Хроники Абсурда

Вор по вызову

Эрнеста Михайловича на почте любили все, особенно начальство. Директор всегда говорил: «Хороший ты мужик, Михалыч! Добрый, отзывчивый, вежливый, а главное – работящий! Вот именно поэтому нам с тобой будет прощаться очень тяжело. Но, сам понимаешь, молодая кровь с современной техникой на «ты». Леночка нам продуктивность повысит, а это главное для клиентов».

Эрнест посмотрел в сторону выпускницы парикмахерского лицея, которая уже полчаса искала провод от беспроводной мышки. Тяжело вздохнув, он расписался в заявлении на увольнение.

Все провожали Михалыча со слезами на глазах, особенно новенькая Леночка. Михалыч стажировал её месяц, но так и не смог объяснить последовательность Ctrl+C и Ctrl+V, а от слов «Microsoft Office» Леночку до сих пор трясло. Последний раз, когда она попыталась поменять шрифт, у всего района отрубился интернет и погорели блоки питания.

Эрнест имел колоссальный опыт работы длиной в сорок лет. Он был воспитан до омерзения и образован, всегда выглажен, причёсан и напоминал классические «Жигули», которые тридцать лет стояли в гараже и были в полном исправном состоянии: родная краска, оригинальные детали. Только вставь ключ в зажигание – и аппарат будет работать как часы. Но кому какое дело до классики, когда в салонах полно новеньких иномарок?

На собеседованиях Эрнесту вежливо отказывали, грубо называя дедушкой, но он не унывал и каждый раз с надеждой шёл обивать новые пороги. Но в один прекрасный день пороги закончились.

Примерно в то же время стали заканчиваться и деньги. Оставалось или воровать, или просить милостыню. Честный и порядочный Эрнест отстоял от звонка до звонка неделю (с перерывами на чай из термоса) в подземном переходе, но так ничего и не заработал.

Ответственный работник заступал на пост всегда опрятным, как и полагается человеку, работающему с населением. Лучший костюм был выглажен и пах парфюмом, прическа уложена, а ботинки начищены. Эрнест просто не мог выглядеть иначе на людях. Гордо протянув руку, прямой как лом, он молча ждал подачек, словно нёс службу в кремлевском карауле. На его фоне местные попрошайки выглядели как ветераны-погорельцы, у которых только что забрали всех котят. Они неплохо поднялись за время работы Михалыча, но делиться с ним не хотели, а когда Эрнест ушёл, тоже очень расстроились.

Оставалось воровство. Эрнест тяжело вздохнул и пошёл выбирать инструмент в магазине, где у него есть скидочная карта. Там его проконсультировали, какой фомкой лучше вскрывать двери, а также продали по акции перчатки и бахилы.

Грабить Эрнест решил недалеко, на соседней улице. Он всегда мечтал работать рядом с домом.

Пообещав самому себе, что всё награбленное он вернёт с пенсии, мужчина вышел на дело.

Найдя нужную дверь, Эрнест потратил около сорока минут на то, чтобы её вскрыть. За это время он успел поздороваться со всеми соседями и даже помог донести матрас одной женщине на верхний этаж.

Как только вор проник в квартиру, его тут же встретил местный кот, который жался к ногам и жалобно мяукал. Эрнест прошёл на кухню, но, не обнаружив кошачьей еды, быстренько сбегал в магазин и купил на последние деньги три влажных пакетика.

Как только пушистый был накормлен, Михалыч зашёл в комнату, где его чуть не хватил удар. Посреди зала стояла гладильная доска, а на ней – утюг, который забыли выключить из сети. Вся комната пропахла раскалённым металлом. Выключив прибор, Эрнест бросился к балкону, чтобы проветрить помещение. Там он увидел несколько горшков с цветами, которые загибались от жажды. Набрав воды, Эрнест напоил бедные цветы и вернулся в комнату.

Квартира была заставлена дорогой техникой. Глаз Эрнеста упал на телевизор, который был размером с него самого. Михалыч поколебался, но брать его не стал, мало ли – разобьёт по дороге, потом не расплатишься.

На столе лежал упитанный конверт, на котором числился адресат без индекса. Эрнест знал на память более сотни индексов и быстро вписал нужный, оставив свои отпечатки на шариковой ручке. Затем прикинул вес конверта, подержав его на ладони, и приклеил три марки, которые всегда носил с собой.

Из денег Михалыч нашёл только пачку евро. Но, понимая, что ими нигде не расплатиться, решил оставить наличные на месте.

Единственными найденными украшениями были два обручальных кольца в вазочке. Эрнест потянулся было к золоту, но потом отдёрнул руку: только ЗАГС может лишить людей таких вещей, пусть и условно.

На полке он заметил пивной стакан с мелочью. Потратив некоторое время, Эрнест насчитал пятьсот рублей. Этого вполне могло хватить на какое-то время. Но желудок сводило от голода, и мужчина двинулся на кухню. Там на разделочном столе он обнаружил неразобранные пакеты с овощами, мясом и рисом. Эрнест сварганил целую сковороду своего фирменного ризотто и, съев небольшую порцию, вымыл тарелку вместе со всей посудой, что была в раковине.

Перед уходом Эрнест Михайлович оставил записку, в которой написал следующее:

«Глубоко сожалею, что вынужден был вас ограбить. Обещаю, что верну всё, как только будет такая возможность».

В конце поставил подпись, дату, инициалы и оставил номер телефона, на который можно прислать счёт за съеденные продукты.

Вечером у Эрнеста случился приступ совести. Он не мог сидеть, не мог ходить, не мог спать. Мужчина ненавидел себя за содеянное, обещая молчаливым стенам утром отправиться в полицию с поличным. Но внезапное СМС отменило явку с повинной.

С незнакомого номера Эрнесту пришло следующее:

«Добрый вечер. Скажите, не могли бы Вы приходить нас грабить три раза в неделю – по вторникам, четвергам и субботам? Предлагаю оплату в полторы тысячи за ограбление, деньги оставим там же, в стакане».

Ошарашенный таким поворотом Эрнест тут же согласился, хоть и не понял смысла.

Через две недели его жертвы сообщили своим друзьям о том, что их постоянно «грабят», и те тоже попросились к Эрнесту в график. А потом появились и другие, и третьи. У Эрнеста почти не было свободного времени, «грабежи» были расписаны с утра и до поздней ночи. Иногда ему приходилось даже кого-то передвигать или записывать на месяц вперёд. Через год Эрнест Михайлович ушёл в отпуск, чем сильно расстроил своих жертв.

Он стал самой знаменитой криминальной фигурой в городе, и ему срочно нужно было расширяться. Благо, в его старом почтовом отделении начались массовые сокращения по возрасту. Эрнест звал всех к себе. Но брал на работу только честных и порядочных воров, а главное – трудолюбивых.

Всего лишь фикус

Катя всегда мечтала о кошечке или собачке, но вместо этого ей подарили на день рождения фикус.

– Ну и зачем он мне?! – топала ногами девочка-подросток так громко, что у соседей каналы на телевизоре переключались сами собой.

– Затем! Ответственности поднаберёшься. Если через год не помрёт, подарим тебе животину, какую захочешь, – в ультимативной форме ответил отец и поставил на подоконник нового жителя.

Имя цветку было придумано быстро – Валера, в честь отца-дарителя. Валеру Катя ненавидела всем сердцем. Его возможная смерть не сильно пугала девочку, потому поливала она фикус чем придётся: чаем, колой, апельсиновым соком – в зависимости от того, что оставалось на дне недопитого стакана.

Фикус, видимо понимая, что выпендриваться особого резона нет, питался тем, что давали, и помалкивал.

Несмотря на то, что в комнате и без него был постоянный бардак, Валера почему-то мешался больше всего. То окно не даёт до конца открыть, то Wi-Fi из-за него плохо ловит. И даже в самом тёмном углу он создавал невероятные неудобства, занимая место рюкзака.

Пару раз отец забирал тёзку из подъезда, куда Катя выселяла его к дальним родственникам, кучковавшимся на узеньком подоконнике и служившим пепельницами всяким залетным квартирантам.

Ближе к лету у Кати начались экзамены, которые в совокупности с проблемами в личной жизни стали причиной типичного подросткового невроза.

Приходит она как-то домой и чувствует, что вот-вот разревётся. Выговориться хочется, а некому. Родители – те ещё динозавры, не поймут ничего. Отец – бывший боксёр, сразу на антресоль полезет за своими перчатками, которые весь вечер будет штопать и вздыхать о том, что «был бы пацан, было бы проще». Мать же все душевные проблемы лечит исключительно песнями Булановой и тортом «Наполеон», который способна съесть в одиночку за один присест.

Позвонить бы лучшей подруге, да вот только парень Катин к ней как раз и ушёл.

Девочка искала глазами жертву, которая сможет принять на себя груз непомерных девичьих страданий и не расклеиться, а главное – дать совет.

Из жертв были только Познер по «Первому» и Валера, молча произрастающий на подоконнике.

Владимир Владимирович мужик, конечно, хороший, образованный, совет дать способен любому, да вот только он уже вёл беседу с гостем программы, а до Катиных проблем ему, разумеется, было как кассиру «Пятерочки» до глобального потепления.

Делать нечего. Катя налила себе стакан горячего чая, Валере для антуража тоже поставила бокал с холодной водой. И стоило ей только открыть рот, как незаметно пролетело пять с половиной часов.

Катя то и дело меняла остывший чай на горячий, не отхлебнув и глотка, а вот Валера, впервые за полгода отведавший настоящей воды, сиял и радостно шевелил листочками.

На следующий день Катя проснулась с чувством полного исцеления. Валера в знак благодарности был протёрт от пыли и ещё раз полит.

Умеющий слушать и слышать фикус оказался отличным психологом, и Катя стала его частым и единственным клиентом.

Много было у них всего. Валера стоически выдерживал любые Катины порывы. Он одинаково мудро реагировал на слёзы и радость, спокойно и без осуждений выслушивал нелепый детский мат и всегда давал самые мудрые советы, не произнося при этом ни слова.

Спустя год со дня появления зелёного жителя отец зашёл в комнату к Кате и торжественно представил ей нового, рыжего. Кот с надменным выражением лица вальяжно спрыгнул с отцовских рук и тут же поскакал в сторону фикуса.

– Эй! – крикнула Катя. – Усатый, ты чего удумал?!

Она схватила наглого котяру за шкирку, но тот, дерзко мяукнув, рассек девочке руку и набросился на неспособного дать сдачи Валеру, вцепившись зубами в тонкий стебель, за что в итоге был депортирован в соседнюю комнату.

– Ты же хотела кота, разве нет? – удивился отец, когда Катя заявила, что зверю нет входа в её обитель, и если хотя бы один листок упадёт с Валеры, то котяра официально перейдёт в разряд десантников.

– Чтобы он моего боевого товарища сожрал? Ага, щас!

К счастью, кота с радостью забрала соседка, у которой дома был целый зоопарк. Несмотря на новое жильё, кот ещё несколько раз прокрадывался в квартиру к Кате, порываясь откусить сладкий стебель, но, получив пару раз тапкой по наглой усатой морде, всё же осознал, что оно того не сто́ит, и спокойно принялся за местный гербарий.

Чем старше становилась Катя, тем сложнее становилась жизнь и крепче чай в её стакане. Детские проблемы сменились взрослыми, иногда философские рассуждения о тленности бытия сменялись пьяными тирадами.

Затем были долгие рассуждения на тему: «Согласна-не согласна». Потом решался вопрос с именем первенца, а дальше были слёзы и слова о разводе.

Валера всегда молчал. Но делал это особенно мудро и всегда доброжелательно.

Катя пускала новые корни, а Валера свои держал при себе, переезжая из квартиры в квартиру и радуясь тому, что у его хозяйки всё в жизни налаживается.

Новый муж постоянно ворчал на Катю по поводу Валеры. Мол, двум мужикам в квартире тесно, да и как-то странно Валера на него молчит, когда они с Катей поссорятся.

В итоге как-то раз (чисто случайно) Валера упал с подоконника, и глиняный горшок, привезённый Катей из Египта, разлетелся на кучу черепков без возможности восстановления.

Скорая реанимация помогла Валере выжить, но физический и моральный ущерб цветок всё же получил.

Новая земля, собранная поздним вечером на заднем дворе возле дороги, оказалась не очень подходящей. Обломанные ветки пришлось обрезать, да и в целом падение не очень хорошо сказалось на здоровье уже немолодого фикуса.

Неделя за неделей давались Валере тяжело. Муж периодически сливал в землю выдохшееся пиво, остывший кофе и другие малоприятные для растения продукты.

На радость мужчине и на го́ре Кате Валера совсем захирел. Листья начали осыпаться, и Катя приготовилась к худшему.

– Выкинь ты его на помойку! Я тебе новый куплю, – успокаивал Катю супруг.

– Вот как ты рассуждаешь? А если я чахнуть начну, ты меня тоже на помойку?!

– Ты разницу-то не видишь? Это просто фикус!

– Это не просто фикус – это мой друг!

– Да какой, к чёрту, друг, он же просто стоит на подоконнике и молчит!

– Это с тобой он молчит, а со мной разговаривает!

Муж покрутил пальцем у виска и отправился на работу.

То ли звёзды сошлись, то ли рак где-то на горе свистнул, но у Катиного мужа наконец-то наклюнулась большая сделка. Одна контора готова была закупить у его фирмы огромный объём материалов с отсрочкой. Эта сделка могла на несколько лет вперёд обеспечить семью и вывести контору на новый уровень. Предстояло лишь решить – давать отсрочку по платежу или нет. Уж больно рискованно. Фирма молодая, непроверенная, да и суммы космические. Оставались всего лишь сутки на раздумье, а после заказчики были готовы рассмотреть предложения конкурентов.

Мужчина был весь как на иголках, ведь окончательное решение зависело от него. Придя домой первым, он поставил портфель на пол и просто так невзначай произнёс вслух: «Подписать или не подписать?!»

– Не надо! – раздался тяжёлый мужской голос откуда-то с балкона.

Мужик аж подскочил. В квартире, кроме него, никого – в этом можно было не сомневаться.

– П-п-почему н-не-е н-надо? – дрожащим голосом спросил он у пустоты.

– Кому говорю, не надо! Ты что, не слышишь, что ли?! – бурчал недовольно кто-то.

Мужчина аккуратно, не сходя с места, вытянулся и увидел Валеру, мирно стоящего на балконе и подпитывающегося летними лучами солнца.

– Ты… ты… ты говорящий? – обратился он к цветку.

– Не задавай идиотских вопросов! – выругался Валера, да так, словно его ужасно раздражала вся эта беседа.

– Почему ты думаешь, что не надо подписывать?!

– Нет, ну я, по-твоему, совсем тупой и ничего не понимаю?! Тебе там лапшу на уши вешают, а ты и поддаёшься. Всё, делай что хочешь, я сло́ва больше не скажу! – после этого Валера замолчал.

Поражённый произошедшим, мужчина выбежал из квартиры и, вызвав такси, поехал в офис, чтобы отменить сделку.

– Сергей Иванович, почему решили отменить?! – поинтересовались коллеги.

– Фикус посоветовал, – совершенно невозмутимо ответил мужчина, предложив забыть об этой сделке и не расстраиваться.

Через две недели стало известно, что эти клиенты заключили договор с другой конторой и сразу же подали на банкротство.

Ошарашенный подобными чудесами муж принес тысячу извинений растению, отдав Валеру на восстановление самому лучшему ботанику в городе, и уже через неделю Валера цвёл как ни в чем не бывало.

С тех самых пор он пил только чистейшую тёплую воду, а разговоры с ним велись исключительно в порядке очереди, так как Валера стал главным консультантом в семье, хотя больше не проронил ни слова.

Муж рассказал жене чудесную историю о говорящем фикусе, а та лишь насмешливо улыбнулась в ответ и покрутила пальцем у виска. Но муж не обиделся, он полюбил растение и ухаживал за ним многие годы, так и не узнав, что в день отмены сделки к их соседу этажом ниже приехал отец, который вышел на балкон, чтобы покурить и поговорить по телефону с женой, покупающей в этот самый момент микроволновую печь. Консультанты навязывали ей расширенную гарантию, а бдительный муж уверял, что её пытаются обмануть и настаивал, чтобы супруга отказалась от дополнительных трат.

Дворник

О том, что дворник Рома наркоман, еретик и насильник, знал каждый куст северо-западного района. Из проверенных источников, что концентрировались около подъездов, почтового отделения и сбербанка, в изобилии приходила информация о том, что именно в этих кустах дворник и творил свои дьявольские злодеяния, когда солнце передавало бразды правления луне, а мужчина брал в руки метлу и выходил убирать опустевшие улицы.

Дворник уже давно стал символом несчастий и бед у местного населения. Его имя всегда шло бок о бок с тревожными событиями, несчастиями и любыми, даже самыми нелепыми, преступлениями. Если у кого-то пропадал велосипед из подъезда – это, несомненно, было дело рук Ромы. Кто-то сломал качели на детской площадке – это дворник, урод, он ненавидит детей за то, что те раскидывают листву и фантики от конфет.

Недавно за гаражами были найдены чьи-то кости и обглоданная свиная голова. Никто не сомневался в том, что здесь Рома проводил свой очередной дьявольский ритуал, ведь именно на следующий день после находки умер дядя Андрей из пятого подъезда, который тридцать лет назад учился с Ромой в одном классе и смеялся над его большим носом и родимым пятном на пол-лица.

– От нормальных мужиков жёны не уходят и не исчезают, – услышал я как-то разговор между двумя соседками в одном из магазинов, где в этот момент отоваривался дворник.

– Я её вообще больше не видела. Не такой большой у нас город, чтобы мимо пройти да на глаза не попасться. Я точно тебе говорю: убил он её и в овраге закопал, – женщины шептались возле помидоров, а слышно было даже в отделе бытовой химии.

Рома же молча ставил в корзину две коробки молока, несколько подложек куриных желудков, с которых капала кровь, и какие-то дешёвые рыбные консервы, не обращая внимания на то, что только ленивый не смотрит в его сторону. Кассирша отводила глаза, когда угрюмый ночной служитель чистоты оплачивал покупки. Пакет Роме не предлагали по умолчанию, а он и не спрашивал, всё так же молча складывая покупки в грязный вонючий портфель, из которого выпирало что-то объёмистое и тяжёлое и, скорее всего, являлось орудием очередного убийства.

Роме постоянно ломали мётлы, снимали колёса с тележки, плевали в окно первого этажа, за которым он вёл своё скромное существование.

– Мы хотим другого дворника! – заявляла толпа особо социально активных жильцов района на пороге кабинета директора управляющей компании.

– А чем вас этот не устраивает? У вас самые чистые улицы! Урны всегда пустые, даже воду в лужах собирает, чем недовольны? – удивлялся директор, театрально размахивая руками.

– Он убирается по ночам, где это видано?! – крикнул кто-то с задних рядов.

– И что? Разве это плохо? Вы встали с утра, а у вас уже всё чисто и опрятно!

– Я видела, как он по ночам в кустах с кем-то разговаривает! Наркотики там прячет или, наоборот, собирает! А ещё он оборотень, точно вам говорю. Слышала, как он воет на луну и землю роет. А вчера у меня Анечка проснулась, попить на кухню вышла, в окно глянула, а там как раз под фонарём Ромка идёт и тележку свою катит. Руки у него в крови были, и он на телеге своей кого-то вёз. Ребёнка убил, я вам точно говорю! У меня дитё уже сутки в себя прийти не может, боится на улицу выходить.

Директор управляющей компании, немолодой уважаемый человек, бывший капитан танковых войск, не выносил подобные бредни и беспочвенные обвинения, к тому же к Роме относился с уважением. Ещё бы, на весь город единственный непьющий дворник, человек, благодаря которому его управляющая компания была в списке самых образцовых организаций области. Таким кланяться при встрече должны, а ему в рожу плюют и гонят в шею.

– Всё, пошли вон! Рома остаётся, а если кому не нравится, мы вас тут не держим, переезжайте, – не выдерживал начальник и выгонял толпу на улицу, громко хлопая дверями.

Люди расходились по домам, а через неделю снова заявлялись на порог с новыми историями и обвинениями.

Я переехал в этот район лишь две недели назад и уже был наслышан об этом злодее, что насилует и убивает никому не известных людей, которых не показывают в новостях и которых не ищут родственники. Хотя пару раз я видел, как к Роме заходил участковый, и слышал, как тот допрашивал его по поводу исчезновения детей, что пропали за тысячу километров от нашего города. Но весь этот допрос выглядел вяло и проводился лишь потому, что кто-то из жильцов посмотрел новости и сделал донос в полицию с просьбой проверить местного «бандита», якобы потенциального претендента на роль маньяка.

Участковый всегда уходил от Ромы красный от стыда и оставлял за собой горстку извинений, которую Рома сметал веником и выбрасывал вместе с остальным мусором, что сваливали ему на голову соседи. Призна́юсь, всеобщие убеждения и уверенность целого района в абсолютной и безапелляционной вине дворника во всех возможных грехах Вселенной не обошли стороной и меня. И, заразившись этим сумасшествием, я тоже стал верить в их правдивость.

Как-то раз я задержался в гостях у друга, а когда вышел, чтобы заказать такси, на улице уже стояла безоблачная сентябрьская ночь. Хороший коньяк грел кровь, давал силу ногам и провоцировал на подвиги, ночная прохлада приятно остужала голову. Было принято решение пройтись. Пара километров должны были успокоить разгорячённое сердце и помочь нагулять сон.

Я вышагивал по пустынным улицам, освещённым редкими оранжевыми фонарями и чистой молочной луной. Спальный район хорош тем, что способен похвастаться такой тишиной, при которой можно услышать, как неподалёку за городом по рельсам тащится товарный поезд, а в его кабине зевает машинист.

Каждый шорох, тем более стук металла, не может остаться без внимания. Так было и в этот раз. Что-то звонко бахнуло неподалёку от тренажёрного городка, установленного в прошлом месяце. Плескавшийся в желудке коньяк блокировал страх и располагал к азарту, а пять звёзд заставляли меня ощущать себя офицером полиции, оказавшимся в гуще внезапных событий. Я притормозил и прислушался. Со стороны тренажёров доносились шорохи. Кто-то тяжело дышал: было похоже, что в кустах рядом идёт борьба.

Внезапно почувствовав за собой гражданский долг, я решил, что нужно обязательно выяснить причину столь позднего шума, и затаился неподалёку за недействующим фонарным столбом. Кусты тряслись всё сильней, в них неизвестный и прокуренный до сиплости голос велел кому-то вести себя тише.

Дав глазам привыкнуть к темноте, я внимательно оглядел местность и обнаружил то, что заставило меня слегка протрезветь, а сердце заныть от участившегося биения.

Рядом с тренажёрами стояла печально известная двухколёсная тележка, на которой наш дворник (местный садист, наркоман и почитатель дьявола) возил листву и, возможно, мёртвые детские тела. Азарт стал потихоньку убывать, ему на смену пришло волнение и логическое мышление, которое говорило мне, что нужно срочно звонить реальным полицейским. Но я не спешил. Дворник годами создавал себе репутацию и не был пойман ни разу, хотя его видели неоднократно за тёмными делами. Он всегда сбега́л от правосудия, потому что никто не осмеливался бросить ему вызов в открытую и поймать за руку. Я же был так близок к тому, чтобы навсегда подарить району умиротворение и покой, поэтому решил не спешить со звонками.

Нужно было срочно вооружиться и подойти ближе, чтобы оценить степень тяжести преступления. Прижавшись как можно ниже к земле, я на корточках перебрался к спортгородку и спрятался за самым большим тренажёром так, чтобы меня было не видно из-за кустов, где, кажется, находились дворник и его жертва или тайник с наркотиками. Добравшись до укрытия, я остался сидеть на корточках и попытался замедлить раскочегаренное от волнения дыхание, глубоко втягивая ноздрями остывший за ночь воздух. Неподалёку от себя я увидел большую ветку, которую спилили работники управляющей компании, когда ставили спортгородок. Она и должна была стать моим оружием в случае возможной схватки. Я снова прислушался.

– Хватит! Отпусти, кому говорят, успокойся, не видишь, что ли, дура, у меня нож!

«Чёрт, кажется, всё-таки насилует», – подумал я, и от этого мне стало ещё страшнее, ведь здесь фигурировали такие слова, как «дура» и «нож». Им он мог пырнуть меня, а мог пырнуть жертву. В случае если что-то пойдёт не так, я мог стать причиной этих возможных последствий.

– Пока не отрежу – не лезь, нужно со всеми делиться, а не жадничать, – уже более спокойно произнёс голос.

Я ничего не понимал. Может, он всё-таки со своими подельниками-наркоманами делил добычу и их тут несколько человек – тогда мне точно несдобровать. Нужно было подождать. Нервный ком в горле не давал нормально дышать, а ноги затекали, но я не двигался.

– Вот, молочка попей. Как жаль, что Тимохи нет с нами, он молоко любил, – кажется, Рома говорил сам с собой и нёс при этом какую-то околесицу.

«Какое молоко? Какой Тимоха? О чём он вообще?» – я ничего не понимал, но нужно было выяснить всё, прежде чем атаковать.

– Линда, не жадничай, поделись с братом. Кому говорят, не жадничай!

Я был в полном замешательстве и наконец решился выглянуть из-за тренажёра.

Увиденное поразило меня настолько, что я, кажется, снова опьянел. Рома, тот самый сторож-садист, сидел боком ко мне на корточках и кормил собак. Рядом с ним стояла одна большая пушистая дворняга, а вокруг крутилось несколько кутят. На земле валялась коровья нога, а в металлические миски было налито молоко. Собаки чавкали и постоянно пытались отобрать друг у друга еду, потому Ромка и отреза́л от ноги куски своим огромным кухонным ножом. Затем он встал и, обтерев руки о штаны, погладил по очереди собак.

– Всё, я пошёл дальше, а вы давайте аккуратнее, эти твари ещё могут быть где-то здесь. Могут и вас порезать, если не будете внимательны. Он схватил тележку, в которую кинул метлу, и пошёл за дом в сторону гаражей.

Я проследовал за ним. Там его уже ждала другая банда: штук десять котов нервно тёрлись о железные листы гаражей в ожидании кормёжки.

Ромка достал из портфеля подложки с куриными желудками и поставил их на землю. Затем открыл консервы и налил молоко. Голодная орава набросилась на еду и принялась громко чавкать.

Последним местом был старый овраг. Я почему-то решил, что это моё дело и нужно обязательно дойти до конца этот путь, который, судя по всему, дворник проделывал каждую ночь.

Дойдя до старого моста, который был перекинут через овраг, поросший камышом и наполовину заполненный мусором, дворник остановился.

– Федя, – негромко позвал он.

Сегодня я впервые слышал голос этого человека. Думаю, я был одним из немногих, кому вообще довелось его слышать за долгие годы. И за это мне было очень стыдно.

– Федя, ты живой? – снова раздался голос дворника.

«Кого он там зовёт? Тролля, что ли? Может, он водит знакомство с нечистью?»

Из-под моста наконец раздался голос:

– Пока да. Чего припёрся?

– Сигарет тебе принёс и пожрать.

Я всё это время прятался по кустам и ждал. С какой-то поганой и злой надеждой ждал, что Рома всё-таки окажется злодеем. Что все эти нехорошие мысли в его адрес были не напрасны, что я не чудовище, которое может вот так безосновательно осуждать человека за то, в чём он никогда не был виноват и даже наоборот, был в сотни раз лучше меня и всех людей вокруг. Но это было не так, и я ненавидел себя.

Из-под моста вылез бородатый одноногий «тролль» Федя с перебинтованной головой, который на самом деле был обычным бездомным стариком, одетым в замасленный армейский бушлат.

– Ты когда ко мне переедешь? – спросил Ромка, протягивая пачку сигарет «троллю».

Тот закурил.

– Не дождёшься! Мне твоя халупа даром не сдалась. Ты посмотри, какое небо, – поднял он голову и выпустил в холодный воздух струю дыма. – Разве смогу я спать под потолком, когда такая красота над моей головой?!

– Нет, не сможешь, – грустно ответил Рома и тоже закурил.

Они постояли так минут десять, а потом Рома двинул в сторону домов, где принялся наконец за свою работу.

Я подошёл к нему осторожно со спины, не зная, что сказать, но чувствовал, что сказать что-то нужно.

– Чего тебе? – спросил он вдруг, не оборачиваясь.

– Я… Я это… Поздороваться хотел, – ничего на ум не шло.

– За этим всю ночь за мной следишь?

«Так он видел меня! И ничего не говорил!»

– Нет. Я просто хотел…

– Хотел поймать меня за какой-нибудь гадостью?

Я молчал.

– Расстроил я тебя? – он говорил, по-прежнему стоя спиной ко мне, подметая асфальт и дымя сигаретой.

– Простите меня. Я думал, что вы маньяк. А вы, оказывается…

– Кто? – он наконец обернулся, и в свете луны я увидел его полные жизни, мудрости и доброты глаза. Он был изгоем общества, но он не был тем, кем его считали, не мог быть в принципе.

Я не нашёл слов. Чувствовал себя глупо, поэтому перевёл тему.

– А что с Тимохой случилось?

– Какие-то сволочи его порезали. Бедный пёс не выжил. Пришлось похоронить.

«Так вот почему у него были руки в крови, вот кого он вёз в тележке!»

– А с Федей что? Почему он живёт под мостом?

– Федя болен. Не буду говорить чем – не твоё это дело. Он сам решил для себя, что является обузой для всех, вот и живёт там, доживает. А я не настаиваю, он взрослый мальчик, это его дело. Я чем могу помогаю.

– А почему вы остальным не расскажете, чем занимаетесь? Все же думают, что вы маньяк!

– Пусть думают, что хотят, они тоже не малые дети. Мне оправдываться не перед кем. Обиды, зависть, злость – это мусор, и он копится в душе, а потом, когда его становится очень много, он лезет через край и вываливается на других. Отсюда и грязные слова. Из своей души я давно всё вымел, там тишина и покой. А вот тебе ещё предстоит взять в руки метлу и разобраться с тем, что у тебя внутри. Главное – мести качественно, не оставлять ни соринки, иначе можно не заметить, как грязь налипнет, превратится в гору, и её уже ничем не отшкрябать, – он показал мне на подметённый участок.

Я посмотрел на асфальт, он был идеально чистым, таким же чистым, как и Ромина совесть.

Следующей ночью я шёл навстречу Роме с пакетом продуктов в руках и метлой: мне тоже не терпелось навести порядок в душе́.

Просвещённый

Когда Федя заявил, что собирается стать веганом, смеялись все: жена, друзья, продавцы гастрономии, где и было оглашено заранее подготовленное объявление, и казалось, что даже шашлык в вёдрах иронично похрюкивал.

Вид у Феди был серьёзней, чем у президента во время предвыборной агитации. Когда он сказал, что на него мяса не брать, на прилавок было возвращено пять килограмм из десяти. Жена попросила в письменной форме подтвердить, что он не будет покушаться на её порции во время застолья, и два экземпляра было заверено у пяти свидетелей и нотариуса.

В продуктовую корзину была набрана целая гора мясозаменителей: грибы, импортная спаржа, баклажаны, тофу, сейтан, соевые котлеты и ещё что-то с очень пугающим названием.

– С таким чеком проще было бы кормить тебя стейками на завтрак, обед и ужин, – вздохнула жена на кассе.

Когда Федя начал доставать из тележки литровые бутылки коньяка, жена попросила его обратиться в трезвенники, как только его попустит с веганства. На что Федя презрительно фыркнул и брезгливо добавил:

– Слышал я про эти современные движения. Думаю, не приживётся.

Не успел Федя сесть за руль и развернуть творожный сырок, как его тут же отобрали.

– Ты чего, Вась? Совсем оборзел? У тебя свой есть! – возмутился такой наглостью новоиспечённый «травоядный».

– Сырок из чего сделан?! – громко и по-профессорски важно спросил Вася, облизывая губы.

– Из пальмового масла, – испуганно ответил Федя.

– А ещё из творога. Так что забудь: веганы не едят продукты животного происхождения!

– Но! Но как же! Наташ?! – смотрел он жалобно на жену, но та лишь покачала головой, с трудом скрывая улыбку.

– Это что же получается, мне теперь и взбитые сливки нельзя? И капучино тоже?

– Если только на соевом молоке, но я не знаю, где в нашем городе такой делают. Ну что, передумал? Ещё не поздно вернуться за шашлыком.

Феде стало душно, он начал задыхаться. Он вышел из машины и стал накачивать лёгкие свежими выхлопами, гуляющими на автостоянке. Было видно, как Федю разрывает изнутри. Сначала он покраснел, потом пожелтел, когда начал зеленеть, несколько людей через улицу перешли дорогу в неположенном месте.

– Нет! Не дождётесь! – заявил Федя, вернувшись в машину, и в знак своей непоколебимости показательно надкусил помидор, обрызгав соком весь салон.

На шашлыках Федя был мрачнее тучи. Стол, как нарочно, стоял неподалёку от мангала. Новообращённый веган видел, как румянилось мясо, слышал, как шипели сок и жир, капающие на угли, чувствовал кисло-сладкий запах маринада, сдобренного душистыми приправами. Своими слюнями Федя полил половину огорода и дважды затушил костёр, но к мясу так и не притронулся. Всё шло не так: коньяк не пьянил, песни не пелись, а когда дело дошло до игры в «крокодила», Федя во всех пантомимах видел только поросят и телят, из-за чего трижды поругался с женой и с остальными дамами тоже.

Когда шашлык наконец был приготовлен, Федю допустили к мангалу. Дрожащими руками он насаживал грибы и баклажаны на шампуры, разыскивая на них глазами прилипшие кусочки мяса. «К счастью», шампуры были очищены до блеска и даже жир с них был протёрт тряпкой. Федя дважды проверил это на язык и одобрительно кивнул.

– Я тобой так горжусь! – поцеловала Наташа своего целеустремлённого мужа, когда тот нюхал подгоревший баклажан.

От жены пахло жареным, губы её блестели и напоминали Феде о прежней жизни – до того, как он решил измениться. Мужчина страстно поцеловал жену, а потом ещё раз, и ещё. К концу вечера она не знала, как скрыться от его «любви», так как Федя с бешеными глазами постоянно требовал поцелуев.

Ночью у Феди случилась первая ломка, которую он стоически вынес. В половине четвёртого утра он разбудил жену, жёстко тряся за плечи, и с пеной у рта потребовал немедленно нажарить соевых котлет. Кошка, опасаясь за собственную жизнь, спряталась за шкаф и не выходила оттуда до стойкой ремиссии хозяина.

На следующий день Федя проснулся обновлённым духовно и очищенным от всех шлаков и токсинов телесно. Когда жена ела за завтраком сосиску и бутерброды с сыром, Федя бросил на неё надменный взгляд и, помешивая соевое молоко в кофе, уплетал бутерброды с тофу, морщась, как он говорил, от «слишком горячего напитка».

– И зачем нам эта дрянь в холодильнике? – высокомерно спросил он, глядя на сковороду гуляша, который сам же и просил приготовить два дня назад.

У жены аж сыр на бутерброде расплавился от возрастающего напряжения.

– Федя, может, веганство и сделает тебя более здоровым, но вот бессмертным – вряд ли. Ещё раз мою еду дрянью назовёшь, будешь котлеты свои через трубочку есть, андерстенд?

Мужчина грозно фыркнул, предупреждающе кашлянул, нахохлился, надулся, покраснел, чихнул и, молча хлопнув дверью, ушёл туда, где его поймут и примут таким, какой он есть, – на работу.

В слесарном цехе Федю уважали и любили. Он был примером и гордостью предприятия. Двадцать лет токарь зарабатывал себе имя. Кто бы мог подумать, что один обеденный перерыв способен перечеркнуть всё, за что он боролся.

Когда уставшие, разопревшие от работы мужики открыли термосы с горячими щами и домашними пельменями, Федя почувствовал, как внутри него ещё бьётся хищник: он скулит и воет, ждёт, когда веган сдастся. Но Фёдор был не из слабовольных. Мужчина встал посреди столовой и, гордо подняв к потолку огурец, призвал всех здравомыслящих присоединиться к нему.

Федя был послан четыре раза, но не успокаивался. А когда он схватился за большую сардельку старшего бригадира Петра Семёновича, дамбу всё же прорвало. Федю били всем цехом, но несильно и уважительно – в память о его прежних заслугах. Затем его привязали к стулу и попытались насильно накормить говяжьим ростбифом и салом с чесноком. Федя отбивался как мог и думал, как несправедлив мир к людям, которые пытаются открыть глаза другим. Он хотел об этом кричать, но стоило бедолаге открыть рот, как его тут же пытались накормить чем-то страшно вкусным.

Начальник позвонил жене токаря и рассказал ей про ситуацию. В ответ Наташа лишь попросила не щадить несчастного вегана, иначе она с ним с ума сойдёт. Федя не сдавался, но в конце рабочего дня его всё же пришлось отпустить. Назавтра ситуация повторилась, и стало ясно, что в Федю вселился злой дух. Помочь здесь мог только обряд «голубцизма» – именно так назвала это Наташина свекровь. Узнав о проблеме, она немедленно приехала прямо на завод.

Связанного Федю усадили за стол. Тётя Маша достала из сумки свою фирменную красную кастрюлю и приказала подставить под Федю ведро для сбора слюней. Когда крышка с кастрюли была снята, несколько человек потеряли сознание. Запах знаменитых голубцов распространялся быстрей атомного взрыва и поражал даже самых стойких. Перед Федей была поставлена тарелка с двумя экземплярами. На лбу мужчины скапливался пот, за грудиной пылал огонь. Когда тётя Маша достала из сумки деревенскую сметану и нещадно плюхнула половину банки на блюдо, Федя отключился. Его привели в чувство, похлопав по щекам, и сменили наполнившееся ведро.

– Сына, либо ты сейчас ешь, либо у тебя нет больше матери! – грозно сказала женщина.

– Но, мама, я не хочу есть мясо, зачем ты меня мучаешь?! Я решил измениться, хочу похудеть и быть здоровым, – плакал горькими слезами токарь, а сам уже тянулся к голубцам.

– Не нравится, когда тебя против воли заставляют?! А сам ко всем лезешь со своим веганством, будь оно неладно. Наташку бедную достал, мужиков, вон, заставил тебя связать. Будешь ещё к людям приставать?!

– Не буду! Не буду! Только убери от меня голубцы, а то я сейчас сорвусь! – кричал токарь, пытаясь вырваться.

– То-то же, – сказала тётя Маша и отдала кастрюлю работягам, которые подрались за голубцы до крови.

Федю развязали и, взяв с него обещание больше никого не доставать своими принципами, отпустили до конца дня домой. Тётя Маша передала сыну сумку, в которой, помимо голубцов, были ещё разносолы, кабачки, помидоры и целый пакет яблок – всё с её огорода.

– Тёть Маш, думаете это навсегда? – обратилась к свекрови Наташа.

– Ой, это у него от отца. Тот и буддистом был, и сыроедом, а однажды мы всем подъездом его из асаны выпутывали, когда он йогой увлекся. Не переживай, лет через пятнадцать определится и успокоится. Если что, звони, у меня рука на это набита. Нам, непросвещённым, нужно держаться вместе.

Опасная подработка

Руки у Мишки были золотые. А всё благодаря тому, что он пролил банку золотой патины, которой должен был декорировать камин.

Ремонт Мишка ненавидел всем сердцем, от одного только этого слова у него обострялся геморрой и чувство социальной ответственности. Мишка вспоминал о том, что пропустил субботник в прошлом октябре, не расчистил от снега парковку, не покормил бездомных собак. Все эти дела, по его словам, не терпели отлагательств и имели чуть ли не государственное значение, несмотря на то, что собак он боялся до смерти, а на улице стоял удивительно тёплый май.

Мише было двадцать пять, и он сделал всё для того, чтобы избежать встреч со злосчастным шпателем и безжалостным прави́лом: закончил с отличием театральное и стал выступать на сцене городского театра, правда, пока только в роли декораций и массовки. Но это не имело никакого значения – отцовские калымы остались обязательной программой в его жизни, и причин этого проклятия было три.

– Родителям помогать нужно, – загибал обрубленный наполовину болгаркой палец отец, – это раз, неблагодарный ты кусок современного инфантилизма. Два: что у тебя за профессия такая? Ты, часом, не из этих?

Кто такие «эти», Миша никогда не понимал, но звучало очень обидно.

– И три: не хочешь помогать, паразит, вали из бабкиной квартиры и покупай свою в ипотеку!

Ещё меньше, чем месить раствор, Мишке хотелось съезжать с халявной жилплощади, ведь за роль дерева в театре платили не очень много, и потому собаки оставались голодными, парковка утопала в снегу, а субботник переносился на следующий октябрь. Зарплату отец выдавал бесценным опытом, но за косяки карал рублём.

– Вот научишься сейчас всему, а потом сам будешь заказы брать и до́ма ремонт сделаешь, – отмахивался отец каждый раз, когда сын клянчил жалование.

Ремонт дома делать Миша зарекся раз и навсегда. Бабкины обои в цветочек оттенка тяжёлого несварения имели статус неприкосновенности, несмотря на то что вызывали апатию и необузданное желание смотреть передачи Малышевой в кресле, попивая лавандовый чай.

Про заказы, которые Миша будет брать после того, как всему научится, говорить смысла не было, потому что ответственную работу Мише не доверяли. А он и не настаивал.

Когда банка с позолотой упала на пол и расплескалась так, что перепачкала всё в радиусе пяти метров, Миша ещё не осознавал всю серьёзность трагедии и для начала попытался оттереть самое большое пятно кончиком своего дырявого носка. Краска замечательно втиралась в итальянский паркет и придавала ему благородный золотой оттенок, которому позавидовали бы высшие цыганские чины. К великому сожалению Миши, золотое пятно совершенно не сочеталось с древесным рисунком пола и выглядело отнюдь не богато, а скорее наоборот – вызывало не самые лучшие ассоциации.

Тогда Миша схватил первую попавшуюся под руку ткань, которая, как ему показалось, почему-то пахла старостью. Добротно пропитав её растворителем, он начал процесс реставрации «наверняка недешёвого» материала.

Растворитель хорошо разъедал всё: ткань, руки, паркет, Мишкино будущее, но совершенно не собирался разъедать краску.

Когда отец вошёл в комнату, громко разговаривая по телефону с хозяином дома, подбивая с ним дебет с кредитом и гордо сообщая о том, что ремонт закончен, а винтажные занавески девятнадцатого века, лежавшие на диване во время работ, испачканы не были, Миша сразу всё понял.

– Да-да, я помню, что точно такие же висят Лувре. Да, знаю, что с трудом провезли через таможню. Нет, не волнуйтесь, всё в идеале – голову даю на отсечение.

Держа в руке будущее отцовской головы, Миша прикидывал, в каком столетии он закончит калымить, чтобы покрыть нанесённый ущерб, и пришёл к выводу, что недалёк тот час, когда он лично расскажет портному, сшившему эти занавески, об этом курьёзном случае, и они вместе посмеются.

Отец не сразу заметил ЧП и первым делом оценил позолоченный камин, подняв большой палец вверх и одобрительно поджав губы.

– Паркет? Паркет в порядке, если вы… – он не успел договорить, потому что глаз его наконец наткнулся на пятно.

В этот момент лицо отца приобрело вид бабкиных обоев, и кишечник его, судя по всему, готов был выдать порцию новых «рулонов», но он кое-как сдержался:

– Пи***ц, – произнёс негромко пожилой мастер.

В этом слове было всё: описание ситуации, удивление, разочарование, вопрос и даже чуточку юмора.

– Вы о чём? Что случилось? Ау, Фёдор? – тараторил мобильный, но Фёдор уже не слушал.

Промычав что-то невнятное в трубку, он сбросил вызов и первым делом закурил.

Миша хотел было сказать отцу, что курить в квартире заказчика не сто́ит, но, увидев его взгляд, передумал. Он молча стоял минут десять, ощущая вибрации отцовских мыслей, от которых весь этаж ходил ходуном.

– Хорошо, что тебя в армию не взяли! Не дай бог, доверили бы нести гранаты, – облегчённо заметил отец, а потом вполголоса добавил: – Говорил я ей, что не нужно ходить на йогу во время беременности, безруким родится… А она знай своё.

Тут взгляд отца упал на пустую банку растворителя, и Миша заметил в его глазах слабый огонёк надежды.

– Ты вот этим паркет тёр?

Миша судорожно кивнул.

– Это для чистки засоров в трубах. Сантехник вчера забыл, а растворитель в ведре лежит, – отец говорил тихо, видимо, боясь спугнуть возможное решение, внезапно залетевшее в их несчастливое гнездо.

Миша тут же бросился к ведру и выудил из него спасительную баночку уйат-спирита, который уже собирался нанести на тряпку, но, споткнувшись о взгляд отца, передумал.

– Не ссы, Мишань, лей. Всё равно теперь в Париж ехать.

В Париже Миша мечтал побывать со студенчества: съесть на завтрак круассан, лениво прогуляться по вечернему Монмартру, покататься на каруселях Диснейленда, посетить Лувр…

С последним Миша не прогадал: именно туда, по словам отца, ему и придётся попасть в ближайшие двадцать четыре часа, чтобы восстановить причинённый ущерб.

– Как?! Я?! Сдирать занавески? В Лувре?

– Либо ты сдираешь занавески, либо с нас с тобой сдирают кожу и вешают на окна вместо них – третьего не дано, – замогильным голосом произнёс отец.

Кожи Мише лишаться не хотелось, больно уж ему она нравилась, да и занавески из него выйдут некачественные, худые, перед людьми неудобно.

– Прости меня, пап, – вытер проступившую слезу парень. – Ну не хочу я ремонтами заниматься, не моё это. Я на сцене хочу быть, – горе-строитель оттёр паркет и стал собираться, попутно заказывая такси.

Отец всё это время молча смотрел на поникшего сына – будущего интернационального преступника, а когда пришла пора прощаться, вместо руки протянул сыну шпатель.

– Я постараюсь без жертв, – произнёс осипшим от страха и слёз голосом Миша.

– Да какие жертвы! Иди, вымой инструмент, будем домой собираться.

– То есть как – домой?!

– А вот так. Мы здесь закончили.

– А как же занавески?! Лувр? Кожа?

– Это на другом объекте, я вчера его без тебя закончил.

– Так ты что же, специально меня разыграл?!

– А ты думал, в мать артистом пошёл? Хех, да чтоб ты знал, я в твоём возрасте Гамлета играл, Раскольникова, даже Анну Каренину пару раз пришлось. Меня на все спектакли брали, но платили только обещаниями и театральной мебелью. Потому и пришлось в отделочники податься. Хотел и тебя образумить, да вижу, что без толку – принципиальный рукожоп вырос. На, возьми, – отец достал откуда-то из кармана увесистую пачку купюр.

– Это чё? – спросил шокированный откровениями родственника Миша.

– Моральная компенсация жертвам актёрской игры. Шучу. То, что ты заработал на калымах за последние пять лет. Решил, что ты деньги на ерунду потратишь, вот и откладывал для тебя. Поезжай в столицу, покоряй большие сцены.

В песочнице всё серьёзно

– Пётр Аркадьевич, вы сегодня как будто сам не свой.

– Ой, Алёна Викторовна, и не говорите! С самого утра голова кру́гом идёт. Представляете, в кашу вместо изюма мне сегодня чернослив положили!

– Ужас какой! И что, съели?

– Нет, разумеется, пришлось плакать. А вы знаете, как я это не люблю.

– Знаю… А я вот без плача никак, чуть что – сразу в рёв.

– Это всё потому, что зубы у вас сейчас активно режутся, не берите в голову, попробуйте пожевать лопатку или карандаши, ещё слюнопускание хороший эффект оказывает. Но это, скорее, нетрадиционная медицина, тут больше дело веры. Передайте лучше мне вон ту формочку.

– Пожалуйста.

– Благодарю.

– Всё сидите? – подошёл к песочнице мальчуган в перепачканных землёй и каким-то мазутом шортах. Из носа его медленно стекала зелёная сопля, которая, кажется, совсем не создавала ему неудобств.

– Сидим, Эдуард Вениаминович, что же нам ещё делать. Вот куличей налепили, будете?

– Нет, я на диете. Пойдемте лучше на карусель, мне одному её не раскрутить, помощь нужна.

– Карусели – это так тривиально, – лениво вздохнула девочка, покусывая лопатку.

– Как хотите, моё дело предложить. А крапиву бить пойдёте? Она в этом году знатная выросла, кусачая, – смотрел он с надеждой на паренька в песочнице.

– Алёна Викторовна, вы не против? – обратился малыш к своей подруге, после того как снял очередную формочку и получил на выходе идеальной фактуры цилиндр.

– Это ваше дело, мужское. Идите, я не в обиде. Только, ради всего святого, возвращайтесь и попросите Эдуарда впредь вытирать сопли, у меня аллергия на неаккуратность и непотребный вид.

– Благодарю. Засим откланиваюсь. Я скоро.

Петя вприпрыжку добежал до скамейки, где сидел материнский коллектив, наблюдая за своими чадами. Там он выпросил свой игрушечный меч и радостно поскакал в сторону куста с крапивой, которую с особым пристрастием уже побеждал Эдик.

К Алёне тем временем подсадили нового члена клуба любителей фигурной лепки, который сразу же, пропустив церемонию знакомства, начал демонстрировать девочке свою коллекцию игрушечных машинок, которых у него был целый карман.

– Это вот мелседес, а это ламболгини, а это танк! – гордо показывал он свои любимые модели.

– А куклы у вас есть? – любопытствовала Алёна, не прекращая лепить несъедобные пирожки из сыпучих ингредиентов.

– Есть Железный человек и Халк!

– Халки девочкам неинтересны, вот если бы…

Она не успела договорить, потому что её новый сосед вытащил из кармана кучу цветных фантиков. Внутри ярких шелестящих бумажек таились вкуснющие конфеты-желе.

– Ой, а как вас зовут? – заулыбалась Алёна и отложила инвентарь в сторону.

– Меня – Никита.

– А по отчеству?

Никита пожал плечами.

– Ну батюшку вашего как величают?

– Безотцовщина я, только мамка, – показал Никита в сторону своей мамы, которая была самой молодой из всех мамаш, сидящих на длинной скамейке.

– А маму-то как хоть зовут?

– Елена.

– Значит, вы Никита Еленович! – торжественно сообщила Алёнка и слепила для своего нового знакомого шикарную песочную звезду.

– Лучше плосто Никита. Надоело мне в песке сидеть, пойдём лучше на калусель.

– Но карусель – это так… – девочка не успела договорить, потому что Никита протянул ей несколько конфет, – это так чудесно! Пойдёмте!

Они встали, отряхнули от песка колготки и неуклюже потопали в сторону карусели. Никита сел, а Алёна раскручивала его. Как только девочке это надоедало, Никита давал ей новую конфету, и карусель снова набирала обороты.

Двое ребят наконец победили вражеский куст и, обливаясь по́том, вернулись к песочнице, где, по мнению Пети, его в томном ожидании искала глазами принцесса Алёна и порция несъедобных куличей. Заметив девочку, раскручивающую карусель с сидевшим на ней неопознанным пришельцем, он подбежал и, замахнувшись пластмассовым мечом, крикнул:

– Он вас обижает? Шантажирует? Одно ваше слово – и я отрублю ему голову!

Алёна только дожевала очередную конфету и, в очередной раз крутанув карусель, сказала:

– Нет, я сама.

– Но мы же с вами играли в песочнице, меня не было всего пять минут!

– Да, но за эти пять минут я стала обладательницей нескончаемого запаса вкусных конфет и, представьте себе, танка! А вы, Пётр Аркадьевич, с вашим другом, у которого, кстати, снова текут сопли, можете и дальше побеждать злостную крапиву.

В этот самый момент Алёна получила новую порцию сладостей и, улыбнувшись, отвернулась к новому другу.

– Эдуард Вениаминович, ну вы-то, как человек знающий, объясните, что этим женщинам надо? Я ведь для неё горы готов свернуть, а она, вот так просто, за танк и желе, ушла с другим, да ещё и на карусель!

Эдик вытер соплю и, не придумав ничего лучше, сказал:

– А пойдёмте молока напьемся, у меня его всегда навалом, глядишь, и мысли дурные из головы уйдут!

– А пойдёмте!

Женщины на скамейке сидели с телефонами в руках, снимая своих карапузов и умиляясь их малоразборчивой речи.

– Везёт же им – никаких забот! – произнесла мама Никиты, и все её поддержали.

На сайте знакомств

То, что они не подходят друг другу, Лев Валерьянович понял, когда прочёл в её анкете: любимое блюдо – окрошка на кефире.

– Это вообще законно? – спросил он у своей внучки, которая и предложила ему посетить сайт знакомств.

– А что такого? Я тоже люблю на кефире.

Лицо Льва Валерьяновича вдруг стало пунцовым, он посмотрел на девушку испуганными глазами, а затем сказал:

– Это всё корни твоей матери виноваты. Говорил я Димке, что москвички все с прибабахом, а он знай себе женился.

– Так, не отвлекайся, давай дальше смотреть! Любимые животные – мопсы.

– Точно нет! Давай следующую! – запротестовал мужчина, вырывая мышку из рук внучки.

– Почему? Чем тебе мопсы не угодили?

– Я их боюсь. Они мне нашего старшину напоминают! Каждый раз, когда вижу, хочется подшиву проверить на предмет чистоты. А ведь я на дембель при царе Горохе ушёл.

Внучка закатила глаза и продолжила:

– Знание языков: немецкий, медицинская латынь. Ой как интересно!

– Фашистка-гинеколог, что тут может быть интересного?

Девушка смерила старика взглядом и сурово поджала губы.

– О, у неё хобби есть!

– Сатане, наверное, поклоняется.

– Деда!

– Что деда?! Всё на это указывает!

– Нет! Любимое занятие – рыбалка и охота! Ну что, съел?

– Рыбалка, значит? А ну-ка, есть ещё фотки?

– Профиль закрытый, нужно сначала добавиться в друзья, чтобы посмотреть.

– Глядите, какая деловая колбаса. Ладно, пиши ей, что я, так и быть, согласен стать ей другом.

– Отказ.

– Что значит отказ?!

– Она тебе отказала.

– Что за ерунда? А ну, отойди, сейчас я ей дам отказ!

Дед натянул очки и, медленно стуча указательными пальцами по клавиатуре, набрал текст и нажал «Отправить».

– Тут можно сделать так, чтобы мне могли писать только те, кто у меня в друзьях?

– Конечно. Нужно вот сюда нажать, на настройки приватности.

– Жми, сейчас в друзья будет добавляться.

И точно, меньше чем через минуту в углу профиля горела красненькая циферка «1».

– Что ты ей такое написал? – удивилась внучка.

– Написал как есть. Что она очень красивая, жаль вот только, что дура.

Девушка ахнула.

– Дед, ты чего наделал? Разве можно такое людям писать?!

– Ничего, пусть подумает над своим поведением, отказы она мне тут шлёт! Вон, смотри, уже ответ строчит.

И правда, немного погодя пришёл ответ.

Женщина очень красочно излагала свои мысли и, не чураясь крепкого словца, хорошенько прошлась по фотографии деда.

– Ужас какой, я и слов-то таких не знаю! Ты прав, давай не будем ей больше писать! – предложила внучка.

Она уже хотела было закрыть профиль, как вдруг дед её остановил.

– Нет, теперь мне самому интересно. Я хочу с ней встретиться.

– Но зачем? Вы же друг друга только что с грязью смешали.

– Это, дорогая моя, называется флиртом!

– Какой ещё флирт?! Тебе, может, чаю с ромашкой заварить? Ты себя как чувствуешь?

– Отстань ты со своей ромашкой. Пиши лучше, что я приглашаю даму на чашечку чая с эклерами, чтобы искупить свою вину.

– Пишет, что сладкое не любит, бережёт фигуру, а в чае много кофеина – вредно. И если уж на то пошло, то она согласна на люля-кебаб и коньяк.

– Спортсменка, значит, – дед задумчиво почесал свою козлиную бородку.

– Пиши, что я буду её ждать в восемь часов в центре, у входа в «Чеширский кот».

– Говорит, что это место для дамы её статуса не подходит.

– Тоже мне графиня Яблонская… И куда она хочет?

– Хочет на концерт.

– На Стаса Михайлова, что ли? – дед брезгливо поморщился.

– Нет, на «КняZz».

– Слава богу, а то я боялся, что всё-таки сатанистка. Ладно, назначь ей встречу на семь вечера и закажи билеты.

– А ты куда?

– Пойду к Валере-волшебнику загляну.

– Чего ты у этого алкоголика забыл?

– Смелости попрошу.

– Ты что же, боишься?

– Я сорок лет на свидания не ходил. Конечно, я боюсь!

Перерождение

Когда Дима предложил отдать наши последние деньги нищему, я, не зная, как реагировать, просто посмеялся и сказал, что нам тогда придётся топать до дома пешком. Диму этот ответ, кажется, устроил, так как через минуту он уже поддевал пальцем последний рубль, что никак не хотел выбираться из маленького кармашка кошелька на этот собачий холод. И я его полностью понимал. В такую погоду хотелось ехать домой, сидя в нагретом печкой салоне какого-нибудь Uber’a, но никак не топча заветренную грязь из песка и подтаявшего снега.

Лохматый бомж в прожжённой сигаретами синей болоньевой куртке и коричневых вельветовых брюках принял деньги как-то безучастно, в ответ лениво осенив нас неполным крестом, невнятно пробормотав что-то о благодарности Всевышнего и нашем вечном здравии. Убрав деньги во внутренний карман куртки, он снова вытянул руку, повернув жёлтой ладонью кверху.

– Не, ну ты смотри на него. Да он же пропьет всё! – не в силах смириться с утратой, набросился я на Димку, когда мы отошли от мужика на десяток метров.

– Ты бы с радостью сделал то же самое.

– Это другое. Посмотри на него – здоровый мужик! Он разве не в состоянии пойти работать?

– А ты не в состоянии пройтись пешком? Посмотри на себя – заплыл весь и закис, – Димка не хамил и не повышал голос, просто указывал на те вещи, которые я и сам прекрасно знал.

Я бубнил ещё минут десять, пока губы не обветрились и не треснули. Облизав их в очередной раз, я почувствовал солёный привкус крови и наконец замолчал.

Сырой ветер вырывался из дворов, залезая мне под куртку и щекоча ребра. Хотелось как можно скорее добраться до родного квартала, где всегда было немного теплее. Может, потому, что район находился близ химического завода, а возможно, меня грели мысли о том, что до́ма ждет суп с клёцками и бутылка егермейстера.

Я ускорил шаг, но Дима предпочёл не торопиться и всячески тормозил меня, намекая на то, что нужно насладиться и без того коротким днём.

– Машину толкнуть не поможете? – окрикнули нас два здоровенных «лба», явно налегающие всё свободное время на спорт.

– Поможем! – охотно согласился Дима.

Мне хотелось выть от злости и безысходности. Ну почему? Почему я всегда должен идти у него на поводу? У меня ведь даже перчаток нет. Эти двое явно не выглядят слабаками – вполне бы справились сами.

Дима, кажется, не разделял моего недовольства и охотно встал в стойку, уперев ноги в асфальт. Пришлось помогать, иначе я бы выглядел полным козлом.

– У меня рукава теперь в грязи, – жаловался я, ища глазами чистый снег.

– Хватит ныть! Будь у тебя машина и попади ты в подобную ситуацию, сам был бы рад, если бы тебе помогли.

– Но у меня нет машины! И уже давно! А эти двое вполне могли справиться сами! Два кабана, которые эту машину поднимут и руками перенесут! – я снова выплёскивал своё недовольство наружу, и кровь на губах потекла с новой силой.

Дима меня даже не слушал. Он спокойно шёл себе дальше, глядя по сторонам, словно выискивая, где ещё прыснуть своим великодушием.

Успокоиться ему было не так просто. То фантик поднимет, то подбежит к подъезду и придержит дверь. Всё это выглядело смешно и немного бесило. В мире творится чёрт-те что: голод, войны, пандемии, коррупция – а этот тип своими потугами борется со вселенским злом при помощи йодовой сеточки. Вот именно так это и выглядело.

С Димой мы познакомились недавно, но он, как репейник, зацепившийся за штаны, всюду следовал за мной, распространяя свои семена.

Деньги у нас, кстати, закончились сегодня тоже не просто так. Мы как раз собирались покидать офис нашего арендодателя, у которого мы снимаем склад. Он забыл записать показания счётчиков за прошлый месяц и не выставил счёт. Это было настоящее новогоднее чудо, хотя на дворе стояла середина марта.

– Вы нам в том месяце электричество не посчитали, – резанул меня словами, точно тупым ножом, Дима, когда мы прощались со стариком.

Тот улыбнулся и назвал Димку хорошим парнем.

«Хороший парень не будет сам себе палки в колёса вставлять!» – думал я, доставая из кошелька последние смятые купюры, но вслух ничего не сказал, а лишь улыбался.

Скажу честно, Диму я ненавидел и хотел от него избавиться. Он не понимал намёков, не понимал угроз. Любой нормальный тип уже давно бы обиделся и ушёл, но в том-то и проблема, что Дима не был нормальным.

Поначалу к нему начали тянуться все мои друзья, постепенно оттесняя меня в тень. Он очаровал всех своей добротой и отзывчивостью, а меня бесило, что он не лицемерил и был таким в действительности.

Постепенно я начал замечать, что Димой заинтересовалась моя супруга. Нет, я, конечно, не ревнив, ведь моя жена не из ветреных, но покоя всё равно больше не было. Они часто разговаривали, шутили несмешные шутки, в коих не было той перчинки, которую я называл юмором, а моя жена – грязью и пошлостью. Всё у этого парня было с улыбкой: дела, слова, отношение к деньгам и даже я. Он улыбался мне всякий раз, когда я пытался его оскорбить или унизить.

Ничего не выходило. Я начал пить. И его спаивал за свой счёт. Диме это не нравилось, он всегда ныл, что алкоголь разрушает его. Это-то мне и было нужно.

Я стал водить его по кабакам и закусочным. Поил его сначала дорогим алкоголем и медленно перешёл на сивушную подделку. Дима почти скатился и стал таким же, как и я, почти потеряв свою индивидуальность. Но тут вступилась моя жена. По сути, это была измена в чистом виде, и я ненавидел её за это.

Она присела нам обоим на мозг. Меня отчитывала за то, что я зачем-то всё порчу, а Диму – за то, что поддаётся. В итоге он пошёл на поправку, а я совсем зачах. Я знал, что она уйдёт к нему, и это случилось сегодня.

Мы поднялись на родной этаж, разулись и зашли в квартиру. Дима чувствовал себя хозяином моего жилья, моей жизни, моей жены. Он вытащил откуда-то букет полуживых цветов, которые купил у бабушки возле остановки.

Я посмеялся над ним, но промолчал. Жена пригласила нас за стол, поставила тарелку супа с клёцками и нарезала хлеб. Я попросил достать бутылку егермейстера, но она сказала, что давно отдала её соседу. Я хотел было накричать на неё… Но тут она поцеловала меня так сильно, как никогда в жизни не целовала, и поблагодарила за то, что я так сильно изменился.

– Я люблю тебя, Дим, – сказала она.

И я исчез. Раз и навсегда. Дима победил. Он выселил меня из собственного тела. Никакого больше Дмитрия Сергеевича, злого и подлого жмота, что никого и никогда не ставил вровень с собой. Никакого алкоголя. Теперь был только Дима – добрый и отзывчивый, вечно молодой парень. Он появился в тот день, когда я оказался в одном шаге от смерти. Добрые люди вытащили меня из горящего авто. Тогда-то он и родился. Дима был частью меня, способной на добро и созидание. И со временем эта часть победила, оставив всю злобу и ненависть позади.

Сто восемнадцатый день рождения

Иван Иванович проснулся. В принципе, день уже начинался неплохо. Когда тебе исполняется сто восемнадцать лет, проснуться – считай достижение.

Первым делом шёл техосмотр: разомкнул левый глаз – работает, затем правый – замутнён. Промыл, закапал – как новенький. Согнул всё, что гнётся, что не гнётся – смазал. Проверил передний и задний ход, провёл диагностику шеи. Убедившись, что всё поворачивается и хрустит, сделал два притопа, три прихлопа и начал новый день.

В восемь часов по расписанию ему звонили из Пенсионного фонда:

– Лидочка, здравствуйте, – прохрипел радостно в трубку именинник.

– И вам здрасти, Иван Иванович, – грустно поприветствовала его Лидочка. – Как ваше самочувствие?

– Не могу жаловаться, – улыбался в трубку старик.

– Очень жаль, Иван Иванович. Мне из-за вас уже пятый выговор в этом году! Сегодня тридцать лет, как вы перестали получать накопительную пенсию и перешли на государственную!

– Ну, простите. В этом месяце, я слышал, повышение?

– Да, повышение… – голос её сделался совсем печальным, как у Пьеро. – А вы, часом, нигде на стороне не подрабатываете?! – решила она попытать удачу.

– Нет, к сожалению. Денег мне хватает с головой.

– Жаль… Всего вам… – она не закончила фразу и положила трубку.

В девять часов Иван Иванович садился завтракать со своим праправнуком, который с ним не жил, но всегда открывал дверь своим ключом. Зайдя внутрь, он обычно первым делом занимался замерами. То кухню измерит, то ванну. Потом сидит, высчитывает материалы, прикидывает стоимость работ, рисует мебель.

Сегодня пришёл без рулетки – забыл.

– Возьми на серванте, – предложил Иван Иванович, – от твоего деда ещё осталась, – грустно хихикнул он и налил заварку в чайник.

Мужчина лишь тяжело вздохнул и сел есть знаменитую яичницу прапрадеда.

В десять часов старик вышел покурить у подъезда.

– О! Иваныч, опять смолишь! А ты в курсе, что курение вызывает… – сосед осёкся, глядя на вполне себе живого старца, который курить начал в том возрасте, когда обычно помирают от того, что «вызывает».

– А мы вот в Москву собрались сегодня.

– А чего там делать?

– Покатаемся на метро, сходим на Красную площадь, на Ленина посмотрим, пока не закопали.

– А чего на него смотреть-то, Ленин как Ленин.

– А ты сам-то видел его?

– Да, он как-то приезжал к нам в село.

– В гробу?!

– Нет. В купе.

– Слушай-ка, а тебе сколько лет вообще?

– Восемнадцать исполнилось, – пожевал старик губами фильтр.

– Да иди ты!..

– Ну да, я на второй срок остался.

– Ну, с совершеннолетием тебя тогда!

– Спасибо.

Иванович возвратился домой. В одиннадцать позвонил директор МТС и слёзно просил сменить тариф. Тот, на котором сидел Иван Иванович, существовал уже лишь из-за него одного и в пересчёте на современные деньги ничего не стоил, даже наоборот, МТС ему немного доплачивал.

В полтретьего по видеосвязи позвонил старый друг и сказал, что к нему пришла какая-то странная женщина в чёрном и с триммером в руках:

– Подавленная какая-то, вся на нервах. Спрашивала, как у тебя дела и почему ты не отвечаешь на её звонки? Почему не читаешь сообщения в WhatsApp? Просила о встрече. Плакала, истерила, оставила визитку и… походу, триммер, – показал он на инструмент в углу.

В пять часов Иван Иванович появился в магазине. В день рождения гипермаркет предоставлял скидку, равную возрасту. Иван Иванович взял торт, килограмм бананов и широкоформатный телевизор. На сдачу он вызвал такси и грузчиков.

В семь часов позвонили из морга и попросили забрать наконец свой страховой полис и тапки.

В восемь приехали гости, Иван накрыл на стол, включил новый телевизор, разлил вино. Тосты были очень скупые. Гости не знали, чего желать, потому просто вставали по очереди.

В десять часов приехала полиция, чтобы попросить вести себя потише, так как за стеной живут пожилые люди. Дверь им открыл именинник, вызвав у стражей порядка парадоксальный сдвиг восприятия.

Спать Иванович лёг ближе к полуночи, когда изнурённые празднеством гости разъехались по домам и больницам. Улыбнувшись в пустоту, он снял с пальца и положил под подушку волшебное золотое кольцо, которое все эти годы продлевало ему жизнь. На нём мелкими буквами была выгравирована магическая надпись, сделанная по заказу жены перед её уходом: «Живи за нас двоих». Так он и делал.

На речку

– Пап, долго ещё мне тут стоять? Я уже устал, у меня дел по горло, там ребята собираются через час, у нас бой в танки, я же всё пропущу, – нудел Серёжка, размахивая удочкой и срубая ею листья с крапивы.

– Цыц! Тебя на шухер поставили, а не ныть! Я почти собрал крыжовник, потом ещё вишни надерём и пойдём.

– Да сдалась тебе эта вишня! В «Ленте» сейчас по акции черешня новозеландская, а мы по чужим участкам шарахаемся, как оборванцы какие-то.

Тут Серёжку в затылок что-то больно кольнуло.

– Ай! – пацан обернулся и увидел улыбающуюся отцовскую физиономию, торчащую поверх забора.

Губы, зубы, борода, нос мужчины были красными, глаза блестели преступным задором, словно это был лев, который только что разорвал бедную антилопу. Отец снова плюнул косточкой, но на этот раз промахнулся.

– Это вы сейчас привыкли к «Лентам». Нажрётесь этого ГМО, которое годами не тухнет, а тут – настоящая вишня! Я эти участки с детства знаю! Раньше только на них и обедали с друзьями, когда на речку ходили!

– Да это же воровство!

– Зато так вкуснее. Это тебе не с корзинкой, как обморочный, шататься по рядам и носом водить. Здесь за каждую ягоду жизнью рискуешь, а риск всегда вкусу добавляет. На́ вот, – протянул он горсть недоспевших ягод сыну.

– Да не хочу я!

– Бери, говорю! А то мамке расскажу, по каким сайтам ты шаришься.

Парень нехотя взял горсть ягод и, брезгливо посмотрев на них, закинул в рот.

– Ну вот, теперь ты мой соучастник, под трибунал вместе пойдём, – злорадно улыбнулся отец.

– Да ну тебя, – сплюнул Серёжка косточку и порубил крапиву на куски.

– Не перечь отцу! Сказал, вместе под трибунал, значит, вместе! На́ вот, крыжовника пожуй, – появилась рука с зелёными ягодами и, кажется, несколькими гусеницами.

– Фу, да он неспелый же!

– Зелёный вкуснее, от красного живот болеть будет.

– Эй! Кто здесь?! Я же говорил, ещё раз увижу – убью! – раздалось откуда-то из-за угла.

– Серёга! Мать твоя красавица, ты чего не следишь?! – буркнул отец и через секунду уже по-мальчишечьи ловко перекидывал ногу через забор.

Серёга, впервые оказавшись соучастником преступления, да ещё и пойманным с поличным, не знал, что делать. Схватившись за голову, он начал метаться туда-сюда, то и дело крича, что не хочет в тюрьму, что его заставили, а сам он вообще ягод не ест, это всё отец…

Раздался скрип, что-то рвалось. Судя по вою отца, рвалось будущее Серёги: его учёба в институте, его карьера веб-дизайнера и большой дом – как в голливудском кино, только в пригороде Иваново.

– Я зацепился, – пыхтел отец, который никак не мог перевалиться через старый забор.

– Что мне делать? Что мне делать?! – нервно повторял паренёк, наворачивая круги возле крапивы и от страха несколько раз останавливаясь, чтобы оросить местную черноплодку.

– Отбиваться! – зарычал отец и снова дёрнул ногой, лишив штаны всякой надежды на восстановление.

Серёжка снова вооружился удочкой, которая уже успешно победила куст крапивы, и приготовился к бою. Что-то приближалось к нему, тяжело дыша. Он не видел, ведь хозяин дыхания должен был появиться из-за угла.

Отец оставил наконец попытки дорвать портки и отпустил руки, моментально исчезнув за той стороной забора. Что-то глухо сломалось. Серёга решил, что осиротел на одного родителя, и уже обрадовался, что можно бежать. Оплакать родственника можно будет и в более безопасном месте, но, услышав за забором знакомый голос: «Какой дурак боярышник рядом с крыжовником сажает?!», понял, что пути к отходу перекрыты.

Пацан сжимал удочку как двуручный меч, глаза его налились кровью, сердце колотилось, а в животе бурлило – крыжовник вступил в реакцию с вишней.

Из-за угла появилось дуло ружья, Серёжка сглотнул и снова посмотрел на черноплодку, чувствуя, что дерево нужно не только поливать, но и удобрять, но сдержался. И зачем он только с отцом поперся на эту речку? Дома так прекрасно: тихо, прохладно, холодильник рядом, Wi-Fi, все блага мира. Но нет, нужно было переться в эту жару на эту дурацкую рыбалку, через дачи, да ещё и без телефона. Серёга ненавидел себя за слабохарактерность. «Еды по дороге наберём, воды на колонке накачаем», – передразнивал он слова отца про себя, представляя, чем теперь это аукнется.

Наконец появились руки: старые, сухие, похожие на ветки яблони, на которую отец тоже залез по дороге сюда. Руки сжимали длинное ружьё с лёгким налётом ржавчины на корпусе.

Когда появился хозяин ружья – старик в красной кепке и вытянутой майке – Серёга бросил удочку в кусты и поднял руки вверх в знак полной капитуляции.

– Не убивайте, я вам танк американский подарю! – выпалили Серёга первое, что пришло в голову.

– На кой мне танк? Я в железнодорожных служил, – прошамкал старик, глядя на трясущегося подростка. – Опять свои закладки собираешь, нарколыга малолетний?!

Серёга завертел головой. Мужчина навёл ружьё, раздался залп, правда, это по-прежнему были забродившие ягоды.

– А что тогда?

– В-виш-ню, – промямлил парень, ужасно надеясь, что отец вот-вот выскочит из-за угла и огреет мужчину по голове.

– Вишню?! – старик, кажется, удивился. – Ты чего мне лапшу на уши вешаешь? Знаю я, какую ты тут вишню собираешь! Каждую неделю тут копошитесь, весь забор мне перекосили.

– Правда, дяденька, мы вишню собирали и крыжовник!

– Мы? Так ты не один?!

– Пап! – позвал Серёга свой единственный козырь.

Вот сейчас он выйдет, и они поговорят как взрослые люди, отец всё объяснит, и они пойдут дальше, живые и здоровые.

Но отец предательски долго молчал.

– Папа, выходи давай! – умоляюще стонал Серёга, поглядывая в сторону черноплодки.

– Вы, наркоманы, всегда врёте, а я врунов не люблю, – процедил сквозь редкие зубы хозяин участка. – Никто уже ради вишни на чужие участки не забирается, все сейчас только кайф ищут. Как только земля вас носит. Прощайся с жизнью!

– Я правду говорю! – от обиды у Серёги даже слёзы на глазах выступили.

– Не убедил, – прицелился мужчина и хотел было нажать на спусковой крючок, как через забор перевалилось что-то тяжёлое, матерящееся, без штанов, и рухнуло прямо в побитую и униженную крапиву.

– Ай! Ая-я-яй, как жжётся! – вопило существо в кустах.

Старик переводил ружьё туда-сюда, как флюгер, не определившийся с направлением ветра.

– Руки вверх! – крикнул он, когда отец Серёжки наконец вылез из кустов: весь в царапинах, ожогах, запутавшийся в леске.

– Остынь, старик! Тебе пацан уже всё сказал! Вишни мы у тебя решили немного сорвать, жалко, что ли?

– А чего это ты без штанов ко мне на участок влез?!

– Влез я как раз-таки в штанах – гвозди забивать нормально нужно!

– Поучи меня ещё, как мне гвозди в свой забор забивать! Ладно, вишня так вишня, этого добра не жалко, всё равно каждый год осыпается, можете вон ещё и груш за домом набрать, я всё равно кроме сливы ничего не ем, зубов не хватает, – старик опустил ружье. – Сейчас на речку почти никто не ходит. Это раньше мы шпану гоняли за то, что кусты обрывали да грядки, как саранча, обжирали. А сейчас… – старик махнул рукой, – одни только закладчики эти ошиваются.

– Вот видишь, Серёга, а ты боялся: воровство, воровство! Мир не без добрых людей! Ладно, пойдём. Спасибо вам!

– Не за что.

Отец и сын пустились в сторону речки, а дед смотрел им вслед.

– Эй! А что это у тебя за шрам на заднице? – крикнул он отцу вдогонку.

– А, да это мне в детстве солью из ружья пальнули, цветов нарвал на одной из местных дач для барышни своей.

– Уж не гортензию ли ты тогда сорвал?! – снова, но уже негромко, процедил сквозь вставные резцы старик и вскинул на плечо ружьё.

– А вот теперь, сынок, бежим в «Ленту»…

Тяжёлый отпуск

– Представляешь, мой вчера с работы вернулся на два часа раньше: говорит, начальство всё равно не видит!

Разговор вёлся по телефону, Оля что-то громко жевала прямо в трубку и прихлебывала из кружки.

– А что, такого разве не может быть? – искренне удивлялась её подруга с работы.

– Может, конечно, вот только он водитель маршрутки. Доехал до своей остановки, вынул ключи и пошёл домой.

– Наверное, хотел тебя с любовником застукать! Как романтично!

– Да какой там! Пришёл весь на эмоциях, руками машет, по́том пахнет, кричит: «Устал, не могу больше, срочно нужно отдохнуть, собирайся!»

– Ой, Олька, я тебе так искренне завидую! – слышался дрожащий голос подруги в трубке: кажется, она даже плакала от умиления.

Ольга тем временем шуршала фольгой и что-то нареза́ла.

– Да чему завидовать-то?! Я думала, что отдых будет только для нас двоих, мол, в ресторан сходим, а он прям с порога начал мне семейным отпуском угрожать. Говорит, возьмём детей, уедем на все выходные, на природах жить будем, спать в палатках, есть с костра!

– Счастливая ты!

– Да где я счастливая-то? Где счастливая?! Их у меня трое, детей-то: пять, двенадцать и сорок лет, последний – вообще муж. Каждый день – как в зоопарке – ни минуты покоя, кого хочешь затерроризируют. Я дома-то не знаю, куда от них спрятаться, они ж везде находят. Один раз залезла на антресоль, так там, оказывается, последние несколько лет прячется кот! Мы-то думали, что он убежал, а его, оказывается, просто все достали. А теперь, представь – выходные с палатками! Но и это не самое страшное!

Подруга терпеливо молчала в предвкушении чего-то пикантного.

– Я его спрашиваю: «Что же такое случилось, что ты решил переместить свою пятую точку с мягкого дивана на холодную землю?!»

– Наверное, захотел романтики! – не выдержала подруга.

– Ага, щаз-з! – прочавкала Оля. – Оказывается, его школьный друг Вася из алкогольной комы вышел, в которой пробыл последние десять лет! А теперь приглашает нас всех отпраздновать это событие у него в деревне, на озере, где он в прошлый раз в эту самую кому и впал. Проклятое место. Оно в честь какого-то утопленника названо.

– Ужас какой! А ты что, отказалась?

– Хотела! Так ведь он сразу с козырей зашёл. У тебя, говорит, два платья с прошлого лета не ношены, мол, случая не было, а тут как раз выдался. А ещё завтра в обувном скидки, можно будет присмотреть что-то для похода.

– А ты?

– Я себе такие туфли присмотрела!

– Так ведь в туфлях на природу не поедешь!

– Если он мне их купит, я готова в них на Джомолунгму лезть!

– И всё-таки, Оль, ты молодец! Настоящая героиня!

– Шпасибо, – снова прочавкала женщина.

– А чего ты там всё время жуешь?

– Отъедаюсь перед поездкой. Муж сказал, что в походе сам готовить будет, мол, картошка в золе, рыба с озера, щи щавельные, чай на смородине.

– Разве это плохо? Всё натуральное…

– Натуральное здесь только одно – нае… прошу прощения, враньё. Они с Васей этим, коматозником, уже с вечера обсуждать начали, сколько литров «чая» будут брать, а значит, кроме золы и щавеля нам там ждать нечего, вот и приходится про запас есть.

– А дети-то хоть рады?

– А нет у меня больше детей.

– Это как?

– Они, узнав, что на природах Wi-Fi отсутствует, сразу объявили себя сиротами и сказали, что формально это будет считаться похищением.

– Ох, Олька, мне тебя искренне жаль!

– Спасибо, родная. Запиши на всякий случай координаты деревни и озера. Если до понедельника не вернусь, вызывай спасателей.

– Пишу.

– Жуковка, озеро Павла Агафонова. По первым буквам тоже находит.

Анализ судьбы

Через иголку Елены Донатовны прошла бо́льшая часть города. Самая опытная лаборантка роддома одинаково держала за пятку и будущего сурового губернатора и мягкотелого дворника. И кто из них кричал громче при заборе крови, знала лишь она. Её причудливые и смешные песни слышали тысячи, но никто, конечно, этого не помнит. Зато все помнят её предсказания.

Пальцы ног не врали, как и тембр голоса. Анализы, конечно, говорили о многом, но личное прикосновение к ребёнку – гораздо больше. Донатовна только подойдёт, только взглянет, возьмёт в свою морщинистую сухую ладошку крохотную конечность, и картинка будущего уже вырисовывается в её голове. Потом укол, плач, реакция на голос, песня… Эта цепочка помогала понять лаборантке, какой путь предстоит человеку, и её предсказания всегда были точны, словно весы в аптеке.

Перед медсёстрами и мамочками лежали обычные невинные белые листы бумаги, которые пока только спят, едят и плачут. Перед Донатовной же лежали сердитые прокуроры, энергичные продавцы, веселые аниматоры, олимпийские чемпионы, вечно уставшие крановщики и даже будущие коллеги. Она всех любила и со всеми вела себя совершенно профессионально: укол, песня, предсказание, следующий.

Мамочки ждали её вердикта, как списка поступивших на факультет. И, лежа на сохранении, только и вели разговоры о первом заборе крови.

Все дети были для Елены Донатовны родными и чужими одновременно. Все, кроме одного. Этот мальчуган её сильно удивил. Донатовна на минутку даже подумала, что кто-то ошибся и дал неправильную карточку, а перед ней лежит девочка. Те обычно только взвизгнут и всё, а мальчишки все как один орут, пока им песню не споёшь от начала до конца. Этот же только поморщился, словно готов был стерпеть всё на свете. Ещё её поразил взгляд: такой спокойный и мудрый, словно младенец уже жизнь прожил. Да и сам малыш притягивал к себе, был таким светленьким, что буквально источал внутреннее тепло и силу. Лаборантка потрогала пятку, затем пальцы… И ничего – словно от неё что-то скрывают. Тогда она начала разговаривать с ним, спрашивать о его будущем. И как только малыш открыл рот, всё встало на свои места.

– Где его мать?! – металлическим голосом спросила Донатовна, выйдя в коридор и протягивая карточку.

– В десятой, – удивлённо ответила медсестра, впервые видевшая лаборантку такой встревоженной.

Словно тараном она вышибла дверь и залетела в палату, нарушив тихий час.

– Значит, это ты! – смотрела огненным взглядом она на молодую девчонку, которой не было и восемнадцати лет.

– Что – я? – испугано спросила та.

– Бессовестная ты, вот что!

– Почему вы на меня кричите?!

– Кто отец мальчика?! Звони ему, я хочу с ним увидеться, – словно не замечая вопроса, продолжила Елена Донатовна.

Девчонка молчала, стыдливо опустив взгляд.

– Не знаешь, значит?! Ох уж эти мне малолетки со своими взрослыми желаниями! Спасибо хоть не аборт!

Все в палате молчали, боясь сказать хоть слово. Авторитет лаборантки был слишком силён, и это её странное появление не сулило ничего хорошего.

– Пошли, разговор есть!

– Но я же только…

– Вставай, кому говорю, иначе силой заставлю.

Пришлось повиноваться. Девушка выходила из палаты как на расстрел, сопровождаемая сочувствующими взглядами.

Они уселись на кушетке в коридоре.

– Значит так, слушай внимательно, повторять не стану, – начала женщина суровым учительским голосом.

– Сын твой – прекрасный мальчик, и он должен таким остаться, ты меня поняла?

– А что случилось-то?

– Не важно! Раз родила, будь добра, занимайся им. Следи за учебой, за тем, как во дворе себя ведёт с другими детьми, что любит, а главное – о чём рассказывает и к чему стремится. Не дави на него, но направляй. Пусть спортом займётся, в музыкальную школу пойдёт, но не под страхом наказания, а так, чтобы сам захотел. Если какая помощь будет нужна, любая – деньги или присмотр – обращайся! Чем смогу, как говорится. Только не запускай, ясно?

– Да что вы меня пугаете, в самом деле?! Я знаю, что вы будущее предсказываете, и хочу знать, что с моим сыном! А иначе катитесь вы со своими советами…

– Убийцей он станет! – буркнула Донатовна и отвернулась.

Губы у девушки задрожали:

– Как это – убийцей?

– А вот так! Не знаю, что там у вас за наследственность, но этого парня мы не пустим по наклонной! Договорились?

Шокированная таким заявлением девушка коротко кивнула и расплакалась.

Донатовна немного успокоилась. Поняв, что слегка переборщила, обняла девушку и погладила по голове.

– Всё будет хорошо, главное – не бросай его! И я вас не брошу.

Собственные дети лаборантки уже давно выросли и переехали в другие города, а навещали её лишь по праздникам вместе с внуками. А вот Артёмка стал для неё чуть ли не новой жизнью. Она постоянно поддерживала связь с матерью и знала о нём всё: где живёт, в какие секции ходит, на какие оценки учится. Она даже несколько раз приходила на родительское собрание, когда маму Артёма вызывали срочно на работу.

Елена Донатовна всегда помогала деньгами и дарила подарки на день рождения, водила Артёма на футбол, покупала ему форму. Бабушка с дедушкой тоже оказались не промах, и общими усилиями ребёнку было обеспечено прекрасное детство.

Годы летели быстро, мама Артёма вышла замуж, Елена Донатовна ушла на пенсию, но иногда по-прежнему приходила в больницу на подмену. Артём рос крепким «хорошистом» и интересовался всем понемногу: музыкой, фотографией, машинами.

Казалось, что судьба повержена и переписана, а значит нет никакого плана, каждый строит жизнь по своему усмотрению. Это успокаивало лаборантку, облегчало груз, который она невольно взяла на свои плечи. Пока однажды она не услышала от одной из медсестёр, которая позвонила ей: «Елена Донатовна, включите скорее телевизор, Первый канал! Там Артёмка!»

– Артёмка?! – переспросила женщина, и внутри у неё вдруг всё похолодело.

– Да, убивает там направо и налево, я и не знала, что он такой… – она не договорила, Елена Донатовна уже сбросила вызов.

Телевизора у неё никогда не было. Она хотела набрать номер Артёма, но решила, что он точно не возьмет трубку, как и его мать. Скорее всего, она должна быть сейчас в полиции. Сорвавшись с дивана и прихрамывая на одну ногу, старая лаборантка бежала к соседям, на ходу смахивая слёзы. Она забарабанила в дверь Лиды из квартиры напротив, игнорируя кнопку звонка. Та открыла через пять минут.

– Лен, ты чего в дверь ломишься, случилось чего?

– У тебя телевизор есть? – громко пыхтела взмыленная соседка.

– Есть, конечно, – удивилась женщина.

– А Первый канал показывает?

– Ну да, там сейчас жуть какая-то, я переключила.

Донатовна охнула и, аккуратно протиснувшись мимо соседки, побежала в комнату.

– Где пульт?! – кричала она, не в силах больше ждать.

– На столе, а что случилось-то?

– Страшное, Лида, случилось страшное. Я сама виновата – расслабилась!

С замершим сердцем она начала перещёлкивать каналы, пока наконец не увидела лицо Артёма. Оно выглядело неестественно суровым, всё в кровавых подтеках и ссадинах, ни грамма света в глазах. В руках он сжимал автомат, а во рту дымилась половинка сигареты. Рядом с Артёмом стоял плечом к плечу какой-то известный американский актёр, имя которого пожилая женщина не помнила. Елена Донатовна уронила пульт. Всё внутри неё сжалось, а на пол упало несколько крупных капель слёз.

– Я же говорю, жуть какая-то, – вошла в комнату старая соседка. – Терпеть не могу эти боевики, тем более иностранные. Чушь бессмысленная! И снимаются там наверняка одни полоумные, – бубнила женщина, поднимая пульт с пола.

– Нет, Лид, совсем не полоумные, а очень даже неплохие ребята. Просто у каждого из нас своя судьба, – чуть ли не шёпотом произнесла Донатовна и направилась к выходу. Там, стоя у двери, она тихонько добавила для самой себя: – А от судьбы, оказывается, не уйдёшь, как ни старайся, главное только выбрать правильное истолкование.

Свадебные шашлыки

Оксана позвонила мне и сказала, что согласна выйти за Толика, хотя тот и не спрашивал. Толик не сильно расстроился, так как любил её, но сказал, что лучше просто расписаться и не тратить деньги на торжество. Но родители Оксаны, прознавшие эту прекрасную новость, настояли на том, что свадьба обязательно должна быть, и проходить мероприятие обязано в их семейной загородной резиденции, располагающейся на южных склонах СНТ «Родничок».

Дядя Вова, отец невесты, был прожжённым охотником, и потому все званые обеды, ужины, завтраки и полдники проходили исключительно в формате шашлыков. Он начал приготовления с ночи. Надел камуфляжный костюм, налил в термос чай, взял свой знаменитый охотничий нож и отправился добывать мясо в глухие заросли гипермаркета «Лента». По его мнению, свежее мясо продавалось только первые десять минут после открытия, потом на витрины выставлялись несъедобные муляжи и части тел уволенных сотрудников.

По одному только запаху дядя Вова мог понять, как умерло животное: в муках и меланхолии или моментально и пребывая в радости. Сегодня мясо было исключительно грустное, и охотник подумал, что это нехороший знак, но пару десятков килограмм всё же взял – ведь не каждый день дочка выходит замуж.

Гостей решили позвать не много – только самых близких друзей дяди Вовы. Я, как друг семьи и бывший любовник Оксаны, был приглашен на роль фотографа.

Торжество было назначено на вторник, так как по выходным на дачах собиралось много соседей, а это потенциальные нахлебники и завистники.

Галина Петровна, новоиспечённая тёща, была рада больше всех, ведь её кабачки наконец пойдут в дело, а не стухнут на балконе, как это бывало каждый год. Поэтому основой всех блюд свадебного стола, включая торт, стал благородный овощ. Он же был приготовлен в качестве подарка всем гостям и особенно жениху – как символ мужской силы и плодородия.

Несмотря на жару, Галина Петровна в приказной форме попросила, чтобы все были одеты подобающе, так как будет вестись фотосъёмка. Поэтому дядя Вова разжигал мангал в костюме-тройке и галстуке. Жених был красив: чёрный смокинг, небесного цвета рубашка, лакированные туфли, позолоченные запонки. Невеста облачилась в купленное в кредит белоснежное платье, высокие каблуки, серебряную диадему – высший шик.

Я же, чтобы не выделяться, надел галстук-бабочку поверх белой футболки и единственные чёрные носки. Свадебный эскорт в виде «Яндекс-такси» смог доехать лишь до первых ворот СНТ. Дальше дороги как таковой не было – её размыло два дня назад, и до «резиденции» нам пришлось пробираться чужими огородами.

По дороге Толик наелся крыжовника и яблок, от чего у него случился кишечный дисбаланс. Один из огородов охранялся парой доберманов, они-то и помогли ему быстро справиться с недугом, а заодно решить проблему с удобрением соседских помидоров и пары клумб гладиолусов. Были сделаны первые фото в семейный фотоальбом.

Дядя Вова руководил подготовкой территории, стоя у мангала.

– Вот здесь, – указывал он пальцем, – должен стоять шатер с закусками. Тут будет стоять музыкальный фонтан. А вон там нужно натянуть тент на случай атмосферных осадков.

А поскольку гости начали отмечать свадьбу задолго до того, как узнали, кто женится, все указания хозяина «фазенды» исполнялись неохотно, и потому к началу гуляний был развернут только один разливочный пункт – у мангала. На розливе стоял сам дядя Вова.

Жена на секунду отвлеклась от рубки салатов и организовала ещё один стол с надписью: «Для подарков молодожёнам», после чего половина гостей скоропостижно отчалила, прихватив с собой подаренные им кабачки.

Когда Толик и Оксана вышли из кустов шиповника, служивших природным забором между двумя участками, от их костюмов остались только хорошие фото из салона и проценты по кредиту. Новоиспечённая тёща отобрала у закусывающих гостей остатки каравая и поспешила к молодожёнам. По дороге она споткнулась, и соль слетела с выпечки. Благо что Толик как раз тянулся поцеловать новую маму и поймал рассыпанную в воздухе соль глазами – плохая примета не омрачила праздник, а я получил пару классных снимков.

Женщины уволокли невесту в дом, чтобы переодеть, так как подвыпившие мужчины уже косились на её изрядно порванный в филейных частях тела наряд и своими слюнями полили половину хозяйского огорода.

Толик решил, что это тот самый момент, когда можно подбить клинья к тестю.

– Перевернуть бы, – посоветовал он дяде Вове.

Рука тестя сама потянулась к охотничьему ножу, но тёща грозно посмотрела на него сквозь стенку дома, и тот успокоился.

– Дядь Вов, у вас вон там подгорает, давайте я пивком полью, – не успокаивался жених и выплеснул на шашлык стакан нефильтрованного.

Угли грустно зашипели и начали тухнуть.

Тесть был человеком верующим. Он верил, что как только кто-то начинает лезть со своими советами туда, где он был профессионалом, в особенности, если дело касается приготовления мяса, то все привилегии и родственные связи автоматически обнуляются. Когда Оксана вышла из домика в мамином сарафане и папиных калошах, Толик брал новую глубину, изучая лицом дно поливочной бочки.

– Папа! Ты что наделал?! – кричала она на дядю Вову.

– Парню плохо стало от пива, я предложил ему освежиться, – пожимал плечами тесть, раздувая потухшие угли.

Через два часа начало темнеть. Загорелись первые теплицы. Виноват был двоюродный брат дяди Вовы, который прятался от жены с сигаретой.

Молодых поздравляли и часто кричали «Горько!», так как других развлечений больше не было. Приглашённый тамада сломал своим лицом единственный магнитофон, когда подошёл к дяде Вове с предложением жарить не только мясо, но и тофу для тех, кто не ест животных.

В полночь начались конкурсы. Галина Петровна заплетающимся языком сказала:

– Кто первым принесет мне тую с участка Петрашкевичей, получит главный приз вечера!

Разгорячённые напитками гости, словно ждавшие этой команды, сорвались на поиски злосчастного имения Петрашкевичей. Через полчаса у Галины Петровны было три туи, два кипариса, одна пихта и четыре канадские ели.

К великому сожалению конкурсантов, которые героически отбивались от голодных алабаев и страдали от солевой картечи сонных сторожей, перелезая через колючую проволоку, главным призом оказался кабачок.

Для первой брачной ночи молодым была выделена баня, так как все кровати в доме были отведены под нужды жертв конкурса. Толик был горяч – виной тому было давление, скакнувшее под двести из-за коньяка, которым дядя Вова поил его в течение вечера, желая проверить стойкость. Вызвали скорую.

Машина доехала до первых ворот и застряла в колее. Больного пришлось нести на самодельных носилках, так как сам он был не в состоянии даже стонать. Дядя Вова предложил ещё раз освежиться в бочке, но там уже сидел его двоюродный брат, которого наказала жена за курение. Я продал ей за двести рублей компрометирующее фото и обещание больше не щипать меня за зад.

Толику сделали укол и посоветовали не вставать с постели до утра. В этот момент дядя Вова починил магнитофон, и всех пригласили танцевать.

Первый танец принадлежал молодым, и по настоянию Галины Петровны это должен был быть вальс. Для вальса была подобрана наиболее подходящая композиция из имеющихся в её коллекции. Динамики заскрипели, зажглись фонари, жених и невеста взялись за руки и с первыми аккордами Лепса пустились в танец. Гости плакали – молодые отдавили им все ноги.

Закончилась свадьба салютом и общим фото, которое я делал уже на телефон, потому что камеру мне разбил двоюродный брат тестя. Дядя Вова достал из закромов свою ракетницу и сделал залп. На призыв к спасению прибыла бригада МЧС и осталась до утра.

Отоспавшись в розах, родители невесты объявили о начале второго дня свадьбы. Дядя Вова разжёг мангал и поставил чайник. В кустах малины разыскали дрыхнущего Толика.

Я растолкал спящую под моим одеялом Оксану и сказал, что пора вставать.

Чайный барон

Чай Тёма не любил. Разницу между индийским и китайским не понимал. Все эти расистские замашки по поводу чёрного, зелёного, белого, каркаде считал снобизмом, а «ценителей» называл выпендрёжниками.

Дома у Тёмы из напитков имелся только закаменевший цикорий и яблочный уксус, которые он разбавлял водой и пил в те дни, когда ему хотелось чего-то особенного.

Будучи человеком крайне необщительным, диалоги парень строил в основном из коротких и наиболее информативных фраз и звуков. Чаще всего просто кивал или кашлял.

Людей Тёма не терпел в принципе, был замкнут и пуглив, но при этом красив и материально обеспечен. Такое сочетание качеств делало его невероятно привлекательным и желанным для женщин.

Больше всего молчуна бесило то, что каждая из его ночных гостий просила угостить её вином, мартини, ну или хотя бы цейлонским чаем. На предложение распить яблочного уксуса с халвой девушки почему-то морщили носы и начинали одеваться, даже несмотря на робкие убеждения Тёмы, что это полезно.

Секс парень любил, а вот пьяных женщин – нет, потому приходилось закупаться чаем.

Но жадным Артёмка был не только до слов. Скупой парень экономил на всём. На одной пельменной воде мог приготовить первое, второе и компот. Чай для него был непозволительной роскошью и покупался строго в «Fix Price» или на рыночных распродажах.

Когда валюта взлетела, Артём почувствовал, что кризис протягивает свои холодные костлявые пальцы к его штанам, забирается в карман и застёгивает ширинку. Чай вырос на десять рублей за сто грамм, а в геометрической прогрессии это выливалось в кругленькую сумму. Тем более что девушки, которых он приглашал, как правило, чай не пили, но в знак собственной нравственности и для придания вечернему мероприятию культурности настаивали на том, чтобы чай был налит.

В связи с таким подходом к делу, на подоконнике, тумбах, полках и даже на журнальном столике были установлены аквариумы и трёхлитровые банки с плавающими внутри чайными грибами. Квартира напоминала кунсткамеру и этим отпугивала потенциальных претенденток на ночные утехи. Чайный гриб девушки пить и покупать тоже отказывались, чем сильно огорчали хозяина квартиры, поэтому в итоге пришлось всё раздать соседям.

Недолго думая, предприимчивый молодой человек решил выращивать чай сам, на балконе.

Тёма был человеком категоричным и дальновидным, потому не стал ограничиваться одним кустом и развёл дома настоящую плантацию, насколько позволяло место на балконе. К сожалению, индийский и китайский чаи плохо прорастали под костромским солнцем, и Тёмыч пришёл к выводу, что кустам требуется дополнительное освещение и особые удобрения.

Всё это было организовано с особой педантичностью, и дело пошло. Чай рос, затем обрывался, сушился на газетке возле батареи, фасовался по пакетикам, подписывался и убирался в шкаф.

Девушек увлечение Артёма как-то особенно будоражило и привлекало. Они проявляли живой интерес к гербарию и почему-то всегда спрашивали хозяина кустов о тюрьме. Тот лишь пожимал плечами и молча заливал заварку кипятком.

На удивление, гости чай начали пить. Некоторые выпивали по два, по три стакана и даже просили отсыпать чая с собой. Артём делиться не привык и начал брать за чай деньги. Постепенно секс пошёл на убыль, зато доходы с чая пошли в гору.

Иногда посреди ночи раздавались звонки. В трубку долго и томно дышали, а потом просили дать чаю в долг. Постепенно парень стал подниматься по финансовой лестнице и получил на районе прозвище «Чайный барон».

Ещё пару горшков с чаем Тёма установил на кухне. Там он привил каркаде и белый, и клиентура тут же удвоилась. Теперь к Тёме ходили не только женщины, но и мужчины, чему он был не рад, несмотря на то что те покупали в два раза больше. Сам продавец товар свой не пробовал, по-прежнему относясь к нему скептически и продолжая отдавать предпочтение цикорию.

Как-то вечером к Артёму постучались в дверь специальным переносным тараном. Люди в отнюдь не медицинских масках и с плохим воспитанием били парня под дых и связывали ему руки. Даже несмотря на то, что Артём в этот момент принимал ванну и сопротивляться не планировал в принципе.

Кусты были изъяты, лампочки побиты, а сам Артём с пеной у рта, которую он нанёс, чтобы побриться, был взят под стражу. Парня пугали реальным сроком, говорили, что он преступник и лентяй. В то время, когда нормальные люди честно трудятся на предприятиях и в магазинах, он травит население своими продуктами и не платит за это налоги.

На суде Артём молчал и нервно кашлял. Он и представить себе не мог, куда может завести желание бюджетно потрахаться.

Нагнав жути, судья наконец дошёл до результатов экспертизы, которая показала следующее: следов запрещённых соединений не обнаружено. Более того, в образцах есть немало полезных и лечебных свойств. Артёма отпустили, а в качестве извинений выписали штраф за незарегистрированную коммерческую деятельность.

Но стоило предприимчивому Казанове открыть ИП и выйти на легальный рынок, как интерес к его товару тут же пропал. Отчаявшись и возненавидев чай ещё больше, Артём затосковал и сдуру решил-таки напиться этой дряни до смерти. Заварив целый тазик мутной жижи и нарезав халвы, парень приступил к суициду.

На удивление, напиток оказался вполне сносным, вызывал лёгкую эйфорию, бодрость мысли и непреодолимое желание общаться. Недолго думая, Артём впервые за двадцать лет пригласил в гости соседа, который тоже жил в одиночестве и был рад любой компании. Беседа получилась отличная, оба болтали без умолку, и тазик ушёл за вечер. Парню так понравилось, что он стал устраивать чайные церемонии каждые два дня, приглашая как можно больше народу на эти мероприятия, а через месяц таких встреч и вовсе женился. Прозвище «Чайный барон» навсегда закрепилось за Артёмом и стало его опознавательным знаком и образом жизни в целом.

Через год Артём решил гнать мартини.

Пластилин

Миша был настоящим пластилином, из которого родители и общество пытались слепить Человека. Папа отдал сына на футбол, лепил ему ножки, хотел, чтобы тот играл в его любимом клубе и был предметом гордости в разговорах с мужиками за сигареткой в обед.

Назло папе мама отдала сына в музыкалку, она лепила ему уши и пальцы, хотела, чтобы мальчик стал известным аккордеонистом и играл на той самой сцене, где мама провела лучшие годы, пока не встретилась с папой.

Голову сыну, как правило, лепили всем миром. Учителя и тренеры учили дисциплине и уважению к их авторитету. Они лепили мальчику социальную ориентированность и чувство слабоумия.

Пацаны во дворе лепили Мишке сердце, учили дружбе, взаимовыручке и помогали не стать лохом. Правда, улицы и пацаны тоже бывают разные, потому понятие «лох» весьма абстрактно и не имеет чёткого определения. Миша жил в районе педагогического института и тусовался в основном с сыновьями профессоров, архитекторов и филологов, что работали при институте и снимали жильё неподалёку от работы. Его друзья были начитанными и зарвавшимися интеллигентами, лохом для них считался любой, кто не мог назвать число Пи до шестого знака после запятой или процитировать Бродского.

Отец по жизни был неудачник и пьяница, он лепил сыну глазки, показывая своим плохим примером, как делать не нужно. Но свою роль в воспитании отпрыска он видел чётко и считал её необходимой, критикуя выбор дитя стать веб-дизайнером. Мужчина напирал на то, что работа должна быть «нормальной», желательно где-нибудь на промышленном предприятии. Мама пыталась вылепить из сына идеального во всех пониманиях мужчину, такого, за которого стыдно не будет. (А стыдно не будет, только если он окончит «вышку» и во всём будет слушать мать.)

Дабы угодить всем, футболисту-аккордеонисту сначала пришлось отучиться в ПТУ на фрезеровщика, а позже закончить физмат. В конечном итоге из Миши вышло то, что можно охарактеризовать как концептуальное искусство или, другими словами, «без стакана не разберёшь».

В любимый футбольный клуб отца Миша не попал из-за слабого удара левой. Правда, и правой Миша бил не очень, да и вообще драться не умел. В команде его не любили за музыкальный вкус и часто били. По этой же причине его вытурили и из оркестра. Мишу просили играть Чайковского и Штрауса, но, как Миша ни старался, получалась лишь «Коррозия металла».

Годы шли, а пластилин так и не смог принять окончательную форму и застыть. С таким количеством навыков и талантов карьеру Миша мог сделать только в одном месте – «Эльдорадо».

Магазин бытовой техники принял «универсала» с распростёртыми объятиями, вручив ему бейджик с орфографической ошибкой в имени и трудовым договором на ближайшие десять лет. Руки у директора были жёсткие и волосатые. Они лепили из Миши всё, что вздумается, в основном это были лепёшки и шарики.

Парень не жаловался. Среди безмолвных и бездушных холодильников и утюгов он чувствовал себя намного комфортнее, чем в обществе людей. Каждый раз, когда его пытались отыскать покупатели, он старался затеряться в электронных джунглях и ни при каких обстоятельствах не вступать с ними в диалог. Выручка у аккордеониста была самая низкая по филиалу, но на жизнь с родителями хватало.

Когда продавец-консультант начал приводить в дом девушек, мать сразу давала им понять, что Миша хоть и пластилин, но только её собственный.

Она пыталась лепить из возможных невесток то, что хотела видеть рядом со своим сыном, но, как правило, девушки уходили из «гончарной мастерской», едва переступив порог.

Годы продолжали идти, Мишу продолжали лепить. Теперь это снова были ребята со двора, и в основном снова дети профессоров и архитекторов. Вместо того чтобы пойти по стопам родителей и достигать социальных высот, они медленно, но верно достигали социального дна, и охотно звали с собой Мишу.

Одинокий сорокалетний продавец стиральных машин был податлив и мягок характером, потому его легко можно было превратить во что угодно, а проще всего – в унылую кучку пьяного невзрачного пластилина.

Как-то раз Миша выиграл в лотерею. Точнее, даже не в лотерею. И не выиграл… Продавец магазина DVD-дисков, где последние десять лет отоваривался лишь Миша, наконец решил закрыться и, объявив аккордеониста своим юбилейным сотым покупателем, вручил ему скидочный купон на писательские курсы.

Парень обрадовался, но лишь тому, что мать больше не пошлёт его за очередным караоке, а купон этот сунул в карман. Через неделю он про него вспомнил и, так как находился в отпуске, решил от нечего делать сходить на курсы.

Мише там сразу понравилось. Парня усадили за парту, дали листок бумаги, ручку и приказали творить. Поначалу мыслей не было, но как только куратор объявил, что скидка заканчивается через десять минут, Мишу как прорвало.

За десять минут продавец-консультант выдал объём небольшой энциклопедии. Там он описал всю свою жизнь и все свои мысли и переживания до третьего класса – на большее времени не хватило.

Куратор глянул на листок с видом банковского оценщика. Внимательно проанализировав каждую строчку, он посмеялся, поплакал, три раза вышел покурить, а в итоге поставил в конце работы жирную красную тройку. Миша обиделся и хотел уйти, но куратор его остановил и предложил поработать в соавторстве.

Миша согласился, оплатил авторский взнос, редактуру, корректуру, иллюстрации и рекламу. Двенадцати тысяч хватило на всё, так как куратор решил сэкономить и сделал всё сам.

Через полгода книжка вышла в свет и, несмотря на отвратительное оформление, сразу покорила сердца миллионов. Жаль, что о Мише в ней не было упоминаний, тем более учитывая, что весь текст написал он, а его коллега лишь придумал название.

Книжку покупали в основном те, кто, как и Миша, не смог определиться в жизни – то есть семьдесят процентов населения. Денег автор так и не увидел, зато увидел перспективы.

Его «коллега», собрав урожай, предложил повторить успех и пообещал Мише бо́льшую часть будущего дохода, но было поздно. Миша наконец слепился. Окончательно.

Вторую часть книги он издал уже самостоятельно. Редактуру и корректору ему сделали за три бутылки водки и сырок ребята во дворе. Иллюстрации взяла на себя мама, которая, помимо музыкалки, окончила ещё и художку, а в качестве рекламы Миша притащил один экземпляр на работу, где обитало большинство его читателей.

Книга взлетела круче первой, а через месяц автору позвонили и предложили написать сценарий к фильму.

Отец кричал, что сын – идиот и либерал, директор угрожал увольнением, друзья называли Мишу графоманом и требовали прекратить. Но Мише было пофиг: впервые в жизни лепили не его, а он сам лепил героев.

Деньги текли рекой. Миша стал знаменит и востребован. Женщины были готовы меняться в руках возможной свекрови. Оркестр, из которого выперли горе-аккордеониста, сделал саундтрек к его фильму. Директор «Эльдорадо» извинялся и просил Мишу по старой дружбе провести несколько пиар-компаний в его филиале. Весь мир готов был лепиться в руках известной личности, но Мише было всё равно.

На вырученные деньги он купил квартиру и съехал от родителей, несмотря на упреки со стороны матери и хамство отца. Жену Миша нашёл в такой глубинке, где не то что о его книгах, об интернете слышали лишь из анекдотов. А вскоре у него родился сын – маленький пластилин, из которого родители и общество должны были слепить Человека.

Отделочники

Гриша и Миша были цыганами. И пусть морды у них были рязанские, фамилии эстонские, а номера на машинах белорусские, эти два афериста были настоящими цыганами.

– Добрый день! Отделочники! – стучали они в каждую дверь недавно сданной новостройки.

Схема была допотопная и неизящная. Но практичная, как советская мясорубка. Мошенники представлялись работниками какого-то «ООО», показывали инструмент, ходили с линейкой и угольником по квартире и, трогая стены, томно вздыхали, называя строителей эмигрантами с плохим сексуальным прошлым. Языки у ребят были подвешены как надо, на каждый вопрос «клиента» у них имелось два встречных. Они умели надавить на нужные точки и напугать неподкованных граждан страшными терминами и последствиями. Работали чётко и быстро, ни разу не надев на руки перчатки, пока однажды им не повстречалась Тамара.

– Добрый день! Отделочники! – крикнул Гриша в приоткрытую дверь.

– О! Родные мои! А я только хотела идти в интернет, ловить вас там, а вы сами явились. Как говорится, на ловца и зверь бежит! Хы-хы-хы-хы, – раздалось откуда-то из глубины квартиры.

В этом смехе было что-то зловещее, не предвещающее ничего хорошего – как, скажем, в просьбе «сохранять спокойствие». Но Гриша и Миша не умели читать знаки, они были рады тому, что наткнулись на женщину, да ещё и в трешке.

– Входите, не стесняйтесь!

Мужчины зашли внутрь и прикрыли за собой дверь. Сработала какая-то система безопасности, и разом щёлкнуло несколько замков. На двери не было рычажков, только отверстия под ключ, открыть замки могла лишь хозяйка. На полу стояла обувь. Сорок четвёртый размер женских ботинок может сказать о многом, например, о том, что в жизни она добивается всего точно не через постель.

– Не нравится мне всё это, – прошептал Миша (размер ступни тридцать девять).

– Что не нравится? – появилась в дверях Тамара.

Слух у неё был как у кита, да и сама Тамара была примерно в тех же пропорциях. На поясе у женщины болталось два метательных молота.

– Подрозетники нам не нравятся, – сумел справиться с дрожащим голосом Гриша. – Понимаете, вам тут и тут розетки не нужны, гораздо лучше будет сделать новую электрическую разводку, а не ту, что предлагает застройщик.

– Отлично! Приступайте, я пока чайник поставлю!

– Се-се-сейчас?

– А чего тянуть? Разве вы здесь не за этим? – Тамара вопросительно подняла бровь, и показалось, что вся комната завернулась в знак вопроса.

– Но у нас с собой нет даже инструмента, – аргумент был железобетонный.

– Так у меня есть, – Тамара тут же достала откуда-то из-за спины перфоратор.

– А стремянка? Без неё никак! – выкрикнул из-за спины друга Миша.

– Вот тебе стремянка, – достала другой рукой Тамара двухметровую лесенку.

Парни хотели сказать что-то ещё, но когда Тамара достала штроборез, их аргументы рассыпались как порванный мешок шпаклёвки.

Спорить было бессмысленно, а бежать некуда. Ударили первые буры, в воздух поднялась ядовитая пыль. Аферисты впервые в жизни надели перчатки.

– Нам нужно валить! – кричал Миша на ухо Грише, когда тот штробил стену: только так они могли общаться, чтобы Тамара их не слышала.

– Сначала нужно отбить наши мучения. Смени меня, я пока попробую развести её на материал.

Они поменялись, и Гриша, причесав седые от штукатурки волосы, подошёл к Тамаре.

– В ванной и на кухне предлагаю положить кафель!

– Прекрасно!

– У нас хорошая скидка, ку́пите на тридцать процентов дешевле рынка! – гордо заявил мужчина, доставая каталог.

– Не нужно, – махнула рукой хозяйка. – У меня дядя был хозяином плиточной фабрики, оставил мне в наследство сорок тонн – всех размеров и цветов. В дальней комнате тонна уже лежит, нужно только перетаскать.

Челюсть Гриши не успела упасть – под неё подставили ещё одну стремянку.

– Вижу, ты без дела стоишь, пока твой друг стену режет. Давай пока потолок в зале замерим, хочу его зеркальным сделать.

– Зачем? – поморщился Гриша, представляя всякое.

– Чтобы краситься, лежа на кровати, глупый.

Гриша встал на стремянку, Тамара же просто разогнула руку и подняла её кверху. После замера Гриша предложил сделать заказ зеркальных панелей через их фирму. На что Тамара ответила, что зеркала в качестве компенсации за моральный ущерб ей должен один модный магазин одежды. Дело в том, что там не было примерочных кабинок для женщин её комплекции. Магазин посмеялся над её просьбой и предложил подать в суд. Тамара же решила утрясти вопрос полюбовно и привела за покупками всю сборную по метанию молота, а заодно и пауэрлифтингу. Примерочная нашлась в момент, а директор пообещал Тамаре личный бонус, если её подруги будут отныне покупать одежду из его магазина исключительно онлайн.

Когда со штроблением было покончено, Тамара настояла на том, что нужно установить роутер и повесить гардину и телевизор. А пока предложила выпить чаю.

Отказываться от гостеприимства было страшно. Миша схватил чашку дрожащими от работы с перфоратором руками. Чай был вкусный, приятно обжигал лицо, шею и горло.

Гриша тем временем вышел на балкон, хотел попробовать заработать на остеклении.

– А ты кто? – увидел он в углу забитого мужичка с пакетом; в глазах его жил ужас.

– В-в-валера, – промычал человек. – Прошу вас, вызовите полицию! Я сознаюсь, во всём сознаюсь!

– В чем? – удивился Гриша, оглядывая город с десятого этажа.

– Я продаю фальшивые фильтры для воды. Пришёл сюда, сказал, что вода из моих фильтров лечит все болезни. Хозяйка настояла на том, что не выпустит меня, пока вода не вылечит её плоскостопие. Она сказала, что я гость в её доме и спать могу с ней на одном матрасе. Я чуть не лишился ноги во сне, когда она перевернулась. А через два дня плоскостопие так и не вылечилось. Поэтому я вынужден скрываться.

Гриша наконец-то понял, что его подельник был прав, и нужно валить.

– Стойте! Вы же позвоните в полицию?!

– Ага, делать мне больше нечего.

Когда Гриша вернулся в комнату, его друг уже был готов вешать карниз для шторы. Тамара стояла рядом и колола орехи одним из молотов. Удар – и от ореха остаётся только пыль.

– Вешаем и валим, – прошептал Гриша на частоте дельфинов.

– Она сказала, что если будет неровно, то она возьмет меня в спортзал и будет тренировать, а я с детства нетренируемый, даже бегать не умею.

– Не боись, уровень приложим – и всё будет нормально. Возьмём за работу и уйдём.

Миша держал перфоратор, Гриша держал уровень, Тамара держала замах.

Решалась судьба мошенников. Дело в том, что Гриша понятия не имел, как пользоваться прибором, и надеялся, что всё решится само собой.

Пузырёк бегал туда-сюда, как глаза Миши, – от молота к голове друга.

Наконец-то мужчина остановился и скомандовал:

– Сверли!

Миша зажмурился, издал печальный стон и просверлил дырку к соседям.

– Ты чего наделал? Другую стену сверлить надо было, – засмеялась Тамара так, что с потолка посыпалось.

– А почему вы смеетесь? – удивились аферисты.

– Там за стеной живёт мой тренер, Любовь Григорьевна. О, кажется, это она стучится.

И правда, в стену стучались будто бы тараном.

Через минуту появилось то, что называлось Любовью Григорьевной. Это была примерно такая же Тамара, только в квадрате.

– Тамар, а чего ты мне стену просверлила? У меня там лепнина авторская была.

– А это не я, Любовь Григорьевна. Это мои отделочники. Они просто слегка переработали. Ну ничего, сейчас я их спать уложу, а завтра, как у меня закончат, я ребят к вам отошлю для устранения ущерба. Они профессионалы, не переживайте, всё вам восстановят.

– Я надеюсь, – прожевала Любовь Григорьевна и похрустела костяшками пальцев: от этих звуков у Миши случилось три микроинфаркта.

– Ну что, господа, ложимся спать? – Тамара достала из шкафа водный матрас и начала надувать его губами.

Через пять минут у Валеры появились новые соседи по несчастью, а на следующий день к Тамаре позвонили в дверь. Голос из коридора предлагал ей поставить специальные газовые счётчики.

Эффект взросления

Вадик повзрослел очень рано – на десятом году жизни. Удар по детству был нанесён традиционно – в новогодний вечер, когда Вадик застукал курящего Деда Мороза в школьном туалете. Сказочный герой в один момент стал обыкновенным невоспитанным мужиком с обвисшим пузом. Дед Мороз выдыхал дым ментоловых сигарет, который улетал в вентиляцию вместе с наивными детскими надеждами Вадика когда-нибудь жениться на Снегурочке, чтобы все подарки доставались ему вне очереди.

Несмотря на эгоизм и расчётливость, парень был социально ответственен и потому сразу доложил об инциденте директору школы.

Меры были приняты немедленно. Деда Мороза прогнали с праздника без выплаты гонорара. Он снял бороду, умылся и, забрав Вадика с новогодней ёлки, грустно побрёл с ним в сторону дома.

Понимая, что жизнь никогда не станет прежней, а мир взрослых, в который затянуло четвероклассника, суров и бескомпромиссен, Вадик попросил на ужин фаршированных перцев, а на закуску – оливки. Все свои сладкие подарки он передал в фонд детства, который находился в соседней комнате и назывался младшей сестрой.

Потроша вилкой остывший перец и морщась от кисло-солёного тельца оливки, Вадик заявил о своих намерениях бросить школу и идти работать на завод – ведь ему нужно кормить семью.

Папа, который почему-то теперь называл Вадика Павликом Морозовым, в принципе, был не против, раз сын такой инициативный.

Мама, в свою очередь, была тронута рвением, но идею бросить школу не поддержала, а семью предложила Вадику для начала завести. На следующий день Вадик сделал предложение соседке по площадке Кате, сказав, что девушка она, конечно, не совсем в его вкусе, но любви он от их союза и не ждёт. Любовь бывает только в книжках. Ему, как человеку практичному, достаточно чистых портков и фаршированных перцев на ужин.

Катя вынуждена была отказать, ссылаясь на то, что ей некогда замуж – через две недели соревнования по бегу, а перцы она терпеть не может. А то, что она не в его вкусе, так это потому, что Вадик – сам дурак, а она любит Серёжу из параллельного класса.

– Да кому ты нужна, одиннадцатилетняя! Ещё год-два и всё, считай, старая дева! – хлопнул дверью Вадик.

Быть взрослым Вадику нравилось. Он всюду ходил с умным видом и постоянно говорил, что занят и ему некогда.

Парень рос не по годам, а по занудству. На переменах в школе он ходил по коридорам и, увидев, как кто-то носится сломя голову или играет в прятки, громко рассуждал на тему того, какая в его время была молодёжь.

Современную музыку Вадик не признавал и считал всех её поклонников недалёкими пустозвонами. Вот когда он учился во втором классе, то уже умел отличать классический рэп от однодневных шутов, в чьих песнях нет никакого смысла и намёка на личностный рост исполнителя. Друзья отсеивались один за другим, когда Вадик вклинивался в разговор о супергероях и начинал рассуждать на тему индексации пенсии. Что такое индексация, он не знал, да и само понятие «пенсия» было для него крайне размытым, но зато эти слова казались ему очень важными и, произнося их вслух, он тоже был невероятно важным в собственных глазах.

Так как на работу Вадика не отпускали, он решил вести дела из дома, сдавая младшей сестре в аренду компьютер и взимая с неё плату за совместные игры. Он не поленился и составил целый прайс: прятки – десять рублей за пять минут, бадминтон – двадцать рублей за партию, игра в доктора – пятьдесят рублей в час.

Деньги сестра имела из того же источника, что и сам Вадик, в народе этот источник назывался «бабушка и дедушка». Почуяв финансовую независимость, мальчуган ещё больше укрепился в вере в собственную зрелость и не постеснялся сообщить об этом родителям, назвав их подход к заработку новым выученным в интернете словом «ультраконсервативный». Отец похвалил сына за предприимчивость и вручил ему три квитка, где значились некоторые суммы: за свет, газ и воду. Вадик жутко расстроился, узнав, что, как только заработок появляется, его сразу нужно отдать.

– Раз ты теперь зарабатываешь, нужно оплачивать своё проживание. Таков мир взрослых, – с этими словами отец разбил копилку сына и забрал все сбережения, чтобы втайне от него вернуть их обратно дочери.

Денег, правда, хватило только на уплату за газ. Родители пообещали Вадику, что спишут его долг без пени, если тот пообещает больше не наживаться на родных. Мальчик согласился.

С каждым днём взрослая жизнь всё больше разочаровывала. Еда была отвратительной: то холодец, то перловка, а иногда и рыбные котлеты. Вадик скучал по сладким хлопьям и даже манной каше с вареньем, но понимал, что взрослые такое не едят.

В школе у него совсем не осталось друзей – только коллеги по парте и деловые партнёры по физкультуре. После уроков Вадик сразу шёл домой заниматься важными делами: вздыхать вместе с отцом над неприкрученными плинтусами и слушать вместе с матерью, что стучит в стиральной машинке. Из списка литературы мальчик исключил всю новомодную «графоманию», которой увлекались его сверстники, и углубился в изучение неподъёмного внутреннего мира героев Достоевского. Последней каплей стал тонометр, который мальчику подарили на день рождения по его же собственной просьбе.

– Я так больше не могу! – крикнул Вадик, глядя на печёночный торт без свечек. – Мам, а можно как-то остановить взросление?!

– Можно, сынок, – вздохнула женщина, которая сама ещё не так давно была юной школьницей, – но очень сложно.

– А что для этого нужно сделать?!

– Для начала нужно перестать ныть – это очень сложно. Во-вторых, не нужно заставлять себя делать то, что не хочется – это ещё сложнее. И третье, самое сложное, просто не думать об этом и наслаждаться жизнью.

– То есть, если соблюсти эти три пункта, то можно снова перестать быть взрослым?!

– Ага.

Вадик так сильно обрадовался, что сразу выскочил из-за стола и побежал на кухню, чтобы отрезать себе кусочек от торта, который купили для его сестры.

Вернувшись в комнату, перемазанный шоколадным кремом и облизывая пальцы, он с жарким любопытством спросил у родителей:

– А вы на каком пункте остановились?

Мама и папа переглянулись между собой и, одновременно вздохнув, ответили в один голос:

– На первом сынок, на первом.

Невидимый страж

Квартиры на улице Западной стоили на десять процентов выше, чем в любом другом районе города. Даже Центральная с её новостройками и торговым центром была не такой привлекательной. Казалось бы, ничем не примечательная полоска стареньких «панелек» с чётными и нечётными номерами, типичные продуктовые магазины, парковки, детские площадки – всё как и везде. Да вот только улица эта была самая чистая, самая опрятная, самая спокойная и самая примерная. Во дворах порядок, соседи друг друга уважают, не нарушают чужих границ и не шумят по ночам, процент преступности ниже, чем жирность в диетическом кефире, и даже машины порой спят до утра без сигнализации. В общем, не улица, а маленький Эдем, разве что собачки радугой не какают, хотя и это не беда, ведь хозяева за ними убирают. Всё здесь цвело и блестело. Всё, кроме Аллы Григорьевны. Её коричневое пальто, как бельмо на глазу, не вписывалось в общую картину и всегда мелькало то тут, то там.

Жертва вынужденного одиночества, маразма и здоровых ног, она слонялась по дворам день и ночь, заложив руки за спину. Местные прозвали женщину НЛО за то, что она постоянно общалась с невидимым собеседником и без конца повторяла в воротник: «Приём-приём», словно посылала сигналы в космос.

– Григорьевна, как приём сегодня? Облака нынче низкие, – смеялись мужики, когда бабка проходила мимо парковки.

Женщина никогда не обращала внимания на эти выпады. Она вообще ни на что не обращала внимания. «Старая маразматичка» – вот и всё описание человека, на вопрос неместных: «А это кто?»

По легенде бабку прикомандировал сюда сын, купив ей квартиру и отстранив как можно дальше от себя. Сам он никогда не заезжал в гости, и никто не знал, как он выглядит. Жители подъезда, в котором жила Григорьевна, часто пытались сдать её в дом с мягкими стенами. Причины всегда были одни и те же: а вдруг она газ забудет выключить, или затопит соседей, или пожар устроит?

Раз в полгода, когда собиралось достаточное количество подписей, приезжала спецмашина и забирала женщину на две недели в «отпуск». Каждый раз жители вздыхали с облегчением, надеясь, что на этот раз «бомбу замедленного действия» увезли с концами. Но она всегда возвращалась, а жильцам предоставлялись справка о вменяемости человека и постановление суда о невозможности проведения повторной экспертизы в ближайшие полгода.

В остальном Григорьевна была ничем не примечательна. Все относились к ней как к вынужденной декорации, вроде трансформаторной будки или старых скрипучих качелей: всех раздражает, но вреда не наносит. Никто не стеснялся и не переходил на шёпот, если НЛО проплывала мимо во время деликатных бесед. Люди спокойно обсуждали личное, даже когда Григорьевна чуть ли не на ноги им наступала, словно не замечая их на своём пути. «Всё равно ничего не понимает», – думал про себя каждый и продолжал свой интимный рассказ.

Последние месяцы в городских новостях всё чаще стали мелькать сюжеты об ограблениях. Банда преступников, судя по всему местных, дерзко обставляла квартиры горожан, пока те были в отъездах или на ночной работе. Даже с Северной улицы пришёл слушок о том, что одну из квартир подчистую обокрали прямо в будний день. Полиция никак не могла напасть на след. Уж больно чисто работали воры: действовали быстро, не оставляя следов. Не спасали даже решётки на окнах – преступники легко сшибали крепления или отгибали их при помощи качественного инструмента и отработанных навыков.

Весь город боялся за своё спокойствие – весь, кроме Западной улицы. Здесь ограбление было маловероятным и, скорее, мифическим событием. Даже наркоманы и закладчики обходили улицу стороной, потому что на ней висело проклятие в виде участкового полицейского. Страж порядка был так хорош, что вся стена в его кабинете была увешана грамотами и благодарственными письмами. На его счету было более ста раскрытых и предотвращённых преступлений: от мелких хулиганств до серьёзных уголовных дел. Каждый месяц ему приходило оповещение о повышении, но он всегда отказывался и просил оставить за ним вверенную территорию. Начальство ставило офицера в пример и повышало зарплату чуть ли не ежеквартально. Все были довольны.

Но тут случилось неожиданное. Одну из квартир на Западной всё же обнесли. Золото, деньги, семейные реликвии – всё это было похищено пару дней назад, и никто не видел как. Преступники не оставили следов, сработав оперативно и совершенно стерильно. А потом было второе ограбление и третье… Западная улица постепенно теряла свой рейтинг и становилась обычным серым пятном на карте города. Преступники так осмелели, что вообще перестали соваться в другие районы, словно насмехаясь над известной улицей и её стражем. Было ясно, что они специально издеваются и доказывают своими действиями, что никто им не помеха. А благополучие улицы Западной – всего лишь раздутый кем-то и когда-то миф.

Именно это услышала сегодня вечером Григорьевна, когда навернула десятый круг и сбавила ход возле будки с разливной водой. Двое мужчин наполняли канистры артезианской жидкостью, когда НЛО медленно подплыла к ним из-за угла.

– Я тебе говорю, надо этого докторишку брать. У него денег – как у дурака фантиков. Сам губернатор у него зубы вставлял, – говорил полушёпотом один другому, наполняя пятилитровую канистру.

– Хорошо, когда выступаем? – спросил второй и тут же замолк, как только услышал внезапное: «Приём-приём». – Твою м… – начал было он и потянулся в карман за складным ножом.

– Да не ссы ты! – тормознул его напарник. – Это ж НЛО, она ничего не понимает, деменция у бабки, смотри. – Он повернулся в сторону женщины в коричневом пальто: – Эй, Григорьевна, как приём сегодня?!

Женщина смотрела куда-то в сторону кустов боярышника.

– Видишь, совсем… – он постучал себя по лбу. – Так. Выступаем завтра после шести, я к нему записал своего друга на осмотр. Он работает всегда вместе с женой, она ему ассистирует. Первый этаж, задние окна выходят в сквер – легче и не придумаешь.

– Отлично, ну что, в шесть?

– Ага.

Мужчины разошлись, взяв по две канистры с водой каждый, а Григорьевна навернула ещё четыре круга по району и исчезла в своём подъезде.

В назначенное время мужчины во всеоружии были на месте. Доктор был ужасно беспечным и оптимистичным человеком. Он единственный из всего дома не поставил решётки на окна, и грабители проникли к нему в квартиру за рекордное время.

Денег у врача и правда было немало, а ещё были элитные украшения и редкое столовое серебро. Набив рюкзаки под завязку, грабители покидали квартиру по очереди. Когда первый спрыгнул и скрылся в ближайших кустах, он заметил какое-то движение.

– Атас, менты! – крикнул он второму, когда тот высунул ногу из окна. Нога сразу же вернулась обратно. Полицейский уазик подъехал так внезапно и точно, словно знал, что здесь происходит ограбление. Из машины вышли двое вооружённых стражей порядка. Вор сидел в кустах, затаив дыхание, и писал СМС своему подельнику: «Выходи через парадный, тут облава».

Его коллега не стал медлить и поспешил к входной двери. Двое полицейских, один из которых был участковый, уже изучали вскрытое окно и сообщали о взломе по рации.

Тот, что был в квартире, повернул «барашек» замка, но выходить не спешил. В подъезде слышался чей-то голос:

– Приём-приём.

Выдохнув с облегчением, он открыл дверь и сделал шаг к свободе. В этот самый момент глаза его залепила обжигающая влага, моментально ослепив.

– А-а-а, – закричал мужчина и хотел было пуститься бегом, но тут же был сбит с ног ударом чего-то металлического.

– Приём-приём, это НЛО, преступник мною задержан, прошу подкрепления, – снова раздался знакомый голос.

Через минуту всё было кончено. Грабителей повязали, а доктора срочно вызвали с работы. На допросе эти двое признались в серии ограблений и по итогам суда были отосланы далеко от места проведения своих тёмных дел, дабы не распространять секретную информацию о том, кто проводил задержание.

Участковый получил очередную награду и повышение, а заодно и внеплановый отпуск на месяц. По странному стечению обстоятельств его отпуск совпал с визитом врачей из психоневрологического диспансера, которые приехали за Григорьевной для очередной комиссии. На радость жильцам Западной улицы женщину впервые забрали на месяц. Всё было прекрасно: грабители пойманы, маразматичка в дурдоме – тишина и покой.

Спустя месяц Григорьевна снова ходила по дворам в своём старом коричневом пальто и со справкой в кармане. Правда, теперь её лицо выделялось нехарактерным для октября шоколадным загаром. Местные решили, что это последствия электрошоковой терапии, а никак не филиппинский загар. Всё вернулось на круги своя. Улица Западная снова стала примером для подражания, а стоимость квартир на ней поднялась ещё на пять процентов.

Приём-приём.

Телохранитель для Зои

– Алло, алло, здравствуйте, мне нужен телохранитель, я туда попала?! – противно и очень громко кричала в динамике женщина, судя по голосу, постпенсионного возраста.

Федя лежал на боку, точно выброшенный на сушу кит, и тяжело дышал. Китам обычно тяжело дышать из-за надводного воздуха, Феде же было тяжело дышать от килограмма пельменей, которые он съел за завтраком. Бывший телохранитель стремительно терял форму и всякое самоуважение, посвящая всё свободное время дивану и сериалам об американских коллегах.

До пенсии ему, конечно, было далеко, но клиенты хотели прятаться за спинами двадцатилетних поджарых атлетов, которые быстро бегали, высоко прыгали, мало думали, могли одной рукой поднять бетонный блок и загородить им тело клиента, а второй – метать пули прямо так, без пистолета, лишь своей силищей. Получить пулю, кстати, телохранителям не полагалось – они должны были поймать её зубами или подмышками. Федя мог проделать такое до сих пор, и если на словах ему верили, то дате рождения в паспорте и мешкам под глазами – нет. Его списали, как старый трактор, и от безнадеги он решил выложить резюме на сайте по поиску работы.

– Алло, вы меня слышите?! Алло, меня зовут Зоя Андреевна, мне нужен телохранитель! – повторила старушка, и Федя рефлекторно протёр лицо, словно его оплевали прямо через телефон.

– Может вы имеете в виду «телохоронитель»? – без намёка на юмор спросил мужчина, чувствуя, что такой клиент может не пережить даже этот разговор. А мёртвый клиент для телохранителя – пятно на репутации.

– Нет! Я правильно сказала: телохранитель. Это вы? Алло!

– Да, я, – ответил мужчина и повернулся на другой бок.

– Очень хорошо, я вас нанимаю, приходите завтра. Ваш рабочий день начинается в пять утра.

– А почему так рано?

Федя не видел утро уже несколько лет. Он забыл, что такое рассвет. Так его надрессировали чиновники и бизнесмены, которые любили поспать до обеда.

– У меня очень плотный график, – серьёзно ответила женщина и, пробубнив адрес, скинула вызов.

Федя приободрился. Наклёвывалась халтурная работёнка. Пока его коллеги рискуют жизнью, спасая всяких бездушных богачей, он будет спокойно разгуливать по улицам в компании безобидной старушки, которой, судя по всему, просто одиноко. Должно быть, ей оставил состояние покойный муж, и ей теперь страшно жить с такими деньгами одной. Но ничего, Федя готов выслушивать скучные истории и пить чай с блинами, если понадобится – лишь бы платили.

Прибыв по указанному адресу в назначенное время, Фёдор слегка приуныл, увидев нужный номер на старом панельном доме.

«Ну ничего, возможно в квартире евроремонт и навороченная техника», – успокаивал он себя, набирая номер квартиры на домофоне.

В динамике очень неожиданно и грозно раздалось:

– Чего?!

Фёдор аж дёрнулся, за что сам себе сделал замечание: «Непрофессионально».

– Это Фёдор.

– В смысле – дядя?

– В смысле – телохранитель.

– За вами был «хвост»?!

Мужчина посмотрел по сторонам.

– Вы про собак?

– Я про Любку, но вы правы, она та ещё сука.

– Вроде нет.

– Проходите.

Домофон пиликнул, и Фёдор наконец смог попасть внутрь.

В квартире Федя ещё больше приуныл, осознав, что самыми навороченными и европейскими там были только розетки. Всё остальное пахло умеренной бедностью и навязчивой педантичностью.

– А у вас точно есть деньги? – не скрывая скепсиса, спросил Федя.

– У меня есть трёхкомнатная квартира в центральном районе, и я готова сейчас завещать её вам. Главное, не дайте мне потом умереть.

– Вы же понимаете, как нелепо это звучит? – сказав это, Федя прикусил язык.

– Ха, думаете, что если мне восемьдесят, то я выжила из ума? – Зоя Андреевна явно была не в себе, но что-то в её словах пугало своей уверенностью. – Мы составим договор, в котором укажем, что вы станете владельцем квартиры только в том случае, если я доживу минимум до восьмидесяти пяти.

Федя сглотнул слюну – ставки были слишком высоки и заманчивы. С одной стороны – работа круглые сутки в паре с обезумевшей старухой, с другой – трёшка в центральном районе города. Ипотеку за такую квартиру он платил бы лет двадцать.

– Хорошо.

Договор был составлен заранее, Фёдор прочитал и поставил подпись. Свою копию старушка передала соседке, которая, на удивление, тоже не спала.

– Ну что ж, не будем тратить драгоценное время и поедем за покупками, – улыбалась Зоя Андреевна.

– За покупками? Так ведь время половина шестого утра, всё закрыто, – удивился Федя такой прыти.

– Ничего страшного, ехать в другой конец города – как раз к открытию и будем.

Фёдор пожал плечами и проследовал за своей работодательницей.

Когда они подошли к остановке, то мужчина удивился количеству пенсионеров на один квадратный метр. Их было целое войско, все выглядели бодро и явно куда-то спешили.

– Нужно занять место, мне нельзя долго стоять на ногах – давление, – дала первое указание Зоя Андреевна.

– Понял, – ответил Федя, не понимая сложности этой операции.

Троллейбус подъехал через пять минут. Всё было спокойно и тихо до той самой минуты, пока двери его не открылись. Толпа некогда милых и тихих старичков и старушек в момент превратилась в озлобленную, вооружённую авоськами, палочками, костылями и вставными челюстями мясорубку.

Люди толкались, кричали, дрались и в приказном тоне взывали к совести друг друга. Когда Федя попытался разнять двух срывающих друг на друга голос женщин, боровшихся за место у окна, его пристыдили так, что он почувствовал себя виновником всех бед на свете. Федя попытался занять одно из двух свободных мест, прыгнув на него, и тут же получил в висок сумкой с невероятно острыми углами.

– За что? – спросил телохранитель миниатюрную старушку в горошковом платье, и его словарный запас мгновенно пополнился изысканной руганью на несколько десятков слов.

Сумка встала на свободное место – рядом с её хозяйкой.

Зою Андреевну пришлось держать на руках – на зависть всем остальным пассажиркам. Когда Федя чувствовал, что руки его вот-вот отсохнут, он ставил клиентку на ноги, и ту моментально начинало укачивать. Женщина театрально изображала обморок, и Фёдор снова брал её на руки. Так продолжалось полтора часа. Ни один из пассажиров не поднялся со своего места вплоть до конечной остановки.

Когда двери распахнулись, Федя почувствовал сильный запах хлеба. Они прибыли к местному хлебокомбинату, при котором был магазин, где Зоя Андреевна взяла половинку чёрного и батон. Примерно такие же наборы были и у других стариков.

– Зачем мы ехали за хлебом через весь город? – искренне недоумевал Федя.

– Здесь он свежий и на три рубля дешевле, – Зоя Андреевна говорила так, словно это были абсолютно очевидные вещи. – Теперь в поликлинику.

На этот раз, когда троллейбус остановился, телохранитель встал в дверях, перегородив собой вход.

– Стоять, не двигаться, иначе я вас всех тут!.. – пытался он взять ситуацию под контроль. – Проходите по одному, пожалуйста!

Руки, ноги, плечи и мозг телохранителя начали принимать удары. Женщины щипались и больно дрались клюшками, старики угрожали расправой и называли щенком. Федя чувствовал, что, если бы не спецподготовка, он бы не выдержал и тридцати секунд. Но он был профи, и уже через минуту все пассажиры, включая Зою Андреевну, заняли свои места, не устроив внутри транспорта побоища.

Когда троллейбус остановился на нужной остановке, толпа быстро перетекла из салона в фойе поликлиники, где смешалась с теми, кто уже был внутри, и сконцентрировалась у одного-единственного окна регистратуры.

Очередь не имела конца, превратившись в один сплошной вибрирующий улей. Шум от неумолкающих голосов стоял такой, что штукатурка отваливалась от стен.

– Мне срочно нужно к доктору, я боюсь, что не доживу пока подойдёт наша очередь, – стонала Зоя Андреевна.

Федя кивнул.

– Человеку плохо! Пропустите! – телохранитель шёл вперёд, словно танк, прокладывая путь через кишащую опасностями топь. Зоя Андреевна шла за его могучей спиной.

– Здесь всем плохо! – наткнулся он у самого окна на живую преграду, вооружённую перцовым баллончиком.

– Она при смерти! – взывал мужчина к совести.

– Я тоже! Вы что, особенные?! – заверещала женщина и уже начала надавливать на кнопку своего оружия.

– Ладно-ладно, успокойтесь, – Федя знал, что лучше не лезть на рожон: на кону безопасность клиента и всей очереди.

– То-то же, – хмыкнула женщина и попросила талончик к окулисту.

Как только одна «умирающая» отошла от окна, к нему подошла вторая. Зоя Андреевна поднялась на цыпочках и жалобно спросила:

– Скажите, а мои анализы не готовы?

– Спросите в кабинете терапевта, без очереди, – ответила угрюмая женщина по ту сторону окна и повесила табличку с надписью: «Технический перерыв».

Терапевт принимал тремя этажами выше, а так как лифт был сломан, Федя снова взял клиентку на руки, и теперь ей уже завидовали все пациентки поликлиники.

На третьем этаже очередь была ещё больше. Федя было ринулся к кабинету, но тут же получил отпор. В воздухе снова замаячил баллончик.

– Мне только спросить, – вежливо сказал он и тут же пожалел об этом. Гвалт поднялся такой, что задрожали перекрытия.

Волнения грозили перерасти в массовые беспорядки со всеми вытекающими. Федя решил не рисковать и применить военную хитрость. Он подкупил физиотерапевта, проплывающего мимо в этих волнах людского безумия, и уже через минуту у Зои Андреевны на руках были анализы и рецепт от врача.

Пришлось ехать в аптеку, которая, как и предполагалось, находилась в другой части города.

– Сначала вы! – протянула Зоя Андреевна таблетку телохранителю.

– Зачем?!

– Вдруг это отрава, я должна быть уверена!

– Но это же лекарство!

– По телевизору говорят, что в каждой аптеке есть небольшой процент опасного контрафакта.

Спорить было бесполезно. Федя выпил таблетку от изжоги, втёр мазь от варикоза и закапал ушные капли.

– Видите – живой.

– Такому кабану нужна двойная порция!

Федя тяжело вздохнул и повторил операцию.

Следующим пунктом был вещевой рынок. Там Зое Андреевне угрожала реальная опасность. Женщина чувствовала себя весьма уверенно в компании телохранителя и расщедрилась на комментарии. Каждый отдел с одеждой был словесно опущен ниже плинтуса, а продавцы посланы дальше видимых границ. Число возможных Раскольниковых росло с невероятной скоростью, и, если бы не суровый вид Феди, Зоя Андреевна вряд ли бы купила свою заколку и вышла с рынка такой же жизнерадостной и невредимой.

Последним испытанием была встреча с небезызвестной Любкой.

Конфликт между женщинами был древним и острым. Он уходил корнями в те времена, когда женщины были ещё студентками. Одна из них на городских танцах увела кавалера у другой. Никто не помнил, чей был кавалер изначально, да и сам он помер за границей сорок лет назад, но обиды были живы и разгорались с каждым годом всё сильней.

– Обзавелась сторожевым псом? – раздался скрипучий старческий голос, когда Федя с клиенткой подходили к подъезду.

– Не твоё собачье дело! – парировала Зоя Андреевна.

– А ты любишь, когда рядом с тобой чужие кобели носятся!

Федя молчал. Вся эта собачья перепалка его жутко раздражала. Ругань набирала обороты. Мат стоял такой, что даже рабочие в соседнем дворе начали ровнее класть асфальт.

– Федя, пристрели её! – скомандовала Зоя Андреевна.

– Но я безоружен!

– Тогда придуши!

– Не могу, меня посадят, – разводил руками Федя.

– У меня зять в прокуратуре воду в кулере меняет, договоримся!

– Не слушай её, Феденька, зять её только за рулём сидит, прокуратуру лишь из окна видел. Давай лучше я тебя к себе устрою, у меня дача за городом есть, я её на тебя перепишу вместе с квартирой, если будешь меня охранять, – соблазняла Любка перспективами.

– Ага! Опять за старое! Курва!

В руке Зои Андреевны блеснула та самая заколка. Любка выудила откуда-то вилку. Женщины были настроены весьма решительно.

Феде пришлось применить все свои навыки, чтобы остановить кровопролитие и растащить старушек по домам.

– Ну как тебе первый день? – поинтересовалась Зоя Андреевна, разливая чай в кружки. – Понимаю, с нами, стариками, скучно, но зато без лишнего риска.

Федя держал кружку дрожащими руками. Горячий чай расплёскивался прямо на ноги и жутко обжигал.

– Скажите, вот так каждый день будет?

– Нет, конечно. В выходные поедем на дачу. Там свежий воздух, ягоды, а ещё председатель-ворюга и эта падлюка Нинка, что из моей бочки постоянно воду берёт. А так тишь да гладь.

Через пять долгих лет Федя отпросился у Зои Андреевны в отпуск. Он улетел повоевать в горячую точку, расслабиться и проветрить мозги. Он хотел остаться там, но война имеет свойство заканчиваться, а вот Зоя Андреевна, казалось, собиралась жить вечно.

Реинкастрация

Павел Андреевич спал сегодня плохо. Постоянно его кто-то кусал за хвост. «Блохи», – думал мужчина и менял позицию, не открывая глаз, словно и не просыпался. Лишь с пятого раза до него дошло, что если блохи – дело привычное, то вот хвост – что-то новое.

Павел Андреевич открыл глаза, зевнул и повернул голову в сторону хвоста. Тот был на месте.

– Что за чёрт?! – крикнул он, наконец поняв, что случилось что-то очень прискорбное, но из рта его вырвалось лишь незамысловатое: «Гав-гав».

– Ой! – вскрикнула проходящая мимо девушка и замахнулась единственным, что было у неё под рукой – мусорным пакетом.

– Постойте! Вы не так поня… – Павел Андреевич не успел закончить, как пакет уже опустился на его голову.

Дело было возле нового спортзала, и, судя по весу пакета и слезам отчаянья на глазах девушки, она шла выбрасывать гантели.

– За что?! Что я вам сделал?! – закричал в сердцах мужчина, но вместо слов досады снова раздался бестолковый грозный лай.

Девушка пятилась назад, стараясь на смотреть в глаза псу: она знала, что это провоцирует агрессию. Но, не сдержавшись, посмотрела. Судя по взгляду, пёс был глубоко оскорблён и, кажется, осуждал её.

Пакет лежал на земле, из него наружу показались две огромные палки колбасы. Девушка остановилась, из её груди вырвался стон отчаянья. Она собиралась выбросить колбасу и начать новую жизнь – спортивную, но колебалась. Павел Андреевич оскалился, чувствуя, что его хотят добить.

– Значит, судьба! – бросила обречённо девушка и, утерев слёзы, побежала покупать абонемент в зал.

Запах брошенной на землю колбасы привлек новоиспечённых сородичей Павла. Два огромных лохматых пса вырулили из-за мусорных баков и, не поздоровавшись, принялись дербанить пакет.

Павел Андреевич не знал, как правильно начать диалог, и произнёс то, что ему казалось наиболее логичным: «Гав-гав».

– Ты что, отсталый? – спросил в ответ рыжий одноухий кобель.

– Нет, – обиженно ответил пёс. – Я просто новенький, осваиваюсь.

– А, ясно, ну раз новенький, то шуруй отсюда. Лишний рот – хуже пистолета.

Так говорил только один человек на памяти Павла.

– Постойте, быть не может! Дядя Вася, ты, что ли?!

– Мы знакомы?! – удивился рыжий.

– Это же я, Паша, из седьмого дома.

– Какие люди, вернее, псы! Не ожидал тебя здесь увидеть!

– А я-то как не ожидал, ты же умер в прошлом году!

– Это, Паша, называется реинкастрация, привыкай. Раз ты пёс, значит, тоже того… – с этими словами Вася вгрызся в колбасу и начал громко чавкать обёрткой.

– Что значит «привыкай»?! Какого ещё «того»?! Да я в самом расцвете сил, мне Наташка на днях сказала, что я всех переживу – как советский пылесос.

– Почему как пылесос? – удивился старый знакомый и принялся облизывать пустой пакет.

– Говорит, шуму много, место занимаю, а что в нашем браке происходит – ни фига не всасываю, – немного пристыженно заявил пёс.

– Я тоже был хоть куда, но разве ж оголённому проводу на земле объяснишь, что ты здоров?

Соратник Василия между тем начал бросаться на проезжающие машины, пытаясь укусить их за колесо.

– Что это с ним? – удивлённо смотрел на него Павел.

– Психологическая травма. Он в прошлой жизни на шиномонтаже работал. Как увидит, что колесо не отбалансировано, сразу теряет голову.

– И что же мне теперь делать?!

– Радоваться, что ж ещё! Я в жизни себя лучше не чувствовал! На работу ходить не нужно, живёшь где хочешь, любая еда в радость, никто тебя не поучает, на мозги не капает – сказка!

– А как же Наташка?

– А что Наташка? Сегодня Наташка, завтра Жучка, а послезавтра и вовсе Джинджер! Хочешь – овчарка, а хочешь – лабрадор. Главное, с бойцовскими не связываться – они, как правило, бывшие стервы.

– Нет, я так не могу, я однолюб.

– Ничего не поделаешь – ты не породистый, да и не щенок уже. Таких как мы никто не возьмёт домой.

– А почему, кстати, я не щенок, а сразу взрослый пёс?

– Ты ещё спроси у меня почему мы зад друг другу нюхаем. Умники будут говорить, что это мы так знакомимся, но на самом деле никто не знает. Просто так заведено, и не нам об этом задумываться.

Колбаса закончилась, а новых «спортсменов» на горизонте видно не было.

– Ну мы пошли. Ты с нами? – спросил, облизываясь, одноухий.

– Не могу, надо попробовать домой вернуться.

– Ну дело твоё. Если что, ищи нас возле молокозавода.

С этими словами псы исчезли в кустах.

Павел Андреевич никогда не был в этой части города и никак не мог понять, в каком направлении ему двигаться.

– Извините, не подскажете, как мне до Василисина добраться? – бежал он за мужиком, который кричал на всю улицу, что его пытается загрызть бешеный алабай.

Павел плохо разбирался в породах, но, судя по отражению в луже, его порода – это итог странного любовного треугольника, в который входили доберман, пекинес и, возможно, чау-чау.

– Простите, не подскажете, какой это район? – обратился он к сорвавшемуся с поводка хаски, но тот лишь бегал вокруг него, без конца радостно повторяя: «Гав-гав».

«Идиот!» – подумал Павел Андреевич и, увидев надпись «Метро», помчал туда.

Там он попытался занять денег на проезд у местных псов, но безуспешно. Один из них бегал за собственным хвостом, без конца приговаривая: «Не может быть, я же директор авторынка, откуда ты взялся?!», а второй протяжно и нудно скулил. Хозяйка привязала его к скамейке и ушла за кофе. Павел Андреевич взывал к его гражданской сознательности и помощи ближнему, но бедолага совсем потерял связь с реальностью и лишь повторял как загипнотизированный: «Принеси мне американо-о-о, без молока-а-а, без са-ха-ра-а-а».

В метро пёс прошмыгнул, слегка прикусив контролёра, который схватил его за хвост. Найдя нужную ветку, он прыгнул в вагон и уселся в уголке, рядом с кокер-спаниелем, чья хозяйка спала.

– Простите, нам необходимо понюхать друг друга, – обратился к нему породистый тип.

– Это ещё зачем? – удивился Павел Андреевич.

– Не знаю, но мы обязаны.

– Только попробуй, я тебе нос откушу.

– Ладно-ладно, не горячитесь. Кстати, вы были на новой выставке современного искусства в центре? Один сплошной декаданс, меня до сих пор никак тоска не отпустит, хочется скулить от безнадёги. Хорошо, что есть сахарные косточки – ими и спасаюсь.

Павел Андреевич не знал, что ответить, потому был краток:

– Гав-гав.

– Хамло, – отвернулся кокер-спаниель и сделал вид, что тоже спит.

На нужной станции Павел Андреевич вылетел как пуля. Он понял, что нет смысла быть вежливым, поэтому просто рычал на всех, кто вставал у него на пути – люди и собаки тотчас отступали. Но были и те, кого он напугать не смог: полицейские, бойцовские стервы, излишне любвеобильные дети. Каждый из них пытался оторвать от бедного Павла кусочек, и когда он добрался до места, то был уже на грани.

Последним оплотом сопротивления оказался домофон – ему Павел Андреевич не смог противопоставить ни зубы, ни лай, ни даже хвост. Силы были на исходе, издав гортанный вопль полный печали: «Наташа-а-а-а!», он рухнул на землю и приготовился к очередной смерти. Кем он теперь будет? Котом? Попугаем? Хомяком? Баобабом? Что приготовила ему жестокая реинкастрация?

– Паша! Паша, твою дивизию! – раздалось откуда-то.

– Что? Что такое? Гав! – вокруг была лишь темнота.

– Да ты достал лаять! Я из-за тебя уже третий раз просыпаюсь! – послышался до боли знакомый голос.

– Наташ, ты?

– Я, кто ж ещё?!

– Ты меня понимаешь?! – с тревогой в голосе произнёс Павел Андреевич.

– Нет, Паша, не понимаю! Тебя только мама твоя понимает, ну или вид делает! Мне вставать рано, а ты тут гавкаешь во сне, иди и спи на диване!

Тут Наташу лизнули прямо в ухо.

– Тьфу, с ума сошёл!

– Прости, родная! Я… я просто ещё не освоился.

Павел Андреевич вскочил с кровати, побежал к холодильнику и начал что-то складывать в пакет.

– Ты куда собрался? – остановила его жена у порога.

– К молокозаводу, там дядя Вася голодный бегает.

Наташино лицо отражало целую гамму чувств: тревогу, смех, злость. Она хотела уложить болезного спать, но тот был слишком возбуждён.

– Ты только будь аккуратней, хорошо?

– Гав-гав! – бросил напоследок Павел и убежал в ночь.

Спасибо

День начался отвратительно. Соседям вдруг резко кольнуло в одно место выкинуть на помойку шифоньер в восемь утра, в воскресенье – чёртовы идиоты. Этот необъятный «гроб», сколоченный не иначе как из скалистых пород, перегородил весь проход, заняв собой всю лестничную площадку.

Отец и сын, два доморощенных хлюпика, явно переоценили свои возможности, и теперь их личная проблема стала проблемой четырёх этажей.

Пришлось тащить вместе с ними.

– Спасибо, Кость, – протянул мне свою нежную ручку этот сухощавый старый жмот, пожалевший деньги на грузчиков. Пришлось пожать – я же воспитанный.

Следующим сюрпризом был старенький «Ниссан», заблокировавший мой автомобиль.

– Толкнуть не поможете? – смотрела на меня телячьими глазами дамочка размером с пятиклассника, одетая с ног до головы во всё белое.

На заднем сиденье ревел, надрываясь и пуская носом пузыри, представитель подрастающего поколения таких же неумех. От этих криков у меня звенело в ушах, пришлось дать ему мой любимый разноцветный брелок – кота с вываливающимися глазами. Сработало, плакса умолк.

Я было упёрся в зад этого ведра на колёсах, но тут понял, что спина ещё не отошла после недавних силовых упражнений со шкафом. Пришлось достать провода и прикурить её, благо длины хватало.

– Спасибо вам огромное.

«Да пошла ты», – хотел сказать я, но лишь кивнул в ответ.

Мир решил меня довести до белого каления и не переставал удивлять. На кассе в магазине образовалась пробка: столкнулись кассир и бабка с сыром по акции, который без карты магазина пробивался по полной стоимости.

– Почему у вас ничего не написано на ценнике? Это же в два раза дороже! – тряслась старуха в очках с такими толстенными стёклами, что через них можно было разглядеть кратеры на Плутоне.

– Там всё написано, смотреть нужно внимательно! Теперь ждите администратора, чтобы я смогла отменить покупку, – голосом Брежнева, протянула единственная кассирша в торговом зале.

Очередь гудела и вибрировала, как линия электропередач. Я не мог больше это терпеть.

– Я заплачу́, только давайте уже, берите свой сыр и не задерживайте нас, – протянул я деньги, еле сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик.

– Пакет надо?

– Не надо, не надо, спасибо огромное, – радостно махала авоськой счастливая обладательница самого дорого сыра в радиусе ста метров.

Проклиная про себя весь этот маркетинг и неуклюжих стариков, выхожу на улицу и понимаю, что забыл свой пакет в шкафчике хранения. Возвращаюсь и натыкаюсь на него. Маленький, лохматый, с засохшими козявками на носу пацан почти сбивает меня с ног.

– Можете, пожалуйста, проводить меня до дома? Там собака бегает страшная, лает и бросается, у неё пена изо рта, я еле убежал, – кричит этот недоросль и дёргает меня за куртку.

Действительно, в магазине же больше никого, только я.

– Мальчик, тебе что, не говорили, что с незнакомыми дядями разговаривать нельзя? Тем более ходить куда-то? – пытаюсь я откреститься от новых непредвиденных задач.

– Мне вон та тётенька сказала, что знает вас, и что вы хороший, – указал он пальцем на мою соседку тётю Машу, жену того престарелого пауэрлифтера с шифоньером.

Женщина улыбается мне своей вставной челюстью и машет. Кисло улыбнулся в ответ:

«Чтоб тебе пенсию задержали».

Пришлось тащиться через две улицы в совершенно ненужном мне направлении. Никакой собаки, кстати, мы не встретили.

«Хотя было бы здорово, если бы пёс завершил начатое», – думал я про себя.

– Спасибо большое вам, – потирал свой сопливый нос пацан, прощаясь.

Выходной день на то и выходной, чтобы отдыхать, а не слушать, как за окном визжат. Вечером я пытался посмотреть сериал, но реплики главных героев то и дело прерывал истеричный женский крик, от которого мне хотелось убивать. Я терпеть не могу, когда кричат, тем более женщины.

«Должно быть, какие-то алкаши или наркоманы с ума сходят», – с этими мыслями я хватаю ложку для обуви и вылетаю на улицу, чтобы спугнуть этих сволочей.

На улице темно, иду на звук – благо (или в наказание) слышимость во дворе отличная. Подхожу к стоянке и вижу, как какой-то двухметровый ухарь таскает за волосы источник шума.

– Эй, полудурки, люди вообще-то отдыхают! – наконец даю волю своему гневу.

– Иди куда шёл, мудила! – прилетает мне в ответ.

Что ж, зелёный свет мне был дан. Аки бравый гусар, я уверенно поражаю врага огромной стальной ложкой, которая досталась мне ещё от деда. Он с её помощью, наверное, свои ботфорты надевал. Враг моего спокойствия и просто невоспитанный гопник, получив ряд неприятных для головы и туловища ударов, ретируется, оставляя за собой шлейф свежего перегара и дешёвого дворового мата.

– Спасибо большое, – плачет, сидя на бордюре, нарушительница моего спокойствия.

Благодаря её невысокому росту и пафосным белым тряпкам, я узнаю́ утреннюю недоводительницу «Ниссана». Хочу уже уйти, но тут она начинает со мной делиться совершено ненужными мне фактами своей жизни. За две минуты я услышал сценарий, сравнимый с целым сезоном сериала. Оказывается, это её бывший муж, который, как только напивается, приходит сводить счёты. Пришлось вести её домой, а назавтра вести на работу, встречать с работы, вести в кино, в кафе, на море, в загс.

Видит Бог, я этого всего не хотел, людей в принципе ненавижу. Будь моя воля, я бы их всех на луну отправил – вот такой я злой, а мне почему-то все говорят спасибо.

Мыло для души

В торговом центре на первом этаже открылся отдел мыла ручной работы. Торговала там сухонькая, сморщенная как финик бабушка божий одуванчик, от которой за километр несло порядочностью и отсутствием предпринимательской жилки.

Отдел был крохотный – островок два на два метра, да и выбор товара был скудным. Местные, прожжённые бизнесом владельцы бутиков посмеивались над свежеиспечённой коммерсанткой, которая водрузила на прилавок старые счёты и все ценники написала карандашом на простых тетрадных листах. Бабушка была типичным образцом торговки с блошиного рынка: такие обычно продают старые книги, посуду и самодельные овощные «закрутки».

Но когда директора́ магазинчиков прогуливались мимо прилавка с мылом, они невольно присвистывали, завидев ценники. Самый дешёвый кусочек мыла стоил пять тысяч, но зато давался пробник.

– Бабка-то с приветом, походу, – смеялись они, попивая свой латте в местной кофейне и с высокомерной улыбкой поглядывая на терпеливо ожидающую покупателей женщину.

– А названия-то видели у мыла? – закатила глаза владелица косметического бутика.

– Ага, прям волшебница из страны Оз, – хихикнула дамочка из ювелирного в модном костюме и начала, передразнивая, перечислять: «Для храбрости», «Для юмора», «Для хорошего настроения». Ну просто бог маркетинга!

– Ой, а я вчера видела – у неё табличка деревянная появилась, и мелом написано: «Новинка! Мыло для успешности! Всего двадцать пять тысяч за пятьдесят грамм».

– Да ну?! Двадцать пять? За пятьдесят грамм? Совсем старая головой поехала, у меня матрас не каждый столько стоит. Ну ничего, сейчас месяц посидит, а как счёт за аренду придёт, так на пенсию и вернётся. Тоже мне, решила на старости лет в торговлю податься. Ещё бы свой канал запустила в интернете.

Они допили кофе и разошлись по своим точкам.

Прошла неделя. Счёты немолодой бизнесменши ни разу не отщёлкнули и десятки, все только разбирали бесплатные пробники, которые, кстати говоря, по размеру были не меньше, чем продаваемые куски. Никто из директоров магазинов, разумеется, к своей коллеге не подходил, а вот их продавцы не стеснялись взять пару пробников.

Прошла ещё неделя, и тут у бабушки сделали первую покупку. Все местные предприниматели выглядывали из-за своих витрин, как бы невзначай проверяя, сколько костяшек передвинется на счётах. Каково же было их удивление, когда продавщица мыла выбила пятнадцать тысяч и вручила два невзрачных кусочка какой-то девушке, что без конца благодарила её.

В этот же день покупку совершила одна из работниц зала модного женского белья. Она попросила небольшой кусочек и хотела расплатиться кредитной картой, но торговка сказала, что не имеет терминала. В торговом центре как раз закрыли на ремонт площадку с банкоматами, и девушка бегала по всем отделам, чтобы занять денег. Наконец она дошла до своего директора.

– Алла Андреевна, можете пятнадцать тысяч мне авансом выдать? Я готова даже в свои выходные отрабатывать! – умоляла она, глядя на директрису щенячьими глазами.

– А тебе зачем так срочно, случилось чего?

– Нет-нет, просто мыло хочу купить.

– Мыло? – глаза директрисы поползли на лоб.

– Ага, у тёти Вали, – показала она на «мыльный» островок.

– Вика, ты же умная девочка, зачем тебе мыло за пятнадцать тысяч?

– Да вы просто не представляете, какое оно чудесное! Я попробовала бесплатно мыло для храбрости и в выходные ездила прыгать с парашютом, а я ведь раньше даже квартиру боялась снимать на пятом этаже. А вчера сама познакомилась с парнем, который мне всегда нравился, но я боялась, ведь он работает в крупной фирме, а я – обычный продавец, – она говорила это так легко и открыто, даже не давая себя перебить, и была совершенно не похожа на ту молчаливую замухрышку, которая пришла сюда работать год назад.

– Значит, в выходные будешь работать?

– Легко! Завтра и начну! – улыбалась Вика, параллельно пересчитывая тысячные купюры, что получила от начальницы. – Спасибо вам большое, – раскланялась девушка и, выбежав из кабинета, помчалась к островку с мылом.

На следующий день у бабушки скопилась небольшая очередь – всего десять человек, но каждый уходил от неё минимум с двумя свёртками, а через пару дней у неё была замечена одна из директрис местного магазина одежды.

– Ты чего это вчера покупала у нашей пенсионерки? – в голосе соседки по секции слышался налёт желчи.

– Да так, решила вот попробовать. У меня тут знакомая покупала у неё мыло «для спокойствия». Говорит, что все зажимы рассосались и сон крепкий вернулся. Я решила тоже рискнуть.

– Для спокойствия взяла?

– Нет, для успешности – пока по скидке. В следующем месяце оно будет на десять процентов дороже, – она сказала это так дежурно, словно разговор шёл не о каком-то сомнительном мыле, а о золотых серёжках.

Через два дня в срочном порядке было созвано собрание «всех адекватных», которое состоялось на втором этаже в фуд-корте. Осталось всего трое коммерсантов, не поддавшихся на странную «мыльную волну», и они как хранители здравого смысла должны были обсудить ситуацию в целом и предпринять какие-то действия.

– Я вчера видела, как у этой тёти Вали, – словно пробуя горькое имя на вкус, морщилась хозяйка «женского белья», – закупался сам директор ТЦ.

– Славик? Да он даже возле самого дорогого моего матраса мордой крутит! – возмутилась соседка по столику.

– Я тоже его видела. Лиза из обувного говорит, что он любовное мыло взял, якобы жене на день рождения.

– Мне кажется, просто всем эту бабку жалко! Они же как бездомные котята – эти пенсионеры. В глаза посмотрит, и слеза наворачивается! И никакое это мыло не волшебное.

– Точно!

– Согласна!

– Но для уверенности, чтобы всем доказать свою правоту, я взяла на нас на всех пробник. Называется «Очищающее».

– А для чего оно? – с нескрываемым любопытством поинтересовалась «матрасница».

– Понятия не имею. Просто очищающее. Должно быть, ничего особенного. А у меня проблемная кожа, не каждое мыло подойдёт, вот и выведем её на чистую воду.

– Классно придумано! Можно будет даже в прямом эфире всё снять и разоблачить эту шарлатанку.

– Ой, девчонки, вы такие молодцы, что всё так здорово придумали!

Мыло было разделено поровну – на троих. Следующая встреча была назначена через неделю. На ней должны быть подведены итоги и принято решение.

Каждая из бизнесменш взяла по куску и уже вечером опробовала его на себе.

На следующий день директор магазина косметики сделала официальное объявление на утренней летучке:

– С сегодняшнего дня я понижаю норму продаж на десять процентов, так как знаю, что выполнить её нереально, а значит получить премию – тоже.

Все были поражены подобным заявлением. Никто никогда не получал премии в этом магазине, обычно не хватало пяти процентов, а тут – десять. Продавцы встретили объявление аплодисментами, а уже после обеда директор подошла к кассирше и дала ей два оплачиваемых отгула, которые она выпрашивала за свой счёт для похода к сыну на утренник.

В торговом зале матрасов тоже произошли изменения. Был отменён ряд штрафов, а продавцов наконец согласились официально трудоустроить. Торговый центр снова заполнили овации. И лишь третий магазин, чья хозяйка участвовала в собрании, не отличился новостями. Спустя неделю была организованна новая встреча.

Открывала собрание Алла Андреевна из отдела нижнего белья.

– Ерунда, а не мыло – я вся чешусь от него, ничего не помогло, нужно её выводить на чистую воду! – ворчала она и показательно чесала предплечье.

– Алл, а ты точно мылом-то пользовалась? – посмеивались коллеги.

– Конечно! Я вам что, врать буду?! – её брови возмущённо изогнулись.

– Просто дело в том, что это мыло не кожу очищает, – посмотрела ей в глаза «матрасница», и в её взгляде что-то очень сильно изменилось.

– А что тогда? – голос у обвиняющей стороны заметно дрогнул.

– Душу. Я как начала умываться этим мылом, так сразу почувствовала, сколько грязи внутри меня и как она вымывается. Я, оказывается, такая стерва завистливая была, и даже вас, девчонки, терпеть не могла.

От подобных откровений у Аллы Андреевны отвисла челюсть.

– Вот-вот. И я как вспомню эти ощущения, когда на зарплате работников экономила, сразу в дрожь бросает. Каждый день голову этим мылом мою. Тётя Валя говорит, что главное – закреплять эффект делами. Чем больше отдаёшь, тем больше получаешь. И тут речь совсем не о деньгах, – включилась в разговор хозяйка магазина косметики.

– Да вы чего несёте! Вам же мозги промыли! – вскочила из-за стола Алла Андреевна.

– Мозги у нас действительно промылись, вернее, отмылись. Кстати говоря, тётя Валя сказала, что достаточно всего по пятьдесят грамм этого мыла, а дальше, если не сбавлять ход и самостоятельно не загрязняться мыслями и поступками, то можно вернуться к старому мылу и просто жить свободно. Поэтому мы купили по кусочку. Тебе, кстати, тоже взяли. Хочешь попробовать?

– Да идите вы! Я ни копейки не дам за эту ерунду!

– А мы тебе в подарок!

– В подарок? – искренне удивилась начальница бутика – в торговом центре никто никогда никому не делал подарков, даже на день рождения не скидывались.

– Ну да! А что такого? Нам будет приятно!

Обе закивали и протянули своей соседке небольшой яркий свёрток, перетянутый лентой.

– Но я ещё пробник не начала…

– Тогда начинай скорее. Тётя Валя говорит, что в следующем месяце съезжает.

– Как это съезжает?! – обрадовалась Алла Андреевна, но виду не подала.

– Да вот так. Говорит, что мало ей здесь места, собирается магазин целый открыть. Нас на новоселье зовёт, пойдёшь с нами?

– Нет, – буркнула женщина и, схватив свёрток, отправилась домой.

Вечером она долго смотрела на кусок пробника, который так и лежал нераспакованный. Внутри неё кипели сомнения. Решившись, она намылила руки и быстро сполоснула их под водой, словно боясь обжечься неведомой химией. Спустя пять минут её охватил резкий приступ стыда. Она взяла телефон и набрала номер своей продавщицы Вики, что заняла у неё денег на мыло.

– Алло, Виктория, извини, что поздно. Слушай, я тут подумала, ты завтра и послезавтра отдохни, а то работаешь уже две недели без выходных, так и сломаться можно.

– А кто же будет работать?

– Я сама выйду, не переживай.

Сотрудница горячо поблагодарила за такой шанс, и, видимо, под воздействием мыла для храбрости выдала:

– Знаете, я ведь увольняться хотела.

– Увольняться? – испугалась Алла Андреевна. Вика последнее время делала ей просто отличную выручку.

– Да. Но теперь вот задумалась. Спасибо, что позвонили, всего вам хорошего.

Они попрощались, а хозяйка магазина, чувствуя, что произошло что-то невероятное, решила устроить себе банный день. Она наполнила ванну, зажгла ароматические свечи и развернула подарочный свёрток. Сегодня она планировала очиститься полностью.

Однажды на дереве

Тёплое безмятежное утро субботы нарушили истошные крики:

– А-а-а, помогите! У-у-у, помогите!

Сначала в людях просыпался гражданский долг, а уж после просыпались сами люди, настойчиво борясь со своей совестью.

После пятидневной рабочей недели человечество было вымотано и выжато, как бельё после стиральной машинки, и всё, чего ему хотелось этим утром, – лениво разглаживаться в своих тёплых постелях, а не выходить на улицу и спасать нуждающихся.

– А-а-а, ну где же помощь?! – горько плакали снаружи.

– Да-да, сейчас, – бубнил каждый про себя, медленно натягивая штаны, надеясь, что кто-то из соседей придёт раньше.

Первым на помощь пришёл дворник, который до этого настраивал новую метлу в подвале. Борис Петрович обнаружил жертву не сразу: сигнал SOS есть, а жертвы нет. Он шёл на голос и, когда добрёл до нужной точки, его внутренний GPS сообщил:

«Вы прибыли на место, пострадавших не обнаружено, оставьте матерный комментарий и оценку своему дурацкому положению».

– Где ты? – взволнованно крикнул Борис Петрович, разглядывая окрестности, а заодно подметая тротуар.

– Здесь, на дереве, – сообщило нуждающееся в помощи лицо.

Прохрустев всеми позвонками, дворник всё же смог поднять голову так, что асфальт оказался вне зоны видимости. На тоненькой ветке старой берёзы, на высоте примерно трёх с половиной Борисов Петровичей (а дворник все измерения проводил в соотношении со своими личными размерами) сидела женщина, на вид от двадцати до тридцати пяти лет, судя по размеру и фасону обуви. Остальные части тела плохо угадывались из-за густой листвы.

– Барышня, как вы там оказались?

– Залезла.

– Согласен, не лучший из моих вопросов. Хорошо, а зачем вы туда залезли?

– Чтобы мне помогли, – жалостливо стонала жертва высоты.

– То есть как это? – дворник на полминуты впал в кататонический ступор. – Вы что, залезли туда, чтобы вам помогли слезть?

– Нет, чтобы мне помогли решить мои проблемы, – каждое слово звучало так жалостно, что у пробегающих мимо котов наворачивались слёзы.

Дворник понял, что имеет дело с психически неустойчивым человеком и тут нужно быть аккуратнее, иначе придётся оттирать асфальт до понедельника. Он вспомнил уроки психологической помощи, которые проходят все дворники перед выходом на работу, и задал максимально логичный вопрос:

– А из какого вы дома?

– Из тридцать девятого.

– А чего тогда в наш двор припёрлись? У вас что, своих берёз нет?!

– Мне ваш больше нравится, здесь парковка лучше.

– Вы что, на машине сюда приехали? – чем больше информации получал Борис Петрович, тем больше чувствовал, что тупеет.

– Конечно, не пешком же полкилометра идти.

– А как вас зовут? – вернулся дворник к психологическому воздействию.

– Ангелина.

– Красивое имя. Так звали мою первую метлу, – сглаживал он нервные вибрации, но, понимая, что от разговора не уйти, пошёл в атаку: – Ангелина, что у вас случилось?

– Вы всё равно не поймёте, – она снова начала плакать.

– А как же я тогда вам помогу?

– Не знаю, наверное, никак.

– Ну я тогда пойду? – Петрович опустил голову под привычным углом.

– Нет, подождите, я вам скажу. Дело в том, что я беременна.

– Вот те раз! – дворник снова задрал голову. – Вы что, с ума сошли, беременная по деревьям лазите?!

– Ну, я ещё не совсем беременна, пока только в планах, а вот отец – против.

– То есть как это? Он что, вас не любит?

– Нет, он просто со мной не знаком, мы в одном офисе работаем, и он мне очень нравится, я от него детей хочу, а он… – хныкнула она так сильно, что стая ворон с соседнего дерева, не в силах терпеть эту драму, улетела прочь из города. – Он этой мымре Кате кофе вчера купил.

Дворнику показалось, что его затягивает в какой-то водоворот бреда, и если он будет продолжать общение, то уже не сможет вылезти наружу и сам залезет на дерево.

– А эта мымра… – начал он.

– Не называйте её так, она моя подруга вообще-то!

– Хорошо, а эта Катя тоже от него детей хочет?

– Нет, у Кати своих двое уже.

Дворник тяжело вздохнул. Его внутренний стержень начинал ослабевать. В данный момент он с наслаждением вспоминал беседы с пьяницами и бомжами, которые так ненавидел в обычное время. Но у тех в словах хотя бы присутствовала логика, и от них можно было уйти, а тут…

– Может, вам сто́ит узнать у него по поводу детей? Попросите, наверняка он не откажет вам в помощи.

– Да за кого вы меня принимаете?!

Берёза затряслась, и на асфальт полетели листья.

– Эй! А ну не трясите! – послышался злобный бубнёж, а затем звук шаркающей метлы. – Им ещё до октября желтеть.

– Извините. Я же не девушка лёгкого поведения, зачем мне дети без мужа? Мне нужно, чтобы он за мной ухаживал, на такси возил, цветы дарил и кофе покупал, а потом в ЗАГС повёл.

– А ему вы об этом говорили?

– Нет. А вдруг он скажет «нет»?

– Ну, значит, не судьба.

– Как это – не судьба, если по звёздам у нас полное совпадение? – на этот раз девушка огрызнулась.

– Ну так идите и не переживайте, раз у вас всё судьбой предначертано!

– А вдруг он атеист и в судьбу не верит?!

Борис Петрович сел на бордюр и достал из кармана пачку сигарет, которую отобрал у школьников. Сам он не курил, но чувствовал, что вот-вот сорвётся.

– Хотите, я с ним поговорю? – осенило его вдруг.

– Хочу. А что вы ему скажете?

– Скажу, чтобы он срочно бежал из страны, – прошептал себе под нос Петрович и тихонько похихикал.

– Я вообще-то вас слышу, – обидчиво промычала «высотница».

– Эвона как. Ладно, скажу, что я – это он, только из будущего. И если он не женится на вас, то станет дворником.

Наконец наступила тишина. Даже ветер перестал тревожить верхушки деревьев. Только странные вибрации исходили от берёзы и колыхали асфальт. Кажется, девушка размышляла.

– Думаете, сработает? – наконец раздался голос сверху.

– В данной ситуации? Уверен.

Берёза затряслась, послышался хруст, дворник вскочил с бордюра и принялся подстраховывать. Медленно появилась нога, затем вторая, потом, почему-то рука – девушка явно была акробаткой.

– Я застряла, – плакала она, – зацепилась ремнём за ветку.

Петрович поднял метлу и, точно крючком, начал снимать несчастную с ветки.

– Ай! – раздался треск, и женщина стремительно начала спускаться вниз.

Упав прямо в руки дворника, она придавила его к земле, где он распластался, точно осенний лист.

– По вторникам он обычно завтракает в пекарне на углу, столик у окна. Вам во вторник удобно? – спросила молодая особа с гнездом в волосах и размазанной по лицу тушью.

«Ещё и накрасилась перед тем, как взбираться», – ворчал про себя Петрович.

– Удобно.

– Спасибо вам большое! Хотите, я вам новую метлу подарю?

Они вместе взглянули на сломанный при падении инструмент.

– Подарите мне обещание, что вы больше никогда не будете лазить по деревьям!

– Честное секретарское! – отдала девушка честь, приложив руку к гнезду.

Они разошлись, чтобы встретиться на этом самом месте через неделю.

– Вы зачем туда опять залезли? Он сказал вам «нет»?

– Он сказал «да»! Я пришла за советом, но у меня нет вашего номера, и я не знала, как вас найти. Решила воспользоваться старым способом, вы же не против?

– Да чего уж там, рассказывайте.

Ипохондрик

Когда все местные дети играли в казаков-разбойников, хали-хало, вышибалу и Царя горы, Вася играл в диету. Нет, Вася не был полным ребёнком и не был больным. Папа не пил, маму уважал, да и денег у родителей было достаточно, чтобы Вася мог хоть каждый день есть блины с мясом и пить газировку вместо чая, но мальчуган не ел и не пил.

В то время как его сверстников заставляли жевать гречневую кашу через угрозы и мольбы, Вася уже умел эту самую гречку проращивать. Мальчишку этого боялись все местные и те, кому местные про Васю рассказывали. Дело в том, что парень сам вёл мать в больницу, чтобы ему там сделали все необходимые прививки и даже больше – на случай, если родителям вдруг кольнёт поехать в тропики или в китайскую провинцию.

В десять лет Васю обследовали больше десяти врачей, и по итогу диспансеризации парню был поставлен диагноз: ипохондрия в средней форме.

Ему бы поставили и тяжёлую форму, но врача-сомнолога ещё не было в их городке, его только собирались направить туда, и его прибытие ожидалось через три года, когда для поликлиники построят новое крыло. Вася сильно расстроился, потому что проблемы со сном у него точно были, а терапевт и детский психолог, по его мнению, слишком некомпетентны в таких узких вопросах.

Друзей у Васи не было. Вечно сопливые пацаны и перемазанные зелёнкой девчонки пугали Васю больше, чем фильмы по романам Стивена Кинга.

Родители били тревогу. Их сын был умным и здоровым ребёнком, но его помешательство на собственном здоровье сводило всех с ума. Отец бросил курить, потому что Вася не пускал его домой, пока от того пахнет табаком, угрожая родителю, что сдаст маме все папкины заначки. Маму Вася доводил до слёз, когда пугал её разными болезнями, если та не сходит на флюорографию или не будет раз в два месяца сдавать весь перечень анализов и есть овощи вместо яичницы и жареной колбасы.

Психолог, которого Вася не любил, но уважал, посоветовал искать корень проблемы вне дома. Но мальчик вне дома бывал только в случае острой необходимости и когда в город приезжали со своими лекциями новые врачи узких специальностей. Для Васи эти люди были круче, чем герои Marvel и DC, вместе взятые. Он свято верил, что случись на земле межгалактическое вторжение, от смерти его сможет спасти не какой-то там супергерой в пёстром трико, а нефролог – врач, специализирующийся на лечении болезней почек.

Всё встало на свои места, когда Васю в очередной раз забирали от бабушки, что жила в соседнем городе. Женщина эта была ходячей энциклопедией. Она годами записывала и запоминала все выпуски медицинских телепередач. В своё время она даже заряжала воду вместе с Чумаком и выполняла установки Кашпировского, а уже много позже в её жизни появились такие «гиганты медицины», как Малышева и доктор Мясников.

Бабушка вела конспекты, составляла списки и состояла более чем в ста группах о здоровье и медицине на сайте «Одноклассники». Женщина несколько раз пыталась привлечь дочь к своим увлечениям, но та даже не слушала, называя телевизор зомбоящиком. Другое дело Васька. Девственный сосуд, который можно наполнять любой информацией, а уж такие авторитетные люди, как родная бабушка, точно будут иметь популярность и уважение в мире детского восприятия.

Было принято решение сократить встречи родственников либо проводить их только в сопровождении всей семьи, чтобы, не дай Бог, разговор не зашёл в левое русло.

Постепенно Вася стал забываться. По первости масло сливочное в кашу стал добавлять, затем – варенье, а после и вовсе котлет попросил. Зимой, когда наступил пик заболеваемости среди населения, папа вывез Ваську на горку, естественно, соврав, что они едут на приём к гастроэнтерологу.

– Один раз прокатишься, и поедем к любому врачу, обещаю! – уговаривал он сына и тряс ватрушкой.

– А к мануальному терапевту сводишь? – с надеждой в глазах спрашивал Васька.

Отец закатил глаза, но согласился.

Васька спустился с горки. А потом ещё раз и ещё двадцать пять раз. Вечером, набрав полные штаны и ботинки снега, он вдруг вспомнил, что им нужно к врачу, но отец сказал, что поликлиника уже закрыта и ехать придётся завтра. Васька не расстроился и попросил завтра проехать снова через горку: кататься не обязательно, можно просто посмотреть, как другие это делают.

Горкотерапия длилась неделю. Потом Ваське подарили коньки, и он впервые понял, как иногда бывает весело столкнуться с кем-то лбом или шлёпнуться на задницу.

А потом Васька заболел – горло красное, сопли зелёные. И тут родители пригорюнились. Вот, кажется, и всё: сейчас он им устроит заседание суда с выявлением всех причинно-следственных связей и вынесением приговора.

Но Васька молчал. Он переписывался со своими новыми друзьями, с которыми познакомился на катке. Те его подначивали и шутили, что Вася – слабак и нюня, а тот, в свою очередь, заявлял, что слабаки с температурой в кровати лежат и над картошкой дышат, а он уже всю комнату убрал и даже сходил коньки наточил, хоть родители были и против. За два дня до получения больничного листа Вася уже покорил самую большую горку в городе, а ездил он туда с бабушкой, которая впервые по просьбе внука нажарила блинов с мясом.

Так себе ограбление

Варвара во все глаза смотрела третий сон с Томом Харди в главной роли, когда в её квартиру позвонили.

– Кто там такой смелый, что лишил меня сексу с Буйным Максом?! – вопила женщина ещё на подходе к двери.

– Проверка газовых счётчиков, – любезно отозвались с той стороны.

– Вы чего, обмороки недоделанные, у меня шестнадцатый этаж! Какой газ?! Я сейчас ваши лица в фотопортрет делать буду! Я ваше начальство на хомуты порву! Вы у меня дышать будете по счётчи…

Не успела она закончить фразу, как после щелчка замка в её квартиру ворвались двое в масках. Один повалил женщину на пол и придавил коленом.

– Помогите! – завопила женщина. – Дебилы грабят!

– Заткнись, сучка! – приставил грабитель нож к горлу жертвы.

– Тьфу ты! От сразу видно, что мужики никакие нынче пошли! Ты бы постеснялся нож такой к горлу подставлять, им не то что человека, колбасу вареную не зарежешь! Не позорься, иди и на кухне нормальный возьми, я вчера только наточила!

Ошарашенный подобным предложением бандит посмотрел на своего товарища, и тот, пожав плечами, ушёл на кухню.

– Где деньги?!

– Не, ну вы точно ума великого не блещете! Какой дурак в понедельник приходит грабить?! Ты что, не видишь? – показала Варвара на свою голову.

Даже через скрывающую половину лица маску можно было разглядеть недоумение в глазах грабителя.

– Чего я не вижу?!

– Как это чего?! Как чего?! Я всю субботу в салоне проторчала! Пять тысяч только за одну завивку отдала, а он не видит! Ты думаешь, я с деньгами в кошельке по выходным дома в потолок плюю?! Да у меня маникюр, SPA и турпоход в продуктовый, а если вечером что-то остаётся – иду оплакивать потраченное в караоке.

– Золото есть?! – вернулся подельник с огромным блестящим и идеально наточенным ножом.

– А как же?! Вон стоит, разбирай да вымывай, – показала Варвара на старенький «Горизонт».

– Украшения давай! – никак не мог угомониться преступник.

– Женщину украшают лишь года! – гордо заявила Варвара.

– Да я тебе! – замахнулся кулаком тот, что удерживал Варвару на полу.

– Ладно-ладно, угомонись, тоже мне «руки-базуки», только и можете, здоровые мужики, беспомощных женщин силой унижать. За шкафом всё спрятано!

Двое в масках подошли к здоровенному, под потолок, шифоньеру марки «Русь», который одним своим видом вызывал дикую усталость. Вцепившись в деревянную махину, грабители принялись двигать его к единственному свободному месту, пыхтя и ругаясь на издержки «профессии».

Когда шкаф был побеждён, обливающиеся по́том грабители принялись рыскать за ним в поисках добычи. На полу лежала смятая и покрытая толстым слоем пыли драповая шляпка с приколотой брошкой, несколько проездных билетов пятилетней давности и пятнадцать пачек сигарет.

– От Серёга, прохвост недобитый. А говорил, что бросил! Вот где его заначки! Ой, спасибо вам, качки вы мои твердолобые! Сразу видно, Господь справедлив, коль одного не додаст, так другим компенсирует. Давно я эту шляпку достать не могла, да и обои за шкафом давно пора поклеить.

– Где украшения?! – взревел тот, что был с ножом.

– Да вон же, брошка серебряная, забирайте! Пущай и дорогая сердцу мелочь, но для вас, ребята, я готова на жертвы. Сигареты тоже можете забирать, я пока ещё не настроена курение в себя принимать!

Тут один из налётчиков печально взвыл и со злости ударил кулаком по стене.

– Правильно! – заявила Варвара. – Ибо нефиг этим соседям сериалы свои слушать на полную громкость, когда я имею удовольствие книжки читать! Ну ладно тебе, не расстраивайся! Нюни тут развесил! Иди вон, в холодильнике перцы фаршированные лежат! Угощайся! Больше предложить мне вам нечего, а так хоть уйдёте с пустыми руками, да не с пустыми желудками!

Делать нечего, грабители прошли на кухню, а следом за ними зашла и хозяйка.

– Руки сперва с мылом мойте, мне тут инфекцию распространять не надо, – сурово заявила женщина и достала из холодильника кастрюлю с перцами.

Грабители ушли в ванную, а Варвара тем временем уже вытащила из холодильника банку огурцов, колбасу, холодец, сыр и литр самогонки, которую ей отец нагнал на «всякий пожарный».

Грабители, вернувшись на кухню, испытали состояние, близкое к шоковому, когда увидели накрытую поляну и Варвару, попивающую вермут во главе стола.

– Ну, чего стоим? Или всё ещё счётчики проверять хотите?!

Мужчины уселись за стол и, приняв по пятьдесят граммов за проваленную операцию, принялись за перцы.

Разговоры получились интересные. Варвара поведала грабителям подноготную всех своих бывших и о себе рассказала «вкратце», а грабители, подвыпив, поделились своими историями, как до жизни такой каждый докатился.

Оказывается, один из них – бывший менеджер, которого в кризис уволили, а второй на операцию матери никак накопить не может, вот и решил по кривой дорожке пойти.

Сидели они так до самого утра. Варвара даже гитару достала откуда-то с балкона, правда, струн на ней было всего четыре, да и играть никто толком не умел, но это их не остановило.

– Ой, мужики, хорошо с вами, настроение подняли, а то всё одна да одна. А приходите в следующем месяце, как зарплату получу, может, чего поинтереснее сообразим. Тут, кстати, на восемнадцатом этаже мой бывший живёт, а у его мымры, лицо её тараканье, серьги изумрудные, мне когда-то обещанные. Только про газ больше не упоминайте, скажите лучше, что вентиляцию проверять пришли, у нас вон в ванной плесень на потолке уже разговаривать начала. Давайте на посошок, да я спать пойду. Завтра обои за шкафом с утра клеить.

Мозоли

– Вы что с ребёнком сделали? Он весь вечер проплакал из-за боли в ладонях! – кричала мамаша на всю раздевалку так, что некоторые, пришедшие на занятие впервые, начали собираться домой.

– Это мозоли. Ваш сын пришёл заниматься спортивной гимнастикой, а не шашками. Чего вы хотели, отдавая его в спорт? – оправдывался тренер.

– Ему восемь лет! Должны быть специальные средства, защита от таких вот мозолей!

– О чём вы? Какие средства от мозолей? Сейчас кожа огрубеет, покроется коркой, их будет меньше. Нужно потерпеть, иначе никак, – Фёдор Иванович, заслуженный тренер, разводил руками.

– Потерпеть? Вы с ума сошли? Всё, мы у вас больше заниматься не будем, пойдем в частный спортзал, где подобное не допустят!

Год за годом гимнастическая школа становилась всё более похожей на фитнес-центр. Олимпийское золото уже мало кого интересовало, имена чемпионов прошлого и настоящего меркли на фоне имён известных блогеров, медийных личностей и других более популярных спортсменов вроде футболистов. Тренеры всё больше начали походить на обслуживающий персонал: родители сами диктовали им, как нужно проводить тренировки и как разговаривать с детьми.

Фёдор Иванович растерял почти всех учеников и был снят с оклада вместе со многими коллегами. Результатов школа не давала, как ни старалась. Дело шло к закрытию.

Однажды Фёдор Иванович вообще оказался в лёгком ступоре, закончив работать в обед. Он выпустил очередную группу дошколят, не желающую идти в спортивный класс, а других спортсменов на горизонте не наблюдалось.

Давно он не прогуливался по улицам в будний день так рано – было весьма непривычно. Обычно тренировки начинались с самого утра и заканчивались поздним вечером. Кроме матов и спортивных снарядов Иваныч видел только закаты и рассветы, а тут целый мир вокруг – такой молодой и жутко деловой.

Игнорируя общественный транспорт, Иваныч побрёл домой через дворы и гаражи – спешить ему было некуда. Миновав бо́льшую часть пути, он вышел на старый заводской стадион, где кроме бегунов-однодневок, лениво наматывающих круги в надежде похудеть к очередной субботе, на трибунах проводили свой досуг некоторые безработные жильцы близлежащих малосемеек.

Путь к дому пролегал через спортплощадку, которую чудом ещё не сдали на металлолом.

На брусьях курили и громко матерились какие-то школьники, их грязные портфели валялись на земле.

«Должно быть, ребята из малосемеек», – подумалось Фёдору.

– Эй, шпана, почему не в школе? – поинтересовался тренер.

– А тебе какое дело? – рявкнул тонким голоском один из пацанов, на вид лет десяти.

«И правда, какое мне дело? Это же не мои ученики», – подумал Фёдор, а вслух сказал:

– Тебя что, родители не научили, как со старшими разговаривать? И про уважение не рассказывали?

– Шёл бы ты, дядя. Не тебе мне про уважение чесать, – сплюнул пацан на землю.

– Чего-о?

Иваныч начинал выходить из себя. Никто из детей никогда с ним так не разговаривал, даже те, которым родители в зад дуют.

– Да ты, сопляк, совсем оборзел? Может, мне тебя уважению научить?

– Чему ты меня научишь, старый козёл? Ты же на полпути в могилу.

– В могилу? Старый? А ну, брысь со снаряда! – скомандовал своим привычным тренерским голосом Иваныч и, подойдя к пацану, потянул его за ногу.

– Ты чего, дядя? – соскочил тот, а следом за ним и его молчаливый друг.

Освободив брусья, Иваныч запрыгнул на них одним рывком и повис на руках. Сделав несколько сильных махов, он встал вертикально – голова внизу, ноги наверху.

– Ничего себе мужик даёт! – подал наконец голос второй мальчишка.

После этого Фёдор соскочил со снаряда, сделав сальто назад. Правда, приземление получилось не очень удачное (возраст), да и практики не было уже очень давно. Он отделался лёгким ушибом колена, но не взвыл от боли, хотя и очень хотелось.

– Ого! Как это вы так сделали?! – резко перешёл на «вы» тот, кто недавно дерзил мужчине, словно дворовому псу.

– Гимнастикой занимался, – не в силах сдержать одышку, гордо заявил мужчина. – И преподаю. Точнее, преподавал.

– А меня не нау́чите? – подал голос второй мальчуган.

– Нет! – отрезал мужчина. – У тебя духу не хватит, на первой же тренировке взвоешь, мозольки на руках заболят.

– Пф, мозольки! – с этими словами парень показал свои ладони, они были все в кровавых волдырях.

– Где это ты так? – удивился тренер.

– Мы с Тимохой иногда подрабатываем у его дядьки, траншеи копаем вместо первых уроков.

«Так вот почему они не в школе».

– Спортсмены не курят, – начал искать новые оправдания Фёдор: уж больно ему не хотелось тащить всякую шпану в зал.

– Подумаешь, да мы бросим на раз-два, только научи́те нас так же! Мы тоже хотим сальто уметь делать, пацаны офигеют, когда увидят!

Второй пацан молча кивал.

Фёдор задумался.

– Ну пожалуйста!

– Чтобы так научиться, нужно каждый день ходить на тренировки, хотя бы на два часа.

Тут-то парни и задумались. Лица их поникли, а потом один спросил:

– А вечером ходить можно? Мы утром на работу ходим.

– Можно, почему же нет, – пожал печами Фёдор Иванович. Он вдруг увидел знакомый огонёк в глазах этих невоспитанных сорванцов.

– Тогда мы завтра придем?

Мужчина вздохнул. Новых групп у него всё равно в ближайшую неделю не предвиделось, а дома мариноваться желания не было.

– Бес с вами, приходите к шести, вот адрес, – достал он визитку спортшколы из рюкзака и вручил одному из парней.

Тот схватил её и, небрежно смяв, сунул в задний карман.

Тренер усмехнулся и побрёл домой. Он знал, что ни один из этих двоих не придёт.

– Иваныч, чего домой не идёшь? – спросил на следующий день один из коллег, который тоже выпустил очередную группу.

– Да так. У меня тут ученики новые должны прийти, – усмехнулся, сам не веря своим словам, Фёдор.

– Ещё одна партия тепличных неженок, – пробубнил в ответ коллега. – Два-три занятия отходят, а ты из-за них торчи тут весь день.

– Может, и вообще не придут…

После этих слов в зал зашли двое вчерашних парней – лохматые, грязные, громко матерящиеся.

– Эти, что ли, к тебе? – с опаской спросил тренер.

– Да, эти, – удивлённо ответил Иваныч и подошёл к мальчишкам.

– Пришли, значит.

– А то!

– Ну что ж. Идите переодеваться.

Началась тренировка. Иваныч решил сразу из них весь дух (а заодно и дерзость) вымотать, дав им полный комплекс: разминка, растяжка, подкачка, ну и десять минут батута.

– Ну что, всё? Сдулись? – спросил тренер в конце тренировки, глядя на раскрасневшиеся потные лица.

– А можно завтра мы на козле попробуем? – спросил один из парней, указав на снаряд.

Иваныч был в лёгком шоке, но, не подав виду, сказал:

– Это конь. Можно. Приходите к шести.

На следующий день он был уверен, что мальчишки не вернутся. Боль в мышцах должна была отбить всякую охоту, но парни вернулись. На удивление, они стали ходить почти каждый день, постоянно требуя научить их чему-то новому. Как только один из них научился делать сальто назад, учеников у Фёдора прибавилось. Через год у него уже была целая группа из не самых благополучных семей и домов. Многие, конечно, отсеялись и вернулись на улицу, но несколько человек всё же продолжили тренировки, и на зависть остальным тренерам Иваныч впервые за последние годы поехал на областные соревнования.

Медалей его ребята не завоевали, но это только раззадорило пацанов, и они перевелись в спортивный класс. Тренировок стало больше, сдавались разряды, завоёвывались первые грамоты.

Опыт Иваныча был перехвачен другими тренерами. Шпану собирали по всему городу. Этим ребятам не нужно было согласие родителей, никто за них особо не переживал. Никто, кроме их тренеров. Большинство парней, окончив школу, поступили в техникумы и институты, завязав с большим спортом, но достойно войдя в большую жизнь. А некоторые поехали на сборы. В их числе были и ребята Фёдора, их судьба уже была предопределена. Впереди маячил первый в их жизни чемпионат Европы.

Усатый гость

Никита Сергеевич был самым известным тараканом в общежитии. Имя он получил за свою непреодолимую любовь к консервированной кукурузе. В ней он был зачат, в ней родился, в ней и планировал закончить свой век. Благо в общежитии с этим проблем не было. Банки из-под консервов часто валялись порой в самых неожиданных местах, и нередко переходили в разряд пепельниц, ещё не будучи до конца опустошёнными.

Никиту Сергеевича знали в лицо, его уважали и стремились убить все жители дома, но «усатый» всегда избегал страшной участи. Постепенно к нему пропал интерес, так как всех остальных его сородичей вывести всё же удалось. Таракан смог каким-то образом выработать иммунитет к абсолютно всем возможным ядам. Он часто ночевал в разбросанных по всему коридору ловушках, которые жители общежития прозвали хрущёвками.

Однажды в общежитие въехал непрезентабельного вида профессор по фамилии Угрюмов. Дядя этот был известным на всю область химиком, а в общежитие переехал, так как при разводе его жена и двое оборзевших сыновей-старшеклассников отжали у Угрюмова всё движимое и недвижимое имущество. Профессор был человеком очень педантичным, чистоплотным, а ещё гордым. В общем, совершенно ненормальным по меркам общежития.

Профессора невзлюбили быстро – примерно через полчаса после его приезда.

– Морда шибко умная, – в принципе это всё описание, которое смогли дать ему жители этажа.

Не успел он въехать, как тут же начал своим уставом донимать всех местных.

– В коридоре не курите, посуду свою по кухне не разбрасывайте, воду в туалете смывайте, полы мойте, – список требований Угрюмов зачитал на общем собрании, которое созвал сам и являлся единственным его участником, не считая Никиты Сергеевича.

Угрюмов не ждал любви от новых соседей. Он ждал тишины, чистоты и покоя. В общежитии, естественно, получить подобное сложней, чем собаке диплом бакалавра.

Каждое утро профессор плыл в уборную в густом тумане сигаретного дыма. Иногда получал веслом по голове и тут же слышал в свой адрес призывы вроде: «Аккуратней быть надо».

Пару раз Угрюмов прилипал к полу на кухне. Приходилось идти в свою комнату босиком. Правда, когда он возвращался за обувью, её уже кто-то успевал стащить. По ночам он засыпал под звуки расстроенной своей судьбой гитары, благородного гусарского мата, а ещё разбивающейся посуды и драки соседей.

Мужчина ненавидел этот дом, и дом отвечал ему взаимностью, но, так как дела у профессора шли неважно, обоим приходилось терпеть общество друг друга.

Угрюмов познакомился с Никитой Сергеевичем ранним декабрьским утром, перед самым Новым годом.

Таракан неспешно прогуливался по стене прачечной, где химик в это время стирал носки.

– Добрый день, – поздоровался Никита Сергеевич. Ну, точнее, он не здоровался, а просто пошевелил усами, но условно это можно было считать проявлением хороших манер.

Угрюмов был в шоке. Такой наглости он не видел, даже когда жена во время суда целовалась с его адвокатом. Тогда-то он и понял, что дело дрянь. Вот и сейчас рыжая дрянь ползла прямо перед ним.

Профессор замахнулся носком, чтобы прибить Никиту Сергеевича, но тот был проворен и легко увернулся от удара. Тогда Угрюмов решил кинуть в насекомое тапку, но взглянул на грязный пол и передумал.

Позже они стали часто встречаться во всех уголках общежития, кроме комнаты самого профессора, так как его жильё было единственным, которое убиралось не реже раза в неделю.

Никита Сергеевич олицетворял собой весь тот бардак, что творился в общежитии и, казалось, был его сердцем. Угрюмов поставил целью своей жизни убийство этого паразита и разработал свою собственную отраву, которую раскидывал по углам общежития.

Со временем отрава подействовала. Из общежития сбежали все пауки, клопы и даже пара алкоголиков, но Никита Сергеевич отказывался покидать границы родного государства.

Жильцы оценили вклад Угрюмова в наведение порядка, и в знак признательности наконец выдали ему ключ от душевой, но общаться с ним так и не начали.

Наконец профессор сдался. Никита Сергеевич в очередной раз победил.

В новогоднюю ночь весь дом, как и полагается, праздновал. В воздухе стоял запах мандаринов, дешёвого шампанского и фейерверков, которые запускались прямо в коридоре.

Угрюмов сидел в своей комнате и читал «Превращение» Кафки, когда куранты отбивали положенное число ударов.

За окнами взрывалось красками небо, за деревянной дверью взрывался хохот. Весь мир веселился, радовался и пел. Весь, кроме Угрюмова.

Он накрыл себе скромный стул, на который поставил любимый с детства салат «Нежность», бутерброды со шпротами и бутылку «Дербента».

Угрюмов поднял бокал, чтобы чокнуться с пустотой, и тут заметил на стене Никиту Сергеевича.

Тот словно смотрел на него и шевелил противными усами.

Мужчина хотел было запустить в таракана тапку, но вдруг понял, что это его единственный гость за последний год.

– Ваше здоровье! – махнул профессор рюмкой и осушил её, закусив салатом.

После принятого на голодный желудок профессор окосел и, увидев, что таракан никуда не делся, решил от скуки заговорить с ним. Мужчина нашёл в этом живом существе заинтересованного собеседника и вылил на тараканью душу все свои страдания, после чего закрепил сказанное ещё одной рюмкой. Потом он достал из холодильника початую банку кукурузы и поставил на пол.

Никита Сергеевич, не раздумывая, бросился к любимому лакомству, а как только набил желудок, вылез наружу и уселся на краешек банки.

Угрюмов взглянул на него и в порыве пьяного преображения ощутил в таракане родственную душу.

Всю ночь они болтали о том о сём. А под утро профессор даже закурил, стрельнув сигарету у спящего под его дверью соседа.

Никита Сергеевич ушёл спать в свою хрущёвку. В гости к профессору таракан заходил нечасто – только по праздникам и когда чувствовал духовную нестабильность и одиночество Угрюмова. Чаще они встречались в прачечной или в коридоре.

Химик всегда здоровался с тараканом как со старым другом, а тот вежливо шевелил усами. Кто бы мог подумать, что среди целого дома людей, человек сможет найти собеседника лишь в лице обычного насекомого, которое, по уму, нужно истреблять. Но, как ни странно, высшее звено развития так и не смогло найти нужных слов поддержки и понимания там, где молчаливый таракан просто шевелил усами.

Дядя, купи телевизор!

– Вон тот лопух – мой, – заявил Женя своим коллегам, когда увидел, как в магазин со стороны выхода пытается зайти мужчина нелепого вида.

Автоматические двери отказывались пускать будущего покупателя, хотя он подходил к ним вплотную, приседал, подпрыгивал и даже пугал олимпийским разбегом.

Наконец кто-то вышел, и усатый мужичок в круглых очках, одетый в клетчатую рубашку, заправленную в безразмерные брюки, всё-таки проник в магазин.

– Добрый день, что-то конкретное ищете? – возник Женя из-за стиральных машинок, словно призрак Мойдодыра.

– Да. Здравствуйте, – немного испуганно ответил мужчина и поправил очки, которые чуть не потерял от внезапного появления менеджера зала. – Мне нужны батарейки в пульт. У вас продаются?

– Коне-е-е-чно! – проблеял Женя и озарил торговый зал своей белоснежной улыбкой. – Пройдемте.

Женя вёл покупателя специальными окольными путями, проводя экскурсию по скидочным товарам. Но мужчине не приглянулся ни моющий пылесос за семьдесят тысяч, ни двухдверный холодильник, в котором можно хранить оленя целиком, ни даже кофеварка за сто тысяч рублей, что сама варит кофе по голосовой команде.

Это была лишь разминка.

– Вот отличные батарейки! – продемонстрировал упаковку Евгений.

– Но они же сто́ят как целый аккумулятор на машину… – мужчина поправил очки.

– Зато надёжные! Хоть вместо этого самого аккумулятора ставьте, – настаивал продавец.

– А подешевле нет?

– А вы расчётливый! – похвалил его Евгений. – Есть то, что вам нужно! Вот, смотрите, эти батарейки можно заряжать самостоятельно и больше не придётся ходить в магазин за новыми!

– Сам смогу заряжать? – заинтересовался мужчина.

– Да, только нужно купить специальный зарядник. Вот этот, – Женя указал на устройство, и мужчина присвистнул, завидев цену.

– С другой стороны, вы правы. Один раз купил и навсегда. Экономия. Спасибо вам огромное! – мужчина взял батарейки и зарядник, и уже было побрёл к кассе.

– Подождите! – Женя его не отпускал, вцепился как клещ, который только начал раздуваться от крови. – У вас розетки дома обычные?

– Ну да.

– Тогда, к сожалению, я вынужден вас огорчить, – Женя тяжело вздохнул, – с обычными зарядник не будет работать, нужен специальный сетевой фильтр с предохранителем. Простите, что напрасно вас обрадовал, – продавец состроил такую сожалеющую мину, что даже мальчик, который шёл рядом с мамой и без конца ревел, переосмыслил свою политику, пообещав, что выучит сегодня все уроки.

Мужчина тоже был не из камня и попросил дать ему пару сетевых фильтров.

Женя настоял на том, что фильтры лучше поставить во всех комнатах, особенно на кухне, чтобы вся «тяжёлая техника» была под надёжной защитой.

Пришлось взять корзинку. Мужчина предпринял очередную попытку прорваться к кассе, но менеджер уже подвёл его к новеньким телевизорам.

– Спасибо, мне вполне хватает моего старенького кинескопа, – улыбнулся извиняющейся улыбкой покупатель.

– Да вы только посмотрите на его диагональ! На качество изображения! На толщину! – Женя произносил эти слова с таким восхищением, словно читал стихи возлюбленной. – Вы женаты?

Мужчина кивнул.

– А теперь представьте: вы можете водить жену каждый день в кино! Только ходить никуда не нужно, кинотеатр уже у вас дома! Бесплатно!

– Но я не готов к таким тратам… – пытался вежливо отказаться мужичок.

– Футбол любите?

Мужчина снова кивнул.

– И я! Обожаю просто! Настоящий фанат! – лукавил Женя, хотя сам футбол терпеть не мог. – У вас будет ощущение, что вы на стадионе! Соседи будут облизываться, заглядывая вам в окно!

– Я живу на семнадцатом этаже.

– Поверьте, с таким экраном вы сможете смотреть трансляцию, гуляя в своём дворе! И даже без очков!

Мужчина снял окуляры и протёр их о рукав рубашки. Было видно, что он весь в сомнениях.

Женя знал: сто́ит ещё немного надавить, и покупатель сломается.

– Вы можете взять в рассрочку, без процентов.

– У меня есть деньги. Вот только дочка замуж выходит через неделю, я хотел ей эти деньги подарить. Откладывал их долго.

– Замечательно, поздравляю! Но, подумайте сами, с таким телевизором ваша дочь и её будущий муж будут частыми гостями в вашем доме, разве это не прекрасно? Они тоже смогут ходить в бесплатный кинотеатр, а вам дарить радость общения!

– Прекрасно… – мужчина таял на глазах.

На кассу он дошёл с тревожной, но широкой улыбкой. Там ему впихнули для полного комплекта энергосберегающие лампочки и зарядник в прикуриватель.

А улыбка Жени была ещё шире и ярче, чем прежде. Ею, казалось, можно было направлять корабли в море.

Женя заработал к зарплате небольшой бонус и поспешил рассказать о своих успехах любимой.

– Ты бы меня сегодня видела! Я такую выручку сделал, что мне по-любому пару тысяч к премии добавят! – пел он в трубку самодовольную песню победителя по жизни.

– Я тобой горжусь! – послышался ответ. – Ты только не задерживайся сегодня, мама там целый банкет организовала по поводу вашего знакомства, а папа сюрприз какой-то грандиозный приготовил. Я так волнуюсь, хочу, чтобы всё прошло хорошо!

– Не переживай, буду вовремя! Расскажу им сегодня о своих успехах на работе. Они меня точно полюбят.

Вечером Женя купил цветы, бутылку вина и, приехав на такси по указанному адресу, поднялся на лифте на семнадцатый этаж. В коридоре стоял шум от трансляции футбольного матча. Жители одной из квартир смотрели футбол так громко, что звук их телевизора даже заглушал собачий лай соседских питомцев.

Женя звонил в дверь с полминуты. Наконец ему открыла его невеста. На ней не было лица.

Парень зашёл внутрь и увидел будущую тёщу, что сидела за столом и залпом пила шампанское.

– Представляешь, папу сегодня развели на кучу какого-то хлама и дорогущий телевизор, – прошептала у порога девушка. – Мама говорит, что не знает, где он взял деньги. Но папа клянётся, что никаких кредитов не брал.

Парень снял ботинки и подошёл к столу. Там он познакомился с опечаленной тёщей, которая даже вставать не хотела от одолевающих её расстройств.

По бокалам разлили вино, и дочка позвала отца во время перерыва матча.

Когда Женя увидел знакомые очки и усы, в желудке у него как-то резко похолодело.

– Знакомьтесь. Папа, это Евгений, мой жених, Евгений, это Фёдор Борисович.

Фёдор Борисович протянул руку и, к удивлению дочери, сказал, что они уже познакомились сегодня утром.

– Ну что, Жень! Раз уж такое дело, пойдем смотреть футбол, чего тут за столом киснуть, я же знаю, что ты настоящий фанат! – предложил мужчина. Вид у него был довольный, как у сытого кота: он явно был в восторге от покупки.

Посередине комнаты, освещённой новенькими энергосберегающими лампами, где из каждой розетки торчал сетевой фильтр, торжественно сиял огромный телевизор стоимостью примерно в свадебный банкет на пятьдесят персон или в поездку на две недели за границу.

– Вы теперь можете к нам хоть каждый день в гости ходить, – радостно размахивал руками мужчина. – Тем более сейчас «Евро» начинается! Так что, Жень, не стесняйся. Считай, я нам всем подарок сделал, так ведь? – подмигнул мужчина будущему зятю.

Началась игра.

В погоне за одиночеством

Юра хотел, казалось, так мало – всего лишь тишины и чтобы его никто не трогал. Но Вселенная и населяющие её существа почему-то считали это желание роскошью.

Он сделал всё, чтобы отгородиться от назойливого общества: отрезал домофон и вместо мелодии дверного звонка записал грозный собачий лай. Все, кто хотел попасть к нему в квартиру, быстро уносили ноги, когда нажимали на кнопку.

Работал Юра на башенном кране. Это было единственное место, где люди находились от него на достаточном расстоянии, а если его доставали не по делу, он отворачивал кабину машины в сторону, любуясь молчаливыми крышами домов и облаками.

Дача у него была в таком глухом месте, что даже спутник видел лишь серое пятно, а до просёлочной дороги нужно было идти пешком семь километров по полю и ещё двести метров вброд через реку.

Юра имел всего два контакта в телефоне: мама и бригадир Андрей по кличке Дирижёр. Первую он любил, второго уважал – в основном за то, что тот был немым. Весь остальной мир был в чёрном списке.

Мужчина не был аутистом и не страдал другими расстройствами психики, он был существом цельным и самодостаточным. Никого не искал, ни в ком не нуждался, о таких вещах, как семья, даже не помышлял. Если ему хотелось диалогов, он находил их в книгах.

Такая жизнь Юру устраивала, он был близок к истинному счастью, пока однажды его директор не взял кредит на десять миллионов и не объявил на следующий день фирму банкротом. Всё бы прокатило, документы были чистыми, но фундамент одного из сданных ранее домов оказался слишком халтурно залит, и дом понемногу начал клониться к земле вместе со всеми жильцами. В итоге десятку всё же отдать пришлось, правда, уже не банку, а тюремным нарам.

Соседи составили петицию о том, чтобы через суд заставить Юру отключить страшный звонок, от звуков которого у людей прочищался кишечник и рано седели волосы.

Как только собачий лай был заменён на трели соловья, к Юре стали быстро стекаться все силы социального насилия в виде интернет-провайдеров, промоутеров, приглашающих на ярмарку шуб, проверяющих утепление окон и прочих, кто годами ждал, пока оплот сопротивления падёт.

Так как крановщики больше нигде не требовались, а для изучения онлайн-профессий Юра не был готов морально; он устроился в единственное место, куда людей тянуло меньше всего – сторожем на кладбище.

Денег теперь было совсем мало, на бензин не хватало, поэтому пришлось вернуться к общественному транспорту, так как до кладбища было реально далеко. Людей вокруг мужчины становилось всё больше и больше. Даже до дачи его добрались «тойоты» и «рендж роверы» с московскими номерами, хозяева которых радовались тишине и покою вдали от шумного города. Правда, получилось так, что город приехал вместе с ними.

Теперь слева от Юры была зона барбекю с графиком 24/7, справа поселилось семейство веганов, которые с утра до ночи громко обсуждали, как неправильно живут их соседи через участок, поедающие трупы животных, а спереди на всё лето заезжали любители пейнтбола. Воздух на даче был постоянно наполнен пережаренным мясом, матом и самодовольством, а домик, забор и теплицы у Юры были раскрашены во все цвета радуги.

Он часто уходил на пару дней в лес, чтобы расслабиться, но и там натыкался на заблудившихся грибников-любителей с соседнего участка, которых был вынужден выводить из глухой чащи. В знак благодарности Юру часто звали в гости на шашлыки. Он отказывался. Тогда шашлыки приходили в гости сами.

Жизнь становилась невыносимой, и в голову лезло всякое. Решение пришло откуда не ждали – с работы.

Сторож сдавал смену, когда на кладбище въехало несколько дорогих автомобилей с государственным триколором на кузове и какими-то непривычными взгляду эмблемами. Оказалось, хоронят космонавта.

Юра всегда мечтал попасть в тёмную бесконечность, наполненную мириадами звёзд и вакуумом, в котором ему точно никто бы не стал предлагать взять кредит наличными по двум документам и «без переплат».

Послушав прощальную речь, Юра поинтересовался у одного из присутствующих людей в форме, что случилось с покойным.

– Готовился к полёту на Марс. Не выдержало сердце от будущей тоски по дому, – грустно ответил мужчина.

– На Марс? – удивился Юра. – И что, теперь никто не полетит?

– Почему же. Он один из десяти человек в группе. Как только найдут замену, сразу же отправят экипаж.

Юра задумался. Десять человек – это не так уж и много. Гораздо меньше, чем ему приходится видеть каждый день.

– А что, нужны какие-то особые навыки? Годы тренировок для полёта?

Надежд особых он не испытывал, но всё же решил спросить.

– Да нет. Нужна лишь смелость отправиться навсегда на другую планету, с которой уже никогда не вернуться, да крепкое здоровье. Ну и навык какой-нибудь не помешает. Остальное – дело техники, она сейчас жутко умная, да и пилоты – весьма образованные люди, я знаю, ведь я сам один из них.

– А крановщики на Марсе не нужны?

– Отчего же? Нужны. Как иначе нам обустраивать там жильё? Нужны ведь дома, исследовательские центры, больницы. Кто-то должен будет управлять установкой.

– А можно я буду управлять ею? – с надеждой в голосе спросил Юра, хотя знал, что ответ, скорее всего, будет не в его пользу.

– А сколько вам лет?

– Тридцать пять.

– Немало. А сердце от тоски не разорвётся?

– Не разорвётся, поверьте.

– Дурные привычки?

– Нет.

– Здоровы?

– Как бык!

– А как вы в команде?

Тут Юра призадумался. От одного этого слова ему становилось дурно. Но, с другой стороны, он всегда сможет уйти в марсианскую пустыню, если ничего не выйдет. Уж там-то грибников он точно не встретит, хотя, конечно, его соседи и не в такую глушь на своих внедорожниках заедут. Но у него будет фора – он на космическом корабле.

– Я согласен, куда подавать документы? – спросил Юра у пилота.

– Приезжайте завтра в наш подготовительный центр, пообщаемся.

Пилот записал на листочке адрес и передал его сторожу.

Через два года усердного обучения Юра сидел на борту космолёта, смотрел в окно и ожидал старта. Внизу бегали люди, суетились, общались и поздравляли друг друга. Внутри корабля стояла тишина. Лишь капитан иногда бубнил указания и передавал информацию с приборов.

Каждому из пассажиров выдали рекламный буклет, на котором красовались Млечный Путь и надпись: «Мы вами гордимся!»

Юра раскрыл буклет и начал читать:

«Сегодня на Марс отправляется команда из десяти отважных человек. Там они будут строить новый дом для жителей нашей планеты. В их основные задачи входят три пункта: изучение, строительство и самое главное – размножение. Цель миссии – заселить планету!»

«Размножение?!» – чуть не крикнул Юра.

Он оглядел своих коллег, их было ровно десять – пять женщин и пять мужчин, включая его.

До него только сейчас дошло, что даже в миллионах километров от дома он не сможет насладиться одиночеством. Теперь, вместо того чтобы привыкать к обществу, он должен будет его создать. Юра попытался отстегнуться, начал кричать, но двигатель взревел, а корабль понесло вверх, навстречу безысходному семейному счастью.

Моё поколение

Пенелопа Олеговна укладывала внука спать, когда в дверь позвонили. На пороге стояла соседка: миниатюрная, скрюченная сколиозом бабушка, с надутыми гиалуронкой губами. Под глазами её блестели новые корейские патчи, а ботексный лоб украшала россыпь синих вытатуированных звёзд, тянущихся от плеча.

– Мелания Петровна, тебе чего в такой час нужно? На дворе половина третьего ночи, все нормальные люди вечерние сторисы лепят и глинтвейн за сериалами потягивают.

– У тебя табачку не будет? – жалостно простонала женщина и сделала губами «бантик». – Кальян забить нечем, я уж и чай пыталась туда засунуть и листочки авокадо, но всё не то. Хотя, с авокадо, как оказалось, неплохо прочищает, но я без дыма не могу сериалы нормально воспринимать – в телефоне сразу залипаю.

– Ну ты дымишь… Я же нам на двоих заказывала на той неделе, неужели всё закончилось?!

– Да ко мне тут Дженифер Андреевна с Ярополком Артуровичем вчера зашли почилить, – начала свой рассказ соседка. – Эти двое, сама знаешь, напьются своего чая со зверобоем: глаза бешеные, руки трясутся. Давай, говорят, в ТikТok что-нибудь запилим, хайпанём на новом вирусе, бабла поднимем, заодно кальян раскурим. – Женщина нервно теребила кончики дредов и тяжело вздыхала: – Короче, курили мы его до пяти утра, пока у Ярополка вставную челюсть не свело. Потом он встал и уронил себя прямо на кальян. Жаль, что заснять не успели – хороший вышел бы видос.

– А почему у Ярополка в инсте фотка такая странная? Лицо всё в квадратиках красных.

– Так это он уголь лбом затушил. Мы как увидели, так сразу давай фоткать. А у него аккаунт Дженифер Андреевна ведёт, вот и выложила смеха ради. Потом мы смотрели на You Tube, как первую помощь при ожогах оказывать, а там сейчас столько рекламы, мама дорогая… Пока нашли нужный гайд, Ярополк собрался и уехал домой спать. Ну мы с Дженифер ещё решили забить табачку, как раз классный канал нашли про «мировые заговоры». Ты, кстати, в курсе, что на самом деле Земля и не Земля вовсе, а голова?

– Да ты что?!

– Ага, оказывается, от нас всё это время скрывали правду. Помнишь сказку про Колобка?

– Ну.

– Ну так вот, никакая это не сказка, а система мироустройства. Колобок – это же сплошная голова!

– Ну?

– А мы – её перхоть.

– Вот это да! Никогда бы не подумала!

– Ага! Сплошные заговоры. Потому и проезд постоянно дорожает, и коммуналка повышается. Ладно, что-то я тут задержалась, пора, наверное, домой топать, у меня прямой эфир через полчаса.

– Подожди, – тормознула Пенелопа Олеговна соседку и через секунду исчезла за дверью.

– Вот, – протянула она маленькую баночку по возвращении, – пряный кокос с гибискусом!

– Ой, спасибо тебе, родная, завтра верну должок! – расплылась в беззубой улыбке Мелания Петровна.

– Даже не вздумай! Ты разве не знаешь, что табак в долг не берут? Плохая примета. Я к тебе потом лучше приду давление измерить, мой аппарат сломался.

– А что случилось?

– Ой, там такая история забавная, я тебе ссылку на видео в телегу кину. Ладно, пойду, а то там внук Димка хнычет чего-то. Представляешь, как ребёнка назвали?

– Да уж, в школе заклюют…

– И не говори. Подкинули мне на выходные, сказали, что хотят на книжную ярмарку сходить.

– Ну и молодёжь пошла, одни книги на уме, – цокнула языком соседка.

– Да уж, потерянное поколение…

Бунтарь

То, что коту не понравился новый корм, стало понятно примерно сразу. Намёков Черчилль, а именно так звали кота, не любил и считал их недостойной тратой времени и сил, поэтому в ход пошли самые тяжёлые аргументы.

Первым на полу оказалось денежное дерево, оно-то и стало символом кошачьего бунта, мол: «Жалеете денег на корм? Значит, не бывать финансовому благополучию в этом доме минимум лет семь». Мяу-мяу, которое доносилось из самых чёрных недр кошачьей души, напоминало перевод Володарского из эпохи VHS.

Отец семейства, имея несомненный авторитет и являясь единственным мужчиной в пределах сорока двух квадратных метров, даже не рассматривался Черчиллем как потенциальная угроза, и поэтому несанкционированный митинг проходил по правилам митингующего.

Нет, отец, конечно, попытался угомонить взбесившегося друга семьи. Он использовал все известные ему методы, начиная с переговоров, переходя к угрозам и заканчивая физическим противостоянием, но тапка, запущенная в агрессора, была расценена как переход к новому этапу отношений, и бунт моментально перерос в межвидовую войну.

За пять лет кот изучил семью вдоль и поперёк, он знал все больные и слабые места, а потому удары его были точными и беспощадными.

Подаренные свекровью занавески стали первым пунктом в списке «ущемлённого», но не последним. Хрустальный кубок, вручённый главе семейства за первое место на чемпионате области по выпиливанию лобзиком, разлетелся на сотни маленьких осколков, и это стало последней каплей для мужчины. Налившиеся кровью глаза, раздувшиеся на лбу вены и занывшие от напряжения мускулы превратили отца семейства в настоящего Халка, но, правда, ненадолго. Он уже замахнулся своей могучей рукой, чтобы раз и навсегда закончить эту бессмысленную битву и показать животине, кто в этих джунглях царь, но услышав грозное и вполне убедительное: «Папа!», тут же сдулся, как прохудившийся шарик и, смахнув проступившую слезу, принялся подметать стекло.

Черчилль знал, что всё будет именно так, поэтому не переживал за своё физическое здоровье и продолжал мстить.

Струны маминой гитары грустно спели в последний раз, уйдя на покой, так и не сыграв ни разу от начала и до конца «Wind of Change», которым женщина мучила домочадцев последние три недели и почти добилась успеха. Утюг слетел с подоконника, но не был сильно расстроен, так как куплен был по акции в «Эльдорадо», собран по немецкой технологии из китайских материалов где-то под Калугой, и вся его жизнь была сплошным мучением. Семья думала, что вода в нём не кончается чудесным образом, но на самом деле это были слёзы безысходности.

Итальянские обои стоили своих денег, они распускались когтем легко и невероятно приятно. Кот расцарапал их везде, не тронул лишь то место, где была установлена когтеточка.

Черчилль не сильно разбирался в литературе, но зато он отлично знал, что твёрдый переплёт жевать куда приятней, чем мягкий, и потому выбирал только самые дорогие издания, вонзая в них свои клыки. Он, как истинный «ценитель», отдавал своё предпочтение качеству обложки книги, а не её содержанию.

Заключительным аккордом на повестке дня кота планировалось классическое унижение обуви зарекомендовавшим себя тысячелетиями способом.

Он уже нацелился на любимые туфли хозяйки, когда вдруг услышал волшебный звук, сводивший с ума всё его кошачье существо. Словно тысячи маленьких котоангелов сплавлялись на гондолах по валерьяновым каналам кошачьего рая и, распыляя в воздухе мяту, пели песню великому богу Еды. Это ребёнок хрустел пакетиком любимого корма и уже вываливал его с излишком в тарелку.

Кот сорвался с места, позабыв про месть и оставив всю злость и ненависть где-то там, в далёком туманном прошлом, где хозяева положили ему в миску гречку. Он забыл эти мучительные мгновения, эту, казалось бы, непростительную дерзость. Простил жадность и короткое помешательство семейства. Они не виноваты, просто оступились, со всеми бывает. Кот радостно мяукнул и принялся с невероятным удовольствием пожирать лакомство, урча и благодаря Вселенную за то, что она создала «Вискас» за семнадцать пятьдесят «по акции», который был вкуснее всего на свете, особенно гречки.