Пепельный свет Луны

ГЛАВА 1

ГЛАВА 1

ЗМЕЯ, СВЕРНУВШАЯСЯ В ЛАБИРИНТ

21 октября 1889 года

Лондон, район доков

Слабый лунный свет озарял выложенную брусчаткой мостовую. Добротная – камень к камню – она казалась единственной достойной частью всего этого жалкого портового района. В остальном гордиться здесь было нечем: бедность, клопы и нечистоты давно превратили его в гниющую смрадную дыру, в которую стоило соваться только имея на то очень веские причины.

Например, безграничное отчаяние и полную безысходность.

Но если это относилось лишь к местным жителям, то случайные гости могли оказаться здесь и по-другому: во времена моей службы констеблем, чтобы попасть сюда в патруль, достаточно было лишь прилично провиниться. Что-что, а это я знал не понаслышке – будучи ещё юнцом, пылающим бесконечной жаждой справедливости и такой же бесконечной глупостью, я поймал одного сержанта на взятках. Тот не глядя подмахивал справки о смерти, помогая родителям погибших детей получить у профсоюзов страховые выплаты. И его вовсе не волновало то, что многие дети погибали при весьма подозрительных обстоятельствах: содержать лишний рот в Лондоне могли себе позволить не все. Но вместо того, чтобы сдавать детей, которых они не могли прокормить, в работные дома, некоторые особо отчаянные готовы были лично избавиться от такого тяжкого бремени, предварительно застраховав своё чадо…

Как бы то ни было, особого толка мой отчёта не принёс: сержанта лишь слегка пожурили (и то скорее за то, что попался), а вот его покровители, с которыми он делился процентом, обеспечили мне смены в порту среди забулдыг, проституток и опиумных наркоманов на долгих три месяца. С тех пор жажды справедливости у меня поубавилось, а несколько лет примерной службы и повышение до инспектора позволили больше не морозить себе задницу в патрулях. Так что, к своей огромной радости, в районе доков я не появлялся уже несколько лет.

Сегодняшний день оказался исключением.

Я выругался и со злостью захлопнул за собой дверь паба. Та пронзительно всхлипнула и чуть не слетела с петель, но мне было решительно всё равно. Мне сложно было смириться с тем, что встреча в дешёвой забегаловке самой отвратительной части города оказалась лишь глупым розыгрышем. У меня были все основания так считать: таинственный информатор, на которого я возлагал большие надежды, спешно ретировался прямо посреди разговора, так и не сообщив ничего ценного. Напоследок он оставил лишь бесполезные бумажки, спутанные извинения и обещание связаться со мной позже.

Верилось в это с трудом: я понял, что не знаю о странном типе ровным счётом ничего. Своего имени он не назвал, а цилиндр с нелепо огромными полями отлично скрывал его лицо от скудного освещения газовых ламп. Пожалуй, единственной примечательной деталью гардероба моего собеседника было красное перо, заткнутое за ленту этой вышедшей из моды с тридцать лет назад шляпы. Вот только вряд ли этого хватит, чтобы найти человека в огромном, забитом как повозка могильщика после Рождества, городе…

Проклятье! Мысль об очередной неудаче настолько выбила меня из колеи, что я поскользнулся и чуть не угодил в сточную канаву, густо поросшую чертополохом и ракитником. Ботинки тут же промокли и покрылись зловонной рыбьей чешуёй. Что ж, заявиться сюда в приличной обуви было сомнительным решением. Дав себе зарок впредь ступать осмотрительнее, я сделал ещё один шаг и… чуть не споткнулся о тело.

Оно лежало прямо посреди дороги, преграждая путь свободолюбивому ручейку помоев. Настолько свободолюбивому, что ему пришлось проложить себе новое русло: ручеёк огибал правое плечо и голову лежащего на мостовой мужчины, возвращаясь к своему нормальному течению где-то в районе его коленок. Самому мужчине это, кажется, ничуть не мешало. А может, ему уже было всё равно.

Я подошёл чуть ближе и пригляделся. Дышит или показалось? В такой темноте и не разберёшь: тусклые газовые фонари в районе доков горделиво возвышались только у пабов и борделей. Конечно, не для удобства клиентов – так вышибалам было сподручнее выколачивать деньги из тех, кто попытался смыться не заплатив.

Я наклонился над лежащим и поморщился, прикрывая лицо рукавом. В нос ударила ядрёная смесь дешёвого пойла и давно не чищенного отхожего места. Как назло, ветер тут же усилился, давая шанс почувствовать каждую нотку изысканного аромата. Глаза предательски заслезились: кажется, насчёт «давно не чищенного» я погорячился. Вернее было бы сказать – никогда. Словно в подтверждение этой мысли мимо прошмыгнул тёмный шерстяной комок, остановился возле тела, принюхался и с возмущённым писком метнулся куда-то в сторону.

Что ж, кажется, даже крысы брезгуют местными жителями. Мне было сложно их в этом винить: преодолевая отвращение, я наклонился и протянул руку к плечу лежащего на земле мужчины.

– Эй, ты чего там удумал?! – тут же раздался визгливый голос откуда-то сзади.

Что-то, а неприятности, благодаря которым можно попасть в полицейские отчёты, этим вечером мне были совершенно не нужны. Я отдёрнул руку и обернулся – в распахнутых дверях клоповника за моей спиной стояла женщина. Сальные, непонятного цвета волосы, застиранное штопаное платье на пару размеров меньше нужного, кривой, не раз переломанный нос и рытвины от оспы, которые не могло скрыть даже отсутствие освещения и несколько унций смертельного оттенка белил.

– Ты кто такой, а? А ну, пошёл отсюда! – возвестила милая дама приближаясь. – Сейчас кузенов на тебя натравлю – будешь знать, как тут отираться!

Я молча пожал плечами, поднялся и нырнул в тень соседнего дома – судьба этого несчастного меня никак не касалась. Наверняка, он знакомый этой крикливая особы, которая вполне способна сама о нём позаботиться…

Тем временем дама подошла к лежащему, оглядела пропитанные грязью обноски и смачно выругалась:

– А ну, вставай, выродок! Думаешь, можешь вот так просто свалить, не заплатив за пойло?! Ты и так мне уже шиллинг должен! – она со всей силы пнула лежащего под рёбра. – Эй, ты там сдох, что ли?

Мужчина не шевелился. Дама в оспинах сплюнула на мостовую, с кряхтением наклонилась и начала обшаривать карманы его лохмотьев, ворча и приговаривая что-то себе под нос. Что ж, кажется, и правда знакомый. А вот насчёт заботы не задалось…

Впрочем, не моё дело. Я поднял воротник, перешагнул очередную кучу помоев и проверил, на месте ли полученные от информатора документы. Всё здесь. Надеюсь, я ошибся и в них обнаружится хоть что-нибудь полезное – тогда путешествие в эту клоаку того стоило.

Я вытер ботинки платком и без раздумий избавился от него прямо, по дороге. К сожалению, им это не сильно помогло. Глядя на обильные потёки едва ли не разъедающей их грязи и прочий налипший мусор, меня занимала лишь одна мысль: можно ли избавиться от дерьма, не нырнув в него с головой?

***

21 октября 1889 года

Лондон, район доков

Услышав глухой вскрик, старый нотариус не удивился. Он только переставил догорающую свечу ближе к краю стола, чтобы она ярче освещала дверь в комнату, и принялся ждать. Не прошло и нескольких секунд, как на лестнице раздались лёгкие, но уверенные шаги. Незваный гость даже не пытался скрываться.

– Как обычно, считаешь, что ты вправе делать всё что угодно, – покачал головой старик, но в недоумении замолк, когда дверь распахнулась.

Он ожидал увидеть кого-то другого, но тусклый свет свечи выхватил из темноты щуплый силуэт высотой не больше пяти футов. Простое лицо, курносый нос, непритязательная, порядком потрёпанная одежда. И белёсые, обжигающие холодным презрением глаза.

– Так это всё-таки ты, – хмыкнул старик. В его голосе послышалось восхищение. Он взял огарок свечи и вытянул руку вперёд, чтобы лучше разглядеть лицо стоя́щего перед ним мальчишки, беспризорника лет десяти-двенадцати.

От яркого света тот даже не поморщился, продолжая сверлить старика презрительным взглядом. Только губа слегка дёрнулась, будто пытаясь скривиться в усмешке.

– Зрачки уже не реагируют. Недолго ему осталось, – старик задумчиво пожевал губами, осматривая покрывающиеся бельмами глаза. – Но призна́юсь, когда ты в первый раз пришёл ко мне с этой идей, я посчитал её невозможной. Как же ты всё-таки смог?

Мальчишка не отвечал.

– Если только… Ты… – прищурился старик. Его лицо озарила догадка, смешанная со страхом. – Нет, это же безумие!

Свеча в руке дрогнула, а огонёк в ней заплясал от потока воздуха – мальчишка хрипло засмеялся. Надрывно, скомкано и слишком громко. Сложно было представить, что этот странный звук издают голосовые связки ребёнка.

– Не безумие, если я успею добраться до Врат, – звук прекратился, а рот мальчишки растянулся в ухмылке. Кукольной и неестественной, как все его движения.

– До Врат? И что потом? Откроешь их? – недоверчиво протянул старик и вдруг улыбнулся.

Мальчишка, который только что сам заходился смехом, дёрнулся. Его лицо перекосилось от ярости, а белёсые глаза сузились.

– Что в этом смешного? – прошипел он, но старик продолжал смотреть на него с той же безмятежной улыбкой. Ровно до тех пор, пока не упал на пол: мальчишка с воплем толкнул его, вскочив на тощую стариковскую грудь, и ухватился маленькими руками за хрупкую шею.

– Что в этом смешного? Что смешного?! – кричал он, сжимая хватку всё сильнее и сильнее. – Почему ты улыбаешься?!

Но старик уже не мог ответить. Свеча из его ослабевшей руки упала на пол. Пышный персидский ковёр занялся пламенем, которое отразилось в пустых бельмах глаз мальчишки. Он разжал руки – маленькие и слабые, – такие слабые, что их силы еле хватило задушить не́мощного старика, и покачал головой. Гнев на Аддерли был всего лишь наследием из прошлой жизни.

В этой, пусть пока и недолгой, пора было заканчивать с этим и переходить к следующему, более важному шагу. Мальчишка схватил с полки старика сургучную печать, быстро проглядел несколько писем – проверить, что он достаточно хорошо помнит почерк нотариуса – и выбежал на улицу по лестнице вниз, ловко переступив через несколько лежащих возле входной двери тел.

Не устояв, мальчишка обернулся на занимающийся пламенем богатый дом на самой границе с доками и вновь ухмыльнулся: устаревшие взгляды Аддерли разделили их на время двадцать лет назад и окончательно разделили сейчас. Жаль, что старик настолько закостенел, что так и не перешёл со свечей на газовые светильники…

***

21 октября 1889 года

центральный Лондон

Несколькими часами позже у себя дома я просматривал всё, что мне удалось достать на Смиттерсона. Этот тип занимал пост суперинтенданта всего пару лет, но и до этого умудрился наследить почти в каждом сомнительном происшествии, на которое полиция почему-то закрывала глаза.

Большинство этих происшествий объединяло одно: в Лондоне пропадали люди.

Они исчезали без причин и объяснений не допив чашку чая, не докурив сигару, не забрав у бакалейщика срочный заказ, не уложив детей спать. И как минимум части из этих исчезновений предшествовал визит странных джентльменов. Они были одеты в штатское, ходили по двое – трое, не имели оружия, но забирали своих жертв без какого-либо, даже формального сопротивления. Тихо и мирно, под покровом ночи.

И мне было сложно вообразить почему такое оказалось возможным. Всё это выглядело как заговор. Заговор хорошо организованных, обеспеченных деньгами и связями людей прямо здесь, в сердце Лондона. Казалось, в такое мог поверить только заядлый конспиролог. О, я бы тоже посчитал сумасшедшим любого, кто решился бы поведать мне такое хоть за стаканом бренди, хоть за чашкой чая.

Вот только… Одно из похищений я видел собственными глазами. Семнадцать лет назад люди в штатском забрали мистера Олсона, моего учителя по естественным наукам. Тогда, будучи двенадцатилетним бунтарём, я частенько сбега́л от матери. В вечера, когда её упрёки и болезненная, граничащая с одержимостью забота становились совсем невыносимыми, я отправлялся к мистеру Олсону в его скромные апартаменты на соседней улице. Там я занимался вместе с другими его подопечными, читал книги (те, что были дома, я давно выучил наизусть), но главное – слушал и впитывал удивительные истории, которые будоражили моё детское воображение: до работы гувернёром Олсон много путешествовал. Индия, Китай, Австралия, Греция… Даже Египет! Места, настолько отличающиеся от единственного, что я когда-либо видел – привычного грязно-серого Лондона, – что их сложно было даже вообразить.

Но я очень старался это сделать, забрасывая учителя самыми разными вопросами. И больше всего меня интересовал один: как после всех этих путешествий можно было вернуться назад, к скучной городской жизни? На что учитель, обожавший к месту и не к месту одаривать нас мудрыми поговорками, неизменно отвечал что-нибудь вроде: «Восток или Запад, а дом лучше». Конечно, я ему ни на йоту не верил и переспрашивал вновь, ведь мне казалось, что за причастность к этим историям, к другому, сказочному миру, полному чудесных вещей и удивительных приключений, можно отдать жизнь.

Тем не менее, в вечер, когда явились незнакомцы, я не сделал ничего. Только сидел в платяном шкафу, куда заставил меня спрятаться мистер Олсон, и держал скрипучую, пытающуюся открыться дверцу в надежде, что меня не заметят. И хотя всё длилось несколько минут, вылезти я решился только под утро – когда руку свело так, что она не разгибалась ещё месяц.

Влияние той, старой истории оказалось так велико, что даже сейчас, спустя годы, рука время от времени начинала подрагивать и ныть, словно одержимая призраком того вечера. К счастью, такое случалось нечасто, и в участке никому не было известно об этом маленьком странном недуге.

Что же до исчезновения мистера Олсона… Через пару дней к его дому пришла полиция – семья, на которую он работал, заявила о пропаже. Я видел это, потому что, мучимый чувством вины, крутился неподалёку всё это время в надежде… В надежде бог знает на что.

«Любопытство сгубило кошку», прокомментировал бы такую неосмотрительность учитель, и, возможно, оказался бы прав, но именно тогда мне повезло в первый раз – среди нескольких явившихся на вызов констеблей я узнал его. Одного из тех, кто был в доме Олсона. И пусть сидя в шкафу я ничего не видел, голоса человека, который попросил учителя пройти с ним, я запомнил на всю жизнь.

Ошибиться было невозможно.

Так я узнал о существовании Смиттерсона. В те времена он служил рядовым констеблем лондонской полиции, но и тогда, и, как это стало доброй традицией позже, возглавляемое им расследование закончилось ничем. Олсона с тех пор никто не видел, а через месяц прошли слухи, что он попросту сбежал от карточных долгов и осел где-то на севере. Потом о нём и вовсе перестали говорить – как и о многих других, кто пропал до и после него…

В побег учителя я никогда не верил – Смиттерсон и его подручные не были похожи на нанятых выбивателей долгов. Не верил я и в то, что похищения – работа тайной полиции или других королевских служб. Слишком уж случайными выглядели жертвы. Казалось, их не связывало ровным счётом ничего. Среди пропавших были и прачка из трущоб, и банковский клерк из шикарного офиса в центре города, и престарелая вдова, которая уже десять лет как ослепла и не показывала носа на улицу, и мальчишка-мусорщик, собирающий отходы на берегу Темзы… Список людей из разных мест, сословий и жизненных обстоятельств можно было продолжать вечно.

Но пока я собирал информацию о них, мне повезло во второй раз – парочка пусть и не очень надёжных свидетелей утверждала, что видела у ночных гостей странные рисунки на запястьях. Змея, свернувшаяся в лабиринт – знак, нарисованный по их описаниям, я назвал для себя именно так. Но мои наброски оказались не похожи ни на одну эмблему хоть сколько-то известных обществ или организаций, что удалось найти в библиотечных справочниках.

Нет, за всем этим стояло что-то другое. Кто-то другой. Новое тайное общество? Секретная антиправительственная организация? А может, группа продажных служителей полиции, купленная богатыми аристократами для своих нужд?

Я склонялся к последнему: спустя пару лет мне удалось найти ещё нескольких её участников. Они тоже оказались полицейскими, но выглядели совсем мелкой сошкой по сравнению со Смиттерсоном, который гигантскими прыжками взбирался по карьерной лестнице. Уже через два года не слишком выдающейся работы он дослужился до инспектора, а через десять – стал суперинтендантом. И все эти годы он оставался единственной ниточкой, которая вела меня к настоящим организаторам. Впрочем, других и не было – до поступления на службу мои возможности заниматься этим делом ограничивались лишь расспросами бродяг, да осторожными попытками выведать что-то у родственников и соседей жертв.

Думаю, именно желание изобличить Смиттерсона (а главное – его тайных нанимателей) и привело меня в полицию. Вопреки желанию матери. Это можно было понять – с неё вполне хватило страданий от того, как обернулась служба для моего отца. Он погиб при исполнении, когда мне не было и восьми, так что матушка вовсе не горела желанием расстаться и со мной. А уж после смерти Лиззи…

Впрочем, сопротивление матери оказалось единственной настоящей преградой: поступить на службу в лондонскую полицию оказалось совсем несложно. На здоровье я не жаловался, а сама работавшая гувернанткой мать дала мне отличное образование: большинство новобранцев с трудом могло читать, что уж говорить о письме. Пожалуй, это даже навлекло на меня кое-какие подозрения: с такими знаниями легко можно было устроиться на работу банковским клерком на куда более приличное жалованье, чем те жалкие подачки, что платили полицейским. Так что довольно скоро я привык не щеголять лишний раз своей хоть и не слишком впечатляющей для обеспеченных людей, но непривычной для служителей закона образованностью.

И тогда мне повезло в третий раз: когда я добился перевода в центральное отделение под командование Смиттерсона, ни он, ни его подручные меня не узнали. То ли я умудрился не попасться им на глаза возле дома Олсона, то ли десять с лишним лет прилично изменили мою внешность. И то и другое меня полностью устраивало и давало шанс находиться поближе к Смитте в надежде, что в один прекрасный день он себя выдаст.

Вот только он не торопился этого делать. Шли годы, информации не прибавлялось, новых исчезновений больше не было, и я постепенно погряз в служебной рутине, почти забыв о том, что именно привело меня в управление лондонской полицией… Ровно до вчерашнего дня, когда кто-то подсунул под дверь апартаментов, что я снимал на Уиллоу-стрит, сложенную в несколько раз записку, написанную аккуратным ровным почерком. Приглашение встретиться и поделиться тем, что интересует меня уже очень много лет… И, пусть это и означало, что о моём импровизированном расследовании против собственного начальника кто-то знал, я не смог устоять.

Но что это дало?

Я разложил бумаги, любезно предоставленные мне информатором, и наугад вытянул пару жёлтых, не первой свежести листов. Больничные выписки, сметы, отчёты о ремонтных работах… Что за странный набор! Я в раздражении швырнул бумаги на стол, стараясь сдержать зевоту. Время уже давно минуло за полночь, но с улицы доносился громкий шум и гул голосов. Разбираться, из-за чего весь сыр-бор, не было ни малейшего желания. Пьяная драка в пабе – самая частая причина такой суеты. Спасибо, я лучше вздремну.

Стоило об этом подумать, как в дверь раздался настойчивый стук.

Дьявол! Воображение уже рисовало бравых ребят Смитти, готовых прямо с порога выколотить из меня дух за попытки так бесцеремонно копать под их начальника. Я поморщился и тряхнул головой. Какая чушь! К чему думать о таком варварстве, когда есть гораздо более лёгкие и изящные способы от кого-то избавиться. Например, подкараулить в тёмной подворотне…

Стук повторился.

Это вряд ли были ребята Смиттерсона, но господа, что могли позволить себе шляться по домам в такое время, обычно не вызывали у меня доверия. Я потянул на себя ящик стола, вытащил из него купленный много лет назад револьвер и подкрался к входной двери.

– Мистер инспектор! Мистер инспектор, откройте! – донёсся с порога тонкий детский голос.

Узнать его было несложно. Джимми Заноза-в-Заднице работал мальчиком на побегушках у центрального отделения полиции больше года, за что еженедельно получал свои пару шиллингов. А иногда и горсть тумаков от других беспризорников, которые тоже были не прочь подзаработать. Обычный паренёк лет десяти с вечно спутанными соломенными волосами, непонятно как выживающий на улице в компании таких же невезучих сорванцов. Откуда он получил своё прозвище? Ну, для начала, мальчишка был прилипчив, как репей…

«Может, если я не открою, он просто уйдёт?» – пронеслась в голове наивная мысль. Я наклонился к двери и прислушался.

– Мистер инспектор, я слышу, что вы не спите! – раздался истошный вопль прямо из замочной скважины.

Я отшатнулся от двери, потирая чуть не оглохшее ухо. Чтоб тебя, мелкий засранец! Видимо, над бесшумной походкой ещё сто́ит поработать. Наверняка во всём виноваты скрипучие дряхлые половицы!

Спрятав револьвер за спину, я слегка приоткрыл дверь:

– Чего тебе? Моя смена начнётся только утром.

Джимми попытался просочиться внутрь, но я бесцеремонно перегородил ему дорогу. Впрочем, пацана это ничуть не смутило.

– Смитти велел всех созывать! Дел невпроворот! – выпалил он и выдохнул, будто опасаясь, что вся эта архисложная информация в любой момент может покинуть его голову и больше никогда не вернётся.

Впрочем, этого нельзя было исключать: сообразительностью и памятью мальчишка никогда не отличался.

– Сам Смитти и совсем всех? – усомнился я.

Хотя Смиттерсон и руководил всем центральным отделением, моим непосредственным начальником был Генри Гудман. Правда, занимал он эту должность исключительно благодаря своим прошлым заслугам: последние лет десять старик не расставался с бутылкой.

– Берите выше! Шеф МакКинли велел Смитти, Смитти велел Гудману, а Гудман велел всем нашим передать! Вот, даже приказ есть! – Джимми продемонстрировал засаленный листок, извлечённый откуда-то из складок одежды.

Я взял его двумя пальцами и развернул. Неровная закорючка под текстом и правда была похожа на подпись Гудмана. А жирные пятна вокруг неё на следы разгульного застолья. Сами детали приказа разобрать оказалось сложно – почерк начальника и на трезвую голову оставлял желать лучшего. Приходилось надеяться только на то, что мальчишка в точности запомнил поручение…

– А чем заняты все остальные? – уточнил я.

Джимми посмотрел на меня как на последнего недоумка:

– Так, пожар тушат в портовом районе! Полыхает уже добрых полночи – того и гляди весь сгорит! А может, и дальше разойдётся, тогда вообще ой-ёй что будет!

Пожар?..

Я посмотрел на восток. На покатых крышах домов отражалось слишком яркое для ночного города зарево. Что ж, значит, не пьяная драка… И именно в том районе, где я побывал всего несколько часов назад. Совпадение? Не исключено – плотность застройки и нравы местных часто приводили и к более плачевным последствиям. Впрочем, это ничего не меняет. Проблемой при пожарах в Лондоне всегда был недостаток воды для тушения, а не людей.

– А мистер инспектор тут причём, потому что…? – постарался навести Джимми на мысль я.

Тот на секунду задумался. На его лице отразилось мучение, но затем он посветлел и взмахнул руками:

– Так это, пожаром занятые ж все! А тут ещё в богатейском особняке мертвеца нашли! Смитти сказал нужно срочно разобраться – и с пожаром, и с мертвецом тем! Но на пожар-то я уже поднял всех, кого велели, а вот сходить мертвеца посмотреть некому…

На секунду он задумался, проводя в уме сложные расчёты, а затем подытожил:

– Значится, это… Вам с ним и разбираться!

Кто бы сомневался. Один мёртвый аристократ – и полиция бросается расследовать дело сломя голову. А смерть бедняков, что отправляются исследовать лучший мир по три дюжины за сутки только в центре Лондона, не заставит никого в Управлении даже почесаться…

Впрочем, неважно: раз сегодня уже вряд ли удастся уснуть, можно и поработать. А вот револьвер лучше оставить дома: лондонским полицейским, по заветам Пиля, полагалось орудовать только деревянными дубинками. Объяснять наличие при себе оружия не входило в мои планы, как и делиться с Джимми информацией об имуществе, нажитом не самым законным путём – паренёк то ещё трепло.

Пока мальчишка ждал на улице, я бросил револьвер обратно в стол и рассыпал поверх него кипу полученных от информатора бумаг. Не очень надёжно, но хотя бы не на виду. Окинув эту картину взглядом, я решил, что достаточно постарался, накинул сюртук, надел шляпу и направился на очередную неожиданную встречу с промозглым, желтовато-серым Лондоном.

***

21 октября 1889 года

западный Лондон

На поиски извозчика и дорогу ушло около часа. Я спрыгнул с чуть не отвалившейся даже под моим скромным весом подножки кеба и размял затёкшие ноги. Джимми, ничуть не растерявший энергии, деловито выскочил следом. Это чуть не стало последней каплей для несчастной ступеньки. Она издала такой истошный скрип, что кебмен смерил нас подозрительным взглядом, уже готовясь выставить счёт за порчу имущества. Я только пожал плечами (ступенька ведь всё ещё была на месте!) и поторопил зазевавшегося мальчишку: пришлось прихватить его с собой – Джимми утверждал, что его семья раньше жила в этом районе, и что он неплохо знал окрестности. Будто стараясь это доказать, беспризорник обсуждал каждую кочку и всю дорогу не замолкал ни на секунду.

Вплоть до момента, когда мы вышли из кеба…

Луна сегодня светила особенно ярко и разглядеть, куда мы прибыли, не составило особого труда. Перед нами высились массивные кованые ворота в два человеческих роста, которые внезапно продолжались в обе стороны изгородью едва ли по колено. Кажется, хозяин особняка очень избирательно защищал свою приватность… Впрочем, перешагивать даже такой невразумительный забор казалось дурным тоном.

Я подошёл к воротам и слегка толкнул гигантскую створку. Она отъехала без единого скрипа, будто вовсе ничего не весила, и мы оказались на территории особняка сэра Уильяма Олдриджа. Именно этот джентльмен, по словам Джимми, отбыл на тот свет сегодня ночью. Имя мне ни о чём не говорило, но, глядя на огромный дом, сомнений в высоком положении его хозяина не оставалось: массивный фундамент и несколько ярусов, венчаемых колоннадой, должны были кричать о достатке и статусе, но наводили лишь мысли о мавзолее. И мне казалось решительно невозможным, что кто-то в здравом уме готов был здесь жить, а не покоиться…

Рука вдруг предательски заныла, хотя уже несколько лет до этого никак меня не беспокоила.

– Жуть, да? – надрывно прошептал Джимми.

Я утвердительно хмыкнул, но мальчишка продолжал пялиться на меня, словно фокусник, ожидающий реакции публики на вытащенного из пустой шляпы кролика. Сам же он, кажется, был не слишком впечатлён этим мрачным строением.

– Не первый раз за воротами? – озвучил свою догадку я.

Глаза Джимми сверкнули азартом.

– А то! Мы с уличными иногда пробираемся сюда, чтобы это… ну… обряд Посвящения провести! Только тс-с, никому ни слова, это секрет!

Малец состроил серьёзное лицо и уставился на меня. Ох уж эти детские развлечения… Впрочем, можно и подыграть.

– Посвящение? И куда?

– В рыцари, куда ж ещё! – мальчишка удивлённо округлил глаза, словно вступление в ордены было привычным занятием для местной детворы.

М-да, во времена моего детства игры были как-то попроще. И не подразумевали проникновение на чужой двор. По крайней мере, такой…

– А места поприятнее не нашлось? – не удержался я.

Этот Олдридж, конечно, носил титул «сэр», но таких рыцарей было достаточно и поближе к центру города. Впрочем, оказалось, что дело было вовсе не в этом.

– Долг рыцаря – защищать простых людей от всякой чертовщины, и… это… – кажется, Джимми решил процитировать свой рыцарский кодекс, но сбился и закончил как мог, —… а тут, в общем, всякое творится! Так что, кто докажет, что он ого-го какой смелый, чтобы нечисти местной не пугаться – того, значит, и принимаем к нам в Орден!

– И что же такого тут творится? – уже неподдельно заинтересовался я.

– Ну, это… Слышат тут всякое и видят иногда… Голоса из-под земли, будто демоны из ада ревут, огни мелькают, тени. Говорю же – чертовщина! – кажется, Джимми был всерьёз озадачен таким непонятливым собеседником. – Сам-то я не видел, но наши говорят… Они-то уж врать не станут!

Вот оно что, очередные байки дворовых мальчишек. Что ж, не очень надёжный источник – эти вечно найдут себе приключения на ровном месте…

Конечно же, вслух я озвучил немного другое:

– Угу, ясно.

– Не верите, да? – прищурился малец. – Вот и Уолли тоже не верил! Говорил, мол возьму да пролезу в дом колдуна этого! И трофей прихвачу, чтобы вам всем доказать!

Джимми сделал театральную паузу.

– Ну и? – не удержался я, хотя не планировал сдаваться так быстро.

– А потом взял, да так и не вернулся! – торжественно провозгласил Джимми.

Какая удивительная история…

– Беспризорник?

Мальчишка наморщил лоб и кивнул, явно не понимая причину вопроса.

Я вздохнул и пояснил, в очередной раз удивляясь, как этот пацан умудряется выживать на улице:

– Скорее всего, Уолли поймали и сдали в полицию за какую-нибудь мелкую кражу. Или чем вы там обычно промышляете… А полиция определила его в ближайший работный дом.

«Или парень струсил, сбежал и прибился к другой дворовой шайке», добавил про себя я. Что ж, одной загадкой меньше. Надеюсь, с трупом сэра Олдриджа удастся разобраться так же легко.

Джимми надулся и замолчал. Кажется, моя версия, в которой не было места таинственным тёмным силам, его совсем не устроила.

– Знаешь ещё что-нибудь о хозяине? – я решил перевести разговор в другое русло.

Беспризорник почесал затылок и с сомнением глянул на меня.

– Да так-то я кроме имени ничего толкового и не слышал. Поговаривают, конечно, всякое. И про хозяина, и про дом этот…

Мальчишка опять многозначительно замолчал. Кажется, решил отомстить мне за неверие в мистическую природу исчезновения его друга.

– Не тяни, выкладывай уже, – поморщился я.

Долго уговаривать не пришлось – Джимми сложно было молчать дольше пяти секунд.

– Место это про́клятое – все в округе так говорят! А виной всему хозяин – он что ни на есть самый колдун! – мальчишка успел сорвать где-то прут и теперь размахивал им как мечом в такт своим словам. – На люди не показывается, никто его и не видел почти. Даже из тех, кто давно здесь живёт! Говорят, он за этот домище и богатства душу дьяволу продал! О, а ещё он порчу насылать умеет – вот на мужика одного зыркнул из окна, так тот сразу в навоз конский ка-аак упал! Прямо лицом вниз, ого-го! Ещё бы чуть-чуть да и задохнулся – еле вытащить успели!

Я присвистнул, стараясь изобразить удивление. Пусть Джимми и не рассказал ничего полезного, за разговором мы успешно преодолели расстояние, отделяющее нас от парадного входа в особняк. Вблизи дом выглядел уже не так пугающе и был совсем не похож на пристанище дьявольских сил, о котором говорил Джимми. Скорее уж, он выглядел как претенциозная безвкусица по лондонской моде тридцати, а то и сорокалетней давности.

От досужих размышлений меня отвлёк появившийся на пороге дворецкий – невзрачный мужчина лет пятидесяти. Он поразительно быстро откликнулся на стук, будто всё это время поджидал нас прямо за дверью.

– Добро пожаловать в дом сэра Уильяма Олдриджа, господа. Проходите, вас уже ждут, – проговорил он с лёгким шотландским акцентом и застыл в приглашающем жесте.

Судя по флегматичному виду, он не сильно скорбел о своём безвременно ушедшем хозяине. Хотя, если верить огромному портрету на стене, не столь уж безвременно: суровому мужчине на нём было на вид лет восемьдесят, а то и все девяносто. Итак, очень далёкий от молодости человек скончался в собственном доме… Кажется, дело обещает быть лёгким: нужно лишь засвидетельствовать смерть сэра Олдриджа от вполне естественных (в силу его возраста) причин и спокойно отправиться обратно домой.

Впрочем, моя радость длилась не долго.

Дворецкий подождал, пока мы снимем верхнюю одежду и сопроводил нас из фойе в галерею – длинную комнату с высоким арочным потолком. По обеим её сторонам на стенах висели головы диких животных. Они бессмысленно пялились стеклянными глазами в пустоту, а их морды щерились жуткими оскалами. Вот только теперь это производило совсем не то впечатление: попытка придать мёртвым животным былую опасность выглядела на удивление наивно и жалко.

Я не удержался и фыркнул, игнорируя неодобрительный взгляд дворецкого. Действительно, разве может порядочный аристократ обойтись без охоты? В детстве я думал, что все эти нелепые трофеи просто выдаются им вместе с титулом. Чтобы представить этих обычно грузных и разучившихся передвигаться без кареты господ удачливыми охотниками нужно было напрячь всё воображение…

Наконец мы миновали галерею и оказались в небольшой полукруглой комнате с камином. Возле него лежало накрытое тканью тело, а поблизости нервно расхаживал тип в форме рядового полиции. Я узнал в нём одного из наших констеблей. Не самого сообразительного, Доусона, если мне не изменяла память. Завидев нас, он занервничал ещё больше. К чему бы это?

– Докладывайте, констебль.

Доусон моргнул и уставился на меня. Потом – на Джимми, которого подозрительно заинтересовало чучело кабана. Потом снова на меня. Наконец, он спохватился и резко вытянулся по стойке смирно:

– Констебль Доусон, сэр! Нахожусь на дежурстве, сэр! – отрапортовал он и затравленно огляделся по сторонам и словно ища поддержки.

Да что не так с этим парнем?

Я откашлялся, напоминая ему о своём существовании. Констебль снова сфокусировал взгляд на мне и продолжил.

– Э-эм… Ну… В общем, я был в патруле на соседней улице – участок мой постоянный, меня все тут знают. Смотрю, горничная Олдриджа бежит и причитает, что с хозяином беда… – Доусон снова замялся. – Вот я и отправил посыльного в Управление, а сам пошёл на мест разбираться…

Каждая фраза давалась ему с трудом. То ли он и правда был тугодумом, то ли пытался не сболтнуть лишнего. Ладно, разберёмся позже. Я оставил констебля в покое и огляделся вокруг.

Пожалуй, сто́ило начать с осмотра тела. С этого ракурса тёмное, правильной круглой формы пятно у головы сложно было не заметить. Кажется, я ошибся насчёт естественной смерти. Если какая-либо смерть в принципе может считаться таковой… Я присел на корточки рядом с телом и коснулся края материи. Плотная ворсистая ткань, гобелен или портьера, покрытая вязью растительных мотивов. Я приподнял её и отшатнулся, хотя наивно думал, что готов ко всему. Голова старика выглядела так, словно на неё с высоты башни Кафедрального собора упало что-то очень тяжёлое. Например, наковальня. Ладно, вряд ли это была наковальня – скорее уж выстрел в лицо из чего-то крупнокалиберного. Я огляделся по сторонам, но в комнате не было ничего похожего на оружие. Да и крови вокруг тела оказалось неправдоподобно мало.

– Сэра Олдриджа переносили?

Кажется, вопрос оказался для Доусона неожиданным.

– Так… Э, мы с дворецким и перенесли, чтобы сподручнее было грузить, когда наши подъедут.

Я поморщился. Большинство лондонских блюстителей порядка набирают чёрт знает из кого. Вот и результат – мало кто из этих ребят имеет хоть малейшее представление о следственной работе и о том, что тело до приезда инспектора должно оставаться там, где его имели неудовольствие найти. Даже если оно кому-то очень мешает. «Особенно если оно кому-то очень мешает», пришло мне на ум старое дельце об одном бедолаге. Он так торопился избавиться от трупа убиенной им супруги, что решил вынести его из дома прямо посреди дня в персидском ковре. Бедняга не учёл одного – тяжести и размеров своей ноши. Благоверная весила на две сотни фунтов больше мужа, да и размеры ковра он явно переоценил…

– И откуда же вы его перенесли? – я постарался сдержать раздражение, но констебль начал что-то подозревать.

– Так из хозяйского кабинета и перенесли! И пистолет там же был! Мы как зашли – сразу всё понятно! На стуле сидит, а рядом с ним пистолет на полу! – принялся оправдываться он. – Тут и думать нечего – сам застрелился. Чего тут расследовать?

Что ж, интересно какой пистолет мог сделать подобное с лицом Олдриджа… Сто́ит осмотреть кабинет покойного. Но, пока что, вернусь к нему самому.

Я приподнял ткань, чтобы, наконец, разглядеть гобелен целиком. Дорого́й – как и всё в этом доме, и очень чистый. Пожалуй, даже слишком чистый – ни следа от пороха или сажи, которые точно должны были остаться от выстрела с такого близкого расстояния. Я перевёл взгляд на руки старика – покрытые пигментными пятнами, высушенные и худые, под стать всему остальному телу. Даже удивительно для человека его положения – обычно, богачи теряют умеренность во всём… Ох, погодите, вот и потеря умеренности – три кольца с огромными камнями на правой руке и пять на левой. Я приподнял кисть старика в надежде рассмотреть перстни поближе. Два из них сразу съехали набок. Резко исхудал и не хотел доверять украшения ювелиру? Или и вовсе не носил колец, но решил принарядиться перед смертью? Тогда констебль прав, и она и правда была запланированной. Впрочем, на руках следов пороха тоже не наблюдалось, хоть при таком скудном освещении и сложно было сказать это наверняка. Осмотрю ещё раз, когда тело доставят в морг.

Я набросил гобелен обратно и поднялся.

– Знаешь его? – кивнул я на Олдриджа.

Брови констебля, который всё это время переминался с ноги на ногу и с болезненным упорством таращился в окно, поползли наверх:

– Как не знать? В нашем районе его все знали! Уважаемый человек, господин Уильям Олдридж, кучу детишек вылечил во время последней эпидемии холеры! Его за это даже к рыцарскому титулу приставили! Хоть он и из людей попроще вышел – сам до всего дослужился!

– Врач? – удивился я.

– Ещё бы! Всё как положено – образованный человек… Все верха Лондона к нему в очередь выстраивались! Правда, в последние несколько лет он вроде как перестал практиковать, – Доусон задумался, а потом пожал плечами и продолжил. – Притомился, наверное, возраст уж не тот, да и хвори его замучили. Шутка ли, местные говорят, что ему больше ста лет было… Я, конечно, в это не верю. Не живут люди столько. Даже те, что в лечении смыслят.

Доусон глянул на меня, видимо, ожидая услышать стороннее мнение по поводу такого удивительного долголетия. Меня же больше интересовало другое. Что, если байки Джимми и правда выросли вовсе не на пустом месте?

– Интересно… А что ещё люди говорили?

– Да много чего! – хмыкнул констебль осмелев. – У нас такой народ – только дай обсудить знатных горожан! У каждого норовят всё исподнее перерыть!

Он фыркнул, выражая праведное негодование по поводу такого неуважения. Интересно, откуда взялась столь трогательная забота о чужой репутации? Ладно, дьявол с ним, у меня есть дела поважнее.

– Констебль, вы сказали, что тело нашли в кабинете. Как туда пройти?

Доусон махнул рукой в сторону парадного входа:

– Вам обратно надо, в фойе и по лестнице на второй этаж. Третья дверь справа.

Обратно так обратно, заодно поговорю с дворецким. Возможно, он сможет рассказать о своём хозяине и причине его поступка, а точнее – вероятного поступка, больше. Я выдвинулся назад по галерее, но на середине пути наткнулся на Джимми, который трудолюбиво выдирал клык из пасти чучела кабана. Мелкий паршивец… Я подошёл так близко, как мог, чтобы не задеть мальчишку, и громко кашлянул у него за спиной. Беспризорник подпрыгнул на месте, резко отдёрнул руку от чучела и уставился на меня круглыми от ужаса глазами:

– Я… это… Я просто смотрю!

Я хмыкнул и указал на кулак, который мальчишка пытался спрятать у себя за спиной.

– Да я это, перед ребятами похвастаться хотел… – Джимми шмыгнул носом и кивнул на ряды охотничьих трофеев по стенам. – Этих страхолюдин из окон ого-го как видно, вот мы и посматривали иногда… Если у них что стянуть – ну к примеру зуб, этого ж хозяин не заметит! Зато наши все сразу поверят, что ты в доме колдовском побывал!

Я пробежался глазами по внушительной коллекции развешанных на стене голов. Они и правда были отлично видны из огромных окон, что выходи́ли прямиком на задний двор.

– Я только один взял, мне больше не надо! – Джимми разжал кулак и продемонстрировал добытый тяжким трудом зуб убиенного кабана.

Конечно же, мальчишка выбрал самый крупный, так что недостачу в количестве зубов теперь не заметил бы только слепой…

– И зачем он тебе?

– Так, я и говорю, мы с ребятами поклялись, что если кто из наших сюда проберётся – то зуб для своего рыцарского герба стащит. Какие же рыцари без гербов! У меня вот вепрь! А у Уолли волк был…

Джимми резко погрустнел и замолк. Пожалуй, сто́ит разузнать по поводу его друга у местных констеблей – может, мальчишка беспокоится не зря.

– Ладно, стой здесь и больше ничего не трогай, – скомандовал я и отправился дальше на поиски кабинета, найти который мне было не суждено: на улице вдруг послышалось лошадиное ржание, голоса и громкий топот.

В дом ввалились трое бравых ребят в форме констеблей, возглавляемые незнакомым лысоватым типом. Тип пробежался по всем присутствующим и остановил взгляд на мне.

– Шеф-инспектор Эндрю Аткинсон, кенсингтонское отделение, – представился он с напускным безразличием. – Благодарю вас за помощь, но это дело переходит под ответственность местной полиции. Вы свободны.

Последнее судя по интонации правильнее было бы трактовать как «Пошёл вон!».

– Детектив-инспектор Томас Ливингстон, центральное Управление, – я решил сделать вид, что не заметил прямого указания убираться. – Думаю, произошла ошибка.

Аткинсон поморщился, будто учуял у себя под носом что-то стухшее.

– Приказ суперинтенданта Смиттерсона, – отрезал он. – Если хотите, можете обсудить это с ним сами. А теперь попрошу вас удалиться и не мешать нам работать.

Теперь Аткинсон даже не пытался скрыть раздражение. Я бросил взгляд на Доусона. Тот выглядел гораздо лучше – его глаза перестали бегать и почти с обожанием уставились на инспектора. Что ж, теперь понятно, кого он ждал и почему так растерялся, увидев меня.

Но… «Приказ суперинтенданта»? Старик Гудман что, напутал с указаниями? Или сам Смиттерсон передумал и решил лично проконтролировать дело, отправив для надёжности более лояльных к нему ребят? Нет, здесь явно что-то нечисто.

Кенсингтонцы тем временем уже буравили меня взглядами, явно намекая, что мне не стоит здесь задерживаться. Лезть на рожон и дальше было бессмысленно. Пожав плечами, я надел шляпу и обернулся в поисках Джимми. Пацан стоял почти там же, где я его оставил, но выглядел бледнее и как-то переменился в лице. Испугался людей Смитти? Я кивнул на дверь и малец, разок споткнувшись, на всех парах припустил за мной к выходу будто только этого и ждал.

Кажется, мы не провели в доме и часа, но на улице уже рассвело. Особняк Олдриджа при утреннем освещении полностью растерял свою таинственность и теперь был похож не на пристанище злого колдуна, а на слишком большой дом стареющего аристократа.

Каковым Олдридж, собственно, и являлся.

Я решил поделиться этим наблюдением с Джимми, но тот оказался слишком поглощён своими мыслями. Мне вовсе не хотелось нарушать эту благословенную тишину.

Через пару минут мальчишка, наконец, заговорил:

– А вот помните, мистер инспектор, вы сказали, что Уолли, должно быть, забрали в работный дом?

– Помню, – кивнул я. – Ты это к чему?

Джимми нахмурился и зачастил:

– Он ведь при нас тогда в особняк полез, мы на стрёме стояли – всегда так делаем. Всю ночь и до следующего вечера его ждали – так и не вышел никто, – мальчишка шмыгнул носом и продолжил, глядя себе под ноги. – Тоже думали, что, небось, хозяева поймали его, да в полицию сдали – вот только не приезжала ни полиция, ни ещё кто в тот день. И на следующий тоже…

– Так, может, и не полез он в дом. Струсил и дал дёру, пока вы не видели? – я пожал плечами.

Джимми мотнул головой. Таким серьёзным я его ещё не видел.

– Мы спрашивали по своим – никто Уолли с тех пор в городе не встречал, он как сквозь землю провалился… И он точно в этом доме был, это уж как пить дать!

– С чего ты решил?

Джимми разжал кулак и продемонстрировал мне трофейный клык кабана.

– Вот поэтому. У чучела волка тоже одного зуба нет. Точно говорю – проверил ровно перед тем, как нас выперли.

– Ну и? Мало ли что там у этого волка отвалилось… Да и почему именно волк?

– Говорил же – волк гербом Уолли был, – пробурчал мальчишка. – А уж выпало – не выпало… Клыка слева на верхней челюсти у него нет – ровно как Уолли обещал, когда в дом лез. Он и стащил – кому же ещё?

Я присвистнул. Кажется, Джимми не так уж безнадёжен. Если, конечно, он не сочинил всю эту историю.

Богатый мёртвый старик, беспризорник, исчезнувший в его доме и ручная полиция аристократии, которая явно пытается что-то замять… Этот день ещё не успел начаться, но с каждой минутой становился всё лучше.

***

21 октября 1889 года

Лондон, район доков

Констебль Фергюсон пошевелил носком ботинка обугленные деревяшки. Истлевшие, они тут же рассыпались в труху и под ними что-то блеснуло. Фергюсон наклонился поближе, поковырял привлёкшую его внимание пластинку пальцем и сплюнул. Очередная стекляшка!

Констебль встал, вытер руку о штанину и оглядел пепелище. Особняк Аддерли, ещё с утра бывший самым богатым домом во всей прибрежной части города, представлял собой жалкое зрелище. Вспыхнул как пучок соломы в жаркий день и полностью сгорел за считаные часы. Да ещё и прихватил пару соседних домов – попроще и победнее.

Впрочем, их констебль тоже проверил, но поживиться там оказалось нечем…

– Ну что, закончил с трупами? – отвлёк Фергюсона голос старшего констебля Морри.

Фергюсон подскочил от неожиданности и зачастил:

– Так точно, сэр! Всё закончили, сэр! Ждём труповозку, сэр!

Морри оглядел своего подчинённого с ног до головы и ухмыльнулся:

– Чего же ты тогда здесь ошиваешься? Думаешь, не всех вытащили? Или ищешь не тела, а что другое?

У Фергюсона дёрнулся глаз. Ему показалось, что закопчённые серебряные ложки, подобранные на пепелище и надёжно припрятанные у него за пазухой торчат так, что видны с другого берега Темзы. Только этого ему не хватало! Теперь придётся делиться… Хотя с этого гада, холера его побери, станется и всё забрать!

– Н-никак нет! Н-ничего не ищу! – от волнения констебль начал заикаться.

Морри махнул рукой – ему явно надоело издеваться над идиотом, о грешках которого знал весь участок – и перешёл к более насущным делам:

– Сколько достали? В одну труповозку влезут?

– Никак нет, сэр! Сначала вытащили троих, но час назад нашли ещё одного – вот здесь, в левом крыле, – указал Фергюсон. – Так что пришлось послать за второй!

Морри кивнул и вальяжно проследовал в сторону тел, лежащих на обочине вдоль дороги. Он постоял над ними в полном молчании, задумчиво перекатываясь с пятки на носок, а затем свистнул так, что у Фергюсона заложило уши.

– В-вы звали, сэр? – Фергюсон на подкашивающихся ногах подскочил к начальнику.

– Фе-еергююсоо-он,– растягивая гласные, начал Морри. – Давай-ка повторим азы… Сколько трупов умещается в одну труповозку?

– Т-три… – моргнул констебль.

– А сколько труповозок ты вызвал?

– Две…

– И что ты собираешься везти во второй, идиот ты прокля́тый?! – наконец сорвался Морри, а затем развернулся на каблуках и процедил через плечо. – Даже не думай списать вызов второй труповозки в накладные расходы – заплатишь из своего кармана!

Несчастный констебль судорожно кивнул и уставился на прикрытые мешковиной тела.

Раз. Два. Три… Три. Фергюсону даже пришлось протереть глаза, чтобы поверить, что четвёртого так и не прибавилось.

– Но… – пробормотал он. – Тут точно был четвёртый! – и уставился на пустое место, куда лично отволок последнего покойника.

Или не отволок?.. Ни мешковины, ни следов тела на земле не было. На всякий случай Фергюсон огляделся по сторонам, будто потерянный труп мог случайно закатиться под куст или в сточную канаву. Под ногой констебля тихонько хрустнуло обгорелое красное перо, но он не придал этому особого значения. Не придал он значения и длинным тёмным полосам, начинающимся в паре шагов от него и ведущим куда-то в соседнюю подворотню.

Человек с фантазией мог бы подумать, что кто-то шёл, еле волоча перемазанные сажей ноги, но… Фергюсон фантазией никогда не отличался. «Чего только не почудится», – подумал он и проверил, на месте ли серебряные ложки. Пожалуй, пары из них должно́ было хватить, чтобы расплатиться с владельцем лишней труповозки. Фергюсон горестно вздохнул, сплюнул на землю и побрёл обратно на пепелище в надежде поживиться чем-нибудь ещё.

ГЛАВА 2

СОВСЕМ НИКОГО

Центр перекрёстка освещён полной луной. Она словно призрачный фонарь выхватывает из небытия несколько особняков и дорогу между ними. Всё, что находится за пределами света, погружено в клубящийся серый туман. Туман движется – то дёргано и беспорядочно, словно извиваясь в конвульсиях, то изящно и ловко сплетается узлами. А затем слабое дуновение ветра – и всё рвётся… Этот танец завораживает. Я протягиваю руку, и туман жадно подаётся ей навстречу. Кажется, в нём что-то есть. Кто-то есть. Эта мысль вселяет тревогу, но у меня нет времени как следует её осознать: я слышу шум за спиной и оборачиваюсь на этот размеренный, повторяющийся звук.

По перекрёстку, освещённому столбом лунного света, тянется вереница оборванцев. Дети разного роста и возраста, они стоят строго, затылок в затылок, соблюдая между собой одинаковое расстояние. Что-то во всём этом выглядит ужасно неправильно. И вскоре я понимаю что: они совсем не двигаются. Ни поворота головы, ни шевеления губ, ни случайного взмаха руки. Дети стоят неподвижно, выверено, неестественно. Как ростовые куклы, которых выстроили здесь для какого-то странного представления, которое я совсем не хочу увидеть.

Однако даже это пугает меньше клубящегося тумана…

Я отхожу от него подальше, приближаюсь к оборванцам и встаю в самом конце колонны. Я чувствую, что мне нужно встроиться в этот замысел, соблюсти эту симметрию. Занять своё место. Я просто делаю то же, что и все, чтобы стать похожим на них. Стать таким же как они.

Внезапно колонна делает шаг вперёд – и снова застывает. Шаг. Пауза. Шаг. Пауза. Движения детей синхронны и точны, как часы на Биг-Бене.

Какое-то время я покорно иду следом, но затем любопытство побеждает и я начинаю высовываться из колонны. Я вижу, что один из оборванцев передо мной очень похож на Джимми. Я выхожу из строя, обгоняю несколько человек и касаюсь плеча мальчишки. Он не оборачивается. Я трясу сильнее, но тот по-прежнему не обращает на меня никакого внимания.

Это начинает действовать на нервы.

Отбросив хорошие манеры, я хватаю мальчишку за плечо и с силой разворачиваю. Это и в самом деле Джимми, но в его взгляде нет ни намёка на узнавание. Только пустота. Он продолжает таращиться на меня так же бездумно, как до этого таращился в макушку стоя́щего перед ним человека. Я наклоняюсь, чтобы посмотреть Джимми в глаза и замечаю, что свет в них теперь отражается чуть иначе. Резче и яснее. Как в стекляшках-бусинах искусственных глаз чучел в доме старика.

«Стеклянные… Теперь лучше сохранятся», – посещает меня странная мысль.

Я отпускаю Джимми, и тот возвращается на место. Как раз вовремя – колонна делает ещё шаг вперёд. Я иду вдоль неё и вглядываюсь в лица этих молчаливых маленьких солдат. Они все такие же, как Джимми: движущиеся вперёд слепые куклы.

Наконец, я достигаю начала строя и вижу – его. Бледное, изломанное глубокими морщинами лицо, ястребиный нос, растрёпанные седые бакенбарды. Старик Олдридж, такой же, как на портретах в особняке лишь с одним отличием: его правая щека потемнела и оплыла вниз, как воск от прогоревшей свечи.

Олдридж протягивает руку с тонкими, паучьими пальцами и вручает что-то первому беспризорнику. Это Джимми, и меня почему-то совсем не удивляет, что он проделал путь к началу колонны так быстро. Я подхожу чуть ближе и наконец могу разглядеть, что именно предлагает ему старик. Это человеческий зуб. Массивный, коренной, с изогнутыми длинными корнями. Джимми безропотно берёт его, сжимает в кулаке и скрывается в узком проулке слева.

Я растерянно смотрю вслед мальчишке, но вдруг понимаю, что должен его догнать. Я срываюсь с места и бегу, но в переулке уже никого нет – меня встречает лишь плотный липкий туман. Я отшатываюсь прочь, но уже поздно: туман поглощает всё пространство вокруг меня. Пепельные лоскуты извиваются и танцуют. Никакого перекрёстка за моей спиной больше нет. Я вытягиваю руку, надеясь нащупать хоть что-то знакомое, но не вижу даже своих пальцев. Везде лишь непроницаемая, колышущаяся завеса.

Самое страшное в темноте или тумане то, что в них может скрываться что угодно. Кто угодно. Но сейчас, стоя посреди него, я осознаю, как ошибся. Все эти тени, едва заметные движения, невнятные звуки – всё это лишь игра моего воображения. В тумане нет никого, кроме меня. И это ужасает больше, чем самый кошмарный плод человеческой фантазии.

***

21 октября 1889 года,

центральный Лондон

Я проснулся от холода. Камин давно потух, и последние крохи тепла спешно покидали дом через щели в окнах. Кажется, мне что-то снилось, но вспомнить сон я не смог: вместо него осталась лишь растерянность и чувство смутной тревоги.

Солнце стояло ещё в зените, а значит, подремать удалось всего пару часов. Попытка встать отдалась в голове тупой болью, а в правом боку тут же закололо. Я поморщился. Как говорила моя матушка, настоящий джентльмен должен превозмогать трудности. Впрочем, настоящим джентльменом меня вряд ли можно было считать: обычно, к ним причисляли тех, кто мог позволить себе жить на проценты с капитала. Наличие добродетелей, образования и достойное воспитание вовсе не считались обязательным условием. Главным было одно: не замарать себя работой. И, раз уж работать всё равно приходилось, я предпочёл бы превозмогать не так рьяно, как то полагается настоящим джентльменам.

К счастью, следующая попытка подняться с кровати наконец увенчалась успехом. Я надел костюм и накинул сверху стёганый домашний халат. Температура в доме ненамного превышала уличную, но несколько слоёв одежды легко решали эту проблему. Чтобы быстрее согреться, я вскипятил чаю и наспех перекусил сэндвичами. Наверное, можно было позволить себе нанять кухарку, но меня вполне устраивало моё однообразное питание. Уборкой же доставшегося мне по наследству дома занималась горничная, миссис Браун. Она заглядывала сюда два-три раза в неделю, и наше общение обычно ограничивалось обменом любезностями и разговорами о погоде: я не мог избавиться от ощущения, что после выхода за порог она тут же бежит с доносом к моей матушке. Скорее всего это были лишь измышления – насколько я знал, эти женщины не были даже знакомы – но не мог избавиться от мысли, что с матери сталось бы назначить кого-то приглядывать за тем, как я веду свой быт.

К слову, чтобы составить впечатление получше, перед приходом горничной было бы нелишним слегка прибраться… Я с тоской бросил взгляд на письменный стол и убедился, что бумаги, полученные накануне от информатора, даже не подумали упорядочиться сами собой, чтобы явить мне все тайны настоящего, прошлого, будущего и того, сколько времени тратит сержант Макдонахью на поддержание формы своих усов.

Часы на стене начали бить полдень. Каждый их удар болезненно отдавался у меня в висках. Я вновь поморщился. Похоже, придётся отложить все изыскания до вечера и отправиться на службу: моя смена вот-вот начнётся. Что ж, это даже неплохо: я всё равно хотел навести пару справок в участке.

Когда я вышел, на улице ещё потягивало гарью после ночного пожара, но воздух был на удивление прозрачен. Даже облака изредка уступали место тусклому осеннему солнцу. И чистый воздух, и солнце считались в Лондоне большой редкостью. Зато три десятка видов дождей казались самым привычным делом. Для каждого из них горожане потрудились придумать своё название: от лёгкой изморози, не причиняющей особых хлопот, до проливного дождя с градом, когда выйти из дома решались лишь самые безнадёжные глупцы, а бывалые уличные собаки, скуля, забивались под парадные лестницы и ютились в незапертых подвалах. Раньше, когда учитель советовал мне или кому-то из таких же молодых и глупых учеников придержать пару пенни «на дождливый день», вместо того, чтобы тут же спустить их на сладости, я удивлялся – почти каждый день в Лондоне был такой.

Но ещё чаще в городе царил туман. Поговаривали, что именно благодаря ему Джек Потрошитель, кем бы он ни был, умудрялся так ловко скрывать свои зверства. Последнее преступление из тех, что были известны, он совершил в прошлом году – и так и остался непойманным. Что и говорить, чудовищное пятно на репутации столичной полиции… Поток писем от самопровозглашённых чудо-сыщиков с безумными теориями или от очередного «Джека» на адрес Скотланд-Ярда и отделений полиции по всему городу не иссякал до сих пор. Поначалу каждая весточка заставляла газетчиков трепетать в надежде на сенсацию. Но куда там – проку от этих писем было не больше, чем от зонта в погожий день.

Вероятно, это громкое дело волновало бы меня сильнее, если бы я принимал хоть какое-то участие в его расследовании. Но повышение до инспектора я получил только в этом году, а сержантов, желающих поймать такую выдающуюся личность, итак оказалось сверх меры. Впрочем, это ничуть не мешало мне время от времени строить головокружительные теории и предаваться смелым мечтам о раскрытии какого-нибудь грандиозного дела с последующим почиванием на лаврах. Упоминание в учебниках истории, всеобщее уважение и приличная пенсия в придачу с пожалованным Её Величеством титулом… К которому, кстати, не помешало бы и имение…

Погрузившись в эти прекрасные грёзы, я чуть было не пропустил грязно-серую арку – единственный проход к площади, окружённой тесно стоя́щими покосившимися домами, которые не рассыпались только с помощью какой-то неведомой силы. Именно здесь последние пятьдесят лет располагалось центральное управление столичной полиции. Поначалу хватало и одного здания, но затем штат служителей закона сильно разросся, и Управлению пришлось захватывать новые территории. Так что теперь почти все строения во дворе служили пристанищем какому-то из подразделений: бюро находок, лицензирование общественного транспорта, надзор за освободившимися заключёнными… Конечно же, имелся и отдел уголовных расследований.

Мой стол в этом отделе был завален самой что ни на есть настоящей сыскной работой – пыльными кипами документов. И высота некоторых из этих кип значительно превосходила ту кучу бумаг, что ждала меня дома.

Да, уровень бюрократии в управлении поражал воображение даже самых ушлых банковских клерков, а моя вера в эффективность и оправданность такого подхода таяла так же быстро, как шиллинги в карманах клиентов Банка Англии. Интересно, сколько жизней мне ежедневно удавалось спасти путём составления рапортов и описей пропавшего имущества? Приходилось мириться с очевидным: полицейская работа оказалась далека от моих мечтаний. Ни погонь за злодеями по крышам зданий, ни спасения красоток, ни распутывания заговоров тайных политических организаций… В общем, ничего такого, о чём обычно пишут в приключенческих романах. Моя мать, всю жизнь прослужившая гувернанткой, всегда говорила, что лучше бы я читал учебники или, на худой конец, газеты, чем подобную беллетристику.

И сейчас, разменивая третий десяток, я всё чаще думал о том, что, пожалуй, она была в чём-то права…

Сегодня дежурным в отделе был тот самый безупречно усатый сержант Макдонахью. Он читал свежую газету, сидя за стойкой регистрации и время от времени ворча что-то себе под нос. Всем своим видом Макдонахью напоминал испанского конкистадора с короткой чёрной бородкой и непонятно откуда прицепившейся шотландской фамилией. Его лихо закрученные усы были симметричны в любое время дня и ночи и любой погоде, всегда находясь в идеальной геометрической форме вопреки здравому смыслу и законам физики. Поняв, что мои жалкие попытки отрастить что-то столь же удивительное у себя на лице вряд ли увенчаются успехом, я смирился с судьбой и перешёл на чистое бритьё, оставляя себе лишь скромные бакенбарды. Как говорится, переноси с достоинством то, чего не можешь изменить.

Поравнявшись со стойкой регистрации, я протянул Макдонахью руку:

– Добрый день, сержант!

Тот скептически хмыкнул, но ответил на рукопожатие.

– Не особо-то и добрый, – кивнул он на утренний отчёт, который я ошибочно принял за газету. – Дюжина домов сгорела полностью, ещё две дюжины частично – на радость мародёрам… Самых резвых, конечно, уже повязали, но половина дивизиона до сих пор держит оцепление.

– Много погибших? – решил поддержать светскую беседу я.

Конечно, при желании можно было бы с лёгкостью почерпнуть эту информацию из той же утренней брошюры – отчёта по происшествиям за прошлую смену, но спешить на рабочее место к очередной стопке свежих заявлений на бакалейщиков, подмешивающих опилки в «самый настоящий китайский чай» не было никакого желания.

Впрочем, брошюру придётся прочитать в любом случае: «С содержимым этого регулярного издания, как и со списками разыскиваемых лиц и украденных ценностей, должен ознакомиться каждый полицейский, заступающий на смену! И постараться внести свою лепту в следующий отчёт!» – говаривал наш прежний комиссар, наставляя молодых констеблей перед выходом на дежурство. Всякий раз, когда я слышал эту заученную фразу, мне в голову приходила дурацкая мысль о том, что «вносить лепту» можно очень разными способами. Например, пополнив собой список разыскиваемых преступников… Или всплыть в качестве очередного утопленника в разделе происшествий… Впрочем, так себе каламбур.

Макдонахью тем временем продолжал.

– Шестеро взрослых, двое детей – это из простых, – перечислил он, возвращая меня к реальности. – Из не простых – известный нотариус, сэр Алфи Аддерли и ещё двое из его прислуги. Особняк стоял на границе с портовым районом и загорелся первым. Возможно, поджог, но пока сказать сложно.

Макдонахью задумчиво покрутил левый ус. Когда он отпустил его, тот сразу принял прежнюю идеальную форму. Что ж, раз уж сержант в настроении поговорить, то стоило, пожалуй, перейти к вещам, которые меня действительно волновали: кто-кто, а Макдонахью всегда был в курсе всего происходящего в Управлении. По части информации по делам – как свежим, так и давно забытым – ему и вовсе цены не было. Старожилы уверяли, что сержант помнит наизусть все происшествия в Лондоне с начала правления королевы Виктории, но проверить эту гипотезу мне так и не удалось.

Не получилось заняться этим и сегодня: меня интересовало дело гораздо свежее.

– А что по поводу смерти Олдриджа? – спросил я, надеясь, что Макдонахью не слишком удивит такая резкая смена темы.

Сержант на секунду наморщил лоб.

– А, Кенсингтонское отделение. Да, они прислали отчёт пару часов назад… Ничего интересного – самоубийство. Вам-то это зачем, Томас?

Я откашлялся и начал импровизировать:

– Вообразите, сначала начальство выдёргивает меня из постели посреди ночи и отправляет разбираться с делом этого Олдриджа! Хотя оно даже не в нашей юрисдикции… А потом, когда почти вся работа уже была сделана, подоспели местные из Кенсингтона и отправили меня восвояси! Вышла, видите ли, накладка при распределении!

Я ничем не рисковал, изображая жертву бюрократии. Извечные споры о разделении полномочий между центральным управлением и отделениями на местах не могли оставить равнодушным ни единого человека, проработавшего в полиции хотя бы год.

– Да уж, – покачал головой сержант, заглатывая приманку. Но тут же нахмурился. – Странно, конечно… Обычно всё происходит наоборот. Тот же пожар в портовом ушёл под нашу ответственность сразу, как только поступили первые све́дения. Ребята из местного не особенно расстроились: дело не самое приятное, да и спрос большой.

Я со вздохом кивнул – на этот раз вполне искренне: расследованию дел, связанных с гибелью кого-то из обеспеченных граждан, всегда уделялось большое внимание начальства. Немудрено: всем, что происходило и не происходило в стране, заправляла аристократия. В основном, конечно, потомственная. Нувориши не пользовались у пэров ни почётом, ни уважением, но нам, простым смертным, приходилось считаться и с теми и с другими. И как бы полицейское руководство ни старалось показательно дистанцироваться от любых связей с правящими верхами, всем было очевидно, что при сложившихся порядках ни о какой дистанции не может быть и речи.

Макдонахью кашлянул, напоминая мне о том, что я всё ещё торчу перед стойкой регистрации. Что ж, главное мне выяснить удалось: отчёт по делу Олдриджа пришёл, а значит, его копию скоро можно будет найти в архиве Управления.

Я поблагодарил сержанта и уже развернулся в сторону своего кабинета, но не успел сделать и шагу, как в меня врезался грузный господин с красным лицом. Он был явно чем-то раздосадован и практически кипел от злости.

– Мои извинения! – Джентльмен снял шляпу, пригладил взлохмаченные волосы и, не дожидаясь ответа, обратился к сержанту. – Уважаемый, ну сколько можно?! Я жду уже два часа! За что вам всем платят жалованье?!

Макдонахью бросил выразительный взгляд на пустую поверхность стола.

– Как видите, документы ещё не доставлены, но я потороплю секретариат, – пояснил он с ледяной вежливостью. – Прошу вас подождать в приёмной.

– Чёрт знает что! Я и так торчу здесь всё утро, дьявол вас всех раздери! – выругался посетитель. Его лицо приобрело совсем уж зловещий багровый оттенок, но он всё же отошёл от стойки.

– Так и до удара недалеко, – вполголоса прокомментировал я, пытаясь выбросить из головы зрелище вздувшихся на лбу нервного джентльмена вен.

– Было бы неплохо, – фыркнул сержант. – Неприятнейший тип… Спозаранку перевернул весь участок с ног на голову: мол, ему срочно нужно заключение о смерти Аддерли. Того самого нотариуса, чей особняк сгорел ночью, – пояснил он, заметив непонимание в моих глазах. – А с учётом того, что в сгоревшем доме нашли целых три тела – день уйдёт только на то, чтобы разобрать, кто есть кто… И это не считая того, что у нас ещё два десятка покойников со всех концов Лондона за сегодняшнюю ночь!

От флегматичной сдержанности сержанта не осталось и следа. Похоже, бесцеремонный посетитель умудрился разбудить дремавшие в Макдонахью испанские корни. Если, конечно, они существовали не только в моём воображении.

– А он объяснил, к чему такая срочность?

– Да, – сержант поморщился. – Этот джентльмен – клерк из нотариальной конторы «Вильямс и Кларкс». Он объявил, что Аддерли был их клиентом и теперь они должны выполнить его волю по завещанию в течение двенадцати часов. К чему покойнику такая спешка – дьявол разберёт…

Макдонахью снова ожесточённо покрутил ус, после чего продолжил:

– Так вот, завещание, видите ли, можно вскрыть только после официального заверения кончины! Вот они и забегали: по их контракту отсчёт уже пошёл, а заключения о смерти ещё нет. Кто знает, что мог запросить в своей последней воле этот тип и сколько он им заплатил, раз они готовы даже подкупить судмедэксперта, лишь бы уложиться в сроки…

– Подкупить? – я подумал, что ослышался.

Сержант стушевался, сообразив, что ляпнул лишнее. Все знали о взятках в Управлении, но немногие были готовы говорить об этом вслух. А те, кто не боялся, обычно не задерживались здесь надолго.

Тем не менее через несколько секунд Макдонахью встряхнулся и продолжил, хотя уже и не так решительно.

– Не знаю, самого́ судмедэксперта или кого-то из начальства. – Усы сержанта подпрыгивали в такт его речи. – Но сразу после утреннего инцидента, буквально через пять минут, поступило распоряжение в первую очередь заняться пожаром в особняке Аддерли, наплевав на все остальные дела!

Он в раздражении мотнул головой и уставился в одну точку. Чувствуя неловкость от необходимости распрощаться на такой ноте, я постарался соблюсти приличия единственным пришедшим на ум способом:

– Эм… Я могу чем-то помочь?

Неожиданно как для меня, так, кажется, и для себя самого, Макдонахью вдруг встрепенулся и пробормотал:

– Вообще-то, Томас… Вообще-то, если бы вы могли спуститься в секретариат и поторопить их с этими прокля́тыми документами – я был бы у вас в долгу! Иначе этот тип меня просто с ума сведёт!

Просьба сержанта показалась мне вполне оправданной: дежурным сотрудникам было запрещено отлучаться с поста. Решив, что вреда от моей помощи не будет, я кивнул и отправился в ненавистное мне левое крыло – обитель бюрократов и бумагомарателей ещё больших, чем теперь я сам…

Путь был неблизкий и пролегал через центральное здание. И, хотя в Управлении было легко заблудиться, места для некоторых вещей здесь всё ещё не хватало. Например, для архивов. Старые дела лежали разваливающимися стопками вдоль стен коридоров, в углах лестничных площадок, под самими лестницами, а иногда и в ещё более непредсказуемых местах. Одна из таких кип, опрометчиво оставленная неподалёку от туалетной комнаты, растаяла за пару дней. И я до сих пор надеюсь, что её просто догадались переложить в более подходящее место…

Миновав хитросплетения коридоров, я спустился на пару лестничных пролётов и наконец оказался у входа в секретариат. Обычно, здесь трудились сразу несколько измождённых и унылых мужчин неопределённого возраста, но сегодня из ряда огромных дубовых столов был занят всего один. На звук хлопнувшей двери владелец стола поднял раздражённый взгляд, хмыкнул – и снова уткнулся в бумаги.

На всякий случай я ещё раз огляделся и удостоверился, что больше здесь обратиться не к кому.

– Добрый день, – как можно отчётливее поздоровался я. – Мне нужно забрать свидетельство о смерти сэра… ммм…

Всё, кроме титула, уже успело вылететь из головы: плохая память на имена была моим проклятьем.

– В общем, то, что просили сделать срочно, – неумело выкрутился я.

Сидящий за столом секретарь снова неприязненно взглянул на меня и проворчал:

– И зачем так орать? Я не глухой. И ничего хлопать дверью – того и гляди стёкла вылетят! И между прочим, у меня этих срочных дел – целый шкаф! Кто именно тебе нужен? Я что, гадать, по-вашему, должен?! Будто мне больше нечем заняться!

Пока я лихорадочно напрягал память, служащий, не дожидаясь моего ответа, махнул рукой и поплёлся в сторону заваленного бумагами стеллажа, продолжая что-то бубнить себе под нос. Кажется, это были проклятья, и несложно было догадаться, кому именно они предназначались. Мне пришло в голову, что невозможность отлучиться с поста была вовсе не единственной причиной, по которой Макдонахью решил поручить дело по добыче бумажек мне…

– Срочно ему… Вам всем срочно, а что людей не хватает – на это плевать! Второй год на такое жалованье не могут никого найти, один я за всех отдуваюсь – и хоть бы сверхурочные платили, да где там!

Продолжая жаловаться на жизнь, начальство и меня лично как на главный источник всех своих проблем, секретарь вытащил из бумажных завалов какие-то мятые листы и бросил на стол.

– Забирай! – великодушно разрешил он. – Ах да, вот это тоже захвати – а то так и будете меня допекать весь день со своими бумажками!

Он подкинул в стопку ещё пару листов. Я решил не уточнять, что это и зачем – проще всего без вопросов передать бумаги Макдонахью. С остальным пусть разбирается сам: хватит с меня приветливых и доброжелательных клерков…

– И дверь за собой придержи! А то шляются тут… – прошипел секретарь мне вдогонку.

Я собрал документы со стола, как можно вежливее попрощался и вышел из комнаты, ощущая спиной его буравящий взгляд. А затем чуть выждал – и со всей силы захлопнул за собой массивную дубовую дверь.

Клянусь, скрежет зубов был слышен даже через неё.

***

– Всё здесь! – Стопка листков, добытых из недр бюрократического ада, шлёпнулась на стол перед сержантом.

Макдонахью мельком осмотрел её и подозвал недавнего скандалиста, который, мрачно сопя, всё ещё ожидал неподалёку.

– Эй, уважаемый! Проверьте, всё ли это, что вам нужно, и распишитесь вот здесь! – Он ткнул пальцем в амбарную книгу устрашающих размеров.

– Неужели! – Служащий из юридической фирмы фыркнул и начал просматривать документы.

Сержант постукивал по столу карандашом, откровенно надеясь вот-вот избавиться от настырного просителя. Но тот вдруг встрепенулся и протянул:

– Мину-у-точку, здесь, должно быть, какая-то ошибка! В свидетельстве о смерти фигурирует некий сэр Уильям Олдридж, а я пришёл получать бумаги на сэра Альфреда Аддерли!

Стук карандаша затих. Макдонахью напрягся.

– Э-э-э, это, должно быть, примешались бумаги по другим делам! Их просил передать секретарь, – поспешил я вмешаться и добавил, обращаясь в Макдонахью. – Извините, сержант, совсем забыл вас предупредить.

Быстро же они состряпали что-то по делу Олдриджа… Скорее всего, где-то здесь лежит и отчёт с места происшествия.

– Давайте я посмотрю и разберусь что откуда! – Я буквально выхватил листки у озадаченного юриста и принялся их сортировать.

Отчёт о пожаре в доме Аддерли, свидетельство о его смерти и справка о вскрытии тела шли за описью имущества некоего мистера Бэгсби с Флит-стрит, свежей лицензией кэбмена и списком обмундирования, которое требовалось закупить для полицейских в этом году. А вот и свидетельство о смерти Олдриджа, на которое наткнулся клерк. И следом за ним – рапорт с места происшествия.

«Следов посторонних в доме не обнаружено… Дворецкий ничего не слышал… Оружие принадлежит хозяину дома… Всё свидетельствует о самоубийстве, в связи с этим вскрытие и дальнейшее расследование считаю нецелесообразным». И подпись – «шеф-инспектор Эндрю Аткинсон».

Проклятье, ничего полезного! Я в раздражении дёрнул плечом и передал документы по Аддерли юристу:

– Теперь всё должно быть верно.

Тот, к моему немалому изумлению, продолжал стоять в оцепенении и нелепо шевелил губами, будто что-то вспоминая.

– Так, э-э… А про смерть сэра Олдриджа – это ошибка? – наконец выдавил он. Его глаз дёрнулся. А потом ещё раз. И ещё.

Макдонахью с удивлением смерил клерка взглядом:

– Вовсе нет. Сэр Уильям Олдридж тоже отошёл сегодня в мир иной. Ваш знакомый?

Юрист заметно побледнел и пробормотал:

– Не совсем мой… Нашего, э-э-э, клиента… бывшего клиента… сэра Аддерли. Согласно его завещанию я должен отправить письма сэру Олдриджу – его давнему другу, и ещё одному господину, но теперь… – Мужчина всплеснул руками. – Как такое могло случиться в одну и ту же ночь! Что же делать!

Мы с Макдонахью переглянулись. И правда – удивительное совпадение…

Мне нужно было срочно удостовериться, что уши меня не обманывают.

– То есть, вы хотите сказать, что ваш покойный клиент в завещании приказал передать письмо своему другу, сэру Олдриджу? И тот, по странному совпадению, умер с ним в одну и ту же ночь в разных частях города и при разных обстоятельствах?

Клерк ошарашенно кивнул – и тут же спохватился.

– Не думаю, что мне стоило об этом говорить! Пожалуйста, не рассказывайте никому об этом! – выпалил он, стремительно развернулся и с удивительной прытью понёсся к выходу.

– Дела-а-а, – протянул сержант, провожая юриста взглядом.

Я кивнул, всё ещё находясь в некотором замешательстве оттого, что дело Олдриджа приняло такой удивительный оборот. Оно, кажется, зажило собственной жизнью, начав преследовать меня ровно с того момента, когда я сам собирался сесть ему на хвост. Судьба? Вот уж вряд ли…

Я был так озадачен словами клерка из нотариальной конторы, что не сразу заметил ещё одного свидетеля. Слева от конторки стоял неизвестно когда появившийся констебль Доусон – тот самый нервный парень из дома Олдриджа. Не знаю, что он делал в центральном Управлении, так далеко от своего участка, но сейчас у него было лицо человека в распоряжение которого попали све́дения чрезвычайной важности. Поймав мой взгляд, Доусон молча развернулся и скрылся в том же самом коридоре, из которого так внезапно возник.

Меня посетило мерзкое предчувствие, что не пройдёт и пяти минут, как Смиттерсон окажется в курсе всех деталей этого разговора. Похоже, дело Олдриджа для него всё-таки важно. А значит, теперь и для меня тоже.

***

22 октября 1889 года,

западный Лондон

Подвал в особняке колдуна был источником всего зла. Так подсказывало Джимми рыцарское чутье, которое ещё никогда его не подводило. Мальчишка аккуратно выбил ногой остатки стекла и проскользнул в тёмное маленькое подвальное окошко, из которого веяло сыростью и плесенью.

Расстояние от окошка до пола в подвале было всего ничего, так что приземлиться на ноги не составило труда. Уф, самая трудная часть позади! Джимми довольно хлопнул в ладоши, но тут же спохватился: наделать лишнего шума вовсе не входило в его планы. Он собирался лишь разбить стекло по просьбе того констебля снаружи, чтобы отвлечь старика-дворецкого. А уж после под шумок пролезть в подвал и разобраться, что тут и как, без всех этих надоедливых взрослых, которые никогда не воспринимали его всерьёз.

Что говорить, они не поверили ему, даже когда пропал Уолли! Так что Джимми, как настоящему рыцарю, пришлось выручать друга самому. И, раз уж Уолли поймал колдун, то где он может держать его, кроме как в подвале? Если, конечно, Уолли ещё жив… Джимми помотал головой, отгоняя эту мысль. Настоящие рыцари не бросают товарищей, попавших в беду!

Мальчик обошёл комнату, но не увидел ничего интересного. Всё было завалено прогнившими бочками, сломанной мебелью и истлевшим тряпьём. Ничего колдовского, загадочного и опасного. Ну, кроме непонятной штуки на потолке – его покрывала то ли плесень, то ли очень старая паутина. Потолок был таким низким, что ничего не стоило поднять руку и дотронуться до него. Но желания сделать это почему-то не возникало. Джимми наморщил нос. На улице ему встречалась и большая гадость, но разводить такое в доме… Уф, кто поймёт этих колдунов?

Сверху послышался скрип половиц и негромкий разговор, затем где-то слева хлопнула дверь – и всё снова затихло.

«Видать, констебль уговорил дворецкого пустить его в подвал», – подумал Джимми и порадовался собственной сообразительности. Пусть взрослые сколько угодно считают его глуповатым – уж он-то знает, что это совсем не так!

Мальчик бросил презрительный взгляд на разочаровавшую его комнату и направился в коридор. Здесь было гораздо темнее: свет из маленьких окон под потолком освещал только небольшую часть огромного подвала, и Джимми приходилось перемещаться почти на ощупь. Шаги слышались теперь откуда-то справа, но всё ещё достаточно далеко. Вряд ли констебль – а кто ещё это может быть? – обрадуется самоуправству Джимми. Их уговор вовсе не подразумевал, что мальчишка тоже заберётся в подвал и будет мешать какому-то важному полицейскому делу.

Впрочем, Джимми это не смущало – он просто шёл дальше. Одна комната, другая, третья… Хлам, хлам и ещё раз хлам. Ни начертанных кровью пентаграмм, ни ужасных статуй неведомых существ… Джимми нахмурился и покачал головой. Он считал, что в доме любого уважающего себя колдуна должна быть хотя бы парочка страшных статуй. Зачем? Да просто так полагается, вот и всё.

Мальчик почесал голову и прошёл в соседний коридор. Снова ничего особенного – очередная каморка, заваленная мусором. Только в этот раз на стене слева явственно были видны какие-то рисунки. Мальчик подошёл поближе, чтобы их рассмотреть – и его глаза округлились.

Это были вовсе не рисунки. Это были царапины. Ряд коротких линий, которые прочертили с силой и явным упорством, будто что-то отсчитывая. Джимми вспомнил, что раньше отмечал так дни до Рождества. Только он для этого пользовался угольком и листом бумаги, а не стеной и, кажется, чем-то острым…

Внезапно из подвала донёсся приглушённый крик. Затем, спустя полминуты, ещё один. А потом Джимми услышал мерзкий скрежет. Такой, будто по каменному полу тащили что-то очень тяжёлое. После этого крики смолкли.

Джимми почувствовал, что ноги перестают его слушаться. Он попятился, озираясь в поисках выхода. Пролезть сюда с улицы не составило труда. Но вот выбраться обратно… Окна находились слишком высоко под потолком, чтобы дотянуться до них самому. Конечно, Джимми мог бы на что-нибудь встать, но в комнате, как назло, не было ничего подходящего.

– Эй… Эй ты… – послышалось вдруг.

Звук шёл откуда-то сверху. Мальчик огляделся, а затем наконец сообразил задрать голову вверх. За окном снаружи виднелся силуэт. Кто-то наклонился к самой земле и протягивал руку. Свет из окна слепил глаза так сильно, что даже прищурившись, Джимми не мог рассмотреть лицо незнакомца.

– Х-хватайся, – просипел тот и закашлялся. Казалось, что каждое слово даётся ему с огромным трудом.

Джимми огляделся. Никого не было видно, но скрежет приближался. «Была не была!», – решился мальчик, подбежал к окну и уже протянул было руку, когда его слегка привыкшие к свету глаза увидели лицо того, кто предлагал ему помощь. На Джимми смотрел… череп. Почерневший, обугленный, покрытый кровавыми язвами, с лопнувшей кожей и провалом на месте носа.

Мальчик пронзительно закричал, отдёрнул руку и упал на холодный каменный пол. Скрежет раздался совсем рядом. Теперь он был прямо у Джимми за спиной.

Незнакомец бросил на мальчишку последний взгляд и с трудом поднялся на ноги. Он поправил широкополую шляпу, лишившуюся красного пера, и похромал прочь от особняка.

К сожалению, здесь он больше ничем не мог помочь.

ГЛАВА 3

СВЕРХХИЩНИК

22 октября 1889 года

центральный Лондон

Найти Джимми не составило труда. Вместе с другими мальчишками он играл в камешки прямо во дворе Управления и, кажется, безнадёжно проигрывал. Когда я подошёл, у пацана уже закончились медяки и он ставил на кон свой старый драный ботинок. Почему-то левый. Правым он, видимо, дорожил гораздо больше.

Долго уговаривать беспризорников не пришлось – поторговавшись для порядка, они согласились организовать слежку за юридической конторой, домом Олдриджа и тем, что осталось от особняка Аддерли. Джимми при этом даже не пытался скрыть свою радость. Не знаю, что вдохновило его больше – возможность заработать пару шиллингов или так удачно выйти из игры, сохранив при этом лицо и единственную пару башмаков.

Самые большие ожидания я возлагал на фирму, в которой работал краснолицый тип – утренний посетитель Управления, поэтому туда отправились сразу два соглядатая. Если я прав и Смиттерсон заинтересовался письмом, то его люди тоже будут там. Хотя бы для того, чтобы проверить, нет ли в письме объяснения тому, что именно произошло минувшей ночью… И самоубийство, и якобы случайный пожар, которые привели к смерти двух знакомых между собой аристократов, были слишком похожи на попытки что-то скрыть. Так что, особняки Аддерли и Олдриджа я тоже не обделил вниманием – к ним отправились ещё двое мальчишек. Одним из них был Джимми, который сразу же вызвался шпионить за домом старика. Его энтузиазм показался мне нездоровым, но других желающих сунуться в пристанище «прокля́того колдуна» всё равно не наблюдалось.

Итак, ещё в полдень маленькая армия беспризорников отправилась на место расследования. Я же посчитал, что привлекать к себе лишнее внимание не стоит, прилежно отработал свою смену и около девяти вечера уже сидел дома у горящего камина, обложившись бумагами от информатора.

Последний, вопреки собственным обещаниям, так и не объявился, поэтому я размеренно перебирал страницы, пытаясь связать разрозненные обрывки информации хоть в какое-то подобие целого. Получалось не очень. Постель так и манила, но с минуты на минуту на порог должна была явиться моя личная армия соглядатаев-беспризорников и отчитаться о достигнутых ими результатах. Или об их отсутствии – оплату они получали в любом случае.

Первым явился оборванец, который дежурил на пепелище у особняка Аддерли. Он сообщил, что не видел ничего интересного: полицейские сняли оцепление уже к вечеру и около дома начали рыскать заинтересованные остатками чужого имущества граждане. Малец посчитал, что работёнка становится слишком опасной, и потребовал накинуть ему деньжат. Если я, конечно, хочу, чтобы он туда вернулся. Я не хотел – если за сегодня, по горячим следам, там ничего не случилось, то вряд ли случится позже. Не позволив втянуть себя в торг, я отдал мальчишке заработанные им деньги и выставил за порог не забыв, однако, поблагодарить: нужно же вносить свой вклад в воспитание подрастающего поколения… Пацан моих манер не оценил – он явно рассчитывал продолжить сотрудничество на более выгодных для себя условиях, поэтому только показал мне на прощанье неприличный жест и шустро скрылся за поворотом.

Что ж, первый блин комом.

Спустя час на пороге появились два запыхавшихся мальчугана, которые провели день следя за «Вильямс и Кларкс». Один, рыжий и чумазый, не давая второму вставить и слова, протараторил, что в контору приходили двое полицейских, которые искали нашего краснолицего юриста и те письма, находящиеся на его попечении.

– Именно его – и именно письма? – прищурился я. – Не одно письмо?

Конечно, перед отправкой на задание я описывал сорванцам внешность клерка, но их успехи всё равно выглядели подозрительно. Про количество писем речь не заходила, и, если в Участке краснолицый не оговорился, их и впрямь должно́ было быть как минимум два. Впрочем, мальчишки, так же, как часом раньше их меркантильный приятель, могли просто подогревать моё любопытство в надежде продолжить вытягивать деньги.

Рыжий уловил недоверие в моём голосе и перешёл в наступление.

– Да у них там окна огроменные! Мы пробежались вокруг дома и враз увидели, в какой комнате ваши ошиваются, – фыркнул он и дерзко добавил. – За бобиками следить – много ума не надо!

Я поморщился. Бобиками в народе пренебрежительно называли полицейских. Бобби, или Роберт Пиль, был основателем службы столичной полиции и по совместительству очень известным человеком. И, хотя меня не особенно задевала эта кличка, с откровенным и бессмысленным хамством мириться оказалось трудно…

Второй мальчишка, который всё это время молчал, правильно истолковал выражение моего лица и ткнул своего друга локтем под рёбра. Тот зашатался, еле устояв на ногах, и отвесил обидчику подзатыльник. С минуту они испепеляли друг друга взглядами, издавали странные звуки и корчили рожи. Кажется, за всё время этого представления первый так и не понял, в чём именно он провинился.

– Так что же вы видели? – Я прервал их потуги на незаметное выяснение отношений: слишком уж жалким было зрелище.

Рыжий, тут же забыв про ссору, с азартом продолжил:

– Значит так, двое бобиков этого свинорылого… Ну, мужика с красным лицом… хорошенько так прижали. Он сначала им всё на дверь показывал, орать даже начал, говорил, что главному доложит. Потом позвал какого-то другого из той же конторы, на грача похожего. Он точно поважнее свинорылого был, может, как раз и начальник его тот самый…

– Ты не придумывай, – остановил я пацана. – Говори только то, что видел.

– Ладно, ладно… – проворчал мальчишка с видом литератора, из гениального произведения которого редактор вырезал самые лучшие места. – Стало быть, этот второй, который пришёл, быстро всю спесь подрастерял. Бобики ему что-то такое сказали, что он аж белым стал. И свинорылому, видать, передал – тот тоже враз шелковым сделался… А потом «грач» вышел и вернулся с какими-то бумажками. Отдал их бобикам – те довольные были, даже руку ему пожали. Ну и всё, вышли они оттуда.

Я был обрадован и разочарован одновременно. С одной стороны, моя теория о важности писем оказалась верной, с другой – было непонятно, что же теперь делать с этим знанием дальше.

– А как выглядели те полицейские? – на всякий случай уточнил я.

– Бобики как бобики – в форме, да при дубинках, – пожал плечами рыжий. – Средние такие, ни светлые, ни тёмные, с усами, без бород. Рожи противные.

Под такое описание мог подойти любой из лондонских полицейских. По крайней мере, на взгляд беспризорника. Бесполезно. Я отдал мальчишкам заработанные деньги и уставился в окно. В голову приходила только одна мысль – оставить это дело в покое, пока оно не обернулось для меня новыми проблемами. Уж на что-что, а на проблемы у меня всегда был отличный нюх. Но разве это когда-то останавливало?..

– Кхе-кхе, – раздалось вдруг настырное покашливание.

Оказывается, беспризорники никуда не ушли и продолжали выжидающе на меня пялиться.

– Что ещё? Я уже заплатил, как и договаривались. Больше ничего не накину, – решил я внести ясность.

– Точно? А то за лишний шиллинг Остряк вам кой-чего ещё может рассказать, – небрежно бросил рыжий.

Второй пацан, который, похоже, и был пресловутым Остряком, степенно кивнул. Мелкие вымогатели…

– Так может рассказать – или расскажет? Если оно того не стоит – не то что не доплачу, а заберу обратно то, что уже дал! – пригрозил я.

На ладонь рыжего упала ещё одна монета. Тот покрутил её, залихватски проверил на зуб и продолжил:

– В общем, Остряк бобиков у выхода подкараулил и вроде как случайно врезался в того, что письма нёс. Хотел выдернуть их под шумок, но не вышло: второй бобик не растерялся и Остряка дубинкой по хребтине огрел.

Остряк снова закивал, явно гордясь собой. Я прикрыл глаза. Прекрасно, теперь Смитти в курсе, что за письмом кто-то охотится. Нетрудно догадаться, о ком он подумает в первую очередь в случае, если хоть немного догадывается о моей тайной расследовательской деятельности…

– Может, объяснишь, за что тут платить? – процедил я сквозь зубы. – И кстати, Остряк что, сам разговаривать не умеет?

Оба беспризорника смерили меня взглядами, которым позавидовали бы благочестивые монашки, узревшие распутных девок на воскресной мессе.

– Во-первых, это ещё не всё, – снисходительно пояснил первый. – А во-вторых, Остряк-то немой.

Час от часу не легче. Я недоверчиво посмотрел на Остряка. За всю встречу тот и впрямь не издал ни одного членораздельного звука.

– Ладно, и как же тогда он тебе всё это рассказал? – не выдержал я.

– Жестами, как же ещё!

Удивляться и спорить уже не было сил. За злостью пришли смирение и апатия.

– Допустим… Ну, так чем же дело кончилось?

– Тем, что бумажки спереть у Остряка не вышло – но разобрать, что там написано, он успел. Прочёл, пока письма по земле валялись, а тот бобик на Остряка орал. Там букв мало было – всего два конверта да подписи на них. Один на ту фамилию, что вы говорили, Олдридж или как его там, а вот второй – нет…

Грамотные беспризорники? Вот это новость! Кажется, меня снова хотят надуть.

– М-да, и что же было на втором? Сам прочитал, или Остряк шепнул? – не удержался я.

Оба мальчишки вновь смерили меня уничтожающими взглядами. Я даже устыдился и пообещал себе больше не обижать детей. По крайней мере, сегодня.

– Я-то нет, но вот Остряк читать умеет, – соизволил пояснить рыжий. – Он при церкви жил, пока не сбежал. Если дадите бумажку, то и написать сможет.

Я схватил первый попавшийся листок бумаги и карандаш и передал Остряку. Тот приложил бумажку к стене, посопел, примерился – ни дать ни взять, Микеланджело над куском мрамора – и начал что-то выводить кривым детским почерком. Затем Остряк сделал шаг назад, осмотрел своё творение под разными углами, посопел ещё, дописал несколько букв чуть ниже и, довольный результатом, протянул листок мне.

На помятом листке красовались всего две строчки. Первая гласила «АШФАРД». Вторая, чуть более мелкая и скромная, поясняла – «граф».

Понятия не имею, кто это. Я рухнул в кресло и задумался. Беспризорники как-то незаметно исчезли.

Джимми в тот вечер так и не появился.

***

1866 год

Лондон, дом семьи Ливингстон

Отец подкинул пару углей в камин, раскуривая трубку. Я сел поближе к его креслу и приготовился: вечерние посиделки у камина всегда были временем интересных историй.

– Ну, о чём ты хочешь послушать сегодня? – усмехнулся отец, заметив мои перемещения.

Я вытащил припрятанную под диваном книгу и, не удержавшись, провёл рукой по обложке. На бархатной поверхности красовалось имя «Капитан Томас Майн». Я понятия не имел кто это, но был уверен, что раз он капитан, то у него точно есть свой корабль, команда отчаянных головорезов и прекрасная дама сердца.

Но в книге, которую отец подарил мне на семилетие, обо всём этом не было ни слова. Речь здесь шла об охоте на бизона. Впрочем, это меня ничуть не расстраивало. Я читал и перечитывал эту книгу вот уже несколько недель, но до сих пор не имел ни малейшего понятия, как выглядит этот чудно́й бизон: во всей этой удивительной книге не было ни одной картинки!

– Папа, а расскажи мне про бизонов!

– Бизонов? – отец приподнял бровь и задумался. – А что ты хочешь знать?

– Ну, какие они из себя… Тут написано, что у них длинная шерсть, – ткнул я пальцем в одну из предусмотрительно заложенных кусочком бумаги страниц. – Длинная – это как мамины волосы, или длинная – это как у соседского пса Лестера?

Отец закашлялся, пытаясь скрыть усмешку.

– Знаешь, Томми, я что-то уже и сам подзабыл, как выглядят бизоны. Что поделать, давненько не бывал в Африке…

– Но тут написано, что бизоны живут в Северной Америке! – удивился я.

– И в Северной Америке тоже давно не бывал, – серьёзно продолжил отец. – Так что давай-ка вместе сходим в зоопарк на следующих выходных и проверим…

– Правда?! – я тут же забыл про географические нестыковки, которые на мгновение пошатнули мою веру в отцовский авторитет.

– Правда, правда, – усмехнулся отец. – И что же там с бизоном в твоей книжке?

– Ну-у, на него охотились, – протянул я. – Папа, а зачем охотиться на животных? Мясо же проще добывать из коров и овец…

Отец выпустил из трубки пару колец и уставился на огонь в камине. Молчание затягивалось. Я уже решился было дёрнуть отца за рукав, но он внезапно ответил:

– Не знаю, как было дело в твоей книжке, Томми, но запомни – некоторые звери очень опасны. И если ты не убьёшь их – они убьют тебя.

Я наморщил лоб, пытаясь понять, почему травоядный бизон должен хотеть меня убить. Это не укладывалось у меня в голове, но признаться отцу в своей глупости было стыдно.

– Папа, а ты когда-нибудь охотился? – решил я зайти с другого конца.

Отец выбил трубку и положил её на столик возле камина.

– Очень давно, когда я был ещё мальчишкой, мы с семьёй жили в небольшой деревеньке на севере Глостершира…

Я затаил дыхание – отец редко рассказывал о своей жизни до переезда в Лондон.

–…Как-то зимой в деревню повадился ходить волк. Поначалу он просто воровал кур и грыз мелкую скотину. Но через месяц пропал соседский ребёнок, а за ним и ещё один… – отец продолжал смотреть на огонь. – Охотники, конечно, ставили ловушки, но куда там – эта тварь была намного умнее тех, кто на неё охотился. Казалось, что волк просто издевается над нами. Так что через неделю бесплодных попыток его поймать мы подготовили припасы и отправились в лес: искать логово твари. Бродили без толку несколько дней, спали в одеялах на мёрзлой земле. Вяленая говядина уже подходила к концу. Некоторые из нас уже отчаялись и подбивали остальных повернуть домой.

– И что было потом? Вы же нашли волка? – не выдержал я.

– Волка… – отец на секунду задумался, вороша угли, а затем кивнул. – Через три дня мы наткнулись на мёртвую часть леса. Ни птичьего пения, ни треска сучьев, ни следа животных. Тихо, как на кладбище. Мы сразу поняли, что это логово твари.

– Почему? – удивился я.

– Потому что появление хищника в два раза больше обычных волков нарушает естественный ход вещей.

Я мало что понял, но почувствовал, как пальцы немеют от страха. И едва сумел задать главный вопрос осипшим и сильно дрожащим голосом:

– Вы же… убили его?

Отец, наконец, взглянул на меня – и улыбнулся:

– Конечно, убили. Не беспокойся, Томми.

Я с облегчением кивнул, а отец, как ни в чём не бывало, начал рассказывать другую историю. Она была похожа на все остальные, поэтому совсем мне не запомнилась. Зато мёртвый лес, где не поют птицы и не течёт вода, снился мне ещё очень долго. А спустя несколько лет я узнал, что последнего волка в Британии убили триста лет назад.

Мой отец был тем ещё сказочником.

***

23 октября 1889 года

центральное Управление Полицией

Яркости старенькой керосиновой лампы хватало только на освещение столешницы. Всё остальное в радиусе двух футов от края стола пряталось во мраке, обретая странные и пугающие очертания. Окон в архиве Управления не было: дневной свет слишком плохо влиял на дешёвую писчую бумагу, которую выдавали сотрудникам для записей.

Через несколько часов чтения в полутьме буквы начали прыгать и расплываться у меня перед глазами, а в висках запульсировала боль. Я потёр лоб и захлопнул очередную подшивку дел Кенсингтонского отделения. Просмотрев все отчёты за последние десять лет, я не нашёл ни одного упоминания о происшествиях рядом с особняком доктора Олдриджа. Конечно, этому могло быть самое простое объяснение: старик приплачивал местным констеблям, чтобы те во время дежурства лишний раз проходились мимо его дома. Организованные банды вряд ли рискнули бы соваться в район, находящийся под таким тщательным присмотром полиции. Но как можно избавиться от обычных пьянчуг, пытающихся наскрести на бутылку?

Мне на ум снова и снова приходила история об охоте, рассказанная когда-то отцом. Сходство атмосферы вокруг логова волка с ареалом обитания сэра Олдриджа, уважаемого врача и достойного человека, никак не шло из головы. Вокруг его особняка тоже словно всё вымерло. Или просто боялось лишний раз пошевелиться. А тот факт, что в отчётах не нашлось ни строчки о пропавшем беспризорнике, заставлял задуматься всерьёз: нет ли здесь своего, местного хищника?

Я вновь вспомнил про Джимми, от которого со вчерашнего дня так и не было вестей. На душе заскребли кошки. Проспать его появление я не мог – этот пацан мёртвого из могилы поднимет, а уж живого из кресла – тем более. Да, Джимми, конечно, не образец обязательности и пунктуальности, – но вернуться за оплатой было в его интересах. Я искренне надеялся, что с мальчишкой всё в порядке. В конце концов, он мог просто отвлечься на очередную чушь и забыть про назначенную встречу…

Время близилось к вечеру, и архив должен был вот-вот закрыться. Что ж, на сегодня хватит. Я от души потянулся, убрал все папки на места и осмотрел стол. В его углу одиноко лежала записка, повествующая о загадочном «графе Ашфарде» – последнее, что я хотел проверить перед уходом домой. Итак, если «граф» – это в самом деле титул, а не кличка, то у этого самого «Ашфарда» должно быть и графство, которое можно отыскать в любой книге с перечнем пэров Великобритании. К счастью, этот перечень можно было достать двумя этажами выше, в библиотеке полицейского Управления.

Я отметился у флегматичного библиотекаря, который без вопросов бухнул передо мной толстенный справочник всех титулов, родов, гербов и прочих украшательств английской знати. Оставалось только засучить рукава сюртука, заправить лампу и приступить к поискам.

Всего графств в Британии было около сотни. Как любой образованный человек, я знал большинство из них, но оставалась робкая надежда на то, что графство «Ашфард» было так мало и незначительно, что ему просто не удалось задержаться в моей памяти.

Конечно, на букву «А» в книге ничего не нашлось. Я упрямо продолжал скользить взглядом по бесконечным вереницам имён уважаемых господ, их владений и родословных. Равномерный шелест бумаги и однотипные врезки, мелькающие перед глазами, мало-помалу вводили в подобие медитативного транса. Я уже хотел было перевернуть очередную страницу, но…

«Эшфорд – графство на севере Англии…». От неожиданности я качнулся на стуле и чуть не упал.

Эшфорд, Ашфард… На ошибку всего в паре гласных у полуграмотного пацана с улицы вполне можно было закрыть глаза. То, что он воспроизвёл большинство букв в незнакомом слове, уже можно было официально признать чудом!

Я поставил лампу поближе и провёл рукой по странице. Итак, что там у нас? Столица графства Эшфорд – городок Эшфорд Хилл. Согласно переписи, проведённой десять лет назад, там обитает всего с тысячу человек, да ещё около пятисот набирается по окрестным деревушкам. Негусто для целого графства, но если учесть размер его территории… Думаю, в хорошую погоду граф мог бы обойти свои владения за полдня даже хромая на обе ноги.

Ах, вот и причина, по которой я прежде не слыхал о графстве Эшфорд: оно было основано только в начале века особым распоряжением Его Величества. Видимо, исключительно для того, чтобы пожаловать кусок земли, а главное, титул некоему Саймону Найтингейлу – за особые заслуги перед Короной. За какие именно заслуги, конечно же, не уточнялось. Если верить справочнику, то последние сорок лет титул графа Эшфорда носил сын Саймона – Адам. Видимо, ему и было адресовано второе письмо сгоревшего нотариуса. Да и по возрасту сэр Адам Эшфорд, кажется, отлично вписывается в компанию Аддерли и Олдриджа: сейчас графу должно было быть около семидесяти.

Я отложил книгу и задумался, машинально постукивая пальцем по стенке лампы. До Эшфорд Хилла – всего ночь езды. Если отправиться в дорогу сегодня вечером, то в полдень я уже мог бы разговаривать с этим самым графом… Вот только о чём? «Знаете, кажется, один ваш знакомый сгорел, а второй застрелился… Так что я неожиданно решил заскочить к вам в гости, чтобы уточнить, не может ли ваша милость как-то это прокомментировать? Ах да, ещё, кажется, полиция украла адресованное вам письмо, но тут я, конечно, не до конца уверен. И, кстати, чуть не забыл: не похищаете ли вы на досуге людей? Мы тут недосчитались одного беспризорного мальчишки…»

Поверхность дубового стола так и манила удариться об неё головой. При пересказе эта история выглядела ещё более безумной, чем рассказы некоторых «потерпевших», которые я успевал выслушать в течение рабочего дня… И всё же одна мысль никак не давала мне покоя. Название «Эшфорд Хилл» отчего-то звучало до боли знакомо. Я готов был поклясться, что совсем недавно где-то его слышал. Или видел. И возможно даже, в тех самых документах от исчезнувшего информатора.

Меня так и подмывало бросить всё и сломя голову кинуться домой, чтобы проверить свою догадку, но моя смена ещё не закончилась. Исчезнуть посреди дежурства, и так будучи не на лучшем счету у суперинтенданта, было непозволительной роскошью.

К слову, пора было уже, наконец, поработать – пусть и все дела, которые достаются мне в последнее время, практически безнадёжны. Одни – из-за полного отсутствия улик или доказанного ущерба, другие – из-за очевидной ненадёжности заявителей. Думаю, если бы меры по ограничению рецептурного использования опиатов работали в полную силу, количество поданных ими заявлений уменьшилось бы в разы…

Чего только стоит одно только дело вдовы Гэтсби с Лейк-Стрит! Несчастная женщина утверждает, что голоса в голове каждую неделю заставляют её готовить овсяный пудинг и раздавать его бродягам и беспризорникам, не интересуясь тем, что это влетает ей в солидные траты. Конечно, иначе как дьявольскими вдова Гэтсби эти голоса не называет. Как по мне, так у прижимистой тётки просто просыпается совесть после того, как она переберёт с настойкой лауданума: в тот единственный раз, когда мне пришлось посетить её дом, пузатые флаконы этого «успокоительного» ровными рядами заполняли сервант в гостиной. Вдовушка регулярно являлась в Управление с рассказами о неконтролируемых приступах благотворительности, не забывая прикладывать к заявлению полный перечень потраченных ингредиентов. Между прочим, с явно завышенными ценниками. И что прикажете с такими делать? Есть заявление – значит должно быть и дело, и те, кто над ним работает…

Я не смог удержаться от страдальческого вздоха, вспомнив, что сегодня понедельник. А значит, вдова Гэтсби, скорее всего, уже ждёт в приёмной с животрепещущими новостями и очередным списком. По дороге вниз я прихватил экземпляр свежих сводок по участку и спустя пару минут уже находился в отделе уголовных расследований. Вдовы Гэтсби видно не было: наверное, успела излить душу какому-нибудь менее удачливому инспектору. Я посчитал это хорошим знаком.

Пройдя за свой стол в дальнем углу комнаты, я развернул брошюру и принялся изучать сводки, с которыми должен был ознакомиться ещё утром. В разделе происшествий не нашлось ничего достойного внимания. Зато раздел разыскиваемых преступников заставил меня подавиться свежезаваренным чаем и… Дал ответ о судьбе Джимми: « …малолетний Джеймс Тейлор объявлен в розыск за жестокое убийство полицейского при исполнении».

Я перечитал сводку несколько раз. В груди давило, мысли путались. Закрыв глаза, я сделал несколько вдохов. Это слегка помогло. Я снова взглянул на текст сводки. Нет, ошибки быть не могло – речь и правда шла о том самом Джимми.

Итак, убийство полицейского. Меньшее, что за такое светило, – несколько лет каторжных работ в какой-нибудь отдалённой колонии. И это уже со скидкой на юный возраст предполагаемого преступника. Хотя, судя по формулировкам в сводке, не такого уж и предполагаемого. А значит, у преступления был хотя бы один свидетель.

Обычно со мной в кабинете работало ещё несколько человек, но смена подходила к концу, и сейчас на своём месте в дальнем углу сидел только Уэсли Уэлэбсби – долговязый парень, родители которого обладали сомнительным чувством юмора. Я ещё не встречал в Управлении ни одного человека, который мог бы выговорить имя и фамилию Уэсли без запинки с первого раза. Не каждому это удавалось и со второго. Так что я вздохнул с облегчением, когда Уэсли великодушно предложил обращаться к нему по имени…

– Эй, Уэсли! – позвал я через всю комнату. – Я тут читаю сегодняшние сводки и никак не возьму в толк – парень, которого ищут за убийство полицейского, Джеймс Тейлор, – это что же, наш посыльный Джимми?

Уэсли оторвался от отчёта, над которым корпел весь вечер, и вздохнул:

– Ага, он самый. Кто бы мог подумать, вроде толковый малый был… Говорят, проломил голову констеблю Доусону и сбежал.

Доусону? Тому типу, который встретил нас в особняке Олдриджа и подслушал вчерашний разговор о письмах? Кажется, долго гадать, где Джимми его нашёл, не придётся…

– Проломил? Вот так просто, ни с того ни с сего? – я старался не выглядеть слишком заинтересованным, но нога под столом предательски выбивала чечётку.

Уэсли снова вздохнул и потёр лоб:

– Ну, Доусон поймал мальчишку с поличным при ограблении дома во время обхода территории. В общем, сослужил свою службу…

– Погоди, а кто об этом доложил? Были свидетели?

– Были, – кивнул Уэсли, явно тоже расстроенный этим происшествием. – Дворецкий того дома, который пытался обнести наш парень, выбежал на шум и застал развязку. Он-то и вызвал полицию, но мальчишки к тому времени уже и след простыл.

– А чей был дом? – уточнил я, хотя ответ был очевиден.

– Какого-то богатого врача, который скончался на днях, – пожал плечами Уэсли. – Говорят, наш посыльный как раз был в курсе его смерти, вот, видимо, и решил поживиться, пока другие не налетели. Наверное, подумал, что все слуги уже съехали…

Я кое-как унял отбивающую нервный ритм ногу и выдавил:

– Вот дела… Ладно, спасибо, Уэсли, не буду тебя больше отвлекать.

Уэсли рассеянно кивнул и продолжил снимать копию с очень длинного списка, уныло пояснив:

– Вдова Гэтсби снова заходила.

Было уже около шести часов вечера. Я машинально перебирал свежие заявления и никак не мог понять, что же делать дальше. И нужно ли вообще что-то делать. В приключенческих романах, так любимых мной в детстве, герой всегда был решителен и ни секунды не сидел без дела. Хотя бы потому, что перед ним стояли дилеммы уровня жизни и смерти, добра и зла, чести и предательства. А вот реальная жизнь редко балует такой монументальностью. Пирожок с капустой или сэндвич – вот предел её выбора.

Даже сейчас, когда речь шла о судьбе Джимми, я только и делал, что искал отговорки. Может, всё само как-нибудь образуется и это просто ошибка? Тогда и без меня разберутся. А если не разберутся, то что я могу сделать? И как? Только вылечу с пинком под зад из полиции, а то и того хуже. А что, если Джимми и в самом деле виноват? Я готов защищать убийцу?

Мою сомнительную рефлексию прервал вошедший в комнату Уэсли. Как и куда он выходи́л, я даже не заметил.

– Хорошо, что ты ещё здесь. Суперинтендант Смиттерсон просил передать, что ждёт у себя в кабинете.

Я кивнул и закашлялся в попытке подавить истерический смешок. Вот и она – расплата за моё любопытство. Видимо, дворецкий уже успел оповестить кого нужно о том, что в ночь убийства Олдриджа один из местных инспекторов являлся рушить планы начальства в компании того парнишки, который затем убил человека из шайки Смитти. Было бы неплохо придумать хоть какое-то объяснение, но времени уже не оставалось.

Я понятия не имел, что именно известно Смиттерсону, а значит готовиться к разговору не имело смысла. Придётся импровизировать и надеяться на чудо. Или ангела-хранителя. Помнится, матушка очень любила повторять, что ангел её сына должен быть просто мастером своего дела. Что ж, кажется, в этот раз мой ангел не очень-то старался поразить кого-то своим непревзойдённым мастерством. Впрочем, обвинять ангелов, демонов и их начальство в том, что всё, к чему ты так долго и упорно шёл, вдруг оказывается полным дерьмом… Пожалуй, именно эта черта на самом деле и отличает человека от животного.

Дорога до кабинета суперинтенданта оказалась слишком короткой, поэтому я так и не успел выбрать стратегию и, постучавшись, просто вошёл внутрь с самоуверенным видом. Смиттерсон сидел за столом и что-то увлечённо строчил на листе плотной желтоватой бумаги. Он не обращал на меня внимания ровно до тех пор, пока я не встал напротив и не заслонил остатки света, падающего из окна на письменный стол.

– А, инспектор Ливингстон, – Смиттерсон кивнул и поднял листок на уровень глаз, подслеповато щурясь и перечитывая написанное.

Я изобразил что-то среднее между лёгким поклоном и кивком, так и не определившись, какую степень уважения или его отсутствия было бы уместнее проявить. Сейчас суперинтендант был больше похож на чьего-то добродушного дядюшку, чем на злодея и взяточника, каким я его себе рисовал. Призна́юсь, амплуа въедливого и всем недовольного засранца, которое Смиттерсон умело поддерживал в повседневной жизни, очень сильно облегчало мне эту задачу. Теперь же я немного растерялся, а моя напускная уверенность затрещала по швам.

Смиттерсон вынул из ящика стола чистый конверт, неторопливо разгладил его и продолжил:

– Не буду ходить вокруг да около, раз уж вы теперь в курсе…

О чём это он? Вот уж не думал, что Смиттерсон начнёт так сразу, без вступления.

– И, судя по всему, уже рьяно взялись за дело… – он поднял на меня взгляд, явно ожидая какой-то реакции.

Продолжая сохранять невозмутимое лицо, я издал что-то похожее на утвердительное хмыканье. Смитти, очевидно, решил, что это вполне сойдёт за ответ, и кивнул.

– Что ж, надеюсь, тогда вы осознаёте всю серьёзность ситуации. Мы должны действовать незамедлительно, даже несмотря на то, что наш господин был убит. Особенно, с учётом того, что наш господин был убит, – с нажимом добавил он.

О ком же он говорит, чёрт возьми?! Всё это время Смитти и его шайка работали на доктора Олдриджа, так внезапно решившего расстаться с жизнью? Или он имеет в виду сгоревшего в собственном доме нотариуса Аддерли? А может быть, его «господин» – это вообще кто-то третий, о ком я не имею ни малейшего представления?

Тем не менее я молча кивнул. До меня начало доходить: суперинтендант думает, будто я знаю гораздо больше, чем есть на самом деле. Вот только откуда, по его мнению, я должен был это знать? Проклятье! Что, если именно Смиттерсон подослал информатора, который так некстати пропал? Вот только во что и зачем он должен был меня посвятить?

Суперинтендант тем временем сложил исписанный листок вдвое, поместил в конверт и скрепил сургучной печатью.

– Итак, инспектор, вы выезжаете через час, – Смиттерсон полюбовался на оттиск и протянул конверт мне. – Это письмо возьмёте с собой и отдадите мистеру Стэнли Гилберту на ферме Гилберта. Он мой старый друг и наш связной в Эшфорд Хилле. Сориентирует вас по тому, что там творится.

В Эшфорд Хилле?! Таких совпадений попросту не бывает! Хотя… Я начинал подозревать, что совпадениями тут и не пахнет. Судя по всему, я умудрился влезть в эту историю с какого-то бокового лаза, проигнорировав парадный вход, где меня ждала целая делегация с цветами и фанфарами…

Суперинтендант, не замечая моего растущего смятения, продолжил:

– Итак, мы знаем, что в Эшфорд Хилле происходит какая-то чертовщина: люди повреждаются рассудком, творят не пойми что, скотина дохнет, посевы не растут. Мы понимаем, с чем это связано, но пока доказательств у нас нет. А они необходимы – и добыть их нужно с предельной осторожностью… – Смиттерсон пригладил усы и снова посмотрел на меня, словно проверяя, разделяю ли я его опасения.

Я на всякий случай снова кивнул.

– До вас туда отправился старший инспектор Ларсон. Пробыл там около двух месяцев, но полторы недели назад перестал выходи́ть на связь. Ваша задача – продолжить работу Ларсона и по возможности выяснить, что с ним случилось.

В моей голове всё окончательно перемешалось. Услышанное было не похоже ни на что из того, что я ожидал. Смиттерсон молчал, никак не проясняя ситуацию. Я уже было подумал, что мне пора уходить, но тут он спохватился и достал из стола второй конверт.

– Ах да, вот письмо для графа – передадите ему по прибытии. Возможно, это поможет заслужить его расположение, – и многозначительно добавил. – В том случае, если мы всё же ошиблись на его счёт…

Я взглянул на имя на конверте. «Адаму Саймону Эшфорду, графу Эшфорд». То самое письмо, что отправил мёртвый нотариус и которое пытались украсть мои беспризорники. Я чуть не рассмеялся – настолько нелепыми теперь казались мои попытки раскопать све́дения, которые сами приплыли мне в руки. Буквально.

Я оторвал взгляд от конверта и заметил, что Смиттерсон ждёт ответа.

– Да, сэр, я всё понял. Как скоро выезжать? Мне нужно собрать вещи в дорогу.

– Крайний срок – через час. Кэб будет ждать вас около дома. Советую поторопиться, – бросил Смиттерсон и, давая понять, что разговор окончен, вытащил из ящика стола новую стопку бумаг.

Я направился к двери – но на полпути не выдержал, обернулся и, рискуя испортить собственный блеф, выпалил:

– Вы сказали, что знаете, кто стоит за происшествиями в Эшфорд Хилле. О ком вы говорите?

Суперинтендант посмотрел на меня поверх очков.

– О демонах, о ком же ещё? – буднично бросил он и снова вернулся к делам.

***

23 октября 1889 года

центральный Лондон

Я понял, что добрался до дома, только когда входная дверь, захлопнувшись за моей спиной, со всей силы поддала мне по пяткам. За столько лет придерживание злокозненной деревяшки должно́ было войти в привычку, но сейчас меня занимала только одна мысль.

Какого дьявола?!

Смитти и правда считает, что может сослать меня в захолустный городишко на краю света, даже не потрудившись придумать достойную причину?! Ах да, там же разгуливают демоны, которые крадут людей! Это что, изысканный эвфемизм, для которого я слишком туп?

Я встряхнул головой, словно это могло придать происходящему хоть какой-то смысл. Мой взгляд упал на бумаги, со вчерашней ночи разбросанные по всему столу. Мятые, потрёпанные, исписанные мелким бисерным почерком и, на первый взгляд, не представляющие никакого интереса. Я потянулся к этим листам и начал их перебирать – просто чтобы отвлечься.

Итак, всему происходящему могло найтись лишь два возможных объяснения. Первое: Смиттерсон наконец-то выжил из ума. Жаль – тогда я опоздал со своей вендеттой. Второе: меня просто хотят сослать подальше. Поручить нелепое дело и выставить идиотом, бегающим по полям и лесам за рогатыми плодами своего воображения. И потом хихикать у меня за спиной всем участком.

А ещё в таком отдалённом месте как Эшфорд Хилл очень легко от кого-то избавиться. Как там звали последнего инспектора, который оттуда так и не вернулся?..

Внезапно я понял, что уже целую минуту пялюсь на очередную заметку, не прочтя при этом ни единой строчки. Пустая трата времени! Я отбросил ни в чём не повинный листок, и он полетел к своим бесполезным собратьям, создавая ещё больший беспорядок. Мысли путались, тщетно стараясь заглушить ту, с которой мне так не хотелось оставаться наедине.

Ехать всё равно придётся. Неподчинение прямому приказу руководства поставит крест на моей работе в полиции, а с ним – и на расследовании против Смиттерсона. И никакие друзья отца, которые обычно были не против замолвить за меня словечко, тут не помогут.

Я собрал раскиданные по столу документы, вытащил из-под кровати пыльный дорожный саквояж и аккуратной стопкой сложил в него бумаги. Как раз будет время почитать между любованием идиллическими сельскими пейзажами и стряхиванием навоза с ботинок. Ну что ж, посижу неделю-другую в деревне, порасспрашиваю местных жителей, напишу несколько глубокомысленных отчётов. Может быть, к тому времени суматоха в Лондоне уляжется и про меня уже все забудут… Вот так просто можно скатиться от наведения вселенской справедливости к желанию малодушно отсидеться в дремучем захолустье!

Я запихнул в саквояж одежду, пару книг и уже собирался выходи́ть, как от стука в дверь чуть не отправился на тот свет раньше, чем это запланировал (пусть даже только в моих фантазиях) Смитти. Я выругался и, забыв про осторожность, со всей силы распахнул дверь. В глубине души мне отчаянно хотелось на кого-нибудь наорать.

– Мистер инспектор! Мистер инспектор, впустите, мне некуда больше!.. Они за мной гонятся!

Полные отчаяния глаза, перемазанное грязью и кровью лицо, рассечённая бровь.

Джимми.

Горло на миг сдавило. После рокового разговора с суперинтендантом я и не вспоминал о пареньке, которого по моей вине жаждала заполучить вся лондонская полиция. А может, и по его собственной – тогда любая помощь мальчишке будет расцениваться как укрывательство беглого преступника.

К чёрту!

Я втащил Джимми в дом, захлопнул за ним дверь и выглянул в окно. Кэб, который должен был отвезти меня в Эшфорд Хилл, только-только показался из-за угла. Что ж, вряд ли возница умудрился разглядеть мальчишку в таких потёмках. Других возможных свидетелей не наблюдалось.

Я развернулся к беспризорнику и схватил его за плечи:

– Какого дьявола ты сюда припёрся?! И где вообще шлялся?! Это ты убил Доусона?!

Джимми стоял и ошалело хлопал глазами. Поняв, что зачем-то трясу пацана как мешок с опилками, я отпустил его, выдохнул и отошёл на пару шагов.

– Это… Не убивал я никого, врут они, – промямлил мальчишка и шмыгнул носом.

Его жалкий вид никак не вязался с моими представлениями о хладнокровном убийце. Впрочем, мне случалось видеть и более мелких душегубов – и по росту, и по возрасту.

– Рассказывай. Живо.

– Ну-у-у, после особняка-то я сразу к вам хотел, как договаривались, мистер инспектор! – зачастил пацан. – Вечера дождался, как положено, у себя там, на пристани, где наши ошиваются!

Джимми так сильно взмахнул руками, что чуть не уронил вазу. Впрочем, его это ничуть не смутило, и он тут же продолжал:

– Но тут Косой прибегает и говорит, мол, слышал он, что меня полиция ищет! Мол я ихнего кого-то того самого… Укокошил, короче говоря! Ни дать ни взять, ага! Ну, я ему сначала не поверил, но решил на всякий припрятаться в другом месте – а то свои же и сдадут за пару пенни!

Джимми замолк, переводя дыхание, и, так и не дождавшись восторгов по поводу его приключений, провозгласил:

– Я-то сразу понял, кто за этим на самом деле стоит! Колдун этот, да-да!

Я раздражённо поморщился:

– Колдун? Это ты про того старика, который два дня как помер?

Джимми наморщил нос и задумался, но потуги длились недолго.

– Так на то он и колдун, чтобы даже с того света всякую невидаль творить! – просиял наконец мальчишка, радуясь так удачно сложившейся головоломке.

Нет, это решительно невозможно!

– Лучше расскажи, что случилось у Олдриджа, – процедил я, стараясь не сорваться на беспризорнике.

– А, там всё как по маслу прошло! – приосанился Джимми. – Значит, караулил я напротив дома полдня – тишь да гладь, ничего не происходит. Зато ближе к вечеру один из ваших явился…

– Доусон? – прервал его я, но мальчишка уставился на меня непонимающим взглядом. Пришлось пояснить. – Тот, что встречал нас в доме Олдриджа в ночь его смерти?

– А, ну да, этот самый! Я его в начале-то и не признал… Он сперва крутился-крутился возле дома, а потом меня заприметил! Я уже оттуда ноги делать собрался, а он и подзывает, мол работа есть! Иди, говорит, обойди дом сзади, а, когда я буду со стариковым дворецким перетирать, разбей окно в подвале! Пусть подумает, что грабят его! Такая вот задумка, чтобы этот ваш констебль в дом мог пробраться, вроде как вора ловить!

Джимми замолк, явно устав излагать такой длинный и сложный план. Затем, спохватившись, добавил:

– Целый шиллинг за это пообещал!

Конечно, в его вселенной шиллинг компенсировал любую глупость. Впрочем, это было уже неважно… Интересно, что Доусон забыл у Олдриджа и зачем ему так срочно понадобилось попасть к нему в дом?

Джимми откашлялся и продолжил:

– Ну, я решил, что грех отказываться, раз монеты сами в руки плывут… Взял камень потяжелее, обошёл дом да стал ждать. Полицейский тот, как договаривались, в дверь позвонил и начал дворецкому говорить про какое-то письмо, мол, передать пришёл. Я-то сразу смекнул, что это за письмо – точно то, что ему по завещанию должны были передать! Ну, выждал чуток, да и хрясь стекло это! Вот шума-то было, как заказывали!

Мальчишка засиял как новенький пенни, явно ожидая похвалы. Мне же было не до того. Итак, Доусон хотел любой ценой проникнуть в дом старика Олдриджа? И предлогом этому послужило то самое письмо, которое не смогли выкрасть мои беспризорники? Выходит, он и правда работал на Смиттерсона. Впрочем, после того, как подслушав информацию о письмах в коридоре Управления он тут же побежал кому-то докладывать, сомнений в этом почти не оставалось…

– Так что там с письмом? – не удержался я.

– Сейчас, погодите, я до этого ещё не дошёл, – отмахнулся паренёк, откровенно наслаждаясь тем, что наконец завладел моим вниманием. – В общем, разбил я окно и думаю – а пролезу-ка в дом и в самом деле, авось свезёт и найду чего! В смысле по делу найду, – поправился Джимми, уловив неодобрение в моём взгляде. – Пробрался в подвал, осмотрелся. Воняло там знатно! То ли рыбой какой, то ли мясом…

– Дальше, – напомнил я, еле сдерживая очередной приступ раздражения.

– А, ну, после услышал, как полицейский ходит по дому – видать, дворецкий всё-таки решил его пустить, чтоб грабителя поймал. Сработал, значит, план его! – с мудрым видом заключил Джимми.

– Дьявол с ним, с планом! Дальше что было?

– Да кто ж поймёт, – почесал в затылке мальчишка. – Ходил он там, ходил по подвалу, потом вопли какие-то начались, грохот, шипение! Я решил, что самое время убираться: что-то там неладное творилось, в доме том. Говорю же, старик – колдун! Видать, оставил псов адских дом-то сторожить, а может, и сам призраком бродит, кто ему запретит-то? В общем, дал я дёру, выбрался на первый этаж по лестнице, да до двери – вот и всех дел!

– Погоди, но дворецкий сказал, что видел, как ты убил Доусона! Что-то не сходится… – прищурился я.

Джимми замялся:

– Ну, это… Так-то на обратной дороге я в того дворецкого врезался чуток, с ног его сбил… А полицейского ни-ни, не трогал! Я его даже не видел, после того как он мне шиллинг пообещал! Врёт дворецкий ваш! Да и шиллинг я так и не получил…

Пожалуй, стоило напомнить мальчишке, что неполученные деньги по сравнению с маячившими в перспективе каторгой и виселицей – сущий пустяк, но мне стало его жаль. Пацан прост, как медный грош. А вот дворецкий Олдриджа при нашей последней встрече явно что-то недоговаривал…

Что, если констебль обнаружил в подвале что-то, чего не должен был видеть?

– Так что там с письмом? – повторил я, не сильно надеясь на ответ.

– Прихватил я ваше письмо! – гордо изрёк Джимми.

Затем подумал о чём-то, переменился в лице и заявил:

– Только я его не дам, если вы меня не спасёте от вашей полиции и от тех, других!

– Ты меня шантажируешь? – от возмущения я на миг утратил дар речи. – Как я, по-твоему, могу тебя спасти? Я, между прочим, уже должен ехать в кэбе по дороге в Эшфорд Хилл, а не нянчиться здесь с тобой!

Тут я, конечно, перегнул. Было очевидно, что Джимми теперь – моя проблема: это же я его втянул в это мутное дело. Может, передать пацана Уэсли? Он парень честный, должен разобраться в ситуации… Но что-то подсказывало мне, что нынешняя ситуация находится далеко за пределами его служебных возможностей.

– Так возьмите меня с собой! Мне самое то сейчас заныкаться где подальше! – прервал мои размышления Джимми.

– Ты что, совсем… – начал было я, но… Внезапно осознал, что это не такая уж плохая мысль.

Что, если Эшфорд Хилл – отличная возможность отсидеться для нас обоих?

– Ладно, пролезешь в кэб, пока я отвлекаю извозчика. Если поймают – ты сам по себе. Всё понял?

Пацан кивнул и молча выскользнул на улицу. Я подождал у двери, взял саквояж, накинул плащ и вышел следом.

Кэбмен покуривал самокрутку и никуда не торопился. Вот они, преимущества повременной оплаты! Перекинувшись с ним парой слов о погоде, я запрыгнул в кэб. Джимми был уже там, удобно устроившись сразу на двух сиденьях и явно повеселев.

– Теперь давай письмо, – протянул я руку.

– Рано! Я же говорил – они за мной гонятся!

– Да брось, полиция не будет обыскивать все кэбы подряд ради одного беспризорника, пусть даже обвинённого в убийстве! – поморщился я.

Джимми посерьёзнел и мотнул головой:

– Полицейских-то я не так сильно боюсь, как этих, которым они меня отдадут.

– Ты, что ли, про их нанимателей? – не понял я.

Джимми сердито посмотрел на меня:

– Нет же, я про демонов!

Я взглянул в окно. Свет полной луны обливал кроны деревьев, отражался от крыш и рассыпа́лся по мостовой, подсвечивая самые выпуклые и ровные булыжники. Людей на улице не наблюдалось. Демонов, как и ожидалось, тоже.

Я откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза в надежде проснуться уже в пункте назначения. А лучше – в каком-нибудь другом месте, где и вовсе не нужно будет искать смысл во всей этой околесице. Сначала Смиттерсон, а теперь и Джимми.

Пожалуй, пора прекращать общение с безумцами.

***

23 октября 1889 года

центральный Лондон

Свет единственного фонаря с трудом разгонял тьму осеннего вечера. Мужчина в обносках доковылял до границы светового пятна и остановился. Чтобы лишний раз не привлекать к себе внимание (тело и так уже ни на что не годилось), он старался оставаться в тени и передвигался лишь по ночам.

И это снова сослужило ему плохую службу: за поворотом, поскрипывая колёсами, скрылся кэб. Человек в лохмотьях подался вперёд и чуть не упал, едва удержавшись на ногах. Догнать кэб в таком виде не было ни малейшего шанса. Оставалось лишь бессильно проводить его взглядом. Он опять опоздал. Как и к тому мальчишке в особняке Олдриджа…

Мужчина испустил хриплый вздох – такой, будто из воздушного шара разом вышел весь воздух – и упал ничком на прямых ногах, даже не пытаясь смягчить удар и больше не шевелился.

…Ночью никто не обращает внимания на валяющихся тот тут, то там пропойц. Обычное дело – перебрал, с кем не бывает? К утру проспится и отправится восвояси. Главное – вовремя заметить неподвижное тело на тротуаре, чтобы успеть через него перешагнуть. Иначе можно и запачкаться.

Констебль Фергюсон прошёл мимо лежащего на земле человека несколько раз за ночь. Связываться с пьянчугой не было никакого желания – слишком уж тот смердел. Фергюсон презрительно поморщился – откуда только этот тип взял такое убойное пойло? Впрочем, что только не пытаются употребить эти отчаявшиеся за неимением денег на приличную выпивку…

Фергюсон считал себя на голову выше этих неудачников: в последнее время ему сильно везло. Взять хотя бы те серебряные ложки, которые он раздобыл вчера на пепелище и продал за приличные деньги. Прикупил годовой запас табака и пару новых сапог… А сегодня его наконец перевели со «штрафных» дежурств в портовом районе назад, в центр. Тишина, чистота и спокойствие.

Если, конечно, не считать типа, который развалился посреди улицы. Ничего, к утру проспится и сам отсюда уберётся.

…Каково же было удивление Фергюсона, когда с первыми лучами солнца он понял, что лежащий уже точно никуда не уберётся. Одежда на незнакомце висела горелыми лохмотьями, открывая местами куски обожжённой до костей плоти, одна нога изгибалась под неестественным углом, а лицо скалилось словно череп. Сомнений не оставалось – «пьяница» был мёртв.

«Так вот откуда такая вонь!» – наконец осенило Фергюсона. Судя по запаху, мужчина умер не этой ночью. И явно не здесь, что изрядно озадачило констебля. «Странное место, чтобы избавиться от тела… Это что же, кто-то развлекается подкидыванием на улицы мертвецов? Да ещё таких, что выглядят, будто сбежали из Ада, где сам сатана загонял их вилами в котёл?»

Фергюсон украдкой огляделся по сторонам и привычно потянулся к карманам незнакомца. Так или иначе, с этого типа уже не убудет! Однако стоило только констеблю коснуться горелой тряпки, когда-то бывшей приличным сюртуком, как рука мертвеца шевельнулась. Фергюсон отшатнулся, но теперь мертвец лежал смирно. Констебль ещё раз осмотрел тело. А может, шевельнулась вовсе не сама рука, а что-то на ней? Фергюсон приподнял остатки рукава мужчины, чтобы убедиться, что туда не заползла какая-нибудь ушлая крыса. Пусто. Под рукавом скрывалась лишь покрытая волдырями обожжённая кожа.

«Показалось…» – подумал Фергюсон, почесал запястье и отправился на поиски ближайшей труповозки. Под левым рукавом его формы медленно проступал рисунок змеи, свернувшейся в лабиринт.