Сомали: Чёрный пират

Размер шрифта:   13
Сомали: Чёрный пират

Глава 1. Африканский суд и тюрьма

Фарах Рабле – сын местного бизнесмена, поднявшегося на торговле бананами и апельсинами – сидел рядом с безвольно лежащим негром со странным именем Бинго. Эта фамилия здорово напоминала стёб.

Рабле обучался на врача в Европе, точнее во Франции, выбрав своей специализацией лечебную терапию. По окончании учёбы он надеялся занять достойное место в Джибути и получить обширную практику, но не случилось.

Ещё в годы учёбы Фарах пристрастился ко многим вещам, о которых обычный негр понятия не имел. «Бинго!» – этот возглас часто звучал в казино, где молодой африканский студент безнадёжно мечтал выиграть у игрового автомата, именуемого в народе не иначе как одноруким бандитом. И означал этот радостный вопль удачу, победу. Однако сейчас его сосед по камере отнюдь не выглядел победителем.

Да и судьба самого Фараха висела на волоске… Угораздило же его связаться с Народным движением освобождения! И вот он арестован и ждёт суда. Не помогли ни связи родителей, ни деньги. Потому как в борьбе за власть судьба рядовых солдат революции (а проще говоря обычных «пешек») мало волнует тех, кто по головам идёт к своей цели. Вот он и сидел сейчас в тюрьме, ожидая приговора суда. Поговорить оказалось не с кем, единственный, кто показался ему достойным уважения, был Башир Бинго. Остальные просто…

Скоро суд. Прождав неделю, Фарах с удивлением узнал, что суд над ним и Бинго состоится в один день, и судить их будет один и тот же судья. Что это, как не счастливое совпадение?! Ведь он сколько раз желал, чтобы они держались вместе. Рабле чувствовал, что только рядом с этим необычным парнем сможет выжить здесь.

– Бинго, а ты откуда? – решился он спросить, когда тот наконец-то очнулся.

Но вместо ответа, Бинго буркнул:

– Мою пайку забери, а то у меня уже от голода живот к спине прилип.

– Да, конечно, – Фарах не посмел возразить этому странному и страшному человеку.

И когда принесли еду, передавая через окошко двери железные миски, Рабле подошёл к раздаче и робко попросил пайку на Бинго.

– Пусть сам берёт, – ответил ему охранник.

– Эй, ты! – с лежанки раздался негромкий голос Бинго, и царивший шум мгновенно стих, так что можно было услышать, как чавкают в соседней камере получившие свою пайку арестанты. – Если я сейчас встану, то ты завтра сдохнешь, понял?

Лицо колдуна исказила гримаса ненависти, превращаясь в уродливую маску какого-то древнего демона. И Бинго, не удовлетворившись этим предупреждением, что-то неразборчиво забормотал.

Никто ничего не понял, но все сокамерники отшатнулись, прильнув к стенам и мимикрируя под кладку от греха подальше. Раздатчик посерел, хлопнул половником по железной миске и наполнил её до краёв.

Рабле поправил очки на изможденном лице, взял миску в руки, схватил ложку и отнёс всё на кровать к Бинго. Сам Рабле представлял собой худосочного типа с довольно приятными чертами лица и густыми чёрными волосами. Признаком ума у него являлись очки, но он и вправду обладал довольно хорошим интеллектом и освоил профессию врача в числе первых среди своих товарищей.

С этого времени Рабле окончательно решил держаться поближе к странному негру, которого боялись все в камере, а охранники опасливо косились и предпочитали не связываться. Хотя, казалось бы, чем мог им угрожать избитый и измочаленный пытками обычный негр? Но факт есть факт.

Бинго поел, потом аккуратно отрыгнул в кулак и откинулся на куцую подушку.

– Что ты у меня спрашивал?

– А ты откуда? – повторил свой вопрос Рабле.

– Из Сомали.

– А из какого клана? – с затаённым ожиданием спросил он.

– Роду-племени я дир, а принадлежу к клану исса. Да мне, собственно, наплевать к какому клану я вообще принадлежу, – неожиданно разозлился Бинго. – Клану плевать на меня, а мне плевать на клан, так что всё по-честному. У нас с ним паритет. Он мне ничего не должен, а я ему.

– Но как же так?

– А вот так. Ладно, а теперь ты расскажи: как сюда попал? Что-то мне подсказывает, что за убийство…

– Что?! – Рабле на минуту подавился словами от возмущения, но посмотрел в смеющиеся глаза Бинго и всё понял.

– Я политический, – грустно поведал он Бинго. Реакция его нового, как он полагал, друга оказалась непредсказуемой.

– Политический?! Ой, не могу, ты что Троцкий или Ленин?

– Кто такой Ленин?

– Ты ж во Франции учился?

– И что? Я не знаю, кто такой Ленин.

– Ну, это вождь мирового пролетариата. Во всяком случае, по мнению русских и китайцев.

– Нет, не слышал я о таком вожде.

– Ладно, не слышал и не слышал, забей! Я понял, кто ты. Против режима боролся?

– Нет, не боролся, просто выступил против пыток в своей стране и вот загремел сюда, даже родители не смогли мне помочь, а они очень влиятельные. Меня и самого здесь уже пытали, но больше для острастки, чем по необходимости. Я же ничего не сделал и не знаю.

При слове «пытали» лицо Бинго вновь чудовищно исказилось, и тесную камеру буквально затопила такая волна звериной ненависти, что Рабле невольно отшатнулся. Ему стало страшно, казалось, перед ним сидел не человек, а дикий зверь. Очень жестокий и циничный зверь. Через пару минут маска жестокости сползла с лица Бинго, и он хриплым, ещё клокочущим от гнева голосом сказал:

– Ты правильно сделал. Молодец. Уважаю. Если будешь держаться меня, то выживешь. Чувствую, нам обоим впаяют на полную катушку, а сидеть в тюрьме у меня нет никакого желания. И уж точно не десяток лет.

– Не знаю, но я уже не надеюсь на лучшее.

– Я тоже, но будем ждать суда. А там что-нибудь придумаем.

С этого времени они действительно сблизились, подолгу разговаривали, не особо общаясь с остальными сокамерниками. Правда, другие порой тоже добивались внимания и даже получали его, отчего потом старались не приближаться. Бинго очень быстро навёл порядок, не давая спать одному из самых наглых. Но зато отныне в их камере все получали свою пайку еды согласно установленным порциям. В других же камерах царил форменный закон джунглей: кто сильнее – тот и прав.

Перед судом Бинго и Рабле перевели в другую камеру, где на десяти вдрызг разбитых топчанах ютились двадцать злых и не выспавшихся негров.

***

Я мрачно огляделся. Новая камера напоминала банку со шпротами. Из моей бывшей сюда перевели только меня и моего нового товарища Фараха. Но на него надежды не было. Чего взять с доктора?

– Кто тут старший камеры?

Вопрос завис в воздухе. Очевидно, из-за постоянной текучки костяк не сформировался, каждый сам по себе. Это хорошо: меньше препятствий.

– Короче, теперь я старший камеры, и вы все будете поступать так, как я вам скажу. Первым делом мы наведём здесь порядок и решим, кто и когда будет спать, раз уж топчанов тут оказалось всего десять.

– Э, а ты кто такой вообще? – весьма колоритно жестикулируя, обратился ко мне чёрномазый урка, вальяжно развалившийся на более или менее целом топчане.

Видимо я немного ошибся: нашлась и тут тройка тех, кто держался вместе и временами наводил здесь шороху, отбирая пайку или сгоняя с мест более слабых. И сейчас один из них громко возмущался попыткой переворота, а двое других изображали рассерженных животных, молча бычась на меня исподлобья.

– Э, слышь, парниша, – усмехнулся я. – А ты что такой храбрый? Давно в зубы не получал?

Негр на секунду завис.

– Э, а ты видно получал?

– Получал и тебе отвалю. Иди сюда.

– Чё ты сказал? – и троица, решительно раздвинув толпу, клином направилась в нашу сторону.

Фарах тут же забился за мою спину и попытался съёжиться, чтобы стать меньше. Я же с улыбкой смотрел на разбегающихся по углам негров и на приближающуюся троицу. Дальнейшее происходило столь стремительно, что оказалось полной неожиданностью для всех: одним молниеносным движением я вдруг прыгнул на главаря, свалив его на пол. Тот даже не успел сгруппироваться, впечатавшись в пол под двойным весом наших тел, как его и так довольно широкий африканский нос расплющился ещё сильнее, встретившись с моим кулаком.

Негр попался нехилый и попытался сбросить моё тело с себя, но я прижал его горло к полу локтем, надавливая изо всех сил и не обращая внимания на удары по своей голове от его прихвостней.

Добившись того, что главарь наконец-то отключился, я развернулся и, дёрнув ногой в обманном движении, заставил одного из подельников главаря сместить упор на вторую ногу, под которую тут же провёл обычную подсечку, опрокинув врага на пол. Повернулся в сторону третьего и увидел лишь летящую в меня грязную пятку! Мой нос взорвался жгучей болью, из глаз вышибло слезы, сквозь которые успел заметить, как веером брызнула из носа кровь. Сука!

Стараясь как можно быстрее встать, я поднялся на колено и получил следующий удар. Целились в солнечное сплетение, я выдержал этот не самый честный удар, успев напрячь пресс, и церемониться в ответ не собирался. Выкинув правую руку, я резко схватил врага между ног и сильно сжал. Дикий вопль огласил камеру. Есть контакт! Вот что значит: ущемлённое мужское достоинство! От болевого шока и этот враг оказался выведен из строя, как и первый. Оставался второй, что как раз сейчас вставал с пола.

Схватив его за грудки, я что есть силы врезал ему лбом в лицо. Вот и третий нос хрустнул, орошая красной кровью очередную чёрную рожу. Второй удар был уже добивающим. Ну, а ещё несколько ударов кулаком по уже упавшему противнику просто позволили избавиться от остатков ярости.

Я стоял над тремя лежащими и стонущими врагами. Моё лицо, в который раз разбитое, обильно сочилось кровью, поврежденными оказались брови и нос, и начинал стремительно заплывать правый глаз. Обведя залитыми кровью (как в прямом, так и в переносном смысле) глазами камеру, я с удовлетворением увидел понимание в глазах своих нынешних товарищей. Товарищей по несчастью. Впрочем, какие они мне на хрен товарищи?! Так, случайные свидетели моего постепенного восхождения к славе и власти.

– Я сказал, что Я теперь отвечаю за порядок в этой клоаке. Все вместе вы сделаете свою жизнь лучше, иначе я не буду Мамбой. Меня не просто так прозвали Мамбой! И я не хочу никого пугать, но каждый, кто что-то имеет против меня, тот сдохнет, как от укуса змеи. Сам сдохну, но горло перегрызу любому.

Я обвёл глазами всю эту шатию-братию и обернулся к Фараху, что уже воспрял духом.

– Всех перепиши и закрепи за каждой койкой. Спать будем все по полночи. С отбоя до часу ночи и с часу ночи до подъёма.

– Мне не на чем записать, Бинго.

– Не на чем, тогда запоминай! – заорал я, окрысившись и утираясь рукой.

Кровь по-прежнему сочилась из разбитого носа. Видимо, мне его основательно сломали. Ну, да ладно. И так не особо красив был, не стоит и привыкать. Главное, чтобы на обезьяну похож не оказался, человекообразную…

Фарах испуганно кивнул и принялся опрашивать всех в камере. Попутно разбираясь, кто и где спал, и как вообще всё тут происходит. А я спокойно уселся на топчан и стал майкой останавливать себе кровь, шепча всякие известные мне заговоры. Это помогло, и вскоре почти все раны покрылись бурой коркой свернувшейся крови.

Эти действия не прошли незамеченными. Избитые мной негры ещё долго хлюпали своими разбитыми носами и жаловались на ушибленные яйца. Ну, так яйца надо беречь, они нужны для размножения. Хотя какое в тюрьме размножение, одни извращения. Так что, незачем тут они.

К вечеру порядок в камере более-менее устаканился и, испуганно косясь на меня, все выстроились в очередь за тюремной баландой, изрядно удивив этим администрацию. А ещё через неделю состоялся суд. Самый справедливый суд в мире.

Всех, кому предстояло предстать перед судом, выгнали из камер, посадили в тесный, как гроб, автозак и повезли. Хотя сравнение с гробом не очень хорошее. Скорее автозак можно было сравнить с душегубкой: нас так плотно утрамбовали в машине, что лишили даже возможности пошевелиться.

Поездка до суда оказалась непродолжительной. Нас вытолкали из машины и повели в красиво изукрашенное здание суда на двенадцатой авеню. Вот почему все здания суда внешне так красивы и торжественны, а внутри их царит не только закон, но и беззаконие? Как раз там нужна абсолютно некомфортная атмосфера для господ судей, чтобы они могли на себе прочувствовать все последствия от принятого ими решения. А получается всё совсем по-другому. Исключение – военный суд, там всегда всё грустно.

Загнав в здание суда, нас сразу отправили в очередной подвал, усадив на корточки. Там мы и ожидали решения своей участи. Вызывали по одному, а вернувшихся после суда сажали уже совсем в другую камеру.

В числе первых увели Фараха. Уже гораздо позже, проходя мимо обезьянника, в который его вернули, я спросил:

– Сколько дали?

– Пятнадцать!

– Ууу, – протянул я и тут же получил тычок в спину. Не обращая на это внимания, пошёл дальше.

Помещение, где должно состояться заседание суда, оказалось небольшим. Перед массивным судейским столом и притулившейся справа от него кафедрой располагались три скамейки для зрителей. Впрочем, желающих поприсутствовать на судилище не наблюдалось.

За столом сидел один судья: пожилой негр, убелённый сединой коротких курчавых волос. Справа от него расположился прокурор. Адвоката не было, никакого.

– Кто?

– Башир Бинго.

Судья сверился со списком, что лежал у него на столе.

– А, торговец снадобьями.

Я кивнул.

– Вы обвиняетесь в покушении на убийство путём отравления пожилого человека. Вы подтверждаете это?

– Нет.

– Также вы обвиняетесь в сговоре с бандой района Серпент. Подтверждаете?

– Нет.

– Хорошо. Два обвинения по пять лет. Что скажет прокурор?

Долговязый и худой негр, оторвавшись от книги, взглянул на меня мутными глазами и, на мгновение задумавшись, сказал, словно выплюнул изо рта жвачку:

– Пятнадцать.

– Ммм. Отклоняю, хватит и десяти. Десять лет! – громко резюмировал он и стукнул при этом об стол деревянным молотком. – Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Следующего.

Меня тут же увели и бросили в соседнюю с Фарахом камеру. Тот, смотря на меня, одними губами прошептал:

– Сколько?

«Десять!» – показал я ему на пальцах. Тот кивнул.

В камерах мы просидели до вечера, пока уставший от нас старый судья изволил обедать, потом он снова продолжил раздавать приговоры направо и налево самым странным образом. За убийство дал пять лет, а за грабёж двадцать. В общем, как душа к чему лежала, так и давал.

Обедом нас не кормили, про ужин тоже забыли, и забрали лишь вечером. Потом долго куда-то везли. Привезли, как оказалось, в местную тюрьму под названием Габоде, уже затемно и втолкнули в старый кирпичный барак. Пытаться качать права ночью было бесполезно, и её остаток мы провели сидя на полу и прижавшись спиной к стене.

Утро разбудило весь барак. Зашевелились спящие, а обычного вида негр-охранник, проорав: «Подъём!», ушёл из барака. Тут же началось привычное знакомство. Толпа подошла, осматривая нас с любопытством, но тут поступила команда строиться для переклички, и все вышли во двор.

Там, присев на корточки в колонну по четыре, заключенные стали терпеливо дожидаться, когда всех подсчитают. Трое охранников с дубинками прошлись вдоль строя присевших в ожидании людей. Пересчитав, всех погнали на завтрак.

На завтрак оказалась та же баланда, что и в тюрьме, и называлась она по-сомалийски кратко и ёмко – «еда». Просто еда и всё. Позавтракав едой, мы разбрелись по территории. Вокруг тюрьмы возвышался высокий трёхметровый забор, щедро увитый сверху путанкой из колючей проволоки. Да четыре вышки по краям забора, вот, собственно, и всё.

Тюрьма оказалась не очень большой, и чем тут заниматься долгие годы, кроме как заживо гнить, совершенно непонятно. Однако я такой цели перед собой и не ставил. Нужно пытаться выйти любой ценой. А что требуется для того, чтобы совершить побег? План и сообщники. Выкупать нас отсюда никто не собирался, так что выход оставался только один.

Между тем основная масса заключённых разбрелась по двору. Предоставленные самим себе негры развлекались, как умели. Кто-то просто слонялся, переходя от одной группы к другой. Несколько человек завывали какую-то унылую мелодию. Но нашлись и интеллектуалы, играющие в замму или манкалу. Вокруг них собралась огромная толпа болельщиков, ну и, само собой, советчиков. Делать всё равно было нечего: ни мастерских тебе, ни электричества. Из всех удобств лишь туалет и умывальник с водой из бочек. Сходил, смыл за собой ведром. Умыться также.

В тюрьме находилось тысячи две заключённых в бараках по сто человек. Курить было запрещено, еда с воли тоже. Но в ходу оказалась своя валюта в виде местных папирос.

Всех новичков подозвал староста, чардж по-ихнему, с ним рядом находился смотрящий, то есть отвечающий за дисциплину. Опросив других, они принялись за нас.

Старосту звали Дин, а смотрящего Ибрагим. Староста, уже в годах, худой, но жилистый негр с суровым лицом, окинул нас обоих взглядом. Фарах, что оказался вместе со мной в одном бараке, держался строго позади меня.

– Эй, ты, – обратились сначала к нему, – хватит прятаться. За что посадили тебя и как зовут?

– Фарах! Я политический.

– Ясно, а тебя как зовут и за что? – обратились уже ко мне.

– Бинго. За двойное убийство, грабёж и бандитизм.

– Чего?

– Так судья сказал. А я ему верю.

– Так ты убивал?

– Убивал, и не раз, – пожал я плечами, – но не тех, на кого указал судья.

– Гм. Что-то я сомневаюсь, – скептично покосился на меня Дин.

– В чём? Что я могу убить?

– Да.

– Легко.

Мимо проходил какой-то незнакомец. Сделав шаг, я внезапно схватил рукой его шею в замок, быстро зажав нос и рот, лишив тем самым воздуха. Тот затрепыхался, но я держал так крепко, что он ничего не мог сделать. Я же по-прежнему сжимал его, спокойно отнимая чужую жизнь и с усмешкой смотря на старосту.

– Верю! – кратко констатировал он, и сразу же мои смертельные объятия разжались.

Нечаянная жертва свалилась на землю и ошалело вылупилась на меня, откашливаясь и держась за шею.

– Ты жесток. Тебе бы дали новый срок за убийство.

– И что? – снова равнодушно пожал я плечами. – Впереди меня ждёт вечность. Я там уже был, и буду снова. Ничего нового.

– Ты решителен. Но здесь у нас свои порядки.

– Я не собираюсь устанавливать свои. Не трогайте меня и всё. Я только помогу вам с порядком.

– Нам не нужна твоя помощь. Сегодня ты получишь одеяло, все спят на нём. Только у десяти самых уважаемых человек есть матрасы. Вы новички, привыкайте. Проживёте здесь год, может, тоже чего-то добьётесь. Жизнь на этом не заканчивается, – философски добавил он.

Я счёл нужным промолчать. Спорить не имело никакого смысла. Фарах тоже со всем был согласен. Вечером, получив порцию ужина, на этот раз с бобами, мы улеглись спать на пол, подстелив под себя тонкие шерстяные одеяла. Сначала мне не спалось, но, поворочавшись на жёстком полу, я заснул.

И приснился мне сон.

Глава 2. Травля

Я стоял на высокой горе и с тоской смотрел вниз, в непроглядную ночную темень. Она казалась настолько кромешной, что даже свет мощного прожектора не смог бы прорезать эту чернильную вязкую мглу. Где-то там на самом краю чёрного континента сейчас спало моё тело.

Рядом возникло движение воздуха, и через мгновение возле меня материализовался змееголовый.

– А вот и я. Как тебе нравится вид с Килиманджаро?

– Не знаю, ничего ж не видно.

– Это потому, что ты тут похоронен. Старая жизнь заслоняет новую, а новая не может пробиться сквозь старую. Ты – молодой и старый, старый и молодой, не поймёшь какой ты. Твой мозг не может адаптироваться к твоему телу. У старика уже ушли многие желания, у молодого они в самом разгаре. Но ты всё преодолеешь, это меньшее зло. Скажи, у тебя очередные проблемы?

– Да, нужно выйти из тюрьмы.

– Тюрьмы? А что это такое?

– Ну, это как бы временное рабство для тех, кто совершил преступление, убийство там или кражу.

– Да, это серьёзное преступление, но разве за это назначают смерть?

– Смотря где и смотря кому.

– Понятно, и у вас есть боги младшие и боги старшие. Есть равные, а есть те, кто равнее. Кстати, познакомься с теми, кого ты вызвал с моей помощью из небытия.

Из темноты стали появляться человеческие фигуры, увенчанные головами животных или птиц. Все они проходили мимо меня и снова исчезали во тьме, не задерживаясь ни на секунду. Они словно говорили, что существуют.

– Боги Египта?

– Да, и не только, не пришёл лишь быкоголовый Молох. Он сказал, что не будет помогать человеку, что ненавидит жертвоприношения. И вообще, в тебе он не чувствует то, что присуще белым расам, живущим на островах и дальнем континенте.

– Я всё же русский, а не англосакс.

– Неважно. Он так считает, и это не зависит ни от меня, ни тем более от тебя. Ему до сих пор приносят жертвы, но тайно.

– Кто?

– Я не знаю, какие-то белые расы, живущие на полуострове, что имеет вид тигра. Ну, не будем о нём. Те старые боги, что пришли, помогут тебе в твоих странствиях и приключениях. Но на многое не надейся. Просто знай и замечай знаки, они подскажут тебе, что делать дальше. Это всё, чем я могу тебе помочь. Знаки судьбы будут на твоей стороне. Люди называют это удачей. А сильную удачу – мистикой. Они не могут найти рациональное объяснение. Так происходит на войне. Один погибает сразу, лишь вступив в бой, а другой уворачивается в последний момент от удара копья, и его получает кто-то другой. Тот, кто понимает, благодарит судьбу, но девы судьбы уже давно ушли в небытие, а боги остались.

– Я понял. Спасибо тебе за помощь.

– Прощай! Эта встреча отняла у меня много сил. В следующий раз мы встретимся с тобой, когда ты снова принесёшь в мою славу множество своих врагов.

Он исчез, а вслед за ним растаяла и тьма, оставив после себя головную боль. Я открыл глаза. Сквозь решётки на редких окнах пробивался неверный свет раннего утра, бегали клопы, деловито пробираясь от одного чёрного тела к другому, ещё не кусанному. Прыгали вши, резвясь в коротких курчавых волосах.

Привстав, я стал складывать одеяло, невольно разбудив этим местного смотрящего.

– Время подъёма ещё не наступило.

– И что? Я не хочу спать.

– Тот, кто не хочет спать, тот будет работать весь день.

– И что?

– Ничего, – буркнул смотрящий и снова закрыл глаза.

День прошёл так же, как и другие. Только, как и сказал смотрящий, я работал, пока другие ничего не делали, а просто сидели или слонялись без дела. Я же то убирал мусор, то помогал чинить бараки, то таскал воду на кухню. Глядя на это, ко мне подошёл смотрящий.

– Ну, что? Понял?

– Понял. Удавить тебя ночью надо было и всё.

– Угу, я уже немало в жизни наслушался угроз, иди туалеты убирай.

– Туалеты убирать ставь других людей, я этим заниматься не буду.

– Будешь! – попытался он прогнуть меня.

– А ты попробуй, заставь.

Вокруг нас потихоньку собиралась толпа, с любопытством ожидая продолжения перепалки. Смотрящий попытался что-то сказать, но взглянул на моё спокойное лицо, сжатые до боли кулаки и отступил. Весь его вид буквально кричал о том, что своим неповиновением я подорвал его авторитет, и с рук мне это не сойдёт. Я проводил его взглядом и решил, что если отважится на подлость, то он больше не жилец на этом свете, так же как и староста.

Вечером отужинав, я спокойно лёг спать. Ночью, сквозь сон я услышал странный шорох. Меня как будто бы кто-то толкнул локтем в бок. Сон слетел, словно его и не было. Раскрыв глаза, я увидел, как ко мне осторожно пробираются двое, и у одного из них в руке какой-то предмет. В том, что шли они именно ко мне, я не сомневался ни минуты. Мозг лихорадочно заработал, ища варианты решения этой проблемы. Наконец, искра плана загорелась у меня в голове, и я прикрыл глаза.

Негр навис надо мной, решая, как удобнее на меня напасть. Убедившись, что я вроде как сплю, он резко ударил рукой с зажатым в ней обломком ножа. В это время все мои чувства обострились до предела. Я лежал и ждал, когда он решится ударить, и успел это почувствовать.

Внезапно для него открыв глаза, я перехватил руку с ножом и резко дёрнул на себя своего врага, тот свалился рядом. Не издав ни звука, я с силой ударил ребром ладони, целя в кадык. Удар достиг своей цели, кадык хрустнул, и мой противник стал задыхаться, судорожно хватая воздух ртом. «Тебе, змееголовый, посвящаю!» – шепнул я. Жить ему оставалось недолго, но ещё оставался второй, что застыл в оцепенении от увиденного.

Быстро вскочив, я прыгнул на него и повалил на пол. Противник оказался более сильным, чем первый, и сразу попытался убить меня. В руках он держал деревянный молоток, что выпал у него из зажатых пальцев от толчка. Рыча и дубася друг друга, мы катались по бараку, будя остальных.

Рядом с первым нападавшим всё ещё валялось лезвие ножа, часть которого для удобства была обмотана тряпкой. С трудом нащупав его левой рукой, я правой удерживал противника. Хорошо, что моё новое тело имело сильную левую руку, и она оказалась не слабее правой. Крепко вцепившись в тряпичную рукоять и добавив мысленный посыл: «Вам, боги Африки!», я нанёс резкий удар в живот врага.

– Аааа! – крик раненого сотряс барак, перебудив всех заключённых.

Удар, ещё удар, противник ослабел, и я сбросил его с себя. Наклонившись над врагом с разбитым кадыком, быстро вложил в его руку нож. Он уже отходил в страну вечных снов. Второй, тот что с ножевым ранением, ещё мог прожить часа два, но пора подумать и о себе.

– Ааа! Убивают! Убивваааают! – заорал я во всю мощь своих лёгких. – Помогите! Помогииите!

Многие вскочили на ноги, не зная, что делать, а я бросился бежать к выходу. Теперь уже все повскакивали со своих мест и, не понимая, что происходит, тоже попытались сбежать. В бараке возникла полная неразбериха, и я оказался далеко от того места, где спал.

Было где-то около трёх часов ночи. Охранники спали и бросаться на помощь не спешили. Но крики не стихали, и часовые на вышках, отойдя от сна, уведомили об этом старшего охранника ночной смены. Тот явился лишь утром, когда все успокоились, и стало понемногу светать.

К этому времени уже оба отдали змееголовому свою душу, поддержав тем самым меня. Дверь распахнулась, и в барак вошло сразу пятеро охранников. Все с оружием.

– Выходи строиться!

Толпа заключённых хлынула из барака, следуя приказам начальника охраны тюрьмы, сразу же присев на корточки возле стены. Внутри осталось только два трупа, что уже никому ничего не могли рассказать. Благодаря суматохе, никто на меня не подумал. Правда, пара человек видели, как я боролся со вторым противником, но не понимали: почему и как. Точно обо всём знал староста и смотрящий, но они молчали, мрачно поглядывая на меня.

– Так, – начал старший охранник, – двое убитых. Кто их убил?

Все молчали.

– Кто что видел?

Поняв, что никто ни в чём признаваться не желает, старший охранник тыкал пальцем в конкретного заключённого и спрашивал:

– Что видел?

Все отрицательно мотали своими чёрными головами, и лишь трое показали на меня, мол, видели, как я катался по полу с одним из мертвецов.

– Это ты убил? – охранник злобно посмотрел на меня и демонстративно положил руку на оружие.

– Нет, конечно же, нет. Аллах свидетель! Я обычный лекарь. Они дрались друг с другом, потом один из них упал на меня, а я испугался и попытался убежать. Я просто нечаянная жертва! Я сразу же убежал, едва они снова сцепились друг с другом.

– Угу, а что скажет смотрящий?

– Да, они подрались друг с другом, – нехотя подтвердил он мои слова.

– А откуда у них тогда оказался нож?

– Не знаю, я не видел.

Деревянную киянку уже успели спрятать, а вот нож прятать – себя подставлять, всё ж орудие преступления. Тела выволокли из барака и осмотрели. Ещё попытав и для острастки избив тех, кто особо не понравился, охранники перестали заниматься разборками.

Ну, убили двух заключённых, какие проблемы? Сами подрались, сами и порешили друг друга. Что теперь суду в этом разбираться? У суда своих проблем полно, а у тюремной администрации своих. Лишние никому не нужны. Трупы погрузили в старый и раздолбанный рыдван с эмблемой Тойоты на кузове и увезли из тюрьмы. А мы снова зажили прежней жизнью.

Я продолжал работать и ремонтировал всё подряд, попутно ища всякие травки-корешки. Бесполезное занятие, ничего тут не росло, да и не могло вырасти на земле, утрамбованной тысячами чёрных пяток. Но работать и искать я не прекращал, что на общем фоне выглядело дико.

Мало того, что все заключённые ленивые и недалёкие, так и охранники оказались не лучше. Я же умел и любил чинить всякую мелочь, и вскоре охрана стала приносить из дома неработающие электроприборы. За это я получал сигаретки и всякую мелочь для обмена и не только.

Староста от меня на время отстал. Лишний кипиш ему не нужен, да и я уже доказал, что связываться со мной себе дороже. Постепенно и многие другие уяснили, что лучше не задирать ни меня, ни Фараха, которого я защищал. День шёл за днём, всеобщая скученность уже изрядно надоела мне. И я принялся готовиться к побегу.

Как-то раз, сидя за починкой очередной хрени, я заметил бегущего мимо меня небольшого чёрного скорпиона. Поддавшись охотничьему азарту, тот наступал на какого-то жука, не замечая ничего вокруг. Вот ты-то мне и нужен! Ловко поймав скорпиона, я сделал его своим узником, усадив в небольшую ямку и привязав к палке, что удерживала его на месте своей массой.

Поздно вечером, перед самым отбоем я освободил своего пленника и занёс в барак, спрятав его в матрасе смотрящего, пока царила суматоха проверки. Когда всё закончилось, мы стали укладываться спать, заполнив всё пространство пола. Вдруг со стороны, где спала «элита» барака, послышался дикий вопль:

– Ааа! Скорпион! Откуда он тут?

Кто ж вам правду-то скажет?! Естественно, на всё воля Аллаха, и скорпион прибежал в матрас сам. Они же любят матрасы. Маленький скорпион абсолютно чёрного цвета уже успел ужалить того, кто лёг на него самым бессовестным образом. Яд у него, конечно, сильный, но не смертельный. Но смотрящему хватило! Он мучился всю ночь, от жжения и тошноты впав в полубредовое состояние.

С утра смотрящий по-прежнему маялся, но я на него даже не смотрел, мысленно глумясь над серокожим черномазым. Не нужно это, чем меньше на тебя думают, тем лучше спишь. А передо мной стояла уже другая задача, мне нужно найти подходящий для массового отравления яд. Любой яд. Так как за мою работу меня пускали во все уголки тюрьмы, я потихоньку его искал. Ничего особо сложного в том не было. Существует куча ядов, какие можно найти повсеместно. Всё дело в концентрации, ну, и в знаниях.

Растительные самые слабые, животные яды сильнее, но откровенно ядовитых насекомых и животных тут как-то не наблюдалось. Ловить пчёл или ос, не привлекая внимания, вряд ли получится, а вот найти и собрать ту же жёлтую плесень или чёрную гниль мне ничто не мешает. Я и собирал.

Купив у охранника пластмассовый стаканчик, я налил туда воды и набросал всякой дряни, чтобы она зацвела там буйным цветом. Даже питательные вещества добавил из собственного пайка. Условия самые подходящие: тепло и влажно. Много времени на это тоже не нужно: плесень прогрессирует быстро. Так что вскоре от того места, где я спрятал свой стаканчик, потянуло своеобразным (и не сказать что приятным) запашком. Но этого было явно недостаточно.

Положение спасла ядовитая сколопендра, попавшаяся мне на кухне. Видимо забрела поживиться кишащими здесь тараканами, и тут же попалась, и не она одна. Я поймал и другую тварь, которой даже не знал названия. Ядовитой она не была, но на её хелицерах оставалось много не полностью съеденной пищи, что чудно гнила.

Эти насекомые отправились в жестяную банку доходить до нужной кондиции. А жизнь шла своим чередом. Староста усилил своё внимание к нам, а смотрящий хоть и постепенно выздоравливал, но стал излишне пугливым. Между тем тюрьма постепенно переполнялась, и нас скоро обещали перевезти в другую. К лучшему это или к худшему, покажет лишь время.

В один из дней я смог подмешать порцию ядовитой сколопендры старосте. А сделал это, просто добавив яд в миску при раскладке. В это время Фарах по моему приказу затеял небольшую свару, все отвлеклись и вот…

Я даже любезно перемешал похлёбку и щедро добавил сверху маленький кусочек мяса. Все разобрали свои миски и уселись ужинать. Дальше как обычно всех пересчитали и закрыли двери в барак.

А ночью всех разбудили ужасные вопли страждущего животом старосты. Он так дико вопил, что даже охрана не выдержала и, открыв барак, выпустила его мучиться на улице. Но это, конечно, не помогло. Тюремный врач здесь имелся, но он работал с утра и до обеда, да и врач такой, что кроме аспирина и клизм ничего не знал. Я и то во врачебном искусстве знал больше, чем он.

Мучился староста долго, больше суток. Пришёл врач, поставил ему клизму, напоил какой-то дрянью, от которой тот блеванул, и на этом всё. В общем, через сутки старосты у нас не стало: отмучился бедняга. Жалко, ну что поделать, что посеешь, то и получишь. А сеять я умею только микроорганизмы.

Пришлось взять шефство и над остальными. Смотрящий сам сложил свои полномочия, и мне больше не мешал. Никто так и не догадался, с чьей помощью ушёл из жизни староста. Но то, что не могут сказать слова и логика, то передаётся ментальным путём, и меня начали опасаться. О том, что меня хотел убить староста, знали все. А тут вдруг то один мучается, то другой в диких муках умирает… Это в любой стране подозрительно, а уж в Африке – так тем более.

Старосту нам не назначили, вернее, вроде как назначили, но командовал всем теперь я. Ну, ненавязчиво так, чисто по-дружески, по-африкански. Так что ближайшую задачу я решил, теперь нужно решить проблему с побегом. Долго тоже тянуть с этим делом не стоит. А поэтому надо немножко подстегнуть процесс.

Вскоре сразу в двух соседних бараках все слегли с острым пищевым отравлением. Заключенные маялись животами, дристали и блевали, подняв всю тюрьму на уши. Лечить никто никого не собирался, а тюремный доктор мог только ругаться и раздавать самое дешёвое лекарство от поноса.

И нас от греха подальше решили распределить по трём более мелким тюрьмам. Но что-то пошло не так, и среди заключённых прошёл слушок об эпидемии, а всех заболевших, мол, увозят умирать за пределы города, где и бросают. Слухи дело такое: тут шепнул, там выразил своё сомнение, и пошло, и поскакало.

Наступила ночь, и в ожидании сна я лихорадочно перебирал в голове различные варианты. Первый – просто сбежать, обманув охрану. Второй – поднять социальный бунт посредством пищевого отравления и слухов. Но предсказать, чем он закончится, крайне сложно. Третий вариант – вызвать опять же серьёзное пищевое отравление и притвориться мёртвым. Кто там будет разбираться? Посмотрят, что доходит, и увезут вместе с остальными. Довольно жестокие варианты, но что поделать, кому сейчас легко.

У третьего варианта имелся один существенный минус: он лишал меня возможности набрать людей в мою будущую пиратскую команду, а они мне нужны. Эх, грехи наши тяжкие… Что же делать, что же делать? Быть или не быть, вот в чём вопрос!

Яд уже давно готов, и мог быть применён в любой момент, со временем он стал только сильнее. Однако у меня были серьёзные опасения, что последствия его применения окажутся гораздо хуже, чем планировалось. Но побегут ли люди на волю? Судя по разговорам, многим просто некуда было бежать. Их жизнь на свободе мало чем отличалась от существования в тюрьме. А тут можно ничего не делать и ещё есть бесплатно. Еда плохая, но это еда всё же. Так ничего и не решив, я заснул, весь мучимый сомнениями, отложив выбор на завтра: утро вечера мудренее.

Ночь прошла без происшествий, потому как происшествия уже все закончились после моего вмешательства. Утром нас снова пересчитали и отправили на завтрак. Моя бирка с именем на тюремной рубашке уже основательно засалилась, но на ней ещё можно было разобрать моё нынешнее имя. Но нужно ещё поговорить с Фарахом и обменяться рубашками с кем-нибудь.

– Фарах, ты как, хочешь в тюрьме быть дальше?

– А почему ты спрашиваешь, Башир?

– Потому что я не хочу здесь находиться. Меня ждут великие дела, и совсем не в тюрьме. Я хочу совершить побег, ты со мной?

– Я боюсь, Бинго, нас убьют.

– Нас убьют гораздо раньше и совсем за другое. Нечего тут делать. Твои родители смогут укрыть тебя?

– Нет, но они помогут перебраться в Сомали или Эфиопию.

– Короче, дадут денег, а там ты сам. Так?

– Так, – понурил голову Фарах.

– А у тебя большая семья?

– Нет, есть ещё младшая сестра, она сейчас учится во Франции на доктора.

– Короче, вы все по медицинской части пошли. Ладно. Но они тебя на время укроют?

– Я не знаю. Их ведь тоже могут осудить за укрывательство.

– Угу, ну ты бежишь или нет?

– Бегу, – обречённо кивнул он.

– Ясно, тогда делаешь всё, что я тебе скажу. И выполняешь всё дословно. Надеюсь, ты справишься, у тебя же высшее образование. Во Франции, как-никак, учился, – поднял я вверх указательный палец в благоговейном жесте.

Да уж… Весь день я думал, пока не решил, что как получится, так и получится.

Глава 3. Побег

Следующим утром я предупредил Фараха, чтобы он ничего не ел и готовился к побегу. От этой пищи всё равно желудок болел каждый день, а изредка выдаваемые бобы порождали в недрах моего кишечника такие бурные процессы вулканизации и газообразования, каких у меня и в армии не наблюдалось.

С некоторых пор нас кормили исключительно завтраком и обедом. Данное обстоятельство не обрадовало заключенных, вызвав волну недовольства, но начальство мало это заботило. Пища готовилась в отдельном помещении, в которое я был вхож. Угостив папиросками поваров, я спокойно воспользовался тем, что они вышли подымить, и подмешал в чан все свои заготовки. Как говорится: приятного аппетита! Большие кастрюли без следа приняли в себя всю гадость, что я приготовил. Надеюсь, глупых смертей не будет, но на всё воля Аллаха.

Проблема обнаружилась, как обычно, вечером: когда, не дождавшись своей очереди к вожделенной кабинке, часть заключённых, сняв портки, сделали свои дела прямо на плацу. К утру уже весь лагерь пропитался специфическими миазмами, а количество больных в бараках просто зашкаливало!

Народ начал бунтовать, к завтраку почти никто не притронулся, обед съели очень немногие, а зря: его приготовили хорошо, даже продукты свежие подвезли, да и яд в него, разумеется, никто не добавлял. Но люди уже опасались есть варево, которая предлагала им тюремная кухня. Я честно возмущался вместе со всеми, говорил, что пора уже задать вопросы начальству, но от обеда отказываться не стал, убедив поесть и Фараха.

Настроение голодных и злых заключённых ухудшалось на глазах. Решив блефовать, я после очередной проверки стал подговаривать свой барак к бунту. Манипулировать людьми в таком состоянии проще простого, так что одним бараком я не удовлетворился, сея зёрна смуты и среди заключённых из других корпусов.

Многие были недовольны, но открыто выступать боялись, нужна искра бунта. И этой искрой стал я. Никто не хотел быть зачинщиком, я всех клятвенно заверял, что первым подам голос и возьму всю ответственность на себя. Правда, я всё время забывал добавить, что обещать – не значит жениться.

– Братья, нас убивают, они специально это делают, надо призвать к ответу, надо потребовать от администрации прекратить этот беспредел! Мы должны бороться за свои права! – тихонько митинговал я среди корчащихся от боли и голода заключённых.

Нужные слова упали на благодатную, хорошо удобренную за последние дни почву. Один за другим бараки отказывались выходить на место отдыха, объявив сидячую забастовку.

Основная масса охранников ходила только с дубинками. Поэтому вскоре из администрации пришли три тюремщика, вооружённые уже револьверами. А на вышках стояли настороже охранники с французскими короткими автоматами. Хорошо, что пулемётов ещё не было.

– Что вам надо? – обратился к нам начальник охраны тюрьмы.

В ответ толпа сразу загомонила, выкрикивая лозунги, кричал и я, потрясая кулаком. Вперёд выдвинулся огромный и глупый негр, науськанный лично мной.

– Мы требуем хорошей пищи и места в бараках. Матрас чтобы каждый имел, и чтобы вода чистая, и нужники не чистить. И сигареты, и ничего не делать.

Старший охраны молчал, с интересом прислушиваясь к говорящему, потом прервал его:

– Хватит! С едой мы разберёмся. У вас кишечная инфекция, врачи уже вызваны и завтра вас будут лечить.

– До завтра мы не доживём! – выкрикнул Фарах.

– Ты точно не доживёшь, – усмехнулся старший.

– Они хотят убить меня! – истошно заорал Фарах.

Толпа заволновалась и дёрнулась в сторону охраны. Та схватилась за револьверы. Щёлкнули затворы автоматов на вышках.

– Они боятся нас, боятся, – выкрикнул кто-то ещё. – Идёмте на них!

Толпа угрожающе двинулась вперёд. Нервы у всех оказались на пределе.

– Бей их! Что на них смотреть? – заорал я и метнул деревянный молоток.

Прочертив дугу, деревяшка врезалась в лоб старшему, отбросив его в сторону, и в тот же момент по заключённым хлестнула очередь из автомата. У часового тоже не выдержали нервы! Собственно, на этом и строился весь расчёт. Однако чтобы остановить многотысячную толпу одного автомата маловато.

– Аааа! Бей их! – взревела толпа и бросилась в бой.

Несколько выстрелов из револьвера никак не могли остановить эту разъярённую лавину, и тройку тюремщиков просто смяли и тут же растоптали. Два десятка других охранников бросились бежать в разные стороны, побросав свои резиновые дубинки. Их догоняли и сбивали с ног, добивая уже на земле. Толпа кровожадна, а уж толпа из озверевших негров хуже всего.

Схватив револьвер одного из полицейских, я бросился к ближайшей вышке, откуда строчил автомат. С трёх других вышек тоже открыли огонь, но людей было много, и их заслоняли крыши бараков. Ничего сделать эти часовые не могли.

Револьвер холодил мою вспотевшую руку. Я прицелился и начал стрелять по охраннику на вышке. Два раза промахнувшись, я попал с третьего раза и ранил охранника. Не теряя времени, схватился за ступеньки и, быстро перебирая руками, полез наверх, где одним выстрелом прервал мучения раненого.

Сняв автомат с трупа, я наскоро обшарил карманы в поисках запасных магазинов и глянул, что творится на других вышках и внизу. Там царила вакханалия. Прицелившись по другой вышке, я открыл по ней огонь и, кажется, попал. Заменив магазин, слетел вниз и побежал к воротам, которые уже пыталась вынести толпа.

Автомат сказал своё слово, запоры разлетелись искрами металла, толпа ударила в ворота и вынесла их. Фарах тут же пробился ко мне и, подхваченные толпой, мы выбежали наружу.

Влажный и жаркий запах свободы щекотал ноздри. Тюрьма находилась на краю города, и до Джибути очень далеко. С собой ни еды, ни воды, лишь автомат да два магазина к нему.

– Бежим! – гаркнул я Фараху, и мы, выбросив в придорожную канаву наши рубашки с именами и цифрами, побежали.

Нужно оторваться от толпы. До города оставалось ещё километров двадцать, когда Фарах выдохся. Такими темпами дойти до его крайних кварталов мы бы смогли только к утру, если, конечно, нас не поймают раньше. А в том, что полиция уже поднята на уши, я нисколько не сомневался. Короче, нужен транспорт.

Мимо изредка проносились машины, объезжая нас по широкой дуге и обдавая выхлопами отработанных газов. Уже стемнело, и водители включили фары, в свете которых мы были словно кролики в лучах прожектора.

Сзади блеснули очередные фары, бьющие ярким светом. Хотя нет, вру. Оглянувшись ещё раз, понял, что горит только одна фара, и вообще это небольшой грузовик, а не легковая машина. Пожалуй, подойдёт. Дёрнув за руку Фараха, я вышел с ним на середину дороги и выставил перед собой автомат.

Ствол автомата находился как раз на уровне головы водителя, что сейчас сидел за рулём грузовика. И хоть фара горела у него одна, в её мутном свете ясно был виден автомат и моя угрюмая фигура. Но, судя по той скорости, что набирал грузовик, останавливаться он не собирался, а я не собирался отскакивать.

Патрон уже давно находился в патроннике, а во мне буквально клокотали злость и ярость. Лёгкий автомат несколько раз дёрнулся у меня в руках, и лобовое стекло грузовика разлетелось на мелкие осколки. Целился я в верхнюю часть, и пули не задели водителя, прострелив крышу кабины.

Визжа тормозами, грузовик пошёл юзом и, медленно заваливаясь на бок, опрокинулся. Мы еле успели отскочить от бешеного грузовика, как он, скрежеща корпусом, проехался по шоссе и замер ровно посередине.

– Твою же мать!

«Грёбанный я идиот! Грёбанные негры-водятлы, грёбанное Сомали, грёбанная жизнь, грёбаная тюрьма!» – и ещё три десятка названий с эпитетом грёбанные сорвалось с моего языка после констатации самого факта ДТП. Движение оказалось почти полностью перекрытым, и от этого только было хуже. Но в любом минусе всегда есть и плюс. Это аксиома, не требующая доказательств. Для кого-то темнота – это ужас, а для кого-то друг…

Подбежав к кабине грузовика, я столкнулся взглядом с насмерть перепуганным водителем. По его виду трудно сказать, насколько он пострадал, крови на лице не заметно, да и вообще видно, что он ещё легко отделался.

– Сиди внутри и не высовывайся, кто бы тут ни проехал, понял? – и я сунул ему под нос дульный срез автомата. – Чуешь, чем пахнет?

Для меня ствол пах порохом, а для водителя – смертью. Он усиленно закивал головой, не в силах вымолвить и слова.

– О’кей! – и я исчез в темноте.

Первый раз я не пожалел, что негр, потому как разглядеть меня в чернильной ночной мгле было нелегко. Лишь грязно-серые штаны выделялись на общем фоне. Отскочив в сторону, я стал ждать подходящую машину, чтобы уехать на ней.

Грузовик упал так, что проехать по одной полосе всё же можно, пусть и зацепив обочину. Лёжа в темноте, мы провожали взглядами редкие машины со стороны города. Всего их проехало две, и обе едва ли не разваливались, а мне нужна помощнее и получше, чем этот автохлам.

Машины на секунду притормаживали и, разглядев опрокинутый грузовик, объезжали его, прибавляя скорость. Никто не хотел связываться, а я не хотел останавливать их. Пусть едут куда хотели, а вот первая, что будет ехать в город, станет моей добычей. Щёлкнув предохранителем, я уставился в темноту.

Через пять минут я, наконец, увидел долгожданные огоньки автомобиля, приближающиеся со стороны тюрьмы. «Пора!» – решил я для себя и выскочил на дорогу.

***

Изабелла Кларкс, выпятив пухлые губы, крепко держалась за руль автомобиля, который взяла напрокат в американском посольстве. Залетавший в приоткрытое окно ветер трепал короткие обесцвеченные волосы высокой длинноногой блондинки. Она возвращалась с пляжа Дорале, где отлично провела время со своим спутником Яковом Джейбсом.

Золотой песок, мелкий и мягкий, чистое ласковое море, жаркие объятия её любовника и горячий секс, о котором она временами вспоминала, изрядно разнообразили её время в этой стране. Яков Джейбс числился вторым секретарём посольства, и познакомились они ещё в Нью-Йорке на какой-то выставке, посвящённой защите животного мира Африки.

Сама Кларкс была журналисткой, работавшей в журнале «National Geographic», и здесь находилась в командировке. Эту командировку она подгадала, чтобы встретиться со своей любовью, он же помог ей арендовать посольское авто.

Жизнь казалась прекрасной, море тёплым, а все негры миролюбивыми человекообразными животными. Нет, Кларкс не считала себя расисткой, разве что совсем чуть-чуть, как и все белые американцы.

Она спешила поскорее вернуться в свой отель и принять душ, чтобы смыть с себя морскую соль и пыль дороги. Яков спал, развалившись на заднем сиденье. Он, конечно, порывался вести машину, но потратил на неё столько сил (тут она лукаво улыбнулась, вспомнив их безумные ласки), что заслужил отдых.

К тому же она и сама любила водить автомобиль, что и делала с удовольствием с тех пор, как впервые села за руль под присмотром отца. Ей нравилась скорость и мощь железного коня, а кадиллак, что она сейчас вела, радовал своей укрощённой брутальностью.

Ревел мотор, яркие фары, разрезая африканскую ночь, выхватывали из темноты дорогу и часть обочины. Навстречу изредка попадались машины, но с каждым часом их становилось всё меньше и меньше. И теперь лишь редкие огоньки чужих фар, на мгновение осветив морду её кадиллака, уносились прочь.

До города оставалось совсем ничего, как вдруг фары автомобиля выхватили из темноты лежащий посреди дороги предмет. По мере приближения к нему становилось ясно, что это потерпел аварию небольшой грузовичок. Она как-то видела один такой в порту. Обычно на нём перевозили свежий улов для последующей продажи или переработки.

Пришлось нажимать на тормоза. Грузовичок улёгся на дороге так, что его можно было объехать. Останавливаться здесь и разбираться с этим ДТП Изабелла не собиралась. На это есть дорожная полиция, да и страшно увидеть мертвеца, если водитель разбился. Тихо порыкивая мотором, кадиллак аккуратно двинулся в объезд грузовика, когда перед ним словно из-под земли вдруг вырос высокий негр.

От неожиданности девушка нажала на тормоза, о чём впоследствии горько жалела, не понимая, что тем самым избежала смертельной опасности. Неизвестный негр, недолго думая, сунул в приоткрытое окно ствол автомата и что-то сказал на своём. Потом повторил то же самое по-арабски.

– Ноу андестэд!

– Тьфу, блин, американка. Янки о инглиш вумен? – вспомнил я некоторые слова.

– Ай эм американ! Американ вумен.

– Ясно, суки американские. А ну-ка, вымётывайтесь из машины!

– Вот?!

– Что «вот»? Пошла вон! – я, уже не стесняясь в выражениях, по-русски материл её.

Спавший на заднем сиденье мужчина проснулся и в недоумении приподнял голову, с удивлением смотря на наглого негра. На машине стояли посольские номера, и лишь безумец осмелился бы остановить её. Но им не повезло, и на их пути встретился именно такой безумец.

Американцы не понимали русского языка, а я плохо знал английский, на выручку мне пришёл Фарах. Он, оказывается, знал и французский, и английский, и даже арабский. Полезный, что ни говори, кадр.

– Он предлагает выйти вам из машины, иначе вам будет очень плохо, – быстро перевёл Фарах мои слова.

– Рэйп, рэйп! – бормотала американка, пока мужчина пытался что-то сделать, ковыряясь сзади.

– Что она бормочет, Фарах?

– Боится, что её изнасилуют.

– Сдалась мне это крашеная уродина. Но ты скажи им, что если они сейчас же не вылезут из машины, то я изнасилую и её, и его, для профилактики так сказать. Мы ж из тюрьмы, голодные. А потом расстреляю, и заодно пусть всё из карманов вынимают, для нас сейчас деньги лишними не будут.

Фарах перевёл. В этот момент американец всё же нашёл, что искал, и вынул из сумки револьвер. Его довольную улыбку я увидел раньше, чем револьвер, и сразу догадался, с какой радости он так разулыбался. Ох, уж эта американская улыбка…

Вот ведь, опять двадцать пять! Ну почему люди, когда их спокойно просишь по-русски не лезть на рожон, обязательно сделают всё наоборот. Я же вам не негр тупой! Гм, ну, негр, конечно, но не тупой же?! И по-арабски сказал, всё равно не понимают. Дураки, одним словом.

Щелчок предохранителя и три патрона слегка всколыхнули ствол автомата, подбросив его вверх. Автоматные пули унеслись в ночное небо, пролетев над крышей, а я сунул ствол внутрь салона. Достать-то револьвер американец сумел, а вот быстро взвести курок и выстрелить он не успел.

– Бросай оружие, тварь американская, – прорычал я по-русски.

Слов моих никто не понял, но ни дуло автомата, ни тон, ни зверское выражение моего лица не оставляли никаких сомнений в моих намерениях.

***

Яков Джейбс, проснувшись, оказался шокирован происходящим. У него и в мыслях не возникало, что возможна такая ситуация, однако на них напали! Но он американец, а не соплежуй, а у каждого американца в пользовании всегда есть оружие, и почти каждый им владеет. Револьвер лежал у него в сумке, в которую они побросали остатки своего пикника, уезжая с пляжа. Он о нём и забыл, брал так, на всякий случай. А сейчас вот вспомнил, и вовремя.

Наблюдая за действиями негра, Яков зарылся в недра сумки, мысленно ругая самого себя за безалаберность. Наконец, нащупав среди всевозможного барахла рифлёную рукоять револьвера, он с победной улыбкой схватил её и стал потихоньку вынимать. Но тут всё пошло не так, как он планировал. Такой прыти от негра Джейбс не ожидал: тот правильно понял его улыбку и, не успел Яков достать револьвер и наставить его на грабителя, как автомат коротко рявкнул короткой очередью.

«Вот и всё!» – мелькнула в голове начинающего дипломата запоздалая мысль, но выскочила она явно преждевременно.

Не успевший ещё растерять весь пороховой дым ствол автомата оказался в салоне автомобиля. Чёрный, чернее ночи дульный срез упёрся почти в лоб Джейбса. А поверх автоматного ствола угрожающе белели белки глаз бандита, не суля ничего хорошего.

Револьвер так и остался не взведён. Яков громко сглотнул, дёрнув острым кадыком. Шанс отбиться у него ещё был, но взглянув на перепуганную Изабеллу, он со вздохом аккуратно положил револьвер на переднее пассажирское сиденье.

– Мы выходим! – сказал он по-английски.

– Плиз! – расплылся в ехидной улыбке наглый разбойник. В том, что улыбка была именно ехидной, Джейбс не сомневался, но приказ выполнил и медленно вышел из машины.

– Фарах, вперёд.

Юркий и тщедушный негр сразу же нырнул на заднее кресло и там застыл в ожидании.

– Баксы! – приказал автоматчик.

И хотя хорошо знакомое слово прозвучало несколько странно, Джейбс понял, что речь о деньгах.

– Всё в сумке, – кивнул на неё Яков.

– Леди?! – негр склонился перед Изабеллой то ли в шутовском, то ли в издевательском полупоклоне, картинно отводя в сторону свободную от оружия руку и делая шаг назад, явно освобождая проход: – Ваш выход!

Изабелла вылезла вслед за своим любовником и в сердцах хлопнула водительской дверью.

– Ключи?! – хам сложил пальцы щепоткой и выразительно потряс ими в воздухе.

– В замке.

Бандит глянул через окно и, заметив висящий брелок, кивнул. За всем этим представлением-пантомимой с интересом наблюдал с заднего сиденья подельник дерзкого грабителя.

Изабелла же, как истинная женщина, больше всего жалела сейчас забытую на переднем сидении сумочку, что не взяла впопыхах, но попросить вернуть её не посмела.

Бандит быстро сел за руль, завёл двигатель, однако заметив её сумочку, не уехал. Он наскоро выпотрошил её, забрав несколько крупных купюр, и лишь после этого дал газу.

Двигатель взревел, и машина резво сорвалась с места, затормозив возле грузовичка.

– Можешь вылезать, амиго! – проорали из кадиллака водителю грузовика. – Леди, держите свою сумку!

И дамский аксессуар вылетел через водительское окно, упав возле грузовика. Это не осталось незамеченным американцами. Кларкс бросилась к своей сумке, словно в ней хранились все сокровища мира, а страшный негр покушался на её любимую губную помаду. Снова взревев мотором, машина умчалась, и вскоре о ней не напоминало ничего, кроме дыма выхлопных газов.

Из разбитого грузовичка вылез насмерть перепуганный водитель и стал сбивчиво рассказывать о том, что произошло. Опросив его, Джейбс понял, что это уголовники, и они, скорее всего, сбежали из тюрьмы, что находилась неподалёку. Изабелла рыдала, пришлось её долго успокаивать, потом ловить машину и добираться до посольства. В общем, они оказались на месте только к утру.

Яков Джейбс дал себе слово, что найдёт и достанет из-под земли этих двух негров. Особенно того, что стрелял из автомата. Плохо, что он так его и не запомнил. Его глаза, горевшие дьявольским огнём, тоже почти не отложились в памяти Джейбса, а ночью все негры черны. Да и похожи друг на друга, как две капли воды.

Машину он нашёл в этот же день ближе к вечеру, она одиноко стояла, брошенная в порту. Все вещи, кроме денег, остались на месте, даже в бардачке всё лежало нетронутым, в нём же нашлись и ключи, а вот бензин в баке почти закончился, плескалось что-то на самом донышке. Видимо наглецы гоняли на посольской машине по всему городу, наслаждаясь своей безнаказанностью. В голове просто всё это не укладывалось, но что поделать. Денег они потеряли немного, гораздо сильнее терзала обида: Джейбс впервые за всю жизнь почувствовал себя человеком третьего сорта.

У него в сумке лежало десять тысяч франков, в его кошельке и в сумочке Изабеллы набралось бы ещё долларов триста, вот, собственно, и вся добыча чёрных налётчиков. Ничего, он воспользуется всеми своими связями, подключит самого посла, но они найдут этих чёрных му… и снова посадят. Да ещё и сделают так, чтобы они жестоко пожалели о своём поступке.

Так, успокаивая сам себя, он дошёл до номера Изабеллы и, постучав, услышал разрешение войти. В комнате Яков кратко рассказал о своих поисках и возможных путях их общей мести. А потом… потом он забылся в жарких объятиях белой журналистки. Словно забывая обо всех неприятностях, они любили друг друга, пробуя разные позы. И в глубине души Джейбс был благодарен этому вонючему негру за то, что подруга так любила его.

Глава 4. Суета сует

Кадиллак мягко льнул к полотну шоссе. Подсвеченная его мощными фарами дорога тянула в город к нормальной человеческой жизни. Она словно умоляла меня вспомнить давно забытое чувство быстрой езды. Адреналин скорости и кайф от управления мощной машиной, что слушалась даже лёгкого касания руля, захлестнули меня.

Давно я не водил машину, а уж тем более такую мощную. Ну, а если быть совсем честным, то никогда. Кадиллак плавно качался на рессорах, пожирая километр за километром ровную, как стол, дорогу.

«Умеют же строить, сволочи!» – подумал я о французах, что и сварганили это шоссе. А вот у нас, что в СССР, что в постсоветской России так до сих пор и делают дороги на три года.

Но не время горевать и сравнивать, и уж тем более с Африкой.

Нам несказанно повезло: мы добыли и деньги, и машину, что домчала нас до моей квартиры. Оставив автомобиль на соседней улице, я подошёл к комнате. Выломанная дверь держалась только на паре узких кусков бумаги с печатями полицейского управления. Никто даже не пытался проникнуть в помещение. Знали, что после работы полиции брать здесь абсолютно нечего. Мне, собственно, тоже, но мои нынешние штаны мало подходили для неспешного променада по первой авеню.

В комнате хранилась запасная одежда, не то чтобы новая, но явно лучше тюремной. Войдя и собрав всё в охапку, я тут же слинял, никого не встретив на своём пути. Через пять минут, впихнув в салон все найденные шмотки, я коротко приказал:

– Переодеваемся.

Сбросив тюремную одежду, мы прямо в салоне быстро переоделись, выкинув по пути в канаву свои арестантские штаны. Ехали мы туда, где находился подвал с моей теперь уже тайной лабораторией. Рисковать я не стал и оставил машину далеко от подвала. Улицы были пустынны, и мы, постоянно оглядываясь словно воры, быстрым шагом добрались до убежища.

Фарах остался в лаборатории, а у меня ещё оставалось одно неотложное дело. В углу стоял ящик с гранатами, порывшись в нём, я достал пять круглых французских гранат и запалы к ним. Рассовав их по карманам, я удалился к автомобилю, оставив Фараха в гордом одиночестве. Бросив в машину револьвер американца, завёл мотор и поехал к знакомому мне полицейскому участку. Спокойно доехав до него и неспешно притормозив, я вышел из машины и осмотрелся.

Всё казалось спокойным: и здание полицейского участка, и окрестные дома. Безлюдные в эту ночную пору улицы погрузились во тьму, остовы фонарей бесполезно торчали рядом со зданием. То ли электричества не было, то ли никто не удосужился вставить лампы, но уличного освещения рядом с полицейским участком не наблюдалось. Дежурного полисмена возле входа тоже не оказалось.

Правда, свет в комнате дежурного на первом этаже горел, но как-то приглушённо. Сдержав себя, я пошёл вдоль стены, за которой размещался пыточный домик, там тоже всё было спокойно. Вернувшись, снарядил все гранаты и отошёл к забору. Дёрнул за кольцо чеки и швырнул за забор первую гранату. Вслед за ней тут же полетели ещё две, а я бросился бежать.

Грохот взрывов застал меня уже возле машины. Град осколков вслед за звуком взрывной волны обрушился на всё вокруг, я пригнулся. Распахнув дверку автомобиля, я подхватил оставшиеся две гранаты и выдернул чеку из первой. Движимый чувством мести, я зашвырнул гранату в кабинет следователя, метнул следующую в окно на первом этаже и прыгнул за руль.

Зазвенели осколки разбитых стёкол, и почти сразу грохнули два взрыва подряд, что вышибли оставшиеся стёкла на всём этаже. Под этот грохот я завёл двигатель и, газанув, скрылся с места происшествия.

Кадиллак летел по улицам ночного Джибути, будя своим рёвом его обитателей, но единственная полицейская машина, что попалась мне навстречу, даже не попыталась остановить меня, промчавшись мимо. Видимо они спешили к взорванному мной полицейскому участку.

Доехав до порта, я бросил кадиллак и спокойно удалился в сторону своего временного убежища. Пусть, суки, помнят Башира Бинго! Сегодня он исчез, исчез вместе паспортом, добытым с таким трудом. А может оно и к лучшему: новая жизнь, новый паспорт. До своего убежища я добирался пешком, аккуратно пробираясь вдоль домов и всякий раз сворачивая, заслышав шум двигателя или громкие голоса людей.

Ближе к утру я, наконец, достиг своего подвала, где и укрылся. О моей лаборатории никто не знал. Точнее, те, кто знал, остались на третьем пирсе во время разборок с бандой гадюк. Вода и немного еды у меня в убежище припасены, но этого явно будет недостаточно, чтобы продержаться пару недель.

Фарах с нервным нетерпением ожидал меня.

– Ты что так долго? Я уже думал, что тебя схватила полиция.

– Ты много думаешь, а это тебе вредно, Фарах. Ты лучше давай собирайся, сейчас пойдём к тебе домой. Раз твои родители не смогут тебя укрыть, то пусть дадут тебе еды, воды и денег, на этом мы с ними расстанемся.

– А если они будут спать?

– Тогда мы разбудим их и потребуем. Ты потребуешь… Я показываться не буду. Зайдёшь, скажешь, что сбежал с тюрьмы, и что будешь прятаться, скажем, в Сомали и всё на этом. Только еды в консервах возьми, сколько унесёшь, и воды канистру. Ну, и денег, конечно. Долго там не задерживайся. Точнее, у тебя будет от силы минут десять-пятнадцать, не больше. Вдруг полицейские первым делом к тебе приедут, узнать, не появлялся ли ты дома. Понял?

– Понял, – кивнул Фарах, и мы вышли из подвала.

Уже рассвело, и на рынок потянулись первые торговцы, а в порт рыбаки и грузчики, и мы спокойно влились в этот поток работяг. Наш путь лежал в престижный квартал, находящийся в другом районе. Не привлекая к себе внимания, мы достигли трёхэтажного дома с одним подъездом. Тут на втором этаже жили родители Фараха.

Оглядевшись вокруг и ещё раз проинструктировав его, я остался на улице, а он вошёл в подъезд. Ждать мне пришлось очень долго. Медленно текли минуты, мучительно преодолевая и разгоняя мой мандраж. Я уже хотел сам туда войти, чтобы забрать его насильно и увести. Можно было и просто уйти, но меня останавливало то, что Фарах знал, где находится моё убежище. А это плохо.

Но вот он вышел и, постоянно озираясь, чем лишь привлекал к себе внимание, пошёл в мою сторону. С собой он нёс большую сумку. Судя по тому, как он её нёс, весила она не мало. Глядя на него, я задумчиво отпустил курок револьвера, сняв его с боевого взвода. Фарах дошёл до угла здания, пыхтя, как бобр, где я и перехватил его вместе с сумкой.

Ничего пока не спрашивая, потянул своего подельника в сторону нужной улицы. Револьвер у меня находился за поясом, но строить из себя крутого гангстера я не собирался. Не тот момент. Поэтому мы просто быстро шли, направляясь к убежищу. На одном из перекрёстков стоял вооружённый автоматами полицейский патруль и внимательно осматривал всех прохожих. Особенно тщательно они осматривали женщин и почему-то молодых. Взглянули и на нас.

– Эй, вы двое, что украли?

– Господин полицейский, мы ничего не крали! – быстро сориентировался Фарах.

– Да, ладно! А ну, показывайте, что у вас там в сумке.

Фарах с готовностью распахнул сумку, явив глазам полицейских множество банок с консервами, куски пресных лепёшек и конфеты. Ещё там валялась какая-то зелень, лежали фрукты, тарелки и две кружки. Бутылки с пепси-колой и простой водой лежали на самом дне. Очевидно, что Фарах вынес весь дом, да ещё и лакомства сестрёнки прихватил, что остались дома после её отъезда. По крайней мере, те старые конфеты явно ела ещё она.

– Ничего себе! Зачем вам сколько жратвы?!

– Да мы на пикник едем в наш национальный парк. И заботливая мама положила мне с собой так много еды, что вот даже друга пришлось попросить помочь донести до автобуса.

– Да, что-то мы с утра не ели. Пикник говоришь?

– Так берите, что хотите! – щедро взмахнул рукой Фарах.

Зря он так сказал. Местные полицейские скромностью не отличались, а вот наглости у них явно было с избытком, поэтому без зазрения совести они хапали чужое добро, сколько в руках поместилось. Напоследок стражи порядка ещё раз окинули нас внимательным взглядом, но ничего подозрительного так и не обнаружили. Одеты мы были в хорошую одежду и уже не походили на забитых заключённых, что сбежали только сегодня ночью.

– Там такси есть, и дёшево, скажите, и вас довезут, – махнул рукой в сторону один из полицейских.

– Да, спасибо.

Закрыв сумку, мы поспешили к стоянке такси. Это оказался обычный велорикша, на тарантас которого мы и погрузились от греха подальше. Зазвенев колокольчиком велосипедного звонка, он тронулся с места, увозя в нужную сторону. Выйдя за квартал от моей лаборатории, мы чуть ли не бегом бросились в своё логово. И лишь войдя в убежище, я выпустил дух и без сил рухнул на скамью. Но нам нужны ещё и одеяла, чтоб спать здесь, и мне снова пришлось идти в магазин, благо он находился совсем неподалёку.

Купив всё необходимое, я снова скрылся в подвале и, закрывшись изнутри, лёг спать. Последние двое суток меня, как и Фараха, не отпускало напряжение, и адреналин буквально колобродил в крови. И лишь сейчас в непроглядной тьме я смог спокойно уснуть, не забыв положить рядом с собой автомат.

А эти пусть мучаются и ищут виновных, кто напал на полицейский участок, и ловят разбежавшихся арестантов. Завидую я им, столько приключений я им создал.

В подвале мы прожили целую неделю. Ели, спали и даже испражнялись в ведро, чтобы ночью вынести его наружу, а также набрать свежей воды. Через неделю у нас закончились продукты, да и запасы реактивов подходили к концу. Я ведь не сидел без дела или тупо спал.

Всё это время я работал, создавая зелья и эликсиры, вспоминая давно забытое и обновляя старое. Фарах сначала с недоумением, а потом с любопытством наблюдал за моими действиями, заинтересовавшись приготовлением микстур и эликсиров.

Будучи дипломированным медиком, он пытался разобраться в том, чем я занимался, и для чего мне необходимы всякие реторты, дистилляторы и прочие аллонжи.

– А что ты делаешь? – задал он глупый вопрос.

– Лекарства.

– А ты разве умеешь?

– Умею.

– А где научился?

– В другом мире.

– Это где? Где учат такому? Я никогда не видел таких методов…

На этом вопросе я бросил своё занятие и повернулся к нему:

– Послушай, что ты знаешь обо мне?

– Ммм, ничего, – признал Фарах.

– Вот именно, тогда больше не приставай ко мне. Принимай всё, как данность. Что я умею, что я могу. И вообще, поменьше вопросов задавай, глядишь, и дольше проживёшь… Теперь тебе идти больше не к кому, кроме как ко мне. Да, я совсем забыл, что тебе сказали твои родители?

Фарах настороженно молчал, но после моего вопроса снова оживился.

– Они очень испугались. Но мама, едва выслушав, бросилась собирать мне еду, а отец не хотел меня отпускать, я с трудом вырвался от них. Мама всё время причитала и плакала, а отец говорил глупости. Пришлось соврать, что мне есть куда уехать. А в итоге, мы который день сидим с тобою в подвале, словно крысы…

– Крысы?! – я усмехнулся, – а ты «Стальную крысу» читал?

– Нет. А что это за книга?

– Фантастика. Гарри Гаррисон написал. Лучше нам пока побыть крысами, зато живыми, а не в качестве чучел. Сейчас всех ищут и будут вылавливать действительно как крыс, пока не успокоятся. Тут только два выхода: или бежать в горы, или залечь на дно. К твоим родителям должны были прийти сразу, но мы успели, хвала всем богам Африки. Или нам просто повезло, что тоже хорошо. Наверняка полицейские уже побывали у твоих родителей и взяли на контроль твоё появление. Так что нам придётся провести в подвале не меньше двух недель. Потом можно будет потихоньку вылезать на свет.

– Ты так думаешь? Возможно, они ещё долго не успокоятся.

– Возможно. Но скорее всего от силы месяц, потом всё снова забудется и вернётся на круги своя. Другие люди, другие проблемы и другие деньги. У нас с тобой есть деньги на полгода безбедной жизни, но я не собираюсь тут обустраиваться. Моё имя уже засвечено, и надо отсюда уезжать. А жаль, всё так хорошо начиналось, если бы не эти змеюки с района Серпент.

– Да, я слышал про перестрелку. Говорят, кого-то даже убили.

– Да, убил я там многих, но не всех, а жаль. А то, напали, понимаешь, на бездомного колдуна и требуют чего-то.

– Ты??? – вылупился на меня Фарах идеально круглыми глазами, видимо не поверив мне. – А чего они требовали?

– Денег! Чего ещё могут требовать, не лекарств же моих?

– Но, судя по тому, как ты всё умело делаешь, твои лекарства должны пользоваться спросом.

– Они и пользовались, пока эти не пришли. Пришлось их убить, но я всё равно в тюрьму загремел и совсем не за это.

– Странный ты! – резюмировал Фарах, так до конца и не поверив мне.

– Ещё какой! – подтвердил я. – Давай лучше помоги перелить отвар.

Временами мы ходили в магазин, зорко смотря по сторонам, но никому до нас не было дела. В городе всё постепенно успокоилось. Посидев ещё с неделю в добровольном заточении, я решил выйти на свет божий и прогуляться до рынка. Судя по моему отражению в зеркале, за три недели я основательно откормился, сидючи на одном месте, и на узника африканской тюрьмы никак не походил.

А меня должен раз в три дня ждать на рынке Чарти. Как быть? Купив календарь, я стал отсчитывать дни с того времени, как попал в тюрьму. И как раз получалось, что заканчивался третий месяц. Долго я канителился со всей этой фигнёй. Теперь нужно всё сделать грамотно.

Собравшись, я вышел из подвала и направился прямиком в ближайшую оптику. Это оказалось помещение, совмещённое с аптекой, где сидела женщина, имевшая уровень подготовки медсестры, а не врача, и это в лучшем случае. Ну, да не суть. На стене позади прилавка, где расположилась медичка, находились многочисленные шкафчики с надписями на арабском. Арабский я знал, и поэтому стал читать надписи.

«Витамины», «От поноса», «От желудка», «От запора», «Сердечное», «Обезболивающее» и «От вшей». Последняя надпись меня особо поразила, и я невольно почесал свою чисто вымытую голову. В подвале мы с Фарахом избавлялись от кровососов смесью керосина и одного экстракта. Получилась совершенно ядерная вещь, что сожгла всех гнид не только на голове, но и на всём теле.

На других ящичках тоже виднелись надписи, но эти оказались самыми крупными и очень наглядными. Видимо, это основные проблемы, что мучили местное население. Сбоку от прилавка стоял небольшой шкаф с разными очками, как готовыми, так и просто с оправами без стёкол.

– Мэм, мне нужна ваша помощь. Устраиваюсь на работу в порт, а солидности никакой. Вот хочу купить очки, – и я словно в растерянности почесал свою едва пробившуюся бородку.

Тётка, возрастом далеко за сорок, укутанная в хиджаб, но как-то небрежно, оглядела меня в ленивой задумчивости и сразу же оживилась. Поправив на носу очки в широкой роговой оправе, она оценила и бородку, и едва наметившиеся усы, и крякнула то ли от досады, то ли от возмущения.

– Так ты и так красавчик! Зачем тебе выглядеть солидно?

– Работа солидная, мэм, надо соответствовать.

– А зрение у тебя какое?

– Отличное, мэм.

– Эх, значит нужно опять с простыми стёклами подбирать. Садись вон на тот стул, проверим на всякий случай.

Усевшись на предложенную мне табуретку, я уставился на противоположную стену. На ней женщина закрепила на крючке бумажный лист с арабским шрифтом. Правда, чуть ниже арабских закорючек виднелись буквы французского алфавита.

Откуда-то из недр стола появилась деревянная указка и не то аптекарь, не то окулист пополам с ещё не пойми кем, ткнула указкой в первую попавшуюся букву.

– Рррр, – зарычал я, сразу распознав нужную букву. Женщина удивлённо посмотрела на меня. Тут я понял свою ошибку и назвал букву уже по-арабски: – Ра!

Поджав губы, медичка благосклонно кивнула и начала тыкать в буквы, как ей хотелось.

– Нун, мим, лям, кяф, фа, – называл я алфавит, следя за её указкой.

– Хорошо. У тебя и вправду отличное зрение, – кивнула женщина. – Что же, давай посмотрим, что у нас есть для тебя.

Шкафчик с очками был вскрыт, и все оправы по очереди стали примеряться к моему лицу.

– Так, – приговаривала женщина, водружая оправу на мой нос. – Так, – эти очки снимались, и под очередное «Так…» следующие очки занимали их место на моём лице.

Это действо продолжалось минут десять, пока женщина не бросила маяться дурью и не пошла искать очки в другом ящике, где и лежала основная масса окуляров.

Все очки, что она уже примерила на меня, оказывались мне либо малы, либо с диоптриями минуса или плюса, отчего её лицо то отдалялось, то приближалось ко мне до гротескного состояния. Один раз я решил возмутиться, но получил более чем достойный отпор от занятой своим любимым делом женщины.

– Сиди и не мешай!

Грозный женский взгляд поубавил мою прыть, и я отдался в её толстые, но при этом заботливые руки. Покопавшись в ящике, она извлекла оттуда десяток новых или, наоборот, старых оправ и начала заново их на меня примерять, пока удовлетворённо не кивнула самой себе. И действительно: линзы на очках оказались обычными, а сидели они на переносице более чем отлично.

Встав, я взглянул в подставленное ею зеркало и увидел в нём человека средних лет, серьёзного, умного и, скажем так, весьма солидного. Это мне и требовалось. Очки были сделаны из чёрного пластика и смотрелись на моём лице очень хорошо, сразу меняя его до неузнаваемости.

Сейчас никто и не подумал бы, что я это я, то есть сбежавший из тюрьмы уголовник, убийца, отравитель и организатор бунтов. Пособник всех врагов на свете, с целью получения личной власти на Африканском континенте.

– Спасибо, мэм! Отлично, мэм! Превосходно, мэм.

Женщина расплылась в довольной улыбке и взяла с меня даже, кажется, намного меньше, чем требовалось. Прикупив у неё ещё немного лекарств и всякой нужной мне всячины вроде бинтов, я с самым довольным видом вышел от неё и направился прямиком на рынок.

Глава 5. Рынок

Член банды гадюк по имени Чарти шёл на очередной променад по местному рынку, как и обещал Мамбе. Ему уже надоело туда ходить. Пресловутый убийца змей исчез и за всё время так ни разу и не объявился. Ходили упорные слухи, что его арестовали.

Сегодня истекал последний срок, который определил Мамба для своего появления. Чарти давно бы уже забил на это дело, если бы не прочувствовал на себе, кто такой Мамба. Он боялся его, боялся до дрожи в коленках, до липкого пота, до умопомрачения. Он считал его самым чёрным духом в Африке и всерьёз подозревал, что тот не человек. Поэтому Чарти исправно ходил на рынок, как ему велел Мамба, и клятву свою нарушать не осмелился.

За нарушение клятвы его ждало проклятие, а жизнь бандитская и так весьма недолговечна. Когда Чарти вернулся в Джибути, то угодил в самый разгар разборок в банде. Его, естественно, спросили, где он всё это время шлялся. И он рассказал то, что ему приказал Мамба. В его словах никто не усомнился, как тот и предсказывал.

Всем было просто не до того, кто и где пропадал, банда разваливалась на глазах. Двое из «офицеров» попытались взять власть, но всё это закончилось ещё одной перестрелкой и шестью трупами, да десятком раненых, на этом собственно история банды и завершилась.

Конечно, большинство её членов осталось, но все они ушли в сторону, не желая работать не пойми на кого. Всё имущество их главаря растащили, а деньги присвоили те, кто никогда не афишировал своё участие в банде. Чарти оказался практически не у дел.

Впрочем, кое-какой заработок у него ещё оставался. Не слишком большой, так: свести концы с концами. Ну, и связи в уголовном мире тоже давали ему возможность случайного отъёма денег у других. Например, на рынке, если нужно было кого-то припугнуть, или в порту. Рыбаки иногда наглели, да и иностранные матросы подчас многое себе позволяли. Не чурался Чарти и крышевать проституток или опасный груз охранять. Так что деньги у него водились, но мало, очень мало, едва на обычную жизнь хватало.

Он шёл не спеша, и вот уже показались полотняные крыши рыночных палаток. Привычно окинув взглядом торговые ряды, Чарти по обыкновению не обнаружил искомого Мамбы. Всё как обычно: народ суетился, торговался, ругался, толкался, в общем, рынок жил своей жизнью. Истошно орали суровые тётки, в надежде что-нибудь урвать или своровать сновали между прилавками дети. Они также брались за любую работу, чтобы заработать себе на сладости или еду. Лишь только мужчины солидно сидели за своими прилавками.

Лавка Мамбы находилась ближе к концу рынка, и место её пока пустовало, но хозяин рынка по необъяснимым причинам пока не продавал его никому другому. Может, аренда ещё длилась, а может он тоже, как и Чарти, боялся хозяина палатки.

Дойдя до нужной палатки, Чарти полюбовался пустым местом, радостно вздохнул и повернулся, чтобы уйти. Он успел пройти несколько шагов, когда спиной почувствовал чей-то взгляд. Резко повернувшись, бандит сразу же уткнулся взглядом в лицо улыбающегося во все зубы незнакомого ему негра в очках.

– Чего надо? – с вызовом процедил Чарти.

– Ба, да мы не узнаём старого друга? – незнакомец снял очки. Чарти уставился в такие знакомые глаза и обмер.

Холодок страха сковал всё его тело, и, не в силах вымолвить ни слова, он заворожённо пялился в холодные до равнодушия глаза Мамбы. Он, вероятно, сходил с ума: ему казалось, что зрачки у Мамбы стремительно сужались, превращаясь в змеиные.

– Ну, пойдём, пойдём. Не надо тут истуканом каменным стоять. Я уже вижу, что ты меня узнал и обрадовался. Только вот впадать в ступор от радости совсем не обязательно. Пойдём в кафе какое, ты мне всё спокойно расскажешь о своих делах, а я поведаю тебе о своих. Ох, и натерпелся же я, если б ты знал. Ну, да ничего, видишь, как я изменился, поумнел можно сказать, или ты не рад?

– Р-р-рад, – заикаясь, выдавил из себя Чарти и стал шустрее перебирать ногами.

Он был настолько ошеломлён случившимся, что просто потерял волю к сопротивлению. С трудом перебирая ослабевшими ногами, Чарти почти бежал за Мамбой, который буквально тащил его на выход из рынка. А тот продолжал сыпать словами, словно из рога изобилия:

– Вот видишь! И я рад тебя видеть. Я так скучал, так скучал. А помнишь, как мы с тобой вместе ездили на мотоцикле. Славные были деньки, да?

– Да, – с ужасом вспоминая этот эпизод своей жизни, подтвердил Чарти.

– Вот видишь, теперь тебе есть что вспомнить. А помнишь, как тебя укусила змея, а я тебя спас?

– Помню, – с содроганием ответил Чарти.

– А спас тебя я, – приблизил к нему свои глаза Мамба. – Помни и не забывай. А если забудешь, то я тебе напомню. Ха-ха-ха!

Даже при свете солнечных лучей Чарти был готов поклясться, что глаза Мамбы горели поистине дьявольским огнём. Он снова онемел, но внезапный клаксон автомобиля вывел его из очередного ступора.

– О! А вот и кафе. Вроде неплохое, судя по вкусным запахам. Ну что, мой друг, зайдём?

– Зайдём! – заторможенно кивнул Чарти.

– Только ты платишь за двоих.

– Хорошо, – Чарти совсем потерялся.

Они зашли в большое кафе, что по своей сути оказалось обычной забегаловкой для не слишком притязательных посетителей. Кафе имело широкую террасу, крытую полотняной крышей и продуваемой влажным морским бризом. Посетителей оказалось совсем немного, и свободные столики призывно манили своими не очень чистыми столешницами.

– Так, мне супа и жареных рёбрышек со жгучим соусом, а ты ешь, что хочешь. И, пожалуй, возьму себе ещё кофе. Эх, жаль, нет тут ни холодного белого вина, ни пирожных. Что ж, нам змееловам приходится иногда и ужиматься в своих пристрастиях.

Чарти сглотнул и слегка дрожащим голосом сделал заказ подбежавшему официанту. Тот сразу же умчался выполнять.

– Ладно, рассказывай, как ты тут. А то я всё о себе, да о себе. Как дела, как банда, живы ли ещё кто-нибудь?

– Дела хреновые, – вздохнул Чарти, – банда развалилась. Попробовали поделить власть, но ничем хорошим это не кончилось. Все, кто участвовал в переделе, погибли, а кто не погиб, того в тюрьму посадили.

– Угу, ожидаемо. А мелкие боссы, что чиновниками сидят по разным конторам, они как?

– Они все на месте, но я не многих знаю.

– Так узнай, мне нужны связи. Я буду временами тут появляться, хочу бизнесом морским заняться. Весьма прибыльным, но очень опасным. Вот прямо ооочень!

– Я понял, но они все работают за деньги.

– Понятно. Что же, со мной они сначала будут работать за деньги, а потом за страх. Ты же знаешь, я умею быть убедительным. Таким уж уродился, – и Мамба с каким-то особым смыслом ухмыльнулся.

Чарти зажмурился, не желая снова видеть этот дьявольский блеск глаз Мамбы. Здесь, в полумраке кафе он до жути напоминал об их кошмарном ночном приключении.

– Так, а вот и долгожданная еда. Ты не голоден, Чарти?

– Нет, но я всё же поем.

– Ешь, – приглашающе обвёл руками стол Мамба и добавил, – ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит Чарти-буржуй. Шучу, шучу, – увидев реакцию Чарти, ехидно улыбнулся Мамба. – Настроение у меня сегодня что-то приподнятое, вот тебя увидел и сразу повеселел. А ты не знаешь, кто кинул гранаты в полицейский участок? Что вообще об этом люди говорят?

– Не знаю. Разное говорят, кто что. Думают, что террористы из племени афара или Народного фронта, а может, кто счёты сводил с полицией. По слухам, там пытают, и гранаты кинули в основном туда, где пытки происходят. Это мне старый приятель рассказал. А всё здание в хлам, окна повыбило, да мебель посекло, но вроде никого не убило. Вся полиция на ушах стоит, но ничего сделать не могут. Ищут, уже под сотню человек задержали, но никого к ответу не призвали. Наверное, назначат кого и в тюрьму кинут.

– Да, так оно и будет, мне ли этого не знать. Жалко невинных, тюрьма – это такое дело, лучше туда не попадать.

– А ты там был? – севшим голосом отважился спросить Чарти, слишком поздно догадавшись, что интересуется Мамба неспроста.

– А ты что-то много вопросов стал задавать, мой лепший кореш. Поумерь-ка свой пыл, дружище, а то любопытному Чарти на базаре злые негры нос оторвали.

Чарти заткнулся, признавая свою ошибку.

– Ладно, давай помолчим пока и спокойно поедим.

Подавая пример, Мамба уткнулся в свою тарелку и начал с аппетитом быстро поглощать еду. Чарти тоже выкинул из головы все плохие мысли и отдал должное пище. Окончив обедать, они приступили к благоухающему кофе, что как раз принёс официант.

– Так, где я тебя смогу найти? На базаре я появляться больше не буду. Аренда закончилась, место продадут, надо искать другое и желательно в другом районе, этот что-то перестал мне нравиться. Хотя, возможно, я ещё передумаю. Впрочем, не важно. Так, где тебя искать? Только смотри, обманешь, из-под земли достану!

От этих слов Чарти кинуло в жар, а потом сразу в холод.

– Я буду жить, – и он назвал свой адрес и подробно объяснил, как его можно найти.

– Понятно, тогда я тебя сам найду. И это, – Мамба усмехнулся, – не надейся на то, что я пропаду. Жди меня, и я вернусь. Ну, а если не вернусь, то тебе, считай, крупно повезло. Не думаю, что долго проживёшь после этого, но шанс есть у каждого.

Сказав эти слова, Мамба надел очки и бодро вышел из кафе. Чарти ещё долго сидел молча, смотря в никуда. От лицезрения пустоты его оторвал шустрый официант.

– Вы закончили есть?

– А?

– Оплату, пожалуйста.

До Чарти не сразу дошёл смысл, а когда дошёл, он произнёс:

– Да, есть я закончил, но теперь хочется выпить… Есть что?

Официант недоверчиво посмотрел на него. В кафе официально не наливали спиртного. Харам…

– Очень хочется выпить, плачу двойную цену. Вот за обед и за выпивку, – и Чарти вывалил на стол кучу мятых франков.

– Есть банановая водка.

– Неси!

Через пять минут перед Чарти стояла кружка, доверху наполненная прозрачным самогоном, чистым, как слеза негритёнка. Рядом с ней примостилась тарелка с нехитрой закуской. Кружка была большая, и самогона в ней оказалось много. Как раз напиться.

Чарти знал, что местный самогон гонят из жмыха, оставшегося после изготовления бананового пива. Ничего сложного, но этапов несколько, вот он и стал прозрачным, не хуже русской водки. А ещё его надо привезти и продать на свой страх и риск в мусульманской стране. Да и пить тоже нельзя – харам. Могут и в участок замести. Но после Мамбы Чарти мало чего боялся. Уж лучше алкашом прослыть, чем душу богам Африки отдать.

Пережитый стресс требовал разрядки. Взяв в руки кружку, он пригубил банановый самогон. Горло сразу обожгло горячим алкоголем. Самогон оказался крепким, градусов пятьдесят, а в кружке его было грамм двести.

Медленно прихлёбывая самогон, Чарти заедал его закуской. К тому моменту, как у него зашумело в голове, он уже выпил весь алкоголь и, поднявшись, удалился в свою нору спать. Сегодняшний день принёс ему столько разочарований, что срочно требовалось от них отдохнуть. Выпить он уже выпил, сейчас поспит, а вечером пойдёт к уличным проституткам, чтобы забыться в их равнодушных объятиях. Вот и все его планы.

***

После примерки очков, я вышел из аптеки в самом приподнятом настроении и отправился на рынок. Сегодня по всем моим расчётам Чарти должен был появиться на рынке. Если он забил на это дело, то найти его будет трудно, хотя, если постараться, то найду, конечно. Но смысл время тратить? Да и опасно очень.

Рынок встретил меня разноголосицей и обычной суетой. Пройдя мимо своей палатки, я заметил, что мой сосед справа ненавязчиво, но за ней присматривает. Видно, ему поручили это дело на случай моего появления здесь. Ну, что же, весьма разумно. Сделав вид, что никого из местных не знаю, я углубился в ряды, одним глазом следя за местом, где стояла моя палатка.

Через пару часов бесцельного шатания по рынку, в ходе которого я даже успел немного прибарахлиться, появился Чарти. Я увидел его ещё издалека и, стараясь, чтобы он меня не заметил раньше времени, стал незаметно приближаться к нему. Он уже собирался уходить, когда я внезапно возник за его спиной. Словно почувствовав мой взгляд, Чарти обернулся, и такое удивление, такой неописуемый страх отразились в его глазах, что я обрадовался как ребёнок.

Дальнейшая беседа с ним показала, что его не следует пока сбрасывать со счетов. Всяко пригодится, к тому же, он меня боится, смертельно боится. Значит, можно с ним работать. Пообедав с Чарти, я ушёл. Теперь нужно пойти в порт, узнать: что к чему.

Бродя по пирсам и самому порту, я присматривался и принюхивался, надеясь что-то для себя понять. Но особо ничего так и не понял. Множество разного рода судов стояли под погрузкой или выгрузкой. Часть кораблей просто остановилась на дозаправку топливом или водой. Нападать на них в порту было невозможно, да и глупо, нужно выходить в море. Для этого нужна лодка и база.

Оружие у меня имелось на первые несколько вылазок, а вот команды не было. Нужны люди, но больше всего нужна база. Хорошая такая пиратская база, сначала мелкая, потом побольше. Эх, надо карту побережья добыть и племён, что на нём проживают. В Джибути этого не сделать нипочём.

Накупив полную сумку еды, я вернулся в убежище уже поздно вечером. Фарах меня давно заждался, думая, что я либо сбежал, либо меня поймали. Вот так же и я ждал его у подъезда родителей.

– Ты где бродил так долго?

– А что? На рынок ходил. Вот тебе и себе одежды купил, еды и рюкзаки удобные.

– Но почему так долго?

– Потому что ещё в порт заходил. Надо осмотреться. В общем, сегодня спим, завтра идём в магазин и покупаем себе по велосипеду. Хотелось купить мотоцикл, но это сложнее, проще велосипед, ему не нужна заправка. Собираемся, покупаем велосипеды и уезжаем из города в сторону Холь-Холь. Время идёт, время бежит, время работает не на нас.

– А почему туда?

– По кочану! – ответил я по-русски, потому что на местном диалекте таких слов просто не оказалось. – Потому что там змей много водится, а я змей люблю.

– Ты любишь змей?

– Конечно! А почему бы мне их не любить? У меня и прозвище соответствующее, ничего в этом странного нет. Так что давай собираться. Я покажу тебе, как можно легко наловить змей, а потом их продать.

Оба рюкзака мы набили едой, вещами и оружием. Автомат и гранаты я взял себе, а Фараху отдал трофейный револьвер. К сожалению, патронов в нём оказалось всего шесть, а докупить их в оружейном магазине я не рискнул. Всё остальное оружие находилось у меня в тайнике, кроме ещё одного револьвера, что хранился в подвале. Подумав, я поменял эти револьверы.

Американский уже засвечен, и патронов к нему, как я уже говорил, всего шесть. А к другому прилагалось две коробки по 32 штуки. Короче, мы готовы отчалить отсюда. Но нужно основательно всё вычистить. Саму лабораторию с собой не заберёшь, да и приборы тут находились самые простейшие и недорогие. Пусть пока всё остаётся на месте, а дальше посмотрим. Все старые и новые эликсиры я погрузил в рюкзак, тщательно перемотав их тряпками, чтобы не разбились, и в принципе был готов ехать.

Незаметно со всеми этими событиями наступил 1979 год. Праздновать его в подвале мне показалось моветоном, и поэтому мы просто плотно поужинали дорогими консервами и легли спать.

Утро нас застало спешащими в магазин, где продавались велосипеды. Их там оказалось много разных, но я остановился на велосипеде одной известной марки. Хороший шоссейный велосипед с толстыми шинами, что может ехать и по пересечённой местности, и по шоссе, так что их и взяли.

Денег мы потратили немного, то есть все отобранные у американца франки. Взгромоздившись на велосипеды, мы смело влились в бурлящий поток разношёрстного транспорта и, тренькая колокольчиками звонков, направились на выезд из города. Что я, что Фарах уже отвыкли ездить на двухколёсных конях, но былые навыки восстанавливались буквально на ходу.

Возле самого выезда, справа от дороги стоял припаркованный полицейский автомобиль. Его мы увидели издалека. Пришлось дать большой крюк по непонятным закоулкам и пригородным участкам обрабатываемой земли. С трудом объехав патруль, мы устремились вперёд, энергично крутя педали.

Как говорит народная мудрость: крути педали, пока по башке не дали. Вот мы и крутили, наяривая ногами. В таком темпе мы ехали часа два, потом резко сбавили обороты. К этому времени моя задница уже стонала от жёсткого велосипедного седла и настоятельно требовала отдыха. Даже не требовала, а скорее вопила, чтобы мы остановились передохнуть.

Что ж, пришлось остановиться. Съехав на обочину, мы с Фарахом отошли как можно дальше от шоссе, чтобы нас не было видно, и принялись обедать. Тут пригодилась купленная в одном из кафе свежеприготовленная еда, заботливо завёрнутая в тонкие лепёшки. Жаркая волна воздуха накрывала нас, убирая расслабленное состояние.

Отдыхали мы недолго. Снова вскочив в сёдла своих коней, мы поехали дальше, пожирая километр за километром длинную дорогу.

Глава 6. Планы на будущее

До окрестностей Холь-Холь мы добрались через три часа. В сам городок я заезжать не стал, а направил туда Фараха. Объяснил, где прикупить продуктов, и остался ждать.

Спустя час Фарах вернулся, и мы, объехав город, остановились в небольшой пещере, которую я присмотрел, пока охотился здесь на змей. Сухая и достаточно уютная, она как нельзя лучше подходила нам в качестве временного пристанища. Выгнав всех мелких животных и опасных насекомых, мы разложили одеяла и подобия спальников, чтобы праздно провести время.

– Как сходил, что видел? Полицейские патрули есть?

– Да всё спокойно, но один патруль я видел, он на станции стоял. А так больше ничего интересного. Продукты купил.

– Понятно. Сегодня спать, завтра ты останешься за старшего, а я пойду на разведку и заодно деньги заберу. Нам ещё лодку покупать.

– Но зачем нам лодка, ведь мы в горах?

– Затем, что на ней нам проще доплыть до Сомали.

– А мы разве поплывём в Сомали?

– А ты хочешь остаться в Джибути?

– Нет, но я думал, мы поедем в Эфиопию…

– Ммм, а что мы там будем делать?

– Ну, я буду врачом работать.

Я почесал свою репу. Почему бы и нет? Вот только у Эфиопии нет выхода к морю. Как использовать Фараха я так толком и не придумал. Был бы у меня настоящий пиратский корабль, он бы стал корабельным врачом. А так, он вроде и может оказаться полезным в перспективе, но пока от него пользы как от козла молока. На берегу тоже свой врач нужен, но бывший политический таким быть не сможет. Так что, вариант неплохой, хоть и спорный. Наверное, стоит поехать в Эфиопию, но патруль…

– Ладно, поехали. Устраиваешься там и ждёшь от меня весточки. Поедем вдвоём. На билеты у нас деньги есть. Я смотаюсь туда и обратно, а ты останешься. У тебя документы-то есть какие?

– Да, я забрал все свои дипломы, а мама дала мне свидетельство о рождении.

– О, какой ты продуман! А у меня ни мамы, ни папы, ни брата, ни сестры, а теперь ещё и ни паспорта, ни визы.

Фарах пожал плечами.

– Ну, я же тут не при чём.

– Действительно, ладно, давай тогда спать.

Утром я решил направиться к своему тайнику, чтобы проверить его. Всё оказалось нетронутым. Пришёл я сюда не просто так, а спрятать автомат и револьвер. С собой решил взять револьвер американца, выкинуть, если что, не жалко.

Ещё нужно забрать из тайника деньги, но немного. Взамен я уложил туда всё самое ценное из лекарств и ингредиентов, в том числе и слёзы редкого ладана. Просканировав окрестности: вроде вокруг всё пусто, замаскировал тайник и вернулся обратно в пещеру. На следующий день мы пришли на станцию. Патруль полиции стоял на прежнем месте и изредка оглядывал прохожих, желая удостовериться, что всё нормально. Со своими велосипедами мы были видны издалека, но пришлось идти на риск.

– Эй, вы двое, идите сюда.

Не подавая виду, что испугались, мы попёрлись к стражам порядка, ведя свои велосипеды рядом с собой. Я предполагал, что так и будет, и заставил своего товарища жевать листья ката, чтобы не нервничать. Но рука моя вспотела, револьвер лежал в рюкзаке почти на самом дне, и достать быстро его не получится.

– Кто вы такие и куда едете?

– Мы путешествуем. Мой дядя Мохамед Рафад подарил мне велосипед, и я решил со своим другом поехать в путешествие. На машине мы уже ездили, теперь вот решили на велосипедах покататься.

Полицейские невольно переглянулись. Мохамед Рафад был главным прокурором Джибути, и связываться с его родственниками не больно хотелось. Наш вид негров-очкариков полностью соответствовал нужному образу, а хорошая дорогая одежда показывала наш статус, да и велосипеды недешёвые.

Нужно срочно закреплять успех. Я достал пачку сигарет.

– А вы курите? А то у нас с собой много ещё, а вы стоите тут на перроне, охраняете нас. Мой дядя всегда говорил, что полицейские – это наша охрана.

– Давай-давай. Передавай привет своему дяде и спасибо, что воспитал таких родственников! Мы как раз хотели подымить.

– Забирайте всю пачку.

– А вы куда собрались?

– А мы до границы хотим добраться и обратно. А может, и до Аддис-Абебы доедем.

– Понятно, вон там касса, билеты ещё есть.

– Спасибо! – и мы направились к кассе.

Оплатив проезд до приграничной станции, погрузились на поезд, когда он подошёл к перрону.

Велосипеды мы взяли с собой, за них дали взятку проводнику и, усевшись на свои места в общем вагоне, стали с интересом смотреть на проплывающий за окном пейзаж. До границы оставалось километров двести или чуть больше, и ехали мы в крупный город с трудновыговариваемым названием Дыре-Дауа. То есть не совсем в него, нам паспортный контроль ни к чему.

Ехать пришлось около пяти часов. Сойдя с поезда и вытащив свои велосипеды, мы отправились на экскурсию за станцию. Велосипед – не машина, где с трудом, а где достаточно легко мы пересекли нарисованную только на картах границу и попали в Эфиопию.

Опыт у меня уже был и, медленно крутя педали, мы поехали в ближайший город, им оказался Дыре-Дауа. Мы никого тут не интересовали. Дыре-Дауа оказался обыкновенной дырой, или самой настоящей дырой, как кому удобнее называть. Его и построили, собственно, когда начали строить дорогу Джибути – Аддис-Абеба. И это второй по величине город Эфиопии!

Но, боже! Самый провинциальный город с железнодорожной станцией типа Тьмутараканска выглядел в тысячу раз лучше этого крупного по африканским меркам города. Однотипные и убогие одноэтажные строения, улицы загажены, да ещё уличные торговцы пытаются всучить вам всякую ненужную всячину. И в качестве дополнения: снующие по своим делам вездесущие дети в пёстрых одеждах. Короче, типичная африканская картина.

Иногда попадались и вполне современные здания, построенные совсем недавно, трёх или пятиэтажные. Выше не было. Так мы и бродили по городу, ища, где бы приткнуться на короткое время.

Лучше всего, конечно, купить комнатку или квартиру, весь вопрос в цене. А Фарах упорно замалчивал свои финансовые возможности. Побродив по городку, мы узнали все цены и остановились на окраине в какой-то халупе из местной глины.

Удобства располагались во дворе, воду нужно носить из колонки, что в полукилометре от самой халупы, но ничего: в российской деревне почти так же. Это, правда, город, но не буду повторяться, чем отличается африканский город от российского.

Вокруг лежала холмистая местность с редкими деревьями. Деревья росли и в самом городе. В основном те, что давали тень или апельсиновые. Городок считался торговым, и здесь можно было купить всё что угодно, как и продать. Думается, здесь можно легализовать мой бизнес, о чём я тут же сказал вслух:

– Фарах, твоя задача здесь легализоваться, устроиться работать в больницу и потом обустроить аптечный пункт. Я тебе оставлю самые слабые зелья или концентрацию сильных разбавлю, увеличив количество эликсиров. Всё в твоих руках. Налаживай связи, находи нужных людей, ищи выходы на иностранцев. Давай взятки людям при власти. Деньги на это можешь тратить с выручки от зелий. Главное – выйти на рынок Европы, США или Японии. Что получится. Ясно тебе?

– Да. Я буду стараться.

– Старайся, только учти, узнаю, что ты мои деньги присваиваешь себе или предаёшь меня, убью сразу. Может, дам помучиться сначала, в зависимости от того, насколько ты меня обманул. И я не шучу.

Я окинул Фараха равнодушным взглядом, словно примериваясь, как лучше лишить его жизни. Вскрыть ли ему горло или прострелить голову, можно и в живот выстрелить, много способов есть, чтобы заставить мучиться человека. Человек – существо слабое и ранимое, и часто очень глупое, лишь воля и бесстрашие делает его человеком. Да только не всем они даны.

Один вроде спокойный и пугливый, а на войне ведёт себя как настоящий воин, другой весь из себя такой мачо: брутален, бесстрашен, особенно когда имеет дело с кем-то слабее себя, а на войне вдруг оказывается полным ссыклом. Разные люди, разные реакции. Фарах судорожно вздохнул.

– Я не предам, Мамба.

– Все вы так говорите, пока пятки не подпалишь.

– Но я не…

– Без всяких «но». Ты готов участвовать в древнем обряде чёрной клятвы?

– А что это за обряд? – нахмурил парень чёрные брови на чёрном лице.

– Да или нет? – перебил я его.

Фарах взглянул на меня и неожиданно сдался.

– Готов.

– Вот и отлично, тогда ночью проведём обряд.

– А где?

– В ….. на нижней полке. За городом, разожжём костёр и проведём.

Фарах только обречённо кивнул.

Ночь. Луна. Улица. Мы шли вдоль последних домов, выискивая подходящее место для проведения ритуала. Я и сам не сильно во всё это верил, но моя вера это одно, а вера Фараха – совсем другое. Чем мрачнее, тем лучше, а то знаю я чёрные души негров и их любовь к бесплатной наживе.

Вскоре мы нашли подходящее место, и я занялся разведением костра. Когда он запылал жарким пламенем, я дал Фараху листки ката и бросил в горящий огонь смесь душистых трав. Воздух сразу же наполнился благовониями. Шепча разные заклинания и играя голосом, то повышая тональность до визга, то обрушивая его вниз до шёпота, я вводил себя в божественный транс. Условно, божественный. Фарах жевал листья ката.

Жаркое пламя вызвало у меня капли пота, но те же капли пота виднелись и на лбу у Фараха, хотя он сидел довольно далеко от костра. Он смотрел на меня, и в его глазах я ощущал страх. Его пробрало до дрожи, и теперь он, кажется, что-то для себя понял, и это его отнюдь не обрадовало.

– Давай свою руку, ты поклянёшься на огне.

Фарах молча протянул ладонь, лихорадочно жуя кат. Чиркнув по ней ножом, я перевернул её над костром и дал стечь каплям в огонь. Кровь, падая в открытое пламя, мгновенно испарялась, придавая воздуху и благовониям непередаваемый запах и вкус железа.

– Клянись! Я, Фарах Рабле, клянусь никогда не предавать своего товарища и господина Башира Бинго по прозвищу Мамба. А если же я предам его, то пусть моя кровь упадёт на меня же, а все мои предки проклянут мою душу во веки веков и предназначат её духам Африки. Клянись!

– Клянусь! – помертвевшими губами прошептал Рабле. – Я клянусь никогда не предавать Мамбу и следовать его словам, как своим. А если я предам его, то прокляну себя и отдам свою душу на поругание духам.

– Закрепляю твои слова своей кровью! О, духи Африки!

Резанув по собственной ладони, я поделился с костром и своей кровью. Ярко вспыхнул огонь, на мгновение загоревшись синим пламенем, после чего резко угас. Мистический шёпот проник в наши уши, словно ища там убежище:

– Ваша клятва услышана богами. Мы принимаем эту клятву и подтверждаем её.

Фарах вздрогнул и скорчился от страха в позе эмбриона. Проревев несколько слов, завершающих ритуал, я перестал скакать вокруг костра и, остановившись, подошёл к Фараху, тяжело дыша.

– Ты всё сделал правильно, – торжественно изрёк я у затухающего огня. – Теперь ты мой брат по крови, и я в ответе за тебя. Не бойся, пока ты будешь верен своей клятве, с тобой ничего плохого не произойдёт.

– Да, да, да, – держась за руку и дрожа всем телом, промямлил Фарах.

– Вот прими, тебе полегчает.

Я перевязал ему руку и напоил растительным транквилизатором, чтобы расслабить психику. Затушив костёр, мы вернулись обратно в свою хибару. Фарах без сил бросился на лежанку и сразу же уснул, а я не спал, обдумывая следующие действия.

У меня опять появился веер возможностей. Можно остаться в Эфиопии, тем более я воевал за неё. Тут, я думаю, есть возможность добиться очень многого. Можно пойти в пираты, но ненадолго, так, срубить бабла для начального капитала и исчезнуть. Можно вернуться в Джибути, сделать поддельные документы и снова легализоваться, взяв под контроль банду гадюк.

Дальше – больше: гадюки захватывают весь район Серпент под свой контроль, сращиваются с властью, а потом… потом по ним бьют французы. Ну, или американцы, или ещё кто. Джибути перевалочная база для многих, никто не позволит уголовникам взять там власть. Недаром там до сих пор находится база французов. А может, договоримся? Нет, скорее всего, не выйдет ничего хорошего из этой затеи. Я вздохнул.

Этот вариант пока отметаем, но оставляем, как резервный. Остаются первые два. Что же выбрать? Хрен или редьку? Редьку или хрен? Хрен редьки не слаще, как говорят. Ехать в Сомали и втихую организовывать в портовом городе пиратскую абордажную команду? Ну, как вариант, и даже очень неплохой, но тут свои сложности, а именно малочисленность.

Предположим, найду я пару-тройку человек. Найду лодку или украду моторный катер, кто крышевать будет мой бизнес? Сиад Барре? Пока до него что-то дойдёт, меня уж триста раз поймают и расстреляют. Нет, пиратство – это всё же разовая акция. Бесперспективно. Но попробовать пару раз стоит. Чисто, чтобы проверить на деле. Там ещё и цель надо выбирать, корабли стран соцлагеря или капиталистического мира.

Если состав стран соцлагеря достаточно однороден, то капиталистический мир очень разнообразен. Есть ещё и страны Азии или арабские, они тоже как бы сами по себе. В общем, надо пробовать, а там как фишка ляжет или не ляжет.

Остаётся ещё последний вариант, он же первый. Работать через Эфиопию. Мой рассказ о нападении на базу сомалийцев абсолютно правдив, эта операция наверняка зафиксирована у кого-то из советников. Война, судя по газетам, подошла к концу, но отдельные стычки всё же имеют место и всякие фронты освобождения, сопротивления, свободы и неравенства растут как грибы после дождя. Естественно, они растут не просто так, а при поддержке Эфиопии.

Стоит над всем этим основательно подумать. Однако думать не хотелось. Хотелось жить, как обычный человек: есть, пить, размножаться, испражняться, изредка читать газеты, смотреть телевизор, обсуждать родственников и друзей, растить детей. Хотя с телевизором пока всё не сильно хорошо, но можно слушать радио. Всякие там музыкальные передачи.

Я и не помнил, что за музыка сейчас была популярна, всякие там буги-вуги, или мы из джаза, или регги. Много в мире музыки, много всякого всего. А, вспомнил! Толкунова пела, а ещё Зыкина, а больше не помню никого, и то, потому что мать их слушала. А мне до фонаря.

Ладно, пора уже спать. Я прикрыл глаза, но тут же распахнул их, услышав подозрительный шорох. И едва не обделался от неожиданности: в паре сантиметров от моего носа, прямо в пятне лунного света стоял и шевелил вибриссами монстр! Лысое розовое тельце с единичными редкими волосками было сморщено, глаз на морде я не заметил, а вот четыре вертикальных жвала или огромных резца находились в угрожающей близости от моего лица! Я кошкой вскочил с места. Мелкий уродец упырского вида повторил мой манёвр, тоже резко подскочив на месте, развернулся чуть ли не в воздухе и, сыпанув на меня своими задними лапками горсть песка, исчез в ближайшей дыре в стене. Млять! Он же не больше обычной мыши! Но если «это» стоит непосредственно перед глазами, то может показаться размером с собаку. «Хи-хи! – раздался в моей голове незнакомый женский голос. – Испугался голого землекопа!».

Вот же гадость! Ну, и кто из местных богинь решил надо мной подшутить? Вопрос, разумеется, остался без ответа. Пытаясь унять бешено колотящееся сердце, я осмотрел комнату на предмет других жильцов, что пришли сюда поохотиться на халяву.

Из зверюшек больше никого не нашёл, лишь дохлый трупик огромного жука валялся рядом с норкой неведомой зверушки. То ли лысая мышь его грохнула, то ли сам от моих пируэтов окочурился. Психика слабая оказалась, но я-то не ссыкло. Подумаешь, великий Мамба мини-упыря испугался! Да любой бы уже орал благим матом на всю ивановскую! А Мамба нет! Мамба – кремень! Хохотнув над самим собой, я встряхнул матрас и расправил на нём тонкое шерстяное одеяло, потом сунул в нору какую-то тряпку и улёгся. Верблюжья шерсть, между прочим…

Устроившись на матрасе, я ещё некоторое время изучал низкий потолок, пытаясь пробить его взглядом и увидеть далёкие звёзды. Ничего не получилось. Эх, не дали мне сил боги Африки, как обещали, ну и ладно. С этой мыслью я и уснул.

С утра разговор с Фарахом начался по новой.

– Как чувствуешь себя? – спросил я у него, едва тот проснулся.

– Нормально вроде, – глянул он на свою забинтованную руку.

– Это хорошо. Ты всё помнишь, что вчера говорил?

– Да, я не отказываюсь от своих слов.

– Хорошо, теперь мы с тобой повязаны, но ты не переживай. Твоё дело это работать, учиться, лечить и искать выход на крупные европейские или фармацевтические компании. Мои отвары, эликсиры, микстуры и зелья самого высшего качества. И они очень сильные. Я могу вылечить экзему, опухоль, импотенцию, анемию, депрессию и ещё пару десятков болезней. Но не все, я не волшебник, я только учусь.

– Да, я это уже понял, Мамба, я всё сделаю.

– Хорошо. Теперь тебе нужно найти и купить помещение под аптеку и определиться, где жить будешь.

– Не надо, я устроюсь работать в больнице и буду искать возможность встретиться с родителями или сообщить им хотя бы, что со мной всё в порядке. Они помогут мне купить помещение под аптеку.

– Ладно, вот тебе немного денег, должно хватить на первое время. А то вдруг ты мне врёшь, что деньги у тебя есть.

– Есть, но мало, – опустил глаза Фарах.

– Понятно, вот тогда ещё. Ладно, ты парень взрослый, справишься. Я поехал обратно, приеду, может, через месяц, может, через два. Узнаю адрес твой, чтобы писать было куда. Да и сам определюсь, что делать и где. Лекарства опять же с собой привезу, так что ты тут не раскисай, мне нужны преданные люди. Преданные… – ещё раз специально для него повторил я и заглянул прямо в глаза Фараха.

То, что я там увидел, мне понравилось, от души отлегло. Собрав вещи, я нагрузил рюкзак, закинул его за спину и, сев на велосипед, уехал. Довольно быстро вырулив из города, я снова помчался по дороге, теперь опять в направление Холь-Холь.

Жаркий ветер бил в лицо, обгоняли машины, обдавая упругой волной раскалённого воздуха. Но меня это не раздражало. Я крутил педали и смотрел в будущее. Какое оно будет?

Глава 7. Гиены

Съехав с шоссе, я пересёк границу Джибути, проходящую через саванну, и поехал по гористой местности. На этот раз мой револьвер был у меня за поясом, так, на всякий случай. Ночь прошла спокойно. С утра, вновь оседлав велосипед, я вернулся на шоссе и поехал по нему дальше. Проехав до вечера, решил снова остановиться и переночевать в поле.

До Холь-Холь предстоял один дневной переход, и нужно перед ним хорошо отдохнуть. Уже наступил вечер, когда я услышал дикий хохот гиен. Не обратив на него внимания, я занялся розжигом костра, чтобы разогреть на нём банку мясных консервов.

Продолжить чтение