Рядом с тобой. Эссе, очерки, рассказы, стихотворения

Сдаюсь, сдаюсь, спасите меня!

(Вместо эпиграфа)

Обманите меня… Но совсем, навсегда…

Чтоб не думать зачем,

Чтоб не помнить когда,

Чтоб поверить обману свободно, без дум,

Чтоб за кем-то идти наобум…

И не знать, кто пришёл, кто глаза завязал,

Кто ведёт лабиринтом неведомых зал,

Чье дыханье порою горит на щеке,

Кто сжимает мне руку так крепко в руке,

А очнувшись – увидеть лишь ночь и туман…

Обманите и сами поверьте в обман!

Из мемуаров Виктора Пивоварова

Рядом с тобой

Чистый лист бумаги… Что может сделать его безгрешным и заставить пролить в мир исцеляющие лучи света? Думаю, что только воспоминания о тебе, выраженные в самых искренних и нежных словах, на которые я способен. Каждый возникающий образ из прошлого подобен очередному лепестку раскрывающегося бутона, который, блеснув бархатистой, бордовой плотью и подарив миру красоту, медленно опадает вниз.

Воспоминания, самые сокровенные, обладают одним свойством: кристаллизуясь и обтачиваясь, подобно камням, они отчётливо проступают сквозь пелену настоящего, становясь спасительным измерением, где всегда можно укрыться, обретая в нём воодушевление, утешение и покой. Но шлифует хранимые в сердце памятные мгновения не вода, а время. И время, непостижимое, всесильное и беспощадное, не властно над памятью – этой непреклонной проводницей в вечность.

Память окликнута, и сквозь толщу времен, за кратчайший миг она соприкасается с мыслью. И та, подхватив доверенные ей сокровища, устремляется в прошлое, чтобы очнуться в нём и вновь пережить минуты абсолютного счастья, неподвластного оценке и даже простому пониманию. Внезапно, в один миг, всю открывшуюся панораму заполняет ослепительный солнечный свет, в воздух проникает музыка и звенящее повсюду разноголосье. Но только один голос заставляет обернуться и открыть идущей навстречу дорогу в свою душу. Из всех бесчисленных секунд жизни, состоящих из событий, столь радостных, значимых, определяющих судьбу, меняющих восприятие мира, награждающих свободой или обрекающих на печаль, одна преподносит счастье. То самое, бережно хранимое в сердце, изредка дающее о себе знать минутами светлой грусти и душевных порывов, ободряемое надеждой и освежаемое мечтой. Эта секунда существует для того, чтобы счастье, имя которому – внутренний мир, обернулось в ней реальностью, вырвавшись на свободу благодаря лишь этому короткому мигу. Мгновению встречи с тобой…

Дорога к себе открыта, дверь под названием ego распахнута вовне. И по ней неспешными шагами приближаешься ты – родная, дорогая и всё же принадлежащая небесам богиня, источающая понимание, расположение, всепрощение и выведенное философом Мартином Хайдеггером высшее проявление добродетели – целительность, мягкой поступью восходящая к милости. Этого впечатления достаточно, чтобы понять – раскрывшиеся твоему восприятию душевные свойства неземного создания есть её сущность, скрываемая под покровом забот, составляющих повседневность любого живущего по законам бытия. Тихие шаги, льющийся, подобно горному ручью, звонкий голос и освещаемые лучами заходящего солнца, как будто созданные взмахом чудесной кисти безгранично-всесильного Творца, одухотворённые черты лица. Твои губы тронуты улыбкой. Светлая радость, словно вспорхнувшая бабочка, слетает с твоего лица, обдавая моё сердце теплом столь неожиданной и сколь долгожданной встречи.

Уже нет никакой надобности приходить в себя. В себя, существовавшего до этой встречи, отягощённого страхами и сомнениями, беспрерывно толкающего перед собой будничный снежный ком с налипшими к нему мелочными устремлениями, промахами и заблуждениями. Или, вернее сказать, встреча с тобой подарила мне возможность очнуться от этих гипнотических спутников, сопровождающих человека на его жизненном пути. И уже совершенно иным, непроизвольно нащупавшим в темноте спасительные лучи жизненного смысла, сбежать по облакам в мир причинно-следственных связей, который, минуя ось, разделяющую привычные будни и тронутую волшебством реальность, необратимо преображается. Вот мы уже познакомились и в окружении близких людей сидим у костра и пьём вскипевший на шелестящих углях горячий чай. С каждым новым глотком в моё существо проникает привычное, домашнее тепло и вселенная начинает раскрывать свою потаённую, скрытую от цепкого взгляда первозданную суть, обнимая в своих бескорыстных объятиях. Дым, исходящий от кружек, обволакивает наши лица, вселяя в души спокойствие и придавая уверенности произносимым словам. Сдерживая порывы радости, мы спешим поделиться мнениями о событиях, творимых в беспрестанно созидающем мире. Мыслями, звучащими для тебя и меня так неожиданно и ново и так легко, желанно и без раздумий вручаемыми друг другу. К твоему силуэту нежно прикасается свет огня, выхватывая у беспокойных теней сомкнутые очи, очертания строгого костюма, тихими порывами пламени отгоняя непрошеные сущности, наполняющие уже густо почерневшее ночное небо.

Полную тайн и древних загадок ночь сменяет утро следующего дня, дарующее свежесть и ободряющее выпавшей холодной росой. Осознание того, что ты существуешь в мире и вчерашнее знакомство происходило в реальности, не будучи вершиной грёз воображения, меняет восприятие моей собственной истории. Кто я? Зачем я живу? И что это за некто, состоящий из привычек, влечений и побуждений, называемый о чём-то стремящейся сообщить буквой «Я». Далее мне становится совершенно неловко, и я ловлю себя на нахлынувшем смущении и, как сражённый дыханием сокрушительных надмирных сил, застываю восхищённый, когда обращаю внимание на твою красоту, неуловимым жестом сбросившую шаль отступившей предрассветной тьмы, милостиво открываемую созерцанию лучами яркого, восходящего солнца. Коротко подстриженные золотистые волосы, мягкий взгляд голубых глаз, не покидающая лица нежная улыбка, лёгкий ровный загар, стройная фигура – всё это создаёт ауру потустороннего присутствия, прибывающего в абсолютной гармонии с собой. От каждого совершённого тобою движения исходят волны таинственной, неведомой силы, заставляющей этот мир прожить ещё один день и не спешить со своим историческим завершением. Ты спокойна, и каждый твой жест указывает на целостность характера и непоколебимое обладание своими чувствами, столь украшающие достоинство человека. Глядя на явленное божество, понимаешь – всё великолепие бытия и все созданные силами творческого гения произведения, будь то поэзия, музыка или возведённый город, обладающий высочайшего стиля архитектурой, всё это в конечном итоге является эхом, исходящем от волн чудесного создания, ниспосланного абсолютом в мир суровых законов и жёстких бытийственных границ. Волшебные силы женщины, непостижимые в своём творении и недостижимые для алчущего понимания, свободно парящие над какими-либо оценками, заставляющие склонить перед ними колени, возвышающие до жертвенности, побуждающие на подвиги и свершения, поднимающие глубинные творческие импульсы, открывающие собою истину, порождающие любовь и награждающие жизнью. Их обладательница лишь одной своей поступью облагораживает окружающее бытие. Тонкая, искусная, ниспосланная неведомыми сущностями возможность владения ими.

С этих мгновений время, так беспечно отданное пустяковым интересам, никчёмным желаниям, хмурым размышлениям, обретает свою значимость. Оно возвращает ценность стремительно тающим секундам, и становится безумно дорог каждый твой жест, произнесённое слово, совершённое движение, обронённый взгляд. Время, проведённое рядом с тобой… Как мало по жизненным меркам я находился вблизи тебя. Но этого так достаточно для того, чтобы воспоминание о твоем недолгом присутствии проникло в самую глубину моей души, сделавшись неземной, космической идеей божества, снизошедшего в образе прекрасной девушки с глазами цвета отразившегося в озере неба, чистого, спокойного, ясного.

Твои глаза встречаются с моими, и в их взгляде невозможно прочитать тени недоверия или укора. В своей ясности он открыт и искренен. В нём отражается только один порыв – безграничная любовь к жизни. Я отвожу свой взгляд. Подступившие чувства спешат укрыться за закрытыми веками. Внутренний мир, хрупкий и ранимый, чуждый стремлениям к корысти и своеволию, доступный во внутреннем созерцании памятных мгновений прошлого и составляющий светлую сторону личности, всегда хочется привычно хранить в себе, изредка обращаясь к его неизменным картинам…

К редким минутам лёгкой, ненавязчивой и светлой грусти, когда, будучи ещё маленьким, ты сидишь на подоконнике и смотришь на летний дождь. О карниз окна барабанят капли и, следуя их ритму, всё окружающее погружается в дрёму, укутанное тусклыми, серыми облаками. Твой взгляд, ищущий интересных событий за стеклом, постепенно рассеивается. Наблюдаемый вид становится фоном, и незаметно сознание заполняется романтическими образами и мечтами. Окружающий мир становится сообщником в своём молчаливом невмешательстве в действо, разыгранное увлечённым воображением.

Или по прошествии многих лет ты стоишь ранним утром у того же окна. На сердце неподъёмная тяжесть и печаль от разлуки с возлюбленной. А на улице всё тот же летний дождь. Но только в облаках, над самым центром города, образовался просвет, из которого бьют солнечные лучи. Дождь совсем не слышен. Смешиваясь со светом, он не спеша падает вниз, оброняя капли в душу и исцеляя её своей утренней прохладой.

И, наконец, память преподносит такие минуты, когда, словно взлетая от необычайного душевного подъёма, врываешься в комнату, берёшь диск с любимыми песнями, спешишь поставить его в проигрыватель. И вот уже собственные мысли переплетаются с музыкой, накладывая на мелодию родившуюся в озарении историю, в которой ты и я проживаем целую жизнь, побеждающую время, пространство и невзгоды. Мы танцуем в лучах предвечернего летнего солнца. Нас окружает городской двор из постаревших уютных светло-жёлтых домов, утопающих в зелёной листве высоких тополей. Наши друзья рядом с нами. Они улыбаются этому дню, растворённой в воздухе лиричной мелодии, нашим чувствам. Мы заворожены опьяняющим июньским зноем, лёгкими прикосновениями ветра, колышущего парящий в невесомости тополиный пух. Мы счастливы.

Мои глаза всё так же закрыты, и мне не по силам поднять веки. Но я знаю, что хранимые в душе воспоминания и картины из будущего каким-то фантастическим образом были тобою восприняты. Твои чувства коснулись моей души, и сокровенное вышло на свет, получив отклик, понимание и поддержку. Какие-то мгновения назад мне совершенно нечего было преподнести, одарить чем-то, приносящим тебе уют, спокойствие и прохладу. И теперь, открыв свою душу, я осознал, что в неё смотрят глаза, ничего не желающие, кроме добра, безгранично понимающие, сопереживающие, погружённые в её исток. Этим открытием невозможно воспользоваться, невозможно применить, пустить на свершения. А можно только находиться рядом с тобой и испытывать вблизи тебя самое настоящее, доступное человеку, истинное счастье. Мгновение – и глубоко хранимые в душе чувства, стремления, чаяния и надежды устремляются к тебе, всё самое дорогое, что есть во мне, становится тобой, порождая любовь. Ведь любить – это значит стремиться к самому прекрасному, что есть в твоём сердце, явленному в другом человеке.

Я открываю глаза, и всё пережитое приобретает фантастический, неземной вид. В этой картине нет места нелепости, пошлости, бесчувственности, лицемерию. Но она раскрашена оттенками доверия, понимания, искренности, святости, любви. Она всегда стоит перед глазами, и в неё, подобно набоковскому герою, хочется бежать, сбивая ноги, отбросив все сомнения, задыхаясь от счастья, без оглядки назад, только вперёд и только к тебе.

Размышляя о Бодлере

Почти 350-страничный сборник стихов французского поэта включает в себя цикл «Цветы зла» (самые известные его стихи), прозу в стихах «Парижский сплин», а также «Бельгийский цикл» и немного стихотворений разных лет.

«Цветы зла» – это самое выдающееся собрание стихотворений Шарля Бодлера. Лирика подчёркнуто насыщенна, экспрессивна, эротична. Она, как раскалённая лава, сжигает твою сетчатку глаз, наполняет душу загадочным эротизмом, если к этому ещё приплюсовать бодлеровский эротический мистицизм. Сам поэт, будучи до беспамятства влюблённый в прекрасный пол, передаёт свои впечатления, чувства, своё отношение, своё восхищение женщиной с подчёркнутой преклонённостью перед нимфой. И вместе с тем жизнь и смерть, секс и любовь в его поэтике идут рука об руку.

Шарль Бодлер

Что скажешь ты, душа, одна в ночи безбрежной,

И ты, о сердце, ты, поникшее без сил,

Ей, самой милой, самой доброй, самой нежной,

Чей взор божественный тебя вдруг воскресил?

– Ей славу будем петь, живя и умирая,

И с гордостью во всём повиноваться ей.

Духовна плоть её, в ней ароматы рая,

И взгляд её струит свет неземных лучей.

В ночном безмолвии, в тиши уединенья

И в шуме уличном, в дневном столпотворенье,

Пылает лик её, как факел, в высоте

И молвит: «Я велю – иного нет закона, –

Чтоб вы, любя меня, служили Красоте;

Я добрый ангел ваш, я Муза, я Мадонна!»

Тема смерти у Бодлера – лейтмотив большинства его стихов. Смерть в его поэтике всегда предстаёт или подчёркнуто обнажённой, то есть такой, какова она есть, или обёрнутой во всевозможные метафоры, но тем не менее присутствующей во многих его стихах. Самого поэта принято относить к одному из родоначальников направления символизм. Из-за минорности, подчёркнутого отчуждения от жизненного, отстранённого, холодного взгляда на повседневность, за поиски смысла жизни в падшем, нежели в возвышенном, Бодлера также относят к зарождающемуся в 50-е годы XIX века ещё более крупному направлению – декадансу (упадничеству).

Шарль Бодлер

Лебедь

Виктору Гюго

I

Я о тебе одной мечтаю, Андромаха,

Бродя задумчиво по новой Карусель,

Где скудный ручеёк, иссякший в груде праха,

Вновь оживил мечту, бесплодную досель.

О, лживый Симоис, как зеркало живое,

Ты прежде отражал в себе печаль вдовы.

Где старый мой Париж!.. Трудней забыть былое,

Чем внешность города пересоздать! Увы!..

Я созерцаю вновь кругом ряды бараков,

Обломки ветхие распавшихся колонн,

В воде зацветших луж ищу я тленья знаков,

Смотрю на старый хлам в витринах у окон.

Здесь прежде, помнится, зверинец был построен;

Здесь – помню – видел я среди холодной мглы,

Когда проснулся Труд и воздух был спокоен,

Но пыли целый смерч взвивался от метлы,

Больного лебедя; он вырвался из клетки

И, тщетно лапами сухую пыль скребя

И по сухим буграм свой пух роняя редкий,

Искал, раскрывши клюв, иссохшего ручья.

В пыли давно уже пустого водоёма

Купая трепет крыл, всё сердце истомив

Мечтой об озере он ждал дождя и грома,

Возникнув предо мной, как странно-вещий миф.

Как муж Овидия, в небесные просторы

Он поднял голову и шею, сколько мог,

И в небо слал свои бессильные укоры –

Но был небесный свод насмешлив, нем и строг.

II

Париж меняется – но неизменно горе;

Фасады новые, помосты и леса,

Предместья старые – всё полно аллегорий

Для духа, что мечтам о прошлом отдался.

Воспоминания, вы тяжелей, чем скалы;

Близ Лувра грезится мне призрак дорогой,

Я вижу лебедя: безумный и усталый,

Он предан весь мечте, великий и смешной.

Я о тебе тогда мечтаю, Андромаха!

Супруга, Гектора предавшая, увы!

Склонясь над урною, где нет святого праха,

Ты на челе своём хранишь печаль вдовы;

– О негритянке той, чьи ноги тощи, босы:

Слабеет вздох в её чахоточной груди,

И гордой Африки ей грезятся кокосы,

Но лишь туман встаёт стеною впереди;

– О всех, кто жар души растратил безвозвратно,

Кто захлебнуться рад, глотая слёз поток,

Кто волчью грудь Тоски готов сосать развратно,

О всех, кто сир и гол, кто вянет, как цветок!

В лесу изгнания брожу, в тоске упорный,

И вас, забытые среди пустынных вод,

Вас, павших, пленников, как долгий зов валторны,

Воспоминание погибшее зовёт.

Как отмечают многие знатоки творчества Бодлера, поэт создал свой уникальный поэтический мир, за что, конечно же, был признан классиком французской, да и мировой литературы. Блестяще, кстати, переведён на русский в данной книге.

Вторая часть книги, «Парижский сплин», как сам отмечает автор, – проза в стихах. Хотя стихотворного ничего в этих коротких очерках, зарисовках, дневниковых записях и нет. Сама по себе подборка текстов интересна, но местами весьма меланхолична. Тем не менее встречаются замечательные, точные и очень красивые тексты в этой художественной мозаике. Кроме того, читатель увидит глазами Бодлера парижскую бедноту, лишения, грусть и печаль больших французских городов. Очень большой пласт книги посвящён «униженным и оскорблённым» парижским жителям, которым, вне всяких сомнений, автор очень сочувствует.

Шарль Бодлер

Благодеяния луны

(из цикла «Парижский сплин»)

Луна – капризница, каких поискать, заглянула в окно, пока ты спала в колыбели, и сказала себе: «Этот ребёнок мне по душе».

И вот она мягко спустилась по лестнице из облаков и бесшумно проникла сквозь оконные стёкла. Потом простёрлась над тобой по-матерински гибко и ласково и оттенила своими красками твоё лицо. Твои зрачки с тех пор остались зелёными, а щёки сделались необычайно бледны. Глаза стали странно огромны от созерцания этой гостьи; и, обнимая, она с такой лаской стиснула тебе горло, что с тех пор тебе всегда хочется плакать.

А потом Луна, давая выход своему ликованию, заполонила всю комнату своей фосфорической атмосферой, своей светоносной отравой; и весь этот живой свет мыслил и говорил: «Мой поцелуй будет вечно влиять на тебя. Ты будешь прекрасна по-моему. Ты полюбишь то, что люблю я и что любит меня: воду и облака, ночь и тишину; беспредельное зелёное море; безликую и многоликую воду; те места, где тебе не бывать; любовника, с которым не будешь знакома: чудовищные цветы; ароматы, навевающие бред; кошек, замирающих на роялях, стонущих, как женщины, хрипло и нежно!