Zомбак

Пролог

Не усугубляйтесь…

Самое жуткое здесь – осознавать, что все это происходит с тобой. Ботинки без шнурков, вычищенные от хламья карманы и руки за спиной – в этот раз не по телику. Меня ведут по коридору со скрученными запястьями, меня допрашивает следователь, подразнивая стаканчиком со свежесваренным кофе, и меня грозятся не выпустить, если не скажу им: каким образом я оказался рядом с трупом и пролежал там пять часов.

– А если скажу, что просто напился и упал с обрыва?

– С чего же ты так напился?

– День рождения, – пожимаю плечами.

Они пользуются тем, что я ни хера не знаю законов и своих прав. В Америке еще во время задержания заорал бы: «Требую адвоката! Ни слова не скажу без защиты!» У нас по-другому. Зачем мне защита, я же ничего не сделал?! Или сделал? Их смущает отсутствие орудия убийства. Не мог же я ее пандовой шапочкой кокнуть?! Не мог. Чтобы вскрыть черепушку и вытащить оттуда мозги – потребуется приложить усилия. А у меня, похоже, сломана правая рука. Это мне и на руку, и отлично играет против меня…

Глава 1

Переглядываемся. Ловлю ее теплый взгляд, смотрю влево и туда же выворачиваю руль. Удар. Тишина, растекающаяся диким ужасом по телу…

Вскрикиваю в темноте – то ли ото сна, то ли от непрекращающейся боли. Хватаюсь ладонями за голову, треплю ее нещадно, чтобы проснуться, разогнать остатки кошмара. Покачиваясь на кровати, чувствую, еще немного – и блевану, прямо на одеяло. Сползаю на пол. Пытаюсь отдышаться. Нагнетенный ужас стекает каплями пота и слез по лицу, размазываю эту дрянь по коже, взглядом прицеливаясь в открытое окно. Если до него добраться – станет легче. Там, за шторками, пробиваются лучи солнца и шум городской трассы. Там вся жизнь, а у меня здесь несет перегаром и чьей-то ссаниной. Ощущаю, что, если сейчас же не доберусь до туалета, то будет вонять моей ссаниной.

Слабыми руками хватаюсь за кровать и кое-как поднимаю себя на ноги. Пока идти не очень-то получается. Это мыслями я уже у двери, а телом – все здесь же. Даже в темноте перед глазами все кружится. Голова почти пустая, но картинка из сна стоит передо мной, как фоновое изображение рабочего стола. Изнываю в попытке вспомнить, чем закончилась вчерашняя тусовка. Что я пил? Какого черта снова вырубился? И где Кирыч? Просил же…

«Анальгин и кофе, – щелкает в голове. – И жратва».

Надо же, мозг, несмотря на неспособность управлять телом, еще помнит о необходимости поесть. По-моему, еда, энергетики и бухло – это все, что мне нужно. Еще аниме, чтобы уж окончательно не сдохнуть со скуки.

Не уверен, сколько точно проходит времени, прежде чем я добираюсь до туалета и стою у толчка, прислонившись головой к стене. И мне откровенно пофиг, куда там разлетаются желтые капли. Плитка на стене такая холодная и приятная, трусь о нее виском, не переставая, она утоляет боль. Правда, не навсегда. Едва отхожу к раковине, пошатываясь, меня накрывает новой волной мигрени. И в разы сильнее, настолько, что в зеркале мерещится, будто я в крови. А нет, не мерещится. Действительно в крови. Значит, еще и кровь размазал по лицу. Она свежая, густая и темная. Подставляю ладони под струйку воды и приблизительно понимаю, что мой дружок, наверное, теперь тоже запачкан в красное. Пофиг. Смываю следы носового кровотечения и наскоро утираюсь полотенцем. Опять мутит живот, и я, согнувшись, маленькими и медленными шажками иду по коридору. Теперь мне холодно, озноб проходится по шее и голым ступням. Осматриваю себя. Хвала небесам – я в штанах и футболке, хоть что-то остается неизменным! Сколько бы раз ни просыпался с бодуна, всегда остаюсь в одежде. Счастливый собственным открытием вваливаюсь в комнату, где светло. Щурюсь от солнца, пробирающегося через открытые шторы, делаю два шага и бревном падаю в кровать.

– Ебанина, – протягиваю я и закрываю глаза.

– Слава! – возмущается Ника, – это я по голосу слышу. Она хлопает крышкой ноутбука. – Вообще-то у меня семинар онлайн! Я отвечаю доклад!

– Че онлайн? Заболела?

– Универ на ремонт закрыли, на месяц, мы на дистанционке. Я ж тебе говорила!

Хмыкаю. Ага, на месяц. Это все враки. Когда говорят на месяц – умножь на три или на два как минимум. А Вероничке это все явно не нравится, она ведь второкурсница. Считай только из-под родительского крыла вырвалась. Хотела самостоятельной, студенческой жизни, а тут дистант. Сиди у монитора и глаза пуль.

Ее теплая ладошка покрывает мой лоб. Глаза держу закрытыми, боюсь снова поймать волну тошноты. Мне хорошо вот так лежать на ее кровати и осознавать, что я не один.

– Кофе? Или анальгин? – спрашивает она.

– И то и другое, – отвечаю. – Я бы и от пожрать не отказался.

– Плохо, да?

– Нормас.

Не верит. Цокает языком и выходит из комнаты. А я остаюсь лежать, потому что знаю – она все сделает.

Вероничка – это вообще святое. Она появилась в моей жизни в том году, когда училась на первом курсе социально-культурной деятельности. Я сдавал комнату в своей квартире, недорого, вот она и попросилась в соседки. Разумеется, в квартиранты я рассматривал себе другана, а не девчонку, но ее милейшие зеленые глаза решили за меня. Так и влюбился. С тех пор живем вместе. А что? Я ей пристанище поближе к универу, а она мне то завтрак приготовит, то в магазин сходит, то аниме со мной посмотрит. Раньше еще на пробежку выходили… Ее мать присылает квартплату исправно, только вот мозги постоянно пилит, но это другое. Переживает за дочку, думает, что испорчу. А я ни-ни и пальцем ее не трогаю. Такая девочка достойна большего, чем я.

– На, страдалец, – Ника садится на кровать и протягивает мне кружку.

– Скиталец, – поправляю ее и приподнимаюсь на локтях. Скиталец – это мой никнейм во всех соцсетях. – Спасибо.

Закидываюсь обезболивающим и залпом выпиваю кофе. Сладковатый, но пусть, Вероничка знает толк в извращениях. Не успеваю осмотреться вокруг, как она уже тянет меня куда-то за руку.

– На кухню, завтракать, – поясняет позже.

– Не.

– Ну Слав, давай, у меня еще пары…

Тяну ее на себя и валюсь на спину. Теперь она оказывается сидящей на мне. Щурюсь одним глазом от солнца, а другим любуюсь на ее юное личико. Окей, приврал немного, руками я все-таки позволяю себе ее трогать. Мы обнимаемся, иногда целую ее в щеку, кручу на пальце локон ее светлых волос. Ей нравится, она тоже меня любит. И ждет, что я ей скажу это в ответ. Но я не скажу. Никогда.

– Ладно, сюда притащу. Но только учти – потом сразу умываться и под душ! – соглашается Ника.

– Окей, – киваю я.

Вероника снова уходит, а я заваливаюсь на бок, нащупываю в кармане штанов телефон и достаю его. Открываю VK и начинаю листать ленту. Палец едва успевает свайпить. Моя новостная подборка разнообразна – от тачек до сисек. И котики есть. Изредка в ленте попадаются «друзья друзей», а все же чаще – фильмы и сериалы. Одновременно листаю и думаю, что посмотреть сегодня. И когда я говорю «посмотреть», то имею в виду не одну–две часовых серии, а целый сезон, а то и три. Или несколько фильмов подряд.

Уши безбожно мерзнут. Вроде бы и кофе выпит, и таблетки уже должны начать рассасываться, но знобит жутко. Наконец оглядываю комнату Веронички и нахожу в изголовье кровати шапочку. Вязаную панду, с длинными ушами. Тянусь рукой к находке и надеваю ее на голову.

– М-м-м, – восторженно мычу я. – Тепло.

Еще и Вероникой пахнет, ароматом ее кокосового крема для рук. Это она вяжет. Ника на все руки: и вяжет, и готовит, и какие-то конструкторы собирает, и рисует, и красит… одним словом – творческая. Истинная эскадешка!

А я? Придурок! Мог бы окончить вышку и инженером стать. Сидеть в офисе, собирать каких-нибудь роботов или повелевать искусственным интеллектом. К году так две тысячи тридцатому собрать кибернетическую руку, как у Баки из «Мстителей», и ни о чем не переживать. Но. Всегда есть «но», которое херчит все твои планы на жизнь. Мои похерчила авария. Вернее то, что произошло после нее.

«Виноват!» – трещит в мозгу.

– Да я и сам знаю! Отъебись! – ору себе в ответ и опять залипаю в телефон.

Гораздо проще уткнуться в экран и листать новости до потемнения в глазах, чем думать о своей жизни. Там, в экране, у людей дела, события, награды и достижения, а у меня – ни хуя. Из всех достижений лишь золотая медалька, знаменующая об успешном окончании школы. Пылится в шкафу родительского дома. Там ей и место! В остальном из малоприятного – психоневроз, бессонница, номофобия, депрессия и почти алкоголизм, если не перестану убухиваться в сопли.

– Тебе идет, – Вероничка появляется с разделочной доской в руках, на которой стоит тарелка с едой.

Ника прикрывает за собой дверь ногой, ставит импровизированный поднос на кровать, выхватывает из моих рук смартфон, блокирует его и откидывает в сторону. Все ее внимание приковано к тому, что у меня на голове. Она умиляется надетой пандовой шапочке и тянет пальцами за вязаные уши вниз, играясь.

– Такой милаха! Я тебе еще шапку-зайчика свяжу! – Ника расплывается в улыбке, но почти сразу делается серьезной. – Посидишь тихо? Мне надо учиться.

– С радостью! – говорю ей.

Пододвигаясь к стенке, опираюсь спиной на нее, Ника ставит мне на ноги доску с завтраком, а потом кидает рядом наушники в футляре. Конечно, она знает, что за едой я тоже буду что-нибудь смотреть. Сама же садится за компьютерной стол и раскрывает ноутбук, тоже надевает наушники, но большие, с микрофоном.

Какое-то время смотрю ей в затылок и мысленно целую в шею. Потом опускаю взгляд в тарелку. Наконец-то замечаю, что в ней жареная картошка с кетчупом. Все как я люблю. Хорошенько приправленная, с хрустящим хлебушком и солью. С минуту гоняю слюну во рту, после – начинаю есть. От горячего картофеля и острой приправы по телу проносится жар, резко бросает в пот, позже отпускает. Мне становится теплее – и снаружи, и внутри. Кладу перед собой телефон и включаю первую попавшуюся «предложку». Смотрю и ем. Сам не замечаю, как опустошаю тарелку, уже не чувствуя вкуса.

Глава 2

«На паре?»

«Угу»

Никто не зовет тусовку – она сама появляется в доме и гремит отстойным музлом. По голосам примерно понимаю кто там и что. Люди приходят каждый раз одинаковые, они – зачинщики бедлама, а вот с ними обычно всегда новые девчонки. Думаю, последнее заставляет Кирыча задержаться у меня в гостях на подольше.

Друг сидит рядом на кровати и курит, стряхивая пепел в упаковку из-под сухариков. Иногда передает сижку мне, я беру – затягиваюсь, но давлюсь, отдаю ему обратно. Мы все еще в моей комнате, потому что я не готов вот так сразу нырнуть в толпу, мне нужно время.

– Что это за хрень? – все-таки спрашивает Кирыч, толкнув свободной рукой вязаное ухо панды.

– Хендмейд, – кидаю ему я и запускаю пальцы в свою пачку с чипсами.

Стоящий в комнате хруст перебивает звук, исходящий от экрана телика. Но это нисколько не портит обстановку, если нужно, могу разобрать это аниме по ролям и воспроизвести каждое сказанное героями слово. Я периодически смотрю «Семью шпионов», много раз, по кругу. Новых серий пока нет, поэтому приходится играть в день сурка. Друг удивляется, чего это я прикопался к этой анимешке?! Ведь есть много других.

– Сюжет, – коротко объясняю я.

– Ага, ты через минут десять вырубишься, а мне опять одному смотреть! Давай к девчонкам, а?

– Пиздуй.

Натягиваю шапку на глаза и скатываюсь по стене в состояние лужи, но продолжаю закидывать в рот картофель со вкусом паприки. Не сказать, что этот вкус слишком острый, он скорее пикантный, но быстро приедающийся. Тянусь за колой, чтобы запить.

– Чего ты так сразу? Я ж о тебе забочусь, глазки портишь. Сидишь весь день и залипаешь на рисованных тяночек, а ведь можно на настоящих… и не только залипать. Ты вообще медведь этой берлоги, тебе можно все! – распинается Кирыч, подталкивая меня плечом.

Вздыхаю. Сигаретный дым пробирается в ноздри, и я успокаиваюсь. Вечно обижаться на Кирыча уже не хочется. Все-таки он тот, кто остался. Таких мало. Даже отец, и тот свалил из моей жизни. А Кирыч все еще здесь. Он – герой. Если бы только ему выдавали медали за его заслуги: пару раз стаскивал меня с подоконника в комнату, когда я хотел выйти в окно с пятого этажа; раз пять вызывал «скорую», чтобы я не сдох от отравления алкоголем или от пищевого несварения; десятки раз переживал со мной моменты панических атак; бесконечное множество раз провожал до толчка и в комнату, иногда обратно домой. И это то, что я помню или мне рассказывали.

Последние полгода моей сумасбродной жизни конкретно выпадают из памяти. Картинки меркнут, и я не могу точно сказать, было ли это со мной на самом деле. Например, я уже не скажу навскидку, было ли это реальностью, когда папа зашел ко мне в палату, сжал ладонь и сказал, что я обязательно поправлюсь. Перед глазами стоит лишь его взгляд. Злой, разбитый, разочарованный. Он смотрит на меня и осуждает. Возможно, еще качает головой, порицая.

«Ты ее убил, уебок», – читаю по его губам, он это говорит и уходит.

– Очнись! Очнись!

Вскрикиваю. Тело колотится и дрожит, я весь в слезах. Сердце стучит в висках, руки сцеплены в кулаки, не могу их разомкнуть. Закусываю кулак зубами и сдавливаю до боли. Стараюсь больше не кричать, но голос в голове выдает: «А-а-а-а-а! Сука! Больно! Сдохни! Сдохни! Ты не нужен! Убийца! Тварь!»

Кирыч крепко держит меня за плечи и треплет, чтобы я пришел в себя, пытается вытащить из моего рта кулак, раскусанный до крови, но не даюсь ему. Он не понимает, в этом кулаке – вся моя боль, если его высвободить, то она растечется по всему телу и ударит в мозг. И я заору. Сердце продолжает выдавать кульбиты, но уже тише. Я почти в норме.

– Говорил же, что вырубишься, – по-доброму подначивает друг, потихоньку отпуская мои плечи. – Ты, кстати, давно был в больничке? Может, каких-нибудь препаратов надо попить?

– Я в норме! – выпускаю кулак и засовываю его под майку, перематываю.

– Заметно.

– Это все он! – другой рукой кидаю Кирычу смартфон, он читает сообщение от отца:

– «На паре?» И что?

– А нехуй мне писать и запускать в голове флешбэки! Больной мудак! Или он думает, что я его простил?! Чего он хочет?! Какая, к херам, разница – где я?! Что это поменяет?! Идиота кусок! – ору, брызгая слюной, даже заглушаю музыку в соседней комнате.

– Заблокируй его, – пожимает плечами Кирыч и тянется к телефону.

– Нет.

Ловлю взгляд непонимания. Да, все сложно. Только что я орал и метал, давясь болью, – кровоточащий кулак тому подтверждение. И вот вполне спокойно говорю «нет». Меня окончательно отпускает сон, уже не злюсь. «Он – мой папа все-таки, – поджимаю губы. – А вдруг?»

– Пойдем, – наконец-таки соглашаюсь я и выключаю телик.

Кирыч очень рад. Он подпрыгивает к зеркалу в углу и приглаживает косую челку. Поправляет галстук и воротник белой рубашки. Это его стиль. Сколько знаком с Кирычем – он всегда так ходит: джинсы скинни, сидящие на его ногах в облипку по самое не могу, рубашка, галстук, черные волосы с челкой набок и выбритым виском с другой стороны, сережка с крестом в правом ухе. Ну еще торчащая в зубах сига, правда, он пытался бросить. Продержался месяц, а потом стал курить еще больше. И Кирыч, как он говорит, не неформал. Это чисто его видение того, как должен выглядеть мужчина. Но я-то знаю, что у него на заднице есть тату с сердцем, на правой ягодице, наколотое по пьяни под влиянием его бывшей девушки. Так что никакое это не видение, а собирательный образ. Что-то от эмарей, что-то от готов, частично от панков. Все-таки он – неформал.

Спустя пять минут Кирыч отходит от зеркала, и наступает моя очередь глядеть на отражение. Я ниже Кирыча, со сгорбленной осанкой, но не кипячусь, так как похожу этим на Эла из «Тетради смерти». Карие глаза смотрят будто сквозь меня. Немного пугает другое – синяки под этими самыми карими глазами. Я мало сплю, а если много, то неспокойно. Получается, что не сплю нормально вовсе. Цвет лица какой-то бледный, серый, болезненный. Потому что редко бываю на улице. Пытаюсь улыбнуться себе. Выходит нелепо, ведь мне совсем не улыбается в последнее время. Но зубы скалю, они еще на месте, почти белые. Это уже заслуга Вероники: в каком бы дерьмовом состоянии я ни находился, – заставляет чистить. И волосы. Приподнимаю вязаную шапочку. Они немного волнистые, темные, не такие жуково-черные, как у Кирыча. Подстриженные. Опять же Вероникой.

– Ты, по сути, няшный от природы, – утверждает друг. – И щетина медленнее растет, везуха. Вот если бы она у тебя росла так же быстро, как у меня, был бы ты хипстером. А так… мальчик-кавайчик.

Кирыч сердится на свой сильно выпирающий кадык, который у меня еле заметен. Впервые вижу человека, который настолько серьезно загоняется по этому поводу. Хотя у каждого – свои загоны. Я вот терпеть не могу «кавайность». Очень мешает. Да, девочкам нравится, они прямо обожают меня за это. Но во время секса ты как бы не можешь стать жестче, и даже бранные слова из твоего рта вылетают забавно. В одну такую ночку, когда захотелось быть брутальным, мне прилетело: «Ух, няшка злится! Малыш, а тебе не рано сквернословить?» В принципе, на этом секс и закончился, у меня потом на нее больше не встал.

Выходим из комнаты, басы сразу же бьют по голове, резкие запахи ударяют в нос. Тусовка развернулась на две комнаты – кухню и зал. Народу достаточно, чтобы затеряться в толпе. Кирыч так и делает. Он ныряет в круг подрагивающих в пьяном танце девчонок, и я его больше не вижу. Сбоку доносятся стоны. Не смотрю – иду дальше. Пока меня интересует только кухня и домашний бармен, разливающий бухло по стаканам. Чем хороша тусовка в твоей квартире – всегда можно найти бесплатное пойло в огромном количестве. На этом плюсы заканчиваются. Из минусов: громкий звук и шум, призывающий соседей по подъезду, а с ними – блюстителей порядка; блевотина и сперма, разбрызганные повсюду, куда ни глянь. И… затягивает. Такие вечера постепенно убивают, выживают из людей мораль, принципы и адекватность. Каждому из нас хочется еще. Накачаться бухлом, расслабиться и забыться. До завтрашнего утра. Когда еле очнешься после бурной ночки и с больной головой будешь ходить как зомби. А потом снова вечер и снова тусовка. И так всегда.

– Что, Слав, жизнь – боль? – встречает меня Бармен на кухне, едва сажусь на стул.

Не помню, как он появился в нашей тусовке, и как его зовут – тоже не помню. Но все здесь его называют Барменом. Потому что в его голове содержится кладезь рецептов по приготовлению коктейлей. Бармен стоит у кухонного гарнитура и смешивает всякие ингредиенты. Добровольно или нет – не признается, возможно, ему кто-то доплачивает. Но он любит это дело, и сама движуха в толпе его не сильно интересует.

– Ага, – киваю и утыкаюсь в смартфон. Навязчиво тыкаю по иконкам всех соцсетей.

«Хоть бы кто написал!» – думаю.

Вожу большим пальцем по дисплею и жду, что кто-нибудь напишет. Есть уведомления, отмеченные красным вверху экрана, тыкаю туда. Но это всего лишь новости от друзей. Бывшие однокурсники, частично одноклассники. Я за всеми слежу. Кто-то женился, у кого-то ребенок и его крохотные ножки у меня на весь экран, кто-то в спортзале фоткает себя у зеркала с накаченной задницей, а кто-то отучился на права и теребит в «истории» удостоверением…

– Сука… – сжимаю смартфон в руке и хочу упасть головой на столешницу. Однако встречаюсь взглядом с бокалом, в котором плещется нечто желтоватое, со льдом на дне. Морщусь, убираю телефон в карман и застегиваю его, чтобы не потерять. Теперь по виду содержимого в бокале пытаюсь понять, что это за коктейль.

– Ну пара кружек пива тебя уже не берет. Так? – уточняет Бармен.

– Так.

– И с водкой ты на «ты»?

– Да.

– Можно было бы, конечно, намешать коктейль «Черный русский», но это следующая ступень. Так что держи «Четыре всадника», – Бармен пододвигает бокал ко мне поближе.

– Апокалипсиса?

– Его самого.

Беру бокал и залпом выпиваю. Снова морщусь, но держусь до конца. Достаточно крепкое пойло, терпкое. На языке проскальзывает вкус текилы, рома, егермейстера. Что-что, а в бухле я неплохо разбираюсь, даже в смешенном и замаскированном Барменом. Одним глазом смотрю на него. Он лыбится, наблюдая за моими мучениями. Силюсь превозмочь его ожидания и стукаю пустым бокалом об стол. Все. Перечисляю ингредиенты и вызываю новый прилив смеха у Бармена.

– Еще ликер, мятный.

– Зараза! Ведь почувствовал, но мятный…

Лицо горит от выпитого, тру щеки, чтобы унять жжение. Но оно не проходит. В маленьком зеркале на стене вижу свой осоловелый взгляд. Эффект как от шампанского – накрывает быстро, а отпустит еще быстрее. Но решаю, что мне пока достаточно, сваливаюсь со стула на ноги и бреду в сторону своей комнаты. Предметы кружатся и летают, но ручку двери нахожу сразу же, по наитию. Закрыто.

– Блядские тихушники! – пинаю дверь ногой.

Такие тусовки, как у меня, предполагают интим, но обычно никто не стесняется и ебется там, где их застало желание. Но нет же! Всегда найдутся те, кому мало пространства и нужна целая комната! Моя комната! Вероника в этом плане уже подкованная: как только начинается тусовка, она закрывает дверь в свою комнату на замок. И правильно. Это предотвращает погром и обеспечивает безопасность. По крайней мере, защищает от нежелательных связей. Вероничка – девочка хорошая, никем не тронутая, и я удивлен, что она до сих пор живет здесь.

– Кавайчик! Вот ты где! Тут с тобой хотят познакомиться, – слишком сильно хлопает меня по плечу Кирыч, потом резко разворачивает рукой к себе лицом. – Это Вика.

На нем висят две девушки в чуть ли не предобморочном состоянии. Уже сомневаюсь, что Вика хотела со мной познакомиться, у нее просто нет выбора. Кирыч отцепляет ее руки от своего тела и толкает в мою сторону. Теперь девчонка виснет на мне. Едва удерживаюсь на ногах, чтобы не свалиться вместе с ней на пол. Меня все еще не отпустило «Четыре всадника», я то и дело покачиваюсь из стороны в сторону. Пока пытаюсь поймать равновесие, Кирыч уходит со второй девчонкой в толпу.

– Никогда не трахалась с медведем, – выговаривает Вика и начинает дико ржать, крепко вцепившись в уши моей шапки.

– Знатно тебя накрыло, дорогая, – смотрю на нее и оцениваю, через сколько ее вырубит.

– Я люблю тебя, – Вика тянет ко мне свои губы.

– Да вижу, – подставляю ей подбородок для поцелуя.

«Кирыч! Зараза! Ну на хуя мне этот балласт?» – злюсь я.

– У меня есть кое-что… для тебя…

Всеми силами пытаюсь остановить Вику, но она уверенно плюхается на коленки и загоняет меня в угол. Подползает на четвереньках и цепляется за пояс штанов. Лишь с моей помощью ей удается стянуть с меня одежду, а после – присосаться к моему члену. Я смиряюсь с ситуацией и упираюсь ладонями в стены, запрокидываю голову. Не хочу видеть ее лица. Хорошо бы еще и не слышать этих причмокивающих звуков, но уши вязаной панды, к сожалению, не подавляют шум. Вика сосет неумело, дергано, слишком резко и быстро. Наверняка пытается подражать девахе из какой-нибудь порнушки. Уверен, что у нее это впервые. «Скорее всего, только окончила школу, первокурсница, – размышляю я между делом. – Каким ветром ее сюда занесло?» Представляю Вероничку. Она бы тоже это делала неловко, но, наверное, более нежно. Чувствую, как кровь приливает к тому самому месту, которое Вика пытается мне оторвать своим ртом – не иначе. Она берет его довольно глубоко – то крепко обхватывает губами, то еле касается языком. И вроде бы все эти манипуляции правильные и должны приносить удовольствие, но больший кайф я получаю от мысли, что рядом со мной не Вика, а Вероника.

«Как же хорошо, что она этого не видит… – всплывает в голове. – Сидит у себя в комнате и прилежно готовится к занятиям».

– Вик? – обеспокоенно бросаю взгляд вниз на девчонку, когда та резко останавливается и на коленках отпрыгивает от меня назад.

Из ее рта тут же вырывается рвотный поток. Кислый, зловонный, гадкий. Вздрагиваю от этой картины и быстро натягиваю трусы вместе со штанами на бедра. Вжикаю ширинкой и переступаю через Вику и ее тошнотворную лужицу. Чувствую полное отвращение к происходящему и даже не пытаюсь ей помочь. Эта девчонка еще не понимает, что натворила, но скоро поймет, когда протрезвеет.

К слову, коктейль уже почти выветрился из моей головы, и мне нужно еще. Возвращаюсь на кухню и догоняюсь всем, что найду. Все равно на соотношение и градусы – мне плохо, я слишком отчетливо помню отстойный минет и блевотину Вики. А надо бы забыть. Закусываю пойло найденным куском пиццы с пеперони и заваливаюсь на диван в зале. На другом его конце лобызается незнакомая парочка, но плевать. Ухожу куда-то в себя, размышляя над тем, что никогда не видел в новостной ленте фотки с ужратым в зюзю одноклассником. Да, со всеми бывает, но никто таковым не гордится. Обычно это скрывают. В Сеть прилетают исключительно отборные снимки и события. Даже пусть с тусовок, но такие фотки забавные, милые. Среди них нет ебущихся в открытую на диване парочек и перепачканных своей же рвотой девушек. Нет. Тут только друзья, стоящие в обнимку, пацаны с поднятыми в тосте бокалами и красиво танцующие девочки. Но ни одного парня в пандовой шапке с приспущенными штанами.

Клонит в сон, но я недостаточно пьян, чтобы вырубиться в беспамятстве. Если не напиться и уснуть, снова будут мучить кошмары. Руки потряхиваются от страха. Я боюсь уснуть. Мне страшно. Начинаю вертеть головой по сторонам и искать возможность. Нужно выпить еще или…

«Мне хокерар», – строчу Веронике, что мне хреново, но не попадаю по нужным буквам.

«Где ты? Я приду», – моментально прилетает в ответ.

«Я сам», – быстро отправляю сообщение, лишь бы Вероничка не выходила из своего укрытия. Эта алкашня, она же несется как пчелы на мед, – моментально окажется в комнате Ники, едва та щелкнет замком.

Поднимаюсь с дивана и медленно плетусь на автопилоте. Меня заносит то влево, то вправо. Сталкиваюсь с кем-то из танцующих, хватаюсь за чье-то плечо, чтобы не упасть, едва не встречаюсь с косяком двери, выходя в коридор. Но дохожу, потому что комната Вероники – это всегда спасение. Стучусь как можно тише, но на деле громко, совершенно не контролируя свои движения и их силу. Вероника впускает, вгоняет меня в комнату и тут же закрывает дверь, опасаясь, что за мной последуют «заразные». От ее резкого толчка в спину падаю на пол и растягиваюсь на нем в позе звездочки. Становится спокойно, будто я попал бункер и плохим снам меня здесь не достать равно так же, как и зомбакам в случае апокалипсиса.

– Будешь спать на полу? – слышу сзади ее голос.

– Только не спать, – бурчу я.

– Вот зачем все это, Слав? Алкоголь не спасет, тебе нужно к врачу.

Вероника садится около меня, и я утыкаюсь лицом в ее ноги, обхватываю руками бедра и подтягиваюсь еще ближе. От ее тела пахнет миндальным молочком, вдыхаю этот аромат до головокружения, носом приподнимаю ее маечку и целую в живот. Сворачиваюсь калачиком и щекочу ее кожу. Она тихо смеется и гладит меня рукой по шапке. «Как же с ней уютно…»

Глава 3

– Не уходи, пожалуйста! Что ты делаешь?! Куда ты? Ты просто эгоистка, ты кинула меня! Я один! – захлебываюсь в слезах, подрагивая всем телом. Я чувствую, как меня бьет дрожь.

– Слава, я здесь. Все хорошо, – она гладит меня по спине, между лопаток, и прижимает все крепче к себе.

– Но я искал тебя! И не смог найти, – не верю ей.

Молчит, пока я реву ей в шею и сжимаю пальцами теплый халат. Он мягкий и приятный, успокаивающий. С криков перехожу на завывания.

– Ты мне нужна, очень. Я скучаю. Без тебя тут все пошло по наклонной, мам… Ты меня простишь? Прости меня, мам, прости. Я знаю, что не простишь, ведь это я!..

– Слав, конечно, я тебя прощаю. Успокойся, правда…

– Почему у тебя такой голос, мам? Ты не хочешь со мной разговаривать? – снова реву, хочу ее оттолкнуть, но мама держит меня сильно. Не выпускает из объятий.

– Слава, пожалуйста, приди в себя, я уже не знаю, что делать, – хнычет она.

Последняя фраза окончательно выбивает меня из сна и возвращает в реальность – в комнату Вероники. Мы лежим в ее кровати, она обнимает меня и пытается успокоить, поглаживая по спине, а я мацаю пальцами ее халат, как котенок, словно ищу сиську. Тыкаюсь ей в шею, сдерживаю слезы, хотя мое лицо полностью сырое от них. Стыдно. Вероника все слышала. Это она разговаривала со мной вместо мамы. Поправляю горло кашлем, чтобы что-то сказать в свое оправдание.

– Ники, мне жаль. Я…

– Слушай, это нормально, что ты по ней скучаешь. Но твое огроменное чувство вины – ненормально. Ты же сходишь с ума, не можешь спать, – сглатывает слезы Вероника.

– Больше не повторится.

– Сон или истерика?

– Все.

Вероника хмыкает и поднимается с постели. Подходит к окну и распахивает шторы настежь. На часах шесть утра. Подсвеченная солнцем и с растрепанными золотистыми волосами Ника берет со стула спортивные штаны и ловко впрыгивает в них. Развязывает поясок у халата и оглядывается на меня осуждающе.

– Не смотрю, – кидаю в ответ на ее взгляд.

Она поворачивается ко мне спиной и стягивает с себя халат, снова тянется к стулу, на этот раз за лифчиком. У нее молочная, абсолютно идеальная кожа и аккуратная грудь с задорно торчащими сосками. Знаю, что обещал не смотреть, но, пожалуй, такое невозможно. Я наблюдаю, как она помещает грудь в чашечки бюстгальтера, заводит руки за спину и наощупь застегивает крючки. Сверху надевает черную толстовку и забирает волосы в высокий хвост. С легкостью наклоняется и подбирает белые гольфы на полу. Садится на край кровати, чтобы их надеть.

Несмотря на легкое головокружение и зашкаливающее давление в штанах, ползком подбираюсь к Веронике и обнимаю сзади, кладу голову на ее плечо.

– Тебя проводить? – уточняю, потому что помню вчерашнюю тусовку.

– Была бы очень признательна. Вдруг там еще не все разошлись. Они с утра похожи на живых мертвецов, – вздрагивает Ника, вспоминая пьянчуг с бодуна.

– Окей.

Мне, как обычно, не нужно искать свои шмотки, я снова уснул в одежде. Поэтому следом за Вероникой подбираюсь к двери. Мы щелкаем замком и выглядываем наружу. Ника пропускает меня первым, а сама на носочках крадется сзади. Я осматриваюсь, оценивая опасность. Прямо по коридору в углу легко можно различить рвотную жижу, которую вчера оставила Вика. В остальном здесь валяются пустые банки от коктейлей и энергетиков, пеперони, слетевшая у кого-то с куска пиццы. Ну и белая слизь. Немного, но наткнуться можно. Иду осторожно, обходя загрязненные места на ковре, чувствую себя проводником, который просто обязан провести оставшуюся в живых к пункту спасения. Не хватает только топора, чтобы в случае чего отмахиваться от нечисти. Но, к счастью, мы никого не находим в коридоре и на кухне. Пусто. Тусовка рассосалась по домам. Но вечером эти люди опять будут здесь. Как они приходят? Не могу сказать точно. Может быть, у кого-то есть ключ от моей квартиры. Так что закрыть дверь – не вариант.

«Поменять замок?» – спрашиваю себя, переступая через свежее пятно от пролитого кофе.

– Подожди, – шепотом останавливаю Веронику. – Еще не засохшее. Странно.

– Да ладно, может, ближе к утру кто-то разлил, пошли.

Но мы не успеваем сделать шаг, как из зала выходит голый незнакомый парниша с длинными волосами, рассредоточенными по всей голове, как листья у пальмы или грива у льва. Вероника вскрикивает сиреной и прячется за меня, вцепившись пальцами в мою футболку. Парень тоже пугается и кривится в лице, похоже, визг Вероники отзывается болью в его голове, как и в моей.

– Тише! Чувак, уйми ее, я уже ухожу. Мне на поезд в восемь, голова щас взорвется, – хриплым голосом говорит он.

– Ники, – говорю я, и она тут же замолкает, но по-прежнему боится выглянуть. Чувствую ее горячее взволнованное дыхание, упирающееся мне в шею.

– Охеренная тусня, чувак. Зови еще, – парень мельтешит по комнате, наверное, в поисках одежды.

Замечаю на столе майку и бросаю ему, спустя несколько минут находятся джинсы, носки парниша даже не пытается отыскать, машет на них рукой и кидает пофигистичное «похуй». Проверяет по карманам телефон и деньги, звякает ключами и еще чем-то лязгающим, кое-как завязывает шнурки у кед и выходит за дверь. Вероника снова появляется из-за моей спины.

– Кошмар! Это совсем не то, что я хотела увидеть с утра! – морщится она, наверняка вспоминая голое тело незнакомца с обмякшим волосатым членом.

– Некрасиво получилось, – соглашаюсь с ней.

– Они всегда такие? – тихо спрашивает Ника.

– Кто?

– Ну эти ваши… причиндалы.

– Не у всех и не всегда, – посмеиваюсь над ее вопросом. Ей-богу, как маленькая. Ее щеки заливаются румянцем, а взгляд потуплено опускается. Беру ее за руку. – Люблю, когда ты такое спрашиваешь. Ты забавная, – говорю ей, а потом вспоминаю момент с ее переодеванием и добавляю: – И красивая.

Убедившись, что в ванной комнате никого нет, пропускаю туда Веронику первой, а сам стою и жду очереди. Оглядываю урон, нанесенный квартире. Кажется, в зале появилось новое граффити с зеленой лягушкой и фиолетовым дымом у нее из пасти. А еще битая посуда и залитый соком диван. Но это не новость, такое случается постоянно. И раньше мы с Никой полдня квартиру драили, потом надоело – стали убирать только видимые загрязнения и один раз в неделю вызывать клининговую службу, вернее тетю Свету. Она-то знает все секреты хорошей уборки: как оттереть кровь с обоев; вымыть кресло от мочи, и чтобы не пахло; вывести и протереть все липкое с поверхностей; даже посуду моет и плиту драит. В общем, чудо-женщина, только платная. И очень. Если бы не папины деньги, которые он присылает мне на учебу, вряд ли я смог бы потянуть тетю Свету.

– Следующий, – с улыбкой произносит Вероника, выходя из ванной.

– Ты бегать? – спрашиваю, почти скрывшись за дверью.

– Да. Со мной хочешь?

– Вряд ли бегать хочу. Но потусить на улице – я бы не отказался. Сегодня четверг, – размышляю вслух.

– А, тетя Света, – вспоминает Ника. – Ну тогда давай, только побыстрее. И зубы хорошенько почисть!

– Целоваться будем? – выглядываю из-за двери, чтобы поймать момент, когда она будет злиться.

– Да иди ты!

Она и вправду забавная. Знаю, что хотела бы поцеловать меня и что у нее никого еще не было. Такая милая и наивная. Мне нравится наша игра, как будто бы мы влюблены. Может, и влюблены. Только не ее это будущее: просыпаться в затхлой квартире с алкашами в компании; закрываться каждый вечер в комнате и бояться, что выломают дверь; наблюдать малоприятные картинки с небезопасными связями; в конце концов, бороться с моими паническими атаками, как сегодняшняя…

«Решил, что разговариваю с мамой. Кусок дерьма, – чищу зубы и грызу щетку, но больше себя изнутри. – Возьми себя в руки, придурок. Нужно больше энергетиков».

Смотрю в зеркало, висящее над раковиной, и замечаю что-то черное на ногтях. Присматриваюсь сначала к отражению, потом к собственным пальцам. Лак? Нет, серьезно?! Сплевываю белую пену в раковину и набираю немного воды в рот из-под крана. Снова полощу и сплевываю. Убийственное испытание – чистить зубы. После пасты во рту немеет и остается привкус саднящей мяты, которая неприятно скрипит и вызывает изжогу. Чтобы избавиться от этого ощущения – непременно нужно кофе. Я даже готов встать на четвереньки и вылакать кофейную лужицу на кухне, лишь бы унять эту мятную свежесть. Но Вероника стучится в дверь, значит, я нахожусь в ванной слишком долго, пора выходить. Умываюсь, утираюсь полотенцем, после чего появляюсь перед Никой и дышу ей зубной пастой прямо в лицо, как выпивший гаишнику в трубочку. У нас тут другие проверки. Улыбаюсь во все двадцать восемь.

– Молодец. Голову помыл? – спрашивает, в то время как я прохожу мимо и ныряю в кеды. – Эй, а как же душ?

– После твоей пробежки вместе сходим, – подмигиваю ей, и она снова заливается краской.

На улице немного зябко, жмусь в своей футболке, пока Вероника разогревается на месте. Раньше мы вместе бегали, каждое утро. Я серьезно увлекался спортом, мог пробежать и десять, и двадцать километров. Сейчас, наверное, и метра не пробегу. Мои ноги тяжелые, неподъемные, а ступеньки у подъезда такие маленькие и частые. На одной из них спотыкаюсь и чуть ли не лечу кубарем на тротуарную дорожку, но успеваю повиснуть на перилах.

– Все нормально! – посмеиваюсь над своей немощностью, хотя больше хочется разрыдаться. Не ожидал, что тело станет подводить меня в девятнадцать лет.

Вероника напряженно смотрит за тем, как я ковыляю к лавочке, но потом убегает, она и так задержалась. Хочу распластаться по скамейке, привалившись на спину, но солнце сразу же начинает лупить по глазам. Слишком яркий и теплый сентябрь, в футболке уже не холодно. Лучи проходятся по лицу, и я укрываюсь от них рукой. В голове тоже пекло. Тянусь в карман за телефоном и открываю «шорты». Это всегда спасает. Листаешь пальцем снизу вверх – то ржешь, то морщишься, то удивляешься. Одни идиоты снимают короткие ролики, чтобы другие идиоты их смотрели. Я – тот идиот, который смотрит. И, главное, невозможно остановиться. Это мой личный плюс, когда нужно убить много времени. А времени у меня вагон, только бы не спать.

Меняю положение на лавочке и подставляю солнцу спину. Продолжаю пялиться в экран, при этом еще успеваю зубами сдирать с ногтей черный лак. «Сука, крепко сидит, – посматриваю на маленький участок ногтя без лака. – Кирыч? Он мог, только вряд ли ему было до меня вчера».

Секундный смех, две секунды умиления, и снова лицо кирпичом. Быстрый окситоцин, лживый, но съедающий и притягивающий. Зомбировано пялюсь в смартфон, завороженно сметая пальцем уже просмотренные видюшки. Девушка танцует в костюме Сейлор Мун, покачивая бедрами; котенок мяучит, сидя у хозяйки на животе; четкий парень с ноги открывает бутылку с водой; велосипедист прыгает с обрыва на байке; склейка из аниме; отрывок из фильма; китаянка пытается запихнуть себе в рот банан целиком; котенок смешно кувыркается на полу; девочка говорит «брать», не выговаривая букву «р»; мужик поднял штангу весом в двести кг; парень со всего маху ебнулся с лестницы; певица рыгает на сцене; хук справа на ринге, и противник падает; шелест моря; котики; клетчатая японская юбочка…

– Слав!

Юбочка… Не могу остановиться, пока Вероника не блокирует экран и не выхватывает телефон у меня из руки. Она пихает его в карман своей толстовки. Одариваю ее недовольным взглядом, но вскоре отхожу. Ее кожа поблескивает на солнце от пота, лицо разгоряченное и мокрое. Дыхание немного сбившееся. Напряженные икры, спортивные бедра.

«Хочу», – выдыхаю желание и опускаю взгляд.

Как назло, Ника садится рядом.

– Разомнешь? – кладет правую ногу мне на колени, слегка завалив корпус назад и оперевшись руками на лавочку.

Трогаю ее божественные икры, перебираю мышцы в пальцах, надавливая то сильнее, то слабее. Ника время от времени тихонечко постанывает от удовольствия, а я скольжу по гладким спортивным штанам вверх и оказываюсь совсем рядом. Массирую ее бедра и знаю, что, если провести рукой немного вверх и вправо, то там она и останется… Но Ника умело отвлекает меня разговором.

– И ты все это время залипал в телефоне?

– Ну да. А сколько прошло?

– Полтора часа, – Ника меняет ногу.

– Охуеть! Правда, залип, – на самом деле мое «охуеть» вылетает тогда, когда я случайно сжимаю ягодицу Ники в руке. А она такая упругая, сочная, подтянутая. Сглатываю слюну во рту. – Сколько ты пробежала?

– Почти пятнадцать. Слав, нам нужно поговорить.

– Пятнадцать! – игнорирую ее предложение.

– Слава, ты слышал.

– Бля, пятнадцать, Ники, ну ты даешь! Мы с тобой с двух начинали!

Она резко сбрасывает ногу с моих коленок, встает и быстрым шагом идет к ступенькам, грациозно поднимается по ним, пиликает ключом от домофона.

«У нее мой телефон!» – вспоминаю я.

– Ладно, разговор, – соглашаюсь и тоже поднимаюсь с лавочки. Надо сказать, никакой разговор не случится, если в мой желудок ничего не закинуть сейчас.

За углом дома пристраиваемся на летней веранде кофейни. На деревянный, немного покачивающийся столик, – если на него наступить ногой внизу, – официантка ставит два стаканчика с капучино, чуть позже приносит мне острый азиатский бургер, Веронике – сырники, утопленные в сгущенке. Серьезно, мне кажется, их там настигла смерть. Даже дна тарелки не видно. Ника пытается образовать вилкой «сушу», но безрезультатно. Утопшие пирожки – мертвые пирожки, так и остаются плавать в сгущенной пучине. Она ковыряет их. Своеобразное такое вскрытие.

– Итак, разговор, – глубоко вздыхает она.

– Да, мне тоже интересно, почему у меня черные ногти? – выставляю перед ней пальцы веером и пристально смотрю ей в глаза.

– Извини, – прыскает смехом Ника. – Когда ты вчера ко мне ввалился, я голову ростовой куклы Микки Мауса чинила. Там потерто в некоторых местах, вот и пришлось промазывать лаком. А твои девственно-чистые ногти…

«У некоторых кое-что другое до сих пор девственно, но я же не лезу, – стискиваю зубы. – Молчи, дурак, плохая шутка».

Вместо слов вгрызаюсь в бургер и активно жую. Он вкусный до безумия! Этот жгучий соус, мясо и булочки, сыр… «Я щас кончу!»

– Что будем делать с твоими кошмарами? – обеспокоенно трогает меня за локоть Ники.

– Не спать.

– А с алкоголизмом?

– С каким алкоголизмом? – ошарашенно поднимаю на нее глаза.

– С твоим!

– То есть, по-твоему, я не только психопат, но еще и алкоголик?!

– Но все можно исправить! Пока не поздно, Слав! Давай найдем тебе хорошего психиатра, если нужно, полежишь в клинике, прокапаешься, таблеточки попьешь…

– Лучше бы ты на всякие бабские темы разговаривала, Ники, – сминаю пустой стаканчик от капучино в руке и кидаю рядом с урной, попросту не попадаю в нее. Поднимаюсь из-за стола, обиженно забирая свой бургер, оставить его здесь недоеденным – выше моих сил. Но не ухожу, так как помню: мой телефон все еще у Ники.

– Это какие? – Вероника тоже на пределе.

– Ну не знаю, про любовь-морковь там…

– Да ты же такое ненавидишь! Достал! – истерит она, кидая в меня свой стаканчик, а вот он-то только наполовину пустой. Кофе растекается по футболке и обжигает кожу через ткань. Терплю, жмуря глаза. – Я люблю тебя! И все для тебя делаю! А ты тот еще свин! Хоть бы раз…

– Что?

– Хоть бы раз… сказал, что я нужна! Что любишь! Что хочешь быть вместе! Что тоже готов для меня что-то сделать, а не подыхать в этом дерьме! Я знаю – несчастный случай, авария, но Слав! Полгода прошло! Сколько можно?! Ты не виноват! Так получилось! И маму не вернуть! ПРЕКРАТИ себя убивать!

Ника брякает руки на стол и роняет в них лицо, плачет навзрыд, трясется всем телом. А я стою и, как последний мудак, смотрю на это, доедая бургер. «Но что я могу сделать? Да, нужна, да, люблю, но это ничего не меняет. Это она убивает себя, находясь рядом со мной. А я… уже мертв», – думаю я, проглатывая последний кусок булки.

Сажусь на свободный стул и тяну Нику за руку на себя. Она, ничего не понимая, садится сверху на мои ноги, все еще продолжает всхлипывать.

– Сложное утро. Наверное, все к этому шло. Но предупреждаю: будет остро, – быстро говорю и сразу же целую в губы, чтобы она не успела одуматься.

Поцелуй – это стратегия отвлечения. Я еще не целовал ее по-взрослому. Ее соленые губы и мой наглый язык. Наверное, от страха и неожиданности Ника так сильно вцепляется пальцами в мои плечи. Я касаюсь ее руками под толстовкой. Черту не перехожу, грудь остается не тронута мной, но ладонь задерживается на застежке на какие-то полсекунды. Ника начинает ерзать бедрами, и я кладу на них руки, импонируя ее инстинктивным движениям.

«Пусть почувствует его, она ведь этого добивается», – притягиваю ее еще крепче.

Вероника стонет, но в этот раз не от массажа ног, а от моего напряженного члена, о который она трется в своих скользящих, намокших штанах. Этим поцелуем и ласками я делаю ей больно – даю надежду на что-то большее. Но одновременно с этим спасаю себя от ненужного разговора. Ника забывается в страсти и желании, после она не станет говорить об алкоголизме и о том, что я себя убиваю.

«Год выдержки, и так бесцеремонно сдаться, поцеловать ее. Но это того стоило».

Идем домой. Для приличия держу ее за руку – не хочу рушить ее розовый мир, где мы вместе. Вероника смотрит в асфальт и улыбается. Ее щеки горят, ладошка влажная-влажная. Наверное, сердце тоже бьет собственные рекорды. И это наш первый поцелуй. Она счастлива. Но это тоже лживый окситоцин, как от «шортов»: быстро пришел, быстро уйдет. Уйдет тогда, когда она поймет, что настоящий мир далеко не розовый и поцелуй – не средство стать ближе.

Глава 4

Потягиваю энергетик сидя на ступеньке. Кирыч стоит рядом, привалившись на перила, и выпускает сигаретные круги изо рта. Наблюдаем, как Ника и еще трое эскадешников забивают багажник «Тойоты» под завязку. Кривлюсь от того, как проседает зад тачки.

– Они ж ее угробят! – сплевывает на асфальт Кирыч.

– Пусть, может, тогда не поедем, – в голову ударяет напиток, растворяясь сладостью на языке. Чертовски приторно, и хочется пить.

– Дружище, как ты вообще согласился?

Игнорирую его вопрос и смотрю на Вероничку, нагнувшуюся к земле за очередной поклажей. То ли она всегда идеально держит осанку, то ли именно сейчас пантуется перед пацанами, но спину выгибает знатно, не хуже, чем Харли Квинн в «Самоубийцах».

– А-а, понял, можешь не объяснять, – фыркает друг и протягивает сижку мне.

Затягиваюсь. Первая тяжка получается ровной, не кашляю. Всегда представляю, как никотин распространяется по телу через легкие и выкручивает на своем пути все лампочки, мерцающие красным – «тревога!» Я расслабляюсь и опираюсь локтями на ступеньку повыше. Хорошо. И солнце уже не кажется сентябрьским пеклом, а предстоящий поход – лесным геморроем.

Я сам не понимаю – почему согласился. В лесу нет телика, чтобы смотреть анимешки, нет нормальной телефонной связи, чтобы свайпить, нет комфортного места для лежания, поедания и ссанья. «Зато там будет гитара и костер!» – говорила Вероника. Такой себе аргумент. Вон она, эта гитара, из багажника торчит. И мне уже скулы сводит от суеты вокруг этой гитары. Парнишка пытается засунуть в тачку рюкзак и неаккуратно лязгает по чехлу. Шестиструнка звякает, Ника сердито отчитывает придурка, не разбирающегося в музыке.

Но что немало важно – они закидывают на пол заднего сиденья коробку с пойлом, в основном пиво, но есть кое-что и покрепче. «Жаль, Бармен с нами не едет», – вспоминаю о нем с грустью. Сегодняшняя тусовка пройдет без меня. Никто даже не заметит, что хозяин дома отсутствует.

Закашливаюсь и выкидываю фильтр под ноги, притаптываю его грязным ботинком. Допиваю энергетик и поднимаюсь. Покачиваюсь, но стою. Кирыч поддерживает меня за спину рукой, возможно беспокоится, что упаду навзничь прямо на лестницу. К нам подбегает Вероника.

– Слав, пора, – улыбаясь, говорит она мне, потом кидает взгляд на Кирыча. – Кир, может, тоже присоединишься? Составишь компанию Славе?

– Не-не-не. Я за домом прослежу, – вскидывает бровью Кирыч и осторожно толкает меня в руки Ники. – Держи кавайчика, его немного штормит.

Вероника хватает меня под руку и ведет в сторону машины. Иду медленно, оборачиваясь на друга, который машет мне рукой на прощание, разве что не накладывает крест для благословения. «Скот. Мог бы и поехать», – сквозь зубы цежу я. Сажусь в «Тойоту» по центру, по бокам от меня сидят Вероника и ее однокурсник, спереди расположились водила и его друган. Все эскадешники. Пристегиваемся и трогаемся с места.

Едва выезжаем на дорогу, меня начинает подташнивать. К горлу подступает неприятная кислота, сглатываю, крепче вцепляюсь в сиденье. Вижу руку Ники на плече, но не чувствую ее. Продолжаю терпеть, но перед глазами все становится больше: светофоры расплываются, люди на переходе бредут в полусантиметре от нашего капота, а потом мне чудится, что встречка заворачивает в нас. Трясусь в ужасе, кожу прошибает потом, он стекает по вискам. Под пандовой шапкой мокнут волосы. И тут до меня доходит такая мысль: я впервые сел в машину после аварии. Вцепляюсь в впереди стоящие сиденья и сжимаю их. Пульс ускоряется до предела, меня пронизывает боль, но я не могу пошевелиться. Тело сковывает страхом, и трудно дышать. «Ебнутый, можно было предположить, что накроет в тачке», – сожалею о поездке.

– Давайте остановимся, Славе плохо! – слышится голос Ники.

– Да тут ехать осталось пять минут. Потерпит твой Слава, – отвечает водила.

А потом он отвлекается и лезет за чем-то в бардачок. И я закипаю.

– Уебыш, смотри на дорогу! Ты что?! Охуел?! Прикончить нас хочешь?! – вскрикиваю, четко выплевываю ему в затылок каждое слово.

Все в машине вздрагивают – то ли от моего крика, то ли от внезапного наезда. Но становится тихо. Мои губы трясутся, слезы накатываются на глаза. Откидываюсь на сиденье и смотрю в потолок. Отдаленно слышу шепот: «Так это тот самый, который свою тачку об столб грохнул».

– Да, тот самый. Не повторяй моих ошибок, бро, – говорю более спокойно, паника отпускает и растекается, как никотин, отпустив голову и рассредоточившись по всему телу.

Дышу – глубоко и неторопливо, футболкой утираю пот с лица, стаскиваю шапочку и запускаю пятерню в волосы. Ника опускает со своей стороны стекло. Машет передо мной книжонкой, которую пыталась читать все это время.

– Дай-ка, – тяну руку к макулатуре.

Едва книга оказывается у меня в руке, силюсь вспомнить, когда последний раз что-то читал – не новостную ленту, не сообщения, не инструкцию к препаратам, а именно книги. Не помню. Поглядываю на обложку. Разумеется, классика. Но какая! «Портрет Дориана Грея».

– Неплохо, – кидаю взгляд на Нику.

Теперь этот томик едет у меня в руках. Успокаивает ощущение, что чтение спасет от скуки. «Шорты», конечно, не заменит, но реальность немного исказит. Открываю первую главу и утыкаюсь в книгу. Меня уже не ебет, куда там лезет своими ручонками водила, паническая атака делает ноги, а дорога заканчивается. Пока наша компания и толпа приезжих незнакомцев разгружают машины, я сижу на поваленном дереве и читаю. Периодически достаю телефон из кармана и проверяю сеть. Не ловит. Опять зарываюсь в чтение. Читаю через слово, так как сюжетец в целом мне знаком. Мозг отказывается воспринимать написанное, но это и неважно. Я занят и совсем не хочу спать. Еще больше – не хочу ни с кем знакомиться. Троих уебков в машине хватило!

«Это я никого здесь не знаю, зато меня знают все», – проносится в голове нахрапом.

За полгода история о моей аварии расползлась по всему Смердловску. Маленький городок, что с него взять? Правда, точность информации постепенно сошла на нет, и толком уже никто не скажет, как оно было на самом деле. По одним слухам, машину занесло, и я вылетел на встречку; по другим – сбил женщину на дороге; кто-то сморозил, что я пьяным сел за руль и повернул на «красный». Короче, главное событие года, твою мать! И даже концовка у каждого своя: для кого-то я умер, для кого-то – лежу в дурке, у некоторых есть вариант, что я – наркоман. Но в любом случае – хорошо бы держаться от меня подальше.

Как по мне, лучше держаться подальше от них. От людей. Они жалят меня разговорами за спиной, шепчутся и бросаются ядовитыми словами. Толком не зная правды, убивают заживо, подтасовывая новые факты и пытаясь их совместить с теми, что им когда-то кто-то рассказал. Их не волнует моя судьба, нет, им нужны впечатления, чтобы хоть как-то разнообразить свою повседневность.

– Будешь все время читать? – садится передо мной на корточки Ника.

– Да.

– Скоро стемнеет. Ты только посмотри, какая здесь красота! Разноцветные листочки, какой запах, какие тропинки! Ты упускаешь суть похода.

– Не волнуйся, суть нагоню…

Не успеваю договорить, как Ника вцепляется губами в мои губы. Обескураженно принимаю ее в рот и прячу свой охуевший взгляд. Теперь она кладет ладони мне на коленки и возвышается надо мной. Я в ахере. По-другому и не скажешь. Моя девочка набралась храбрости и дерзости поцеловать меня первой. Растет.

Пока ее глаза прикрыты, посматриваю на толпу зевак, заставших наш поцелуй. Им тоже странно это видеть. У них-то в голове я – конченный человек, последний, с кем вообще стоит целоваться. Но Вероника, похоже, класть хотела на их мнение. Она завершает поцелуй и надевает мне вязаную шапочку.

– Забыл в машине, – улыбается, а потом разворачивается и уходит.

Через полчаса гоп-тусовка думает натянуть рюкзаки и углубиться в лес. Видите ли, нет у них ощущения похода! И мне приходится следовать за ними. Тысячный раз жалея о своем решении поехать, хлопаю томиком и плетусь в конце. Вяло переставляю ноги, в ушах образуется гул. Тропинка тяжелая: с цепляющимися за одежду кустарниками, выпирающими из-под земли корнями деревьев, паутиной и надоедливыми мошками, кидающимися прямо в глаза. Мышцы предательски ноют, кости хрустят. Машинально проверяю уведомления в телефоне, надеясь, что смена нашего местоположения повлияет на интернет. Не влияет. Всего какие-то две хромые палочки сети на то, чтобы дозвониться, никаких тебе тяночек во «Вконтакте» и «Эльфиской песни» на «Ютьюб».

– Долго еще? – закидываю вопрос в растянувшуюся по дороге толпу.

– Километр, – ответ приходит откуда-то из середины.

Меня вполне устраивает. Правда, давно я так много не ходил, давно не выбирался ни в какие походы. Даже сейчас, будучи заключающим колоны, не могу понять, что именно заставило меня согласиться. Еще раз отыскиваю взглядом Веронику. «Она? – спрашиваю у себя. – Ну нет, это она ради меня осталась бы дома, если бы я захотел…» Ника тем временем поравнялась с другой девчонкой, идут вместе, хохочут. Отчего-то улыбаюсь. «Может, и ради нее. С нормальными людьми она живее, – продолжаю размышлять. – Вот только мне их не догнать. Я в дерьме».

По раннему настоянию Вероники кручу головой в поисках лесной красоты, но натыкаюсь только на фейспалм. Чуть ли ни под каждым кустом виднеются разбросанные влажные салфетки, жестяные банки из-под пива и газировки, презики. На открытых полянках – места бывших привалов с пищевыми отходами, разлагающимися десятки лет. Кое-где встречаются предметы одежды и брошенные ботинки – один от пары, как полагается. От деревьев несет сыростью с плесневелым отголоском. Тошнит от резких и чересчур концентрированных запахов, и никакие разноцветные листочки не помогут исправить положение.

Мы останавливаемся на точно такой же поляне, что была и там, где припаркованы машины. Но все довольны походом, сбрасывают рюкзаки и устало разминают плечи. Я, как стоял, так и падаю в траву, смотрю на покачивающиеся верхушки сосен. Гул в ушах затмевает хрустящие шаги ботинок по сухим веткам. Лежу. Желудок скручивает. Запихиваю первую попавшуюся тростинку себе между зубов и начинаю ее крутить, чтобы хоть как-то отвлечься от голодухи.

– Привет.

Мельком смотрю на источник «привета», после чего закатываю глаза.

– Привет, – бормочу я.

– Ты ведь Слава, да? – спрашивает девчонка, сев рядом со мной по-турецки. Ее рыжие волосы напоминают мне Мэри Джейн из первого человека-паука. Грудь у нее тоже выдающаяся. – Тебе сложно, я понимаю. Хочется отгородиться от людей и заткнуть уши. Но это не поможет, Слав. Пойми, тебе нужно открыться, попробовать начать жизнь с чистого листа…

– Хочешь помочь? – прерываю ее.

– Всегда рада, – загорается надеждой девчонка.

– Отсосешь?

Подкладываю руки под голову и с ехидной улыбкой смотрю в ее глаза, полные ужаса. Они практически навыкате от услышанного. «Мэри Джейн» открывает рот, силясь ответить на мою дерзость, но тут же закрывает его, не зная, как наиболее точно сформулировать свой отказ. Напоследок она встает и машет мне перед лицом рукой, надеясь задеть пощечиной, но ее ладонь пролетает мимо. Еще раз согнуться надо мной девчонка не решается. Так и уходит обиженная. Ржу в голосину, выплевываю тростинку и продолжаю любоваться небом в закате.

Как же заебали эти бессмысленные речи! «Я понимаю», «тебе больно», «откройся», «начни сначала». Ни хуя они не понимают! Только хотят таковыми казаться. Подходят к тебе и начинают жужжать, ездить по мозгам. Мол, вот они сейчас скажут, и тебе сразу станет легче. С хера ли?! У них что, язык чудодейственный? Если так, то качественный минет заменяет тысячу бесполезных «понимаю» и вообще… снимает напряжение. Может, мне именно этого и не хватает, а они со своим «тебе сложно». И главное, синдром так называемого «спасателя» почему-то проявляется чаще у девушек. Ходят такие – добрые феи – и начитывают животворящие заклинания. Бесят. Каждую из них хочется заткнуть волшебной палочкой…

– Слав, ну ты чего Катю обидел? – склоняется надо мной Ника и щекочет мне лицо спадающими с плеч волосами. – Она же как лучше хотела.

– Я озвучил ей свой запрос. Мне реально не хватает женской ласки.

– Бедняжечка, – Ника дразнится, качая головой. – Веди себя прилично, хорошо? Мне с этими людьми еще долго общаться.

– Сочувствую, – вздыхаю.

Чем хороши пьяные тусовки – тебя никто не донимает вопросами. Там каждый докатился до чего-то своего. Редко кто заглядывает ко мне по вечерам в квартирку от хорошей жизни. И причин может быть много: развод родителей, «не сдал», смерть близкого человека, расставание, одиночество, зависимости. Все что угодно. Но тебя не будут заставлять открыться, разве что в пьяном бреду сам расскажешь свою историю. Бонус в том, что наутро ее никто не вспомнит.

Темнеет быстро. Когда лежать надоело, а читать становится физически невозможно, я поднимаюсь и вижу костер. Вокруг него сидят эскадешки и поют песни под гитару. Двое парней жарят мясо на мангале. На маленьком складном столике стоят несколько баночек с пивом. Сглатываю жажду, образовавшуюся в горле. Машинально двигаюсь затекшим от лежания телом к столику. Заранее тянусь рукой к банке, обозначив для себя таким образом цель. Дохожу. Глоток. Напиток стекает по горлу и дарит облегчение, сухость и жжение проходят. С наслаждением прикрываю глаза и отхлебываю еще. Как же хорошо! Расслабляюсь и уже по-новому смотрю на компанию у костра. Покачиваю головой под их завывания. Трясу банкой, но она оказывается пустой. Тянусь за следующей.

Какое-то время провожу у столика, опустошая банки с пивом только так. Надо бы чего-нибудь схавать, а то я в таком режиме и часа не протяну. Иду на поиски жратвы, но спотыкаюсь о чью-то раскинутую палатку.

– Сука! – едва не падаю, тру ушибленную ногу.

– Эй, будешь? – говорит голос в темноте.

– Че?

– Косячок. Самокрутка.

Из темноты появляется паренек, его лицо размыто. Щурюсь, стараясь разглядеть очертания. Не выходит. Но предложенную скрутку выхватываю из его руки и затягиваюсь. Кашель, кажется мой.

– Не так резко, по чуть-чуть, – говорит он.

– Бляха! – закашливаюсь, но от своего не отступаю. – А ты чего тут, не там? – киваю в сторону костра.

– Рано еще, народ трезвый.

– Ну, бывай.

Иду с зажатым меж пальцами косяком к компашке, спотыкаясь обо все выпирающие из земли камни, хватаюсь за встречные деревья. Я пьян, благо что пока не тошнит и соображаю. В костер не лезу, сажусь между кем-то, слегка распихиваю их в стороны. Курю. И жизнь налаживается, гитарная баллада нравится мне все больше и больше. Подпеваю незнакомые слова, машу руками. На меня смотрят и улыбаются. Наверное, думают, что мне помог чудодейственный разговор. И вот я начинаю с чистого листа, открываюсь им, отрываясь под гитарные рифы. Пацаны приносят мясо, вгрызаюсь в кусок одним из первых.

– Слишком пресный вкус, надо поперчить, – говорю соседу слева. Но он не слушает, ест с удовольствием.

Засранец. Вот тебе и «понимаю». Ни черта не понимает, что мне не с кем разделить разговор о пресном мясе. Ищу того, кто мог бы меня выслушать. «Вероничка», – первая мысль. Она тоже сидит у костра. Какой-то парень укрывает ее своей курткой и обнимает за плечи.

– Чего, бля?

Эта фраза больше для меня. Какого хуя он к ней лезет? И почему она ему позволяет? Отбираю картонный стаканчик у соседа справа и залпом выпиваю. Вау, он меня удивляет. Чистый самогон. Оказывается, эскадешники – далеко не промах! Под неуверенные возмущения соседа встаю со своего места и плетусь к образовавшейся парочке. Опять вижу размытое лицо парня. А так хотелось бы запомнить его морду, чтобы потом ее начистить.

– Нич-чка, – язык еле поворачивается. – Курточ-чка тебе нужна, дер-ржи мою.

Срываю с плеч Вероники чужую куртку и кидаю ее в парня. Пытаюсь стянуть рукав своей, но не получается. Куртка крепко сидит на мне. Не поддается.

– Ты чего?

Вероника поднимается и пристально смотрит на меня. К счастью, ее лицо не размыто, я отчетливо вижу ее скулы и губы, зеленые глаза. Она зябнет от вечерней прохлады.

– Щас, погоди. Я поч-чти.

Все-таки срываю с себя куртку, слышится треск. Минус карман. Накидываю ее на Веронику, но плечи не отпускаю. Так и вцепляюсь в них пальцами. Она кривится от удивления, отвожу ее в сторону. Я пару раз спотыкаюсь и заваливаюсь на нее, но Ника терпит. Тащу ее подальше от друзей.

– Ты что, пьяный?

– Нэ-эт, – качаю головой я.

– Где ты так надрался? – посмеивается Ника.

– Маленькая суч-чка.

Толкаю ее к дереву и прижимаю собой. Затыкаю рот Ники поцелуем, скольжу пальцами вниз. В трусики сразу нырять не решаюсь, но сверху, по ткани штанов, наглаживаю ее киску, слегка надавливая.

– Сука, как ты меня завод-дишь, – рычу шепотом.

– Слава… – стонет она.

– Заткнись, хоч-чу тебя!

Присасываюсь к ее шее, интенсивнее наглаживаю ее промежность, хватаю за грудь. Ее стоны или крики еле отзываются в моих ушах, выкручиваю ее соски, хочу слышать громче.

– Слава!

Покусываю кожу на ее оголенном плече, просовываю пальцы под резинку трусиков и оказываюсь там. Влажно и жарко. Скольжу по поверхности, боясь загнать пальцы глубже. Снова накрываю ее рот поцелуем, покусывая зубами ее губы. Два моих пальца свободно, без преград, погружаются внутрь… «Что?»

– Слава! – орет она. – Что ты делаешь?

Останавливаюсь. Резко распахиваю глаза и вижу перед собой незнакомую девушку. Она напугана и часто дышит. Не сказать, что сопротивляется моему напору, но и не особо радуется.

– Слава! Какого черта?! – слышу за спиной.

Медленно убираю руки от незнакомки и оборачиваюсь. Ошарашенная происходящим Вероника смотрит мне в глаза и осуждающе качает головой.

«Вот это накрыло…» – сердечный ритм ускоряется.

Мадама, которую я несколько секунд назад отымел пальцами, убегает в сторону Ники в объятия парня. И до меня окончательно доходит, что все это время я считал ее Вероникой. А настоящая наблюдала и охуевала. Особенно от сценки у дерева… По стремительно приближающемуся ко мне парню обиженки также понимаю, что он тоже не в восторге от увиденного.

– Саша, не надо! Он пьяный! – останавливает его за локоть Вероника.

– Он хотел изнасиловать меня! – вставляет свое веское слово овца, имени которой я не знаю.

– А чего ты с ним пошла? – всхлипывает Ника.

– Я ж не знала!

– Убью гада! – орет Санек и выдирает свой локоть из рук Ники, мчится ко мне.

– Все-все, – выставляю руки вперед. Получается притормозить Санька. Он стоит передо мной со сжатыми кулаками. Сейчас важно сказать что-нибудь в свое оправдание. – Я… обдолбался, простите. Мен-ня щас стошн-нит…

Делаю вид, что хочу блевануть. Парниша отскакивает от меня, как от заразного. Пятится, уже и не думая о драке. Но мне мало того, что он берет свою девушку и возвращается к костру. Я надеюсь, что Вероника тоже уйдет. А она, как назло, стоит и плачет. Хватаю воздух ртом и решаюсь уйти. Делаю шаг.