Время Хама. Рассказы

Из цикла «Брызги шампанского»

Буйный многоцветный фейерверк дымным грохотом распугал ласковый ночной трепет средиземноморских волн. В след за этим резко вспыхнувший свет прожекторов высветил огромную белоснежную сцену, словно сказочное облако, висящее в темном небе, усеянную красными и лиловыми кафтанами мужского народного хора.

– Славсяяя… – разнеслось громовым эхом по словенскому пляжу.

– Во истину, гуляем! – не сдержался я или халявный вискарь во мне, и где-то в глубине пока ещё холодного сердца уже просыпался праздничный озноб предчувствия очередного загула.

– О-о-о! Рашин! – то ли восхитился, то ли удивился мой сосед по барной стойке, проглатывая очередной бокал с виски.

– Рашин, рашин, да не вашин!

– Я, я, – закивал в ответ с виду немчура, вот уже третьи сутки, с момента нашего заселения в этот шикарный «Гранд отель», не выползавший из дорогущего бара, лучшего в Портороже.

– Я, я, а рожа не моя, – задиристо вторил в ответ этому типу, почему-то испытывая чувство брезгливости. – Ладно, наши уже грянули! Пора переходить в партер, поближе к кухне.

– И подальше от начальства! – неожиданно на чистом московском, с ударением на «а», поддержал меня, ошибочно принятый за немца, субъект. – Давай ещё по одной, угощаю!

– Спасибо, но пора…

– Да, ладно, успеешь к горячему. Безо льда, конечно же?

Впрочем, ответа он от меня не ждал.

– Ту дринк, но-о айс!

Бармен аккуратно поставил перед ним два бокала на ажурные бумажные розетки и услужливо подкатил по стойке вазочку с орешками.

– Серж, – знакомясь, он протянул сильную холёную ладонь, заодно блеснув бриллиантами на запонке.

– Боб, – заставил он встряхнуть мои мозги, перекладывая на импортный лад своё имя.

– Так, гуляем, старик! – Серж резко опрокинул содержимое бокала в рот. – Боб, ты профсоюзный босс, что ли? Это ж вы сегодня зажигаете?

– Нет, я из аппарата, боссы там сейчас пируют.

– Значит не racket-dominated union… – неразборчиво по-английски пробурчал себе под нос Серж, прикрыв глаза, и я уже решил, что он отбывает в нирвану.

– Рад был познакомиться, – протянул ему руку на прощание, но он крепко сжал мою ладонь и, дёрнув за неё, соскочил с высокого табурета, увлекая меня за собой твердым быстрым шагом в направлении террасы, где начинался наш банкет.

– Тоска, старик, понимаешь, – не сбавляя шага, запричитал Серж. – Вторую неделю парюсь… Словом перекинуться не с кем! Бля, одни вельможи – сытые рожи! В Москве надоели, думал здесь…

– Так мы только приехали… – попытался вставить я в оправдание.

– До вас сибирско-дальневосточный губернаторский резерв учили… Эффективные менеджеры! Брр-ыы! – он аж плечами передёрнул. – Да и твои не лучше. И вот, наконец-то, увидел лицо…

– Женское, наверное?

– Так, стоп! Ты что, женщина? Или этот?

– Я-то тут причём?

– Так твоё лицо увидел… Давай за этот столик, пока не занят.

Опять не дожидаясь ответа Серж уютно устроился в кресле, лёгким движением руки опрокинул табличку с названием делегации на газон, и ногой задвинул её под стол.

– Ну, вот, минут пятнадцать выиграли… Боб, да приосанься ты, расслабься, всё будет хорошо. А когда всё станет хорошо, то что?

– То потом будет хреново!

– Вот почему, Боб, я в тебя поверил! Ты, как и я – философ.

Подошедший официант, понимающе выдержал паузу и даже улыбнулся:

– Что будите пить? – спросил он по-русски с мягким молдавским акцентом. – Вино, водка, коньяк, джин, виски?

– Виски со льдом, – ответил я, внутренне оправдываясь перед собой, что ещё рано заводиться.

Серж, казалось, не обращал ни на кого внимания, заканчивал аккуратно выкладывать на тарелке ряды всевозможных морепродуктов, давя лимон и украшая кусочки рыбы веточками зелени:

– Вот какой я молодец! Трам пам пам! Здесь надо есть только морских гадов… Море, воздух, пальмы, песок, мурашки, фляжки… – Похоже, он и сам для себя был прекрасным собеседником.

Только сейчас Серж поднял голову, взглянул на официанта и бодро продолжил: – Вискарь, конечно, уважаемый, вискарь! По двойной, для начала, безо льда.

Если честно, этот перепад его эмоций и командный тон начинал меня раздражать.

Официант быстро разлил по бокалам, и всё так же понимающе улыбаясь, поставил бутылку рядом с нами:

– Что-нибудь ещё?

– Спасибо! – Так бы и дал в рожу! И что он лыбиться?! Будто мы уже под столом валяемся… Не дождёшься!

– Тост! – Серж прервал поток моей желчи. – Или может, ты хочешь?

– Давай, давай – отмахнулся, оглядываясь по сторонам.

– Я вижу, ты, старичок, до сих пор пруху не чуешь! А между прочим, у меня знатный косяк и две герлы… Да, не таращи глаза! Так, местные хохлушки с Волыни, с утра в номере отсыпаются от трудов праведных. Понимаю, первый тост шефа, у него на глазах, стоя, с двумя короткими и одним длинным… Это святое! Но потом, ужин в номер, вставим пару свечей нашим славянским подругам, да простит нас Господь и Дева Мария!

– Не богохульствуй, Серж! – протянул я бокал.

– Не придирайся к словам, а всё-таки, как тебе идея? – чокаясь: – Я ж понимаю, здесь все свои, а ты не дурак, на работе ни-ни! Так чего поститься, когда в номере сестрица?

– Против логики не попрёшь! – усмехнулся я и тут же непроизвольно вскочил. – А вот и шеф с бокалом!

– Вот этот жабоподобный боров?! – прошипел Серж: – Вы что, на колени становитесь, когда глаза от него надо спрятать?!

Я с трудом сдерживался:

– Очень прошу, не смеши меня! Стыдно признаться…

Загремели фанфары, шеф дежурно забубнил о социальной солидарности и поддержке человека труда.

– Да ладно тебе, брось! – Не успокаивался Серж в вполголоса: – Хорошо ведь отжигаете на деньги работяг! Супер – схема! Они по пояс в дерьме на севере нефть с газом качают, да ещё и вам процент отстёгивают! Разве не гениально придумано!

– Тут не только наши… Металлурги, электрики, химики… Ура, Ура! Ур-рааа!

– Все вы химики! – не переставал ржать Серж.

– Да, между прочим, профессура всякая из профсоюзных ВУЗов… – я из последних сил держался.

– У вас ещё и профессура, и ВУЗы! Какие тут ваучеры, Чубайс отдыхает! Это ж надо было так закрутить!

Наконец-то смог сесть. Налил ему и в свой бокал:

– Можно подумать ты, фермер, из навоза выбрался и сразу в пять звёзд!?

– Не-е, я тоже руки не мараю. Советник при Министерстве культуры. На тендерах по реставрации памятников советую… Третий год здесь по Кипрам да Люксембургам с адвокатами по банкам…

– Значит, квиты?

– И всё-таки у вас круче! Люди сами деньги несут… А за что?

– Как за что? – и я на честном глазу принялся его убеждать в нашей необходимости. – Права трудяг защищаем перед топами. Генеральный договор, индексация зарплат…

– И кого-нибудь защитили?

– Пошёл ты!

– Ладно, ладно. Я понимаю, копейки всё это! Вот М и С сидели на трубе… Вот это я понимаю! – теперь он потянулся за бутылкой. – Ну, да бес с ними со всеми, старик! Не будем портить себе праздник жизни. Ваш отбрехался, давай ещё прокладочку, закусим, и в номер. Лучше пару хохлушек взбудоражим!

– Ну, за праздник жизни! – согласился, и внутри меня всё затрепетало от предвкушения очередных приключений. А то уж думал, что день прожит зря, или как там, у Павки Корчагина?!

В номере бардак и смрад.

– Ну, что ты, неуёмная?!. Такая! Раста-кая… бля! – не выдержал я и возопил Сержу в соседнюю комнату. – Они у тебя точно хохлушки? Похоже, по-русски ни «б», ни «м», ни «ку-ка-ре-ку»! Может албанки какие?

– Не, те мусульманки, они без прикида, они нежные. А эти, по ходу, англичанки.

– Да ты… Ты говорил!.. – задыхаясь, опешил я.

– Ну, так вышло… Перепутал… Дни перепутал. Точно англичанки, злобные, голодные. Накочумарились через край и совсем с башки слетели. Неистовоют, как мой бывший шеф на планёрке!

Терпенье моё лопнуло:

– Слышь ты, грызунья англосакская, остепенись! Дружба, рот-фронт, понимаешь!?

И сразу последовал совет Сержа:

– Скажи её, дринк, она тут же соскочит! Вот моя, как оживилась сразу. Услышала! Да, девки усё, дринк, ноу фак.

– Пожалуй, привал… – выдохнул, взглядом провожая голого Сержа, бодро направляющегося к столу с выпивкой. – Ты, прям, настоящий родео, в смысле этот, ну, сам понимаешь… тореро! А я уж думал линять надо…

– Успокойся, девицы вежливые, Евросоюз всё-таки! Толерантные, дрессированные, ручные… – привычно забубнил себе под нос Серж, при этом твёрдой рукой разливая по бокалам. – Налей стакан, она прильнёт и успокоиться. – продолжал он меня инструктировать. – Ни тебе не песен, не плясок, не слёз славянских… Всё чинно, благородно.

Моя иностранная подруга на час, тут же осушила вискарь, прикурила сигарету. И вправду, расслабилась, прикрыв глаза, обмякла.

– Точно, дрессированная!

– Говорил же, третий год уже на взморье практикую. Немок не беру – они шальные после дринка. Англичанки хоть и страшные все, но под кайфом дрессировке поддаются. Сам теперь знаешь.

– Нет, я только учусь… – я засмеялся своей шутке, а может всей ситуации. Тому, что вырвался наконец-то на простор из «дружеских» объятий коллег, присматривающих и «постукивающих» друг на друга. Главное, любящих осуждать твои поступки, забывая, что точно такие проколы с ними случались ещё вчера и будут завтра.

– Да, да, понимаю. Такова человеческая сучность! – поддержал меня Серж.

Оказывается, я давно рассуждаю вслух! Пора завязывать и баиньки.

– И всё-таки. Семинар на профзносы! Это круто! Я вообще думал, у нас профсоюзы сдохли давно. Вас ведь не видно и не слышно. Решил, около правительственные патриоты на наши минкультовские деньги гуляют. Это они любят фейерверки, казаки, пляски с саблями и трехкратное ура… А оказывается профбоссы квалификацию повышать приехали! И смех, и грех! Квалификацию по честному отъёму денег!

– Так денег нет!

– Да, да… А вы держитесь!

– Ну, что ты привязался! Плесни лучше, – предложил я на дорожку, натягивая брюки.

– Да один ваш боров чего стоит! Вылитый «профработник»!

– Во-первых, он похудел. Ты бы эту рожу видел, когда его под жопу из вице-губернаторов к нам погнали! А теперь на наших крохах… Это тебе не бюджет области пилить перед выборами. Ха-ха! Которые, кстати, он с грохотом провалил. Коммунисты первое место заняли, вот его к нам и…

– Всё, как при Советах! Кого в ссылку на сельское хозяйство, кого – на профсоюз!

– Точно. Поначалу он свои барские привычки не бросал. Обед в кабинет заказывал, с официантками… Всё честь по чести! И каждый день мне на планёрке, чтоб я везде на первых полосах… Спрашиваю: «А в связи с чем? Информационный повод какой?» А он мне: «Сам придумай». «Хорошо, – отвечаю, – надо бы интервью для начала…». «Бери анкету мою и пиши, если работать дальше хочешь!»… А сейчас, вообще забил на всё! На работу и не появляется…

– И правильно ведь говорит, ты ж раб, как-никак! А он высшее существо!

– Земноводное…

Англичанка встрепенулась, потянула ко мне свои бледнокожие веснушчатые руки. – Ну, и чего ты опять лезешь, иди ещё дринкни по ту… Отвали, сказал!

Пришлось вставать, разливать.

– А тебя-то чего занесло в профсоюз? – Не унимался Серж. – Вроде старик ты нормальный. Без работы бы не остался.

– Пиарщиком колесил по стране, губернаторов делал… Потом выборы отменили в нулевых. А тут позвонили, профорганизацию объединённую создают, не хотите пропиарить новую контору, ну и шефа ейного.

– Это, вот эту жабу?

– Да, нет. Первый плейбой был, с картеровской улыбкой. Похоже подставили его… Типа он на охоте гендиректора дочки случайно завалил по пьянке… Да только зашитый он был, понимаешь? А гендиректоры, те все в жопу… Ну, и пожертвовали офицером… Не ферзей же сдавать?

– Ну, да.

– Вот тут нам жабу и подсунули!

– Твою же душу! Да там и без очков видно, вор, ворюга, ворища! Он же, кроме этого, больше ничего не умеет… Точно говорят, профсоюз – это мафия!

– Это в Америке мафия! А у нас, так, шпана одна! Как будто у вас в культуре ангелы витают в облаках?! Я над тобой наблюдал, ты за эти трое суток только в баре штуку баксов просадил.

– Больше, и не баксов, а евриков. Но это не важно. Старик, важно другое! Я предприниматель… – он вспрыснул слюной в раскатистом неудержимом смехе, – чуть не сказал: я честный предприниматель!

Мы заржали и надолго, опять разбудив и перепугав англосаксонских девиц. Моё рыжее чудище быстро скрылось в туалете.

– Блевать побежала, – знающе пояснил Серж. – Но это тоже не важно… О чём я? Старик… А, да. У меня реставрационный бизнес. Понимаешь? Я советник, я не чиновник! Не государственный, не корпоративный, не профсоюзный… Ни-ни.

– И что же ты советуешь, советник?

– Это тоже не важно… Они там проводят тендер на реставрацию памятника. Кремля какого-нибудь нижегородского, усадьбы-музея, да хоть памятника Пушкину. Александру Сергеевичу. Помнишь такого, да? Не в этом дело. Присылают деньги, я их на Кипре принимаю, делю, кладу… Я не об этом!

– Почему, давай об этом. Распил мне интересен.

– Не разочаровывай меня! Ты же умный человек, не журналюга какой-нибудь. Я о другом… Старик, заметь, мы у трудяг ничего не берём, и храмы, они, как правило, после нас всё-таки стоят под золотыми куполами. Но мы никому не обещаем защиты и манны небесной в перспективе за их же кровные. Понимаешь? В чём собака порылась…

– А-а-а. Ты о спасении души? Понимаю. Да, у нас всё просто: «Слышь, работяга! Хочешь деньгу заколачивать, да такую что во всей округе никто из твоих знакомых не получает? Давай, вали к нам! Только сначала подпиши заявление о вступлении в члены профсоюза и ещё одно, в бухгалтерию, об уплате взносов». Мы никого не принуждаем. Это сделка. Понимаешь? У него – деньги, а у корпорации вывеска: «Социальное партнёрство в действии!». И всем хо-ро-шо.

– Я думал, это мы гниль… – Серж ладонью размазал по лицу слёзы или пьяные сопли и задыхаясь продолжил: – Да! Когда мы потрошим древние дома… Душу города выворачиваем, и потом новодел лепим вместо памятника… Так дешевле… Но вы хуже! Понимаешь, ты?! Старик… Вы сразу сделку предлагаете, с дьяволом!

– Чья бы мычала! – драться не хотелось. Вискарь уже не брал, девок совсем не желалось, хоть они ещё и трясли грудями, и крутили задницами перед носом в такт музыки. – Серж, по-моему, пора расходиться! Спасибо за чудесный вечер!

Я встал, пытаясь найти в этом свинарнике свой галстук.

– Да брось ты, не обижайся, все мы большие свиньи! Все играем… Но ведь по не нами навязанным правилам! Ладно… Давай, лучше, выпьем за начало нашего приятельства!

Он вскочил, плеснул в бокалы, близко подошёл ко мне и заговорчески зашептал:

– Ты знаешь. Я знаю. Главное быть в обойме! Зубами хвататься, и жопу подставлять, грызть глотки, но держаться… Иначе обочина, грязь, нищета.

– А может хрен с ней? С этой жизнью! А-а? – наверное, это начиналась пьяная истерика: – Я сво-бо-ден!

– Боб, заткнись, не ори, не дома!

– На яву-у, а не во сне-ее…

– Нам-то с тобой может уже и по хрену! А дети наши, внуки… Им что, прикажешь в прислуги, в рабы? Как они там – он страдальчески поднял вверх глаза, – запланировали!

– Разочаровываешь, Серж. Что-то ты сдуваешься, философ!

– Правда, чего-то я?!.

Впервые увидел его растерянный взгляд. Я и сам растерялся. И чего мы тут наговорили друг-другу?! Не в поезде же? С первым встречным…

– Эй, гёрл, хватай дринк! – он сбегал в спальню и принёс давно обещанный косяк. – Так, сейчас раскумарю… Давай, Боб, присоединяйся. Ну, что меняемся?

Проснулся я в липком поту, придавленный поперёк валяющейся храпящей девицей, от какого-то грохота.

Кто-то, не на шутку рассерженный, колотил в дверь не переставая.

В комнате гремела музыка, висел тяжелый запах перегара и недавно искуренной травки. Кондиционер явно не справлялся с выхлопом нашей честной интернациональной компании. А ещё пять звёзд!

Серж стоял надо мной, прислонив указательный палец к губам, при этом держа в другой руке что-то из одежды.

Я быстро, но аккуратно, скинул с себя англосаксонское ярмо, и принялся собирать в охапку свои шмотки.

Прихватив со стола початую бутылку вискаря, Серж уже распахнул шторы, балкон, и кивком призвал меня на выход.

В полёте, спрыгивая на стеклянный козырёк входной террасы, вдруг вспомнил, что забыл в номере сигареты!

Спрятавшись на краю козырька, в слабоосвещённой тени, мы спокойно оделись, пятью глотками вискаря, насколько это было возможно, привели себя в относительный порядок.

Отдышались. Воздух-то какой! Цикады! Живут же люди!

С большим трудом, по медной водосточной трубе, всё-таки смогли сползти на твёрдую землю, и с радостью шагнули в темноту, на узенькую тропинку, уходящую к морю, украшенному поблёскивающей лунной дорожкой.

За всё это время мы так и не проронили ни слова.

В Словении все пляжи муниципальные. Это значит, что нам пришлось преодолеть пару сот метров до песка, ещё и, перейти через дорогу, а душа уже рвалась в холодное майское море.

Понятно, что только русские чудики спьяну лезут по ночам в воду, но какое же это блаженство! Пару раз с головой окунуться в бодрящую тёмную жидкость, и распластавшись на спине, качаться на лёгкой волне, разглядывать звезды, слизывая солёные капли с губ. Наверное, таким будет Воскресение!

Впрочем, вскоре выяснилось, что мы далеко не одни блаженствуем здесь. Я вдруг отчётливо услышал, как метрах в десяти от меня, кто-то, тяжело дыша, сучит руками по воде. Резко поплыл в эту сторону, но Серж меня быстро обогнал, промчавшись мимо тренированным кролем, и схватил за короткие волосы уже уходящую под воду голову.

Через минуту мы боролись на песке с в стельку пьяным, испуганным, и очень недовольным доктором, специально включенным в нашу делегацию для такого случая. В смысле, конечно, для спасения и лечения. Но Серж резким захватом врачебной руки пресёк наше бессмысленное кувыркание.

Как-то быстро невесть откуда набежали пьяные радостные коллеги, увлекли нас под грибок, где рядом на лавочке были разложены тарелки с заветренными закусками, местами засыпанными песком. Я ощутил его похрустывание на зубах, закусывая очередной за этот день тост: «Ну, за праздник жизни!».

– Боря, ты куда слинял? – при этих словах, заискивающе глядя мне в глаза, поинтересовался помощник босса. – Девушки пожаловались шефу, что не с кем танцевать… Он тебя искал… Не довольный.

– Лучше, Боря, познакомь нас с молодым человеком, – заигрывающим голоском игриво попросила наша далеко не молодая, и уж точно не привлекательная, но в доску компанейская бухгалтерша Татьяна.

– Конечно, Татьяна Васильевна. Его зовут Сергей.

– Серж, очень приятно! – он протянул открытую ладонь и галантно чмокнул татьянину руку. – Очень, очень приятно, Серж, искусствовед.

– О как мило, Серж! – вспыхнула бухгалтерша.

– У меня тост! – кажется, Серж опять вскочил на своего конька. – Вам хорошо, друзья, сегодня?

– Да-аа! – хором откликнулись присутствующие.

– Так, пусть завтра будет лучше, чем сегодня, а послезавтра, лучше, чем вчера!

– Ну, за праздник жизни! – вставил вечно поддакивающий помощник босса.

Неожиданно кто-то опёрся на моё плечо и, окончательно заслонив отблески уличного света, сверху вниз поцеловал меня слюнявыми губами в лоб. Это был доктор. Он плакал и улыбался одновременно.

– Спасибо, Боря, спасибо, дружище!

– Да, ладно тебе…

– Всегда… – он оттопырил нижнюю губу и развёл руками. – Понял?!

Доктор тут же резко оттолкнулся от меня рукой и, развернувшись, шатаясь поплёлся по песку в сторону гостиницы.

– Ле-нин, всегда жи-вой, – громко запел он.

– Ле-нин, всегда со мно-ой… – смеясь подхватили мы хором.

Расцвет обесцветил запоздалый фейерверк, возвестивший об окончании банкета. На мгновение на побережье наступила гробовая тишина.

Московская обл., Одинцовский район, дер. Пронское. 2017 г.

Из цикла «Брызги шампанского»

Памяти Бориса Невзорова

Дмитрий пригубил чашку кофе, холодного и мутного, как рождавшийся рассвет за закопчёнными окнами его большой пыльной квартиры на Чистых прудах. Поёживаясь, нехотя на свет выползал ещё один день его странной раздвоенной жизни. Она вмещала в себя несколько дорог, переплетающихся, словно курс самолета в высоковольтных проводах. И каждый раз, когда казалось, что ему удаётся вырулить и положить лайнер на крыло, что-то возвращало мятущуюся машину его жизни в вечную полосу турбулентности.

Вот и сейчас новорождённый день уже сутулился под тяжестью разнообразных дел и разнокалиберных проблем. С самого зачатья они обещали заплестись в тугой клубок вечной суеты.

– Ты знаешь, Митя, тебе не стоит преподавать. Ну, что это даёт?! Только отвлекает. Они используют твое имя… – это проснулась жена.

Дмитрий с силой толкнул дверь, впуская в подъезд тяжёлый сырой воздух с улицы. Пёс весело шагнул навстречу этому дню, не оставив хозяину другой альтернативы.

А вообще-то была ли возможность улизнуть, избежать этого дня? По крайней мере, одну проблему уже решил – чтобы не слушать жену, он выгуливает собаку. И, по-прежнему, остаётся один на один с собой.

Одиночество – любимое состояние его души. Он так считает.

Камин, потрескивающий сырыми дровами, сосны о чём-то спорящие у забора его дачи, старый любимый пролёжанный диван, и книга, тепло пахнущая прошлым. Что ещё надо человеку? Художник, будь он писатель, живописец или актёр, должен быть ленив. Ленив и самовлюблён. Два главных качества таланта. Без них он обречён оставаться слепым и глухим всю жизнь. Иначе как в шуме суеты людской и бытовых неурядиц расслышит он СЛОВО? То самое СЛОВО. Которое рождает открытия, даёт ключ к познанию персонажа или направляет перо поэта. Возможность услышать СЛОВО даётся тем, и только тем, кто смог настроиться на нужную волну. Это посильно человеку, полюбившему в себе талант и сумевшему огородить его от любых посягательств. Сумел ли он?

– Митя, так я напоминаю, что если ты переговоришь с Ефимом, улыбнёшься ему, полюбезничаешь с женой, то его банк даст деньги на фильм. Ты понимаешь меня? Ты слышишь! Это факт. Тебе давно пора…

Тёплый душ согревает озябшее тело.

О чём он думал? Хорошо бы сегодня уехать на дачу. Может плюнуть на репетицию и уехать днём? Там никто не будет дергать. Видеть никого не хочу! Надо пожечь опавшую листву. И газон не мешало бы постричь. Нет, наверное, ехать лучше после спектакля, а то увяжется кто-нибудь.

– Митя, тебя к телефону!

– Дмитрий Борисович! Доброе утро!

– Доброе, доброе, – он удивился своему осипшему голосу – сырость!

– Да, нет, это телепрограмма «Доброе утро». Вы помните, что сегодня тридцать лет вашему первому фильму?

– Я и фильм не помню, – вяло огрызнулся Дмитрий. Его неприятно кольнула цифра – 30 лет!

– Мы уже выслали за вами машину. И обратно привезём. Три минуты выбили! На всю СНГовию!

– Жду.

Пожалуй, сегодня надо ехать на «десятке». Подъезд на дачу опять разбили осенние дожди и долбодуи.

– Кто это был?

– Да какой-то придурок с утра не похмелился, просил бутылку завезти. Я не разобрал кто.

– Во сволочь! А мне сказал, что с телевидения!

Ехать пришлось на спортивной «Тоёте». Из «десятки» местные умельцы слили за ночь весь бензин. Ну, да ничего, проскочит, двести пятьдесят лошадей, как никак! Ему нравилась его новая упряжка, ещё больше нравилось укрощать её мощный строптивый норов, чувствовать покорность и в стремительном беге, и в резком торможении.

Гудящая вонючая «пробка» в центре помогла доучить примитивный текст. Очередная плоская роль в очередном сериале! Сколько их уже было – этих киношных ролей?! А вспомнишь от силы десяток – полтора! Хорошо хоть театр есть. Если бы не деньги… Если бы самому… Да разве в этой суете! Поймаешь ли тут СЛОВО?! Если бы только дня на три на любимый диван, да любимую книжку полистать. Вот где слово! Верное СЛОВО! Вот, что снимать надо! Да там за каждым СЛОВОМ – ВЕЧНОСТЬ!

Только кому сейчас нужна классика? Кого интересует ВЕЧНОСТЬ?! Их, новых хозяев, жизнь так коротка, что, наворовав миллионы, они ещё хотят успеть их потратить. Да и остальные в своей изматывающей борьбе за выживание вряд ли расслышат СЛОВО, как не кричи им.

Где-то в машине заверещал мобильник. Дмитрий с трудом извлёк его из-под сидения.

– Дмитрий Борисович!

– Он самый.

– Это из Госдумы вас. Заместитель председателя правой фракции. Ну, вы знаете, мы, либералы – все патриоты.

– Не понял?!

– Ну, в смысле, мы за Россию, за Матушку…

– А-аа, в этом смысле. По матери.

– Что вы говорите?

– Да нет, это что вы говорите?

– Мы все любим ваши фильмы. Вот только что в новостях вас ждали. Они показали фрагмент вашего первого фильма. Грандиозно! Потрясающе! Монументальная роль! Памятник русскому человеку! И мы сразу подумали, вот кого не хватает нам в нашей нелегкой предвыборной борьбе.

– Кого? Памятников?!

– Да бросьте шутить! Предлагаем вам прекрасную поездку по стране. Представляете, целый месяц шикарные гостиницы, вкуснейшие обеды, аплодисменты публики, покровительство богатых и влиятельных людей. И, наконец, деньги, большие деньги. Ну, к примеру, тысяч десять!

– А тридцать? У меня съемочный день – тысяча зеленых.

– Ну, значит тридцать. Я только уточню и перезвоню вам. Всего хорошего.

Во дают! Видно, совсем хреновы дела у ребят, если уж о России вспомнили. Припекло! Хвала Господу, теперь не позвонят. За такие деньги, что запросил, они родную бабушку поджарят!

Он любил Академию. Глаза студентов ещё не потухли под тяжестью безденежья и бытовой неустроенности, которая будет сопровождать большинство из тех, кто решится остаться в актёрстве. Конкуренции выдержат не все. Девчонки в основном выйдут замуж. Пацанам – тут как повезёт – какой театр, какой режиссер, какая роль. И вовремя в кино мелькнуть, чтоб привыкли. Привыкнут, будут приглашать ещё.

А вот у этого, плохо выбритого длинного взлохмаченного студента, у него уже особый взгляд, и слух очень тонкий. Вот и сейчас, в углу, он пытается что-то расслышать, что-то своё, только ему предназначенное. И даже как-то неловко отвлекать его. Быть может, в этот момент он слышит СЛОВО?

Хорошо, что не он шикнул на студента. Не его грех. А парень, что надо, стержневой. Если не сопьется, толк будет.

Обжигающий вкус коньяка приятно согрел. С некоторых пор Дмитрий перестал любить горечь водки. Усталость после занятий со студентами и раздрызганной репетиции постепенно отступала. Ему бы, конечно, хотелось уединенно прогуляться по бульвару у прудов, но и там не скроешься от поклонников.

Он блаженно прикрывает веки и слушает очередную болтовню двух вечных соратников. Они раздражают и радуют его одновременно – этот кричащий «вечный драматург», так и не написавший ни одного сценария и такой же «вечный продюсер», не снявший ни одного фильма. Отхлебывая водку, они с каждой минутой загораются новым сюжетом, и начинают до хрипоты спорить, будто уже находятся с ним на съёмочной площадке. Они веселят его, а заодно помогают скоротать время до спектакля.

– Классику надо снимать в дымке! – кричит сценарист. – В предрассветном тумане. В этом весь цимус! Представляешь, дома, церкви, всё висит над золоченными облаками… Сказка!

– Сказочник ты хренов, – пока спокойно возражает продюсер. – Кого ты хочешь удивить своими висящими домами?! Если уж они вознеслись, то на мгновение, а потом бац, и в щепки! Во! А на развалинах внизу остается лишь кровать, на которой продолжают заниматься сексом двое мужиков.

– Причем здесь тогда Лесков? – вставляет Дмитрий.

– Да, причем здесь Лесков?! – вопит сценарист. – Вы всю классику залили кровью и на её руинах занимаетесь любовью!

– Ну, опять приходится объяснять прописные истины. Кровь и секс – это деньги. А без них, как известно, мы не снимем картину.

– Но мы собрались снимать Лескова, – вынужден напоминать Дмитрий.

– Вот именно. Хоть ты меня понимаешь, – вздыхает сценарист. – Всё! Завтра. Нет, послезавтра, принесу первых два действия. Ты режиссер, тебе и решать. Это надо снимать в Иерусалиме, на Святой Земле.

– Можно снять хороший триллер и на старом подмосковном погосте. Вот там сцена хороша! Помните? Что-то такое… мертвецы из могил встают, скелет по кладбищу бегает. Сказка! Вот вам и спонсоры, и касса!

– А сцену купания красного коня?! Это точно должна быть Иордань в предрассветной дымке.

– А какой может быть секс, если там одни мужские персонажи? Только мужик с мужиком. Это схватят!

– Ладно, мне пора на спектакль. Короче, пишите, пишите, и пишите скорее, а то только слова одни, – Дмитрий делано хмурит брови, чтобы привлечь рассеянное внимание приятелей.

– Хорошо. Послезавтра сможешь? Всё, послезавтра обсудим первые два действия. Пока! Любезный! Ещё два по сто!

Как ни странно, но эти два бесполезных болтуна не расстроили его и как всегда немного взбодрили. На их фоне он выглядел деятельным человеком, осмысленно идущим по жизненному пути.

Театр для Дмитрия начинается не с вешалки, а с вахтерши тети Шуры. На короткое «Здрасте!» она всегда торжественно останавливает его и вручает корреспонденцию. Если таковой не имеется, то какую-нибудь старую газету. Как только он забегает на первые три ступеньки, начинается доклад тети Шуры. Причем это происходит всегда так неожиданно, что его нога каждый раз неловко повисает в воздухе. Да, тетя Шура мастерица держать паузу!

– Дмитрий Борисович!

– Уу-х! Да, да, – он заинтересованно всматривается ей в глаза.

– Только вам и могу сказать, Дмитрий Борисович, – с одного и того же припева начинает она свою песню. – Семенова-то, представляете, и сегодня подкатила на той большой чёрной машине. И тот же чернявый её привез. Ой, уж и не знаю, что будет?!

– Да вы, теть Шур, не беспокойтесь. Женщина она молодая. Актриса никудышная. Пусть уж хоть личную жизнь устроит – театру поможет.

– А вечером-то её муж будет забирать на своем трещащем старом драндулете. Прям и не знаю, быть беде! И этот чернявый ухажёр мне не нравится! Не приведи Господь, террорист какой…

– У нас зал небольшой, так что захватывать его не выгодно, – успокоил Дмитрий, и уже не оглядываясь, через ступеньку запрыгал вверх по лестнице.

Спектакль сегодня был рядовой, прогон из третьей сотни. Персонажей мало, и живут они в нём уже четвертый год. Оттого играют легко и непринужденно. Одним словом, отдыхают. Лишь иногда от чрезмерной реакции зала заводятся сами и начинают дурить, пытаясь «расколоть» друг друга. Такая у них актерская забава. Зрителем эта игра невдомёк, а на сцене закипают нешуточные страсти. Как сегодня.

Светлана, вечная партнёрша Дмитрия, вместо реплики: «Любезный Порфирий Петрович, а не поехать ли нам кататься?», приблизившись на критическое расстояние, игриво выпалила ему в лицо:

– Любезнейший, а не поехать ли нам сегодня на дачу?

На мгновение в воздухе повисла пауза. Артисты явно в недоумении. Не все могут понять, что происходит? Это состояние, как во сне – всё идет своим чередом, картинки сменяют одна другую, покой, вы спите… И вдруг кто-то трясёт вас и громко спрашивает: «Дважды два?» «Какого лешего?! – справедливо думаете вы, и только потом отвечаете – пять!» Вот и сейчас пауза висит, но Дмитрий по живым огонькам в глазах партнёров понимает, что они «въехали» в тему. Как вдруг, тихий, а потом и не такой уж и тихий смешок небезызвестной актрисы Семёновой, возвещает всем о её слабой профпригодности. Раскололась!

Теперь Дмитрию можно спокойно ответить старой боевой подруге:

– Да нет, милая, пожалуй, просто поедем кататься.

Зрители, как всегда, ничего не поняли. Зато актерам было о чем побалагурить после спектакля.

– Так не возьмёшь? – уже на лестнице спросила Светлана.

– А почему ты решила, что я на дачу? – вопросом на вопрос ответил Дмитрий.

Вот наконец-то он один на один с собой. Позади галоп очередного дня. Можно расслабиться, потягивая пивко под легкий фон старого джаза.

Покой и одиночество… Должно быть, это счастье? Или наоборот – несчастье?

Пожалуй, надо соглашаться на роль. Сценарий, конечно, скверный, как сегодняшняя погода. Поеду-ка я завтра в Москву. Чего здесь одному торчать?

На улице моросит нескончаемый дождь. Мокрые дрова сварливо трещат в камине. Любимый диван по-стариковски кряхтит под ним. Взгляд пробегает поверх знакомых строчек.

Дмитрий отбросил книгу, закурил, раздражаясь от вечного ворчания сосен за окном.

Нет. Видно, и сегодня не суждено ему услышать заветное СЛОВО!

А жизнь проходит! Надо что-то сделать… Важное. Вот уж давно собирается баню построить… Нет, не про то… Может развестись? Вот это хорошая мысль! Развестись, забрать дочь у тёщи… Ну, и что? Что он ей даст? Девчонка школу заканчивает, институт… Но часики тикают. Что-то надо делать, что-то важное…

Рука потянулась к телефонной трубке.

– Николай? Привет! Ты на даче? Заходи на рюмку чая!

Московская обл., Одинцовский район, дер. Пронское, 2002 год

Из цикла «Чеченские зарубки»

– Сука! – брызгая слюной, выпалила Марина и выплеснула в лицо девке содержимое стакана. – Я не буду играть с этой стервой! Поменяйте дилера, она меня раздела!

Марина была пьяна. Её мутило от виски, от проигрыша, от скандалов с дочерью, от холодности мужа, и главное, от неожиданно свалившейся невесть откуда и нестерпимо больно придавившей своей чугунной тяжестью невостребованности.

Пятнадцать лет она не сходила с телеэкрана, разоблачая, поучая и дразня зрителей самым острым. Процветающая Америка и Европа, как образец для подражания, отчаянные чеченские «повстанцы» и несчастные женщины среди развалин Грозного, забытые в горах Афганистана советские солдаты – самые яркие репортажи были её. Она давно стала лицом нового российского телевидения! Это она все эти годы вела самые престижные концерты. И на каких сценах! Кремлевский дворец съездов, Колонный зал Дома Союзов, концертный зал «Россия». Это вам не сельский клуб с мышами за кулисами!

Пятнадцать лет она была самой желанной гостьей светских тусовок. Каждый в стране знал её по имени, знал в лицо, знал и боготворил. И вдруг земля ушла из-под ног! Где это всё!?

– Марина Вадимовна! Может, отдохнёте? – перед ней возник взволнованный администратор.