И заблестит в грязи алмаз

Размер шрифта:   13
И заблестит в грязи алмаз

ВСТУПЛЕНИЕ

My ambitionz az a writah

Ut desint vires, tamen est laudanda voluntas.

  • Dear Sir or Madam, will you read my book?
  • It took me years to write, will you take a look?

Lectori benevolo salutem!

Welcome to «Let the Diamond Shine in Mud». After two years in development, hopefully, it will have been worth the weight wait. Please let me know what you think after you've had a chance to read. I can be reached at: [email protected]. And my favorite heroes are Envidiy and Rodion.

Thanks, and have fun!

Все имена, персонажи и описываемые в произведении события вымышлены, любые совпадения с реальными людьми и действительно имевшими место событиями случайны.

  • Here's a little book I wrote
  • You might want to read it word for word…

Эта история произошла много лет тому назад пьянящею весной

С обычным парнем из русского городка, которого звали просто Энви́дий.

Он страстно полюбил красивую жизнь в соседнем мегаполисе,

Но боялся признаться ей, что влюблен…

ЧАСТЬ 1

Ремиссия

Money, so they say

Is the root of all evil today

Глава 1

Не так страшны предатели и убийцы…

Homo homini lupus est.

  • This is the world we live in
  • And these are the hands we're given
  • Use them and let's start trying
  • To make it a place worth living in

Мало что требует столь яростного оправдания и столь же отчаянного поиска виноватых, как собственный неуспех в том, в чем преуспели другие. Обращенный ко всему человечеству клич с призывом сделать свой собственный мир «местом достойным того, чтобы в нем жить» на протяжении истории неизбежно утопает в колодце суровой реальности, отражаясь от его стенок оглушительным эхом войн и всевозможных конфликтов. Суровая же реальность заключается в том, что человечество, к счастью или несчастью в зависимости от мировоззрения, пока не представляет собой единый цельный организм, существующий в полной внутренней гармонии с самим собой. Непреодолимым препятствием на пути к всеобщему благу и процветанию в духе лучших представлений космополитизма остается неподъемный груз из историко-политического наследия, которое вот уже какой век подряд передается очередному поколению непременно неблагодарных наследников в виде планеты, обитаемая часть суши которой покромсана на территории многочисленных государств и поделена между собой великим разнообразием народов.

И несмотря на то, что такая вещь, как руки, действительно всем, за относительно редко встречающимися исключениями, дана в равном количестве двух штук, в одинаковом виде и в составе одинакового по своим функциям и назначению опорно-двигательного аппарата, в нелегком деле превращения мира в достойное для проживания место путем пускания в ход этих самых рук разные народы и нации преуспели с различной степенью успешности. Не в последнюю очередь и по той причине, что за пресловутое пускание в ход конечностей отвечает все-таки немного иной, объективно более жизненно важный орган…

– За проезд передайте, пожалуйста, – бесцеремонным образом прервала пафосные размышления главного героя прозвучавшая откуда-то из задней части автобуса просьба.

Раздосадованный тем, что его очередные витания в облаках из вымышленных цитат собственного авторства были нагло и непоправимо потревожены оглушительным громом серой прозаичности, Энви́дий Сапожников с недовольным видом развернулся на источник звука. До последнего не теряя тайной надежды на то, что адресатом выведших его из душевного равновесия слов, озвученных голосом пожилой женщины, будет выступать не его скромная персона, а кто-либо еще из рядом сидящих, он полным презрения взглядом окинул своих попутчиков. Все без исключения пассажиры, уткнувшись кто в окошки, а кто в смартфоны, предательски не отзывались, делая вид, что до того поглощены собственными заботами, что вовсе и не слышали никакой прозвучавшей пару мгновений назад просьбы. На самом же деле каждый из них разделял ту же самую тайную надежду, что и Энвидий.

Коря себя за то, что в какой уже раз подряд он проиграл окружающим соревнование в равнодушии и безразличии, но в то же самое время сознавая совершаемый им благой поступок, Энвидий протянул старушке руку помощи, в которую та, одарив молодого человека благодарностями, поспешила отсыпать огромную горсть мелочи. Наскребленная, по-видимому, из самых последних сбережений, она с трудом помещалась в его руке. Покрыв бабушкину плату за проезд сначала мысленно матом, а потом и физически ладонью другой руки, Сапожников медленно двинулся по узкому проходу пазика в сторону шофера.

По мере приближения к цели сквозь хаотично расставленные в проходе багаж и ноги ехавших стоя хмурых пассажиров взору Энвидия представало богато украшенное изысками народной мысли водительское место знакомого ему с детства транспортного средства. Инженеры Павловского автомобильного завода, проектировавшие ПАЗ-3205, даже в самых страшных фантазиях вряд ли могли представить себе, какому «колхозному тюнингу» со временем может подвергнуться внутреннее убранство детища их конструкторского гения.

Располагавшаяся справа от водителя площадка капота двигателя была покрыта истрепавшимся и побледневшим от воздействия ультрафиолета лоскутом советского шерстяного ковра, аккуратно вырезанным ножницами под размеры самой площадки. Руль и, от основания вплоть до самого наконечника, рычаг переключения передач с ювелирной точностью межвиткового расстояния были бережно обмотаны несколькими слоями черной изоленты. Сам наконечник рычага, заводской образец которого, по всей видимости, не выдержал испытаний временем и тяжелой рукой шофера, был заменен на самодельный деревянный аналог, покрытый причудливыми резными орнаментами и облезшим лаком. Пол под сиденьем был застлан небрежно отрезанным куском старого затертого линолеума с прорезями в необходимых местах под рулевую колонку и педали. По краям лист линолеума был придавлен к поверхности напольными порожками из нержавейки, которые, в свою очередь, самым варварским способом были прикручены саморезами к корпусу автомобиля. Износившееся под грузом лихача кресло, из треснувшего кожуха которого местами торчал крошащийся поролон, было покрыто еще одним ковриком, соперничавшим по красоте своего узора с возлежавшим рядом на капоте конкурентом. Сверху на лобовом стекле были развешаны радикально контрастировавшие с угрюмыми блеклыми цветами всего остального интерьера шторки кислотно-оранжевых и ярко-желтых оттенков, на креплении одной из которых изящным бантиком развевалась георгиевская ленточка. Органичным дополнением и в то же время логическим завершением всей композиции служил непременный атрибут каждого уважающего себя православного автолюбителя – приклеенный к верхней части приборной панели на свободное от кнопок, ручек и датчиков место триптих из иконок Пресвятой Богородицы, Иисуса Христа и Николая Чудотворца.

Дальнейшему созерцанию Сапожниковым рукотворного рабочего места помешало печально известное на весь мир и увековеченное в соответствующем крылатом выражении про две беды качество российских дорог – ну или разгильдяйство водителя, если читателю заблагорассудится посмотреть на ситуацию с другого угла, отославшись ко второй беде из оного же высказывания. Лихой шумахер, каким-то чудом на зависть Цезарю умудрявшийся одновременно крутить баранку, включать поворотники, переключать передачи, покуривать в приоткрытое окошко, принимать плату за проезд и отсчитывать сдачу, о чем-то увлеченно разговаривая при этом по мобильнику, слишком поздно осознал, что по причине своей чрезмерной мультизадачности и, как следствие, недостаточной внимательности к дороге он в данный момент времени направлял свой громыхавший трехаккордовым блатняком шансонваген прямиком на глубокую яму в асфальте весьма внушительных размеров.

Попав сначала правым передним, а затем и правым задним колесом в симптом одной из двух российских бед, несшийся на полном ходу ПАЗ дважды присел и тут же подпрыгнул, окончательно пошатнув и без того хрупкое равновесие Энвидия, пытавшегося со сноровкой эквилибриста балансировать между пакетами, рюкзаками и чужой обувью. Подпрыгнув в знак солидарности вместе с автобусом, он все ж таки споткнулся о чей-то не в тему выставленный ботинок и, разбрасывая по салону мелочь старушки подобно щедрому филантропу, грохнулся на резиновое покрытие пола, не дойдя до заветной цели буквально несколько шагов. Разлетевшиеся таким образом по автотранспорту «вертолетные деньги», однако, по неизвестным причинам, вопреки ожиданиям экономистов, не повлекли за собой прогнозируемого социально-экономического эффекта.

– Ну что ж ты творишь-то, не дрова везешь! – послышалось откуда-то с передних пассажирских сидений от кого-то из непосредственных очевидцев произошедшего. По салону прокатилась волна возмущения. Даже всецело поглощенные гаджетами пассажиры на момент погасили дисплеи своих устройств и, любопытствуя, подняли головы, а заядлые меломаны убавили звук в наушниках и прислушались.

Энвидий, преодолевая боль и нахлынувший из-за собственной неуклюжести стыд, не без сопротивления со стороны своего вестибулярного аппарата заставил себя подняться и отряхнулся. Пассажиры же, преодолевая перманентно свойственное людям равнодушие и безразличие, не без борьбы с явлением, известным в психологии под наименованием «эффект свидетеля», зарыскали под сиденьями в поисках закатившихся туда монет.

Поблагодарив всех откликнувшихся на его несчастье и собрав с них поднятую с пола дань, понужденный превратностями судьбы примерить на себя шкуру баскака Сапожников пересчитал возвращенную общими усилиями в его руки казну. К его разочарованию, беспощадный вездесущий закон Мерфи вовсе и не думал прекращать своего действия даже в культурно чуждой ему российской юрисдикции, поэтому все обоснованные опасения ожидаемо сбылись: отзывчивые граждане, очевидно, смогли найти не все растерянные монеты, и собранной суммы не хватало для оплаты проезда по установленной стоимости.

Побагровев еще пуще прежнего, сборщик податей бросил беглый смущенный взгляд в сторону сидевшей на противоположном конце пазика хозяйки денежных средств. Все это время женщина в забавной шляпке причитала по поводу недостаточной профессиональной компетентности нынешних водителей, а также плачевного состояния городской дорожной инфраструктуры и искренне переживала за здоровье своего финансового амбассадора.

– Что, милок, не хватает, что ль? – с по-матерински доброй интонацией в голосе поинтересовалась старушка. – Ты скажи, сколько надо, я сейчас в кошельке посмотрю…

– Нет, бабуль, все на месте! – уверенно соврал Энвидий, как будто бы громкостью своего баса пытаясь затмить вырвавшуюся из его уст нисколько не правдоподобную ложь.

Засунув свободную руку в задний карман джинсов, Энвидий нащупал пару монет гораздо более крупного, чем у бабули, номинала и попытался украдкой, насколько это было вообще возможно, максимально оперативно и незаметно подменить трясшимися от нервов и неубывавшего чувства вины пальцами бабушкину мелочь на собственные монеты. Хотя, казалось бы, в такой секретности не было абсолютно никакой объективной необходимости, юноша все же не хотел быть пойманным на лжи, причем не окружавшими его попутчиками, нет, – ему было плевать, что подумают о нем эти вновь напялившие на себя привычную маску безразличия и уже забывшие о только что произошедшем конфузе люди, – тем более что в каком-то смысле такие его действия, наоборот, можно было бы назвать благородными. Наш герой боялся быть уличенным во лжи одним-единственным человеком, с которым он теперь по воле случая был связан пускай и не юридическим, но моральным обязательством.

Как бы то ни было, закон бутерброда, всегда падающего маслом вниз, как отечественный эквивалент вышеназванного зарубежного закона-коллеги, по-прежнему не имел и мысли о приостановке своего действия ни в пространстве, ни во времени, ни даже по кругу лиц. По данной причине непростительно глупо было бы удивиться тому обстоятельству, что освобожденные из объятий кармана три десятирублевые монеты, удерживавшиеся в ослабевшей на нервной почве руке, будучи не в состоянии противиться еще одному закону – на этот раз физическому закону всемирного тяготения, вероломно выскользнули из повлажневших на фоне обильного потоотделения пальцев и устремились куда-то вниз в сторону ведущих к выходу из автомобиля ступенек, где уже толпился готовившийся к выходу на следующей остановке народ.

Более не в силах терпеть свалившиеся на него невзгоды и подкативший к горлу ком все усиливавшегося стыда, главный сегодняшний неудачник шестьдесят второго маршрута достал бумажник из внутреннего кармана кожаной куртки, трясущейся от ненависти ко всему живому (а прежде всего – к самому себе) рукой вытащил из его недр последнюю пятидесятирублевую купюру, со злобой швырнул ее на выцветший кусок ковра, служивший одновременно и элементом неповторимого декора, и местом размещения личных вещей шофера, и монетницей, и, предварительно спросив разрешение у «шефа», торопливо и без оглядки, не дожидаясь сдачи, с боем протиснувшись сквозь недоумевающую толпу, вышел на к месту подвернувшемся перекрестке, где перед этим удачно загорелся красный сигнал светофора, не доехав до пункта своего назначения еще целых три с половиной остановки.

– Да уж, отличное начало дня… – удрученно пробормотал себе под нос юноша, параллельно натягивая на голову капюшон в стремлении спрятаться от окружающего мира, невольным свидетелем несправедливости которого ему, по собственному, разумеется, ошибочному убеждению, почему-то доводилось становиться гораздо чаще всех остальных.

Энвидию казалось, что остававшиеся в автобусе очевидцы его фиаско обязательно будут смеяться и, проезжая мимо, тыкать в него пальцами, подшучивая над неудачливостью самого инициативного слабака, зачем-то добровольно, без какого-либо резонного повода выигравшего негласную гонку имени «того, кому больше всех надо». Поэтому, достигнув ближайшего по пути следования переулка, он тотчас же воспользовался возможностью скрыться в его привлекательном лабиринте из проходов, дворов, магазинов и учреждений. В действительности же о какой-либо сплоченности его однопутников в каком бы то ни было коллективном устремлении, само собой, говорить не приходилось: все пассажиры целиком и полностью были увлечены исключительно лишь собственными переживаниями, и даже те из них, кто своими глазами наблюдал всю ситуацию от начала и до конца, в оправдание позиции безучастного зрителя старательно продолжали делать вид, что ничего необычного не произошло, лишь загадочно улыбаясь либо в экраны телефонов, либо в окна ПАЗа.

Энвидий неторопливо шагал по Красноармейскому переулку родного населенного пункта. Город этот, кстати сказать, носил гордое название Рандомля и представлял собой самый обыкновенный провинциальный российский городишко с населением около ста пятидесяти тысяч человек, затерявшийся на карте где-то среди множества таких же своих собратьев по несчастью в тени регионального центра и иных крупных очагов цивилизации.

Сапожников изо всех сил пытался не думать о случившемся и стереть злополучный эпизод из памяти, хоть его все еще пылающие кровью уши этому активно и противились. В попытке переключиться он принялся вдумчиво изучать вывески и витрины заведений, уютно расположившихся по обе стороны от проезжей части улочки. Проанализировав окружающую обстановку, его проницательный ум пришел к занимательному наблюдению: если уездный город N в конце первой четверти XX века мог похвастаться таким большим количеством парикмахерских заведений и бюро похоронных процессий, что казалось, что его жители рождались лишь затем, чтобы побриться, остричься, освежить голову вежеталем и сразу же умереть, то, в свой черед, современный аналог уездного города N почти сто лет спустя уже мог похвастаться таким большим количеством кофеен и кальянных, что казалось, что его жители рождались лишь затем, чтобы выпить чашечку эспрессо, съесть фруктовый чизкейк и сразу же раскурить кальян. Ну и в конечном счете тоже умереть, под конец жизни утилизировав весь объем причитающихся им долей кофейной и табачной продукций и внеся тем самым свой неоценимый вклад в шагающую победоносным маршем по планете, навязываемую на подсознательном уровне, а зачастую и, напротив, неприкрыто пропагандируемую культуру бездумного потреблядстваения и тотального консьюмеризма.

Поскольку наш несчастный страдалец сошел с маршрута раньше запланированного и свернул на перпендикулярную проспекту дорогу, теперь какая-то часть его пешеходного пути должна была пролегать вдоль параллельного проспекту центрального бульвара малой родины, на который как раз таки выходил тот самый усеянный кофейнями и кальянными переулок, по которому сейчас задумчиво плыл Энвидий. Его обновленный в связи с форс-мажорным оставлением общественного транспорта план состоял в том, чтобы проследовать по бульвару до первого по курсу перекрестка и после вернуться обратно на проспект. Желая срезать расстояние до бульвара по диагонали, он нырнул в ближайший двор по левую руку.

На улице между тем стоял солнечный апрельский день. Снег, к выпадению которого в недавно минувший осенне-зимний сезон городские коммунальные службы по традиции оказались не готовы, уже почти повсеместно растаял, также по традиции (но уже другой) оставив после себя многочисленный разбросанный некультурными гражданами за зиму по сугробам мусор и заодно обнажив под собой еще более многочисленные и гораздо более этически нелицеприятные продукты жизнедеятельности четвероногих питомцев, хозяев которых, в соответствии с принятыми в большинстве европейских стран представлениями, тоже следовало бы без всяких сомнений причислить к категории граждан некультурных (некультурных, вероятно, еще даже в большей степени, чем их мусорящие подельники).

Очутившись во дворе, Сапожников тут же попал в окружение всей совокупной мощи армии оттаявших «подснежников». Лавируя между стеклянных и пластиковых бутылок, полиэтиленовых упаковок, бумажных пакетов из-под фастфуда и как назло оставленных на самом проходе собаче-кошачьих снарядов, он ощущал себя матерым сапером на минном поле. Реальная же его профессиональная деятельность ничего общего с минно-подрывным делом не имела и, к счастью, вообще была далека от какого бы то ни было военного ремесла.

Сапожников Энвидий Маркович, двадцати двух лет от роду, трудился помощником системного администратора на градообразующем предприятии Рандомли, занимавшемся выпуском экскаваторной техники. Не так давно окончив местное государственное учебное заведение и получив высшее юридическое образование, он, проработав немногим более года в городском суде на должности секретаря судебного заседания, быстро разочаровался в выбранной им с подачи отца профессии, столкнувшись с жестокими реалиями рыночной экономики, которые заключались не столько даже в низком уровне зарплат на доступных ему с учетом опыта и стажа вакансиях, сколько в жутком засилье юристов на рынке труда. Проиграв ожесточенную конкурентную борьбу своим недавним коллегам и не выдержав жизни на копеечное вознаграждение за непосильные объемы работы судебного секретаря, а также утомившись от нескончаемой вереницы мелких, разной степени унылости споров, заочным участником коих ему ежедневно приходилось становиться по долгу службы, Эн оставил дело содействия осуществлению отечественного правосудия и устроился на более высокооплачиваемое место помощника сисадмина на упомянутый выше завод, сокращенно именовавшийся «РандомЭкс», не по своей специальности. Требуемой для подобной работы квалификацией наш герой обладал в силу того факта, что на протяжении всей сознательной жизни его сильно влекли компьютеры и околокомпьютерная тематика, а сам он в этой связи частенько занимался подработкой, помогая друзьям и знакомым с выбором компьютерных комплектующих, сборкой из них системных блоков и установкой операционной системы.

Именно с целью подработать Сапожников и направлялся в этот теплый весенний субботний день к своему другу, попросившему его о помощи в компьютерных делах.

Своим, мягко сказать, необычным странным именем Энвидий Маркович был обязан собственным (кто бы мог подумать?) родителям, поддавшимся пришедшей после падения железного занавеса и распространившейся в конце прошлого столетия среди прогрессивной молодежи моде на присвоение нестандартных имен бедным, ни в чем не повинным детям. Стремясь выделиться из серой безликой толпы Мань, Вань, Саш и Петь, соревнующиеся между собой в экстравагантности выдумываемых имен новоиспеченные родители нередко переступали грань разумного, обрекая свое чадо на издевательства и насмешки в будущем. Так что в этом смысле, как считал сам Энвидий, ему еще относительно повезло. К тому же почти все его состоявшее из друзей и коллег ближайшее окружение, не только вследствие особенностей артикуляционной базы русского языка и обусловленной данной спецификой сложности произношения, но и ввиду непривычности для русскоязычного человека имени Энвидий, обращалось к нему не иначе как по образованной от его фамилии кличке Сапог.

Минуя первый подъезд одной из нескольких возвышавшихся во дворе панельных девятиэтажек, Сапог испуганно обернулся на раздавшийся за его спиной, снова выведший его из полета в густых облаках собственных бесплодных мыслей громкий звук – на сей раз включенной кем-то музыки. Прислушавшись, Энвидий услышал, что играл очередной хит какого-то очередного бездарного хип-хоп исполнителя, творчество подобных которому он, как человек с тонким, словно нитка, музыкальным вкусом, ненавидел всеми фибрами души. Присмотревшись, Энвидий увидел, что источником столь противных ему механических колебаний воздуха являлась небольшая портативная колонка, лежавшая внутри набитого учебниками и тетрадками рюкзака ее совсем юного владельца, сидевшего в компании таких же утонченных музыкальных эстетов школьного возраста на вкопанной в землю покрышке.

Из-за того, что некоторое непродолжительное время его негодующий взгляд был отвлечен установлением виновника его негодующих ушей, Сапожников напрочь забыл про находившуюся под ногами полную опасностей, кишащую неприятными сюрпризами тропу и таки допустил своего рода ошибку сапера, пусть и с явно несопоставимыми по масштабам последствиями. Опустив глаза на землю, Сапог обнаружил, что начищенной дома до блеска правой белоснежной кроссовкой он угодил прямо в эпицентр одной из коричневевших на зеленевшей апрельской траве куч, сущность и содержание которых отлично коррелировали с качеством звучавшего за его спиной из дешевой колонки музыкального произведения.

«Сегодня точно не мой день», – подумал про себя Энвидий, вытирая испачканную обувь о тонкую полоску еще не стаявшего и доживавшего свои последние деньки снега, приютившегося в тени обветшалой, покрытой граффити трансформаторной подстанции. Закончив чистку, дважды неудачник еще раз со всех сторон тщательно осмотрел ботинок на предмет остававшихся на нем нечистот, тяжело вздохнул и, заключив: «Ну, к деньгам!», отправился в сторону выхода из двора, выводившего прямиком на бульвар Профсоюзов.

Когда Энвидию оставалось пройти совсем немного до того, чтобы свернуть за угол серой «панельки» и наконец покинуть двор, из располагавшегося напротив одноэтажного продуктового магазинчика выпорхнула женщина. В руках она держала два переполненных товарами пакета. Оступившись на расколотой плитке верхней ступени ведущей ко входу лестницы, женщина подвернула ногу и то ли от боли, то ли от неожиданности выронила один из пакетов. Часть содержимого пакета, вывалившись из него, лавиной скатилась по ступеням и остановилась в паре метров от Сапожникова, который к тому моменту уже был обращен к лестнице боком, но тем не менее засвидетельствовал случившееся краем глаза.

«Да что ж за день-то такой, а? Почему со мной за последние двадцать минут событий произошло больше, чем с некоторыми за целую неделю? Не иначе какой-то козел сценарий пишет! – гневно вопрошал Энвидий сам себя. – Ну уж нет, даже не думай оборачиваться и идти помогать – опять тебе больше всех надо! Уже сегодня один раз попытался сделать доброе дело – чем это закончилось? Хочешь, чтобы инициатива была наказана во второй раз? – продолжал задавать себе риторические вопросы Сапожников. – Пусть теперь кто-нибудь другой помогает! Вон там сколько народу рядом стоит – наверняка уж найдется добрая душа. А у меня и так сегодня дел по горло, тем более что я вообще опаздываю уже», – бесповоротно убедил себя в правильности сделанного выбора черствый сухарь, на самом деле не имевший ни избытка дел, ни четко назначенного времени, к которому он должен был прибыть к товарищу для реализации намеченных планов по починке его компьютера.

Выйдя на бульвар, наш терзаемый совестью негодяй все же поддался любопытству и обернулся, чтобы проверить верность своего предположения об определенно обязанном появиться волонтере-помощнике. Как ни прискорбно было это признавать, но на выручку никто из в мыслях понадеявшихся друг на друга прохожих так и не подоспел, и несчастная вынуждена была, прихрамывая, собирать разлетевшиеся продукты в полном одиночестве.

– Что ж вы за люди-то все такие? – с тоской проворчал Энвидий. – Какие вы все одинаковые – черствые и бездушные!

Вместе с тем варианта возвращаться на помощь самому у Сапожникова уже не было: это выглядело бы глуповато, да и момент был безнадежно упущен. По крайней мере, в этом он сам себя отчаянно пытался убедить, стремясь при этом переложить вину за оставленного в беде человека на бессердечных прохожих, к которым он себя, конечно же, не относил.

Не желая более наблюдать неутешительную картину, Сапог отвернулся и вгляделся в дальний конец бульвара. Приблизительно в пятидесяти шагах впереди на рекламном щите виднелся агитационный плакат, здоровенными буквами жизнеутверждающе гласивший:

«РАНДОМЛЯ – ЧИСТЫЙ ГОРОД С НЕРАВНОДУШНЫМ НАСЕЛЕНИЕМ!»

Взглянув сперва на свои уже далеко не белоснежные кроссовки, а затем вновь на до сих пор так в одиночку и собиравшую рассыпавшиеся покупки женщину, Энвидий горько усмехнулся и, с грустью покачав головой, быстрым шагом продолжил путь к дому друга.

Глава 2

We live in hope of delivery (Omen, brother)

Absit omen!

  • Одинаковые люди в одинаковых штанах,
  • Мысли общие и цель у нас одна!
  • Берегитесь – худо будет, кто не с той ноги встает —
  • Не похож на нас ни в профиль, ни в анфас!

Сапог торопливо шел по бульвару Профсоюзов, снова погрузившись в философские раздумья. Бульвар этот был из числа тех, которые в среде горожан замкадских поселений иногда ласково и с оттенком иронии называют «местным Арбатом», так как являл собой полностью пешеходную улицу, пролегавшую в культурно-историческом центре Рандомли и привлекавшую по этой причине значительное количество народу, в том числе молодежи. А находиться среди больших скоплений людей, в особенности молодых, Энвидий крайне не любил, поэтому всегда старался сделать все от него зависевшее, чтобы минимизировать время своего вынужденного пребывания во всякого рода людных местах.

Тогда как перпендикулярно примыкавшие переулки могли щегольнуть в основном кофейнями и кальянными, рандомельский Арбат весомо расширял доступный ассортимент и предлагал рандомельчанам гораздо более широкий спектр товаров и оказываемых услуг. Слева и справа на Сапожникова заискивающе глазели стеклянные витрины и разноцветные, поражавшие воображение своим многообразием вывески всевозможных кафе и ресторанов, баров, пабов и клубов, пекарен и ломбардов, банков и фотостудий, салонов сотовой связи и парикмахерских; туристических, рекламных и юридических агентств; магазинов одежды и обуви, ювелирных украшений и бижутерии, парфюмерии и косметики, и многих других.

Все это умопомрачительное разнообразие разношерстных фирм, контор и заведений призвано было обслуживать занимавшие, как правило, только нижние ступени пирамиды Маслоу примитивные потребности и интересы наслаждавшихся бульварной жизнью бонвиванов, которые, в отличие от указанных организаций, такой же пестротой своего внешнего вида, да и, в общем-то, как показывал опыт, внутреннего мира похвастать уже не могли. Потому Сапог пробирался по улице сквозь наступавшие бесконечными эшелонами несметные полчища до безобразия скучных «одинаковых людей в одинаковых штанах».

Почти вся гулявшая по бульвару одинаковая молодежь была одета в брюки или зауженные книзу джинсы, штанины которых в девяти случаях из десяти оканчивались так называемыми подворотами. На ногах у юных людей красовались либо двухцветные кеды классических строгих тонов, либо использовавшие весь потенциал цветовой палитры кроссовки, часто на высокой платформе. Одна лишь верхняя одежда молодого поколения блистала хоть какой-то неоднородностью, и то при желании в ней с легкостью выявлялись четко прослеживавшиеся тенденции маминых модников и модниц к использованию одного и того же фасона толстовок, худи, свитшотов, лонгсливов, бомберов, парок и остальных сортов того, в чем, согласно одному известному выражению, не принято разбираться.

Одинаковые девушки, сидевшие на расставленных под кронами бесчисленных лип и каштанов лавочках, делали одинаковые фотографии, чтобы потом выложить их в свои одинаковые «Инстаграмы»[1], предварительно обработав одинаковыми фильтрами и снабдив одинаковыми по своей глупости подписями. Все они в какой-то мере торговали своими сходными до степени смешения лицами, на которых, чередуясь от внешности к внешности, виднелись либо одинаково нанесенный макияж, либо же одинаково сделанные губы, либо же одинаково сделанные брови, либо, в отдельных тяжелых случаях, все вместе взятое.

Одинаковые парни, слонявшиеся взад-вперед в поисках оптимального места, где можно было бы «курнуть калик» или просто «посидеть почи́ллить», используя одинаковый составленный из модных молодежных словечек сленг, бурно обсуждали какой-то еще один вышедший на днях в прокат фильм на супергеройскую тематику и, периодически поправляя свои одинаково зализанные или нагеленные прически, курили, вернее, парили, одинаковые многоразовые электронные сигареты, вейпы, и опять же иные сорта того, в чем Энвидий не имел ни малейшего желания разбираться, но о чем при всем том имел общее представление вследствие повальной увлеченности всех его друзей отравлением собственного здоровья.

Попадавшиеся навстречу Энвидию одинаковые парочки неторопливо вышагивали под ручку, обмениваясь влюбленными взглядами и то и дело норовя разразиться громким жизнерадостным смехом. Подобные счастливые пары сильно раздражали Сапога, который в действительности втайне им завидовал, но не хотел себе в этом признаваться, потому как сам он свою вторую половинку, несмотря на неоднократно предпринимавшиеся попытки, найти так нигде и не смог. Или не захотел. Или не смог потому, что недостаточно захотел.

Кстати, Сапожников, как он сам себя уверял, даже не зная человека и его характер, нравы, привычки и род занятий, мог с точностью вплоть до 83 (разумеется, аккуратно им высчитанных) процентов определить визуальное наполнение его страничек в социальных сетях. Например, в отношении прекрасной половины человечества это означало то, что Энвидий с очень высокой, где-то примерно на уровне «highly likely», долей уверенности мог утверждать, что, открыв профиль практически любой случайной, первой попавшейся ее представительницы в «Инстаграме»[2], он обнаружит там хотя бы один снимок, сделанный где-нибудь в Северной столице на фоне какой-нибудь тамошней достопримечательности, причем с вероятностью в 94 (не менее скрупулезно просчитанные) процента этой самой достопримечательностью будет или Казанский, или же Исаакиевский собор. Вообще, ему временами даже казалось, что русские девушки неукоснительно придерживаются чего-то вроде аналогичного мужскому (состоящему, как известно, из дерева, дома и сына), такого же женского списка обязательных дел на жизнь, одним из пунктов которого является размещение в социальных сетях фото, где фотографирующаяся запечатлена на фоне данных величайших творений соответственно Воронихина и Монферрана. Или же, что, принимая в расчет чувство собственной важности и масштабы эго современниц, было бы, наверное, более точно, – размещение в социальных сетях фото, где данные величайшие творения соответственно Воронихина и Монферрана запечатлены на фоне фотографирующейся.

Ну а Сапог продолжал мерным шагом отстукивать каменную плитку бульвара Профсоюзов, попутно обходя и перешагивая натыканные тут и там колодцы и ливневые решетки. А причины такого его странного поведения, к сожалению, заключались далеко не в безобидной детской причуде наподобие «пол – это лава», по какому-то загадочному стечению обстоятельств перекочевавшей из детства во взрослую жизнь нашего героя, как справедливо мог бы предположить неискушенный читатель. Дело было в том, что вся жизнь Энвидия, как следствие запущенной, клинической стадии его перфекционизма, подвержена была целой системе самостоятельно им выработанных примет, суеверий, предрассудков, запретов и правил, выполнение которых даровало ему душевное спокойствие, а нарушение которых не сулило ничего хорошего. Так, в случае с люками и дренажными отводами, он считал, что соприкосновение с ними неминуемо обрекает весь день на неизбежный провал. В глубине души паталогический перфекционист осознавал, что его причуды и странности удивительным образом перекликаются со всеми симптомами обсессивно-компульсивного расстройства, однако Эн до последнего отнекивался и всячески отгонял подобные мысли.

Успешно преодолев очередную полосу препятствий из нескольких собственнолично наделенных мистическими признаками объектов-оменов, Сапожников заприметил вдалеке у небольшого, еще пока не включенного в это время года круглого фонтанчика игравшего на акустической гитаре уличного музыканта. Сократив дистанцию между ними, Сапог по пробивавшимся через бульварный гул разрозненным фрагментам постепенно распознал, что гитарист исполнял композицию «People Are Strange» американской рок-группы The Doors. Удивленный таким не совсем типичным для уличного исполнения в периферийном захолустье выбором песни, Энвидий даже на время забыл про соблюдение своего ритуала огибания препятствий и загорелся твердым желанием денежно вознаградить скомороха, который своим весьма далеким от британского нормативного произношения урюпинским акцентом английского языка хотя и выдавал в себе сельского Джима Моррисона местного разлива, но, так или иначе, показывал душевный перформанс и, безусловно, очень старался. Помимо того, что Сапог уважал легендарный рок-коллектив, ему также безумно нравилась сама психоделическая композиция, лирическим героем текста которой он себя ощущал, умозрительно перенося свое сознание в шкуру того самого изгоя-незнакомца в окружении странных, не понимавших его людей, в сравнении с которыми он выглядел белой вороной.

Предельно сосредоточившись на задаче и запамятовав про необходимость избегать предвестники неудачи, обрадовавшийся хорошей музыке и на секунду ставший счастливым шизофреник все-таки нечаянно совершил акт вероотступничества и наступил на вовремя не замеченную им крышку канализационного люка. «Как будто уже случившегося за сегодня мало… – раздраженно упрекнул себя Энвидий за собственную оплошность. – Ну ладно, что уж тогда, случилось и случилось – не лишать же теперь из-за своей же глупости парня заслуженной награды», – рассудил Сапожников и продолжил сближение с гитаристом.

Подобравшись к уже успевшему начать исполнять припев артисту и наклонившись к лежавшей перед ним на мостовой картонной коробочке под деньги, Сапог запустил руку в задний карман джинсов. Не обнаружив там монет, он слишком поздно вспомнил, что вся его мелочь зайцем ехала сейчас где-то на ступеньках ПАЗа, как футбольный мяч пинаемая ногами пассажиров. Обшарив другие карманы одежды, Сапожников с ужасом для себя понял, что мелочи там тоже нет. Доставать бумажник и искать там требовавшиеся монеты не было смысла: мелочь Сапог хранил исключительно по карманам. Последний полтинник его, как он сиюминутно осознал, также находился сейчас в одной локации с выроненной им ранее мелочью, но занимал намного более почетное место, расположившись чуть повыше в переоборудованном под кассу лотке для столовых приборов под самым крылом водителя. Сторублевых и редких двухсотрублевых купюр у него не было, а отдавать пятьсот рублей за пускай и бесспорно талантливое уличное представление ему не позволяла скептически относившаяся к такой подозрительной щедрости и периодически поддушивавшая его жаба.

Растерявшись и покраснев, Сапог в панике лихорадочно пытался найти выход из сложившейся неловкой ситуации. Не найдя ничего лучше в условиях жесткого цейтнота, Энвидий Маркович выпрямился и, прокашлявшись, неожиданно для самого себя выпалил:

– Прощай, рандомельский Король ящериц!

– «Но́ван римэ́-эмбарз ер нэ-эйм…» – со смутившимся выражением лица пропел ему в ответ своим характерным рандомельским прононсом мало что понявший музыкант.

С этими словами Сапожников состроил преисполненную серьезности мину и, задрав подбородок, с невозмутимым видом удалился остужать вновь запылавшие от стыда уши.

Наконец добравшись до первого на маршруте пересечения улиц, Энвидий поспешил оставить ненавистный ему бульвар Профсоюзов для того, чтобы, как он и планировал, вернуться на параллельный бульвару проспект Ленина, по которому он до сих пор должен бы был передвигаться на автобусе, если бы не невинная, на первый взгляд, просьба бабули.

Чуть не сбитый на перекрестке невесть откуда внезапно появившейся из-за угла парочкой катившихся на одном электросамокате молодых людей, Сапог бранно выругался и, облегченно выдохнув, направился к маячившему на горизонте выходу на проспект. Он наконец-то мог снять с головы надоевший ему, мешавший обзору капюшон, поскольку ему больше не надо было беспокоиться о том, что на людном бульваре его может узнать кто-то из его знакомых, что неотвратимо привело бы к крайне нежелательной, с его точки зрения, необходимости поздороваться и обменяться формальностями в виде дежурных вопросов.

Энвидий со спринтерской прытью справился с где-то двухсотметровой дистанцией еще одного из нескольких соединявших проспект и бульвар кофейно-кальянных переулков и, повернув направо, вышел на сравнительно узкий тротуар четырехполосного проспекта Ленина, когда сзади его вдруг окликнул чей-то знакомый мощный голосище:

– Эй, Сапог, здоро́во!

Сапожников удивленно обернулся и увидел своего бывшего одногруппника Юру Гусарова, более известного в студенческих кругах под кличкой Гусь, верхом на велосипеде. Одет он был в фирменную одежду популярного сервиса доставки, а сзади за спиной у него болтался зеленый рюкзак прямоугольной формы. Подъехав к Энвидию, Юра остановился, снял перчатку и протянул руку, чтобы поздороваться.

– Здоро́во, Гусь! – пожав в ответ руку, сказал искренне обрадованный встречей со старым другом Сапог. – Ты никак в доставщики записался?

– Ну, как видишь, – со смехом ответил Гусь, поправляя съехавший набок ранец.

– Слушай, ну так и я из суда ушел не так давно, щас работаю на «РандомЭксе» помощником сисадмина. Ну, знаешь или слышал по-любому, мы экскаваторы производим, на Индустриальной завод огромный.

– Знаю конечно, у меня там дядя работал давным-давно. А че ты из суда-то ушел? – с недоумением поинтересовался Гусаров.

– Ой, лучше даже не спрашивай, – отмахнувшись рукой, на мгновение отвел взор в сторону Энвидий. – Вообще, по многим причинам, но если вкратце, то в основном из-за зарплаты и отношения. Собственно, наверное, ровно по тем же самым, что ты от приставов свалил, – отшутился Сапог, вспомнив, что его одногруппник после окончания института устроился на должность судебного пристава-исполнителя.

– Ну, в принципе, да, – улыбнувшись, согласился Юра. – Я там даже двух месяцев не проработал – психанул, послал всех и заявление написал. Только там, мне кажется, еще хуже даже, чем у тебя в суде было.

– Так понятное дело, я даже спорить не собираюсь. Я вообще не знаю, на что ты рассчитывал, когда туда шел. Тебе же все говорили.

– Да кто бы знал, что настолько все плохо будет… – опечаленно протянул Гусь.

– Ну так, по-моему, это знали все, кроме тебя, – с дружеским сарказмом подметил Сапожников, расплывшись в улыбке. – Ну а щас-то доволен, норм платят в доставке?

– Ну как, не жалуюсь. На жизнь, по крайней мере, хватает.

– Понятно, – на выдохе произнес Энвидий, вглядываясь в сторону предстоявшего ему долгого пути. – В общем, произошла встреча цвета юрфака – помощник сисадмина и доставщик! Классические выпускники-юристы! Не дадим посрамить честь родного вуза!

– Это точно, – заливаясь хохотом, выразил согласие Гусаров. – Слушай, ну ладно, погнал я, короче, а то у меня заказ – штрафанут еще, не дай бог. Давай, рад был встрече. Пересечемся еще как-нибудь, – попрощался Юра, подавая свою огромную лапу.

Тут в мозгу Сапога, который, мягко говоря, не горел страстным желанием тащиться еще около полутора-двух километров пешкодрапом по проспекту до своей конечной цели, созрела гениальная, как ему показалось, идея:

– Слушай, Гусь, подожди. А ты куда, вообще, едешь-то?

– Ну я щас по Ленина до конца, а потом на Советскую сверну. А че такое? – убрав руку, осведомился озадачившийся Гусаров.

– Это… А ты не мог бы меня на раме подкинуть до дома Родиона Рязанова? Все равно по пути, – со стеснительностью школьника на первом свидании спросил Энвидий. Посчитав, что его нескромная просьба может показаться недостаточно мотивированной, он, выдержав театральную паузу, добавил: – А то, блин, честно, так в падлу пешком идти…

– Слушай, ну я даже не знаю… – с явным сомнением в голосе отвечал однозначно не разделивший всей гениальности затеи Гусь. – А если увидит кто? Сфоткают, стуканут. Ты же сам знаешь, сколько щас крыс таких развелось.

– Да я тебя умоляю, кому это надо-то? Ну даже если спалят, скажешь, что инвалида до больницы подвозил. За такое точно никто ругать и штрафовать не будет.

– Инвалида? На раме велосипеда? Ты себе это как представляешь-то?

– А что такого? Инвалид же не обязательно только по способности передвигаться. Можно инвалидом, к примеру, и по уму или зрению быть, – ловко парировал Сапожников.

– Да я вообще не в этом смысле… Ладно, хрен с тобой, залезай, – вынужден был признать свое поражение и принять сапоговское безрассудное предложение Юрий, который не хотел обидеть своего давнего друга, так много раз выручавшего его в студенческие годы.

Устраиваясь на раме велосипеда между рук товарища, Сапог полюбопытствовал:

– Ты точно справишься-то? А то хочешь, можем махнуться, я на раме хорошо вожу.

– Справлюсь, справлюсь… И не таких кабанов возили на даче в детстве, – надевая обратно перчатку, заверил приятеля Гусаров.

Придав себе, пассажиру и багажу устойчивое положение, Гусь оттолкнулся ногой от асфальта и медленно привел разместившуюся на велике хрупкую конструкцию в движение.

– Так а ты зачем, кстати, к Радику-то идешь? – поинтересовался Юра насчет цели визита Энвидия к их общему экс-одногруппнику.

– Да он меня там че-то с компом просил помочь ему. «Винду» переустановить.

– Я-я-ясно… За деньги подрабатываешь или так, за бесплатно?

– Не, ну так-то обычно за деньги, конечно, но с Радика, естественно, ничего брать не буду. Для друзей бесплатно, – пояснил свою ценовую политику Энвидий и, осознав, что, возможно, немного переоценил свою доброту, дополнил: – Ну, максимум за шавуху.

– А как он, вообще, сам-то поживает?

– Да а че он, все по-прежнему: ни хрена ничего не делает, нигде не работает, живет в свое удовольствие, – с едва улавливаемой завистью в голосе доложил Сапог. – Красиво жить не запретишь…

Случайно встретившиеся однокашники еще долго расспрашивали друг друга о своей жизни, а также обсуждали актуальные дела своих экс-однокурсников. Проплывавшие мимо них прохожие с нескрываемым изумлением поглядывали на разворачивавшуюся перед их глазами картину и с возмущением шарахались куда подальше от катившегося по самому центру пешеходной дорожки транспортного средства, но фотографировать двух отчаянных долбодумов, рискнувших пойти на подобный общественно опасный способ передвижения в условиях ограниченности маневрирования не только узким тротуаром, но и блуждавшим по нему в разгар выходного дня многочисленным народом, никто из них не осмеливался.

Когда тупой и еще тупее проезжали мимо установленного на площади памятника Ленину, Сапог, завидев вождя революции, неожиданно переменил русло беседы и спросил:

– Гусь, слышь, а как думаешь: много человек через две тысячи лет будут знать или хотя бы что-то краем уха слышать о Ленине?

– Э-э-э… В смысле? – переспросил сбитый с толку внезапным вопросом Гусаров.

– Ну, смотри. Предположим, что с каждым столетием население Земли продолжает постепенно увеличиваться. При этом, соответственно, продолжается научно-технический прогресс: люди осваивают межзвездные перелеты, активно заселяют и осваивают другие планеты. На них, таким образом, начинается свой собственный отсчет истории и так далее.

– Та-а-ак… – в знак якобы понимания кивнул головой ни черта пока на самом деле не догонявший всадник педального коня.

– Подожди, не перебивай, – одернул своего единственного слушателя Сапожников и продолжил: – Так вот. Получается, что поскольку за счет роста населения увеличивается число действующих лиц исторического процесса, то есть потенциальных творцов истории, а за счет развития технологий расширяется площадь ее ареала, то есть, так скажем, арены, на которой она непосредственно разворачивается, с каждым десятилетием происходящих, ну и, следовательно, уже произошедших событий будет становиться все больше и больше…

– Ну так событий так или иначе будет с каждым десятилетием все больше и больше за счет одного только естественного хода времени, – все-таки не удержался и обоснованно перебил чрезмерно увлекшегося лектора Юра.

– Да, это ты прав. Ну это все как усугубляющие факторы, – оправдал слабые места своей теории ее защищавшийся автор. – Так, на чем я остановился?.. Ах да. Чтобы хранить в памяти все сведения и записи из все расползающейся во времени и пространстве летописи, будут требоваться все большие и большие объемы информации. Выходит, что с течением времени каждому последующему поколению людей все сложнее и сложнее будет чисто физически, с учетом ограниченных возможностей мозга, ну и, само собой, с тем условием, что в будущем не будет найден способ эти возможности расширить, запоминать и держать в памяти все разрастающийся массив данных. И это я сейчас даже не говорю про искусство и культуру, список произведений и деятелей которых будут одновременно с ходом истории увеличиваться в еще больших масштабах! В конце концов человечество, видимо, должно будет столкнуться с необходимостью либо вообще убрать историю из списка обязательных к изучению в школе дисциплин, что, конечно, вряд ли, либо, что гораздо более вероятно, существенно ограничить ее рассмотрение в рамках соответствующего курса по одному или нескольким из следующих параметров: или по субъектному составу; или по исследуемой исторической арене, ну то есть по пространственному признаку; или по рассматриваемому временному периоду; или же по степени детализации описываемых событий, то есть, грубо говоря, свести происходившие в течение длительного времени на обширной территории разнообразные исторические процессы к одной-двум коротеньким строчкам в учебнике…

– Слушай, Сапог, – еще раз прервал своего пассажира Гусь, – а ты как бы уверен, что сейчас подходящее время, место и обстоятельства для такой лекции?

Сапог, вне всяких сомнений, был в этом уверен. Самой большой его слабостью были от случая к случаю выпадавшие ему возможности эффектно блеснуть своим незаурядным умом. Каждый раз, когда удачно складывались все необходимые для того обстоятельства, Энвидий совершенно не мог удержаться от соблазна в очередной раз продемонстрировать уровень своего интеллекта и эрудиции перед окружающими людьми. В такие моменты его друзья с иронией отмечали, что «Сапог опять поплыл». Плыл Сапог и сейчас, в неуклюжей позе раскорячившись на стальной раме дешевого горного велосипеда малоизвестной марки.

– Да почему лекции-то сразу. Просто делюсь интересными мыслями, – обиженно пробубнил Сапожников, стараясь поудобнее устроиться на не предназначенной для этого верхней трубе двухколесника. – Это я тебе еще даже про технологическую сингулярность не начал рассказывать.

– Ой, умоляю: избавь меня, пожалуйста, от этого удовольствия. А то вдруг я, не дай бог, еще умнее тебя стану, – съязвил Юра. – И не ерзай там, я и так еле равновесие держу.

– Так вот, к чему я это все, – продолжил ослушавшийся мольбы Энвидий, – если вселенная, расширяясь, постоянно стремится к увеличению степени хаоса и беспорядка, или же, иными словами, энтропия вселенной с течением времени непрестанно возрастает, значит ли это то, что человечество и вся его многогранная деятельность, как существующие и проистекающие в едином неразрывном пространственно-временном континууме, тоже подвержены закону неубывания энтропии? Или, по-другому, является ли течение времени и, соответственно, естественный ход истории следствием второго закона термодинамики?..

– Да-а-а… – цокнув языком и закатив глаза, прекратил изрядно поднадоевшее ему занятие непослушный ученик. – Ты ж вроде с Ленина начинал – как ты ко второму закону термодинамики-то пришел в результате? Тебе бы вместо Добермана лекции в унике читать, – подколол бывшего одногруппника Гусаров, намекая на их институтского преподавателя по философии Зильбермана Данилу Самуиловича, которому нерадивые студенты за чем-то напоминавшую собачью морду наружность дали созвучное фамилии прозвище Доберман.

– Да так и скажи, что просто не понял ни хрена, – отвернувшись, бросил в сторону снова разочаровавшийся в этой несправедливой жизни Маркович.

– Вот опять ты умничать пошел, Эн, – деликатно осадил своего компаньона Гусь. Недолго поразмыслив на предмет того, стоит ли это изрекать, на всех парах спешивший на заказ доставщик все же озвучил закравшуюся в его черепную коробку крамольную фразу: – Тебе бы, знаешь, попроще немного, что ли, быть. Глядишь, бабу себе найдешь наконец.

После такого замечания, до глубины души задетый правдивостью слов Юрия, Сапог прибегнул к излюбленному им приему, который заключался в спонтанном для собеседника переходе на английский язык в той тупиковой ситуации, когда Энвидий не хотел, чтобы его размовлявший токмо по-русски оппонент его понял и оскорбился, но высказаться все равно очень хотелось. Инглишем Сапожников владел хоть и не в совершенстве, но на достаточно высоком уровне, чтобы грамматически и орфоэпически корректно изъясняться на нем без запинок. Собрав обиду в кулак, уязвленный в самое сердце Эн презрительно оттарабанил:

– If keeping it simple means being as dumb as you, then I'd rather be a 40-year-old virgin[3].

– А-а-а, обиделся все-таки, значит, – догадался еще со времен учебы отлично знакомый с приемами товарища Гусаров, который тем не менее даже приблизительно не понял посыл посвященной ему колкой эпиграммы. – Ну ладно, соря́н, просто ты че-то поплыл, как обычно, – извинился за свои слова Гусь, нисколько не подозревавший, что сам он сейчас заслуживал извинений со стороны обидевшегося в ощутимо большей мере.

– Да ладно, забей, все нормально, – с апатией в голосе снисходительно простил приятеля Энвидий и печальным взором уставился в монотонную серую даль.

На улице тем временем поднялся страшной силы ветрище, который стал создавать Гусарову дополнительные трудности в его и так нелегком деле поддержания устойчивости их двигавшейся против потока воздуха своеобразной вариации велотандема.

– Riders on the storm[4]… – тихонечко напел себе под нос помощник сисадмина еще одну песню из репертуара той группы, которую ему сегодня ранее уже довелось услышать.

Когда Сапожников уже был готов по привычке окунуться в пучину собственных бессмысленных рассуждений, его рассеянное внимание вдруг привлек попавший в пробку, стоявший в правом ряду до боли знакомый пазик, до которого оставалось буквально десять секунд езды. Все еще не в состоянии поверить в свою исключительную невезучесть, он прищурился и присмотрелся к заднему стеклу автобуса. Из окошка самым подлым образом выглядывали табло с числовым обозначением маршрута номер шестьдесят два и та самая потешного вида шляпка, из-за хозяйки которой день Сапога с самого утра не заладился.

«Как же так? Неужели они так давно и так плотно стоят в пробке, что я успел их нагнать даже с учетом того, что я как минимум минут пять шел пешком? Господи, они же сейчас меня по-любому узнают, а я ведь еще как дебил на раме с каким-то доставщиком еду! – судорожно соображал потихоньку терявший самообладание и впадавший в панику Энвидий. – Так, надо срочно что-то предпринять! По крайней мере, натянуть капюшон!»

С данной маниакальной идеей фикс Эн похолодевшими от страха руками потянулся нащупывать сложенный где-то за плечами «спасательный круг». Ввиду того факта, что он испытывал интенсивный стресс, а кисти его объял мандраж, осуществить задуманное у него совершенно не получалось. В конечном итоге Сапог, ненароком толкнув локтями правую руку Юры, вконец нарушил и так только чудом сохранявшийся силами последнего баланс, и они вдвоем, утратив совместный эквилибр, под визг в самый последний момент зажатых тормозов с грохотом обрушились на асфальт прямо напротив пойманного в пробке ПАЗа.

– Ты че, вообще конченный?! Ты на хера заготовками своими шерудить начал?! – яростно завопил на всю улицу Гусь, пытаясь вылезти из-под прижавшего его к земле байка.

Лежавший на спине виновник ДТП, пока что не до конца осознавая случившееся, будто бы потерял дар речи и лишь виновато хлопал глазами, разглядывая раскиданные по тротуару ошметки чьей-то еды, высыпавшейся из раскрывшегося после падения ранца.

– Мне че, по-твоему, теперь на работе сказать?! С чем мне к клиенту ехать?! – не унимался взбешенный Гусаров, наконец-таки освободившийся из велосипедного плена.

Поднявшийся на ноги Сапог, не находя нужного ответа, только виновато схватился руками за голову в накатившем на него приступе отчаяния и безысходности.

– Ты мало того что какой-то херней меня грузил всю дорогу, так еще и без работы оставить удумал?! – приведя себя в порядок и подняв велосипед, в гневе прокричал Юрий, возмущению которого, казалось, не было предела.

За отсутствием лучшей идеи Сапожников безмолвно вытащил из куртки бумажник и, с пронизанным раскаянием щенячьим взглядом, дрожащей ладонью стыдливо протянул пострадавшему тысячерублевую купюру.

– Да иди ты… – коротко отрезал Гусь и, развернувшись, устремился в обратном направлении – в ресторан за заказом, который теперь должны были приготовить заново.

«Да и хрен с тобой, – засовывая деньги обратно в кошелек, подумал Сапог. – Один хер ты такой же одинаковый – глупый и невежественный, как и все!»

Отряхнувшись и окинув глазами уже не столь аппетитно выглядевшие суши, трижды за день потерпевший сокрушительный провал бедолага засеменил по асфальту. До пункта назначения ему оставалось чуть более десяти минут ходьбы. «Ну вот не зря же ведь на люк сегодня наступил», – вспомнил Энвидий и, посмотрев на успевший заметно продвинуться за время их с Гусаровым ссоры автобус, с целью скрыть от его пассажиров свое залившееся румянцем лицо таки напялил на охваченную чувством вины башку злосчастный капюшон.

Глава 3

Блины с кашей или панкейки с пориджем

Ferox verbis.

  • You know, it's kinda hard just to get along today
  • Our subject isn't cool, but he fakes it anyway
  • He may not have a clue and he may not have style
  • But everything he lacks, well, he makes up in denial

Если культурно-языковая война между англосаксами и славянскими народами как феномен и существовала в XXI веке, то Родиона Рязанова смело можно было именовать ее генералом Власовым. Предав однажды культуру и язык своего народа, Родион Амадеевич, которого все друзья звали просто Радик, сознательно перешел в стан врага и отважно воевал с тех пор на его стороне. Внешне это выражалось в нескольких взаимосвязанных аспектах.

Во-первых, Родион демонстративно презирал все русское по происхождению, будь то литература, музыка, живопись, кинематограф или предмет материального мира. Причин у подобной нелюбви и предвзятости не было, да он и не очень-то утруждал себя их поиском или хотя бы выдумыванием. Все русское заведомо заслуживало с его стороны как минимум скепсиса единственно в силу того основания, что оно являлось русским. В противовес своей ненависти к отечественному, все американское Радик искренне превозносил и боготворил. В особенности он поклонялся афроамериканской хип-хоп культуре и пытался всячески ей подражать. Что характерно, поводов для такого страстного обожания у него тоже не было. Все американское, в его глазах, независимо от содержания и истинного качества, априори признавалось недостижимым идеалом или по меньшей мере стандартом качества просто потому, что было выпущено американцами, которые, как известно, делают только годноту.

Во-вторых, в логическое продолжение своей приверженности Рязанов умышленно преследовал цель засорения своей речи как можно большим количеством заимствований из английского языка, дабы соответствовать новомодным молодежным веяниям и выгодно, как ему думалось, выделяться на фоне использующих скудный и невыразительный русский спич деревенщин. Если фраза целиком и полностью состояла из слов богомерзкого родного наречия, а разбавить его безжизненное пластмассовое звучание теплым ламповым звуком столь приятных его уху англицизмов не представлялось возможным, Родиону приходилось выкручиваться из положения при помощи абсолютно универсального спасительного «йеп». При этом фонетически настраиваемая длительность гласного Е в «йеп» играла ключевую роль при дифференциации различных оттенков его значений и напрямую предопределяла соответствующую продолжительности слога сопутствующую коннотацию. Так, например, короткое «йеп» использовалось, скорее, как междометие и обладало в целом нейтральной эмоциональной окраской, в то время как средней длительности «йе-е-еп» в зависимости от интонации и контекста могло означать либо удовлетворенное одобрение, либо сдержанное удивление. Длинное протяжное «йе-е-е-е-еп», как правило, выражало или неодобрительное разочарование, или сильное изумление, или же сигнализировало о состоянии фрустрации.

Еще одной отличительной характеристикой радиковского фирменного лексикона, помимо неоправданно и неуместно часто употреблявшихся англоязычных заимствований, выступали мигрировавшие из разговорного стиля письменного общения в его устную речь сленговые сокращения часто применяемых в повседневной жизни общеупотребительных слов, которые он произносил именно в их жаргонной урезанной форме. В частности, вместо «что-то» он пользовался лексическим обрубком «чет», вместо «просто» – «прост», вместо «сколько» – «скок», вместо «только» – «ток», вместо «короче» – «короч», и т. д., и т. п.

И, наконец, в-третьих, Родион Амадеевич агрессивно проповедовал идеи стремления к так называемой американской мечте и ведения американского образа жизни, понимание которых носило у него извращенный характер, и которые он безжалостно перекраивал под собственные мировоззрение, жизненные ценности и идеалы, а также суровые, совершенно не подготовленные к воплощению в них каких бы то ни было мечтаний российские реалии. Определенное сходство между обозначенными концепциями и искаженной картиной мира Рязанова прослеживалось лишь в том общем для них убеждении, что, как выражался сам верный адепт супостатской идеологии, «надо рубить кэш, йеп». В остальном же главными ориентирами и объектами вожделения для него были дорогие брендовые вещи, предметы роскоши и «ла́кшери ла́йфстайл» как таковой. В общих чертах Радик представлял из себя образцовый экземпляр того личностного типажа, что в его любимой всем сердцем Америке насмешливо зовется «wannabe». Сам же воннаби́ об этом догадываться, ясное дело, не смел.

В придачу ко всему вышесказанному, Родион был выходцем из очень обеспеченной семьи, то есть входил в разряд немногочисленных вымирающих рандомельских мажоров; нигде не работал, перебиваясь лишь случайным заработком; проводил подавляющую часть своего времени за играми перед экраном монитора и на разного рода тусовках, где губил свое здоровье непомерными объемами выпитого алкоголя; обладал смазливой внешностью; был на целую голову выше Энвидия и, в отличие от него, имел атлетическое телосложение, а также подаренные родителями двухкомнатную квартиру и черный BMW X5, в связи с чем объяснимо и закономерно пользовался большой популярностью у противоположного пола.

Как уже можно было догадаться, все вышеперечисленное – как по отдельности, так и в совокупности – резко контрастировало с жизненной философией Марковича. В связи с этим Радик откровенно раздражал Сапога, который не особо-то старался это скрывать и зачастую в открытую глумился над речью, суждениями и способом существования друга. Взаимоотношения же их вследствие этого всегда были весьма сложными и запутанными.

Ну а Энвидий тем часом приближался к месту своего назначения. Как ни странно, но остававшийся до жилья Рязанова отрезок пути он осилил без каких-либо происшествий и вызванных ими репутационных, равно как и имущественных потерь. Впрочем, Сапог при любом раскладе не склонен был недооценивать богатство жизненной фантазии, а оттого не переставал чуять подвох и с задорностью оптимиста полагал, что все худшее еще впереди.

Кроме того, ему не давали покоя угрызения совести по поводу эксцесса с Гусаровым, перед которым он чувствовал себя смертельно виноватым. «Так. Надо будет прийти домой и обязательно написать, извиниться. А еще лучше – позвонить и спросить, сколько я ему должен», – твердо решил для себя ощущавший потребность загладить свою вину Сапог.

На подходе к элитной новостройке, в которой жил дожидавшийся подмоги товарищ, лежавший в кармане мобильник Энвидия сердито завибрировал и игриво булькнул звуком уведомления о полученном сообщении. Достав свой бюджетный южнокорейский аппарат и взглянув на экран, Эн увидел значок голосового сообщения от Родиона. Сапог без особого энтузиазма воспроизвел запись и, прицокнув, с неохотой поднес динамик устройства к уху:

– Йеп, дура, ну чет ты там пропал ваще, где застрял-то? Я тип скоро по делам лива́ю.

«На подходе, через минуту буду», – про себя посмеявшись над приятелем, на ходу напечатал в ответ Сапожников и убрал смартфон. «Дура», следует сказать, в терминологии Рязанова выполняло важную функцию типового шутливого обращения к близким корешам.

Позвонив в домофон и оказавшись в уютном ухоженном подъезде, Сапог поднялся по лестнице, попутно соблюдая еще один из множества своих священных обрядов, который заключался в восхождении исключительно по внешней (граничащей со стенами подъезда) стороне пролета, а в спуске обязательно по внутренней (обрамленной перилами) стороне. Неспешно докарабкавшись до нужного этажа, он малость помялся перед дверью квартиры Рязанова и, тяжко вздохнув в предвкушении предстоявшей трудной беседы, вошел внутрь.

– Йе-е-еп, ну наконец-то. Задолбался тебя вэ́йтить, – послышалось из дальнего от входа помещения. – Разувайся, проходи. Я тут прост занят пока немного, йеп.

Энвидий снял кроссовки и выставил их строго параллельно стоявшему тут же на полу ряду пустых алюминиевых банок из-под энергетиков. Повесив куртку на кухонный стул, заваленный грудой картонных коробок из-под пиццы, он проследовал в комнату.

– Салам алексус, йеп! – небрежно поприветствовал вошедшего экс-одногруппника Рязанов, не смея отвлекаться от процесса игры. В свободной от компьютерной мыши руке у него лежала одноразовая электронная сигарета, которой он время от времени затягивался.

– Ну здоро́во-здоро́во, – поприветствовал в ответ Сапожников и, вынудив геймера обменяться с ним рукопожатиями, присел на расположившийся напротив компьютерного стола кожаный диван. – А я-то думаю, чем ты там таким важным занят можешь быть…

– Да йеп, дура, тут рил важная катка щас, – умело отразил выпад друга Радик.

– Ну ясен хрен. Как и, собственно, все твои остальные, – иронично отметил Сапог, устраиваясь в объятиях неизмеримо более удобной по сравнению с рамой велосипеда софы. Обведя глазами погребенный под пустыми пачками из-под сигарет и табачных стиков стол, он, помня также и про встретившийся ему в прихожей и на кухне мусор, пристыдил неряху:

– Ты убираться-то не пробовала, дура? Или банки в прихожей коллекционируешь? Так их ровно выставил по линеечке, как будто экспонаты в музее.

– Да лол, чет даже фри та́йма на это в последнее время нет – дела, йеп, дела.

«Дела, йеп, дела» было излюбленным выражением Родиона, которым он оправдывал свою безграничную лень и обосновывал нехватку времени на какие-либо полезные занятия. Не сдержавшись, Сапог засмеялся над нелепой отмазкой и задал провокационный вопрос:

– Да какие у тебя дела-то? Побухать сходить с кем-нибудь или в калик завалиться?

– Да йеп, мы ща темку одну с гайза́ми мутим. Там норм движ будет – вот увидишь. Щас ло́нчим эдьюке́йшнл че́ннэл на ютюбе: там, короч, йеп, образовательный контент у нас будет. Хотим раскрутиться, са́бов набрать хотя бы сто «ка», чтобы можно было кэш рубить.

– Понима-а-аю, – еле сдерживая смех, кратко ответил Энвидий. Он прекрасно знал Рязанова и его вечные деловые инициативы, бизнес-планы и иные спонтанные начинания, которые имели устойчивую тенденцию заканчиваться, не успев толком начаться. Благодаря этому он был на сто процентов уверен в том, что и эта очередная затея Амадеевича обречена была на повторение точно такого же безрадостного, уже отработанного сценария, а посему он, имея в виду предшествующий опыт, даже не стал что-либо дополнительно спрашивать и уточнять про «мутившуюся с гайза́ми темку», судьба которой была уже заранее известна.

– Я вот щас, кста, начал финансовую грамотность изучать потихоньку, – нервозно дергая компьютерной мышкой по истертому коврику, оповестил собеседника максимально сосредоточенный на напряженном геймплее Родион. – Да йе-е-еп!.. Че́кнул прост недавно интервью 21 Savage и понял, что у нас этому не учат нигде, а штука важная и полезная, йеп.

– Это звучит как шутка, – усмехнулся Сапожников, внимательно наблюдавший за успехами геймера в киберпространстве. – Посмотрел интервью ниггера-рэпера-наркомана и полного раздолбая о финансовой грамотности, – указал он на казавшийся ему очевидным и в то же время комичным фактологический оксюморон, сочетавший несочетаемые факты.

– Да не, не в этом суть, дура, йеп. Он не рассказывал там, что это такое и так далее. Я прост задумался после его интервью, заинтересовался и стал че́кать всякие курсы, уроки.

– Ну и че, до хрена финансово грамотным теперь стал?

– Да нет, я ток начал читать и смотреть. Там о́вер до хрена всего интересного, сразу же не станешь прям джи́ниусом.

– Ты лучше бы начал с того, что перестал тратиться на бухло, энергетики, сигареты, электронки, дорогущие шмотки, калики, рестики и прочую чушь, – посоветовал товарищу Сапог, окидывая взором усеянную отходами от почти всего им перечисленного комнату. – А еще прекратил бы сливать деньги в игры, – закончил он мысль, остановив взор на экране.

– Да не, ты не шаришь прост, – отверг предъявленные в его адрес обвинения Радик с помощью еще одного своего коронного высказывания. Вдохнув аэрозоль из электронной сигареты, он изложил свою убедительную аргументацию: – Финансовая грамотность же не в этом заключается, йеп. Ну я, например, теперь планирую всегда, скок потрачу за месяц экзе́ктли, скок должно остаться, че дальше с кэшем делать. Ну, к концу года найс картинка будет, йеп, если все так по кайфу пойдет. Тем более щас на ставках и акциях норм поднял.

На этом моменте Сапог не устоял от соблазна передразнить самого финансово грамотного жителя Рандомли и нарочито гнусавым тенором, подражая неповторимому оригиналу, процитировал строки из знаменитого музыкального рекламного ролика:

  • По-по-поднял бабла,
  • Стали другими дела,
  • Стали считаться со мной,
  • Зна-ают, кто теперь я!

– Да не-е-е, – в четвертый раз подряд безапелляционно ушел в отрицание Рязанов.

– Ну просто, зная тебя, мне это смешно слушать, честно, – не выдержал Энвидий. – Всякие тусовки, ежедневные лишние траты ненужные – ты хочешь сказать, что ты это все тоже учитываешь в своих расчетах и бизнес-планах?

– Йеп, ну на одежду я о́нли в марте потратился. В марте ваще до хрена вышло, йеп: дни рождения родаков, 8 Марта, к зубному три раза сходил, ну и вот шмотки себе купил – все старые были, надо было рефре́шнуть гардероб. А на все остальное, что ты перечислил, я не трачусь особо прям. Электронки давно не покупал уже ващет, ну вот ток эту взял вчера. Да и это не бизнес-план, йеп, а прост в голове держу всю инфу. И раз в месяц подсчитываю.

Сапог многозначительно промолчал и повернулся к окну, за которым до сих пор не стихал бушующий ветер.

– Короч, самое главное – тормозить, когда появляется ту мач кэша, – возобновил объяснение усвоенной теории Амадеевич. – И ты такой: «Бли-и-и-н, куда это потратить?»

– Слышь, Адам Смит недоделанный, долго тебе еще? – грубо оборвал рассказчика утомленный не соответствовавшими действительности пустыми россказнями Сапожников, который отлично видел, на что и в каких объемах на самом деле расходовал деньги его друг, и не ловил его на явном вранье лишь из нежелания ссориться. – Я че, вообще, пришел-то? Посмотреть, как ты играешь? Ты вроде опаздывал там куда-то, по делам собирался уходить.

– Адам кто? – переспросил не понявший простенькой шутки экономист-двоечник. – Да все, все уже, йеп. Заканчиваю, не души, голова.

– Где хоть комп-то, который посмотреть надо? – встав с дивана, поинтересовался постепенно терявший терпение помощник сисадмина.

– Ну йе-е-е-е-е-е-п… – обреченно замычал Родион и с размаху ударил кулаком по столу. Энвидий посмотрел на монитор и понял, что причиной такой ярости и досады было понесенное командой Радика в видеоигре поражение. – Опять слили, нубье́ тупорылое…

– Сла-а-ва богу, ну наконец-то, – обрадовался Сапожников и быстренько прожал комбинацию клавиш «Alt + F4» на клавиатуре, пока еще не опомнившийся игроман вновь не запустил следующий матч. – Все, подъем. Пойдем, показывать будешь.

Рязанов нехотя поднялся с просиженного игрового кресла и повел гостя в соседнюю комнату, где в углу притаилась еще одна электронно-вычислительная машина.

– Ну вот, йеп, че́кай, – указав рукой на скромно притулившийся в уголке пыльный компьютер, дал свое благословение на старт ремонтных работ заказчик.

– Подожди, а на хрена тебе второй комп-то в принципе? – осведомился подрядчик и, присев на корточки, протер от пыли верхнюю крышку корпуса ПК.

Радик положил электронную сигарету на подоконник, приоткрыл пластиковое окно на режим проветривания, достал из кармана пачку обычных сигарет и, вытащив из нее одну, закурил прямо в квартире. Затянувшись тут же распространившимся по помещению едким табачным дымом, он сквозь несильный кашель разъяснил свою потребность:

– Йеп, да для ре́ндеринга видео как раз. Для этого ютюб-канала нашего будущего. Мэ́йби, гайды или туториалы пилить буду заодно. А, ну и стри́мить параллельно хочу, йеп.

– Уж лучше дочь-ефрейтор, чем сын-летспле́йщик… Ну а ты хоть в «Сони Вегасе» каком-нибудь умеешь работать, контентме́йкер мамкин?

– Не-а. Но мне покажут. Да а че там, йеп, хардо́вого-то.

– М-м-м… Ну, на что жалуетесь, больной? – приступил к осмотру компьютерный врач, педантично проверив подключение кабелей на предмет полной фиксации в гнездах.

– Да не включается, йеп.

Компьютерных дел мастер испустил громкий вздох и прикрыл глаза. Делал он так всякий раз, когда слышал от горе-пациентов, что их машины «не включаются». Фраза эта была бичом для всего сообщества компьютерщиков, поскольку ровным счетом ни о чем им не говорила и могла подразумевать под собой сразу несколько равновероятных вариантов поведения ЭВМ. Посчитав про себя до пяти, чтобы дать себе время остыть, Сапог уточнил:

– Не включается в смысле не запускается вообще? Запускается, но уходит в вечную цикличную перезагрузку? Запускается, но при этом выдает какую-то ошибку? Запускается, но не грузит операционку? Или же запускается, но просто нет изображения на мониторе?

– Йе-е-еп, ласто́вый варик вроде. Ну ты сам че́кни э́нивэй.

Энвидий нажал на кнопки включения питания экрана и компьютера и приготовился наблюдать за ходом течения болезни. Аппарат действительно запустился, но вот на дисплее в прямоугольной рамке лишь тускло мерцала надпись с большим восклицательным знаком:

  •  No Signal Detected !

Кибердоктор собрал анамнез заболевания и, принудительно выключив агрегат путем зажатия кнопки питания, закашлялся от попавшего в легкие сигаретного дыма, который его пациент продолжал, пропуская через себя, все больше и больше рассеивать по всей комнате.

– А объясни мне, пожалуйста, будь так добр: на кой хрен тебе курить одновременно и электронные сигареты, и обыкновенные, да еще и Айкосом своим долбаным закусывать? – негодующе спросил пребывавший в искреннем недоумении Маркович. – Причем ладно бы ты попеременно ограничивался только этими тремя сортами дерьма, но ты ведь это все еще и с параллельным курением кальяна иногда умудряешься совмещать каким-то образом!

– Да ты, йеп, прост не шаришь, – с улыбкой прокомментировал его вопрос Рязанов. – Вкусы и ощущения разные у всего. Вайб и кайф ловишь абсолю́тли по-разному со всего.

– Ну куда уж мне там шарить в таких высоких материях.

– Во-во. Тебе, йеп, зожнику, не понять.

– Ты, кстати, – врастяжку проговорил Сапожников, стараясь сквозь застилавшую глаза плотную дымовую завесу нащупать сзади корпуса системника два винта с накатанной головкой, которыми крепилась его левая боковая крышка, – откуда, вообще, его взял-то?

– Да по объявлению в нэте, йеп.

– А ты хоть проверил комплектующие на соответствие объявлению, когда брал?

– Не-а.

– А как купил тогда?

– На доверии.

– Понял тебя, – со смешком отреагировал на реплику приятеля Эн.

Несмотря на то, что позиции Энвидия и Родиона диаметрально противоположным образом расходились по многим принципиальным вопросам, в результате чего друзья редко находили взаимопонимание и часто конфликтовали, идиома «на доверии» была едва ли не единственным их связующим звеном, выступая не только той метафизической категорией, значение которой оба понимали без лишних пояснений, но и той философской доктриной, в соответствии с основными постулатами которой оба всегда стремились жить и поступать.

– Ну-ка, найди мне объявление. Я описание посмотрю и сверю сейчас, – открутив винты и сняв боковую крышку корпуса, попросил Сапог.

– На, йеп, – протянул свой последний айфон Радик.

Энвидий принялся кропотливо исследовать внутренности купленного компьютера, проверяя реальное «железо» на соответствие «железу», фигурировавшему в объявлении.

– Ну, повезло тебе. Доверие на этот раз проканало, все совпадает, – подвел итоги обследования ПК-лекарь. – Кроме проца. С ним пока не ясно, его под кулером не видно.

– Ну так, йеп. Доверие о́лвэйз канает, – самодовольно заявил фартовый покупатель и стряхнул пепел с сигареты в использовавшуюся им в качестве пепельницы пивную банку.

– А, ну так все понятно, – обратив внимание на видеоразъемы, установил причину неполадок компьютерный терапевт. Разыскав в тексте объявления модель установленного в системе процессора, он убедился в правильности своей версии и озвучил клиенту диагноз:

– Ты куда монитор-то подключил, дятел?

– Че а́гришься-то? В разъем, куда еще, йеп. А че такое? – забеспокоился Рязанов.

– Ну правильно, в разъем – только вот в разъем на материнке, а не на видеокарте. А у тебя проц без интегрированного графического ядра: ясен хрен, у тебя изображения нет. Да и даже если бы было видеоядро, все равно так нельзя подключать, – нравоучительным тоном поучал больного служитель кибермедицины. – Элементарных вещей не знаешь…

– Йе-е-е-е-еп, задушил-то опять… – недовольно пробурчал Амадеевич и, потушив бычок, протолкнул его в питьевое отверстие своей импровизированной пепельницы.

– I'm just trying to explain to you your own stupidity you won't accept[5], – применил свой любимый трюк Энвидий, который, невзирая на любовь своего визави к американской культуре и всему англоязычному, не боялся быть с его стороны понятым из-за относительно поверхностного знания грамматики и очень скромного вокабулярия оного, насчитывавшего от силы 300—400 самых базовых общеупотребительных слов, которые тот эксплуатировал эксклюзивно в качестве суррогата всей душой презиравшейся им русскоязычной лексики.

– Ага, ага. Сам ты мудак, йеп, – в целом верно уловил суть услышанного Родион, сразу вслед за этим как ни в чем не бывало проявив любезность: – Чай, кста, йеп, будешь?

– Ну-у-у, давай, – принял предложение Эн, переподключая видеокабель в нужный порт. – Лучше кофе – если у тебя имеется, конечно.

– Не-е-е, у меня о́нли чай. Кофе вредно, йеп.

– То есть алкашка и сиги не вредно?

– Ой, йеп, не души, – с пренебрежением бросил Радик и удалился на кухню.

Сапог ухмыльнулся. Переткнув кабель, он повторно запустил машину. В этот раз все заработало: появилось изображение, и успешно загрузилась операционная система. «И вот ради этого надо было переться на другой конец города», – с досадой подумал Маркович. Поднявшись с грязного пола, он посредством вызова контекстного меню открыл свойства системы и удостоверился в тождественности ЦПУ, что был установлен в компьютере, тому, что был указан продавцом в объявлении о продаже, после чего зашагал в сторону кухни.

– Все! Все работает, поздравляю. Проц проверил, тоже соответствует, – отчитался о выполненной работе мастер.

– О, пофи́ксил? Йе-е-еп, сэнкс. С меня шавуха.

– Да за что? Я ничего толком и не сделал. А «винду» ты, кстати, зачем меня просил переустановить?

– Ну я думал, в этом дело. – Рязанов поставил наполненный им чайник кипятиться.

– Ну да… Как говорится, в любой непонятной ситуации первым делом долбани по корпусу ногой, а потом, если это не помогло, переустанавливай «винду». Старинная русская народная мудрость, – пошутил Энвидий и плюхнулся на свободный от мусора стул.

– Не, йеп, ну а че ты так предвзято Сэ́вэджа хе́йтишь? – резко сменил тему Родион и зачем-то вернулся к уже давно минувшему их разговору. – В принципе, вайбо́вый челик.

– Ну, самое главное, что финансово грамотный.

– Не, вайб рил то что надо. Умеет трэ́ппить, йеп.

Услышав сие изречение, в конец измотанный словоблудием и надругательством над русским языком Сапожников решил спародировать дурацкую манеру речи дружка:

– Даблта́ймит, наверное, тоже неплохо. А как свингу́ет и гру́вит – вообще молчу. Правда, никак не может определиться, ра́шит он или дрэ́ггит. Not quite his tempo[6].

– Йе-е-е-е-еп, дура, опять ро́флишь?

– Даже и не думал.

Приверженец финансовой грамотности освободил второй стул от пустых картонных коробок, присел напротив Сапога и вынул из кармана еще одно средство самоинтоксикации организма – на этот раз вызывавший у Энвидия неподдельное отвращение Айкос.

– Ну вот тебе обязательно при мне надо его курить? Щас же опять потными носками и горелым попкорном завоняет на всю кухню… Окно открой хотя бы. Я бы, на самом деле, уж лучше обычным сигаретным дымом подышал снова.

– Короч, я тут че подумал, – выпустив изо рта никотиносодержащий водяной пар, проигнорировал воззвание друга заядлый курильщик, – есть рил варик норм кэш срубить.

Отчетливый мерзостный запах стремительно ударил Сапожникову в ноздри. Зажав пальцами нос, он поморщился и прогнусавил:

– Ого. Ну а чем он отличается от сотен других реальных вариков, которые ты мне предлагаешь еженедельно?

– Не, этот прям железный. В общем, надо нам с тобой бито́к ма́йнить, йеп, голова.

– Да ну? И как я без тебя сам не догадался… А деньги на оборудование ты откуда предлагаешь брать? Даже если мы сдадим всю твою коллекцию банок в прихожей, этого…

– Я все продумал, – хладнокровно заверил Радик. – Йеп, короч. Я прошу родаков меня чуток подсаппо́ртить бабками на новый комп. Но ток фулл нужную для фермы сумму они мне не дадут, сразу говорю. У них там в последнее время тож тра́блы с кэшем. Поэтому остальная часть за тобой – хэзэ, либо кредит возьмешь, если тебе заапру́вят, либо с работы достанешь по возможности. Ты же, йеп, как раз с «железом» работаешь непосредственно. Потом нам желательно будет как-то намутить халявное электричество, чтоб сразу ски́пнуть самые основные издержки. Ну и, соответственно, помещение. Ток не в аренду, само собой. Так что, йеп: получаем кэш, закупаем видюхи и все остальное, находим фри электричество и комнату, собираем ферму, инсто́ллим туда софт, окупаемся за пару месяцев, – про́фит!

– Мда-а-а… – прыснул со смеху неисправимый скептик Сапог. – Как у тебя все легко! Такой ты простой, однако! Идеальный план! Особенно мне понравилась та его часть, где ты все решил за меня: что и как мне делать, где и что доставать… Не, ты знаешь, че-то я пока не горазд идти брать кредит под конские проценты или тем более воровать с работы.

– А че так?

Воспроизведенный с характерным выговором устами Рязанова вопрос: «А че так?», пожалуй, был одной из тех немногих вещей, которые способны были с первой же попытки вывести Энвидия Марковича из себя, притом полностью обезоружив и сбив с толку. Вопрос этот в одиночку злил его в разы сильнее, чем весь остальной изобиловавший англицизмами радиковский словарный запас, вместе взятый. Только как нельзя кстати закипевший чайник смог спасти бедственное положение наших героев, вплотную приблизившихся к перепалке.

– Тебе какой чай? – Родион выключил плиту и открыл дверцу кухонного шкафа. – Черный или… черный? – предложил он затруднительную в плане выбора альтернативу, в процессе спрашивания осознав, что никакого другого вида чая, кроме черного, у него нет.

– Мне, если можно, черный. Хотя нет, давай все-таки лучше черный, – поддержал специфический юмор товарища Эн.

– Йе-е-еп, короч… Рассказываю, – внезапно начал повествование Радик, разливая кипяток по предварительно заготовленным им чашкам. – Мы вчера клуб в Правобережном сняли под себя. Пипец. Были там фулл одни. И диджея ради нас оставили, йеп. Же-е-е-есть.

– Очень рациональное вложение денег. По всем канонам финансовой грамотности. Прям как 21 Savage завещал, – оценил показательно-поучительную историю Сапожников.

– Да, охерительные эмоции, йеп, лютейший вайб. Четко время с пацанами провели.

Отъявленный тусовщик подал на стол чай, предоставив в угощение к нему несколько пылившихся в целлофановом пакете еще с позапрошлого года лимонных конфет «Цитрон», и с упоением продолжил хвастливый рассказ о собственных героических похождениях:

– В Правобережном, так-то, о́лмост самый элитный клуб ин да си́ти. Там такие типы тусуют – йе-е-е-е-еп! Как в «Кэ́мэл», считай…

Оставшуюся часть истории Сапог за ненадобностью мудро предпочел не услышать, а только прослушать, молча попивая чай и закусывая старыми затвердевшими конфетами. С усердием изображая внимательного слушателя, он, тем не менее, настроился на одному ему известную волну и наглухо ушел в себя, пускай и не прекращая вдохновлять оратора.

Закончив рандомельское чаепитие, Энвидий встал, бегло зыркнул на часы и пришел к выводу, что светская высокоинтеллектуальная беседа непозволительно затянулась. Радик же, как было видно, определенно так не считал и, не переставая, словесно фонтанировал.

– Вот давай объективно, – не утихал болтун, ухитрявшийся одномоментно курить Айкос и запивать его чаем со сладостями. – Вот было бы у тебя, йеп, десять лямов баксов. Взял бы себе че-нить с «VVS»?

Вопрос: «Взял бы себе X?» (который, вероятно, служил своего рода экспресс-тестом на мгновенное определение уровня финансовой грамотности респондента), наряду с «Йеп», «Дура», «Дела, йеп, дела», «Ты прост не шаришь» и «А че так?», также входил в перечень эталонных речевых оборотов Рязанова из его собственной лексической палаты мер и весов.

– Это вообще что? – озадачился Сапожников, накидывая на плечи кожанку.

– Йе-е-е-е-еп, деревня-то-о-о… – разочаровался Амадеевич. – Это ла́кшери вещи с брюликами топ пробы.

– Не знаю, сомневаюсь.

– А че так?

– Не люблю напоказ выставлять богатство. Это цыганщина, как по мне, – сквозь зубы проскрипел Энвидий, снова услышав вопрос-триггер, от которого его всего коробило.

– Дура, прост фле́ксить не умеешь, йеп. Так и скажи.

Сапог закатил глаза и безмолвно прошествовал в коридор, где в две шеренги делили эспланаду перед шкафом-купе его изгрязнившиеся кроссовки и выставленные в ряд банки.

– Так. Ладно, короче. Погнал я, не буду тебя задерживать. Ты же вроде говорил, что тоже сейчас уходишь? – освежил память Сапожников, перед тем как обуться.

– Ага. Дела, йеп, дела! – бодро воскликнул круглосуточно занятый безработный.

– Давай. Танюхе привет передавай, – сказал Сапог, имея в виду девушку Родиона.

– Оке-е-е-й, – пообещал подошедший откланяться Радик. – Йеп, голова… ток ты это… подумай все-таки про майнинг-ферму. Норм тема, йеп.

Энвидий молча кивнул и, попрощавшись, выскочил в подъезд, где он наконец-то мог свободно вдохнуть полной грудью после длительного заточения в табачно-паровой камере. Спустившись по внутренней стороне лестничного пролета, он вышел на улицу и понял, что впопыхах забыл рассказать Рязанову про свою встречу с Гусаровым. Но не про то, чем она закончилась, – такое выложить было стыдно. Или кринжо́во, как наверняка выразился бы сам Родион Амадеевич, заслушав грустную и в то же самое время очень смешную историю. Поразмыслив, что, может, оно и к лучшему, Эн с чувством выполненного долга отправился домой в свою хрущевку-панельку на окраине города, где он проживал вместе с родителями.

Остаток дня он провел за чтением научной фантастики и просмотром фильма. Перед сном Сапожников, как и всегда, выполнил ритуальное выравнивание лежавших на его столе предметов: к примеру, все USB-флешки пренепременно должны были лежать впритык друг к другу, карандаши и ручки обязаны были находиться в параллельных плоскостях, от книг требовалась перпендикулярность краю стола, каждому без исключения предмету при этом следовало занимать свою строго определенную, отведенную именно под него нишу. Особая системность и безукоризненный порядок безраздельно царили в комнате перфекциониста.

Готовясь отойти ко сну, Энвидий сдержал данное себе обещание и записал Гусарову голосовое сообщение с чистосердечными извинениями. Он еще долгое время не мог уснуть, прокручивая в голове болезненные эпизоды сегодняшнего в высшей мере неудачного утра и обдумывая план Родиона со сборкой фермы и майнингом криптовалюты. «Ну, возможно, что-то такое в этом все-таки есть», – пронеслось в его голове. Отложив дальнейшие думы на завтра, утро которого виделось ему мудренее, Сапог перевернулся на бок и отключился.

Глава 4

Hit and run, mr. King of the bongo, hit and run…

Quidquid latet apparebit.

  • Он не знает умных слов,
  • Он считает вас за козлов.
  • Даже в морге он будет играть —
  • На восторги ему плевать.
  • Но зато мой друг
  • Лучше всех играет блюз.
  • Круче всех вокруг
  • Он один играет блюз.

Во многих западных музыкальных магазинах при тестировании гитар покупателям под угрозой уголовного наказания нещадного порицания со стороны сотрудников строго запрещается исполнять песни «Stairway to Heaven» группы Led Zeppelin и «Smoke on the Water» группы Deep Purple, о чем обычно красноречиво предупреждают соответствующего содержания объявления, развешанные для обозрения на видных местах. В зависимости от региона и конкретного заведения содержание каталога табуированных композиций может значительно варьироваться. Не вдаваясь в подробности, необходимо разъяснить читателю, что подобные запреты обусловлены усталостью продавцов, вынужденных изо дня в день выслушивать одни и те же заезженные, со временем неизбежно надоедающие им гитарные риффы, которые еще к тому же почти всегда воспроизводятся руками неумелых новичков.

В рандомельском же магазине музыкальных инструментов «РандомМузТорг» под угрозой выслушивания тонны замечаний к технической стороне своего исполнительского мастерства, а иногда и рискуя выхватить в свой адрес нелестные слова, нельзя было играть на гитаре те песни, которые хотя бы раз в жизни доводилось самостоятельно играть Федору Шилову, – директору и владельцу данного магазина. Точнее, играть-то их, конечно, было можно, но крайне нежелательно и чревато для потенциального приобретателя инструмента. В отличие от заморских музыкальных магазинов, никакого письменного предостережения об описанной выше опасности в лице придирчивого Федора Шилова в «РандомМузТорге» по понятным причинам не было и быть не могло, а список недозволенных риффов нигде не публиковался и не размещался, был известен только самому Федору и, что самое ужасное, постоянно расширялся, пополняясь новыми композициями. Причина же музыкального табу в случае с Федей таилась вовсе не в его утомленности избитыми рефренами, а сугубо в его до безумия ревностном отношении к технике музыкального исполнения на электрогитаре.

Основным увлечением в жизни Федора была метал-музыка, которая, как гласит одна присказка, является единственной в мире вещью, насчитывающей больше ответвлений, чем христианство, и имеющей при этом еще большее количество последователей, ожесточенно спорящих между собой о том, какое же из направлений самое правильное. Понятное дело, что, как заядлый металлист и в придачу к тому хозяин музмага, он довольно-таки неплохо лабал на гитаре. Главной отличительной чертой его был очень высокий темп речи, который присущ, как правило, испаноязычным людям. Выдавая словесные пулеметные очереди, он сильно напоминал ускоренные в целях экономии эфирного времени и денег рекламодателя, но вместе с тем законодательно требуемые отрезки рекламных сообщений, в которых чаще всего содержалась информация о лицензии, сведения о сертификации или же оповещение о том, что реклама не является публичной офертой. Объем Фединых легких и нескончаемый запас воздуха в них всегда ставили в тупик беседовавших с ним людей, которые, случалось, даже просили собеседника говорить чуть помедленнее, чтобы иметь возможность разобрать выдававшийся его языком словно бы под стук метронома в 220 BPM скоростной бласт-бит.

В тот воскресный день Энвидий снарядился в контору Федора Шилова с намерением обзавестись первой своей электрогитарой. Дома у него имелась лишь старая, доставшаяся ему еще от деда, повидавшая виды «акустика», на которой он время от времени поигрывал любимые, а также разучивал новые песни. Так как Сапог, точно так же как и Федя, являлся поклонником тяжелой гитарной музыки, а акустическая гитара по объективным причинам была для целей исполнения оной малопригодна, мечта о покупке электрической гитары уже давным-давно грела его душу. Понемногу откладывая в течение нескольких месяцев подряд со своей скромной зарплаты, он в конце концов скопил-таки достаточную сумму для того, чтобы разжиться мало-мальски приличной «электрикой» в бюджетном ценовом сегменте.

Сапожников чеканил шаг вдоль ветхой исторической застройки Миллионной улицы, в конце которой своей заманчивой цветастой витриной растянулся «РандомМузТорг». Его стильные мокасины из натуральной кожи, на которые он вынужден был сменить вчерашние изгаженные кроссовки, элегантно подчеркивались и удачным образом сочетались с темным цветом фальшфасада, которым была обтянута вся парадная сторона длиннющего строения, когда-то служившего дворцом культуры, но к нашему времени существенно исхудившегося и пришедшего в аварийное состояние. «Странно, – про себя отметил Сапог, – когда я был здесь в последний раз, а проходил я тут буквально в начале недели, никакого фальшфасада еще и в помине не было. Уж неужели в кои-то веки надумали начать реставрацию центра?»

Миновав давно заброшенный дом культуры, Энвидий шмыгнул в узкую невысокую пешеходную галерею закрытого типа, примыкавшую к ограждению стройплощадки одного печально известного городского долгостроя. Изначально имевшая своей целью возведение здания для размещения рандомельского дворца бракосочетаний, замороженная стройка по причине отсутствия должного финансирования со стороны властей региона уже много лет числилась в перечне объектов незавершенного строительства. Теперь же, когда Маркович ступал по прогнившему за столь долгое время деревянному настилу галереи, из-за забора доносились звуки бурной строительной деятельности, по голым этажам постройки сновали рабочие, а пристроившийся неподалеку автокран без устали поднимал на высоту различный стройматериал. Все это не могло не удивлять коренного рандомельчанина Сапожникова.

Как только Сапог добрел до конца временного строительного прохода (в конечном счете превратившегося в соответствии с логикой популярного афоризма в постоянный), его взору предстало еще одно удивительное и необычное для Рандомли зрелище. Прямо перед ногами главного героя, в том месте, где обрывался дощатый пол пешеходной галереи, и где раньше всегда начиналась брусчатка, сейчас красовалась каша из щебня и песка, а рядом стояли штабели новехонькой тротуарной плитки. Выбравшись из тесного тоннеля, он узрел и инструмент окончательного решения плиточного вопроса – группу трудовых мигрантов откуда-то из стран Средней Азии, с головой поглощенную работой по замене тротуарного покрытия. «Ничего не понимаю, – промелькнуло у Энвидия в голове. – И когда Рандомля успела так похорошеть при нашем мэре Потанине? Да и с чего, вообще, вдруг так резко?»

И тут его осенило. Всем увиденным им прежде странностям и загадкам в один миг было найдено плававшее на поверхности логическое объяснение, которое до этого момента ему не удавалось выудить из пучин собственной памяти. Сапожников вспомнил, что через три недели губернатором области планировалось посещение Рандомли с рабочим визитом, а маршрут его следования до цели предполагалось проложить как раз через историческую Миллионную улицу, которая одна из немногих могла показать себя в выгодном для города свете. Выстраиваемые таким образом на улицах Рандомли потемкинские деревни призваны были продемонстрировать главе региона благополучие и процветание районного центра.

Аккуратно обогнув подготавливавшуюся гастарбайтерами к замощению площадь, Сапог вышел на финишную прямую до «РандомМузТорга». Недалеко от входа в магазин, на той части тротуара, плитку которой уже успели обновить несколькими днями до этого, каким-то наглецом прямо посреди пешеходной дорожки был припаркован черный Lexus. Протискиваясь в неширокий просвет между витриной лавочки музыкальных инструментов и бочиной «лексуса», Сапожников, между делом проклиная его владельца, прошептал: «Вот такие, как ты, точно принадлежат к худшей части человечества. "СтопХама" на вас нет».

Выскользнув из стесненных условий пешеходного движения, вызванных незаконной парковкой, он наконец очутился перед входом в «РандомМузТорг». Сапог потянул на себя дверь, приветливо отозвавшуюся переливом колокольчика «музыка ветра», и вошел внутрь музыкального магазинчика. Внутри оказалось полным-полно народу, что, в принципе, было совсем не характерно для утра выходного дня. Данный факт тотчас же смутил нелюдимого социофоба, не готовившегося к подобному столпотворению. Прочитав расклеенные сразу после входа объявления, он понял, что причина массового скопления людей крылась в том, что сегодня в магазине был последний день распродажи с выгодными акциями и скидками.

Среди толпы покупателей в гитарном отделе Эн разыскал свою сокровенную мечту – шестиструнную черно-белую Yamaha с корпусом из агатиса и грифом из клена. Перед покупкой аппарат обязательно требовалось хорошенько опробовать, поэтому он оглянулся вокруг в поисках ближайшего свободного продавца-консультанта. Все находившиеся в его поле зрения продавцы, как назло, заняты были консультированием других клиентов. Тогда Сапожников прошел чуть дальше по отделу и набрел на полноватого невысокого мужчину пожилого возраста, одиноко разгуливавшего взад-вперед вдоль прилавков. Невзирая на то, что толстый мужичок мало походил на типичного продавца-консультанта, надетая на нем корпоративная форма с фирменными цветами «РандомМузТорга» выдавала в нем такового, а потому, за неимением другого варианта, Сапог решился обратиться с просьбой испытать выбранный товар именно к нему. Этим солидного возраста дядечкой с огромной лысиной был любивший временами попримерять на себя роль обычного менеджера Федор Шилов.

Энвидий сблизился с Федором до приемлемой для общения дистанции и вежливо начал подавать свою устную челобитную единоличному собственнику всего учреждения:

– Здравствуйте. А не подскажете, можно…

– «Акустика» или «электро»? – с ходу перебил жалкого холопа магазинный барин.

– Э-э-э… – замялся оконфуженный таким резким подходом к делу Сапог, – ну, вообще-то, «электро», но…

– Шестиструнка, семиструнка? – вновь прервал невежественный лепет дворовой челяди строгий бояринъ. – Восьмиструнок у нас сейчас пока нет в наличии, сразу говорю.

Озадаченный напором продавца, Сапожников в смятении вскинул брови.

– Шестиструнка, но мне не нужна помощь в выборе. Я уже, наверное, определился и хотел бы…

– Так «наверное, определился» или «точно определился»? – хитро прищурившись, в третий раз подряд не дал клиенту договорить надменный господин, корона которого явно ни на секунду не переставала царапать потолок.

Энвидий сделал глубокий вдох, всеми силами стараясь сохранить спокойствие.

– Я определился с выбором и хотел бы послушать ту «Ямаху Пацифика», – ткнул пальцем в присмотренный инструмент Сапог, с четвертой попытки наконец-то озвучивший консультанту и по совместительству держателю бизнеса свое желание в полном объеме.

– Не «Пацифика», а «Пасифика» правильно, – поправил неуча дотошный Шилов и неспешным шагом вразвалочку направился к запрошенному им на испытание объекту.

– Я знаю, – взялся оправдываться перед ярым формалистом ущемленный знаток английского, – просто захотел использовать русифицированный вариант произношения.

– Молодой человек, такой пример. Вот снаружи у магазина мой «лексус» стоит. Вы же, допустим, не говорите: «Лехус», правильно? Вы говорите: «Лексус». Вот так же и тут.

«Вот, наверное, чья машина на тротуаре стоит, – сообразил Сапог. – Теперь ясно». Пускаться в бесперспективную дискуссию по поводу норм произношения иноязычных слов с щепетильным Федей, которому еще предстояло его обслужить (иными словами, портить отношения с которым на данном этапе было бы нецелесообразно), он благоразумно не стал.

Глава «РандомМузТорга» вяло подошел к желанной клиентом покупке, снял гитару с кронштейна и приступил к настройке ее на свой развитый музыкальный слух. Пока Шилов был захвачен небыстрым кропотливым процессом, Эн решил пройти к противоположному краю настенного стенда, чтобы рассмотреть запасные варианты на тот случай, если после прослушивания его по какой-либо причине не устроит облюбованная им «Ямаха». Интерес его привлекла примерно равная «Пасифике» по стоимости модель шестиструнки от Ibanez.

– Молодой человек, я для кого стараюсь? – возмутился обделенный вниманием эгоцентрист, чье самолюбие было до глубины задето временно отлучившимся покупателем.

– Так вы же все равно настраиваете пока, – опешил из-за выставленной в его адрес претензии неблагодарный клиент, очевидно не понимавший, зачем в обязательном порядке требовалось его непосредственное присутствие при занятом настройкой гитары продавце.

– А когда вам врач в больнице давление измеряет, вы тоже в другой конец кабинета убегаете? – провел своеобразную аналогию заканчивавший с регулировкой инструмента Федор. – Вы на электрогитаре вообще играли когда-нибудь? С педалбордом имели дело?

– Ну, доводилось пару раз. Там вроде бы ничего сложного.

– Хех! Ну-ну! – съехидничал Шилов и повел потенциального приобретателя в зону так называемого «гитарного тест-драйва», которая располагалась в углу гитарного отдела.

Покрутив ручки стоявшего на полу лампового усилителя Marshall и воткнув в гитару кабель, властитель салона музыкальных инструментов ткнул пальцем в раскладной стул:

– Присаживайтесь, тестируйте. Вот вам педалборд, вот усилитель. Все подключено. Как вы сами и сказали, никаких сложностей с цепью эффектов у вас возникнуть не должно. Флаг вам в руки. Вперед и с песней. Компрессор на «клин» попрошу не ложить.

– Не «ложить», а «класть», – отомстил своему обидчику поправочкой Сапожников, принимая из его рук вожделенный струнный агрегат и опускаясь на обшарпанный стульчик.

Сконфигурировав на свой вкус цепочку педалей эффектов, Сапог выбрал удобную для игры позу и, смущаясь стоявшего у него над душой и контролировавшего каждый его чих продавца-консультанта, который все это время безотрывно наблюдал за поведением гитароиспытателя с нескрываемым отвращением, стал неуверенно и неприемлемо коряво воспроизводить основной рифф из песни «Enter Sandman» культового коллектива Metallica. Федора, который, разумеется, не мог не знать этот легендарный хит и который множество раз самолично его исполнял, как человека вспыльчивого, импульсивного и нетолерантного к некачественному звукоизвлечению на гитаре, хватило лишь на четыре коротеньких такта.

– Стоп, стоп, стоп! Нет, уважаемый, это никуда не годится. Так на электрогитаре не высекают – так унылую дрисню из струн выковыривают. У вас все блуждает в лабиринте хлеба, – на одном дыхании выпалил недовольный никудышным исполнением Федя.

Ошивавшиеся поблизости посетители любопытствующе заозирались.

– В каком смысле? – прекратив игру, смутился незадачливый гитарист.

– В таком, что это не звукоизвлечение, а треньканье на завалинке какое-то. У вас атака еле живая. Вместо того, чтобы взять и хорошенько вломить гвоздя с правой руки, вы как будто день оплетки струны празднуете своим вялым пионерским ковырянием.

– Да вроде всегда так играл. Даже не…

– Ну и очень печально. Представьте, что у вас в руке хлыст, и вы им должны корове по жопе надавать. Вот так надо кистью работать. Попробуйте теперь еще раз.

Обескураженный таким хамством Энвидий, разнервничавшись из-за привлеченного к нему стараниями Федора пристального внимания окружающих, послушно стал повторно наигрывать зловещую ми-минорную мелодическую фразу, допуская в этот раз еще большее количество технических огрехов и откровенных косяков. Уверенных движений кисти в его растерянной игре, несмотря на наставления виртуоза гитарной техники, так и не появилось. Недолго думая, Шилов счел своим священным долгом остановить преступное осквернение бессмертной классики хеви-метала и, подойдя к святотатцу, зажал струны гитары ладонью.

– Юноша, это невыносимо! Я требую немедленно пресечь эту унылую колченогую возню! – в негодовании приказал гитарный ревизор, использовав ту красочную метафору, которая, как ему представлялось, самым исчерпывающим образом характеризовала уровень исполнительского мастерства Сапога в части слаженной работы кистей рук. – У меня чуть уши гильотиной не посрезало. У вас не игра, а имитация кротов в огороде. Все ушло в хлеб.

– Не совсем понимаю, что вы имеете в виду под…

– Да то и имею в виду, что ноты должны сыпаться как горох, а у вас все в какой-то рвоте утонуло, пальцы в узел позавязывались! Все шуршит, фонит, скрипит! Такое чувство, как будто пьяные индюки навоз клюют, и тут же рядом мыши зерно воруют. Ну беспредел какой-то сельский, одним словом, – с нечеловеческой быстротой выговора выплюнул свое неутешительное экспертное мнение непризнанный гений игры на гитаре руками.

Навострившие уши зеваки в гитарном отделе украдчиво заулыбались.

– Ну так может у меня гитарная индивидуальность такая. Может, я по-другому не умею, не могу или не хочу, – потянуло за язык брякнуть недальновидного глупца.

– Да что вы, молодой человек? У вас что, какая-то страшная болезнь? Необратимая мутация руки, несовместимая с высеканием? Или индивидуальная непереносимость грифа? Или, может, над вами висит древнее цыганское проклятие тотального слэшерассинхрона? – демонстрируя свои садистские наклонности, продолжал измываться над жертвой Федя.

– Подождите, но я ведь смотрел видео с Кирком Хэмметтом: он там сам примерно так же играет этот рифф… – вступил в заведомо проигрышный для него спор Сапожников, безрассудно осмелившись дискутировать с самым техничным гитаристом всея Рандомли.

Услышав эту ремарку, гитарный гуру покраснел от возмущения и злобно защебетал:

– А про Кирка Хэмметта, уважаемый, мне вообще не смейте даже ничего говорить! Это, к вашему сведению, квинтэссенция новичковой мотни! И это после стольких-то долгих лет профессиональной игры! Хэмметт – это просто эталон новичка без задатков.

– Зато какой у него шедевральный выбор нот! – заступился за честь музыканта Эн.

– Ага, выбор нот у него, конечно! Два раза! – саркастически ухмыльнулся Шилов.

Авторитетный критик подтянул колок уже успевшей расстроиться шестой струны, отрегулировав высоту ее звучания под ми большой октавы, и привел дискуссионный факт, который он использовал в качестве козыря всякий раз, когда речь заходила о соло-гитаристе прославленного ансамбля, входящего в так называемую «большую четверку трэш-метала»:

– А я вам между тем напоминаю, что Кирк Хэмметт написал в составе «Металлики» ноль песен. Ровно но-о-оль, дырка от бублика! – эмоционально вскликнул Федор и показал сомкнутыми большим и указательным пальцами жест, которым обычно изображают «ОК».

– А как же рифф «Enter Sandman» как раз? Это же он его придумал, – опротестовал спорное утверждение отчаянный храбрец, еще, по всей видимости, не до конца уяснивший всю безнадежность и рискованность затеи попрепираться с сэнсэем гитарного искусства.

– Группе «Э́ксель» это скажите, юноша. Он его не придумал. Он его внаглую украл.

– Не «Э́ксель», а «Эксэ́л», – еще раз отыгрался Сапог на поправившем его Шилове.

 Сменив гнев на милость, Федя выдохнул и решил потолерантничать с халтурщиком:

– Так, ладно. Так уж и быть, дам вам второй шанс. Соло из «Enter Sandman» знаете?

– Ну да, знаю, играл много раз. Правда, на «акустике».

– Может, с соло у вас получше будет, – оказал милосердие Его Снисходительство.

Поникнув от осознания своей гитарной неполноценности, Сапог удрученно перешел к исполнению гитарного соло из все той же композиции. Так как он играл на электрогитаре второй раз в жизни, он безбожно лажал. На сей раз Шилова хватило всего секунд на десять.

– Господи, молодой человек, ну что за козлиное вибрато? Почему бенды звучат так, будто бегемоту в бочину прописали? Какие-то агонии раненого опоссума, ну честное слово! – дал неудовлетворительную оценку услышанному музыкальный самодур, скороговоркой протараторив целый ряд колоритных звукоподражательных сравнений с животным миром.

Бродившие в нескольких шагах свидетели шумного диалога тихонько захихикали.

– Слушайте, а вам, собственно, не плевать, как я играю? – задал вполне резонный вопрос разозлившийся Маркович, который в очередной раз принужден был прервать свое треньканье на завалинке. – В моем понимании, ваша задача – это втюхать и продать как можно больше инструментов всем подряд, независимо от уровня их мастерства, разве нет?

– Моя задача – это, в первую очередь, вот такое ваше безбашенное месиво сраное и лезущую изо всех щелей срачельню на Руси искоренять, – огрызнулся Федор, искренне считавший себя в такие моменты кем-то наподобие электрогитарного мессии, призванного избавить погрязший в хлебной каше славянский мир струнных щипковых от всех колосков ржи, пшеницы и иных зерновых культур, «вломив гвоздя» в крышку гроба тех, кому он, по обыкновению, с клинической точностью ставил страшный диагноз «новичок без задатков».

Сапог рассудительно оставил без комментариев озвученное Федей жизненное кредо.

– Значит так. «Ямаха» мне понравилась, но я бы вас еще все-таки хотел попросить дать на прослушку вон тот «Ибанез» черный. На всякий случай, вдруг больше приглянется, – Энвидий отставил «Пасифику» в сторону и ступил к отобранной им ранее альтернативе.

– А чем это вас «Ямаха» не устроила-то? – жестким тоном поинтересовался в край обнаглевший менеджер, которому лень было идти снимать и настраивать еще одну гитару.

Сапожников лишь чудом умудрился заглушить немедленно нахлынувший на него приступ неконтролируемой агрессии. Мысленно сосчитав до пяти, он невнятно проурчал:

– Продавцом.

Шилов вынужден был скрепя сердце подчиниться желанию клиента, которое, как принято утверждать, всегда имеет силу закона. Сняв затребованный Ibanez и настроив его, он подключил инструмент к все той же цепи из гитарных примочек и «ламповой головы», после чего брезгливо протянул плод сумрачного японского гитаростройного гения Сапогу.

Получив в пользование предусмотрительно отобранный запасной вариант, Энвидий присел на свой уже ставший позорным стул и настроил верхнюю струну на ноту ре, то есть изменил стандартный гитарный строй на строй Drop D. Федор испуганно насторожился. Взяв в дрожавшую руку медиатор, смущенный прикованными к нему взглядами (и посему пребывавший под сильным влиянием психологического эффекта демонстрации) Эн занялся корявым музицированием, нелепо пытаясь выдать заглавный рифф из «Killing in the Name» группы Rage Against the Machine. Масштабы «срачельни» на этот раз были таковы, что без труда могли слышать ее даже шатавшиеся по соседним отделам посетители. Излишне будет пояснять, что в этот момент творилось в душе болезненно чувствительного к таким вещам стража гитарной техники с обостренным чувством музыкальной справедливости, который также знал и сотни раз собственными руками играл на гитаре в том числе и эту рок-песню.

– У-у-у, брат, нет. Так дело не пойдет у нас с тобой, – на полуноте оборвал неумеху защитник угнетенных «хлебом», выдавший самому себе разрешение перейти с покупателем на «ты». – Тебе, похоже, гитару в поносе коровьем изваляли и медиатор инфицировали.

– Не брат вы мне, – сдерзил Сапожников и про себя смело добавил: «Гнида лысая».

– Все сыпется, как хренов карточный домик, – проигнорировал замечание чуткий рецензент. – Вместо рубки правой кистью покос урожая идет. В левой руке вместо четких движений пальцами одинокий маховик говна раскручивается. Пятьдесят оттенков хлеба, – в темпе фаст-флоу рэп-читки огласил свое обвинительное заключение гитарный прокурор.

– Зато я хороший парень, у меня красивая гитара и штаны необычные! – заявил об алиби обвиняемый, уже в открытую подначивая деспотичного хозяина «РандомМузТорга», а затем, дабы еще больше его раззадорить, вновь завел свою мимонотную гитарную элегию.

– Если бы ты был гитаристом в группе «Колизей», тебе уже давным-давно бы леща отвесили! – перекрикивая динамики гитарного усилка, сострил музыкальный обвинитель.

– Ну, по крайней мере, я с душой играю!

– Ты рыжий! У рыжих нет души!

– Bangin' on my bongo, all that swing belongs to me![7] – закончил прения сторон Эн.

Присяжные заседатели «РандомМузТорга» в лице собравшейся на сапожниковские антимузыкальные потуги публики замерли в ожидании скорой неминуемой развязки дела. Прилюдно униженный «хлебопашец» в последний раз доиграл рифф, встал со стула, вручил неподражаемому электрогитарному маэстро черный Ibanez и во всеуслышание объявил:

– Нет, все же беру «Ямаху». И чехол, пожалуйста, подберите мне какой-нибудь.

– Ну я же говорил, что ты разницы не почувствуешь. Ты же ведь не играешь – ты бренчишь. Тебе должно быть без разницы, – с противной улыбочкой заметил Шилов.

«Вот же высокомерный ублюдок», – подумал Сапог.

– Ну а насчет усилка что? Будешь выбирать? – предложил зарвавшийся торгаш.

– Ага, сейчас только, продам сначала родину, продам родных…

– А на ламповый комбик все равно не хватит, – подхватил юмор Федор.

– Да нет, я дома по старинке через звуковуху и Guitar Rig пока буду играть. Потом когда-нибудь, возможно, и накоплю на комбик… – мечтательно пояснил Энвидий.

Заносчивый предприниматель осторожно поднял «Пасифику», в пользу которой пал окончательный выбор, и заковылял к кассе. Подобрав подходящий для инструмента чехол, он с презрением напомнил Сапожникову о необходимости приобретения гитарного кабеля, про который тот на радостях чуть не забыл. Заботливо упаковав «Ямаху» и кабель в чехол, Сапог расплатился за товары и в ожидании выдачи чека все-таки не вытерпел и высказался:

– Совет вам напоследок: повежливее и потактичнее с клиентами, Джими Хендрикс. От вас покупатели шугаются. Вы с таким подходом ни в жизнь ничего продать не сможете. И магазин из-за вас загнется. Честно говоря, не понимаю, как вас директор здесь держит…

Не привыкшего слышать от своих визитеров подобного рода вопиющие нахальства кичливого бизнесмена аж перекосило от такого непочтительного к нему отношения. Бросив на кассовую стойку распечатанный чек, награжденный ярко выраженными диктаторскими замашками напыщенный коммерсант всем весом облокотился на прилавок сжатыми в кулак ладонями, наклонился поближе к рыжему-бесстыжему и, исподлобья грозно уставившись на него объятыми ненавистью маленькими черными глазками, сквозь зубы проскрежетал:

– Совет тебе напоследок: научись играть и купи себе нормальную аппаратуру, Дэйв Мастейн рандомельский. Не умеешь рубить нормально – так сиди дома лабай и родителей мучай своим преждевременным квинтоизвержением. Не надо сюда приходить и в уши всем остальным посетителям срать, круговорот говна в природе свой демонстрировать на людях. А, и да, чтобы ты знал: я и есть директор этого магазина. А теперь пшел вон отсюда, щенок.

Ошеломленный таким неожиданным поворотом, Сапожников захотел было ответить на это самое настоящее скотство грубияна, но так и не смог подобрать ничего сколь-нибудь подходившего к ситуации и лишь несколько раз, беспомощно шлепая губами, раскрыл рот в попытке защитить попранные Федей честь и достоинство. Смирившись с положением не способного постоять за себя обиженного ребенка, он резким движением схватил со стойки чек, надел гитару на спину и безропотно, не проронив ни звука, покинул «РандомМузТорг».

Новоиспеченный обладатель «Пасифики» очутился на пустынной безлюдной улице. Казалось, что все пешеходы, которые должны бы были в это безоблачное воскресное утро бороздить просторы Миллионной, разом вдруг оказались сплошь музыкантами и дружно побежали в приютившийся на ней музыкальный магазинчик выискивать себе инструменты.

Обуреваемый неутоленной жаждой мести, Энвидий не столько радовался обновке, сколько размышлял о способах, при помощи которых он мог бы свершить возмездие над зазнавшимся и оборзевшим руководителем организации, которого он по незнанию все это время ошибочно принимал за рядового менеджера. Внезапное озарение посетило его в тот момент, когда он собирался опять вклиниваться в узенький проход между стеной магазина и правым бортом черного «лексуса». Оглядевшись по сторонам, он убедился в том, что это впрямь был единственный «Леха», представленный на прилегавшей к конторе территории.

«Это точно его тачка, – припомнил Сапог прочитанную ему Шиловым нотацию про особенности нормативного произношения на русском иностранных слов и приведенный им в ее контексте пример. – Ну сейчас узнаешь, как парковать "лексус" прямо на поребрик».

Замысливший отмщение еще раз осмотрелся, чтобы точно удостовериться в том, что вокруг не было свидетелей предстоявшего акта воздаяния. На ум ему пришел прочитанный им накануне пост в интернете про резко участившиеся в последнее время случаи воровства колпачков от колес, связанные с захватившим неокрепшие умы дегенеративной школоты идиотическим противозаконным челленджем по их скручиванию и коллекционированию. Понадеявшись на то, что все подозрения в совершенной им краже заглушек впоследствии падут на школяров, Сапожников приступил к реализации своего противоправного умысла.

В процессе скрутки последнего из четырех колпачков хулиган случайно наткнулся взглядом на маленькую белую коробочку, закрепленную на углу здания, в котором занимал помещения «РандомМузТорг». Присмотревшись, он с содроганием сердца обнаружил, что этой коробочкой была камера видеонаблюдения, всевидящий глаз которой был направлен аккурат в ту самую сторону, где он только что под запись административно правонарушил.

«Это надо так лохануться! – корил себя мелкий пакостник, сердясь на свой промах. – Про свидетелей вспомнить, а про камеры забыть напрочь! Ну надо быть таким идиотом! Теперь еще придется обратно ему колпачки накручивать, чтобы он меня по камерам потом не вычислил! Если сейчас уйти с колпачками, то он потом по-любому обнаружит пропажу: посмотрит запись и увидит, что это был я. Он же меня однозначно запомнил. А если вернуть их на место, то никто никогда ничего и не узнает, скорее всего. У него же нет охранника».

Придя к единственно возможному в его печальном положении беспоследственному варианту дальнейших действий, Маркович поневоле встал на путь исправления и взялся за возвращение на место награбленного имущества. Желая как можно оперативнее покончить с восстановлением им же собственноручно нарушенного чужого права, и так потративший уже слишком много времени вредитель не на шутку разволновался и принялся лихорадочно поглядывать на дверь музыкальной лавки, опасаясь посетителей, которые в любой момент могли оттуда появиться. Приземлившись на корточки у заднего левого колеса, он уже хотел навернуть на ниппель предпоследний колпачок, когда по правую руку от него лейтмотивом судьбы из Пятой симфонии Бетховена раздался знакомый перелив музыкальной подвески.

Двадцатидвухлетняя шкода, рефлекторно вздрогнув от испуга, молниеносно убрала руку с зажатым в ней колпачком прочь от колеса и, шаркнув подошвами по обновленному тротуарному камню, на согнутых коленях неуклюже развернулась лицом по направлению к открывшейся двери музмага. Мгновением позже замерший в этой нелепой позе Энвидий в ужасе обомлел: в дверном проеме «РандомМузТорга» нарисовалась тучная приземистая фигура темного властелина крупнейшего в Рандомле магазина музыкальных инструментов.

Вышедший на перекур Федя Шилов удивленно взглянул на сидевшего на корточках у его автомобиля рандомельского Дэйва Мастейна и, тут же почуяв что-то неладное, стал уверенной стремительной походкой сближаться с недавним покупателем. Сапог судорожно раздумывал, как можно было мотивировать такое подозрительное поведение и обосновать свое нахождение всего лишь в нескольких сантиметрах от колеса чужой машины. Не имея в распоряжении достаточного запаса времени, он не придумал ничего лучше, чем сделать вид, что он присел завязать распустившиеся шнурки. Занявшись имитацией процесса, он, однако, вскоре понял, что позабыл принять во внимание то неприятное обстоятельство, что на его модных мокасинах, обутых им на смену замаранным кроссовкам, не было шнуровки.

– Э! Ты че это там делаешь?! – с угрозой и явным подозрением в голосе спросил подбежавший собственник «лексуса», встревоженный засевшим рядом с его авто недругом.

– Кто, я? Да шнурки развязались. Вот, завязываю… – солгал Сапожников, сжимая в пальцах две воображаемые фантомные веревочки и выписывая ими фиктивные пируэты.

Это жалкое цирковое представление, само собой, не могло остаться не замеченным со стороны стоявшего впритык к неудавшемуся клоуну Федора. Вслед за самим Энвидием подметив отсутствие шнуровки на его обуви, он, нахмурившись, недоумевающе произнес:

– Но ведь у тебя нет шнурков…

– Да? – с поддельным и в высшей степени наигранным изумлением подивился Эн, неестественно сильно выпятив вперед нижнюю губу. – Надо же. И правда…

Переведя взор с мокасин злоумышленника на оголенный ниппель колеса, владетель премиального японского кроссовера, который тоже краем уха слышал о расползавшейся по стране эпидемии краденых колпачков, моментально сделал верные выводы (правда, не те):

– Ах ты тиктокер сраный! Я сейчас тебе твою «Пацифику» знаешь куда засуну…

Выбора у пойманного с поличным воренка не оставалось. Надо было давать деру.

Рывком выпрямившись, проклятый расхититель капиталистической собственности с силой толкнул Федю в грудь, отшвырнул в сторону оставшиеся у него в руке два колпачка и бросился наутек. Зашатавшийся от переданного ему импульса, Шилов попятился назад, не упав навзничь лишь благодаря своему коренастому телосложению, лишнему весу, низко располагавшемуся к земле центру тяжести и вовремя выставленной назад в качестве опоры ноге. Оклемавшись от полученного тычка, он кинулся в погоню за оголтелым разбойником.

Сапог тем временем бежал не оборачиваясь. Стремглав мчавшийся вперед грабитель планировал сбросить хвост и скрыться где-нибудь на заднем дворе бывшего дома культуры, где был разбит усыпанный густыми посадками деревьев и кустарников парк. Для этого ему надо было снова преодолеть пешеходную галерею, но теперь уже в обратном направлении. Расстояние между ним и его преследователем быстро увеличивалось, чему способствовала низкая скорость Фединого бега: сказывались возраст, не лучшая физическая форма, а также более чем сорокалетний стаж курения. Движения спасавшегося бегством Сапога сковывала болтавшаяся за спиной гитара, то и дело стучавшая ему по лопаткам и упиравшаяся в плечи.

На полпути ко входу в строительный проход марафонец помянул, что дальнейшему прямолинейному движению сейчас будет препятствовать щебеночно-песчаная площадка, на которой, вздымаясь на деревянных поддонах, громоздились штабели тротуарной плитки. Времени для того, чтобы оббегать ее по периметру, как он сделал это в первый раз, у него уже не было – важна была каждая малейшая секунда отрыва от его соперника. Вследствие этого легкоатлетом прямо на бегу было принято отнюдь не легкое, но обдуманное решение: «Похрен, на доверии», – что в переводе означало намерение перепрыгивать препятствие.

Достигнув фигурального бруска для отталкивания, наш бегун, в силу сложившихся обстоятельств на время переквалифицировавшийся в прыгуна, что есть мочи подпрыгнул. Отвлекшиеся на данное зрелище трудовые мигранты из ближнего зарубежья восхищенно замерли в ожидании результатов прыжка, который хотя и не тянул на олимпийский рекорд, определенно заслуживал по меньшей мере восторженного наблюдения зрителей. Успешно перелетев стопки старательно разложенной плитки и тютелька в тютельку вписавшись головой в невысокий проем галереи, Энвидий тем не менее допустил уже второе за день серьезное упущение, не взяв в расчет то досадное обстоятельство, что висевший сзади чехол с гитарой выступал вверх за пределы его макушки еще на добрый десяток сантиметров. Уперевшись не прошедшей внутрь верхушкой инструмента в листовую кровлю прохода, он по инерции пролетел еще немного по галерее вперед ногами и, перевернувшись в воздухе в горизонтальную плоскость, упал спиной прямо на только-только купленную «Пасифику».

Вместе с глухим шлепком раздался характерный древесный хруст и пронзительный лязг струн, напоследок сыгравших самим себе своего рода похоронный марш. Сапожников до последнего сохранял надежду, что источником хруста была вовсе не гитара, которая, как он надеялся, не пострадала или получила минимальные увечья, а его повредившийся при падении позвоночник, но больно вонзившийся несколькими секундами позднее в его спину обломок грифа, к сожалению, свидетельствовал об обратном. Оставшиеся позади уроженцы солнечного Узбекистана, оказавшиеся очевидцами неудачного прыжка, побросали лопаты и рванули на помощь потерпевшему, заботливо окружив его распластанное на досках тело.

Раненный в спину боец музыкального фронта, подавляя острые болевые ощущения, с помощью протянутой ему одним из гастарбайтеров руки медленно поднялся с трухлявого настила и кинул взгляд назад через обступившую его ораву дорожных рабочих. Порядочно подуставший и запыхавшийся заправитель «РандомМузТорга», который с трудом подавлял смех от произошедшей на его глазах картины, все еще находил в себе силы продолжать бег и неуклонно сокращал отставание от своего конкурента. Осыпав с трудом понимавших по-русски работяг благодарностями, Сапог поспешил возобновить свой кросс по Миллионной.

Спринтеру Энвидию в итоге удалось одолеть стайера Федора. Набрав скорость, он оторвался от оппонента и скрылся от него в хитросплетениях зеленых насаждений парка за дворцом культуры, в прежние времена являвшим собой одно из главных достояний города, а теперь отжившим свой век и стыдливо прикрытым фасадной сеточкой от глаз бдительного губернатора. Отдышавшись и отсидевшись на скамеечке, Сапог обреченно побрел к дому.

По возвращении домой Эн трясущимися руками и с осознанием неизбежности того, что ему предстояло узреть в открываемом им ящике Пандоры, вскрыл чехол. Достав из него переломленную надвое и раздавленную под массой собственного тела электрогитару, он от безысходности рухнул на кровать и горько заплакал. Все копившиеся им в течение долгого времени сбережения, потраченные на приобретение «Ямахи», канули в Лету вместе с ней. Стремясь снять с себя ответственность, виноватой в случившемся он назначил российскую показуху, в силу которой городскими властями было инициировано окончательное решение плиточного вопроса, которое, в свою очередь, послужило причиной того, что ему пришлось прыгать, и тем самым в результате привело к окончательному решению вопроса гитарного.

Прекратив рыдания, Энвидий Маркович умылся и, с ненавистью посмотрев на себя в зеркало, собрался с мыслями. По собственной вине из-за глупой жажды расплаты потеряв столь внушительную сумму, теперь он страстно желал наискорейшим образом отработать угробленные вместе с гитарой бабки и опять сколотить утраченное состояние. В его памяти мгновенно всплыло вчерашнее предложение Родиона о своей собственной майнинг-ферме.

Полный решимости, Сапог достал смартфон и набрал Рязанова. Через шесть гудков подняв трубку, занятый несуществующими делами адепт финансовой грамотности, вместо привычного абсолютному большинству «алло», ответил своим стандартным приветствием:

– Йеп-йеп-йеп, салам, дура! Как сам?

– Салам. В общем, обдумал я твое предложение насчет фермы… Я согласен. И даже кое-что уже придумал. Только, правда, мне понадобится твоя помощь. Завтра идем на дело.

Глава 5

…Но второй путь уже выбрал Ли Куан Ю

Dat veniam corvis, vexat censura columbas.

  • Livin' the life that of diamonds and guns
  • There's numerous ways you can choose to earn funds
  • So some get shot, locked down, and turn nuns
  • Cowardly hearts and straight up shook ones

Будучи объектом с очень строгими внутриобъектовым и пропускным режимами на бумаге, «РандомЭкс» на деле представлял собой такое предприятие, где безбожно воровали практически все и на всех уровнях, – начиная от рядовых сотрудников цехов и заканчивая самым высшим эшелоном менеджмента в лице директора и его заместителей. Различались в зависимости от уровня, на котором воровство совершалось, лишь, естественно, масштабы хищений, сложность их выявления и доказуемости, а также степень наказуемости деяния. К примеру, укравший копеечную гайку обычный работяга, пойманный на выходе охраной, с которой тот по каким-либо причинам забыл вступить или не вступил в предварительный преступный сговор, рисковал не только быть в тот же день уволенным по статье, но и даже в установленном законом порядке с подачи бездушного работодателя быть привлеченным к соответствующему виду юридической ответственности, в то время как в очередной раз уличенные в отмывании многотысячных сумм заместители директора, которые иной раз от безнаказанности и вседозволенности теряли совесть и начинали обирать завод совсем уж в неприкрытой форме, подвергали себя только неслыханному риску еще один раз услышать последнее китайское предупреждение от директора, который, в свою очередь, нисколько не отставал от своих замов в нелегком деле обворовывания учредителей и не выдавал своих подчиненных исключительно по той причине, что они прекрасно знали о его собственных криминальных схемах и в случае чего могли в ответ выдать своего руководителя, то есть, иначе говоря, был сам повязан в сложившейся организованной группе, занимая верховное положение в преступной иерархии и выполняя функцию крестного отца заводской мафии.

Среди работников цехов, которые выносили с территории в основном металл, одним из наиболее распространенных и уморительных со стороны способов кражи была операция, носившая кодовое наименование Операция «Т-1000». Суть ее заключалась в следующем. Полномочный представитель от цеха по предварительному сговору с охраной, которой по завершении операции полагалась заранее оговоренная доля от последующей незаконной продажи материальных ценностей, выбирали то время, в которое определенные охранники должны бы были на время притупить свою непрестанную бдительность и проигнорировать совершаемое на их глазах ограбление, опустив процедуру досмотра заранее оговоренного сотрудника с покражей. Осуществлялась эта схема по ясным причинам только ночью, когда «РандомЭкс» покидала бо́льшая часть административного персонала. Заранее оговоренный «цеховик», уходя на обеденный перерыв при работе в ночную, облачал себя в некое подобие жилетки Анатолия Вассермана со множеством карманов, по которым другие соучастники заботливо распихивали предварительно вынесенные из цеха в раздевалку запчасти; надевал туго затягиваемый пояс, под который вдоль туловища и ног также подсовывались длинные металлические изделия, не помещавшиеся в карманах; натягивал поверх этой амуниции специальный просторный рабочий комбинезон на молнии, который скрывал под собой все прихватизированное имущество; а затем походкой пьяного пингвина, вдруг потяжелевшего на тридцать килограмм, звеня железками, отправлялся к контрольно-пропускному пункту, где самым главным препятствием на пути новоявленного терминатора к цели была вовсе не перепрограммированная и отправленная в прошлое устаревшая модель, а банальный турникет, преодолеть который в тяжеленном, сковывавшем подвижность доспехе подчас представлялось задачей, приближенно равной по сложности победе в рыцарском турнире. Одолев в неравном бою турникет, киборг выходил на улицу, где на парковке у заведенной легковушки его уже ждали другие подельники. Поскольку броня терминатора не позволяла ему согнуться в какой-либо из проекций, самостоятельно сесть в салон автомобиля он был не в состоянии, а потому находчивые металлокрады позаимствовали из психологических тренингов известное упражнение «падение на доверии доверие»: остановившись рядом с дверью машины, груженый рыцарь падал спиной назад на руки страхующего его коллеги, после чего другой оруженосец подхватывал рыцаря за ноги. Подняв металлоносца в воздух, они аккуратно заносили того в салон и, подобно бревну, горизонтально опускали на задние сиденья. Далее оставалось лишь доехать до базы жуликов, где производилась разгрузка терминатора и складировалась добыча, которая следом перегружалась в пополнявшийся с каждой новой ходкой кузов «газели». Заканчивалась секретная Операция «Т-1000» тем, что выполнившие свою часть преступного плана перевозчики и переносчик возвращались на работу под конец обеда и продолжали добросовестное исполнение трудовых обязанностей.

Если количество выпущенной заводом экскаваторной техники точнейшим образом подсчитывалось и отражалось в программах учета и сотне всевозможных документов, то вот количество выпущенных заводом терминаторов оставалось строжайшей коммерческой тайной и было известно лишь ограниченному кругу лиц. Иногда объем выпуска за ночную смену терминаторной продукции в несколько раз превышал аналогичный объем продукции экскаваторной, в силу чего технологи все следующее утро задумчиво начесывали головы и усиленно пытались обнаружить причину резко возросшего за смену брака на производстве. По данной причине доходом от сданного в пункт приема металлолома изредка приходилось делиться не только с охраной, но и с особо дотошными спецами технологического отдела.

Так как у Энвидия равным образом не было ни нужных связей в верхах организации, ни подступов к коррумпированным секьюрити, ни даже дружеских отношений с кем-либо из цеховых, кто мог бы предоставить ему посредническую услугу по выносу собственности компании усилиями ночных терминаторов, а обчистить предприятие в пределах скромных полномочий помощника сисадмина с целью накопления средств на майнинг-ферму ему все же очень хотелось, он вынужден был придумывать более изощренную схему похищения. И такая схема родилась в его эмоционально травмированном утратой дорогостоящей гитары мозгу ровно в тот момент, когда он озлобленно разглядывал свое отражение в зеркале, стоя в ванной и омывая водой заплаканное лицо. Именно тогда он вспомнил про своего дружка Радика, который, как сынок богатеньких родителей, обладал некоторыми диковинными для небогатого провинциального населения Рандомли приспособлениями, одно из которых как нельзя лучше могло сгодиться в качестве средства совершения задуманного преступления.

Дело, на которое Сапожников позвал Родиона, было в какой-то степени навеяно разными голливудскими блокбастерами про ограбления и даже немного отдавало книжной романтикой. Если говорить в двух словах, то оно сводилось к краже с завода компьютерных запчастей посредством квадрокоптера, счастливым обладателем которого как раз и являлся Рязанов, получивший дорогостоящий летательный аппарат в подарок от отца на прошлый день рождения. Выбор предмета хищения и такой экзотической схемы с использованием беспилотного воздушного судна были продиктованы сразу несколькими обстоятельствами.

Во-первых, как помощник системного администратора, Сапог имел доступ только к той малой части товарно-материальных ценностей, при помощи которой обеспечивалось исправное функционирование компьютерного оборудования и периферийных устройств, а также поддерживалась в надлежащем техническом состоянии прочая офисная оргтехника. Из всей совокупности этого добра наиболее компактными по габаритам и ценными вещами были такие компьютерные комплектующие, как процессоры и модули оперативной памяти, на которые и пал глаз юного афериста. Старое и запасное компьютерное «железо» в избытке хранилось в специальной вместительной кладовке, где оно годами без дела пылилось на полках, числясь на забалансовом счете, поэтому пропажу небольшой его доли вряд ли бы кто-либо когда-нибудь заметил (ну, во всяком случае, в это очень сильно хотелось верить самому Сапогу). Ключ от данной кладовки в тот момент находился у Энвидия ввиду того, что материально ответственное лицо и его непосредственный руководитель – системный администратор «РандомЭкса» Ручкин А. Р. – пребывал в заслуженном месячном отпуске.

Во-вторых, у Сапожникова не было ни единого варианта, как незаметно пронести украденное за территорию объекта. Как уже было сказано, необходимыми для скрытного хищения взаимоотношениями с коллективом и отдельными людьми он похвастать не мог. Вынести комплектующие в сумке, пакете или под одеждой не представлялось возможным: без предварительного сговора с охранниками в рамках Операции «Т-1000» и ей подобных ручная кладь каждого входившего или выходившего подлежала досмотру, а сам сотрудник проходил через рамку металлодетектора. Выкидывание убранных в пакет деталей в окно не только не осталось бы незамеченным, но и было опасно из-за возможности их повреждения при падении на землю. Перекинуть воровские трофеи пособнику через забор, обрамлявший периметр предприятия за пределами административно-бытового корпуса и цехов, Эн также не мог из-за примыкавших к «РандомЭксу» со всех трех сторон соседних заводов и фабрик.

Таким образом, единственной локацией, пригодной для проворачивания задуманной аферы, была крыша пятиэтажного административно-бытового здания, выход на которую был всегда открыт, чем втихую пользовались сидевшие в помещениях на верхних этажах курящие сотрудники, превратившие ее в нелегальную курилку по причине удаленности от них положенного места для курения. Именно на эту крышу и должен был, по гениальному замыслу великого комбинатора, прилететь родионовский дрон, к которому он бы привязал пакет со стащенным добром. В связи с ограниченной грузоподъемностью коптера здесь бы как раз сыграли на руку малый вес компактных процессоров и планок оперативной памяти. Вслед за этим Рязанов по плану должен был вернуть пепелац с уловом на исходную точку вылета и на личном автомобиле скрыться с похищенным, которое впоследствии подлежало реализации через интернет. В случае же если для удовлетворения потребностей и утоления воровских аппетитов деловых партнеров вырученных средств оказалось бы недостаточно, в дальнейшем предполагалось выполнить еще несколько подобных чартерных авиарейсов.

Разработав эту хитровыдуманную и гораздо более утонченную во всех аспектах по сравнению с простой Операцией «Т-1000» собственную Операцию «Demolition Man[8]», где заместо обыкновенного железа предметом кражи становилось «железо» компьютерное, а заместо терминатора в качестве средства совершения хищения использовался беспилотный летательный аппарат, Энвидий во всех деталях описал ее в конфиденциальном телефонном чате Родиону, который по достоинству оценил смекалку друга и принял предложение стать соучастником планируемого преступления с большим энтузиазмом. С особыми трепетом и тщательностью суеверно выровняв на столе предметы, к которым, следует заметить, никто со вчерашнего дня даже не притрагивался, Сапог в предвкушении предстоявшего им завтра тяжелого дела лег в кровать раньше обычного, желая основательно выспаться перед столь ответственным рабочим понедельником. Надежде на крепкий сон, однако, не суждено было сбыться, виной чему послужили объявшие нашу тварь дрожащую нервозность и страх быть пойманным на месте преступления, точь-в-точь как сегодня Шиловым у колеса «лексуса».

В 06:20 Энвидия разбудила самая ненавистная мелодия трудовых будней – сигнал будильника. В его случае, как ни странно, такой сигнал вовсе не оповещал о необходимости сейчас же просыпаться и вставать, а лишь инициировал серию звонков будильника, число отложенных срабатываний которого зависело от того, насколько хорошо выспался за ночь слушатель-адресат. Так, если Маркович вдоволь отсыпался, то он откладывал будильник на десять минут вперед всего один раз. Если, проснувшись после первого сигнала, он ощущал умеренной остроты чувство недосыпания, будильник откладывался на те же десять минут уже два-три раза подряд. В той же ситуации, когда с первым звонком Сапожников только титаническим усилием воли мог заставить себя продрать глаза, чтобы спросонья отыскать хитро запрятавшийся где-то у подушки телефон и с облегчением заглушить раздражающую до чертиков противную мелодию, то есть, другими словами, когда он адски не высыпался, сигнал будильника звучал с десятиминутными перерывами уже вплоть до четырех-пяти раз. При последнем, наиболее критическом сценарии, когда Сапог поднимался с кровати только в 07:20, им вынужденно жертвовались в пользу драгоценных минут рядовые гигиенические процедуры, каждая из которых, ясное дело, таила в себе сакральный символический ритуал.

Из-за того, что Сапожников долго не мог заснуть и всю ночь ворочался, раздираемый сомнениями насчет некоторых нюансов реализации их совместной с Рязановым махинации, он закономерно ужасно не выспался и избрал запасной вариант с шестикратным переносом неприятного звукового сигнала на десять минут вперед. Он бы с превеликим удовольствием отложил его и в седьмой раз, но делать ему так было нельзя ни при каких обстоятельствах: в 07:30 каждое буднее утро он уже должен был стоять на автобусной остановке неподалеку от дома, где его подхватывал и после доставлял на работу корпоративный транспорт. Встав в двадцать минут восьмого, он небрежно умылся, в темпе спешащего на вызов пожарника оделся, запрыгнул в свои так и не отмытые от грязи белые кроссовки (потому как обуваться на столь важное и серьезное дело в невезучие мокасины, так подставившие его вчера перед Федором фактом отсутствия на них шнуровки, было в его суеверной догматике равноценно собственноручной подписи за неуспех намеченной операции) и, прихватив сумку с вещами, пулей вылетел на улицу, в спешке даже забыв спуститься по внутренней стороне лестницы.

Выбежав во двор, опаздывавший соня тут же почувствовал ударившее ему в лицо сбивчивое дыхание ветра, который даже не думал стихать вот уже как третий день подряд. «Да уж, погодка-то нелетная», – с горечью констатировал Энвидий. Как бы то ни было, но переносить на этой почве свою авантюру на другой день он был решительно не намерен, полагаясь на всепрощающий русский авось. «Да ладно, на доверии. Там пролететь-то надо будет всего метров пятьсот. Вряд ли на таком маленьком расстоянии коптер унесет ветром куда-либо», – заверял себя Сапожников на пути к остановке. Домчавшись до точки сбора, он залез в подъехавший через полминуты рандомэксовский корпоративный микроавтобус.

– Всем доброе утро, – с хмурым лицом по привычке поприветствовал собравшихся в автобусе коллег Сапог, усаживаясь на свободное место.

Коллеги, с разной степенью нескрываемости ненавидевшие не только свою работу, но и друг друга (исключением из чего сам Энвидий, безусловно, тоже не являлся), с разной степенью неискренности дружно отозвались приветствиями разной степени лицемерности.

– Энвидий Маркович, доброе утро, – протянул Сапогу руку сидевший напротив начальник службы качества Домбровский. – Я вам хотел вот напомнить, что в 09:30 у нас общее совещание. Вы должны будете поприсутствовать для настройки видеоконференции.

«Твою ж мать, сегодня же еще совещание это долбаное… Совсем из башки вылетело. Как бы мне с него слинять и за это время всю нашу затею провернуть, пока они там заняты», – размышлял аферюга, надумавший обратить в свою пользу неугодное ему мероприятие.

– Да-да, я помню, Борис Анатольевич, – соврал Сапожников, пожимая протянутую ему руку. – Вы же мне еще в пятницу днем напоминали несколько раз.

– Ну просто у нас же до этого обычно ваш начальник Ручкин этим занимался всегда, но поскольку он сейчас в отпуске, а сегодня такой ответственный разговор…

– Не беспокойтесь, все в памяти. Все будет в идеальном виде, – поручился за свою работу помощник системного администратора, на уме у которого в тот день крутились вещи намного более судьбоносные и ответственные, чем какая-то там видеобеседа с заказчиком. – А мне надо будет все это время там присутствовать или можно будет уйти после начала?

– Ой, это не ко мне. Это у генерального спрашивайте, – отмахнулся Домбровский.

Микроавтобус прибыл на завод строго по расписанию за пятнадцать минут до начала рабочего дня. По еще одному из сотни своих суеверных обыкновений пройдя именно через средний из трех турникетов на контрольно-пропускном пункте, Энвидий удивленно поймал себя на мысли, что первый раз в жизни он направлялся к своему кабинету с неподдельными рвением и воодушевлением. Предъявив охранникам к осмотру содержимое своей сумки, он вдохновенно поскакал по ступенькам на четвертый этаж, где находилось его рабочее место.

По дороге к кабинету, в самом начале коридора Сапога остановила показавшаяся из-за открывшейся прямо перед его носом двери голова начальника отдела закупок Ткаченко, который боязливо, одной лишь верхней оконечностью тела выглядывал из своего убежища с опаской того самого школьника, стоящего на стреме у входа в класс, пока его ушлые одноклассники, решив воспользоваться отсутствием в кабинете учителя, фотографируют лежащие на преподавательском столе ответы на предстоящую самостоятельную работу. Стрельнув бешеными глазами в оба конца коридора, он шепотом запросил у заслонявшего видимость Сапожникова разведданные, которыми тот, по мнению Ткаченко, мог обладать:

– Пс-с-с, Энвидий! Виолетту Викторовну не видел?

– Нет, не попадалась, – кратко доложил оставлявший желать лучшего разведчик.

Не получив нужного ответа на свой вопрос, руководитель закупок изобразил на лице неудовлетворенную гримасу и беззвучно залез обратно в бункер, прикрыв за собой дверь. Укрытием ему служила крохотная подсобка, где хранился инвентарь уборщиц, и прятаться в которой при обычных обстоятельствах глава структурного подразделения в здравом уме вряд ли бы стал. Привыкшего же к подобному зрелищу Марковича это ничуть не удивляло.

Сапог дошел до кабинета системного администратора, где они вдвоем с начальником заседали, бо́льшую часть времени занимаясь имитацией бурной трудовой деятельности, и вставил ключ в дверной замок. Когда он уже был готов открыть дверь в родные пенаты, его одернул раздавшийся откуда-то справа мерзкий, скрипучий и хорошо знакомый ему голос:

– Ванадий Иванович, здравствуйте… Вы у нас сегодня на совещание идете вместо Ручкина Андрея Руслановича… Вы, я надеюсь, поставлены в известность?..

Энвидий с испугом машинально повернулся в сторону обладательницы на редкость скверного сопрано. Из-за угла коридора к нему обращалась еще одна высунувшаяся голова, на этот раз – принадлежавшая начальнице финансового отдела Виолетте Викторовне, про которую у него только что спрашивал Ткаченко. На лице женщины сияла в совершенстве ею отработанная приторная неестественная улыбка, которая украшала ее физиономию даже тогда, когда она хладнокровным равнодушным тоном доносила до сведения сотрудников пренеприятные для них известия: например, о том, что они уволены, или о том, что в этом месяце они по какой-нибудь причине будут лишены премии. Запоминать имена рядовых сослуживцев низшего и среднего звена, к которым относился и Сапожников, она, видимо, считала не только нецелесообразным, но и вообще ниже своего достоинства, поэтому Эн нисколько не оскорблялся тем, что тщеславная Виолетта Викторовна неправильно называла его по отчеству Иванович, а вместо его имени произносила название химического элемента.

– Конечно, Виолетта Викторовна. Доброе утро, – услужливым голоском отчитался Сапожок, неумело состроив в ответ натянутую улыбочку, которая, в отличие от его искусно владевшей техникой притворства собеседницы, сразу же выдавала в нем плохого актера.

– Ну смотрите, Ванадий Иванович… Сегодня очень важные переговоры с крупным заказчиком… Денис Марсович просил меня еще раз вам передать, что никаких технических неполадок ни в коем случае возникать не должно… – нарочно растягивая слова и делая по ходу речи мхатовские паузы, предупредила руководительница финансового подразделения.

– Я все понимаю, – ответственно заявил Энвидий Маркович, давно смирившийся с нелегкой долей Ванадия Ивановича, – я вас не подведу. Все будет по высшему разряду.

– Хотелось бы в это верить… А то ваш руководитель однажды тоже в этом заверял перед подобными переговорами, а потом без премии в конце месяца остался, когда не смог обеспечить качественную связь… Прошу вас это учитывать, чтобы такое не повторилось… В противном случае последствия для вас будут аналогичными… – с гнусной ухмылочкой пригрозила Виолетта Викторовна, пользуясь служебным положением, которое оставляло за ней право решающего голоса при комиссионном рассмотрении вопроса о лишении премии сотрудников (провинившихся в том, в чем их объективной вины чаще всего не было вовсе).

«Вот же жаба мерзопакостная, а, – с отвращением подумал Сапожников, который в этот момент изо всех сил продолжал не подавать виду, что он давно хотел бы высказать все, что у него накопилось. – Еще и шантажировать меня удумала. Она вообще понимает, что качество связи от нас никак не зависит? Что могут возникнуть неустранимые технические неполадки не на нашей стороне, а на стороне собеседника или, как вариант, у провайдера?»

Однако в силу своего бесправного зависимого положения, не желая потерять пресловутую премию, а быть может, и даже работу, озвучить он вынужден был совершенно иные мысли:

– Хорошо, все понял. Обязательно учту и сделаю все, чтобы неполадки не возникли.

Получив ЦУ, помощник сисадмина распахнул дверь в свой кабинет и собирался уже было укрыться в его укромных стенах от затянувшегося вынужденного общения, но сделать это ему не позволила очередная реплика главной по финансам, которая, очевидно, извлекла еще не всю потенциальную пользу из нечаянно подвернувшегося ей под руку холопа-слуги:

– Да, и кстати… Вы, случайно, не видели по пути Ткаченко Артема Николаевича?..

– Нет, не встречал, – руководствуясь чувством мужской солидарности, не выдал сидевшего в засаде товарища по работе Сапог и в завершение наконец-то окончившегося диалога с напускной доброжелательностью подхалимно пожелал: – Хорошего вам дня!

– Спасибо, и вам… – протянула падкая на лесть Виолетта и скрылась за углом.

Энвидий ступил в обитель сисадмина, где он еще весь предстоявший напряженный месяц (до выхода его начальника) должен был оставаться полновластным распорядителем, и облегченно вздохнул. Не сдать Ткаченко его побудила не столько мужская солидарность, сколько отсутствие даже самого что ни на есть мизерного желания принимать участие и в последующем с большой долей вероятности становиться заложником закулисных подлых игр начальства, правила которых ему были хорошо известны. Именно данными правилами, а не служебным романом обуславливались загадочное поведение прятавшегося в подсобке Артема Николаевича и их с Виолеттой Викторовной обоюдные расспросы друг про друга.

Если заходить издалека, все дело заключалось в том, что на «РандомЭксе» активно процветали и поощрялись свыше культура повального лизоблюдства перед генеральным директором и культ всеобщего доносительства друг на друга сотрудников и подразделений. Для удовлетворения двух данных взаимодополняющих целей, на стойке секретаря, которая располагалась на четвертом этаже как раз за углом коридора, откуда выглядывала Виолетта, размещались две красные папки с государственным гербом: в одну в конце каждой рабочей недели руководителям отделов надлежало класть отчет о проделанной их подразделениями за недельный период работе, а в другую, только уже в начале каждой рабочей недели, они обязаны были положить список накопившихся за минувшую пятидневку замечаний к своим подчиненным, а также, при наличии таковых, к работе и работникам других подразделений.

С первой папкой, то есть с отчетами о продуктивности, у менеджеров среднего звена «РандомЭкса» особенных проблем никогда не возникало: каждый руководитель стремился приписать своему отделу как можно больше заслуг и трудовых подвигов, выставив именно своих подчиненных наиболее ценными для предприятия кадрами. По причине того, что эти отчеты принимались генеральным директором и его замами на веру, а содержавшийся в них перечень достижений, за редкими исключениями, почти никогда не проверялся на предмет соответствия действительности, главы подразделений не гнушались откровенной ложью и частенько значительно приукрашивали реальное положение дел, задирая показатели своей результативности до неприлично высоких значений. Основной целью этого соревнования, как уже можно было догадаться, являлось не максимально полное, честное и достоверное отражение на бумаге принесенной подразделением за неделю пользы, а изложение в отчете именно тех результатов и именно тех выводов, которые хотели видеть перед собой директор и его заместители. В острой конкурентной борьбе за наиболее точное попадание в цель, в погоне за тем, чтобы сильнее всего угодить топ-менеджменту, начальники отделов пускали в ход все доступные им средства и методы, включая заискивание, пресмыкание и разведку. При этом в ущерб развитию, по сути, всего бизнеса среди них культивировалось холуйство и в зародыше подавлялись любые самые искренние потуги к реальному (а не к фиктивному и фигурировавшему только в лживых отчетах) повышению коэффициентов эффективности, ведь премии мидл-менеджерам начислялись не за их инициативность и объективность, а за предельно точное соответствие их еженедельных опусов ожиданиям высшего руководства.

Со второй же папкой, которая выступала оригинальным корпоративным аналогом одновременно и ящика для доносов, и жалобной книги, дела обстояли намного сложнее и запутаннее. Если критика работы других отделов в кляузном документе была, по замыслу, факультативной единицей, то бишь находила свое текстуальное в нем воплощение только при наличии хотя бы формальных поводов придраться к чужому труду и, что более важно, при наличии у управленцев среднего уровня желания подставлять своих коллег (а желание это им было непременно присуще, о чем будет рассказано далее), то вот замечаний к своим подчиненным у руководителя подразделения не быть не могло по определению. Считалось, что отсутствие таковых означает некачественный менеджмент и плохо осуществляемый со стороны начальства контроль за деятельностью персонала в подчинении, а следовательно, и непригодность человека к занятию руководящего поста. Вследствие этого предубеждения здравомыслящие начальники отделов должны были постоянно искать компромисс со своей командой, выдумывая и приписывая ее членам незначительные недочеты в работе либо же указывая самые несерьезные из реально имевших место. Менее же адекватные начальники отделов, преследуя лишь свою корыстную цель выслужиться перед боссами «РандомЭкса», безжалостно топили собственный кадровый состав, обвиняя его во всех смертных грехах и таким образом подвергая его опасности лишиться не только месячной премии, но и работы. Хотя опция с высказыванием претензий в адрес противоборствующих структурных единиц и не была обязательной, на деле она переводилась в разряд добровольно-принудительных за счет того обстоятельства, что между всей заводской номенклатурой велась ожесточенная внутрипартийная борьба за власть и близость к «генсеку»: каждый из руководителей хотел выбить себе наилучшее место под солнцем или, выражаясь точнее, играть роль правой руки если не самого гендира, то по крайней мере одного из его замов. С этой возвышенной целью ябедники еженедельно строчили друг на друга простыни текста (хуже даже, чем настоящий и предыдущие несколько абзацев этой главы), где всячески пытались очернить конкурента. Заполучение таким бесхитростным способом благосклонности гендиректора или его зама не только открывало перед стукачом новые возможности, почти вплотную пододвигая его к разворовывавшейся коллективными усилиями всего завода кормушке, но и в перспективе проталкивало подлеца вверх по служебной лестнице, делая его безоговорочным фаворитом на занятие должности замгендиректора в случае освобождения соответствующей вакансии.

Тогда как к первой папке заведующие отделами подходили не таясь и не стесняясь, подать челобитную посредством второй папки каждый из них по возможности старался так, чтобы в процессе не быть замеченным представителями «конкурирующих фирм». Так как листы замечаний хранились во второй папке лишь непродолжительный отрезок времени до того, как быть зарегистрированными и переданными секретарем на рассмотрение высшего руководства, у начальников подразделений обычно было буквально несколько минут на то, чтобы подойти к стойке ресепшен и просмотреть содержание чужой жалобы. В связи с этим случайное столкновение с соперником или успешно осуществленный предусмотрительным противником план «Перехват» на тернистом пути к столику администратора предоставляли такое неоспоримое преимущество в негласной крысиной войне льстецов, лакеев и стукачей, как осведомленность о планах и намерениях врага по опорочиванию чужого подразделения. Предупрежденные, а значит, вооруженные главари отделов получали возможность заранее разработать линию защиты и в случае необходимости озвучить заготовленные оправдания.

И даже невзирая на то, что все рандомэксовские управленцы средней руки прекрасно знали, что в первый рабочий день недели всем им в обязательном порядке положено было являться на четвертый этаж, чтобы класть во вторую папку накатанные друг на друга и на своих подчиненных телеги, они упорно продолжали делать вид, что не питают друг к другу какой-либо взаимной неприязни, в день икс фальшиво улыбаясь в лицо своим спарринг-партнерам по вербальному боксу и при помощи схем различной степени изобретательности пытаясь скрытно добраться до ресепшена, чтобы незаметно подложить документ в папочку.

Вот и в этот понедельник одну из подобных схем пытался реализовать прятавшийся в подсобном помещении Артем Николаевич Ткаченко. Мешала ему в этом осмотрительно занявшая более выгодную тактическую позицию за углом коридора Виолетта Викторовна.

С мыслью о том, что, по-хорошему, надо было бы сходить предупредить Ткаченко о поджидавшей его за углом опасности, Сапог снял кожанку и запустил рабочий компьютер. Как обычно проверив работоспособность всех основных систем, он принялся обеспечивать стабильное функционирование ИТ-инфраструктуры, что в большинстве случаев означало просиживание перед экраном монитора и занятие в рабочее время посторонними делами: чтением статей в интернете, просмотром фильмов, прослушиванием музыки или же игрой по сети с начальником во всевозможные пошаговые стратегии, фанатами которых они оба являлись. Справедливости ради стоит отметить, что последний вариант времяпровождения использовался бездельниками только в особо скучные дни, когда категорически ничего не хотело происходить: ничего не желало ломаться, никому не надо было заменить картридж в принтере, не к кому было прийти проверить резко начавший тормозить компьютер и т. п.

Сапожников открыл верхний ящик своего стола и с нетерпением взглянул на ключ от заветной кладовки. Приступать к операции он решил после совещания, поскольку боялся не успеть уложиться в остававшийся до него полуторачасовой промежуток. Дома его в этот момент ждал Родион, готовый по первому же сигналу выехать с квадрокоптером на дело. Надеясь смыться с совещания по окончании переговоров и без промедления отправиться к кладовке, он взял ключ и положил его в карман, где уже лежал запасенный для кражи пакет.

Вместо того чтобы по привычке бесцельно промотать мучительно долгие полтора часа за бестолковыми развлечениями, Сапог нацелился на извлечение из них максимальной пользы и стал поспешно соображать, где бы еще на заводе он мог достать немного «железа». Снедаемого жадностью фраерка не покидала навязчивая мысль, что денег, вырученных от продажи похищенного из кладовки, не хватит для покупки даже половины необходимого для майнинг-фермы оборудования, а оттого остерегавшийся такого расклада вор посчитал, что будет нелишним перестраховаться и подстыбрить комплектующие откуда-нибудь еще.

После минутного одиночного мозгового штурма Эн нашел решение своей дилеммы. Знаток древнего искусства системного администрирования на предприятии вспомнил, что не так давно они с Ручкиным занимались обновлением морально устаревших компьютеров в одном из вспомогательных цеховых помещений. В помещении этом находились машины, за которыми работали контролеры качества, подавляющую часть своих смен проводившие в цеху и лишь урывками навещавшие данную комнатку, чтобы занести что-то в программу. Для апдейта изжившей себя техники, сисадмином в отдел снабжения была подана заявка на закупку четырех систем с аж 32 гигабайтами оперативной памяти на борту, которая в таком объеме, с учетом выполнявшихся контролерами операций, там объективно не требовалась. На обоснованный вопрос Энвидия, зачем ставить заведомо излишний объем оперативки на обычные офисные компы, его начальником был дан не менее обоснованный ответ, что: а) это не Сапога ума дело; б) решение об этом принимает не помощник сисадмина, а сисадмин; в) оперативная память с таким запасом берется на перспективу; г) пускай будет – лишнее ОЗУ никогда не помешает; д) последние версии Windows более прожорливы и придирчивы к объему установленной в системе оперативки; е) и вообще, ему, как руководителю, виднее. Подпрыгнув на стуле от возбуждения и ликуя от своей находчивости, Маркович схватил со стола отвертку и в ускоренном темпе зашуровал ногами к пристанищу контролеров ОТК.

«Да в жизни никто не хватится этих нескольких плашек оперативки. Контролерам вообще плевать. Они не заметят абсолютно никаких перемен в части производительности. А сам Ручкин уже небось и не вспомнит вовсе, что он куда заказывал и ставил», – уверял себя в беспоследственности затеянного проныра, спускаясь по ступенькам ко входу в цех.

Преодолев цеховой пролет и добравшись до цели, Сапожников приоткрыл дверь в помещение и, исподтишка окинув его осторожным взглядом сквозь образовавшуюся щель, с радостью для себя обнаружил, что внутри никого не было, – все контролеры, как всегда, были заняты безостановочными перебежками между производственными линиями в цехе. Захлопнув за собой дверь, он быстро осмотрелся на месте будущего преступления и начал поочередно откручивать отверткой винты боковых крышек корпусов всех четырех машин. Заглянув вовнутрь компьютеров, Энвидий с удивлением выявил, что во всех из них стояло только по 16 гигабайт оперативной памяти из положенных 32, а остававшиеся два слота на материнских платах, которые должны были быть заняты планками с остальной половиной, по таинственным причинам пустовали, хотя он своими глазами видел все 16 закупленных на деньги организации по ручкинской заявке новехоньких модулей по 8 гигабайт каждый.

Впрочем, таинственными причины пропажи оставались ровно до того момента, как Сапог освежил в памяти, кто именно из них двоих собирал эти четыре компьютера. «Ай да Ручкин, ай да сисадмин!» – мысленно улыбнулся помощник удалого «ай да сисадмина», придя к выводу, что глупо было бы надеяться, что на «РандомЭксе», где не воровал только ленивый, их небольшое подразделение из двух человек чем-то бы отличалось от остальных.

Недолго поколебавшись, Энвидий принял единогласное соломоново решение, что неблагодарные контролеры, даже не удосужившиеся заметить и по достоинству оценить то, что вместо обещанных 32 гигабайт ОЗУ щедрый сисадмин одарил их всеми 16, отныне и впредь с радостью будут вынуждены довольствоваться и тем, что еще более великодушный помощник сисадмина в наказание за невнимательность оставит их с целыми 8 гигабайтами ОЗУ вместо изначальных 16. «Ну, в конце концов, даже 16 гигабайт это много для офисного писюка, – мотивировал он свой суровый, но справедливый приговор. – И 8 гигов здесь за глаза». Смелость сметливого воришки подкреплялась и тем, что даже в случае разоблачения его деяния руководителем он теперь сам мог шантажировать последнего его собственными нелегальными махинациями. Завершив работу операционной системы и кнопкой выключив блоки питания всех четырех ПК, он взялся за претворение своего мудрого решения в жизнь.

«Разворованное разворовываю», – с печалью подметил Сапожников, вынимая из слота одну из двух воткнутых в материнку дорожек, когда дверь в помещение неожиданно распахнулась. В комнату на всех парах ворвался разъяренный какой-то важной проблемой начальник производства Розенберг Аркадий Леонидович, который был настолько увлечен своей миссией по ее разрешению, что сперва даже не заметил сидевшего под столом Сапога.

– Ну почему со мной всегда так?! Только высунешь голову из канавы – жизнь тут же кидает тебе порцию дерьма в лицо! – посмотрев на потолок, риторически воскликнул взбудораженный своим несчастьем начальник производства, которого всегда безошибочно можно было опознать издалека по его некультурной привычке постоянно шмыгать носом.

– И вам доброе утро, Аркадий Леонидович, – откликнулся из-под стола Энвидий.

– Ой. Здравствуйте. А я вас и не заметил даже, – поздоровался Розенберг, трижды (по-видимому, вместо письменных знаков препинания) хлюпнув носом, и сразу перешел к более всего интересовавшему его вопросу: – А вы не встречали Домбровского, случайно?

– Только с утра. В автобусе вместе ехали, – отрапортовал Сапожников, которому уже начинало надоедать взаимное разнюхивание руководителей отделов друг про друга.

– Вот вечно его не найдешь, когда он нужен! – сокрушался Аркадий Леонидович. – А, кстати, чем это вы таким заняты? – с подозрением пришмыгнув, осведомился он.

– Оптимизация производства. Перераспределение производственных мощностей, – коротко пояснил суть своей деятельности жулик, которого на секунду посетил страх, что бдительный начальник производства может сдать его, к примеру, тому же Домбровскому.

– Понимаю, понимаю, – якобы со знанием дела проникся инициативой Розенберг. – А эти запчасти, которые достаете, потом кому-нибудь другому поставите? Может быть, как раз к нам в кабинет тогда? А то у нас так компьютеры тормозят в последнее время…

– А кому поставить – еще посмотрим. Не мне решать, – ответил Сапог, тотчас же успокоившись после того, как наивный собеседник поверил в его версию про оптимизацию.

– А контролерам-то мало не будет? А то вы их сейчас обездолите, – обеспокоился Аркадий Леонидович судьбой подчиненных разыскивавшегося им Бориса Анатольевича.

– Да не будет, не беспокойтесь. Все просчитано, – успокоил Розенберга Энвидий. – Как говорил в свое время один мудрейший человек, 640 килобайт должно хватить всем!

– Эх, совсем как в старые добрые времена! Да, Тимофей? – загадочно ухмыльнулся начальник производства и затем покинул помещение, дважды хлюпнув носом на прощание.

«Какой еще на хрен Тимофей?» – думал Ванадий, провожая взором взбалмошного чудака, побежавшего дальше шерстить предприятие в поиске начальника службы качества.

Покончив с извлечением всех четырех плашек оперативной памяти, Сапог поставил на место боковые крышки корпусов и заново включил все компьютеры. Положив в пакет без спроса позаимствованную из комнатки контролеров оперативную память, он уверенно поскакал к своему кабинету, где ему предстояло томительное ожидание начала совещания.

Глава 6

Carpe diem or die tryin'

Erit sicut cadaver.

  • Здесь типа демократия, на самом деле царство!
  • Я так люблю свою страну…
  • И ненавижу государство, государство, государство!
  • Я ненавижу государство, государство, государство!

Так почему же Энвидий пошел на такое преступление, как обворовывание своего работодателя? Он мог предложить миллион причин, и все лживые. А правда в том, что он ничем не отличался от так ненавидимых и презираемых им рандомэксовских казнокрадов, без каких-либо реальных на то оснований оправдывавших свое противоправное поведение тяжелой жизненной ситуацией или не менее тяжелой экономической обстановкой в стране. Но он должен был вскоре исправиться. Он дал себе обещание, что больше ничего подобного не повторится, – отныне он выбирает законопослушную жизнь. Он уже знал, как это будет.

При всем при том запланированная им операция нисколько не мешала ему занимать позицию непримиримого борца с воровством и коррупцией. Именно их Сапожников считал главным бичом российского государства, но в отношении себя самого, в целях разрешения когнитивного диссонанса, он благородно решил сделать исключение всего-то на один день. «Подумаешь, украду разок с завода то, что этому заводу давным-давно и не нужно вовсе. Ну и пускай даже на какие-то там смешные несколько сотен тысяч рублей – вон, эти-то наверху, приближенные к директору, так вообще миллионами в месяц воруют, и ничего! – оправдывал намеченное злодеяние авантюрист. – Ну а про государственных чиновников я вообще молчу! Им всем, значит, почему-то можно ежедневно вагонами тащить все, что под руку попадается, а мне всего один-единственный раз в жизни уже нельзя какие-то говенные железки компьютерные прикарманить. Чем я хуже-то, в конце концов? Это они меня хуже». Закрыв глаза на собственную противоречивую политику двойных стандартов, Энвидий со спокойной совестью отбросил в тот день всякие сомнения в праведности своих умышлений.

Сапог задумчиво сидел на офисном кресле в своем кабинете, неподвижным взглядом уставившись в одну точку перед собой. Точкой этой была противоположная стена комнаты, впритирку к которой ввысь вздымались зажатые с внешних сторон шкафами и отделенные друг от друга комодом две вертикальные башни из пустых пивных банок, водруженных в один ряд одна на другую. Поставщиком стройматериалов и непосредственным создателем данного архитектурного ансамбля являлся начальник Сапожникова, причем изготовление стройматериала путем употребления внутрь его содержимого осуществлялось сисадмином прямо в рабочее время. Почти каждый день Ручкин приносил с собой на каторжную работу баночку темного нефильтрованного, которую лениво попивал в течение рабочего дня. Весь год самые красивые образцы банок копились и аккуратно складывались в один из шкафов. Под Новый год, в качестве незаурядной авторской альтернативы скучному, тривиальному и затасканному обычаю наряжать рождественскую елку, башни разбирались и (как символ ушедшего года) выкидывались, а из шкафа с особой гордостью доставался накопленный за год свежий стройматериал, из которого по тому же архитектурному проекту возводились новые столпы. Ручкинские башни-близнецы были единственным украшением заваленного всяческого рода компьютерным хламом, оборудованием и проводами кабинета сисадмина.

Об употреблении сисадмином на рабочем месте спиртных напитков было известно всему трудовому коллективу «РандомЭкса», и даже грозная Виолетта Викторовна не могла с этим ничего поделать – что уж говорить про охранников, которым было велено оставлять без внимания беззазорно проносившийся Андреем Руслановичем на территорию алкоголь. Объяснялась такая ситуация весьма просто и прозаично: Ручкин занял свою должность не благодаря исключительным умениям и таланту или обширным знаниям и опыту, а потому, что был продвинут на нее одним из директорских заместителей, который по совершенно случайному совпадению приходился сисадмину шурином. Ввиду близкого свойства шурин оказывал своему зятьку всю необходимую протекцию, в том числе и в тех вопросах, когда ради одного только блатного свойственничка надо было сделать исключение из правил. И хоть «РандомЭкс» был рассадником в первую очередь прихвостней и стукачей-доносчиков, обыденные для отечественной практики блат, кумовство и непотизм там никто не отменял.

В противовес творившемуся в кабинете системного администратора чудовищному беспорядку, рабочее место Энвидия представляло собой островок перфекционизма посреди моря хаоса. Окруженный, но не сломленный бардаком рабочий стол его был в целом похож на его же домашний стол: точно так же ровным рядом разложены были флешки; мониторы, системный блок, клавиатура, коврик для мыши, колонки, стационарный телефон и поддоны для бумаги сохраняли по отношению к краям друг друга строго прямой угол в 90 градусов; все нужные ему для работы инструменты располагались в своих четко обозначенных зонах; поверхность стола несколько раз в день тщательно протиралась от пыли тряпочкой, никогда не захламлялась лишними вещами, а посему своей минималистичностью и аскетичностью составляла пронзительный контраст пестревшей многообразием окружающей обстановке.

Тем не менее в тот редчайший раз неизменно свободная от посторонних предметов поверхность стола вот уже как непростительные полчаса была занята пакетом с добычей из обокраденной комнатки контролеров ОТК. Эн понимал, что для того, чтобы без задержки проследовать из совещательной комнаты в кладовку, ему теперь необходимо было заранее отнести в последнюю пакет с оперативной памятью, дабы не возвращаться за ним в кабинет и не терять драгоценные минуты. Кроме того, в его собственной человеческой оперативной памяти (которую, к большому сожалению, в отличие от компьютерной, украсть и продать не представлялось возможным) ярким постыдным пламенем все еще горела допущенная им за день до того у «РандомМузТорга» фатальная оплошность, когда он забыл удостовериться в отсутствии поблизости камер видеонаблюдения перед тем, как скрутить колпачки с колес шиловского автомобиля. По этой причине, невзирая на то, что Сапог и так знал, что на пути от кладовки до крыши не было камер, которые могли бы заснять его воровство, он все равно намеревался еще раз пройтись по своему криминальному маршруту, чтобы точно убедиться в том, что никому из службы безопасности не вздумалось их за последнее время установить.

Ментально выплыв из все сильнее затягивавшего его водоворота тревожных мыслей, как будто загипнотизированный непередаваемым великолепием пивных банок Сапожников наконец смог отвести глаза, чтобы посмотреть время на экране монитора. Часы показывали девять часов утра. Поняв, что дальше медлить и бездействовать уже нельзя, он в последний раз взглянул на продукт ручкинской зодческой мысли. «Кыштымградские башни-близнецы – последний оплот разумизма», – напоследок подумал Сапог и выпорхнул из кабинета, не забыв прихватить пакет с первоначальной покражей, которая, «выступая на разогреве», должна была предварять собой по-настоящему крупное и дерзкое ограбление предприятия.

Энвидий поднялся на пятый этаж, где находилась кладовка, и отворил ее лежавшим в кармане ключом. Потянув на себя массивную металлическую дверь, он, не входя внутрь, положил пакет за порог и тут же снова закрыл помещение на ключ. Оставаться в кладовке прямо сейчас с тем, чтобы отобрать комплектующие к хищению, было бы нерационально и опасно: перед важным совещанием повсюду суетливо слонялись зоркие стукачи, которые в темном, плохо освещенном коридоре могли заметить лившийся из-под двери кладовки свет и из любопытства заглянуть на огонек. Такого развития событий Сапог желал меньше всего, отчего и принял решение действовать под шумок совещания. Пройдя по коридору от входа в кладовку до выхода на крышу, он уверился в отсутствии на его преступной дороге камер и двинулся в противоположный конец холла, оканчивавшийся большим конференц-залом, где проходили совещания, и где Эн должен был настроить оборудование для переговоров.

Войдя в совещательную комнату, Сапожников, к своему неудовольствию, застал там секретаря «РандомЭкса» и незаменимую правую руку гендиректора – Марию Витальевну Трещеткину. Самая большая трудность в общении с Марией Витальевной заключалась в ее чрезвычайной разговорчивости, из-за чего отвязаться от нее порой бывало очень непросто. По глупости или храбрости ввязавшись в диалог с ней, соответственно глупец или храбрец обрекал себя на то, чтобы стать жертвой ее непомерной болтливости. Закончить общение с Трещеткиной, не оскорбив ее при этом своим категорическим отказом продолжать беседу со ссылкой на необходимость бежать по делам или по какой-либо другой весомой причине, было априори невозможно – поступивший таким образом наглец, восвояси удаляясь прочь от оставленной в гордом одиночестве уязвленной администраторши, еще долго испытывал на себе ее сверлящий презрительный взор, параллельно подвергая себя как минимум двум разным бранным проклятиям и заочно принимая в свой адрес нашептываемые Машей под нос неодобрительные высказывания, содержание которых почерпывалось из собиравшихся ею со всего завода сплетен различной степени лживости. В связи с этим обходить Марию Витальевну стороной и встревать в разговор с ней только в случае крайней необходимости старались даже руководители подразделений, ко всему прочему отлично осведомленные об особом положении Маши в кулуарной структуре организации, которого та добилась за счет своей выгодной должности, позволявшей ей не только иметь непосредственный доступ к обеим папкам, но и быть в курсе обо всех слухах, домыслах и настроениях среди персонала. Так как Мари всегда в точности доводила их до сведения высшего руководства, она прочно заслужила в коллективе репутацию верного цепного пса гендиректора и его заместителей.

– Энвидий Маркович, ну надо же – никак пришли аппаратуру настраивать! А что, пораньше это сделать нельзя было? Время уже пять минут десятого! А если сейчас что-то не получится подготовить, и у вас не хватит времени все настроить? А если, не дай бог, что-то сломалось? – сразу же с претензии вместо приветствия начала свою возмущенную речь Мария Витальевна, которая была занята размещением на столе бутылок с водой.

– Был занят другими неотложными делами, – слукавил помощник сисадмина, – не получилось пораньше. Да и нечему тут ломаться. Тут делов-то на пять минут.

– Да что-о-о вы говорите! Надо же, какая самоуверенность! Ну сейчас посмотрим, как оперативно вы со всем справитесь! – не переставала изливать свою желчь Трещеткина. – Только вот не надо тогда просить вам помочь и потом бегать распинаться передо мной: «Мария Витальевна, подскажите: а как сделать это? Мария Витальевна, а как сделать то?»

– Да я и не собирался даже, тем более чем вы мне…

– Не собирался он, – пренебрежительно фыркнула секретарша. – Ну конечно! Все вы так сначала говорите, а потом как припрет – сразу ко мне за помощью первым делом!

Сапог молча, чтобы не провоцировать собеседницу на продолжение гневной тирады, сел за стол и занялся необходимыми приготовлениями. Неугомонной Трещеткиной, однако, никакие внешние раздражители для возобновления речевой деятельности и не требовались:

– А я, к вашему сведению, и связь настраивать умею тоже. Не надо думать, что раз я обычный секретарь, то в технических вопросах слабо подкована. То, чем вы сейчас будете заниматься, я миллион раз самостоятельно делала, когда вы еще здесь не работали даже.

– Да а я разве говорю что-то. Я имел в виду, что с этим и ребенок справится. В этом ничего сложного нет, Мария Витальевна.

– Ну, ребенок не ребенок, а тем не менее каждый же раз у вас с Ручкиным какие-то проблемы возникают постоянно! Вот как-то раз он, помнится, сидел на совещании и…

На этих словах Энвидий, дабы не травмировать свою и без того хрупкую психику и сохранить нервные клетки, отключил сознание и полностью сосредоточился на выполнении стоявшей перед ним задачи. Завершив через пять минут настройку и проверив исправность функционирования программного обеспечения, он вновь пришел в себя и, ничуть тому не изумившись, осознал, что все это время Маша безостановочно и самозабвенно продолжала рассказывать поучительную историю и до сих пор так и не окончила свой рассказ. Когда он опять стал внимать ее словам, Трещеткина, которую, судя по всему, нисколько не смущало то обстоятельство, что ее совершенно не слушают, а сама она, таким образом, последнюю пятиминутку ведет напрасный монолог, была в лучшем случае на середине повествования:

– …Вот так премии его и лишили в том месяце. А я еще говорю тогда Виолетте…

– Ладно, Мария Витальевна, пойду я. Мне еще кое-что срочное перед совещанием надо бы сделать, – прервав увлекательное изложение, решил под надуманным предлогом слиться Маркович, поняв, что только так он сможет избавиться от назойливой секретарши.

– Ну конечно – все в последний момент! Вот знаете же ведь, какой сегодня день! Неужели не могли заблаговременно подготовиться? Почему у вас в последние минуты все?

Сапожников поднялся со стула и, не обращая внимания на задаваемые ему вопросы, с равнодушием потянулся к избавительному выходу из невыносимо душного помещения.

– Если вам времени так остро не хватает, то приезжайте за час до начала рабочего дня на такси, в конце концов! Вы все-таки на самом крупном заводе в городе работаете! – не прекращала душить бедного помощника сисадмина правая рука генерального директора.

Никак не отреагировав и на это замечание, Сапог вышел из переговорной и, плотно закрыв за собой прозрачную офисную дверь, затопал по коридору к лестнице. Сквозь стекло оставшейся позади двери конференц-зала он даже спиной мог чувствовать тяжелый взгляд энергетической вампирши, которая беспрестанно провожала глазами и мысленно унижала улизнувшую от нее жертву вплоть до тех пор, пока та не скрылась из виду, завернув за угол.

Переждав остававшиеся до начала совещания пятнадцать минут у себя в кабинете, Энвидий подоспел ровно к 09:30 и занял положенное ему место за компьютером в углу зала. Когда он зашел в совещательную комнату, большинство начальников подразделений и все директорские замы уже сидели по своим местам, нервно дожидаясь прихода «capofamiglia». Еще раз проверив работоспособность оборудования и ПО, Эн достал телефон и отправил Родиону сообщение, чтобы он выезжал на дело и ждал его в условленном месте, в качестве которого подельниками была выбрана уединенная опушка на краю города, находившаяся в приблизительно полукилометре по прямой от «РандомЭкса». С появлением за столом всех глав отделов, в конференц-зал с пятиминутным опозданием вошел и генеральный директор:

– Коллеги, всем доброе утро.

Все представители более низких ступеней мафиозной иерархии, включая и Энвидия, покорно вскочили со стульев и поприветствовали своего дона, подобно тому как школьники встают из-за парт и приветствуют учителя, входящего в класс после звонка на урок. Гендир важной поступью проследовал до своего почетного места во главе стола и, усевшись вместе с остальными членами мафиозной семьи, торжественно инициировал начало переговоров:

– Итак, коллеги. Чтобы не затягивать с муторной вступительной частью, пожалуй, сразу перейду к сути. Почти никому из вас я об этом предварительно не рассказывал, только единицы из вас заранее предупреждены. Соответственно, для большинства из вас то, что я сейчас скажу, прозвучит по меньшей мере неожиданно. Скорее всего, для большинства из вас это будет полнейшим сюрпризом. Но, коллеги, сразу попрошу вас отнестись к этому с пониманием. Я вынашивал эту грандиозную идею на протяжении долгих месяцев, в течение которых я не спал по ночам: тщательно все обдумывал, взвешивал все за и против, обсуждал все нюансы со специалистами. Так что рекомендую сразу придержать какие-либо сомнения и опасения – все детально просчитано и выверено до мелочей. Ну, я даже рад, что наконец-то могу озвучить эту новость. Что ж, коллеги! Официально довожу до вашего сведения, что мною принято решение о начале серийного производства на нашем заводе со следующего месяца специальных войсковых экскаваторов для нужд армии в рамках гособоронзаказа.

В зале повисла гробовая тишина. Казалось, что шокированы были даже ближайшие сподвижники директора в лице его заместителей, все из которых должны были находиться в числе заранее оповещенных. В то же время продемонстрировать свое удивление или, не приведи господь, подвергнуть скепсису затею босса они, естественно, боялись и не могли.

– Полностью поддерживаем ваше решение, Денис Марсович, – в один голос хором высказались замы, отработав отрепетированные формальные роли в дешевой постановке.

Собственно, ничего другого сказать они и не могли – глупо было бы обвинять их в отсутствии своего мнения. Пробыв в должности гендиректора вот уже как пятнадцать лет, Денис Марсович за этот срок своими кропотливыми усилиями последовательно создал на предприятии такую систему, при которой в его непосредственное ближайшее окружение, в том числе и на посты замов, попадали исключительно безвольные послушные подпевалы, готовые смириться со своей рабской обязанностью во всем и всегда бездумно поддакивать господину либо заведомо неспособные отстаивать собственную позицию, вступая в споры с начальством. Выстроенная по подобному принципу вертикаль власти, само собой, никак не могла способствовать продвижению наверх по карьерной лестнице талантливых, смелых и волевых кадров, которые были бы в состоянии не только поставить под сомнение те или иные решения руководства, но и открыто заявить о своем несогласии с политикой партии. Причина избрания директором именно такого способа формирования руководящей элиты крылась в беспрерывно прогрессировавшей на протяжении всех пятнадцати лет паранойи, под влиянием которой он, до ужаса боясь потерять свою власть в пользу более достойного кандидата, как огня опасался и не подпускал к себе любых перспективных подчиненных, которые горазды бы были составить ему конкуренцию и могли выглядеть потенциальной его заменой на высшей административной должности в глазах учредителей. Таким образом, незыблемо самый компетентный среди своих подстилок, Денис Марсович целенаправленно обносил себя безропотными лизоблюдами-холуями и преданными стукачами-доносчиками.

Следом за замами тишину нарушила и консильери гендиректора Мария Витальевна, решившая воспользоваться донельзя удачным моментом, чтобы подлизнуть своему барину:

– Ну же, коллеги! Почему не хлопаем? Аплодисменты нашему Денису Марсовичу!

С фальшивыми минами на лицах все собравшиеся в помещении смиренно захлопали в ладоши, отдавая почести гениальности бравого шефа. После оказанного ему почета босс привстал со своего элитного кожаного кресла и со слащавой улыбкой поклонился холопам.

– Подождите, Денис Марсович. А как же мы, ну… – вдруг набравшись храбрости, сквозь затихающие аплодисменты и свое носовое шмыганье подал робкий голос начальник производства Розенберг. – А на базе чего мы будем делать эти военные экскаваторы-то?

– Аркадий Леонидович… Не военные, а специальные войсковые экскаваторы… – опередив ответ гендира, надменно поправила Розенберга въедливая Виолетта Викторовна.

– Да, спасибо большое, Виолетта Викторовна, – поблагодарил руководительницу финансового отдела за необходимую поправочку Денис Марсович и перешел к ответу по существу вопроса: – Аркадий Леонидович, не волнуйтесь. Этот вопрос уже давным-давно решен. Все уже за вас продумано. Делать будем на базе нашей основной модели REX-1138.

Вступать в дальнейшую дискуссию с гендиректором и так уже едва не пересекший своим неуместным нездоровым скептицизмом черту дозволенного начальник производства не осмелился, посчитав такое поведение в данной ситуации непозволительной наглостью.

– Просрали все полимеры… – послышался с противоположного директорскому края стола еле различимый обреченный полушепот руководителя отдела закупок Ткаченко.

– Вы что-то сказали, Артем Николаевич? – строгим тоном переспросил директор.

– Я, Денис Марсович, хотел спросить, что будем делать с материалами и запчастями для новых экскаваторов. Кто нам их поставлять будет? Данный вопрос же тоже уже решен?

– Да и по какой, собственно говоря, технологии производить? – присоединившись к всеобщей потрясенности, тоже задался вопросом явно недоумевавший главный технолог.

– И, раз уж на то пошло, есть ли у нас вообще техническая возможность их собирать на наших линиях и нашем оборудовании? – подкинул в костер недоразумения свой вопрос главный инженер по эксплуатации оборудования, осмелев на фоне коллективного интереса.

– А как это все юридически оформлено будет? Это же все-таки гособоронзаказ. Мы ведь еще даже не подавали никаких заявок на участие в закупках… А если мы не выиграем? – выразила свои обоснованные опасения начальник юридического отдела, дополнительно подлив масла в разбушевавшийся огонь. – Там же совершенно особый порядок участия…

– Да и, насколько я знаю, порядок приемки по качеству совершенно иной. Если мы будем выпускать военные экскаваторы по гособоронзаказу, то… – хотел было внести свой вопрос в общую копилку глава службы качества Домбровский, но был беспардонно прерван разгневанной Виолеттой, которая уже во второй раз вынуждена была указывать коллегам на их ужасающую невнимательность, корректируя звучавшие из их уст грубейшие ошибки:

– Да что же это такое-то?.. Борис Анатольевич, вы вообще нас слушаете?.. Только что же поправила Аркадия Леонидовича, и вы все равно на те же грабли… Повнимательнее, коллеги, это для нас принципиально: экскаваторы не военные, а специальные войсковые…

– Еще раз покорнейше благодарю наш бдительный финансовый отдел, который, в отличие от остальных подразделений, всегда держит ухо востро, – лестным комплиментом вознаградил выслужившуюся подчиненную Денис Марсович, выделив ее из когорты своих крепостных, после чего поспешил успокоить поднявшиеся волнения неграмотной челяди, убедив ту в безосновательности страхов и переживаний: – Коллеги, я прекрасно понимаю ваше беспокойство. К несчастью, таких в какой-то степени, вероятно, поспешных действий требуют от нас обстоятельства. Как вы все хорошо знаете, спрос на наши экскаваторы вот уже который год подряд неуклонно падает. Завод постепенно становится все более и более убыточным. В таких условиях спасти нас могут только государственные заказы. Если бы я не принял это решение, то через пару лет предприятие бы просто-напросто обанкротилось. И не то чтобы я самостоятельно не мог ответить на все озвученные вами вопросы, но мне кажется, что гораздо лучше будет, если вы их зададите напрямую нашим непосредственным заказчикам – представителям военного ведомства. Для чего, собственно, мы и пригласили к нам технического специалиста. Что ж. Приступайте, молодой человек. Выходите на связь.

– А у меня уже все готово, программа запущена, – доложил Сапожников.

– А зачем вы ее запустили раньше времени, когда вас об этом никто не просил? – с плохо скрываемым раздражением в голосе поинтересовалась злопамятная Трещеткина.

– Ничего страшного, Мария Витальевна, – не дал помощнику сисадмина ответить и ляпнуть лишнего генеральный директор. – Сейчас я тогда дам той стороне знать, что мы готовы начать переговоры. Они сами должны связаться с нами, у них есть наши контакты.

Начался нудный переговорный процесс. Как назло, связь с самого его начала пошла сбоить, из-за чего Виолетта Викторовна не преминула бросить на Сапога сердитый взгляд, как будто желая обвинить его в нестабильном интернет-соединении и заставить немедленно принять меры. О том упрямом факте, что действенных мер, которые он мог бы принять со своей стороны для улучшения качества связи, попросту не существовало, она, разумеется, догадываться не смела. Знала об этом, но не подавала виду и, стремясь публично подставить обидчика, поддерживала Виолетту в ее невербальном порицании нерадивого технического спеца также и мстительная Маша, демонстративно и нарочито громко цокавшая языком или тяжко вздыхавшая всякий раз, когда происходили даже незначительные заминки и перебои.

Вслушиваться в содержание разговора, а тем более пытаться его осмыслить, чтобы дать свою оценку происходящему, Энвидий не имел ни малейшего желания. Ум его всецело занимало скорейшее воплощение в жизнь задуманной операции. В нетерпеливом ожидании ее старта Рязанов, вскоре после сигнала друга прибывший на машине к точке вылета дрона и теперь простаивавший без дела на глухой опушке, посредством мессенджера неустанно терроризировал сообщника поторапливающими сообщениями в духе: «Ну че там?», «Йеп, долго еще?», «Йеп, дура, ну че так долго?» и «Давай скорее, йеп». Сапогу же не оставалось ничего иного, как отбиваться лукавыми утверждениями, что совещание вот-вот закончится.

По прошествии примерно сорока минут от начала конференции порядком заскучал и сам Сапожников. В надежде найти себе хоть какое-то толковое занятие помимо ответов на однообразные подгоняющие «пинки» Родиона, которые тот отсылал с периодичностью где-то раз в пять минут, он огляделся вокруг себя. Придирчивый взор его тотчас привлекли нестерпимо, с его перфекционистской точки зрения, пыльные поверхности стола и экрана монитора, за которыми он сидел. Теряясь в догадках относительно того, каким образом он мог не заметить сие вопиющее обстоятельство ранее, щепетильный педант принял для себя однозначное и бесповоротное решение, что дальше так продолжаться ни в коем случае не могло, – он срочно должен был найти способ протереть от пыли временное рабочее место.

Превозмогая моментально захлестнувшую его волну отвращения, Эн прижмурился и развернул голову назад в сторону самой ближней стены позади него. К стене той прилегал небольшого размера столик, на котором, кроме резервного микрофона (который Ручкин в силу своей лени никогда не утруждался отключать от звукового тракта за ненадобностью), лежало и искомое им средство спасения – измятая тряпочка из микрофибры. Решившийся во что бы то ни стало удовлетворить свою навязчивую идею по протирке пыли, шизофреник уже готов был тихонечко подъехать на офисном кресле к столику, но был некстати отвлечен еще одним присланным соучастником сообщением в мессенджере. На этот раз голосовым.

«Да заколебал ты меня уже. Что тебе надо-то все, – рассерженно подумал Энвидий. – Еще и голосовые мне шлет, придурок. Знает же ведь, что я на совещании сижу». Включив голосовое сообщение и прислонив телефон к уху, он тихой сапой откатился на стуле назад к столику с микрофоном. В голосовом сообщении, которое не содержало в себе ни толики сколь-нибудь важной информации, Радик описывал приятелю свой трудный путь по узкой проселочной дороге до опушки и в который раз сетовал на затяжную видеобеседу. На фразе: «Ща гляну, йеп, скок ты там сидишь уже» радиковское аудиосообщение внезапно затихло. Подумав, что бесполезнейшее за всю его жизнь голосовое подошло к закономерному концу, Сапог убрал телефон от уха и, не блокируя его, положил на столик, чтобы освободить кисть и обеими руками расправить скомканную тряпку, исследовав ту на степень загрязненности и, соответственно, пригодность к использованию в качестве средства для протирки от пыли.

Лишь когда перфекционист взял в руки тряпочку, он краем глаза разглядел на вновь загоревшемся экране все еще продолжавший свое движение вправо бегунок, с запозданием поняв, что голосовое сообщение Рязанова вовсе и не думало заканчиваться, а всего-навсего взяло кратковременную паузу для того, чтобы его диктор выполнил точную калькуляцию продолжительности переговоров по состоянию на тот момент времени. Более не имевший перед собой физического препятствия, датчик приближения устройства послушливо отдал приложению команду перевести режим воспроизведения аудиосообщения с проигрывания через разговорный динамик на проигрывание через динамики основные полифонические, которые по случайному и не совсем удачному стечению обстоятельств оказались настроены на максимальный уровень громкости. Оказавшись аккурат под никогда не выключавшимся резервным микрофоном, незаблокированный телефон после недолгого затишья снова стал озвучивать голосовое Радика, но уже не только одному Сапогу на ушко, а во всеуслышание.

Послышавшееся из телефонных динамиков звонкое распевное: «Йе-е-е-е-е-е-п!», тут же захваченное микрофоном и отправленное им в звуковой канал конференции, раскатисто прогремело из колонок на том конце связи, на полуслове перебив чью-то важную реплику. Воспроизведенное на другом конце провода рязановское фирменное выражение оказалось настолько громким, что несшая его из колонок звуковая волна была уловлена микрофонами с той стороны и в виде аудиосигнала передана с некоторой задержкой обратно на сторону «РандомЭкса». Гулким эхом прозвучавший теперь уже из рандомэксовских аудиоколонок, клич возмущения повторно облетел совещательную комнату и, несколько раз отразившись от разных ее углов и поверхностей, растворился в воцарившейся напряженной атмосфере.

В видеоконференции застыла неловкая пауза. Лица переговорщиков по обе стороны экрана выражали растерянность и замешательство. Сотовый аппарат Сапога тем временем снова стал транслировать в конференцию отчетливый голос: «Йе-е-еп, дура, уж о́лмост час сидишь там! Камо́н, гони оттуда ссаными тряпками всех, скок можно уже». Рандомэксовцы, локализовавшие источник звука, в едином порыве непонимающе уставились на Энвидия, который, постигнув причину произошедшего по его вине эксцесса, только к этому моменту смог справиться со своим страшным позором и определиться с тем, какие действия теперь требовалось осуществить для ликвидации последствий возникшей чрезвычайной ситуации.

Наглядно продемонстрировав собравшимся в конференц-зале управленцам действие эффекта обратной связи, пристыженный перфекционист, выронив из рук тряпочку, кинулся к смартфону и заблокировал его, остановив тем самым воспроизведение аудиосообщения и не дав Радику последующими его комментариями еще более усугубить и так плачевное для Сапога положение. Оценив выражения лиц окружавших его людей и обработав результаты эксперимента, недоученный и недоученый пришел к неутешительному для науки выводу, что положительный фидбэк акустический далеко не всегда влечет за собой положительный фидбэк социальный. От стыда залившись краской и не выдержав гнета обращенных к нему отовсюду порицательных взглядов, Сапожников опустил глаза в пол и виновато вымолвил:

– Прошу прощения…

– Коллеги, приносим извинения за данный инцидент, – обратившись к заказчикам, снял повисшее в воздухе напряжение директор, искоса одарив провинившегося помощника сисадмина укоризненным взором. – У нас тут возникли маленькие технические неполадки. Так что вы говорили про срок выполнения первого вашего заказа? Мы вас не расслышали…

Через силу проглотив ком в горле, Энвидий с подавленным видом спрятал смартфон, с недовольством отключил от канала звукопередачи резервный микрофон, с раздражением поднял с пола тряпочку и тихонько возвратился на офисном кресле за компьютерный стол. «Ну Ручкин, ну сволочь! Это ж надо меня так подставить было! – первым делом поспешил найти виновного и переложить вину за свой собственный косяк Сапог, начав с избыточным усилием остервенело протирать экран монитора, словно пытаясь отомстить тому за что-то. – Господи, ну неужели так сложно было запасной микрофон отключить? Это же насколько ленивой скотиной надо быть, чтоб в падлу было тупо провод из гнезда выдернуть! Это надо додуматься было его включенным назад поставить – он же все подряд стоял улавливал!»

Покончив с протиркой монитора и обвинением своего нетрудолюбивого начальника, Сапожников перешел к протирке стола и обвинению своего нетерпеливого подельника: «И этот еще долбанутый тоже. Ну вот сказано же тебе, дураку, что человек на совещании занят. Какого хрена ты свои сообщения каждые пять минут строчишь и голосовые записываешь?» На этой мысли, от злости с чрезмерным нажатием вдавив микрофибру в поверхность стола, белый и пушистый резко одернулся, догадавшись, что он, пребывая в собственных мыслях, своим чудаковатым поведением мог непреднамеренно привлечь к себе ненужное внимание.

Выместив досаду на ни в чем не повинных предметах, Маркович отложил в сторону тряпку и пугливо приподнял глаза с целью проверки своей теории. Выдвинутая им гипотеза в одночасье подтвердилась, когда он немедля поймал на себе пристальные взгляды Марии Витальевны и Виолетты Викторовны. Несмотря на то, что после казуса с аудиосообщением переговоры успешно возобновились, а большинство участников конференции уже успели позабыть анекдотичное происшествие, секретарь и заведующая финансами «РандомЭкса» настойчиво продолжали упрекающе сверлить главного героя анекдота свирепыми взорами.

«Ну и хрен ли вы на меня пялитесь, две дуры? – про себя полюбопытствовал Сапог, глядя на Машу и Виолу, которые, казалось, готовы были на месте растерзать и с потрохами сожрать несчастного помощника сисадмина. – Вот нет чтобы подбодрить как-то человека в тяжелой ситуации. Да хотя бы просто не заострять внимание. И так ведь понятно, что мне сейчас и без их "поддержки" хреново. Но нет – надо еще больше затопить и окончательно добить своего же коллегу. И ладно бы только со мной такое было, но так ведь каждый друг другу глотку готов перегрызть! Какие у нас люди одинаковые все – злобные и мелочные!»

Взяв себя – тряпку – в руки, а в руки – тряпку, добрый и гигантичный усмехнулся, победоносно отвел надменный взгляд от морально поверженных им противниц и с запалом юнги на корабельной палубе продолжил надраивать и так уже блиставший чистотой стол.

Глава 7

День Космонавтики

Verum est, quod pro salute fit mendacium.

  • There lived a little boy who was misled
  • By another little boy and this is what he said:
  • "Me and you, tonight we're gonna make some cash
  • Robbin' old folks and makin' the dash"

Вот все же ведь работаем на одном предприятии. Объединены одной и той же общей целью. Ну, по крайней мере, в теории (в утопическом идеале) должны быть. Так или иначе, все без исключения сотрудники призваны в рамках своей компетенции, своих должностных обязанностей, своей трудовой функции делать все от них зависящее для развития бизнеса, для принесения ему экономической выгоды в тех или иных видах и формах. Таким образом, делая логический вывод, членам коллектива всякого коммерческого учреждения надлежит функционировать как нераздельный взаимодополняющий механизм, от которого требуется максимально слаженная работа, направленная на достижение одного и того же результата.

Так почему же на нашем заводе все стремятся к ровно противоположному? Почему каждый жаждет не помочь ближнему, не прийти на выручку коллеге в трудную минуту, а наоборот – любым способом ему подгадить, подставить его и очернить, добить лежачего? Почему каждый отдел видит своей целью не совместное с другими отделами плодотворное, мирное и дружное рабочее взаимодействие на общее благо, а, напротив, упивается вечными междоусобицами и мелкими распрями с «конкурирующими фирмами», ведя ожесточенную подковерную борьбу со своими же сослуживцами, постоянно вставляя друг другу палки в колеса и преследуя при этом исключительно свои корыстные цели? Неужели виной тому…

– Большое спасибо за техническое сопровождение. Более не смеем вас задерживать, – с иронией произнес директор освобождавшую Энвидия от обременительной повинности долгожданную фразу, бесстыдно вырвав мудреца из омута бессмысленного мыслеблудия.

– И за юмористическое тоже, – сухо добавила Виолетта Викторовна.

Рандомэксовский менеджмент отозвался сдержанными ехидными смешками.

– Ну ладно, – в ответ заулыбался крестный отец «РандомЭкса», – это, я надеюсь, вам, Виолетта Викторовна, еще вместе предстоит обсудить в рамках отдельного серьезного разговора с привлечением непосредственного руководителя нашего… э-эм…  технического специалиста… И с применением к молодому человеку всех необходимых мер воздействия.

– Непременно, Денис Марсович… Уж в этом можете не сомневаться, – испепеляя провинившегося взглядом, выдала боссу свою гарантию Виолетта Викторовна, решительно настроенная покарать накосячившего на важнейших переговорах помощника сисадмина.

Так и не успев дать ответ на собственные риторические вопросы, великий мыслитель ошарашенно взглянул на отполированный его усердными стараниями экран монитора и с искренним удивлением обнаружил, что до смерти осточертевшие ему переговоры наконец завершились, – непризнанный философ был так поглощен написанием очередного своего мысленного трактата, что даже не заметил, как его вынужденное мучение подошло к концу. Немало обрадовавшись данному обстоятельству, Сапог, официально получивший зеленый свет на начало реализации преступного плана, моментом опомнился и, точно открыв у себя второе дыхание, возбужденно вскочил с кресла, трансформировавшись из пессимистичного философа наподобие Шопенгауэра в жизнерадостного проказника наподобие Тома Сойера.

– Служу России, – тихо пробухтел под нос Сапожников, выключая оборудование.

– Ну а нам с вами, коллеги, еще очень много что предстоит обсудить, так что никого пока не отпускаю, – обратился гендир ко всем присутствующим и возобновил совещание.

Энвидий встал из-за стола и направил стопы в сторону выхода из переговорной. Его уже ни капли не волновали ни провожавшие его осуждающие взоры Виолетты и Маши, ни судьба его месячной премии, ни тем более судьба «РандомЭкса», и так переживавшего не лучшие свои времена, а теперь и вовсе поставленного в безвыходное зависимое положение необдуманным решением малограмотного авторитарного гендиректора. Все, о чем он имел думы в тот момент, целиком и полностью располагалось за тяжелой металлической дверью на другом конце длиннющего коридора, куда сейчас же и поспешил отправиться наш герой.

Удалившись из комнаты, техспец сперва-наперво добрым словцом попомнил своего «аудиоподставщика» и вдруг смекнул, что он, вовремя купировав нескончаемый словесный понос Рязанова, так и не удосужился дослушать до конца то самое голосовое сообщение. С полным осознанием того, что что-либо полезное или важное услышать там по определению было невозможно, Эн, разбираемый лишь любопытством насчет дальнейших слов Родиона, которые ему удалось предотвратить от публичного воспроизведения на переговорах, снова включил фатальное голосовое и, запустив его с нужного фрагмента, поднес смартфон к уху: «Йеп, прост так там для мебели жопу просиживаешь в ти́ме старых пердунов… Какой ваще толк там от тебя? Там насток все тупые у вас, что без тебя кнопку не могут пре́сснуть, йеп? Давай, короч, сто́пай эту беспонтовую кринжа́тину пенсионерскую, и го́у уже сти́лить кэш». Полностью выслушав запись, Энвидий понял, что в случае его промедления все могло быть гораздо хуже, и даже немного обрадовался тому, что все вышло не так уж плохо, как могло.

Через минуту нервничавший кладовочный грабитель уже стоял у входа в кладовую и беспокойно нащупывал лежавший в каком-то из карманов джинсов ключ. «Вылетай», —лаконичным текстовым сообщением подал подельнику знак Сапог, отперев сокровищницу сисадмина. Своего рода суррогатом охраняемого злобным драконом золота трудолюбивых гномов в этой сокровищнице выступали охраняемое доброй охраной и доблестной службой безопасности «железо» нетрудолюбивых сисадмина и его помощника. Подняв с пола пакет с оперативкой, Маркович включил в кладовке свет и закрыл за собой дверь. Закашлявшись от тут же поднявшейся после его входа пыли, он стал внимательно осматривать стеллажи.

Поскольку Энвидий примерно помнил, куда они вместе с начальником складировали самые современные и дорогостоящие запчасти, он быстро сориентировался в пространстве и принялся с жадностью в одиночку набредшего на крупное месторождение золотоискателя зачерпывать в пакет наиболее ценные экземпляры процессоров и модулей памяти. Когда с высоким ценовым сегментом было благополучно покончено, алчный хапун без колебаний перешел к ценовому сегменту среднему. Набив пакет комплектующими эдак до половины, он одной рукой приподнял его в воздухе, дабы приблизительно оценить вес награбленного. С учетом на практике испытанной накануне вечером грузоподъемности коптера, покража, по самым смелым подсчетам Радика, должна была весить не больше полутора килограммов. Так как точнейший «ручной» безмен Сапога показал вес в районе килограмма, а сам Сапог увенчал процесс взвешивания магическим заговором на успех в форме своей излюбленной универсальной аффирмации: «На доверии», опасений относительно возможного перегруза у него не возникло. Завязав пакет на узел, кладовочный налетчик погасил свет и торопливо покинул комнату, предварительно уверившись в отсутствии кого-либо снаружи с помощью приема, подсмотренного им ранее утром у прятавшегося в подсобке Артема Николаевича.

Осторожно заперев дверь, Сапожников повернул голову в сторону конференц-зала. С расстояния нескольких десятков метров слабоосвещенного холла через стеклянную дверь совещательной комнаты он мог видеть лишь размытые силуэты сидевших за столом людей. Придя к убеждению, что он не мог быть никем замечен как на пути к кладовке, так и внутри нее, довольный собой и пока идущим по плану ограблением присвоитель рандомэксовского имущества устремился к выходу на крышу, куда (на этот раз по его собственным чересчур смелым подсчетам) уже должен был приземлиться пилотируемый Родионом квадрокоптер.

Сапог взбежал по крутой лестнице и с силой, преодолевая порывы ветра, распахнул дверь. Ослепленный ярким солнечным светом после коридорного мрака, Энвидий очутился на крыше пятиэтажного здания, где свирепствовавший уже три дня подряд ветер ощущался особенно хорошо. Прозрев после того, как его зрение адаптировалось к переменившемуся освещению, опрометчивый угонщик компьютерного «железа» понял, что он, в мельчайших деталях продумав схему угона, тем не менее совсем упустил из виду одно обстоятельство, которое теперь вырисовывалось перед его широко раскрытыми от растерянности глазами в виде небольшой группы отлынивавших от работы рядовых сотрудников, как и Сапожников решивших использовать занятость начальства на важном совещании (правда, в несравнимо более примитивных и менее противозаконных, но все же, как ни крути, корыстных целях).

Завидев появившегося на крыше помощника сисадмина, бездельничавшие куряги от неожиданности резко замолкли и дружно обратили взоры на замершего от замешательства на месте коллегу, неуклюже пытавшегося спрятать за спиной увесистый пакет с запчастями.

– Сапог, ты че? После такого тяжелого совещания с нервяка закурить тоже решил? – шуткой нарушил наконец неловкое молчание один из бездельников с отдела сбыта.

Курильщики единодушно засмеялись над удачным подколом. Нефартовому фраеру же было совсем не до смеха. «Это все из-за того, что я сегодня с утра забыл по правильной стороне лестницы спуститься», – решил он. Осознав, что ему необходимо было в срочном порядке как-то избавиться от свидетелей, хитрый и расчетливый жулик в сердцах выпалил:

– Вы че здесь стоите, раздолбаи?! Сро-о-чно на совещание! Генеральный всех велел созвать для решения вопроса о производстве военных экскаваторов – опрашивают мнение каждого сотрудника! Всех уже опросили, только вы остались! Вас одних разыскивают все!

Мгновенно посмурнев, испугавшиеся убедительной лжи лоботрясы как по команде побросали сигареты и, обгоняя друг друга, рванули к лестнице. «Никогда еще Штирлиц не был так близок к провалу», – с облегчением подумал изворотливый врунишка и посмотрел в небо. Нигде не заметив очертаний коптера, Энвидий вытащил телефон и набрал Рязанову.

– Алло! Ну ты где там? – с беспокойством поинтересовался Сапог, дозвонившись.

– Йеп, дура, без паники, – успокоил соучастника Рязанов. – С вами, йеп, говорит командир воздушного судна авиакомпании «Жмых Airlines», рейс номер две двоечки, одна восьмерочка. Визиби́лити хорошая, а вот погодные условия ваще не найс, йеп: штормит ту мач и ветер лютует. Ориентировочное время прибытия в пункт назначения – одна минута.

– Слушай, мне щас вообще не до смеха как-то. Давай скорее, я уже на крыше стою. Жду тебя, – поторопил пилота Сапожников, не оценив не к разу использованный им юмор.

– Йе-е-еп, ну надо же, обиделся. Не до смеха ему. Все, уже на подлете. Ща буду, – проинформировал Амадеевич своего пребывавшего не в духе «наземного» второго пилота.

Энвидий присмотрелся и разглядел вдалеке приближавшуюся к нему едва заметную черную точечку. Даже с дистанции хорошо было заметно, что точку эту нещадно трясло из стороны в сторону поминутно усиливавшимся шквалистым ветром. На горизонте же между тем одна за одной появлялись черные тучи. Обстановка предвещала скорое начало дождя.

– Так, вижу тебя. Снижайся только когда будешь уже непосредственно над крышей, чтобы на подлете не заметил никто, – с земли скомандовал Эн.

– Принял, шеф. Понятное дело, не дурак. Выполняю, йеп.

– Трубку только не клади пока. Щас все сделаем сначала, привяжем. Мало ли что.

– Лан-лан-лан… Голова, ты ток это, йеп… не кипишуй.

Мгновение спустя беспилотник уже висел над крышей «РандомЭкса». Опустившись на уровень головы Сапожникова, БПЛА под управлением опытного КВС неподвижно завис в воздухе. Энвидий поднял пакет и крепко привязал его к шасси летательного аппарата. Под тяжестью ноши квадрокоптер ощутимо просел вниз, но героически выдержал возложенное на него жестоким эксплуататором тяжкое «железное» бремя и остался на воздушном плаву.

– Все, привязал. Можешь взлетать. Точно в таком же порядке: сначала максимально поднимаешься вверх и уже только потом начинаешь лететь в сторону, – выдал командиру воздушного судна план полета диспетчер (как делают, надо полагать, только в Австралии).

– Ну я ща поднимаюсь, отлетаю, йеп, а потом ю́заю «полет домой», – подтвердил получение инструкций Родион, пояснив, что он намерен возвращать пепелац в точку взлета в автоматическом режиме с использованием заводской, встроенной в устройство функции.

– Все тогда, давай. Отзвонись, как долетишь и разгрузишь.

– Йе-е-еп, само собой, дура. Давай, иди во́ркай, заводчанин.

Сапог завершил вызов и умиротворенно улыбнулся, радуясь своей воровской удали. «Ну хоть где-то мне должно было повезти, правильно? Учитывая эти ужасные выходные», – справедливо поразмыслил неудачник, наконец-то прервавший череду фиаско. Какое-то время еще понаблюдав за лениво уплывавшим в даль дроном, он с чувством выполненного долга покинул крышу. Как ни странно, но, вопреки собственным ожиданиям, в душе его не было ни единого даже намека на хотя бы маломальские угрызения совести от содеянного.

Спустившись в коридор пятого этажа, Энвидий издали увидел в другом конце холла толпившихся у двери конференц-зала обманутых им коллег, которые стояли к нему спиной и не имели возможности его заметить. Еще не осознавшие обмана жертвы злого розыгрыша, отосланные им на выдуманный референдум по вопросу выпуска заводом новой продукции, видно, никак не могли решить, кто из них первым постучится и откроет дверь в помещение, извинившись при этом за опоздание на всеобщее голосование, сродни опоздавшим на урок школьникам. На цыпочках подкравшись к главной лестнице, Сапожников стал свидетелем того, как подколовший его работник отдела сбыта, похоже оказавшийся самым смелым из всех курильщиков, в конечном итоге переборол себя и, застенчиво постучавшись, трусливо приоткрыл дверь. Краем уха Сапог издалека расслышал его дрожащий неуверенный голос:

– Денис Марсович, извините нас, пожалуйста. Задержались по срочным делам. Мы по поводу производства военных экскаваторов – мы не возражаем. Наоборот, только за.

Загоревшись желанием подслушать завязавшийся комический разговор и узнать его развязку, приколист спрятался за углом так, чтобы подставленные им сослуживцы не могли его видеть, но чтобы он сам вместе с тем мог слышать слабо доносившийся до него диалог.

– Прошу прощения? – отказываясь что-либо понимать, запросил у подчиненного разъяснений директор, неописуемо поразившийся такому безмерно странному поведению.

– Ну, как… Ну, мы это… проголосовать пришли тоже… – объяснился служащий.

– Проголосовать? – вновь изумился босс. – Стоп, стоп, стоп. Ничего не понимаю. А с чего вы вообще, собственно, взяли, что кого-то интересует ваше мнение в этом вопросе?

– Э-э-э… – растерялся введенный в заблуждение менеджер низшего звена, – нам помощник системного администратора сказал, что вроде как всех подряд опрашивают. Что, мол, только у нас одних вот осталось мнение собрать, и что нас все разыскивают поэтому…

– А-а-а, так вот оно что… – незамедлительно обо всем догадался рандомэксовский Дон Корлеоне. – То есть мало того, что он нам тут цирк чуть не устроил из, наверно, самых ответственных за всю историю завода переговоров, так он еще и дальше захотел помешать нам совещание вести. Виолетта Викторовна, с этим надо что-то делать. Это уже ни в какие ворота, – посетовал гендиректор на творившийся с подачи Энвидия беспредел, после чего опять обратился к курильщикам: – А вы, друзья, можете быть свободны… Вас разыграли.

Сообразив, что восвояси отпущенный рандомэксовским цезарем и разочарованный несостоявшимся плебисцитом плебс сейчас огорченно побредет от патрициев в его сторону, виновник плебейского разочарования поторопился скрыться от неотвратимо настигшей бы его руки беспощадного народного правосудия. Последнее, что Сапожников расслышал, уже спускаясь по лестнице, было второе за день обещание Виолетты наказать распустившегося специалиста. Ужаснувшись безрадостной перспективе на ближайшие полгода остаться без месячной премии или вовсе с позором быть уволенным по статье, не влезавший ни в какие ворота сорванец, несмотря ни на что, не смог удержаться от того, чтобы не засмеяться над одураченными им наивными работягами. И хоть он хорошо понимал, что явно переборщил с вышедшим из-под контроля розыгрышем, чувство вины его душу опять-таки не посещало.

Сапог возвратился в свой рабочий кабинет и с самодовольным видом расположился в кресле, откинувшись назад и запрокинув руки за голову. Расслабленно вытянув ноги, он стал с упоением любоваться пивными башнями-близнецами в ожидании звонка от Родиона. В мгновение ока приняв вскоре раздавшийся от того вызов, Энвидий озабоченно справился:

– Да, алло, ну что там? Все нормально? Добрался, разгрузился?

– Йе-е-е-е-еп, короч… Хьюстон, у нас тра́блы… Ты ток там это… не психуй особо, голова. Коптер на дереве застрял чуток. Ветром сдуло, – представил устный рапорт КВС.

– Что? В смысле застрял?! Ты прикалываешься?! – встав с кресла от нахлынувшего на него душевного волнения, в ярости потребовал объяснений рассердившийся Маркович.

– Ну так, йеп, а ты видел ветер-то какой, дура? Я, короч, «полет домой» заюза́л, ну а он, йеп, и полетел напрямую через лесок рядом с тем местом, которое мы с тобой пи́кнули. Вот его ветром, йеп, и закинуло на самый топ. На самой верхушке сосны в ветках запутался.

– Тво-о-о-ю ма-а-а-ть!! – в гневе заорал в трубку подавленный горем Сапожников.

Нехотя признав то, что он накаркал про оборвавшуюся в его жизни черную полосу, многократный лауреат премии «Главный лузер Рандомли» в приступе негодования и злобы вцепился в первый попавшийся под горячую руку предмет со стола, которым оказалась та самая отвертка, использованная им в ходе кражи дорожек памяти из комнатки контролеров, и что есть мочи швырнул его в ручкинские башни-близнецы. Последний оплот разумизма, конструкционная прочность которого, к прискорбию, была недостаточной для того, чтобы выдержать прямое попадание столь внушительного снаряда, пережил своего рода «9/11» и под оглушительный звон падающих друг на друга пивных банок скоропостижно обрушился до основания, первый раз за долгое время своего ежегодного возведения не дожив до конца очередного календарного года. Разлетевшиеся и укатившиеся во все стороны в результате устроенного Энвидием теракта банки заполонили собой бо́льшую часть пола в помещении.

– Йе-е-еп, ты че там, а́гриться пошел? – спросил Радик, услышав прозвучавший на заднем фоне громоподобный раскат, с которым ушел в историю архитектурный комплекс.

– Да… Страйк тут выбил случайно… – пытаясь взбодрить себя, чтобы не впасть в уныние, с грустью отшутился боулингист, рассматривая раскиданные по кабинету «кегли».

– Лан, не паникуй, йеп. Ща че-нить придумаем.

– Ну а пакет-то хоть, самое главное, на месте? Не порвался, ничего не вывалилось? – обеспокоился судьбой похищенного разрушитель ручкинского произведения искусства.

– Чуть порвался сбоку, но все на месте. Вместе с коптером, йеп, в текстурах застрял.

– Это жесть какая-то. Нарочно не придумаешь, – заканючил Сапожников. Задумав твердо обозначить виновника авиапроисшествия, считать которым силу стихии он упорно отказывался, он предъявил другу: – Как можно было умудриться туда его засадить? Зачем ты вообще «полет домой» использовал, если ты видишь, что такой ветер на улице? Неужели так сложно было эти пятьсот метров в ручном режиме долететь? Что теперь делать будем?

Услышав озвученные в его адрес претензии, запальчивый капитан вышел из себя:

– Йеп, дура, я смотрю, ты умный о́вер до хрена. Мэ́йби, сам тогда и летел бы, умник хренов? Хоть раз бы попробовал им поуправлять – это тебе не миссию с вертолетиком на геймпаде проходить, йеп. Сидит там, йеп, команды раздает ток, начальничек… Я всю лайф его на базу камбэ́чил именно «полетом домой». Как я должен был догадаться, что в этот раз его ветром сдует и на сосну закинет? Я, йеп, не Ванга. Так что калм да́ун, бро. Щит хэ́ппэнс.

– Shit has been happening much too often recently, bro[9]

– Да? Ну вот сам туда и иди, душнила! – на сей раз неверно истрактовал Амадеевич англоязычный посыл, который посылом (в другом значении этого слова) и не являлся вовсе.

– Да это же не тебе вообще было. Это так, мысли вслух, – внес ясность англичанин, улыбнувшись тому, что он был настолько превратно понят собеседником.

– Ну а мой ответ именно тебе был, йеп. И тож, кста, мысли вслух.

– Ну ладно, извини. Перегнул. Признаю, – принес свои извинения Энвидий. – Ну а ты пробовал, я не знаю там… дерево потрясти? – предложил он самую очевидную идею.

– Да какой потрясти-то, йеп, – возмутился предложению товарища Родион, – тут сосна здоровая толстенная. О́нли варик это лезть наверх за ним, но для этого мне твой хэлп нужен. Мне в соло его никак не снять. Надо чтобы кто-то один на земле с мобилы управлял, а другой на дерево поднялся и освободил его от веток. И прям там на высоте его в воздух сразу приподнять и запустить, чтобы он уже своим ходом залэ́ндился. А в соло мне с дроном в руках, еще с этим пакетом, слезть с дерева потом не то что хардо́во, а ваще анри́л будет.

– Я тебя понял, – мрачно промямлил Сапог. Тяжело вздохнув и посмотрев на часы, он неохотно вымолвил: – Ладно, выезжай тогда за мной. Я собираюсь и выхожу навстречу.

– Все, шеф, через пять минут буду у тебя, йеп.

Организатор кражи прекрасно отдавал себе отчет в том, что по-быстрому управиться со снятием аппарата с дерева у них вряд ли получится, а соответственно, оставить рабочее место ему придется минимум на час. При этом существовала большая вероятность того, что до истечения этого времени продолжившееся после переговоров совещание окончится, а по его душу после этого безотлагательно явится озверелая Виолетта, которая, не застав его на рабочем месте и вместо этого увидев только разбросанные по полу пивные банки, озвереет еще сильнее. Впрочем, иного варианта у него в любом случае не было: дрон с привязанной к нему добычей очень желательно было снять до начала ливня, который через рваный пакет имел шанс намочить влагочувствительную электронику. Дабы еще хлеще не раззадоривать Виолочку, он выбрал меньшее из двух зол и подумал, что будет лучше сразу же выдать свое отсутствие и запереть дверь в кабинет, чем оставить помещение открытым и таким образом позволить взбешенной руководительнице финансового подразделения вдобавок ко всему остальному уже случившемуся узреть еще и царившую на полу пивную анархию, устранять которую у спешившего на выручку пакету Сапожникова тогда попросту не было времени.

Аккуратно огибая валявшиеся повсюду алюминиевые банки, Энвидий подкрался к шкафу и накинул куртку, а затем, выйдя в коридор, закрыл кабинет на ключ. Спускаясь по лестнице к контрольно-пропускному пункту, он смотрел лишь себе под ноги и полностью был погружен в размышления о не предусмотренной по изначальному плану, но теперь так или иначе предстоявшей спецоперации по спасению рядового коптера. Сапожников был до того сконцентрирован на образовавшейся проблеме, что совершенно не заметил, как после очередного пролета он лицом к лицу столкнулся на лестничной площадке с поднимавшейся ему навстречу разыгранной компанией раздолбаев. Побледнев от такого конфуза, он застыл на месте как вкопанный, несуразно раскрыв рот в попытке сказать что-то в свое оправдание.

– Ну что, Сапог? Опрашивают мнение каждого сотрудника, говоришь, да? То есть, по-твоему, это смешно? – выразил свое возмущение один из раздолбаев. – Да ты вообще хоть понимаешь, как ты нас подставил?! Нас из-за тебя, идиота, чуть премии не лишили!

Почувствовав в тот миг, что сейчас его будут бить, но все ж таки вряд ли ногами, Эн принял единственно правильное решение и, растолкав руками жаждавших если не мщения, то по крайней мере извинений коллег, прорвался через компанию дальше вниз по лестнице.

– А не хрен курить в неположенных местах! – спустя пятнадцать ступеней отважно бросил вслед оставшимся наверху и уже ничего не способным ему сделать курягам пранкер.

Как ни в чем не бывало уверенной поступью приближаясь к КПП, воришка украдкой бросил взгляд на сидевших в своей коморке охранников с целью удостовериться в том, что у тех не было никаких признаков осведомленности о произошедшей перед их носом краже. Бдительные стражники рандомэксовского имущества, один из которых был занят решением кроссворда, а другой – игрой в телефон, не обратили на бандита ровно никакого внимания, лишь равнодушно на миг отвлекшись и подняв головы, чтобы узнать, кто именно идет, и не пора ли им (в случае приближения начальства) прерывать посторонние занятия и начинать заниматься имитацией бурной охранной деятельности. Увидев, что подступавший к посту охраны был не кто иной, как простой помощник сисадмина, они преспокойно возвратились к своим любимым хобби. Сапог же, увидев, что у высококвалифицированных секьюрити не было абсолютно никаких подозрений на его счет, проскочил через рамку металлодетектора и занялся саморефлексией, тоже в каком-то смысле вернувшись к своему любимому хобби.

«Да и вообще сами виноваты, по большому счету, – пытался найти себе оправдание Энвидий, покидая территорию завода через центральный турникет. – Надо же – поверили в демократию на предприятии с авторитарным режимом! Захотели учета мнения народа при деспотизме! А я еще при этом и идиот… Да нет, ребята, это вы идиоты самые настоящие!»

Выползя на улицу, самый умный сотрудник «РандомЭкса» хмурым взглядом окинул сгущавшиеся на небе такие же хмурые тучи и живо зашагал по направлению к сообщнику.

Глава 8

Collateral damage

Finis sanctificat media.

  • Эх, дубинушка, ухнем!
  • Эх, зеленая, сама пойдет!
  • Подернем, подернем,
  • Да ухнем!

Сапожников с боем прорывался к Рязанову вдоль тянувшихся по обе стороны дороги монотонных, своей серостью невольно вгонявших в депрессию и нагонявших тоску полос железобетонного «забора Лахмана» модели «ПО-2», в простонародье более известного как забор с ромбиками. Количеством различных оттенков серого с железобетонными плитами, ограждавшими территории разбросанных по длине улицы заводов и предприятий, могло потягаться разве что простиравшееся по соседству асфальтобетонное покрытие дорожного полотна, стабильно плачевное состояние которого, в свою очередь, могло потягаться разве что с состоянием подвески тех невезучих автомобилей, что вынуждены были регулярно по данному полотну ездить, чтобы доставлять своих водителей и пассажиров до места работы. Практически сплошные ограды с натянутой поверх плит колючей проволокой лишь изредка перемежались фасадами зданий и контрольно-пропускными пунктами со шлагбаумами или воротами. Гнетущая однообразная обстановка и депрессивный вид уходящих куда-то вдаль бесконечных серых полос непроизвольно навевали у Сапога аналогии с собственной черной жизненной полосой, вдруг резко начавшейся в обычное, не предвещавшее беды субботнее утро и вот уже третий день подряд упрямо не желавшей обрывать свое неумолимое течение подобно тому, как не желали того делать довлевшие над ним почти беспрерывные заборы.

Бой, который вел Энвидий, одолевая плиту за плитой, был ведом только ему одному и оставался незримым для внешнего наблюдателя, поскольку сражение происходило лишь в его голове. Вызвано оно было безжалостным крестовым походом, осуществлявшимся по приказанию жестокой судьбы против его психического здоровья. Разворачивавшиеся на его ментальном поле битвы захватывали дух своими масштабностью и эпичностью. Сражался иноверец, по традиции и привычке, сам с собой, а в роли рыцарей-крестоносцев выступали его собственные заунывные мысли, безысходная печаль и проснувшаяся под конец совесть. «Нет, ну это уже не смешно даже. Это насколько надо неудачником-то быть, чтобы в жизни такое говнище творилось без передышки три дня подряд? – убивался горемыка. – Сперва этот пазик с бабулей долбаной, потом в дерьмо собачье наступил, потом перед музыкантом этим уличным облажался, в этот же день еще и с велосипеда упал! Вчера сначала камеру не заметил, а после этого гитару дорогущую раздолбал в падении! Сегодня уже умудрился за несколько часов: на совещании обосраться при всем честном народе, случайно самого себя подставить с розыгрышем, так теперь еще и – как вишенка на торте или, вернее, как гвоздь в крышку гроба – коптер на дереве застрял! Сколько ж еще должно говна произойти, чтобы это все кончилось наконец? Чем я это все заслужил? За что мне это все, в конце-то концов?»

Бедняга мог бы еще очень долго заниматься саможалением, утопая в океане скорби и горечи, если бы не подъехавший на своей новой BMW X5 последнего поколения Родион, выдернувший увлеченно разглядывавшего забор приятеля из бездны отчаяния двукратной отрывистой подачей звукового сигнала. Разминуться по пути двигавшиеся навстречу друг другу подельнички не могли ни при каких обстоятельствах – из промзоны, где находился «РандомЭкс», вела всего одна дорога, оканчивавшаяся выездом на постоянно загруженную региональную трассу, соединявшую районный и областной центры. Потому как короткого прямого пути до опушки, рядом с которой произрастала злосчастная сосна, не было, чтобы добраться до нее, друзьям надо было сделать крюк, сначала преодолев пару километров по трассе, а затем в неприметном месте повернув в лес на ухабистую проселочную грунтовку. Сапог спешно обогнул блестящую черную бэху и залез на переднее пассажирское сиденье.

– Поехали, поехали! – с ходу подстегнул шофера торопившийся пассажир, громко хлопнув дверью автомобиля. – У меня щас каждая минута на счету.

– Йе-е-е-е-еп, дура, дверью-то полайто́вей хлопай, – начав движение, выразил свое негодование Радик. – Это тебе, йеп, не на батиной «девятке» ра́йдить.

– Знал бы ты, как ты меня только что подставил на совещании! – томно вздохнув, неучтиво перевел тему Энвидий, попутно накидывая на себя ремень безопасности.

– Че? В смысле, йеп? – попросил Сапога расшифровать свои слова водитель БМВ, выполнявший крутой разворот на раздолбанной колесами большегрузов проезжей части.

– Да голосовым своим. Вот на кой хрен ты мне его отправил, когда я тебе несколько раз повторил, что я на совещании?

– Йеп, ну так кто тебя заставлял слушать? – резонно возразил Рязанов. – Так а че все-таки случилось-то экзе́ктли? – через краткое мгновение уточнил он.

Сапожников кратко поведал компаньону увлекательную историю своего публичного профессионального грехопадения в грязь лицом. Выслушав горестный рассказ, Родион во весь голос рассмеялся. Переведя дух и сложив воедино детали пазла, он серьезно спросил:

– Я ток одного так и не понял, йеп: конкретно моя вина-то в чем? Ты ж сам, по сути, лоханулся. Сам слушал на совещании голосовуху, сам не че́кнул, точно ли она закончилась. Сам не забло́чил и положил мобилу под микро́, сам не успел ее по фа́сту вырубить потом…

– А зачем ты мне шлешь голосовуху, если знаешь, что у меня нет возможности ее в данный момент прослушать?! – перебив Радика, продолжил гнуть свою линию кольнутый в глаза правдой Маркович, который в глубине души осознавал правоту слов собеседника.

– Ой, голова, иди приляг, йеп, и поспи, – тактично ушел от последующего развития конфликта корень всех сапоговских бед. – Я тебе уже сказал, что никто тебя не заставлял все бросать и аса́пом бежать слушать. Ты мог бы это сделать и после совещания, дура, йеп.

Немного повздорившие соучастники, не найдя взаимопонимания, многозначительно замолчали. Отвернув голову вправо, Энвидий уставился в боковое стекло и снова принялся рассматривать узоры из ромбов, выгравированные на проносившемся за окошком караване железобетонных ограждений. Мертвая тишина (не считая игравших на фоне композиций в жанре трэп) держалась в роскошном салоне премиального немецкого авто ровно до тех пор, пока оставшиеся при своем мнении гордые молчуны не миновали улицу разбитых подвесок и не приблизились к Т-образному перекрестку, соединявшему ее с оживленной автодорогой регионального значения. Подъехав к стоп-линии и встав на красном сигнале светофора, они узрели образовавшуюся по направлению их дальнейшего движения километровую пробку.

– А, йеп, да. Забыл предупредить из-за твоей душноты. Там, короч, авария крупная. Я ее по пути сюда видел, – после долгого затишья заговорил Амадеевич, объяснив причину возникновения лежавшего справа по курсу затора. – Так что можешь переводить минуты со своего счета, йеп. Желательно на мой бэнк экка́унт. «Ай гат ван, ту, сри, фо, файв, сыкс, сэвэн, эйт…» – с ужасным режущим уши акцентом начал напевать строчку из популярной композиции своего любимого исполнителя и по совместительству кумира юный воннаби́.

– Писе-е-е-е-е-ец, – обреченно протянул Сапог, схватившись руками за голову. – Мне точно хана. Ща мы еще тут с тобой простоим полчаса. Меня стопудово спалит Виола, что я с работы свалил. Короче, походу, уже можно смело заявление на увольнение писать.

– Не ссы, Сапожуха. Обочина будет наша, – взбодрил паникера Рязанов.

Дождавшись желтого сигнала светофора, водила до упора выкрутил руль вправо и, вместо того чтобы влиться в поток и занять свое место в автомобильной очереди, вывернул прямиком на широкую обочину, где тотчас же набрал приличную скорость и, поднимая за собой клубы пыли и окутывая ими стоявшие по соседству в пробке машины, помчал вперед.

– Повезло тебе, дуре, что у тебя я есть, – самолюбиво декларировал Радик. – А то щас стоял бы там, как дура, в пробке с такими же дятлами-терпилами, йеп.

– Во обочечник-то. Обочечник – хуже дачника! – неожиданно взбурлил Энвидий, который, казалось бы, в такой ситуации, наоборот, должен бы был обрадоваться принятому водителем экстренному решению объехать пробку по обочине и выручить друга, сэкономив таким способом последнему не только драгоценное время, но и его не менее ценные нервы.

– А че так? – огрызнулся в ответ Родион.

– Да ничего! – вдруг вскипел Эн, услышав вопрос-триггер. – По обочинам только мудаки ездят. Из-за этого пробки и образуются. Это не просто так Правилами запрещено.

– Я чет не понял. Мне камбэ́кнуться в поток, что ли? – решил пойти на блеф Радик.

Незатейливый блеф этот, несомненно, возымел свое действие, так как Сапожников, услышав кардинальное предложение шофера и устрашившись потенциальной возможности реализации его на практике, вмиг притих, изо всех сил стараясь сохранить невозмутимость.

– Ваще никаких тра́блов – ща поворотник включу ток, йеп, и перестроимся снова в пробку, раз тебе так хочется в ней почи́ллить, – продолжал блефовать вошедший в азарт автолюбитель, который сам на самом деле хотел бы простаивать в пробке гораздо меньше, чем того бы хотел наш существенно более терпеливый и выносливый «законопослушник».

Непоследовательный и противоречивый поборник правопорядка, всего пять минут назад обчистивший крупнейшее в городе предприятие на круглую сумму путем совершения совместно с соисполнителем, то есть группой лиц по предварительному сговору, хищения компьютерных запчастей, несмотря на жгучее желание высказаться, не переставал хранить молчание, тщетно пытаясь удерживать на лице хорошую мину при откровенно плохой игре.

– Я, йеп, не понимаю, зачем стоять в пробке, если можно объехать, – не прекращал провоцировать замкнувшегося в себе пассажира Рязанов. – Надо быть наглее на дорогах…

Последняя озвученная троллем фраза все же смогла наконец-таки достигнуть цели и вывести Сапога из себя. До сего момента из последних усилий успешно воздерживавшийся от комментариев, он принял решение перейти от пассивной защитной реакции к активному наступательному дискутированию, прибегнув (в противовес излюбленному методу одного всем известного британского сыщика) к индуктивному методу построения умозаключений:

– Ну вот поэтому мы, россияне, и живем в говне, что друг друга не уважаем. Нет у нас среди людей взаимоуважения – что в жизни, что на улице, что на работе, что на дороге.

– Ну у нас по-другому, йеп, никак, дура.

– Вот тебя, дуру, и тебе подобных из-за этого и ненавидят все адекватные водители.

– Ну пусть хе́йтят. Ваще насрать так-то. Йеп, какая мне разница, что Петро́ в другой тачке скажет? – насмешливо фыркнул Радик. – Ну поа́грится там у себя и успокоится так же фасто́м. Я от этого, йеп, не перестану думать и делать иначе.

– Я и говорю, – повторился Сапожников, – именно поэтому мы так и живем все.

– Ну и норм, че.

– Не особо, – завершил исчерпавший себя спор ревностный защитник законности.

Сапог разочарованно замолчал и вновь отвернулся к боковому стеклу. Вообще, ему было свойственно всякий раз наивно надеяться на изменение с течением времени характера человека, а потом, наступая на одни и те же грабли, всякий раз разочаровываться из-за своей несбывшейся надежды и обижаться на людей за то, что те в очередной раз не оправдали его ожидания и оказались неисправимыми козлами, которые притом никак не хотели меняться. Открыть рот и опять ввязаться в диалог с в тысячный раз не оправдавшим возложенного на него высокого доверия Рязановым его заставила лишь внезапно осенившая важная мысль:

– Стой. Так ты же говоришь, там авария. А если менты уже приехали? А ты тут по обочине гонишь. Щас вот и будешь им объяснять и доказывать, что у нас по-другому никак.

– Йе-е-е-е-еп, голова, ну ты ваще не шаришь, – усмехнулся Радик, доставая Айкос из кармашка между сиденьями. – Во-первых, инфа о́лмост сотка, что еще не приехали. Это все-таки российские гайцы, ду нот форге́т. Во-вторых, даже если все-таки приехали, то они с головой – со своей головой в смысле, а не с тобой – будут в делах, йеп, делах. Не станут же они сто́пать оформление ДТП в середине процесса и гнаться за обочечником. В-третьих, даже если все-таки погонятся, то мы на новой «икс-пятой» бэхе, а они максимум на олдо́вом «Форд-Фокусе». Так что, йеп, шансов нас догнать по лесной дороге у них будет нот ту мач.

Изложив нешарящему свое видение, Радик затянулся паром из уже подготовленного к использованию курительного устройства и, даже не удосужившись опустить стекла авто, выдохнул порцию «значительно менее вредного, чем сигаретный дым» табачного аэрозоля прямо внутрь салона, превратив таким незамысловатым образом свой экземпляр продукции «Баварских моторных заводов» в смертоносный газенваген. Мигом заполонивший газовую камеру тошнотворный аромат вонючих носков и подгоревшей кукурузы так больно ударил Энвидию в нос, что ему на мгновение поплохело. Испытав приступ тошноты, он не мешкая потянулся к спасительной кнопке стеклоподъемника за глотком свежего уличного воздуха.

– Йеп, в-четвертых, и что самое главное, я на фулл доверии, – выпуская очередную партию отвратного пара из легких, в качестве козыря привел наисильнейший неоспоримый аргумент равнодушный оператор передвижной газовой камеры, не обращавший на мучения высунувшейся из бокового окна задыхавшейся жертвы ровным счетом никакого внимания.

– Я очень сильно надеюсь, что то, что ты сказал про погоню от ментов, было просто шуткой, – перекрикивая ветер, выразил свою веру в лучшее узник автомобиля-душегубки, который, сделав выбор из двух равнопривлекательных альтернатив, описываемых в высшей математике теоремой Эскобара, предпочел вдыхать уж лучше вздымаемые с обочины пыль и грязь, нежели скверно пахнущую смесь, от которой у него на глаза наворачивались слезы.

Ничего не ответив и лишь загадочно улыбнувшись, Родион продолжил гнать вперед по обочине, один за одним опережая простаивавших в пробке, в его терминологии, «дятлов-терпил». Интуиция его не подвела: проезжая мимо аварии, ребята увидели, что наряд ДПС на место происшествия действительно все еще не прибыл. В целости и сохранности доехав до поворота на опушку, обочечники свернули с трассы и скрылись в глубине лесной чащи. Через несколько минут они, при помощи немецкого кроссовера одержав уверенную победу над российским бездорожьем, достигли пункта назначения и запарковались на просторной лужайке неподалеку от того самого дерева, в ветвях которого застрял коптер с привязанным к нему пакетом с комплектующими, любезно одолженными из рандомэксовской кладовки.

Сообщники вышли из машины и быстро направились к одинокой сосне. Энвидий на ходу задрал голову кверху и взглянул на неуклонно надвигавшуюся на них чернющую тучу. С ужасом осознав, что в любой момент мог начаться проливной дождь, он резко обернулся и обратился к плетшемуся позади Рязанову, который, едва прекратив курить Айкос, теперь в условиях шквалистого ветра пытался прикурить зажигалкой уже обыкновенную сигарету:

– Нам надо как-то до дождя успеть. Не дай бог запчасти через пакет водой зальет.

– То есть тебя, йеп, только твои запчасти волнуют. А на то, что у меня точно так же под дождем коптер щас окажется, который, кста, скорее всего, стоит даже дороже, чем все твои железки долбаные, вместе взятые, тебе ваще похрен, – с неудовольствием воспринял реплику товарища Радик, в неравной борьбе с ветром наконец сумевший поджечь сигарету.

– А почему это железки долбаные мои? Вообще-то, если ты забыл, мы оба затеяли всю эту операцию, так что железки наши общие. Как и бабки от их продажи в последующем.

– Ah shit, here we go again[10]… – жадно затянувшись дымом, со все тем же сельским акцентом гнусаво проговорил Амадеевич и, выдохнув густое облако, развил мысль: – Вот душнила-то, йеп. К слову прицепился ванс эге́йн. Мои, твои, наши – не в этом суть, дура.

– А в чем суть, дура? – озлобленно передразнил Сапог.

– Йе-е-еп, ты тупой, что ль? В том, что коптер тож сэ́йвить от дождя надо.

– А че ему будет-то?

– Не, йеп, ну ты точно тупой, – грубо произнес хозяин дрона, с удалью заправского техасского ковбоя перекидывая сигарету из одного уголка рта в другой. – На нем в дождь нельзя летать. Если ты, голова, не в курсе, он не вотэрпру́ф, его замкнуть может, – пояснил новоявленный рандомельский Клинт Иствуд и громко раскашлялся, перебрав с затяжкой.

– Ну ты, конечно, как всегда, нашел самое подходящее время, чтобы покурить, – прокомментировал кашель друга Энвидий, все ближе и ближе подбираясь к обозначенному Родионом дереву сквозь невысокую траву. – С учетом того, что ты толком не успел Айкос изо рта вынуть. Подождать-то ведь и покурить после того, как снимем, никак нельзя было.

– Да ты прост не шаришь, йеп. Я Айкосом не накуриваюсь. И хорош, йеп, душить.

Оставив позади широкий луг, подельники вплотную подошли к сосне и посмотрели вверх. Сапожников, оценив обстановку, обнадеживающе заключил, что положение их вовсе не было таким печальным, как ему до того представлялось со слов Рязанова: квадрокоптер с пакетом висел примерно на середине длины ствола, на высоте около семи метров от земли. Не успел он обрадоваться данному обстоятельству, как на его голову сразу же приземлилась дождевая капля с подокравшейся тучи, недвусмысленно обозначив начальную фазу дождя.

– Все. Пипец, – понуро пролепетал Маркович, – дождь пошел. Давай срочно сюда телефон свой и лезь наверх. Может, еще успеем до того, как разойдется.

– В приложухе разберешься, надеюсь? Ниче эксплэ́йнить не надо? – отдавая свой айфон, поинтересовался Родион, уже успевший скинуть куртку и засучить рукава на кофте.

– Если что, подскажешь сверху, – начальническим тоном распорядился Энвидий. Заметив, что его никотинозависимый союзник все еще травит легкие и, очевидно, даже не задумывается о том, чтобы принести не до конца использованную по назначению табачную продукцию в жертву предстоящему важнейшему делу, он с тревогой и опасением в голосе полюбопытствовал: – А ты сигарету, случайно, выкинуть не хочешь перед этим? Реально зависимый, что ли? Только не говори, что так наверх собираешься лезть. Ты совсем дурак?

– Йе-е-е-е-еп, не души, – лаконично отрезал Радик, которому было банально жалко выкидывать докуренную всего до середины сигарету, и который самонадеянно рассчитывал совершить успешное восхождение на доселе никем не покоренную вершину с оною во рту.

«Господи, ты вообще какие-нибудь другие выражения знаешь? – задал вопрос сам себе Сапог, не решившийся озвучить его вслух, дабы не раздражать и так уже разозленного им напарника. – Вот заладил-то со своим "душнила", "не души". Совсем словарного запаса нет, чтобы мысли свои выразить. Что бы ни происходило, на все случаи жизни одна и та же дебильная фраза к месту и не к месту. Ситуации все разные, а у него все под одну гребенку».

Сапожников отошел в сторону и стал внимательно наблюдать за работой древесного альпиниста. Арборист поневоле, который не только не имел соответствующей подготовки, но и даже не смел догадываться о значении слова «арборист», тем не менее весьма ловко и умело, с почти обезьяньей сноровкой справлялся с ветвью за ветвью. Стихия тем временем тоже времени даром не теряла – холодный ветер с дождем усилился стократно. Поливший как из ведра дождина все же вынудил Энвидия надеть несчастливый капюшон его кожанки, делать что он до последнего отказывался из своих суеверных убеждений и предрассудков.

– Ну, теперь можешь не спешить, в принципе. Теперь нам либо повезет и пакет не намочит, либо же придется просушивать феном все, – угрюмо оповестил восходителя Эн.

– Опять ток о себе подумал, эгоист! – обозленно рявкнул Рязанов, с силой стиснув в зубах сигарету и покорив очередную высоту. – То, что над твоим пакетом еще мой дрон висит зало́ченный и мокнет, ты, походу, забыл опять, дура! Можешь не спешить, йеп! Ага!

Произнеся краткую обличительную речь, древолаз, благополучно взобравшийся уже на половину от требовавшегося, находясь на высоте приблизительно одноэтажного здания, все-таки решил последовать мудрому совету и избавиться от заметно затруднявшей процесс подъема сигареты, к тому же докуренной им к этому моменту почти до конца. Балансируя на раскачивавшемся от ветра суку, он, одной рукой держась за ствол, напоследок затянулся и поднес другую руку ко рту, чтобы затушить бычок и выкинуть его. Отвлеченный данным действием, он всего на несколько секунд утратил бдительность и ненароком ослабил свою цепкую хватку. Этого, однако, оказалось достаточно для того, чтобы налетевший следом за тем мощный порыв ветра, вкупе с мокрой древесной корой, ухудшавшей сцепление нашего три-клаймбера с деревом, заставили его потерять шаткое равновесие и накрениться телом на критический угол. Не сумев удержаться на суку и вовремя не успев ни за что зацепиться, несостоявшийся покоритель сосен, так и не взявший нужной высоты, с душераздирающим воплем кубарем полетел вниз, собирая и ломая попадавшиеся на его пути ветви. К счастью, стремительное падение его на землю было смягчено не одними лишь проверенными им на лету на прочность ветками: отсутствию серьезных травм у альпиниста в результате роковой ошибки немало поспособствовала и уже успевшая пробиться под деревом апрельская трава.

Ставший непосредственным очевидцем произошедшего ЧП, Сапожников испуганно подбежал к распластавшемуся на спине и корчившемуся от боли Родиону. Одежда его была в нескольких местах изорвана, а на руках полыхали длинные кровоточащие ссадины.

– Ты как? – обеспокоенно справился о самочувствии пострадавшего Сапог.

– Жив. Цел. Орел… – сквозь стоны еле-еле выдавил из себя Радик.

– Мозг не задет? – осведомился Энвидий, решив приправить ситуацию юмором.

– Ща я твой задену, йеп… – со сдавленным смехом устало пригрозил страдалец.

– Ага, ты только встань сначала, – с улыбкой отреагировал на угрозу Сапожников. – Ничего не сломал?.. Упал ты, конечно, красиво. Как рубль в две тысячи четырнадцатом.

– Вроде нет… Но, йеп, болит все дико…

– Ну что, накурился? – протянув Рязанову руку, издевательски спросил корешок, все это время только и дожидавшийся подходящего момента, чтобы упрекнуть соучастника в провале из-за его легкомыслия операции по вызволению коптера из лап коварной сосны.

– Йе-е-е-е-еп, ну вот ток щас не души, умоляю! – прикрикнул на приятеля Родион, горделиво не приняв поданную руку и с трудом поднявшись на ноги самостоятельно. – И так в говне по уши, а тут еще душноту твою выслушивать! Я ваще не из-за этого упал, йеп!

– Ты перестанешь называть душнотой всю ту неприятную правду, которая тебе так сильно не нравится, и которую тебе так сильно не хотелось бы слышать?

– Йе-е-е-е-еп, еще и штаны порвал к тому же! – осматривая повреждения, оставила без ответа адресованный ей вопрос жертва гравитации. – Штаны за сорок «гхривень», йеп!

– Я так понимаю, ты теперь больше никуда не полезешь во второй раз?

– Какой лезть, дура, йеп? Нет оф кос. Ты меня видел? Я еле на ногах стою.

– А как же коптер, который надо было как можно скорее снять всего минуту назад?

– Да ваще срать на него уже, – открестился от своих слов владелец дорогостоящей техники, разглядывая царапины на руках. – Самому бы, йеп, не ри́пнуться щас…

– Блин, не, ну я тоже лезть не горазд. Я, во-первых, не умею так по деревьям лазить. Потом, одежду щас запачкаю, а мне еще на работу после этого, – отмазался Эн.

– Ну тогда эмчеэс с вышкой вызывать ща будем. Че делать-то остается, йеп.

– Не-не-не, подожди. Есть идея. Ты сможешь сюда на машине подъехать?

– Йеп, куда сюда? – подняв с земли куртку, попросил конкретизировать Радик.

– Ну вот прям к дереву. До сюда же дорога по полю нормальная в целом.

– Ну смогу, наверн. А ты че задумал-то, йеп, дура? – недоверчиво спросил Родион.

– Короче, рассказываю, – с огнем в глазах задорно приступил к объяснению своего гениального плана Энвидий. – Ты щас подъезжаешь сюда на тачке. Берем у тебя твой трос из багажника. Я, кстати, хэзэ, почему ты говоришь, что сосна здоровенная и толстенная, – самая обычная сосна, относительно тонкая даже. Так вот. Цепляем ее за ствол на трос как можно повыше от уровня земли, машиной тянем назад. Так как она уже кривая сама по себе, цепляем, естественно, с той стороны, в которую она наклонена, – пытаемся наклонить еще сильнее. По идее, должна поддаться. Нам надо-то совсем немного расшатать верхние ветки, по сути. Дрон там еле держится, его чуть подтолкнуть только. Если не получится, то можно еще будет попробовать с раскачки потом: несколько раз туда-сюда подергать взад-вперед.

Заслушав доклад товарища Сапожникова, товарищ Рязанов несколько секунд молча смотрел недоумевающими выпученными глазами на выступившего, после чего соизволил дать свою неодобрительную оценку услышанным (пускай и не от самого вождя революции, но в тот же самый календарный месяц с разницей примерно в столетие) апрельским тезисам:

– Йе-е-еп. Это надо такую херню лютую прогнать. Долго думал-то, голова?

– А че тебе не нравится-то? – искренне удивился такой реакции составитель плана.

– Ты че, дура, рил думаешь, что тачкой можно так дерево стянуть, йеп?

– А почему нет? Ну хотя бы попробовать. Чем мы рискуем? – не терял веры в свою великую затею Сапог. – Не, ну если, конечно, у тебя есть варианты получше, то я слушаю.

– Йе-е-еп, и во что я ток ввязываюсь… – недовольно проворчал сдавшийся Родион, развернувшись и вяло заковыляв по направлению к автомобилю на другом краю лужайки.

Спустя десять минут и десять литров вылившихся на них с неба осадков отчаявшиеся партнеры по несчастью, осуществив все необходимые подготовительные работы, занялись непосредственным претворением в жизнь смелого предложения Сапожникова. Подъехав к сосне со стороны ее естественного наклона и через боль заставив себя повторно взобраться на нижние ветви, Амадеевич обвязал тросом ствол на, как друзьям показалось, достаточной высоте где-то около трех метров и зацепил другой его конец за вкрученный через отверстие в переднем бампере рым-болт. Сев за руль, он включил заднюю передачу и стал осторожно сдавать назад, постепенно увеличивая натяжение зацепленного им под острым углом троса.

Когда трос движением машины назад был растянут на всю его длину и выпрямился в туго натянутую струну, Радик деликатно подбавил газу. К великому изумлению Энвидия и совершенно неудивительно для любого здравомыслящего адекватного человека, упрямое и непокорное древо, ничуть не желавшее быть покоренным в том числе и в горизонтальной плоскости, едва поддалось внешнему воздействию 306 лошадиных сил и накренилось вбок лишь на смешные пару-тройку градусов, а совершенно не предназначенный для укрощения строптивой сосны автомобиль, встретив ее остервенелое сопротивление, от бессилия встал на месте и беспомощно забуксовал, разводя колесами грязь на промоченной дождем земле.

– Ну я ж тебе говорил, йеп! – через опущенное стекло прокричал несостоявшийся не только покоритель, но теперь еще и укротитель неподатливой сосны. – Это ю́злес, йеп!

– Давай еще чуток газку, оно уже поддается потихоньку! – обманывая самого себя, попытался оправдать свою безнадежную задумку и придать подельнику мотивации Сапог.

Не питая каких-либо надежд, Родион послушно надавил на педаль газа чуть сильнее прежнего. Вопреки его пессимистичным ожиданиям (да и здравому смыслу), это действие все-таки принесло свои скромные плоды: запутавшийся в ветках пепелац слегка сдвинулся со своей мертвой точки и наклонился в сторону выхода из томительного древесного плена. Тут же заметивший это и отчетливо почуявший близость успеха Энвидий, цепляясь за шанс, обрадованно подлетел к сообщнику, который с водительского места, не веря своим глазам, тоже засвидетельствовал явный прогресс в их операции по освобождению квадрокоптера:

– Во-во, не отпускай газ! Еще чуть прибавить можешь? Ща я его сбить попытаюсь!

– Че, йеп?! Какой на хер сбить?! – сквозь рев двигателя возопил Радик. – А если…

Сапожникову, впрочем, уже было абсолютно плевать, что могло произойти в любых приходивших ему на ум мрачных сценариях «а если». Он видел перед собой цель и не видел никаких препятствий. Равным образом безразличны ему были непрекращавшиеся возгласы Рязанова, занятого заведомо нечестным перетягиванием каната с деревом и безрезультатно пытавшегося достучаться до в очередной раз задумавшего какое-то безрассудство дружка.

Загоревшись рискованной идеей и поймав кураж, до этого стоявший поодаль Сапог подбежал к пробуксовывавшей на месте и все глубже закапывавшейся в сырую почву BMW со стороны левого борта и нагнулся за выкорчеванным колесами из земли камнем среднего размера, который первым бросился ему в глаза. Взяв в руку булыжник, он отошел к заднему левому колесу и, замахнувшись, попытался мысленно нарисовать в уме траекторию полета снаряда, чтобы как можно точнее рассчитать нужные угол и силу для прицельного броска.

– Дура, а если ты щас его разобьешь, йеп?! – в последний раз тщетно вознамерился образумить и отговорить непреклонного упрямца от очень сомнительного замысла Родион.

– Да заколебал ты! Че ему будет-то? – пренебрежительно отмахнулся Энвидий. – Не, ну если ты хочешь, чтобы он там наверху навечно остался, то могу и не кидать, конечно!

«Блин, а вдруг реально разобью? – на секунду все-таки усомнился Сапожников. – Он же меня ни за что не простит». Отогнав от себя сомнения, он нервно встряхнул головой и, обратившись к переживавшему за свое имущество компаньону, успокаивающе произнес:

– Ладно, похрен. На доверии.

– На каком, йеп, доверии, дура?! – воспротивился такой несерьезности Рязанов.

– На фулл доверии.

С этими словами на устах Сапог резким движением конечности отправил камень в полет. В силу того, что конечность эта прямотой не отличалась, запущенный в воздух кусок горной породы, наперекор умыслу криворукого камнеметателя, значительно отклонился от желаемого курса и самоуправно избрал своей целью не увязнувший в ветках квадрокоптер, а находившийся намного правее ствол дерева. Врезавшись в сосну, встретивший на своем пути непредвиденную преграду булыжник отрикошетил от ствола и, почти не потеряв при этом скорости, уверенно направился обратным курсом прямиком к капоту черного бумера.

С силой обрушившийся с неба метательный снаряд оставил на капоте внушительных размеров вмятину и, еще разок после этого отрикошетив, поспешил скрыться с места ДТП. Прозвучавший в результате удара и раздавшийся как гром среди ясного неба громкий лязг своей внезапностью до того перепугал сидевшего за рулем и ведшего ожесточенный бой с несгибаемой во всех смыслах сосной Радика, что тот со страху рефлекторно вдавил педаль газа в пол. Натянувшийся вследствие этого сверх своего предела некачественный дешевый буксировочный трос, не выдержав приложенного к нему усилия, подло и коварно порвался в месте у ствола в самый ответственный момент и, словно резко отпущенная растянутая в разные стороны резинка, под углом сверху вниз с огромной мощью ударил оборвавшимся концом в лобовое стекло, лишь чудом не зашибив маячившего поблизости Сапожникова.

Настрадавшаяся рязановская ласточка, более не удерживаемая натянутым как тетива тросом, радостно взревела шестицилиндровым мотором и, ощутив сладкий запах свободы, с пробуксовкой резво рванула с места задним ходом. Вырвавшийся при этом из-под колеса поток густой мокрой грязи с головы до ног облил еще не успевшего осознать произошедшее Энвидия, который секундой ранее чуть не заработал инфаркт от пронесшегося в полуметре от него троса. Поехав назад, покалеченный всемирным тяготением водитель покалеченной безмерным тугодумием БМВ, опомнившись и придя в себя после шока, резко затормозил.

Весь облепленный грязью как озорной поросенок, Сапожников в ужасе обернулся и взглянул на побитое с его легкой руки и его же кривой рукой авто. Только увидев лежавший на капоте обрубок троса, он наконец догадался, виновником какой чрезвычайно неудачной цепочки событий ему довелось стать. Предвкушая реакцию дважды пострадавшего Радика, он виновато поднял глаза на лобовое стекло, дабы с безопасной дистанции по лицу оценить психологическое состояние жертвы его беспечности и безрукости, однако сделать это ему помешала непроглядная ширма потрескавшегося на сотни мельчайших фрагментов стекла: прочная лобовуха бэхи, пережив столкновение с пулей влетевшим в нее лопнувшим тросом, покрылась гигантской паутиной из множественных трещин, эпицентр которых приходился на место попадания стропы в стекло. Ввиду того, что место это располагалось как раз в той части ветрового стекла, которая находилась непосредственно перед водителем, рассмотреть дорогу перед собой с водительского места теперь представлялось крайне затруднительным.

Родион заглушил двигатель и медленно вылез из машины. Ошеломленное лицо его выражало беспроглядное отчаяние и безнадегу. Оценив причиненный автомобилю ущерб, он, не издав ни звука, сокрушенно рухнул пятой точкой прямо в лужу, образовавшуюся под длительное время буксовавшим транспортом. Обхватив колени руками, он склонил голову и пустым взором уткнулся в одну точку перед собой. Сапогу даже показалось, что по щеке приятеля в тот миг покатились слезы, но проверить данную теорию и установить истину он не мог из-за не утихавшего ливня, своей интенсивностью маскировавшего сие проявление человеческой слабости. Над опушкой повисла безмолвная тишина, перебивавшаяся только лишь периодическими завываниями ветра и монотонным стуком дождя по земле и лужам.

Желая прервать разыгрывавшуюся немую сцену, Эн хотел было нарушить молчание и извиниться перед напарником за неосмысленный поспешный поступок, но, во-первых, не нашел в себе смелости и моральных сил осуществить задуманное, а во-вторых, решил, что любые произнесенные им сейчас слова, независимо от их содержания, лишь усугубят и без того напряженную ситуацию. Поняв, что на данном этапе, с учетом понесенных ими потерь, сдаваться и не доводить начатое дело до конца, бросив операцию на середине, было бы уже жутко нерационально, он избрал единственную доступную, по его же скромному мнению, опцию, посчитав целесообразным заменить неэффективные в деле утешения расстроенного и убитого горем друга пустые раздражающие слова полными решительности действиями.

«A little less conversation, a little more action please[11], – про себя процитировал строчку из одноименной песни Энвидий. – Щас коптер сниму, и он успокоится хоть немного, что не напрасно все эти жертвы были. Дрон уже даже ветками не прижат после того, как мы его сдвинули с места с помощью троса. Может, если сейчас попробовать через приложение его запустить, он и вылетит самостоятельно без проблем? Телефон же его до сих пор у меня?»

Задавшись последним вопросом, Сапожников втихаря прощупал боковые карманы своей кожанки и тайком вытянул оттуда родионовский айфон, про который тот из-за своего падения и последовавших за этим трагических событий напрочь забыл. Укрыв телефон от дождя ладонью свободной руки, он разблокировал его примитивным графическим ключом в виде латинской буквы Z, которая неизменно использовалась Родионом в качестве рисунка разблокировки на протяжении многих лет (о чем Энвидий, разумеется, прекрасно знал). Как только на разблокированном экране появился интерфейс уже предварительно запущенного Рязановым приложения для управления квадрокоптером, а само приложение восстановило связь с дроном, Сапог тут же нажал кнопку пуска, дистанционно велев аппарату запустить двигатели. Затаив дыхание перед судьбоносным моментом, он неуверенно зажал «вверх».

Получивший команду на взлет коптер, лопасти которого более не упирались в ветки, покорно последовал отданному ему посредством приложения приказу и тяжко приподнялся в воздух, утягивая ввысь за собой порвавшийся пакет с компьютерными комплектующими.

– Ура-а-а-а-а-а!! – победоносно завопил Энвидий, направляя спасенное воздушное судно от греха подальше в сторону с той целью, чтобы затем аккуратненько его приземлить.

Потревоженный радостным кличем, Радик вынужден был приостановить стенания и из любопытства повернуть голову для установления причин столь неуместного торжества.

Отлетев вбок, капризный агрегат, эксплуатировать который в условиях дождя было строго запрещено, будто бы почувствовал на себе пристальное внимание своего владельца и, оказавшись по этой причине под влиянием эффекта наблюдателя, поспешил подчиниться свершившемуся не в пользу партнеров по несчастью коллапсу волновой функции. Находясь уже под открытым небом, беспилотник, по-видимому, все-таки набрал в свои внутренности воды и благополучно изволил коротнуть, откланявшись плавно заглохшими пропеллерами. Выписав на прощание в воздухе причудливый пируэт, БПЛА вместе с привязанным к нему пакетом замертво упал на землю примерно посередине между Сапожниковым и Рязановым.

Повторно разыгравшуюся немую сцену органично дополнил поваливший из коптера спустя пару секунд после триумфального падения дымок, своим едким смрадом однозначно дававший понять, что он в состоянии составить сильнейшую конкуренцию любому Айкосу. Вместе с тем на этот раз в арсенале идей Энвидия решительно не находилось не только ни одного решительного действия, но и даже ни одного подходящего слова, чтобы остановить дальнейшее развитие обострявшегося конфликта и хоть как-то оправдаться перед близким к настоящему нервному срыву Родионом в условиях накалившейся до предела атмосферы.

Союзники, с каждой секундой все теснее приближавшиеся к тому, чтобы полностью разорвать пошатнувшийся союз и стать противниками, какое-то время молчаливо смотрели на мучительно агонизировавшую в грязной луже дорогую технику, поверженную коротким замыканием. Вдоволь насытившись печальным зрелищем, они синхронно подняли головы и встретились слегка прищуренными взглядами сродни тому, как это делают главный герой и антагонист перед ковбойской пистолетной дуэлью в знаменитых сценах из классических вестернов. Расположившиеся на расстоянии выстрела ковбои, замерев каждый в своей позе, принялись неподвижно сверлить друг друга недобрыми взорами в напряженном ожидании развязки дела. Поскольку на весенней лесной рандомельской опушке ничто даже отдаленно не напоминало и не могло подменить неспешно перекатывающееся в кадре перекати-поле, а сами дуэлянты опрометчиво забыли прихватить на перестрелку из дому свои револьверы, кульминация этого противостояния, к разочарованию поклонников жанра, с дуэлью бравых ганфайтеров Дикого Запада ничего общего не имела. Проиграв битву взглядов и не сдюжив напора другого стрелка, Сапог в надежде разрядить обстановку нерешительно промямлил:

– Ну… зато… зато мы все-таки сняли пакет…

Радик с усилием поднялся из своей уютной лужи и движением кистей размял кулаки.

– Зато сняли пакет, говоришь, йеп?.. – переспросил Рязанов, уверенной походкой направившись к Сапожникову с вполне очевидным намерением набить тому наглую морду.

Догадавшись о помышлениях подельника, не имевший никакого желания вступать с ним в драку идейный вдохновитель Операции «Demolition Man» решил спасаться бегством и драпанул от преследователя по полю. Увидев засверкавшую пятками убегающую добычу, свирепый хищник незамедлительно бросился в погоню. Потому как разъяренный лев был серьезно травмирован падением с высоты, у удиравшей от него антилопы не было никаких сложностей с тем, чтобы держать дистанцию и беречь силы на случай длительного забега.

Неизвестно, как долго бы еще продлилась погоня Родиона Амадеевича за Энвидием Марковичем, если бы не зазвонивший у последнего телефон. На бегу вынув мобильник из кармана и взглянув на покрывшийся дождевыми каплями дисплей, Сапог от ужаса обомлел. Внутри у него все будто в один миг оборвалось, а самого его, невзирая даже на прохладную погоду, моментально бросило в холодный пот. Когда казалось, что хуже уже быть не может, суровая и жестокая жизнь вновь посоветовала креститься, когда кажется. Прогуливавшего работу помощника сисадмина для пренеприятной беседы вызывала Виолетта Викторовна.

Глава 9

Сисадмин-подлец: две сорванные башни

Fortuna caeca est.

  • Smashing the gas
  • Moving through the city as fast as I can
  • Got to play how it go
  • Only problem is watching out for Five-0
  • Smashing the gas
  • Moving through the city as fast as I can
  • Ain't got time to play
  • Ain't got time for game

Астрологи объявили неделю помощника сисадмина. Количество фе́йлов и невезения увеличилось втрое. По крайней мере, именно так пытался объяснить свою исключительную невезучесть Энвидий, усиленно вглядываясь в экран телефона, как будто бы в надежде, что сила его настойчивого взгляда вот-вот заставит образующие страшную надпись: «Виолетта Викторовна» буквы исчезнуть или смениться чьими-нибудь другими именем и отчеством. Вспомнил он, конечно же, и про с недавних пор суливший своему носителю неприятности капюшон, накинуть который его вынудила равнодушная к всякого рода суевериям погода: «Вот как знал, что не надо было его надевать. Пускай бы промок насквозь и заболел, но зато этого всего бы не было сейчас… Ага, от дождя он захотел укрыться – ну получай теперь!»

Сапог остановил бег и, тяжело дыша, прокричал сидевшему у него на хвосте Радику:

– Все!.. Хорош, подожди!.. Мне Виолетта с работы звонит!..

Родион, не расслышав слова своей жертвы и неправильно расценив ее остановку как поднятый белый флаг, продолжил сокращать дистанцию между собой и загнанной дичью.

– Стой, говорю!.. Стоп!.. – громче повторил Сапожников. – Не до шуток сейчас!.. Мне с работы начальница звонит!..

– А я, йеп, как будто… – подбежав, сквозь тяжелую одышку сбивчиво проговорил запыхавшийся Рязанов, – …как будто… тебя догонял… чтобы анекдот рассказать, йеп…

Немного отдышавшись, Сапог покашливанием прочистил горло и ответил на звонок.

– Алло, – предельно невозмутимым тоном произнес в трубку прогульщик.

– Ванадий Иванович, а вы где?.. – строго поинтересовалась Виолетта. – Я хотела к вам в кабинет попасть, а у вас тут дверь закрыта почему-то…

В этот момент Сапожников с сожалением осознал, что случилось именно то, чего он более всего опасался, и чего при этом с высокой степенью вероятности следовало ожидать: все предсказуемо произошло точь-в-точь по тому неблагоприятному сценарию, который он прокручивал у себя в голове перед тем, как покинуть кабинет и запереть его на ключ. Поняв, что ему срочно требовалось каким-то образом обосновать свое отсутствие на рабочем месте в разгар рабочего дня, он, толком не успев подумать о возможных последствиях своей лжи, озвучил первую пришедшую ему на ум более-менее правдоподобную, как ему же самому и показалось, причину, оправдывавшую необходимость столь экстренного покидания завода:

– А, да, Виолетта Викторовна, прошу прощения: не смог вас предупредить – вы на совещании все еще были на тот момент, не хотел вас отвлекать. Так вот… У нас же сегодня на протяжении всех переговоров проблемы с нестабильным интернет-соединением были… Да что я вам, собственно, рассказываю – вы сами ведь прекрасно все видели и слышали…

– Ванадий, ближе к сути, пожалуйста… – холодно потребовала руководительница финансового подразделения. – У нас сегодня главные проблемы не столько даже со связью были, сколько непосредственно с вами… Что я и хотела обсудить при личном разговоре…

– Да, прошу прощения… Так что после переговоров я немедленно связался с нашим интернет-провайдером, чтобы сообщить о неполадках. Они извинились и попросили срочно пройтись по улице вдоль оптоволоконного кабеля, чтобы осмотреть его на предмет обрывов или механических повреждений от деревьев в связи с усилением ветра. Я вот как раз сейчас уже заканчиваю и возвращаюсь обратно на предприятие, – с три короба наврал помощник сисадмина, отчетливо осознававший, какой ахинеи ему только что пришлось наговорить во имя спасения собственной шкуры от дышавшего теперь уже прямо в затылок увольнения.

Стоявший рядом и подслушивавший Родион, услыхав несусветную чушь про кабель, в которую мог уверовать разве только совсем далекий от технической сферы безнадежный гуманитарий (которым, на счастье Энвидия, Виолетта и являлась), вполголоса усмехнулся. Сапог очень хорошо понимал такую реакцию друга – ему самому лишь с огромным трудом удавалось не выходить из роли и сдерживать смех от собственной несуразной околесицы.

– Как хорошо, что вы сами догадались им позвонить… Я как раз собиралась сделать то же самое… – ни чуточки не заподозрив собеседника во лжи, похвалила его выдуманную инициативу Виола и, недолго посомневавшись, озвучила свое твердое намерение: – Да… А хотя, вы знаете, я все равно сейчас сама им позвоню и все выскажу… Сколько же можно уже это терпеть? Какой раз уже у нас подобные технические неполадки по их вине… Заодно и уточню у них, почему это они сами не могут обеспечить исправное состояние своих сетей, а заставляют идти под проливным дождем смотреть какой-то там кабель своего клиента…

– Ой, Виолетта Викторовна, может, все-таки не стоит? – почуяв, к чему идет дело, робко попытался переубедить начальницу финансового отдела Сапожников. – Я же сейчас и так с ними чуть не поругался… Они, кстати, горячо и искренне извинялись. Заверили, что подобного больше не повторится. Провайдер все-таки надежный, проверенный – с самого начала с ними работаем. Не хотелось бы сейчас окончательно отношения испортить. У них к тому же и цены на тарифы одни из самых демократичных в городе, да и скорость всегда…

– Нет, я все же позвоню. Обязательно позвоню и спрошу. Это где это видано такое, чтобы поставщик услуг своего же клиента посылал выполнять работу, которую поставщик вообще-то обязан делать самостоятельно?! Это что за наглость такая неслыханная?! Может, нам еще и ремонт за свой счет произвести?! – со свойственной ей упертостью не поддалась на отговоры хитрого выдумщика Виолетта, от возмущения даже начавшая повышать голос.

– А, Виолетта Викторовна, так это ж все в порядке исключения, разумеется. Просто чтобы время не терять на то, чтобы им сейчас сюда сотрудника своего прислать для осмотра линий на другом конце города. Чтобы максимально оперативно установить причину нашей проблемы. Вот поэтому, в целях экономии времени, и попросили пройтись самостоятельно по возможности, – повторно предпринял отчаянную попытку отговорить непоколебимую женщину Эн, цепляясь за ускользавшую надежду. Чтобы придать большей убедительности своей позиции, он, немного поразмыслив, в оправдание провайдера добавил: – Попросили очень вежливо и многократно при этом извинялись за доставленные неудобства опять же…

– Я что-то не поняла, – резко оборвала Сапога главная по финансам, – вы почему их так оправдываете упорно? Вы что, считаете нормальным, что вы за них под таким ливнем ходите их же работу за бесплатно выполняете, пока они там у себя в офисе прохлаждаются?

– Да мне же не сложно, Виолетта Викторовна. А насчет дождя, так они же…

– Значит так, хватит с меня этого детского лепета… Я в любом случае сейчас звоню туда и устраиваю скандал. А вас я жду у себя в кабинете для серьезного разговора. Причем как можно скорее… Разговор окончен, – жестко срезюмировала Виола и повесила трубку.

– Хор… – вознамерился было завершить диалог Энвидий, но, не успев договорить, по внезапно замолкшему в процессе динамику догадался, что это и так уже сделали за него.

Сапожников отнял смартфон от уха и взглянул на мокрый от дождя и пота дисплей.

– …ошо, – разочарованно закончил он, убедившись, что его уже никто не слушает.

– Че, йеп, теперь можно бить? – в шутку (хотелось бы думать) спросил Амадеевич.

– Вот же дура упрямая! Упрямая пробитая дура! – проигнорировав вопрос Радика, в негодовании воскликнул Сапог. – Ну все, теперь-то уж мне точно хана. Это точно будет последней каплей. Щас она туда позвонит, поговорит, скандал им устроит на ровном месте. Поймет, что никакому провайдеру я на самом деле не звонил, и что никакой кабель срочно бежать смотреть меня на самом деле тоже не просили. И что все остальное, соответственно, тоже полное вранье, а я тупо прогуливаю работу и придумываю отмазки, – пессимистично предсказал он дальнейшее развитие событий, спасти от которого могло только лишь чудо.

– Йеп, ну так дура-то пробитая, походу, ты, а не она. Не был бы дурой, щас бы уже, пока еще есть тайм, звонил туда первее ее и предупреждал там всех, чтобы тебя не выдавали и подсаппо́ртили твою версию. Синк эба́ут ит, йеп, – изложил свои соображения Рязанов.

– Да ты плохо ее знаешь, – возразил Сапожников. – Она небось уже, вот прямо в эту секунду туда звонит и разнос им устраивает. Да и тем более даже если – даже если бы я ее опередил, то что им звонить говорить, о чем просить? «Добрый день! Это вас помощник сисадмина с "РандомЭкс" беспокоит! А вот вам сейчас должна позвонить наша начальница финансов – не могли бы вы ей, пожалуйста, подтвердить, что я действительно вам звонил только что до нее, а вы меня, в свою очередь, действительно отправили сходить посмотреть, нет ли обрывов или механических повреждений в нашем проводе от деревьев из-за ветра?» Да бред сивой кобылы же! Они бы только пальцем у виска покрутили после такой просьбы.

– Слышь, эгоист, ты меня со своими тра́блами достал уже прост, йеп, – огрызнулся Родион, выслушав утомительное нытье. – Тебе ваще похрен, что я тут тож пострадавший? То есть тебя ваще не смущает, что ты мне ток что на капоте вмятину камнем оставил, потом лобаш мне в нулину кра́шнул, а потом еще исподтишка решил и коптер мне заодно угробить с помощью моей же мобилы? Которую, йеп, ты мне, кста, так до сих пор и не вернул даже.

– Блин, братан, это все само собой. Мой косяк тут имеется, это бесспорно, – тихим мягким голосом начал вкрадчиво объяснять Энвидий, вытаскивая и возвращая хозяину его айфон. – Но не пойми меня неправильно: это сейчас все максимально вторично для нас.

– В смысле вторично?! С хрена ли вторично?! И с хрена ли для нас?! – вспылил от ярости Радик, с новой силой воспылав горячим желанием начистить товарищу физиономию и на последнем издыхании сдерживая свой пыл. – Для меня это, йеп, еще как первично!

– Сейчас для нас важно то, что мы все-таки смогли снять пакет с дерева. Только это щас имеет значение. Что мы успешно справились с нашей операцией, пусть и с некоторыми потерями. Остальное все – так, ложка соли в бочке дегтя, – с интонацией психотерапевта на приеме усмирял убаюкивающими речами своего буйного пациента доктор Сапожников.

– Ложка соли в бочке дегтя, йеп?! Да скорее островок в море говна!

– Ой, ну вот ты пессимист непоправимый…

– Малю-ю-ю-сенький клочок суши в бескрайнем и бездонном море беспросветного отборного говнища, йеп! – вдруг засыпал столь редкими для его речи эпитетами Рязанов.

– А еще для нас сейчас первично то, чтобы ты меня как можно скорее довез обратно до работы, – как бы невзначай подметил поправимый оптимист. – Чтобы меня все ж таки, если все еще существует такая вероятность, не уволили, и нашу с тобой схему не раскрыли.

– И как ты мне это предлагаешь сделать, идиота, йеп, кусок? Ты, дура, мэ́йби, и не заметил, канеш, но у нас вместо лобового стекла средневековый витраж теперь из-за тебя!

– Блин… Что, прям вообще-вообще ничего не видать? – стыдливо уточнил Сапог.

– Прям ни хрена! Я даже, йеп, не представляю, как ее теперь хотя бы до ближайшего сервиса-то везти… До трассы своим ходом, а оттуда уже на манипуляторе придется э́нивэй.

– А если из бокового окна высунуться и так ехать? Нам ведь не очень много надо…

1 Instagram – соцсеть, принадлежащая Meta. Признана экстремистской и запрещена на территории РФ.
2 Instagram – соцсеть, принадлежащая Meta. Признана экстремистской и запрещена на территории РФ.
3 Если быть попроще означает быть таким же тупым, как ты, тогда я лучше буду 40-летним девственником.
4 Мчащиеся в шторм.
5 Я просто пытаюсь объяснить тебе твою собственную тупость, которую ты никак не можешь принять.
6 Не совсем его темп.
7 Стучу в свой бонго, весь этот свинг – мой!
8 Разрушитель.
9 В последнее время дерьмо случается слишком уж часто, братан…
10 Ах дерьмо, здесь мы идем снова О черт, ну вот опять…
11 Чуть поменьше болтовни, чуть побольше действий, пожалуйста.
Продолжить чтение