Возмездие для «Розенкрейцера»

Глава 1. Один на один с бедой

Раздался громкий звук захлопнувшейся входной двери, и находившийся до этого в состоянии глубокой прострации семнадцатилетний Сергей Смирнов, высокий светло-русый паренёк с красивыми чертами лица и спортивным телосложением, впервые за день придя в себя, медленно оглянулся вокруг.

За длинным столом с остатками поминального обеда, кроме него, к этому моменту, оставался всего лишь один человек – проживающий по соседству с ним давний друг и сослуживец его отца – дядя Гриша, худощавый и жилистый мужчина, лет сорока пяти, с грустными глазами на длинном добром лице, который с нескрываемой жалостью во взгляде уже длительное время пристально наблюдал за ним.

Судя по доносящемуся из кухни негромкому разговору, в смирновской квартире, кроме них, находились ещё два человека. Это были активно развернувшие свою посудомоечную деятельность бойкая сорокадвухлетняя жена дяди Гриши – тётя Таня и их худенькая, похожая на мальчишку-подростка, четырнадцатилетняя дочка Оля, или Оленька, как её ласково называли родители, уже давно по детски влюблённая в Сергея, с юношеской непосредственностью не обращавшего на её влюблённость абсолютно никакого внимания.

Все же остальные, в немалом количестве присутствовавшие на поминальном обеде, мужчины и женщины поспешно разошлись по его окончании в течение считанных минут. При этом, каждый уходивший считал своим долгом сочувственно похлопать убитого горем парнишку по плечу и произнести обычные для такого случая слова соболезнования, которые, впрочем, всё равно не доходили до помутнённого сознания Сергея, словно замершего в момент получения им телефонного сообщения о том, что в отцовские «Жигули», на выезде из их города, врезался гружённый самосвал, вылетевший на большой скорости с боковой просёлочной дороги.

Итог этого ДТП оказался трагическим: отец Сергея погиб на месте. Что же касается водителя, сидевшего за рулём врезавшегося в него самосвала, то ему удалось безнаказанно сбежать с места происшествия в неизвестном направлении ещё до приезда туда сотрудников госавтоинспекции, а поскольку данный самосвал, вдобавок ко всему, оказался угнанным, то установить по горячим следам личность управлявшего им человека не удалось.

При этом, милиция констатировала факт того, что ещё задолго до её прибытия труп Смирнова-старшего, как и водительский «бардачок» с багажником «Жигулей», были явно кем-то обысканы, но, как это не странно, ни деньги, ни документы, ни наручные часы погибшего, в ходе произведённого неизвестными лицами обыска не пропали. Было зафиксировано лишь отсутствие связки ключей от их квартиры и его общего с дядей Гришей служебного кабинета.

Трагедия с отцом оказалась особо страшна для Смирнова-младшего ещё и тем, что теперь, в этом сложном взрослом мире, он остался совсем один. К данному моменту, прошло всего лишь два года с того дня, когда из-за тяжёлой болезни умерла его мать, чью утрату он тяжело переживал до сих пор… а сейчас, вот, ещё более неожиданно, чем тогда, ушёл из жизни и его отец…

Заметив, что Сергей, наконец-то, пришёл в себя, дядя Гриша немедленно поднялся со своего места и быстро пересел на ближайший к нему стул.

– Серёжа! Может тебе, всё-таки – к нам? Поживёшь у нас… пока на душе не полегчает, а? – постарался он завладеть вниманием несчастного паренька.

– Нет, спасибо, дядя Гриша… Я лучше тут… – тихо выдавил из себя Сергей.

– Напрасно, Серёжа… Напрасно! Поверь мне… так тебе будет легче пережить твоё горе, – гнул своё отцовский друг.

– Нет, дядя Гриша… Мне сейчас надо побыть одному! До «сорока дней» я так и так буду жить здесь, а там… вскоре… у меня начнётся учёба в институте. Тогда и решу окончательно вопрос о своём будущем проживании, – всё также тихо произнёс Сергей.

– Ах, да… Ты же только что поступил в ВУЗ… Да, я слышал об этом от твоего отца. Молодец! Вот только запамятовал: в технический или гуманитарный?

– В технический! В здешний филиал одного из московских ВУЗов!

– Ого! И сколько лет там учиться?

– Пять с половиной: пять полных курсов плюс шестой – укороченный, с защитой диплома в феврале.

– Обучение очное?

– Да.

– И военная кафедра там есть?

– К сожалению, нет! Убрали нынешней весной. В Москве – оставили, а здесь – в филиале – ликвидировали. Правда, узнал я об этом лишь после своего поступления…

– Может, тогда, тебе перевестись из нашего областного центра в Москву? Я понимаю, конечно, что ты, как и все мы, горячо любишь наш прекрасный волжский город, но, в связи со сложившимися обстоятельствами, может, всё-таки, стоит полностью сменить обстановку и начать новую жизнь в столице нашей Родины? И с военной кафедрой, опять-таки, вопрос решится, а?

– Не знаю, дядя Гриша… Я, конечно, подумаю об этом, но не сейчас. Начну учёбу здесь, а там – видно будет… А призыва в армию – я не боюсь. Надо будет – отслужу! Не я первый – не я последний…

– Тебе видней… А службы в армии, верно – бояться не надо! Послужишь в ней – жизнь получше узнаешь, во всех её черно-белых проявлениях!

– Да, не думаю я сейчас об этом…

– Ну, и правильно… Хм… Я, вот, что ещё тебе хотел сказать, Серёжа! Но только давай сначала сразу договоримся: всё, что я сейчас расскажу – останется строго между нами! Идёт? – почему-то волнуясь, негромко спросил у паренька дядя Гриша.

– Идёт! – немного удивлённо ответил Сергей.

– Тогда слушай и запоминай! Может когда-нибудь и пригодится тебе эта информация… – оглянувшись на кухню, тихо продолжил дядя Гриша. – Твой отец и мой друг Дмитрий Игоревич Смирнов, как ты знаешь, до своей гибели служил в нашем районном отделе внутренних дел заместителем начальника отдела уголовного розыска. Был на хорошем счету: его даже в областное управление, до конца этого года, планировали перевести. Но, как видишь, не сбылось… Так, вот, буквально за два дня до этого страшного ДТП Дмитрий поделился со мной кое-какими оперативными данными о ходе своего расследования зверского убийства одного известного в здешнем криминальном мире карманника по кличке «Коготь», труп которого, с явными следами изощрённых пыток и ножевым ранением в области сердца, около недели назад нашли в квартире, в которой тот проживал.

– Эти данные имеют какое-то отношение к смерти моего отца? – устало поинтересовался Сергей.

– Не знаю. Это решать тебе, Серёжа… Мне продолжать? – осёкшись, спросил у него дядя Гриша.

– Да, – всё таким же уставшим голосом коротко ответил ему Сергей.

– Так, вот, в квартире этого карманника всё было перевёрнуто вверх дном. Полное впечатление того, что в ней кто-то целеустремлённо искал какой-то неизвестный нам документ или предмет, имевший для искавшего ценность особого, явно не только материального, характера, так как ни деньги, ни ценные вещи из квартиры «Когтя» взяты не были! – тихо продолжил дядя Гриша.

– Странно… но точно также всё было перевёрнуто у нас в квартире в день папиной смерти, и также ничего не пропало… даже открыто лежавшие на столе деньги. А, поскольку дверной замок не был взломан, я подумал, что этот беспорядок устроил заехавший, в отсутствие меня, домой мой отец, который, согласно моим предположениям, судорожно искал в нашей квартире что-то срочно ему понадобившееся. Поэтому я никому ничего не сообщил об этом, когда, придя вечером домой со своей тренировки по каратэ, обнаружил здесь данный бардак. Просто разложил все вещи по своим местам, и всё. Ну, а потом… позвонили и сообщили о смерти папы, и вся эта история с разбросанными вещами сразу же вылетела у меня из головы, – с долей лёгкого удивления перебил его Сергей. – Сейчас, вот, вспомнил случайно про неё и понял, что завтра, помимо многих прочих дел, ещё и дверной замок придётся менять…

– Да, действительно, всё это очень странно! – тревожно отреагировал на данную информацию Смирнова-младшего дядя Гриша. – Так, вот, со слов Дмитрия, один из его «барабанов»… ну, одним словом, осведомитель… шепнул ему поутру, в день нашей последней с ним беседы, о том, что буквально за сутки до своей смерти «Коготь» хвастался тем, что за ним стоит один серьёзный человек из какой-то тайной организации типа секты, названный однажды, при нём, одним из знакомцев последнего «Розенкрейцером», который периодически снабжает его хорошо оплачиваемыми заказами на предмет незаметного опустошения карманов конкретно указываемых им лиц с последующей передачей ему всего похищенного, и что он – «Коготь» – в свою последнюю встречу с этим заказчиком, примерно наказал «Розенкрейцера» за жадность (якобы тот, при расчёте, недодал ему часть обещанной суммы), «срезав» у того портмоне с приличной наличностью и красивой «цацкой из рыжья». На просьбу показать ему столь красивый трофей подвыпивший «Коготь» хвастливо вытащил упомянутый предмет из кармана своих брюк и ненадолго продемонстрировал его «Барабану», после чего последний стал уговаривать пьяного хвастуна сыграть с ним на него в карты. «Коготь» неразумно согласился на эти уговоры и вчистую проиграл украденную «цацку» осведомителю Дмитрия. Однако, на встречу с твоим отцом «Барабан» её с собой, почему-то, не взял… но, правда, пообещал ему принести данный трофей для показа на следующий день.

– А как выглядела эта «цацка»? – не проявляя внешне никаких эмоций, поинтересовался Сергей.

– По описанию «Барабана», пересказанного мне твоим отцом, она была треугольного типа, с вытянутым верхним углом, и представляла собой подвеску из золота, на которой, в центральной её части с выгравированным на ней солнечным свечением, были прикреплены выполненные из драгоценного камня красного цвета крест и раскрытый бутон розы. Под крестом на подвеске располагалось изображение какой-то птицы, типа орла, с двумя опущенными вниз крыльями, сидящей на чём-то, очень напоминающем гнездо. Верхний же угол этой подвески, над розой, венчала то ли корона, то ли возвышающаяся часть рыцарской башни, – ответил дядя Гриша.

– И что дальше? – всё тем же усталым тоном спросил Сергей.

– Дальше… Дальше то, что, во-первых, вышеупомянутый мной «Барабан», рассказавший обо всём этом Дмитрию, бесследно исчез на следующий же день после наших с ним немного разнящихся по времени бесед с твоим отцом, то есть ровно за сутки до гибели Дмитрия, а, во-вторых, в квартире этого осведомителя, при нашем вчерашнем туда прибытии, были также зафиксированы уже знакомый тебе беспорядок в вещах без каких-либо следов кражи чего-то ценного и отсутствие вышеупомянутой «подвески с розой и крестом».

– И что это означает? – попробовал уточнить у дяди Гриши явно ускользающую от него суть данного информационного сообщения Сергей.

– А то, что – налицо следующая цепочка взаимосвязанных событий: какой-то неизвестный, то ли с фамилией, то ли, что более вероятно, с кличкой «Розенкрейцер», имеющий отношение к некой тайной организации в нашем городе, снабжал преступными заказами своего знакомого высокопрофессионального карманника «Когтя», который несколько дней назад, обидевшись на него из-за размера полученной оплаты своего труда, выкрал из карманов своего благодетеля портмоне с деньгами и ту самую «подвеску с розой и крестом», проигранную им позже в карты осведомителю твоего отца. «Розенкрейцеру» не трудно было догадаться о том, кто стащил у него портмоне и подвеску. Он сам или его люди пришли к «Когтю» домой и убили его, предварительно обыскав принадлежащую ему квартиру и узнав, с применением пыток, имя или кличку человека, выигравшего у него подвеску. Затем они, вероятно, потратили какое-то время на вычисление полных именных данных и адреса несчастного «Барабана», после чего немедленно заявились к нему домой, но произошло это, видимо, уже после беседы последнего с твоим отцом, в которой он рассказал ему всё вышесказанное…

Дядя Гриша закашлялся и, прервав на несколько секунд своё аналитическое повествование, торопливо выпил полстакана яблочного компота. Убедившись, что кашель прошёл, он продолжил:

– Вошедшие преступники тщательно обыскали его квартиру, но, судя по всему, подвески, там, не нашли. Тогда они, наверняка, вывезли несчастного в какое-нибудь безлюдное место и перед тем, как убить и закопать, «разговорили» его насчёт того, что именно и кому именно он успел передать и рассказать. Так преступники вышли на твоего отца и, решив, что он слишком много знает, на всякий случай, ликвидировали его под видом ДТП. Для подстраховки они, забрав у погибшего Дмитрия связку ключей, среди которых были и ключи от вашей квартиры, обыскали её в твоё отсутствие. Убедившись, что твой отец не вёл и не хранил дома никаких дневников и прочих записей, касающихся его служебной деятельности, они успокоились и ушли.

– Странно… По моему, логичней было бы предположить, что все материалы, относящиеся к расследованию убийства карманника, мой отец хранит на своём рабочем месте: например, в сейфе или в ящиках письменного стола, чем у себя в квартире, – вполне резонно заметил Сергей.

– Я думаю, к тому моменту, они уже точно знали о том, что на рабочем месте твоего отца, в нашем общем с ним служебном кабинете, нет никаких записей об итогах его встречи со своим осведомителем. Видимо, кто-то из наших сотрудников, вольно или невольно сработавший на этих людей, воспользовавшись похищенной ими связкой ключей и проверив, по их просьбе, служебный сейф и рабочий стол твоего отца, уже сообщил им о том, что ничего интересующего их здесь не нашёл. Но они просчитались… Дмитрий, при нашей последней с ним встрече, торопясь, оставил на моём рабочем столе небольшую, неизвестно как к нему попавшую книгу с закладкой на странице, текст которой, судя по всему, его сильно заинтересовал. Возможно, конечно, что эта книжка и этот текст, на заложенной им странице, к данному делу вообще не имеют никакого отношения, но, в этом, со временем, ты разберёшься уже сам… – подробно объяснил Сергею суть всех произошедших в последние дни, вокруг его отца, событий дядя Гриша, передавая ему в конце своего монолога вышеуказанную книгу, рассказывающую, судя по её названию, о неком архимандрите Фотии, жившем в России в первой половине девятнадцатого века.

– А куда ехал отец, когда в него врезался угнанный преступниками самосвал? – поинтересовался у дяди Гриши Смирнов-младший, крепко зажав в руке протянутую ему книжку.

– Никто не знает… но уже установлено, что выехал он из РОВД сразу после поступившего на телефон в нашем с ним кабинете звонка неизвестного лица из телефонной будки, расположенной в центре города. Видимо, Дмитрия, под каким-то весьма благовидным предлогом, специально выманили из служебного кабинета и хитроумно направили в том направлении, на котором его уже ждал самосвал-убийца.

– Дядя Гриша, а почему он Вам ничего не сказал, когда уходил из кабинета?

– Потому что меня там, тогда, не было… Я как раз в это время, в составе дежурной опергруппы, находился в совсем другом месте.

– И что же теперь будет?

– Ничего! Лично я не сомневаюсь в том, что труп Дмитриевского осведомителя в ближайшее время не будет найден, и, в связи с этим, после всех необходимых, в таких случаях, процедур, он будет объявлен без вести пропавшим. Также я не сомневаюсь и в том, что расследования обоих уголовных дел по ДТП, приведшему к смерти твоего отца, и убийству известного карманника «Когтя» окончатся обычными «глухарями». Поэтому, собственно говоря, я и решил, что ты обязательно должен знать обо всём этом. А, уж, пригодятся ли тебе, когда-нибудь, эти знания или нет – один Бог знает… – подвёл итог своему долгому рассказу дядя Гриша.

После этого он тяжело встал со стула и молча пошёл в кухню помогать своим женщинам домывать посуду.

Сергей же ещё какое-то непродолжительное время продолжил неподвижно смотреть в одну точку перед собой, пока волнение, внезапно охватившее его после глубокого внутреннего переосмысления полученной от дяди Гриши информации, не вызвало появление у него устойчивого желания мщения. Свершение возмездия для «Розенкрейцера» и прочих участников убийства отца – вот, что, отныне, будет больше всего волновать его на этом свете!

И уже на следующий за похоронами день Сергей решительно раскрыл на заложенной странице книжку об архимандрите Фотии – последнюю книгу, которую успел прочитать Смирнов-старший незадолго до своей смерти…

Глава 2. Заложенная страница

… 5 июня 1822 года в одной из многочисленных комнат Зимнего дворца сорокачетырёхлетний Благословенный император и самодержец Всероссийский (он же великий князь Финляндский и царь Польский) Александр I в назначенный им же час с нескрываемым любопытством ожидал прихода несколько необычного гостя, с которым ему настоятельно советовал встретиться ряд лиц из его близкого круга.

Его гостем, в этот раз, должен был стать человек, о котором последние месяцы говорил весь Санкт-Петербург. Это был – внезапно приобретший одинаково огромное влияние на умы как придворной знати и церковного руководства во главе с митрополитом Серафимом, так и простого люда с рядовыми священнослужителями, тридцатилетний настоятель Сковородского монастыря Новгородской епархии архимандрит Фотий – священнослужитель, снискавший себе славу резкого обличителя вредоносной для государственного устройства страны, православной веры и русского национального самосознания, деятельности созданной за несколько последних десятилетий в России сети тайных масонских обществ различного толка.

Пётр Никитич Спасский (в монашестве – Фотий) приобрёл вышеуказанную известность, практически, сразу после принятия им в 1817 году монашеского пострига, возведения в первый священный сан и назначения на должность учителя Закона Божьего в столичном Втором кадетском корпусе, в котором обучались четыре тысячи юношей.

Воспользовавшись этим назначением, молодой иеромонах в своих душеспасительных беседах незамедлительно принялся передавать открытым юношеским сердцам свою искреннюю любовь к родине, православной вере и традиционным ценностям русского народа, одновременно раскрывая им глаза на всю опасность «бесовских заговоров», методично и изощрённо готовящихся в недрах существующих масонских лож, насквозь пропитанных лютой ненавистью к Русской Православной Церкви и национальному устройству русского государства, а в последующие три года, помимо плановых занятий в кадетском корпусе, стал выступать ещё и с яркими проповедями на данную тему сначала в относительно небольшом соборном храме Александро-Невской Лавры, а затем и в огромном Казанском соборе.

Однако, обличительные проповеди харизматичного иеромонаха быстро привлекли к себе внимание не только его столичных поклонников, но и его влиятельных врагов из числа членов критикуемых им тайных обществ. На него моментально, буквально со всех сторон, посыпались анонимные угрозы расправы, и лишь решительно вставшие на защиту своего любимого учителя кадеты, сопровождавшие его повсюду за стенами учебного заведения, помешали их исполнению.

Тогда, не сумев ни уничтожить физически, ни напугать смелого иеромонаха, его враги решили избавиться от него посредством хорошо продуманной интриги, в результате которой после его очередной разоблачающей их действия проповеди в Казанском соборе он был удалён из Санкт-Петербурга путём его назначения на должность настоятеля небольшого Деревяницкого монастыря, расположенного недалеко от Новгорода.

Это назначение принесло ему игуменский сан, но, являясь, по сути, почётной ссылкой, сильно огорчило молодого игумена. Однако, он, руководствуясь изречением «На всё воля Божья!», с примерным послушанием принял очередной поворот в своей судьбе. В этот период его чаще стали посещать чудесные видения, которыми он охотно делился с монахами своего монастыря: то он узрел, как его духовный наставник «владыка Иннокентий был принят в небесные обители» (и, действительно, данный священнослужитель был прославлен Русской Православной Церковью в лике святых в 2000 году), то – как «святой Георгий посулил лично ему скорое игуменство в Юрьевском монастыре Новгородской епархии» (и, действительно, в августе 1822 года он был с почётом назначен на имеющую традиционно большое влияние в православной России должность настоятеля данного монастыря (одного из трёх самых древних российских монастырей), в котором, позже, и закончил свой жизненный путь), то – многие другие (в точности сбывшиеся позднее) пророческие видения, касающиеся, в том числе, и всей России.

Полные аскетизм и воздержание, постоянные молитвы и бдения, ношение изнуряющих тело власяницы и железных вериг, истязающих плоть и очищающих дух от скверных помыслов, а также непоколебимая преданность делу Церкви, послужили причиной тому, что сначала в Новгороде и его окрестностях, а затем и во многих других местностях Российской империи, и, в первую очередь, в Санкт-Петербурге, игумен Фотий стал считаться истинным праведником русской земли и избранником Божьего провидения, ведущим свою жизнь под стать той, которую ранее вели знаменитые ветхопещерники – первые подвижники раннего христианства.

Высоко оценив заслуги перед Церковью ставшего всенародно известным игумена, новый глава Русской Православной Церкви митрополит Серафим, полностью разделявший его взгляды, перевёл последнего на должность настоятеля более крупного по размеру территории и численности находящихся там монахов Сковородского монастыря Новгородской епархии и возвёл его в следующий, более высокий и значимый в церковной иерархии, духовный сан архимандрита.

Вот, с этим человеком и предстояло нынче встретиться русскому императору Александру I, которого в последнее время всё чаще стали обуревать тревожные мысли об усиливающемся смятении в душах значительной части российского дворянства (в том числе, находящегося на военной службе), вызванном повальным увлечением молодых дворян мистицизмом, активно привнесённым в устоявшуюся жизнь России из Англии, Германии и Франции; причём, как не парадоксально это звучит, больше всех в сложившейся ситуации был виноват лично он.

Именно он, Благословенный император и самодержец Всероссийский, будучи молодым и легкомысленным, в самом начале своего царствования, широко распахнул то ли полуоткрытые, то ли полузакрытые его коронованными предшественниками бабушкой Екатериной II и отцом Павлом I «духовные ворота» своей великой страны перед масонскими учениями всех направлений, в небывалых доселе масштабах хлынувшими на просторы России и в сжатые сроки охватившими все большие города империи своими многочисленными «ложами» (с собственными таинственными уставами и антиправославными русофобскими литературными произведениями), вовлечение в которые его поданных, в последние годы, происходило сверхускоренными темпами.

Александр I, в юности сам попавший под влияние либеральных идей и мистических настроений, особенно усилившихся в Европе в период Французской революции, в первое время после своей инаугурации всерьёз планировал провести в России кардинально меняющие её национальный уклад жизни либеральные реформы и направить её духовную жизнь в русло максимального приближения к некой мистической «всемирной истине», рассматривая, при этом, в числе прочих, и возможность реального осуществления на территории империи проповедуемого европейскими масонскими ложами объединения всех существующих религиозных вероисповеданий с их традиционными обрядами в неком лоне «универсального христианства».

Однако, с возрастом и приобретённым с годами политическим и житейским опытом он, во многом, пересмотрел свои прежние взгляды и сначала постепенно свернул так толком и не начавшиеся промасонские либеральные реформы, а затем задумался и о негативных последствиях снятия им ранее всех ограничений в отношении деятельности на территории его империи постоянно множащихся мистических обществ с их непонятными тайными обрядами и неясными целями, приведших духовное состояние страны отнюдь не к тем результатам, на которые он рассчитывал.

Словом, ожидаемый им приход архимандрита Фотия оказывался для императора весьма своевременным и знаковым.

В это самое время уже подошедшего ко входу в императорский дворец архимандрита также не отпускали мысли о важности предстоящей встречи.

О ней Фотий узнал ровно в тот момент, когда после своего кратковременного пребывания текущей весной (по приглашению митрополита Серафима) в столичной Александро-Невской Лавре он стал планировать свой скорый отъезд в родную Скороводскую обитель. Именно тогда к нему обратился ряд близких к царю лиц с неожиданной просьбой отложить свой отъезд до возвращения в столицу временно отсутствовавшего там Александра I.

Фотием овладело искреннее недоумение по данному поводу. Он никак не мог понять главного – о чём ему говорить с императором! Но буквально ночью того же дня ему во сне явился Святой великомученик Георгий с повелением остаться в столице, и он послушно отложил свой отъезд…

Узнав о дате своей аудиенции с царём, архимандрит, перед столь знаменательной встречей, попросил помощи и заступничества у Пресвятой Богородицы в своей молитве перед её иконой в Казанском соборе и получил благословение древней иконой Нерукотворного Спаса от митрополита Серафима. Внутреннее решение о необходимости доведения до императора всей правды о засилии в стране тайных масонских лож, возглавляемых, в том числе, и лицами из самого близкого его окружения, было принято.

Фотий прекрасно осознавал то, чем может окончиться для него эта встреча, если император ему не поверит. Не так давно один из русских патриотов уже попытался предупредить российское общество о чрезвычайной опасности, исходящей от тайных мистических обществ, издав обличающую масонов книгу «Беседа о бессмертии души», и эта попытка закончилась для него весьма печально. Усилиями влиятельных масонов весь его труд был изъят и целиком уничтожен, а он сам был навсегда выслан из столицы в захудалый, на тот момент, Харьков. Однако, этот пример не остановил бесстрашного архимандрита.

Войдя во дворец и поднимаясь по его широким лестницам, Фотий принялся осенять крестным знамением как самого себя, так и все встречающиеся на его пути входы и проходы в другие комнаты, искренне полагая, что «здесь живут и действуют тьмы сил вражьих, и ежели оные, видя крестное знамение, отбегут от дворца на сей час его прихода, то Господь даст ему благодать пред лицом Царя и преклонит сердце императора послушать то, что на его сердце есть ему возвестить».

Продолжая на своём пути размышлять о важности возложенной на него Господом миссии, Фотий оказался перед дверями, которые при его приближении молча распахнули двое стоящих около них царских слуг в красивых ливреях. Архимандрит, замедлив на долю секунды свой и так неторопливый шаг, решительно вошёл в царские апартаменты.

Ожидавший его император находился в глубине комнаты и несколько в стороне от её входа. Он явно ждал, что Фотий первым делом подойдёт к нему и услужливо благословит его по церковной традиции. Однако, архимандрит, не обращая на «царя земного» никакого внимания, сначала неспешно осмотрелся и, найдя взглядом икону с образом Царя Небесного, висевшую на противоположной от императора стене, обернулся к ней лицом, потом, трижды покрыв себя крестным знамением, поклонился святому образу, и лишь затем предстал перед Александром I.

Император, изумлённый демонстративно смелым поведением знаменитого архимандрита, сотворившего честь Богу прежде, чем ему, и принципиально не отошедшего от положенного православного ритуала вхождения в чужое помещение, моментально попал под влияние своего харизматичного гостя. Он с почтением подошёл к Фотию и, принимая от него благословение, с христианским послушанием поцеловал протянутую ему руку, после чего благоговейно приложился к небольшому образу Спасителя, также протянутому ему архимандритом.

– Я давно желал видеть тебя и принять твоё благословение, отец Фотий, – произнёс, наконец, Александр I.

– Яко же ты хочешь принять благословение Божие от меня, служителя святого алтаря, то, благословляя тебя, глаголю: мир тебе, Царь наш! Спасись и радуйся! Господь с тобою будет! – сказал ему в ответ Фотий.

После этих слов император, почтительно взяв архимандрита за руку и вежливо показав место, где тому подлежит сесть на время беседы, самолично посадил последнего на широкий стул. Сам же, глядя Фотию прямо в глаза, сел напротив его настолько близко, что архимандрит сразу понял – разговор будет долгий и доверительный.

Фотий осенил себя и императора крестным знамением и приготовился к длительной беседе. Первым её начал Александр I. Он стал расспрашивать его о времени, проведённом последним в кадетском корпусе, где будущий архимандрит служил учителем Закона Божьего, и о годах его монастырской жизни. Фотий же, отвечая ему на его вопросы, попутно говорил царю о Святой Церкви, возрастающей опасности для православия и спасении души человеческой, ненавязчиво стараясь внушить тому надлежащую православному веру в силу Креста и крестного знамения.

– Не имеешь ли ты, отец Фотий, что-то особенное сказать мне? – неожиданно спросил архимандрита проникшийся к нему доверием Александр I.

– Никаких нужд земных для обители и себя я не имел и не имею. С нами Бог, а с Ним всё у нас есть! Единственное тебе нужно поведать, что для тебя паче всего нужнее: враги Церкви Святой и Царства Русского весьма усиливаются. Зловерие и соблазны явно и с дерзостью себя открывают. Как поток водный разливается всюду нечестие… Великий вред святой вере Христовой и царству твоему хотят сотворить тайные злые общества, но они не успеют. Бояться их нечего! Надобно лишь внутри самой столицы дерзость врагов, тайных и явных, в успехах их немедленно остановить! Господь с тобою, о Царь наш! Даётся тебе благодать и крепость. Всё можешь ты во славу Божию сотворить. Праведные скорбят, видя успехи врагов, но чают, что Господня десница воздвигнет тебя, Царь наш, защитить Церковь Святую и веру Христову! – взволнованно произнёс Фотий.

– Может, отец Фотий, у тебя есть и что-то более конкретное сказать мне о тайных врагах наших и действиях их во вред народу русскому? – задал очередной свой вопрос архимандриту внимательно выслушавший его император.

– Есть, о Царь наш! И, коли желаешь, то слушай! – всё также витиевато ответил ему архимандрит и тут же принялся взволнованно рассказывать не на шутку встревожившемуся Александру I ту правду о реальном духовном состоянии российского общества, которую ему, до него, никто не хотел или не решался говорить.

Фотий подробно поведал императору о том, что в его огромной империи существует уже порядка ста масонских лож, в которых, в общей сложности, состоят около пяти тысяч человек – практически, весь цвет русской аристократии, и что знатные дворяне вступают в масонство, порой, целыми родами. Да, и как им не вступать, если в самых влиятельных столичных ложах списки состоящих в них дворян начинаются с отдельных членов царствующей фамилии и даже некоторых лиц из числа близких друзей самого императора, а значительная часть всех действующих в России общественных организаций являются либо замаскированными разновидностями масонских лож, либо обществами, находящимися под их несомненным влиянием.

Он попытался донести до него необходимость осознания им того, что в систему главных приоритетов в деятельности руководства любых масонских лож и большинства масонов высших степеней (сверхсекретных даже в их среде) всегда и везде входят внедрение своих людей во все влиятельные структуры государства (или привлечение в свои ряды уже находящихся там лиц), придание деятельности данных структур антинационального характера и осуществление тотального контроля над всеми существующими духовными центрами и печатными типографиями той страны, в которой они пребывают.

Фотий подчёркивал, при этом, что масоны не отошли от этой своей разрушительной практики и в России. Так, уже с момента образования министерской системы российского правительства (произошедшего уже при Александре I) многие ключевые посты во вновь образованных министерствах заняли исключительно высокопоставленные масоны, проталкивающие, в числе прочих, проект создания единой масонской ложи, якобы, под покровительством правительства (а в действительности, конечно – совсем наоборот) и постановки вопросов повышения в должности государственных чиновников в прямую зависимость от их повышения в масонских степенях.

Архимандрит раскрыл глаза императору на то, что тайные общества стали массово проникать даже в саму основу его империи – русскую армию – стремительно разлагая изнутри единый офицерский корпус. А это уже ясно указывало на то, что в интересах тайных руководителей созданной сети мистических лож в стране зреет всеобъемлющий антироссийский заговор и грядёт военный переворот. Положение усугублялось ещё и тем, что многие из присутствующих в правительстве страны и российском обществе патриотов даже не подозревали о разрушительных целях масонских лож и относились к ним, как к абсолютно безвредным творческим кружкам, так как лидерами местного масонства была совершена коварная подмена отдельных ценностных понятий: отступление от православной веры в рядах русской аристократии стало называться непонятным для многих словом «мистицизм», а поклонение ложным богам – невинным «духовным исканием».

Фотий громогласно констатировал тот факт, что к нынешнему 1822 году под контролем высокопоставленных масонов оказались даже Святейший правительствующий синод и Министерство духовных дел и народного просвещения России, и теперь в печати происходил настоящий разгул засилья представителей тайных обществ, открыто выпускающих свои масонские вестники и нещадно критикующих всех, кто пытается хоть как-то им противостоять.

Доведя до императора всю вышеперечисленную информацию, Фотий, в подтверждение своего рассказа, подкрепил его несколькими сделанными им лично выписками из запрудившей Россию мистико-еретической литературы, носящей явно антинациональный и антиправославный характер, которые он немедленно передал Александру I, и пообещал, в дальнейшем, исправно пересылать тому все аналогичные, разоблачающие деструктивные цели масонов, выписки из их «бесовских» книг, которые периодически приносили ему в монастырь его многочисленные сторонники.

– Против тайных врагов наших мало уже действовать тайно. Надобно открыто запретить их и впредь жёстко поступать с ними! – подводя итог сказанному, произнёс в конце своего длинного повествования Фотий (имея ввиду не воздействовавшие должным образом на масонов словесные предупреждения их руководителям, вынесенные ранее в их адрес, в устной форме, Екатериной II и Павлом I) и осенил себя крестным знамением.

Реакция Александра I на рассказ архимандрита была крайне неожиданной для последнего. Император упал на колени перед образом Спасителя и, оборотившись лицом к Фотию, сказал: «Возложи руки твои, отче, на главу мою и сотвори молитву Господню обо мне!».

Фотий исполнил просьбу царя и, прочитав молитву, благословил его. В ответ Александр I, стоя на коленях, поклонился ему в ноги, а, встав с пола и приняв его благословение, поцеловал архимандриту руку и попросил того не забывать его в своих молитвах и посылать ему своё благословение. После этого император благоговейно довёл Фотия до дверей и, благодаря того за посещение, сердечно с ним попрощался.

Архимандрит, радуясь благополучному окончанию этой встречи и явной благодати, посетившей императора после их полуторачасовой беседы, в приподнятом состоянии отправился к митрополиту Серафиму, который узнав о всех подробностях его разговора с Александром I, крепко обнял Фотия и горячо поблагодарил его за то, что он не побоялся довести до царя всю боль Русского народа и Русской Православной Церкви за творящееся в имперских верхах мракобесие.

Итогом данной судьбоносной встречи архимандрита Фотия и императора Александра I стал подписанный и переданный последним на исполнение министру внутренних дел империи В. П.Кочубею 1 августа 1822 года «Указ об уничтожении масонских лож и всяких тайных обществ», под страхом наказания запрещавший на территории России деятельность такого рода организаций и состояние в них государственных чиновников всех рангов и снятие в 1823–1824 годах (после последующих встреч архимандрита и императора, на которых последнему была предоставлена дополнительная, компрометирующая масонство, информация) с государственных должностей всех уличённых в принадлежности к масонским ложам и не выполнивших запрещавший их деятельность императорский указ руководителей (даже тех, кто принадлежал знатным дворянским родам и входил в круг его личных друзей). Что же касается выявленных масонов-иностранцев, то все они были немедленно и навсегда высланы из Российской империи…

Глава 3. Разговор с историком

Внимательно прочитав этот отмеченный отцом текст в переданной дядей Гришей книге и как следует поразмыслив о его содержании, Сергей, первым делом, направился к своему школьному учителю истории – Евгению Николаевичу Сутормину, на редкость доброму и много знающему пожилому человеку, которого любили, без исключения, все ученики их школы.

Сутормин, уже зная о постигшем Смирнова горе, сначала принёс ему свои искренние соболезнования по поводу гибели отца и лишь затем, усадив несчастного паренька за стол с чаем и печеньем, напрямую спросил своего недавнего ученика о том, что привело его к нему.

Сергей, не скрывая нетерпения и не вдаваясь в излишние, на его взгляд, подробности, попросил своего бывшего учителя немедленно рассказать ему всё, что тот знал о масонах.

Евгений Николаевич, конечно, сильно удивился странному интересу Смирнова к этой тематике, но, будучи глубоко интеллигентным человеком, не стал расспрашивать последнего о причинах, побудивших его к выяснению данного вопроса, и, без лишних слов, подробно рассказал Сергею наиболее известные исторические факты о мировом масонстве, в целом, и российском масонстве, в частности.

Он поведал ему, что масонство или, как его ещё многие называют – франкмасонство, является, по сути, огромным транснациональным общественным движением общей численностью порядка четырёх миллионов человек, умело сочетающим в своей идеологии самые разнообразные эзотерические, религиозные и естественнонаучные представления.

Из этих четырёх миллионов адептов масонского движения ныне, по его мнению, примерно три четверти являются гражданами США и Великобритании с их сторонниками в других странах мира, а одна четверть – гражданами Франции с их разбросанными по всему свету единомышленниками и независимыми от «французских» и «англо-саксонских» масонских течений прочими гражданами самых различных государств, имеющими свои собственные «модернистские» идеологии.

Со слов Евгения Николаевича, самое первое масонское общество было официально создано в Англии ещё в далёком 1717 году. «Масоны» или «франкмасоны» (в переводе на русский – «вольные каменщики») были напрямую обязаны данным своим названием старинной «Гильдии каменщиков» – первой закрытой профессиональной организации, действовавшей, в тот период, на английской территории.

Тогда же, как рассказывал Сутормин, были разработаны и первые жёсткие требования к структурам создаваемых масонских лож и вступающим в них кандидатам. В каждой масонской ложе, действующей по специальному, единому для всех обществ одного из вышеупомянутых направлений, уставу, существуют три основных степени совершенствования её членов: «ученик», «подмастерье» и «мастер».

В первой степени «ученика», как подчёркивал Евгений Николаевич, содержатся лишь базовые элементы нравственно-этической системы масонства, обращающие внимание посвящаемого на необходимость углублённого самопознания, саморазвития и самосовершенствования, работы над собой и своими недостатками. Во второй же степени «подмастерья» внимание посвящаемого обращается уже на окружающий мир, философию его восприятия и свою активность в нём. Содержание данной степени апеллирует к разуму человека, проходящему через неё.

Наиболее же важной и драматической масонской степенью, по словам школьного историка, является третья степень «мастера», посвящённая, помимо прочего, изучению тематики смерти «мастера Хирама» – легендарного руководителя строительства «храма Соломона», убитого тремя подмастерьями, недовольными своим положением среди остальных строителей. Этот мастер из легенды, по убеждению масонов, имеет свой конкретный прообраз в Библии. Так это или не так – большой вопрос, но, в любом случае, рассказ о смерти «мастера Хирама» имеет полностью масонское происхождение и никак не связан с библейским текстом.

Сутормин обратил также внимание Сергея на то, что, на первый взгляд, масонство как бы не представляет собой ничего опасного для окружающих. Любая масонская ложа кажется несведущим людям неким клубом по интересам для «заумных» граждан, помешанных на смеси эзотерики. философии и вырванных из контекста различных религий догм и ритуалов, густо сдобренной романтикой таинственности и пафосом декларируемых принципов свободы, равенства, братства и справедливости.

Однако, как подчеркнул Евгений Николаевич, это – не так. Всё вышеперечисленное является лишь лакированной приманкой для творческой интеллигенции, влиятельных чиновников и крупных финансистов, попадающих в сети талантливых манипуляторов, использующих, впоследствии, этих далеко неглупых людей с их идеями, деньгами и связями в своих абсолютно прагматичных и порой глубоко циничных целях, касающихся влияния на внутреннее политическое устройство и внешнюю политику каждой конкретной страны, попадающей в орбиту интересов вышеуказанной масонской ложи.

С его слов, всех наиболее влиятельных и одарённых, в понимании вышеупомянутых манипуляторов, лиц из масонского «братства», после многочисленных проверок, постепенно привлекают к деятельности, о которой остальные «братья» даже не догадываются. Для этого существуют следующие – секретные – степени посвящения и тайные организации с неясными целями внутри самих масонских лож. И, вот эти то, глубоко законспирированные, организации и люди, в них входящие, могут быть очень опасными, как для целых государств, так и для любых конкретных лиц, оказавшихся по тем или иным причинам на их пути…

Что касается России, то, по мнению Евгения Николаевича, масонство в ней появилось всё в том же далёком восемнадцатом веке: официально первая ложа была открыта в Российской империи в 1731 году, когда Великая Ложа Англии назначила Провинциальным Великим Мастером для России капитана Джона Филипса. Следующим руководителем масонов в России в 1740 году стал генерал на русской службе Джеймс Кейт, а в 1772 году местных масонов возглавил российский гражданин И. П. Елагин, при котором масонство на русской земле расцвело бурным цветом.

И лишь в 1822 году, по словам учителя истории, российский император Александр I своим жесточайшим указом запретил масонство на всей территории России. Однако, несмотря на данный указ, пробуждение российской элиты того времени от длительного масонского сна произошло не сразу и не при этом императоре.

России, как с упоением рассказывал Сутормин, потребовалось пройти через кровавую попытку государственного переворота, осуществлённую в 1825 году так называемыми «декабристами» – офицерами из нескольких тайных обществ, большинство из которых одновременно являлись, как членами данных организаций, так и членами ушедших в подполье масонских лож, обманом выведшими на Сенатскую площадь подчинённых им солдат, чтобы взошедший, в этот сложный момент русской истории, на качающийся царский престол новый российский император НиколайI, наконец-то, перешёл к более жёстким мерам в отношении масонских и прочих тайных обществ на территории унаследованной им империи.

Со слов Евгения Николаевича, для эффективной борьбы с данными обществами Николай I в 1826–1827 годах создал в России особую политическую полицию – Отдельный корпус жандармов, специально предназначенный для выявления таких организаций и входящих в них лиц, установления истинных целей данных обществ и их членов и, соответственно, произведения необходимых арестов с последующим преданием суду всех выявленных врагов Российского государства и полной ликвидацией организаций, в которых они состояли.

И лишь после этого, по мнению Сутормина, число масонских лож и количество состоявших в них членов стало постепенно уменьшаться, а во второй половине ХIХ-го века, практически, сошло на нет, уступив «пальму первенства» среди тайных обществ революционным организациям различного толка. Так продолжалось вплоть до русской революции 1905 года, после которой, воспользовавшись предоставленными императором Николаем II политическими свободами, в Российской империи вновь, как грибы, стали расти масонские организации самых разных течений.

В частности, в 1905 году, как подробно рассказывал школьный историк, в России открыли свои ложи ВВФ («Великий Восток Франции») и ВЛФ («Великая Ложа Франции»), впоследствии пооткрывавшие под своей эгидой кучу местных «доморощенных» лож типа «Полярная звезда», «Астрея» и «Феникс». А в 1912 году в России самоорганизовалась ещё и формально независимая от мирового масонства ложа ВВНР («Великий Восток Народов России») – масонская ложа с кардинально отличающимися от всех подобных организаций уставом и стандартами своей деятельности.

Со слов Сутормина, в ней была упразднена степень «подмастерье» и отменены, практически, все традиционные ритуалы (в том числе, ритуал посвящения в масоны, хорошо описанный ещё самим Львом Толстым в его романе «Война и мир»), допущены к приёму в организацию женщины и разрешено широкое обсуждение политики на своих собраниях вплоть до написания политических статей и воззваний. Одним словом, в данной организации были нарушены все основные принципы существования традиционных масонских лож.

Её многолетняя провокационная деятельность, особенно на фоне тяжелейшей войны России с Германией, как подчёркивал Евгений Николаевич, в конечном счёте, и привела страну к повлекшей отречение царя Февральской революции 1917 года и приходу к власти Временного Правительства, членами которого, практически поголовно, являлись члены ВВНР и прочих масонских обществ новой волны, а его руководителем был избран один из самых ярых членов ВВНР – А. Ф. Керенский, являвшийся с 1916 года и до момента своего избрания в правительство руководителем этой самой многочисленной масонской ложи в Российской империи.

Однако, как продолжал рассказывать Сутормин, сразу после Октябрьской революции «Великий Восток Народов России» прекратил своё существование, и в охваченной войной стране остались лишь отдельные разрозненные и весьма малочисленные масонские организации разных мастей. Установление же после Гражданской войны в России крайне жёсткой власти большевиков и репрессивная деятельность их правоохранительных органов и вовсе обеспечили в 30-е – 40-е годы ХХ века, практически, полную ликвидацию в ней масонства.

Завершив эту ёмкую и во всех отношениях познавательную лекцию для своего единственного слушателя, Евгений Николаевич устало зевнул и, громко вздохнув, прямо спросил Смирнова: всё ли он понял из рассказанного им.

Озадаченный услышанным, Сергей лишь утвердительно кивнул в ответ головой и искренне поблагодарил Сутормина за такой подробный рассказ по интересующей его теме, после чего, не став дальше злоупотреблять гостеприимством старого учителя, поспешно удалился из его квартиры.

После прослушанной им лекции в голове у него возник полнейший сумбур. Однако, при всём, при этом, Сергей сумел понять главное: во-первых, не факт, что та самая тайная «секта», представитель которой контактировал с погибшим карманником, вообще, имела какое-либо отношение к масонству, а, во-вторых, если она и имела к нему какое-то отношение, то тогда этот факт противоречил бы утверждению учителя истории о том, что уже минимум как полвека в стране не слышно ни об одной ныне действующей масонской организации и ни об одном реально существующем масоне.

Таким образом, расследование им обстоятельств смерти его отца, даже не успев, как следует начаться, уже зашло в полнейший тупик.

Осознав это, Смирнов прагматично решил, что, значит, ещё не пришло время для свершения задуманного им возмездия, и, следовательно, надо немного успокоиться и отложить поиск убийц своего отца до той поры, когда в данном таинственном деле появятся хоть какие-нибудь реальные зацепки.

Глава 4. Поездка в колхоз

Наступило первое сентября, и только две недели назад справивший сорокадневные поминки по своему отцу Сергей вынужден был направиться в институт. Начинался новый – студенческий – этап в его жизни, и он очень надеялся на то, что этот период с присущей ему интенсивностью происходящих событий сможет быстро излечить его израненную недавней трагедией душу.

Чтобы обеспечить себя средствами на жизнь в период своей будущей учёбы в высшем учебном заведении, Смирнов ещё двенадцать дней назад сдал внаём (естественно, неофициально) найденным с помощью дяди Гриши квартирантам свою просторную трёхкомнатную квартиру, расположенную в многоэтажном доме «брежневской» постройки в центре города, а сам переехал на его окраину, где за меньшую в три раза цену снял маленькую комнату в частном доме с частичными удобствами у ранее незнакомой ему старушки.

По его расчётам разницы в месячной арендной плате и планируемой месячной стипендии, установленной на его факультете, должно было хватить, чтобы обеспечить ему минимальное материальное благополучие в каждый месяц его будущей более чем пятилетней учёбы. Что же касается денег на приобретение одежды и возможные развлечения, то здесь он рассчитывал на возможные кратковременные подработки вне стен ВУЗа, которыми, тогда, по традиции промышляли многие студенты того времени…

В актовом зале института, как говорится, не было яблоку места упасть. Все поступившие, а это около двухсот человек, были пофамильно озвучены и разбиты на несколько учебных групп в рамках трёх факультетов, действовавших, на тот момент, в данном филиале московского ВУЗа.

После этого студентам, получившим свою порцию обязательных в этом случае поздравлений и напутствий, сначала объявили о том, что они на сегодня свободны, а затем о том, что завтра их всех ждёт «приятная обязанность советского студенчества» – поездка на восемь дней в ближайший к городу сельский район для помощи местным колхозникам в уборке урожая картофеля, в связи с чем они на следующий день, в обязательном порядке, должны прибыть в институт к восьми часам утра в рабочей одежде и с комплектом самых необходимых на указанный период времени вещей.

Естественно, что последнее объявление сразу же вызвало у молодёжной аудитории достаточно шумное оживление, несколько разрядившее стоявшую до этого момента торжественно-пафосную обстановку в зале.

– Передали нынче SOS: едет банда в наш колхоз, – громко пошутил кто-то из новоявленных студентов, и после его слов тут же раздался искренний и звонкий смех всех присутствующих, причём заулыбались даже присутствовавшие на торжественном собрании институтские преподаватели.

Общий смех оказался настолько заразительным, что до того мрачно сидевший Сергей тоже не смог удержаться от небольшой улыбки на своём лице и, пожалуй, впервые за всё время после постигшей его трагедии почувствовал столь необходимую ему отдушину в собственном состоянии горя и безысходности.

Он вдруг сразу почувствовал себя неотъемлемой частью этого весёлого и шумного студенческого братства, к которому отныне принадлежал, и это открытие чрезвычайно его обрадовало и воодушевило.

На следующий день ровно в восемь часов утра их рассадили по нескольким автобусам и в течение часа развезли по небольшим деревням отведённого для их помощи района.

Две студенческие группы, в состав одной из которых вошёл и Смирнов, были привезены в маленькую деревеньку, домов так в тридцать, и высадили у новенького деревянного здания колхозного правления именно в тот момент, когда разъярённый председатель местного колхоза распекал изысканными «трёхэтажными» выражениями пятерых понуро стоявших перед ним мужиков неопределённого возраста и неопрятного вида за вчерашний прогул по причине их коллективной пьянки.

Увидев более сорока высыпавших из автобусов парней и девушек, мужики немного подтянулись, и один из них с видом глубокого раскаяния произнёс самую знаменательную фразу, которую Сергей когда-нибудь слышал в своей жизни: «Ты это, Петрович… Прости нас… Больше это никогда не повторится… Всё пропьём, но колхоз не опозорим!».

Под громкий смех студентов Петрович, закашлявшись, лишь молча развёл руками и, отпустив провинившихся, незамедлительно переключился на прибывших горожан.

К нему подошли два сопровождавших студентов институтских преподавателя, и он вместе с ними наскоро обговорил все необходимые вопросы, касающиеся приехавшей молодёжи.

Были названы номера домов, в каждый из которых предполагалось определить на постой по три или четыре студента, и педагоги быстро развели парней и девушек по их местам временного проживания, чтобы те до начала работы успели познакомиться с хозяевами этих жилищ и оставить там свои вещи. После этого студентам надлежало в течение часа прибыть к колхозному правлению и получить, там, указания председателя насчёт ожидавшего их фронта работ.

Сергей и три его одногруппника, представленных преподавателем как «Максим Рекрутов, Роман Фёдоров и Виктор Горчаков», были определены на постой в дом, находящийся на самом дальнем расстоянии от колхозного правления.

Этот факт нисколько не омрачил настроения прибывших к данному дому, и вся вышеназванная четвёрка парней, не обращавших до сей поры никакого внимания друг на друга, впервые обменялась между собой оценивающими взглядами и, судя по первым впечатлениям, оказалась весьма довольной результатом свершившейся «жеребьёвки».

Будущие соседи Сергея по данному сельскому «общежитию» были примерно одного с ним роста и телосложения и вполне себе симпатичными ребятами. Так, темноволосый Максим обладал по-мужски немного грубоватой, но, в целом, чрезвычайно обаятельной физиономией «парня из глубинки», Роман имел густые светло-русые волосы, слегка прикрывающие верхнюю часть его небольших ушей, и более тонкое, выдающее потомственного горожанина в нескольких поколениях, строение внешности, а уступавший им пару сантиметров в росте и килограммов пять-шесть в весе Виктор, обладавший, в добавок ко всем «минусам» своей фигуры, ещё и довольно редковатыми коротко стриженными волосами соломенного цвета, явно выделялся на их фоне на редкость отточенными и привлекательными чертами своего лица.

Обменявшись взглядами, парни подбадривающе подмигнули друг другу и не спеша вошли в предназначенный им дом.

В прихожей их встретила весьма энергичная для своих семидесяти лет «квартирная» хозяйка этого жилища – невысокая женщина худощавого телосложения, назвавшаяся бабой Клавой.

Представившись, она сразу же поинтересовалась именами своих недельных квартирантов и, дождавшись того момента, когда последний из них снимет свои резиновые сапоги, провела их через широкую кухню с большим обеденным столом к одной из закрытых дверей двух её комнат.

– Вот здесь вы будете жить, а точнее, проводить время после работы и спать. Два спальных места – кровать и кушетку – вы видите, а ещё два места установите сами – вон, за шифоньером, стоят две раскладушки. Матрацы, одеяла, подушки и постельное бельё на всех – лежат на кровати. Разберётесь! Свои вещи можете разложить в шифоньере. Там – как раз четыре полки. Все – свободные. Там же есть свободные вешалки для ваших рубашек, джемперов и брюк. На внутренней стороне одной из его дверок есть большое зеркало – причёсывайтесь на здоровье! Верхнюю одежду – осенние куртки и ватники – вешайте на вон те большие гвозди, вбитые в стену с левой стороны от входа в комнату, а обувь оставляйте там, где сейчас оставили – при входе из прихожей в кухню, – раскрыв перед студентами дверь в среднюю по размерам комнату, пояснила им баба Клава.

– А телевизор у Вас в доме есть? – буднично спросил у неё Сергей.

– Телевизора – нет, а, вот, радио – есть. Кстати, в вашей комнате. Вон – на стене, справа от входа!

– А где у Вас, так сказать, удобства? – с изрядной долей пессимизма поинтересовался у бабы Клавы производивший впечатление заядлого скептика Виктор.

– Уборная во дворе – не заблудитесь, а умывальник – в прихожей. Воду для него будете носить сами из колодца. Он – рядом – в каких то тридцати метрах от дома, дальше по улице. И не забывайте вовремя выливать использованную воду из ведра под умывальником! Выливать её надо не куда-нибудь, а – в огород. Он начинается сразу за большим сараем. Найдёте!

– А кормить кто нас будет? – громко и немного развязно спросил у хозяйки разбитной на вид Роман.

– Утром – перед работой, и вечером – после работы – кормить вас буду я. Продукты обещал подкинуть позднее Петрович. А, вот, обедать будете в сельской столовой, в которую вас будут возить днём на колхозном автобусе. Кормят там сносно. Не помрёте! – быстро ответила ему баба Клава и тут же поспешила к расположенной в кухне русской печке, внутри которой что-то варилось в двух больших чёрных чугунках.

– Однако… – только и смог изумлённо отреагировать на последнюю фразу хозяйки наиболее серьёзно выглядевший из них Максим.

Парни заулыбались и принялись быстро размещаться в отведённой им комнате. Кровать, кушетку и раскладушки – разыграли на спичках. По местам для одежды договорились без жеребьёвки. Разгрузив сумки с вещами и убедившись, что у них есть ещё полчаса в запасе, молодые люди присели на кровать и кушетку.

– Ну, как вам наши здешние апартаменты? – откинувшись на спинку кушетки обратился с вопросом к своим новым приятелям Сергей.

– В принципе, жить можно! – бодро ответил за всех усевшийся рядом с ним Роман.

– Жить везде можно, даже в Антарктиде, лишь бы условия для этого были, – уточнил удобно развалившийся на кровати Максим.

– Чего зря обсуждать эту тему. Как будто у нас есть выбор… – сумничал расположившийся с ним в положении полулёжа Виктор.

– А ты иногородний или местный? – спросил у него Роман.

– Местный. Живу на нашем главном проспекте, – лениво ответил ему Виктор. – А ты?

– Хм… И я – с проспекта… в его ближней к центру части.

– Ну, а моя пятиэтажка – в самом конце проспекта.

– Серёг, а ты где обитаешь? – обратился с аналогичным вопросом к Смирнову Максим.

– В самом центре. Правда, сейчас, на время учёбы, по ряду обстоятельств временно перебрался в частный сектор на окраину города, – не вдаваясь в подробности, ответил ему Сергей.

– А я – из не столь отдалённого от вас закрытого города! Да, да… того самого, который в своём современном наименовании имеет в конце цифровое обозначение, – посчитал нужным пояснить о себе Максим.

– Получается, что из всех нас – лишь ты один иногородний? – меланхолично уточнил у него Виктор.

– Получается так, – также меланхолично ответил ему Максим.

– Ну, и, где же ты поселился в нашем городе? – поинтересовался у него Сергей.

– В общежитии швейной фабрики. Там у меня родственник на неплохой должности работает. Так, вот, он в два счёта меня на эту фабрику ночным сторожем оформил и даже отдельную комнату для меня в их общежитии выбил. Позавчера уже туда вселился, – буднично пояснил всем Максим.

– Ну, и как там? Девок, наверное, полно? – с азартом подключился к его расспросу Роман.

– Полно, – расплылся в улыбке Максим. – С одной я даже познакомиться успел. Да так, что вчера она уже меня ужином угощала!

– Неплохо устроился! Считай, в центр цветника попал. Везёт же… Ну, тогда, после окончания этой нашей добровольно-принудительной картофельной ссылки, жди нас в гости! А… мужики? – подскочил на месте явно оживившийся Роман.

– Да, у нас самих в группе – сплошной цветник. Более половины – бабы! Выбирай – не хочу! – всё тем же ленивым тоном высказался по данному вопросу Виктор.

– Ну, нет! Здесь я – пас! У меня – принцип! По месту проживания, учёбы и будущей работы – никаких интимных отношений с женским полом! Живо женят на себе. А мне ещё институт окончить надо и армию пройти… Так что, если и грешить, то только, как говорится, «где-то там – высоко в горах, но не в нашем районе»… В общежитии швейной фабрики, например! – окончательно развеселился Роман.

Все дружно засмеялись.

– А что… Я согласен с Ромкой! – смеясь, коротко выразил своё мнение Сергей.

– И я! – впервые сменил свою обычную ироничную улыбку на искренний смех Виктор.

– Замётано… После «картошки» – жду вас в гости! – рассмеялся последним Максим и протянул перед собой раскрытой ладонью вверх свою правую руку.

Остальные парни тут же весело отбили по ней свои пятерни. Контакт был установлен, и молодые люди ясно осознали, что с этой минуты они уже – не просто одногруппники, но ещё и члены только что сформировавшейся дружной компании.

В это время в закрытую дверь их комнаты громко постучала хозяйка.

– Не заперто! – дружно ответили парни.

Дверь открылась, и появившаяся в её проёме баба Клава пригласила их немного перекусить, поскольку, с её слов, им сейчас – работать, а до обеда – ещё очень далеко. Молодые люди с большим воодушевлением откликнулись на это предложение, и уже через несколько секунд сидели за большим кухонным столом.

Для перекуса баба Клава приготовила им на широкой сковородке вкуснейшую яичницу из двух десятков яиц, обильно перемешанную с помидорами и зелёным луком, и снабдила всё это вкусовое блаженство свежеиспечённым чёрным хлебом и домашним компотом. От вида и запаха этих «явств» у четверых уже успевших слегка проголодаться к этому моменту студентов моментально «потекли слюньки», и они тут же с аппетитом набросились на еду.

Насытившись, парни горячо поблагодарили свою хозяйку за заботу и, одевшись, неторопливо направились в сторону колхозного правления.

К назначенному времени сбора все студенты подошли, практически, одновременно, и на площадке перед зданием правления сразу стало очень шумно.

Кто-то из студентов, похоже, что из той же группы, что и Сергей со своими компаньонами по проживанию, предложил собравшимся обязательно встретиться после окончания этого рабочего дня и последующего за ним вечернего ужина в отведённых им домах у единственного в данном населённом пункте продуктового магазина, закупиться, там, вскладчину «всем необходимым для веселья» и проследовать в сторону расположенного на окраине деревни леса для проведения на его опушке небольшого вечернего пикника.

Предложение сразу же вызвало однозначное одобрение всех присутствовавших: и парней, и девушек. И, поскольку длительность рабочего дня предусматривала его окончание ровно в семнадцать часов, время общей встречи у магазина было назначено на восемнадцать часов тридцать минут.

Обсуждение этого живо заинтересовавшего всех вопроса закончилось в тот самый миг, когда на крыльце колхозного правления появились неутомимый Петрович и два их преподавателя, курирующих обе приехавшие студенческие группы.

Практически, тут же к правлению подъехал старый колхозный «ПАЗик», и молодёжи пришлось набиться в него, как сельдь в бочку. Автобус быстро тронулся и через какие-то десять-пятнадцать минут привёз их на край ближайшего неубранного картофельного поля.

Там их распределили по бороздам, которые надо было пройти до конца рабочего дня, вручили штыковые лопаты, вёдра, мешки, и – процесс пошёл.

Впереди каждой группы ехал закреплённый за ней грузовой автомобиль, в кузове которого находились два крепких студента, принимавших от других парней и девушек, собирающих картофель, уже наполненные ими мешки.

В ближайшие до этого дни сильного дождя не было, и поэтому уборка шла полным ходом: ноги работавших и колёса автомобилей не вязли в бороздах, а, значит, и сил у студентов тратилось меньше, и работа шла споро.

В обеденный перерыв всё тот же старый колхозный «ПАЗик», вновь забрав всех парней и девушек в своё «резиновое» нутро, сначала планово отвёз их в расположенное недалеко большое село, где студентов весьма неплохо накормили, а затем, после небольшой паузы, снова привёз их на линию дообеденного фронта картофельных работ.

После обеда стала постепенно сказываться накапливающаяся усталость, и в ход пошли шуточки-прибауточки от доморощенных шутников, начавших проявлять свои природные таланты в первый же проводимый ими совместно с их новыми товарищами студенческий день.

Особенно рассмешил всех студентов эпизод, связанный с привозом из колхоза прямо на поле большой двадцатилитровой фляги с молоком.

Уже порядком измотанные, к этому моменту, студенты и, в первую очередь, конечно, девушки, даже очень хотевшие пить, не хотели тратить свои последние силы на поход к привезённой фляге и планировали подойти к ней, чуть позже, в самом конце рабочего дня, до окончания которого оставалось совсем ничего. Поэтому, до фляги, по одному, первоначально добрели лишь пять человек.

Апофеозом же сложившейся ситуации стало появление около молочной ёмкости последнего из пятёрки «первопроходцев» – Романа Фёдорова, который с необычайно серьёзным видом громко объявил на всё поле, что раз больше никто не хочет молока, то он забирает эту флягу себе, и демонстративно зафиксировал ручкой её крышку. После этого Роман очень артистично изобразил, что хочет отнести захваченную им ёмкость за пределы «картофельного фронта».

На этот его жест «купились» сразу несколько девушек, которые, еле поднимая уставшие ноги и от этого спотыкаясь на каждом шагу, отчаянно побежали к нему с разных сторон поля, жалобно выкрикивая просьбы оставить флягу на месте.

Роман, несколько секунд делавший вид, что не слышит кричащих, наконец не выдержал и, повернувшись лицом к бегущим к нему девушкам, громко расхохотался и, широко раскинув руки, умышленно шлёпнулся спиной на мягкую кучу картофельной ботвы.

Вслед за ним стали смеяться сначала Сергей, Виктор и Максим, а затем – и все остальные, вовремя «раскусившие» Романа студенты.

Оконфузившиеся девушки остановились и, сильно смутившись, застыли в нерешительности.

Тогда всё ещё улыбающийся Роман поднялся на ноги и также громко, как раскручивал свой блеф, стал активно подзывать их к себе.

Он лично наливал в алюминиевую кружку молоко из фляги и эффектно преподносил её в руки каждой обманутой им девушке.

Настроение у работающих резко поднялось, и свои борозды, в этот день, студенты закончили на полчаса раньше установленного срока и, поскольку приписанный к ним «ПАЗик» их уже ждал, незамедлительно устремились к нему. При этом, многие молодые люди явно старались опередить сокурсниц и занять первыми все сидячие места в автобусе.

Когда же им удалось это сделать, и в «ПАЗик» стали заходить безнадёжно отставшие от них студентки, хитрые парни принялись беззастенчиво предлагать уставшим девушкам присесть к ним на колени.

И этот несложный мужской трюк сработал на все сто процентов!

Стоило одной студентке поддаться на уговоры и сесть на колени к ближайшему к ней молодому человеку, как все остальные девушки тут же со смехом сделали тоже самое в отношении других сидящих в автобусе парней.

Надо заметить, что, при этом, поскольку и на тех, и на других, были одеты брюки и осенние куртки длиной ниже пояса, то никакого неприличного подтекста эти действия не имели, а, наоборот, являлись своеобразным фактором психологического сближения мужской и женской составляющих этой пока ещё разношёрстной студенческой массы.

Понятное дело, что обратный путь с картофельного поля в деревню сразу же стал ещё более весёлым и коротким по времени.

Куда только делась вся усталость… Целым ворохом сыпались сопровождаемые общим смехом анекдоты, рассказывались «прикольные» истории и попеременно звучали ставшие за этот день, по тем или иным причинам, знакомыми для всех студентов отдельные имена присутствовавших среди них парней и девушек.

В общем, когда перегруженный «ПАЗик» остановился возле колхозного правления, сошедшая с автобуса молодёжь быстро разбежалась по отведённым им домам, чтобы поскорее встретиться вновь на предстоящем вечернем пикнике.

В хорошем настроении вернулась в дом бабы Клавы и компания четверых её новых постояльцев.

В считанные минуты на кухонном столе появились глубокие миски с ложками, нарезанный крупными кусками чёрный хлеб, чугунок с притягательно пахнущим горячим борщом, мясо для которого, со слов бабы Клавы, ещё днём подвёз обещавший это сделать Петрович, стаканы с компотом, разнообразные соленья и огромная чугунная сковорода с профессионально пожаренной картошкой из уже нового урожая, рядом с которой стояла тарелка, до краёв заполненная мелко нарезанными кусочками свиного сала.

Молодым мужским организмам, утомлённым физическим трудом в течение долгого рабочего дня, данная еда пришлась явно по вкусу.

Парни активно работали ложками и поочередно нахваливали хозяйку, которая даже немного засмущалась от их искренней благодарности и торопливо вышла из кухни.

Наконец, они наелись и слегка отодвинулись от стола.

– Ух, теперь бы в койку и – баю-баюшки-баю! – поглаживая себе живот, еле выговорил Максим.

– Так ложитесь, соколики! Кто вам мешает! – встряла в разговор вошедшая в кухню баба Клава.

– Нет, баба Клава! Нельзя! Если сейчас ляжем, то уже не встанем до самого утра… – тяжело вздохнув, вымолвил Роман.

– А нам ещё, через десять минут – на пикник возле леса выдвигаться, – устало добавил Сергей.

– Через магазин! Прошу не забывать, – как всегда с небольшой ленцой уточнил Виктор.

– А что такое «пикник», и зачем вам на него идти? – простодушно поинтересовалась баба Клава.

– О-о, пикник – это, баба Клава, небольшой дружеский отдых на природе! – пояснил ей Виктор.

– Ага… с закуской! – посчитал нужным добавить Роман.

– Понятно… Ну, вы, там, уж, не переотдыхайте, пожалуйста! Я спать ложусь в десять часов вечера. Так что постарайтесь вернуться к этому времени, чтобы меня не будить, – встревожено вздохнула пожилая женщина.

– Постараемся, баба Клава! Только Вы, пожалуйста, когда будете ложиться спать, на всякий случай – не закрывайтесь изнутри! Если мы и задержимся, то совсем ненадолго. Обещаем! – ответил ей за всех Сергей.

– Ну-ну! – повторно вздохнула хозяйка дома, но больше уже ничего добавлять не стала.

– Пора идти! – взглянув на свои часы, с неохотой сказал Максим.

Парни, ещё раз поблагодарив хозяйку за вкусную еду, с трудом поднялись и вышли из-за стола.

Надушившись в своей комнате одеколоном и тщательно причесавшись, молодые люди, взяв с собой по небольшой сумме карманных денег, не спеша направились к продуктовому магазину.

К назначенному сроку туда подошли почти все. Исключение составили лишь чем то обиженные и приболевшие. Дело в том, что некоторые из студентов поехали «на картошку» с небольшой температурой, и, понятное дело, что им сейчас, по своему состоянию, больше хотелось напиться лекарств и побыстрее улечься спать, чем находиться несколько часов на прохладном воздухе.

Пришедшие же не стали затягивать время и, быстро скинувшись деньгами, закупили два ящика портвейна марки «Агдам» (единственное, что было из спиртного в этом маленьком магазинчике) и немного лёгкой закуски.

После этого студенты, вытянувшись длиной колонной, направились через всю деревню к еле виднеющемуся на её противоположном конце лесу.

Походную колонну возглавляли попарно несущие два приобретённых ящика с драгоценным грузом четверо студентов из параллельной группы, за которыми шумной и весёлой толпой шли все остальные. При этом, в руках отдельных дальновидных студентов, вместо пакетов с закуской и бутылок с лимонадом и водой, которые несли другие, виднелись переносные магнитофоны и гитары, предусмотрительно захваченные ими с собой из города.

В это же время сидевшие на завалинках некоторых домов старушки увлечённо комментировали между собой всех проходящих мимо них городских, явно радуясь тому, что теперь у них на несколько ближайших дней появилась такая великолепная возможность, а их немногочисленные деревенские внуки, тесно «кучкующиеся» в стороне от своих престарелых родственников, с угрюмым видом молча сопровождали эту весёлую процессию отнюдь не доброжелательными взглядами.

Студенты, не обращая на местных никакого внимания, быстро прошли деревню и почти сразу вышли на небольшую поляну, со всех сторон, кроме узкого прохода, ведущего от неё к деревне, окружённую густым лесом.

Разжечь костёр и «накрыть стол», то есть разложить всё принесённое на захваченных с собой клеёнках, не заняло много времени.

И… долгожданный пикник начался!

Уже через какой-то час некоторые из присутствовавших оказались явно «навеселе»: они громко и не всегда по делу смеялись и не очень уверенно передвигались по лужайке.

Но подавляющее большинство студентов всё ещё сохраняло общий уровень веселья во вполне разумных рамках.

Молодёжь дружно пела под гитару, танцевала под магнитофон и развлекала себя различными незамысловатыми играми на свежем воздухе.

Словом, всё шло так, как и планировалось, и все были довольны.

Размеренный ход студенческого веселья был прерван лишь однажды – когда к костру из темноты неожиданно вышла группа агрессивно настроенных деревенских парней, которые стали, с ходу, задирать всех присутствующих оскорбительными для тех двусмысленными выражениями, сопровождаемыми откровенной нецензурной бранью, и непристойно приставать к девушкам, оказавшимся чуть дальше круга студентов, расположившихся вокруг костра.

Однако, пресечь наглую выходку местных удалось довольно быстро.

Все студенты мужского пола разом поднялись со своих мест и плотно окружили пришедших.

Численный перевес оказался явно на их стороне: против десяти деревенских парней встали восемнадцать городских. И студент Евгений (или Женька, как его именовали все однокурсники с того момента, когда он утром предложил провести этот вечерний пикник), опередив всех, в жёсткой форме предложил непрошенным гостям немедленно покинуть поляну, пока им здесь «не накостыляли».

Деревенские хулиганы тут же напряглись, но их вожак, которого они между собой звали «Лёхой», правильно оценив ситуацию, молча подал своим жест об отходе.

И лишь уже покинув поляну, он обернулся и выкрикнул в сторону Женьки и трёх стоявших рядом с ним парней угрозу о скорой с ними встрече с плохими последствиями для последних.

Об ушедших все быстро забыли, и веселье продолжилось с ещё большей силой.

Закончилось же оно по прошествии ещё полутора часов в связи с полным истощением запасов спиртного.

И, поскольку время подходило уже к половине десятого вечера, все срочно засобирались в деревню. Видимо, не только Сергею и его компании было отведено хозяйкой прогулочное время до десяти вечера…

Смирнов со своими друзьями (а их четвёрку, пожалуй, уже можно было называть друзьями) подошёл к Женьке перед самым уходом с лужайки, на которой студенты уже успели потушить костёр и навести порядок, и предложил сопроводить их до дома, в котором те стали на постой, но Евгений и его три товарища, поблагодарив их за предложение, отказались от сопровождения, обратив внимание на то, что им всем ещё придётся провожать девушек, также распределённых по различным домам на разных улочках деревни.

Сергей с друзьями кивнули им в знак своего согласия с их доводами и отправились провожать девичью группку, поселившуюся в доме, расположенном в самой глухой части этого населённого пункта.

Проводы заняли не более пятнадцати минут. Девушки всю дорогу смеялись шуткам парней и даже немного кокетничали перед ними, но в силу усталости, не стали затягивать этот «прекрасный вечер» и запорхнули в свой невзрачный на вид домик сразу же, как только к нему подошли.

Парни облегчённо вздохнули и ускоренным шагом направились в сторону дома бабы Клавы.

Подходя к ближайшему деревенскому перекрёстку двух маленьких проулков, который слабо освещался лишь одной полной луной, они неожиданно услышали доносящийся оттуда шум драки.

Друзья переглянулись и, предчувствуя неладное, тут же побежали на этот шум. При этом, Виктор умудрился разглядеть лежавшую у ближайшего плетня какую-то палку и, не долго думая, прихватил её с собой.

Предчувствия их не обманули.

Деревенские хулиганы, устроив Женьке и его товарищам (являвшимся, как выяснилось на пикнике, одногруппниками Сергея и его друзей) самую, что ни на есть, банальную засаду, хладнокровно дождались их возвращения после проводов другой девичьей группы и внезапно на них напали.

В этой стычке явный перевес уже был на стороне местных: десять против четверых – это, практически, без шансов для последних.

Поэтому, немудрено, что к моменту появления на арене действий Сергея и его друзей, Женька и ещё один его товарищ уже лежали на земле, и их методично «обрабатывала» ногами пятёрка крепких деревенских парней, а другая пятёрка местных, в это же самое время, изо всех сил «молотила» своими кулаками остальных двоих товарищей Женьки, всё ещё стоявших на своих ногах и упорно защищавшихся от превосходящих сил противника.

Не задумываясь ни на секунду, четвёрка новоявленных друзей, в первую очередь, яростно атаковала тех, кто, не переставая, избивал ногами лежавших студентов.

Это уже потом выяснилось, что Сергей, ещё учась в старших классах, занимался в официально незарегистрированной секции каратэ, Максим – увлекался боксом, Виктор – фехтованием, а Роман – вообще, имел в своём районе славу непревзойдённого специалиста по уличным дракам.

На тот же момент никто из них не знал способностей друг друга в решении подобных жизненных ситуаций и действовал исключительно на свой страх и риск.

Не ожидая нападения, четверо из пятерых хулиганов, избивавших двоих лежавших студентов, рухнули на землю, даже не успев, как следует, что-то сообразить.

Трое из них оказались в глубоком нокауте от страшных разовых ударов кулаками и ногами Сергея, Максима и Романа, а один – от не менее жестокого удара палкой, нанесённого Виктором, который, при этом, умудрился, в следующую же за этим секунду, нанести ещё один карающий удар своей палкой по пятому, близ стоявшему от него, противнику, сначала громко завопившему благим матом после попадания данного деревянного предмета по его широкой спине, а, потом, и вовсе позорно сбежавшему с поля боя.

Только после этого вопля вторая пятёрка деревенских парней, избивавших двух еле стоявших на ногах Женькиных товарищей, обратила внимание на коренное изменение обстановки.

Однако, в темноте они не смогли объективно оценить внезапно возникшую для них опасность и с громкой нецензурной бранью бездумно набросились на вновь появившихся студентов.

В тот же миг пара парней, выстоявших в неравной драке до прихода подмоги, смогла оперативно сбить с ног крайнего к ним хулигана и из последних сил навалилась на него своими телами, не давая последнему подняться до окончания сражения.

Благодаря им, две враждующие стороны сошлись в решающей схватке «стенка на стенку» в равных составах: Сергею с его тремя друзьями противостояли деревенский вожак Лёха и три его самых лучших бойца.

Драка явно достигла своего апогея!

В её ходе Виктору, сломавшему свою палку о спину сбежавшего хулигана, пришлось тоже перейти на кулачный способ ведения боя, так успешно применяемый его друзьями, но здесь он не был столь эффективен, как они, и поэтому быстро «улетел» в бурьян у деревянного забора от сильнейшего удара кулаком, нанесённого ему лидером местных Лёхой.

Но, и сам Лёха недолго, после этого, радовался своему успеху. Хорошо поставленный удар в челюсть, нанесённый ему Максимом, отправил деревенского вожака в такой же глубокий нокаут, в котором уже пребывали четверо его земляков, первыми попавших «под раздачу» только что прибежавшим студентам.

На оставшихся трёх хулиганов Сергей, Роман и Максим, действуя, на редкость слаженно и безжалостно по отношению к своим противникам, затратили, в общей сложности, не более одной минуты.

Значительный численный перевес деревенских парней над ними, на момент их вступления в драку, давал им определённое моральное право на необходимую в данном случае жёсткость.

Однако, одержав в этом неравном сражении полную победу над довольно сильным врагом, друзья решили не уподобляться ему в манере ведения боя и не стали «добивать» ногами своих поверженных на землю противников.

Вместо этого, Сергей, Роман и Максим, вытащив из бурьяна и приведя в чувство Виктора, сопроводили четвёрку своих избитых одногруппников до «постоялого дома» последних и в хорошем настроении вернулись в родную деревенскую «коммуналку», где их возвращения уже давно ждала переживающая за них баба Клава.

Правда, этот приход, вряд ли дал ей искомое успокоение, так как крепко спаянная прошедшим боем компания друзей ещё долго не могла уснуть, весело обсуждая все, даже самые мельчайшие, детали произошедшего…

На следующее утро под воздействием мгновенно распространившихся слухов о ночной драке деревенских с городскими возбуждённо шумела вся деревня, часть жителей которой, в основном, взрослых родственников участвовавших в конфликте местных парней, открыто ругала студентов, а остальная, более крупная по численности, часть – наоборот, выдавала им похвалы за то, что те, наконец-то, проучили не на шутку распоясавшихся хулиганов, давно надоевших им своим неадекватным поведением.

Что же касается однокурсников участвовавших в драке студентов, то все они предсказуемо были на стороне своих парней… мало того – они даже явно гордились ими.

А девушки – те и вовсе, все поголовно, смотрели восторженными глазами на подошедших в восемь утра к правлению Сергея и остальных семерых участников ночной стычки, особо не разделяя их по внесённому ими вкладу в общую победу.

Их симпатия была даже больше направлена на пришедших с синяками и ссадинами Женьку и его трёх товарищей, чем на явившихся без каких-либо видимых внешних следов побоев Сергея и его друзей.

Уважение же парней, безусловно, было проявлено, в первую очередь, к тем, кто реально переломил ход драки и обеспечил её положительный итог, то есть: к Сергею, Максиму, Роману и Виктору.

Авторитет этой четвёрки всего лишь за одну короткую ночь поднялся на небывалую для всех первокурсников высоту!

Тем временем, подошедшие перед работой к студенческой толпе институтские кураторы и Петрович, делая вид, что не замечают синяков Женьки и его товарищей, стали строго предупреждать всех присутствующих здесь студентов о недопущении впредь каких-либо конфликтов с местной молодёжью. Однако, все их увещевания тут же потонули в гуле общего негодования.

Из толпы студентов мгновенно раздались крики типа: «Полезут к нам опять – ещё и не так получат!», услышав которые, Петрович быстренько закруглил этот несанкционированный митинг и спешно отправил их на работу.

Ничем закончилось и недовольство родственников пострадавших хулиганов. Убедившись, что, к счастью, их травмы оказались не столь серьёзными, как могло показаться на первый взгляд, вопли их заступников довольно быстро поутихли, а, когда стали известны все явно не красящие деревенских парней подробности ночной драки, то и вовсе сошли на нет.

Конечно, повезло, что и с той, и с другой стороны, обошлось без переломов, а, значит, и без обращения в медицинские учреждения.

Наряду с отсутствием каких-либо заявлений по данному поводу в милицию, это обстоятельство уберегло всех участников конфликта от серьёзных разбирательств и, возможно, таких же серьёзных последствий…

Оставшиеся до конца «картофельной» командировки дни прошли уже спокойно и без сколько-нибудь значимых для институтской молодёжи событий, и по их завершении слегка подуставшие за её время студенты, наконец-то, вернулись в свой любимый областной центр.

Глава 5. Соседка

Возвращение в родной город означало для Смирнова возврат в его съёмную комнату, к которой он пока ещё не успел как следует привыкнуть, так как ему в ней, до его отъезда «на картошку», удалось прожить всего лишь две неполные недели.

Дом, где он её снимал, представлял собой большой деревянный сруб с четырьмя маленькими окошками, выходящими на проезжую часть улицы, и двумя небольшими кирпичными пристроями к нему по его бокам, имеющими отдельные входы со стороны внутреннего двора, через которые можно было в него войти и, при открытых внутренних дверях, насквозь пройти через все его малогабаритные комнаты, отгороженные друг от друга лишь тонкими фанерными перегородками.

Комната Сергея, при этом, являлась центральной и, имея в наличии два окошка, была расположена ровно посередине этого относительно нестарого «терем-теремка».

С одной стороны к его комнате примыкали небольшая кухня с одним окном и жилой пристрой, в котором проживала семидесятипятилетняя Евдокия Михайловна – глуховатая на оба уха и грузноватая телом бездетная хозяйка дома, обладающая, ко всему прочему, сильно выраженным цокающим выговором, добродушным характером и безразмерным чувством любви к своей единственной домашней животине – немолодой ласковой кошке черно-белого цвета, скрашивающей ей жизнь на склоне её немалых лет.

С другой стороны его «апартаменты» соседствовали с небольшой однооконной комнаткой и вторым жилым пристроем, в которых размещались ещё одни квартиранты добросердечной бабы Дуни – молодая семья рабочих местного автозавода с их маленькой трёхлетней дочкой. Родителям девочки на вид было около тридцати лет, и, судя по всему, оба они являлись выходцами из одной деревни.

Сергей познакомился с ними в свой первый день появления в этом доме в середине августа, но, до предела загруженный, тогда, своими проблемами, не запомнил, в спешке, их имена, и лишь частое упоминание квартирантки в последующих разговорах Евдокии Михайловны, запросто называвшей её Зинкой, зафиксировало, в конце концов, это имя в его памяти.

Сама же Зинка показалась ему, тогда, откровенно взбалмошной и на редкость бесстыжей молодой женщиной, а её супруг – типичным тихим подкаблучником, которым она крутила и вертела как хотела. Всё это он отчётливо понял, в том числе, благодаря потрясающей слышимости всего происходящего в соседней комнате.

В первую же ночь, проведённую Сергеем в своём новом жилище, Зинка сначала, на ровном месте, устроила скандал её тюфячному мужу, а затем, после того, как уложила дочку спать, в буквальном смысле в приказном порядке заставила того немедленно исполнить в отношении неё свой супружеский долг. При этом, во время моментально последовавшего за данным приказом недолгого процесса беспрекословного исполнения супругом её желания она, ни грамма не смущаясь того, что её прекрасно слышит их новый молодой сосед, своими откровенными стонами и громкими вздохами сделала абсолютно тщетными все честные попытки последнего заснуть до момента полного удовлетворения ею своей безудержной страсти.

Тем не менее, окончательное мнение об этой женщине без комплексов Сергей составил несколькими днями позже.

Это произошло тогда, когда очередным поздним вечером, закончив читать случайно попавшуюся ему на глаза газету и плавно готовясь ко сну, он внезапно услышал, как в до того бесшумной соседской комнате тихо открылась входная дверь, и в неё кто-то вошёл.

Из последующего, там, за этим короткого разговора Смирнов безошибочно понял, что туда пришли заранее отправившая мужа с дочкой в деревню Зинка и, судя по всему, какой-то её тайный заводской любовник.

Их недолгая беседа почти сразу переросла в то, ради чего эти голубки, собственно говоря, сюда и прилетели. Естественно, что заснуть Сергею, при таких обстоятельствах, вновь удалось лишь после того, как насытившаяся греховным процессом Зинка, наконец-то, выпроводила своего любовника за порог её комнаты…

На следующую ночь ситуация в соседнем жилище в точности повторилась. Отличие было лишь в имени любовника, называемого Зинкой в порыве её очередной страсти. Это имя кардинально отличалось от предыдущего; как, собственно говоря, был абсолютно иным и тембр мужского голоса, доносящегося ныне из соседской комнаты.

Уровень же громкости всех последовавших за окончанием словесной части рандеву Зинкиных стонов и вздохов, при этом, не на йоту не уступал предшествовавшему, продемонстрированному ею прошлой ночью с её первым любовником.

И вновь засыпать Смирнову пришлось лишь после наступления в комнате у любвеобильной соседки окончательной тишины…

Самое интересное, что уже на следующее утро, случайно столкнувшись с Сергеем на остановке, которая располагалась прямо напротив дома Евдокии Михайловны, Зинка, как ни в чём не бывало, громко поздоровалась с ним и, хитро улыбнувшись, медленно поднесла вытянутый вверх указательный палец к своим губам, явно указывая этим жестом на то, что ему следует молчать обо всём услышанном им в эти две прошедшие ночи.

В ответ Сергей лишь молча пожал плечами, показывая своё полное безразличие к её личным и семейным делам, и ускоренным шагом направился к дальним от неё дверцам подъехавшего автобуса.

Ну, а потом, последовала его картофельная «командировка», и все вышеперечисленные Зинкины выкрутасы напрочь вылетели из его памяти…

С «картошки» Смирнов вернулся в самой середине пасмурного субботнего дня.

Открыв со скрипом калитку в высоком деревянном заборе, отгораживающем внутренний двор хозяйского дома от оживлённой улицы, он прошёл с десяток метров по дворовой территории, поднялся на невысокое крыльцо и вошёл в узкую прихожую перед пристроем, в котором жила Евдокия Михайловна.

Собственно говоря, это был единственный для них обоих вход, так как дверь, ведущая из его «апартаментов» в комнату соседей, а через них – к другому, противоположному, входу, давным-давно самолично ею была закрыта на ключ и с обеих её сторон плотно заблокирована большими висящими до пола коврами.

Медленно поднимаясь внутри прихожей по небольшой деревянной лестнице и неожиданно услышав, при этом, шум сразу нескольких голосов, доносящихся из хозяйского пристроя, Сергей вдруг вспомнил давние слова Евдокии Михайловны о том, что суббота традиционно является банным днём в её «усадьбе»; а это означает лишь то, что нынче к ней вновь пришли её единственная родственница – громогласная племянница Анна, примерно пятидесяти лет отроду, и её работящий муж-ровесник Степан, которые наверняка уже затопили баню, стоящую посередине небольшого хозяйского огорода, расположенного за длинным сараем и стандартной уборной, отгораживающими его от внутреннего двора.

«Это – весьма кстати!», – успел подумать Смирнов и, распахнув входную дверь, с широкой улыбкой вошёл в пристрой.

Как он и ожидал, в хозяйской комнате возле Евдокии Михайловны вальяжно сидели и что-то пили из маленьких чашечек разгорячённые после бани Анна и Степан.

Они радушно встретили бодро поздоровавшегося с ними Сергея и, расспросив вкратце об итогах его картофельной «командировки», предложили ему немедленно, пока она ещё не остыла, помыться в их хорошо натопленной бане.

И, поскольку, с их слов, его соседи-квартиранты, на данный момент, отсутствовали в своей части дома, то, следовательно, нынче порядковая очередь посещения их банного «комбината здоровья» переходила к нему.

Сергей, естественно, не возражал против этого временного изменения привычного графика помывки и обрадовано поблагодарил Евдокию Михайловну и её родственников за это предложение.

После картофельной эпопеи ему самому хотелось побыстрее вымыться и, наконец-то, привести себя в надлежащий порядок.

Кинув вещи, бывшие с ним на «картошке», на стул в своей комнате и захватив с собой полотенце, чистое бельё и спортивные штаны с футболкой он незамедлительно направился в сторону бани.

Там было очень жарко, и принявшийся париться Сергей испытывал настоящее блаженство, периодически хлеща себя берёзовым веником по телу и окатываясь холодной водой из большого ковша.

Казалось, что он никогда не покинет этот оазис счастья, но, не прошло и двадцати минут после его прихода, как ему внезапно захотелось побыстрее выскочить на свежий воздух – в широкий и прохладный предбанник.

Смирнов уже собирался подняться с лавки, сидя на которой он только что мылся, как вдруг открылась входная дверь, и в баню из предбанника вошла абсолютно нагая Зинка.

Её мощная широкобёдрая фигура с впечатляющими округлостями там, где им и положено быть, и крепкими, привыкшими к длительным физическим нагрузкам, ногами на миг заслонила собой весь дверной проём, а жгучий взгляд больших тёмно карих глаз, явно выделявшихся на её круглом миловидном лице, в ту же секунду, как рентген, просветил насквозь так и не успевшего подняться с лавки студента.

Бесстыжая Зинка громко хохотнула, глянув на нелепо замершего в своей позе Сергея, и, тряхнув тёмными волосами, как ни в чём не бывало, деловито прошла к соседней лавке.

– Чего застыл, сосед? Голых баб, что ли, до сих пор не видел? Так ты, мальчишечка, меня не бойся – не съем! Опоздала я ноне слегка, а тебя тут же, видишь ли, вперёд моей очереди и пустили… Я, конечно, без претензий, но нынче некогда мне ждать. Дела у меня ещё на сегодня есть, пока мой муженёк в деревне с дочкой обитает… Понятно? – с задорным смехом выпалила Зинка, демонстративно раскорячившись на банной лавке и приступая к намыливанию своего тела.

– А какие дела тебя ждут? Амурные, что ли? – неожиданно для самого себя ответил вопросом на вопрос Сергей, всё это время безрезультатно пытавшийся прикрыться своей мочалкой.

– О-о! А ты, я вижу, парень не из робких… Что же тогда мочалкой прикрываешься? Всё, что ты прячешь от моих глаз – я уже разглядела. Мужик – как мужик! Не лучше и не хуже других! А что касается моих дел, то это тебя, сосед, не касается! Хотя б и амурные они были?! Тебе какое дело? Или тоже пристроиться хочешь? – опять звонко хохотнула Зинка.

– А что… можно? – внезапно осмелел Сергей.

– Ау, студентик, не борзей! Я старше тебя лет на десять, если не больше. Хотя… впрочем… дерзай, мальчишечка! Может, что-нибудь, и тебе обломится, – продолжала задорно хохотать Зинка.

Сергей решительно поднялся с лавки, но, вместо того, чтобы, как и хотел, стремительно направиться в предбанник, сам не зная почему, медленно подошёл к дразнящей его женщине.

– Остынь, сосед! Лучше веником по моей спине поработай! – веселясь и ложась животом на лавку, попросила его соседка.

Смирнов, как заворожённый, молча взял подготовленный ею веник и начал несильно хлестать Зинку по её слегка широковатой для женщин спине, упругим ягодицам и мощным крепким ногам.

Соседка лишь довольно охала и кокетливо просила его добавить ещё. Так продолжалось около пяти минут.

Затем Сергей резко отложил веник в сторону и осторожно провёл рукой по Зинкиной спине от основания шеи до начала копчика.

В ответ на это соседка спокойно и быстро отвела его руку от своего тела и, приподнявшись рывком, вновь прочно уселась на лавке.

– Вот что, мальчишечка! Спасибо тебе, конечно, за то, что попарил меня на славу, но на сегодня хватит экспериментов. Я думаю, что тебе пора уже к себе. А мне, вот, можно ещё немного и задержаться! Да, и наши хозяева бани могут что то заподозрить… Так что, пока! – буднично-приказным тоном произнесла Зинка.

– Пока! – внезапно охрипшим голосом ответил ей Сергей и, чтобы хоть немного унять охватившее его возбуждение, вылил на себя целый ушат холодной воды.

Стремительно выйдя из жаркой бани в прохладный предбанник, он энергично вытерся полотенцем и, быстро одевшись в принесённую с собой одежду, скорым шагом направился к дому.

Там Сергей бесстрастным голосом сказал всем о том, что прекрасно вымылся, ещё раз горячо поблагодарил Евдокию Михайловну и её родственников за разрешение посещать их «банное учреждение» и безразличным тоном сообщил о том, что только что встреченная им во дворе Зинка уже пошла в баню ему на смену.

Затем он не спеша прошёл к себе в комнату и, едва прикрыв за собой дверь, дал полную волю обуревавшим его чувствам.

Сергей – вчерашний школьник и сегодняшний студент – ещё никогда до этого не находился рядом с обнажённой женщиной. Поэтому охватившее в бане волнение никак не отпускало его, и он, чтобы немного успокоиться, принялся бесцельно ходить туда-сюда вокруг небольшого круглого стола, находившегося в самом центре его небольшой комнаты.

Конечно, чисто внешне соседка была абсолютно не в его вкусе. Ни лицом, ни фигурой, ни даже цветом своих волос и глаз она не походила на некий женский идеал, уже сформировавшийся на подсознательном уровне Смирнова к этому периоду его жизни. Про уровень же её интеллекта, вообще, можно было не рассуждать…

Но всплеск гормонов сделал своё дело, и теперь всё вышеуказанное было ему абсолютно не важно. Важным сейчас для него было лишь одно: он впервые в своей жизни касался нагого тела женщины, доступность которой он ощущал всеми фибрами своей души.

Наконец, Сергей услышал, как в соседнюю комнату вернулась из бани Зинка, и, не в силах совладать с собой, быстро выскочил из своей комнаты, едва успев набросить поверх тонкой летней футболки тёплую осеннюю куртку.

Родственники хозяйки уже ушли, и Евдокия Михайловна, предупреждённая Зинкой об окончании её помывки, засобиралась в баню сама. Она не любила жара и предпочитала мыться после всех, когда сильного пара уже не было.

Смирнов буркнул ей на ходу, что к нему пришли, и он ненадолго выйдет к пришедшим на улицу. После этого он буквально сбежал по лестнице в прихожей и, быстро обежав дом, с волнением вступил на крыльцо пристроя, в котором проживала Зинка.

Дверь в прихожую перед пристроем оказалось не запертой, и он, тихо поднявшись по такой же деревянной лестнице, что и на его стороне дома, осторожно нащупал ручку входной двери в соседский пристрой.

Задержав на пару секунд дыхание и разом выдохнув после этого, Сергей с бешено колотящимся от волнения сердцем рывком открыл дверь, которая, на его счастье, тоже оказалась незапертой, и резко вошёл в комнату внутри пристроя.

Там никого не было…

Тогда Сергей, не останавливаясь, проскочил через данное помещение, больше похожее на совмещённую с кухней гостиную, чем на обычную жилую комнату, и, открыв следующую дверь, стремительно вошёл в спальную комнату соседей.

Зинка была там. Она в довольно расслабленной позе сидела на стуле перед зеркалом, стоявшем на большом комоде, и медленно расчёсывала свои недлинные волосы.

На ней был одет тонкий женский халат розового цвета, а на рядом стоявшей кровати лежало такое же розовое полотенце, которым она, видимо, обвязывала свою голову, покидая баню.

Услышав звук распахивающейся двери, Зинка сначала с неподдельным испугом взглянула на входившего, но, затем, мгновенно узнав его, моментально приняла свой обычный задорный вид.

– Кого я вижу! Соскучился, мальчишечка? Или что другое привело тебя в мою комнату? Будь добр, поясни! – игриво посмеиваясь, поинтересовалась она у Смирнова.

Сергей взволнованно застыл на месте и только сейчас понял, что не знает ответа на последний вопрос соседки.

– Я… в общем… хотел… – окончательно замялся он, ругая себя за нерешительность.

– Да, знаю я, что ты хотел, а, вернее, чего ты сейчас хочешь! – глубоко вздохнув, произнесла вставшая со своего места Зинка. – Кровь в тебе играет, мальчишечка! И женщины ты ещё до сих пор не пробовал? Верно, ведь? Скажи честно!

Сергей, сглотнув слюну, лишь молча кивнул ей головой.

– Ну, я так и знала… И что же мне с тобой делать?! – уже без усмешки задумалась на несколько секунд Зинка.

Смирнов продолжал стоять как обвиняемый на суде, обречённо выслушивающий от грозного судьи свой окончательный приговор.

Наконец, Зинка вновь взглянула на него и неожиданно мягко улыбнулась.

– Эх… Бывать-не бывать! Одним грехом меньше, одним – больше. Зато, хоть на миг, такого славного парня осчастливлю… мужчиной сделаю! Ладно… раздевайся, мальчишечка!

Зинка прошла мимо Смирнова в пристрой и далее – в прихожую, в которых, в обратном порядке, последовательно закрыла на внутренние замки все двери, и, не торопясь, вернулась в комнату, в которой Сергей, бросив свою куртку на стул, только начинал нерешительно снимать с себя футболку.

Она быстро помогла ему стянуть её с тела и, дождавшись того момента, когда вслед за футболкой, на всё тот же стул, полетели и его штаны, одним движением развязала пояс на своём халате и сбросила последний на спинку стоявшей у стены кровати.

Под халатом у неё, ожидаемо, не оказалось никакого нижнего белья, и волнение Сергея стало зашкаливать.

Не в силах больше ждать, он подошёл вплотную к Зинке и, с лёгким удивлением обнаружив, что они с ней одного роста, крепко прижал её к себе.

Видимо, его сильное возбуждение передалось и ей, и Зинка, томно вздохнув, ответила ему тем же.

Затем она, профессионально выскользнув из его крепких объятий и уверенно потянув рукой за собой, лёгким толчком уложила Сергея на мягкую кровать и, быстро закрыв занавески на окне, также стремительно легла туда сама, мгновенно прильнув к нему всем своим большим горячим телом…

Следующий день, воскресенье, был выходным, и Смирнов проспал у себя в комнате до самого обеда.

Проснувшись и привычно потянувшись после долгого и крепкого сна, Сергей вдруг впервые почувствовал себя по настоящему взрослым человеком; ведь, по его мнению, теперь-то он точно знал об этом мире всё, что должен знать одинокий молодой человек, впервые вступающий в самостоятельную жизнь, и поэтому он был искренне благодарен бесстыжей Зинке за этот разовый обучающий курс телесной любви.

Он уже знал, что продолжения их греховной связи не будет, так как соседка сказала ему при расставании, что в связи с получением ею от завода долгожданной двухкомнатной квартиры в противоположном от здешних мест районе города она вместе со своим мужем и дочкой уже через какие-то две недели с небольшим навсегда съедет из этого дома.

Как это не странно, Сергей был чрезвычайно рад такому повороту событий, поскольку, будучи по своей природе порядочным человеком, прекрасно понимал, что после всего произошедшего накануне он не сможет спокойно смотреть в глаза несчастному Зинкиному мужу.

Глава 6. Диплом

Остаток воскресенья Смирнов провёл в бесцельном одиночном хождении по центру города, морально отдыхая от бурных впечатлений первой декады сентября и мысленно готовясь к новым запоминающимся событиям в жизни, возможно ожидающим его уже завтра или в последующие дни наступающей недели…

На следующий день, встретившись после своего первого выходного дня, студенты, наконец-то, приступили к занятиям в родном институте.

И покатились похожие друг на друга, как две капли воды, студенческие дни и годы.

Занятия по четыре учебные пары в день, включающие в себя лекции, лабораторные занятия и коллоквиумы, раз за разом убаюкивали новоприбывшие молодые умы и периодически вгоняли их в гипнотический сон.

Казалось, этому скучному сценарию нет и не может быть никакой альтернативы, но каждый раз звенел звонок, извещающий об окончании последней пары учебных часов, и в недрах сонной до того планеты под названием «Студенчество» вдруг начинала стремительно зарождаться жизнь, сопровождаемая возникновением настоящих вулканов страстей и масштабных цунами эмоций.

Студенты спешили на встречи со своими друзьями, разделявшими их интересы в той или иной области культуры, спорта или искусства, совместные просмотры новых фильмов в кинотеатрах, репетиции студенческих «капустников» и КВН-овских выступлений и, конечно, вечеринки и дискотеки под красивыми названиями «День первака», «Осенний бал», «Новогодний карнавал» и тому подобными вывесками.

Такой порядок вещей, однако, был не вечен: ровно два раза в год он прерывался страшным для всех студентов временным периодом под названием «Сессия».

В это время прекращалась вся активная студенческая жизнь вне здания института, и начиналась выматывающая нервы каждому здравомыслящему студенту, стремящемуся любой ценой добыть себе в зачётку оценки, дающие право на получение стипендии, сдача ненавистных зачётов и экзаменов.

Но, к счастью для усердно грызущей гранит науки молодёжи, это были всего лишь два кратковременных периода в году, по завершении которых всё сразу же возвращалось на круги своя…

Сергей и его друзья, с ходу заработавшие себе высокий авторитет и широкую известность в институтской среде, с упоением погрузились в эту доселе неизведанную ими пучину студенческой жизни.

Учились они весьма неплохо и к последнему (полугодичному) шестому курсу, который включал в себя преддипломную практику на заводе и выполнение серьёзного дипломного проекта по персонально указанной каждому студенту теме с его защитой перед государственной экзаменационной комиссией в финале, подошли с большим запасом уверенности в своих знаниях и способностях, позволяющим им строить личные планы на будущее, не дожидаясь того момента, когда в их горячих от волнения руках окажутся новенькие, ещё пахнущие типографской краской, дипломы об окончании родного ВУЗа.

Первого сентября тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года, едва окончилась короткая учебная составляющая этого дня, Сергей, Роман, Виктор и Максим, купив по пути хлеб, селёдку и картошку, проехали к последнему в его отдельную комнату в общежитии швейной фабрики, в которой он проживал все эти годы, и где они, за прошедшие пять лет, уже не раз собирались своей маленькой тёплой компанией, чтобы тихо отметить, там, начало последнего курса в их студенческой жизни, благо Максим ещё утром своевременно оповестил их о том, что у него в холодильнике припасены несколько бутылок отличной водки, полученных им за качественно выполненную на днях халтурку.

Прибыв на место, гости, не откладывая дело в долгий ящик, сразу же поставили вариться картошку «в мундире» и приступили к чистке селёдки, а Максим, достав из холодильника, выставил на стол для всеобщего обозрения обещанную водку и банку квашенной капусты.

За разговором время варки пролетело как секунда, и друзья даже не успели притомиться от ожидания, как на столе, рядом с водкой, капустой, селёдкой и хлебом, появилась большущая кастрюля с горячим варенным картофелем.

– Кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста! – радостно процитировал знаменитую реплику из известного комедийного фильма Максим.

Его друзья не заставили себя долго ждать и, шутливо потирая руки, уселись за маленький стол хозяина комнаты.

Процесс пошёл по своему обычному сценарию: короткие тосты и весёлое дружеское застолье в самом начале празднования и задушевные разговоры ближе к концу проводимого мероприятия.

– Может, надо было, всё-таки, Женьку и остальных парней с собой прихватить? – обратился сразу ко всем Роман.

– Ну, во-первых, в этой комнатушке мы бы все не поместились, а, во-вторых, парни бы ещё и девчонок с собой сюда потащили… А это уже – целая свадьба получается. Вахтёрша точно не пропустила бы столько народа. Да, и Максима, при этом, капитально подставили бы! – откликнулся на прозвучавший вопрос Сергей.

– Что-то никто из них не предложил альтернативного места для сбора, где собралась бы вся наша группа. И, вообще, что вы переживаете: как минимум, у половины наших одногруппников – на сегодня – свои планы. Я это сам слышал в их болтовне перед началом торжественного собрания, – обычным для него лениво-скептическим голосом высказал своё мнение Виктор.

– Да, звал я Женьку сюда! Не может он! Его, как комсомольского активиста института, деканат запряг куда-то до конца сегодняшнего дня. А без него его три закадычных «корифана», сами знаете, на ровном месте тормозить начинают… – буднично пояснил Максим.

– Всё правильно: как сложилось – так сложилось! Иначе, действительно, и девчонок наших пришлось бы сюда звать… Нет, уж! Или, как обычно, гуляем всей группой, или – если у кого-то есть накладки, как сегодня – гуляем каждый сам по себе, – согласился со всеми задавший этот вопрос Роман.

– Да, и вообще, успеем ещё группой собраться, и не раз, – подытожил всех Сергей. – Лучше давайте что-нибудь наиболее памятное из прошлого вспомним!

– Пожалуйста, – тут же откликнулся Роман. – Помню, как мы ненавистный сопромат сдавали. Нашу добрейшую Нину Фёдоровну, не вовремя заболевшую, тогда, перед самым экзаменом, заменили этим, мягко говоря, чудаком Зубровым, у которого, как говорили старшекурсники, целые группы в пролёте оказывались. Валил всех налево и направо. Даже троек не ставил. Потом каждый не сдавший студент к нему по три-четыре раза пересдавать ходил, а он лишь ухмылялся – садист! Сколько людей из-за него стипендий не получало – жуть! Ну… вспомнили, что ли7

– Вспомнили… вспомнили. Мы ещё тогда, в день экзамена, всей группой сбежали из аудитории и спрятались за углом институтского здания, а затем, когда о сложившейся ситуации стало известно декану, отправили на переговоры с представителями деканата ныне скромно сидящих рядом с нами Сергея и Виктора, – смеясь и шутливо толкая руками Смирнова и Горчакова, поддержал воспоминания друга Максим.

– Вот-вот, пока вы все, там, «труса праздновали», мы с Серёгой «во чисто поле» под «пули» институтского руководства вышли. Вы, ведь, все прекрасно понимали, что с момента нашего появления на переговорах с представителями институтской администрации именно мы двое будем автоматически выглядеть в их глазах главными зачинщиками студенческого бунта, – не упустил случая съязвить в адрес Максима и Романа вечный скептик Виктор.

– Да, ладно тебе, Витёк! Всё же хорошо закончилось. А мы с тобой даже в прибыли остались! Перепуганный Зубров нам с тобой по пять баллов поставил, а всем остальным – лишь тройки влепил вместо двоек, которые они бы стопроцентно получили, если бы мы, тогда, не договорились с администрацией, – слегка посмеиваясь, дополнил общие воспоминания Сергей.

– Мужики, а помните классическую фразу нашего Ромки: «И микроскопом можно гвозди забивать», сказанную им в ответ на вопрос «препода» по научному коммунизму: «Можно ли с таким минимальным объёмом знаний, как у Ромы, написать курсовую работу по данному предмету?», – давясь от смеха, вымолвил Максим.

– Помним! – дружно засмеялись все присутствующие.

– А я помню ещё случай, как у этого же «препода», на пересказе шестой подряд работы Ленина, засыпался уже наш Серёга, – вспомнил очередную историю из жизни их группы Роман.

– Особенно запомнилось то, как он, после внезапного прозрения «препода», честно признался тому в том, что не читал не только эту шестую ленинскую работу, но и все пять предшествующих, за уверенное раскрытие сути которых так хвалил его тот всего лишь несколько минут назад! – громко смеясь, дополнил его Максим.

– Было дело, – широко улыбаясь, подтвердил рассказанное одногруппниками Сергей.

Подогретые очередной порцией «принятого на грудь» спиртного, закадычные друзья с размахом ударились в дальнейшие воспоминания о самых смешных событиях в их студенческой жизни на первых, наиболее сложных с точки зрения адаптации, курсах.

Это продолжались ровно до того момента, когда Максим включил, для звукового фона, небольшой старенький телевизор, прочно стоявший на холодильнике.

Там, в это время, шёл новостной репортаж о военных действиях, уже не первый год идущих на соседней с СССР территории Афганистана, в которых советские войска, как говорилось с телеэкрана, выполняли свой интернациональный долг, помогая подразделениям армии данной демократической республики сражаться с местными формированиями боевиков, спонсируемыми и вооружаемыми Соединёнными Штатами Америки, и парни, замолчав, принялись внимательно слушать ведущего.

– А у меня двоюродный брат – уже неделя, как оттуда вернулся, – после окончания репортажа неожиданно тихо сказал Роман.

– Ну, и как там? – разом оживились остальные парни.

– Как… Приятного мало… Брательник мой – офицер – лейтенант. Только в том году военное училище закончил, и тут же – туда загремел. Там сразу малярию подхватил и попал в госпиталь. Потом подлечили кое-как и, так сказать – на передовую – колонны сопровождать. До поры, до времени – везло, а этой весной – влип по полной. Рассказывает, что только выехали на своём БТРе за пределы Кабула, то ли для встречи кого-то, то ли для проводов, и сразу же на засаду нарвались. И, главное, при первых же залпах «духов» что-то случилось с их двигателем, и они полностью обездвижили. Обидно до слёз: до афганской столицы – не более пяти километров, а – не добраться…

Внимательно слушавшие Романа друзья заметно напряглись, тревожно ожидая развязки его рассказа.

– Хорошо ещё, что у напавших на них душманов гранаты для их гранатомётов быстро закончились, и они пытались взять наших грубым нахрапом: атакуя раз за разом, то с одной стороны, то – с другой. Брат с товарищами отстреливались до последнего. После получаса боя патронов у них оставалось не более, чем на пять минут очередной атаки «духов». Наши стали уже мысленно прощаться с жизнью. Брательник даже поседел немного за эти минуты… – возбуждённо продолжал свой рассказ Роман.

– Ну, и? – нетерпеливо принялись теребить его парни.

– Ну, и… ему вновь повезло: в самый последний момент подоспела помощь, и он с товарищами был спасён! Правда, через несколько дней после своего счастливого спасения, при очередном сопровождении очередной автоколонны, брат вновь попал под душманский обстрел, и, в этот раз, всё окончилось уже не так хорошо, как в прошлый: его немного зацепило. Пуля попала в руку, и он на пару месяцев вновь загремел в госпиталь. Зато, сейчас, после излечения, его, наконец-то, отпустили домой в двухнедельный отпуск! – с явной гордостью за двоюродного брата закончил своё повествование Роман.

– Да… – задумчиво протянул Виктор. – А, ведь, нам, между прочим, следующей весной тоже в армию идти… Получив дипломы, отгуляем положенный нам месячный отпуск и, едва приступив к работе по распределению, получим повестки в военкомат! А там, ведь – и в Афганистан недолго попасть…

– Пошлют – повоюем! – спокойно отреагировал на его слова Сергей.

– А я – даже сам туда проситься буду! – горячо заявил Максим.

– Брат говорит, что в последнее время у них в Афгане стали ходить устойчивые слухи о том, что, вероятнее всего, наши войска весьма скоро будут оттуда выведены. Так что, может, нас эта чаша минует! Да, и, вообще, из каждого призыва только небольшая его часть, после учебки, попадает в Афганистан, а все остальные несут службу в обычном порядке на территории нашей необъятной страны, – немного остудил горячие головы друзей более информированный по данной тематике Роман.

В это время в дверь тихо постучали. Затем, выждав из вежливости несколько секунд, её слегка приоткрыли, и в узкой щели между приоткрытой дверью и косяком друзья увидели симпатичное лицо девушки, с которой, как они заметили ещё при своих прошлых посещениях общежития, у Максима сложились весьма близкие отношения.

Впрочем, он им никогда ничего не рассказывал ни о ней, ни об их личных взаимоотношениях; поэтому они могли и ошибаться на этот счёт.

Как бы там ни было на самом деле, друзья тут же вежливо замолчали и тактично отвели свои взоры в сторону.

– Максик, тебя можно на минуточку? – нежным голосочком попросила Максима выйти его девушка.

Максим не спеша поднялся и, предупредив парней о том, что ненадолго отлучится, вышел из комнаты.

В его отсутствие друзья завели оживлённый разговор о женщинах. Так получилось, что, несмотря на довольно «гусарскую» жизнь, которую они вели все эти годы своей учёбы в институте, ни у кого из них, к данному моменту, не сложились серьёзные отношения ни с кем из окружавших их девушек.

Конечно, изредка, у каждого из них возникали недолгие отношения интимного характера с легкодоступными женщинами, случайно появляющимися на их горизонте, но – не больше. Поэтому в своих выражениях о подобных представительницах женского пола друзья, в их узком кругу, как говорится, не стеснялись.

Вот и в этот раз, пока отсутствовал Максим, из его комнаты, то и дело, раздавались периодически перемежавшиеся крепкими мужскими словечками взрывы заразительного хохота, сопровождавшие каждый очередной рассказанный анекдот на данную тему.

Наконец, парни, устав ждать хозяина комнаты, неожиданно обратили своё внимание на то, что всё спиртное уже выпито и время незаметно подошло к той отметке, после которой им пора спешить на последний автобус, и дружно засобирались домой.

В этот момент в комнату вернулся Максим, который не стал задерживать своих друзей, резонно заспешивших на выход.

Он остановил только Сергея, сказав, что тот, как раз таки, мог бы и остаться ночевать у него, поскольку живя на противоположном конце города, доберётся туда не ранее, чем через два часа.

Смирнов обрадовано согласился. Ему и самому не хотелось в не совсем трезвом состоянии так долго добираться до дома Евдокии Михайловны. Поэтому неожиданное предложение Максима пало на благодатную почву.

Они на пару попрощались с Виктором и Романом, совместно отбывшими на ближайшую автобусную остановку, и, закрыв за ними дверь, со вздохом облегчения вновь уселись за стол.

– А где я буду спать? – спросил у друга Сергей.

– В двадцать третьей комнате на втором этаже, – усмехнулся Максим.

– А почему именно там?

– Потому что там будет одна свободная кровать.

– Что хозяйка этой кровати отсутствует?

– Угу! Она ночевать будет у меня…

– О-о! Это та девушка, которая сегодня заглядывала к нам на наш огонёк?

– Да!

– А в моей комнате будет кто-то ещё ночевать?

– Будет! На второй кровати там будет спать соседка моей девушки по комнате. Не подерётесь? – вновь усмехнулся Максим.

– Не подерёмся! Надеюсь, соседка хоть симпатичная? – невольно улыбнувшись, спросил у друга поднявшийся со своего места Сергей, только сейчас осознавший, что вся эта эпопея с его ночёвкой была затеяна обитательницами двадцать третьей комнаты.

– С пивом потянет! А ты сегодня, как раз, и выпил прилично, да, и пил кое-что покрепче пива… Шучу! Вполне себе симпатичная… по крайней мере, на мой вкус! – добродушно рассмеялся вставший со стула Максим и дружески подтолкнул укоризненно покачавшего головой Смирнова к выходу.

Уже в дверях тот в упор столкнулся с направлявшейся к Максиму его девушкой, которая кокетливо поздоровалась с Сергеем и, игриво коснувшись его своей грудью, ловко протиснулась мимо него в комнату. Затем она изящно обернулась и также, как и его друг, пожелала ему приятно провести ночь и не подраться со своей соседкой по сегодняшнему ночлегу.

Смирнов лишь шутливо кивнул ей в ответ и, вежливо пожелав им с Максимом спокойной ночи, медленно поднялся на второй этаж.

Там Сергей довольно быстро нашёл комнату с двадцать третьим номером на двери и, предварительно постучав в неё, уверенно вошёл в «женскую обитель».

Как и планировалось, соседка по ночлегу с ним не подралась, и на следующее утро Максим со своей девушкой ожидаемо застали обитателей двадцать третьей комнаты спящими в обнимку в одной кровати.

Поскольку никаких обязательств для обоих заспавшихся эта ночь не предусматривала, то, по прошествии одного часа с момента их побудки, Сергей уже ехал в автобусе по направлению к приборостроительному заводу, на котором он в ближайшие месяцы должен был проходить свою преддипломную практику, навсегда вычеркнув из памяти не только саму бойкую соседку по его последнему ночлегу, но и её явно старательные, в стремлении ему понравиться, ночные ласки и наигранно жгучие взгляды при их расставании…

Необременительная преддипломная практика пролетела как мгновение, и вслед за ней сразу же наступило тяжёлое время работы над дипломным проектом.

Тема Сергею досталась вполне удобная: по ней, не сильно напрягаясь, можно было запросто достать довольно похожие студенческие проекты прошлых лет, да и прошедшая практика предоставила ему много «пищи для размышлений», которую, наверняка, можно было использовать в предстоящей работе.

Главным же, что весьма обрадовало Смирнова, было то, что его тема процентов на семьдесят пересекалась с темой проекта, доставшейся Роману. Правда, эта приятная для обоих друзей неожиданность чуть их сильно не подвела.

Расслабившись, друзья абсолютно забросили данное направление их скоро заканчивающейся студенческой жизни и посвятили всё своё времяпрепровождение культурному отдыху: посещали все шедшие подряд в их городе театральные постановки, кинофильмы, дискотеки и праздничные вечера, ездили в гости к приобретённым за годы учёбы друзьям-студентам в Москву и принимали у себя их ответные визиты.

Словом, как говорится, их жизнь била ключом!

Опомнились Сергей и Роман лишь в самый последний день января тысяча девятьсот восемьдесят девятого года – ровно за три недели до назначенной им в феврале даты защиты их дипломных проектов перед членами государственной экзаменационной комиссии, около трети которой должны были составить ранее им незнакомые московские преподаватели.

Началась настоящая гонка на выживание. Друзья, достав по знакомству большую часть подходящих для их проектов чужих студенческих чертежей прошлых лет, в считанные дни добросовестно перечертили их на свои листы ватмана, используя известное всем студентам сооружение, состоящее из настольной лампы, размещаемой на полу, и больших размеров стекла, устанавливаемого над лампой и крепко фиксируемого на уровне стола.

На стекле располагался готовый чертёж, на который сверху накладывался чистый лист ватмана. Включалась лампа, и на этом пустом листе ясно просвечивались все линии лежавшего под ним чертежа. Оставалось только аккуратно обвести с помощью разных карандашей и линеек все эти просвечиваемые линии и проставить в угловом штампе внизу свою фамилию и фамилии преподавателей, которые будут проверять данную работу, и – нужный чертёж был готов!