Луна в проводах

Размер шрифта: 13

О конкурсе

Первый Конкурс Сергея Михалкова на лучшее художественное произведение для подростков был объявлен в ноябре 2007 года по инициативе Российского Фонда Культуры и Совета по детской книге России. Тогда Конкурс задумывался как разовый проект, как подарок, приуроченный к 95-летию Сергея Михалкова и 40-летию возглавляемой им Российской национальной секции в Международном совете по детской книге. В качестве девиза была выбрана фраза классика: «Просто поговорим о жизни. Я расскажу тебе, что это такое». Сам Михалков стал почётным председателем жюри Конкурса, а возглавила работу жюри известная детская писательница Ирина Токмакова.

В августе 2009 года С. В. Михалков ушёл из жизни. В память о нём было решено проводить конкурсы регулярно, что происходит до настоящего времени. Каждые два года жюри рассматривает от 300 до 600 рукописей. В 2009 году, на втором Конкурсе, был выбран и постоянный девиз. Им стало выражение Сергея Михалкова: «Сегодня – дети, завтра – народ».

В 2023 году подведены итоги уже восьмого Конкурса.

Отправить свою рукопись на Конкурс может любой совершеннолетний автор, пишущий для подростков на русском языке. Судят присланные произведения два состава жюри: взрослое и детское, состоящее из 12 подростков в возрасте от 12 до 16 лет. Лауреатами становятся 13 авторов лучших работ. Три лауреата Конкурса получают денежную премию.

Эти рукописи можно смело назвать показателем современного литературного процесса в его подростковом «секторе». Их отличает актуальность и острота тем (отношения в семье, поиск своего места в жизни, проблемы школы и улицы, человечность и равнодушие взрослых и детей и многие другие), жизнеутверждающие развязки, поддержание традиционных культурных и семейных ценностей. Центральной проблемой многих произведений является нравственный облик современного подростка.

С 2014 года издательство «Детская литература» начало выпуск серии книг «Лауреаты Международного конкурса имени Сергея Михалкова». В ней публикуются произведения, вошедшие в шорт-листы конкурсов. К концу 2024 года в серии уже издано более 70 книг. Готовятся к выпуску повести и романы лауреатов восьмого Конкурса. Эти книги помогут читателям-подросткам открыть для себя новых современных талантливых авторов.

Книги серии нашли живой читательский отклик. Ими интересуются как подростки, так и родители, педагоги, библиотекари. В 2015 году издательство «Детская литература» стало победителем ежегодного конкурса ассоциации книгоиздателей «Лучшие книги года 2014» в номинации «Лучшая книга для детей и юношества» именно за эту серию. В 2023 году серия книг вошла в пятерку номинантов новой «Национальной премии в области детской и подростковой литературы» в номинации «Лучший издательский проект».

Луна в проводах

Повесть

10-й «Б» класс смотрел на психолога, привычно ощетинившись. Но тот словно не замечал или не хотел заметить стойкого холодка отчуждения. Присев на угол учительского стола, Павел Викентьевич пощипал себя за бородку:

– Я бы хотел научить вас тому, что знаю сам. Это поможет в жизни. Но больше всего я хотел бы стать вам другом. Да. Знаете, я немного побаивался, когда шёл на встречу с вами. Мне говорили: вы, уважаемый, не найдёте общего языка с этим классом. Никто не находит. Но, как мне кажется, мы на верном пути… – Он вдруг улыбнулся. – Видите, у взрослых тоже есть страхи. И у ваших родителей и учителей всяких «да не дай бог!» выше головы. Уверяю вас! Вот навскидку: что вы дома-то замечали? Чего боятся ваши родите ли?

– Что сосед машину круче купит, – с готовностью отозвался Ник.

Аня Бурбан густо покраснела от волнения, отчего стала ещё некрасивее, и произнесла быстро:

– Что я не получу золотую медаль! И на бюджет не поступлю. Они, мне кажется, даже спят от этого плохо. Ну, я-то уж точно!

«Компьютерная Мышь! – разглядывая её недобрыми глазами, усмехнулся про себя Гека Фомин. – Жалкая Компьютерная Мышь». Так ребята звали Бурбан между собой. Она это знала и вечно горбилась от непосильного груза своей девчоночьей неполноценности. Но «псих» решил подбодрить дурнушку. Улыбнулся ей особенно тепло:

– Подобные страхи, Анечка, столько родителей снотворным заедает! – И поощрил класс к откровенности: – Ещё?

– Забеременеть! – с ударением на последнем слоге, лениво развалившись, процедил Денис Козлов. И с ухмылкой покосился на соседа.

Мишаня растянул губы в ответ. Кривая улыбка, словно размножаясь, поползла по лицам парней. Не оттого, что им понравилась остро та товарища. Чушь собачья! Но надо же поддержать Дэна в их вечной борьбе с педагогами. 10-й «Б» не собирался принимать дружбу «психа». Друг нашёлся!

Но тот не покраснел от возмущения. Сказал просто:

– Это один из самых распространённых страхов. – И посмотрел почему-то на самую красивую девочку класса Линду Долгину. – С семьёй связано много взрослых страхов. Страх не создать семью. Страх потерять красоту…

Гека перестал слушать. Взрослые страхи! Он давно уже понял, что его родители не самые главные на земле. Скверно, что и отец это себе уяснил твёрдо. Но ещё хуже, что мать никак не хотела опускаться с небес на землю. Вернее, ещё мечтала взлететь – била себя крыльями по бокам. Но все видели, что она просто разжиревшая глупая курица…

Гека вышел вместе с ребятами из школы, продолжая думать о своих родителях. Будто в ране пальцем ковырял. В последнее время он чувствовал, что в нём, будто что-то живое и страшное, растёт неприязнь к этим слабым, неумным, отставшим от жизни людям.

Высыпавшие гурьбой ребята продолжали обсуждать необычное занятие.

– А что? Было прикольно! – улыбался Ник. – Понаблюдайте за родителями! Понаблюдайте за учителями!

– Вот ещё! Буду я рассказывать всякому, чего боится мой батя, – буркнул Стариков Мишаня.

Гека неприязненно покосился на него. Бугай! Самое маленькое в его организме – это мозг. Гека пару раз видел батю Мишани. Такой же высокий, плотный и, без всякого сомнения, тупой псевдодобряк. Ребята почему-то считали Старикова добряком. А он просто флегматик.

– Да, соберёт наши истории. Напишет диссертацию. Может, в какую книжонку тиснет, – снисходительной улыбкой – на всех – разорился Макс Князев.

Родители этого хлыща не ворочались по ночам в постели, высчитывая, поступит ли их сокровище на бюджет. Князев имел блестящие способности. Так хором говорили учителя. Раз хором – значит, приговор безоговорочный.

– А я бы хотела, чтобы обо мне книгу написали. – Короткая улыбочка тронула губы Линды.

Она всегда так улыбается. Но это ей очень идёт. Ей вообще всё идёт: дорогие джинсы, рыжий растянутый свитер, кружение снежинок… Она такая!.. В общем, не такая, как все. Угловатая, худенькая, плечики вверх, огромная шапка рыжих вьющихся волос и зелёные глаза в пол-лица. А рот маленький, алый. Линда чем-то похожа на очаровательного клоуна. Это на первый взгляд. А когда присмотришься… Это не добрый клоун. Что-то из фильма ужасов. Если с таким встретишься – всё.

Ребята напряглись. Они всегда напрягаются, когда Линда раскрывает свой алый недобрый рот. И Гека привычно стойку сделал, проклиная себя за это. И только Князев улыбнулся подружке, как маленькой:

– Ну, это не та книжка, что тебе представляется. Это не «и падали два башмачка со стуком на пол». Там будет что-то вроде: «Линда Д., красивая девушка. Думает про себя, что лишена комплексов. На самом деле ещё носит детские короткие платьица».

Жалкая Компьютерная Мышь плелась позади всех. Никто не обращал на неё внимания. Кроме Геки. Он следил за всеми необыкновенно острым холодным взглядом. Мышь покраснела особенно несимпатично. Маленькие её глазки скользили по сильной прямой спине Князева.

– Этот психолог хочет нас поссорить с родителями и учителями, – пискнула она в эту самоуверенную спину.

Но спина не дрогнула. Князев не обратил на жалкий писк внимания. И другие не реагировали.

Только Дэн усмехнулся:

– А тебе нельзя. Вдруг медаль не получишь. Родители со страху во сне окочурятся.

– А я согласен с ней, – большой головой, в которой помещалось до обидного мало мозгов, Мишаня кивнул на Мышь. – Он нам ещё наложит.

– Павел Викентьевич обещал помочь с литераторшей разобраться, – напомнила Зоенька.

Мишаня тяжело засопел. Застарелая война с литераторшей топталась на узком пятачке: читать или не читать? Училка требовала от десятиклассников обязательного прочтения текстов. Это что-то в наши дни! Кто же в своём уме стряхнёт пыль с каких-нибудь «Отцов и детей» и, давясь зевотой, станет продираться сквозь дебри заплесневелого вымысла! Главное, у «аков» вела другая литераторша, молодая и мобильная, – краткое содержание шло в зачёт. А у них?.. Прошлый век!

Собственно говоря, это была не их литераторша. Они у них каждый год менялись. Класс, как говорили, пошёл по рукам со всеми вытекающими отсюда последствиями. Сперва-то у них всё было окей. Из начальной школы они вырвались дружной смекалистой гурьбой и по пали под опеку молоденькой литераторши. Нонна Игоревна носилась с ними как дурень с писаной торбой, какие-то необычные мероприятия выдумывала, о чём-то отчаянно спорила со старыми учителями. А через два года бросила их, как она выразилась на прощание, школюгу и устроилась в гуманитарный лицей. Когда Нонна расставалась с классом – плакала. Самыми натуральными слезами. Ну и некоторые из девчонок по дури прослезились. Не Линда, конечно. Линда не кинулась обниматься на прощание. Сидела, сжавшись в комок, на своём месте, и маленький её рот превратился в красную проволоку. А Мышь рыдала, как Красная Шапочка по любимой бабушке. Да и у самого Геки – сегодня вспомнить смешно и стыдно! – кошки на душе скребли. Но потом он понял, что, если грустить о каждом ушедшем учителишке, всех слёз мира не хватит.

Их класс стал проходным двором. Учителя заскакивали в него на годок и с облегчённым вздохом выскакивали 25 мая. Класс получил в школе недобрую славу неуправляемого. Может, по воспитанной Нонной привычке, а скорее из стратегических соображений они старались держаться спаянно. Во всяком случае, так называемый «Ближний круг». Те, что раньше помогали Нонне в её школьных выкрутасах. Вот и сейчас весело шли по улице, подставляя пушинкам снега разгорячённые лица.

– Понятно, – рассуждал Макс, – что психолога нам заслали. А мы должны использовать его для своих целей.

– Да Паша вообще парень прикольный, – улыбнулся Ник.

Мишаня остановился на углу улицы Пестеля. Ему нужно было поворачивать.

– Вы как хотите, – пробасил этот недорощенный медведь, – а я у отца баксы в кошельке пересчитывать не стану. А вы как хотите. Ну, пока. Дэн, тренер написал – сегодня игра с колледжем. Не опаздывай.

– Да ладно. Наложим «коллекам»…

– Мы – направо, вы – налево. – Князев упражнялся в несмешном остроумии.

Жалкими глазами Компьютерная Мышь следила, как в густеющем снегу скрываются стройные, красивые Макс и Линда. Хоть кино снимай! Откуда такие крутые в нашем городе?! Гека поймал себя на том, что тоже пристально смотрит уходящим вслед. И глаза у него, наверно, такие же жалкие, как у Мыши. Он нахмурился. Отвернулся резко.

– Господи! Как жрать-то хочется! – простонал Водкин. Ему всегда хотелось жрать.

На самом деле никакой он не Водкин, а Петров. Но однажды в недобрый для него час на изо им показали картину Петрова-Водкина. Коня там красного купали или ещё что-то авангардно-противоестественное. Этого никто не запомнил. И как к Петрову вторая часть фамилии художника прилипла – тоже в Лету кануло. Да он не обижался. Или делал вид, что ему всё по фигу. Водкин парень себе на уме.

– Пока, – пропищала Компьютерная Мышь.

На неё никто не обратил внимания. Она суетливо юркнула в белёсую муть, и о ней тут же забыли.

Паша не обманул. Когда прозвенел звонок, призывающий на очередную порцию сорокапятиминутной тягомотины, он нарисовался перед дверью кабинета и сказал литераторше с доброй улыбкой сердечного человека:

– А я к вам на урок. Разрешите поприсутствовать.

Мымра смотрела на него каменно-свысока. То есть она вряд ли была выше психолога в честном споре, но каблуки и какая-то напряжённость в спине делали её монументальнее.

10-й «Б» с интересом наблюдал разворачивающуюся комедию. Психолог продолжал улыбаться, но уже не дедморозовской улыбкой, просто благожелательно.

– Я попросил разрешение у директора.

Мымра наконец открыла рот:

– А надо было бы сперва попросить у меня.

Класс скривился. Счёт пошёл. Один – ноль в пользу старой карги. Оставалась надежда, что Паша сольёт некорректный ответ директору и Мымра ещё получит своим собственным мячом в лоб. Молодой директор терпеть не мог актов неуважения. Это знали все.

Мымра неохотно посторонилась, и Паша буквально протиснулся в класс. Пристроился на задней парте рядом с Дэном. Как заблудившийся пай-мальчик под крылом у великовозрастного лоботряса. Достал ручку, блокнотик. Обратил к Мымре необыкновенно кроткий и в то же время инквизиторский взгляд. Класс ликовал. Гека заставлял себя сохранять спокойное выражение лица, но и он чувствовал, как в груди у него шевелится то тёмное и скользкое, что росло против родителей. 10-й «Б» ждал.

Мымра казалась спокойной. Своим старушечьим умом она, конечно, ещё не в полной мере осознала масштабы начинаемой кампании. Усталым голосом объявила тему и цели урока. Отвечать домашнее задание вызвала Смирнову. Серая, как серая тройка, Смирнова замычала что-то о князе Андрее.

Мымра смотрела на класс. Она знала, что Смирнова выше, чем на тройку, не намычит. Видела, как Князев, не скрываясь, роется в смартфоне. Маленький алый рот Линды чуть растянут в победную улыбку. А новый психолог что-то старательно строчит в своём аккуратном блокнотике.

– Кто-нибудь что-то хочет добавить к ответу Смирновой?

Дураков не находилось. Старая карга обратила взгляд своих недобрых глаз на Князева:

– А вы, Князев?

Макс только этого и ждал. С демонстративной неохотой оторвавшись от смартфона, как маленькой, объяснил старой карге:

– Ну, вы же знаете, Марина Владимировна, я принципиально не читаю эЛь эН Толстого.

– Не принципиально, а из-за лени, – резко отозвалась литераторша.

И психолог что-то с удвоенной старательностью застрочил в своём блокнотике. По его резвости Гека понял, что счёт сравнялся.

– Толстой страдает длиннотами. – Князев не изменил расслабленной позы. Но фразы теперь ронял, как короткие удары наносил. – Я не только синтаксис имею в виду. «Войну и мир» следовало сжать. Вчетверо. Вылить воду. Остался бы неплохой роман о жизни нормальных людей. Или оставить сугубо военную тематику. Опять же могло получиться что-то приличное. Конечно, не «На Западном фронте без перемен». Но всё-таки.

– Это хорошо, что вы уже прочитали Ремарка, но с «Войной и миром» тоже придётся познакомиться. В подлиннике. А не в пересказе убогих невежд.

Мымра говорила ровным голосом. Но все знали, что она угрожает Князевой золотой медальке. Хочет, чтоб его родаки одинаковые сны со снами родаков Компьютерной Мыши видели. Князев, конечно, сразу схватил суть своим хорошо натренированным мозгом. Выпрямился. Спросил, высокомерно глядя в холодные глаза старой карги:

– Ну, не прочитаю я этого вашего Толстого, и что будет?

– Что? Вы будете иначе мыслить, говорить другим языком. Вы пойдёте на другую работу. Выберете себе в друзья других людей. Станете другим человеком.

– Круто! – В голосе Макса сквозила откровенная издёвка. Демонстрируя отличное знание высказываний Толстого, Князев спросил: – А если я не хочу рваться и метаться?

– Да, можно не рваться, не зарываться. Вырасти вроде человеком и собирать компромат на своих товарищей.

Это было грубо. Паша, как ни силился держать лицо, не смог сохранить его нормальный цвет. Очень грубо! Маленький рот Линды превратился в красную проволоку. «Забила гол в собственные ворота. Два – один», – усмехнулся про себя Гека. Вот теперь Мымре придётся рваться и метаться. Такие, как Паша, помнят обиды долго и тяжело. Это Гека понял по тому, что багровое лицо «психа» стало особенно добрым. И только глаза на этой раскалённой сковороде серели, как необыкновенно стойкие ледышки.

После звонка, проходя мимо ребят, психолог кивал им «спасибо», «спасибо», точно в цирке за яркое представление благодарил.

Остановился у стола литераторши, заполнявшей журнал.

– И вам спасибо, Марина Владимировна. – Она не ответила. Головы даже не подняла. – А насчёт кляуз… Вы всё не так понимаете. Я хочу помочь. Да. И «Войну и мир» я читал.

– А я вас и не имела в виду, – продолжая писать, усталым голосом отозвалась литераторша.

– Что ж, кто не читал Толстого, тот сексот? – В голосе Мишани слышалась обида.

– Тут всё шире. – Паша ещё не знал, что до объяснения чего-либо Мишане опускаться не надо. Они сидели в его кабинете, по форме напоминающем колбу. Обсуждали, так сказать, результаты первого боевого дня. – Ну, это как если бы к вам в группу «ВКонтакте» Толстой затесался. Да ещё бы в авторитеты продвигался. С одной стороны, Марина Владимировна как бы желает вам добра. – Он пощипал себя за бороду. – Кстати… Я тут человек новый… Как вы её между собой называете?

– Старая Мымра! – с готовностью отозвался Дэн.

– Старая, – озадаченно проговорил Паша. – Как вы круто берёте! Этак и я вам стариком покажусь.

И при этом почему-то покосился на Линду. Она улыбнулась короткой улыбочкой. Поднялась со своего места и стала у окна, рядом с психологом, точно брала его под своё высокое покровительство. Гека смотрел на неё, прищурив глаза. Как на солнце.

– Впрочем, в вашем прозвище есть здравый смысл. Да. Она действительно старая, древняя. В том смысле, что учит детей так же, теми же словами, что и двадцать, и тридцать лет назад. Честное слово! Я будто в своём десятом классе на уроке побывал. Те же посылы! Те же выводы! Кошмар! А страна-то, а люди – совсем другие! И те же эпизоды она, я уверен, разбирает. Вот говорила она вам о дубе?

Ребята растерянно запереглядывались. Наконец Макс, не отрываясь от смартфона, бросил:

– Говорила. Роль дуба в духовном преображении князя Андрея. Смирнова, ты ж это сегодня говорить пыталась.

Никто не слушал сегодня Смирнову. Все были поглощены начинающейся великой битвой. Да, впрочем, все старались по возможности каждый день не слушать.

А Паша, блестя глазами, заходил по кабинету.

– Вот на чём мы построим нашу защиту. Да. Мы будем читать. Но и вы, уважаемая Марина Владимировна, потрудитесь. И вы сделайте так, чтобы нам было интересно читать эти ваши батальные сцены, а не тянуло сделать выжимку из романа. Оставить только эпизоды вроде того, как Наташа Ростова сигает в сани к Анатолю.

Паша просто летал по своей «колбе».

– Вы сами как полководец, – из-за смартфона подал ироничный голос Макс.

– В некоторой степени так оно и есть.

– И кем же вы хотите быть на поле брани? Кутузовым? Или Наполеоном? – Макс, как Александр Македонский, всё успевал, продолжал шарить в Интернете и в то же время держал в напряжении класс.

Ребята настороженно смотрели на психолога. «Сейчас срежется!» – со сладостью в груди подумал Гека. Ему хотелось, чтобы «псих» срезался.

Психолог подошёл к Князеву. Пальцем отодвинул в сторону смартфон. И когда парень поднял на него ироничные глаза, произнёс:

– Наполеоном. Конечно же Наполеоном. И думаю, – обвёл сразу размякший класс пристальным взглядом, – все тут мечтают именно о блестящей карьере мировой звезды. А стесняться правды нечего. Да. Высоким призванием гордиться надо. Плох тот солдат и тэ дэ и тэ пэ. А теперь к делу, друзья! Ваши предложения: как нам заставить нашу устаревшую модель работать по-новому?

Дэн почесал за ухом:

– У меня дружбан в седьмой школе. Так их там физкультурник гонял! По-чёрному. Ну, они собрались. Подстерегли его вечером. И… – Козлов двинул себя кулаком по скуле. – Мистер Физ-ра после ночного урока как шёлковый стал.

Мишаня хмыкнул:

– Бить тётку… – и покачал большой своей тупой головой.

– К сожалению, в наши дни в школах зафиксированы случаи рукоприкладства. Причём – не со стороны педагогов, как в былые дни. А именно – со стороны воспитанников. – Паша говорил с нотками оратора, слегка дурачась, потому что после предложения Козлова все как-то слегка призадумались. – Но, я думаю, вы другого поля ягоды. Настоящий эффект будет, если вы победите Старую Мымру в подкованном, как конь Александра Македонского, споре. Если сумеете доказать, почему вы отказываетесь читать тексты девятнадцатого века в полном объёме. Не оттого, что у Толстого борода неровно подстрижена, а по глубоко продуманным веским причинам.

Все повернули головы к Максу. Прямо – спаситель класса! Впрочем, Гека тоже понимал, что доказывать и аргументировать на высоком уровне способен только Князев. От осознания этого темнота, копившаяся внутри его в последнее время, стала гуще.

– Ладно. Рассчитывайте на меня. – Макс не рисовался. Он был просто невыносим в броне из своей самоуверенности.

– Но ты понял суть? – Паша наклонил голову. – Нужно заставить её сделать непростительную ошибку.

– Конечно, я всё понял. – Макс говорил с психологом как с маленьким.

Голос подал молчун Егор:

– А если она не поддастся? Не сделает этот самый ход?

– Никуда она не денется. – Психолог перестал кружить по кабинету. Сел. Вытянул на столе руки. Сцепил пальцы. – Уж я-то хорошо знаю эти устаревшие модели.

И глаза его снова стали как две серые ледышки. Гека видел: психолог уязвлён выходкой Старой Мымры гораздо больше, чем пытается показать. А Линда улыбается ему своей очаровательной короткой недоброй улыбкой. Чувствуя, как его начинает бить сильная внутренняя дрожь, Гека подался вперёд:

– А чего больше всего боялись ваши мама и папа?

Он так и сказал: «мама» и «папа». Линда метнула на Генку злой уничижающий взгляд. Психолог посмотрел на него очень внимательно, точно видел впервые. Да и вправду, наверно, только разглядел в мелькании интересных лиц непрезентабельную его физиономию. Воронкой раскрылась тишина, в которую по песчинкам сползал холм, и на нем Наполеоном высился Паша.

Наконец психолог открыл рот и будто неохотно ответил:

– Потерять партбилет.

– Что? Серьёзно? – гоготнул Дэн.

– Шучу, – улыбнулся Паша. – Это я о деде. А родители – люди уже другого времени. Без этой… – он покрутил у виска, – мути.

Все загалдели радостно, захохотали. Нет! Он всё-таки крутой, их плюгавенький Паша. Только Гека заметил, как ловко психолог обвёл всех вокруг пальца: и посмешил, и тайну вроде раскрыл, и от ответа ушёл. Да, у этого парня действительно есть чему поучиться.

Сегодня литературу ждали. Сегодня все приготовились, как могли, чтобы, если возникнет нужда, подстраховать Макса. Он, конечно, не нуждался в жалких ассистентах, но те жаждали занять своё место на сцене. Только Гека не стал заниматься ерундой. Как всегда, сунул так и не раскрытый им том в рюкзак. Лежит на столе – и пусть Мымра радуется, что он его до школы дотянул.

– Может, кто-то хочет ответить? – Литераторша произнесла дежурную фразу.

Макс поднял два пальца:

– Я.

Старая Мымра неодобрительно уставилась на эту букву V. Гека видел, что ей мучительно хочется сделать Князеву замечание, но она овладела собой, кивнула сухо:

– Пожалуйста.

Макс встал, стройный, красивый, самоуверенный. Речь его полилась легко и плавно, как полноводная река. Ну хоть сейчас на кафедру в какой-нибудь вуз. Он повторил статью учебника. Расцветил её дополнительным материалом. И наконец перешёл к главному – к своему собственному мнению.

– Критики высоко ставят Толстого за поднимаемые им нравственные вопросы. Но я с ними не согласен.

Макс не сказал: «И с вами». Но фраза витала в воздухе. 10-й «Б» пристыл.

– Аргументируйте, – скучным голосом предложила литераторша. И все видели, что ей совершенно неинтересен ответ Князева. И сам он – со своей будущей блестящей карьерой. И весь класс, который ей повесили, как гирю, на шею.

– Потому что литературой никого и ничему научить нельзя. Вы предлагаете нам Толстого как некую таблетку. Но разве из тех преступников, что сегодня в тюрьме, нет таких, что среднюю программу одолели? Давайте объявление в соцсетях дадим: кому помог Толстой? Думаете, кто-нибудь отзовётся?

Класс одобрительно загудел. Во даёт! И Гека с мучительной завистью отметил: Макс, конечно, первый номер. Блестящий Макс! А тот, поддержанный восторженным урчанием за спиной, вдохновился:

– Или возьмём наш класс. Кого и от чего может излечить старик Толстой?

Смирнова восхищённо ахнула. Этот «старик» был в её недалёких глазах фигурой высшего пилотажа.

– Разве он добавит Дэну доброты, а Геке – открытости? Да и в идейном плане однообразно всё, скучно. Ищет князь, ищет Пьер, ищет Наташа… Сколько можно?! Ну что они всё ищут?!

– Но вы же тоже что-то постоянно ищете в соцсетях.

В какой-то момент с лица Мымры исчез серый налёт усталости. В какой-то момент она словно помолодела. Будто выше ростом стала, ещё прямее. И Гека понял, что литераторша вот-вот совершит тот неправильный ход, о котором туманно им говорил Паша-Наполеон. Но Макс, упоённый спором и своей ролью в нём, не отыграл, пока ещё оставалась возможность. Вскинул подбородок, уже приобретавший твёрдость брутального киношного героя:

– Я ищу информацию.

– А они – себя.

– Ну, знаете, в их возрасте… – Макс улыбнулся героям Толстого как маленьким. – Несерьёзно.

– Это вам сейчас так кажется. Но может, постепенно, не сразу, годам к сорока, Толстой вылечит вас от цинизма. – Старая Мымра как-то неуверенно взяла ручку. Ребята переглянулись: оценкой запугать хочет. – В школе дети не всегда понимают Толстого. Зато в зрелые годы перечитывают его с удовольствием. Я и сама…

Но Макс не дал ей закончить. Вспыхнув, он быстро произнёс:

– Я не ребёнок. И это не цинизм, а здоровый скепсис. У меня всё.

Князев сел.

– Что вы ему поставите? – Линда приподняла острые плечики. Улыбка короткая, недобрая.

– А что бы вы поставили? – Впервые за год она спрашивала их мнение. «Как бы спрашивала», – мысленно поправился Гека.

– «Пять», конечно, – отозвался Ник. – Он всё прочитал.

– Но ничего не понял, – развела руками литераторша.

– Он высказал своё мнение. – Голосом Линды можно было брус железный перепилить. Она уже не улыбалась. Маленький рот превратился в алый бутон.

– Что, ему нельзя сказать, что думает? – с задней парты грубо крикнул Дэн. – Только вам можно?

– При чём тут я? – недовольно отозвалась Старая Мымра. – Он с Толстым спорит.

– Идиот, – процедил в сторону Дэна Макс, и у его губ легла упрямая складка. – Да, я спорю с непротивлением злу насилием! Со всеми этими князьями и графинями!

– Вот что, – сказала литераторша, – за сегодняшний ответ я вам оценку ставить пока не буду. Возможно, глубинное понимание ещё придёт.

Мымра как бы пыталась пойти на мировую. Стул под нею как бы зашатался, хоть она и не сидела, а стояла. Но треск падающего трона явственно расслышали все. Особенно громко он прозвучал в ушах оглушённого собственным блестящим ответом Великолепного Макса.

– А на какую же оценку я, по-вашему, ответил? – требовательно спросил он.

– Увы, выше двойки поставить вам не могу. Формально вы выучили урок. Но если вызубрить английский текст, не понимая в нём ни слова, это не блестящий ответ.

Литераторша нервно покрутила ручку.

– Не ставьте! – не вскрикнула, а вспикнула, как попавшая в ловушку мышь, Бурбан. – Ну не нравится ему Толстой, Марина Владимировна! Что же делать? Ведь от двоек он его всё равно не полюбит. А медаль сгорит.

Гека поморщился. Слабо аргументирует. Вот что значит настоящая золотая медаль и вызубренная.

– Ставьте, – подался вперёд Макс. – Если я заработал всего лишь двойку, не кривите душой! Толстой же научил вас честности и бескомпромиссности.

Но она колебалась. Дэн и Ник переглянулись: директора боится. Зарубит блестящего золотого медалиста – понизит рейтинг школюги. Поставит «пять» как миленькая. Или на балл снизит, чтоб уж совсем откровенно в грязь не плюхаться. Но её оправдания уже не играют роли. Класс под предводительством Паши-Наполеона выиграл свою первую битву.

Литераторша нахмурилась. Лицо её снова как бы постарело. Ни слова не говоря, Мымра вывела в журнале жирную двойку.

Сидевшая на первой парте Компьютерная Мышь увидела «пару» с особенно ужасающей чёткостью. Бурбан повернула к Максу потрясённое лицо. Она смотрела на него… как на Яна Гуса какого-то! Князев побледнел. Красивое лицо его сделалось злым и упрямым. Принёс себя в жертву классу. Герой! Гека усмехался про себя. Да не супермен Князев никакой! Обычный дурачок, который ещё носит нелепые детские штанишки. Макс только сейчас скумекал, что имел в виду психолог, когда советовал им спровоцировать литераторшу на ошибку. А в «колбе» Князев другой был – гигант, уверенный: всё понял. Да ни черта он не понимал в тот момент! А теперь до него наконец-то дошло-доехало, что старые модели не знают новых фокусов.

На перемене они гурьбой бросились разыскивать Пашу. Он кашу заварил – ему и разруливать ситуацию. Да и к кому им было обратиться? Не к классному же? Классные руководители у них после бегства Нонны менялись, как времена года. Кто только в авангарде не шёл! Уж такие несерьёзные педагоги, что сроду классной работой не занимались: и физкультурник, и логопед… На завхоза их ещё только не навесили! Сейчас за неуправляемым 10-м «Б» числился обэжист.

Паша торопливо шёл по коридору с какими-то бумажками. С анкетами, наверно. Он во всех классах анкеты с провокационными вопросами раздавал: «Комфортно ли ты чувствуешь себя в школе?», «На какой урок тебе не хочется идти?»… Вроде бы ничего страшного, но учителя ёжились. Устаревшие модели!

– Павел Викентьевич! – В глазах Компьютерной Мыши за стёклами очков стояли слёзы. – Она Максу двойку поставила!

Психолог нервно обернулся на Князева. Тот уже утратил облик героя. Стоял бледный и неловкий, беспомощно опустив крупные руки. Гека прислонился к стене, наблюдал. Он наслаждался чужим несчастьем, как собственной победой.

– А у него золотая медаль, – простонала Мышь.

– Ну и что?

– Как что? Двойка! Ему же нельзя.

– Будет у него золотая медаль.

– Боюсь, что нет. – Голос Макса звучал хрипло, будто он успел поплакать, когда на пять минут отлучался в туалет.

– У тебя отец где работает?

– В мэрии.

– Ну вот.

Гека окончательно уяснил себе, что «псих», когда затевал этот погром, уже всё знал: и про двойку, и про крутого Князева папашу. Быстро работает. А главное – основательно. Гека усмехнулся. Почти в открытую. Когда они пришли в первый класс, среди их родаков не мерцало звёзд. Но потом Князев-старший как-то очень стремительно сделал карьеру. Администрация школы не раз предлагала родителям Макса перевести его в нормальный класс. Но он почему-то упрямо отказывался. За это его ещё больше уважали.

– Да ты не горбись. Всё исправим. Вернее, её заставим исправить. А ты теперь – школьная звезда номер один.

– Но что же делать?! – Мышь стонала просто неприлично.

– Развивать успех. Причём – стремительно. Классный у вас – ОБЖ?

– Ага. «Обожаю Жизнь»! – хохотнул Ник.

– Дядю Колю вызывали? – поддержал его ёрничанье Дэн.

– Где он может от вас сейчас прятаться?

– Да в мастерских. Он же ещё внеурочку ведёт. Швабры с пятиклашками ваяет.

– К нему!

10-й «Б» шумной толпой ввалил в мастерскую. Не предчувствовавший плохого обэжист, мурлыча себе под нос: «Всё для тебя… дворцы и обезьяны…», что-то мирно обтачивал на столярном станке. Скорей всего, перекладину для очередной швабры. Когда распалённые ученики взяли его со станком в полукруг, он не поморщился, не крякнул досадливо, сказал с пониманием:

– Опять что-то отчебучили? Ещё одну парту у химички сломали? Что ж, починим. Не в первый раз. Не в последний.

В сущности, он был неплохой мужик. Не тягал родителей в школу по пустякам. Никому не лез в душу. Понимал, что время упущено и всё бесполезно. Заполнял журнал – и вся песня.

Но Гека неожиданно вспомнил, что в сентябре этот жизнерадостный добродушный дядька возил десятый класс в ДОСААФ. Они там с парашютом прыгали. Не свой десятый – «аков». Из своих он только Князеву предложил нервишки проверить. Но тот почему-то отказался. И теперь Гека смотрел на этого раздутого, как парашют, мужичонку прищуренными глазами, словно на прицел брал. Он не любил, когда ему лишний раз напоминали, что он второй сорт. Со злой радостью в сердце Гека предчувствовал, как сейчас заёрзает этот жизнерадостный.

Паша хотел пристроить свои анкетки на верстаке. Поискал чистое место. Тут же к бумажкам протянула услужливые руки Компьютерная Мышь. Психолог, не забыв одарить дурнушку короткой благодарной улыбкой, объявил торжественно:

– У нас чепэ, милейший. В масштабах школы.

Полные плечи обэжиста опустились. Его круглое лицо уже не кричало: «Обожаю жизнь!» Он понял, что на этот раз за партой не спрячешься. Зачем-то потрогал деталь и бросил:

– Короче.

– Максу «двындик» влепили! – выпалила Зоенька.

– По литере! – выложила горячую новость Смирнова.

Обэжист всё-таки с сентября немножко, видно, усвоил аз-буки классного, потому что быстро уточнил:

– В дневник или в журнал поставила?

– Прям в журнал влепила! Жирную.

– А в электронный?

– Пока нету.

– За что?

– За Толстого.

– Поспорили они, Николай Ваныч, по вопросам непротивления злу насилием и, так сказать, морали, – развёл руками Ник.

Гека отметил: пока одноклассники выплёскивали на несчастного обэжиста подробности литературного поединка, Макс стоял жалким истуканом. Видимо, привыкает к своей новой роли простого рядового. Прокручивает в блестящей голове предстоящее тягостное объяснение с родителями.

Обэжист повернулся к их классному герою:

– Я думал, ты умнее.

Макс вспыхнул, как спичка. Компьютерная Мышь пошла красными пятнами. Откуда-то из-за верстака подал авторитетный голос Паша:

– А что она умнее, вы не думали?

Обэжист нахмурился, кивнул на жадно внимающий бомонд:

– Ну не при них же.

– А мне кажется, больные вопросы надо обсуждать как раз при молодёжи. – Паша демонстрировал своё педагогическое превосходство над Дядей Колей. – Впрочем, сейчас не до болтовни. В администрацию. Со скоростью супермена. Пока противная сторона нас не опередила. Не попыталась выставить себя в наиболее выгодном свете. Директор на месте. Я проверил.

Интересно, когда он справки навёл? Скорее всего, перед литерой.

Дядя Коля попытался прибегнуть к помощи завуча – известного дипломата. Не спросил, а попросил:

– Может, к Юрию Васильевичу сперва.

– К дир-р-ректору! – прорычал Паша.

Обэжист с покорностью серого троечника расправил рукава рубашки. Надел пиджак. Зачем-то хлопнул себя по карманам.

Чувствуя нарастающую внутреннюю дрожь, Гека выпалил:

– Николай Ваныч, а когда вы с «аками» в десантуру мотались… ну, тогда, в сентябре… сами-то с парашютом прыгнули?

Обэжист бросил на него короткий взгляд из-под насупленных бровей:

– У меня больное сердце.

Гека знал, что не прыгал. Это было первое, что он спросил «аков», когда на другой день после десанта они крутой толпой вломились в школюгу. «А Дядя Коля прыгал или на земле вас ловил?»

И у Паши-Наполеона не всё получалось, как он задумывал. Не по его вине. Но всё-таки…

На пути 10-го «Б», на площадке второго этажа, толпились зрители. «Гладиаторские бои!» – смекнул Гека. Бросил взгляд вниз из большого окна. Дрались восьмые. С кем, Гека не понял. Может, внутриклассные отношения выясняли. «Восьмёрики» регулярно мускулы разминали – и делали это со знанием дела.

– Хорошо молотят. – В голосе Мишани прозвучало что-то отдалённо напоминающее опасение.

Гека загонял подальше тошнотворную истину, но… Он боялся «восьмёриков». Верховодил ими этакий крысёныш – хлипкий и низкорослый. Но его глаза… Они постоянно кого-то выискивали. С «восьмёриками» никто не хотел связываться.

Охранник, мужчина с грузом лет и поздно съеденных жирных ужинов, солидно топтался чуть поодаль. Его никто не осуждал. Он был, так сказать, лицо непосвящённое. Не педагогического звания. Никто не ждал и от директора излишней прыти. Прежний руководитель школюги, понятно, в подобные свары не ввязывался. Но нынешний их, желторотый, чуть ли не со студенческой скамьи, командир почему-то считал, что долг обязывает. И где он этой дурью нагрузился?

Между коренастыми сбитными телами «восьмёриков» металась высокая нескладная фигура директора. Он пытался вычленить людей из осиного роя. Пользуясь ситуацией, «восьмёрики», конечно, хорошо намяли ему бока.

– Из-за чего сцепились? – спросил Ник стоявшего с краю пацана.

Крайний скользнул пустым взглядом по Паше-Наполеону. Ответил туманно:

– Бывает.

Паша подобрался:

– Ну, у нас свои бои. К завучу – значит, к завучу.

Как Дядя Коля ни бодрился, сильно напоминал провинившегося ученика. Робко шагнул в кабинет начальства: «Можно?»

Завуч отбивался от кого-то по телефону:

– Говорю же вам: отчёт предоставим в течение получаса, – раздражённо помахал переминающемуся с ноги на ногу Дяде Коле: «Садитесь!» – Ну, не могли раньше!.. Так получилось… В течение получаса… Я понимаю, что важно!.. Да. Да. – Брякнул трубкой. – Отчёты! Отчёты! Будто не школа, а контора счётная. И всё срочно. Будто Измаил берём! – Тяжело вздохнул: – Ну, что там у вас?

– Уделите пару минут, Юрий Васильевич. – Усталым жестом Дядя Коля вытер со лба пот. – Двойка у меня.

Молча завуч уставился обэжисту холодным взглядом в лоб. Отвечая на его немой вопрос, тот прохрипел:

– У Князева. По литературе. Принципиальная.

И было непонятно: то ли двойка принципиальная, то ли учительница.

Завуч вскочил. Сунулся к окну. Нервно постучал по стеклу пальцами:

– Знал же, что этим кончится. Надо было настоять!.. В приказном порядке перевести Князева в десятый «А»!

– А может, учительницу-двоечницу перевести в другой класс, – осторожно подал голос скромно пристроившийся у дверей Павел Викентьевич.

Завуч развернулся резко. Психолог продолжил уже смелее:

– Режет медалистов. Нашу, образно говоря, золотую молодёжь.

– А вы по какому вопросу, собственно?

С лёгкой обидой психолог пожал плечами:

– Николай Иванович просил меня его сопровождать. Поддержать, так сказать, старшего товарища…

– Да, да, – торопливо прервал его излияния обэжист. – Павел Викентьевич на прошлой неделе у моих оболтусов беседу проводил. Ну и в о т…

– Очень интересный класс, – авторитетно заметил Павел Викентьевич. – Интересный и перспективный. Я с ними немного поработал, и ребят жалко стало.

– Вы их ещё плохо знаете, – отрезал завуч. – А нам они всю плешь проели. Ладно. Тут не до болтологии. Что делать будем? Сильно они сцепились?

Дядя Коля вопросительно уставился на психолога. Тот вместо ответа тяжело вздохнул.

– Поня-ятно… – протянул завуч. Отложил в сторону какую-то бумагу. Отбросил ручку. Захлопнул ноутбук. – Предложения?

Дядя Коля с мукой в лице выдавил:

– Мне с Мариной Владимировной поговорить?

– Попробуйте.

Совсем поникший обэжист вышел из кабинета.

– Вот с таким контингентом работаем, – завуч коротко, зло кивнул на дверь. – Задыхаемся без молодёжи.

Он сам был далеко не молод, но бьющая в нём энергия заставляла не замечать седые виски. Завуч вообще как-то сумел себя поставить. В школюге он получил необидное прозвище – Юрвас. Многие, без дураков, его уважали.

Павел Викентьевич вздохнул повторно – глубже, тяжелее. Он-то был не фальшиво молод: и внешне, и внутренне. То есть он так думал.

– Что поделаешь! И их понять надо! У пожилых двойной багаж за спиной – в школе по-старому учились и сами в том же духе поработать успели. Обросли ракушками! Вот Марина Владимировна! Я вам скажу, очень даже неплохой специалист. И в тех классах, где она ведёт с пятого класса, её даже любят.

Павел Викентьевич уважительно к мнению завуча, но в то же время недоверчиво покачал головой.

– Это так, – оборвал его осторожное качание Юрвас властным движением руки. – Вы у нас человек новый… А тут всем известно. Они сызмальства привыкают к её требованиям и живут, я вам скажу, душа в душу. Дети за неё всеми руками. И она за них – горой. Но вот когда замещает в чужих классах – сплошные эксцессы. Не умеет или не хочет найти общего языка с теми, кто иначе работать привык.

– Правильная Леди, – усмехнулся психолог. – Или всё-таки неправильная?

– А кто его знает! – Завуч отказался обсуждать изъяны «устаревшей модели». Заговорил о другом: – Вот сегодня много спорят о том, должна ли школа выполнять воспитательную функцию. Кое-кто говорит: наше дело только уроки вести! А? Как, по-вашему?

В глазах замотанного человека Павел Викентьевич выловил что-то похожее на просьбу поддержать его в крамольных мыслях. Но он не поддался слабости. Ответил уже в полную силу, решительно:

– Я думаю, нам рано выпускать детей из своих рук. Родители сегодня, может, как никогда прежде, оставили их без поддержки и догляда. Многие на двух-трёх работах крутятся. Вечером отдохнуть хочется. Понятно, не с детьми. Ребёнок – это тоже большая и трудная работа. Оттягиваются с другом Интернетом. А с кем же останутся наши дети? Не со Львом Толстым же, в самом деле?

Юрвас опустил глаза в бумаги:

– Похвально. Весьма похвально.

Но в голосе его не слышалось похвалы.

10-й «Б» томился ожиданием. Сперва они топтались у кабинета Юрваса. Жадно ловили обрывки важного разговора. Однако оттуда их спровадила завуч по внеклассной работе. Потом они ютились в кабинете ОБЖ. Но оттуда их вымела хмурая техничка. Теперь сгрудились под каштаном, ожидая, что вот-вот из дверей школы покажется торжествующий Паша-Наполеон. Но он всё не показывался. Малыши воробьями прыгали в рыхловатый снег. Почти тут же ныряли в уютненькие «гнёздышки» поджидавших их машин и уносились к заранее приготовленным кормушкам. Солидно проходили ничем серьёзным не озабоченные старшеклассники. Иногда кто-нибудь бросал 10-му «Б»: «Ждёте кого?», «С кем разборки?»… Ник привычно отшучивался. Вечно весёлый мальчик Ник. Их штатный классный клоун.

Макс с белым как снег лицом что-то упрямо искал в смартфоне. «Не хочет смотреть на нас, – с внутренней радостью отметил Гека. – Всё-таки его хорошо скрутило». Со своего идола не сводила влажных глаз жалкая Компьютерная Мышь. Она смешно пританцовывала на месте – мёрзла в нелепом куцем пальтишке и коротких дешёвых ботиночках. Гека покрутил головой: если бы его самого ело глазами на виду у всех такое ничтожество, он бы эту дуру убил. А Макс просто как бы не замечал мышиного обожания. Герой! Нет. Теперь он супергерой.

К груди отчаянно мёрзнущая Мышь преданно прижимала белые листочки, вручённые ей психологом.

– Ну-ка, покажи, что там, – протянул к ней настырную руку Ник.

– Зачем? Оставь! – попыталась увернуться Мышь.

Но Ник уже ухватил листы.

– Порвёшь!

– Тогда отпусти. Я только гляну. О! Ребя! Анкетка «Адаптация на средней ступени пятиклассников». Вопросы – зашибись! И первый номер нашей программы!. Попрошу внимания! Не шумите! Вы не на уроке физики. Итак, первый вопрос: «С каким чувством ты идёшь в школу?»

– С отвращением! – содрогнулся Дэн. То ли от холода, то ли, правда, его так от школюги мутило.

– Почему? – возразил Мишаня. – Иногда бывает прикольно.

– Ну а наши птенчики, пятиклашечки?. Глянь, что пишет мальчишечка: «Мне нравится ходить в школ у».

– Ха! Как моя бабка говорит: «Идивотик!» – незлобно рассмеялся Мишаня.

– Почему прям так сразу! Может, он просто оптимист, – заметил Егор.

– Узнать бы, кто этот оптимист. Встретить в тёмном углу да накостылять. – Большие красные кулаки Дэна стукнулись друг о друга.

– Розовые очочки сбить, – хмыкнул Водкин.

– Угу. Гляди, чего другой выделывает: «Мне нравятся уроки. Особенно история». Ну ты подумай! История ему нравится! Что может быть скучней истории?

– Литера… – вздохнула Смирнова.

– Литера вне конкурса, – коротко улыбнулась Линда.

– Продолжаем нашу исповедальную беседу со школьным батюшкой – отцом Павлом. «Не испытываешь ли ты чувства дискомфорта, в скобочках – страха, тревоги, идя на какой-либо урок?»

– Да мне всё по фигу! – захохотал Дэн.

Гека привычно кривился в презрительной улыбке. К десятому классу эти прекраснодушные пятиклассники станут похожими на них. Ну, может, учителя и родители сумеют удержать их в каких-то внешних рамках, но нутро-то потемнеет. Это уж и ёжику понятно. Впрочем, скорее всего, хитрые мальчики и девочки уже сорвали со своих глаз розовые очки. А ответы на анкетку – всего лишь попытка подлизаться к новым строгим учителям.

– А какой класс анкетировали? – спросил он.

– Чудак! Анкеты не подписывают. В этом вся соль. А то откровенности не дождёшься, – сказал Ник, быстро листая бумажки. – А! Нет. Один вызвездился. Поставил класс – пятый «Б». И подписался даже! Даниил Лямкин! Эх, Даня, Даня, учить тебя ещё и учить. – Ник небрежным жестом протянул Бурбан анкеты: – На, Анка. Прячь. А то зарекомендуешь себя перед Павлом Викентьевичем в плохом свете: ценные документы потеряла.

Мышь торопливо засунула растрёпанную пачку в сумку.

Хлопнула входная дверь, и на крыльце школы появилась литераторша. Секунду настороженным взглядом она вбирала в себя ощетинившийся ей навстречу 10-й «Б». Натянула перчатки и быстро пошла по дорожке. Спина ровная, как у образцового солдата.

– М-м-м… – замычал, как глухонемой или идиот, Дэн и наконец выдавил: – Мымра!

Ребята негромко прыснули.

Спина оставалась прямой, игнорирующей. Большой красной рукой Дэн сгрёб снег. С силой умял. Ра-а-азмахнулся!.. Ледяной шарик пролетел в паре миллиметров от сумки литераторши и смачно впечатался в тротуар. Но и тогда прямая спина не дрогнула. С неохотой Гека отметил: всё-таки Мымра держалась. И тут же быстро внёс оптимистичную поправку: пока держалась.

Крепость литераторши отметили все. Это нужно было исправить. Ник презрительно покосился на Дэна:

– Мазила. Дай-ка я, – набрал в ладони снега, – собью ей шляпку…

– Оставь, – не поднимая глаз от смартфона, остановил его Макс. – Не опускайся до какой-то Мымры.

Губы Линды тронула короткая победная улыбка. Точно демонстрация благородства Макса производилась в её честь. В рыжей проволоке волос лежали снежинки. Геке хотелось с силой дёрнуть за прядь… Чтобы снежинки полетели! Чтобы Линда перестала улыбаться ненастоящей своей улыбкой.

Смирнова защебетала в телефон:

– Нам дополнительное по ЕГЭ поставили… Да скоро! Да. Я не могу разговаривать.

– О! Дождались меня всё-таки! А вы молодцы! – Паша, без шапки, в куртке нараспашку, смотрел на 10-й «Б» весёлыми глазами.

– Н у?

– Что там?

– Всё путём?

Ребята засыпали психолога торопливыми вопросами. И Макс – Гека ясно видел! – хоть и продолжал пялиться в смартфон, но уже пустым взглядом, весь напрягся.

Паша-Наполеон неопределённо пожал плечами:

– Юрий Васильевич поручил Николаю Ивановичу всё уладить.

– Он же всё уладит? – В писке Компьютерной Мыши слышалась слезливая надежда.

Какая же она тупая! И таким бесперспективным дурищам выдают золотые медали! До сих пор ещё бестолочь не поняла, что Паше-Наполеону не нужен мир. Он ему прямо-таки противопоказан. Дипломированному «психу» и его психованным подмастерьям до зарезу необходима война. Ой, дур-р-ра! Близорукая влюблённая дура.

Ник хмыкнул:

– Дядя Коля хорошо только швабры ладит.

– Нет, почему же? – возразил Мишаня. – У него и с партами неплохо получается.

Все захохотали, но как-то невесело. Неудобно было прикалываться, когда у Блестящего Макса срывали с шеи настоящую золотую медаль. В том-то и дело, что все знали: на-сто-я-щую!

– Дядя Коля, конечно, не дядя Крюгер, – задумчиво произнёс психолог, – но кровь нашей престарелой мадам немножечко попортит. Пойдёмте к остановке. Что топтаться-то под окнами школюги?

Но 10-й «Б» не двигался с места.

– Мы решили объявить Мымре бойкот. – Линда улыбалась. Но в голосе её звучал вызов, точно бойкот объявлялся Паше.

Психолог скользнул по девушке быстрым сверкающим взглядом:

– До бойкота, весьма возможно, дело ещё дойдёт. Сперва же надо собрать на нашу бабушку компромат.

И неспешно двинулся вперёд, увлекая за собой ребят.

– У нас сейчас во главе угла две задачи. Да. Первая – вывести нашу достопочтенную Марину Владимировну Павлову из себя. Это, думаю, будет сделать несложно. Она уже на взводе. Нужен только толчок. Мы должны доказать, что у бабушки нервишки шалят, пора работу менять.

– Ну, урок сорвать не проблема, – хохотнул Ник.

– Тут вы справитесь, – покровительственно похлопал его по плечу психолог. – А вот вторая часть нашего плана сложнее, фундаментальнее. Но я на вас надеюсь. Да. Всё-таки верю: в вас есть некий положительный заряд.

– Что делать-то? – нетерпеливо уточнил Дэн.

Паша и ему улыбнулся, но трепать по плечу не стал:

– Вторая ваша задача (и это задача главная!) доказать дирекции полную некомпетентность Марины Владимировны Павловой как учителя.

– Она хорошие знания даёт, – робко пискнула Мышь и под обжигающими взглядами одноклассников виновато добавила: – Все так говорят.

– Понимаешь ли, Анечка… Свой предмет она, может, неплохо знает. И даже – весьма неплохо. Что там шептал дуб князю Андрею, пока Анатоль что-то нашёптывал Наташе…

Ребятам понравилась острота. Они поддержали Пашу кривыми ухмылками.

– Но может ли она отойти в сторону? Ну, скажем, – психолог с силой подёргал себя за жидкую бородку, – навскидку сказать, сколько у Льва Толстого было детей. Я вот так быстро не выдам. А у меня покрепче память. Я молодой. Павловой нужно устроить, скажу грубо, не виляя, показательную порку! Публично продемонстрировать, что знаниям её – оценка единица. Да. И такой очень важный момент. Этот урок надо записать на диктофон. Вы меня понимаете? Это нам ещё пригодится. – Паша оглядел быстрым цепким взглядом задумавшийся 10-й «Б». – Надеюсь, вы поддержите Макса.

– А если… – тяжело переминался с ноги на ногу Мишаня. – Если Мымра эта… ну, ответит на все наши вопросы.

– Так постарайтесь, чтоб не ответила. У всех смартфоны при себе. Там куча информации. «Тайны Льва Толстого», «Малоизвестные факты»… К биографическим книгам прибегать я бы не советовал. Она их, скорее всего, внимательно читала. В своё время. Впрочем, пусть каждый решает сам.

– А если она нам за вопросы – всем по «паре»? – Водкин изучал Пашу оценивающим взглядом.

– Для нашего дела это было бы наилучшим развитием событий. Мы бы её разгромили на педсовете за массовую экзекуцию. Но вряд ли Павлова на это пойдёт. – В голосе Паши звучало искреннее сожаление.

Мясистые губы Водкина собрались дудочкой и поднялись к маленькому жирному носу. Это означало, что счёт пошёл. Считал-то Водкин плохо, а рассчитывал хорошо. Мышь едва заметно поёжилась. Зоенька совсем спряталась за длиннющей косой чёлкой. Мучительно Геке хотелось озвучить душевные терзания 10-го «Б»: «Дураков нет. Кроме Макса». Но он надеялся, что выскажется кто-нибудь ещё.

Однако заговорил Паша-Наполеон. Надо ж было подбодрить своё хилое войско:

– Да вы не дрейфите. Помните: учителям никогда нельзя начинать войну с детьми. Потому что они её всегда проигрывают.

– Об этом вы в своей диссертации пишете?

Геке показалось, или и вправду во вкрадчивом голосе Линды, задавшей вопрос, дрогнули знакомые противные нотки обожания, свойственные исключительно Мыши?

– Не только об этом, – улыбнулся Паша-Наполеон. – Ну, давайте. Разбегаемся. У меня ещё дел – гора!

Гека закрылся в своей комнате. Включил комп. Собрался заниматься. Понятно, что не какой-нибудь фиговой физикой. И уж конечно, он и не думал искать убойный вопрос по Толстому. Уже месяц Гека брал уроки у Феди Зверя. Тот учил салаг драться. Гека никому о своём репетиторе не трепался. Но однажды он всех удивит. Надеялся, что удивит.

На экране нарисовалась резиновая физиономия Феди:

– И опять: физкультпривет! Тех, кто в первый раз присоединился к нам, прошу вспомнить главный закон джунглей. Вижу: престарелый дедушка уже тянет руку. Ваш ответ: «Мы одной крови: ты и я»? Неверно! Первый закон джунглей: «Сначала ударь. Потом подай голос».

И Федя сделал нокаутирующее движение всем своим резиновым телом.

Гека попытался повторить. Пока у него получалось плохо. Он сам это чувствовал. Пока. Но когда-нибудь…

– Удар – это часть тебя, твоё продолжение, – учил Федя. – Сперва замедленно… Отводим руку. Большой замах – максимальная сила удара. Представь противника. Тип, которому давно хочется врезать…

Гека отвёл руку.

– Р-р-рука пошла! – зарычал Зверь. Его кулак метнулся молниеносно и страшно.

Рука пошла… Невидимая, перед Гекиным кулаком маячила смуглая щека Макса.

– Ещё р-р-раз! Рука пошла!

Юрвас? А почему, собственно, нет? Тоже неплохо.

– Р-р-рука пошла!

– Уроки готовишь? – раздался из-за двери голос матери.

– Готовлю! – бросил Гека. – Ты мне мешаешь.

– Вы спросите: что эффективнее? Прямой? Боковой? А может, апперкот? Я отвечу: самый лучший удар тот, который ты наносишь исподтишка. Верьте мне. Я – Федя Зверь.

Гека молотил невидимых врагов, пока не почувствовал приступ тошноты. Прилёг ненадолго. Чуть не заснул. Его вернул в их убогую квартиру голос матери:

– Есть идите. Давайте. Давайте. Не задерживайтесь. У меня тоже духовные запросы. Не у вас одних. Отдохнуть от кастрюлек хочется.

Гека специально медлил ещё минут пять. Наконец вполз в кухню. Мать увлечённо болтала по телефону:

– Люсьен! Я ногти сделала! Заплатить пришлось, конечно. Но – качество. Чудо! Сейчас сфоткаю и пришлю. Ага!

Гека с отвращением покосился на алые с чёрными завитками вроде паучков ногти. Нет, Линда права, когда говорит, что надо специальный закон ввести, запрещающий старухам носить джинсы. В некоторых салонах объявление повесить необходимо: «Только до тридцати!» И гнать оттуда великовозрастных дур в три шеи!

Мать принялась фотографировать своих драгоценных «паучков» с разных ракурсов.

– Уроки приготовил? Двоек не нахватал? Всё нормально? В комнате убрал? – Она трещала, как пулемёт новейшей системы.

На пороге кухни нарисовался отец. Потянул:

– Не пойму: Люсьен – это мужчина или женщина?

– Суп на плите, – не оборачиваясь в его сторону, бросила мать.

Отец приподнял крышку. Подозрительно заглянул в густо-коричневое варево:

– Кусок ногтя здесь не найдём?

– Тарелку помыть не забудь! – И в трубку: – Люсьен! Я такой супчик в супермаркете купила – чудо! Полчаса – и ужин готов! Мои за вечер размели! Да… Да… Нет… Со вкусом копчёностей не бери – солоноват. Да… Да… Нет. Я на ночь не наедаюсь. Только чашечку зелёного чая и лепесток сыра на поджаренном хлебце… Ну, вот так… Три недели терплю! Ага!

Она терпела три дня. И то, наверное, из-за того, что пичкала их чудо-концентратом.

Отужинали под оглушающий треск матери. Помыли тарелки – и словно сами из квартиры смылись. Отец прилепился к телику. Мать бросилась в объятия «Одноклассников». Гека привычно ушёл в себя.

Она вошла в класс с обычным, слегка утомлённым лицом. Как будто не было вчера у школы ни Мымры, ни снежка, брошенных ей вслед. Обычно начала урок. Отметила присутствующих. Объявила тему и цели, которые никого не интересовали в принципе, а сегодня – вдвойне. Потому что у 10-го «Б» сегодня были своя тема и свои цели.

– Приступим к проверке домашнего задания.

Прозвучал дежурный вопрос, заставлявший в былые дни класс чувствовать себя не совсем комфортно.

Взметнулась рука Козлова. Секунду Мымра смотрела на неё прищурившись, точно всё-таки заподозрила неладное. Дэн никогда не поднимал руку. Ну, если только выйти надо было. Но Павлова среди урока не отпускала. Это все знали. Потому к ней с такими просьбами и не обращались. Справляли свои дела на перемене.

Конечно, если бы у Мымры хорошо варил черепок, она бы проигнорировала эту мотающуюся красную руку. Но литераторша явно переоценивала свои силы. Видно, не знала Пашиной великой истины, чем заканчиваются войны учителей с детьми.

Впрочем, скорей всего, она и не храбрилась. Надеялась, что Козлов в извинениях рассыплется. За вчерашнее. Сколько смешных людей на свете!

– Вы хотите отвечать, Козлов? – Мымра смотрела на десятиклассника предупреждающими глазами.

– Нет. Я… это… – Дэн встал, одёрнул свитер с английским флагом на плече. – Я спросить хочу. Сколько у Льва Толстого было… это… детей?

И оглядел класс победным взглядом.

– А вы точно знаете, Козлов, что у Льва Толстого были дети?

Дэн на минуту запнулся. Бросил быстрый вопросительный взгляд на уткнувшегося в смартфон Макса. Перевёл – на Компьютерную Мышь. Та утверждающе опустила ресницы за стёклами безобразных очков.

– Точно! – рявкнул Дэн и с грохотом сел.

Мымра встала. Отошла к окну. Уставилась в снежную муть за стеклом, словно мечтала прочитать там ответ на вопрос Козлова. Произнесла задумчиво:

– Дети Льва Толстого… Одно время они пытались идти по следам своего великого отца. Дочери преподавали в школе в Ясной Поляне. Даже коров доили! Но ни у кого из них не хватило силы пройти этот путь до конца. Дети редко оправдывают ожидания родителей.

Гека прищурился: хочет сказать, что мы ещё ничтожнее наших родаков. Мымра! Он приготовил для неё свой вопрос. Правда, ещё не знал, задаст ли его. Колебался: нужно ли ему участвовать в дурацком представлении?

Дэн вскинулся:

– Но число? – покосился на включённый смартфон. Диктофон старательно записывал урок, который 10-й «Б» преподносил Мымре.

– Какое число? – Литераторша казалась искренне удивлённой. Будто этот рёв слишком резко вернул её из уютной графской резиденции в таящую опасности школюгу и она упустила нить разговора.

– Значит, вы не можете назвать точную цифру… это… льватолстовских детей? – Дэн победно оглядел класс и плюхнулся на стул.

– Какой похвальный интерес к семье Льва Толстого! Я просто вынуждена его поддержать, – устало съязвила Мымра. И Гека понял, что «число» она знает. Да и другие усекли. Глупо было открывать их литературный батл таким пустяковым хрестоматийным вопросом. Смешно было выпускать первым номером дебиловатого Дэна. Литераторша привычно жёстко взяла в руки ситуацию: – К следующему уроку подготовите, Козлов, доклад на тему «Дети Льва Толстого и русская литература». Приступим к проверке домашнего задания.

С ожесточением на лице Ник вскинул руку.

– Вы готовы? Давно пора ответить.

Ник встал. Выдержал театральную паузу. Опёр ся о парту кулаками:

– Нет. У меня вопрос.

Дэн громко хмыкнул.

– Сколько писателей носило фамилию Толстой?

– Вас тоже число интересует? Или всё-таки – вклад этих писателей в русскую литературу? – Мымра наклонила набок голову в золотом шлеме волос. Густые и короткие, они напоминали именно шлем. В голосе уже не плескалась скука. Да и никто зевотой не давился.

– Ничего. Число пройдёт, – успокоил экзаменуемую Ник.

– Вы, наверно, Пронин, математику любите? – попыталась поддеть его Мымра.

Но Ник был не Дэн. Он нанёс ответный молниеносный удар:

– Ага. Там учительница добрая.

У математички все классы, в которых она вела, на ушах стояли.

Мымра села. Очень прямо. Внимательным взглядом обвела застывший единым существом класс. Кажется, усекла наконец, что вопрос о «числах» не глупое прикольство.

– Та-а-ак… – протянула она. – Кто-то ещё хочет что-то уточнить?

Как по команде взметнулся лес рук. Не подняли только Макс и Гека. Макс не должен был участвовать в этой операции. А Гека просто не хотел идти в стаде. Он выждал минуту. И потом неспешно тоже поднял руку.

– Я рада, – сказала Мымра, хотя в голосе её отнюдь не звучало радости, – что вы наконец выделили несколько минут из своего драгоценного времени, чтобы встретиться с графом, офицером, великим писателем, Человеком с большой буквы – Львом Николаевичем Толстым. Подозреваю, встреча эта произошла на просторах Интернета. А там много мусора. Но что вы поработали – уже плюс.

– Не увиливайте! – грубо рявкнул Дэн. – Отвечайте! Вы обязаны нам непонятные места объяснять.

– Объясню, если смогу. Если же я что-то подзабыла, освежим мою память вместе.

Надеется выдержать экзамен, вяло отметил Гека, и в то же время осторожно подлизывается. Чует: розги хорошие приготовлены.

– Что касается писателей с фамилией Толстой, то нельзя не вспомнить Алексея Константиновича. Возможно, вы романс на его стихи слышали – «Средь шумного бала случайно…». Музыку к нему Чайковский написал. Но были и другие… Кстати, сын Льва Николаевича, Илья, тоже себя в сочинительстве попробовал. Отец даже его рассказ «Одним подлецом меньше» похвалил.

Не успела литераторша замолчать, как 10-й «Б» снова ощетинился пиком рук.

Если бы у Мымры было немного поменьше самоуверенности, она бы попыталась призвать класс к порядку, хотя бы ценой угроз и истошного крика. Что диктофоны-то писали, Мымра не знала. Могла бы оттянуться сколько влезет. Англичанка, к примеру, свои голосовые связки регулярно тренировала. По делу и без дела.

– Сколько желающих! Только я буду сама выбирать того, кто задаст мне вопрос, – предупредила Мымра. – Смирнова.

Ну какой вопрос могла приготовить Смирнова? Специально тех выбирает, кто послабее, скривился Гека.

Смирнова встала. На прошлом уроке она, униженная необходимостью отвечать плохо известное и неинтересное, лопотала по-детски, уставясь в стол. Теперь Смирнова поднялась свободно, красиво. Откинула голову:

– У меня такой вопрос: с кого писал Толстой Наташу Ростову?

– Вопрос, конечно, важный. Но на него я вам давно ответила. Может, придёте мне на помощь? Кто послужил прообразом главной героини «Войны и мира»?

Класс молчал, как одно тупое недоразвитое существо. У Макса дёрнулось плечо. Он знал. Но не мог снизойти до ответа. Все грозно повернулись к Мыши: точно ли литераторша говорила или водит их за нос? Бурбан беспомощно захлопала ресницами за стёклами очков:

– Да, ребята, Марина Владимировна рассказывала. Сестра жены Толстого Татьяна. А вот фамилию не помню точно. Но она похожа на мою. – Бурбан застенчиво улыбнулась литераторше. Неожиданно слегка похорошела. Будто отблеск бессмертной Наташи Ростовой пал и на её жалкую фигурку.

Литераторша ответно улыбнулась Бурбан. Улыбнулась как-то странно: ласково и снисходительно одновременно:

– Её звали Татьяна Андреевна Берс. Жизнь этой женщины напоминала захватывающий роман. – Наклонилась вперёд: – А ты о чём хочешь спросить меня, Аня?

Мышь вернулась в свой природный багровый цвет. Литераторша практически никогда не обращалась к чужим старшеклассникам на «ты». А 10-й «Б» оставался для неё глубоко инородным, хоть она и провела в нём уже несколько месяцев. «Ты» звучало здесь по отношению только к одному человеку. И этот человек сейчас страдал от явной благожелательности училки.

– Да, я тоже приготовила вопрос, – виновато пожала худеньким плечиком Мышь. Очень ловко: одновременно и в сторону литераторши, и в сторону одноклассников.

– Тоже в Интернете лишних полчаса посидела?

Мышь протестующе замотала головой:

– Я решила, что надо как следует. Это в одном журнале.

– Молодец.

Бурбан сделала косое движение глазами в сторону Макса:

– Я хочу спросить: кто из людей, близких к Толстому, был связан с нашим городом?

Минуту Мымра молчала, разглядывая Мышь новым, пристальным взглядом. И под ним Бурбан всё бледнела и бледнела.

Ник сказал вроде бы соседу, но так, чтобы все слышали:

– Бурбан своими руками с шеи золотую медаль снимает.

Мышь дрогнула и пришла Мымре на помощь:

– Он здесь в писательской организации состоял. В Туле своей не было.

Но литераторша то ли не хотела, то ли не могла воспользоваться брошенной подсказкой. Спокойно она констатировала:

– Я действительно не знаю ответа на этот вопрос.

А его нельзя отмести, как мусор с дороги. Ведь он не из Интернета. Из книги!

– Ставлю тебе «пять». И конечно, нам всем хотелось бы услышать ответ на твой вопрос.

Бурбан подняла на учительницу виноватые глаза. Но она не успела заняться своей просветительской миссией. В тишине особенно громко прозвучал голос Макса:

– Булгаков. Личный секретарь Толстого.

Гека резко развернулся. Он успел заметить, как в смартфоне Макса гаснет фотка массивного бородача и щупленького типа. Зря Мышь сохла над какой-то пыльной статьёй. Что поинтереснее, давно оцифровано. Пока Мымра рылась в подвалах своей памяти, Макс времени даром не терял – воспользовался подсказкой. И вот – наглядная победа его и Интернета.

Гека не собирался сдавать Князева прямо сейчас. Ему было хорошо думать, что своё открытие он может всегда держать при себе, как козырной туз в кармане. Или – как кастет. Противник думает, что у тебя голый кулак. Но в нужный момент раздастся сокрушительный треск его идеально белых зубов.

– Секретарь Толстого был человеком неординарным. За свои убеждения попал в эмиграции в фашистский концлагерь. Нашёл в себе силы вернуться на родину, в СССР. Какой сегодня удачный день! Вот и Князев заработал законную пятёрку. – Голос Мымры прозвучал неровно. Чувствовалось, что хотя она кое-как и выскользнула из ловушки, поставленной Мышью, но бока её помяты и настроение не важное.

10-й «Б» жаждал её добить. Мымра переводила взгляд с лица на лицо и сталкивалась с холодом и откровенным злорадством.

Она отвечала неплохо. И они слушали хорошо. На этом уроке Гека узнал о Толстом больше, чем за всю четверть. Да и другие – тоже. «Цифры» Толстого поражали. В детстве он жил в доме из сорока комнат с несчётным количеством слуг, у его бабки даже личный слепой сказочник имелся. Шесть лет Лев Николаевич корпел над «Войной и миром», а над «Воскресением» – аж десять. Роман-эпопею его жена переписывала восемь раз! Как с ума не сошла бедная? Это с десятью детьми на руках! Два года Толстой помогал своим крестьянам бороться с голодом, охватившим Россию. Умер этот непонятный человек в шесть часов пятьдесят минут утра. На какой-то глухой станции. Одинокий, как бомж. Правда, когда весть о смерти Толстого распространилась в тот медлительный век, проститься с ним явились тысячи. Все свои произведения, девяносто томов, Толстой завещал народу.

Она говорила о Толстом как о своём человеке. Будто состояла с ним в дальнем родстве. Это было смешно. Но никто не смеялся.

– Мне интересно, какой вопрос приготовил Фомин?

Гека не ожидал от неё этого «интересно». Впрочем, это, видимо, всего лишь фигура, вернее, фигуля речи.

Гека встал. Сообразил, что зря вставал. Она бы замечание в таком состоянии не сделала. Но садиться без вопроса было вдвойне глупо. Однако он спросил:

– Можно я сидя?

– Да, конечно. Это ко всем относится. Итак?

И Гека произнёс с интонациями старательного ученика, чётко проговаривая слова:

– А вам самой нравится роман-эпопея «Война и мир» Льва Николаевича Толстого?

Минуту она изучала Геку недоброжелательным взглядом. Но 10-й «Б» дружно ждал. Даже Макс поднял голову от смартфона.

– Мне больше нравится его роман «Воскресение», – неохотно произнесла Мымра.

И тут прозвенел звонок.

– Мы её сделали! На обе лопатки! – Ник пробежался по кабинету. – Юрвасу запись нашу показать. А лучше – директору.

– Ерунда, – поморщился Макс. – Отболтается. Скажет: всё знает только тот, кто ничего не знает. Или ещё какой афоризм вспомнит. Она в этом деле мастерица. А те и рады будут. Учителя друг за друга держатся. Все заодно.

– Но Паша не держится.

– Паша за нас.

Макс молчал, глядя перед собой. И рот его становился упрямым. Сегодняшняя пятёрка ничего не подправила. Ни в смысле оценок, ни в плане душевного состояния Князева. Дома, наверно, ему хорошо влетело за споры с Толстым. Горе от ума в чистом виде.

– А какого класса там анкеты были? – как бы вскользь поинтересовался Гека.

– Ой, ну при чём тут эти фишки? – после уроков Смирнова преображалась просто на глазах. Мымра бы посмотрела. Из скукоженного косноязычного создания распускалась пышная великолепная роза. Вот уж правда жертва средней школы.

Продолжить чтение