялся бы еще больше! – ответил премьер-министр.

– Так где же? – вскинул брови Примроуз.

– На Дальнем Востоке!

Накрапывал дождь, и Гладстон не был намерен вести долгий разговор. Он откровенно искал глазами свою карету. Но Примроуз намека премьер-министра не понял:

– Неужели Большая Игра будет смещаться так далеко?

– Увы, в Центральной Азии мы уже разделили пирог с русскими. Теперь пришла пора взяться за берега Тихого океана! – Гладстон энергично помахал тростью, подзывая к себе карету, которая ждала его несколько поодаль.

– Насколько мы там сильны? – лорд-хранитель печати явно не желал расставаться, невзирая на усиливающийся дождь.

– Конечно, сейчас наше положение предпочтительнее, чем у Петербурга, – теряя терпение, продолжил объяснять молодому коллеге суть большой политики Гладстон. – Надо знать русских – они медленно запрягают, да быстро ездят. Поэтому схватка на тихоокеанских берегах будет долгой и беспощадной! И мы просто обязаны ее выиграть, иначе Англия с треском покинет клуб великих держав.

– Неужели все так серьезно? – буквально отшатнулся Примроуз.

– Более чем! – вздохнул старый премьер-министр и с помощью лакея тяжело взобрался в карету. – Прощайте, милый Арчи! И раскройте, наконец, ваш зонт, а то вымокнете до нитки! Да хранит Господь нас и нашу Англию!

Время старика Гладстона было на исходе. В высокие кабинеты английской политики входили новые политики.

Конец XIX века в Англии – время диктата маркиза Солсбери (Роберта Артура Талбота Гаскойна-Сесила), последовательно проводившего политику по приращению территории Британской империи в Африке и других регионах. Более мелкими вопросами он не занимался.

Более всего на свете Солсбери опасался союзов, которые обязывали Англию что-то делать в чужих интересах, и старался поддерживать со всеми обычный нейтралитет.

В 1895 году он в третий и последний раз сменил на министерском олимпе Англии старика Гладстона.

Представитель одной из старейших и богатых аристократических фамилий (прапрадед был министром королевы Елизаветы I). Образование он получил в Итоне и Оксфорде. При этом толстяк Солсбери был слаб здоровьем и часто болел. Помимо обычных хворей, маркиз страдал прозопагнозией, когнитивным расстройством, из-за которого трудно узнавать знакомые лица.

При этом Солсбери серьезно интересовался ботаникой и новомодным магнетизмом. Для изучения последнего выстроил в своей усадьбе лабораторию для экспериментов с электричеством.

В 1853 году Солсбери принял предложение консерваторов избраться в палату общин. А несколькими годами позднее, вопреки мнению отца, вступил в брак с девушкой из семьи среднего достатка. Отрезанный от семейных денег, Роберт поддерживал свою семью журналистикой и только много позднее все же примирился с отцом. Надо сказать, что брак Солсбери был счастливым и маркиз имел восьмерых детей. После смерти отца в 1868 году унаследовал титул маркиза вместе с местом в палате лордов.

Серьезную политическую карьеру Солсбери начал с должности министра по делам Индии, а затем министра иностранных дел в консервативном правительстве Дизраэли. За то, что Солсбери на Берлинском конгрессе частично аннулировал успехи русской армии в войне с турками в 1877–1878 годах, королева Виктория поощрила лысого толстяка высшей наградой – орденом Подвязки. После смерти Дизраэли в 1881 году Солсбери стал лидером консерваторов.

Вершиной его карьеры стали три премьерства. Одновременно с премьерским постом Солсбери предпочитал оставлять за собой пост министра иностранных дел. Так было вернее!

Весь XIX век империю Китай терзали «опиумные войны» и внутренние распри. Империя Цин пыталась проводить политику укрепления страны, но удавалось ей это лишь в центре.

Всю власть в 80-х годах XIX века прибрал к своим рукам воспитатель малолетнего императора Гунчжи генерал Ли Хунчжан – счастливый обладатель почетной желтой кофты и павлиньего пера. Подмяв под себя весь опиумный рынок, Ли Хунчжан быстро стал богатейшим из сановников. Не забывая себя, он по мере сил пытался укреплять вертикаль власти, развивать европейские технологии при сохранении конфуцианских ценностей, учредил полноценное министерство иностранных дел, разрешив посольства европейских держав в Пекине, а также начал реформирование и перевооружение армии.

Увы, на окраинах Китайской империи по-прежнему царил полный хаос. Власть императора там была номинальной. Местные губернаторы вели себя как властители отдельных стран.

Вскоре после второй «опиумной войны» и подавления восстания тайпинов в Англии пришли к осознанию, что Дальний Восток – это значимый регион мировой политики. Понимали об этом и в Петербурге. Было очевидно, что именно Дальнему Востоку вскоре предстоит стать главной ареной Большой Игры.

Ставший в конце 1885 года премьер-министром Англии лорд Солсбери писал: «Держава, способная укрепить свои позиции в Китае, получит первенство в мировой торговле». На словах он говорил так:

– Я стараюсь избежать риски и не форсировать ход событий, чтобы сохранять свободу рук в любом регионе мира, включая Дальний Восток, который вот-вот превратится в «горячую точку».

До этого такой «горячей точкой» для Солсбери были северные границы Индии. Как и все его предшественники на премьерском посту, Солсбери всеми силами отстаивал английские интересы в Большой Игре.

Так, инструктируя очередного посла в Россию Роберта Мориера, он определил позицию Англии в Большой Игре:

– Я отвергаю непосредственную опасность русского вторжения в Индию, однако мое политическое кредо таково – если Россия продемонстрирует нам, что для нее недостаточно пространства в Азии, наша политика по отношению к ней должна быть самой непримиримой.

При всем этом убежденным русофобом толстяк Солсбери не был. Своему другу лорду Литтону в разговоре о России он как-то заметил:

– Русские только подтверждают мое мнение о том, что они в конечном итоге не такие уж ужасные парни!

Но личные симпатии и антипатии в большой политике мало что решают. Вектор государственной стратегии определяет исключительно политическая целесообразность…

Конечно, первое время геополитические противники были еще не готовы к решающей схватке за Дальний Восток. Россия решала важные для себя вопросы окончательного утверждения на Памире и колонизации Восточной Сибири. Англия лихорадочно укрепляла северо-западные границы Индии.

Зато, воспользовавшись хаосом на окраинах Китайской империи, начала лихорадочно расширять свои колонии в Индокитае Франция. К 1883 году она уже полностью контролировала Индокитай и вышла к китайским границам. Желая отхватить себе кусок Китая, Париж неожиданно атаковал китайский флот в Фучжоу. Однако после первых успехов французы потерпели поражение. Их вторжение на Тайвань было отбито. В Пекине воспряли было духом, надеясь изгнать французов из Индокитая, но в спор встряла Япония, угрожая выступить на стороне Франции. Испугавшись войны на два фронта, Пекин предпочел мир. В 1885 году Китай и Франция заключили мирный договор, согласно которому Пекин признал французский протекторат над Вьетнамом, а Париж обещал больше не зариться на китайские провинции.

Внимательно отслеживали ситуацию на Дальнем Востоке и в России. Еще в июле 1883 года император Александр III созвал особое совещание по Дальнему Востоку. Генералы и министры одобрили административную реорганизацию, направленную на развитие Амурского бассейна. Приняли меры по усилению влияния на дальневосточных соседей – империю Цин, Японию и США. В результате было учреждено Приамурское генерал-губернаторство, объединившее Забайкальскую, Амурскую и Уссурийскую области, остров Сахалин и Камчатку. Данное решение было правильным и своевременным, так как Пекин начал проявлять желание вернуть потерянные территории на Дальнем Востоке, потерянные им в середине XIX века.

А как складывались отношения между Россией и Китаем в конце XIX века? В 1870-х годах между двумя державами возник небольшой конфликт. Цинское правительство предъявило претензии на часть побережья залива Посьет, что лишало Россию выхода к границе с Кореей. Российское правительство отвергло территориальные претензии. В Пекине приняли это к сведению, при этом отношения между странами от этого особо не ухудшились.

Некоторое время спустя еще один узел противоречий – спор о статусе Илийского края, или, как его называли китайцы, Или-хо. В 1871 году Россия заняла столицу Илии Кульджу, усмирив мятежных уйгуров и дунган, под обещание последующей передачи края Китаю. Понятное дело, что, заняв Илию, наши с передачей не торопились.

Для переговоров в Петербург в сентябре 1879 года отправился китайский посол Чун Хоу. С императором Александром II он встретился в Ливадии, где вместе с министром иностранных дел Гирсом подписал Ливадийский договор, согласно которому за Россией сохранялся небольшой западный участок Илийской долины в районе реки Текес и Музартского прохода, а в качестве возмещения расходов России по оккупации и управлению краем, Китай обязался выплатить России пять миллионов рублей. Однако в Пекине договор не ратифицировали, посчитав, что Россия отрезает себе слишком много земли. Возглавлявший китайскую делегацию на переговорах Чун Хоу был арестован и приговорен к казни.

В связи с этим возросло напряжение на границах. В провинции Хэйлунцзян собралось огромное войско императрицы Цыси. Сторонник военного конфликта министр Цзо Цзутан считал, что китайский флот превосходит по силам русскую эскадру. Как всегда, тут как тут оказались англичане. В Сингапуре готовилась к военным действиям английская эскадра. Война назревала нешуточная. А войск для отражения агрессии у нас было на Дальнем Востоке кот наплакал.

Морской министр адмирал Степан Лесовский спешно перебрасывал на Дальний Восток отряды кораблей. Вскоре там собралась серьезная эскадра. Командование ею взял на себя лично Лесовский, оставивший ради этого кресло министра. Согласитесь, что по собственной воле перебраться из теплого министерского кресла на продуваемый океанскими ветрами ходовой мостик способен далеко не каждый! В те дни в Петербурге только и говорили:

– Вот и у нас свой Диоклетиан выискался!

Во Владивостоке Лесовский встретился с командующим войсками Приморской области генерал-майором Тихменевым, вместе обсудили ситуацию и наметили план совместных действий. Флот брал на себя морскую оборону Владивостока и отвлечение китайской армии к побережью Желтого моря демонстрациями в Печилийском заливе, а также за конвоирование транспортов с подкреплениями, когда те будут.

– Каковы наши сухопутные силы и что реально имеют китайцы? – спросил вице-адмирал местного военачальника.

– У нас в крае 12 тысяч штыков и 28 пушек, у китайцев более 40 тысяч. Сейчас наши войска сосредоточены в готовности в Благовещенске, Хабаровске и в селе Никольском, но их явно недостаточно для надежного прикрытия границы.

Лесовский увлеченно водил карандашом по карте:

– Самым оптимальным я считаю атаки на китайские порты.

– Почему? – не уловил адмиральской мысли Тихменев.

– Это отвлечет китайцев от нападения на Приморье и удержит их флот у своих портов.

– Это было бы просто замечательно! – заулыбался бородатый генерал.

– Если китайский флот прорвется к Владивостоку, то вы должны продержаться до моего подхода. Помимо всего прочего, если к нам прибудут новые войска, я планирую и высадку десанта восточнее Пекина для удара по коммуникациям армии Ли Хунчжана.

Для удобства управления Лесовский разделил эскадру на два отряда. Первый отряд возглавил контр-адмирал Штакельберг. Второй отряд под началом контр-адмирала Асланбегова. Свой флаг Лесовский держал на крейсере «Африка».

О настроении на эскадре в тот момент сохранилось свидетельство одного из мичманов: «Состав эскадры казался очень грозным, мы не только не боялись войны, но ждали ее с радостью, будучи уверены в своей силе и опытности наших руководителей».

В начале октября Лесовский вместе с Тихменевым осмотрел войска и укрепления, провел совещание с местными начальниками, уточнив места высадки предполагаемого десанта.

– Нам надо обязательно блокировать Печилийский залив, а затем атаковать важнейшие китайские порты и уничтожить тамошние арсеналы. Но блокада портов однозначно раздробит силы эскадры. Придется что-то выбирать! – качал головой Лесовский у карты китайского побережья. – Когда из России подойдут транспорта с войсками, у Сингапура их встретят мои корабли и отконвоируют к месту высадки десанта.

Одновременно деятельный вице-адмирал начал создавать угольные станции. Первую станцию у Сингапура, вторую недалеко от места предполагаемого десанта и, наконец, третью на полпути между первыми двумя.

Автор исследования «Морская политика России 80-х годов ХIХ века» Р.В. Кондратенко пишет о плане обороны Лесовского так: «В письме С.С. Лесовского изложен, пожалуй, первый достаточно реальный план действий российских морских сил против Китая. Он выглядит скромнее предложенного адмиралом в августе, но в большей мере учитывает действительные возможности Восточно-Сибирского военного округа и Тихоокеанской эскадры. Поэтому, несмотря на последующую смену лиц, стоявших во главе Морского ведомства, основные идеи этого плана получили дальнейшее развитие и учитывались при выработке морской политики России на Дальнем Востоке вплоть до конца ХIХ века».

В тревожные октябрьские дни 1880 года вице-адмирала более всего волновал вопрос доставки подкреплений из России. Шифрованной телеграммой он извещает своего преемника на министерском посту адмирала Пещурова о приготовлениях Китая к войне, просит ускорить отправку десанта желательно до начала боевых действий, чтобы эскадра не отвлекалась на конвойные дела, требуя присылки восьми тысяч солдат.

Понимая всю сложность обстановки на Дальнем Востоке, морское министерство сразу же начало готовить к отправке шестнадцать океанских пароходов. Министерство финансов выделило на переброску войск 250 тысяч рублей. Но у Александра II были сомнения, пропустят ли нас через Босфор и Суэц англичане.

А Лесовский тем временем уже договаривался в Японии о снабжении кораблей своей эскадры продовольствием и о ремонте в японских портах. Но до военного столкновения тогда не дошло.

В ноябре 1880 года напряжение между Россией и Китаем стало спадать. Возобновились переговоры с китайцами. В Петербург из Пекина был направлен новый посол Цзэн Цзицзэ. И в феврале 1881 года Россия и Китай, наконец-то, подписали компромиссный Петербургский договор, уладивший проблемы Илийского края. Согласно новому договору, передаваемый России участок территории был урезан до минимума и оставлен только «для поселения в оной тех жителей этого края, которые примут российское подданство», зато денежная компенсация России со стороны Китая возрастала до девяти миллионов рублей.

Жителям самого края был дан выбор: остаться в китайском подданстве или перейти в русское. Поэтому с русскими войсками пределы Поднебесной покинули тысячи уйгуров и китайских мусульман.

Впрочем, российские корабли оставалась в японских портах до весны 1881 года, ожидая ратификации договора цинским правительством.

На фоне улучшений отношений с Россией империя Цин начала конфликтовать с Японией. Дело в том, что японцы начали исподволь прибирать к рукам Корею, которую Китай традиционно считал своим протекторатом. Впрочем, тогда двум сторонам также удалось достичь примирения. В 1885 году на Тяньцзиньской конвенции министры обеих стран подписали договор, согласно которому и Япония, и Китай обязались в мирное время не держать войска в Корее.

Что касается Англии, то она, разумеется, как умела старалась рассорить нас с Китаем. Как говорится, ничего личного! Все в рамках лучших традиций Большой Игры!

Именно Солсбери в конце XIX века закончил Большую Игру в Центральной Азии и перенес ее эпицентр на Дальний Восток.

Но «добродушный толстяк» не забывал и о Европе. В 1890 году, предугадывая возможное сближение Петербурга и Парижа, Англия совершенно неожиданно уступила немцам стратегически важный остров Гельголанд в Северном море, запиравший германский флот в своих бухтах, в обмен на Уганду, Виту и Занзибар. Это очень тревожный признак. Ведь англичане всегда убирали конкурентов чужими руками. Теперь же они явно задумали хитрую комбинацию, исподволь подталкивая Германию к обострению с Россией.

Помимо проблемы защиты своей дальневосточной территории, и установления добрососедских отношений с Китаем, Петербург, вполне естественно, волновал и вопрос Кореи, границы которой находились рядом с нами. Дело в том, что Корейский полуостров занимал стратегическое положение и являлся лакомой добычей для всех, начиная от ненасытной Англии и заканчивая злобной Японией. Кроме этого, Корея была богата углем и лесом.

– Если сегодня в мире есть яблоко политического раздора, – говорили в то время в европейских столицах, – то это яблоко – Корея!

В 1885 году на Дальнем Востоке произошло первое политическое столкновение между Россией и Англией, едва не переросшее в серьезный конфликт.

Началось с того, что Россия попыталась создать незамерзающую военно-морскую базу на Корейском полуострове в ответ на просьбу о российском покровительстве со стороны вана (короля) Кореи, бывшего вассалом Китая.

Ей даже присвоили название – Порт-Лазарев. Но в последний момент не сложилось.

Зато перепуганные англичане, узнав об этих намерениях, немедленно захватили острова Комундо, контролировавшие вход в Корейский пролив, чтобы основать там порт Гамильтон.

Какое-то время казалось, что Порт-Лазарев вопрос решенный. Но в самый последний момент Александр III от этой затеи отказался.

– У нас нет достаточных ресурсов, чтобы одновременно воевать с афганцами в Пенде и с английским флотом на Тихом океане, – заявил он генералам и министрам. – У нас нет и коммуникаций, чтобы оперативно снабжать войска в столь большом удалении.

Именно тогда император поднял вопрос о строительстве Транссибирской железнодорожной магистрали.

– Ваше величество, – вздыхал министр финансов Бунге. – Сия бюрократическая затея не только никчемна, но и вредна России, так как является самым затратным предприятием в мирное время в современной истории!

На это император лишь отмахивался:

– О чем вы говорите! Да, дорого, но мы строим на века! Стратегические и экономические последствия создания железной дороги от Москвы до Тихого океана просто невозможно переоценить. Благодаря этому, мы воедино свяжем Россию от ее западных границ до самых отдаленных тихоокеанских провинций! В считанные недели мы сможем перебрасывать целые корпуса на Дальний Восток и тем положим конец доминированию англичан на Тихом океане!

Так как Россия отказалась от Порта-Лазарева, Англия также отказалась от весьма дорогостоящего порта Гамильтон. Вернув фигуры в исходную позицию, соперники продолжили внимательно наблюдать друг за другом.

В мае 1888 года Особое совещание, созванное Александром III, приняло резолюцию, которая предусматривала блокирование попыток других государств «превратить Корею в орудие антироссийской политики».

Глава вторая

Дружба с Францией вызревала достаточно долго, ведь в прошлом державы почти всегда находились по разные стороны политических баррикад. Если Александр II относился к французам с известным подозрением, несмотря на то, что серьезно помог им избежать германской оккупации в 1871 году, то его сын Александр III был уже настоящим франкофилом.

По мнению бельгийского историка Б. Эмерсона: «Россию и Францию объединяла не общая враждебность по отношению к Германии, а конкуренция с Великобританией за сферы влияния». На самом деле Петербург и Париж объединяло как первое, так и второе.

Относительно сближения с республиканской Францией у Александра III имелись объективные причины. Дело в том, что именно в тот момент Германия сделала мощный экономический рывок, превратившись из обычной европейской державы в промышленного гиганта. При этом продукция германских заводов и фабрик повсеместно вытесняла английские товары, которые оказались не только дороже, но и хуже качеством. Англия стремительно проигрывала экономическую гонку. Что касается России, то Германия буквально наводнила ее своей продукцией от швейных иголок и машинок до тяжелых орудий и корабельной брони. Будучи не в силах конкурировать с Германией, Россия стремительно превращалась в ее сырьевой придаток. А это грозило очень плохими последствиями. Именно поэтому Александр III решил провести немедленную индустриализацию страны. Но для этого были нужны серьезные кредиты. Конечно, Берлин мог их дать, но за высокий процент и на многочисленных невыгодных нам условиях. В то же время Франция как раз имела много «лишних денег», которые была готова предоставить нам на очень выгодных условиях. Отказываться от этой возможности было бы просто преступлением. Разумеется, сближение экономическое и финансовое влекло за собой и сближение политическое. К этому в Петербурге уже были готовы. С Францией у нас не было никаких территориальных разногласий, в то время как с Германией при всей внешней дружбе они накапливались. Пангерманисты уже ввели деление народов на «полноценные» и «неполноценные». Славян они, разумеется, отнесли ко второй категории. В Берлине уже всерьез пропагандировали политику расширения германского жизненного пространства, пресловутого «Drang nach Osten» (буквально – «натиск на Восток»), чтобы оттеснить Россию и переселить славян за Урал. Да, пока официально на уровне кайзера об этом помалкивали, но почва для будущего броска на Восток уже готовилась и это прекрасно понимали в Петербурге. Поэтому необходимо было заранее позаботиться о политическом противовесе Берлину. Таким образом, финансовое, экономическое и военно-политическое сближение с Францией становилось просто неизбежным. И император Александр сделал свой выбор. Идею франко-русского союза он постоянно втолковывал и наследнику-цесаревичу, который должен был впоследствии продолжать стратегическую линию отца.

В 1891 году с согласия Александра III произошел первый обмен письмами между Петербургом и Парижем, оговаривавшими, что оба правительства будут отныне действовать сообща в случае угрозы их безопасности. Чтобы конвенция вступила в силу, Александр III должен был ее ратифицировать. Но российский император тянул с подписанием военной конвенции почти полтора года! Причем без видимых причин и объяснений – просто думал. В Петербурге старались не допустить ошибки!

Наконец, французский генерал де Буадефр подписал с начальником русского Генерального штаба генералом Обручевым секретное военное соглашение. В декабре 1893 года Александр III окончательно одобрил проект будущего союзного договора. При этом русско-французский пакт нужен был Александру III лишь как средство давления на кайзера Вильгельма.

В мае того же года в Москве прошла французская выставка, которую посетил Александр III. На выставке была представлена панорама художника Пуальпо «Коронация царя Александра III», призванная, по словам французского президента Карно, «вновь показать России, до какой степени у нас ее понимают». Довольный Александр III подарил торговому дому Бурдье письменный прибор из яшмы. В ответ Бурдье преподнес императрице пасхальное яйцо из серебра с эмалями с букетом анютиных глазок внутри. При этом сам букет был выполнен из бриллиантов и розовой финифти…

В июле в Кронштадт прибыла французская эскадра с вице-адмиралом Жерве, которую опять же посетил Александр III. А уже в октябре прошли франко-русские торжества в Бресте, устроенные городскими властями по случаю прибытия российских военных кораблей.

В октябре 1893 года в Тулон прибыла уже большая российская эскадра, под командованием адмирала Авелана. Торжественный прием и праздничные гулянья на протяжении нескольких дней. Французские газеты буквально захлебывались от восторга. Чего стоила, например, история некой госпожи Жюльетты Адам, которая приехала в Тулон, чтобы вручить адмиралу Авелану 2133 серебряных браслета-талисмана для матросских жен, а также золотые брошки для супруг офицеров и бриллиантовые украшения для жены самого адмирала. Генеральный совет Вара преподнес адмиралу Авелану статую, символизирующую русско-французскую дружбу, а городские власти Безансона вручили Авелану золотые напольные часы. В ответ Авелан подарил Тулону серебряную статуэтку русского моряка на яшмовой подставке: моряк держит в руках гербовые щиты Кронштадта и Тулона. В ходе визита нашей эскадры в Тулон для моряков организовали поездку в Париж. Там мэр французской столицы преподнес адмиралу серебряную модель статуи «Мир на грани войны» известного скульптора Кутана, офицерам бронзовую копию скульптуры «Дума» скульптора Шапю и каждому из двух с лишним тысяч матросов эскадры альбомы с видами Парижа. В ответ Авелан отдарился серебряной моделью корабля с российским царским орлом на корме, покоящимся на четырех дельфинах. Не успели усталые моряки вернуться из Парижа, как их уже ждала делегация города Лиона. Мэр Лиона торжественно передал несколько шелковых платьев для российской императрицы, а также вручил нашим морякам восемь знамен и каждому по шелковому шейному платку. На проводы эскадры в Тулон прибыл сам президент Франции. На кораблях уже подняли пары, когда французское общество франко-русских предприятий (было и такое!) вручило Авелану конную статую Петра Великого. А уже перед отдачей швартовых депутация города Орлеана затащила по трапу еще один дар – статую Жанны д’Арк. Но лучший подарок передал все же город Бордо – железнодорожный состав хорошего вина…

Французы явно заигрывали с Россией, и в Петербурге это отлично понимали.

Поэтому Александр III велел министру иностранных дел Гирсу:

– Вы, Николай Карлович, не особо доверяйте дружеским заверениям и шумным проявлениям французской любви. Как говорят сами французы, у них от любви до ненависти всего один шаг! И, разумеется, не связывайте нас никаким формальным соглашением или писаным договором.

В результате Россия и Франция договорились в случае подготовки войны между ними и Германией лишь консультироваться и вести переговоры о возможных совместных действиях.

Зачем было заключать такой никчемный договор? У каждой стороны была своя причина. Французы начали трезвонить о наличии самой договоренности в надежде окончательно поссорить Россию с Германией.

Наши считали, что немцы испугаются и выразят желание вновь с нами подружиться. Таким образом, русско-французский союз был нужен как для предотвращения агрессии Германии против Франции, так и для безопасности нас самих.

В январе 1894 года император Александр III простудился. Медики определили у него грипп, а затем воспаление легких. Едва императору немного стало легче, он прекратил всякое лечение, щедро наградил докторов и вернулся к текущим делам.

Лето 1894 года выдалось в Петербурге сырым и холодным, что не способствовало улучшению восстановления здоровья Александра III, и к середине августа его состояние стало тяжелым. Пришлось отказаться от участия в военных маневрах в Красном Селе и срочно вызывать лучших специалистов. Врачи подтвердили предположение о нефрите, то есть воспалительном заболевании почек. Самого царя и его окружение честно предупредили, что победить болезнь полностью вряд ли удастся.

А вскоре пришло печальное известие, что в Лионе убит кинжалом президент Франции Сади Карно. Убийца – итальянский анархист Санте Казерио поджидал его в толпе зевак. Когда коляска с президентом поравнялась с ним, анархист ловко вскочил на подножку экипажа и с криком «Да здравствует анархия!» вонзил кинжал в грудь президента по самую рукоятку. Затем убийца бросился было бежать, но был схвачен, судим и казнен на гильотине.

Следующим президентом Франции был избран Феликс Фор, который продолжил линию своего предшественника на военно-политический альянс с Россией. И вскоре министр иностранных дел Габриэль Аното официально подтвердил существование этого альянса. Надо сказать, что Александр III был очень удручен известием об убийстве французского президента. Это напомнило ему о трагической смерти отца и о том, что сам он вынужден все время прятаться от революционных террористов.

Врачи советовали императору отправиться на юг, в Крым, считая климат полуострова наиболее благоприятным. Но обожавший охоту император, отправился в Беловежскую Пущу, положившись на благоприятное воздействие лесного воздуха. На охоте он снова простудился. Александр III потерял аппетит, стал замыкаться в себе, его состояние стало откровенно пугающим.

21 сентября на пароходе «Орел» царская семья прибыла в Ялту, откуда переехала в Ливадийский дворец. В первые дни пребывания в Крыму Александру Александровичу стало лучше, но вскоре болезнь вновь начала прогрессировать. С каждым днем состояние императора ухудшалось.

Понимая, что дни его сочтены, Александр III ежедневно призывал к себе цесаревича Николая. Когда тот присаживался рядом с креслом отца, Александр, тяжело сопя, втолковывал ему основы своей внешней политики:

– Запомни, Ники! Восток условно можно разделить на три части: правый фланг – Китай и Япония, Центр – Индия и Афганистан и левый фланг – Персия и Турция. Из всех перечисленных стран Англия владеет лишь Индией, поэтому в английскую стратегию охранения Индии входит политический контроль восточных государств, отчего Англия ревностно охраняет от нас Турцию, Персию и Афганистан. Падение английского влияния в Турции в начале 80-х годов и усиление нашего влияния в Персии, а также неспокойное положение в Индии вынуждают англичан укреплять свои позиции в Афганистане. Ни мы, ни Англия не допускаем сценария войны на своей территории – ни Индия, ни Туркестан не должны испытать вторжения противника, ибо оно может повлечь за собой обрушение власти обеих империй в этих регионах. Поэтому театром будущей схватки может быть лишь Афганистан. Сейчас я уже устал, поэтому о делах европейских поговорим уже завтра…

Свой последний день Александр III провел в кресле, куда его пересадили около пяти часов утра.

Появился наследник престола Николай Александрович. Императрица Мария Федоровна вышла в соседнюю комнату переодеваться, однако тут же цесаревич пришел сказать, что государь зовет ее. Войдя, она увидела мужа в слезах.

– Чувствую свой конец! – произнес император.

– Ради бога, не говори этого, ты будешь здоров! – воскликнула супруга.

– Нет, – мрачно подтвердил монарх, – это тянется слишком долго, чувствую, что кончина близка!

В двенадцать пополудни Александр помолился в одиночестве, а вызванный во дворец Иоанн Кронштадтский помазал его елеем из лампады и исповедовал. После ухода священника боли усилились. Немного помог массаж ног, проведенный хирургом Вельяминовым. Видя, что Александр III слабеет, императрица велела позвать его брата, великого князя Владимира Александровича. Вскоре в комнате умирающего собралась вся царская семья. Со всеми входившими Александр III здоровался слабым голосом. Самообладание его было столь велико, что он даже поздравил великую княгиню Елизавету Федоровну с днем рождения. В свои последние минуты Александр III уделил время каждому. Близкие расположились вокруг кресла на коленях. Рядом наследник, любимая супруга. Почти все не могли сдержать слез.

Склонив голову набок и прислонившись к супруге, император прошептал:

– Не в силах даже поцеловать тебя.

Это были последние слова Александра III. Последующие пятнадцать минут он только тихо стонал, полулежа в кресле, а Мария Федоровна стояла на коленях подле кресла, держала его холодеющие руки…

Видя, что начинается агония, духовник царской семьи священник Янышев начал читать отходную. В два часа пятнадцать минут пополудни Александр III издал последний вздох и сердце его остановилось. После этого с императрицей началась истерика.

Увы, спасти Александра III медицина оказалась не в силах. Болезнь ему диагностировали правильно, но лечить нефрит в конце XIX века еще не умели, поэтому врачам оставалось лишь облегчать боли императора. Сложно сказать, от чего развилась в могучем организме царя коварная болезнь. Современник императора хирург профессор Вильгельм Грубе считал, что первопричиной стала катастрофа императорского поезда в Борках, случившаяся в 1888 году. Тогда царский состав на полном ходу слетел с рельсов, вагоны покатились под откос. Императорская семья не пострадала, но Александр, как говорили, удерживал на своих плечах крышу вагона, чтобы помочь выбраться близким. Тогда, утверждал Грубе, государь и «получил ушиб в почки». Лечивший императора терапевт Григорий Захарьин считал, что болезнь стала следствием не до конца вылеченной инфлюэнцы (так тогда называли грипп). В том, что болезнь дала такие осложнения, был виноват уже сам император, не соблюдавший режим лечения и наплевательски относившийся к рекомендациям врачей.

Самый могучий из всех российских императоров прожил всего сорок девять лет. Патологи пришли к выводу, что император скончался от паралича сердца при перерождении мышц гипертрофированного сердца и интерстициальном нефрите. Клинический диагноз звучал так: «Хронический интерстициальный нефрит с последовательным поражением сердца и сосудов, геморрагический инфаркт в левом легком с последовательным воспалением».

«Александр III умер так же, как жил – как истинный христианин, как верный сын православной церкви и как простой, твердый и честный человек, – констатировал в своих мемуарах Сергей Витте. – Умер он совершенно спокойно, и, умирая, он гораздо более заботился о том, что это огорчит его окружающих и любимую им семью, нежели думал о себе».

За несколько минут до смерти император благословил на царствование своего двадцатишестилетнего старшего сына, вошедшего в историю под именем Николая II.

Александр Извольский (будущий министр иностранных дел Российской империи в 1906–1910 гг.) считал Николая II не готовым к возложенной на него миссии. «Когда император Николай II взошел на престол, его природный ум был ограничен отсутствием должного образования, – писал дипломат в своих “Воспоминаниях”. – Я не могу понять, как наследник, предназначенный самой судьбой для управления одной из величайших империй мира, мог оказаться до такой степени неподготовленным к выполнению обязанностей величайшей трудности».

Сам Николай сказал рыдая своему другу юности великому князю Александру Михайловичу:

– Сандро, что я буду делать? Что будет теперь с Россией? Я еще не подготовлен быть царем! Я не могу управлять империей. Я даже не знаю, как разговаривать с министрами. Помоги мне, Сандро!

Спустя несколько дней по кончине Александра III и своего вступления на престол Николай II сочетался браком с Александрой Федоровной в Большой церкви Зимнего дворца. Медовый месяц четы прошел в атмосфере панихид и траурных визитов.

Одними из первых кадровых решений императора Николая II было назначение в феврале 1895 года на пост министра иностранных дел Лобанова-Ростовского взамен умершего Гирса.

Сразу же начались и первые решения нового императора в плане Большой Игры. Уже в марте было установлено «разграничение сфер влияния России и Великобритании в районе Памира, на восток от озера Зор-Куль (Виктория)», по реке Пяндж. Памирская волость вошла в состав Ошского уезда Ферганской области, а Ваханский хребет на русских картах получил обозначение хребта Императора Николая II.

Первым же крупным международным актом молодого императора стало предъявление (вместе с Германией и Францией) требований к Японии пересмотреть условия Симоносекского мирного договора с Китаем, отказавшись от притязаний на Ляодунский полуостров.

Умирая, император Александр попросил наследника прислушиваться к советам своего выдвиженца – министра финансов – Сергея Юльевича Витте. Фигура Витте чрезвычайно важна в нашем дельнейшем повествовании. Поэтому познакомимся с ним поближе. Витте прожил насыщенную жизнь – большинство тогдашних реформ шло именно под его контролем. Происхождения Витте был не знатного, из прибалтийских немцев, а потому в жизни ему пришлось пробиваться самому. Получив университетское образование, он устроился на железную дорогу, где быстро выдвинулся. Карьера двадцатишестилетнего Витте чуть было не оборвалась, когда в конце 1875 года недалеко от Одессы произошло крушение поезда с множеством жертв. Начальник дороги Чихачев и Витте были преданы суду и приговорены к четырем месяцам тюрьмы. Однако пока тянулось расследование, Витте оставался на службе и при этом сумел отличиться в перевозке войск к театру военных действий Русско-турецкой войны. Этим он обратил на себя внимание великого князя Николая Николаевича и был прощен. В 1886 году Витте занял пост управляющего Обществом Юго-Западных железных дорог. Работая на должностях начальника эксплуатации и управляющего этой компании, он быстро добился роста эффективности и прибыльности.

Именно тогда Витте случайно познакомился с императором Александром III. По словам самого Витте, он, на глазах императора, вступил в конфликт с чиновниками железных дорог, доказывая, что нельзя использовать два мощных грузовых паровоза с целью разгона царского поезда до высоких скоростей. Александр III убедился в правоте Витте только после крушения своего поезда в 1888 году. Тогда, именно из-за предельной скорости царский поезд потерпел крушение, и сам император с семьей едва остались в живых. После катастрофы Александр вспомнил услышанный разговор и оценил предусмотрительность молодого инженера. Он назначил Витте начальником департамента железнодорожных дел Министерства финансов и произвел в действительные статские советники.

На этой должности Витте развернулся по-настоящему. Он добился права назначать к себе сотрудников в зависимости от их эффективности, а не близости к правящим кругам. Вскоре его департамент стал образцовым. По свидетельству современников, Витте всегда был демократичен в отношениях с подчиненными, ценил в них самостоятельность. В 1889 году он обосновывал необходимость создания мощной национальной промышленности, защищенной от иностранной конкуренции таможенным барьером.

В октябре 1890 года умерла от разрыва сердца жена Витте – Надежда Андреевна, дочь отставного штаб-ротмистра. И год спустя он скандально женился на разведенной красивой еврейке Матильде Нурок. И хотя та приняла православие, став Марией Ивановной, отношения с высшим светом у Витте сразу резко ухудшились. Жена Витте, несмотря на его должность и заслуги, так никогда и не была принята ко двору. О новой жене Витте один из современников писал: «К ней (М.И. Витте. – В.Ш.) протягивалось много рук с предложением опереться на них, на подъемах; она выбирала сильнейших и числом же их не смущалась». Впрочем, все признают, что еврейка была женщиной умной и имела большое влияние на мужа. Отсюда берут истоки разговоры о связях Витте с международным еврейским капиталом.

В 1891 году по инициативе Витте был принят новый таможенный тариф России, сыгравший важную роль во внешнеторговой политике России. В 1892 году Витте несколько месяцев занимал должность министра путей сообщения и за это время навел порядок на железных дорогах. Именно Витте ввел в поездах знаменитые металлические подстаканники, без которых и сегодня невозможно представить поездку в поезде.

В августе того же 1892 года Александр III назначил своего любимца министром финансов. На этой должности Витте проявил себя особо. Сразу же после назначения он поднял вопрос о форсировании строительства Транссибирской магистрали и реально ускорил создание стратегической железной дороги.

В своем министерстве Витте последовательно проводил независимую кадровую политику, привлекая на службу лиц с высшим образованием. Много внимания он уделял созданию учебных заведений, готовивших кадры для промышленности. С 1895 года Витте начал вводить винную монополию, которая стала одним из важных источников пополнения госбюджета, впервые разработал рабочее законодательство и улучшил положение крестьян.

В 1896 году Витте провел успешные переговоры с китайцами, добившись согласия Китая на сооружение Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД). Говорят, что Витте дал при этом китайским сановникам огромные взятки. Сам он, конечно, отнекивался. Но главное, дело было сделано.

В 1897 году Витте провел денежную реформу, в результате которой Россия получила устойчивую валюту, обеспеченную золотом. Это способствовало усилению инвестиционной активности и притоку иностранных капиталов. За четыре года руководства Витте Министерством финансов количество золота в российском обороте увеличилось почти в 18 раз.

– Дворянство – это вчерашний день и у него нет будущего, – говорил министр финансов во всеуслышание, – все перспективы России связаны только с развитием промышленности, усилением торгово-промышленного класса, увеличением емкости рынка. В России нужно проводить индустриализацию, а закоренелое дворянство на нее не пойдет. Поэтому, если дворянство хочет выжить, оно должно обуржуазиться.

За такое вольнодумство в высших кругах Витте многие откровенно ненавидели.

Глава третья

Главным яблоком раздора европейских держав на Дальнем Востоке на тот момент являлась Корея. Слабая страна, занимающая выгодное положение, была желанным призом для всех. Корейский полуостров занимал стратегическое положение между Китаем и Японией. Владеющий Кореей, владел и всеми прибрежными коммуникациями. Помимо этого, Корея была богата углем и древесиной. Поэтому на нее заглядывались и Пекин, и Токио, и, конечно, Лондон.

– Если сегодня в мире есть яблоко политического раздора, то это Корея! – говорили в то время в европейских кабинетах.

– Корея – это нож, направленный в сердце Японии! – заявлял японский премьер-министр Ито Хиробуми. – Поэтому взятие ее под наше правление – главная цель нашей сегодняшней политики!

Еще в 1876 году Корея под военным давлением подписала договор с Японией и открыла ей свои торговые порты. Следующие десятилетия Страна восходящего солнца и империя Цин с переменным успехом боролись за контроль над Пхеньяном.

В 1884 году корейские реформаторы попытались избавиться от тех и других, но не случилось. Мятеж был подавлен маньчжурским гарнизоном. Японцы собрались было воевать с Китаем, но потом передумали. После долгих переговоров стороны договорились «доить» Корею совместно, объявив совместный японо-маньчжурский протекторат. Однако и в Пекине, и в Токио понимали, что это лишь передышка и главная схватка за Корею еще впереди.

Надо сказать, что Япония готовилась к неизбежному столкновению с Китаем давно и тщательно. Современный флот и армия стали следствием политических и экономических реформ, начатых более двух десятилетий назад, с началом так называемой реставрации императора Мэйдзи. Японский флот фактически копировал английский. Именно в Англии обучались японские морские офицеры, а английские советники были на каждом японском корабле. Что касается сухопутной армии, то японцы копировали ее по образцу немецкой, заимствуя как военную систему, так и саму организацию.

В июне 1894 года императрица Китая Цыси по просьбе Пхеньяна направила в Корею полки своей лучшей Хуайской армии для подавления восстания, поднятого религиозной сектой тонхаков. Узнав об этом, сразу же возбудились японцы и также направили в Корею свои войска, хотя их об этом никто не просил. Мало того, японцы потребовали от корейского короля «реформ», предполагавших, прежде всего, изгнание китайцев.

Понимая, что дело плохо, советник императрицы Цыси, престарелый генерал Ли Хунчжан, надеялся лишь на вмешательство великих держав. Основания для этого были. При этом в Пекине рассчитывали, прежде всего, на Англию. Ведь та имела интересы и в Китае, и в Корее, и в Японии. Англичане контролировали значительную часть «китайского пирога», удерживая первое место в импорте товаров в Корею. Конечной мечтой Лондона на Дальнем Востоке являлся японо-китайский союз под руководством Британии. Это бы позволило остановить дальнейшее продвижение России на Дальнем Востоке и в Азии. Но подружить Пекин и Токио было труднее, чем скрестить ежа с гадюкой.

Увы Ли Хунчжан в своих расчетах ошибся. К этому времени Англия уже сделала свой выбор. Как лучший из раздражителей для России была определена Япония. Поэтому англичане были готовы к уступкам Японии даже за счет Китая.

Не зная об этом, в середине июня 1894 года Ли Хунчжан попросил англичан о посредничестве в конфликте с Японией. Он предложил направить английскую эскадру к японским берегам для политической демонстрации. В Лондоне такой наивности только посмеялись. Министр иностранных дел Англии граф Кимберли через посла в Пекине передал Ли Хунчжану:

– Мы готовы уговорить японцев вывести войска из Кореи, однако японцы сохранят там свою опеку. Но это при условии, что Пекин даст согласие на проведение реформ в Корее.

Фактически Пекину предлагали отдать Корею без войны. Теперь даже Ли Хунчжан понял, что после английских «реформ» Пекину не видать Кореи, как своих ушей. Единственно, что тот мог сделать, отказаться от переговоров с японцами. В ответ на это из Токио заявили, что выводить войска тоже не будут. При этом японцы действовали вызывающе, нагло, будучи уверены, что никакая третья держава не выступит против них. Это им гарантировали англичане.

Что касается России, то после некоторых колебаний она ограничилась лишь формальным пожеланием к Японии о выводе войск из Кореи. Конечно, на самом деле Петербург не желал японского господства в Корее. Еще в 1888 году Особое совещание, созванное Александром III, приняло резолюцию, которая предусматривала блокирование попыток других государств «превратить Корею в орудие антироссийской политики». Однако наши военные позиции на Дальнем Востоке были еще очень слабыми. Из-за отсутствия железных дорог русский Дальний Восток был оторван от центра империи. Кроме этого, в Петербурге тогда Японию еще и откровенно недооценивали…

20 июля 1894 года японский посланник в Сеуле вручил ультиматум корейскому правительству, в котором требовался немедленный вывод китайских войск из Кореи. Сеул беспрекословно выполнил требование Токио, и китайские войска начали понемногу покидать Страну утренней свежести. Но война была для Токио уже делом решенным и вывод китайских войск уже ровным счетом ничего не значил.

23 июня японские войска захватили королевский дворец в Сеуле. Столичный гарнизон был разоружен, а корейское правительство разогнано. В тот же день японцы сформировали свое правительство. Теперь Япония получила полный контроль над Кореей. Первое, что сделало новое правительство, – разорвало все вассальные договоренности с империей Цин и обратилось к Японии с «просьбой» о полном изгнании китайских войск. В Токио милостиво согласились помочь. Впрочем, к этому времени японский флот без всякого объявления войны уже начал топить китайские суда с солдатами и пушками…

Так в 1894 году началась японо-китайская война. Вскоре произошли и первые бои. Японцы пытались атаковать отходивший на север Кореи китайский арьергард, но были разбиты в сражении у Сонхвана толковым генералом Не Шичэном, который в полном порядке присоединился к главным силам.

Однако талантливого Не Шичэна командующим не назначили. Его подсидел бесталанный интриган генерал Е Чжичао. Верховное же командование китайскими войсками и флотом осуществлял престарелый Ли Хунчжан, чей полководческий опыт ограничивался несколькими карательными экспедициями против разбойников-хунхузов.

Но главной проблемой для Китая являлась даже не слабость командования, а архаичная феодальная система, когда каждая провинция имела не только собственную армию, но и собственный флот! Этот идиотизм привел к тому, что против Японии фактически воевала только армия восточной провинции Аньхой (Хуайская армия) и базировавшийся на порты Вэйхайвэй и Люйшунькоу (Порт-Артур) Бэйянский флот (один из четырех, имевшихся тогда в Китае!). Истории в Китае происходили тогда просто поразительные. Например, базировавшийся на Шанхай Наньянский флот, вместо того чтобы прийти на помощь Бэйянскому, самовольно ушел вверх по реке Янцзы… и спрятался там до конца войны. А наместник южнокитайской провинции Гуандун просто заявил, что его провинция с Японией не воюет! Тем временем Хуайская армия Е Чжичао начала постепенно собираться у Пхеньяна. Туда же двинулась с юга и японская армия генерала Нодзу.

15 сентября произошло решающее для Кореи сражение под стенами Пхеньяна. 20-тысячной армии Е Чжичао противостояла 40-тысячная армия японцев.

Уже через несколько часов армия Е Чжичао была окружена и потерпела сокрушительное поражение. Остатки батальонов, воспользовавшись проливным дождем, в панике бежали к китайской границе. Теперь все надежды Пекина были на Бэйянский флот.

Исход борьбы на море решил бой в устье реки Ялу. 17 сентября 1894 года там произошло столкновение флотов адмирала Дин Жучана и эскадры вице-адмирала Ито Сукэюки.

Японский флот состоял из двух эскадр: летучей крейсерской (четыре быстрых крейсера) под командованием контр-адмирала Кёзё и главной (два броненосца, четыре крейсера и два вспомогательных судна) – адмирала Ито. Китайский флот – из двух броненосцев, десяти крейсеров, четырех миноносцев и двух канонерских лодок. Хотя количество кораблей у противников было примерно одинаковым, они сильно различались по качеству вооружения и уровню боевой подготовки. Преимущество здесь было за японцами. Любопытно, что командующий китайским флотом Дин Жучан являлся кавалерийским генералом, имевшим самое смутное понимание о боевых действиях на море.

Несмотря на это, начало сражения осталось за китайцами. Им удалось поразить японский флагман и нанести повреждения одному из крейсеров. Затем в атаку устремились крейсера японского летучего отряда, которые атаковали два китайских небронированных крейсера, находящихся на правом фланге. Огонь был точен, китайские крейсеры загорелись и выбросились на отмель. После этого главные силы японцев, вступив в перестрелку с бронированными кораблями китайцев, двинулись на соединение с крейсерами летучего отряда. Тем временем китайские крейсеры, в свою очередь, атаковали корвет, канонерку и вооруженный транспорт японцев, отставших от основной эскадры. Эти корабли получили повреждения и, скорее всего, были бы потоплены, но их спас подход летучего отряда, который отогнал китайские крейсеры. Соединившись с летучим отрядом, японская эскадра взяла китайцев в два огня. Здесь сказались более современная японская артиллерия и отличная подготовка комендоров. В результате этого боя большинство китайских кораблей получили серьезные повреждения, а один крейсер потоплен. Тем не менее китайцы держали удар и продолжали отбиваться из последних сил. Боевую линию покинул лишь китайский броненосец «Цзи-Юан» капитана Фонга. Трусливый капитан поспешил удрать, протаранив и потопив во время своего бегства один из своих поврежденных кораблей. Впрочем, во время этой схватки серьезно пострадали и японские корабли. К тому же у японцев подходил к концу боезапас. Поэтому адмирал Ито отдал приказ о прекращении боя. После этого обе эскадры разошлись в противоположные стороны. В результате боя в устье реки Яйлу китайцы потеряли четыре крейсера, остальные их корабли получили повреждения различной степени. Японцы не потеряли ни одного корабля, но все имели повреждения, а четыре едва держались на плаву.

После боя поредевший Бэйянский флот ушел в Вэйхайвэй, где и укрылся, не решаясь более выходить в море. Таким образом, победа осталась за японцами. Шокированное поражением, китайское правительство запретило адмиралу Дин Жучану ввязываться в новые бои с японцами. Это решение обеспечило японцам фактическое господство в Желтом море. Теперь у них появилась возможность беспрепятственно перебрасывать в Корею новые дивизии.

В то время, когда в Пекине готовились к празднованию 60-летия императрицы Цыси и предполагались неслыханные по роскоши торжества, японцы перешли в генеральное наступление. Вначале Китай предпринял попытку остановить японцев на границе силами остатков Хуайской армии. Разумеется, деморализованные солдаты остановить наступление 1-й японской армии генерала Ямагатане не смогли. Форсировав реку Ялу, японцы вторглись в Южную Маньчжурию, перенеся военные действия на территорию Цинской империи. Пока корпус генерал-лейтенанта Кацура Таро продолжал преследование отступающей Хуайской армии, отрезая от континентального Китая Ляодунский полуостров, корпус генерал-лейтенанта Оку Ясуката двинулся в северном направлении на Мукден. Вскоре японцы почти без сопротивления заняли юго-восточную часть провинции Шэнцзин и хотели продвинуться дальше, но были остановлены контратаками генерала Не Шичэна.

Потерпев неудачу в направлении Маньчжурии, генерал Ямагата нарастил силы против Ляодунского полуострова, сосредоточив там только что прибывшую 2-ю армию генерала Ояма Ивао.

Главным пунктом обороны полуострова была крепость Люйшунь (Порт-Артур). Империя Цин потратила 16 лет на строительство этой базы, которая превосходила Гонконг по всем показателям. Холмистый ландшафт предоставлял городу естественную защиту, а благодаря оборонительным сооружениям и мощной артиллерии, Люйшунь считался неприступной крепостью. Помимо всего прочего, здесь располагались современные сухие доки.

Крепость вполне могла долго сопротивляться, но офицеры гарнизона во главе с комендантом, прихватив казну, просто сбежали. Надо ли удивляться, что в течение последующего дня японцы, почти не встречая сопротивления, захватили и крепость, и город, огромные запасы снаряжения и боеприпасы, судоремонтный док и арсенал. Мало того, ворвавшись в Люйшунь, японцы устроили настоящую резню, истребив в течение нескольких дней до шестидесяти тысяч человек, включая женщин и детей. По мнению японского командования, эта акция устрашения должна была вызвать ужас и парализовать волю китайцев.

Падение Люйшуня вызвало панику в Пекине. Спасая себя, коварная Цыси объявила главным виновником никчемного Ли Хунчжана, а сама на время отошла от дел. Воспользовавшись этим, молодой император Гуансюй изгнал Ли Хунчжана, передав военную власть опальному великому князю Гуну.

К этому времени война уже полностью опустошила цинскую казну. Поэтому Пекин был вынужден взять у Англии два больших займа на общую сумму 28 миллионов лянов. Но было понятно, что на победу в войне уже нет никаких надежд. Поэтому с ноября 1894 года великий князь Гун начал готовить мирные переговоры с Японией. В январе 1895 года в Токио была послана официальная делегация. Однако китайцы поторопились. Поскольку Япония еще не захватила всего, на что рассчитывала, начатые было в Хиросиме переговоры они нагло прервали, а самих китайских переговорщиков выгнали.

Делать нечего, китайцам пришлось воевать дальше. Чтобы изгнать японцев из Маньчжурии, великий князь Гун в декабре 1894 года двинул на север еще не участвовавшие в войне разношерстные и вооруженные кремневыми ружьями провинциальные войска, составившие так называемую Сянскую армию под командой лянцзянского наместника Лю Куньи.

Что касается японцев, то их следующей стратегической целью после взятия Люйшуня стала китайская военно-морская база Вэйхайвэй, расположенная на Шаньдунском полуострове. Захват Вэйхайвэя позволил бы Японии взять под полный контроль залив Бохай, приблизиться со стороны моря к Пекину и устранить угрозу для японских морских путей снабжения со стороны остатков Бэйянского флота.

Вскоре японцы с суши и с моря уже блокировали находившийся в порту Вэйхайвэй Бэйянский флот. Форты Вэйхайвэя проектировались немецкими инженерами и, по оценкам западных наблюдателей, были вполне современны и мощны. Оборонительные сооружения представляли собой серию двенадцати наземных укреплений с видом на вход в гавань, оснащенных артиллерийскими орудиями, и двух укрепленных островов в заливе. Входы в гавань перекрывались боновыми заграждениями для предотвращения нападения извне, а остатки Бэйянского флота базировались внутри. Поэтому английский военный советник Уильям М. Ланг, прикомандированный к Бэйянскому флоту, утверждал, что форты Вэйхайвэя неприступны, и насмехался над слухами о готовящемся японском нападении.

Но скоро китайцам стало не до смеха. 7 февраля во время первой же атаки японский флот уничтожил три китайских корабля и еще один серьезно повредил. Также японцам удалось захватить оборонительный форт на одном из островов. После этого поражение китайской стороны становилось неотвратимым и было лишь вопросом времени.

В последующие дни, атакуя крепость, японцы заняли ее южные форты. В течение последующих девяти суток китайцы отчаянно оборонялись, но силы были неравны. 30 января началась решающая атака на сухопутные укрепления, расположенные с южной и восточной стороны города. Китайские части держали оборону в течение девяти часов, после чего бежали. После того как почти все наземные укрепления оказались в руках японцев, положение китайского флота осложнилось еще больше, так как появилась возможность расстрела китайских кораблей с суши. Когда же японцам удалось снять боновое заграждение, их миноносцы торпедировали несколько китайских кораблей, в том числе и флагманский броненосец «Динъюань», который в результате выбросился на берег. После этого стало понятно, что все кончено, на китайских кораблях и в фортах Люгундао вспыхнул мятеж. Командиры кораблей и иностранные инструкторы отказались выполнить приказ адмирала Дин Жучана идти на прорыв в море, чтобы там затопиться. Мятежники, к которым примкнуло большинство деморализованных солдат и матросов, требовали немедленной капитуляции. 12 февраля 1895 года Дин Жучан вступил в переговоры с вице-адмиралом Ито. Японцы обязались отпустить сдавшихся на все четыре стороны. Боясь коварных сынов Страны восходящего солнца, Дин Жучан попросил, чтобы гарантом договоренностей стал командир английской эскадры, находившейся вблизи от Вэйхайвэя, но Ито эту просьбу отверг.

Однако предателями в китайском флоте были не все. Так, узнав о готовящейся капитуляции, командир броненосца «Динъюань» Лю Бучань взорвал свой корабль, после чего покончил с собой. Покончили самоубийством и некоторые другие командиры цинских боевых кораблей. Сам адмирал Дин Жучан, подписав все пункты капитуляции, также отверг предложение о личном политическом убежище и принял яд. Командование остатками китайского флота принял шотландский вице-адмирал Макклюр.

14 февраля Бэйянский флот и крепость Вэйхайвэй сдались неприятелю.

Тем не менее, получив известие о падении Вэйхайвэя и уничтожении Бэйянского флота, в Пекине еще не считали войну окончательно проигранной. Поскольку Хуайская армия после понесенных поражений была уже небоеспособна, ставку в войне цинский двор сделал на Сянскую армию, которую и двинул вперед. Эта армия должна была остановить наступление японцев на рубеже реки Ляохэ.

В конце февраля 1895 года японцы под командованием генерала Нодзу перешли в новое наступление. В первой декаде марта они одним ударом разбили и обратили в бегство несчастную Сянскую армию. Тогда же была захвачена главная тыловая база китайцев город Инкоу, где японцам достались огромные трофеи. После этого агрессора сдерживать было уже нечем. В Пекине опять началась паника, цинский двор готовился к бегству. После этого власть окончательно перешла в руки так называемой «партии мира» во главе с великим князем Гуном.

30 марта было объявлено двадцатидневное перемирие. При этом Токио был заинтересован в затягивании войны, чтобы успеть захватить Тайвань и архипелаг Пэнху, куда японцы вскоре высадили десанты. При этом они настаивали, чтобы Китай на переговорах был представлен опальным генералом Ли Хунчжаном, которого надеялись обхитрить. Делать нечего, возвратив старику все награды и чины, его послали на переговоры в японский город Симоносеки.

С японской стороны переговоры возглавил премьер-министр граф Ито Хиробуми. Условия японцев были самыми унизительными. Китай должен был выплатить гигантскую контрибуцию 750 миллионов лянов серебра, также передать Японии наиболее важные китайские порты и остров Тайвань. Корея объявлялась независимой от Китая и фактически становилась зависимой от Японии. Когда же Ли Хунчжан отклонил эти требования, на него было совершено покушение. Однако генерала не убили, а ранили, то есть предупредили, чтобы он был сговорчивее. Пока Ли Хунчжан приходил в себя от ран, японцы успели захватить архипелаг Пэнху. Очухавшийся Ли Хунчжан намек понял и отныне соглашался со всеми японскими требованиями.

17 апреля 1895 года в Симоносеки был подписан унизительный для Китая Симоносекский договор. В мае 1895 года началась передача представителями цинской администрации японцам островов Пэнху, Тайваня и Ляодунского полуострова.

Подписание договора вызвало в Китае многочисленные протесты, но это уже никакого значения не имело. Англо-японский писатель Лафкадио Хирн, описывая возвращение японских войск после войны с Китаем, приводил слова некого старого японца о погибших солдатах: «Из Китая и из Кореи они придут, и те, кто покоятся в морских глубинах… Они услышат зов и в тот день, когда воинства Сына Неба двинутся против России…» Что ж, в Японии прекрасно понимали, кто станет ее следующим противником…

Между тем в итоги японо-китайской войны вмешались европейские державы. Если параграфы Симоносекского договора вполне устраивали Англию, то они очень не понравились России, Франции и Германии, которые заявили решительный протест, пригрозив даже боевыми действиями. После этого Япония в обмен на увеличение контрибуции была вынуждена отказаться от аннексии Ляодунского полуострова.

Вскоре после войны потеряла власть и всемогущая императрица Цыси. Бывшая куртизанка и опытная интриганка была отстранена от власти своим племянником императором Гуансюем. Китай медленно, с большим скрипом становился на путь реформ.

Глава четвертая

Победа Японии над Китаем еще больше запутала геополитическую ситуацию на Дальнем Востоке. Прежде всего, поменялся хозяин у Пхеньяна. Вместо китайцев теперь на Корею претендовали еще более алчные, чем маньчжуры, японцы. Если до войны Япония воспринималась в Европе как политический карлик, то отныне она, казалось, была готова вмешаться даже в Большую Игру Лондона и Петербурга.

Между тем логика и опыт Большой Игры в Синьцзяне и Тибете побуждали российскую дипломатию вступить в борьбу за Корею и Маньчжурию. Но то, что было вполне оправдано в Центральной Азии, на Дальнем Востоке было намного рискованней.

Дров в разгоравшийся костер подкинул и Генеральный штаб. Там подготовили меморандум, утверждавший, что только Корея сможет обеспечить Россию незамерзающим морским портом на Тихом океане.

– Наша дорога в Корею проходит через Маньчжурию, – подчеркивал начальник Генштаба генерал от инфантерии Обручев. – Корея – это цель, тогда как Маньчжурия остается лишь средством к достижению цели.

Военный аналитик князь Волконский считал, что над Кореей следует учредить российский протекторат по примеру Бухары.

– Зачем выдумывать телегу! – утверждал Волконский. – У нас имеется уже отработанная схема, а туземцы везде одинаковы!

Из хора сторонников корейской экспансии выпал умный и скромный начальник штаба Приамурского военного округа генерал-майор Чичагов.

– На Дальнем Востоке нельзя играть по правилам Туркестана! – утверждал он. – Здесь совсем иные реалии и иная степень политического риска. При этом Англия и здесь остается нашим главным противником. Наиболее же реальным союзником англичан на Дальнем Востоке и, следовательно, нашим врагом очень скоро станет Япония. Надеюсь, что в Петербурге обратят внимание на принятую японцами программу ускоренной модернизации и перевооружения армии и флота. По моим данным, к 1904 году они ее завершат. Именно тогда Лондон и бросит японцев против нас!

Увы, к прогнозам умницы Чичагова тогда никто не прислушался…

Единого мнения в российском политикуме относительно дальнейшей политики на Дальнем Востоке не было. Всякий тянул в свою сторону. Одни жестко критиковали цинские власти и призывали правительство пойти на соглашение с Японией. Другие, наоборот, ратовали за образование некой паназиатской империи под эгидой России. Газеты вовсю запугивали обывателей нашествием азиатов. Ловкий публицист Левитов в серии зловещих памфлетов о грядущем наступлении азиатских полчищ на Европу ввел новый термин – «желтая угроза», немедленно всеми подхваченный. Истерия докатилась до дальних деревень, где бабки-вещуньи пугали крестьян:

– Всем настанет конец, когда поднимется китаец!

Если до войны большинство наших дипломатов считали, что противостоять влиянию Лондона на Пекин можно, лишь поддерживая баланс между Россией, Англией, Китаем и Японией, то теперь же Россия, как старый богатырь, стояла на распутье трех дорог. Первый – это соглашение с Японией по разграничению интересов в Маньчжурии и Корее. Второй – договоренность с Англией об ограничении амбиций Токио. Третий – союз с империей Цин, чтобы втянуть Пекин в орбиту нашей политики и, таким образом, устранить угрозу с суши своим дальневосточным границам. Не мудрено, что у каждого нашлись и свои приверженцы среди руководства России.

Так, начальник Генерального штаба генерал-адъютант Обручев считал лучшим вариант № 1, предполагая оккупацию войсками Северной Маньчжурии.

– Именно поэтому нам не стоит препятствовать переходу Кореи под контроль Японии. Пусть это будет головная боль англичан и китайцев. Мы же, решив свои задачи, будем наблюдать за их сварой со стороны! – обозначил свою позицию Обручев.

В свою очередь, генерал-адмирал великий князь Алексей Александрович и министр иностранных дел князь Лобанов-Ростовский ратовали за вариант № 2.

– Противодействие России способно толкнуть Токио в объятья Лондона, – убеждал Лобанов-Ростовский. – Чтобы избежать этого сценария и изолировать японцев мирными средствами, правительству надобно организовать демарш европейских держав под предлогом чрезмерно алчных требований Японии к Китаю. Не секрет, что Англия делает ставку против нас на Китай, поэтому Японию она и дальше будет рассматривать как конкурента на Тихом океане, особенно после возможного распада Цинской империи. В то же время Япония, усиливаясь как морская держава, вряд ли избежит столкновения с Англией, по крайней мере, на дальневосточных морях. Посему я выступаю за продолжение диалога с Лондоном.

Вторя министру иностранных дел, приводил свои аргументы и морской министр:

– Англия фактически создает свой Тихоокеанский флот. Поэтому нам надо срочно увеличить морской бюджет и строить свой полноценный флот для Дальнего Востока, а также линию приморских крепостей!

– А где на все это взять денег! – возмущался министр финансов Витте.

– Это уже не моя печаль! – отвечал августейший генерал-адмирал. – На то вы на должность и поставлены, чтобы деньги выискивать!

Увы, мечты Лобанова-Ростовского об общем демарше европейских держав против Японии не сбылись. Франция и Германия предпочли отмолчаться.

Поэтому в апреле 1895 года Витте и Ванновский убедили Николая II принять третий вариант. Вдохновленный красноречием советчиков, Николай размечтался:

– Я верю, что нам удастся создать на берегах Тихого океана собственную «Русскую Индию». Именно поэтому я выбираю дружбу с маньчжурской династией и конфронтацию с Токио!

Летом 1896 года в Россию на коронационные мероприятия Николая II прибыл «серый кардинал» правительства Цыси Ли Хунчжан, тот самый, кто, подписывая Симоносекский мир, едва не погиб от японской пули. Уже в пути китайского политика готовили к важной встрече. Так, в Порт-Саиде с ним встретился личный посланник Витте князь Ухтомский. Тема беседы была секретной и конкретной: Россия намеревалась получить в Маньчжурии такую же концессию на железнодорожное строительство, какую Франция получила в Южном Китае. Речь шла о лоббировании российских интересов в Китае, причем, конечно же, не бескорыстно. Поэтому во время визита Ли Хунчжана он без особых возражений подписал с министром иностранных дел князем Лобановым-Ростовским и министром финансов Витте соответствующий договор, вошедший в историю под названием «договор Ли – Лобанова». А после отъезда Ли Хунчжана в Петербурге появился принадлежавший ему китайский чайный дом, приносивший хозяину немалый доход.

В июне 1896 года русские и китайские дипломаты подписали Московский протокол, который предоставил России исключительные права на строительство железной дороги через Маньчжурию к Желтому морю. Более того, отныне Пекин был обязан совещаться с Петербургом по вопросам своей внешней политики. Кроме этого, Россия учреждала особый Русско-Китайский банк для финансирования новых проектов и брала под контроль китайскую и корейскую армии, направляя туда военных инструкторов. В рамках Большой Игры это был очень серьезный ход, который одним махом менял ситуацию на Дальнем Востоке. Было очевидно, что вскоре последует ответная реакция со стороны Англии – таково было незыблемое правило Большой Игры. Впрочем, к этому в Петербурге были готовы.

Хуже было иное. Несмотря на утвержденный императором курс нашей дальнейшей политики в Дальневосточном регионе, межведомственная борьба группировок в высших эшелонах власти продолжилась, что серьезно затрудняло проведение выверенного политического курса. Примером тому служит подписанное в апреле 1898 года послом бароном Розеном соглашение с Японией по Корее (т. н. протокол Ниси – Розена). Удивительно, но ряд положений этого соглашения прямо противоречил статьям Московского протокола.

– Воистину, у нас правая рука не знает, что делает левая! – сокрушались тогда мидовские чиновники.

В целом Европа восприняла нашу политическую инициативу в Дальневосточном регионе спокойно, усматривая в ней упреждающий маневр по отношению к Китаю и Японии. Разумеется, совершенно иной была позиция Англии. Сент-джеймский кабинет был раздражен действиями коллег с Певческого моста. Премьер-министр Роберт Солсбери был категоричен:

– Русские снова пытаются окружить Индию зависимыми от себя и враждебными нам государствами!

– Нынешняя активность Петербурга на Дальнем Востоке грозит нарушением сложившегося баланса! – поддержали его другие члены кабинета.

Как всегда, не обошлось без ястребов, которых возглавил лорд Джеймс Керзон, писавший: «Именно Россия угрожает ее (Цинской империи. – В.Ш.) границам в Восточном Туркестане и на Памире, Россия, которая постоянно под предлогом научного изучения покушается на Тибет, Россия, чья тень нависает над Кореей, Россия, которая строит великую Транссибирскую железную дорогу, способную позволить ей доставлять войска в любой пункт границы с Китаем, протяженностью 3 тысячи 500 км».

Предприимчивый и честолюбивый старший сын барона Скарсдейла, свой путь в большой политике Керзон начал на посту помощника министра по делам Индии. Разумеется, Керзон принадлежал к консерваторам-тори, причем считался там одним из самых правых. В 1895 году в новом кабинете маркиза Солсбери он занял пост заместителя министра иностранных дел. При этом на откуп Керзону была отдана политика Англии в Азии. При этом залогом своей блестящей политической карьеры он считал воинственную русофобию. Журналистам Керзон заявлял так:

– Проникновение России в глубь Китая гарантирует нам самые негативные геополитические последствия! Если Россия разместит эскадру в корейских портах, нас ожидают осложнения для судоходства и военной деятельности в бассейне Янцзы и в Желтом море.

– Что же вы предлагаете? – спрашивали его журналисты.

– Не пускать русских в Китай! – в ответ пыхтел им своей трубкой воинственный лорд. – Как понимаете, на самом деле все очень просто!

Керзону вторил отставной вице-адмирал Чарльз Бересфорд: «Британские торговцы указали, что, если Россия открыто аннексирует Маньчжурию, Корея будет отрезана и попадет под ее (России. – В.Ш.) полную власть; Монголия будет легко поглощена, а вместе с ней и обширные пространства для скотоводства, необходимые Китаю. Это позволит России контролировать орды иррегулярной кавалерии, которые до недавнего времени опустошали весь Китай, и также даст им контроль над многими миллионами закаленного и выносливого населения, которое нужно только натренировать и дисциплинировать, чтобы использовать в качестве наилучших в мире солдат. Они также подчеркнули, что если Россия овладеет этими территориями, то ничто не сможет остановить ее продвижение с севера Китая к его центру, а из центра – к Индии, парализуя тем самым английскую торговлю и предпринимательство».

Заведующий внешнеполитическим отделом газеты «Таймс» Вилли Чайрол писал о страхе перед «русской лавиной» в Восточной Азии.

– Посмотрите в глаза правде! – призывал он своих читателей. – Русские только ждут удобного момента, чтобы смести наши порядки при помощи местных туземцев! Россия вот-вот подчинит себе Цинскую империю, после чего этот «больной человек» Дальнего Востока умрет, а его наследство присвоят русские!

В высших кругах Англии постепенно наступало понимание необходимости смены внешнеполитического курса. Лондону срочно был необходим союзник, так как в одиночку противостоять на Тихом океане сразу нескольким серьезным державам Лондон не мог. Первоначально английские политики решили было опереться на Китай, но насквозь прогнившая Цинская империя создавала больше проблем, чем могла чем-то помочь. Нищая Корея была не в счет. Оставалась Япония.

Тот же Керзон и его единомышленники, ранее настаивавшие на союзе с Цинской империей, после ее разгрома мгновенно переметнулись на сторону победителя, заявив, что лучше Японии для Лондона союзника нет и быть не может.

Но осторожный премьер-министр Солсбери все еще пребывал в сомнениях, не решаясь сделать свой окончательный выбор.

От английских ястребов не отставали и ястребы американские. Так, журналист с Потомака Беверидж метафорически описывал русское продвижение на Дальнем Востоке: «Итак, русское наступление – это финансовое и коммерческое движение от Владивостока, напоминающего Гибралтар, на севере вдоль берегов Тихого океана вплоть до самой цитадели английского влияния на крайнем юге Китая. Это также и дипломатическое наступление через провинции Королевства цветов (так иногда в то время именовали Корею. – В.Ш.) все туда же на крайний юг. Это наступление торговыми судами и боевыми кораблями из Одессы… русскими крестьянами, создающими хозяйства и постоянное жилье в бассейне Уссури, богатой плодородными землями, и даже в пределах Маньчжурии; городами и поселками в самом ее сердце, которую до настоящего времени все мудрейшие государственные деятели мира считали, хотя и не без опасений, исконно китайской территорией».

Впрочем, помимо России, головной болью для англичан на Дальнем Востоке являлась и Германия. Кайзер Вильгельм имел амбиции куда больше, чем российский император. Немцы нагло захватили китайскую бухту Цзяочжоу, создали на полуострове Шаньдун свою военно-морскую базу и, самое главное, начали энергично вытеснять английские товары на азиатских рынках.

Поэтому англичане стояли перед нелегкой дилеммой, с кем дружить и против кого? Если соперники обозначились сами – Россия и Германия, то с союзниками в Европе дело обстояло сложнее.

Надо сказать, что в тот момент большая часть английского истеблишмента выступала за компромисс с Россией, мотивируя это усилением российских позиций на Дальнем Востоке, наличием франко-русского союза и, что самое главное, резким возрастанием германского влияния в Европе.

Английский политик и издатель «Азиатского ежеквартального обозрения» Деметриус Боулджер заявлял:

– В своем движении к Тихому океану Россия лишь повторяет наше стремление господствовать на всех морях мира и проникать на каждый континент, где это выгодно. При этом мы имеем огромный опыт Большой Игры, когда компромиссы помогали решать самые сложные вопросы. Поэтому, не лучше ли на Дальнем Востоке сразу обо всем договориться с русскими?

Самую большую опасность английские аналитики видели в русско-французском союзе.

– К сожалению, сегодня Россия и Франция единым фронтом, и мы скоро ощутим на себе их смертельную хватку! – констатировали они. – Если к этому союзу хотя бы временно примкнет Германия, то наше лидерство в мире будет низвергнуто!

Расклад сил прекрасно понимали и в Петербурге. В феврале 1895 года министр иностранных дел России записал в своем дневнике: «Прежде всего, для нас важно обеспечить безопасность и целостность Кореи, потому, что даже такое сотрудничество ad hoc (с Францией и Германией. – В.Ш.) способно ограничить британские амбиции в Азии, представив европейские проблемы совершенно в ином свете».

К неудовольствию «ястреба» Керзона и его команды, большая часть английской политической элиты была настроена в пользу оборонительных союзов по региональным вопросам в Азии.

– Давно следует признать, что мы не можем остановить и подавить Россию, поэтому лучшим выбором было бы дружественное соглашение с ней! – говорили наиболее осторожные политики.

«Почему бы не вступить в соглашение с Россией на Дальнем Востоке, чтобы разграничить там сферы влияния, несмотря на споры по европейским делам?» – заявлял в своих публикациях английский разведчик и журналист Норманн Генри, вернувшись из командировки в Китай.

В 1896 году на небосклоне Большой Игры внезапно появилась новая весьма странная фигура – отставной кавалергард Александр Безобразов. Родословная у Безобразова была, как у породистого дога, отец – камергер, мать – графиня, оба деда – генералы и сенаторы, а прапрадед – граф Федор Орлов, младший брат фаворита императрицы Екатерины. По окончании Пажеского корпуса в 1873 году Безобразов был выпущен корнетом в Кавалергардский полк и вскоре произведен в поручики. Из всех качеств, присущих человеку, самым развитым у Безобразова была предприимчивость. Наблюдая за своим сыном, отец-камергер только качал головой:

– Тебе бы, Сашка, не на лошади скакать, а пейсы крутить в лавке ростовщической, цены бы тебе не было! Всех вокруг пальца обведешь!

– А на что мне пейсы, когда я и в мундире кавалергардском всюду выгоду свою сыщу! – отшучивался предприимчивый сынок.

Во время Русско-турецкой войны Безобразов неожиданно объявил, что придумал некую смертоносную самодвижущуюся мину, от которой туркам не будет никакого спасения. Удивительно, но под еще никем не виденное изобретение он выбил немалые деньги, после чего не скучно провел время в Николаеве, якобы изготавливая свою мину. До конца войны он, разумеется, так ничего и не изготовил, но мнение у начальства о себе как о человеке деятельном и вертком составить сумел, потому и стал штаб-ротмистром.

Дальнейшая служба в полку была Безобразову неинтересна, поэтому вскоре он вышел в отставку, поступив в управление коннозаводства. Там простора для него было куда больше, ведь хорошая породистая лошадь стоила целое состояние! И вскоре Безобразов уже заправлял хозяйственной частью императорской охоты, куда брали людей неболтливых и проверенных. Там Безобразов также не подкачал и в результате оказался директором коннозаводства в Иркутске. Здесь Безобразов уже развернулся еще более серьезно, за что получил орден Владимира 4-й степени и чин действительного статского советника (что соответствовало чину генерал-майора!). После этого Безобразов решает, что вполне созрел для более серьезных дел. Своему отцу он объявил:

– Так что, милый папа, подумал я тут и решил принять участие в Большой Игре!

– Это на чьей же стороне? – не без ехидства спросил отец-камергер.

– Разумеется, исключительно на своей! – усмехнулся смышленый сын.

Начал свою политическую деятельность Безобразов составлением в 1896 году обширной записки, в которой обрисовал неизбежность войны с Японией. На самом деле во взглядах отставного кавалергарда не было ничего нового, такие предложения тогда строили многие. Изюминка записки была в ином, в предложениях!

Надо признать, что предложение Безобразова было весьма необычным и неожиданным. Бывший кавалергард намеревался создать в Маньчжурии по границе с Кореей вдоль реки Ялу особые заслоны под видом акционерных обществ, аналогичных британской Ост-Индской компании, и, таким образом, осуществить постепенное мирное завоевание Кореи. Себя он, разумеется, видел во главе этих акционерных обществ.

– Чем мы хуже англичан! – доказывал Безобразов представителям российского политикума. – Они Индию вот уже три века доят, так почему же нам и не подоить Корею, коли она сама тому не противится! Дело я предлагаю верное, так как от него польза не только политическая, но и финансовая будет. А каждый, кто вовремя акционером нашим станет, тот обогатится до полной невозможности!

Изюминкой в проекте «Сашки-конкистадора» (как теперь иронично называли Безобразова в околополитических кругах) было то, что развивать бизнес он предполагал на казенные деньги, а прибыль делить исключительно между своими.

Надо сказать, что хитрый кавалергард все рассчитал точно. Если в рассуждениях о политической пользе проекта чиновники рангов высоких еще сомневались, то обещание обогатить участников проекта «до невозможности» пришлось по вкусу всем.

При этом ушлый Безобразов каждому из чиновников доверительно шептал на ухо:

– Уж вы, многоуважаемый Иван Иванович, всенепременно будете у меня наипочетнейшим акционером со всеми вытекающими выгодами…

Ну, и кто, спрошу я вас, устоит от таких предложений?

– Этот Сашка Безобразов – авантюрист, конечное дело. Но парень хват и прибыль просто носом чует! – говорили меж собой чинуши в кабинетах высоких. – Пусть попробует, а вдруг и вправду всех нас озолотит!

Проект Безобразова по этой причине был встречен сочувственно, так как сулил не только достижение политических целей на Дальнем Востоке, но и кое-что еще…

Затык вышел лишь с министром финансов Витте. Умный Витте быстро понял всю подоплеку безобразовского прожекта.

– Против личного предпринимательства сего господина я ничего не имею, – резюмировал Витте, – но участие в этом деле государства придаст проекту нежелательное политическое измерение. И с какого перепугу мы должны вкладывать народные деньги в чье-то частное предприятие? Посему лучше положить данную бумажку под сукно!

Но Безобразов был не из тех, кто так легко сдавался!

– Ничего-ничего, – покачал он головой, узнав о решении Витте. – Цыплят по осени считают! Так что все вы обо мне еще услышите!

Глава пятая

Большая Игра, как известно, всегда включала в себя не только противоборство дипломатов и войну разведок, но и военно-экономическое развитие занимаемых территорий. Во второй половине XIX века это касалось, прежде всего, устройства железных дорог. Не случайно в Туркестане сразу же за стрелковыми батальонами Кауфмана и Скобелева в глубь пустынь потянулись стальные рельсы. Англичане ответили тем же в Индии. Поэтому, едва встал вопрос об активной политике на фактически оторванном от основной России Дальнем Востоке, немедленно встал вопрос и о строительстве к берегам Тихого океана железной дороги. Пытаться развивать Дальний Восток, опираясь на гужевой Сибирский тракт, было невозможно. Мечты и разговоры о сверхдальней железной дороге, которая бы соединила всю Россию, ходили давно, но решительно взялся за это дело лишь император Александр III. Главным движителем грандиозного проекта стал министр финансов Сергей Витте. Именно с его подачи Александр III сразу же отказался наотрез от помощи западных промышленников (в особенности от английских).

– Строить будем на свои средства и своими силами, благо опыта в строительстве железных дорог уже хватает! – заявил он на совещании с министрами.

– Ваше величество, я гарантирую, что денег на строительство у нас хватит! – решительно поддержал императора Витте.

Надо сказать, что Александр III придавал Транссибирской магистрали огромное значение, считая ее создание чуть ли не главным делом своей жизни. В 1887 году для изыскания будущей железнодорожной трассы были организованы сразу три экспедиции.

В 1890 году предварительные работы были закончены. Транссибирская магистраль должна была пройти по малозаселенной или совсем безлюдной местности и непроходимой тайге. Дорога должна была пересечь могучие сибирские реки, многочисленные озера, болота и вечную мерзлоту. Наиболее сложной преградой оказался Байкал, через который было решено организовать железнодорожный паром. Помимо самой железной дороги, необходимо было построить станции с жилыми поселками, многочисленные ответвления, депо и ремонтные мастерские. Столь грандиозное строительство требовало огромных средств. Даже по заниженным предварительным расчетам общая стоимость определялась в 350 миллионов рублей золотом. Разумеется, было понятно, что в процессе реализации проекта стоимость работ значительно возрастет.

В феврале 1891 года Комитет министров признал возможным начать работы по сооружению Великого сибирского пути одновременно с двух сторон – от Челябинска и Владивостока. Официальной датой начала строительства Транссибирской магистрали стало 31 мая 1891 года, когда наследник российского престола Николай Александрович заложил недалеко от Владивостока первый камень Уссурийского участка будущей железной дороги.

В 1894 году после внезапной смерти Александра III среди лоббистов Транссибирской железнодорожной магистрали возникло опасение – продолжит ли Николай II дело отца? Но все опасения оказались напрасными.

Надо сказать, что в начале царствования Николая II влияние на него Витте было очень большим. Именно поэтому Витте сделал все возможное, чтобы молодой император не только не охладел к задумке отца, но и продолжил начатое дело с еще большим энтузиазмом. Ну, а как подогреть мечты Николая II о золотом будущем России, умный и хитрый Витте знал. Всякий раз, завершая какой-нибудь доклад Николаю, он неизменно переводил речь на тему Дальнего Востока, заканчивая ее словами:

– Ваше величество, я абсолютно уверен, что не пройдет и десяти лет, как Россия будет доминировать от берегов Тихого океана и высот Гималаев. При этом залогом величия империи является Дальний Восток. Получив сей золотой ключ к двери в будущее, мы получим само будущее!

– А каковы риски, ведь те же англичане тоже не будут сидеть сложа руки? – все еще несколько сомневался Николай II.

– В том-то и дело, что дальневосточный проект не только значительно увеличит ресурсы России, но главное – не создаст никаких рисков, тем паче прямой угрозы войны, – убежденно настаивал Витте, буквально заражая оптимизмом молодого императора. – Вы только представьте! Мы полностью перевернем всю суть Большой Игры, заставив англичан играть уже по нашим правилам! Ведь одно дело пытаться вырвать Индию из их бульдожьих зубов и совсем другое – просто заморозить их мировую торговлю!

Наслушавшись грандиозных планов, император вечером откровенничал с супругой Александрой Федоровной:

– Мы с Витте хотим открыть для России весь Дальний Восток с его обширными ресурсами и рынками, прежде, чем те достанутся Англии и другим хищникам.

– О, Ники! А надо ли тратить столько сил и денег на такие дальние земли? – возразила императрица.

– Уверен, что надо! – мотнул головой уже убежденный министром финансов Николай. – Именно Дальний Восток вскоре станет нашей Индией, а Россия существенно увеличит свою промышленную и военную мощь.

Грандиозный план Витте предполагал не только строительство самой большой в мире железной дороги, которая должна была протянуться на 4500 миль через всю Россию, от Москвы на западе до Владивостока, но и ее продолжение до незамерзающих китайских портов на юго-востоке Евразии. Связав всю эту территорию воедино, Витте мечтал фактически построить вокруг этой дороги новую Россию с городами, заводами и портами. Закончить строительство Витте рассчитывал за какие-то двенадцать лет, ну, а затем приступить к освоению близлежащих к магистрали огромных территорий.

При этом Витте высчитал, что по окончании строительства магистраль будет способна перевозить товары и сырье из Европы до Тихого океана вдвое быстрее, чем морским путем.

– Таким образом, это привлечет не только российских, но и зарубежных бизнесменов, – рассуждал министр финансов решительно, – составив самую серьезную конкуренцию морским маршрутам – этим главным кровеносным артериям британской экономики.

– Да, это смело, очень смело! – соглашались оппоненты. – Но выдержим ли мы эту конкуренцию экономически и политически?

На эти опасения Витте лишь смеялся:

– Что вы, господа! Все обстоит как раз наоборот! Железная дорога даст возможность России эксплуатировать огромные, еще неиспользованные ранее ресурсы пустынных районов Сибири, через которые она пройдет. Мы перевезем жителей перенаселенной Европейской России по железной дороге на новое место жительства, заселим новые города, которые возникнут вдоль Сибирско-Дальневосточной магистрали, построим множество новых заводов, шахт и фабрик. Роль новой железной дороги будет решающей. Во время войны без малейшего риска вмешательства английского флота мы сможем со скоростью 15 миль в час беспрепятственно доставлять в восточном направлении войска и боеприпасы!

После этого смолкали голоса даже самых упертых оппонентов, так как весомых аргументов, чтобы возразить красноречивому министру финансов, не оставалось…

Транссибирскую магистраль еще только начали строить, а в Лондоне уже всполошились.

– К сожалению, ситуация складывается не в нашу пользу, – констатировал в ноябре 1899 года лорд Гамильтон в разговоре с лордом Керзоном. – Резкое расширение русскими сети железных дорог меняет баланс военного потенциала между нами и Россией. С постройкой Транссибирской магистрали мы не сможем успешно бороться против России на суше, кроме как поблизости от границ Индии.

– Это так, мой друг, но не все столь пессимистично, – раскурил Керзон свою знаменитую трубку. – Если Россия увязнет в Маньчжурии, то непременно умерит свой пыл в Афганистане и Персии, а это уже не так и плохо.

– Возможно, вы и правы, сэр! Но все же нам пора озаботиться поиском надежного союзника на Дальнем Востоке, такого как турки на Ближнем Востоке. Россия никогда не должна себя чувствовать в безопасности на всем протяжении своих границ.

– Думаю, лучшим союзником нам будет Япония. Но я бы не сбрасывал со счетов и Цинскую империю, – выдержав паузу, ответил Керзон, пуская изо рта кольца душистого табачного дыма. – У китайцев есть территориальные претензии к русским. Если убедить Пекин дать нам солдат, то в случае войны с Россией при поддержке нашего флота они смогут атаковать Владивосток с Николаевском, Посьет с Хабаровском и даже Петропавловск-Камчатский. Потеряв хотя бы часть опорных пунктов на Тихом океане, Россия войну проиграет. По результатам китайцы бы вернули себе оккупированную русскими провинцию Или, а мы обеспечили свои торговые интересы в северной части Тихого океана и одновременно взяли под контроль внешнюю политику Китая.

– Что ж, дорогой Джордж, вы на самом деле по праву занимаете должность заместителя министра иностранных дел. Уверен, что в скором времен вас ждет еще более блестящее политическое будущее! – развел руками лорд Гамильтон.

Уже через несколько дней в интервью «Таймс» Керзон заявил:

– Наша задача на Дальнем Востоке двойственная! Во-первых, мы должны подмять под себя Китай. А, во-вторых, создать тройственный альянс с ним и с Японией, чтобы противостоять агрессии коварных московитов!

– Значит ли это, что Дальний Восток станет главным театром Большой Игры? – задал вопрос дотошный журналист.

– Именно это я только что и сказал! – усмехнулся Керзон и, водрузив на голову цилиндр, дал понять, что беседа окончена.

Надо ли говорить, что едва интервью Керзона было опубликовано, оно сразу попало на стол начальнику российского Генерального штаба Сахарову.

– Заявление Керзона доказывает серьезность английской угрозы для наших владений на Дальнем Востоке в случае возникновения такого союза! – сделал вывод, докладывая императору, генерал-лейтенант Сахаров. – Даже объединив свой флот с французским, мы все равно не имеем шансов нанести англичанам поражения в океане. Кроме этого, согнав все морские силы в Порт-Артур, мы оставили уязвимым от атаки с моря Владивосток, а ведь пока не будет построен Транссиб, город и крепость снабжаются только пароходами из Одессы.

– Насколько быстро мы сможем перебросить к Владивостоку дивизии из Иркутского и Омского военных округов? – мрачно поинтересовался Николай II.

– В район Амура и Уссури, где, скорее всего, и развернутся боевые действия, войска прибудут только через пять месяцев. За это время англичане с китайцами уже оккупируют Приамурскую и Уссурийскую области, – четко доложил начальник Генштаба.

– Неужели все так безнадежно? – вздохнул император.

– Выходом из данного стратегического тупика может быть только ослабление английских морских сил на Тихом океане. Наш шанс – крейсерская война и мы над этим уже работаем! – подал голос морской министр адмирал Тыртов.