Закогтить феникса

Глава 1

– Бесполезная! Глупая! Ленивая! – каждое обвинение сопровождается ударом хлыста.

Кончик, усиленный металлическим когтем бьёт по камню, высекая колючие крошки, но свист пугает, и я непроизвольно вздрагиваю, хотя вроде бы знаю, что старый отшельник меня не ударит.

Хм…

Если он не ударит, то чего я боюсь? Я никогда не была пугливой.

Нет, я всегда всего боялась – тотчас возражаю я. Во мне будто два голоса, и оба почему-то мои.

– Как могло в достойнейшей семье Сян родиться настолько никчёмное создание? На месте твоей матери я бы утопил тебя и сам повесился.

Это он зря. Маму обижать я не позволю. Я резко поднимаю голову и совершаю сразу два неожиданных открытия. Во-первых, тело ощущается очень странно. На ум приходит то самое слово, которое я первым услышала от отшельника – бесполезное. Будто не тело, а кусок мягкого теста. Во-вторых, отшельник убеждён, что я дочь семьи Сян.

Но я не Сян!

Я девятихвостая лиса. Правда, хвостов у меня пока четыре, меньше половины.

А?!

Где. Мои. Хвосты?!

Ни одного не чувствую.

Забыв про старика, про всё на свете, я хлопаю себя сзади в районе копчика, принимаюсь торопливо ощупывать тылы, чуть ли не подол задираю. И… я их не нахожу! Да не может быть, лисы не теряют хвосты. Ни разу о таком не слышала даже в страшилках-выдумках. Может, меня чем-то отравили, а потом их отрезали? Это бы объяснило, почему в голове полнейшая муть, а тело ощущается слабым, словно я простая смертная, за всю жизнь не видевшая ни одной волшебной пилюли.

Но как ни отрезай, основания хвостов никуда не денутся. Мне бы зеркало… Но на краю горной пропасти зеркал нет. Сомневаюсь, что в хижине отшельника хоть одно найдётся. Поэтому я ещё более тщательно ощупываю копчик.

– Э-эй! С ума сошла?!

Очень может быть, что старик угадал. С головой у меня откровенно плохо.

А хвостов нет, словно вообще никогда не было. Я лисью анатомию знаю, нужные косточки, их девять и мы с ними рождаемся, не прощупываются. И дело отнюдь не в пальцах, которые потеряли чувствительность и отказываются гнуться. Наконец я догадываюсь посмотреть на свои кисти и обнаруживаю, что пропали не только хвосты, но и мясо. Руки болезненно-худые, как у людей бывает от хронического недоедания. Про таких говорят “кожа и кости”. Вместо загнутых когтей человеческие ногти…

Приступ головокружения заставляет опуститься на ближайший скальный выступ. Или меня предчувствием придавило? Очень нехорошим предчувствием.

– Возмутительно! Отвратительно! Бесстыдно!

Старик от переизбытка впечатлений даже про кнут забыл, верещит без музыкального сопровождения. Я пропускаю его выкрики мимо ушей, уясняю для себя главное – по его мнению, я наказана. Мне запрещено покидать пещеру Воздушных Размышлений в течение месяца. Мир перестаёт вращаться, и я рискую приподняться. На ноги встаю неожиданно твёрдо, насколько можно говорить о твёрдости в моём шатком состоянии.

Щёлкнув-таки кнутом, старик приказывает следовать за ним.

Я легко подчиняюсь. Ведь принять его наказание – это прекрасная возможность оказаться в тишине. И без посторонних глаз отдышаться, попробовать ещё раз поискать мои драгоценные хвосты – мех огненный в красноватый отлив, и на кончиках шерстинки чернеют, словно обугленные. Такой роскоши в клане больше ни у кого даже близко не было!

Помимо хвостов пропала память. Я прекрасно знаю, кто я, но не представляю, что случилось и где я оказалась. Какие-то голые скалы, поднебесная высота. Ближе до облаков дотянуться, чем до дна пропасти. Зато я откуда-то уверена, что старик именно отшельник, что кроме него на безымянном горном плато живут четверо монахов и одна затворница, облачённая в неизменные белые траурные одежды, что здесь я не заблудилась, а нахожусь по воле главы семьи, и отшельник раз в год посылает господину Сян письмо, в котором сокрушается о моей бездарности…

Что за чушь? Я ведь не Сян…

Обещанная пещера Воздушных Размышлений всего лишь выбитая в скале полость, причём не тупиковая, а сквозная, дальней стены просто нет. Неровный пол козырьком нависает над пропастью, и взгляду открывается бескрайний простор. Далёкие подножия гор укрыты густыми лесами, вверх вздымаются изломанные серо-чёрные хребты, а их пики теряются в густом облачном мареве.

– Воду и миску риса будешь получать на рассвете!

Вот и разгадка болезненной худобы. Полагаю, наказания девушке Сян достаются часто.

Ступая в пещеру, я ощущаю прилив страха, смешанного с отчаянием, но эмоции не мои, и я легко от них отстраняюсь, торопливо вхожу, мне не терпится остаться в одиночестве и заняться собой, но на скрежет я оборачиваюсь.

Наведя ладонь на внушительных размеров угловатый валун, старик скорчил гримасу, будто пытается родить помесь осла с ежом. На лбу выступил пот и обильными каплями катится вниз. Валун же сдвигается с места, тяжело перекатывается, и наглухо закрывает вход в пещеру.

Мда…

Ничем не примечательная каменюка преградой не воспринимается, поэтому я не ощущаю себя запертой, хотя подозреваю, что в моём нынешнем положении расколоть валун небрежным ударом ребра ладони я не смогу. Да сколько ни колоти – не смогу.

Но пока что я не собираюсь никуда выбриаться, я прохожу вперёд и осматриваюсь. Надо признать, что название пещере подходит. Наслаждаться дикими видами нетронутой природы, сидя высоко-высокок над миром не наказание, а подарок. При условии, что в руке у тебя пиала с тёплым терпким чаем, да и на пол желательно постелить ковёр и набросать подушек.

Вместо ковра протёртая, местами прохудившаяся циновка. Справа хозяйственный тупиковый отнорок, но в нём ничего, кроме пустой бочки. А, нет, ещё на выдолбленной в стене полке пылится небольшой мешочек. Я, естественно, распускаю завязки, вытряхиваю содержимое. На ладонь выкатываются прозрачные шарики, обжигающие кожу холодом. На ощупь – лёд. Приглядевшись, внутри каждого шарика я различаю иероглиф воды. Думаю, не ошибусь, если скажу, что каждый шарик наполнит бочку водой. То есть искупаться вроде бы можно, но в ледяной воде, без мыла и мочалки. На месяц… шариков с избытком, хоть дважды в день плескайся.

Полотенец нет, спальных принадлежностей нет, ничего нет.

А каково будет в ветреную и дождливую погоду?

Дома я частенько нарывалась на наказания, но всегда заслуженные. Старшие сперва разбирались, выслушивали мои объяснения, только потом говорили, в чём я не права и, уверившись, что я поняла свою вину, наказывали. Порой сурово, но никогда жестоко и всегда справедливо.

То, что я получила сейчас – не наказание, а издевательство. Или завуалированное убийство болезненной слабачки, потому что господин Сян не расстроится, получив известие о моей смерти… Моей?!

Что-то неправильно в моём восприятии действительности. Я знаю, что я лиса. То, что я оказалась в чужой шкуре не делает меня человеком, но почему-то подсознательно я считаю несчастную жизнь девушки Сян своей. Чем быстрее я разберусь с этой двойственностью, тем лучше. К тому же идеальным для меня решением будет скорейшее возвращение в родное тело. К чему мне чужие проблемы? Хотя, конечно, девушку Сян жаль… Но всех убогих жалеть – жалелка отвалится. И вообще, хоть кто-нибудь когда-нибудь видел добрых лисиц? Мы хищницы, а слабаки – наша добыча.

Сложив циновку вчетверо, я сажусь, скрещиваю ноги, но правильной позой тело не напрягаю. Главное, что мои ментальные способности со мной. Я легко соскальзываю в состояние медитации, вглядываюсь в себя…

Одного взглядя хватает, чтобы прийти в ужас.

Что за?!

Концентрация теряется. Я сижу и хлопаю глазами, как пойманная рыба жабрами.

Может, я что-то неправильно увидела? Я вновь заглядываю в себя – наивная надежда. Мои духовные структуры повреждены, перекручены и искорёжены. В мередианах жалкие крохи ци. Про немедленное возвращение домой можно забыть. В нынешнем состоянии я даже разделиться с приютившим мою душу сосудом не смогу. Собственно, тело, каким бы бесполезным оно ни было, сейчас меня защищает и даёт шанс на восстановление.

Чем больше я смотрю, тем меньше мне нравится то, что я вижу. И сейчас я уже не про сами повреждения говорю Они, к счастью, не фатальные. Зато характерные. Ошибиться невозможно – меня приложило “Расколом души”, но приложило вскользь, удар прошёл по касательной, иначе бы меня развеяло. Это, кстати, объясняет, почему я не помню ни саму атаку, ни что ей предшествовало – последстве удара.

“Раскол души” – секретная боевая техника клана Фениксов.

Куры недощипанные!

Фениксы всегда предпочитали держаться от Девятихвостых лис подальше, всем нутром чуяли, что они для нас лакомый деликатес. Кроме одного ненормального, он – додумался! – заявил, что любит меня даже хвостатую и однажды добьётся взаимности, а я почему-то терпела… И спиной поворачивалась, забывая о том, что бывает и наоборот, бывает, что фениксы рвут когтями глупых лисиц.

Он раз за разом предлагал стать настоящей парой.

Я раз за разом фыркала и отказывалась.

Только он мог нанести тот удар…

Вглядываясь в густое облачное марево, укрывающее пики хребтов, я размышляю о ближайшем и далёком будущем.

Про возвращение в родное тело придётся забыть. Временно, разумеется. Первый шаг – восстановить духовные структуры. Проще говоря, мне нужны клановые целители. Однако ни позвать их, ни передать им весточку я не смогу. Из доставшихся мне воспоминаний девушки Сян я выудила весьма удручающие сведения – поселившуюся под небесами горстку смертных снабжает храм Семи ветров, и снабжает откровенно скупо. Дважды в год, весной и осенью, монахи спускаются к подножию приютившей их горы, где их дожидаются телеги, гружёные преимущественно мешками с рисом, привоязт немного овощей, семян и горькой коры, которую монахи заваривают вместо чая. Тогда же старый отшельник передаёт письмо для господина Сян. Сейчас поздняя весна, поставка была недавно. Ждать середины осени?

Р-р-р.

Выкручиваться придётся самостоятельно. В любом случае рассчитывать на письмо нельзя. В землях смертных лисы редкие гости. Разумеется, у нас есть некоторые интересные связи, но в пути с письмом может произойти что угодно – потеряться, утонуть, сгореть, попасть в чужие руки.

Правильнее самой обратиться к нужным людям, но до них надо как-то добраться.

То есть про семью, не Сян, а мою настоящую, лисью, тоже временно забываю.

Буду сама себе целительница. А куда деваться? Азам оказания первой помощи учится каждая лиса, без этого старшие из детинца не выпустят. Я погружаюсь в медитацию, вглядываюсь в искорёженные структуры.

Ци пронизывает весь мир, она есть в воздухе, в воде, в толще земли, она течёт на дне самых глубоких океанов и выше самых высоких гор. Не покривлю душой, если скажу, что ци – сама жизнь. Обычно её потоки едва уловимы, подобны ручейкам, какие бывают после дождя, но есть места, где потоки ци сравнимы с бурной рекой, способной захлестнуть тебя с головой.

На горном плато ци мало, но не сказать, что совсем капля. Стены пещеры словно русло для слабенького энергетического потока. Явно, что пещеру создали для духовных практик, а не для наказания девиц, заинтересованных в своём копчике больше, чем в наставлениях старшего. Впитав крохи ци, я направляю энергию по мередианам. Каналы настолько изувечены, что хороший поток не потянут, разорвутся, а вот гоняя капли, я хоть немного выправлю каналы в самых узких местах, избавлюсь от угрозы застоя ци.

Мне бы лечебные пилюли…

Из состояния медитации меня выводит шорох и последовавшее за ним движение. Я распахиваю глаза.

Светло и… холодно. Как только ци перестаёт циркулировать, меня пробирает до костей. День был в разгаре. Раз так похолодало, я просидела до вечера? Уже, похоже, смеркается… Ничего необычного, чем дальше продвигаешься по пути духовного совершенствования, тем дольше можешь оставаться в состоянии медитации, бессмертные медитируют даже не годами, а столетиями. Ведь ци прекрасно заменяет пищу.

На верёвке рывками спускается плетёная корзина. Обещанные вода и рис. Хм, с определением времени суток я промахнулась.

Я перехватываю корзину за ручки.

– Даже бесполезные голодать не хотят, – доносится до меня голос отшельника.

Может, он злой ворчун, потому что тоже голодный?

Мяса храм не посылает. Я знаю, что многие совершенствующиеся из людей часто переходят на подножный корм, как презренные травоядные. Якобы, лишь ягоды и коренья позволят очистить тело и взойти на Небеса. Никогда этого не понимала. Что может быть лучше молодой курочки? Только цыплёнок феникса… Я сглатываю заполнившую рот слюну.

О вкусной и полезной пище лучше пока не думать, только аппетит дразнить.

Сжав и разжав пальцы, за ночь ставшие куда более послушными, я примеряюсь и развязываю примитивный узел, забираю бурдюк с водой и миску с рисом вместе с корзиной.

– Ты что творишь, бестолочь?!

Пфф!

Богатею. Обзавожусь имуществом. Корзинка, циновка и мешочек с талисманами воды лучше, чем просто циновка и талисманы. Помимо корзины, в моём хозяйстве прибавились фляжка, миска и палочки для еды. Бочку не считаю, потому что слишком громоздкая, неудобно тащить.

На всякий случай я ухватываюсь за верёвку и дёргаю, добавив к рывку каплю ци.

Отшельник явно сильнее, я помню, как он каменюку ворочал, но реакция старческая, ум слабоват. Держать верёвку крепче он не догадался, и я сматываю добычу.

– Ты что делаешь?!

А разве не ясно?

– Граблю, – честно отвечаю я.

И принимаюсь за завтрак, а то рис остынет. Я не бессмертная, и мне еда нужна, особенно этому телу.

– Совсем спятила?

С таким же успехом он может запустить лису в курятник и начать лекцию о праве собственности.

– Мне нужна корзинка, чтобы собрать снежные лотосы, – охотно разъясняю я, хотя с набитым ртом получается не слишком внятно.

Я слышу, как старик сопит, и я его понимаю. На его месте я бы тоже пыхтела от бессилия. Сквозь толщу потолка пещеры он меня не достанет. Для полётов он явно слабоват, помню, какую рожу он скорчил, чтобы всего-то валун подвинуть. Ворочить камень туда-сюда ради корзинки слишком затратно.

А наказать за нахальство и неподчинение надо.

И должна признать, он находить изящное решение:

– Вот и прекрасно, девушка Сян. Твоё наказание продлится, пока не принесёшь снежный лотос, – напоследок сердито фыркнув, старик уходит.

Я спокойно доедаю рис, блаженно щурюсь – порция маленькая, зато я успела съесть тёплой.

Следующие сутки я медитирую, гоняю по каналам всё те же крохи ци и постепенно восстанавливаю контроль над мередианами, но каналы как были зверски перекручены, так и остаются. Нечего и думать о нагрузке. Попытка пропустить через себя большую каплю ци вместо маленькой вполне может оказаться фатальной.

Ко мне возварщается чувство времени – из медитации я выхожу на рассвете.

– Девушка Сян, ты добыла снежный лотос? – раздаётся над головой.

– Нет ещё, учитель. Я в поисках.

Меня коробит от того, что я называю старика учителем, но обращаться к нему в моём положении следует вежливо. Впрочем, отшельник никогда не признавал меня настоящей ученицей и чай я ему в традиционной церемонии не подавала.

Опять я?! Опять я путаю себя и её?

– Я принёс твой завтрак, девушка Сян, но у меня нет ни корзины, ни верёвки, чтобы его тебе спустить. Я оставлю твой завтрак здесь, наверху.

– Р-р-р.

Соскользнув обратно в состояние медитации, я всматриваюсь в себя. Я умею не терять связь с реальностью полностью, поэтому вижу, как из-за восточного хребта выстреливают солнечные лучи и заливают безжизненные скалы золотым светом. Я наконец вижу в себе то, что давно следовало увидеть. То, что я категорически не хотела замечать.

Девушки Сян нет.

У неё нет души, есть лишь оболочка, в которую меня угораздило попасть семнадцать лет назад.

“Раскол” выбил мою душу из родного тела. Пройдя по касательной, удар не разбил её вдребезги, но один фрагмент всё же отколол. Связь двух частей осталась толщиной с волос. Дальше… не очень понятно. Почему, погибнув, я не ушла на перерождение?

Как бы то ни было у человеческой женщины родилась дочь, ставшая сосудом для моей покалеченной души, причём сперва “прижился” осколок. Ничего удивительного, что девочкой я росла глуповатой, безвольной и болезненной. Своей души у малышки изначально не было. Вероятно, младенец появилась бы на свет мертворожденным, такое, к сожалению, изредка случается. Но со мной тело получило жизнь.

Повреждение постепенно затягивалось, и семнадцать лет спустя две части соединились. О полном восстановлении говорить рано, но по крайней мере я вернула себя.

Хм, а ведь теперь придётся признать семью Сян своей… проблемой.

Р-р-р.

Нет, я не собираюсь им мстить за дурное со мной обращение. Слишком много чести. Ни одна уважающая себя лиса не будет носиться по лесу в поисках куснувшей её блохи. Но женщина, которую я семнадцать лет считала своей матерью, которая заботилась обо мне, как могла, и ни разу не попрекнула слабостью… моя вторая мама, да. А за маму я загрызу любого.

Я выныриваю из состояния медитации.

Должно быть, старый отшельник, уже далеко отошёл – я смотрела в себя меньше, чем горит одна благовонная палочка.

– Учитель? – тихо окликаю я на всякий случай.

Ответа нет.

Хо-ро-шо.

Сидеть в пещере дальше смысла нет – я проработала каналы с ювелирной точностью, теперь мередианы пропускают ци, и прежняя скурпулёзность без надобности, буду поддерживать циркуляцию энергии, не проваливаясь в транс.

Я медленно поднимаюсь на ноги, несколько мгновений выжидаю, не закружится ли от смены положения голова. Прислушиваясь к ощущениям, выполняю пару простейших упражнений – наклоны, приседания, вращения головой. Дураки те, кто думаю, что развивать духовные структуры достаточно. Мясо на костях – вот залог успеха. Я не увлекаюсь, потому что нагрузки мне предстоят серьёзные, а тело хрупкое, беречь придётся, как хрустальное, другого-то на замену мне не дадут, нынешнее – же чудо.

Рис наверху остывает…

Я в темпе собираю свои скромные пожитки в корзину, только мешочек с водными талисманами креплю на пояс, он мне пригодится, а верёвку оставляю на полу, предварительно одним концом связав ручки корзинки.

Бумаги у меня нет, единственная замена – длинный лоскут, оторванный от подола нижней сорочки. Ткань слабым рукам не поддаётся, но к физическому усилию я добавляю каплю энергии, и хлопок, если, конечно, это он, с треском расходится. Лоскут я делю на мелкие квадратики, и дело остаётся за малым – начертить иероглиф скрепления. Без писчих принадлежностей. Впрочем, нет только кисточки, краски… ведро наберётся, если всю слить. Я прокусываю палец, мимоходом сетую, что человеческим зубам далеко до остроты лисьих клыков.

Правильно начертанный иероглиф – это заготовка талисмана, которая без ци остаётся ровно тем, чем и является, а именно грязным клочком ткани. В пещере течёт достаточно энергии, чтобы заставить талисман работать. Беда в том, что пропустить через себя нужный объём силы – самоубийство.

Но я же умная.

Прижав талисман к ребру скалы верёвкой, я свободной рукой – как же не хватает хвостов! – навожу на конструкцию ледяной шарик.

Доставшиеся мне водные талисманы рассчитаны на простых смертных. Насколько я знаю, ученики человеческих сект изготавливают такие талисманы тысячами. Для учеников – тренировка, для секты – дополнительный источник дохода. Я с хрустом, будто скорлупу фениксова яйца, ломаю ледяную корку водного талисмана. Мне не нужна вода. Заключённую в талисмане ци я направляю на свой иероглиф.

И верёвка намертво прилипает к стене.

По моим прикидкам энергии хватит на одну благовонную палочку, если не меньше.

Я ломаю ещё один шарик и креплю верёвку выше. У меня получается настоящая лестница, только вместо ступенек петли. Высоты я не боюсь, подъём как-нибудь осилю. И я поднимаюсь, крепко держась за петли и надёжно продевая в них стопы. Сложность всего одна – тянуться наверх и прилеплять к скале новые петельки-ступеньки. Так шаг за шагом я приближаюсь к завтраку. И свободе.

Наверх я выбираюсь…

Дышу тяжело, будто сутки бежала на пределе возможностей. Ноги подкашиваются от слабости, но в отличии от старика я не забываю покрепче сжать верёвку, и как только талисманы перестают действовать, я вытягиваю наверх корзину с поклажей.

У-гу…

Рис остыл. Я, конечно, всё равно съедаю, но без вчерашнего восторга. Обе пиалы, из-под риса и из-под воды, отправляю в корзинку к уже имеющимся. Палочек для еды старик, жадина, мне не оставил.

Отдыхая после подъёма, я размышляю.

Какаие у меня пути? Ограбить монахов и отправиться вниз… Мысль привлекательная, задерживаться на затерянном в горах плато нет никакого желания, но мысль глупая. Во-первых, я слишком слаба, много на себе не утащу. Во-вторых, горная тропа трудная. В моём нынешнем состоянии легче в пропасть рухнуть, чем дойти до далёкого подножия. Да и где та тропа? Уходя за продовольствием, монахи меня с собой не брали, я видела дорогу лишь раз, когда пять лет назад поднималась на горное плато, и тогда я почти не переставая плакала, ничего кругом не замечая.

А есть путь наверх.

За снежным лотосом.

В алхимическом сырье я разбираюсь, занималась его добычей для клана. Правда, я предпочитала неделями и месяцами пропадать в лесах и болотистых низинах, к заоблачным горным пикам никогда не совалась, со снежным лотосом знакома исключительно по книгам из клановой библиотеки. Я хорошо помню, что снежный лотос является основным ингридиентом в разного рода “ледяных” пилюлях, незаменим при изготовлении Холодного яда, а вот его лечебные свойства весьма слабенькие. Но я любому лекарству буду рада.

К тому же растения, способные вбирать и накапливать ци, даже самые малоценные, не бывают дешёвыми. Они либо дорогие, либо очень дорогие, либо баснословно дорогие. И, кстати, не только растения. Ци способны накапливать как животные, так и некоторые минералы.

Открыв мешочек, я пересчитываю шарики водных талисманов – я должна абсолютно точно знать, сколько раз я смогу воспользоваться верёвочной лестницей.

Зайти за тёплой одеждой? На вершине она меня не защитит, а вот движения будет сковывать. Обойдусь. Буду поддерживать себя самым надёжным способом – беспрерывно гонять по мередианам ци.

Ориентируясь на воспоминания, я пробираюсь по плато как настоящая лиса – тихо и незаметно. И уношу в зубах добычу. Пока, увы, скромную.

Завернув за скальный выступ из расчёта, что он надёжно прикроет меня от взглядов снизу, я поднимаю голову, и меня впервые посещает лёгкое сомнение. Я ведь не улитка, чтобы по вертикали ползать. И не птица. Вершинам лисы предпочитают норы. Но на моей памяти за пять лет однажды плато посетили совершенствующиеся, и они пришли именно за снежными лотосами.

Определённо, цветы на пике растут.

Охота на сокровище начинается…

О том, что на полянах снежных лотосов водятся ледяные полозы, я не вспоминаю. Я, помогая себе руками, забираюсь на первый выступ. Левее просматривается что-то вроде гигантских уступов, случайно оставленных природой. Мне – туда.

Глава 2

Скальная стена почти отвесная, редкие изломы нависают будто козырьки – не забраться. Верёвочная лестница помогла бы, но водных талисманов для такого дела у меня мало, поэтому я карабкаюсь с выступа на выступ, огибаю гору по восходящей спирали. И половины витка не делаю, когда оказываюсь на относительно пологом скальном ребре. Вот по нему уже можно подниматься строго вверх и, насколько я вижу, мне повезло, потому что ребро тянется далеко, едва ли не до самой вершины.

К полудню я преодолеваю две трети пути.

Послужившее мне скальное ребро будто молотком отбили, крутой излом – и я оказываюсь в селовине между двух вершин. С плато не было видно, что гора-то рогатая.

Я опускаюсь на первый попавшийся валун.

Я всего лишь шла, изредка помогая себе руками. Почему я так устала? Циркулирующая в теле ци не только согревает лучше любой шубы, но и прибавляет силы, а я задыхаюсь. Воздуха – хлебай полным ртом, но почему-то не хватает. Вот парадокс.

Может, прилечь? Камень, на который я присела, уже не кажется таким неудобным, как пару мгновений назад. Наоборот, прекрасный камень, он будто ложе для уставшего путника. Веки тяжелеют, мысли прокручиваются со скрипом. Спешить мне некуда, ведь лотосы от меня не сбегут, медитация не заменяет сон полноценно, поэтому спа-а-ать. Но я удерживаю глаза открытыми. Какая-то мысль крутится на краю сознания и никак не пробьётся сквозь навалившуюся сонливость. Важная мысль. Веки почти смыкаются, под одежду пробирается лютый холод.

Ошпаренная морозом, я вскакиваю.

Поспать?!

Я с ума сошла? Я же почти перестала поддерживать циркуляцию ци. Уснув, я… никогда не проснусь.

Не зря старшие наказывали меня за самонадеянность, не зря. У них седая шерсть дыбом вставала, когда узнавали, что я творю.

Вот и сейчас…

Полезла умная, ага.

Р-р-р.

Я напрочь забыла, что рассказывают о горах – что на высоте воздух значительно отличается от привычного, чего-то в нём не хватает, что задыхаешься, как под водой, только хуже, потому что медленнее и как бы исподтишка.

Сев обратно на валун, я погружаюсь в медитацию. Справиться с нехваткой воздуха гораздо труднее, чем с холодом. К счастью, доступной мне ци достаточно, чтобы поддерживать тело.

Продышавшись, я не тороплюсь вскакивать.

Не разумнее ли повернуть обратно? Горы не прощают ошибок – главная мысль, которую я вынесла из книг и рассказов старших.

Впереди местность меняется столь резко, что можно подумать, будто великан срубил родную вершину, а на её место приделал раздутую до невероятных размеров окаменевшую спину двугорбого верблюда. Несмотря на холод, до сих пор я карабкалась по голым скалам, лишь изредка поблёскивавшим ледяными нашлёпками, размером с мою ладонь. И только здесь, в седловине начинается снег. Из белого покрова то тут, то там торчат изломы камня, но чем дальше, тем меньше скальных выходов.

Снег выглядит слежавшимся, в солнечных лучах искрится корка льда – шагай, как по дворцовой площади столицы человеческой империи.

Но я догадываюсь, что под лёд легко провалиться.

Всё же повернуть вниз? Но я никогда не отступаю, и я пришла за добычей.

Не отступаю, но и вперёд не тороплюсь. Смотрю, думаю, наблюдаю за течением ци. Пожалуй, мне следует проигнорировать обманчиво удобный путь по снежному ковру и обогнуть седловину по самому краю, по выступам отвесных склонов вершин. Надо только определиться, на которую из вершин лезть – на скруглённую, блолее низкую, напоминающую шляпку гриба, или на острую, очертаниями похожую на затылочный гребень огненного варана с Бродячих островов.

Я выбираю низкую – маршрут просматривается отчётливо, но главное другое. Неестественно отшлифованный балкон и тёмный зев пещеры. Очевидно, что такой же рукотворной, как и та, в которой я сейчас якобы отбываю наказание. Логично предположить, что совершенствующиеся, приходившие за лотосами, устроили для себя лагерь. Ради одной единственной вылазки? Не факт. Возможно, они знают поляну и приходят раз в пять-десять лет, чтобы снежные лотосы восстанавливались, ведь лучше брать понемногу, чем хапнуть за раз и остаться без кормушки.

Не исключено, что лагерь не пустой, а с начинкой, как горячий пирожок с курочкой.

Надо… грабить.

Лёд, как я и ожидала, мой вес не выдерживает. Проваливаюсь я по щиколотку, глубже – редко. Стараюсь идти впритирку со скалой, где глубина снега самая малая.

Порыв ветра сбивает с ног, а седловина в одно мгновение оказывается охвачена круговертью колючих снежинок. По льду я начинаю соскальзывать, и соскальзывать в сторону пропасти. Зацепиться не получается, у меня есть доли мгновения, а потом всё – потом в слепящей метели я потеряю ориентиры.

Выхватив водный талисман и квадратик с иероглифом скрепления, я прилепляю к скале свою ладонь. Лучше вывих, чем оторванный подол и падение с небес на землю.

Колючки, исцарапав обнажённую кожу, особенно руки, лицо я старалась прикрывать, оседают через благовонную палочку.

– Дыхание льда, – вслух произношу я.

В травнике, где я читала про снежный лотос, такие метели упоминались, они указывают на близость богатых полян. Удачно я зашла, очень удачно. Мелочи, которые изначально навели меня на мысль о снежных лотосах, не обманули. Хорошо быть умной. И красивой. И хвостатой… Р-р-р, о грустном не буду.

До пещеры я добираюсь легко – её создатели позаботились об удобном подходе.

Вхожу я осторожно – мало ли какие ловушки хозяева припасли для незваных гостей и воров? Я ведь пришла с откровенно враждебным намерением.

Взгляду открывается просторный мебелированный зал, но я разочарованно вздыхаю. Вот как прикажете утащить стол, если он не просто каменный, а является частью пещеры? Ножка стола словно растёт из пола. Очевидно, что когда создавали пещеру, оставляли каменные глыбы, которые позже обточили. Небось и заклинаниями пещеру укрепили.

Цыкнув зубом, я про себя снова вздыхаю. Получилось не столь эффектно, как лисьим клыком. Откровенно говоря, вообще не получилось.

Я осматриваю пустующие ниши, лишь в одной из них натыкаюсь на внушительный деревянный сундук. Он так и просится, чтобы в него залезли. Замка нет, подозреваю, что сундук без ментального ключа не открыть, но концентрацию ци в крышке почему-то не вижу. Хм… Рисковано, конечно, однако я пробую подцепить её пальцами. Ожидаю сопротивления, но крышка легко поддаётся.

Р-р-р!

Внутри пусто. Вот как таких нищих совершенствующихся грабить?! Просто до слёз обидно.

Разве что плиту отковырять. Она прикрывает не то нишу, не то низкий проход. Если в пещере хоть что-то есть, то оно там, за плитой, зияющей на стене, будто заплатка на штанах бродяги. Короткая надпись “Здесь завершил свой путь к вознесению СюнВей” лишь подстёгивает азарт. Надпись понять можно по-всякому. Может, СюнВей здесь вознёсся, обрёл бессмертие? Нет, я понимаю, что скорее всего СюнВей помер в горах, а за плитой его бренные останки. Так я не имею ничего против расхищения гробниц. Пока это не усыпальницы Дявятихвостых лис, разумеется. А так, какая разнца жив или нет тот, кого ты грабишь?

Принципы у меня есть… Например, раздевать до костей для меня табу. Одежда, пусть она хоть из небесного шёлка неприкосновенна. А вот хорошему оружию незачем валяться без дела.

Хочу короткий клинок. Длинный для моей руки тяжеловат. Пика сгодится, хотя пики у демонов популярны, не у людей.

Начертив иероглиф разединения, я трачу водный талисман, и плита с грохотом падает, раскалывается надвое. Пфф! Братья по учёбе, называется. Могли бы ради СюнВея и понадёжнее вход залепить.

Я забираюсь в нишу.

На истлевшей циновке, укрывающей каменный постамент, лежит скелет. Затейливо расшитые шёлковые одеяния сохранились идеально, будто вчера пошиты.

Оружия нет, ценностей нет, ничего нет.

– Да ну не-ет, – вслух жалуюсь я.

– Да ну да-а, – раздаётся над ухом звонкий мальчишеский голос.

Резко обернувшись, я нос к носу сталкиваюсь с неупокоенным призраком. Одеяния точь-в-точь как на скелете.

– СюнВей.

На вид мальчишке я бы дала не больше двух хвостов. Не совсем детёныш, но видно, что ещё взрослеть и взрослеть. Впрочем, на внешность ориентироваться не всегда правильно. Совершенствующиеся не стареют. Доводилось мне видеть бессмертного, разменявшего шестую сотню лет. На вид он был ребёнком, возраст выдавал взгляд. Но сейчас явно не тот случай.

– Ты новенькая ученица в секте Семи ветров? Тебя прислали меня упокоить? Старый ворчун заметил, как я подглядывал и наябедничал? – вопросы сыпятся один за другим, и с каждым словом мальчик становится всё угрюмее.

Хм… Если он подглядывал, то почему считает меня ученицей своей секты? Либо проверяет, либо просто путается, у призраков это бывает нередко.

– Я пришла за лотосами, – перебиваю я и удобно устраиваюсь не его лежанке, потому что мимо него в основной зал мне не протиснуться.

– Ты потревожила мои останки! Ты разбила погребальную плиту!

Точно, проблемы с восприятием.

Это хорошо и плохо однновременно. Хорошо, потому что призрак не просто слабый, а слабеющий, в паре шагов от полного исчезновения. А плохо, потому что личность исчезает, и призрак перерождается в вечно голодную безмозглую сущность. Напасть он может в любой момент. И для меня его атака будет фатальной.

– Нет-нет, я её очень осторожно открыла. Разбилась она сама, это не я.

– Что?! Ты!

– СюнВей. Ты сказал, что прятался от старого ворчуна, потому что не хочешь, чтобы тебя отправили на перерождение. Но ты вышел ко мне. Почему?

– Не знаю… От скуки, – пожимает он плечами. – Мне очень скучно, старшая сестрица.

Врёт.

Он очень хорошо знает, зачем ко мне пришёл. Но признаться боиться, причём прежде всего – себе самому.

– Как ты оказался в горах?

– Учитель сказал, что позволит пойти за снежными лотосами всем, кто прорвётся на следующую ступень культивации ци. Учитель не ожидал, что я тоже смогу прорваться, а я прорвался. Учитель меня отговаривал, но он дал слово и не мог мне отказать, а я упёрся. Я думал, у меня получится. Я даже добыл два цветка, а потом… Я не знаю, что случилось потом. У меня вся кровь обратилась в лёд. И я умер.

– В кровь попал сок снежного лотоса, – поясняю я. – Возможно, ты порезался листом.

– У-у-у, – вздыхает СюнВей. – Да, порезался.

– Что было дальше?

Расспросить про местоположение поляны интереснее, чем выслушивать посмертные злоключения СюнВея, но я думаю… раз из пещеры не унести ничего материального, заполучу хотя бы призрака, тоже полезное приобретение.

– Я попытался согреть кровь, успел погрузиться в медитацию. Я научился быстро погружаться. Когда я умер, я осознавал, что происходит. Старшая сестрица, я знаю, что у некоторых получается вспоминать прошлые жизни, что в перерождении нет ничего страшного, но я очень испугался и… остался.

– Бывает, – хмыкаю я.

– Я не могу уходить далеко от этого места, а здесь очень скучно. Когда братья по учёбе пришли за лотосами снова, я обрадовался, вышел к ним, но они рассердились и сказали, что, если я не уйду добровольно, они отправят меня на перерождение силой. Следущие разы я всегда прятался.

Хотели бы – нашли бы.

– А сегодня? – с улыбкой спрашиваю я.

– Ску-у-учно.

– Я уверена, ты продолжаешь медитировать.

– Да, – СюнВей что-то чует в моём утверждении, отвечает с опаской.

– Ответь старшей сестрице простыми словами, что такое путь совершенствования?

Я ещё больше сбиваю призрака с толку.

Мне так нравится!

Я играю с ним как с мышкой.

– Обретение духовной чистоты и бессмертия.

– Чушь какая, – скалюсь я. – Тебе доводилось слышать о культиваторах, которые поглощают ци разумных?

– Они грязные…

– Не важно, – перебиваю я. – Они совершенствуются, но при этом о духовной чистоте говорить не приходится, так что первая часть твоего ответа мимо. Что касается второй половины, то тоже мимо. Совершенствующиеся перестают болеть и стареть, но их бессмертие существует лишь на словах, ведь их можно убить. Подсказать правильный ответ? Путь совершенствования – это путь укрепления ядра и мередианов. Призраки способны культивировать ци наравне с живыми. Ты медитировал, но твоё ядро несмотря на все старания постепенно разрушается, потому что здесь недостаточно ци для тебя. Живых поддерживает телесная оболочка, а призракам приходится компенсировать её отсутствие повышенным потреблением ци. Ты боишься перерождения, но исчезнуть без следа ты боишься больше. Именно поэтому ты пришёл ко мне. Я могу тебе помочь.

– Отправишь на перерождение? – вспыхнувший было интерес гаснет, настроение у призрака опасно портится.

– Нет. Зачем? – усмехаюсь я. – Ты ведь не хочешь. Я предлагаю тебе сделку. Во-первых, я помогу тебе порвать связь с этим местом, ты сможешь перебраться туда, где тебе не скучно. Но опасайся ловцов, ты слишком слаб, чтобы защитить себя. Во-вторых, я научу тебя некоторым техникам культивирования, которые помогут тебе пойти дальше по пути совершенствования.

Сладкие обещания… СюнВей, позабыв о горестях, внимает как завороженный. Прям, бери и съедай тёпленьким.

– Старшая сестрица, это правда?! Старшая сестрица… Ты сказала “сделка”? Что ты хочешь? У меня ведь ничего нет.

– О, самую малость, – улыбаюсь я.

СюнВей приободряется.

– Что угодно, старшая сестрица.

– Всего лишь перестань называть меня старшей сестрицей. Поскольку я буду тебя учить, будет справедливо, если ты станешь называть меня учителем.

– Так ты хочешь клятву?! – доходит до него.

– Да.

– Ты разбила мою надгробную плиту, ты сломала мою бедренную кость и теперь ты хочешь, чтобы я тебе служил?!

СюнВей прав. Ученичество по своей сути очень близко к рабству. Всё, что говорит учитель, ученик обязан исполнять, будь то чтение мемуаров занудных мудрецов прошлого или чистка обуви. Всё, что ученик сделает, принадлежит учителю. Те же водные талисманы, доход с их продажи в карманы учеников не попадает. Со своей стороны учитель обязан заботиться об ученике, оберегать, защищать, учить и отпустить, когда ученик будет готов. Но среди совершенствующихся подлецов не мало, предают доверие и превращают ученика в вечного раба.

Так что негодование СюнВея понятно и оправдано.

– А какой у тебя выбор? – давай уже, мальчик. Я столько слов на тебя потратила. Вываживала, как ценную добычу.

СюнВей исчезает.

Я хмыкаю. Не думаю, что он таким образом отвергает моё предложение, скорее всего заглядывает сейчас в себя и убеждается, что мой безрадостный прогноз верен, и что ждать другого случая нельзя – вряд ли дождётся.

Палочка благовоний не успела бы сгореть, как СюнВей возвращается, склоняется передо мной в традиционном поклоне:

– Позаботьтесь обо мне, учитель.

Только пиалы с чаем не хватает.

Но сейчас важны не действия, даже не слова, а намерения. Я принимаю клятву и чувствую, как между мной и мальчишкой возникает связь.

– Поглощать ци снежных лотосов ты не мог, – продолжаю я. – Тебе нужна либо чистая ци, либо “тёплая”, а холод повредит и без того расползающееся ядро. Вот, – я высыпаю на затейливо расшитую полу шёлкового одеяния пригоршню водных талисманов, высыпаю щедро, не считая. По-другому поддержать существование призрака я не смогу, а мне совершенно не нужно, чтобы он переродился в голодную тварь. Он ведь теперь мой… слуга.

– Благодарю, учитель.

Один водный талисман я трачу на разрыв связи между СюнВеем и местом его гибели, мальчишка оказался привязанным отнюдь не к своим останкам. Впрочем, уже не важно.

– Вей-эр, ты бы хотел побывать в гостях у Девятихвостых лисиц? – провокационно спрашиваю я.

Можно приказать, но лучше, когда ученик сам будет умолять отправить его с поручением. Самой мне до семьи долго не добраться. Призрак же легко справится. Ментальный ключ я дам, поэтому дома его примут как самого дорогого гостя и внимательно выслушают.

– Учитель, я, может, и не вырос. Но я не настолько ребёнок.

– Хм? Поясни, пожалуйста, Вей-эр, – я стараюсь говорить мягко, доброжелательно. Но требовательное рычание так и прорывается.

Он закатывает глаза:

– Что Девятихвостые лисицы существуют только в сказках, знают даже младенцы. Нет никаких Девятихвостых лисиц, – и припечатывает. – Никогда не было.

Рука без участия сознания тянется к копчику, и я пытаюсь потрогать себя за потерянные хвосты. Вот же заявил. Вей-эр абсолютно уверен в правдивости своих слов, и его уверенность, честно говоря, мне не понятна.

Мы не лезли на людские территории, лишь время от времени заглядывали в поисках развлечений. Но мы никогда не скрывали сам факт своего существования, иногда вели с людьми дела. Совершенствующиеся о нас знали, это точно. Может, меня занесло в глухую провинцию? Я это уже давно заподозрила, когда поняла, что не представляю, в каком углу карты мира искать страну своего второго рождения. В прошлой жизни название страны Лунь ни разу мне не попадалось.

– Вей-эр, Девятихвостые лисицы живут на границе Бездны в Междуречье.

– Да, учитель. И наведываются в легендарную империю Ю, где дворцы из хрусталя и нефрита. В империи Ю лисы без счёта воруют принцев, и те никогда не возвращаются. Знаете, учитель, я, пожалуй, не хочу, чтобы меня украли.

Вей-эр шутит, не подозревая, насколько метко он попал. Я его уже, можно считать, украла и на поводок посадила.

Но что значит “легендарная империя Ю”? Никакая она не легендарная, самая обычная. Дворцы я видела, отделаны действительно красиво, в том числе и нефритом. Что касается воровства принцев, то… Среди простолюдинов редко встретишь писаного красавца, так что логично, что попадаются в основном аристократы. Но, честное лисье, на стаутус никто не смотрит, только на мордашку.

Лично я ещё не успела отметиться в воровстве человеческих отпрысков. Пару раз пыталась, но вместо приглянувшихся юношей почему-то всегда попадался тот ненормальный феникс, чтоб его! Я его за те выходки даже не ощипала…

А вот моя младшая сестрёнка не меньше десятка умыкнула. В клан даже письмо от императора Ю пришло с просьбой поумерить аппетит.

Семнадцать лет…

Допустим, за семнадцать лет могущественная империя рухнула. Не верю, но допустим. Всё равно это не тот срок, за который руины превращаются в сказку.

– Демоны, Безда – тоже вымысел и легенда? – уточняю я. По-моему, у меня оскал, а не улыбка.

К счастью, Вей-эр не замечает.

– Ну разумеется, учитель. Вы ещё Бродячие острова вспомните.

Я… отказываюсь понимать.

Я соблазняла призрака ученичеством с единственной целью – отправить его домой вместо письма. Приказать по-прежнему не проблема, полетит, никуда не денется. Но куда полетит-то? Будет слоняться по миру в поисках страны, в существование которой не верит? Вей-эр скорее развеется, чем доберётся.

Что-то нехорошие у меня подозрения…

Ладно, затея с гонцом провалилась. Обидно, но в целом призрак приобретение полезное, слова потратила не совсем впустую. Существует Бездна или нет, тоже сейчас не важно, потом буду вникать, а пока пора вспомнить, зачем я, собственно, на вершину полезла.

– Уговорил, Вей-эр, сказки подождут. Пока ты поглощаешь ци, я схожу за снежными лотосами.

Я встаю с каменного лежака и случайно рукавом смахиваю на пол несколько белеющих косточек.

– Учитель, – укоризненно вздыхает Вей-эр.

– Ничего не знаю, мне пора. Будь умницей, хорошо кушай, а я – скоро.

– У-у-у.

Помахав рукой, я вновь остро ощущаю нехватку хвостов. Были бы они – помахала бы ими.

И самоуверенно отправляюсь покорять вершину. Почему самоуверенно? Потому что я так и не стала расспрашивать ученика, где поляна или даже поляны. Найду по подсказкам из травника.

Вскоре я замечаю новый, самый надёжный ориентир. Совершенствующиеся проложили тропу. Нет, они не возвели парадную лестницу, но позаботились, чтобы подниматься было удобно. Подозреваю, что по скальному ребру я карабкалась зря, где-то есть расчищенная дорожка. Но я же не знала… Вниз пойду с комфортом.

Грубое подобие лестницы приводит меня туда, куда я и ожидаю – на самую вершину. Сравнивая её со шляпкой гриба, я угадала. У шляпок старых сыроежек поднимаются края, и вместо шляпки получается суповая тарелка.

Снежные лотосы растут отнюдь не на скромной полянке. Они заполонили собой каменную чашу, и холод стоит настолько зверский, что я его ощущаю всем телом. Согреться каплями ци я не смогу. Я рискую замёрзнуть раньше, чем приближусь к краю каменной чаши.

Пока я размышляю, моё появление замечает ледяной полоз. Белая, идеально сливающаяся со снежным покровом змея выскальзывает из чаши мне навстречу. Я чудом замечаю движение.

Источающая живое тепло, я для змеи угроза.

В прежние времена я бы полоза не заметила – смела щелчком когтя. Что делать сейчас – не представляю. Я абсолютно беспомощна. Всё, что я могу – это выхватить водный талисман и сломать хрупкую оболочку. Выплёскивается вода, растекается по склону, устремляется в каменную чашу.

Два удара сердца, и вода застывает причудливой ледышкой. Сразу четыре полоза вмораживаются в лёд. И для них он слишком тёплый. Полозы погибают мгновенно. Увы, не только они – попавшие под разлив воды снежные лотосы тоже гибнут.

Я до сих пор не понимаю, как это работает. Если вытащить лотос, особенно с пластом снега, в котором он укоренился, то под полуденным солнцем самой жаркой пустыни такой лотос будет упрямо источать мороз. Но резкий перепад температур, пусть и незначительный, для него губителен.

Пара талисманов, и у меня получается ледяной спуск. Мороз, будто испугавшись, отступает. Правильно, мороз на вершине неестественный, его как аромат, источают снежные лотосы. Через день или два они захватят отобранный у них склон, но сейчас я расчистила себе место.

Я пересчитываю оставшиеся талисмыны. Слишком быстро я их расходую, а ведь я только до вершины дошла, но ещё шестью я креплю к спуску верёвку. Меньше – никак. Экономя время, каждое мгновение на счету, ведь долго верёвка не продержится, я по петелькам-ступенькам спускаюсь, пока с обеих сторон достаточно близко к ледяному “языку” не оказываются цветы.

У меня четыре пиалы.

Я, чтобы освободить руки, вцепляюсь в петлю зубами. Для равновесия. Главный упор только на ноги.

В каждой руке по пиале. Та, что побольше, из-под риса, будет лопаткой, а та, что поменьше, из-под воды – горшком.

Я подкапываю первый цветок. Пальцы неосторожно задевают снег. Ар-р-р. Очень больно. Всего лишь защепила пропитанный испарениями снег, но этого достаточно, чтобы подушечки пальцев перестали ощущаться. Но я удерживаю добычу и отправляю в корзинку. Ещё два лотоса я добываю аккуратнее, получается приятно легко.

Остаётся пиала-лопатка. И мне надо либо поумерить жадность и выбираться, либо попытаться справиться с четвёртым лотосом одной рукой.

Какой сложный выбор, р-р-р.

Цветок соблазнительно покачивается на тончайшем стебле. Я перехватываю пиалу пострадавшей рукой. Чувствительность потеряна, пальцев, фактически, нет, только большой в основании чуть-чуть двигается, им я кромку и зажимаю. Здоровую руку… жалко.

Из-под листа выглядывает плоская голова, высовывается раздвоенный язык.

– Х-р-ш, – полоз, только гораздо крупнее предыдущих. Те, испугавшись воды, расползлись и попрятались, а этот остался в снегу на ладонь от участка, “убитого” водой.

Распахивается пасть с двумя изогнутыми клыками. Бриллиантами сверкают капельки яда, и по цене они дороже любых бриллиантов. Мне почти физически больно от того, что я делаю – ломаю один из последних водных талисманов. Змея с места прыгает в атаку, как умеют только змеи. Вода не успевает замёрзнуть, змея падает мне на локоть, повисает бесполезным шнурком – перепад температур сделал своё дело, уничтожил не только змею и ближайшие лотосы, но и драгоценный яд. Шкурка расползается на глазах, и я стряхиваю бесполезные ошмётки.

Я выжила.

Победа над змеёй стоила мне потери четвёртого цветка и пиалы.

А ещё я болтаюсь на верёвке непозволительно долго. Поднявшись на две петельки, я трачу талисман, чтобы обновить скрепление льда и моей весьма ненадёжной страховки. Если наверху отцепится – я хоть не упаду в лотосы, а зависну на стенке каменной чаши. Мне ведь даже призраком не стать…

Перевалившись через бортик, я чувствую облегчение, какого не ощущала, когда выбралась из разлива вулканической лавы. Тогда у меня всё-таки была защита…

Жадность – зло.

Я даю себе благовонную палочку на отдых и поднимаюсь. На вершине дела закончены. Полоза бы добыть, но пока что ледяные змеи мне, увы, не по зубам. А значит, пора спускаться и грабить старого отшельника.

Глава 3

К моему возвращению Вей-эр “доедает” последний талисман.

– Учитель! – радостно приветствует он меня, бесцеремонно заглядывает в неприкрытую корзинку. – Три лотоса…?

– Ты ожидал, что я соберу целый стог?

Я бы с удовольствием. Но возможности у меня не те.

– Не-ет, – чуть растерянно отвечает мальчишка, явно стесняясь признаться, что ожидал от меня большего. Ученик мне достался не слишком сообразительный, зато старательный. Ци талисманов он поглотил, не потеряв и капли.

Ему заметно лучше, однако радоваться рано, Вей-эра ещё кормить и кормить.

Вот мы забавная пара, учитель и ученик – два калеки.

– Идём, Вей-эр.

Совершенствующиеся позаботились об удобном спуске до горного плато, ползти по скальному ребру не пришлось. Думаю, и дальше дорога удобная. Пологие выступы просматриваются до широченного излома, полностью перекрывающего обзор.

Вниз я обязательно отправлюсь, но сперва загляну в курятник.

– Учитель, ваше выражение лица…

– Где все? – перебиваю я, имея в виду монахов.

– У алтаря, учитель.

Точно! Солнце за хребтами не видно, плато на восточной стороне. Судя по сгущающимся сумеркам, заходит или вот-вот зайдёт. На закате монахи традиционно воскуривают благовония, и старый отшельник должен быть с ними.

Как удачно…

Я открыто пересекаю плато и при этом остаюсь никем не замеченной. Дверь в хижину старика не то что не заперта, на ней замка нет и никогда не было, я вхожу беспрепятственно.

Крошечный приёмный зал точь-в-точь как в моих воспоминаниях: всюду не первой свежести циновки, стены украшают пергаменты с его каллиграфией. По центру чайный столик, несколько кресел и стульев выставлены вдоль стен. Мне сидеть в присутствии старших не полагалось, а вот монахи и затворница изредка делили с отшельником один стол. Его кресло самое роскошное, единственное с высокой резной спинкой, неизменно у дальней стены. Почти что трон.

Вей-эр просачивается следом. Выражение лица у мальчика обеспокоенное, но причины его тревог меня сейчас не интересуют. Наверное, в отсутствие хозяина ощущает себя неловко.

В личной комнате мне бывать, естественно, не доводилось, но сейчас я это исправлю.

– Недурственно, – цыкаю я, осматриваясь.

Пространство разделено старенькими ширмами. За одной прячется кровать, за другой – бочка и купальные принадлежности.

Я распахиваю сундуки, ворошу содержимое. Ларчик попадается интересный… с письмами.

– Учитель, что вы делаете?!

О, проснулся. А я уж посчитала, что совсем онемел от переизбытка впечатлений.

– Роюсь в чужих вещах. Разве ты не видишь, Вей-эр?

Мальчик замолкает.

Письма из секты Семи ветров я пролистываю, написаны как по одному черновику – пафосные пожелания успехов на пути совершенствования и в конце короткий хозяйственный список. Количество риса, доставленного год назад, мне абсолютно безразлично, и я отбрасываю пустые бумажки.

– Учитель…

– Чего пищишь, ученик? Разве ты мышь? Но даже мыши зерно за щёки в чужом зернохранилище набивают тихо, чтобы хозяйский кот не услышал.

Два письма меня заинтересовали.

Первое – от господина Сян.

Глава семьи изволил написать единственный раз, когда, собственно, отправил меня на плато. По его мнению, я бездарная слабачка, тугая в обучении. Не дочь, а дерево. На словах господин Сян просил обо мне позаботиться, направить меня на путь духовного совершенствования. Но между строк легко читается, что он желает избавиться от позора семьи, но избавиться так, чтобы репутация не пострадала. “Добродетельная дочь испросила разрешения и отправилась жить при храме, чтобы молиться о благополучии семьи” звучит лучше, чем “Достойная семья выбросила слабую малышку на помойку”.

Отвратительно.

Для лис подобное немыслимо.

Нет, всякое бывает, но дурных лисиц мы изгоняем из клана.

Второе письмо… от мамы.

Даже не письмо, записка:

“Моя драгоценная Цинь-Цинь, мама молится о твоём благополучии каждый день. Знай, что хотя я далеко и не могу писать тебе часто, моё сердце с тобой. Прости, что я тебя не защищаю, и всё, что дам тебе, это материнский совет. Цинь-Цинь, во всём слушайся наставника, учись прилежно, и тогда тебя ждёт хорошее будущее. С письмом я посылаю тебе мешочек битого серебра”.

Мда…

На глаза сами собой наворачиваются слёзы, и я их зло утираю.

Тут каждая строчка… Что значит “не могу писать”?! Получается, что за пять лет мама нашла всего одну возможность. Едва ли я ошибусь, если скажу, что маме запретили обмениваться со мной письмами, и она лишь однажды нашла лазейку.

Послала даже не монеты, а битое серебро. Значит, своих денег у неё нет.

Мама живёт плохо. Обидев её, господин Сян совершил бо-о-ольшую ошибку.

“Учись прилежно” – она верит в то, что пишет, или подбадривает? Про хорошее будущее вообще смешно.

– Учитель, – отвлекает меня Вей-эр.

Я раздражённо оборачиваюсь и вижу, как Вей-эр стремительно исчезает, одновременно отступая за ближайшую ширму..

– Ты! – ударяет в спину вопль. – Что ты делаешь?!

Старик притопал. А я так увлеклась маминым письмом, что не заметила, пока Вей-эр не предупредил.

Я поворачиваюс, окидываю старика взглядом с головы до ног. Вот зачем спрашивать, что я делаю, когда сам видит? Что он, что СюнВей… Шагнув навстречу, я легко взмахиваю запиской и отвечаю вопросом на вопрос:

– Где моё серебро, дядя?

Старик… отступает. В его потускневших глазах тоска мешается с виной. Я вдруг понимаю, что он по-настоящему стар. Не всем давно обрести вечную молодость. Валуны ворочить научился, а на более высокие ступени так и не прорвался. Жизнь принесла горькое разочарование, ощущение бездарно прожитых лет, и жизнь близится к концу. Сколько ему осталось? Пару десятков безрадостный нищих лет? Он давно сдался, надломлен, живёт скорее по привычке, чем осознанно, и впереди его ничего не ждёт. И никто.

Он замечает лотосы.

– Ты…?

Былая враждебность пропала. Он смотрит на меня с беспричинным восхищением и недоверием, словно отказывается верить глазам. Смотрит как на сказочное чудо. Хм?

– Я.

– Девочка Сян, ты не могла бы приблизиться к снежным лотосам, но я вижу их в твоей корзинке. Этого не может быть, но это есть. Как…?

Потому что я умная.

Потому что у меня есть опыт в добыче алхимического сырья. Как лотосы добывают обычно? Ученики, достигшие определённого уровня, окружают себя коконом ци, защищающим от источаемого цветами мороза. Я же, используя знания, подручными средствами заставила мороз отступить. Старик прав, собрать лотосы без хитростей я бы не смогла.

– Я всего лишь сделала невозможное, – хмыкаю я. – Где моё серебро, м?

Вздохнув, старик подходит к сундуку, достаёт мешочек размером с поясной кошелёк:

– Вот, девочка Сян.

Я забираю мешочек с чем-то подозрительно невесомым и рыхлым. Уже точно не битое серебро. Был бы мой нюх со мной, мне бы не понадобилось распускать завязки и заглядывать. Внутри… чай. Выхватив листик, растираю между пальцами.

– Это плохой чай, очень плохой.

– Я отдал серебро возничему, чтобы следующий раз он привёз чай. Я и такому был рад, девочка Сян.

– Письмо скрыл, чтобы я про деньги не узнала, ясно.

Старик покаянно вздыхает.

Я ставлю пиалу с цветком на стол.

– Девочка Сян?

– Обменяй на самый лучший чай, раз ты его так любишь, – мешочек я тоже возвращаю.

Старик, вместо того, чтобы проникнуться, выдаёт совсем не то, что я ожидаю:

– Ты не она.

– М-м-м?

– Ты не девочка Сян. Ты каким-то образом приняла её обличье. Кто ты?!

Рано я лотос отдала. В прямом столкновении старик меня прихлопнет первым же шлепком, но снежный лотос в моих руках уравновешивает шансы – один порез листом обращает кровь в лёд. Победит не сильный, а ловкий. На моей стороне готовность к схватке и опыт. И два оставшихся лотоса.

Я прищуриваюсь:

– Неприятности ищешь?

– Напугала, – фыркает старик. – Иногда, девочка, узнать что-то новое и прекрасное стоит жизни.

Хм…

Любопытство я понимаю и одобряю, сама нос совала в такие щели, что чудом спасала шкуру.

Я всё ещё немного зла…

– Меня прислали сюда, чтобы я училась. Разве ты не должен был прежде всего понять, что со мной не так?

– Ха! Девочка, не смеши. Лучшие целители и мастера не поняли, а я, жалкий неудачник, должен был разобраться? У простых смертных мередианы тонкие как соломинки, но они есть, с ними рождаются. Они как лёгкие или печень, без них людей не бывает. Да они в зачаточном состоянии есть у неразумной дворовой кошки есть и у сорняка на крестьянском огороде. А у тебя вместо правильных мередиан один единственный канал, но перекрученный, сморщенный, как финик, очень тугой, не просматривается. А ещё я видел что-то мутное, чему вообще названия не подобрать.

Изначально в теле прижился осколок, а он на то и осколок, что своего ядра у него нет.

– А сейчас что видишь?

Старик послушно всматривается. Я не препятствую.

– Девочка Сян! Это… ты.

– Неужели?

– Твои мередианы повреждены точь-в-точь как тот единственный канал, такие же перекрученные и изуродованные, как обожённые и одновременно ссохшиеся. Но сейчас у тебя мередианы там, где и должны быть. И ядро есть, хотя и убитое, как и мередианы. Так не бывает.

– И ядро, и каналы у меня всегда были, старик. Несколько дней назад самое серьёзное повреждение частично затянулось, и каналы встали на место, они скрывались в той мути, сквозь которую ты не мог посмотреть.

– Вот как… Но девочка Сян, я могу понять, почему после восстановления у тебя изменился характер, но не понимаю, как ты добыла лотосы. И как ты выбралась из пещеры? Я пытаюсь сказать, что ты знаешь и умеешь такое, чего не может знать и уметь обычный ребёнок. Никакое исцеление не даст жизненный опыт.

– Прошлая жизнь, – коротко поясняю я.

Не самозванкой же мне представляться. Тем более взгляд со стороны – полезная штука. Про муть я, например, не знала. Для меня мути не было. Подозреваю, что эффект тумана создавало неправильное положение души.

Старик склоняет голову к плечу:

– На перерождение душа уходит обнажённой и свободной от телесных и духовных одежд. Больше похоже на… возрождение. Как у фениксов из легенд. Я читал, что они могут рождаться без памяти, а с возрастом вспоминают себя.

Что?!

Так меня ещё не оскорбляли!

– Ты назвал меня курицей?! – я бессильно сжимаю и разжимаю пальцы. Не убивать же мне его за пару неосторожных фраз.

– Эм, нет… Конечно же, нет, девочка Сян, – старик спешит оправдаться. – Я всего лишь вспомнил глупую сказку.

Р-р-р.

Я чуть успокаиваюсь.

Сказка, кстати, не такая уж и глупая.

– Фениксы хороши только на обеденной тарелке, – я прозрела, жаль, что поздно.

Если бы я вовремя придушила говорливую птичку, а не позволяла заливать мне уши сиропом любви, сейчас была бы дома и при своих роскошных хвостах.

Так…

Я прищуриваюсь. Поняв, что я хочу, старик позволяет рассмотреть свою духовную структуру. Каналы у него развиты прилично, но прорыв на следующую ступень – это прежде всего про ядро. И у старика оно большого объёма, однако завихрение ци почему-то слабое.

– Ну-как покажи, как ты культивируешь, – командую я. – А ты, ученик, тоже смотри. Тебя это касается.

СюнВей послушно появляется рядом.

Старик от неожиданности делает шаг назад, но больше никак свою реакцию не проявляет, и мнение своё оставляет при себе. Сосредоточившись, он ускоряет бег ци.

Хм…

Путь совершенствования начинается с простого увеличения ядра. Пока оно у тебя размером с маковку, много не накультивируешь, надо хотя бы до размера рисинки растянуть. У старика оно размером со спелое яблоко. Но… Делает распространённую ошибку. Увеличив объём ядра, он так и продолжает расширять его, а пора уже непосредственно к работе с ци переходить.

По-разному бывает. У кого-то получается интуитивно, кому-то нужна подсказка. В редких случаях и вовсе наставник погружается в медитацию вместе с учеником и показывает. Я выхватываю чистый пергамент, нахожу кисточку, тушь и быстро набрасываю схему.

– Вот, попробуй.

Исполнить роль наставника я не смогу, не в том я состоянии, чтобы чужую ци гонять. Но, может, подсказки хватит?

Старик вглядывается в схему:

– Девочка Сян! Да ты, никак, знаешь секреты Пяти звёздных сект?!

Абсолютно рядовая техника.

Эту чепуху он считает чем-то исключительным? Серьёзно?

Как-то мне это не нравится…

Или, наоборот, нравится. Люблю аромат больших денег.

– Омолаживающая пилюля не такая уж дорогая, – с намёком произношу я.

– Ты и это можешь, девочка Сян?

– Старик, ты же видел мои каналы. Что бы ты ни фантазировал на мой счёт, сейчас я калека.

– Внизу, девочка Сян, есть Долина тысячи целебных трав.

– Хорошее начало долгого путешествия, да? – улыбаюсь я.

Какой прекрасный подарок сделал мне старик… Полезный дедушка, ворчание и хроническое настроение разочарованному старику простительнно.

– Девочка Сян, ты… уходишь навсегда?

Нет.

Снежный лотос не сувенир на память, а взятка. Изначально я рассчитывала купить молчание старика. Я ведь не могу постучаться в ворота резиденции семьи Сян и сказать, что я их тупенькая дочка, совсем умом тронулась и самовольно с гор спустилась, пришла устраивать неприятности. Мне нужно сопроводительное письмо, а то и само сопровождение. О силовом решении подумать тоже можно, но на одной хитрости бой за целую резиденцию в одиночку мне не выиграть. Я, конечно, умная и красивая, но ещё и время от времени здравомыслящая. Вот сейчас как раз миг просветления.

Я даже Вей-эра не отправлю в разведку, хотя когти чешутся.

Любой нормальный клан не экономит на безопасности и ловушки на призраков обязательная часть сложнейшей защитной вязи. Единственного ученика следует беречь. Хотя почему единственного?

– Я проведу некоторое время у подножия гор, – раскрываю я ближайшие планы. – И вернусь. Тогда мы и поговорим. Здесь, на плато, Вей-эр станет моими глазами и ушами.

Старик кивает, молчаливо признавая мою власть.

Удачно я – мимоходом от Семи ветров кусочек откусила.

Месяц или два.

За это время, если повезёт с травами, я смогу убрать самые страшные повреждения, поработать над телом, нарастить мяса, а заодно собрать ценное сырьё для изготовления пилюль. Я специализировалась именно на добыче, но и с алхимической печью обращаться умею. В учеников – я не сомневаюсь, что монахи ко мне присоединятся – придётся вложиться по полной, но это тот случай, когда экономить нельзя. Не потому что долг учителя заботиться о тех, кого он взял под свою руку, а потому что мои будущие ученики – это моя будущая армия, преданная, сплочёная и смертоносная. А воевать придётся скоро, очень скоро. Как только я доберусь до клана Сян.

Бережно подхватив лист с описанием техники культивирования, старик поспешно уходит. Я понимаю, что ему не терпится начать, и не сомневаюсь, что обитатели плато уйдут в медитацию на те же месяц или два.

– Эй, а кто накормит меня ужином, а? Я ваш уважаемый учитель, я не должна стоять за плитой.

– Боюсь, учитель, – вздыхает Вей-эр, – кухню вам придётся грабить самостоятельно.

Глава 4

Скрестив ноги, я сижу на пригорке, с левого бока подмываемого звонким горным ручейком. Макушку припекает солнце, в предгорьях лето ощущается во всю его жаркую мощь. Передо мной пиала, и в ней пласт снега. Пропитанный испарениями лотоса, снег не тает.

Лотос, несмотря на жару, чувствует себя прекрасно, но я знаю, что стоит выплеснуть на него воды, пусть даже более холодной, чем воздух, он моментально погибнет, ничего не изменилось.

Я протягиваю руки, останавливаю ладони над самыми лепестками, но не касаюсь. Я плавно погружаюсь в медитацию, и из состояния транса блёклый цветок видится совсем иначе – переливы ци завораживают, и я наблюдаю за течением энергии, но недолго. Своей волей я заставляю ци проступать на лепестках и вливаться в мои ладони. От кончиков пальцев к плечам поднимается приятная прохлада, и я закручиваю поток спиралью, изнутри разглаживаю каналы, заставляю их выпрямляться.

И мучительно медленно повреждения уходят. Лотос отдаёт силу капля за каплей, пока я его не опустошаю дочиста. Завяв, цветок обессиленно падает.

Я выхожу из состояния медитации, прислушиваюсь к ощущениям.

Сегодня восемьдесят второй день моей работы над собой. Два месяца – это я слишком оптимистично предположида, провозилась неполные три.

Оставаться в предгорьях дальше смысла нет. Всё, что могла, я у Долины тысячи целебных трав взяла. Из скелета, обтянутого тонкой кожей я превратилась в фигуристую особу с крепкой мускулатурой. Над телом ещё предстоит немало поработать, сейчас я на уровне человеческих учеников, только вставших на путь совершенствования.

Я, наконец, могу безбоязненно пропускать через себя ци, правда, доступный мне объём по-прежнему смешной, тоже на уровне не слишком прилежной начинашки. Но я уже не беспомощна. Я по-прежнему проигрываю тому же старику в чистом объёме ци, однако уверена, что в прямом столкновении уже выиграю без хитростей, а за счёт техники. Те же “призрачные когти” мне уже доступны. Влив половину доступной мне ци, я, взмахнув рукой, легко перережу незащищённое горло человека, стоящего в паре щагов от меня. Даже касаться не нужно. Собственно, так я в предгорных лесах и охочусь на непуганых жирных зайцев. За неимением настоящих когтей…

Человеческие ногти абсолютно бесполезны, ими только за ухом чесать хорошо. У феникса были как раз как у людей и он часто мне чесал… Тьфу! ГР-р-р-р.

Я поднимаюсь.

Одно плохо – утащить с собой я смогу лишь несколько мешков с ценными растениями. Когда я заикнулась о поясных кошельках со свёртнутым пространствам, Вей-эр пояснил, что такие разве что у императора и глав Пяти звёздных сект есть.

Ну, хоть не в сказках.

– Учитель! Учи-и-итель!

Ученик пикирует сверху.

Долина тысячи целебных трав оказалась весьма полезной для призрака.

– Хм?

– Учитель, старый ворчун, который уже совсем не ворчун, снова прорвался. Представляешь?!

– Пойдём, взглянем, – соглашаюсь я.

Я приняла решение уходить, и я обещала перед уходом заглянуть в гости, поговорить.

– Учите-е-ель! Вы как будто не удивлены? Так же не бывает, что две ступени меньше, чем за три месяца?

– Почему нет? Тебе приходится и растягивать каналы, и увеличивать плотность потока ци. Ворчун, который не ворчун, давно растянул каналы, и ядро у него огромное. У меня в прежние времена меньше было. Только не надо путать с наполнением. Так вот, наполнить растянутое ядро гораздо легче, чем растянуть и наполнить.

– Понимаю, учитель.

– А раз понимаешь, то покажи мне “призрачные когти” вот на той сосне.

Техника считается нашей, клановой, но лишь по той причине, что “заточена” под анатомию лис. В ней нет ничего примечательного. Более того, человеческие мастера сами давно освоили подобные удары, отличия лишь в глубине и количестве разрезов.

Вей-эр послушно приближается к сосне, но не дойдя двух шагов, легко взмахивает кистью.

На стволе появляются борозды.

– Ну как, учитель?

– Молодец. Но ты можешь лучше. И размах меньше. Ты же не курица, чтобы руками, как крыльями хлопать.

– Учитель, за что вы так кур не любите?

– Почему же не люблю? Очень люблю, они вкусные. Но ты должен стать хищником, а не мясом в чужой тарелке.

– Ха…

Топая вверх, я с грустью вспоминаю, как бессмертные легко взлетали к горным пикам на своих мечах. Пешком путь долгий и трудный.

– Вей-эр, а что, наставники Семи ветров не умеют летать? – иначе зачем им тратить силы на устройство удобной тропы? Разве что ученики в качестве тренировки сами для себя пробивали…

– Нет, конечно! Учитель, летают только в сказках. Хотя… Я слышал, такое про глав Пяти звёздных сект говорили, но наврать я и сам могу.

Я, если честно, летать не умела.

Это людей почему-то к небу тянет. Зачем…? Я всякое на этот счёт слышала. Одни говорили, что бессмертные облюбовали горные пики, потому что на вершинах культивировать легче. Другие говорили, что бессмертные не хотят, чтобы их тревожили простые смертные. Третьи – чтобы ученики без спроса не могли удрать, но в это я меньше всего верю. Из детинца ни одна юная лиса не сбежала.

Теорию знаю. Феникс всё звал полетать… Р-р-р.

На плато меня встречают все: и старый отшельник, и живущие под его началом монахи, и затворница. Нос улавливает запах риса. Меня встречают не только уважительными поклонами, но и накрытым столом, причём место для меня приготовлено во главе.

Я спокойно сажусь, обвожу собравшихся взглядом:

– Завтра на рассвете я уйду, – я нарушаю традиции, заговорив о делах до начала трапезы. Невоспитанной девочкой быть удобно.

Монахи, в отлчии от старика, поднялись лишь на одну ступень, но двое, как я вижу, на грани прорыва, им ещё день-два, и преодолеют очередной рубеж.

– Юная госпожа Сян.

Обращение ко мне изменилось.

Я хоть и оставалась в предгорьях, за успехами будущих учеников следила и с Вей-эром отправляла им схемы некоторых техник работы с ци, благо ученик набрал достаточно силы, чтобы переносить записки.

– Да? – улыбаюсь я с лёгкой насмешкой.

Я знаю, о чём мои будущие ученики хотят попросить, и они знают, что я знаю, но я всё равно вынуждаю их произнести просьбу вслух.

– Вы позволите последовать за вами, госпожа?

– Куда? – хмыкаю я. – У меня накопилось немало вопросов к клану Сян, и главе мои вопросы не понравятся.

– Но он же ваш…, – теряется один из монахов. – Клан Сян примет вас с распростёртыми объятиями!

Дурак что ли? Или на плато засиделся, забыл, что такое реальная жизнь?

– Общая кровь не делает его моим кем бы то ни было, – отрезаю я. – И за обиды моей мамы я спрошу по полной. Вы действительно хотите идти за мной?

– Позаботьтесь обо мне, учитель, – отвечают они нестройный хором и один за другим подносят пиалы с отваром горькой коры вместо чая.

Я принимаю, из каждой, не морщась, делаю глоток и чувствую, как возникает учительская связь. Со временем она может стать даже крепче родительской…

– Ни у кого карты нет? До столицы далеко?

– Я верю, что ваша дорога лежит не в столицу, а в секту Семи ветров, юная госпожа.

На моей памяти затворница, единственная не проявившая интереса к техникам и не пожелавшая стать моей ученицей, впервые открыла рот, чтобы что-то сказать. Причём я поклястья готова, что она ни разу не про визит вежливости. В её голосе столько ненависти, сколько я к фениксам не испытываю.

– Что я там забыла? – фыркаю я.

– Детей. Секта Семи ветров торгует сиротами.

Глава 5

На четырёх лапах быстрее, чем на двух. Колёсами быстрее, чем пешком. Моя лисья натура требует скорости, охоты, но я медленно плетусь по натоптанной зверьём тропке в стороне от полузаброшенного дорожного тракта и гоняю по каналам ци. Участие сознания почти не требуется, и я отвлечённо размышляю.

Не совершаю ли я ошибку, связываясь с людьми? С одной стороны, они чужие по своей природе, тормозят меня, и не столько тихоходностью, сколько вынужденными остановками, а главное проблемами, которые я зачем-то берусь решать. С заката до восхода мои ученики медитируют, а с восхода до заката – тренируются. Я составила для них сложный, далёкий от гармонии план – заставляю не только укреплять духовные структуры, но и осваивать боевые искусстава, что для них сейчас откровенно лишнее, а для меня – необходимое. И далеко не все упражнения можно выполнять на ходу.

С другой стороны, я не настолько наивна, чтобы верить в лучший для меня исход – едва ли я смогу припустить в Междуречья, умыкнув у клана Сян маму. Я не представляю, сколько времени уйдёт на поиски моей настоящей семьи. А значит, мои ученики станут моей силой, моим тылом, моей опорой.

– Учитель, там что-то нехорошее!

– Хм?

Вей-эр смущённо линяет в тщетной попытке испариться. Я скептично прищуриваюсь, и Вей-эр прекращает выцветать. Пожав плечами, он наливается красками и становится на взгляд почти неотличимым от живого человека.

– Учитель, я взглянул издали…, – мямлит он.

– Я запретила рисковать.

– Учи-и-итель!

Рвануть в разведку я запретила, и Вей-эр обещал посмотреть одним глазком. Я расспрошу подробнее, что он учудил и как далеко влез.

И взгрею!

Начинаю понимать старших лисиц… У них седина не от возраста появлялась, а от выходок юных дарований.

Но ведь сама не лучше Вей-эра. Вот куда я лезу?

Секта Семи ветров настолько убогая, что едва ли её можно называть сектой. Скорее, сборище неудачников, окопавшихся в четырёх днях пешего пути от столицы. Главный неудачник оказался не совсем бездарным, нашлась в нём деловая жилка…

Глава сменился около десяти лет назад и тогда же при секте появился детский приют. Талантливых мальчиков и девочек обучали азам работы с ци и продавали задорого, мене талантливых тоже чему-то обучали и тоже продавали.

Обычная практика. Хорошая и справедливая.

Сюроты получают новый дом, оплачиваемую работу и надежду на будущее. Секта – деньги за посреднические услуги. Богатые кланы – слуг, воспитанных в семье и преданных семье, благодарных за спасение от голода и нищеты.

Но глава секты решил, что грязь деньги не пачкает.

Я недавно “выпила” два снежных лотоса и бесчётное количество целебных трав.

Ци совершенствующихся в тысячу тысяч раз сытнее. Самых талантливых детей перестали продавать кланам, их стали учить по особой методике, превращающей ученика в сладкую конфетку. И продавать не на службу, а… на убой.

– Вей-эр.

– Там какие-то разборки. Я не совсем понял, но точно видел, что глава секты убит.

– Убит? – переспрашиваю я.

Между жизнью и смертью граница зыбкая.

– Его поплам рассекли, – услужливо поясняет Вей-эр. – И нескольких других с ними.

Хм…

– За меня выполнили всю грязную работу?

Я вижу свою выгоду, но и без этого… Детей поглощать нельзя, это слишком мерзко. Настолько мерзко, что я бы даже цыплёнка-феникса спасала.

– Насколько я понял, “Коршуны” не собираются уходить.

Да?

– Кто они такие? Ты назвал их.

Вей-эр пожимает плечами:

– Похожи на группу наёмников или на отряд какой-нибудь секты.

– Как удачно… Сколько мяса…

– Учитель!

Игнорируя укоризненный выкрик Вей-эра, я прибавляю шагу, и меньше, чем через палочку благовоний лес расступается.

Стена, опоясывающая территорию резиденции секты Семи ветров, тянет на декоративную недоделку, но никак не на защитное сооружение. Слишком низкая, слишком тонкая, кое-где видны трещины. За стеной краснеют черепичные крыши одноэтажных построек.

У-бо-го.

Ворота распахнуты настежь, и я беспрепятственно вхожу, пересекаю передний двор. Вей-эр не ошибся, глава секты мёртв, и, скорее всего, ушёл с концами, призраком не остался.

В приёмном зале тоже следы короткого боя, “Семь ветров” не показали ни малейшего сопротивления, их задавили сходу.

Подтверждение моей догадки во внутреннем дворике. Старшие члены секты смирно сидят на коленях. Коршуны – бойцы в чёрном, скрывающие нижние половины лиц за тряпичными полумасками, украшенными иероглифом “коршун” – выгоняют из построек попрятавшихся “семёрок” и сгоняют к остальным на утоптанную тренировочную площадку, а старший коршун вершит нехитрый суд, причём троих он уже признал непричастными.

Хм…

Он прав. Не все знали, что происходит. Одна из младших учениц секты преподавала в приюте каллиграфию и искренне верила, что детей ждёт хорошее будущее в богатых кланах. Кому-то везло, а кому-то… Когда девушку присмотрел покупатель, ни статус ученицы, ни заступничество тёти девушку не спасли. Потеряв племянницу и едва не сойдя с ума от горя и бессилия, облачившись в вечный траур, женщина ушла в горы и поклялась молчать, пока судьба не подарит шанс. И этим шансом для затворницы стала я.

Дождавшись, когда меня заметят, я цыкаю:

– Признаться, услышав, что в моём доме хозяйничают куры, я не поверила. Эй, ощипыши, где столько храбрости взяли? – звонко спрашиваю я.

Кто удивился больше – члены секты или коршуны – судить не берусь.

– Девочка?

– Госпожа Шан, – представляюсь я вымышленным именем. Связывать себя с семьёй Сян я не собираюсь. Можно было бы назваться госпожой Лисой, но ни к чему давать врагам подсказки. Поэтому первое, что пришло в голову – Шан.

– Госпожа-а-а…, – усмехается старший коршун. – Не знаю тебя, дерзкая девочка.

– Она Ся…, – пытается произнести один из стоящих на коленях, но заходится в булькающем кашле.

СюнВей не подвёл.

Коршуны настораживаются.

Я кожей ощущаю, как сгущается напряжение. Случившееся с болтуном коршунам очень не понравилось. И, кажется, они ошибочно считают, что это дело моих рук. Бойцы моментально перетекают в боевое построение клином.

– Какие храбрые цыплята, – подзуживаю я.

Старший коршун совсем по-птичьи наклоняет голову:

– Девочка Шан, ты ищешь смерти?

– Я ищу мяса, и ты им станешь, цыплёнок. Ты будещь сидеть в моей клетке, пока не признаешь меня своей госпожой. Договорились?

Я спрашиваю доброжелательно, но коршун почему-то не соглашается. Почему бы, хм?

Без предупреждения он бьёт.

Цыплёнок неоперившийся…

Я не пытаюсь уклониться. За те мгновения, что я здоровалась с коршунами, я успела развернуть массив третьего ранга. Толку от моего массива нет, без ци он бесполезен. Ци вливает Вей-эр, и ловушка схлопывается, поглощая удар.

– Что?

Массив ярко вспыхивает лёгким голубым светом. Коршун крутит головой, силясь понять, во что вляпался.

– Ты не понимаешь слов? – участливо спрашиваю я. – Цыплёнок, я же тебе объяснила про клетку. Сильный кушает слабого, ага.

Коршуны пытаются прорвать массив, действуют слаженно, но тем и хороши массивы, что грубой силой их пробить крайне сложно, легче подобрать отмычку и взломать. Конечно, если речь о простеньком массиве, как мой. Взломать высокоранговый массив почти нереально.

Я не препятствую коршунам, пускай барахтаются, пускай наслаждаются отчаянием.

Один из тех, кто искал попрятавшихся “семёрок” и не попал в ловушку, выхватывает меч. Я, глядя на его стойку, морщусь. Движение излишне размашистое, да ещё и бок при замахе приоткрывается. Тут уже не учить надо, а переучивать.

Тётушка завела себе пион в горшке, старшая сестрёнка – скорпиона в стеклянной коробке. И только я завела себе стадо людей.

Тьфу!

В прошлом мне такой вояка на один зуб, а сейчас шансов нет у меня. Техника, увы, спасает, но далеко не всегда. Поэтому драться я не собираюсь. Уклониться тоже не пытаюсь – не успею. Я взмахиваю рукой.

Удар наносит не видмый коршунам Вей-эр. “Призрачные когти” оставляют на шее моего противника четыре кровоточащих борозды. Ничего смертельного, просто эффектные царапины. Зачем убивать того, кого уже видишь частью своего хозяйства? Боец отшатывается, хвататется за горло, испуганно пучит глаза.

Вместо того, чтобы осознать разницу между нами, он яростно вскидывает меч:

– Я убью тебя!

И, получив от Вей-эра подножку, кубарем катится мне под ноги.

Я поднимаю меч:

– Этим недоразуменеем? – и на глазах бойца наношу последовательность иероглифов остроты, крепости и точности боя. Своей ци нет, я щедро трачу водные талисманы, благо на плато был изрядный запас, и его я выгребла весь.

Зачаровав меч, с улыбкой возвращаю владельцу.

– Это…, – боевой азарт погас, вояка сражён в самое сердце.

– Эффект временный, – любезно подсказываю я.

В зачарвоании это мой потолок, возня с предметами меня никогда не привлекала. Умение превращать кошельки в бездонные сумки мне бы очень пригодилось, но…

– А…

– Ты сам также можешь. Фокус в том, что ци идёт вместо чернил, а вписать иероглиф нужно не на поверхность, а в структуру меча и насыщать одновременно с начертанием. Попробуй. Почему бы не добавить мечу облегчение веса? Видно, что меч для тебя тяжеловат.

Меня слушают все: и мои ученики, и продолжающие стоять на коленях “семёрки”, и коршуны.

– Госпожа Шан, – подаёт голос старший коршун.

– О? Ты хочешь, чтобы я была твоей госпожой или учителем? Обращайся правильно, цыплёнок. Кстати, почему бы тебе не закончить то, чем ты занимался? Продолжай наводить порядок и отделять виновных от невиновных, массив тебе не мешает. А мне пока, – это уже команда ученикам, – принесите книгу учёта.

– Уважаемая…, – обращение коршун сменил, однако совсем не так, как я советовала.

Трепыхается птичка. Пфф!

– Цыплёнок, ты какой-то непонятливый. Я сказала заняться делом. Клятву верности принесёшь не раньше, чем я закончу с книгой учёта. Будешь упрямиться – скормлю пилюлю подчинения.

В отличии от коршунов мои ученики понятливые, им сто раз повторять не надо, схватывают на лету, как настоящие лисы. Двое вытащили для меня кресло, один сбегал на передний двор, забрал у павшего главы секты ключи – они мертвецу не понадобятся – передал мне, а прежде отыскал и вынес книгу.

Точнее, две книги. В первой учёт хозяйственных расходов – простыни, миски, форма для учеников, бамбуковые палки для тренировок, мешки риса, чернила и прочая муть. Вникнуть придётся, но в целом достаточно поставить грамотного эконома и присматривать, чтобы не чудил.

Вторая книга захватывает с первых строк: я погружаюсь в список доставшегося мне алхимического сырья. Странно, что пилюль упомянуто не так уж и много, и все они, судя по описанию, детские поделки. Ни чистоты, ни достаточной мощи. Алхимической печи в списке вообще нет. Как такое может быть? Да и перечень сырья подозрительно короткий.

Так… А денежная ведомость отдельная, да? Приход и расход ни в “хозяйственной” книге, ни в “алхимической” не упоминаются.

Покончив с чтением, я обвожу взглядом так и стоящих на коленях “семёрок”. И неожиданно пересекаюсь взглядом с миловидной девушкой, одетой в ученическую форму. Если бы не уродливый жёлтый шрам, ветвящийся от глаза до подбородка, она была бы красавицей. Девушка смотрит прямо, без страха, с любопытством. И любопытство подкупает. Девочка выражением живого интереса напоминает мою младшую сестрёнку.

Я перевожу взгляд дальше.

Старший коршун не подвёл, виновных отбраковал, а тот, которому я меч зачаровала, отправил виновных на перерождение.

Затворница забилась в угол и ревёт…

– Как успехи в освобождении из клетки, цыплёнок? Девочка, как тебя зовут?

– ФенЖун, госпожа Шан.

Повинуясь моему жесту, девочка послушно поднимается, подходит. Она бы могла остаться стоять, но она опускается на колени, причём проделывает это излучая спокойное чувство собственного достоинства.

Я подушечкой указательного пальца касаюсь её подбородка, заставляю поднять голову, принюхиваюсь.

– ФенЖун, ты нарочно смазываешь шрам ядом?

– Да, госпожа Шан. Я и шрам сделала, и волосы покрасила. Иначе я тоже понравлюсь пожирателям. Мою названную сестру…, – девочка начинает звонко, а заканчивает с трудом, давится каждым словом.

Я её останавливаю.

– Хочешь уйти? Денег я тебе дам, – из казны секты.

Не думаю, что девочка захочет, и она не подводит:

– Мне некуда идти, госпожа Шан. Пожалуйста, позаботьтесь обо мне, госпожа Шан.

Всем девочка хороша, но имя… отвратительное.

Фен означает феникс.

– Я дарю тебе новое имя, ученица. Отныне ты ЮЖун.

– Учитель! – рядом возникает взвлнованный СюнВей.

Традиция смены имени одинакова, что в стране Лунь, что в империи Ю, вспомнив которую я и дала девочке имя.

Кстати, ЮЖун сдерживает крик. Стиснув пальцы, она заставляет себя остаться на месте, рядом с напугавшим её призраком, чем вызывает у меня прилив уважения. Не зря я обратила на неё внимание, не зря.

– ЮВей. Все, кто последуют за мной, получают имя Ю.

– Благодарю, учитель, – кланяется Вей-эр.

– А-Жун, сходи к воротам и сними табличку “Семи ветров”, потом принеси мне дощечку, красную тушь. Я лично напишу новое название. Дом Огня. Цыплёнок в клетке, твоё время вышло.

Коршун, которому я зачаровала меч, воинственно вскидывается, но тотчас сдувается, как проткнутая когтем рыба-шар.

Я неопределённо хмыкаю.

Что на моей родине, что здесь, в стране Лунь, прежде всего уважают силу. Да, я схитрила. И что? Хитрость тоже оружие, острее самого острого меча.

– Госпожа Шан, вот-вот должен прибыть пожиратель. У нас заказ на него.

– То есть вы наёмники?

– Господин Цзи МинХуа похитил дочь торговца шёлком. Девушка не только обладала красотой, но и в свои шестнадцать прорвадась на третью ступень. Торговец бросился к страже за защитой, однако дело вывернули так, будто девушка не отличалась чистотой и добродетельным поведением, и добровольно прыгнула в карету господина. Три дня спустя её тело нашли в одном из притонов Весеннего квартала. В ужасающем состоянии. Торговец нанял нас восстановить справедливость. Вы ведь поддержите нас, госпожа Шан?

Сколько слов…

– Нет, не выпущу, – хмыкаю я. – Кстати, почему вы сюда пришли, а не по дороге, например, восстановили справедливость?

Коршун пожимает плечами:

– Мы все, в отряде, когда-то были беспризорными сиротами, и половина из нас попали в приют при храме. Нам повезло, что нас купили как будущих слуг и воспитали как воинов.

– Вы не служите воспитавшему вас клану? – предатели мне не нужны.

– Клана больше нет. Когда всё случилось, наш отряд выполнял задание далеко от столицы.

– Неплохо, – киваю я. – А-Жун, подожди снимать табличку, а вы, – киваю я “семёркам”, – приготовьте к приезду гостя передний двор.

Кровь на полу и стенах господину Цзи не понравится…

Ответ слаженный, энергичный:

– Да, госпожа!

Я иду проверенным путём: раскидываю в переднем дворе массивы, причём пятиранговые. Опыт подсказывает, что пожиратель меня неприятно удивит. А ещё тот же опыт подсказывает, что, возможно, наёмники не столько благородно спасали сирот, сколько собирались напасть на пожирателя, когда он занят жертвой, увлечён, расслаблен, не готов к атаке. Но это лишь подозрения… Убийство главы секты версию вроде бы опровергает. Или нет, ведь убийство могло произойти случайно, не по плану. С планами такое бывает…

По-хорошему, даже пятиранговый массив маловат. То, что коршуны никак не могут вырваться из трёхрангового, ни о чём не говорит. Не очень-то они и пытаются. Думаю, нашли лазейку и готовятся вырваться в самый не подходящий для меня момент.

Гость появляется через час, когда солнце нижней кромкой касается макушек далёких елей. Он подъезжает открыто, в карете с иероглифом “Цзи”.

Встретить его некому…

Возница, горбя спину, распахивает дверцу кареты.

Первой появляется обутая в расшитый золотой нитью бархатный башмак. Господин не утруждает себя уступкой и стопой опирается на колето возницы. Тяжело спустившись, он позволяет высунувшейся из кареты тонкокостной, болезненно-худой служанке протереть обильный пот, выступивший на лбу и бычьей шее. Служанка комплекцией напоминает меня в первые дни восстановления души, сейчас-то я мясом обрасла.

Жирный. Прибывший господин не похож на человека. Передо мной, затянутая в лучшие ткани гора трясущегося желе.

Я мысленно цыкаю.

За редчайшим исключением совершенствующиеся не бывают полными просто потому что ци оздоравливает.

Прибывший господин глубоко болен. Путь поглощения чужой ци соблазняет иллюзорной простотой. Пожиратели быстро набирают силу, поднимаются ступень за ступенью. И не задумываются об очевидном.

Взять к примеру тот же снежный лотос. Если бы следом за лотосом, я поглотила весьма полезный для меридианов лавовый цветок, я бы впала в кому. В лучшем случае. В худшем – умерла, не приходя в сознание. Чистая ци течёт в окружающем пространстве, и её приходится собирать по капле. Из цветка можно получить живительный глоток, однако этот глоток будет неизбежно нести в себе отпечаток сущности растения. Из разумного – тысячу глотков. Но кто сказал, что суть жертвы совместима с твоей сутью? И не стоит забывать, что вместе с ци и отпечатком жертвы ты получаешь и отголоски её страданий, боли, ненависти, предсмертных проклятий. Пожиратели упиваются лёгкостью и обманчиво верят в грядущее бессмертие. Нет. Однажды они просто лопаются и обнажают своё насквозь прогнившее нутро.

Господин Цзи корчит рожу, пытаясь изобразить смесь гнева и высокомерия. Ему явно не нравится, что до сих пор из ворот не вышел никто.

– Господин, опасность!

– Защитите господина!

Миг, и пожиратель в кольце теневых стражей. Было бы наивно думать, что он прибудет без охраны. Я их ждала, массивы готовила как раз с расчётом на теневую охрану.

Только не дошёл господин до моих массивов.

– Что это значит? – визгливо спрашивает он. В голосе чудятся нотки испуга.

Неужели первое в его жизни покушение?

– Господин, впереди ловушка.

Я пытаюсь из укрытия раскинуть массив первого ранга, самый простой. Ближайший из стражей замечает формирование и успевает ударить по земле до того, как я закончу, ломает массив.

– Массивы!

– Убейте мастера массивов!

Как коршуны собирались сражаться с этими умельцами? Задавить числом? Я бы поставила на стражей пожирателя.

У меня проблемы…

– Сегодня умрёт не мастер массивов. Сегодня умрёт свинья.

Я в ужасе поворачиваю голову. Заче-е-ем?! На порог вышла затворница. Она стоит открыто, без защиты. Взгляд безумный и такой же безумный смех. Она раскидывает руки, и ветер треплет её белоснежные траурные одеяния. Она успела переодеться? Её дорожная одежда пропылилась.

Один из стражей бросает метательный кинжал.

Вей-эр сбивает его “призрачными когтями”. И тем самым выдаёт своё местоположения. Страж атакует мгновенно. К счастью, страж совершает ошибку – рассчитывает, что противник живой человек, такой же теневой невидимка. Вей-эр отступает без ущерба.

– Он где-то здесь.

Противники мне не по зубам. Самое верное решение – позволить им уйти.

– Сегодня ты отправишься в ад, – хохочет затворница.

Кажется, она окончательно тронулась умом. Этот Цзи МинХуа и есть виновник гибели её племянницы? Вряд ли…

Я не успеваю понять, что она с собой делает. Она падает замертво, но из её тела бьёт багрово-чёрная молния. Если честно, впервые вижу такую технику. Даже близко не представляю, чем это может быть.

Молния предназначена пожирателю.

Теневой страж закрывает хозяина собой, принимает удар, гибнет вместо Цзи МинХуа.

– Вей-эр, – шёпотом командую я.

Пока стражи отвлекались на затворницу, я смогла развернуть массив.

– Вижу мастера!

Из земли вырываются ледяные иглы.

Ха-а?!

Теневые стражи легко уклоняются. Я рассчитывала нанести удар по пожирателю, но иглы не пробивают подошву бархатных ботинок.

Ко мне, размазавшись в пространстве, бросаются сразу двое.

– Учитель! – “призрачные когти” Вей-эра не пробивают защиты, которой тени успели закрыться.

У меня меньше половины ци.

Я обманчиво начинаю разворачивать следующий массив. Один из бойцов отвлёкся на Вей-эра, второй атакует. Я успеваю подумать, что выбор правильный – он ударит раньше, чем я успею захлопнуть ловушку. Но моя цель не выстроить массив, а всего лишь заставить ослабить контроль над коконом ци, защита расползается. И в открывшуюся брешь я наношу стремительный встречный удар, трачу ци до последней капли. Я опережаю на доли мгновения.

Пожиратель явился под защитой четвёрки теневиков. Судя по стойке, в которую встал возница, слуга тоже чего-то стоит. И про служанку не стоит забывать. Болезненный вид – одно, а реальное положение дел – другое.

Пожиратель лишился двоих бойцов.

Но всё ещё ничего не понял:

– Возьмите её живой, – вальяжно приказывает он.

Спасибо, мне будет легче.

– Вей-эр, уйди.

– Но…

Узнаю себя.

– Уйди, – я подкрепляю слова ментальным приказом, посланном через нашу с Вей-эром учительскую связь.

Теневик, осознав, что перед ним призрак, развеет Вей-эра один ударом.

Мне следовало приберечь хоть один снежный лотос…

Я торопливо тяну ци из припасённой целебной травки, одновременно делаю то, чего от меня не ждут. Теневик считает меня мастером массивов, а я ухожу в тень. Меня хватает всего на шаг, зато уже из тени я сжимаю пальцы, и по горлу бойца проходят мои любимые “призрачные когти”.

Остался один.

– Мой господин, уходим, – просит последний боец.

Пожиратель в ответ зло отталкивает его, тяжело ступает вперёд.

– Н-на!

Кулак окутывает багрово-чёрное марево. Чёрные прожилки копошатся враздувшемся световом шаре будто жирные личинки.

Если меня хоть краем зацепит, мне конец.

Пожиратель выбрасывает руку, и страшный шар устремляется ко мне, причём разматывая за собой такой же червивый хвост. Это не единичная атака?! По виду – энергетический кнут с утяжелённым концом. Кнут, которым пожиратель будет бить раз за разом.

От первого удара я уклоняюсь.

И попадаю прямиком на возницу, слаженно сработавшим со своим господином.

Бок безобидно колет, и тотчас становится горячо и мокро. Я лопатками чую шар, он влетит в середину спины.

Нет!

Рывок вперёд, я буквально нанизываюсь на лезвие кинжала. Не важно! Раненая, я смогу продолжать. Убитая – нет.

Я обнимаю возницу, обвиваюсь вокруг его тела, как змея вокруг дерева, проскальзываю под руку и разжимаю объятия. Прикрывая бок ладонью, я пячусь.

Пожиратель не успел. Шар, летевший точно в меня, врезался в возницу, и… Чёрные прожилки взбухают, рвут плоть и одновременно иссушают – хвост шара вспыхивает ярче, тёмный багрянец изнутри подсвечивается алым. Уверена, я вижу, как к пожирателю течёт сила.

А значит, одна рука пожирателя скована…

Хах, нет. Он отбрасывает хвост, и шар взрывается, разлетается тысячей молний. К счастью, меня по-прежнему прикрывает тело возницы.

– Мой господин!

– Она ранена, вперёд.

– Мой господин.

– Может быть, ты хочешь стать обеденным блюдом вместо неё, страж?

Чем он его держит? Клятвой? Дргих вариантов в голову не приходит. Чем бы ни держал…

Я зажимаю рану, но кровь продолжает течь.

Я потратила все свои козыри. Без помощи Вей-эра я не смогу воспользоваться массивом. Мне бы хоть пару ударов сердца передохнуть, но противник слишком опытный, чтобы подарить передышку, и страж размазывается в пространстве.

Меня спасает прошлый опыт. Я отступаю не туда, куда он ожидает.

– Учитель!

Куда?! Я же запретила лезть всем ученика, кроме Вей-эра. До тех пор, пока бестелесность была его защитой.

Обмен ударами, я получаю разрез через всё предплечье. Страж ходит от моей атаки без царапинки. Я проигрываю. Дыхание сбилось, пульс частит.

– Дожимай! – азартно требует пожиратель. – Н-на!

С его пальцев срывается клякса.

Припав на колено, я пропускаю её над собой. Шагнув через тень, боец оказывается вплотную ко мне, смыкает на шее пальцы. Он такой предсказуемый… У меня нет сил, чтобы уклониться или тем более атаковать.

Точность не требует ци.

В тот миг, когда он вышел, я погрузила в тень всего лишь пальцы, кисть. Отправила водный талисман противнику приямиком в рот. Как карамельку.

Вода хлещет наружу, заполняет желудок, лёгкие. Целая бочка воды…

Я с трудом выпрямляюсь. Я слабею не только из-того, что затянувшийся бой выматывает, но и из-за кровопотери. Но мне важно встретить пожирателя, крепко стоя на ногах, с гордо поднятой головой и бесконечной насмешкой.

– Учитель!

– Я в порядке, – лгу я. – Прочь.

Мои ученики мне ничем не помогут. “Призрачные когти” освоили все, но два шага – это ни о чём. Им нельзя подходить к пожирателю, он их размажет.

Или нет…

Снова багрово-чёрное марево. Этот кнут – его любимый приём?

– Н-на!

Шар больше прежнего.

Я смещаюсь в сторону, пропускаю шар мимо. Пожиратель запустил его с таким расчётом, чтобы обвить энергетический кнут вокруг моей талии. Расчёт срабатывает.

Отняв ладонь от раны, я провожаю шар брызгами. Несколько капель крови, заряженной иероглифом проявления сути, впитываются в шар. Кнут поглощает всё подряд, без фильтров. Втягивает всю доступную силу и передаёт хозяину.

Как победить? Использовать преимущество врага против него самого.

Проглотив угощение, пожиратель давится.

Кнут почти обвивается вокруг моей талии. Расстояния остаётся на палец, когда кнут распадается на багровые ошмётки тумана. Сам пожиратель хватается за сердце, пучит глаза.

Проявление сути работает как надо. Голоса бесчисленных жертв наливаются силой. Не моей. Я дала лишь каплю, но эта капля стала мостиком между жертвами и силой пожирателя.

Он лопается, как переспевший давно загнивший труп. В пожирателе не осталось ничего человеческого. Нет ни крови, ни костей. Траву заливает сизо-бурой слизью, воняющей тухлятиной.

– Учитель?

– Никогда не боялась побеждать противников сильнее меня.

В голове шумит, я опускаюсь на колено.

Сознание мутиться.

Надо обязательно остановиться кровь. Среди моих учеников целителей нет, и вряд ли они найдутся среди коршунов. Мне нельзя засыпать. Я противлюсь усталости.

Глаза закрываются.

– Учитель, – я узнаю голос ЮЖун. – Коршуны ломают ваш массив.

Моя самоуверенность вновь сыграла со мной злую шутку, да? Почему даже смерть не сделала меня умнее?

Глаза закрылись. Кажется, будто веки не просто тяжёлые, их намертво пришили.

Земля уходит из-под ног.

– Коршуны освободились? – взволнованно спрашивает Южун.

Ответ Вей-эра я уже не слышу.

Глава 6

Планы придётся поменять. Снова.

Не полностью очнувшись, я думаю лишь о том, что против меня будто сама судьба играет. Я всего-то хочу добраться сперва до моей человеческой мамы, а затем до моей настоящей семьи – до лис. Восстановлюсь, верну свои роскошные хвосты… Между прочим, самая важная часть тела. Разве что, самая важная после головы. Я бы руку на хвост обменяла. А вместо обмена судьба раз за разом тыкает меня носом в мою слабость.

Я не только до лис не доберусь. Будучи слабой калекой, я и человеческой маме помочь не смогу, наоборот, гирей повисну на её шее.

Справилась бы я с пожирателем, если бы не Вей-эр? Если бы не затворница? Если бы сам пожиратель не подставлися?

Мне нужна сила. Личная сила и сила преданных мне учеников.

– Учитель?

– М-м-м? ЮЖун?

– Я боялась, вы не проснётесь, учитель!

Голос и впремь звенит тревогой.

Приятно…

– Всего лишь царапина, – фыркаю я, пытаюсь приподняться и охаю от боли.

Бравада пустая. Раньше я бы заживила рану ци, но сейчас об этом и думать нечего.

Если бы не ЮЖун, я бы померла от кровопотери… Это вель Южун меня перебинтовала, да?

Я осматриваюсь.

Меня перенесли во внутренний двор, уложили на покрывало и даже про подушку вспомнили. Давящая повязка остановила кровь.

Та-ак…

Коршуны продолжают взламывать массив, и весьма близки к успеху. Думаю, за пару благовонных палочек управятся.

– ЮЖун, почему в книге учёта не упоминались алхимические печи?

Коршуны ослабляют напор, явно прислушиваются к разговору.

– Учитель, потому что у “Семи ветров” не было печей. У “Семи ветров” не было своего алхимика.

– Убогая секта, да.

Нормальная связываться с пожирателями не станет.

– Легче встретить девятихвостую лису, чем алхимика, – улыбается Южун.

– А?

– Поговорка такая, – поясняет Вей-эр. – Учитель, ваши коршуны пытаются удрать.

– Учитель, в кабинете главы есть печь, но я не знаю, настоящая она или поддельная, для украшения комнаты.

– Неси. А кроме печи…

Я перечисляю травы, которые видела в книге учёта или собрала в Долине тысячи целебных трав. Едва я заканчиваю говорить, ЮЖун уносится выполнять поручение. Неужели запомнила с первого раза? Многообещающая девушка. Хоть и человек.

Ничего, я из неё лису сделаю.

Я глубоко вдыхаю и морщусь от гнилостного привкуса, принесённого от ворот слабым ветерком.

– Лошадей забрали? – спрашиваю я, не обращаясь ни к кому конкретно. – Что со служанкой? И иероглиф “Цзи” на моей карете тоже лишний.

– Уважаемая, семья Цзи вас не простит, – хмыкает старший коршун, забросив борьбу с массивом. Стоит, руки на груди скрестил, разговаривает сверху вниз.

Пфф!

– Они настолько бедные, что обидятся из-за какого-то ящика на колёсах? – спрашиваю я с таким видом, словно мне интересно.

– Вашей самоуверенности позавидует даже император Лунь.

Пфф!

– Император съедобный? Вкусный? Цыплёнок, квохчущий о самоуверенности из клетки, скажи, как ты собирался справиться с теневиками пожирателя? В отличии от тебя, они меня озадачили.

– Мы приготовили пару хитростей.

– И кто из нас по-настоящему самоуверенный? – хмыкаю я. – Продолжай в том же духе, цыплёнок, и скоро взломаешь массив.

Бок отзывается болью, и я прикрываю глаза.

Жёсткая подушка скорее создаёт неудобства, чем поддерживает спину. Сквозь одеяло ощущаются все неровности тренировочной площадки. От тянущей от ворот вони тошнит. Хоть бы сообразили засыпать лужу слизи, в которую развалился пожиратель, столетней безременкой, мы её с запасом насобирали.

Место для тренировочной площадки выбрано не случайно, я улавливаю поток ци, и черпаю из него энергию, восполняя затраты.

ЮЖун я узнаю по мягким шагам.

Я поднимаю веки. На плече девушка тащит пушистый мешок, а в руках – круглый горшочек неприметного землисто-бурого цвета. ЮЖун почтительно передаёт его мне, и я ощущаю приятную тяжесть. Наощупь стенки шероховатые. Я провожу пальцем по окружности горловины и на пробу запускаю в горшок пару капель ци.

– Да, ЮЖун, это печь.

Сделанная безруким учеником не менее безрукого мастера.

Но другой нет, так что годится. Лишь бы не развалилась в процессе.

Для первой пилюли пойдут травки моего сбора, я забрасываю их в печь не глядя, в качестве я уверена. Потратив очередной водный талисман, я направляю ци в печь и одновременно проваливаюсь в транс, чтобы контролировать потоки, и взять у целебных трав нужные мне свойства.

Травы плавятся в потоках ци, отдают накопленную энергию, отдают свою суть. Мастера, прославившиеся многомудрыми трактатами со мной не согласятся, но мне всегда казалось, что в невидимом огне печи травы не гибнут, а буквально перрождаются в новую, созданную разумом форму – в пилюли.

Чем-то похоже на перерождение фениксов. Когда дурной цыплёнок рассказывал, что искусство алхимии было украдено у его клана тысячу тысяч лет назад, звучало достоверно. Опять на ум пришёл, р-р-р-р! Я выпадаю из транса.

– Что, не получилось? – насмешливо спрашивает коршун, напрашиваясь на принудительное ощипание перьев.

Правда, у него их нет… Но это как раз с помощью пилюль поправимо. Сперва заставлю волосы смениться перьями, а затем ощиплю. Буду дёргать не торопясь, по пёрышку, чтобы ощутил мою заботу во всей полноте.

Я наклоняю печь и вытряхиваю на ладонь три бледно-зелёных шарика с изумрудными вкраплениями, выделываясь – ничего не могу с собой поделать – демонстративной подкидываю на ладони, цыкаю.

– Госпожа Шан, вы действительно мастер алхимии?

– Ты узнаешь об этом, когда я накормлю тебя пилюлей подчинения собственного изготовления.

Даже в империи Ю, где алхимики не были также редки, как лисы, пойти под руку мастера считалось большой удачей.

Поэтому, игнорируя боль, я разматываю повязку. ЮЖун шумно вдыхает при виде вновь побежавшего алого ручейка. Я позволяю людям увидеть мою рану, оценить. И отправляю в рот одну пилюлю.

По телу растекается тепло. Через три удара сердца тепло концентрируется в боку. Края разреза наливаются зеленоватым светом. Рану скрывает зелёный туман. Продержавшись пять ударов сердца, он развеивается, и открывает гладкую кожу, испачканную корочками подсохшей крови. Корочки легко отколупываются ногтями, облетают. На коже даже шрама не осталось.

– Невероятно!

Я бросаю взгляд на говорящего. Один из “семёрок”.

– На самом деле ничего особенного, – и я говорю правду, не кокетничаю.

Кажется, со мной не согласны, но у них ещё будет время убедиться.

Я вытряхиваю из печи остатки трав, протираю внутреннюю поверхность. На подушечках пальцев остаётся колючий бурый порошок. ЮЖун с готовностью протягивает шёлковый платок. Её личный?

Старший коршун окончательно бросил попытки освободиться и внимательно наблюдает за мной. Я дарю ему насмешливую улыбку. Если я правильно поняла, изначально он собирался не только выполнить заказ и спасти сирот, но и прибрать к рукам “Семь ветров”, захватить секту, как захватила я. Так почему бы не пойти на службу к госпоже алхимику?

Чтобы нанять коршунов, хватило сбережений столичного торговца шёлком. Не бедняк, но и не богач, раз дочь была без охраны теневиков. Допустим, он выгреб всё до последней монетки и даже влез в долги. Не думаю, что полученного коршунами гонорара хватит хотя бы на половинку качественной пилюли. На пяток мусорных – да.

Со мной им выгодно.

Мне с ними… В будущем – да. В будущем они станут моей маленькой смертоносной армией.

Но пока что я цепляю их себе на загривок как кровососущих блох.

– ЮЖун, где табличка? Моя резиденция называется Дом Огня.

– Сей миг, учитель!

Вычистив печь, я отбрасываю почерневший, словно в саже изгвазданный платок и тут же кладу в печь травки для следующий порции. Пилюли подчинения – это не столько название, сколько классификация по действию. Есть разные рецепты, с разными эффектами, разной мощностью, разным сроком действия. И даже с разным принципом действия. Одни пилюли подчинения уничтожают волю, другие вызывают острую симпатию и желание угодить, третьи… Множество вариантов, и я знаю далеко не все.

Я сделаю простенькие пилюли – так легче, быстрее. То, что я заживила рану, не значит, что мне не нужен отдых.

Чарующий плющ пойдёт в основу.

– ЮЖун, это что? – я поднимаю растение за стебель.

Листья подвяли, закрутились по краям, корешки тоже подсыхают. Это уже не драгоценное сырьё для ещё более драгоценной пилюли, это мусор.

– Простите, учитель. В хранилище семь чарующих плющей, и этот лучший.

– Ха…

Так бы и сказала, что чарующего плюща нет, как, подозреваю, нет и всего остального, что я нашла в списках учёта. Тьфу. Я чувствую себя обкраденной.

– Учитель?

В долгих походах не всегда можно создать подходящие условия для добытых растений. Один из способов…

Травы, которые я уже бросила в печь, я вытаскиваю, откладываю в сторону. Мне понадобятся мои лечебные травки. И чарующий плющ, такой же убогий, как хранившая его секта.

У растений, не считая некоторых порождений Бездны, нет пасти, и, соответственно, скормить чарующему плющу лечебную пилюлю не получится при всём желании. Но можно поступить иначе. Плющ отправляется в печь вместе с целебными травами, и я заставляю его парить в потоках ци, а целебные травы не сплавляю в волшебный шарик, а направляю их силу прямиком в плющ.

Когда я его вынимаю и отряхиваю от бурого порошка, от вялости и пожухлости не остаётся и следа. Стебель утолщился, корни покрылись нежным пушком, а листья и вовсе радуют мясистой сочностью.

Я восстанавливаю буравку зубчатую и мелс пегий.

Для пилюли подчинения всё готово. Я бросаю взгляд на старшего коршуна. До него дошло, что насчёт пилюль я не шучу.

– Госпожа Шан!

Нет-нет, цыплёночек, поздно. Я тебя… съем.

– М-м-м?

Я погружаюсь в транс и направляю потоки ци в печь.

Время для меня замирает. Я концентрируюсь на потоках и только на потоках Печь раскаляется, я начинаю ощущать сопротивление керамики. Неужели она настолько убогая, а? Ци, ведомая моей волей, течёт всё быстрее, растения сплавляются, полностью преображаются.

Печь даёт глубокую трещину.

Я заставляю энергию продолжать вращение, я закручиваю потоки, сворачиваю в плотные шарики размером с вишню каждый.

Трещина расширяется.

Я выхожу из транса.

– Мда.

– Что, не получилось? – если раньше старший коршун насмехался, то теперь спрашивает с надеждой.

Я достаю пилюли и одну показываю, зажав в пальцах. У меня получилось всего четыре пилюли. Сырья хватало на большее, напора не выдержала печь. Она теперь не годна даже в качестве украшения – слишком уродливая. У бывшего главы “семёрок” отвратительный вкус.

– Открывай клюв, цыплёнок. Время глотать червячка.

– Госпожа Шан, отряд коршнов готов принести вам клятву верности. Пожалуйста, не расходуйте пилюли.

– Думаешь?

Я смутно представляю, как заставить его проглотить пилюлю. Он же отбиваться будет, а у меня в голове шумит и в ногах слабость.

Правильнее будет позволить ему меня уговорить.

– Госпожа Шан, – старший коршун преклоняет колени, – позаботьтесь обо мне и моём отряде.

Уговаривать он не стал.

Ладно…

Я принимаю клятву и мстительно предлагаю взломать массив самостоятельно. В качестве тренировки.

ЮЖун подаёт мне, наконец, табличку, кисть и краску. Я вывожу иероглифы небрежным летящим стилем, добавляю каплю ци, чтобы закрепить надпись.

– Служанку увели, лошадей забрали, иероглиф “Цзи” с вашей кареты убрали, учитель, – отчитывается ЮЖун.

С коршунами разобралась, с “семёрками” разобралась…

Я поднимаюсь, выхожу к воротам. Но не для того, чтобы понаблюдать, как ученики будут менять табличку. И не лишний раз вдохнуть вонь от лужи.