Три лица февраля

Пролог

Всё хорошее когда-нибудь заканчивается. Было бы легче пережить этот факт, если бы оно закончилось не так быстро. И как с этим смириться? Цепляться за это хорошее или отпустить его в свободное плавание, но уже без тебя? Если бы не скоропалительное решение Дуэйна Альбертса перебраться в Америку, Долорес Макнил, гувернантке его очаровательных детей, не пришлось бы выбирать между тем берегом и этим… Пусть и в Англии у Долорес не было слишком много друзей, но зато среди них был семейный адвокат Алекс Сторджес, с которым она познакомилась в то время, когда он распутывал клубок семейных тайн Рэмсдейлов1. Да что там говорить! Девушка была принята в семейство Альбертс как раз по рекомендации Алекса. И за те полгода, которые она провела в семье, её успели полюбить не только дети, но и взрослые. Даже несмотря на её кажущуюся внешнюю строгость, которая временами смотрелась забавно, ведь девушке не исполнилось и двадцати, когда она поступила на работу к Альбертсам. Да, ей было очень далеко до гувернанток девятнадцатого столетия, выправлявших осанку своим воспитанникам и воспитанницам при помощи специальных физических упражнений, зачастую приносящих немалую боль подрастающему поколению. Зато с каким чувством благодарности подросшие дети вспоминали своих тогдашних воспитателей! Хотя и далеко не всегда с любовью, не то, что воспитанники Долорес Макнил. А строгость её заключалась в том, что она считала необходимым привить своим воспитанникам умение отвечать за свои поступки. В пять лет это особенно важно. Если уже не поздно…

Единственное, что её беспокоило, помимо болезненного расставания с двумя очаровательными сыновьями Дуэйна Альбертса – пяти и семи лет, это вопрос: где она будет теперь жить. Своей квартиры в Лондоне у неё не было, а снимать жильё, особенно одной, если говорить начистоту, не так чтоб уж по карману. В то же время возвращаться к родным в Дорчестер ей не сильно хотелось, и Долорес впервые за последние полгода задумалась о завтрашнем дне. Ей только месяц назад исполнилось двадцать, и её хозяева устроили по этому поводу восхитительное семейное торжество… На радость мальчишкам, которых она учила читать и считать, а ещё и привила им страсть к рисованию, к которому у неё самой был неоспоримый талант… Так вот, мальчики, переодевшись очаровательными гномиками, так веселили свою Ло песнями и танцами, что привели в полный восторг самого мистера Дуэйна и его маленькую кругленькую супругу Вивиан. Ведь им тоже не хотелось расставаться с Долорес. Им не верилось, что скоро наступит момент, когда они проснутся утром и не увидят её.

И этот момент приближался стремительно и неумолимо. Мистер Альбертс перевозил семью в Штаты в связи с переездом штаб-квартиры фирмы, в которой занимал один из руководящих постов. На сборы у него было лишь несколько недель. Он рассчитывал, что на новом месте не только не потеряет в уровне жизни, но даже приобретёт дополнительные преимущества в зарплате и полномочиях. И долго уговаривал гувернантку своих детей, что и она будет зарабатывать больше, если отправится с ними.

– Ну что вы здесь будете делать, совершенно одна? – поддерживала своего мужа Вивиан. – У вас и друзей-то нет настоящих, кроме нас. Ведь Бостон – это та же Англия, там такие же воспитанные, чуткие и респектабельные люди, только климат гораздо более щадящий и солнечных дней тоже больше.

Неудивительно, что за всеми этими хлопотами они упустили время на поиски нового места для Долорес, поскольку искренне рассчитывали на то, что она отказывается от их предложения только для приличия и обязательно даст своё согласие на отъезд. Поэтому, услышав её решительное и окончательное «нет» и убедившись в нежелании Долорес покидать родные места, глава семейства любезно предложил ей пожить две недели в их лондонском доме, пока не найдутся арендаторы. И ещё пока она не подберёт себе новое место работы.

А что же её друзья? Алекс не отказался бы помочь ей ещё раз, но Долорес не хотела злоупотреблять его добротой и решила к нему не обращаться. С недавних пор, окончательно покинув провинцию, она почувствовала себя повзрослевшей и самостоятельной и поэтому посчитала, что сможет прекрасно устроиться и сама.

В один из промозглых февральских вечеров тысяча девятьсот семьдесят третьего года, когда накрапывал дождь и температура воздуха на улице едва достигала 47 градусов по Фаренгейту2 на границе между «очень холодно» и «холодно», Долорес, укутавшись в пальто и натянув на уши вязаную шапку, покинула уютный лондонский дом семейства Альбертс, чтобы посетить агентство по найму персонала, в котором ей была назначена встреча. Не представляя, что её ждёт, она наудачу выбрала самое крупное объявление в газете. Раз самое крупное, решила Долорес, значит, агентство такое же видное и там ей обязательно помогут. С собой она взяла восторженное рекомендательное письмо от прежних хозяев.

В действительности агентство оказалось не настолько крупным и видным. Вход в него был зажат между двумя другими входами с такими же зазывающими вывесками – фотостудией и нотариальной конторой. Но это совсем не смутило Долорес, ведь дом располагался в довольно оживлённом и хорошо освещённом месте, что успокоило Долорес, считавшей, что «теневой» бизнес должен буквально скрываться в тени и избегать света. Она решила для себя, что, если ей там совсем не понравится или к ней, из-за её юного возраста, не отнесутся с должным уважением, она ведь всегда сможет обратиться и в другое место.

Долорес зря волновалась. Её принял с распростёртыми объятиями сам владелец агентства мистер Лимскотт, лысоватый худощавый мужчина, довольно симпатичный, своей приветливостью и надёжностью неожиданно напомнивший ей Алекса. Когда он занял своё кресло за большим письменным столом, то стал выглядеть маленьким и немного жалким, и Долорес побоялась, что он сейчас предложит ей носить ему чай по утрам, ходить за газетами и выгуливать его собаку. Долорес чуть было не прыснула от смеха, но он даже не заметил. У него не было в тот момент заявки на гувернантку, но прямо накануне совершенно случайно появилась «отличная» вакансия секретаря при одном богатом джентльмене. Джентльмен живёт с женой в загородном особняке, поэтому эта вакансия с проживанием. И, хотя Долорес предпочитала работать с детьми, а не с «богатыми джентльменами», уговоры мистера Лимскотта, а также возможность быстрого переезда сделали своё дело. Долорес никогда не интересовалась способами, которыми другие люди добывали большие состояния, и верила, что среди богачей тоже немало достойных людей, заработавших эти деньги тяжким трудом. Но если в характеристике человека эпитет «богатый» ставился на первое место, получалось, что остальное в нём не так важно, да и есть ли оно? Долорес стало любопытно, что за джентльмен такой, про которого почти ничего неизвестно? Потратив на раздумья не более двух минут, Долорес дала согласие.

Часть 1. Жертва

После подведения официальных итогов расследования преступлений, совершённых в ходе летнего плавания по водам Адриатики на яхте «Адриана», лондонскому семейному поверенному Алексу Сторджесу достался не только почёт, но и… серьёзный выговор за вмешательства в действия полиции на итальянской территории. Что хорошо на своей земле, то может оказаться отнюдь не таким хорошим там, где все считают тебя иностранцем. Только вернувшись в родной дом, куда уже не так громко докатывалось эхо от недавних событий, Алекс смог успокоиться и в компании со своим другом, инспектором по фамилии Сомс, по-настоящему насладиться произведённым фурором. Инспектор пошутил, что после возвращения Алекса домой местная преступность должна окончательно притихнуть, ибо у неё нет никаких шансов скрыть свои грязные делишки от Алекса. Итальянцы тем временем тоже разобрались в ситуации и, восстанавливая нарушенную справедливость, через пару-тройку месяцев, когда глубокая осень окрасила небо над Лондоном в серый цвет, догадались прислать Алексу официальную благодарность. В это время Алекса не было в Лондоне, он отсутствовал по делам, и полученную от итальянской полиции бумагу, заключённую в позолоченную рамку, принимал в конторе Алекса его ближайший помощник, молодой выпускник юридического факультета по имени Ральф Фэндонг. В этой же рамке она и нашла своё место на стене конторы среди других дипломов и свидетельств её прославленного хозяина. До той самой минуты, когда на эту бумагу обратил внимание Алекс…

Самому же Ральфу от Алекса достались увлекательные рассказы о предпринятом им морском путешествии, из-за которого отпуск Алекса вместо релакса превратился в настоящий триллер. Замещавший шефа на время его отпуска Ральф никуда из Англии в то лето не выезжал и даже свой личный перерыв в работе, полученный в сентябре, провёл в родительской усадьбе. Поэтому он и не встретился с мисс Ло Макнил в те месяцы, что она проводила в столице с детьми Дуэйна Альбертса, а познакомился с ней только спустя полгода во второй половине февраля, когда Долорес всё-таки отважилась навестить Алекса в его конторе по делу, которое её крайне взволновало.

Увидев на пороге конторы интересную девушку, явно встревоженную чем-то, но не утратившую выдержку и достоинство, Ральф пригласил её войти, помог освободиться от мокрого пальто, усадил в кресло и угостил горячим чаем. Долорес не стала открываться галантному, но незнакомому юноше, а поблагодарив его за гостеприимство, поинтересовалась только, когда появится Алекс, собираясь зайти в следующий раз.

– Он скоро будет и обязательно примет вас. Если вы, конечно, не сильно торопитесь. К сожалению, я заранее ничего не знал о вашем приходе, а то бы я обязательно выяснил, куда он пошёл, и привёл бы его к вам… Останьтесь ради Бога, у меня в вашем присутствии всё стало получаться, и я, пожалуй, теперь успею подготовить порученные мне документы до конца дня. А потом мы сможем вместе поужинать?

– Не уверена в этом. Мне нужно о многом переговорить с мистером Алексом и боюсь, что наш разговор слишком затянется. Да и повод скорее печальный, чем радостный…

Алекс и в самом деле находился неподалёку и буквально через четверть часа представил молодых людей друг другу.

В облике Долорес Ральфа больше всего привлекли её большие глаза, которые возможно расширились из-за тревоги, но придали лицу девушки особую выразительность. Даже несмотря на его бледность, а может, наоборот, благодаря ей, выделявшиеся на бледном фоне горящие глаза Долорес поразили Ральфа в самое сердце. Но она не смотрела на юношу и потому ничего не заметила. Она всё время думала о чём-то и даже тогда, когда Ральф к ней обращался, скользила отсутствующим взглядом по развешанным на стенах дипломам. Вероятно, в ту первую встречу он показался ей просто взъерошенным мальчишкой.

Впрочем, один диплом, самый свежий, она так и не увидела. Хотя могла бы порассказать о заслугах, за которые он был выдан Алексу, не меньше самого Алекса. Но к моменту их встречи с Ральфом Алекс уже снял со стены конторы то самое изъявление благодарности от итальянской полиции. Многим клиентам Алекса могло не понравиться слишком тесное сотрудничество поверенного с полицией, к которой они старались обращаться только в самых крайних случаях. Поэтому в конторе снова ничто не напоминало о недавнем успехе Алекса-сыщика. Вот только для Долорес эти напоминания были бы лишними. Представление о способностях Алекса разгадывать загадки, сложившееся у неё после приключений на яхте «Адриана», и привело её к нему в этот раз.

Алекс сразу заметил папку с бумагами, которую Долорес принесла с собой. Она только стёрла с этого предмета дождевые капли и, пересев к столу, положила папку рядом на край стола.

– Вы, конечно же, слышали, господа, о самоубийстве сэра Уэндерли? – Долорес начала с самого главного.

– Да, разумеется, – ответил за обоих Алекс. – Об этом сообщалось в газетах неделю назад. Я даже побывал на его похоронах. Мой коллега, его адвокат, в то время уехал в отпуск и находился далеко от Лондона. Он попросил меня передать родственникам соболезнования от его имени. Кажется, там присутствовали его жена и сын. Писали, что полиция установила факт самоубийства на основании показаний свидетелей и результатов экспертизы. Вас что-то беспокоит в связи с этим событием? Может быть, он и ваш родственник?

– Так вот, – словно не обращая внимания на вопрос Алекса, продолжила Долорес. – Я и есть тот самый свидетель самоубийства. Всё произошло на моих глазах.

Ральфу показалось, что после этих слов Долорес ещё сильнее побледнела, и поспешил предложить ей воды. Но Долорес как будто и не собиралась падать в обморок. По дороге она прокрутила всю историю в голове и была полна решимости повторить её всю, без утайки. Она повернулась к Алексу и поинтересовалась, сколько ещё его драгоценного внимания она может занять своим рассказом.

– Для вас, дорогая мисс Макнил, мне не жалко всего моего времени.

Алекс хорошо помнил, что Долорес в прошлом не отличалась болтливостью и выражала свои мысли чётко и конкретно. Его ожидания оправдались.

…Получив в агентстве по найму персонала адрес будущего работодателя, Долорес отправилась на встречу с ним на электричке. За четверть часа добравшись от вокзала до ближайшей к этому адресу загородной станции, от которой до дома «богатого джентльмена» оставалось пройти пешком не более мили, Долорес спустилась с платформы и вышла на дорожку, похожую на неширокую парковую аллею, куда кроме неё больше никто не свернул. В конце этой дорожки оставалось только перейти проезжую улицу и пройти вдоль ограды не более двух сотен метров. Какой-то старик шёл вдоль этой же ограды впереди девушки, катя перед собой тележку с цветочными горшками. Долорес вежливо поинтересовалась у него:

– Добрый день, сэр. Вы позволите вам помочь?

– Да что вы, мэм, я и сам справлюсь. Сил пока хватает. А вы куда направляетесь? В этой стороне только один дом, где я служу садовником.

– Дом Уэндерли? Так мне туда и нужно. Вы давно в нём служите?

– Двадцать лет для ровного счёта. Ещё дед нынешнего владельца хвалил меня за то, что посаженные мною розы цветут дольше всех роз в округе и даже считая деревню по ту сторону от железной дороги, где живёт много садоводов.

– Семья Уэндерли, наверное, большая? Жёнам хозяев и их детям здесь нравится?

– Детям дом всегда казался слишком мрачным. Не уживались они здесь, уезжали. Как только у дома появлялся новый владелец, его характер начинал постепенно портиться и жене его приходилось так трудно, что ни одна долго не протянула, заболевали и умирали скоропостижно после того, как переезжали сюда. Хотя воздух здесь замечательный и люди в большинстве своём хорошие.

– Выходит, нынешний владелец не женат?

– Женат, да ещё и на молоденькой. Дай Бог здоровья миссис Уэндерли. Сэр Эдвин только недавно сюда переехал, дом достался ему от дяди, который, раз овдовев, так и не женился больше и не обзавёлся своими собственными детьми.

– Невесело вы как-то рассказываете о моём новом месте работы…

– Вам же не предлагают место владелицы дома, – усмехнувшись, пошутил старик. – Так что вам ничего не грозит… Хотя, кто знает, разве можно предвидеть судьбу, известную лишь одному Богу?

«У каждого приличного места есть своя сказочка, – подумала Долорес. – Без неё фамильный дом и не дом вовсе, а просто уродующая пейзаж груда камней».

По внешнему облику дома вряд ли можно было предположить, что в нём когда-то разгорались страсти, подобные тем, о которых говорил садовник. Глазам Долорес предстал викторианского стиля особняк всего в два этажа, пусть и довольно высоких, стены которого были возведены из красного кирпича и облицованы серым песчаником, вход с колоннами украшали витражи – вот и всё внешнее убранство. На вид сама безмятежность. Найти обслуживающий персонал в таком месте не составляло никакой проблемы. Да и близость к столице подкупала.

Перед домом был разбит довольно обширный сад, в котором работал встреченный Долорес старик. Гулять по этому саду показалось Долорес сплошным удовольствием, но в этот раз она спешила предстать перед своим новым боссом.

Солнце ещё не успело полностью скрыться за холодными деревьями, а Долорес уже звонила в дверь особняка.

Звонить пришлось несколько раз. После столичной суеты к неторопливой деревенской жизни ещё нужно приспособиться. Наконец ей открыл старый лакей, прихрамывающий на правую ногу. Он проводил Долорес в гостиную, куда через пару минут вышла высокая молодая женщина не старше двадцати семи лет, но одетая чересчур строго – в длинное тёмное платье и бархатную накидку пурпурного цвета. Она была красива необыкновенно – той красотой, которой отличаются женщины с юга Европы, испанки например. Её чёрные густые волосы были зачёсаны назад и заколоты, миндалевидные глаза сразу же притягивали собеседника. Но характер выдавал в ней уроженку Севера. Спокойный, неторопливый тон, выверенные слова, тщательно скрываемые эмоции. Словно Северная Королева из сказки.

– Что вам угодно, сударыня? – спросила хозяйка бесстрастным тоном, хотя лакей уже доложил ей о причине визита юной гостьи.

– Меня направило к вам агентство… а точнее, мистер Лимскотт, если вам что-то говорит это имя. Меня зовут Долорес Макнил.

– А-а-а, да-да, – голос хозяйки дрогнул, но затем после того, как она рассмотрела Долорес, слегка потеплел. – Вы пришли устраиваться секретарём к моему мужу? Он не ждал вас так скоро. Извините, сегодня его не будет. И завтра тоже. Но вы оставайтесь, поможете мне с одним делом. Норман, займитесь, пожалуйста, багажом мисс… Макнил.

– Ничего, у меня только одна сумка, – поспешила сообщить Долорес, так и не успевшая за проведённые в Лондоне полгода обзавестись светскими нарядами и вечерними платьями.

Долорес уже хотела честно признаться, что у неё совсем небольшой (а, точнее, никакой) опыт работы секретарём, но оказалось, что поначалу и этого опыта от неё не потребуется. Чем тогда она могла быть полезна хозяевам дома?

Она не сразу смогла сообразить, остаться ей или же убраться восвояси, пока не поздно. Только после того, как вызванная старым лакеем служанка взяла её одежду и попросила следовать за ней, Долорес решила посмотреть, что будет дальше, и перешла в отведённую для неё комнату. В комнате было темновато и жарко, при том, что окна были приоткрыты. Виноватыми оказались неподвижные тяжёлые шторы, которые будто впитывали всю до капли влагу с улицы. Судя по многим приметам, дом имел довольно древний возраст, не только по стилю, но и по общей изношенности, намекавшей на необходимость ремонта, и в нём было так много комнат, что в некоторых из них давно никто не жил, как в той комнате, которую предоставили в распоряжение Долорес. Ей стало неуютно от духоты и сгущавшегося на глазах мрака, но как только служанка зажгла люстру и Долорес освободилась от багажа, очень скоро её пригласили в столовую, где миссис Уэндерли попросила великодушно составить ей компанию и поужинать вместе. Столовая тоже выглядела не вполне уютной из-за слишком больших размеров, огромного стола с дюжиной стульев вокруг него и таких же тяжёлых штор, почти не пропускавших естественный свет. Кроме миссис Уэндерли и Долорес и, разумеется, пары прислуживавших им женщин, за ужином никого больше не было. Миссис Уэндерли заметила кислое выражение на лице Долорес и поспешила утешить её:

– Зовите меня просто Дора. А я буду звать вас Долорес, если не возражаете. Мы с мужем в этом доме недавно, он достался нам от его дяди, скоропостижно скончавшегося пару месяцев назад. Поэтому мы не успели здесь ничего поменять. Но я дам вам в помощь служанку, и вы сможете обустроить свою комнату, как вам будет угодно. Она уберёт пыль, приготовит вам постель, принесёт лампу с модным абажуром, а вы пока примете ванну, которая находится прямо за стеной от вас. И завтра мы поговорим о делах.

– Позвольте, но, если вашего мужа не будет в ближайшие дни, то чем я могу быть вам полезной? – задала Долорес остро интересующий её вопрос.

– У меня есть для вас первое поручение. Через два дня у моего мужа день рождения. Юбилей, ему исполняется пятьдесят лет. Нужно связаться с теми, кого он пригласил, чтобы уточнить их планы и подготовить дом к их приезду. Вы сможете это сделать? Праздничный стол готовит наш повар и прислуга, но за ними тоже нужно приглядеть, а у меня на всё не хватает сил. К несчастью, у меня слабые лёгкие и я быстро устаю. А как ваше здоровье?

– Спасибо, пока не жалуюсь, – ответила Долорес, подумав, что в такой обстановке и самой заболеть недолго. Нужно поскорее очистить дом от стойких запахов тлена и запустения. И как только муж – мистер Уэндерли – может быть таким невнимательным, чтобы не следить за здоровьем своей жены? Её нужно на курорт отправить, а не держать под замком в пропитанном вековой пылью склепе.

– Эдвину некогда, он весь поглощён своими делами, поэтому он ночует в офисе, а здесь бывает редко, – как будто прочитала мысли Долорес миссис Уэндерли и тут же добавила мечтательно: – Но он обещал мне до лета покончить с самыми срочными из них и тогда мы отправимся в путешествие, может быть даже в кругосветное…

«Как же она живёт здесь в одиночестве? Даже поговорить не с кем, – продолжала размышлять Долорес. – Словно птица в золотой клетке». Долорес по-своему понимала преимущества от обладания богатством не как жизнь в окружении баснословно дорогих вещей, а как свободу от желаний иметь их. Не как возможность удивлять окружающих, демонстрируя атрибуты роскоши, а как жизнь на природе, в отсутствии толпы, на своей земле, со своими любимыми людьми и только с теми предметами, которые приносят радость. А у Доры Уэндерли, судя по окружавшей её обстановке, не было такой свободы в желаниях. Эти стены душили её. Она не могла уехать так далеко, где бы её никто не смог найти, но куда бы ей очень хотелось, и делать то, что хочется, не спрашивая ни у кого разрешения.

А этот муж её, Эдвин, живёт в офисе, как бездомный.

– Не лучше ли будет мне тогда вернуться в город, чтобы помочь мистеру Уэндерли поскорее закончить все его срочные дела? – спросила Дору гостья.

– Нет, не лучше, – лаконично ответила хозяйка.

Уж не ревнует ли она? Долорес сделала предположение, что от хозяйки веяло холодом потому, что она сама ни от кого не получала тепла. «Я бы так не смогла, сбежала бы куда глаза глядят», – повторяла про себя Долорес каждый раз, когда сталкивалась с тоскливым настроением миссис Уэндерли. Но, будучи на своём месте, она решительно отказалась от мысли покинуть Дору по крайней мере до возвращения её мужа.

За два дня очистить от пыли и грязи целый замок вряд ли кому-то под силу, если, конечно, речь не идёт о мисс Долорес Макнил. Если уж она берётся за дело, то будьте уверены, что лучше неё с ним никто не справится. Особенно много пришлось повозиться со шторами, как она и предполагала. В них скопилось столько пыли, что они потяжелели как минимум вдвое. Наверное, их сто лет не снимали и не вытряхивали. Как и ковры. Долорес проявила немалые организационные способности, объединив усилия всех домочадцев, за исключением хозяина, которого дела задержали в городе. Но зато хозяин обещал жене приехать в свой праздничный день пораньше.

Пока шла уборка, Долорес пыталась удовлетворить своё любопытство относительно персоны нового работодателя – Эдвина Уэндерли. И это тоже было непросто. Не легче, чем сама уборка. Слуги вообще трепетали перед его именем. Впрочем, они и так показались Долорес неторопливыми и избалованными. Для них любой требовательный хозяин – тиран. Один только старый лакей утверждал, что сэр Эдвин суров, но справедлив. Те же немногие словоохотливые, кто был готов поначалу рассказать побольше остальных, ограничивались тем, что отмечали приверженность хозяина к комфорту и личному пространству, увлечённость работой и какую-то болезненную ревность, из-за которой его жене и приходится дожидаться его в большинстве случаев чуть ли не взаперти и в полном одиночестве. Самые сердобольные из слуг надеялись, что появление Долорес в доме скрасит незаслуженное одиночество ещё довольно молодой хозяйки.

«Вот он поразится тому, во что мы превратили его жилище! – предвкушала Долорес свою встречу и знакомство с сэром Эдвином Уэндерли. – А если он будет доволен, то захочет чаще бывать дома и проводить время со своей бедной, скучающей супругой».

И вот в тот день, когда всё было готово к семейному празднику и вечером должны были собраться гости, сэр Уэндерли и в самом деле появился в доме пораньше, как и было условлено. Услышав от лакея Нормана, что машина уже показалась вдалеке и вот-вот подъедет к дому, миссис Уэндерли распорядилась зажечь фейерверки, заранее установленные перед входом.

Но именинник появился в доме как-то странно, не так, как предполагали его домочадцы. То ли он испугался шума, производимого фейерверком, то ли сам захотел сделать из своего появления некий сюрприз. Он остановил машину на углу дома и зашёл в него не через парадный вход, возле которого его готовились встретить жена и слуги, а пробрался через чёрный ход, обычно закрытый на замок, с обратной стороны дома.

Тем сильнее удивилась Долорес, когда ей сообщили, что хозяин дома уже прибыл и срочно просит её зайти к нему в кабинет. Она поднялась по лестнице на второй этаж и постучалась в дверь. Ей послышался голос, прозвучавший в ответ из кабинета, только она не смогла разобрать слов. Долорес приоткрыла дверь и заглянула внутрь. Сэр Уэндерли разговаривал с кем-то по телефону, стоя у стола. Долорес снова не поняла, что он говорит, но ей показалось, что говорил он не только тихо, но и очень подавленным тоном. Увидев Долорес, хозяин кабинета кивнул ей и сделал знак рукой, чтобы она вошла и закрыла за собой дверь. Эдвину Уэндерли, как уже сообщалось, стукнуло в этот день пятьдесят лет. Он выглядел так, как примерно и представляла себе его Долорес по описанию слуг – строгий, подвижный, с гордо поднятой головой, в очках и с едва намечающейся сединой на висках.

Продолжая говорить по телефону, сэр Уэндерли сел за стол и взялся что-то править на листе бумаги, уже наполовину заполненном его мелким почерком. Наконец, он положил трубку на рычаг, отложил бумагу, поднялся с места и представился девушке. Видя его неважное настроение, она попыталась поздравить его с юбилеем, но он неожиданно прервал её. Взяв в руку бумагу со стола, он перечитал написанное и одним резким движением передал листок бумаги Долорес со словами:

– Возьмите и отдайте моей жене. Скажите ей, что это моя воля.

Не успела Долорес бросить взгляд на оказавшуюся в её руке бумагу, как сэр Уэндерли принялся ходить взад-вперёд по кабинету и ругать невидимого собеседника осипшим от волнения и недовольства голосом:

– Ну надо же, какое низкое предательство! Они хотят меня обесчестить и разорить! Сколько сил потрачено напрасно! Читайте, милое дитя, не обращайте на меня внимание…

Долорес снова попыталась вчитаться в переданный ей текст, но из-за охватившего её волнения буквы, которые автор письма будто нарочно округлял и украшал завитками… эти буквы заплясали у неё перед глазами, и вдруг сэр Уэндерли отвернулся к окну, достал из внутреннего кармана револьвер и на глазах Долорес, полуобернувшись, без паузы и без лишних слов выстрелил себе в грудь. От неожиданности Долорес выронила бумагу и, не думая больше ни о чём, бросилась к упавшему джентльмену. Но у него на губах уже выступила розовая пена, сквозь которую он, будто выталкивая из груди слова, с трудом проговорил:

– Позовите мою жену. Позовите Дору…

Долорес бросилась прочь. Она пробежала по пустынному коридору, затем спустилась по лестнице и попала в объятия старого лакея, который попытался выяснить у неё причину столь неожиданного бегства.

– Мадам! – закричала Долорес показавшейся из столовой Доре, – Ваш муж там… застрелился!

Миссис Уэндерли резко взмахнула руками и, цепляясь за дверной косяк, как-то некрасиво завалилась набок. Она была в обмороке. Служанки тут же окружили её, кто-то побежал за нашатырём. Хромой старый лакей ещё раз заставил Долорес повторить её слова, а потом, дав поручение молодому привратнику, деревенскому парню, тоже прибежавшему на крик, звонить врачу и после врача в полицию, поспешил так, как позволяли спешить его ноги, одна из которых не сгибалась в колене, вслед за Долорес вверх по лестнице в кабинет своего хозяина. Долорес, забежав вперёд, подождала его наверху, чтобы не оставаться с телом хозяина наедине, и они вошли в кабинет вдвоём. Тело лежало на том же самом месте, только взгляд сэра Уэндерли, обращённый в потолок, был уже неподвижен. Лакей проверил у него пульс и сокрушённо покачал головой. Долорес сначала смотрела на него с надеждой, но, поняв всё без лишних слов, подошла к бумаге, которую уронила, когда убегала, и с обречённым видом подняла её.

Всех тем временем охватила паника: кто побежал встречать врача, кто за водой, несколько человек окружили очнувшуюся Дору, лакей не по одному разу рассказывал про увиденное в кабинете… В суматохе забыли предупредить гостей, и они прибыли к назначенному часу. Полиция ещё была в доме, а врач только собирался уходить. Сомнений в причине смерти не было – огнестрельное ранение в грудь. Все присутствующие в один голос признались, что не могли предвидеть и даже не подозревали о каких-либо причинах самоубийства. Но зато о ней сообщало письмо, которое покойный передал Долорес перед смертью. В нём было сказано следующее:

«Всему виной плачевное состояние дел, сложившееся в азиатском отделении моей компании. Проходимцы обокрали меня и поставили под угрозу отношение инвесторов ко мне на этом рынке. Удар слишком чувствительный, чтобы я мог так легко его пережить. Покрыть принесённые инвесторам убытки – это мой безусловный долг, и я бы хотел, чтобы мои наследники его погасили, если он останется после моей смерти».

– О бизнесе мистера Уэндерли известно и в самом деле немного, – прокомментировал услышанное Алекс. – Он сравнительно успешный ресторатор, который планировал открыть сеть закусочных по всему миру, привлекая средства местных инвесторов. Кроме того, он вкладывался в производство и поставку продовольствия в беднейшие страны, а это дело хоть и благородное, но не всегда сулит скорый финансовый успех. Жёлтая пресса сообщала о скандалах, связанных с использованием рабского труда на предприятиях компании Уэндерли. У него оставался ещё капитал, полученный от дядюшки, но сколько из этих денег он успел вложить, а сколько лежало на банковских счетах, пока неизвестно. Он ведь мог находиться как на грани банкротства, так и на подъёме. Какую-то ясность вносила разве что предсмертная записка. Но продолжайте, пожалуйста.

– Полиция впоследствии сообщила, – сказала Долорес, – что была проведена графологическая экспертиза, которая признала, что почерк покойного на этом письме подлинный. И, кроме того, среди отпечатков пальцев на письме были обнаружены и отпечатки сэра Уэндерли. Они же и только они остались на пистолете, из которого был произведён выстрел. Разумеется, и жена, и слуги, и все гости в тот день, когда это всё произошло, подтвердили личность умершего. Среди гостей были уважаемые персоны – две семейные четы и одинокий мистер, работавший зубным врачом. Все они были допрошены полицией. У всех сняли отпечатки пальцев, наверное, проверяли, не был ли кто-то из них в кабинете Эдвина и не оставил ли следы после себя. Но мне показалось это чистой формальностью, ведь хозяин кабинета никого туда не пускал без своего разрешения. В его отсутствие кабинет всегда запирали на замок. У хозяина же был свой ключ, чтобы он мог пользоваться кабинетом в любое время суток. Полиция произвела в кабинете обыск, но все бумаги на столе, в столе и в сейфе, ключ от которого торчал в замке, были в порядке. Ничего не разбросано, а, наоборот, разложено в аккуратные стопки. На ключе от сейфа, столешнице и выдвижных ящиках присутствовали отпечатки пальцев Эдвина и никого более.

– Какие-нибудь ценности там хранились?

– Да, разумеется. Пачки наличных и ценные бумаги. Всё на месте.

– Спасибо. А что за пистолет? Откуда он взялся? – поинтересовался Алекс.

– Миссис Уэндерли сказала, что пистолет висел у мистера Уэндерли на стене в кабинете. Он какой-то очень старый, кажется времён первой мировой. И, если я не ошибаюсь, принадлежал его деду.

– Если с тех пор из него не стреляли, он же не пригоден был к стрельбе?

– Она сказала, что Эдвин его регулярно чистил и гордился им. Конечно, пока он висел на стене, он был не заряжен. Но в столе у мистера Уэндерли лежали патроны к нему.

– Я понимаю настроение, в котором вы пребывали в тот день, но не заметили ли вы что-то необычное в поведении окружавших вас людей, перед тем как отправиться на второй этаж к вызвавшему вас мистеру Уэндерли?

– Когда я проходила мимо гостиной, мне показалось, что там кто-то был у телефонного аппарата, как будто подслушивал разговор Эдвина, о котором я узнала чуть позже. Но когда я спустилась обратно, в гостиной уже никого не было, а Норман, опытный старый лакей, удержал меня от того, чтобы я бегала по комнатам и разносила эту весть по всему дому.

Долорес не присутствовала при беседе миссис Уэндерли с назначенным вести расследование старшим инспектором лондонской полиции Слоттером, но та при встрече с ней позже не стала скрывать, что муж строил далеко идущие планы, вот только в бизнесе его и раньше случались неудачи, и очередной срыв мог действительно переполнить чашу его небезграничного терпения.

– Честолюбия у него было хоть отбавляй, – прокомментировал Алекс. – Смириться с неудачей такому человеку гораздо труднее, чем любому другому, лишённому болезненного самолюбия. А какой врач осматривал тело Эдвина?

– Кто-то из местных, потому что прибыл он минут через двадцать, – ответила Долорес. – Потом уже, по моей просьбе, он осмотрел миссис Уэндерли, которая очнулась после обморока, но вынужденная принять участие в опознании, чувствовала себя после этого не очень хорошо. Впрочем, никаких проблем с лёгкими у неё он не обнаружил. И вообще сказал мне, что Дора – особа мнительная и что она находится под чьим-то сильным влиянием, поэтому ему не удалось ни в чём её переубедить.

– Интересное заключение врача, – принялся размышлять вслух Алекс. – То, что вы мне сообщили о характере Доры, наводит на мысль, что не Дора заставила Эдвина жениться на себе, как поступают охотницы за деньгами, а Эдвин взял и покорил её, причём без особого сопротивления с её стороны. Но отнюдь не он являлся причиной её страхов, ибо с его смертью проблем у Доры только прибавилось. Что-то вы переменились в лице, мисс, это из-за моих слов?

– Нет, совсем нет. Я вспомнила, что врач, выйдя из комнаты Доры, был чем-то смущён. Кажется, он сказал: «Не вижу ничего страшного, насколько мне дали увидеть». Он сделал при этом акцент на слове «дали».

– Наверное, ему что-то не понравилось при осмотре Доры. Он больше ничего не сказал? Тогда нам вряд ли удастся узнать причину его «смущения» из-за врачебной тайны, которую он обязан хранить.

Долорес не смогла припомнить ни одного случая, чтобы Дора раздевалась при ней, но могла поклясться, что миссис Уэндерли никогда не хромала, что у неё прямая осанка и длинные руки, совершающие плавные движения. В ней было что-то от балерины. Что там доктору могло не понравиться, было совершенно непонятно.

Зато самой Долорес не понравилось кое-что из того, что произошло дальше, после того как врач и полицейские удалились, а труп хозяина увезли в морг, чтобы произвести вскрытие.

– Кстати, что показало вскрытие? – поинтересовался у неё Алекс.

– Вскрытие? Что там обычно ищут? Наркотики, транквилизаторы… Нет, ничего не нашли.

Событиям, которые продолжали происходить на глазах Долорес в доме Уэндерли, и был посвящён её последующий рассказ.

Прежде всего, миссис Уэндерли отказалась кого-либо принимать и распорядилась на все телефонные звонки отвечать, что её нет дома. Нужно было положить конец досужим расспросам, которые только извращают факты, просочившиеся в газеты. Единственными гостями, которым слуги вынуждены были открывать двери, были представители полиции. Слугам даже запретили общаться с поставщиками продуктов, которые разгружали свой товар в полной тишине. Во всём доме снова опустили шторы, а зеркала завесили чёрной тканью. Долорес объясняла это не столько требованиями соблюдения траурных формальностей, сколько всё теми же страхами, от которых Дора не могла избавиться. По той же причине Дора не выключала свет в своей спальне даже ночью.

Тем временем страсти не улеглись и стало только хуже, когда прямо перед похоронами, состоявшимися три дня назад, впервые за длительное время появился сын сэра Уэндерли от первого брака по имени Невилл. Долорес раньше о нём ничего не слышала, ни хорошего, ни плохого. Тем неприятнее было первое впечатление от его появления. Рослый молодой балбес, не обратив никакого внимания на присутствие Долорес, набросился на хрупкую женщину:

– Это вы погубили его! Только из-за вас я лишился отца! – горячо упрекал миссис Уэндерли сын покойного.

Одет он был, что называется, «с иголочки», но с мозгами у него было далеко не так прекрасно, а с воспитанием просто из рук вон плохо. «Я бы тоже этого грубияна ни к какому приличному обществу и близко не подпустила, как, наверное, и делал его отец», – высказала своё возмущение Долорес. Не от него ли пряталась Дора и не его ли приезда боялась?

Хорошо, что ему пришлось заткнуться, так как приехали распорядители похорон и вызвали Дору на церемонию прощания, которая состоялась в ближайшей церкви. На эту церемонию прибыли солидные люди, на фоне которых Невилл приуныл и затерялся. Их было больше, чем на юбилее, но Долорес ни с кем не удалось познакомиться, так как Дора попросила её остаться дома и позаботиться о приготовлении трапезы, на которой после похорон появились только близкие друзья, уже знакомые Долорес раньше.

Причина такого поведения Невилла вскоре выяснилась. Вчера, в первой половине дня, за сутки до того, как Долорес пришла в контору к Алексу, было оглашено завещание сэра Уэндерли, в соответствии с которым всё имущество покойного, в чём бы оно ни заключалось, переходило к его вдове.

И сын сэра Уэндерли, словно почуявший, что ему здесь ловить совершенно нечего, сразу куда-то пропал. Но миссис Уэндерли, нашедшая утешение в обществе Долорес, как будто бы и не заметила его исчезновения. Пока Долорес оставалась в её доме, вдова чувствовала себя гораздо спокойнее. Да и Невилл Уэндерли не посмел бы напасть на них обеих.

– Скажите, – вмешался Алекс. – В этом завещании сын покойного никак не упоминался?

– Там была приписка, сделанная совсем недавно, – ответила Долорес. – Согласно которой, если миссис Уэндерли будет иметь какое-то отношение к насильственной смерти своего мужа, то наследником становится его сын. Но, поскольку имело место самоубийство, и покойный в своём предсмертном письме никого из родственников не винил, то эта приписка не была принята во внимание. Хотя обвинение вдовы в смерти мужа Невиллу было бы только на руку.

– Почему Эдвин добавил эту приписку? – задался Алекс вопросом, на который Долорес не могла ответить. – Чем вызвано смягчение завещания, пусть и весьма условное, в пользу сына? Эдвин начал подозревать, что его хотят убить? Впрочем, доведение до самоубийства не меньшее преступление, чем убийство… Как вы думаете, если бы Невиллу удалось узнать что-то такое о миссис Уэндерли, что не делало ей чести, он бы смолчал?

– Вряд ли. Он показался мне человеком порывистым, можно сказать, «без тормозов», а такие личности часто совершают поступки, о которых впоследствии жалеют.

– А что это за люди, так называемые «проходимцы», о которых сэр Уэндерли упоминал в своём последнем письме?

– Их уже задержала малайзийская полиция по подозрению в мошенничестве, – сообщила Долорес о том, что успела узнать от лондонской полиции. – К сожалению, эти люди, выступая от имени фирмы Уэндерли, привлекали средства честных предпринимателей, а вкладывали их в преступный бизнес. В результате счета компании арестованы, выписан огромный штраф. Местные следователи, я имею в виду людей, расследующих махинации вокруг фирмы Уэндерли, хотели поговорить и с сэром Уэндерли, но не успели. Как вы думаете, эти арестованные полицией люди могли бы сообщить нам что-то важное?

– Боюсь, что это мелкие сошки и они не скажут, что стоит за этим мошенничеством, чьи именно интересы…

Закончив рассказ, Долорес открыла папку и разложила перед удивлёнными Алексом и Ральфом свои рисунки, на которых были изображены и сам сэр Уэндерли, и его жена, и его сын, и даже гости, приехавшие на его день рождения и заставшие только мёртвое тело именинника.

– Бог мой, как здорово вы рисуете! Да вы же настоящий художник! – воскликнул Ральф.

Щёки мисс Макнил зарделись от такой похвалы. Она не смогла скрыть улыбки, благодаря которой стала ещё очаровательней. Если бы Алекс был более внимателен к ней, он удивился бы, заметив столь разительную перемену в девушке, с которой познакомился прошлым летом. Но он, в отличие от коллеги, не отрывал глаз от рисунков, а не от их создательницы.

– И правда, – присоединился к восторгам Ральфа Алекс. – Вы не хотели бы продолжить образование?

– Превратить увлечение в профессию? Что может быть скучнее? Я делаю зарисовки попутно, мне больше нравится созерцать творения природы в их первозданной чистоте. Я не смогла бы придумать ничего похожего, только повторять и копировать…

– Расскажите, пожалуйста, про гостей, которые приехали в день смерти Эдвина Уэндерли. Как они вам показались?

Долорес охотно поделилась всем, что ей удалось о них узнать. Мистер и миссис Инсуорт благодаря своему весу в обществе считались желанными гостями в доме Уэндерли. Мистер Инсуорт был крупным землевладельцем и получаемой им ренты вполне хватало на жизнь, которую многие назвали бы роскошной. Входили ли муж и жена Уэндерли в их ближний круг? Неясно, но, думается, что Эдвин Уэндерли, не имеющий столь надёжных и стабильных источников дохода, должен был считать их благосклонность за оказанную ему высокую честь. Компания, основанная Уэндерли, существовала едва ли десяток лет, в то время как основа для фамильного капитала Инсуортов был заложена ещё в прошлом веке. Только поселившись в оставленном ему дядей большом доме, Эдвин осмелился, наконец, пригласить Инсуортов к себе.

Прибыв на юбилей с небольшим опозданием, мистер Инсуорт, услышавший от слуг о произошедшем несчастии, поднялся в кабинет мистера Уэндерли один. Его супруга осталась в гостиной утешать только что ставшую вдовой миссис Уэндерли. Получивший в молодости медицинское образование, Инсуорт и хотел бы помочь хозяину, но было уже поздно и всё, что он смог сделать, это оказать содействие полиции, дав исчерпывающие показания об истории своего знакомства с умершим. Новости, касающиеся текущего состояния бизнеса сэра Уэндерли, до дорогого гостя дойти не успели и он разумно предложил полиции обратиться со всеми вопросами на эту тему в офис компании Уэндерли. У миссис Инсуорт не было никаких контактов с Эдвином Уэндерли отдельно от её мужа, и она только пожимала плечами в ответ на вопросы старшего инспектора.

Остальные гости – семейная чета Ледгрейз и доктор Лео Хаскинс – не обладали сравнимыми с мистером Инсуортом богатством и влиянием, но зато пользовались хорошей репутацией в деловых кругах. Мистер Ледгрейз владел компанией, предоставлявшей услуги кейтеринга. А стоматологический кабинет доктора Хаскинса был довольно неплохо известен служащим в Сити.

– Вы познакомились с этими людьми и что? – спросил Алекс, заметив, что Долорес продолжает грустить. – Кто-то из них послужил причиной для вашего беспокойства или вызвал у вас вопросы?

– Нет, не они. Беспокойство, как я уже говорила, вызвал Уэндерли-младший, появившийся на следующий день после трагического события. Он приехал так скоро, как будто ожидал чего-то подобного. После того, как он попытался обвинить в смерти отца его супругу, миссис Уэндерли, он немного остыл, но не соизволил даже извиниться перед нею. Наверное, он посчитал, что имеет особые права подозревать всех присутствующих. Подозревать в том, что его отца кто-то довёл до самоубийства, несмотря на то что у Невилла не было времени элементарно разобраться в обстоятельствах. В этом не таилось бы ничего необычного, если бы он не твердил всем подряд, что в доме готовится следующее убийство – и следующей жертвой станет вдова или он сам. Но фактически угроза исходила лишь от него одного.

– Любопытно, я тоже заметил на похоронах, – вставил реплику Алекс. – Что Невилл изображает из себя охотника, хотя сам больше похож на волчонка, обложенного со всех сторон. Но я не мог представить, что Дора окончательно приуныла и готова себя похоронить заживо в этом склепе, который представляет собой её дом, расплачиваясь за какие-то грехи, которые каждый из нас в том или ином объёме совершает в молодости, не особо задумываясь при этом.

– Невилл, словно играя роль педантичного сыщика, осмотрел весь дом и задал кучу вопросов каждому из домочадцев, – продолжала Долорес. – Потом он объявил нам о том, что займётся осмотром окрестностей, и, как я уже говорила… внезапно исчез. Это произошло вчера, сразу после оглашения завещания. Он не пришёл к обеду, не ночевал и утром тоже не появился. Хотя собирался провести два дня в поместье отца. Лично я почувствовала облегчение. Он до этого снимал номер в гостинице и, вероятно, вернулся в неё.

– Невилл не поделился с вами какими-то находками… или своими планами?

– Что вы! Более скрытного человека трудно себе вообразить. Сам задаёт кучу вопросов, а на любой вопрос, обращённый к нему, либо ничего не отвечает, либо выдавит из себя очередную грубость, что-то вроде «я не обязан вам отвечать». Полиция и то более откровенная.

– А что сказала полиция?

– Что сэр Уэндерли приехал в тот день домой на своей машине, сам был за рулём, это установлено по отпечаткам пальцев на руле. Машина, кстати, до сих пор стоит на том же месте, где он её оставил. Дверь на чёрную лестницу он также открывал сам, своим ключом, ключ нашли у него в кармане.

– Замок на двери чёрного хода без ключа не открывался?

– Нет, ни снаружи, ни изнутри.

– В котором часу приехал мистер Уэндерли?

– Примерно в половине второго. С утра он был в офисе, в настроении самом обычном, об этом сказали его подчинённые. Никакой нервозности не проявлял. Но что-то поменялось в ходе телефонного разговора, за которым я его застала в кабинете. Вот только что-либо конкретное расслышать мне не удалось, как я ни старалась. Говорил хозяин так тихо, что непонятно даже, слышали ли его на том конце провода или нет. Он, по-видимому, не желал, чтобы кто-то догадался о содержании этого разговора.

– Куда звонил мистер Уэндерли? Или, если звонок был входящий, то кто ему звонил и откуда, полиции удалось выяснить?

– Инспектор сказал, что звонок был из Фарнборо, графство Гэмпшир. Говорили из уличного автомата.

– Фарнборо? Там живёт кто-то из родственников или знакомых Эдвина Уэндерли?

– Супруга не смогла никого припомнить. Сын мистера Уэндерли, Невилл, вроде был приехал из Уокинга. А эта станция находится на той же железнодорожной ветке, что ведёт из Фарнборо в Лондон. Хотя, как я понимаю, данная информация ничего не доказывает. Но когда это выяснилось, Невилл уже пропал.

– Если это и в самом деле сын разговаривал с отцом, то следствию нужно его, то есть сына, разыскать. Как и куда он исчез? Ведь человек не иголка, бесследно пропасть не может.

– Я тоже так подумала и поговорила с некоторыми людьми из обслуживающего персонала. Как он выходил из дома, никто не заметил. Но вокруг дома густая растительность, укрыться за ней и скрыть от посторонних глаз свой маршрут передвижения несложно. Дорога к станции просматривается с разных сторон и на ней его тоже не видели. Осталось поговорить с дежурным по станции. Но есть и другой вариант. За домом, с обратной стороны начинается небольшая дорожка, выводящая на шоссе. А там до Лондона или в любую иную сторону может подвезти попутка.

Ральф, до того момента слушавший молча, решил поделиться своими сомнениями:

– Сэр Алекс уже упомянул, что доведение до самоубийства – тоже серьёзное преступление. Подвели партнёры по бизнесу, бывает. Если оно имело место, то Невилл рано или поздно докопается до виновных. Вопрос немного провокационный: хотим ли мы помогать Невиллу? А если это вообще дело рук самого Невилла, остро нуждавшегося в деньгах и решившего пойти на преступление, чтобы подставить ненавистную мачеху и получить наследство в обход неё?

– Тем более мы должны поскорее найти Невилла и выяснить его планы, – ответил Алекс. – И всё-таки лучше начать поиски с самого дома и хорошенько его осмотреть. Вы говорили, что в нём много комнат. Если Невилл решил спрятаться в одной из них, найти его будет непросто, но можно.

– Пожалуй, я так и сделаю, – согласилась Долорес.

– А мы поищем его в городе. Пользуясь вашим рисунком, думаю, мы не ошибемся, – уверил девушку Алекс.

– А если я поеду в город…?

– Тогда мы с Ральфом постараемся проследить за тем, чтобы вам по дороге ничего не угрожало.

***

Показания свидетелей, о которых упомянула Долорес в своём рассказе, но которые не могла знать в точности из-за закрытости следствия, содержали, будучи очищены от чисто формальных сведений о самих свидетелях, следующее.

Мистер и миссис Инсуорт показали, что знали покойного очень давно, мистер – даже со студенческих времён, в бизнесе никогда не пересекались, ведь настоящую дружбу деловые отношения только разрушают. Мистер Инсуорт держал себя уверенно, временами несколько самоуверенно, и даже его супруга, поглядывавшая на полицейских с высокомерием, старалась его не перебивать, чтобы не вызвать на его лице страдальческого выражения и не получить незамедлительно выговор за свою невежливость. Мистер Ледгрейз, напротив, без всякого аристократического апломба сообщил, что имел деловой интерес к компании Уэндерли, но пока воздерживался от участия в ней. А с Эдвином он познакомился не так давно, не больше двух лет назад, и как раз на деловом ужине. Миссис Ледгрейз, впечатлительная особа, услышав бой часов, не выдержала и зарыдала. Мужу пришлось её утешать. Выступивший последним доктор Хаскинс сообщил, что когда-то учился вместе с Эдвином, при том, что сам доктор мало что помнил с тех времён, но встретившись как-то на улице, они возобновили знакомство. Эдвин с удовольствием пополнил список пациентов доктора, а сам доктор стал желанным гостем в доме Эдвина. И тут миссис Ледгрейз решила помочь и напомнила, что доктор с Эдвином сошлись заново на почве общего увлечения – коллекционирования древних монет, за что доктор поблагодарил её, хотя и посчитал этот комментарий чистым преувеличением, под которым скрывалось обычное «холостяцкое чудачество».

Ни у кого из них не возникло никаких сомнений при опознании личности погибшего, разве что миссис Инсуорт, судя по всему, большая модница и чистюля, обратила внимание на то, что костюм Эдвина, хоть и новый, но в нескольких местах испачкан, а в доме только недавно, по словам Доры, проводили генеральную уборку. Старший инспектор согласился с ней – на коленях и локтях Эдвина были обнаружены следы пыли, как будто он что-то искал в тот день, причем в таких местах, куда не достали тряпки и швабры уборщиц. Такое могло быть, если бы он что-то искал под столом в кабинете. Но как могла прислуга не позаботиться о чистоте рабочего места хозяина, что нужно было сделать в первую очередь? Долорес чувствовала вину за собой. Ведь это она взялась проследить за подготовкой дома к приезду юбиляра. Но ведь она же лично проверяла кабинет после уборки, и под столом, как и на столе, никакой пыли не видела. Уж не поскользнулся ли хозяин на чёрной лестнице, куда зоркий глаз Долорес не успел добраться?

Отдельный разговор произошёл у старшего инспектора Слоттера с Дорой Уэндерли. Его Долорес услышала через неплотно прикрытую дверь.

– В котором часу вы сегодня встали, мадам? – спросил старший инспектор.

– В половине двенадцатого. У меня вечером разошлись нервы, и я приняла снотворное, из-за чего провалилась в сон и ничего не слышала.

– Значит, вы не звонили мужу утром, и он вам не звонил? У вас не принято, чтобы муж предупреждал о своём появлении?

– Мой муж любил устраивать сюрпризы. Не всегда улавливая готовность к таким сюрпризам со стороны другого человека…

– Когда вы в последний раз видели вашего мужа живым? В каком он был настроении?

– Последний раз? На прошлой неделе. О, вы знаете, у него настроение меняется… менялось постоянно, по нескольку раз в день…

– В нём когда-нибудь раньше проявлялись суицидальные наклонности? Не впадал ли он в тяжёлую депрессию?

– Что-то не припомню такого. Эдвин часто винил обстоятельства или других людей, но почти никогда – себя. Его уверенность в себе вызывала у многих уважение. Он всегда казался мне человеком, который в любой ситуации найдёт выход, если, конечно, его не загнали в угол. Но даже и тогда он сопротивлялся до конца. Он не умел отступать, очень не любил признаваться в своих ошибках…

«Хм, пожалуй, если такого загнать в ловушку и лишить выхода, как скорпиона, он вполне мог бы себя убить», – подумал старший инспектор и вздохнул.

– Последний вопрос на сегодня, – сказал старший инспектор и указал на телефонный аппарат в гостиной, где происходила их беседа. – Правильно ли я понимаю, что с этого аппарата можно услышать телефонный разговор, который ведётся из кабинета, и наоборот?

– Да, это удобно, можно вести разговор с одним и тем же человеком с двух трубок.

– Значит, кто-то мог услышать при желании разговор мистера Уэндерли по телефону перед тем, как…?

– Вполне. Здесь были все слуги и домочадцы, которые собрались встречать моего мужа, и если кто-то из них оказался в гостиной, то вполне мог бы… Вы на кого-то намекаете?

– Ни на кого конкретного. Просто пришло в голову. Ну что ж, благодарю вас.

Вопросы старшего инспектора закончились, но Дора не могла так просто отпустить гостей, да ей и самой не хотелось в тот вечер оставаться одной, пусть и вместе с Долорес, которую она узнала совсем недавно и не успела к ней привязаться. Обед состоялся, пусть и не для того, чтобы поздравить юбиляра. Выпили за скорейшее успокоение для его души, поговорили о том, какое это горе для всех присутствующих, ну и высказали несколько хороших слов об усопшем. Всё, как полагается. Приглашённая к общему столу Долорес молчала, ведь она совсем не знала этого человека, но хотела верить в то, что его смерть – настоящая потеря для общества. Не знала она и этих людей. Поэтому она с любопытством наблюдала за присутствующими за обеденным столом и заметила, что не для всех эта потеря была такой уж тяжёлой. Кое-кто испытывал если не удовлетворение, то облегчение. Впрочем, это неудивительно, смерть любого человека кому-нибудь да облегчает жизнь.

Разговор о делах покойного мистера Уэндерли вскоре угас, словно касаться этой темы значило подвергнуть себя риску стать следующей жертвой обстоятельств. Перешли на политику, обсудили недавнее присоединение к Европейскому Экономическому Сообществу, снизившее таможенные пошлины внутри Общего рынка, но грозившее нарастанием проблем с мигрантами. Потом плавно перевели разговор на моду и планы на ближайшее лето. После пережитого стресса у Доры начался эмоциональный спад и гости, почувствовав себя лишними в этом царстве траура, почти одновременно разъехались. Долорес проводила обессилевшую Дору в спальню и наконец смогла остаться одна, чтобы поразмышлять о том, что произошло и почему произошло в это самое время и в этом месте.

Официальное дознание не выявило ничего нового. Те же свидетели повторили практически те же показания. Коронер огласил вывод о самоубийстве. Разве что добавили результаты баллистической экспертизы, показавшие, что выстрел был совершён в упор, о чем свидетельствовали характер повреждений на одежде и следы копоти на ней.

***

После встречи с Алексом Долорес, как было условлено, вернулась в дом Уэндерли. Перед ней стояла трудная задача – обследовать весь дом, да так, чтобы никто не заметил. В доме было шестнадцать комнат, некоторые из которых ещё имели смежные тёмные комнатушки – гардеробные или кладовые. В ходе уборки в эти кладовки складывали всякие старинные безделушки, которые было жалко выбросить, но и выставлять напоказ не хотелось. Долорес сразу же исключила комнаты слуг и хозяйки – вряд ли кто-то из них скрывал бы у себя вспыльчивого и беспокойного Невилла. Спальню хозяина, расположенную рядом с его кабинетом, она обследовала первой, но поскольку в ней в самой малой степени присутствовали следы пребывания хозяина (он ночевал там всего несколько раз), то она быстро покончила с её осмотром и, спустившись на первый этаж, сделала лакею Норману замечание, что спальня открыта, и попросила запереть её.

В спальне хозяина кладовки не было, зато она была в его кабинете. Ещё в тот день, когда произошла трагедия, Долорес заметила в кабинете дверь, ведущую в смежное помещение. Но она была заперта и загорожена креслом. Сейчас всё выглядело так же, как и тогда. От полиции Долорес узнала, что в карманах погибшего был найден только ключ от чёрного хода, ключа от кладовки в них не было. Полиция свято придерживалась версии о самоубийстве Эдвина Уэндерли, особенно после официального дознания, и не стала искать ключей от смежных с кабинетом помещений, удовлетворившись объяснением, что там находится какой-то старый хлам и ничего более. Но подобные объяснения совсем не устраивали любознательную Долорес, которая не могла поверить ни в какие малозначащие детали, пока не проверит их сама.

Пока дело о самоубийстве не сходило с газетных полос, полиция не прекращала посещения дома, к ним постоянно наведывался старший инспектор Слоттер то с одними, то с другими экспертами. И часто без всякого предупреждения. Их встречал и провожал Норман. Долорес даже перестала выходить при их появлении, чтобы поздороваться и поинтересоваться новостями в расследовании. Инспектор ей как-то раз ответил в духе Невилла, и она на него обиделась. Разумеется, после этих набегов в кабинете мистера Уэндерли не осталось на месте ни одной вещи…

Но что тогда сидеть сложа руки и ждать, если все вокруг как воды в рот набрали? Есть вполне конкретная дверь и её нужно открыть. Расхрабрившись и проникнув в кабинет, пока её никто не видел, Долорес осторожно обшарила все ящики в письменном столе и комоде. Бумаги из стола и из сейфа забрала полиция, а из ключей остались только те, которыми запирались сами ящики. Но эти ключи были на месте, а пустой сейф даже не стали закрывать. И только от кладовки не было ключа. Это выглядело странно и даже подозрительно. Долорес решила обратиться к старому лакею, только не могла придумать, как завуалировать свою просьбу…

У должности Нормана было какое-то другое название, не совсем «лакей». Наверное, «дворецкий», но Долорес было всё равно, как его именуют официально, она называла его просто по имени. Как и всех слуг, запомнив их имена и пообщавшись с каждым или каждой в отдельности ещё во время уборки. Все слуги показались ей простыми людьми, открытыми и не очень, с теми или иными заморочками, но только старый ворчун Норман вызывал у неё безотчётный страх, если просьба выходила за рамки его служебных обязанностей.

Наконец, она подошла к нему и, чтобы разжалобить его, сказала дрожащим от волнения голосом:

– Милый Норман, у меня несчастье. Только вы один сможете мне помочь. Я потеряла своё колечко, оно мне дорого, так как досталось от бабушки. Я уже всё осмотрела – все комнаты, в которых побывала с момента приезда. Лестницу и коридоры. Только без толку. Может, я его уронила в кабинете хозяина? Пойдёмте со мной, а то я боюсь входить туда одна.

Норман хмыкнул, но, не почувствовав в просьбе Долорес ничего предосудительного, решил уступить её мольбам и захромал вслед за ней по лестнице.

Они вошли в кабинет и Долорес осмотрела все его уголки в присутствии лакея. Когда очередь дошла до кресла, загораживавшего дверь в кладовку, Долорес попросила у лакея помощи, чтобы вдвоём сдвинуть этот тяжёлый предмет. Но ни за креслом, ни под ним колечко так и не нашлось. Зато на поверхности пола под креслом Долорес обнаружила пыльные следы, которых никак не могло быть. Она очень удивилась, так как под всеми креслами, столами и стульями пыль тщательно вытирали, готовясь к приезду хозяина. Долорес спросила лакея «А куда ведёт эта дверь?», словно в первый раз увидела её.

– Никуда, – ответил тот мрачно. – Там, за ней, что-то вроде чулана. Хранилище старых вещей. Архив, оставшийся от дядюшки сэра Уэндерли. С тех пор, как въехал новый хозяин, дверь больше не открывали.

– А вдруг моё колечко закатилось под эту дверь? Её можно открыть? Ну пожалуйста! – взмолилась Долорес, прижав к груди руки.

– Э, милая госпожа, у меня ведь нет ключа от этой двери. Он был только у хозяина. Могу ещё спросить у хозяйки…

– Не надо, милый Норман. Наверное, колечка там нет. Ну что ж, спасибо за помощь.

– С вашего позволения я запру кабинет на ключ от греха подальше. Полиция не велела ничего трогать в нём, а тем более менять.

«Ну, после тайфуна, который здесь устроили сами полицейские, менять тут уже нечего, – подумала Долорес. – Однако, как мне всё-таки попасть в кладовку?»

Долорес вернулась в свою комнату и задумалась, как поступить в такой ситуации. Расплывчатая формулировка, изложенная в предсмертной записке хозяина и рассказывавшая о постигшей его беде, всё менее убеждала её. Скоро всё забудется, и разобраться в истинных причинах дальше станет только труднее, а согласиться с теми объяснениями, которые содержались в деле, она не могла, как ни старалась. Да, на какое-то время она притворилась, что ей интересны рассказы вдовы о том, как она познакомилась со своим мужем два года назад, где они побывали и с кем вели дружбу. Долорес листала их семейный альбом, а мысли её были далеко. На нескольких фотографиях семейной пары она постаралась задержать свой взгляд и проявить заинтересованность, хотя бы для приличия. По возрасту жена годилась Эдвину Уэндерли в дочери, но муж красил волосы и оттого выглядел моложе своего возраста. Долорес показалось, что выражения счастливых лиц, взирающих на неё, отдают какой-то фальшью и неестественностью. Впрочем, так все мы выглядим, когда позируем для фото. Да, они держались за руки, но их попросил об этом фотограф – фотографы всегда так делают. И чем дальше Долорес погружалась в рассматривание каких-то малозначащих деталей, на которые вряд ли кто-то ещё обращал внимание, тем сильнее убеждалась в том, что здесь что-то не так. Что на этих фото насторожило Долорес, она не могла дать себе отчёт. Как будто она что-то искала на них и не находила…

– А где фото Невилла?

– Что вы, муж запретил даже упоминать его имя.

– Вам оно тоже неприятно, наверное?

– Я вообще боюсь мужчин. Мне они представляются злобными, агрессивными существами. Которые самоутверждаются за счёт женщин. Кроме Эдвина, разумеется.

Долорес не могла с ней согласиться. Ей встречались разные мужчины. Некоторые из них были не лишены благородства.

– Расскажите о характере вашего мужа, пожалуйста…

В памяти Долорес отложилось, что Дора Уэндерли испытывала большое уважение и благодарность к своему мужу за то, что два года назад обрела покой и защиту. Вот только в чём эта защита заключалась, если он постоянно был в отъезде?

Чтобы успокоить её, Долорес принялась рассказывать о семье своих родителей, о спокойном деревенском уюте, о прогулках в сад, общении с соседями, но Дора продолжала твердить о том, что она потеряла, не допуская и мысли о том, что со смертью мужа она могла и что-то приобрести.

Наверное, у Доры и в самом деле до этого была нелёгкая жизнь, раз она так ценила то, что на поверку оказалось столь непрочным и зыбким. Непохоже, чтобы ей было комфортно и сейчас. А если так, то почему она настолько редко выходит из дома? Даже по дому она перемещается с большой неохотой. Долорес обратила на это внимание, когда обходила вместе с Дорой отмытые, освобождённые от старой рухляди и сразу посветлевшие комнаты перед приездом гостей. Хозяйку, судя по всему, произошедшие перемены не особо-то и впечатлили. Она смотрела на окружавшие её вещи, как смотрят на чужое. Всё её поведение было похоже на поведение узницы. Долорес тогда расстроилась и спросила Дору:

– Ваи не понравилось, как мы поработали?

– Очень вам признательна за работу, но дело в другом. Каждый хоть иногда скучает по своему родному дому.

Где же родной дом Доры? Дора переводила разговор на другие темы, лишь только заходила речь о её прошлом. Она предпочитала молчать о том, как жила до знакомства с Эдвином. Никакие уловки со стороны Долорес не помогали выйти на откровенный разговор о тех временах…

В дверь комнаты Долорес постучали. Служанка сообщила Долорес, что миссис Уэндерли попросила её зайти, и Долорес, поспешив выполнить просьбу, увидела, как Дора ходит из угла в угол, словно не зная с чего начать.

– Милая мисс Макнил… Не знаю, хватит ли у меня сил сказать вам то, что я должна сказать. Я боюсь, что вы меня неправильно поймёте. Я попала в западню, мне нужно рассчитаться с неотложными долгами, и чтобы из неё выбраться, мне придётся сократить некоторые расходы. Возможно, я не смогу больше пользоваться вашими услугами. А вы были так добры ко мне, и я не хочу, чтобы вы считали меня неблагодарной. Возьмите это от меня в подарок…

Дора сняла дорогой браслет со своей руки и протянула его Долорес. Девушка отшатнулась.

– Вы извините меня, миссис Уэндерли, я не смогу это принять. Это слишком…

«Как ей сказать, что она не понимает ценности своих вещей? Если она примется их раздаривать, то вскоре окажется и в самом деле в сложной ситуации. Но если ей прямо сказать об этом, она обидится. Наверное, ей никогда не приходилось зарабатывать себе на хлеб и пробиваться наверх, как приходилось мне. Не удивлюсь, если окажется, что она не держала в руках живых денег и не знает, как ими распоряжаться. Её нельзя оставлять, иначе слетятся стервятники. Сократить расходы? Я помогу ей в этом!» Долорес решила снова «надавить на жалость», использовав тот же приём, что и с Норманом:

– Мне и идти-то некуда… Я готова вам помогать от самого чистого сердца, не получая никакого жалования, только не гоните меня.

– Помогать мне? Вы же здесь сойдёте с ума от тоски… Впрочем, как вам будет угодно.

Вдова продолжала о чём-то думать, тут же забыв о существовании своей гостьи, и иногда из её уст вырывались восклицания:

– Зачем я встретилась на его пути? Я приношу только одни несчастья!

«Женщины, как правило, склонны преувеличивать своё значение в жизни своих мужчин, – услышав подобные слова, подумала Долорес. – Чаще считают себя самым большим везением, реже – самым большим несчастьем в их жизни. Но обязательно чем-то большим».

Воспользовавшись моментом, Долорес почла за лучшее ретироваться из комнаты хозяйки, чтобы не смущать её своим присутствием. Помимо защиты Доры от «стервятников», у Долорес была ещё одна причина, чтобы остаться в доме. Она не могла уехать, пока все тайны этого дома не будут разгаданы. Теперь к её сомнениям в благополучии клана Уэндерли добавилась уверенность в том, что Дора о чём-то сильно сожалеет и чего-то боится. Или кого-то.

И потом, с чего бы ей становиться такой щедрой? Не готовится ли она к скорому отъезду?

Вряд ли один Невилл был в состоянии навести на неё такую тоску. Его обида исчерпает себя, и он успокоится, нужно только время. За поведением Доры крылось что-то другое. Другой человек и другая причина.

Долорес пришла к твёрдому убеждению, что Доре тоже нужно время, и она сама расскажет обо всём, как только будет готова. А пока Дора Уэндерли по какой-то причине не покидала своё жилище и вести с ней пустые, скучные разговоры Долорес не очень-то хотелось. Ей хотелось действовать. Хотелось найти пропавший ключ и пробраться в запертую кладовку, где, как представлялось Долорес, таилась разгадка таинственного самоубийства хозяина. Что или, может быть, даже кого там прятал от всех Эдвин Уэндерли?

Она ещё раз обошла весь дом, заглядывая в поисках ключа под половики, в цветочные горшки и даже потревожила старую золу в камине. Чтобы освежить мысли, Долорес вышла из дома и прогулялась до цветника, где хозяйничал всё примечающий садовник. Поговорив с ним и получив лишь отрицательный ответ на все свои вопросы, она в задумчивости прошлась по тенистым дорожкам сада в стороне от цветника. Вернувшись к дому, Долорес присела на скамейку и огляделась. Автомобиль хозяина всё ещё стоял на углу, там, где начиналась тисовая аллея. Ей так нравилось гулять вдоль этой аллеи, подходить к деревьям, ступая по ковру из рыжих хвоинок, гладить мягкие ветки стриженных вечнозелёных тисов. Но теперь вместо этого ей всюду виделось, что кто-то пришёл и нарушил эту красоту. Непосвящённому глазу явные следы заметить было сложно, но сердце Долорес ощущало, что в результате чьих-то действий гармония из этого уголка природы ушла безвозвратно. Долорес снова прошла мимо машины и даже заглянула под неё. Она всё ещё надеялась, что мистер Уэндерли уронил этот злосчастный ключ где-то недалеко. Возможно, выходя из машины или уже подходя к дому. Около запертой двери чёрного хода было чисто, ведь там натоптали полицейские и кого-то из слуг даже отправили подмести после них. Слуги? Они вернули бы ключ Норману, если бы нашли его. Мало ли от какой он двери? Кто мог бы его узнать? Затем Долорес вернулась на стоянку автомобиля и посмотрела на окно кабинета на втором этаже. После смерти хозяина все шторы в окнах дома были опущены, кроме штор в кабинете. Как будто кабинет жил своей, неподвластной людям жизнью. Скорее всего, для него было сделано исключение, когда старший инспектор распорядился ничего там не трогать. Окно кабинета располагалось довольно высоко над землёй, и что-то увидеть в нём, стоя прямо под окнами, а тем более сбоку, с того места, где стоял автомобиль, было невозможно. Но Долорес не успокаивалась. Любопытство гнало её вперёд. Она подошла к стене под окном и осмотрела землю вокруг. Ей пришлось переступить через цветник, но, кроме её свежих следов, на взрыхлённой почве цветника не было больше ничего необычного. Долорес прошла через цветник ещё раз в обратном направлении и отошла на такое расстояние от дома, чтобы можно было что-то разглядеть в окне кабинета. Ей пришлось даже пройти по дорожке, обсаженной с обеих сторон кустами рододендрона, в самую чащу спящего в ожидании весны сада. Где-то неподалёку работал садовник, и Долорес старалась не шуметь, чтобы избежать объяснений с ним. Наконец, ей показалось, что она уже видит люстру в кабинете, и она встала на цыпочки, чтобы увидеть что-то ещё, помимо люстры. И вдруг, под её каблуком что-то щёлкнуло и Долорес с трудом удержалась от того, чтобы упасть. Она осмотрела землю под ногами, а заодно и каблук, и поняла, что он просто поскользнулся, но не сломался и даже не треснул. Произошло это из-за того, что Долорес ненароком наступила на какой-то мелкий металлический предмет. Это и оказался ключ. Долорес чуть не вскрикнула от радости. А вдруг это тот самый ключ от кладовки, который кто-то выбросил из окна кабинета хозяина? Расстояние от окна до ключа позволяло допустить такой исход, если конечно применить силу. И всё-таки, до окна было далековато и главное, зачем кому-то было бросать ключ из окна? Ведь это могли заметить другие…

Долорес заспешила обратно в дом, но уже почти войдя в него, она вспомнила о том, что кабинет закрыт на ключ старым лакеем. Но это было поправимо. Она запомнила, как выглядел ключ от кабинета, и подумала, что сможет выкрасть его у Нормана. Нужно только применить смекалку.

***

В деревне каждый житель знает и может показать дорогу в два места. Дом священника и дом врача. Врач помогает продлить жизнь, священник – достойно встретить смерть. Но только в деревне, где человек куда менее защищён перед лицом Природы, одних умений и знаний, требуемых в городе от носителей этих профессий, было бы недостаточно для их успеха, гораздо важнее для успеха их действий вера самого человека, обратившегося к их услугам. А вера внушается уверенностью, с которой целители души и тела излагают прописные банальности, а также их убеждённостью в том, что они являются проводниками Истины.

Доктор Дейгл излучал и уверенность, и убеждённость даже тогда, когда в перерыве между визитами пациентов выходил покурить на крыльцо своего дома, стоявшего на холме по другую сторону железнодорожного полотна от дома Уэндерли. Дом доктора был удобно обращён фасадом к станции, и доктор иногда наблюдал за тем, как одни пассажиры садятся в прибывающий поезд, а другие выходят из него. С крыльца было видно далеко вокруг, даже крышу дома Уэндерли при желании можно было разглядеть, но на таком расстоянии она не представляла никакого интереса – ещё одна крыша из многих, что виднеются сквозь кроны деревьев, куда ни поверни голову.

И если бы не события, произошедшие под этой крышей совсем недавно, доктор Дейгл ещё долго не появлялся бы в доме Уэндерли и не познакомился бы с его новыми хозяевами, как познакомился на днях, пусть и несколько неподходящим образом. И разве его позвали бы, даже к умершему, если бы не авторитет, которым он пользовался в округе? Живи он в Лондоне, кто бы о нём узнал? И когда бы его имя попало в газеты?

Доктор в своих размышлениях не заметил, как к калитке подошёл незнакомый человек. Он позвонил в колокольчик, и доктор Дейгл вышел к нему навстречу. Долговязый, с густыми бакенбардами и в очках, незнакомец был немного похож на зятя доктора. Верзилу, за которого его дочь вышла замуж в прошлом году. Тот тоже носил усы, бакенбарды и гонял на мотоцикле, надев затемнённые очки и представляя, будто он один из героев модного американского фильма «Беспечный ездок». В кабинете у доктора, на стене висело фото его дочки с этим «гонщиком», одетым в ковбойку и кожаную куртку. Одной рукой он обнимал Кэролайн, а другой свой любимый байк. Доктор сначала подумал, что это нагрянул кто-то из приятелей зятя с весточкой от его любимой дочери.

– Добрый день, сэр. Я представитель страховой компании, моя фамилия Райт, – представился незнакомец. Доктор вздохнул разочарованно и проводил его в дом, но не в кабинет, а в столовую, раз уж посетителя осматривать не требуется.

– Чем обязан вашему посещению? – спросил Дейгл со скучной физиономией. Он приготовился к тому, что его будут уговаривать застраховать дом от пожара на выгодных для клиента условиях. С завидной регулярностью разные агенты пытались убедить его пойти на повышенные выплаты против обычных по договору, который у него уже был.

– Видите ли, доктор, мне сообщили, что вы лечащий врач миссис Коры Уэндерли. Это правда, вы ведь её лечили?

– Некоторым образом, – пробурчал Дейгл, которому, если говорить честно, льстило, что его назвали лечащим врачом богатой клиентки. – Во всяком случае я её осматривал совсем недавно. Её что-то беспокоит?

– Да, она мне говорила про ваш визит. Так вот, она высказала пожелание застраховать свою жизнь. И нам бы очень хотелось… я понимаю, что вы должны соблюдать врачебную тайну… и всё-таки, к кому ещё, кроме вас, мы могли бы обратиться за подтверждением, что у вашей пациентки отсутствуют хронические заболевания?

В глазах сельского доктора мелькнул хитрый огонёк.

– Не нужно ни к кому больше обращаться. Хронических заболеваний у миссис Уэндерли нет, – заявил Дейгл авторитетно. Он произнёс эти слова с гордостью, как будто Дора Уэндерли была здорова только благодаря его неустанной заботе.

– А как же…? – брови у незнакомца поднялись, но он не договорил фразу.

– Что?

– То, что у неё, ну вы сами видели… это последствия операции?

– Что конкретно вы имеете в виду? Этот шрам на спине, оставшийся после пореза ножом? Хм… Результат несчастного случая, как она мне сама объяснила. Рану зашивал опытный хирург, но шрам остался, поэтому миссис Уэндерли вынуждена носить корсет. Так что никакой угрозы для жизни моей пациентки данный шрам не представляет.

– Просто несчастный случай? Не припадок и не обморок? А то, сами понимаете, как бы не случился рецидив…

– Нет-нет, миссис Уэндерли никак не виновата в том, что произошло. Проезжая на лошади через лес, она зацепилась поясом за длинную торчащую ветку, упала с лошади и ушибла ногу, и кто-то из нашедших её в таком состоянии до того перестарался, что, разрезая стягивающий её талию ремень, задел спину девушки. Если бы рядом не оказался врач, она могла бы потерять много крови. Но всё обошлось.

– Это произошло недавно? Я хочу сказать: уже после того, как миссис Уэндерли переехала сюда?

– Как раз до того, как она переехала в Британию. Ей делал операцию американский хирург, поэтому приходится верить, что он сделал её качественно. Внешне, по крайней мере, выглядит так. А нога давно прошла.

– Могу я попросить вас письменно подтвердить отсутствие серьёзных заболеваний у вашей пациентки?

Доктор согласился и дал гостю то, что он просил – медицинское заключение о состоянии здоровья, выведенное красивыми буквами на хорошей бумаге. Доктор немного превысил полномочия, ведь по правилам он должен был бы провести более тщательное и всестороннее обследование пациентки, но ему так не хотелось, чтобы страховщик отправился к другому, менее капризному эскулапу. Он завтра же заедет к Доре и уговорит её обследоваться. Гость был полностью удовлетворён и, сложив бумагу в карман, засобирался к выходу.

– Вас проводить до станции? – из чистой вежливости предложил гостю Дейгл.

– Не стоит, – откликнулся гость. – У меня за углом мотоцикл.

Дейгл удивился ещё одному совпадению, а страховщик, оседлав мотоцикл, скрылся в клубах пыли. Доктор закашлялся и поспешил вернуться в дом, нахваливая себя за смекалистость. Но вместо того, чтобы отправиться в город, из которого он прибыл, человек на мотоцикле подъехал к ограде поместья Уэндерли и стал смотреть сквозь решётку на сад и дом за ним. Он старался не попасться на глаза привратнику, дабы избежать ненужных вопросов, зато, когда увидел занятого стрижкой кустов садовника, приветливо помахал ему и сказал, когда садовник приблизился:

– Впервые вижу такие роскошные розовые кусты, что не могу проехать мимо и не высказать вам своё восхищение.

– О, да вы, кажется, знаток. Любите выращивать розы?

– Ещё как! Розы как люди. Каждая по-своему уникальна, – байкер, поймав волну, разразился небольшой речью. – Есть среди них изящные, лёгкие и капризные, такие как Офелия или Голден Селебрейшен, есть основательные, раскидистые и ароматные, как шиповник. Чашечки розы радуют разнообразием: простые, плоские, махровые, помпонные, кувшинчатые, бокаловидные, чашеобразные, округлые, розеточные, крестовидно-розеточные. Аромат каждого цветка рассказывает мне о характере её владелицы. Офелия – юная, нежная, терпеливая, как героиня Шекспира. Её ветви, усыпанные цветами с дурманящим запахом с нотками мускуса и жасмина поникают к концу цветения и оттого, кажется, будто роза грустит. Но после обрезки она снова готова радовать обилием небольших, чистых нежно-розовых бутонов.

– И правда, вы и в самом деле смогли разглядеть в них женщин, – почти прослезился садовник. – У вас, я смотрю, поэтическая натура. Я же предпочитаю сорт Фламентанс. Это великолепный сорт, однако совсем без запаха. Но этот недостаток с лихвой покрывает цветение этой розы.