Черный халифат

© И. Дегтярёва

© ИП Воробьёв В.А.

© ООО ИД «СОЮЗ»

W W W. S O Y U Z. RU

2013 год

Дождь с утра зарядил. Его приход не зависит ни от чьего желания. Хотя метеорологи пытаются обосновать все законами физики, но и они выходят рано или поздно со своих метеостанций и мокнут, мокнут под холодными струями…

Физико-метеорологические закономерности лучше пережидать в тепле, а не стоять на автобусной остановке, впитывая влагу всеми порами брезентовой куртки и небритых щек.

От иракского солнца и песчаных бурь кожа у Петра задубела. Хамсин, горячий сухой южный ветер, иногда приносит песок, и этот ветер провожал Петра в дорогу, не позволяя улететь несколько дней. Песок словно все еще скрипел на зубах. В голове и на языке оставалась, как послевкусие, арабская вязь… А Москва встретила дождем.

Под навес остановки набились страждущие автобуса. Вытягивали шею, как черепахи из панциря, когда из-за поворота показывался обнадеживающий свет фар.

Все угрюмо молчали. Только две женщины обсуждали проблемы консервации кабачков и патиссонов. Петру понадобилось усилие, чтобы понять русскую речь. Он очень давно не говорил по-русски ни с кем, кроме как с самим собой.

Женская болтовня о еде вызвала жгучий аппетит. Последнее, что он ел, – цыпленок с красным рисом. Лететь пришлось через Париж, со сменой документов. Самолетная еда в горло не лезла – болтало в полете крепко, зато теперь, на твердой земле, под бодрящим дождем аппетит разгулялся… А дома – никого, и в холодильнике, конечно, пусто.

– А огурцы надо вымочить как следует, чтобы банка не взорвалась, – витийствовала стоявшая за спиной Петра женщина густым, сочным голосом.

Петр сглотнул… Соленые огурцы, селедочка жирная, черный хлеб… Он даже почувствовал запах раздавленного круглого семени кориандра, прилипшего к корочке бородинского хлеба, и сливянки, которую мать привезла из Твери перед его командировкой. Домашнее вино, ароматное, сладкое, настоянное на водке… Петр знал, что в шкафу в бутылке зеленоватого стекла еще оставалось немного. Бутылка старинная – дедово наследство. Тот в нее, правда, чаще водку наливал, и она там не застаивалась.

Половинка бородинского и селедка уже лежали в рюкзаке – Петр купил по дороге эти вожделенные продукты. Теперь на пути к довольно примитивному гурманствованию оказался опаздывающий автобус. Петр было подумывал поймать такси, когда его кто-то робко тронул за рукав куртки:

– Молодой человек, вы уронили…

Из кармана рюкзака выпала пачка сигарет. Последняя из тех, что Петр купил в Багдаде. И эту почти всю скурил, пока пережидал песчаную бурю. Сейчас смятая пачка валялась в луже. Ее, мокрую, надо было бы выбросить в урну, но Петр подобрал и сунул в карман. Мельком взглянул на девушку и буркнул: «Спасибо!» – хотя едва не сказал по-арабски: «Ашкурук».

Отвернувшись от незнакомки, он улыбнулся. Его позабавил вид девушки – словно двойника увидел, только другого пола – такие же брезентовые куртка и рюкзак. Вот до чего доводит пресловутый унисекс! В руке она держала продолговатый брезентовый чехол, напоминающий охотничий, от винтовки. «На кого, интересно, охотилась?» – подумал он наконец узрев автобус.

Девушка ехала по тому же маршруту. Лица ее Петр не разглядел в сумраке на остановке, только бледную щеку и краешек рта – то, что не скрывал капюшон, глубоко надвинутый на глаза. Она ушла в конец салона и смотрела в заднее пыльное, в дождевых потеках окно, демонстрируя свой белый лик собственному отражению в оконном стекле и осенней ненастной улице.

Петр почти сразу забыл о попутчице и снова принялся мечтать о предстоящем позднем ужине и о горячем душе. О, да, о горячем, чтобы от пара запотел весь кафель в ванной снизу доверху, а не только зеркало… А если в купленной селедке обнаружится еще и молока или икра… Но лучше молока! Он потер сладострастно заурчавший живот.

Через три остановки сошел, окунулся в сырой воздух и морось, зашагал по асфальтовой дорожке, черной, со светлыми кляксами налипшей желтой листвы. Впереди кто-то энергично шлепал по лужам, в темноте фигура виднелась смутно. Петру удалось рассмотреть впереди идущего, только когда буквально наткнулся на него, вернее, на нее.

– Что вы за мной идете?! – Та самая девушка с автобусной остановки резко остановилась и посмотрела из-под капюшона с вызовом, выставив бледный острый подбородок.

– Я вообще-то домой… Но, если хотите, могу пойти перед вами. Только и вы уж своим сачком меня по башке не отоварьте ненароком, – под «сачком» он подразумевал продолговатый чехол, который она держала в руке.

Девушка хмыкнула и посторонилась, даже ступила на газон, блестевший от дождевой воды…

Петр прошмыгнул мимо, поборов желание дурашливо гавкнуть, чтобы напугать страдающую подозрительностью неожиданную попутчицу еще сильнее.

Он зашагал бодро, учитывая, что дождь усилился и что червячок, которого следовало заморить, привел приятелей, и они, похоже, устроили в желудке пьяную оргию и завывали дурными голосами, требуя селедки и бородинского хлеба.

Скользнув ключом по домофону, Петр перепрыгнул несколько ступенек до лифта и услышал, как снова звякнул домофон, пропускающий еще кого-то в подъезд.

Обернувшись, он невольно рассмеялся и спросил, придержав дверцу лифта:

– Ну и кто кого преследует? Не удивлюсь, что нам еще и на один и тот же этаж.

Девушка промолчала, но в лифт с ним зайти все-таки решилась. Петр нажал кнопку с цифрой «10», и теперь хихикнула она.

– Не подозревала, что мы соседи. Я вас не знаю.

– Взаимно, – пожал плечами Петр.

Он пропустил даму вперед и, замешкавшись в поисках ключей, услышал растерянное: «Ой!»

– Проблемы? – неохотно, из вежливости, поинтересовался он, пробираясь мимо ее объемного рюкзака к двери своей квартиры.

– Ключи, кажется, посеяла, – испуганно пробормотала она.

– Дверь выбить? – спросил Петр, понимая, что вечер чревоугодия, так и не начавшись, переходит в вечер недоразумений и милосердия.

– Что же я потом буду со сломанной дверью? – девушка откинула капюшон, открыв узкое бледное лицо с тонким, с горбинкой носом, словно бы удивленными темно-синими глазами и прямыми, собранными в хвост, тускло-пшеничными волосами.

Петр поглядел на часы и вздохнул:

– Что-то мне подсказывает, что слесарь сейчас не придет. Завтра с утра вызовете, а переночуете у меня.

– Это неудобно, – она покачала головой.

– Неудобно в коридоре ночевать, – Петр распахнул дверь, почувствовав знакомый запах своей берлоги, пыльный, застоявшийся за долгое время. – Проходите, не ломайтесь. Я есть хочу… Меня Петр зовут. А вас?

– Александра.

– В вашей квартире ведь бабушка какая-то жила? – Он включил свет в коридоре и на кухне.

– Тетя Катя? Она переехала к моей маме, а мне эти апартаменты в безвозмездное пользование передала.

– Везет некоторым. Вы, Александра, мыться первой пойдете?

– Нет. Я так вымокла, что только чаю горячего хочу.

– Тогда хозяйничайте на кухне без стеснения, – Петр бросил рюкзак под письменный стол в единственной комнате.

Ощущение, что песок забил все швы в одежде, застрял в волосах, вызывало раздражение, чесотку и желание побыстрее смыть его с себя.

Петр постоял перед зеркалом, вглядываясь в свое исхудавшее, сильно иссушенное солнцем лицо, только незагорелая кромка на лбу – от гутры [Гутра – белый головной убор. Носят как платок под уккал на юге и западе Ирака и в странах Персидского залива. Уккал – чёрный двойной шнур]. Он сейчас больше чем когда-либо походил на иракца. Если бы не православный крестик, висящий на шнурке на шее. Он надел его перед самым отъездом из Багдада, достав из тайника.

Горячий душ, запах московской воды постепенно снимали усталость физическую, но измотанность душевная еще не скоро пройдет. Водой ее не смоешь… Оставлять в квартире Александру одну Петр не боялся. Перед тем как уйти в ванную, убрал документы и деньги в сейф, вмонтированный в тумбу письменного стола. Там хранилось и наградное оружие. Он не успел сдать его на хранение в оружейку перед отъездом и переживал, что им могут поживиться грабители. Хотя квартира стояла на охране.

Петр вспомнил, что соседку-старушку действительно звали Екатериной Дмитриевной. Однажды ее кошка забралась через балкон к нему в квартиру, сидела в комнате целый день, пока он не вернулся со службы. Кошка нагадила на диване, изорвала на клочки газету и оставила на полировке журнального столика след когтистой лапы, напоминающий нотный стан. Дедуктивный метод подсказал, что кошка соседская.

В ванную из-под двери потянуло ароматом жареной рыбы. Петр знал наверняка, что холодильник пуст. Стало быть, рыбу с собой принесла Александра. Выяснилось, что она ее сама и поймала, а в загадочном чехле лежало не ружье, а складной спиннинг.

– Рыбачка Соня? – подмигнул Петр, принимая тарелку с сочными кусками рыбы из рук новообретенной соседки. – Есть хочу! Но поделиться мне особо нечем. Селедка, бородинский хлеб. Будешь? Была еще водка в холодильнике…

– Только водка и была, – Александра со своей порцией рыбы села за стол напротив, не слишком стесняясь или не показывая виду. – Видимо, вы давно не заглядывали домой.

– Давай на «ты», по-соседски. Водку на брудершафт пить не будем? – Увидев, что девушка покачала головой, решил: – Тогда преломим хлеб. – Он отломил половину от ломтика черного хлеба и протянул ей. – На Ближнем Востоке считалось, что преломление хлеба – это насыщение душ ушедших из нашего мира. Хлеб и воду бессмертной жизни хранит бог Ану.

– Что это за бог такой? – Александра с опаской посмотрела на кусок хлеба в своей руке.

– Это из шумеро-акадской мифологии. Бог неба, правил на небесах. С людьми дел не имел, только со своим братом – богами. Его волновали судьбы Вселенной.

– Любопытно, – сказала она таким тоном, словно ее это на самом деле нисколько не заинтересовало. – По всем признакам, ты с юга. Почти черный от загара, стосковался по черному хлебу и селедке. Не удивлюсь, что у тебя в рюкзаке соленые огурцы.

– Да, кстати, – Петр удалился в комнату, а, вернувшись, плюхнул на стол целлофановый пакет с солеными огурцами. – Ты телепат?

– Элементарное знание жизни, – улыбнулась она снисходительно.

– Везет мне на девиц с опытом. Так и норовят поучать! Еще в школе, помню, одна пигалица… – он вздохнул и махнул рукой. – Не в твой адрес шпилька, не напрягайся. Спасибо за рыбу. Как будто и сам на речке побывал. Тиной пахнет… Надеюсь, это не из Москвы-реки улов?

– Обижаешь! – Александра убрала со стола пустые тарелки. – Между прочим, в Москве-реке даже раки водятся. А ведь они в чистой воде живут.

– Только жрут все подряд, что на дне находят, – Петр скривился.

Саша молча вымыла посуду, недоумевая, как Петр несколько раз избежал прямого ответа, из каких таких далеких странствий вернулся, что настолько изголодался по тем продуктам, которые любят почти все русские. Если обычный отпуск на море, то, уж конечно, не стал бы отмалчиваться или менять тему разговора.

Петр достал из шкафа в комнате постельное белье, положил его на спинку дивана. С грустью посмотрел на свой старый диван. О нем он мечтал не меньше, чем о селедке. А спать придется на короткой тахте на кухне, поставив под ноги табурет.

– Да я тут лягу, – попыталась вежливо воспротивиться Саша. – Я вас и так стеснила.

– Брось! Ложись в комнате.

С антресолей он вытащил спальный мешок, устроился поверх него и сразу уснул. Петр мог спать хоть на земле. Сон его валил богатырский, но отдыха почти не приносил – снилось многое, чередой сменялись, как фильмы, последовательные, логичные и слишком правдоподобные сны. * * *

Выбритые щеки непривычно холодило. Облаченный в костюм и галстук, Петр топтался около запертого кабинета шефа, прикидывая, почему в таком спешном порядке и так внезапно его выдернули из Ирака. В Багдаде все складывалось как нельзя лучше…

Мимо по коридору буквально пробежал Теймураз Сабиров. Он ухитрился извернуться так, чтобы не встретиться взглядом с Петром, что едва не вошел в стену.

– Куда это ты, Мур?! Старых друзей не замечаешь?

Вместе с Сабировым они учились в ВИИЯ, оба арабисты. Лихо шастали к девчонкам пединститута в общагу. Съели пуд курсантской соли и выпили литры разной бурды на дружеских попойках. Вместе оказались в разведке, посерьезнели, возмужали, встречались редко и уже не предавались неуемному шумному веселью. Если попадали на чей-нибудь день рождения, то неизменно уединялись в самом дальнем углу или на балконе, голова к голове. Им всегда было о чем поговорить. Но не теперь… Сабиров таращился волчьим взглядом из-под черных бровей.

– Ты чего, дружище? – Петр придержал его за рукав.

Теймураз дернул плечом.

– На все готовенькое, да? Не ожидал от тебя, Горюнов!

– Да в чем проблема, объясни толком?! Меня оторвали от дела. «Срочно! Бегом!» Чего за паника такая?

Сабиров чуть смягчился. Знакомо наморщил переносицу, будто тут дурно пахло.

– Пойми, Петька, я готовился довольно долго, мы прорабатывали варианты. – Он подался вперед, чуть не боднув головой Горюнова. – Речь идет об ИГИЛ [ИГИЛ – террористическая организация, запрещенная в РФ] и Сирии.

– Вот, понимаешь, удивил! В регионе, где мы с тобой трудимся, сейчас все время речь идет об ИГИЛ. Ну и при чем тут я? Мне своих проблем в Багдаде хватает.

– Иди к Иванычу. Он все объяснит, – приуныл Сабиров. Его большие черные глаза излучали такое вселенское горе, что Петр почувствовал себя мерзавцем.

Генерал Александров – чуть полноватый, чуть седоватый… В нем всего было по чуть-чуть, а в целом из всех этих «чуть» складывался умный, прозорливый, опытный и жесткий человек.

У него в кабинете всегда пахло кедровыми орешками. Петр не знал, что являлось источником этого запаха, но он его раздражал и неизменно вызывал непонятное волнение.

– По Багдаду и Абу Саиду отпишешься, – указав на стул у стола для совещаний, Александров насупил брови. – Петр Дмитрич, сроки у нас сжатые, на подготовку времени мало, поэтому попрошу быть сосредоточенным. Знаю, что ты давно не отдыхал, но… – Он развел руками. – Аббаса помнишь?

– Которого? – невольно уточнил Петр, хотя сразу понял, что речь идет о том самом Аббасе.

– Ты с ним контактировал в Турции, и поэтому ты сейчас здесь. Когда выяснилось, что он в ИГИЛ, вызвали тебя…

– Как выяснилось?

– Не важно. Факт тот, что Аббас там, в ИГИЛ, и не рядовым боевиком. А твои попытки разузнать что-нибудь в Ираке пока ни к чему не приводят. Так?

– Мне нужно время. Один из вариантов был попасть в ИГИЛ через вербовочную контору в Багдаде. Вы же знаете…

– Мы уже обсуждали это, Петр Дмитрич. Рядовой боец? – Александров поморщился, встал, одернул пиджак. – Нет. – Он прошелся по скрипучему паркету кабинета. – Не то, к чему мы стремимся. Если уж рисковать, то и ставки надо поднимать.

Петр невольно подумал – как бы эти поднятые ставки не стоили ему жизни. И понял, что запах кедровых орешков раздражал его потому, что ассоциировался с неприятностями и проблемами, которыми Горюнова неизменно нагружали в этом кабинете.

– Если судить по твоим отчетам, Аббасу можно доверять. Это объективно?

– Насколько возможно. Старался не быть субъективным, – чуть замешкался с ответом Петр, вспоминая те ощущения от давней командировки в Стамбул.

– У тебя же второй язык турецкий? – словно уловил ход его мыслей Александров. – Так-так. – Он вернулся за письменный стол, открыл папку, лежавшую на столешнице. – В ИГИЛ заинтересованы в русских кадрах, вернее, в русскоязычных. У них далеко идущие планы по поводу России и Средней Азии. Но проблема в том, что Сабиров – это Сабиров, а ты – Горюнов. Он больше подходил. У тебя вроде есть татарские корни?

– Очень глубоко копать придется, – замялся Петр. – Какой-то дедушка или прадедушка. Меня, конечно, можно выдать за волжского татарина, но что если кто-нибудь узнает из тех, кто видел меня в Ираке или в Турции?

– Исключать нельзя, – кивнул Александров. – Ты за араба сойдешь?

– Не уверен. Вряд ли. Правда, в Багдаде я довольно долго. Уже выработался центральный диалект – на нем говорят в столице и ее окрестностях. Но меня, кажется, принимают за марокканца или тунисца. Причем христианина из Северной Африки. А вот в Сирии, скорее всего, примут за багдадца, но это будет до тех пор, пока не встречусь с настоящим багдадцем, который легко выведет меня на чистую воду.

– А за турка? – с робкой надеждой спросил генерал.

– Из меня такой же турок, как и араб. Нужна серьезная легенда. В ИГИЛ много чеченцев и дагестанцев, но и на них я не похож. Хотя чеченцы и дагестанцы меняют свои имена на арабские…

– Лучше все-таки волжский татарин, который довольно долго прожил в Ираке.

– Да, но в Багдаде я под арабским именем живу.

– Однако есть еще кое-что. Надо будет тебя слегка омусульманить для нашего спокойствия. Сделать циркумцизию.

Петр задумался, вспоминая, что это, а вспомнив, покраснел.

– Евгений Иванович, вы так культурно по латыни обрезание называете? Но я же до этого работал в Ираке – и ничего.

– Ты не выдавал себя за мусульманина, тем более радикального, а теперь придется. А что если ранят или просто заподозрят, а ты не будешь соответствовать… Слишком рискованно не учесть эту деталь.

– Хорошенькая «деталь»! – обиженно фыркнул Петр.

– Брось! – поджал губы Александров. – Говорят, это только на пользу во многих отношениях.

– Какие уж тут отношения! Недели на три из седла выбьют, а там, глядишь, привет Дамаск! Никакой личной жизни.

– Петр Дмитрич, давайте ближе к делу, – Александров постучал карандашом по картонной обложке папки, которая лежала перед ним на столе. – Мы готовили для этой задачи совсем другого человека, соответствующего по большинству параметров. Но присутствие там Аббаса сломало все построение. Одно дело засылать Сабирова на деревню дедушке, не имея в ИГИЛ никаких зацепок, и совсем другое – тебя к Аббасу.

– И в чем конкретно будет состоять моя задача? – вздохнул Горюнов.

– В том же, по сути, что и в Ираке. Установить как можно больше россиян в ИГИЛ. Их подлинные имена-фамилии. Это основное. Они ведь придут сюда, как только навоюются и если выживут. Уже приходят, есть прецеденты. Нам удалось обнаружить несколько схронов с оружием и взрывчаткой, предотвратить попытки терактов. Мы еще захлебнемся, когда они полезут назад, обученные, с промытыми мозгами. Первобытные фанатики! – Александров помолчал, из стакана в подстаканнике раздраженно отпил остывший чай с таким выражением лица, словно стрихнин выпил. – Теперь ты станешь одним из них. Что касается твоих задач – крути там головой на триста шестьдесят градусов. Не слишком у нас много информации о структуре исламского государства, о взаимоотношениях внутри, о группировках, составляющих их армию, отдельная история с пленными – заложниками, которыми они успешно торгуют. Как думаешь попасть в Сирию?

– Через Турцию. Есть там пара знакомых, которые охотно выведут на вербовочную контору. Турки не препятствуют переходу через границу в Сирию, лишь бы их не трогали. Так же, как иракцы. Но Турция лучше подходит. К тому же у нас безвизовый режим с ними. В Стамбуле я смогу разузнать про Аббаса подробности. Там без проблем достану оружие. Насколько я знаю, в ИГИЛ ценят бойцов, пришедших со своим стволом. А еще лучше с машиной. Вопрос – как я выйду в Сирии на Аббаса?

– Это твоя забота, – развел руками генерал.

– Но ведь вы каким-то образом заполучили информацию, что Аббас сейчас в ИГИЛ, в Сирии. Может, тот же источник поспособствует? Он, видимо, связан с Аббасом?

– Нет, наш источник не в Турции сейчас. И вообще, занят совсем другим. Информация, можно сказать, получена случайно. Он контактирует с боевиками из РПК [РПК – Рабочая партия Курдистана]. А твой Аббас ведь тоже оттуда.

– Теперь я уже не так уверен, – пробормотал Горюнов. – Вообще-то в ИГИЛ курдов не жалуют. Есть, конечно, исключения. По-видимому, с ним как раз такой случай. Или он выдает себя за кого-то другого.

– Это разве так просто сделать?

Петр пожал плечами. От общения с Аббасом у него осталось двойственное ощущение. Да, патриот, жаждущий жить в не только провозглашенном, но и в признанном государстве Курдистан, и в то же время лояльно относящийся к туркам. Парадокс.

Выйдя из кабинета, Петр озадаченно потер шею. Сейчас его больше волновал предстоящий визит к врачу, а не внедрение в ИГИЛ в качестве одного из бойцов, что само по себе любому нормальному человеку показалось бы дикой авантюрой. Александров погнал его в госпиталь в приказном порядке: «Чтобы сегодня же начал этим заниматься!» «Это» вызывало холодок в желудке. Но выбор был очевиден – между обрезанием и отрезанной головой в ИГИЛ (если кто-то прознает, что он липовый мусульманин) в пользу первого.

В госпитале Вишневского знакомый хирург Михаил Знарков посмотрел на Петра, как на умалишенного, когда он изложил свою просьбу.

– Петро, да ты чего, на старости лет помешался?

– Не спрашивай лучше, – Горюнов с опаской покосился на стеклянный шкаф с инструментами в кабинете друга. – Надо, причем конфиденциально.

– Вообще-то это не по моей специальности. Но раз конфиденциально и по дружбе… – Миша подмигнул. – Давай хоть сейчас. У меня плановых нет. Накрыть столик?

Петр покосился на него, но, сообразив, что имеется в виду операционный стол, криво и трусливо улыбнулся:

– Давай завтра. Я надеюсь, в больничку ложиться не надо?

– Полчаса под местным наркозом. И отправлю тебя восвояси. Не трепыхайся, – Михаил снял зеленую медицинскую шапочку, открыв седую шевелюру, зачесанную назад. – А то давай сейчас… Ладно, ладно. У тебя такое выражение лица, словно я тебя убивать собираюсь. Завтра утром часикам к девяти подъезжай. – Он подошел к шкафу, снял докторскую курточку, повесил ее туда и взамен достал клетчатый синий пиджак. – Пойдем зальем в себя по рюмашке. Отметим твой приезд. Ты же прибыл откуда-то, если судить по твоему загорелому лику. Не спрашиваю откуда, не напрягайся. Ты одиннадцатым номером? Я на машине.

– Ну да, пешкодралом, – грустно кивнул Петр, думая, что ему совсем не хочется завтра ничего делать под местным наркозом. Но он умел переключаться. – Давай и правда пропустим по одной.

За окном кафе робко проглянуло солнце сквозь чернильное раскормленное облачное брюхо. Коньяк в бокале просветило насквозь, на белой скатерти напиток отразился янтарным бликом. Зеленый виноград на тарелке был еще в самом деле зелен, хотя некоторые ягоды на грозди начали уже спело желтеть.

Петр попивал коньяк, сонно щурился на жующего с аппетитом друга. Он вспомнил об Александре, которую утром не обнаружил в квартире. Она исчезла бесшумно и почти бесследно. Если бы не запах жареной рыбы, все еще витавший в квартире, и вымытая посуда в раковине, можно было решить, что девушка приснилась. «Однако неблагодарная, – с легким недоумением подумал Петр. – Могла бы хоть записку черкнуть. Вот молодежь пошла». Хотя Саша вряд ли намного младше.

– Так чего, снова уедешь? – Михаил легонько коснулся своим бокалом бокала Петра, который тот задумчиво покачивал в руке. – Не надоело тебе мотаться? Выглядишь измученным. Нервотрепка?

– И нервотрепка, и жара замучили. А ты-то сам… Режешь, колешь, зашиваешь. Может, нам дружно в цветоводы податься?

Михаил вскинул на него насмешливые карие глаза, но промолчал. Он знал, где служит Горюнов. Знал, что расспросы ни к чему не приведут. В худшем случае Петр промолчит, а в лучшем – отшутится.

– Тебе ведь не по медицинским показаниям? Надо сымитировать обрезание? Рискованно. Могут понять, что процедура свеженькая. Успеет как следует зажить? Когда туда едешь?

– Чем быстрее, тем лучше, – не стал отшучиваться Петр. – Главное, чтобы было похоже. Впрочем, если делать как положено, то вовсе нельзя зашивать, чтобы само заживало.

– Вот еще! Чтобы ты кровью истек? Это у детей хорошо заживает. Они ведь в пять-семь лет этот обряд совершают?

– В арабских семьях в деревнях иногда тянут до тринадцати-четырнадцати, как и турки. А мне уже несколько больше, чем два раза по четырнадцать. Хотя… – Он замолчал, подумав, что в их легенде это можно обыграть. Парень – татарин, родители которого были не особо верующими или даже вовсе не верующими, а он самостоятельно обрел для себя ислам в зрелом возрасте.

С ним и в самом деле произошло нечто подобное, только это касалось православия. Он окрестился после первой командировки в Стамбул…

Петр взглянул в окно кафе. Погода тогда стояла похожая, только более поздняя осень, октябрь, кажется. На следующий день снег даже пошел, первый, сырой. А накануне был сухой и белый от ночного заморозка асфальтовый дворик перед удаленным от Москвы храмом и стойкие хризантемы вдоль церковного кладбища с каменными белыми крестами над могилами священников. И хоть в купель Петра не окунали по причине взрослого возраста, он вышел из храма с ощущением, что дышится легче, словно после купания в знойный летний день.

– Мишка, как твоя Алена?

– Никак. Развелись.

– Как-то у тебя все быстро, – крякнул Горюнов. – Не успели пожениться, уже разбежались?

– Ты чаще уезжай так надолго, забудешь и как я выгляжу, – упрекнул Знарков. – А у тебя как на дамском фронте? Помню, была какая-то Лена…

– Лена, Таня… – Петр махнул рукой. – С моими командировками… Кто выдержит?

– В командировках ли дело? Когда мы учились в школе, в Твери, ты ведь был компанейским парнем. Служба тебя иссушила, как солнце Востока.

Петр молча кивнул. Он и сам чувствовал в себе эти изменения. Но как могло быть иначе?

Распрощавшись с другом до завтра, Горюнов пошел к метро пешком. Солнце пекло затылок. У метро он купил букетик позднеосенних крупных ромашек, подумав, что надо прояснить вопрос с поспешным исчезновением соседки Александры, тем более завтра уже не будет смысла что-либо прояснять.

Он отвык от метро и сейчас от покачиваний в забитом пассажирами вагоне впал в задумчивость. Здесь он чувствовал себя в безопасности, даже среди такого количества людей – это расслабляло. Мысленно вернулся к новости, которой его ошарашил утром Александров, – Аббас Джабар Али Хамид в ИГИЛ?! Не замечал он за ним склонности к экстремизму, во всяком случае, если в Аббасе и таилась склонность к этому самому экстремизму, то лишь по отношению к туркам…

После рабочей смены в порту Петр, которого в Стамбуле (это было еще до багдадской командировки) звали Марек Брожек, любил порыбачить на Галатском мосту до вечернего променада по наргиле-кафе…

Польский он выучил на спор за лето между первым и вторым курсом ВИИЯ, во всяком случае, сносно болтал, пока преподаватель арабского не услышал его экзерсисы на перемене. «То-то я слышу в вашем арабском странный акцент, – арабист выглядел как человек, которого давно мучила неразрешимая проблема, и он вдруг обнаружил решение, – этот ваш ужасный польский. Я вас сегодня по грамматике погоняю. Это отобьет охоту смешивать изучение арабского с польским…»

В Стамбуле Петр сделал все возможное, чтобы обратить на себя внимание в определенных кругах. Была опасность вызвать больший интерес у местных спецслужб, чем у курдов. Однако выбора особого Петр не имел. Александров поставил его перед необходимостью выполнять приказ – выйти на контакт с курдскими боевиками из НАОК [НАОК – народная армия освобождения Курдистана]. Еще не возникло проблем в Сирии, но руководство считало необходимым наладить связи с НАОК – опытной, неплохо вооруженной, сформированной давно, обкатавшей себя в боестолкновениях с армией и полицией Турции.

Попытки внедриться в одну из групп подполья, действующую в Стамбуле, уже предпринимались до него, но, если судить по донесениям тех разведчиков, не имели особого успеха. Структура довольно закрытая. Рядовым боевиком, наверное, можно наняться, однако курды не располагают достаточными средствами, чтобы содержать таких бойцов, пусть они даже семи пядей во лбу, а кроме того, предпочитают видеть в своих рядах курдов, проверенных, верящих свято в идею независимого Курдистана, а это возможно только при национальной заинтересованности.

Петр таскался по стамбульским наргиле-кафе, особенно тем, о которых ходила дурная слава, где собирались сомнительные личности и куда захаживали курды. Он заводил массу ни к чему не обязывающих знакомств и «пробалтывался» по мелочам. То, выпив лишнего, «сбивался» на арабский, обнаруживая, что он липовый поляк, то хвастался в умении хорошо стрелять. Ради туристов в местных кафе продавали алкоголь. Поляку выпить не препятствовали никакие морально-этические и религиозные ограничения. Банальные трюки обратить на себя внимание Горюнов использовал отчасти по тогдашней неопытности. Такое поведение могло вызвать лишь подозрение в том, что он работает на какую-либо спецслужбу. Однако, нарушая инструкции, он подспудно надеялся – непрофессионализм как раз и не вызовет подозрений.

По поводу курдского вопроса он никаких высказываний не допускал, но тем не менее старался выбирать курдов в качестве собеседников, обозначая, что готов бороться за любую идею, лишь бы платили и ради остроты ощущений.

Впервые на него вышли через месяц, на футбольном матче… Петр пошел на футбол с Савашем, хозяином квартиры, у которого снимал комнату. С ним он не просто соседствовал, но и приятельствовал.

На трибуне большого стадиона Инёню они сидели почти на самом верху. Прохладный вечер, подсвеченный мощными прожекторами по периметру овальной чаши, заставлял ежиться даже в шерстяном пиджаке. За высокими стенами, подпирающими террасы трибун, при ветреной погоде разметал довольно высокие волны Босфор.

Играл «Бешикташ» на своей домашней арене с «Фенербахче». Трибуны гудели, пели, били в барабаны. «Они болеют на футболе так же дружно, как молятся», – подумал Петр, глядя на безумствующую толпу фанатов. Он уже тогда думал, что дисциплинированность мусульман, приученность к послушанию, уважение к любому старшему, с одной стороны, создает из них отличных и даже великих воинов, о чем красноречиво говорят исторические факты, а, с другой стороны, эти же качества играют дурную шутку с молодежью, недостаточно грамотной, не слишком устойчивой психологически, но готовой к решительным действиям. Это используют уже многие годы вербовщики в различные террористические организации по всему миру. Почему-то именно мусульмане становятся шахидами, а если на это удается уговорить представителей других вероисповеданий, они все равно, прежде чем отправить на небеса сотню-другую человек, принимают ислам.

В любой религии хватает своих фанатиков и радикалов, однако ислам за последнее время побил все рекорды. Сильная вера, во что бы ты ни верил, может вызывать при недостатке воспитания и образования страшные патологические формы заблуждения, и ладно, если бы они грозили уничтожением только их обладателю. Но такие персоны, вернее, те, кто ими манипулирует, обычно желают смерти сотням окружающих…

На противоположной стороне в Южном секторе запалили петарды. Полиция не торопилась вмешиваться, зная норов болельщиков, своих соотечественников. Отдежурив, полицейские могли точно так же орать и бесноваться на арене любого стамбульского стадиона – и Фенербахче Шюкрю Сараджоглу, и Али Сами Йен, и на недавно открытом огромном стадионе «Ататюрк». Последний раз, когда Петр был на футболе, болельщики отдирали пластиковые сиденья с трибун и закидывали ими полицейских, швыряли их в коридор, куда удалились не оправдавшие их надежд футболисты.

Петр не обратил внимания, когда рядом с ним сел новый зритель с шарфом «Фенербахче» на шее. Это был обычный болельщик, пока он не спросил:

– Ты Марек?

Когда Петр кивнул, ему ткнули ствол пистолета под ребра.

В этот момент «Бешикташ» забил, болельщики бесновались, полетели петарды, что-то просвистело над головой Петра. Незнакомец крепко подхватил Горюнова под локоть.

– Выйдем! – крикнул он ему на ухо.

– Куда? – встрепенулся Саваш.

– Я быстро! – отмахнулся Петр и под конвоем пробрался к лестнице мимо возмущенных их хождениями болельщиков, наступая им на ноги.

Они вышли в коридор, почти пустой, вдалеке маячили двое полицейских. Горюнов взглянул в их сторону мельком, но тут же услышал короткое:

– Даже не думай!

Повернувшись, разглядел своего сопровождающего. Чуть ниже ростом Горюнова, черноглазый, чернобровый, с подвижным худощавым смуглым лицом. Он напомнил Петру отчего-то индейца из старого советского фильма. Но сейчас этот Чингачгук целился не из примитивного лука, а из пистолета.

На полицейских Горюнов взглянул на самом деле с опасением, что они вмешаются и все испортят. Он мог обезвредить чернявого парня, однако это абсолютно не входило в его планы.

– Ты кто? – спросил Петр, не проявляя никакого испуга.

– Думаешь, кто-то купится на твои дешевые трюки и заявления о том, какой ты крутой? – не ответил парень.

– Да я вроде и не рассчитывал на признание публики, – насмешливо посмотрел на него Петр. Он пытался понять, чьего роду-племени этот тип.

– Ты слишком хорошо говоришь по-турецки.

– Еще бы, особенно если учесть, что я поляк! Да убери ты ствол. Дырку в боку провертел. Больно же! А то отниму пушку.

– Напугал! – ухмыльнулся парень, но поверил и убрал пистолет, сунув его за пояс.

«Интересно, как он через рамку металлодетектора прошел? – прикинул про себя Горюнов. – Уж не потому ли, что полицейский или из MIT [MIT – Милли Истихбарат Тешкиляты – национальная разведывательная организация Турции, занимающаяся как разведкой, так и контрразведкой]? Подставной? Забавно, кто из нас кому подставляется?»

Их «общение» напомнило Петру странный танец, когда вроде бы он и совместный, но один танцует аргентинское танго, а другой – лезгинку. Оба двигаются энергично, но каждый по-своему. Горюнов тщил себя надеждой, что он-то танцует изысканное танго.

– Ты не турок, не поляк… – задумчиво проговорил чернявый. – Может, иранец?

Смысл вопросов навел Петра на мысль, что перед ним все же курд из РПК. Чего турку боятся иранцев? А он именно боялся.

Петр мог объясниться на персидском, потому что во времена арабского завоевания в персидский вошло много заимствований из арабского, но почему этот курд решил, что он иранец?

– Слышали, как ты говорил на арабском, – пояснил тот.

– Очень смешно! Где Иран и где арабский? – со смешком сказал Горюнов. – Что ты от меня хочешь? Думаешь, вычислил шпиона? А я вот, например, считаю, что ты – сотрудник MIT. Как ты протащил пушку сюда через металлодетектор?

– А если у меня тут родственник работает? Например, газон стрижет.

– Допустим, – кивнул Петр. – Долго будем выяснять ху из ху? Или ты хочешь конкретики? Тогда сведи меня со своим командиром. Знаешь Мардини? Ахмета Мардини? По глазам вижу, что знаешь. С ним и будет конкретика. И попроси его больше не подсылать неумех, которые тычут мне в бок пистолетом, даже не снятым с предохранителя.

– Могу и снять! – погрозил парень.

– Сними, рискни здоровьем! Сообщи своему боссу, что я не претендую на роль рядового боевика. Мне нужен контакт. Уверять, что я не иранец, не стану. Хочешь – верь, хочешь – нет. То, что я не турок, ты и так понял. Бояться вам стоит больше их. Мозгуйте! – Он повернулся и пошел обратно на трибуны, не оборачиваясь и пока еще не понимая, что думать по поводу этой встречи.

На следующий день Горюнов, вытащив из металлического шкафчика в портовой раздевалке складную удочку и захватив пластиковый жбанчик, куда обычно складывал улов, сунул в карман банку с креветками в качестве наживки и направился на мост Галата. Ему нравилось вечерами постоять с удочкой, глядя на воды бухты Золотой Рог, сияющие от закатного солнца. Покрикивали чайки, летевшие в старый город, чтобы ночевать на черепичных крышах и выхватывать рыбные потроха из бачков около ресторанов.

На работу в порт Петр устроился без проблем – докером-механизатором. По сути, он был грузчиком и механиком в одном лице, только не таскал грузы на себе, как делали грузчики всех времен и народов в старину, а перемещал их с помощью кранов, экскаваторов, тягачей и бульдозеров. Перед отъездом из России прошел обучение, получил липовые документы, что работал в портах Германии и Польши. Однако по настоянию руководства пришлось попрактиковаться в питерском порту. «Мелочей не бывает, – занудливо наставлял Александров. – Ты еще молодой, учись всему, пригодится. А то вас всех хлебом не корми, дай пострелять и освоить что-нибудь вроде тхэквондо». Это был камешек в огород Горюнова – он мастер спорта по тхэквондо, обладатель черного пояса. Еще до ВИИЯ, в школе увлекался, да и в институте продолжал участвовать в соревнованиях.

…На мосту, кроме него, стояло еще с десяток завсегдатаев-рыбаков и несколько женщин в хиджабах, ловивших рыбу не менее ловко, чем мужчины; сновали за спиной припозднившиеся туристы. Солнце уже исчезло, рассеянный свет отражала поверхность бухты. За спинами рыбаков проезжали машины. Таксисты сигналили, как обычно, раздраженно и часто, а то и высовывались из окна и начинали ругаться, даже не с кем-то конкретно, а так, ради принципа. Вдруг за спиной Петра остановилась машина. В общем шуме он не обратил на это внимания. А зря…

Кто-то ткнул ему в поясницу ствол и велел: «Быстро! В машину!» Препираться, очевидно, не стоило. «Брось! – приказал незнакомец, имея в виду удочку, заметив нерешительность Горюнова. – Живо!»

Он так и не увидел, кто ему давил на поясницу пистолетом. Забравшись в машину, тут же получил кулаком под ребра, пока хватал ртом воздух, ему на голову натянули то ли шапку, то ли повязку и прокомментировали: «Для твоей же безопасности». Петру показалось, что это тот самый чернявый, с которым Горюнов виделся на футболе.

Покружив по городу, машина остановилась. Под колесами зашуршал гравий. Петра толкнули в спину, чтобы вылезал. Взяв его под локоть, повели по гравию, затем по трем ступенькам в дом. Деревянный пол под ногами скрипел. Горюнов подумал, что, скорее всего, они уехали за город. Страха не было. Страх – это паника. А Петр чувствовал себя напряженным, собранным, с обострившимся слухом, и кожей ощущал, как ему казалось, все происходящее в комнате. Но долго испытывать экстрасенсорные способности не пришлось – повязку с глаз псевдополяка сняли.

Сбоку и чуть сзади действительно стоял чернявый, перед Петром сидел мужчина на единственном стуле, составляющим всю обстановку этой комнаты. Закрытые снаружи ставни не давали возможности сориентироваться с местоположением дома. Но у Горюнова сложилось впечатление, что это один из домов, брошенных, деревянных, полуразвалившихся, расположенных на берегу Босфора.

Мужчина сидел как-то по-особенному устойчиво, чуть расставив ноги и упершись руками в колени. Он и сидя производил впечатление человека невысокого, но крепкого. Легкая седина на висках и надо лбом, там, где густые волосы были зачесаны назад, придавала ему умудренный опытом вид и создавала налет вселенской усталости. Таким людям хочется доверять, однако Петр не страдал доверчивостью.

– Чем обязан визитом к вам? – спросил Горюнов, тяготясь долгой паузой и взглядом, изучающим, заинтересованным.

Чернявый вышел, оставив их наедине.

– Я бы хотел тебя послушать, – низким хрипловатым голосом сказал сидящий. – Ты же рвался выйти на контакт. Меня зовут Ахмет.

– Очень приятно. Марек… – Петр замялся и попросил: – Хорошо бы подтверждение того, что я разговариваю с тем самым Ахметом.

Мужчина склонил голову к плечу, улыбнулся:

– Тебе что, паспорт показать? Какой? Иракский, иранский, турецкий?..

Александров, инструктируя Горюнова перед поездкой, предупреждал, что связаться надо именно с этим человеком, поскольку года два назад были попытки с его стороны выйти на российские спецслужбы. Он приезжал в Россию, но что-то у него не заладилось. Ему удалось связаться с кем-то из контрразведчиков, а его передвижения по Москве не остались незамеченными. Однако на оговоренную встречу Мардини не явился и быстро после этого ушел от слежки, исчез из Москвы, а затем вернулся в Турцию. Повода задерживать его у контрразведчиков не было, и Мардини затерялся в Стамбуле. Хотя предполагалось, что он уехал оттуда сразу в Северный Ирак, в горы Кандиль.

И вот теперь он собственной персоной перед Горюновым. Петр видел его фотографию в Москве и уточнял лишь для проформы.

– Вспомните 1994 год, Москву, – решил не ходить вокруг да около Горюнов.

Ахмет всмотрелся в него и даже подался вперед:

– Я с тобой там не встречался. Не помню… Ты слишком молод.

– Это не имеет значения. Встреча тогда не состоялась. Вы же хотели о чем-то вести переговоры?

– Допустим. Но обстоятельства меня вынудили уехать и скрываться. В Москве за мной следили турки.

Горюнов кивнул. Эти слова подтверждались контрразведчиками. Была замечена слежка, ведущаяся за Ахметом параллельно с наружным наблюдением российских спецслужб.

– Ты уполномочен вести со мной переговоры? – напрямую спросил Мардини.

– Думаю, да. Во всяком случае, смог бы послужить неким связующим звеном. Вопрос в том, какие именно цели вы преследовали, пытаясь связаться тогда в Москве с людьми из…

– Да-да, – перебил курд, – я понимаю о чем ты, – он обвел взглядом комнату так, что Петр догадался – помещение прослушивают, а Ахмет собирался вести переговоры с российскими спецслужбами в обход некоторых своих товарищей по РПК.

Мардини достал блокнот из кармана, что-то быстро написал в нем и протянул его Горюнову. Тот прочел адрес, под которым было написано: «Аббас Джабар Али Хамид – он все знает».

Ахмет пошевелил пальцами в воздухе, словно подманивая блокнот, задержавшийся в руках Петра. Тому пришлось напрячь память, чтобы запомнить написанное.

– Мы встретимся еще и все обсудим, – завершил разговор курд и кивнул многозначительно.

Чернявый, стоявший за дверью, так же старательно завязал глаза Горюнову, хотя после разговора с Мардини это было, наверное, излишне, и отвез обратно к мосту. К удивлению Петра, удочка лежала там же, где он ее оставил.

Горюнов вышел из московского метро с заметно помятым букетиком и направился к автобусной остановке. Полчаса простоял, чувствуя, как похолодало. Ромашки еще больше сникли от колючего осеннего ветра. Петр с брюзгливым выражением лица, ругаясь вполголоса, поймал такси.

– Ну и цены в Москве! – пробормотал он, когда вылез из машины около своего подъезда.

Петр предвкушал горячую ванну, общение с Александрой, возможно, ужин – готовит девушка хорошо. Он ехал в лифте, прислонившись затылком к обитой коричневым пластиком стенке и улыбался. Поймав себя на этом, Горюнов насупился, но тут же рассмеялся. «Ну почему бы мне не жениться? – размечтался он. – Наверное, уже пора».

В благостном расположении духа подошел к двери в общий коридор. Только собрался ее открыть, как сзади к нему подскочили с криком: «Руки за голову!» К этому добавились крепкие выражения, направленные на то, чтобы у задерживаемого не возник соблазн посопротивляться. Тычки в спину совершались не только руками, но и стволом автомата. Глянув искоса, Петр убедился, что это полицейские и вежливо предложил:

– Ребята, удостоверение в кармане. В правом.

Ему поверили, продолжая, однако, держать на прицеле автомата. Удостоверение нашли и отступились.

– Извините, товарищ полковник. Повернитесь, пожалуйста.

Сержант все еще рассматривал удостоверение и, увидев лицо Горюнова, сличив его с фотографией в удостоверении, успокоился окончательно.

– В чем, собственно, дело, сержант? – Петр спрятал протянутое ему удостоверение. Голос его утратил недавнюю вежливость.

– Сигнал поступил… – сержант приблизился к Горюнову. – Ваша соседка. Она сообщила, что у вас есть оружие и литература на арабском, она посчитала, – он хмыкнул, продемонстрировав золотой зуб, – что вы террорист.

Петр прикинул, когда Александра вчера могла заметить пистолет, тем более что тот лежал в запертом сейфе. Эта мысль придала ему ускорение. Забыв про полицейских, он ринулся в квартиру. Одолев замки, торопливо зашел в комнату. Ну, конечно, сейф открыт. Петр заглянул внутрь. Все на месте. Когда торопился вчера в душ, просто-напросто забыл его запереть. Вообще-то там лежали кроме денег кое-какие документы, награды, однако Саша с перепугу увидела только пистолет.

«Вот поэтому с утра убежала, не попрощавшись. Бойкая девица. Сразу полицию высвистала. Бдительная. У меня, может, трепетное, лирическое чувство зарождалось, а она легавых на меня натравила».

Он с сожалением посмотрел на подвявший букет, который бросил на столик под зеркалом в коридоре. Настрой на романтический вечер увял так же, как эти позднеосенние ромашки.

Петр разделся, чтобы идти в душ. В одних трусах босиком прошелся по коридору, поежился. От окна тянуло теперь не морозцем, а сыростью – начал падать мокрый снег. В зеркальную дверцу шкафа-купе Горюнов посмотрел на себя. Весь смуглый, но руки до локтей и лицо казались вовсе черными. Снова заметил, что похудел, и это слегка старило его. На тренированном теле заметнее стали мышцы и вены. «Можно подрабатывать натурщиком, – подумал он самодовольно и тут же с грустью: – Хотя мои честно заработанные сорок три года у меня на физиономии написаны. Хорошо хоть нет седых волос».

Он достал из кармана куртки мобильный. Набрал по памяти номер.

– Мам! Это я. Привет! Как ты?.. Нормальный у меня голос. С акцентом? Это скоро пройдет. Ну, не выдумывай, ничего я не ранен. Здоров как вол! Может, приеду… Почему это сразу «ушлют»? Еще скажи сакраментальное: «Тебе жениться пора». Вот-вот! Чтобы еще и жена на мозги капала. Не надо, не приезжай. Говорю же, сам приеду, в отпуск… Ну, когда дадут. Тете Маше привет.

Петр торопливо отключил телефон, справедливо опасаясь материных слез. Он наверняка оторвал ее от просмотра какого-нибудь сериала. Ими она утешалась… Пока мать не опомнилась, не отошла от хитросплетений сюжета и не прочувствовала, что разговаривает с сыном, голос которого не слышала уже очень давно, надо было сворачивать беседу. Иначе расплачется обязательно.

В дверь позвонили как-то нервно. Изучая в глазок Александру, прикидывая, стоит ли открывать, Петр услышал ее приглушенный дерматином голос:

– Петр, откройте, пожалуйста! Если вы со мной не объяснитесь, я ведь не поленюсь, в ФСБ позвоню.

– Да что ж такое-то! Откуда такая на мою голову?! – Он дернул с крючка в ванной полотенце, обернул вокруг бедер и отпер дверь.

Александра стояла, не переступая порог, словно в любой момент готовилась броситься наутек. Напряженная, настороженная. Увидев соседа полураздетым, она слегка опешила, но тут же пошла в наступление:

– Что, полицию подкупил?!

– Не боишься к террористу заходить? – насмешливо спросил Горюнов. – Сейчас пистолет достану… – Он поправил полотенце на поясе.

– Ну, если не террорист… – сбавила обороты Саша и прикусила нижнюю губу смущенно.

– Тогда, конечно, маньяк.

– А если серьезно?

– Серьезно? Переводчик с арабского. Военный переводчик, – выдал полуправду Петр.

– Цветочки кому? – Саша заметила ромашки через плечо соседа.

– На похороны моих начавших было зарождаться чувств.

Александра глупо хихикнула, уловив намек. Темно-синие ее глаза глядели заинтересованно.

– Жалко же, – упрекнула она.

– Мои чувства?

– Цветочки, – ядовито уточнила Саша.

– Так поставь их в какой-нибудь сосуд. Я замерз, – Петр поежился и пошел в ванную, оставив входную дверь открытой, как ловушку для лани с синими глазами и пшеничными волосами, собранными в хвостик.

Приманка в виде чахлого букетика сработала. Когда Петр вышел из-под горячего душа, снова завернувшись в полотенце, он, как и вчера, обнаружил, что квартира наполнена ароматами готовящейся еды. Причем не рыбы.

– Грибы и оладьи, – анонсировала раскрасневшаяся у плиты Саша. – Это в качестве извинений… И только, – уточнила она, покосившись на полотенце на его бедрах.

– Сейчас фрак к ужину надену, – церемонно поклонился он, едва не уронив полотенце. – Правда, фрак у меня напоминает обычные треники, но не верь глазам своим.

– Ты меня смущаешь.

– Стыдливая женщина стоит целого города, а стыдливый мужчина – козленка.

– Откуда это? – рассмеялась Саша.

– Народная курдская мудрость. Пойду оденусь.

Через десять минут он дегустировал хрустящие оладьи и грибы.

– Надеюсь, эти грибы не с юбочкой на ножке были? – Петр наслаждался едой и созерцанием коленки Саши, которую краем глаза видел торчащей из-под клеенки.

Александра фыркнула. Задвинула коленку под стол.

– Я похожа на отравительницу? Я миролюбивая женщина.

– А что? Ты довольно последовательна. Когда со мной наряд полиции не совладал, решила травануть. И насчет миролюбия я бы помолчал. Женщина, которая рвет на куски несчастного червяка и нанизывает его извивающиеся части на крючок, чтобы затем прикончить невинную рыбешку, – это…

– Ну да, – с вызовом выпятила острый подбородок Александра, – я не такая, как все! Охотница! Тебя это удивляет?

– Вовсе нет. Я, к сожалению, знаю, какие женщины бывают, – улыбка сошла с лица Горюнова. Он вспомнил курдянок, которых Аббас попросил поинструктировать в стрельбе из разных видов оружия. В том числе из снайперки…

– Ты женоненавистник? – Александра встала, чтобы снять с конфорки закипевший чайник.

Он посмотрел на ее спину и чуть ниже и довольно искренне ответил:

– Не-а! Может, поженимся?

Саша обернулась, взглянула задумчиво и чуть удивленно:

– Это шутка? Или предложение, так сказать, одноразового характера?

– Брак с благородной женщиной – ступенька к почету, – от смущения Петр выдал теперь иракскую поговорку. – Вообще-то не одноразовое.

– Мы друг друга не знаем… – пожала плечами Александра.

– А что должны знать? – Он встал, пошарил по крышке холодильника, достал сигареты. Посмотрел на них и улыбнулся: – Дурные привычки? Вот. – Тут же подумал, что в ИГИЛ за курение изобьют, да еще и публично, и добавил: – Но в ближайшее время брошу. Выпиваю редко. По необходимости.

– Это как? – Саша выглядела заинтересованной, чуть покраснела, села к столу, подогнув под себя одну ногу и поставив подбородок на руки. Поза была показушная, вроде бы расслабленная, а на самом деле она так зажалась, что выглядела скорее напуганной.

– Чтобы не простудиться, не отравиться или из уважения.

– А, ну да – «ты меня уважаешь»? А дурной характер?

– У меня? – искренне удивился Петр, распахнув голубые честные глаза. – Господь с тобой! Ну, в принципе, характер есть. Но я дома редко бываю.

– Ты считаешь, что это плюс? И где ты пропадаешь?

– В командировках, – Горюнов закурил. – Так как насчет пожениться?

– А про меня подробности тебе знать не обязательно? Такое впечатление, что ты на спор решил жениться.

– Я на людей не спорю, – нахмурился Петр. – И вообще спорить не люблю. О тебе я знаю достаточно. Красивая, с юмором, рыбу ловить умеешь и готовить, бдительная…

– Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет… – без малейшей иронии подхватила она. Счастливой не выглядела, только озадаченной. – Не пойму, в чем подвох?

– А он должен быть? – улыбнулся Горюнов.

– Мы знакомы два дня, даже меньше… – Саша покусала губы.

– Таки да или нет? – взглянул на нее исподлобья Петр. Александра сидела к нему вполоборота. Он стоял у окна, дым от сигареты уносился в приоткрытую форточку.

– И все-таки, кто ты по профессии?

– Могу диплом показать. Окончил Военный институт иностранных языков. Первый язык – арабский.

– Знаешь еще языки? – повернулась к нему Александра.

– Турецкий, английский… – Петр еще сносно изъяснялся на персидском и курдском, знание турецкого позволяло понимать азербайджанский, но хвалиться не стал, промолчал. – Это имеет значение?

– Все имеет значение. – Она встала и начала буднично убирать посуду со стола.

– Ты это… Как-то чудно, – Петр в растерянности потер лоб. – Тебе предложение делают, а ты ведешь себя…

Александра села к столу.

– Просто ты так странно делаешь это самое предложение – между делом. Поэтому я растерялась. Мне кажется, на моем месте могла бы сейчас быть любая другая, и тебе все равно с кем… кому… – она сбилась.

– Неправда, – покачал головой Горюнов. Смял сигарету в пепельнице и положил руку на плечо вздрогнувшей Саше. – Я просто не слишком эмоциональный. А кроме того, не привык мешкать в принятии решений.

– Даже таких судьбоносных?

– Особенно таких. И еще я ограничен во времени. В Москве буду около месяца. Да к тому же по объективным причинам этот месяц вряд ли сможет стать медовым, даже если мы зарегистрируемся завтра же.

– Теперь я понимаю и того меньше. Ты меня совсем запутал. Может, ты брачный аферист? – с надеждой спросила она.

– Конечно, – охотно согласился Петр. – Женитьба это всегда афера. Ты богатая?

– Нет, – дернула плечом Саша.

– Тогда в чем же афера?

– Ты показал полицейским какое-то удостоверение, я в глазок видела. Что это было? Покажи.

– Любопытный попал в огонь и сказал: «Дрова сырые!»

– Опять поговорка?

– Считай это дурной привычкой, – покорно согласился Петр.

– Уходить от прямых ответов – тоже дурная привычка?

– Удостоверение военного, офицера, – невпопад ответил он.

Александра встала, поправила волосы.

– И какое же у тебя звание?

– Полковник, – вздохнул Горюнов, не уточняя, что он полковник нелегальной разведки.

– Почему не генерал?

– По должности полковничье звание – потолок, – оправдался Петр. – Ищешь повод для отказа?

– Думаю. Прикидываю, когда ты собираешься все успеть? Подать заявление, зарегистрироваться. После подачи заявления, кажется, месяц ждать придется. А потом я останусь одна? Надолго?

– Так ты согласна? – строго спросил он.

– Опять не ответил!

– Ты тоже! – буркнул Горюнов. – Я не знаю, как надолго… Не от меня зависит.

На следующий день ему пришлось известить генерала Александрова о своей избраннице. Горюнов передал ее паспортные данные. Чтобы получить разрешение жениться, требовалась всесторонняя проверка будущей жены. * * *

На здоровье Горюнов никогда не жаловался. Но на контейнеровозе его омерзительно укачало…

Вышли из Новороссийска на рассвете за грузом в Стамбул. Штормовой ветер в Цемесской бухте разогнал ночной клочковатый туман. Когда Петр стоял на палубе и ветер лохматил волосы и короткую бороду, которую он старательно отрастил за месяц, боцман заорал на него: «Эй, бородач, как там тебя?! Живо скребок в зубы и на корму!» Кроме капитана, о подлинности личности Горюнова никто не знал. Наняли нового матроса на рейс – ничего необычного. Однако Петр проявил полную несостоятельность в качестве палубного матроса – провалялся в медкаюте почти весь путь до Турции с морской болезнью.

На белом подволоке покачивались светло-желтые блики. От этого еще сильнее мутило. Перед глазами стояло бледное лицо Саши… Петр зажмурился, прогоняя видение. Постарался сосредоточиться на предстоящем.

Необходимость быть мусульманином он воспринял как часть служебных обязанностей. Пережил небольшую операцию, чтобы тело не подвело, не выдало в нем не мусульманина. Труднее было довести до автоматизма совершение ритуального омовения и молитвы.

Петр ходил в мечеть, беседовал с муллой, не упуская мелочей, наблюдал за другими верующими – жесты, взгляды, позы… Отсматривал видеозаписи, которые удалось добыть у вербовщиков, задержанных уже на территории России.

«Хоть бы доплыть на этой дрянной посудине и не отдать Богу душу, – подумал Петр и снова увидел перед мысленным взором лицо Александры. – Когда теперь увидимся? И увидимся ли?..»

Уже в темноте, подсвеченный габаритными огнями и светом ходовой рубки, контейнеровоз втянулся на рейд Стамбульского порта. Несколько часов проходили таможенные процедуры, чтобы получить разрешение для моряков сойти на берег. Уже начало светать. Петр слегка оклемался, хотя корабль покачивало даже тут, на рейде. Надвинув кепку на лоб, он на катере с другими членами экипажа сошел на берег.

Контейнеровоз встанет под погрузку только к вечеру следующего дня, и палубный матрос Георгий Соловьев вернется в срок, чтобы помогать при погрузке. Но это будет не совсем тот Георгий Соловьев. Разве что очень внешне похожий на Петра.

А Горюнов превратился снова в Марека Брожека. Руководство решило, что это наиболее безопасный вариант. Брожек ушел из Турции чисто, если Петра узнают, то он под тем же именем, тем более собирается сунуться к курдам, которые его помнят как поляка.

Выбравшись с территории порта, Петр сел на долмуш, чтобы добраться до центра города. Лирами его снабдили в достатке еще в Москве. Маршрутка подвезла к мосту Галата. Когда Горюнов вышел из долмуша, то вдохнул полной грудью знакомые запахи – рыбы, свежеиспеченного хлеба и бензина. Услышал призывы муэдзина с минарета, наверное, Голубой мечети. Они сюда доносились, особенно если ветер в сторону Галата.

Петр спустился на нижний ярус моста. Уже работали кафе и магазинчики, расположенные на нижней части моста, у самой воды. Купив рыбный сэндвич, он решил поесть на ходу. Его захлестнули ностальгические ощущения, не от сэндвича, конечно, а от видов, открывающихся с моста на бухту Золотой Рог.

Он планировал не торопясь дойти до места как раз к открытию… Парикмахерская в Фенере, затертая между старыми обшарпанными домами, начинала работать в девять. Она располагалась ближе к Босфору, в нижней части улицы, а не там, в глубине, где самые развалины и трущобы процветавшего когда-то греческого района.

Эмре Дамла был совладельцем этой парикмахерской. Он сам стриг и брил, а больше болтал с постоянными посетителями – мужчинами. Клуб по интересам – обсудить футбол, выпить кофе, поиграть в тавла (нарды), ну и постричься между делом. Другой совладелец, грек, появлялся тут редко, переложив все заботы на приятеля.

Петр прошел мимо по пустой дороге туда и обратно, зябко ежась, застегнув куртку доверху. Увидел, что дверь распахнута и приперта камнем, чтобы не хлопала от сквозняка. А внутри уже есть посетитель, усатый тощий тип, которому намылили впалые щеки и бреют. При этом он без умолку болтает. Впрочем, рот не закрывался и у цирюльника, одетого в потертые джинсы и белую рубашку с закатанными до локтей рукавами. «Довольно молодой, – оценил его Петр придирчиво. – А этот усатый, похоже, надолго расположился, сейчас еще и чаи гонять начнут. Вроде портовый. Небось ночную отбарабанил, решил освежиться бритьем и болтовней, перед тем как завалиться спать».

Ждать час, а то и два под начинающимся дождем не хотелось. В инструкции не было противопоказаний по поводу присутствия посторонних у связного, поэтому Петр решительно вошел в парикмахерскую.

– Доброе утро! – он чуть наклонился к одному из зеркал на стене, пригладил бороду. – Постричься бы… Дождь в Стамбуле!

– Не местный, что ли? – спросил Эмре, не отрываясь от бритья клиента, даже не глядя на вошедшего.

– Давно не был в городе, – ответил Петр парольную фразу.

– Соскучились по дождичкам? – улыбнулся парикмахер, повернув к нему круглое лицо с крошечными усиками а-ля Пуаро.

– Сплю и вижу стамбульскую хмарь и туманы над Босфором.

Усатый в кресле заскучал и начал задремывать. Усевшись в уголке около низкого столика, Горюнов ждал. Здесь раньше он не бывал. Эмре еще, наверное, в школе учился, когда Петр уже работал в Стамбуле.

На стене висел назарлык от дурного глаза и больше никаких украшений – голые окрашенные бледно-голубой масляной краской стены. Только картонный портрет Ататюрка, заткнутый краешком под уголок одного из зеркал. Вишневая штора, закрывающая вход в подсобное помещение, колыхалась от сквозняка. Петру неимоверно хотелось спать после бессонной ночи.

Наконец усатый ушел, а Эмре запер дверь.

– В это время редко кто приходит. Обычно к вечеру. А эфенди Бахар работает в порту, после ночной бреется.

Петр кивнул, убедившись, что угадал с профессией усатого.

– Что это у тебя? Пиаф? – Он кивнул на небольшой синий магнитофон, из которого доносилась музыка.

– Французские туристы оставили. Ты французский знаешь?

– По необходимости.

– Это как? – заинтересовался Эмре.

– Если за девушкой поухаживать надо, то могу изобразить пару фраз.

Дамла рассмеялся и вдруг предложил:

– Давай тебе бороду подровняю. А то ты как шайтан выглядишь.

Петр сел в кресло, вспомнив свою парикмахерскую в Багдаде. Она мало чем отличалась от этой. «Интересно, какая открылась раньше? Эта или в Багдаде? Вернее, в какой из них раньше стали работать такие, как я и Эмре?» – подумал он, сонно пялясь на свое бородатое отражение.

Он считал, что идея с парикмахерской – отличная. Где люди еще так расслаблены и разговорчивы, как не в восточной цирюльне? Масса сплетен, из которых при определенном умении можно вычленить полезную информацию. Тем более в таком районе Багдада, где собираются радикальные исламисты, бывшие офицеры иракской армии, выброшенные на обочину, благодаря стараниям американцев – борцов с мировым терроризмом.

– Что тебе понадобится? – выдернул его из раздумий Эмре.

– Документы, оружие, тачка, желательно японский джип.

Эмре присвистнул и рассмеялся:

– Наглые вы там в Центре! Думаешь, это так просто?

– Я работал в Стамбуле. Вполне реальные запросы. Да, еще и вербовочную конторку бы разыскать. Хотя, – Петр смахнул с бороды состриженные волосы и встал, – сам справлюсь. Скажи лучше, это ты информацию передавал насчет Аббаса?

– Не-ет, – чуть удивленно протянул Эмре. – Но я догадываюсь, кто снабдил Центр сведениями. Он у меня на связи был. Грек. Для него тут стало небезопасно, он уехал в Европу.

– Откуда он тогда узнал про Аббаса?

Эмре пожал плечами.

– Кабир Салим? – уточнил он имя Горюнова. – Нужна будет твоя фотография. Пойдем в подсобку. А вербовщики – не проблема.

Эмре так решительно отдернул штору, что Петр с опаской заглянул в соседнюю комнату. Нет ли там вербовщика? Или печатного станка. Эмре тут, что ли, сам паспорта штампует? Но ничего особенно в подсобке, конечно, не было. Диван, покрытый черно-красным ковром, квадратный стол у стены, металлический зеленый шкафчик, какие бывают в спортивных раздевалках. Отсутствие окон компенсировало несколько люминесцентных ламп.

Петр уже больше месяца не слышал этого своего псевдонима – Кабир Салим. Так его звали в Ираке и так будут звать в Сирийской Арабской Республике.

– Сам я светиться не стану, но познакомлю с человеком, который сведет тебя с вербовщиками, – Эмре достал из шкафчика фотоаппарат. Подсоединил его к ноутбуку. Опустил белый экран, свернутый в рулон, висящий на стене.

Про себя Петр решил, что Эмре тут практикует отхожий промысел, фотографирует клиентов и знакомых на документы.

Эмре снабдил его мобильным телефоном с местным номером, договорились о месте встречи, когда Петр отзвонится, уладив свои дела. * * *

Чернявый стал за эти годы почти седым и морщинистым, как черепаха…

Бахрам Бехзад – так его звали – нашелся без труда. Он жил в Сулукуле, где кроме курдов живут и цыгане, в тех же трущобах, которые всё собираются снести, но которые, как и бразильские фавелы, особенно в Сан Паоло, разрастаются быстрее, чем их убирают.

В бытность здесь Аббаса Петр не слишком опасался тут появляться. Аборигены знали, что он приятель курдов. А теперь… Прошло довольно много лет. Обитатели трущоб сменились. Молодежь в Сулукуле долго не задерживается. Либо идут воевать в соседнюю Сирию, либо погибают в столкновениях с местной полицией, на работу ведь их в Турции не принимают с распростертыми объятьями – разве что на самые невостребованные и низкооплачиваемые должности. Да еще многие уезжают в Европу, в надежде затеряться там, а не быть в Турции под вечным приглядом полиции и спецслужб.

Петр с опаской оглянулся. Сквозь дождливую пелену увидел темный силуэт – за ним явно кто-то крался. С трудом Горюнов отыскал нужный барак и нос к носу столкнулся с Бахрамом.

– А, Поляк! – Словно виделись только вчера, Бахрам хлопнул Петра по плечу. Он назвал Петра давно забытым прозвищем, приклеившимся к нему в 1996 году. Курды знали его как поляка Марека Брожека. – Ты ко мне? – Он кому-то подал знак рукой. Силуэт, «провожавший» Горюнова, растаял, словно смытый дождем.

– Бахрам, ты не меняешься, – покачал головой Петр. – Разве что физиономия как печеное яблоко. Ждал меня? Глаза проглядел?

– Ты тогда исчез, – Бахрам пропустил гостя вперед в барак. Назвать по-другому это продолговатое одноэтажное сооружение язык не поворачивался. Несколько дверей выходили в темный сырой коридор, где пахло плесенью, кальянным и сигаретным дымом. Вместо некоторых дверей шторы, из-за которых доносились мужские голоса и хохот. – Думали, тебя митовцы за жабры взяли. Ан, нет! Выплыл. И к нам на огонек заглянул.

Они зашли в дальнюю квадратную комнату с ковром на приподнятом над полом подиуме. Там вразброс валялись атласные засаленные подушки, красные и зеленые, и чья-то синяя куртка.

– Садись! – грубовато велел Бахрам. – Говори, чего приперся? Меня Аббас предупреждал, что такой вариант возможен.

– Где Аббас? – так же сменил вальяжный тон на сердитый Петр. Его раздражала загадочность Бахрама.

– Ты прекрасно знаешь, где он, иначе не пришел бы. Он говорил, что ты появишься.

– Не подозревал, что Аббас провидец. Может, у него и магический шар имеется?

Бахрам достал из-за пояса «Беретту» и бухнул ее на столик у двери. Там стояли джезва с закопченным донышком и несколько пустых грязных стаканчиков. Они звякнули, когда на столешницу положили пистолет. Когда раздраженный Бахрам демонстративно выложил ствол, Петр виду не подал и, откинув чужую куртку, сел на подиум, застеленный зелено-белым ковром.

– Слушай, Бахрам! Давай короче! У меня дел выше крыши, и я спать хочу. Мы давно знаем друг друга. Ты и тогда был перестраховщиком. Аббас мне доверял. Вспомни об этом и давай колись, что там он для меня передал?

Петр не раскрыл Аббасу в 96-м, кем является на самом деле. Аббас мог только догадываться. Неужели догадки привели курда к правильному умозаключению и поэтому такие странные речи произносит Бахрам? Петр взглянул на собеседника пристально и прикинул: «Нет, он выглядит скорее раздосадованным и непонимающим. Аббас не мог не подозревать, хотя мы и сделали так, что помощь РПК оружием оказывали как бы вовсе не мы, а организация, сочувствующая курдам, борющимся за существование собственной родины. Подпольный «Союз сочувствующих». Мы – лишь посредники. Но, даже догадываясь, Аббас наверняка не посвятил бы в свои догадки Бахрама».

– Ты знаешь, что Дилар погибла?

– Когда? Как?! – Петр встал и подошел к Бахраму.

– Полгода назад. В стычке с полицией. Ну это официальная версия. А если говорить откровенно… – Он достал из кармана пачку сигарет, протянул Петру. Тот покачал головой. Бахрам закурил. – Ее убили наши. Курды. Понимаешь?

– Чего же не понять! С кем она схлестнулась? – Петр вдохнул табачный дым, который источала сигарета Бахрама, и досадливо покашлял. Хотелось курить, а тут еще такие новости.

В 96-м он обучал Дилар в числе других девчонок и парней по договоренности с Аббасом. Почти целый год. До тех пор, пока MIT не арестовала Ахмета Мардини, который через Петра вел переговоры о снабжении курдов оружием и амуницией. Именно тогда Горюнова и отозвали из опасения, что следом за арестом Мардини могут выйти и на его окружение, и на псевдополяка. Однако исчезновение Петра в качестве побочного эффекта вызвало подозрения и в курдской среде. Не Марек ли Брожек сдал митовцам их командира Мардини?

– Она рвалась воевать в Сирию. У нее там дядя и братья. Дилар… – Бахрам улыбнулся, обнажив желтоватые от табака зубы, – ты же помнишь ее. Она не только сама хотела, но и многих курдов увлекла идеей воевать в Сирии, чтобы потом все-таки получить наш Курдистан в награду за бои на стороне Асада. Но ты ведь знаешь, многие приросли в Турции – удобно, с полицией более-менее ладят, наркотой торгуют. И все у них тип-топ. А тут Дилар со своей агитацией и верой в справедливость. Начала баламутить молодежь, ту самую, которая у наркобаронов дилерами подвизалась. Как думаешь, им понравилась такая утечка кадров?

– Застрелили?

– Забили бейсбольными битами и сбросили в Босфор. Три дня Аббас метался по городу, искал. Поднял всех на ноги… И нашли. У моста Мехмеда Фатиха. Зацепилась за корягу.

– Погоди, но они не были женаты…

– Какое это имеет значение? – Бахрам смял сигарету пальцами, она хрустнула, рассыпались не сгоревшие табачные крошки. – Аббас… Ты бы видел его тогда. Труп нашли цыгане, привезли сюда. – Он взглянул на подиум с атласными подушками так, словно истерзанный убийцами, испорченный водой и рыбами труп лежал тут и сейчас.

Петр болезненно поморщился. Подошел к окну, заколоченному фанерой и задернутому пыльной коричневой шторой. Он не удивился бы, если бы за листом фанеры находился лист стали. Курды всегда готовы к вторжению властей и к сражению с ними. Подиум – наверняка схрон оружия. Несколько секунд займет, чтобы откинуть ковер, поднять две-три доски и вооружить всех бойцов, которые сейчас расположились в соседних комнатах барака. Они развлекаются игрой в карты и тавла. Тут же совершают намазы. Но в любой момент готовы драться и воевать.

– Он озлобился, – продолжал Бахрам. – Разочаровался во всем, чем мы жили. Еще и арест Мардини, – курд покосился на гостя. Видимо, все же считал его виновником ареста командира.

– Мардини арестовали в 99-м, как и Оджалана, если не ошибаюсь, – спокойно напомнил Петр. – Долго же Аббас ждал, чтобы впасть в уныние.

– Гибель Дилар его подломила… – сочувственно покачал головой Бахрам.

Петр не считал, что Аббаса может хоть что-то подломить. Даже смерть возлюбленной и соратницы по борьбе за признание курдов не турками, не иранцами или иракцами, а нацией.

– Короче, Бахрам, дорогой, откинем лирику. Где Аббас?

– Странно. – Прищурив черные глаза, он посмотрел на Петра. – Мне казалось, что она тебе нравилась. Да и ты ей. Я еще тогда удивлялся, что Аббас тебя терпит.

– Где Аббас?

– Назойливый ты, Поляк, – Бахрам оглянулся на незапертую дверь, подошел к ней и плотно закрыл – она разбухла от сырости, и ему пришлось поддать по ней мыском армейского ботинка. – В Сирии, – чуть понизил он свой хрипловатый голос. – И воюет не на стороне курдов и не в рядах правительственных войск. В ИГИЛ подался. Ты, гляжу, не удивлен?

– Как он туда попал? Ведь стопроцентно не фанатик, ему мозги не запудришь. Не в смертники же он решил записаться с горя.

Это предположение вызвало у Бахрама смех. Смех перешел в кашель заядлого курильщика.

– Аббас там, конечно, не пушечное мясо. Один из командиров. Его уважают. Говорят, отчаянный вояка. Ну, я и так знаю, что он крутой.

– Как он это сделал? – Петр присел на подоконник. – Не являясь оголтелым фанатиком, будучи курдом, приперся в ИГИЛ к их лидерам и добился сам положения лидера.

Бахрам воззрился довольно зло на назойливого и хамоватого поляка, вернее, араба, выдающего себя почему-то за поляка. С самой первой их встречи курд считал, что Марек либо иракский шпион, либо беглый уголовник. Бахрам убеждал в этом Аббаса, но тот в ответ отмахивался или смеялся.

– Может, он действительно ищет смерти, – пробурчал Бахрам. – А вообще, Аббас спутался с чеченцами, что живут в Стамбуле. Ну, с теми, что сбежали сюда из России, когда их там поприжали на Кавказе. Деньги, которые они получили от американцев, уже иссякли. Кто-то, конечно, вложился в бизнес, но не у всех бизнес задался. Всё же они в Турции не совсем свои. В пику России и в силу своих интересов их тут приютили, не выдавали российским спецслужбам. А воевать ребята привыкли. На это же подсаживаются, как на адреналиновый наркотик. Да и чувство власти над людьми – подчиненными или врагами – все равно пьянит.

– Да ты философ! Мудрец!

– Ну тебя, шайтан в человечьем обличье!

– Ладно, Бахрам, не кипятись. Так что чеченские боевики? Признали в Аббасе неформального лидера и под знаменем Курдистана восторженными рядами двинулись к границе с Сирией?

– Ты бы не иронизировал! Аббас знает что делать.

– Вот в этом я не сомневаюсь, – серьезно согласился Петр, думая, что здорово недооценил Аббаса. – А чеченцы не староваты для ведения активных боевых действий?

– Так они молодую кровь вливали, – оживился Бахрам. – Из России, с Кавказа, и не только из Чечни по призыву турецких чеченцев приехали парни в Стамбул. Кстати, даже с семьями. Перешли границу с Сирией. Аббас с ними нашел общий язык. Какие-то договоренности…

– Короче, он с ними? И что, руководит этим чеченским батальоном?

– Говорю же, не только чеченцы! Кстати, молодежь и даже подростки. Да у них свои командиры… Слыхал о таком – Умаре Аш-Шишани?.. Кавказцы – ребята упорные, опытные, их уже обкатали в войне в Чечне, они организовывали теракты. Их используют в качестве штурмовиков.

– Аббас с тобой на связи? – Петр попытался поймать взгляд Бахрама, но тот избегал смотреть в глаза. – Как же ты объясняешь это вашим соратникам? Ведь он, по-вашему, предатель.

– Он мне как брат, – с угрозой в голосе процедил курд. – После гибели Дилар его никто не осуждал за этот поступок.

Петр не поверил, что все дружно посочувствовали. Он знал многих местных курдов. Все-таки в большинстве своем они ребята вменяемые, патриотичные и не могут не понимать, что в случае поддержки ими ИГИЛ и, не дай Бог, торжества ИГИЛ, курдов перережут первыми же, что и делали уже радикальные исламисты. Они легко, без зазрения совести расправлялись с теми, кто добровольно сдавался в плен, с союзниками, чем-то им не угодившими. А уж тем более не потерпят тех, кто захочет в рамках завоеванных ИГИЛ территорий выделить собственное государство Курдистан. Нет, Аббаса никто из РПК не одобрил бы – это факт. Бахрам просто действительно по-братски любит Аббаса, всегда смотрел ему в рот, готов был внимать любым исходящим от Аббаса постулатам и целеуказаниям.

Однако же история с гибелью Дилар мнилась Петру совсем мутной. Выгодная моральная отмазка для Аббаса перед соратниками. Если бы убийство не случилось, нечто подобное ему стоило придумать, чтобы оправдать свой уход в ИГИЛ.

– Бахрам, давай ближе к делу. Что от меня хотел Аббас?

– Намекал, что ты, скорее всего, появишься. И сказал, дескать, он сделал все, чтобы ты появился. Велел свести тебя с одним человеком, который поможет. Но я не собираюсь вникать, зачем все это. Аббас приказал не трепаться и не расспрашивать тебя.

Петр теперь уже не был так уверен, стоит ли ему соваться в Сирию, учитывая все эти странности в словах Бахрама. Сомнений и до того хватало, но теперь прибавилось – насторожила «прозорливость» Аббаса относительно действий Поляка. Если он понимает, что Марек – российский разведчик, то зачем он ему в Сирии, в ИГИЛ? Не собирается ли Аббас продать россиянина задорого экстремистам? А затем по телеку в череде новостей о зверствах игиловцев покажут, как Горюнову режут горло, и выдадут информацию, кем он является на самом деле.

Такая вероятность велика и, прежде чем начать действовать, встречаться с человеком, с которым планирует свести его Бахрам, Петр решил связаться с Центром и посоветоваться.

– У тебя можно переночевать? – спросил он.

Курд пожал плечами, что означало согласие.

– Живи сколько хочешь. Аббас просил помогать. Оставайся в этой комнате. Тебе дадут одеяло и подушку. Зарифа накормит.

– Она тут? – Петр снял куртку и снова сел на подиум. – Не воюет? Она ведь так рвалась.

– Сам ее и спросишь.

Через десять минут пухленькая девушка на подносе принесла еду – креветки и рыбу в кляре, соус из йогурта. Рис и чечевицу. Чай и сласти.

Девушка в длинном платье и в легком платке нежно-сиреневого цвета поставила поднос на стол. Едва взглянула на Петра и собиралась уже уйти, когда он ее окликнул:

– Зарифа, дорогая, не узнаешь старых знакомых? Я бы сказал больше – своего учителя, – с улыбкой сказал Петр.

– Узнала, – коротко бросила она.

– И?.. – протянул вопросительно он. – Я, конечно, не ждал от тебя восторженных визгов, но могла бы хоть изобразить, что обрадовалась. Вроде я тебя не обижал…

– Эфенди Брожек, я… – Она оглянулась на дверь и сказала негромко: – Дилар погибла, Аббас уехал, а Бахрам сделал из меня тут прислугу. Мы с Дилар хотели в Сирию, а теперь Аббас подался к этим головорезам.

– Мы вроде на «ты» были. Что это еще за «эфенди»?

– Ты тоже собираешься к ним? – Зарифа поправила платок. Глаза у нее были подведены черным карандашом и оттого казались больше и чернее, грустные и полные ожидания, непонятного Петру.

– По-моему, о моих планах знают все, кроме меня. – Он взял креветку с блюда и закинул ее себе в рот.

Зарифа вдруг бросилась к нему и схватила за локоть. Он едва не подавился.

– Возьми меня с собой! Слышишь? Я все буду делать.

Петр с возмущением стряхнул девушку с себя:

– Ты в своем уме? Ты – курдянка! Тебя убьют только за это.

– Я могу притвориться, – она зашмыгала носом. – Не хочу здесь оставаться.

– Неужели ты не понимаешь? Это не война на стороне сирийского правительства, не на стороне курдов – это бойня, бессмысленная для тебя.

– Я хочу быть полезной. Знаю, что Аббас там не просто так. И ты такой, как он… Авантюрист, – добавила она, явно имея в виду нечто большее.

– Ага, – произнес Петр, подошел к двери и прислушался. – А что же Дилар? Она была в курсе о тебе и Аббасе?

Девушка молча кивнула. Он прикидывал варианты, насколько ему может пригодиться эта щекотливая информация о взаимоотношениях Аббаса и Зарифы. Это еще раз подтверждало догадку Петра, что Аббас в Сирии вовсе не из-за гибели Дилар. Она лишь повод. Весомый для многих, для большинства, но не для Бахрама и Зарифы.

– Так что? – напомнила о себе девушка.

– Ничего, – развел он руками. – Я пока сам не знаю, как сложатся события. Подождем, поглядим…

– Я могла бы выдать себя за твою жену, а по сути, стала бы твоим телохранителем.

Петр, как никто другой, знал, на что способна эта девушка, но, решив охладить ее пыл, улыбнулся:

– Свое тело я могу сберечь и сам.

– От тебя будут ожидать сопротивления, если нападут на тебя, а вот от меня вряд ли… – настаивала на своем Зарифа. Она шагнула к нему. – Я хочу увидеть Аббаса хоть раз и ради этого готова на все. На все, слышишь? Я знаю, кто ты, и, если ты меня не возьмешь, то расскажу всем.

– Ну, допустим, про меня ты ровным счетом ничего не знаешь, – на его лице никак не отразилось волнение, хотя Петра не устраивало подобное развитие событий. Такой вариант с Александровым они не обсуждали. – А если будешь болтать и выдавать свои фантазии за действительность… Мои способности ты видела, когда я вас обучал… Давай успокоимся и подумаем. Может, ты и впрямь понадобишься… Принеси одеяло и подушку. Спать хочу.

Зарифа взглянула на него с разочарованием, но с привычной покорностью исполнила просьбу.

Несмотря на то, что день едва перевалил за половину, Петр выключил свет, снял ботинки и лег под одеяло. В комнате было довольно стыло. Он укрылся до подбородка и постарался уснуть сразу же. Чувствовал себя совершенно разбитым и перегруженным кажущимися бессвязными и нелепыми сведениями. Но сон по приказу, даже самому категоричному, не шел. Беспокоили незнакомые запахи в комнате. Ковер под спиной кололся жестким ворсом. Источал смесь запахов одеколона, табака и еще чего-то тревожного.

Остаться в одиночестве ему хотелось и по другой причине – Дилар. В темноте комнаты он наконец согнал с лица маску равнодушия и самоуверенности. Если бы Бахрам видел его сейчас, то, по меньшей мере, удивился бы. Петр выглядел растерянным и… потерянным.

Увлекся он тогда этой смуглой девчонкой в камуфляже и полупрозрачном газовом голубом платке, с трудом удерживающем густые черные блестящие волосы, завивающиеся мелкими кудряшками. Петр увидел ее богатую шевелюру без платка гораздо позже…

А тогда Аббас привез его на карьер, где добывали мрамор, далеко от города. Тут собралась группа молодых курдов. Стайка девушек, среди которых были Зарифа и Дилар, держалась отдельно от парней. Шушукались и хихикали. Дилар смотрела на нового инструктора строго и с вызовом…

Петра волновали тогда только налаживающиеся взаимоотношения с Аббасом. Было необходимо показать себя с лучшей стороны, вызвать доверие. И когда Аббас предложил стать инструктором по стрельбе и рукопашному бою для молодых курдов – бойцов РПК, Петр не стал отказываться.

– Сам же говорил, что хорошо стреляешь, а мы без профессионалов задыхаемся, – сказал Аббас в первую же их встречу, едва они познакомились.

Петр разглядывал волевое, с жесткими чертами лицо Аббаса. Оно выглядело, словно бы он его накачал в тренажерном зале – крепкие скулы, большой, но тонкий нос, крупный подбородок, массивный лоб. Да и сам собой Аббас был крепким, здоровым мужиком. Петр не сомневался, что курд способен быть прекрасным инструктором по специальной и боевой подготовке. Однако предложил эту работу ему, малознакомому и, в общем, подозрительному типу непонятной национальности. Может, поскольку сам является командиром и ему быть инструктором негоже по статусу. Но Петр решил, что это предложение последовало из-за желания Аббаса держать Поляка поблизости и заинтересовать его финансово.

– С чего ты взял, что я профессионал? – тем не менее попробовал возразить он. – Так, был в паре заварушек… Я – самоучка.

– Ничего, – покачал бритой головой Аббас. – По нашим меркам ты – профессионал.

Конечно, Аббас не верил в существование организации в России, согласной помогать курдам оружием и амуницией. Он понимал, откуда исходит такого рода помощь, тем более что в советское время помощь курдам активно осуществлялась.

Еще в 1947 году вытесненные из Ирака отряды курдов оказались в Азербайджане. Тогда спецслужбы СССР вели с Барзани переговоры, планировалось сформировать спецбригаду для диверсий на Ближнем Востоке из курдов…

Дилар, одна из немногих, желала стать снайпером. Когда Петр начал с ней заниматься, ему шепнули, что она – женщина Аббаса. Он и так не думал ни о каких интрижках, хотя был тогда очень молод и горяч. Однако Дилар сама проявила инициативу. Изучение снайперского дела оказалось надуманным предлогом, чтобы была возможность уединяться с инструктором, ведь занятия – искусство маскироваться, сливаться с местностью – требовали индивидуального подхода. И как здравый смысл Петра ни вопил об осмотрительности, Дилар добилась своего. Один раз они слились с местностью и друг с другом надолго – исчезли из поля зрения группы обучающихся на два с лишним часа. Это не осталось без внимания. Аббасу донесли, и он… Никак не прореагировал. Может, даже способствовал сближению Поляка и Дилар.

Об отношениях с Аббасом Петр ее не расспрашивал. Ему было не до того. Их закружило. От тех дней у него осталось ощущение обжигающего осеннего солнца, раскалившего мраморные плиты и колючие стебли сухой травы, проросшей в щелях камней. Колоски этой травы, если их раскрошить, пахли терпко и напоминали Петру крымские степи, где он бывал в детстве у деда. Вдалеке виднелось море. Платок Дилар, придавленный камнем, трепетал на ровном теплом ветру. Девушка сидела на расстеленной Петром на земле куртке и смотрела на него чуть сбоку, щурясь от солнца и прикрыв часть лица распущенными черными длинными кудрявыми волосами.

Смуглая, но лицо у нее бледное, словно мраморное. Кожа на щеках и лбу будто излучала сияние. Неискушенного в женском вопросе Петра это изумляло и восхищало. Он начинал опасно увлекаться Дилар. Опасно, потому что всерьез… Утаивал от Центра свой разгоревшийся роман. Но тут как раз произошел арест Мардини, и Петра отозвали в срочном порядке в Москву.

Долго тосковать ему не дали. После небольшого отпуска и дополнительного обучения отправили в Ирак…

Он повернулся на бок на жестком ковре подиума-лежанки. Ему почудился резкий запах ила, водорослей, босфорской воды и… крови, засохшей, застарелой. Петр поморщился. Вдруг увидел рядом с собой Дилар. Она лежала на спине, волосы закрывали лицо. Петр, приподнявшись на локте, отвел кудри в сторону и, вздрогнув, отпрянул, увидев окровавленные щеки и лоб. Горюнов проснулся, обливаясь потом, и почувствовал, что кто-то смотрит на него пристально из темноты.

Ущипнув себя, убедился, что не спит, и подобрался, готовый к любым неожиданностям.

– Ты кто? – спросил темноту Петр.

– Мансур, – ответил явно детский голос.

– Включи свет, – хрипло, со сна, велел Горюнов. Сел на подиуме, борясь с тошнотой. Все еще пахло водорослями.

Вспыхнул круглый пыльный плафон под потолком. Свет сначала был тусклый. Потом накал усилился.

– Ты кто? – спросил Петр снова, посмотрев на мальчишку.

Черноволосый, хрупкий, лет десяти, в кожаном коричневом жилете и темно-синей водолазке. Широкие джинсы и расхлябанные, небрежно зашнурованные кроссовки только подчеркивали худобу Мансура. Бледное лицо показалось Петру нездоровым и очень знакомым. Мальчишка не ответил и смотрел, чуть нахмурив брови над черными крупными глазами, влажно блестевшими.

– Зачем ты здесь? – решил сменить тактику Петр.

– Зара сказала, ты собираешься к Аббасу. Возьми меня с собой, – выпалил мальчишка.

– Чего это с тобой Зара откровенничает? Ты чей вообще? – Он потер лицо, пытаясь проснуться окончательно и понять, что это за явление.

– Моя мать Дилар.

– А отец? – заинтересовался Петр.

– Аббас.

– Угу. И ты думаешь, отец обрадуется, если я притащу тебя на войну? Сперва он порешит меня, а затем и твою персону, в лучшем случае, налупит.

– Он меня не бьет, – Мансур поджал губы.

– А зря, – Петр посочувствовал Аббасу. – Вали-ка ты, парень, иначе я сам займусь твоим воспитанием. У меня рука тяжелая. Сразу выбью дурь. Детям на войне не место.

Мансур отошел к двери, взялся за ручку и, обернувшись, зло выкрикнул:

– Дети воюют! И получше взрослых. В Башакшехире, я знаю, там тренируют парней… – Он осекся и быстро скрылся за дверью, потому что у Петра на лице проступила крайняя заинтересованность, которую Мансур воспринял как угрозу.

«Час от часу не легче», – подумал Петр, надевая ботинки и куртку. Ему еще хотелось спать, но он решил встретиться с парикмахером Эмре.

Когда позвонил ему, тот, учитывая ночное время, поменял оговоренное заранее место встречи.

– Приходи туда же. Там сейчас пусто.

Через сорок минут, подъехав на такси поближе к Фенеру, дальше пройдя пешком, Петр был настороже, войдя со света больших улиц в темные переулки Фенера. Однако никого не встретил. Пахло дымом и жареным мясом – наносило со стороны Босфора из ночных ресторанов. В редких окнах горел свет, но они были плотно зашторены. Петр постучал в стеклянную дверь парикмахерской. Свет там не зажегся. Эмре отпер.

– Давай быстрее, – недовольно пробурчал он. – Как кто-нибудь от вас является, ни днем ни ночью покоя нет. Иди в подсобку!

В душном и пропитанном смесью запахов различных одеколонов помещении было гораздо теплее, чем на улице, и только теперь Петр почувствовал, как промерз. Некстати пришла на ум мысль: «Когда погибла Дилар? Если осенью, как же холодно было в Босфоре…»

На столе лежали паспорт и автомат Калашникова.

– Родной калаш! – оживился Петр, осматривая автомат, поцарапанный во многих местах на стволе и прикладе с потертым ремешком. – Это все, что ты мне можешь предложить? – Он пролистнул паспорт на имя Кабира Салима.

Вздохнув, Эмре достал из ящика стола три магазина, снаряженных патронами, и бухнул их рядом с автоматом.

– Я переговорил тут с одним парнем. Думаю, будет реально переправить тебя в Сирию.

– Погоди с этим. Наверное, справлюсь сам. Мне нужно передать сообщение в Центр.

Эмре положил чистый лист бумаги перед Петром и вышел из комнаты.

Горюнову было что сообщить. И по поводу «причин» отъезда Аббаса (он в них не поверил), и о гибели Дилар, о предложении Зарифы, ее подозрениях, и о странных словах Мансура о тренировках каких-то парней, очевидно, подростков, в одном из самых неспокойных районов Стамбула – в Башакшехире. Сам Петр не собирался раскручивать эту информацию, но знал, что Центр непременно поручит это другому разведчику, действующему в Турции. А когда тот прояснит ситуацию, Центр, вероятнее всего, предоставит информацию правительству Турции или предаст ее огласке, чтобы лишний раз продемонстрировать – Турция стала полигоном подготовки кадров для ИГИЛ и базой отдыха для боевиков.

Зашифрованную записку Петр отдал вернувшемуся в подсобку Эмре. Тот принес в белом пластиковом контейнере шаурму.

– Небось не успел поесть…

– Спасибо, мамочка, – усмехнулся Петр, принимаясь за еду. В Стамбуле он не опасался съесть собачатину вместо шаурмы. Чеснока и специй тут не жалели, и поэтому во рту горело не только оттого, что шаурма горячая. Зато согрелся.

– Ключи, – Эмре покачал ими перед его носом. – Машина стоит здесь. – Он дал клочок бумаги с адресом и в темно-коричневом портмоне документы на «Тойоту»-пикап.

– Твоя? – Петр заглянул в документы, посмотрел доверенность.

– Не совсем. Не важно.

– Важно, – вздохнул он. – С ней почти наверняка придется распрощаться.

– Да я понимаю, – теперь вздохнул Эмре. – Так что с вербовщиками?

– Я сообщу, если понадобятся. Где, кстати, переходят границу?

– В районе сирийских городов – Тель-Абьяда и Джераблуса.

– Это ближе к Шанлыурфе?

Эмре кивнул.

– Джераблус подальше. Он скорее ближе к Биреджику.

Петр облокотился о колени и выглядел удрученным. Его совершенно не радовала перспектива гнать машину через всю Турцию к границе с Сирией. Он-то планировал прилететь, например, в Шанлыурфу, там обзавестись тачкой и заскочить в Сирию на «горячем вороном коне». В крайнем случае, рассчитывал, что кто-то перегонит машину в приграничный город. Но Эмре оказался довольно расторопным типом и повесил на Петра еще одну проблему. Больше полсуток, если без отдыха, за рулем, а значит, нужен напарник или… напарница. Зара, как в воду глядела, чувствовала, что пригодится. Но возникала другая опасность, даже две – оружие и женщина в машине. Если остановит полиция и начнет докапываться…

– Не стоит тебе здесь оставаться, сам понимаешь. Мы и так действуем в нарушение конспирации.

Петр пожал плечами. Риск попасть под пристальный взгляд спецслужб есть всегда и при соблюдении инструкций. А если быть бдительным, работать по обстановке и не всегда по правилам, то можно сохранить не только конспирацию, но и жизнь. Однако для таких «импровизаций» нужен опыт и чутье, и они у Петра имелись.

– Да, пожалуй, – наконец сказал он. – Пойду я. Ты мне предлагаешь тащить с собой автомат?

– Такси? – робко предложил Эмре.

Петр прикинул, что, если таксист повезет пассажира из Фенера в Сулукуле, да еще с продолговатым свертком, он наверняка сообщит в полицию. Стамбульские таксисты, как и большинство таксистов мира, не любят полицию, а чтобы не попасть в неприятности, они стучат.

– Ладно я отвезу сам, – решил Эмре. – Спрячу в машине. Там есть тайник под сиденьем водителя. На полике слева рычажок, потянешь его вверх – откроешь бензобак. А если снова потянешь при открытой дверце бензобака – отодвинется панель под ковриком.

– Праворульная «Тойота»?

– Нет. Переделанная… Ответ из Центра будет не раньше чем завтра вечером. Позвонишь? Тогда встретимся там, где оговаривали.

Петра не интересовало, как осуществляет связь с Центром Эмре, но ему подумалось, что до завтрашнего вечера – это слишком большой срок, и неизвестно, где он будет к тому времени.

Вернувшись к Бахраму в дом, Петр увидел там полицейского – довольно молодого худощавого офицера в форме и в кожаной черной куртке. Он находился в комнате, где спал недавно Горюнов. Сидел на ковре и курил. Видимо, давно, поскольку сигаретный дым, проникший из-под двери, Петр уловил еще в коридоре. Прикинув мгновенно, что бежать бессмысленно, дом наверняка оцеплен, только покалечат при попытке бегства, Петр шагнул в комнату. Но странно, что по его душу полиция, а не люди в штатском. Впрочем, они могли еще не догадываться, с кем имеют дело.